Светотень (гет)

Мелкий, частый дождь моросил за окном. Было раннее утро, но темень стояла такая, точно ночь не заканчивалась никогда. Не было смысла отодвигать тяжёлые портьеры, чтобы увидеть мрачный городской пейзаж — сырую, пустынную улицу одного из самых старинных магических кварталов в Лондоне, да неприветливые, несмотря на всю свою роскошь, фасады соседних домов.

Особняк Принцев выглядел также неприятно, даже хуже, потому что средства давно уже не позволяли Дереку Принцу содержать своё жилище в надлежащем порядке. Крыша протекала, и пятна сырости ползли по тёмному фасаду; в зарослях дикого винограда, грозившего поглотить весь дом, а не только лужайки и чугунный забор, обосновалась всякая мелкая нечисть. Холод полз по коридорам, и промозглую атмосферу не могло прогнать пламя, ревевшее в огромных каминах.

Эйлин Принц, вот уже пять лет как законная супруга Дерека Принца, никогда не чувствовала себя в этих стенах хозяйкой и госпожой. Впрочем, в доме отца, старинном поместье Блэкстоун, она была такой же затворницей, бледной тенью, неслышно скользившей по комнатам, боясь привлечь к себе лишний взор. Но Блэкстоун, по крайней мере, содержался в лучшем состоянии — там крыша не грозила обвалиться вам на голову, стены хранили тепло, воздух не стоял в помещении неподвижно, а застарелый запах сырости не мучил лёгкие. Блэкстоун был сухим, крепким, хорошим домом, древним родовым гнездом, не то что городской особняк, который Принцы приобрели всего два поколения назад.

Но сегодня Эйлин находилась в этой лондонской обители мрака в последний раз в жизни. Больше она не намерена страдать здесь. Довольно эти тёмные стены с отстающими обоями слышали её стоны и плач, довольно она глядела в эти покрытые испариной окна тоскующим взглядом… Эйлин Принц, увы, по характеру отнюдь не являлась мятежницей и бунтаркой, но и у самых безответных и забитых существ однажды кончается терпение.

Эйлин неслышной тенью металась по тёмной детской, и в зеркале на стене то и дело мелькал её силуэт. Слишком тощая, слишком высокая, в мешковатом платье, с бледным, припухшим от болезненности и бессонницы лицом, госпожа Принц была очень некрасива, но сейчас ей не было до этого никакого дела. Возможно, ради самой себя Эйлин и не стала бы превозмогать многолетнюю усталость и ноющую боль в спине, из-за которой было так трудно двигаться, но ей было кого защищать и спасать.

В высокой старинной кроватке, укутанный во всевозможные пледы и одеяла, лежал, с присвистом дыша, маленький ребёнок — крошечная дочь Эйлин и Дерека, Стелла-Лоренция Принц. На днях ей исполнилось восемь месяцев, и она была единственным ребёнком в семье, прожившим так долго. Их первенец, наречённый в честь отца и деда Дереком-Арчибальдом, не пережил и нескольких дней, а второй сын родился мёртвым. Стелла-Лоренция появилась на свет на два месяца раньше срока, но жизнь упрямо держалась в её миниатюрном тельце. У Эйлин не было молока, чтобы самой кормить дочь, но и на прикорме, что советовали целители из Сент-Мунго, малышка росла и поправлялась.

Прежде Эйлин не думала, что можно испытывать такую пронзительную радость, какую познавала она в те моменты, когда отмечала, что Лоренции становятся малы чепцы и рубашечки, что она уже может самостоятельно держать головку, сидеть, привалившись к подушке, и совершать выбор между погремушкой в виде сердечка и тряпичной куклой, которую Эйлин сшила ещё тогда, когда ждала рождения дочки. А как сладко она улыбалась! Как смешно мурлыкала что-то на своём младенческом языке!..

Но девочка оставалась слабенькой, легко простужалась, и нездоровая атмосфера лондонского дома совершенно не шла ей на пользу. Когда в прошлом месяце они гостили в Блэкстоуне, Лоренция выглядела значительно лучше, чем теперь, и совсем перестала кашлять. Да и сама Эйлин в деревне чувствовала себя здоровее. Там, в поместье, она ощутила, что вновь носит ребёнка; заклинание, применённое тайком, подсказало, что это был мальчик. Эйлин страстно желала, чтобы он родился живым и здоровым, и умоляла мужа позволить ей остаться дома и не уезжать в Лондон. Родные стены помогут ей. Но разве Дерек когда-либо прислушивался к чужому мнению, особенно если это было мнение его жены? В назначенный срок они трансгрессировали в город — трансгрессия была наиболее дешёвым и удобным для мистера Принца способом передвижения, но для Эйлин то перемещение оказалось роковым. Она ещё должна была оставаться в постели, но ей уже невмоготу было лежать, выслушивая от Дерека упрёки за то, что она вновь не смогла выносить его сына, не выполнила свой долг, только и может, что нянчиться с этой девчонкой, которую давно следует отдать на попечение эльфам. Если Эйлин не поставила себе целью уничтожить род Принцев, она обязана произвести на свет наследника… и так далее, и так далее. В первый раз в жизни измученная, возмущённая этой несправедливостью женщина посмела поднять голос против своего притеснителя и напомнить, кто был виновником её несчастья, но Дерек всё равно нашёл способы обвинить во всех грехах именно жену.

