Генезис (джен)

Все знали, что произошло нечто ужасное. С обеда прошлого дня им запретили покидать гостиные без сопровождения, что весьма сильно расстроило Гарри, так как он собирался найти какую-нибудь книгу по основам нумерологии, чтобы, наконец, определиться, выбрать для изучения ее или бесполезное прорицание.

Конечно, им не сказали, что именно произошло. Это не их проблемы, обо всем позаботятся взрослые. От этой мысли Гарри усмехнулся, вспомнив Дурслей. О, эти всегда могли обо всем позаботиться.

В гостиной обсуждали разные теории, а кто-то из старшекурсников сказал, что гриффиндорцы видели надпись про чей-то скелет. Но никто не знал, чей скелет, что это значит и что предпримут учителя и попечители. Впрочем, Малфой ходил злой, как черт, значит, его отец, инициировавший отстранение Дамблдора с поста директора, не справился с ситуацией.

Гарри оглядывался, слушал разговоры и сидел тихо в гостиной, как он обычно и делал. Какого дьявола Шляпа вообще решила, что он подходит для Слизерина? Он не был чистокровным, не любил выпендриваться, как Малфой, не умел подлизываться к одноклассникам и учителям, как Дэвис, не мог даже делать вид, что понимает, что происходит, если не понимал, как делали Крэбб и Гойл. Наверное, его засунули сюда, потому что факультета для неудачников с нестабильной самооценкой не существовало. Он не был храбрым, иначе бы смело врезал в свое время Дадли и его дружкам. Он не был дружелюбным и общительным, ведь за десять лет в маггловском мире, среди этого сброда, у него так и не появилось друзей. А насчет Равенкло… Это было даже немного обидно. На занятиях он не замечал никаких выдающихся результатов у представителей этого факультета, та же Грейнджер из Гриффиндора и то была более сообразительной. Неужели Шляпа сочла, что он еще и тупой?

Главное, что он знал про себя — он не был хорошим человеком. Может быть, Рон Уизли в поезде, когда он в первый и последний раз говорил с ним по дороге в Хогвартс, был прав: Слизерин — факультет для плохих людей. Он хотел быть хорошим, честно хотел. Вначале мечтал, чтобы Дурсли начали относиться к нему лучше, желал доказать им, что он не бесполезный, не такой же никчемный, как его родители, погибшие в автокатастрофе, возвращаясь пьяными с какой-то вечеринки. Он хотел доказать в школе, что он не тот хулиган, которым его все считают.

Только вот не выходило. Дурсли относились к нему все с большим и большим подозрением, если он вел себя тихо, а учителя в школе не могли сказать, что это Дадли его задевает, заставая их именно в тот момент, когда его, как он теперь знает, магия находила выход. Кому поверят учителя, если увидят перед собой картину, как один мальчик, и это не Гарри, лежит на земле, в то время как он — Гарри Поттер — стоит над ним и смотрит с ошалевшими глазами в полном непонимании происходящего? Или застав его на крыше, куда он непонятно каким образом забрался? Нет, для магглов Гарри Поттер был опасным типом, он понял это окончательно, когда погиб Гордон Уилсон. Из-за мысли, чертовой мысли! Гордон ехал на велосипеде, когда Гарри возвращался домой. Гарри сразу побежал, увидев Гордона, но каковы были его шансы, если тот был на велосипеде? Догонит и собьет с ног, как пить дать, так и будет! Он оглянулся, увидел грузовик, который ехал по дороге, и лишь на мгновение подумал, что было бы здорово, если бы Уилсон выехал на проезжую часть.

Он тогда резко остановился и с открытым ртом наблюдал, как, словно следуя его мысли, будто это было возможно, Уилсон сворачивает на проезжую часть, не справившись с управлением. И Гарри испугался. Очень испугался. До этого все странные случаи были относительно незначительными, безобидными, но этот — таковым не был. Гарри стоял как вкопанный, глядя на происходящее: водитель грузовика подбежал к Уилсону, кто-то толкнул Гарри в плечо, пытаясь протиснуться к месту происшествия, завизжала миссис Дайсон, поливавшая до этого свой газон. А Гарри просто стоял, понимая, что он всего лишь подумал, как было бы здорово… Здорово не было.

Было страшно. И он поспешил убраться подальше, потому что был уверен: и в этом Дурсли его обвинят. И будут правы. Но не успел. Петунья тоже выбежала посмотреть на произошедшее, услышав шум, когда водитель грузовика, спешащий привезти продукты в супермаркет на соседней улице, резко затормозил. И взгляд ее был приковал вовсе не к тому, что еще мгновение назад было Уилсоном, а к нему. Гарри, уже не так резво, как собирался, направился в сторону ненавистного дома, в котором провел последние девять лет своей жизни.

— Я ничего не делал, — сразу же сказал он, проходя мимо тети Петуньи.

— Конечно, ты всегда не при чем, — ответила она ему сквозь зубы, но в голосе ее читался страх. — Только в твоем присутствии мрут собаки Мардж, вянут цветы и бьется посуда!

Последнюю фразу она визгливо выкрикнула. Но, тем не менее, поспешила за Гарри в дом, не желая привлекать внимание то ли к своему, то ли к его, Гарриному, присутствию.

Собака тетушки Мардж и правда сдохла за пару лет до этого, попытавшись напасть на него. Конечно же, после его слов: «Да что б ты задохнулась!» Псина загнала Гарри на дерево, лаяла внизу, а Дадли где-то неподалеку смеялся. Но собака — это, действительно, лишь тупое животное. Уилсон своим поведением, конечно, пытался подражать тупым животным, но определенно относился к виду «человек разумный». И Гарри было очень страшно. В голове возникли смешанные чувства, от некой странной радости от осознания, что он может влиять на поведение людей лишь силой мысли, до ужаса и паники, что он может это делать и к чему это приводит.

На следующий день, когда директор школы сообщил о трагическом событии, произошедшем с учеником, которого все безусловно любили и который был хорошим сыном, верным другом и подавал надежды, Гарри, стоя во дворе школы, ел свой бутерброд, потому что в другом месте делать это было небезопасно. Его любили задевать не только дружки Дадли, которые были в шоке от потери своего товарища, но и некоторые другие дети. А тут, пока директор говорит свою скорбную речь, стоя на ступенях школы, самое безопасное время и место для ленча.

Он задумался тогда, что бы сказали про него, если бы он умер? Сыном и другом он никому не был, но, конечно же, директор об этом мог и не знать. Как не знал ничего про Уилсона, просто так принято говорить. Гарри вдруг стало страшно, когда он подумал, как мир продолжает жить после его смерти. Дурсли втайне порадуются этому прискорбному событию, хотя, конечно же, они наденут черную одежду, а тетушка наверняка использует весь свой актерский талант, чтобы публично заплакать на людях. Директор точно так же скажет свою речь, кто-то, как он сейчас, возможно, просто будет есть свой ленч, слушая слова о каком-то погибшем ребенке, а потом все разойдутся по классам, где учитель напишет на доске новую тему и начнет о ней рассказывать. Все будет обычно, но его больше не будет в этом мире.

Гарри начал глубоко, но прерывисто дышать, потому что ему стало казаться, будто воздуха в легких не хватает, а сердце бьется так, что вот-вот выпрыгнет. Это произойдет сейчас! Его сердце остановится прямо сейчас! А ведь год назад он переживал за будущее человечества, узнав, что через миллиард лет на Земле не останется жизни, потому что из-за эволюции Солнца планета станет непригодной. Какое ему дело до того, что будет через миллиард лет, если он умрет прямо сейчас?

Когда директор закончил свою речь и все начали расходиться, Гарри свернул не к классу, где должны были проходить оставшиеся занятия, а в крыло, в котором располагался кабинет медсестры. Она с вежливой улыбкой поприветствовала его и спросила, что привело его в ее кабинет. Гарри рассказал ей, как еще минуту назад ему казалось, будто он умрет от остановки сердца. Или оттого, что ему не хватит воздуха. Медсестра усадила его на кушетку и дала стакан обычной холодной воды. Мисс Грант работала в школе всего год, на вид ей было не больше двадцати, но Гарри плохо умел определять возраст взрослых.

— Это паническая атака, — пояснила мисс Грант. — Неудивительно, ведь вам сообщили о смерти вашего приятеля. Он был твоим одноклассником, верно?

— Был, — односложно ответил Гарри.

— Это действительно страшно, когда кто-то из знакомых тебе людей уходит.

— Я желал его смерти, — выпалил неожиданно для самого себя Гарри. — И он умер.

— Людям свойственно в порыве гнева желать людям зла, это не делает нас плохими. Не стоит себя винить лишь за то, что когда-то подумал плохо о том, кого уже нет в живых.

— Я постоянно желаю, чтобы что-то плохое случалось с другими, вы не понимаете!

— Гарри, — мисс Грант села рядом с ним и посмотрела ему в глаза. — Есть большая разница между тем, что мы думаем, и что мы делаем. Только второе определяет нас, как людей.

Гарри хотел сказать, что в ее логике есть упущение. В его случае то, о чем он думает — сбывается! Но не стал. Это было бы глупо, а тетя Петунья убила бы его за то, что он показался ненормальным постороннему человеку. В кабинете мисс Грант было тихо, спокойно и уютно. Не так, как в классе, где почти все норовили задеть его, нарисовать что-то в его тетради с домашним заданием, отобрать рюкзак, вылить воду в кроссовки для физкультуры или положить коробку с соком на стул, на который он собирался сесть. Его школьная жизнь превратилась в ежедневную борьбу с маленькими, как и он, но противными врагами. Интересно, если бы он пожелал смерти каждому из них, они бы все умерли?

— Тебе пора на занятия, Гарри. И не вини себя за плохие мысли, они не делают тебя плохим человеком. Важно принять себя таким, какой ты есть, даже то плохое, что хочется скрыть, потому что в обществе так не принято, потому что оно хотело бы видеть всех другими. Более спокойными, управляемыми. Прими, что плохие мысли о людях — это часть тебя, твоего мнения о них, твоей злости на них, и ты в полном праве думать о них все, что пожелаешь.

— Все готовы? — спросил профессор Снейп, вырывая Гарри из мыслей.

Теперь их должны были сопровождать учителя даже на завтрак. У профессора Снейпа было такое лицо, как будто он сегодня же напишет заявление об увольнении только из-за этой необходимости.

— Профессор, вы знаете, что случилось? — спросила четверокурсница Марла Эйвери.

— Директор сделает объявление за завтраком, — с кислым лицом отозвался Снейп.

— Дамблдор? Он вернулся в школу? — с неуместным энтузиазмом спросила Трэйси Девис.

— Очевидно, нападения не прекратились, и Попечительский совет посчитал, что увольнение Дамблдора не решило ситуацию.

— Как будто Дамблдор ситуацию решил, — скривив нос при произнесении фамилии директора, сказал Малфой.

— Это не ваша забота, — сверкнув глазами, процедил Снейп. — Если все готовы, мы можем идти.

По дороге к Большому залу Дэвис все же решилась сказать, что Дамблдор, как бы к нему ни относились, сильный волшебник, и если кто-то и сможет остановить Наследника, то лишь он. На что получила неодобрительные взгляды и ценное мнение Малфоя, что Наследника вовсе не нужно останавливать, пусть он делает свою работу и избавляет школу от грязи.

— Тогда школу могут закрыть, — решил высказаться Гарри, что делал нечасто.

— Верно, — подхватил Тео Нотт. — Так что сейчас это не играет нам на руку.

— Можно пойти учиться в Дурмстранг. Мой отец знаком с их директором. — Кто о чем, а Малфой об отце. — Он даже думал отдать меня туда, но мама настояла на Хогвартсе.

«Или ты просто не выучил нужный язык», — подумал Гарри, но говорить это вслух уже не стал.

В Большом зале было подозрительно тихо, хотя уже присутствовали два факультета. Не хватало только Гриффиндора, что неудивительно. Наверное, МакГонагалл ждет, когда Лонгботтом найдет свой галстук или еще что-то, из-за чего все не могут выйти вовремя. Гарри сел на свое обычное место слева от Тео, справа от него сидела Миллисент Булстроуд. Сидящие напротив Паркинсон и Дэвис выглядели как-то торжественно, будто им должны были вручить по ордену Мерлина, недалеко от них переговаривались Пайк и Забини. Гарри одним из первых начал накладывать себе завтрак. Остальные нервничали, ожидая речи директора.

Наконец, спустя минут семь, Гриффиндор вошел в Большой зал полным составом, и, когда они расселись, Дамблдор поднялся со своего места. Одет он был, как всегда, дебильно и как будто даже неуместно. Разве правильно носить синюю мантию со звездами, когда у него в школе творится такой беспредел?

— Совы не прилетали сегодня… — невпопад сказал Гарри, накалывая на вилку кусочек ветчины.

— Студенты! — одновременно с репликой про сов начал Дамблдор. — Вчера было совершено еще одно нападение. На этот раз преступник оставил послание, что ее скелет останется в Тайной комнате навечно. На данный момент мы знаем, что пропала Джинни Уизли. В школу после завтрака прибудут авроры. Объявленное чрезвычайное положение остаётся в силе. Если в течение двух дней Джинни Уизли не будет найдена, то школу в этом году придется закрыть преждевременно, поезд до Лондона отвезет вас по домам послезавтра. О времени сдачи СОВ и ЖАБА будет сообщено дополнительно. И я хочу попросить всех вас внимательно относиться к окружающим, следить, чтобы все ваши сокурсники были рядом. Если у кого-то есть какие-либо соображения или мысли относительно этой ситуации, прошу сообщить об этом профессорам.

Как только Дамблдор закончил свою речь, со всех столов начали доноситься шепотки. Он сказал преступник, а не Наследник Слизерина, как его все называли. Видимо, не желал обострять конфликт Слизерина с остальными факультетами. Жаль, эту мелочь в его речи вряд ли кто-нибудь заметил, и все студенты с трех других факультетов то и дело косились на их стол. Сам директор решил не оставаться на завтрак и покинул Большой зал.

— Уизли же чистокровные! — прошептала Дэвис.

— Они предатели крови, — авторитетно заявил Малфой.

— Все равно бессмыслица какая-то, — сказал под нос Гарри.

— Страшно, Поттер? Твоя мать грязнокровка! — улыбнулась Паркинсон. Ее улыбка больше напоминала оскал.

— Мать Уизли чистокровная, ей это не помогло. А тебе не страшно, Паркинсон? Вдруг он выбирает жертв не по статусу крови, а по цвету волос? Или по неприятному голосу? По второму критерию я бы на его месте выбрал тебя.

— О, смотрите-ка, Поттер учится дерзить! — весело сказала Паркинсон.

— Благодарю, Паркинсон, ты прекрасный учитель.

Вскоре к их месту неожиданно подошла профессор Вектор, о которой Гарри не знал ничего, кроме имени, и сказала, что отведет Гарри в кабинет директора, когда он закончит свой завтрак.

— Я готов, профессор.

— И что Дамблдору понадобилось от тебя? — услышал он вопрос Тео, но отвечать уже не стал, а размышления Малфоя потонули в гуле голосов Большого зала.

Он поспешил за профессором Вектор, так же недоумевая по поводу необходимости в беседе с директором. Если предстоящий разговор связан с тем, что Дурсли не смогут встретить его на вокзале, потому что он вернется раньше обычного, то это явно не та проблема, которую стоит решать директору, тем более в такое время. Гарри никогда не был у Дамблдора в кабинете, поэтому старался запомнить дорогу. Наконец, спустя несколько минут, профессор Вектор остановилась у каменной горгульи.

— Лакричные палочки, — сказала она пароль, и горгулья отпрыгнула в сторону, освобождая проход.

— Дальше, полагаю, вы справитесь сами, мистер Поттер.

— Конечно, профессор, — заверил ее Гарри.

Он зашел в узкий коридор с лестницей, ведущей на этаж выше. Заблудиться тут уже было невозможно, поэтому он встал на лестницу, которая сразу, словно маггловский эскалатор, начала двигаться. Когда он оказался у единственной резной двери, то осторожно постучал. Ответа не последовало, и он решился заглянуть внутрь.

Кабинет оказался просторной круглой комнатой, где куча приборов издавали какие-то звуки. Тикали часы, скрипели механизмы, позвякивали какие-то детали. Если Дамблдору приходилось работать в таком шуме, ему можно было только посочувствовать. Гарри повернул голову и увидел ярко-красную птицу, которая с любопытством смотрела на него. Он в ответ уставился на нее, как будто желал поиграть с ней в гляделки.

— Доброе утро, Гарри, — директор вышел из боковой двери.

— Эм, профессор. У вас очень красивая птица.

— Это Фоукс, он феникс, Гарри. Фениксы — удивительные создания. Когда приходит время умирать, они сгорают, чтобы возродиться из пепла. Их слезы обладают целебной силой, а еще они самые преданные друзья.

— Здорово, профессор, — Гарри постарался изобразить на лице восхищение фениксами.

Он его не испытывал. Хотя и признавал, что птица выглядит красивой, а ее глаза говорят о высоком интеллекте. Однако, если все, что он знал о фениксах, правда, то они точно не будут его любимыми птицами. Они, как и собаки, преданы человеку. Гарри восхищался только свободолюбивыми животными.

— Присаживайся, Гарри. Я хотел бы поговорить с тобой.

— О чем, сэр? — спросил Гарри, садясь в одно из кресел, которые предназначались посетителям.

— Знаешь, что отличало потомков Салазара Слизерина? — Дамблдор внимательно посмотрел на Гарри поверх очков-половинок голубыми глазами, которые заглядывали будто в самую душу.

— Эм… нелюбовь к магглорожденным? — предположил Гарри. Он не понимал, к чему клонит старик.

— Это, конечно, тоже. Но было в их магических умениях то, что передавалось из поколения в поколение и что отличало их от других волшебников.

— Парселтанг? — не стал прикидываться дурачком Гарри. Все же он учился в Слизерине и прекрасно знал об этом.

— Именно.

Директор замолчал, Гарри тоже не знал, что сказать. Ему даже почти не было страшно. Он говорил на парселтанге, но скрывал эту особенность. Как разглагольствовал Энтони Голдстейн в библиотеке, способностью к парселтангу обладали темные маги. Гарри хватало того, что он с детства считал себя не очень хорошим человеком, ему было не нужно еще и того, чтобы другие считали его темным магом. Конечно, его способность могла бы поднять его примерно нулевой социальный рейтинг на факультете, помочь найти друзей, и он даже думал о том, чтобы случайно засветить эту свою особенность на первом курсе, когда узнал о Салазаре Слизерине. Только вот случайно такое умение не продемонстрируешь, а притаскивать змею в спальню было глупо. Однако уже на втором курсе он был рад, что так и не смог воплотить эту идиотскую затею. Тогда бы его еще и Наследником Слизерина считали. Хватало глупого прозвища Мальчик-Который-Выжил.

«Который выжил, чтобы бессмысленно прожить свою никчемную жизнь», — сказал его внутренний голос почему-то противным голосом Паркинсон.

— Гарри?

— Да, профессор?

— Полагаю, я знаю, где находится вход в Тайную комнату.

— Правда? Здорово!

— Но есть небольшое затруднение. Мы пробовали разные чары. Сейчас на предполагаемом месте работают люди из Министерства, но я не думаю, что у них что-то выйдет. Салазар Слизерин и в самом деле заколдовал вход так, что открыть комнату может только его потомок. Но я вдруг подумал, может быть ты сможешь мне помочь, Гарри?

— Я? Каким образом, профессор? — Гарри опешил от такого предположения.

— Полагаю, есть некоторая вероятность, что ты владеешь парселтангом.

Гарри казалось, что все его внутренности сжались от страха. По телу словно пробежал холодок, а из легких как будто выбили весь воздух. «Только бы не началась паническая атака», — подумал Гарри. Они были редкими, но всегда неожиданными, и сейчас бы это было бы совсем не к месту.

— Эм, извините, профессор. Боюсь, что я не смогу вам ничем помочь. Но почему вы решили, что я могу владеть этой способностью? Поттеры никогда не роднились с потомками Слизерина, насколько мне известно. И, кажется, даже они, Гонты, уже мертвы к сегодняшнему дню.

— Вероятно, один живой потомок Гонтов все же еще есть, — Дамблдор наклонился вперед и заговорил тише, а Гарри вообще старался не дышать. — Волдеморт. Именно он открыл Тайную комнату пятьдесят лет назад.

— Тогда умерла… девочка, — Гарри споткнулся перед тем, как произнести слово девочка, чуть не ляпнув вслед за Малфоем, который рассказывал эту историю, «грязнокровка». Он нормально относился к магглорожденным, но слишком уж часто это слово произносили в стенах его факультета.

— Верно. Не думаю, что он собирался ее убивать. Скорее всего, это было случайностью. Слишком много факторов должно было быть учтено, чтобы она оказалась в том месте, в котором оказалась.

— Но зачем кому-то сейчас утаскивать в Тайную комнату ученицу? Тем более она чистокровная! И вы не ответили на мой вопрос, почему вы вдруг решили, что я мог бы говорить на парселтанге? Моя мать магглорожденная, а Поттеры не роднились с Гонтами!

Гарри понял, что Дамблдор специально постарался увести разговор в другое русло, но хотел знать ответ. Тот касался его напрямую, в конце концов, это была его тайна! И он точно не желал, чтобы о ней с легкостью могли узнать посторонние.

— Отвечая на твой первый вопрос, я могу лишь предполагать, но все мои предположения могут быть необоснованными, поэтому я не хотел бы их озвучивать. Чистота крови для него, вероятно, в данный момент не играет решающей роли. Что касается твоего второго вопроса, полагаю, в тот день, когда Волдеморт оставил на твоем лбу этот шрам, он мог передать тебе часть своих способностей.

Гарри замолчал. Какая еще часть способностей? Он не чувствовал в себе никакой великой силы, магом он был самым обычным, на уровне других, но это, скорее всего, было нормой для детей его возраста. Некоторые заклинания давались ему лучше, другие хуже, но он не сильно выделялся на фоне своих одноклассников.

— Сэр, я не знаю, о чем вы говорите. Я не чувствую в себе никаких особенных способностей. Тем более таких, которые мог передать мне… — Гарри не стал называть его ни по имени, ни глупым Сами-Знаете-Кто, ни, Мерлин упаси, Темным Лордом. Так и не определившись с именем печально известного темного мага, он продолжил: — А кто совершает нападения в этот раз?

— Полагаю, он же.

— Но как? Он ведь… Он исчез, да? Хагрид говорил, что он не умер.

— Еще будучи ребенком, он больше всего боялся смерти, и сделал все, чтобы избежать этой участи.

— Разве такое возможно?

Гарри вспомнил, как ему стало плохо от одной мысли, что он умрет так же, как и Уилсон. Тогда, в начальной школе, с ним никто не общался, и он думал, что его смерть вообще никто не заметит. С тех пор мало что изменилось, в Хогвартсе его смерть стала бы не более заметной, чем смерть Джинни Уизли. Возможно, за Джинни больше бы переживали братья, им бы сочувствовали, а его забыли бы даже быстрее, и прозвище «Мальчик-Который-Выжил» не помогло бы. Кто-нибудь даже мог бы начать называть его «Мальчик-Который-Помер».

— Полагаю, он нашел способ.

— Он учился в Хогвартсе, да? На Слизерине? Вы учили его?

— Да, он был умным студентом, ему пророчили хорошую карьеру и будущее. Но он придумал себе новое имя и решил не идти к своим целям законными путями. Я всегда видел его настоящего, видел в нем его зло…

«Видит ли он зло во мне?»

— Как его звали, профессор?

— Том Марволо Риддл.

Директор замолчал. Гарри тоже нечего было сказать. Было уместным бы сейчас попрощаться, но почему-то они продолжали сидеть в креслах: Дамблдор за своим столом, в высоком, почти таком же, как в Большом зале, кресле-троне, и Гарри в мягком и низком кресле для посетителей, заставляющем гостя чувствовать себя мелкой букашкой по сравнению с величием директора. Который видел зло в прилежном студенте. Который, возможно, видит зло в нем — убийце собачек и противных магглов. Конечно, куда ему до Волдеморта, который почти смог завоевать власть в Британии, собрать вокруг себя множество последователей. Он, Гарри Поттер, даже обычные приятельские отношения заводить не умел, только иногда огрызался не к месту. Может быть, ему стоило бы сделать хоть что-то правильное и хорошее в этой жизни? Люди должны сочувствовать другим и помогать, чтобы к ним тянулись окружающие, а не отталкивать всех своим безразличием.

— Профессор, как вы думаете, Джинни Уизли еще жива?

Дамблдор оторвался от созерцания неба за окном. Оно было ясным, каким и должно быть в этот летний день. Сейчас бы пойти на поле для квиддича и полетать на метлах, а не сидеть запертыми в замке из-за всего происходящего.

— Не думаю, что есть шансы. В доме Уизли есть интересные часы, которые показывают местонахождение каждого члена семьи. Там есть стрелки «дома», «на учебе», «на работе», но также и те, что говорят о состоянии близких. «В смертельной опасности», «умер». Молли, мама Джинни, сообщила мне: часы показывают, что бедняжка Джинни мертва.

— Но вы все равно пытаетесь войти в Тайную комнату? Хотите вернуть им тело?

— Верно, Гарри. Для близких может быть важным хотя бы проститься с ушедшим должным образом.

Он хотел сделать что-то правильное, и если бы Джинни была жива, мог бы попытаться помочь Дамблдору, хотя и не верил, что для открытия Тайной комнаты нужен всего лишь парселтанг, иначе она бы открывалась каждые лет двадцать в то время, когда потомков Слизерина еще было много. Ради трупа же Гарри рисковать не станет.

— Мне жаль, профессор, что я ничем не смог вам помочь.

— Мне тоже жаль, что ты не можешь помочь, Гарри. Мне тоже.

Дезиллюминационные чары Том знал и умел использовать, но не был уверен в их надежности при встрече с сильным магом, каким, безусловно, был нынешний директор. Тот был сильным еще тогда, пятьдесят лет назад, когда преподавал трансфигурацию. И с тех пор произошло много событий, о которых Том знал слишком мало. Потому что первокурсница Джинни была всего лишь одиннадцатилетней девочкой и не могла похвастаться осведомленностью о происходившем в мире. Кроме, разве что, странной истории с Мальчиком-Который-Выжил. Как это могло произойти? Выжить после смертельного проклятия невозможно!

Ему хотелось увидеть, как выглядел этот Гарри Поттер, про которого писала Джинни, разочарованная тем, что любимый с детства герой оказался студентом Слизерина и, по всей видимости, не обладал никакими героическими чертами, какие ему приписала малышка Джинни до знакомства с ним. Увидеть и, возможно, убить. Понять, почему он выжил, и убить. Но следовать за столь безрассудным желанием сейчас не казалось актуальным.

Актуальным было совсем другое: поиск чужой волшебной палочки, которая не находилась бы под Надзором, и разговор с Хагридом. Оба пункта были не такими простыми, как можно было бы себе представить. Да, Том был уверен, что может справиться с семикурсником, завладев его оружием, только в школе, видимо, было объявлено что-то вроде чрезвычайного положения. Все несовершеннолетние студенты перемещались группами в сопровождении учителей, а седьмые курсы — просто группами. И нападать на десяток человек с палочкой Джинни, которая ему совершенно не подходила, было бы верхом глупости и безрассудства.

Поэтому его действующий план, составленный на скорую руку, был в том, чтобы украсть любую палочку у кого-то из младшекурсников. Своей жертвой он, опираясь на классические стереотипы и признавая, что они могут не совсем соответствовать действительности, выбрал хаффлпаффцев. А потому поджидал группу студентов неподалеку от входа в их гостиную, которая, по его сведениям, располагалась рядом с кухней. План был ненадежен и, возможно, нелогичен. Только для палочки пропавшего несовершеннолетнего мага можно в считанные минуты подключить все имеющиеся надзорные механизмы и реакции департамента правопорядка, что непременно будет сделано в отношении палочки Джинни.

Он нервничал. Даже когда он пришел в поместье Риддлов, чтобы убить своего мерзкого папашу, его сердце не колотилось так, как сейчас в тишине школьного коридора. Время, проведенное в дневнике, не ощущалось пятьюдесятью годами страданий, но в те короткие минуты, когда дневник оказывался в руках живых людей, Том остро ощущал необходимость жить. Поэтому увидев шанс, когда дневник непонятным образом оказался в руках доверчивой девочки, поспешил им воспользоваться. Идея обрести тело поначалу казалась фантастической: как ни странно, создав крестраж, Том никогда детально не интересовался способами воссоздания тела после его физической гибели, и на ум не приходило ничего, кроме банальных искусственных големов, малоподвижных и недолговечных. Если бы Том знал с самого начала, что способ жизнь за жизнь, отданную добровольно, существует, он бы вел себя с Джинни совершенно иначе и не устраивал бы переполох в школе из-за нападений. Но он не верил в это до последнего. Зря.

Наконец время бесплотных ожиданий подошло к концу, и он услышал гул голосов. Непривычно тихий, но все же, тот говорил об однозначном приближении группы школьников. Теперь оставалось надеяться, что сопровождающий их учитель — не какой-нибудь параноик, и его маскировка останется незамеченной. Со своего места Том видел, что сопровождает детей полная женщина с копной кудрявых светлых волос в зеленой льняной мантии, похожей на мешок. Он видел ее впервые в жизни, что неудивительно — на вид ей было лет пятьдесят.

— Профессор Спраут, получается, в этом году у нас не будет экзаменов? — спросил неопрятный мальчик, мантия которого была в грязи.

— Вероятно, это так.

— И мы все будем переаттестованы и пойдем на второй курс? — уточнил другой школьник.

— Ничего не помешает нам разработать коррективы, мистер Барлоу.

Пора. Том аккуратно выбрался из укрытия, представлявшего собой нишу с доспехами, и определил свою цель — девочку, из кармана мантии которой торчала волшебная палочка. Она шла последней вместе со своей подругой, поэтому летящая по воздуху палочка не должна была привлечь чье-либо внимание. Вспоминая все свои прошлые успехи в кражах в приюте, он подошел близко и, дождавшись момента, когда девочка начала что-то говорить подруге, размахивая руками, извлек из ее кармана палочку.

Он, надеясь, что остается незамеченным для всех, а не только для совсем уж неразумных магов, поспешил к выходу из замка. Джинни Уизли не была хороша в качестве источника информации, Хагрид так же не мог претендовать на разумность, но копаться в памяти кого-либо еще из взрослых, приближенных к Дамблдору, имея при себе чужую палочку с неизвестной сердцевиной и деревом — было бы подобно самоубийству.

Хижину Хагрида Том нашел быстро — она располагалась на месте небольшого хозяйственного помещения, где в свое время посещавшие урок ухода за магическими существами могли брать необходимый инвентарь вроде перчаток и ведер. Казалось немного забавным, что после отчисления Хагрид остался в школе и провел в ней всю свою жизнь. Он был полным кретином. Том вежливо постучал.

— Клык, назад! Кому говорю, уйди с дороги. И кого принесла нелегкая, — с этими словами огромный бородатый старик со спутанными волосами и маленькими черными глазами-пуговками, появился у порога.

— Империо! Зайди в дом.

Том прошел вслед за Хагридом и закрыл дверь, оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто не направляется его проведать. Он снял с себя дезиллюминационные чары и осмотрелся. Дом представлял собой одну большую комнату, уставленную всяким хламом. Он жестом указал Хагриду на его, вероятно, стул, который был больше других за столом, а сам сел напротив. Вглядываясь в постаревшее лицо Хагрида, человека на два года младше него, Том чувствовал себя очень странно.

— Привет, Хагрид. Давно мы с тобой не виделись, мой друг, — задумчиво произнес Том.

Ему действительно было не по себе. Он сильно повлиял на настоящее этих людей, но не имел никакой памяти об этом. Более того, ему следовало пересмотреть все свои планы на будущее, потому что теперь больше ничего не имело значения: ни его положение на факультете и статус Наследника Слизерина, ни связи, которые он приобрел через Слагхорна и однокурсников, ни планы пойти работать в лавку Беркса после школы, чтобы получше разобраться в темных артефактах и темной магии, ни желание изучать магию в различных странах на континенте. Он был человеком-невидимкой. Без прошлого и настоящего.

— Знаешь ли ты, где сейчас Волдеморт и чем он занят?

— Говорят, снова вернулся в Албанию, как же. Ждет подходящего случая, чтобы снова попытаться это… тело заполучить, вот.

— Албания? Почему там?

— Говорят, дела там у него были до этого, и он там магические места древние нашел, но слухи это все.

— А что не слухи?

— Дамблдор считал, что он там искал что-то, связанное с Ровеной Равенкло, а большего я и не слышал.

Интересно. Значит ли это, что он нашел диадему? Незадолго до каникул Тому удалось разговорить Серую даму, Елену, рассказать ему, где спрятана диадема ее матери. Но времени и возможности съездить туда у него не было, он был несовершеннолетним и не имел для поездки ни денег, ни вероятности получить разрешение на выезд за границу в такое время.

— Ты знаешь, почему выжил Гарри Поттер?

— Так это, никому не известно, что в ту ночь произошло, но Дамблдор говорил, что это все Лили.

— Лили? Кто это?

— Так мать его, кто же еще.

— Какую магию она использовала для защиты своего сына?

— Так это, никто же не знает, — развел лапищами Хагрид, глядя на Тома пустыми черными глазами.

— Что Дамблдор говорил про Тайную комнату в этом году?

— Так и говорил, что Сам-Знаешь-Кто комнату открыл, но никому неизвестно, каким образом. Он думал, что тут виноват темный артефакт какой.

— Сам-Знаешь-Кто?

— Да.

Видимо, ему удалось заставить людей бояться даже имени. Он не верил Джинни, полагая, что это страшилка для детей, но услышав такое же обращение от взрослого Хагрида, Том понял, что ошибся. Он посмотрел в окно. На улице была приятная солнечная погода, в которую хотелось погулять у берега Черного озера или почитать, сидя на траве под тенью дерева.

— Где живет Гарри Поттер?

— Литтл Уингинг, Тисовая улица, дом четыре.

— Там есть какая-либо защита?

— Я не знаю, Дамблдор говорит, что Лили защищает его.

— Его мать? Она же умерла.

— Так это… сестра ее жива ведь, они же это, родственники по крови.

Кровная магия? Как интересно. Том понимал, что Хагрид был тупицей и не мог являться надежным источником информации, поэтому, если он хотел узнать текущую обстановку в магическом и маггловском мире, ему нужно было узнавать у более объективных и адекватных людей. Вопрос был в том, кто мог являться такими людьми для него спустя пятьдесят лет.

— Не знаешь, Абраксас Малфой жив?

— Помер, говорят, от драконьей оспы. Сейчас его сын всем управляет — Люциус Малфой.

— Сколько ему лет? Участвовал ли в войне?

— Да я уж и не сосчитаю так сразу, сколько ему лет. Может, тридцать семь, а может, и больше. А в войне он участвовал, это всем известно. Он, как и вся его семейка, пропащие люди. Отмазался, сказал, что был под Империо, да мы-то все понимаем, что соврал он.

Том на несколько секунд задумался, насколько странной бы звучала его история для незнакомого человека, чистокровного и, скорее всего, влиятельного, если бы он обратился к нему за помощью. Ему абсолютно нечего предложить взамен. В свои шестнадцать лет в Хогвартсе у Тома было положение среди однокурсников, но не среди взрослых магов. Конечно же, после школы, скорее всего, он смог бы занять незначительный пост в Министерстве благодаря своим оценкам и умению общаться с людьми, но никакого влияния он бы не имел еще долгие годы. Он это прекрасно понимал, но также понимал и то, что рано или поздно это влияние будут иметь те, кто учились с ним в школе. Если то, что он узнал от Джинни, правда, то он начал войну, будучи очень искусным и влиятельным темным магом с неизвестным для большинства прошлым. Вероятно, предпринятые им шаги при смене имени были успешными. Сейчас он был тем, кто умел накладывать три Непростительных и знал многое в теории, но не имел обширной практики. Скорее всего, ему самому было бы чему поучиться у этого Люциуса Малфоя. Имя Риддла было тому совершенно незнакомо, и он, возможно, вообще не верил в возможность возвращения того, на чью сторону встал в войне.

— Блэки, кто из них жив?

— Так это, один Сириус в Азкабане, а остальные сгинули все. Ну, из мужчин, я имею в виду. А женщины есть, но они уже и не Блэки же.

— Нотты?

— Тоже отмазался, гад. Сынка воспитывает, тот сейчас в Хогвартсе.

К Ноттам тоже идти не стоило. Вообще ни к кому из них не стоило идти. Том не знал ровным счетом ничего ни об этих людях, ни о их судьбах, ни о себе в будущем. Единственное, что мог достоверно сказать о самом себе — что он будет очень недоволен, что теперь дневник не охраняет его бессмертие, а существует в виде самостоятельного человека. Это было огромной проблемой, потому что борьбу с самим собой, учитывая разницу в опыте и возможностях, он бы проиграл. Без шансов.

— Что ты можешь сказать о мальчишке Поттере? Какой он?

— Ну он эта… странный немного. Как же я расстроился, что он в Слизерин попал! Я же ему, когда водил его по Косому переулку, все рассказал. Что в Гриффиндоре его мамка с папкой учились, а из Слизерина все злые колдуны выходят, а оно вон как все равно вышло. Наверное, Дурсли это все, вот что!

— Дурсли?

— Да опекуны его, магглы! Очень плохие люди они, очень. Не любят они магию и все, что связано с ней, вот он, наверное, и вырос таким странным.

Том вспомнил, Джинни писала, что мать Поттера была магглорожденной. Значит, ее сестра была магглой. И его воспитывали магглы? Это было весьма иронично. Они могли бы быть даже похожи: оба потомки известных магов, полукровки, воспитанные магглами.

— Почему он странный, Хагрид?

— Ну тихий он какой-то, себе на уме как будто, я еще в первую встречу заметил, в глаза ему посмотришь, а в них — ничего! Дружбу ни с кем не завел, часто один ходит тут по территории, реже с сынком Нотта и полной девочкой, не помню ее имени. Но при этом его и не обижают особо, как других одиночек. То ли из-за того, что он это, знаменит, то ли тоже что-то странное в нем чуют. Хотя он животных любит. Говорит, с детства с животными хорошо ладил, кроме собак. Когда мы с ним за покупками к школе ходили, он мне рассказал, что всегда с животными общий язык находил лучше, чем с людьми, а с собаками не ладилось. Они, говорит, от человека зависят, какой человек, такой и его собака будет, а потому с некоторыми общий язык искать можно даже не пробовать.

Том решил, что Хагрид больше не может дать ему никакой нужной информации, а потому, набросив на себя дезиллюминационные чары, стер этому уже великовозрастному болвану память об их разговоре и вышел на улицу. Он решил дойти до Черного озера и просто посмотреть вдаль несколько минут, пытаясь найти в созерцании природы успокоение. Конечно, рассчитывать на это не стоило.

Школьный двор не сильно изменился за прошедшие годы, разве что вдали виднелось новое дерево неизвестного вида, которое выглядело довольно агрессивно. Том не удивился бы, если бы узнал, что инициатором посадки чего-то небезопасного на территории школы тоже был Хагрид. Само здание школы так же не обрело никаких новых пристроек, выглядя все так же величественно на фоне яркого голубого неба.

— Что же мне делать… — прошептал Том в пустоту.

Вдалеке появились фигуры взрослых людей в министерских мантиях, и Том напрягся. Он, сохраняя неподвижность, остался сидеть под дезиллюминационными чарами, не желая привлечь внимание случайным движением воздуха. Они тихо переговаривались, и Том не мог слышать, о чем. Вероятно, из-за пропажи ученицы школу закроют на каникулы раньше времени. Они будут грозиться, что могут не открыть ее больше в следующий учебный год, но Том полагал, что это полная чушь. Министерству нужно где-то учить грязнокровок, которым никто не организует домашнего обучения.

Когда фигуры скрылись в замке, Том поднялся с травы, на которой сидел, и направился в сторону Хогсмида. Оттуда он надеялся аппарировать в Лондон. Он все еще делал это неуверенно, а возраста получения лицензии не достиг вовсе. Он аппарировал всего дважды, и второй раз не сказать, что вышел удачным. Почему-то мысль, что он даже толком не умеет аппарировать и еще не достиг возраста, когда этому обучают в школе перед получением лицензии, заставила его истерически засмеяться. Да, именно с таким багажом знаний и умений он мог появиться сейчас перед публикой с заявлением, что он страшный Темный лорд Волдеморт.

Хогсмид все же несколько изменился по сравнению с тем, что он помнил. Появились новые заведения, а некоторые старые закрылись. На одном из зданий черепица была более новой, чем он помнил, а в другом доме были заколочены окна. Кажется, там был зверинец и многие заходили туда купить угощение для своих сов. У Тома не было совы.

Заприметив знакомую вывеску «Кабаньей головы», которая работала еще в его время и имела репутацию заведения, где можно дешево напиться невкусным пойлом, Том остановился неподалеку. Людей на улице не было, а потому ничего не оставалось, кроме как ждать. Он намеревался получить свою палочку без следа именно здесь.

Том облокотился о стену здания у выхода из паба, вглядываясь в мощеную главную улицу Хогсмида. Тихую и безлюдную. Он никогда не видел Хогсмид таким, ведь посещал его только во время выходных, когда в деревню отпускали всех школьников.

— Что же мне делать? — снова прошептал Том.

Вариантов было крайне мало. Для начала нужно было найти хоть какую-то сумму денег, пусть и маггловских. О краже галеонов он даже не думал, волшебники, конечно, идиоты, но не настолько, чтобы это было тривиальной задачей. Можно остановиться в какой-нибудь гостинице в Лондоне, а после уже проникнуть в Косой переулок и разузнать все, что его интересовало из событий последних пятидесяти лет.

Образование. Естественно, и речи не могло быть о том, чтобы пойти доучиваться в Хогвартс. Но с другими школами решить вопрос было ничуть не легче. Кто такой Том Риддл? В лучшем случае — человек без документов, прошлого, а главное — денег. В худшем случае… ну, тут все понятно. Сменить имя в волшебном мире тоже было непростой задачей, письма в Хогвартсе писали на имя человека и отправляли в место, где он находится, в случае подписания каких-то контрактов имя автоматически вписывалось. Судя по тому, что малышка Джинни понятия не имела, кто такой Волдеморт, и что он был когда-то Томом Риддлом, ему в будущем удалось сломать эту систему. Возможно, удалось даже сделать так, что почта, направляемая Волдеморту, доходила до адресата, а Тому Риддлу — нет. В школе же это было лишь мечтой, и сколько бы он ни изучал информацию о табу на имени, чтобы то не всплывало в каких-то глупых списках или при вычислении учителем школьника, не подписавшего свою работу, он не нашел, за что можно зацепиться. Значит, он мог направиться лишь туда, где ему можно было представиться Томом Риддлом или же где его имя проверять не станут. Например, вряд ли имя — интересующая часть при частном обучении, а вот при зачислении в Ильверморни — обязательная.

Да, кажется, его ждала перспектива прожить жизнь, не получив официальные документы об образовании. Не то, чтобы это было большой проблемой. Даже в своем времени он не планировал начать карьеру с должности какого-нибудь младшего помощника секретаря главы архива в Министерстве.

Но образование, не посещение школы и написание эссе, а получение знаний — было необходимо. И получение некоторых знаний — необходимо в ближайшей перспективе. У Тома была некоторая информация о волшебниках Европы, которых он хотел посетить с этой целью, но теперь уже и она вряд ли была актуальной и имела смысл. Те люди либо умерли, либо помнили его, если он все же осуществил свои планы.

Как бы он ни смотрел на свое нынешнее положение, оно — это положение — было довольно паршивым, если не считать возможности уехать совсем уж в отдаленные места, куда он точно изначально никогда не планировал. Скажем, в Африку или Латинскую Америку. В первом случае вряд ли он смог бы получить какие-то уникальные знания: насколько было известно, многие страны африканского континента находились на уровне каких-то родоплеменных общин, не имели школ и обширных знаний, да и имеющиеся предпочитали передавать внутри семьи или хотя бы общины. Но кто сказал, что их магия слабее? Про Латинскую Америку Том знал еще меньше. Самое важное — нужно было найти все о крестражах, вообще все!

Его ситуация была какой-то парадоксальной. Том знал, что многие люди мечтали вернуться в какой-то отрезок прошлого с послезнанием. Возможно, Дамблдор хотел бы вернуться на пятьдесят лет назад, чтобы предотвратить войну с Гриндевальдом. Как сказала ему Джинни, Дамблдор все же смог прекратить эту войну в сорок пятом. Даже сам Том пару раз позволял себе мысли о том, что бы сделал, вернись он из своего возраста и со своими знаниями в свое пятилетнее тело. Что бы он делал, знай уже тогда, что волшебник? Как бы вел себя на первом курсе, когда его считали грязнокровкой, знай он сразу, что стоит показать однокурсникам умение говорить со змеями, чтобы глупые разговоры и попытки издевательств прекратились?

Только вот никто в здравом уме наверняка не мечтал о путешествии во времени на пятьдесят лет вперед, когда у тебя нет не то что послезнания, а вообще какого-либо знания даже о том, что теперь общеизвестно.

«Скажи спасибо, что жив», — подумал Том.

Да, быть живым даже в такой ситуации было определенно лучше, чем не быть. С другой стороны, пока он был лишь крестражем в дневнике, его не сильно тревожило это обстоятельство. Сейчас же он ощущал себя так, будто прожил свои шестнадцать лет, потом уснул, несколько раз просыпался, ворочаясь в постели и видя какие-то нелепые сны, а потом попал в руки Джинни Уизли, обнаружив себя в ловушке дневника.

Дверь паба распахнулась, и Том приготовился действовать. Из паба вышли двое, пошатываясь, они прошли мимо него, не заметив неподвижную фигуру под дезиллюминационными чарами. На всякий случай подождав, пока они отдалятся на достаточное расстояние, чтобы сразу не наброситься на него, он направил на одного из них, того, что был повыше, палочку:

— Экспеллиармус!

Короткая коричневая волшебная палочка влетела в руку Тома, после чего он сразу аппарировал, сосредоточившись на входных воротах приюта Вула. Надеясь, что приют не снесли и он не попадет по координатам на какую-нибудь проезжую часть, по которой ездят автомобили или того хуже — на рельсы под идущий на него трамвай.

Естественно, его третья незаконная аппарация не стала успешнее двух предыдущих. Брюки тут же пропитались кровью на бедре, а его самого накрыл неестественный шум незнакомого Лондона 1993 года.

Гарри листал книгу по зельям, пытаясь выполнить летнее домашнее задание. Дурсли в этом году вели себя так же, как и в прошлом. Их поведение немного изменилось с тех пор, как они узнали, что их племянник волшебник и точно едет в Хогвартс. Разве что в этот раз в первые дни они были больше раздражены из-за возвращения Гарри раньше планируемого времени. Работой его больше не загружали так, как до Хогвартса, скорее, старались не замечать. Одноклассники Гарри всегда так ждали каникул, что он был, пожалуй, единственным человеком, кому хотелось остаться на лето в школе. Ходить по пустынным коридорам замка, сидеть в тишине библиотеки и гулять на берегу озера в одиночестве.

Был поздний вечер, а Гарри еще не ужинал. Он перестал спускаться и есть вместе с Дурслями, позволяя себе неслыханную ранее наглость — заглядывать в холодильник в то время, когда ему заблагорассудится. Разумеется, он старался делать это, когда Дурслей не было на кухне. Один раз дядя, застав его за поеданием бутерброда, попытался накричать, и Гарри бросил ему галеон в руку, сказав, что монета из настоящего золота, он может переплавить ее на сережки тете Петунье и не тратить время на бессмысленные разговоры, будто племянник их объедает. Лицо дяди Вернона в этот момент стоило видеть, он стоял столбом несколько секунд, беззвучно открывая и закрывая рот, прежде чем разразился отборной руганью. Галлеон Гарри никто не вернул.

— Посмотри на него, сразу видно, что он — преступник! — услышал он голос старшего Дурсля из гостиной и уж было подумал, что речь опять о нем.

Но в этот раз они всей семьей смотрели телевизор после ужина, где показывали фото какого-то уродливого бомжа, который, кажется, был каким-то беглым преступником.

— А из какой тюрьмы он сбежал? Они ничего не сказали.

— Он убил двенадцать человек! — завопил Дадли.

— Он крут, а, Дадли? — спросил Гарри, стоя в дверях.

Все Дурсли повернулись к нему и неодобрительно посмотрели. Вернон снова покраснел от злости. Гарри нагло держал в руках тост с ветчиной.

— Парень, не надо меня злить! — взревел Дурсль-старший.

— Подпишите мне разрешение на посещение Хогсмида, тогда не буду, — тут же поставил условие Гарри.

— Это мы посмотрим через неделю! — ухмыльнулся Вернон. — Когда приедет Марджори!

— Тетушка Мардж приезжает? О боги, дайте мне сил, — сказал Гарри с набитым ртом, выходя из гостиной.

Гарри покинул дом Дурслей, решив прогуляться по Литтл Уингингу. Его жизнь в этом доме была слишком унылой, из-за чего он стал часто препираться с дядей, а это ни к чему хорошему привести не могло. Скорее всего, не случилось бы и ничего плохого, его родственники были тупыми и злобными, и ожидать от них какого-то хитрого шага не стоило. Однако они действительно могли не подписать ему разрешение посещать Хогсмид или запретить покидать комнату.

Через неделю, как и грозился Дурсль, в дом ввалилась шкафоподобная тетушка Мардж, единственным смыслом которой, казалось, стало раздражать Гарри. Он держался до последнего. Молчал, когда она говорила, что он нахлебник, что его родители — никчемные алкоголики, он держался из последних сил, хотя нервы его были на пределе.

— Ты вообще думаешь, мальчик, кем станешь после твоей этой школы для уродов?

Тетушка Мардж не знала о Хогвартсе, оттого ироничным казалось то, что вымышленную школу для трудных подростков она называла школой для уродов, как могли бы говорить сами Дурсли о Хогвартсе.

— Пойду работать, — пожал плечами Гарри.

— Как же! Работать! Такие как ты никогда не работают, сколько я таких повидала. Ничего вы из себя не представляете. Будешь, как и твои родители, пить да жить на пособия и нестабильные подработки, — тетушка повернулась к Вернону. — Я бы на твоем месте заставила его хотя бы читать книги!

Гарри сжал кулаки. Она считает его тупым, как будто он не читает книги? Это он тупой, а не ее драгоценный Дадличек, который до сих пор наверняка читает по слогам?

— Я читаю книги, — сквозь зубы процедил Гарри.

— Да? — тетушка снова повернулась к нему, сжимая в руках стакан с бренди. — И что же ты прочитал из последнего?

О да, Гарри читал. Буквально сегодня он читал теорию трансфигурации, необходимую для становления анимагом. Но он не мог рассказать об этом тупой Мардж. Он еще сильнее сжал кулаки, чувствуя злость на этих глупых магглов, которые унижают его, бьют по больному. Он и так считал несправедливым, что не попал в Равенкло, где, как он полагал, ему было бы комфортнее, чем в Слизерине.

— Молчишь? Что я и говорила! — победно провозгласила тетушка, и стакан в ее руке лопнул.

Петунья взвизгнула, Вернон предостерегающе окрикнул Гарри, Дадли продолжал жевать, а свет на кухне моргнул несколько раз.

— Ты, тупая жирная корова, понятия не имеешь, кто я и что я читаю! — сквозь зубы процедил Гарри. — Да чтоб бы лопнула, разбрызгав собственный жир по этой вылизанной кухне!

— Да как ты смеешь… — начала тетушка, но тут же замолчала, так как ее шея начала увеличиваться в размерах, и воротник блузки мешал свободному дыханию.

Гарри резко встал и выбежал из кухни, где тетушка Мардж задыхалась, Петунья визжала, Вернон кричал что-то о неблагодарном мальчишке и уроде, а тупая собака скулила. В своей комнате он сел на кровать, обхватив голову руками. Его предупреждали, что использовать магию вне школы запрещено и что за это может грозить отчисление. Но отчисление было не таким страшным, как Азкабан за убийство тетушки, если он сейчас же не исправит то, что натворил.

— Блядь! — выругался он, доставая палочку из-под подушки.

На кухне творилось нечто невообразимое. Тетушка Мардж, казалось, потолстела на треть. Пуговицы ее рубашки разорвались, явив миру уродливый застиранный старомодный бюстгальтер. Она размахивала руками, но не могла издать ни звука. Тетя Петунья стояла у окна, прикрыв рот ладошкой. Дадли наблюдал со смесью интереса и отвращения.

— Я убью этого урода! — кричал дядя Вернон.

— Я собираюсь исправить то, что сделал, — сказал Гарри, привлекая внимание к своему присутствию.

— Убери эту штуку! — тут же заорал дядя Вернон, глядя на палочку.

— Если я ничего не сделаю, она умрет. Сами решайте.

— Исправь, — подала тихий голос тетя Петунья.

— Туни!

— Нет, Вернон, оно не пройдет само! — взвизгнула тетушка.

— Ладно, — нехотя согласился дядя Вернон, отступая и давая дорогу Гарри. — Но если ты…

Гарри подошел к тетушке Мардж и направил на нее палочку. Несколько секунд он так и стоял, чувствуя свою власть. Конечно, ничего серьезного у него еще не получится, но он умел применять хоть то же Инсендио. От него вряд ли бы загорелась кожа, но вот одежда…

— Фините Инкантатем, — произнес он вместо этого.

Тетушка начала становиться меньше так же плавно, как до этого полнела.

— Хотите знать, какую книгу я читал, тетушка? — Гарри посмотрел в ее испуганные глаза. — Об анимагии. Я хотел бы стать анимагом. Надеюсь, я буду вороном, и тогда я прилечу в своей анимагической форме в твой дом и выколю глаза всем твоим тупым псинам!

— Мальчишка! — заорал дядя Вернон. — Как ты смеешь!

— Какие же вы все жалкие… магглы!

Сказав это, Гарри выбежал в коридор, набросил куртку с капюшоном, так как на улице лил дождь, и выскочил из дома, громко хлопнув дверью.

Гарри шел, не глядя, пока ему не показалось, что за ним наблюдают. Он вгляделся в кусты, откуда ощущался чей-то призрачный взгляд, и уставился на черную псину, смотрящую на него.

— Да что за сучий день! — проворчал он под нос, прежде чем натянуть капюшон еще глубже и ускорить шаг.

Он не знал, куда именно идет и зачем, не знал, как министерство отслеживает колдовство несовершеннолетних, но у него не было никаких сил оставаться в доме Дурслей в этот вечер и смотреть на уродливую рожу тетушки Мардж. Она, в отличие от остальных в этом опостылевшем доме, как будто чувствовала, что его заденет больше всего. Казалось бы, Гарри настроился на то, что будут поливать грязью его родителей и его самого, называть никчемным уродом, но почему она вдруг заговорила именно про книги? Единственное, что спасало его со времен начальной школы от того, чтобы окончательно свихнуться в чулане под лестницей, когда он еще спал там. То, что давало надежду, будто где-то есть мир интереснее его ограниченного мира, в котором только школа, уборка и чулан. Узнав о факультетах Хогвартса, несмотря на все заверения Хагрида о прелестях Гриффиндора, Гарри сразу понял, что он не годится в храбрецы. А вот Равенкло… Но и Хогвартс показал ему, что он не умник, а всего лишь нехороший человек, когда Шляпа засунула его в Слизерин. Мардж как будто чувствовала его, видела насквозь, хоть и не знала о нем ровным счетом ничего.

За этими мыслями Гарри не заметил, как пришел на городскую детскую площадку. Он подошел к качелям и сел прямо на мокрое дерево, а затем оттолкнулся от земли. С этой площадкой было связано много неприятных воспоминаний, например, как его «случайно» толкали с горок, но все же она была довольно безопасным местом ввиду постоянного присутствия на ней некоторого количества взрослых со своими малышами. Поэтому Гарри раньше часто бежал к этой площадке, если она была ближе, чем дом. Сейчас же она была пустынна из-за дождя и позднего времени.

Продолжая раскачиваться, Гарри размышлял, что ему делать, если его отчислят из Хогвартса. Конечно, отчисление казалось весьма глупой мерой, которую вряд ли применят, тем более он исправил ущерб. А что они сделают, если не отчислят? Оштрафуют? Но он несовершеннолетний, и это тоже как-то нелогично. Ясно, что в семьях волшебников за детей отвечают взрослые, а в семье магглов? Кто должен был следить, чтобы случайная магия не навредила окружающим?

— Попал в неприятности? — спросил рядом голос.

Гарри вздрогнул от неожиданности, потянувшись к карману с палочкой.

— Я не трону тебя, не нужно мне угрожать.

Человек прошел на качели рядом с Гарри и тоже оттолкнулся, раскачиваясь. Его, видимо, так же не волновало мокрое дерево, на которое пришлось сесть. Гарри настороженно наблюдал, почти перестав шевелиться. Его качели двигались по инерции.

— Вы из министерства?

В темноте было сложно различить черты лица, но человек однозначно выглядел молодо и весьма аккуратно для мага в маггловской одежде, однако так вполне мог выглядеть как тот, кому шестнадцать, так и тот, кому двадцать. Гарри всегда плохо определял возраст людей, если они были старше пятнадцати-шестнадцати лет. Тем более в темноте.

— А ты что-то натворил?

— Не знаю, — Гарри не горел желанием общаться с человеком, даже не понимая, маг он или маггл. Хотя, судя по первой реплике, все же маг, вряд ли магглу пришло бы в голову, что он хочет достать волшебную палочку. Огнестрел или что-то еще, чем можно угрожать, обычно не имелся у малолетних магглов.

— Если никто не умер, то из Хогвартса тебя не отчислят. — Все же маг.

— Кто ты? Ты следил за мной? — решил прямо спросить Гарри. Несмотря на любовь слизеринцев к расшаркиваниям, его эта черта всегда раздражала.

— Следил за тобой какой-то анимаг, я хотел его поймать, но он аппарировал. Увидишь подозрительную псину, бей Ступефаем, потом уже разберешься, кто это.

Человек посмотрел на небо, которое было чернее темноты в Гаррином чулане. На его лицо капали дождевые капли, стекая по щекам, и он как будто наслаждался весьма неприятной погодой.

— Ты не ответил на мой первый вопрос.

— Я отвечу на него, если пообещаешь реагировать спокойно, не кричать, не пытаться скрыться и не вести себя еще каким-либо глупым образом.

Гарри испугался. Ситуация никак не была похожа на благоприятную, а человек, заранее предупреждающий, что ему не понравится то, что он скажет, был опасен. Гарри постарался как можно правдоподобнее изобразить спокойствие на лице и так же подставил лицо под прохладу дождевых капель, чтобы скрыть какие-либо следы возможного покраснения или пятен, способных выдать эмоции.

— Ты предупреждаешь, что мне не понравится ответ, — ровным голосом начал Гарри. — Значит, у тебя есть веские основания так считать. Ты можешь быть Пожирателем под оборотным зельем или кем-либо еще, кому я буду не рад, но продолжаешь говорить со мной, значит, тебе либо что-то от меня нужно, либо ты психопат, который наслаждается своей игрой. У меня не так много вариантов, не так ли? — Гарри посмотрел в глаза человека. В темноте невозможно было понять, какого они цвета, но они точно не были светлыми.

— Если я Пожиратель под оборотным и пришел убить тебя, у тебя не так много шансов, потому что я внимательно слежу за твоими руками, ты вряд ли знаешь способы быстрой связи и умеешь аппарировать, учитывая твой возраст. Возможно, у тебя в кармане есть порт-ключ, если Дамблдор или министерство переживают за твою жизнь. Но опять же я слежу за твоими руками, и чтобы его достать, тебе придется сделать некоторые движения. С другой стороны, зачем бы мне в таком случае просить тебя спокойно реагировать на то, что я скажу, если моя цель все равно убить тебя? Зачем мне вообще говорить что-то тому, кто умрет через несколько секунд или минут? Заметь, я даже не говорю, что хочу узнать что-то от тебя, а с тем, кого собираешься убить, есть смысл говорить только в этом случае.

Порт-ключа у Гарри не было. Множество Пожирателей были оправданы или вовсе не предстали перед судом, но он прожил почти двенадцать лет в маггловском районе и всем было плевать, что это место не особо защищено. И почему все вокруг считали, что Дамблдор заботится о его благополучии? Он впервые поговорил с директором в конце этого учебного года, и то, когда самому Дамблдору понадобилась его помощь, на которую он по какой-то причине рассчитывал. Конечно же, у Гарри не было и никаких способов связи на экстренный случай. Хуже того — он понятия не имел, с кем мог бы связаться. У него были нейтральные отношения с большинством одноклассников, чуть более теплые с Теодором Ноттом и Миллисент Булстроуд, с которой другие предпочитали не общаться, посмеиваясь над ней из-за ее лишнего веса, но и эти отношения не доходили даже до того, чтобы летом писать друг другу письма, как делали другие. Разве что ему приходили от них поздравления ко дню рождения, а в школе их общение сводилось к тому, что они иногда сидели за одним столом в библиотеке, делая домашнюю работу и разговаривая на темы магии.

— Говори, — просто сказал он, решив, что молчит слишком долго.

— Меня зовут Том Риддл, но в этом времени я известен как…

— Я знаю, — ответил Гарри шепотом.

Все его внутренности заледенели, и он боялся пошевелиться. Это было в разы хуже, чем если бы перед ним был Пожиратель под оборотным. Кажется, последними его воспоминаниями в этой жизни станут издевательства тетушки Мардж.

— В каком времени? — спросил он просто чтобы не молчать.

— В твоем. И у меня есть смутные предположения, что у нас с тобой в этом времени могут быть общие цели.

«Еще и сумасшедший».

— Путешествия во времени более, чем на несколько часов, невозможны согласно закону…

— Я знаю, — симметрично шепотом ответил Риддл, подражая данному ранее ответу Гарри.

— Тогда объясни.

— Это не совсем путешествие во времени. В свои школьные годы я создал предмет, содержащий мою… личность на случай, если меня убьют. При некоторых обстоятельствах эта личность могла бы вернуться к жизни. И вот, спустя пятьдесят лет, это произошло. Я никогда не начинал войну и не убивал твоих родителей, у меня нет воспоминаний об этом.

— Звучит не то чтобы очень правдоподобно, если честно, — осторожно ответил Гарри.

Риддл достал из кармана своего твидового пиджака палочку, что заставило Гарри задержать дыхание, но он лишь наколдовал шар голубого цвета.

— Знаешь это заклинание? — спросил он.

— Знаю.

— Клянусь, что не лгу. Меня зовут Том Риддл, мне полных шестнадцать лет, я родился в конце двадцать шестого года, помню свою жизнь до лета сорок третьего, в дальнейшем находился в некоторой форме несуществования до сентября девяносто второго года, вернул себе тело в июне девяносто третьего, и вот я здесь. Я не развязывал войну, не убивал родителей Гарри Поттера и в данный момент времени не планирую убивать Гарри Поттера. Как видишь, шар остался голубым.

Гарри позволил себе усмехнуться. Он как-то читал про довольно продвинутое ментальное заклинание, изменяющее цвет шара, если человек лжет, только вот Гарри был бы полным кретином, если бы купился на это. Наверняка такой человек, как Волдеморт, был в курсе, как обмануть подобную магию. Тем более его, в отличие от сыворотки правды, даже не использовали авроры. Хотя оно и относилось к довольно продвинутой легилименции самого себя, в которой у Гарри, казалось, способностей не было.

— Что тебе от меня нужно?

— Как я уже сказал, у нас могут быть некоторые общие интересы.

— Какие же?

— М-м-м… как насчет убийства Темного лорда Волдеморта?

Глаза Гарри округлились — все его напускное спокойствие исчезло в момент, когда он с ошалевшим лицом повернулся к Риддлу, чтобы увидеть его безумную ухмылку.

— Я знал, что тебе понравится, — сказал тот.

У него была довольно приятная улыбка, какая бывает у харизматичных людей, которых многие готовы слушать. Таким был Эдвин Ранкорн, староста школы, который, должно быть, уже успешно сдал ЖАБА и устроился в Министерство, куда за пять лет до этого, как он сам рассказывал, взяли его старшего брата. Голос Ранкорна был мягким и спокойным, он не кричал, даже если был не согласен с мнением других людей, он улыбался и объяснял свою точку зрения, казалось, без доли презрения к собеседнику, даже если тот нес очевиднейшую глупость. Благодаря ему Слизерин за те два года, что Гарри учился в Хогвартсе, сумел не потерять огромное количество баллов, когда кто-то попадался на нарушениях. Гарри никогда не считал Ранкорна искренним человеком.

— Не буду притворяться и искать красивых слов: мне сложно поверить в настолько странный… общий интерес, — тихо ответил Гарри.

— Я не прошу верить. Ты дашь мне клятву, что не побежишь к Дамблдору или кому-либо еще рассказывать обо мне и поможешь, я дам тебе клятву, что не буду пытаться тебя убить в ближайшее время, пока ты мне помогаешь.

— Звучит не очень выгодно. Я буду жить, пока обязан помогать тебе, причем ты даже не уточнил, в чем именно, а потом ты просто убьешь меня.

— Могу уточнить, что ты поможешь мне найти способ сделать невозможным возвращение и приход к власти человека, известного под именем Волдеморт. В то же время ты получаешь, возможно, несколько лет, чтобы как минимум набраться магического опыта для противостояния, а как максимум — шанс вовсе избежать этого противостояния, если ты не будешь переходить мне дорогу и не станешь моим врагом.

Риддл оттолкнулся ногами от земли, снова раскачиваясь на качелях. Его одежда была немного неуместной в этом обычном маггловском районе в такое время. Сам Гарри носил футболку, джинсы, темную куртку, которая нисколько не помогла ему от дождя, и старые кеды Дадли. Когда он получил доступ к сейфу родителей, купил себе новую недорогую одежду для летних каникул, и в том году его кеды еще были ему почти как раз, но в этом пришлось надевать драное старье Дадли, потому что у него еще не было возможности побывать в Гринготтсе, а маггловские деньги закончились. Риддл же был в белой рубашке, пиджаке, клетчатых брюках и ботинках, точный цвет которых не был виден в темноте, и выглядел он как работник офиса дяди Вернона, только пришедший на стажировку.

— В любом случае у тебя не так много вариантов, — сказал Риддл, погасив шарик голубого света над ладонью и поигрывая палочкой в руке.

Утро в Литтл Уингинге было спокойным и солнечным. В первой половине августа, после дождливой последней июльской недели, стояла хорошая погода, и Том наслаждался приготовленной им самим яичницей на небольшой веранде маггловского дома. Хозяйка дома — старушка миссис Петерс — внезапно захотела поехать к родственникам в Данию и попросила своего внучатого племянника присмотреть за домом. Легенда была такой.

Но уютное спокойствие этого утреннего дня казалось чем-то противоестественным в ситуации, в которой оказался Том. Бездействие злило, но и действовать он не мог.

Разговор с Поттером прошел именно так, как планировал Том, за небольшими исключениями. Он сразу решил, что будет говорить правду настолько, насколько это возможно, чтобы оставаться в безопасности. Среди магов было немало тех, кто ложь чувствовал за версту, Том сам был таким. И Поттер был для него неизвестной величиной. Конечно, перед встречей он попытался изучить его получше, решив не довольствоваться словами Хагрида и мнением разочарованной Джинни, считающей, что тот противный слизеринец, который смотрит на всех, будто они для него значат не больше, чем крысы в кабинете Макгонагалл для практических занятий. Но и магглы, среди которых Поттер провел годы до Хогвартса, не сильно помогли составить портрет его личности.

Вначале Том применил легилименцию к ближайшим соседям, и все они не имели никакого мнения относительно ребенка, живущего неподалеку. Тихий, одет просто, почти ни с кем не общался, родственники жаловались, что он трудный ребенок, но сами они не знали, в чем именно заключается его трудность. Учителя местной начальной школы помнили его как ребенка, над которым пытались издеваться в классе, но он неизменно отвечал, отчего некоторые характеризовали его даже как хулигана. Одна сотрудница школы помнила, как он говорил, что желает людям зла, и ей пришлось заверять его, что мысли и поступки — это разное, и только поступки определяют человека. В общем, Том решил действовать так, как мог бы работать вообще с незнакомцем, принимая во внимание, что Поттер может чувствовать ложь, может хотеть уничтожить Волдеморта за убийство родителей, а может не помнить их и никогда не думать об их смерти, может быть тщеславным или нет, умным или глупым. Абсолютно неизвестная переменная в его не очень надежном плане.

Несмотря на состоявшийся между ними диалог, он не мог сказать, что за ту недолгую встречу составил свое мнение. Поттер определенно не был дураком. Том по некоторым косвенным признакам понял, что тот многое читал в школе о магии, так же, как и он, пытался понять собеседника и просчитать варианты. Но Тому показалось, что делал Поттер это все словно без определенной цели, не имея какого-то внутреннего стержня и принципов, по которым человек обычно строит свою жизнь.

Насколько было бы проще, если бы можно было использовать Империо! Но у этого заклинания, как он знал, было множество недостатков. Человек в достижении поставленной перед ним задачи становился максимально не гибким, что поставило бы весь план Тома под угрозу. Дамблдор мог бы догадаться, что его студент под действием этого заклинания, и тем самым планы Тома и его существование стали бы известны.

Раздался звонок, и Том вернулся в дом, чтобы открыть парадную дверь, захватив с собой чашку ароматного кофе, приготовленного в кофеварочной машине, которую он поначалу сломал, прежде чем понял, как ей пользоваться. Хорошо, что Репаро способно починить и маггловские вещи.

— Ты раньше на пять минут, — сказал Том вместо приветствия, оглядывая Поттера.

Сегодня тот выглядел лучше, очевидно, потому, что им предстояло посетить Косой переулок. Скорее всего, ему, как и самому Тому в свое время, было неприятно появляться в магическом мире в маггловских вещах, но и надеть мантию сразу он не мог, потому что до улицы Гарциний от Тисовой было десять минут ходьбы.

— Мне плевать, — ответил Поттер, протискиваясь в дом. — Ты умеешь аппарировать? Тебе шестнадцать, ты сказал?

— Умею, — Том закрыл за ним дверь, — Ты без мантии?

Не говоря ни слова, Поттер вытащил из кармана уменьшенный чемодан, пнул его ногой, возвращая к обычным размерам, и извлек из него простую тонкую темно-серую мантию. Насколько мог судить Том, не дорогую, но и не стандартную школьную. Значит, несмотря на жизнь в маггловском мире, правила приличия мира волшебников Поттер усваивал. Ходить во время каникул в школьных мантиях считалось показателем либо бедности, либо неуважения к миру магов, что демонстрировали грязнокровки, показывая, что надевают традиционную одежду лишь вынужденно.

Том призвал свою мантию, лежащую на спинке кресла, и накинул ее на плечи. Поттер снова пнул чемодан, уменьшая, и засунул его в карман брюк. Том отмечал такие детали. Из брюк было сложнее что-либо украсть, чем из кармана мантии, значит, Поттер проявляет осторожность в повседневной жизни.

— Готов?

— Тебя узнают, и весь твой план полетит к чертям.

— Полагаешь, сегодня по Косому переулку решили прогуляться все британские долгожители?

— Бармен Том выглядит так, будто ему лет сто, и не он один. Там до сих пор работает Олливандер и другие, они тебя помнят.

«Определенно, проявляет осторожность, но и не хочет, чтобы узнал Дамблдор», — удовлетворенно отметил про себя Том.

Это было хорошим знаком. Клятва мешала Поттеру сообщить о возвращении некоего Тома Риддла в мир живых, но не препятствовала случайному раскрытию информации, как если бы мерзкий старик Олливандер, который не понравился Тому, несмотря на то, что продал ему главную вещь в жизни каждого мага, сообщил Дамблдору, что видел его, гуляющего по Косому переулку. Том сделал несколько ставших почти привычными за это короткое время взмахов палочкой, изменяя на более светлый оттенок цвет волос и глаз, а также меняя форму носа. Если кого-то и могла впечатлить невербальная магия в исполнении шестнадцатилетнего подростка, то Поттер, знающий, кем именно был этот подросток, впечатлен не был. Не дожидаясь какой-либо реакции, Том схватил Поттера за плечо и аппарировал, надеясь, что больше не произойдет никаких неприятностей с этим способом перемещения. За полтора месяца Том аппарировал много раз, и больше с ним не случалось никаких расщепов, но не один он аппарировал впервые.

К счастью, все прошло без осложнений. Они появились в узком темном переулке в двух шагах от «Дырявого котла», так как аппарация непосредственно в Косой переулок или бар никогда не считалась безопасной: почти все предпочитали путешествовать каминами. Том посмотрел на побледневшего Поттера, выглядящего так, будто его вот-вот стошнит.

— Впервые аппарировал?

— Я живу с гребанными магглами и мне тринадцать лет, сам как думаешь? — огрызнулся тот, несмотря на нездоровый вид.

Том слегка пожал плечами, решив не реагировать на резкий тон Поттера, и направился к «Дырявому котлу». Том уже был здесь этим летом, обменял фунты на некоторое количество галеонов, купил мантию и книги, чтобы узнать, что происходило в мире в последние пятьдесят лет. Как бы ему ни хотелось приобрести более подходящую палочку, посещать Олливандера Том не рискнул бы не только с легкими чарами, изменяющими внешность, но и под оборотным зельем.

В баре с утра было немноголюдно, и они незамеченными вышли в переулок. Идея этого мероприятия состояла в том, чтобы Поттер снял некоторое количество денег, которые им понадобятся. Том подчеркнул, что они нужны именно им, хотя тратить их собирался он.

— Подожди меня у входа в банк, — сказал Поттер.

— Не хочешь похвастаться несметными богатствами семьи Поттеров? — приподнял бровь Том.

— Не хочу.

Поттера было довольно сложно спровоцировать и, как показалось Тому, жизнь тот воспринимал пессимистично, как некую данность, где ему не до шуток. Жаль, что Поттер сказал ему остаться, Том никогда не был в хранилищах, обычно он получал в банке лишь сиротское пособие для школьных покупок у гоблина за дальней стойкой. Что-то, чего он был лишен в силу глупости его предков. Конечно, Том мог бы настоять на сопровождении Поттера, но это выглядело бы довольно мелочно.

Когда Поттер исчез за массивными дверями Гринготтса, Том наблюдал за людьми в Косом переулке. В августе, как это обычно и бывало, тут была целая толпа магов. Том знал, что были семьи, которые ходили сюда на прогулку и показать себя, не стремясь сделать все покупки в один день, как делали магглорожденные. Потому что это был их мир, а не просто место для приобретения школьных принадлежностей. Здесь были и кафе, и злачные трактиры в Лютном, и зверинец, где покупали животных реже, чем приходили полюбоваться ими. Здесь же находилась и общественная почта, которую часто использовали при необходимости отослать несколько писем одновременно, ведь мало кто держал дома нескольких сов. Тому всегда хотелось посмотреть на Косой переулок в учебное время, понять, насколько он тише без толпы детей, но у него еще не было такой возможности.

— Держи, — Поттер всунул Тому в руку мешок с деньгами. — Это в долг, отдашь, когда разбогатеешь. Ты же планируешь разбогатеть?

— Разумеется, — усмехнулся Том. Кажется, Поттер все же пытался шутить.

Обмен огромного количества фунтов в Гринготтсе был невозможен. Можно было обменять сумму, достаточную для бытовых покупок, необходимых грязнокровкам, поэтому если Том и мог продолжить грабить магглов, то лишь привлек бы к себе излишнее внимание. Наверняка вся эта система обмена и вовсе была создана для того, чтобы не задеть гордость грязнокровок и сделать вид, что они все приобретают за свой счет, а не на подачки магического общества, как это было на самом деле. Магический мир не нуждался в фунтах. А Тому сейчас были необходимы знания. Которые не могли быть бесплатными в мире, где продается абсолютно все.

— Гарри, это ты?

К Поттеру поспешила какая-то неопрятная толстуха, под глазами которой залегли глубокие синяки, за ней следовал выводок рыжих детей, трое из которых кивнули Поттеру в ответ на его кивок.

— Миссис Уизли?

— Ты здесь один? Ребенку небезопасно ходить одному в такое время.

— Что не так с этим временем, миссис Уизли?

— Сириус Блэк…

Ах да, его портреты висели повсюду. Витрина каждого магазина была увешана фотографиями мага, первым сбежавшего из Азкабана. Том хотел бы с ним встретиться, чтобы узнать, как ему это удалось, но опасался, что в данный момент времени вряд ли сможет одержать победу, случись ему сражаться с опытным приспешником Волдеморта времен его могущества.

— Я не один, миссис Уизли, — нейтральным голосом ответил Поттер. — Мы здесь с моим одноклассником Теодором Ноттом, которого ждем из банка, и его старшим кузеном, — Поттер указал на Тома. — Он совершеннолетний и способен нас сопровождать.

— А, ну тогда хорошо, — толстуха вглядывалась в лицо Тома, отчего ее хотелось проклясть. Вероятно, была не уверена, что столь молодой волшебник сможет защитить ценного для мира Поттера.

— Не стоит беспокоиться, миссис Уизли, всего доброго, — Поттер показал, что разговор окончен.

Женщина как будто хотела сказать что-то еще, но потом лишь натянуто улыбнулась, кивнула и поспешила подняться по лестницам. За ней последовали четверо ее сыновей. Том проводил их взглядом.

— Как складно ты умеешь лгать, — заметил Том, повернувшись к Поттеру.

— Я похож на того, кто нуждается в твоих комплиментах?

— Тебя раздражает эта семья?

— Меня раздражает иллюзия заботы обо мне, — Поттер внезапно обернулся и посмотрел на Тома. — Не находишь их поведение забавным? Ах, Гарри, ты не можешь находиться один в Косом переулке, когда из Азкабана сбежал опасный преступник, поэтому, наверное, тебе не стоит вовсе совершать покупки, ведь ты живешь с магглами. Кого она хотела увидеть в качестве моего сопровождения? Тетю Петунью с автоматом на плече, готовую отбивать меня от опасного Пожирателя смерти с волшебной палочкой? Я бы в любом случае приехал сюда один, попросив дядю Вернона закинуть меня в Лондон по дороге на работу и забрать вечером, как я делал в прошлом году. Других предложений для меня как-то не поступало.

— А маги из Министерства, что они сказали тебе? — стараясь сохранить видимую незаинтересованность, спросил Том. Вопрос отношения к Поттеру, герою, спасшему этот славный мир от злого Волдеморта, был актуален для дальнейших планов.

— Вынесли предупреждение о недопустимости применения магии на каникулах, но выразили похвалу, что я сам вовремя исправил причиненный ущерб. Сказали, чтобы в связи с опасной ситуацией я не уходил далеко от дома, но предложений сопроводить меня в Косой переулок не было.

— Спасибо, что поделился.

— Только не говори, что сочувствуешь или еще какую-то чушь в этом роде, от тебя это будет максимально неуместно.

— Не собирался.

Они посетили необходимые магазины, решив совместить школьные покупки с визитом в банк, хотя Поттер изначально был против этого плана. Но Том сказал, что ему не помешает пройтись по всем магазинам, чтобы заметить отличия в этом времени и приспособиться к нему. Они посетили магазин мантий, где Поттер взял стандартный недорогой комплект школьной одежды, хотя наверняка его сейф содержал немалое количество галеонов, и он мог позволить себе что-то дорогостоящее. В магазине зелий Поттер так же купил только то, что было необходимо. Во «Флориш и Блотс» Поттер все же задержался у витрин с новинками, но, полистав, отставил их в сторону. Затем прошел к стеллажу, посвященному чарам, и долго смотрел что-то в этом разделе. Недолго полистал справочник по анимагии, кивнул самому себе, но отложил его. В итоге он приобрел все необходимое из списка для третьекурсников и учебник по чарам за четвертый курс. Том никак не вмешивался в процесс его выбора, так же листая другие книги и делая вид, что не наблюдает. Но он наблюдал, пытаясь разобраться, каким же человеком был Гарри Поттер, ребенок, переживший Смертельное проклятие.

