Понимаешь, после окончания войны в моей жизни многое случилось. Точнее, случилось годом раньше... моими же собственными руками. Идея была в том, что после войны я все смогу вернуть назад. Все должно было получиться, не было сомнений, что что-то может пойти не так. В общем, оказалось, что я — тоже жертва гордыни и звёздной болезни. Ничего не вышло. Все мои попытки и идеи не имели никакого эффекта, но на осознание этого ушёл год.

— Это была моя идея, профессор, — это уже был Пекале. Перси с изумлением уставился на него. — Я подговорил мелких… Простите, Фреда и Джорджа попробовать разогнать тучи маггловским способом.

Профессор МакГонагалл неодобрительно посмотрела на него и спросила:
— Ну а кто из вас и с какой целью насадил настоящий исторический парусник восемнадцатого века на шпиль башни Когтеврана?
Все посмотрели в окно — башню Когтеврана действительно венчал тот самый парусник, под который чуть не угодил Перси.
— Это я, профессор, — спокойно ответил Билл. — Я полагал, что он пролетит над замком и потеряет высоту уже над озером, но немного не рассчитал высоту башен.
— Весьма… изобретательно, мистер Уизли. Весьма! — снова вмешался Флитвик.
— Вот от вас, мистер Уизли, я этого не ожидала!

— Не нахожу ничего необычного — корабль на шпиле. Кажется, я это где-то уже видела! — не дала сбить себя с мысли МакГонагалл. — Вы же староста школы, мистер Уизли! Какой пример вы подаёте всем остальным?
— Но профессор МакГонагалл, Билл ни в чем не виноват! — не выдержал Перси. — Он просто пытался спасти нас с Пекале и убрать корабль.

Самое смешное, что это я, именно я предложила ту самую формулировку первой статьи Конституции:
Человеческая жизнь — главная ценность. Объединяя всех людей, государство обязуется сохранять их жизнь и свободу любой ценой.
Тогда она казалась мне очень хорошей, правильной. Именно это нужно было людям после Катастрофы — защита от постоянного страха за жизнь своих близких. Люди были измучены… Я тоже была измучена потерями и смертями: родители, сестра… Пандемия унесла жизни такого количества людей, что мне до сих пор с трудом верится в это число. Нас, людей, осталось так мало — горстка от прежнего количества. Это очень страшно. Этот страх толкает на ужасные поступки <…>
Мы создали культ молодости и сами этого не заметили. На улице не встретишь человека старше сорока лет, а ведь большинство из них — такие же доисторические динозавры, как я.
Я никогда ещё не чувствовала себя настолько старой, немощной и никчёмной, как сейчас, когда смотрю на своё отражение в зеркале. Я совсем не хотела, чтоб все вышло так.

Я подвела его. Я так ужасно виновата.
Последнее время я с особенной остротой понимаю, насколько это безнадёжно — вся жизнь, если жизнь твоя практически бесконечна. Всего лишь вечность. Целая вечность без шанса на помилование.
Мы оказались очень жестоки в своих таких гуманных законах: никакой смертной казни, только пожизненное заключение. Сущая малость, если ты — бессмертен.

— Чжоу, знаешь, я ведь хотел извиниться — я был неправ тогда, с Мариеттой — она все-таки была твоей лучшей подругой, и неудивительно, что ты… — он запутался в своей фразе, не зная, как её лучше закончить. — Я хочу сказать, что если бы я оказался на твоём месте...

Он знал и, когда становилось совсем невмоготу, писал Нику письма — о том, как ему страшно; о том, что он чувствует, будто его затягивает в какую-то грязную дыру, из которой уже не выбраться, но он не может ни остановиться, ни сбежать, потому что не сможет бросить родителей; о том, как боится навсегда увязнуть в этом страхе и безысходности; о том, что не сможет, совершенно точно не сможет выполнить поручение Тёмного Лорда, но и ослушаться его тоже не может; наконец, о том, как ему не хватает Ника и их разговоров.

Она даже была готова стать ненадолго — только ненадолго! — милой девушкой, которую нужно оберегать, — лишь бы он и дальше смотрел на неё таким понимающим взглядом, заботливо наливал чай, пододвигал пирог и рассказывал разные истории, такие же умиротворяющие и неспешные, как он сам.

Послушай! Ну послушай же! Потом я тебя покормлю, рано ещё… Ну что с тобой будешь делать? Ну держи, держи свою тефтельку, только не торопись, а то подавишься. Теперь можешь меня послушать? Вот и хорошо. Слушай:
"В городе Стокгольме на самой обыкновенной улице…

Зато сам дневник она запомнила почти дословно.

