Понимаешь, после окончания войны в моей жизни многое случилось. Точнее, случилось годом раньше... моими же собственными руками. Идея была в том, что после войны я все смогу вернуть назад. Все должно было получиться, не было сомнений, что что-то может пойти не так. В общем, оказалось, что я — тоже жертва гордыни и звёздной болезни. Ничего не вышло. Все мои попытки и идеи не имели никакого эффекта, но на осознание этого ушёл год.

— Это была моя идея, профессор, — это уже был Пекале. Перси с изумлением уставился на него. — Я подговорил мелких… Простите, Фреда и Джорджа попробовать разогнать тучи маггловским способом.

Профессор МакГонагалл неодобрительно посмотрела на него и спросила:
— Ну а кто из вас и с какой целью насадил настоящий исторический парусник восемнадцатого века на шпиль башни Когтеврана?
Все посмотрели в окно — башню Когтеврана действительно венчал тот самый парусник, под который чуть не угодил Перси.
— Это я, профессор, — спокойно ответил Билл. — Я полагал, что он пролетит над замком и потеряет высоту уже над озером, но немного не рассчитал высоту башен.
— Весьма… изобретательно, мистер Уизли. Весьма! — снова вмешался Флитвик.
— Вот от вас, мистер Уизли, я этого не ожидала!

— Не нахожу ничего необычного — корабль на шпиле. Кажется, я это где-то уже видела! — не дала сбить себя с мысли МакГонагалл. — Вы же староста школы, мистер Уизли! Какой пример вы подаёте всем остальным?
— Но профессор МакГонагалл, Билл ни в чем не виноват! — не выдержал Перси. — Он просто пытался спасти нас с Пекале и убрать корабль.

Самое смешное, что это я, именно я предложила ту самую формулировку первой статьи Конституции:
Человеческая жизнь — главная ценность. Объединяя всех людей, государство обязуется сохранять их жизнь и свободу любой ценой.
Тогда она казалась мне очень хорошей, правильной. Именно это нужно было людям после Катастрофы — защита от постоянного страха за жизнь своих близких. Люди были измучены… Я тоже была измучена потерями и смертями: родители, сестра… Пандемия унесла жизни такого количества людей, что мне до сих пор с трудом верится в это число. Нас, людей, осталось так мало — горстка от прежнего количества. Это очень страшно. Этот страх толкает на ужасные поступки <…>
Мы создали культ молодости и сами этого не заметили. На улице не встретишь человека старше сорока лет, а ведь большинство из них — такие же доисторические динозавры, как я.
Я никогда ещё не чувствовала себя настолько старой, немощной и никчёмной, как сейчас, когда смотрю на своё отражение в зеркале. Я совсем не хотела, чтоб все вышло так.

Я подвела его. Я так ужасно виновата.
Последнее время я с особенной остротой понимаю, насколько это безнадёжно — вся жизнь, если жизнь твоя практически бесконечна. Всего лишь вечность. Целая вечность без шанса на помилование.
Мы оказались очень жестоки в своих таких гуманных законах: никакой смертной казни, только пожизненное заключение. Сущая малость, если ты — бессмертен.

— Чжоу, знаешь, я ведь хотел извиниться — я был неправ тогда, с Мариеттой — она все-таки была твоей лучшей подругой, и неудивительно, что ты… — он запутался в своей фразе, не зная, как её лучше закончить. — Я хочу сказать, что если бы я оказался на твоём месте...

Он знал и, когда становилось совсем невмоготу, писал Нику письма — о том, как ему страшно; о том, что он чувствует, будто его затягивает в какую-то грязную дыру, из которой уже не выбраться, но он не может ни остановиться, ни сбежать, потому что не сможет бросить родителей; о том, как боится навсегда увязнуть в этом страхе и безысходности; о том, что не сможет, совершенно точно не сможет выполнить поручение Тёмного Лорда, но и ослушаться его тоже не может; наконец, о том, как ему не хватает Ника и их разговоров.

Она даже была готова стать ненадолго — только ненадолго! — милой девушкой, которую нужно оберегать, — лишь бы он и дальше смотрел на неё таким понимающим взглядом, заботливо наливал чай, пододвигал пирог и рассказывал разные истории, такие же умиротворяющие и неспешные, как он сам.

Послушай! Ну послушай же! Потом я тебя покормлю, рано ещё… Ну что с тобой будешь делать? Ну держи, держи свою тефтельку, только не торопись, а то подавишься. Теперь можешь меня послушать? Вот и хорошо. Слушай:
"В городе Стокгольме на самой обыкновенной улице…

Зато сам дневник она запомнила почти дословно.

Лисёнок,
Если ты читаешь это, значит, у меня все вышло, как я задумала, а ты вспомнила наш шифр.
Прости.
Я не хотела, чтобы тебе было больно. Я никому не хотела делать больно, но я не смогла найти другой выход.
Я очень люблю тебя, но я хочу остаться собой. До конца остаться собой.
Оставляю тебе мой дневник.

Голос Революции… Ты ведь смогла зацепить эту девочку, заставила раскрыться, добилась тех слов, которые казались правильными, подходящими для репортажа. Так доведи дело до конца — ты же отлично умеешь отбросить лишнее и оставить только то, что бьёт точно в цель. Просто почувствуй, найди ту самую ноту. Она вдруг вспомнила самые последние Игры, которые смотрела в детстве. Вот о чём она всегда хотела рассказать.