С каждым годом Дерек Принц становился всё невыносимее и грубее, и вот час настал. Ведьмы всегда были свободнее и сильнее, нежели простые магглы, веками жившие под пятой отцов и мужей, используемые и угнетаемые. Именно поэтому обладавшие колдовской силой женщины смотрели свысока на общество простецов, а те отвечали им страхом, неприязнью и гонениями. Нет, редкая женщина в магическом мире жила такой тяжёлой, несчастной жизнью, как Эйлин Принц. Просто она и впрямь была не слишком хороша, а с Дереком не так-то просто сладить, как с другими, более спокойными мужчинами; но больше не было сил терпеть. Она имела право прекратить это прозябание, угрожавшее жизни и магии, уже едва теплившейся в измученном теле.

Молоденькая целительница в Сент-Мунго, осматривавшая Эйлин, так и сказала пациентке, указывая на плохо залеченные синяки и ушибы.

— Так жить нельзя. Вам следует обратиться в Аврорат. Никакие традиции и обычаи не должны угрожать вашему здоровью и здоровью ваших детей. Разве вы хотите, чтобы с вашей дочерью произошло то же самое!?

О нет, этого Эйлин не хотела.

Но ей легко было так говорить, этой хорошенькой, умненькой (окончить школу целителей едва ли не труднее, чем школу авроров!), энергичной девушке! Но куда деваться слабой, болезненной, некрасивой женщине с маленьким ребёнком на руках и без гроша за душой? Да и опозорить семью, написав на собственного мужа заявление в Аврорат, Эйлин не могла — скорее умерла бы.

Но у неё была возможность просить защиты и помощи у отца. Это тоже было в рамках традиций. Да, отец обязан помочь ей. Арчибальд Принц, при всей своей суровости и нетерпимости, никогда не поднимал руки на свою дочь и относился к ней как к наследнице рода Принц — требовательно и строго, несколько холодно, но ни в коем случае не грубо. Он, разумеется, любил её, пусть и не столь сильно, как её брата, умершего в возрасте пятнадцати лет; но чем больше старик скрывал свою привязанность к дочери, тем сильнее она становилась. Он сожалел о её несчастьях, Эйлин это чувствовала. О, если бы она обратилась к нему тогда, в Блэкстоуне, когда у неё ещё был шанс выносить мальчика! Тогда отец, без сомнения, настоял бы на том, чтобы будущая мать осталась в деревне — ради драгоценного внука и наследника. Но на тот момент Эйлин не желала раскрывать перед отцом все свои конфликты с Дереком, а тот в присутствии и под крышей тестя вёл себя гораздо более сдержанно и прилично, чем прежде, так что миссис Принц была почти счастлива.

Но Арчибальд Принц примет свою дочь и теперь. Эйлин должна была спасти Лоренцию — единственное в мире существо, которое она любила — страстной, отчаянной любовью, и которое любило её. Эта маленькая девочка улыбалась матери и тянула к ней тоненькие ручки с бесконечной нежностью и обожанием, несмотря на все несовершенства Эйлин. Ей было всё равно, что мать некрасива, неуклюжа, не умеет ни ступить, ни молвить. Впрочем, под взглядом чистых, сияющих детских глаз Эйлин всё могла и всё умела. Её слабый голос вполне годился для колыбельных, а её большие неизящные руки были словно предназначены для того, что нянчить младенцев. Лоренция мурлыкала, улыбалась беззубым розовым ртом, обнимала слишком длинную и тощую шею Эйлин своими мягкими нежными ручками, и даже не думала отпускать критические замечания и быть недовольной. А если она и плакала, то таким жалостным, слабеньким плачем, похожим не то на скрип, не то на мяуканье голодного котёнка, что это выглядело скорее как мольба о помощи, чем как недовольство. Крошечное, беззащитное существо, которое радовалось, только завидев Эйлин, заслышав её голос и шаги. Ради этой искренней и беззаветной любви стоило вступить в борьбу — даже той, что никогда не умела бороться.

И Эйлин, с трудом поднявшаяся с постели, бесшумно сновала туда-сюда по комнате, собирая вещи в маленький саквояж. Она наложила на детскую заглушающие чары и подняла дочь; одев потеплее полусонную девочку, мать наложила на её одежды водоотталкивающее заклинание. Затем тихонько спустилась по лестнице, вышла на задний двор, полный мусора и грязи, и исчезла с лёгким хлопком, который шум усиливающегося дождя абсолютно заглушил.