Лисёнок,
Если ты читаешь это, значит, у меня все вышло, как я задумала, а ты вспомнила наш шифр.
Прости.
Я не хотела, чтобы тебе было больно. Я никому не хотела делать больно, но я не смогла найти другой выход.
Я очень люблю тебя, но я хочу остаться собой. До конца остаться собой.
Оставляю тебе мой дневник.

Голос Революции… Ты ведь смогла зацепить эту девочку, заставила раскрыться, добилась тех слов, которые казались правильными, подходящими для репортажа. Так доведи дело до конца — ты же отлично умеешь отбросить лишнее и оставить только то, что бьёт точно в цель. Просто почувствуй, найди ту самую ноту. Она вдруг вспомнила самые последние Игры, которые смотрела в детстве. Вот о чём она всегда хотела рассказать.

Тем временем юноша продолжил свой рассказ, обращаясь к ближайшему кусту — привычку разговаривать за работой с окружающими предметами он приобрёл, долгими вечерами просиживая один-одинёшенек в мастерской над своими идеями, которых у него всегда было великое множество:

— Попробуем мыслить логически. Итак у нас есть раз, два, три… восемь залов, пронумерованных не по порядку, всего один выход и коридор, который замкнут в кольцо. Точнее… Сколько раз я свернул? Три? — он достал блокнот и решил записать. Действительно, он свернул три раза: напротив четвёртого, шестого и восьмого залов. — Значит, коридор замкнут не в кольцо, а в прямоугольник. Или квадрат. Который провернулся вокруг своей оси, как карусель. А все варианты решений магического квадрата третьего порядка получаются поворотом вокруг центра. А это тут при чем? Хотя… Погодите-ка!

— Ну что же, — заявил он громко, азартно потирая руки, — считай, что я уже вышел из этого магического лабиринта.

— Самое время узнать, куда же я попал, — сказал он, озираясь.

— Ну конечно, как же без квадрата-то, — бурчал он себе под нос, осматривая и ощупывая каждый сантиметр двора в поисках табличек с цифрами.

— Тут все должно быть просто. Раз брошь — это ключ, то замок должен быть её отражением, — уверенно сообщил он колодцу, вкладывая таблички в нужные клетки и сверяясь с брошью. — Готово!

— И что же ждёт меня в самом конце? — спросил он у колодца.

Сергей так и просидел бы сычом весь разговор, если бы Володя не затронул тему одного нового прибора, предсказывающего погоду. Тут Сергей оживился — тема была ему хорошо знакома — и так увлёкся рассказом, что не сразу заметил, что девушки заскучали, а Володя делает отчаянные знаки прекратить лекцию по новейшим достижениям науки. Смешавшись, Сергей замолчал и так больше и не смог поддержать разговор, отвечая на вопросы односложно и сухо. Прощаясь, Лиза посмотрела на него внимательно и сказала:
— Серёжа, вы, верно, обиделись, что Вольдемар вас прервал? Я видела, что он постоянно подавал какие-то знаки. Не обижайтесь, это пустое. Вы рассказывали так вдохновенно — мне кажется, я даже поняла кое-что.

Тут его осенила какая-то внезапная мысль, и он снова кинулся к столу, подхватил только что сложенные открытки и начал их перебирать, проверяя по списку и приговаривая:
— Это не пойдёт — нет перьев... Разве что спросить на кухне… Здесь все есть… Здесь нужно больше меди… Так-с, сандал… Откладываем… Ах, право, какая морока.

Лиза расхаживала по мансарде, читала надписи на ящичках, смешно проговаривая шёпотом незнакомые названия, с любопытством рассматривала трубки и провода.

Она задумчиво покрутила кольцо на пальце. Замерла. И вдруг произнесла вполголоса:
"А замужняя дама из Энгельса
Сочиняет лимерики медленно.
Муж её ждать устал, на войну убежал,
И вдова теперь дама из Энгельса"

Стоп! Тетради! Мамины тетради. Надо передать их в надёжные руки… Остаётся надеяться, что Нед догадается, что там. Она достала из внутреннего кармана свой ком, включила и записала на диктофон: "Я, Фокси Малдер из Сферы-10, завещаю все своё движимое и недвижимое имущество моему другу, Неду Эдисону". Она не знала правильной формулировки — завещаний давным-давно не существовало — но в фильмах, которые ма любила, говорили примерно так… или ей казалось, что так. Не все ли равно? В любом случае, у неё нет времени вспоминать.

Её личный архив хранил сотни часов материалов, из которых она могла бы собрать воистину потрясающий фильм об изнанке Игр, вот только никто и никогда не решился бы его показать. Когда-нибудь она обязательно его смонтирует, и это станет последним, что она сделает в этой бессмысленной жизни.