Тем временем юноша продолжил свой рассказ, обращаясь к ближайшему кусту — привычку разговаривать за работой с окружающими предметами он приобрёл, долгими вечерами просиживая один-одинёшенек в мастерской над своими идеями, которых у него всегда было великое множество:

— Попробуем мыслить логически. Итак у нас есть раз, два, три… восемь залов, пронумерованных не по порядку, всего один выход и коридор, который замкнут в кольцо. Точнее… Сколько раз я свернул? Три? — он достал блокнот и решил записать. Действительно, он свернул три раза: напротив четвёртого, шестого и восьмого залов. — Значит, коридор замкнут не в кольцо, а в прямоугольник. Или квадрат. Который провернулся вокруг своей оси, как карусель. А все варианты решений магического квадрата третьего порядка получаются поворотом вокруг центра. А это тут при чем? Хотя… Погодите-ка!

— Ну что же, — заявил он громко, азартно потирая руки, — считай, что я уже вышел из этого магического лабиринта.

— Самое время узнать, куда же я попал, — сказал он, озираясь.

— Ну конечно, как же без квадрата-то, — бурчал он себе под нос, осматривая и ощупывая каждый сантиметр двора в поисках табличек с цифрами.

— Тут все должно быть просто. Раз брошь — это ключ, то замок должен быть её отражением, — уверенно сообщил он колодцу, вкладывая таблички в нужные клетки и сверяясь с брошью. — Готово!

— И что же ждёт меня в самом конце? — спросил он у колодца.

Сергей так и просидел бы сычом весь разговор, если бы Володя не затронул тему одного нового прибора, предсказывающего погоду. Тут Сергей оживился — тема была ему хорошо знакома — и так увлёкся рассказом, что не сразу заметил, что девушки заскучали, а Володя делает отчаянные знаки прекратить лекцию по новейшим достижениям науки. Смешавшись, Сергей замолчал и так больше и не смог поддержать разговор, отвечая на вопросы односложно и сухо. Прощаясь, Лиза посмотрела на него внимательно и сказала:
— Серёжа, вы, верно, обиделись, что Вольдемар вас прервал? Я видела, что он постоянно подавал какие-то знаки. Не обижайтесь, это пустое. Вы рассказывали так вдохновенно — мне кажется, я даже поняла кое-что.

Тут его осенила какая-то внезапная мысль, и он снова кинулся к столу, подхватил только что сложенные открытки и начал их перебирать, проверяя по списку и приговаривая:
— Это не пойдёт — нет перьев... Разве что спросить на кухне… Здесь все есть… Здесь нужно больше меди… Так-с, сандал… Откладываем… Ах, право, какая морока.

Лиза расхаживала по мансарде, читала надписи на ящичках, смешно проговаривая шёпотом незнакомые названия, с любопытством рассматривала трубки и провода.

Она задумчиво покрутила кольцо на пальце. Замерла. И вдруг произнесла вполголоса:
"А замужняя дама из Энгельса
Сочиняет лимерики медленно.
Муж её ждать устал, на войну убежал,
И вдова теперь дама из Энгельса"

Стоп! Тетради! Мамины тетради. Надо передать их в надёжные руки… Остаётся надеяться, что Нед догадается, что там. Она достала из внутреннего кармана свой ком, включила и записала на диктофон: "Я, Фокси Малдер из Сферы-10, завещаю все своё движимое и недвижимое имущество моему другу, Неду Эдисону". Она не знала правильной формулировки — завещаний давным-давно не существовало — но в фильмах, которые ма любила, говорили примерно так… или ей казалось, что так. Не все ли равно? В любом случае, у неё нет времени вспоминать.

Её личный архив хранил сотни часов материалов, из которых она могла бы собрать воистину потрясающий фильм об изнанке Игр, вот только никто и никогда не решился бы его показать. Когда-нибудь она обязательно его смонтирует, и это станет последним, что она сделает в этой бессмысленной жизни.

Наконец, когда Молодой Талантливый Автор полностью уверился, что самостоятельно из этого лабиринта уже не выберется, они остановились перед обширной витриной с названием "Литература".

Кажется, он действительно нашёл проход в замок. Подхватив ранец и почти уже догоревшую корягу, он поспешно спрыгнул на платформу, которая тут же начала опускаться вниз по узкой каменной шахте. И вот он уже в каком-то подземном коридоре, освещённом газовыми рожками. А прямо напротив его платформы — вход в зал с номером два и два коридора, расходящиеся в разные стороны под прямым углом. Он даже присвистнул от удовольствия.

Весь антракт они прятались где-то в лабиринтах старых декораций, пришли только к началу следующего акта.

Коридор был странным — с глухой стеной по одну сторону и небольшими окошками по другую; он заканчивался единственной дверью, закрытой сейчас на ключ. Именно от этой двери Слава начал свой путь десять минут назад.

"До завтра!" — крикнул кто-то кому-то во дворе, и Слава встрепенулся — надо было выбираться, а то действительно он останется тут до завтра и будет блуждать по пустым коридорам, как в старом советском фильме.

Они снова вышли в коридор, прошли до конца, свернули, вышли на лестницу, зашли в соседнюю дверь и попали в коридор попроще — с панелями, но уже без портретов.

Они снова выскочили на лестницу, спустились на этаж, промчались по пустынному коридору, поднялись на половину этажа, забежали в другой коридор, свернули, ещё раз свернули, оказались в просторном помещении с огромными витринами-расписаниями на стенах; прошли в коридор на противоположной стороне, вышли на лестницу, чтобы зайти в ещё один коридор; кажется, ещё пару раз свернули, опять поднялись по лестнице и попали в коридор, с глухой стеной по одну сторону и окнами по другую.
В конце коридора была единственная здесь дверь.

— Хорошо. Сдашь пакет — отзвонись, — распорядился шеф и повесил трубку.
"Да без проблем — только выберусь из этого лабиринта", — мысленно усмехнулся Слава.
С этой мыслью он начал спускаться по лестнице. Лестница тоже оказалась странной — в отличие от всех предыдущих, здесь не было ни одного выхода в коридор или двери. То есть совсем ни одного. Спустившись до самого низа, Слава оперся в единственную дверь со слабо мерцавшей в темноте табличкой "Аварийный выход". Дверь была заперта изнутри на большой амбарный замок. Почесав затылок, Слава взбежал наверх — лестница заканчивалась тем самым странным коридором с единственной дверью отдела кадров. Он вернулся к тому же окну и выглянул во двор. Смеркалось.

Стена была совершенно гладкой. Ни на что уже не надеясь, Слава просто толкнул предполагаемую дверь и наконец-то оказался в коридоре. С дверями. С включёнными лампами. С шорохом шагов и звуками голосов где-то за поворотом.

— Конечно, хозяин Филипп. Старый хозяин не имел наследников, поэтому решил завещать замок со всеми его лабораториями, аппаратами и автоматонами тому, кто сможет его снова оживить. Даже незадолго до смерти сам посетил несколько ближайших трактиров и рассказал об этом за кружечкой пенного всем, кто пожелал слушать. Местные почему-то решили, что для оживления замка надо разбудить Принцессу поцелуем. И уже в таком виде история замка Цанрадшлосс стала известна миру. По крайней мере, все появляющиеся здесь претенденты на наследство пытались её целовать. Старому хозяину пришлось построить беседку и поместить в ней принцессу. Он говорил: "Освальд, жестоко портить красивую легенду! Не будем разочаровывать людей. Пытливый ум все равно сможет найти путь". Хозяин Филипп первый, кто разгадал загадку этой комнаты, поэтому по завещанию старого хозяина является его наследником и вступает в права немедленно после включения Дворецкого — это и подразумевалось старым хозяином как оживление замка.

Но Слава не унывал и не собирался увольняться — каждый рабочий день был похож на увлекательный квест, причём тему этого квеста заранее не знал никто.

Все было так невыносимо обычно и напоминало кадр из фильма — ма любила такие старые неспешные фильмы…

Я говорю какими-то картонными агитками из фильмов про коммунизм. Стоит сменить коллекцию фильмов, а то я так скоро начну призывать к Революции.

— Эдди, я думаю, это начало прекрасной дружбы! — с пафосом сказал Джеймс, смотря то на них, то на своего друга.
<…>
— Не обращай внимания, это не из-за тебя. Просто Джеймс поспорил на каникулах с папой, что посмотрит сто лучших голливудских фильмов и в течение недели напишет отзыв про каждый, но он не смог одолеть и первую десятку — на шестом заявил, что больше не может смотреть эту девчачью чушь и лучше разберёт садовый сарай у бабушки и выкинет весь хлам. Но с тех пор он щеголяет фразами из первых пяти фильмов и всем и каждому рассказывает, как это было круто. Вот эта, про дружбу, была, кажется, из третьего фильма.

…Что-то смутно ей подсказывало, что четырнадцатое действительно имеет какой-то особый смысл, но она слишком хотела спать, чтобы обдумать эту мысль. — Я подумаю об этом завтра..." — мысли незаметно для неё самой переключились на Тару, платья с кринолинами и бальные залы и потекли медленно и неспешно.

Я говорю какими-то картонными агитками из фильмов про коммунизм. Стоит сменить коллекцию фильмов, а то я так скоро начну призывать к Революции.

— Хочешь стать голосом Революции?
Это было неожиданно. Голос Революции? Но ведь уже есть Сойка. Она ему так и ответила. Он только усмехнулся:
— Сойка — символ борьбы, Лицо Революции, но она никогда не сможет сделать то, что можешь ты и твоя команда. Вы нужны нам. Особенно ты.

Голос Революции… Ты ведь смогла зацепить эту девочку, заставила раскрыться, добилась тех слов, которые казались правильными, подходящими для репортажа. Так доведи дело до конца — ты же отлично умеешь отбросить лишнее и оставить только то, что бьёт точно в цель. Просто почувствуй, найди ту самую ноту.

Яркое солнце, такое неожиданное в середине февраля, светило в окна, забиралось в самые дальние и тёмные уголки и делало большую детскую в доме Поттеров похожей на калейдоскоп, разбрасывая снопы разноцветных солнечных зайчиков по стенам, полу и потолку. Тонкий аромат мандаринов, которые дядя Билл привёз из очередной командировки, дополнял солнечное настроение, создавая ощущение праздника.

Солнце медленно клонилось к горизонту, подсвечивая все мягким светом, отчего поля, холмы, каждый кустик и каждая травинка казались волшебными и нереальными. Жар летнего дня постепенно сменяла вечерняя прохлада. Умиротворение разливалось над замком на холме.

Яркое майское солнце светило в окна мансарды, освещая каждый уголок и каждую деталь, отчего все находящееся здесь казалось значительным и важным:

На улице стояла тёплая майская погода, пахло жасмином и солнцем.

Яркое солнце, такое неожиданное в середине февраля, светило в окна, забиралось в самые дальние и тёмные уголки и делало большую детскую в доме Поттеров похожей на калейдоскоп, разбрасывая снопы разноцветных солнечных зайчиков по стенам, полу и потолку.

И в ночь Гая Фокса, стоя на Тауэрском мосту под разноцветными фейерверками, он сделал предложение лучшей девушке в мире. А она ответила "Да!"

Она отшатнулась, смахнула вазу с цветами. Во все стороны, сверкая в лучах солнца, брызнули капли воды, осколки стекла и нежные лепестки. Это было неожиданно и красиво. Но недостаточно.

Перед внутренним взором встала подробная и яркая картина, как маленький фиал разлетается на тысячу крошечных сверкающих осколков и капель драгоценной жидкости... Он тут же разжал ладонь, боясь раскрошить хрупкий хрусталь.

Расчёты и обдумывание концепции нового проекта отвлекали от окружающих страшных звуков, но при этом так увлекли, что он чуть было не прошёл мимо тайного входа, если бы от верной коряги с громким треском не отвалилась боковая ветка и не упала ему под ноги, вздымая стоп искр. В их всполохах он и заметил полузасыпанную жухлыми листьями щель между двумя огромными валунами, сжимающими своими верхушками, будто в тисках, валун поменьше.

Его даже не беспокоили солнечные зайчики, время от времени скакавшие по тетради и разложенным вокруг чертежам и заметкам, отбрасываемые защитными очками, которые он задевал локтем.

Но Скорпиус не мог ответить — он наблюдал, как его тщательно продуманный план рассыпается на куски и превращается в пыль. Казалось, он даже слышит треск и грохот отваливающихся деталей.

По собственному опыту он знал, что приклеить автоматону ресницы — это целая наука. Нужно полностью сосредоточиться и действовать очень аккуратно — иначе в уголках глаз навсегда застывают крошечные прозрачные слезинки клея.

Её город действительно был красив — как прощальная песня или последний осенний лист — той хрупкой, хрустальной красотой, которую невозможно удержать, от которой щемило сердце и слёзы сами собирались на кончиках ресниц.

Драко сел на скамейку и стал разглядывать носки своих туфель. Правильно ли он сделал, что пришёл сюда, что настоял на этой встрече?
<…>
— Привет!
— Привет… Грейнджер? Прости, но сегодня я не склонен к беседам! — Драко быстро взглянул на часы и снова начал гипнотизировать свои туфли.

Фокси вздохнула и отвернулась. Она знала, что он там прочтёт — она сама читала это сегодня утром — и не хотела видеть. Она посмотрела сначала на руки, потом на пол.

Перси почувствовал, как удушливая горячая волна затапливает его лицо. Он не смел поднять глаз от своих ботинок.

Судорожно вздохнув, он (Хью) добавил: — Я не жадина! Я — лисёнок! — и разрыдался в голос.

Интересно, па всегда называл её солнцем, а ма — лисёнком…

…и вот ещё, в третьем номере рубрики: "Добрый день. Меня зовут Ники Уилкинс, и я очень люблю книги. Считаю, что даже в "Истории Хогвартса" можно найти массу интересного. Если вы думаете так же или просто готовы поговорить и поспорить о книгах, напишите мне".

Что делать с подписью? Нельзя же подписаться своим именем — это будет ужасно, если кто-то узнает, что он, Драко Малфой, ищет друга по переписке. Драко задумчиво перебрал в уме знакомые фамилии… Нет, это глупо — все равно наводит на определённый круг знакомств... Все ещё думая о подходящей фамилии, он уставился на передовицу "Пророка". Хм-м, а вот, например, Прайм — вполне сойдёт за фамилию. Теперь имя. Драко огляделся по сторонам в поисках вдохновения — на стенах библиотеки висели портреты предков, кажется, вплоть до Вильгельма Завоевателя. Задумав наобум число и направление, он отсчитал нужный портрет и посмотрел на имя. Что ж, получилось вполне неплохо и даже немного абсурдно — Септимус Прайм. Довольный собой, Драко сел писать первое письмо Уилкинсу.

— Привет!
— Привет… Грейнджер? Прости, но сегодня я не склонен к беседам! — Драко быстро взглянул на часы и снова начал гипнотизировать свои туфли.
— А мне казалось, что ты, наоборот, очень хотел наконец встретиться и поговорить лично, — с насмешкой сказала гриффиндорская заучка.
— Кто ты? — резко вскинулся Драко.
— Боюсь, ты все-таки будешь разочарован, — задумчиво произнесла Грейнджер, садясь рядом. — Я — Ники Уилкинс.

И только в этот момент Сириус понял, что не только не успел выпытать место завтрашней встречи, но даже не знает имени девушки — она его так и не сказала. Любой другой бы отчаялся, но Сириус только загорелся азартом — кому нужны эти лишние подробности, если девушка настолько хороша?

И, когда на следующий день ровно в пять тридцать он подошёл к ней в Кенсингтонском саду, это не стало для него неожиданностью.
— Скажи же мне своё имя, а то вчера ты исчезла раньше.
— А ты вовремя! — ответила она — Ну что ж, давай знакомиться — меня зовут Реми.
— Какое милое имя, — вырвалось у Сириуса, — а меня — Сириус, хотя друзья чаще называют меня Бро… — тут он осёкся.
— Бро? — с удивлением переспросила Реми.
— Да, Бро… — неуверенно начал Сириус. — Но ты можешь называть меня просто по имени, или Си… или Ри… или… — тут он совсем смешался. "Мерлин, что я несу?!" — в панике крутилось в голове.
— …Или Сири? — усмехнувшись, пришла на помощь Реми.
— Ну да, — неуверенно кивнул Сириус. Ой, да какая разница — такая девушка может звать его как угодно.

"Какой-то он /Скорпиус/ не слишком разговорчивый, — подумала Рози. — Так мы с ним никогда не подружимся".

Я имел в виду, что едут они втроём: Рози, Джеймс и его друг — ну, ты помнишь его — весёлый такой, от него все девицы их факультета в восторге.

Сириус был мил, весел и остроумен, она охотно поддерживала беседу.

И от этого смеха, от её взгляда все наконец-то встало на свои места: Сириус снова был обаятелен и остроумен, а она — умна и насмешлива. Они гуляли до сумерек, не замечая времени, и очнулись, только когда вокруг начали загораться фонари.

