День отъезду моему был назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги.
- Не забудь, Андрей Петрович, - сказала матушка, - поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями.

- Что за вздор! - отвечал батюшка нахмурясь. - К какой стати стану я писать к князю Б.?

- Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику Петруши?

- Ну, а там что?

- Да ведь начальник Петрушин - князь Б. Ведь Петруша записан в Семеновский полк.

- Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда.

Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою на стол и начал свое письмо.

Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал:

- Барин, не прикажешь ли воротиться?

- Это зачем?

- Время ненадежно: ветер слегка подымается; вишь, как он сметает порошу.

- Что ж за беда!

- А видишь там что? (Ямщик указал кнутом на восток.)

- Я ничего не вижу, кроме белой степи да ясного неба.

- А вон - вон: это облачко.

Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва за отдаленный холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран.