Генезис (джен)

Все знали, что произошло нечто ужасное. С обеда прошлого дня им запретили покидать гостиные без сопровождения, что весьма сильно расстроило Гарри, так как он собирался найти какую-нибудь книгу по основам нумерологии, чтобы, наконец, определиться, выбрать для изучения ее или бесполезное прорицание.

Конечно, им не сказали, что именно произошло. Это не их проблемы, обо всем позаботятся взрослые. От этой мысли Гарри усмехнулся, вспомнив Дурслей. О, эти всегда могли обо всем позаботиться.

В гостиной обсуждали разные теории, а кто-то из старшекурсников сказал, что гриффиндорцы видели надпись про чей-то скелет. Но никто не знал, чей скелет, что это значит и что предпримут учителя и попечители. Впрочем, Малфой ходил злой, как черт, значит, его отец, инициировавший отстранение Дамблдора с поста директора, не справился с ситуацией.

Гарри оглядывался, слушал разговоры и сидел тихо в гостиной, как он обычно и делал. Какого дьявола Шляпа вообще решила, что он подходит для Слизерина? Он не был чистокровным, не любил выпендриваться, как Малфой, не умел подлизываться к одноклассникам и учителям, как Дэвис, не мог даже делать вид, что понимает, что происходит, если не понимал, как делали Крэбб и Гойл. Наверное, его засунули сюда, потому что факультета для неудачников с нестабильной самооценкой не существовало. Он не был храбрым, иначе бы смело врезал в свое время Дадли и его дружкам. Он не был дружелюбным и общительным, ведь за десять лет в маггловском мире, среди этого сброда, у него так и не появилось друзей. А насчет Равенкло… Это было даже немного обидно. На занятиях он не замечал никаких выдающихся результатов у представителей этого факультета, та же Грейнджер из Гриффиндора и то была более сообразительной. Неужели Шляпа сочла, что он еще и тупой?

Главное, что он знал про себя — он не был хорошим человеком. Может быть, Рон Уизли в поезде, когда он в первый и последний раз говорил с ним по дороге в Хогвартс, был прав: Слизерин — факультет для плохих людей. Он хотел быть хорошим, честно хотел. Вначале мечтал, чтобы Дурсли начали относиться к нему лучше, желал доказать им, что он не бесполезный, не такой же никчемный, как его родители, погибшие в автокатастрофе, возвращаясь пьяными с какой-то вечеринки. Он хотел доказать в школе, что он не тот хулиган, которым его все считают.

Только вот не выходило. Дурсли относились к нему все с большим и большим подозрением, если он вел себя тихо, а учителя в школе не могли сказать, что это Дадли его задевает, заставая их именно в тот момент, когда его, как он теперь знает, магия находила выход. Кому поверят учителя, если увидят перед собой картину, как один мальчик, и это не Гарри, лежит на земле, в то время как он — Гарри Поттер — стоит над ним и смотрит с ошалевшими глазами в полном непонимании происходящего? Или застав его на крыше, куда он непонятно каким образом забрался? Нет, для магглов Гарри Поттер был опасным типом, он понял это окончательно, когда погиб Гордон Уилсон. Из-за мысли, чертовой мысли! Гордон ехал на велосипеде, когда Гарри возвращался домой. Гарри сразу побежал, увидев Гордона, но каковы были его шансы, если тот был на велосипеде? Догонит и собьет с ног, как пить дать, так и будет! Он оглянулся, увидел грузовик, который ехал по дороге, и лишь на мгновение подумал, что было бы здорово, если бы Уилсон выехал на проезжую часть.

Он тогда резко остановился и с открытым ртом наблюдал, как, словно следуя его мысли, будто это было возможно, Уилсон сворачивает на проезжую часть, не справившись с управлением. И Гарри испугался. Очень испугался. До этого все странные случаи были относительно незначительными, безобидными, но этот — таковым не был. Гарри стоял как вкопанный, глядя на происходящее: водитель грузовика подбежал к Уилсону, кто-то толкнул Гарри в плечо, пытаясь протиснуться к месту происшествия, завизжала миссис Дайсон, поливавшая до этого свой газон. А Гарри просто стоял, понимая, что он всего лишь подумал, как было бы здорово… Здорово не было.

Было страшно. И он поспешил убраться подальше, потому что был уверен: и в этом Дурсли его обвинят. И будут правы. Но не успел. Петунья тоже выбежала посмотреть на произошедшее, услышав шум, когда водитель грузовика, спешащий привезти продукты в супермаркет на соседней улице, резко затормозил. И взгляд ее был приковал вовсе не к тому, что еще мгновение назад было Уилсоном, а к нему. Гарри, уже не так резво, как собирался, направился в сторону ненавистного дома, в котором провел последние девять лет своей жизни.

— Я ничего не делал, — сразу же сказал он, проходя мимо тети Петуньи.

— Конечно, ты всегда не при чем, — ответила она ему сквозь зубы, но в голосе ее читался страх. — Только в твоем присутствии мрут собаки Мардж, вянут цветы и бьется посуда!

Последнюю фразу она визгливо выкрикнула. Но, тем не менее, поспешила за Гарри в дом, не желая привлекать внимание то ли к своему, то ли к его, Гарриному, присутствию.

Собака тетушки Мардж и правда сдохла за пару лет до этого, попытавшись напасть на него. Конечно же, после его слов: «Да что б ты задохнулась!» Псина загнала Гарри на дерево, лаяла внизу, а Дадли где-то неподалеку смеялся. Но собака — это, действительно, лишь тупое животное. Уилсон своим поведением, конечно, пытался подражать тупым животным, но определенно относился к виду «человек разумный». И Гарри было очень страшно. В голове возникли смешанные чувства, от некой странной радости от осознания, что он может влиять на поведение людей лишь силой мысли, до ужаса и паники, что он может это делать и к чему это приводит.

На следующий день, когда директор школы сообщил о трагическом событии, произошедшем с учеником, которого все безусловно любили и который был хорошим сыном, верным другом и подавал надежды, Гарри, стоя во дворе школы, ел свой бутерброд, потому что в другом месте делать это было небезопасно. Его любили задевать не только дружки Дадли, которые были в шоке от потери своего товарища, но и некоторые другие дети. А тут, пока директор говорит свою скорбную речь, стоя на ступенях школы, самое безопасное время и место для ленча.

Он задумался тогда, что бы сказали про него, если бы он умер? Сыном и другом он никому не был, но, конечно же, директор об этом мог и не знать. Как не знал ничего про Уилсона, просто так принято говорить. Гарри вдруг стало страшно, когда он подумал, как мир продолжает жить после его смерти. Дурсли втайне порадуются этому прискорбному событию, хотя, конечно же, они наденут черную одежду, а тетушка наверняка использует весь свой актерский талант, чтобы публично заплакать на людях. Директор точно так же скажет свою речь, кто-то, как он сейчас, возможно, просто будет есть свой ленч, слушая слова о каком-то погибшем ребенке, а потом все разойдутся по классам, где учитель напишет на доске новую тему и начнет о ней рассказывать. Все будет обычно, но его больше не будет в этом мире.

Гарри начал глубоко, но прерывисто дышать, потому что ему стало казаться, будто воздуха в легких не хватает, а сердце бьется так, что вот-вот выпрыгнет. Это произойдет сейчас! Его сердце остановится прямо сейчас! А ведь год назад он переживал за будущее человечества, узнав, что через миллиард лет на Земле не останется жизни, потому что из-за эволюции Солнца планета станет непригодной. Какое ему дело до того, что будет через миллиард лет, если он умрет прямо сейчас?

Когда директор закончил свою речь и все начали расходиться, Гарри свернул не к классу, где должны были проходить оставшиеся занятия, а в крыло, в котором располагался кабинет медсестры. Она с вежливой улыбкой поприветствовала его и спросила, что привело его в ее кабинет. Гарри рассказал ей, как еще минуту назад ему казалось, будто он умрет от остановки сердца. Или оттого, что ему не хватит воздуха. Медсестра усадила его на кушетку и дала стакан обычной холодной воды. Мисс Грант работала в школе всего год, на вид ей было не больше двадцати, но Гарри плохо умел определять возраст взрослых.

— Это паническая атака, — пояснила мисс Грант. — Неудивительно, ведь вам сообщили о смерти вашего приятеля. Он был твоим одноклассником, верно?

— Был, — односложно ответил Гарри.

— Это действительно страшно, когда кто-то из знакомых тебе людей уходит.

— Я желал его смерти, — выпалил неожиданно для самого себя Гарри. — И он умер.

— Людям свойственно в порыве гнева желать людям зла, это не делает нас плохими. Не стоит себя винить лишь за то, что когда-то подумал плохо о том, кого уже нет в живых.

— Я постоянно желаю, чтобы что-то плохое случалось с другими, вы не понимаете!

— Гарри, — мисс Грант села рядом с ним и посмотрела ему в глаза. — Есть большая разница между тем, что мы думаем, и что мы делаем. Только второе определяет нас, как людей.

Гарри хотел сказать, что в ее логике есть упущение. В его случае то, о чем он думает — сбывается! Но не стал. Это было бы глупо, а тетя Петунья убила бы его за то, что он показался ненормальным постороннему человеку. В кабинете мисс Грант было тихо, спокойно и уютно. Не так, как в классе, где почти все норовили задеть его, нарисовать что-то в его тетради с домашним заданием, отобрать рюкзак, вылить воду в кроссовки для физкультуры или положить коробку с соком на стул, на который он собирался сесть. Его школьная жизнь превратилась в ежедневную борьбу с маленькими, как и он, но противными врагами. Интересно, если бы он пожелал смерти каждому из них, они бы все умерли?

— Тебе пора на занятия, Гарри. И не вини себя за плохие мысли, они не делают тебя плохим человеком. Важно принять себя таким, какой ты есть, даже то плохое, что хочется скрыть, потому что в обществе так не принято, потому что оно хотело бы видеть всех другими. Более спокойными, управляемыми. Прими, что плохие мысли о людях — это часть тебя, твоего мнения о них, твоей злости на них, и ты в полном праве думать о них все, что пожелаешь.

— Все готовы? — спросил профессор Снейп, вырывая Гарри из мыслей.

Теперь их должны были сопровождать учителя даже на завтрак. У профессора Снейпа было такое лицо, как будто он сегодня же напишет заявление об увольнении только из-за этой необходимости.

— Профессор, вы знаете, что случилось? — спросила четверокурсница Марла Эйвери.

— Директор сделает объявление за завтраком, — с кислым лицом отозвался Снейп.

— Дамблдор? Он вернулся в школу? — с неуместным энтузиазмом спросила Трэйси Девис.

— Очевидно, нападения не прекратились, и Попечительский совет посчитал, что увольнение Дамблдора не решило ситуацию.

— Как будто Дамблдор ситуацию решил, — скривив нос при произнесении фамилии директора, сказал Малфой.

— Это не ваша забота, — сверкнув глазами, процедил Снейп. — Если все готовы, мы можем идти.

По дороге к Большому залу Дэвис все же решилась сказать, что Дамблдор, как бы к нему ни относились, сильный волшебник, и если кто-то и сможет остановить Наследника, то лишь он. На что получила неодобрительные взгляды и ценное мнение Малфоя, что Наследника вовсе не нужно останавливать, пусть он делает свою работу и избавляет школу от грязи.

— Тогда школу могут закрыть, — решил высказаться Гарри, что делал нечасто.

— Верно, — подхватил Тео Нотт. — Так что сейчас это не играет нам на руку.

— Можно пойти учиться в Дурмстранг. Мой отец знаком с их директором. — Кто о чем, а Малфой об отце. — Он даже думал отдать меня туда, но мама настояла на Хогвартсе.

«Или ты просто не выучил нужный язык», — подумал Гарри, но говорить это вслух уже не стал.

В Большом зале было подозрительно тихо, хотя уже присутствовали два факультета. Не хватало только Гриффиндора, что неудивительно. Наверное, МакГонагалл ждет, когда Лонгботтом найдет свой галстук или еще что-то, из-за чего все не могут выйти вовремя. Гарри сел на свое обычное место слева от Тео, справа от него сидела Миллисент Булстроуд. Сидящие напротив Паркинсон и Дэвис выглядели как-то торжественно, будто им должны были вручить по ордену Мерлина, недалеко от них переговаривались Пайк и Забини. Гарри одним из первых начал накладывать себе завтрак. Остальные нервничали, ожидая речи директора.

Наконец, спустя минут семь, Гриффиндор вошел в Большой зал полным составом, и, когда они расселись, Дамблдор поднялся со своего места. Одет он был, как всегда, дебильно и как будто даже неуместно. Разве правильно носить синюю мантию со звездами, когда у него в школе творится такой беспредел?

— Совы не прилетали сегодня… — невпопад сказал Гарри, накалывая на вилку кусочек ветчины.

— Студенты! — одновременно с репликой про сов начал Дамблдор. — Вчера было совершено еще одно нападение. На этот раз преступник оставил послание, что ее скелет останется в Тайной комнате навечно. На данный момент мы знаем, что пропала Джинни Уизли. В школу после завтрака прибудут авроры. Объявленное чрезвычайное положение остаётся в силе. Если в течение двух дней Джинни Уизли не будет найдена, то школу в этом году придется закрыть преждевременно, поезд до Лондона отвезет вас по домам послезавтра. О времени сдачи СОВ и ЖАБА будет сообщено дополнительно. И я хочу попросить всех вас внимательно относиться к окружающим, следить, чтобы все ваши сокурсники были рядом. Если у кого-то есть какие-либо соображения или мысли относительно этой ситуации, прошу сообщить об этом профессорам.

Как только Дамблдор закончил свою речь, со всех столов начали доноситься шепотки. Он сказал преступник, а не Наследник Слизерина, как его все называли. Видимо, не желал обострять конфликт Слизерина с остальными факультетами. Жаль, эту мелочь в его речи вряд ли кто-нибудь заметил, и все студенты с трех других факультетов то и дело косились на их стол. Сам директор решил не оставаться на завтрак и покинул Большой зал.

— Уизли же чистокровные! — прошептала Дэвис.

— Они предатели крови, — авторитетно заявил Малфой.

— Все равно бессмыслица какая-то, — сказал под нос Гарри.

— Страшно, Поттер? Твоя мать грязнокровка! — улыбнулась Паркинсон. Ее улыбка больше напоминала оскал.

— Мать Уизли чистокровная, ей это не помогло. А тебе не страшно, Паркинсон? Вдруг он выбирает жертв не по статусу крови, а по цвету волос? Или по неприятному голосу? По второму критерию я бы на его месте выбрал тебя.

— О, смотрите-ка, Поттер учится дерзить! — весело сказала Паркинсон.

— Благодарю, Паркинсон, ты прекрасный учитель.

Вскоре к их месту неожиданно подошла профессор Вектор, о которой Гарри не знал ничего, кроме имени, и сказала, что отведет Гарри в кабинет директора, когда он закончит свой завтрак.

— Я готов, профессор.

— И что Дамблдору понадобилось от тебя? — услышал он вопрос Тео, но отвечать уже не стал, а размышления Малфоя потонули в гуле голосов Большого зала.

Он поспешил за профессором Вектор, так же недоумевая по поводу необходимости в беседе с директором. Если предстоящий разговор связан с тем, что Дурсли не смогут встретить его на вокзале, потому что он вернется раньше обычного, то это явно не та проблема, которую стоит решать директору, тем более в такое время. Гарри никогда не был у Дамблдора в кабинете, поэтому старался запомнить дорогу. Наконец, спустя несколько минут, профессор Вектор остановилась у каменной горгульи.

— Лакричные палочки, — сказала она пароль, и горгулья отпрыгнула в сторону, освобождая проход.

— Дальше, полагаю, вы справитесь сами, мистер Поттер.

— Конечно, профессор, — заверил ее Гарри.

Он зашел в узкий коридор с лестницей, ведущей на этаж выше. Заблудиться тут уже было невозможно, поэтому он встал на лестницу, которая сразу, словно маггловский эскалатор, начала двигаться. Когда он оказался у единственной резной двери, то осторожно постучал. Ответа не последовало, и он решился заглянуть внутрь.

Кабинет оказался просторной круглой комнатой, где куча приборов издавали какие-то звуки. Тикали часы, скрипели механизмы, позвякивали какие-то детали. Если Дамблдору приходилось работать в таком шуме, ему можно было только посочувствовать. Гарри повернул голову и увидел ярко-красную птицу, которая с любопытством смотрела на него. Он в ответ уставился на нее, как будто желал поиграть с ней в гляделки.

— Доброе утро, Гарри, — директор вышел из боковой двери.

— Эм, профессор. У вас очень красивая птица.

— Это Фоукс, он феникс, Гарри. Фениксы — удивительные создания. Когда приходит время умирать, они сгорают, чтобы возродиться из пепла. Их слезы обладают целебной силой, а еще они самые преданные друзья.

— Здорово, профессор, — Гарри постарался изобразить на лице восхищение фениксами.

Он его не испытывал. Хотя и признавал, что птица выглядит красивой, а ее глаза говорят о высоком интеллекте. Однако, если все, что он знал о фениксах, правда, то они точно не будут его любимыми птицами. Они, как и собаки, преданы человеку. Гарри восхищался только свободолюбивыми животными.

— Присаживайся, Гарри. Я хотел бы поговорить с тобой.

— О чем, сэр? — спросил Гарри, садясь в одно из кресел, которые предназначались посетителям.

— Знаешь, что отличало потомков Салазара Слизерина? — Дамблдор внимательно посмотрел на Гарри поверх очков-половинок голубыми глазами, которые заглядывали будто в самую душу.

— Эм… нелюбовь к магглорожденным? — предположил Гарри. Он не понимал, к чему клонит старик.

— Это, конечно, тоже. Но было в их магических умениях то, что передавалось из поколения в поколение и что отличало их от других волшебников.

— Парселтанг? — не стал прикидываться дурачком Гарри. Все же он учился в Слизерине и прекрасно знал об этом.

— Именно.

Директор замолчал, Гарри тоже не знал, что сказать. Ему даже почти не было страшно. Он говорил на парселтанге, но скрывал эту особенность. Как разглагольствовал Энтони Голдстейн в библиотеке, способностью к парселтангу обладали темные маги. Гарри хватало того, что он с детства считал себя не очень хорошим человеком, ему было не нужно еще и того, чтобы другие считали его темным магом. Конечно, его способность могла бы поднять его примерно нулевой социальный рейтинг на факультете, помочь найти друзей, и он даже думал о том, чтобы случайно засветить эту свою особенность на первом курсе, когда узнал о Салазаре Слизерине. Только вот случайно такое умение не продемонстрируешь, а притаскивать змею в спальню было глупо. Однако уже на втором курсе он был рад, что так и не смог воплотить эту идиотскую затею. Тогда бы его еще и Наследником Слизерина считали. Хватало глупого прозвища Мальчик-Который-Выжил.

«Который выжил, чтобы бессмысленно прожить свою никчемную жизнь», — сказал его внутренний голос почему-то противным голосом Паркинсон.

— Гарри?

— Да, профессор?

— Полагаю, я знаю, где находится вход в Тайную комнату.

— Правда? Здорово!

— Но есть небольшое затруднение. Мы пробовали разные чары. Сейчас на предполагаемом месте работают люди из Министерства, но я не думаю, что у них что-то выйдет. Салазар Слизерин и в самом деле заколдовал вход так, что открыть комнату может только его потомок. Но я вдруг подумал, может быть ты сможешь мне помочь, Гарри?

— Я? Каким образом, профессор? — Гарри опешил от такого предположения.

— Полагаю, есть некоторая вероятность, что ты владеешь парселтангом.

Гарри казалось, что все его внутренности сжались от страха. По телу словно пробежал холодок, а из легких как будто выбили весь воздух. «Только бы не началась паническая атака», — подумал Гарри. Они были редкими, но всегда неожиданными, и сейчас бы это было бы совсем не к месту.

— Эм, извините, профессор. Боюсь, что я не смогу вам ничем помочь. Но почему вы решили, что я могу владеть этой способностью? Поттеры никогда не роднились с потомками Слизерина, насколько мне известно. И, кажется, даже они, Гонты, уже мертвы к сегодняшнему дню.

— Вероятно, один живой потомок Гонтов все же еще есть, — Дамблдор наклонился вперед и заговорил тише, а Гарри вообще старался не дышать. — Волдеморт. Именно он открыл Тайную комнату пятьдесят лет назад.

— Тогда умерла… девочка, — Гарри споткнулся перед тем, как произнести слово девочка, чуть не ляпнув вслед за Малфоем, который рассказывал эту историю, «грязнокровка». Он нормально относился к магглорожденным, но слишком уж часто это слово произносили в стенах его факультета.

— Верно. Не думаю, что он собирался ее убивать. Скорее всего, это было случайностью. Слишком много факторов должно было быть учтено, чтобы она оказалась в том месте, в котором оказалась.

— Но зачем кому-то сейчас утаскивать в Тайную комнату ученицу? Тем более она чистокровная! И вы не ответили на мой вопрос, почему вы вдруг решили, что я мог бы говорить на парселтанге? Моя мать магглорожденная, а Поттеры не роднились с Гонтами!

Гарри понял, что Дамблдор специально постарался увести разговор в другое русло, но хотел знать ответ. Тот касался его напрямую, в конце концов, это была его тайна! И он точно не желал, чтобы о ней с легкостью могли узнать посторонние.

— Отвечая на твой первый вопрос, я могу лишь предполагать, но все мои предположения могут быть необоснованными, поэтому я не хотел бы их озвучивать. Чистота крови для него, вероятно, в данный момент не играет решающей роли. Что касается твоего второго вопроса, полагаю, в тот день, когда Волдеморт оставил на твоем лбу этот шрам, он мог передать тебе часть своих способностей.

Гарри замолчал. Какая еще часть способностей? Он не чувствовал в себе никакой великой силы, магом он был самым обычным, на уровне других, но это, скорее всего, было нормой для детей его возраста. Некоторые заклинания давались ему лучше, другие хуже, но он не сильно выделялся на фоне своих одноклассников.

— Сэр, я не знаю, о чем вы говорите. Я не чувствую в себе никаких особенных способностей. Тем более таких, которые мог передать мне… — Гарри не стал называть его ни по имени, ни глупым Сами-Знаете-Кто, ни, Мерлин упаси, Темным Лордом. Так и не определившись с именем печально известного темного мага, он продолжил: — А кто совершает нападения в этот раз?

— Полагаю, он же.

— Но как? Он ведь… Он исчез, да? Хагрид говорил, что он не умер.

— Еще будучи ребенком, он больше всего боялся смерти, и сделал все, чтобы избежать этой участи.

— Разве такое возможно?

Гарри вспомнил, как ему стало плохо от одной мысли, что он умрет так же, как и Уилсон. Тогда, в начальной школе, с ним никто не общался, и он думал, что его смерть вообще никто не заметит. С тех пор мало что изменилось, в Хогвартсе его смерть стала бы не более заметной, чем смерть Джинни Уизли. Возможно, за Джинни больше бы переживали братья, им бы сочувствовали, а его забыли бы даже быстрее, и прозвище «Мальчик-Который-Выжил» не помогло бы. Кто-нибудь даже мог бы начать называть его «Мальчик-Который-Помер».

— Полагаю, он нашел способ.

— Он учился в Хогвартсе, да? На Слизерине? Вы учили его?

— Да, он был умным студентом, ему пророчили хорошую карьеру и будущее. Но он придумал себе новое имя и решил не идти к своим целям законными путями. Я всегда видел его настоящего, видел в нем его зло…

«Видит ли он зло во мне?»

— Как его звали, профессор?

— Том Марволо Риддл.

Директор замолчал. Гарри тоже нечего было сказать. Было уместным бы сейчас попрощаться, но почему-то они продолжали сидеть в креслах: Дамблдор за своим столом, в высоком, почти таком же, как в Большом зале, кресле-троне, и Гарри в мягком и низком кресле для посетителей, заставляющем гостя чувствовать себя мелкой букашкой по сравнению с величием директора. Который видел зло в прилежном студенте. Который, возможно, видит зло в нем — убийце собачек и противных магглов. Конечно, куда ему до Волдеморта, который почти смог завоевать власть в Британии, собрать вокруг себя множество последователей. Он, Гарри Поттер, даже обычные приятельские отношения заводить не умел, только иногда огрызался не к месту. Может быть, ему стоило бы сделать хоть что-то правильное и хорошее в этой жизни? Люди должны сочувствовать другим и помогать, чтобы к ним тянулись окружающие, а не отталкивать всех своим безразличием.

— Профессор, как вы думаете, Джинни Уизли еще жива?

Дамблдор оторвался от созерцания неба за окном. Оно было ясным, каким и должно быть в этот летний день. Сейчас бы пойти на поле для квиддича и полетать на метлах, а не сидеть запертыми в замке из-за всего происходящего.

— Не думаю, что есть шансы. В доме Уизли есть интересные часы, которые показывают местонахождение каждого члена семьи. Там есть стрелки «дома», «на учебе», «на работе», но также и те, что говорят о состоянии близких. «В смертельной опасности», «умер». Молли, мама Джинни, сообщила мне: часы показывают, что бедняжка Джинни мертва.

— Но вы все равно пытаетесь войти в Тайную комнату? Хотите вернуть им тело?

— Верно, Гарри. Для близких может быть важным хотя бы проститься с ушедшим должным образом.

Он хотел сделать что-то правильное, и если бы Джинни была жива, мог бы попытаться помочь Дамблдору, хотя и не верил, что для открытия Тайной комнаты нужен всего лишь парселтанг, иначе она бы открывалась каждые лет двадцать в то время, когда потомков Слизерина еще было много. Ради трупа же Гарри рисковать не станет.

— Мне жаль, профессор, что я ничем не смог вам помочь.

— Мне тоже жаль, что ты не можешь помочь, Гарри. Мне тоже.