Он говорил, что его ужасно раздражают дети. Они — хуже всех, они только и умели, что ломать, пачкать и портить. Лучше бы их не было вовсе. Она лишь грустно улыбалась: она знала, что это совсем не лучше. Он просто не понимал, насколько это хорошо и важно — дети. И пусть никогда не поймёт.

Он говорил, что хуже детей только шум. Постоянный шум: трамваи, машины, заводы, самолёты, прохожие, хохот детей, лай собак и крики болельщиков. И музыка, всё время эта музыка.
"Ты и представить себе не можешь, какую какофонию они теперь называют музыкой".

Она сочувственно кивала головой, а сама думала, что действительно не представляет и даже предположить не может, и это куда хуже, чем любая какофония.

И он улетал — к себе, в свой выросший из крохотного посёлка большой и успешный город, душой которого был, а она оставалась в своём — очаровательном старинном городке, из которого медленно уходила жизнь.

И несмотря на разницу характеров и интересов — совпадали братья только в страстном увлечении летательными аппаратами, но и здесь Владимир мечтал летать на них, а Сергей — изобретать — у Сергея не было друга ближе и дороже.

Сергей всегда был не слишком ловок в галантном общении с барышнями, поэтому развлекать юных дам — Лизу и её сводную сестру Анну — пришлось Володе, старшему брату Сергея, совсем свежему тогда поручику воздухоплавательной службы. Володя ловко рассказывал смешные истории из своей службы помощником капитана на дирижабле "Гамаюн", перемежая их историями из недавнего юнкерского прошлого и смешными городскими анекдотами. Сестры то ахали, то в предвкушении замирали, то заразительно смеялись, чем вызывали неодобрительные взгляды своей матушки.

И Сергей опять был неловок и молчалив, не зная ни как обратить на себя внимание Лизы, ни как поддержать беседу, чтобы это внимание удержать. Оживлялся он только в те редкие моменты, когда разговор заходил о последних достижениях науки: приборах для управления дирижаблями, паровых локомобилях, автоматонах, совершенно вытеснивших в лучших гостиницах столицы живую прислугу. Но эти темы быстро надоедали остальной компании, и Володя ловко менял тему, рассказывая очередную забавную историю. Барышни смеялись, а Сергей с завистью смотрел на брата. Между ними никогда не было соперничества, зачастую возникающего между братьями. И несмотря на разницу характеров и интересов — совпадали братья только в страстном увлечении летательными аппаратами, но и здесь Владимир мечтал летать на них, а Сергей — изобретать — у Сергея не было друга ближе и дороже. Но умение Володи подать себя, а особенно держать себя с барышнями непринуждённо, переполняло душу Сергея завистливым восхищением. Невысокого роста, но статный и подтянутый, Владимир весьма импозантно смотрелся в форме, имея вид решительный и героический. А когда улыбался, то на него и вовсе засматривались все встречные барышни. От природы застенчивый, вынужденный с ранней юности носить очки, Сергей никогда не мог похвастаться таким вниманием со стороны дам.

Драко неверяще уставился на руку Нотта — в ней была его тетрадь. Сейчас там ничего не должно быть видно, но вдруг Тео сумеет снять чары? Драко похолодел, вспомнив, что написано на последних страницах.
<…>
Тео уже приоткрыл тетрадь, и Драко поторопился вскинуть палочку, но не рассчитал расстояния и задел Тео по руке; тетрадь вылетела и, распахнувшись в полёте, приземлилась прямо перед носом у Грейнджер, сидевшей вместе с малявкой Уизли за столом с другой стороны прохода.
<…>
Забежав в первую же нишу, Драко открыл тетрадь — страницы были чистыми. Драко облегчённо перевёл дух — в какой-то момент ему показалось, что Грейнджер увидела текст и успела что-то прочесть, настолько изумлённым был её взгляд.

Тетрадь раскрылась и упала бы на пол, если бы Фокси не подхватила её в последний момент, неловко и очень больно потянув при этом руку.

— И ещё вот — её дневник. Можете что-то о нём сказать?
Он протянул ей совсем новую тетрадь. Фокси не помнила такой у ма. Она открыла первую страницу и увидела маленького лисёнка, нарисованного коричневой ручкой. Машинально пролистала, провела рукой по страницам — в тетради не было ни единой записи — легонько погладила лисёнка на первой странице и, закрыв дневник, будто невзначай положила к себе на колени. Спокойно, теперь нельзя ошибиться. Иначе они отберут у неё тетрадь, и тогда все пропало. Вон как напрягся этот, в форме — того и гляди кинется отнимать. Да и доктор занервничал.

— Эй! — как-то пискляво вскрикнул Молодой Талантливый Автор, откашлялся и продолжил уже нормальным голосом: — Есть тут кто-нибудь?
"Живой", — добавил мысленно. Тут из-за незаметной двери за конторкой выкатился очень живой человечек неопределенного возраста, но довольно характерной наружности.

Место действительно было довольно атмосферным. "Как в приёмной у графа Дракулы, — нервно хихикнул Молодой Талантливый Автор. — Такое же безлюдное. Прямо-таки центр безлюдных технологий". Атмосферность места начинала несколько нервировать.

— Старого хозяина вы можете найти в семейном склепе замка. Можете не беспокоиться, мы совершили похороны строго в соответствии с указаниями старого хозяина. Желаете посетить склеп?
— Э-э… Нет. Не сейчас. Лучше скажи, есть ли в замке кто-то хм-м... живой?
— К сожалению, новый хозяин, старый хозяин был последним живым человеком в этом замке. Но он успел заменить всех работников замка автоматонами, Поэтому замок работает как часы. Смею утверждать, что даже лучше, чем было с живыми работниками. Желаете просмотреть список работников?

Он обошёл небольшое пространство пещеры по периметру, внимательно проверяя стены и пол, но не нашёл ничего опасного — ни живого, ни неживого.

Джеймс за спиной Реми беззвучно ржал, затыкая рот кулаком, Лили раздражённо пихала его локтем в бок, а Питер ошарашенно переводил взгляд с одного на другого и, кажется, собирался с мыслями, чтобы задать вопрос. "Только бы он промолчал! Только бы он ничего не спросил. Мерлин, пожалуйста, пусть он промолчит!" — думал Сириус, отчаянно краснея — у него уже даже уши горели.

Рози так размечталась, что совсем упустила из виду Джеймса и не заметила, когда он успел к ней подкрасться. Она совершенно не ожидала нападения, поэтому-то ему и удалось так легко схватить её мандарин и убежать в центр комнаты! Рози с криком "Отдай!" спрыгнула с подоконника и побежала следом. И даже почти догнала, но было поздно — Джеймс уже начал чистить её подарок ангелу! Буквально мгновение назад ещё такие яркие и подробные мечты о будущей свадьбе пошли трещинами и рассыпались в пыль, а Рози стояла и растерянно смотрела на длинную оранжевую ленточку кожуры, спиралью свисавшую с её мандарина — её мандарина! — это было особое умение Джейми, которым он очень гордился — чистить мандарин так, чтобы из кожуры получалась одна длинная ленточка. Потом он разломил мандарин пополам, половинку сунул в руку замершей в ступоре Рози, а оставшуюся разломил на четвертинки, одну из которых сунул в рот со словами:
— Это мне за труды! — и подмигнул Рози.
И тут на них налетел Хью с воплем:
— Это моя! Моя! Моя вторая четвертинка!
— Почему твоя? Это же Розин мандарин! — удивился Джеймс.
— Потому что Рози всегда со мной делится! Первым! Это ты влез без очереди! И это — моя четвертинка!
— Но у тебя же был свой собственный мандарин, — продолжал недоумевать Джеймс.
— У тебя тоже был...
Тут Рози наконец-то отмерла — все было безнадёжно испорчено, теперь они с ангелом никогда не подружатся и не станут вместе играть, и не будет у них никакой свадьбы — зачем ей теперь этот мандарин?!

— О, Лиза! — растерянно произнёс Сергей. — Я, кажется, немного увлёкся — не слышал, что вы приехали.
— Да-да. Тётя так и сказала: "Серёжа не услышит, хоть из пушек пали". Вы закончили свою машину?
— Д-да, почти.
— И что же она делает? Может, наконец расскажете? Мы все уже скоро год сгораем от любопытства, — Лиза расхаживала по мансарде, читала надписи на ящичках, смешно проговаривая шёпотом незнакомые названия, с любопытством рассматривала трубки и провода.
— Это довольно сложно... — в смятении Сергей сунул руку в жилетный карман, обнаружил там свой маленький подарок. Покраснев, он выдернул руку, но потом, будто решившись на что-то, заговорил: — Вообще-то я хотел подождать до завтра, но…
Он кинулся к столу с установленной камерой, начал вновь лихорадочно перебирать карточки и, наконец найдя, ставшими неловкими руками вставил в рамку перед камерой наклеенную на плотный лист картинку, вырезанную из последней "Нивы" — "В ожидании прибытия поезда на перрон Николаевского вокзала".
— Лиза, я хотел бы вам что-то показать… сказать… Лиза, это очень важно! Посмотрите, пожалуйста, — с этими словами он нажал на кнопку.
Послышалось жужжание, аппарат щёлкнул пару раз, а потом поезд на картинке будто пришёл в движение — из трубы повалил пар, поршни плавно двинулись вперёд, и, казалось, сам поезд начал медленно продвигаться к перрону, да и люди на перроне тоже зашевелились. Сергей с восхищением посмотрел на поезд, потом перевёл взгляд на Лизу. Она рассеянно смотрела на происходящее, потом, изобразив вежливую улыбку, произнесла:
— О, Серёжа, вы собрали аппарат для кино? Это замечательно! Но я бы на вашем месте сделала экран побольше — на большом экране смотрится гораздо лучше. Если бы вы третьего дня пошли со мной и Вольдемаром в синема, то сами бы убедились. Там как раз показывали эту ленту. Это было восхитительно, Серёжа! Просто дух захватывало! Если бы не Вольдемар, я бы непременно лишилась чувств. У меня даже руки дрожали — Вольдемару пришлось всю дорогу держать меня за руку. Вольдемар, он… Ах! Что ж это я! Вы меня совсем запутали, Серёжа! Я же пришла позвать вас в гостиную! У нас же официальный визит, и вы обязательно должны быть! И хотя бы накиньте сюртук! А лучше наденьте его как подобает — maman так трепетно относится к подобным мелочам!
— Официальный визит?
— О, боже, Серёжа! Иногда мне кажется, что вы вообще не интересуетесь ничем, кроме своей мастерской. Я уж было подумала, что вы просто обижены на меня. Вольдемар сделал мне предложение третьего дня! А вчера попросил моей руки у maman. Так что сегодня мы наносим официальный визит семье жениха. И тётя велела передать вам, что вы непременно должны спуститься! Немедленно! Ну пойдёмте, милый Серёжа! Пойдёмте! — с этими словами Лиза схватила его за руку и потянула к двери.
— Да-да, Лизонька. Вы идите… Спускайтесь. Я подойду сразу же за вами — только выключу здесь все, — немного рассеянно ответил Сергей, аккуратно высвобождая руку.
Как только Лиза вышла, он достал из жилетного кармана свой несостоявшийся подарок. В крайней задумчивости он смотрел на него, пока требовательное "Серж!" не вывело его из транса. Горько усмехнувшись, он вложил подарок в ящичек с биркой Au и, подхватив сюртук, поспешил вниз, так и позабыв выключить аппарат.

Судя по выражению лица, Билл явно не понимал, к чему клонит Перси. Тот стиснул книгу в руках и в отчаянии попытался поймать за хвост хотя бы один из разбежавшихся аргументов.
— В общем, там говорится, что поиск подходящей невесты — это очень важно!
Перси перевёл дух и ещё раз взглянул на Билла. Судя по выражению лица, тот был озадачен.
— Но, — наконец произнёс Билл, — я так и не понял, о чём ты хотел поговорить со мной, Перси? Об этой книге?
— Что за книга? — поинтересовался Чарли, придвигаясь к старшему брату.
— Ты стянул у папы книгу, Перси? Тебе не стыдно? Как называется? Дашь почитать? — забросали его вопросами близнецы.
Перси внутренне взвыл — ну вот, теперь ничего не получится: Фред с Джорджем любой разговор превратят в балаган и он уже ничего не сможет объяснить Биллу и Чарли.
— Не мешайте! — одёрнул младших Билл. — Говори, Перси.
— Мне кажется, тебе стоит найти себе невесту! — с мрачной решимостью Перси перешёл к самому главному. — И тебе, Чарли, тоже!
Билл и Чарли одновременно испытующе посмотрели на Перси, потом — на книгу в его руках, потом снова на Перси, переглянулись и… расхохотались. Они все смеялись и смеялись, к ним присоединились мелкие, и только Перси сидел насупившись, красный, как рак.

— Понимаете, мои будущие коллеги… возможные будущие коллеги… я, видите ли, в некотором роде писатель... Так вот, меня пригласили на юбилей издательства, и мне нужен подарок, и я хотел бы… думал… мне посоветовали…
— Вы хотели бы подобрать что-то особенное в погребке Соломона? — пришёл на помощь человечек Соломон.
— Да! — благодарно кивнул головой Молодой Талантливый Автор. — У вас найдётся что-нибудь подходящее? Если вдруг нет, то я могу тогда…

А ещё Джейми сказал, что в понедельник будет День святого Валентина, когда влюблённые дарят друг другу открытки с признаниями в любви — он сам видел в магазине специальные открытки, все в сердечках. Поэтому-то Рози и решила подарить свой мандарин ангелу — это же лучше, чем открытка, и писать ничего не надо.

И Рози предложила:
— Хочешь мандарин?
— Нет, фу! — скривился ангел. — Ненавижу мандарины! У меня яблоко есть. Оно гораздо лучше!

— Поделиться с тобой?
— Он не ест мандарины! — в один голос со Скорпиусом ответила Рози, смутилась и ушла в рюкзак чуть ли не с головой, невнятно пробормотав оттуда: — У меня ещё есть яблоко и банан. Хочешь?
— Яблоко, если можно, — ответил Скорпиус, тоже смутившись по непонятной ему самому причине.

— Ой, чуть не забыл! — вскочил он и начал рыться в карманах. — Рози же передала тебе подарок… Вот! — он достал крупный мандарин из кармана мантии. — Или этот… — уже не так уверенно произнёс Ал, доставая второй.
Посомневавшись некоторое время, протягивая то один, то другой мандарин, Ал наконец выбрал тот, что в правой руке, и кинул его другу, попытавшись тут же почистить оставшийся. Но только он занёс руку, как на обоих мандаринах выросло по листику.
— О, у меня тут какие-то буквы. — удивился Ал. — "Ал, это — не твой мандарин! Так и знала, что перепутаешь!" — громко прочёл он. — Скорп, извини, давай меняться. Вот, другое дело! — сказал он, читая надпись на другом листике. — "Альбус Северус, поздравляю с Рождеством!" Ну теперь-то можно уже почистить? — спросил он, обращаясь к мандарину. Мандарин вроде не возражал.
Скорпиус же, обиженный до глубины души, разглядывал свой мандарин и брюзжал, что всю жизнь мечтал получить в подарок нелюбимый фрукт с дарственной надписью "Ал, это не тебе!". Тут буквы на листике начали меняться, пока не сложились в совсем другую надпись: "Лучшему другу — от всего сердца! С Рождеством, Скорпиус!"
Теперь он был даже готов попробовать, что там внутри — вдруг со вкусом Рози поработала так же, как и с надписью на листике. И он не ошибся: едва начав чистить, он почувствовал сильный запах, но совсем не мандаринов, а свежих яблок, с примесью корицы и гвоздики. Ал внимательно смотрел на его мандарин.
— Что? — спросил его Скорпиус. — Рози просто трансфигурировала мне яблоко.

Абсолютный имплант. К чему эти эвфемизмы? Имплант! Какой это, к чертям собачьим, имплант? Это же киборг. От прежнего человека в нем только мозг. Прямо как Робокоп. И Роб не нашёл ничего лучше, как "подарить" мне на Рождество новость о своём скором превращении в киборга.
Робороб.
Лучший рождественский подарок за последнюю сотню лет!

Именины у Лизы были в самом начале мая, и Сергей подготовился заранее: опросил всех друзей, что нравится девушкам, и в день праздника преподнёс букет фиалок и небольшую машинку для раскрашивания фотографических карточек мастерской Карла Буллы. И не угадал: Лиза терпеть не могла фиалки, да и фотографией совсем не интересовалась.

Она знала, что ей на самом деле мешало — нераспечатанное письмо, подписанное маленькими кругленькими буковками, будто наглухо застёгнутое на множество крошечных пуговок. Она совершенно точно знала, что не хочет расстёгивать эти пуговки. И читать это письмо не хочет.

Если бы он не погиб… если бы никто не погиб… Если бы вообще никто-никто не погиб в этой войне <…> ей никогда бы не приходил конверт, подписанный буквами-пуговками — от жены начальника госпиталя из того города, в котором она никогда и не была.

Всё было так невыносимо обычно и напоминало кадр из фильма — ма любила такие старые неспешные фильмы, где сначала камера с минуту показывает траву на лужайке, потом находит среди травинок божью коровку и дальше ещё пару минут следит за ней — как она карабкается вверх по стеблю, медленно расправляет крылья и улетает ввысь — и дальше камера ещё с минуту показывает нам безоблачное голубое небо, а потом нехотя возвращается на лужайку, по которой идёт почтальон — сейчас он доставит письмо с сообщением о смерти.

Её усадили в кресло, главврач взял её за руку и начал проникновенно рассказывать, что все это — цепь ужасных, невозможных, необъяснимых случайностей, которые никогда не должны были произойти в один момент, но тем не менее произошли, и вот в результате этого случилось непоправимое.
— С мамой что-то случилось? — просто для того, чтобы прекратить эту пытку. Главврач замялся. Из-за его спины выступил кто-то в форме, откашлялся и грубовато сказал:
— Мы не успели — слишком поздно её нашли. Мне очень жаль. Мы разберёмся, и виновные обязательно понесут наказание.
— Виновные в чём? — не поняла Фокси.
Человек в форме посмотрел на главврача и добавил:
— Мне жаль, но ваша мама умерла.

И в один из вечеров, подхватив миски с водой и едой, она направилась в комнату Ремуса. Крупный волк нехотя поднял морду и зарычал, негромко и как-то устало. Тонкс решила считать это приглашением пройти. Она вошла, поставила на пол плошки и села рядом с волком. Он заворчал. Тонкс сделала вид, что это — приветствие.
"Мне надо поговорить с тобой, Ремус, и теперь ты меня точно выслушаешь, — волк фыркнул — И не фыркай — ты не выйдешь из этой комнаты в таком виде, а я не уйду, пока не поговорю с тобой — и мы оба об этом знаем! — волк вздохнул и спрятал морду в лапах. Тонкс решительно ухватила его под ушами и развернула мордой к себе. — Нет уж, Ремус, послушай меня — я люблю тебя! — сказала она, глядя прямо ему в глаза — Люблю! И не смей отворачиваться, когда я тебе это говорю! Я никого в жизни так не любила и... это нечестно, что ты решаешь за меня, кто мне нужен, и не хочешь услышать меня! И… и…" — Тонкс осеклась — она не знала, что говорить дальше. Так долго выбирать момент для разговора и не продумать свою речь! Это просто смешно. Невероятно смешно и до смешного нелепо. И она засмеялась — громко, искренне. А потом заплакала — потому что ей внезапно стало так жаль себя: с этой её вечной неловкостью и неумением сдаваться. И так жалко было впустую растраченного подходящего момента. Волк сначала с недоумением смотрел, а потом потянулся и попытался лизнуть, но она не дала — обвила его шею руками, уткнулась в загривок и разрыдалась. Конечно, она не сдастся, она сделает ещё попытку и даже не одну, но прямо сейчас ей стало невыносимо грустно от тщетности своих усилий. Она так и уснула, обнимая его за шею. И волк, потыкавшись в неё носом, вздохнул, положил голову на лапы и прикрыл глаза.

…У меня, между прочим, когда-то и девушка была. Я даже хотел на ней жениться — деньги начал откладывать на будущее. Но это было давно — до того, как все изменилось. Да, возможно, в чем-то Ингрид и права. Хотя я ведь туда хожу не только помечтать, именно там я встретил очень важного мне человека. Но так и не решился с ней познакомиться. Что? Считаешь, что я — неудачник? Ну, пожалуй, ты прав. Но я хотя бы принёс туда объявление о поиске домоправительницы, когда Свантесоны её искали, так что теперь я могу видеть её чаще. Ты знаешь, я даже рад, что фру Астрид больше сюда не поднималась. Мне кажется, она бы расстроилась, если бы увидела меня все ещё здесь. Хотя знаешь, на прошлой неделе "Васу" наконец подняли — годы подготовки, и вот её буксируют к причалу. Весь город ходил смотреть, я даже договорился с одним знакомым и поднялся на его крышу — оттуда было все отлично видно. И я смотрел на него и знаешь, что я думал? Если уж даже "Васа" наконец начал двигаться, то, может быть, и мне пора? Я решился изменить хоть что-то в своей жизни. Хотя бы познакомиться с фрекен Хильдур. Правда, сделать это ещё не успел, но я обязательно познакомлюсь с ней в ближайшее время. Что ты фыркаешь? Не веришь? Ну давай посмотрим. Да-да, давай посмотрим, кто тут из нас слабак.
Ну и чего ты испугался? Не брошу я тебя, не бойся! И не рычи. Да что там такое у меня за спиной, что ты так глазеешь? О, фрекен Бок? Д-добрый вечер! Что привело вас сюда? Кот? Какой кот? У меня здесь нет кота, только вот это мелкое пушистое недоразумение. А, вы как раз про него. Ха-ха! Эй, хватит шипеть. Проходите, фрекен Хильдур, я ведь могу вас так называть — Хильдур? Может быть, я могу предложить вам кофе?

О! Ого! Ого-го!

Stasya R
Да я бы не сказала. Времени уходит прорва, это да. А в остальном - не напрягает вообще.

Вот сколько ни читаю ваши разборы, реакцию выдаю всегда одну: но как, Холмс?)

Вау.

Невероятно! Просто невероятно!)))

А можно как-то попасть в список ваших "жертв"?)

Мы в свое время такое проворачивали в литературном клубе с произведениями местных писателей, любопытная штука