#даты #литература #ex_libris

100 лет назад родился Юкио Мисима — писатель, чье имя обычно сопровождают эпитеты «противоречивый», «неоднозначный» и «скандальный». Это в официально-нейтральных публикациях. Высказывания уровнем пониже и градусом повыше чаще всего располагаются в диапазоне от «реакционер и ультраправый националист» до «ненормальный извращенец».
Ультраправый националист — да. Насчет ненормальности сказать что-либо сложно — хотя бы потому, что никто еще толком не определил границы нормальности для человеческой психики, не считая общего туманного представления о «средней температуре по больнице». Да и провести границу между героем и автором (особенно в повествовании от первого лица) не всегда легко, идет ли речь о «Записках из подполья» Достоевского, о «Путешествии на край ночи» Л.Селина или об «Исповеди маски» Мисимы, — хотя как будто уже само слово «маска» должно насторожить читателя.
Нередко оценки Мисимы даются по принципу «не читал, но осуждаю»: в самом деле, разве не говорит за себя уже название пьесы — «Мой друг Гитлер»? И неважно, что эти слова принадлежат одному из ее героев, Эрнсту Рёму, убитому в «ночь длинных ножей». Сам Мисима однажды заметил: «Гитлер — темная фигура, ХХ век — темный век».
Каков век — такова и литература. Принципиальный нонконформист Мисима никогда не стеснялся эпатировать публику, да и смерть его стала такой же скандальной, как и жизнь: отослав в издательство свой последний роман, Мисима вместе c пятью членами им же созданного военизированного «Общества щита» приехал на базу сухопутных войск Сил самообороны в Итигае. Здесь он взял в заложники командующего базой и с балкона обратился к солдатам с призывом совершить государственный переворот — акция, судя по всему, демонстративная, не рассчитанная на какой-либо успех. Поддержки это обращение не встретило, и Мисима там же покончил с собой, совершив сэппуку. Эти события (в контексте всей биографии писателя) отражены в фильме Пола Шредера «Мисима: жизнь в четырех главах» (1985). Позднее вышел также фильм Кодзи Вакамацу «Мисима. Финальная глава» (2022).

«Мисима: жизнь в четырех главах». В главной роли — Кен Огата:

«Золотой храм» Мисимы — возможно, самое читаемое в мире произведение японской литературы: данные по разным источникам, естественно, не совпадают, но оно неизменно попадает в первую десятку. И это очень характерный роман, как для самого автора, так и для японской культуры в целом, с ее почти навязчивой идеей связи между красотой и гибелью. Связь эта для сознания западного читателя может выглядеть болезненной (мы скорее привыкли к формуле «красота бессмертна»), но если вспомнить про моно-но аварэ и традицию любования сакурой — ведь большая часть очарования непритязательных цветов вишни исходит именно от переживания их недолговечности, — возможно, она не так уж для нас неожиданна.
Как бы то ни было, в основу «Золотого храма» положено подлинное событие: поджог, 2 июля 1950 года уничтоживший Кинкакудзи — Золотой павильон, центр средневекового храмового комплекса в Киото (впоследствии храм был восстановлен с нуля по старым чертежам). Поджигателем оказался молодой монах-послушник, спустя несколько лет умерший в тюрьме.
Но роман Мисимы — не документальный. Его интересуют не реальные мотивы реального преступника, а те, которые могли бы быть. И вот тут мы с ходу налетаем на отсутствие привычных для нас четких мотивов. Хочется объяснить действия героя какой-нибудь из готовых схем: геростратовой, к примеру. Или, на худой конец, душевной болезнью.
Однако ничего подобного нет. Герой книги влюблен в Кинкакудзи, в его красоту; в какой-то момент он ощущает внутреннее единство с храмом. И, уж конечно, ни о какой славе поджигателя и думать не думает. Объяснить мотивы его рокового решения «в двух словах» просто невозможно. Можно только пройти этот путь вместе с ним, страница за страницей, и почувствовать его изнутри — если удастся. Аналогичную особенность прозы Мисимы — и всей японской литературы, если уж на то пошло, — удачно объяснила французская писательница М.Юрсенар:
Нет одной-единственной очевидной, лежащей на поверхности причины у многих людских решений и поступков. Есть множество — неочевидных, неуловимо связанных друг с другом.
Мисима успел написать 34 романа, полсотни пьес и множество рассказов и эссе на самые разные темы. Но квинтэссенцией его творчества стала итоговая тетралогия «Море изобилия» (1966–1971). По словам автора, здесь он выразил все свои идеи, после чего ему уже не о чем было писать. Туда вошли романы «Весенний снег», «Несущие кони», «Храм на рассвете» и «Падение ангела».
«Море изобилия» может напомнить об относительно недавней книге (и ее экранизации) «Облачный атлас» (2004). Название романа Д.Митчелла навеяно одноименным музыкальным произведением японского композитора Тоси Итиянаги, а в качестве источника вдохновения автор назвал повесть И.Кальвино «Если однажды зимней ночью путник…». В отношении композиции так оно и есть, но в сюжете имеется явная отсылка к тетралогии Мисимы: родимое пятно, по которому идентифицируются главные герои обоих авторов — реинкарнации одной и той же души в различных телах.
Главный посыл романа Митчелла — представление о «великой цепи бытия», в которой мы все — наследники собственных поступков. Что мы видим у Мисимы?
Сюжет тетралогии последовательно раскрывается в четырех историях «трагической любви, идеалистического самопожертвования, мистической одержимости и крушения иллюзий» (М.Юрсенар).

«Весенний снег» — первый роман цикла. Два подростка, Хонда и Киёаки. Первый выглядит невзрачной тенью второго. На самом деле Хонда — созерцатель, и уже сейчас в нем зреет будущий провидец. Юные мечтатели получают множество знаков-предостережений, но их значение, как и следовало ожидать, открывается лишь в следующих частях тетралогии: к примеру, эпизод, когда Киёаки во время каникул с почетом принимает в родительском доме двух приехавших в школу тайских принцев, — эта сцена окажется очень важной впоследствии.
В центре «Весеннего снега» — путаная, прихотливо развивающаяся история отношений Киёаки с юной Сатоко, на чувства которой он не отвечает… до тех пор, пока не становится слишком поздно. И лишь когда все потеряно, он ощущает, что жизнь без Сатоко лишена смысла — и начинает добиваться встречи с нею, даже ценою жизни. Характерно, что экранизация этой части тетралогии, сделанная в 2005 г. Юкисадой Исао, вызывает у русского зрителя невольные ассоциации с «Евгением Онегиным» или с «Асей», с их мотивом «невстречи» чувств во времени, хотя ни режиссер, ни писатель ничего подобного, вероятно, в виду не имели: тетралогия в целом обладает иным смыслом, чем каждая ее часть по отдельности.
Ведущее звено в цепи иллюзий — дневник снов Киёаки; многие из снов сбываются после его смерти — вернее, перетекают в другие сны. Последние слова друга, которые слышит Хонда, — «Мы встретимся вновь под струями водопада». Это японская идиома: «В другой жизни мы сидели под одним деревом в тени, пили воду из одного источника». Однако Хонда вспомнит слова Киёаки лишь тогда, когда они сбудутся буквально.
Во втором романе — «Несущие кони» — со смерти Киёаки прошло 20 лет. Хонда — уже сорокалетний состоявшийся человек, занимающий видное положение в обществе: он прокурор. Однажды ему приходится случайно посетить состязания кэндо в синтоистском монастыре, и внезапно один из участников, юноша по имени Исао, производит на него исключительно сильное впечатление: в какой-то момент Хонде кажется, будто он очнулся от тянувшегося все эти годы сна. На исходе того же дня Хонда вновь встречает этого юношу — тот совершает ритуальное омовение под струями водопада. Его родители, как выясняется дальше, тоже существовали в жизни Киёаки, но на вторых ролях…
И еще несколько раз попадаются в сюжете нити, ведущие к «предсуществованию» героя — в садике старой гостиницы, где когда-то Киёаки встретился со своей возлюбленной, Исао охватывает прилив непонятного восторга… Затем он сталкивается с человеком, который некогда был женихом Сатоко… Эта странная псевдопамять существует даже за пределами сознания героя — дряхлый владелец гостиницы вспоминает Исао: «Да, я его помню, двадцать лет назад он приходил ко мне с какой-то девицей». Окружающие насмешливо переглядываются: старик выжил из ума, Исао самому всего-то двадцать; а Хонда чувствует, что у него задрожали руки.
Одержимость Исао иной природы, чем чувство, погубившее Киёаки: он — организатор террористической группы. Но над его затеей тоже с самого начала нависает тень обреченности, хотя Хонда всеми силами пытается спасти своего бывшего друга, и поначалу ему это даже вроде бы удается… Но судьба Киёаки-Хонды заключена в нем самом, в том, каков он есть.
Проходной эпизод из прошлого, когда у одного из принцев, приятелей героя, исчез перстень с изумрудом, предваряет появление Йинг Тьян в третьей части тетралогии — «Храм зари». Действие ее начинается в 1939 году: уже пожилой Хонда по делам приехал в Бангкок — и там встречает шестилетнюю тайскую принцессу, которая утверждает, что в прошлой жизни была японцем, и умоляет Хонду забрать ее с собой.
М.Юрсенар замечает, что вне зависимости от того, верил ли сам Мисима в переселение душ или нет, все три непохожих друг на друга персонажа — воплощения своего рода одержимости, сначала явившейся в виде страсти, потом — жесткой непреклонности, и наконец — в виде чувственного соблазна. И неизменная преданность Хонды каждому из них в чем-то сродни влюбленности, хотя автор ни разу не заговаривает об этом.
Но в последней части тетралогии, «Падении ангела», умирает надежда, исчезают и благородство, и самоотверженность. Красота остается — но лишь как пустая оболочка, обманка. Кроме внешней красоты — да еще, возможно, смерти в 20-летнем возрасте, — ничто более не объединяет четырех героев перевоплощения. Молодой Тору цинично использует привязанность старика, но оказывается не в силах снести разочарование, когда выясняет, что обязан ею не своим истинным или мнимым достоинствам, не своей власти над людьми (в которой не сомневался), а лишь сходству с юношей, умершим 60 лет назад.
Дряхлый и больной Хонда решает перед смертью встретиться с Сатоко — она стала настоятельницей монастыря. Он заводит разговор о Киёаки, но Сатоко спокойно отвечает, что ей никогда не приходилось слышать этого имени.
На прощание она ведет старика во внутренний дворик монастыря, в пустынный сад, залитый лучами солнца, где единственный звук — тихий стрекот цикад. И, утопая в этом безмолвии, Хонда думает, что пришел туда, где нет ничего — даже памяти.
Мисима (подобно Исао — второй и самой близкой автору реинкарнации его персонажа) резко восставал против «новой» Японии, которую воспринимал как мир сытости, продажности и пресных удовольствий — измену национальному духу. И его театрализованный уход из жизни ничего не мог и не предполагал изменить: в отличие от своего 20-летнего героя, 43-летний писатель, воскликнувший перед смертью: «Да здравствует император!», понимал, что никакой император, даже не отрекшийся от своего божественного происхождения, уже не сможет исправить этот ненавистный ему мир, потому что «вместо старой олигархии, без которой не может обойтись ни одно современное государство, возникнет новая, пусть и под другим названием».
Само название тетралогии — «Море изобилия» — соответствует латинскому имени одного из лунных морей, Mare Foecunditatis, которое с Земли видится как обширное темное пространство на Луне. Но грезы древних астрологов остаются лишь грезами: давно известно, что ни воды, ни воздуха, ни жизни там в действительности нет. Мисима с самого начала, с выбора заглавия, настраивает своего читателя на мысль, что бурная жизнь четырех сменяющих друг друга поколений, все их деяния и противостояния, мимолетные удачи и серьезные поражения — всё это изобилие в конце концов испаряется, исчезает в абсолютной Пустоте.