Когда они уже расплатились, в магазин вошла та самая миссис Уизли, и Поттер, упаковывая покупки, пнул свой чемодан сильнее, чем до этого.

— Фред, не уходи далеко!

— Мам, нам не пять лет!

— Сейчас не то время!

— Я бы сошел с ума от такой опеки, — прокомментировал Том.

— Ее можно понять. Кажется, ты убил ее дочь, — шепотом ответил Поттер, направляясь к выходу.

— Малышка Джинни… Всем детям волшебников говорят, что незнакомые предметы могут быть опасными. Можно многое сказать о воспитании, которое она дала своим детям, если ее дочь этого не знала. Тебе ее жаль?

— Я никогда с ней не разговаривал.

— На самом деле здесь можно применять магию несовершеннолетним, ты знал? — как бы невзначай сменил тему Том, не желая говорить о Джинни. Она была глупа и наивна, за что и расплатилась жизнью. Разговор о ней был неуместен и мог лишь напомнить Поттеру о способности Тома убить человека.

— С чего бы это?

— Попробуй.

— Чтобы получить еще одно уведомление от Министерства? Спасибо, я откажусь.

— Как пожелаешь, — с весельем в голосе отозвался Том. — Все школьники в волшебных домах могут колдовать на каникулах, и им не вышлют предупреждений, все эти запреты — для грязнокровок. Ну что, будешь мороженное? Не ел его целую вечность!

Поттер ничего не ответил, всего лишь направился к кафе-мороженого Фортескью, засунув руки в карманы мантии. Тому было интересно, желает ли Поттер проверить информацию о возможности колдовать, обидно ли ему, если это правда, как было обидно в свое время Тому, когда он узнал об этом от своих одноклассников. Это казалось какой-то вселенской несправедливостью, когда ты и так должен вернуться в маггловский мир, но еще и не можешь изучить за лето некоторые новые заклинания и попрактиковаться в магии, когда чистокровные, которые жили в этом мире всю жизнь, вообще не замечали, что их в чем-либо ограничивают. Том знал, что не все семьи придерживаются таких позиций, например, родители Кристофера Нотта забирали у него палочку, когда он приезжал на каникулы, не желая иметь последствий с его неудачным волшебством. Но если Том и хотел что-либо понять, то по лицу Поттера было сложно определить эмоции. Том обычно легко читал людей, но лишь тех, кто имел хоть немного выразительную мимику. Поттер же либо ее не имел, либо хорошо ее контролировал.

Сев за стол у окна, из которого хорошо прослеживался весь переулок, Том взглянул на меню и с удовольствием отметил, что вкусы знаменитого мороженого не изменились. Он был здесь лишь однажды, но помнил, что хотел попробовать в другой раз. Мороженое с вишнево-шоколадным топпингом казалось вкусным. Заказав десерт, Том бросил на них заклинание, чтобы их разговор был лишь фоном, из которого невозможно вычислить даже отдельные слова. Наверняка существовали и более продвинутые заклинания, но они в библиотеке пользовались этим.

— Как у тебя дела в школе? — спросил Том, облизывая ложку. Мороженое действительно оказалось вкусным.

— Ты сейчас серьезно? — Поттер посмотрел на Тома, как на сумасшедшего.

— Абсолютно. Хочу понять твой уровень магии и социальных навыков.

— Зачем тебе мои социальные навыки?

— Мы — люди, — улыбнулся Том. — Это важно для карьеры, успешной сдачи экзаменов, взаимодействия с преподавателями и другими людьми в целом.

— У меня все нормально с магией, если сравнить с моими одноклассниками. Социальные навыки никогда не считал важной составляющей, которая необходима мне.

— Какие твои любимые предметы, какие ты не любишь? Что выбрал для изучения с третьего курса? Кто твои друзья?

— Я обязан отвечать на эти вопросы?

Том ничего не ответил, продолжая смотреть на Поттера внимательно, стараясь показать искреннюю заинтересованность. Та была настоящей, разумеется, Тому необходим был человек в Хогвартсе, обладающий актуальной информацией о происходящем. Показать было необходимо лишь участие.

— Мне нравятся чары, — со вздохом ответил Поттер, смирившись с тем, что необходимо что-то сказать. — Мне бы была интересна защита от темных искусств, если бы ее не вели идиоты. От первого учителя жутко воняло чесноком, а второй был клоуном, который не мог нормально произнести заклинания для второкурсников. Читая о защите самостоятельно, я понял, что это не отдельная отрасль магии, а комплекс, состоящий в основном из чар и, реже, трансфигурации. Некая узкая и практичная область их использования. Поэтому здесь имеет смысл только практика, которую мне школьное образование предоставить не может. Не люблю я зелья. Понимаю важность предмета, но мне очень скучно и не нравится преподаватель. Он меня недолюбливает, слишком нервный, и неадекватно реагирует, если кто-то совершает ошибки. С этого года я буду изучать древние руны, нумерологию и уход за магическими существами. Мне сказали, что можно выбрать два или три предмета, я взял наиболее полезные, на мой взгляд. Прорицания так же важны, но вряд ли у меня есть дар. Читал, что он обычно проявляется еще до школы, а я никогда не замечал за собой ничего подобного. У меня нет друзей.

— Совсем?

— Да.

Том мог бы порадоваться, что такого человека, у которого нет близких людей, было бы легко сделать своим «другом», как в случае с Джинни, и манипулировать его мыслями и действиями, но в данном случае он не спешил обольщаться. Джинни искренне мечтала о друге, который не будет считать ее глупым младшим ребенком и воспримет серьезно, в отличие от родителей и старших братьев. Поттер же не выглядел человеком, единственной мечтой в жизни которого на ближайшие годы является приобретение друзей и поиск близких. Возможно, он вообще мечтал купить дом в лесу и жить подальше от мира. С другой стороны, он был слизеринцем, а слизеринцев Том хорошо понимал. Они все хотели быть значимыми и достичь своих целей, какими бы эти цели ни были. Но цели вполне могут сочетать в себе и жизнь в лесу, будучи великим создателем незаменимых артефактов, с мастерством которого не сравнятся никакие гоблины. От равенкловца в таком случае слизеринец отличался бы именно целью стать великим, а не познать магию так, чтобы создание таких артефактов стало возможным.

— Что насчет тебя? — прервал Поттер размышления Тома, глядя ему в глаза.

— Решил спросить ради приличия, потому что так положено?

— Почему же? — впервые за все время их знакомства, Поттер, казалось, искренне улыбнулся. — Немногим дано спросить что-то про Волдеморта у самого Волдеморта.

— Ну, я, как и ты, слизеринец, — решил подчеркнуть это небольшое сходство Том. — В моем времени учитель защиты был вполне неплох, и мне нравился этот предмет, а также чары с зельями. Мне были очень интересны древние руны. С трансфигурацией у меня не сложилось, и тоже из-за учителя. Дамблдор был весьма предвзят к слизеринцам, в особенности ко мне. Дружил я с Реджинальдом Лестрейнджем, Кристофером Ноттом и Орионом Блэком. На год старше меня учился Абраксас Малфой, с ним и его компанией мы поддерживали не сильно близкие, но приятельские отношения.

Поттер не спешил реагировать на ответ Тома, решив посмотреть в окно. Мимо проходили родители с детьми, подростки, разыгрывая самостоятельность, встретившись с друзьями, шли по переулку без взрослых, они смеялись, обсуждая какие-то летние истории. Вот прошла семья, одетая в маггловские вещи, с ребенком, так же одетым во всем маггловское. Они с дикими глазами осматривали все вокруг, женщина показала пальцем на вывеску лавки магазина для зелий в виде огромного золоченого котла. Выглядело так, словно они пришли в музей и осматривают достопримечательности.

— Как ты относишься к грязнокровкам? — спросил Том, отворачиваясь от окна и вглядываясь в лицо Поттера, пытаясь понять. что он чувствует, наблюдая за магглами, которым здесь не место.

— Никак, я с ними почти никогда не общался, — ответил Поттер, все так же глядя в окно. — У нас есть совместные занятия с Гриффиндором, одна магглокровка оттуда весьма умная, хоть и жутко раздражающая.

— Я не это имел в виду…

— Я знаю, что ты имел в виду, — перебил Тома Поттер, отвернувшись от окна и посмотрев на него. — Моя мать была магглорожденной, и мне плевать на твою политику. И в том, что они боролись за свои права в войне с тобой, я не вижу абсолютно ничего плохого. Было бы странно, если бы они пришли к Пожирателям и ратовали за превосходство чистокровных, не находишь?

— Безусловно. — Том подавил желание улыбнуться: Поттер повел себя именно так, как он и ожидал от него. — Ты прочитал много газет и, возможно, книг на эту тему, и составил свое мнение по ним. А также по людям, которых знаешь. Может быть, ты считаешь свою мать выдающейся волшебницей, и я даже не могу с этим спорить, я ее не знал и допускаю, что так оно и было. — Oн выдержал паузу, давая собеседнику время на осознание слов, и вкрадчиво резюмировал: — Но дело ведь вовсе не в превосходстве чистокровных.

— И в чем тогда? Расскажи, мне правда интересно, — скептично ответил Поттер, как бы показывая, что ему на самом деле не особо интересно.

— Хогвартс создали четыре величайших волшебника, и их величие неоспоримо. Можно сказать, они стали одними из первых магов-универсалов, которыми сейчас являются все, окончившие семь курсов школы. Но так было не всегда, и они стали таковыми в течение жизни, сами же обучаясь магии в своей школе. До создания в Европе централизованных учебных заведений магия существовала в виде некой случайной величины. Наследственные факторы передачи способностей не учитывались, почти все маги были магглорожденными или полукровками, если судить по современным критериям. Рождался такой человек в какой-то далекой деревне в Шотландии, обнаруживал в себе способности к пониманию природы трав и ее свойств, варил целебные зелья, слыл в своей деревне и округе целителем. Женился, учил своего сына своим навыкам, его сын вырастал и тоже имел способности, так же женился, а его дети уже не понимали травы. Учили, что-то варили, к ним обращались и что-то слабое у них все же выходило, но даже в зельях, том искусстве, которое требует наименьшего количественного фактора магии, волшебник вкладывает в свои зелья магию. Маггл может сварить зелье по рецепту, но его эффективность может присутствовать лишь благодаря использованию магических трав, и она в разы ниже той, которая должна быть. А внуки того мага, обнаружившего в себе способность к зельям, были уже магглами. Это касалось всех отраслей магии. Без обучения волшебники были узкоспециализированными, в детстве мы все используем случайную магию, когда злимся или испытываем другие сильные эмоции, если не учиться ее контролировать, это будет изредка повторяться и после одиннадцати, а потом подросток уже начнет задумываться, как это использовать. Но за всю жизнь так и не научится многому. Выучит несколько трюков, сделает своей особенностью аппарацию, чтобы сбегать из самой гущи неприятных событий, или станет подчинять животных, или даже использовать легилименцию и займется обыкновенным шарлатанством, читая мысли тех, кому он якобы гадает, не имея дара. И так же через пару поколений его талант исчезнет.

Том замолчал, помешивая ложкой растаявшее мороженное. Ему самому его аргументы всегда казались весьма здравыми и помогали склонить на его сторону тех же полукровок, но однажды он попытался объяснить этот исторический момент магглорожденной, и она на все его доводы сказала: «Ну и что? Мне все равно, если магические способности исчезнут, что они мне дают? Магглы изобрели автомобили и самолеты, не удивлюсь, если они изобретут и аппарацию через двести лет, а мы так и будем жить в средневековье». Тогда Том понял, что делать ставку на магглорожденных в его деле не стоит. Иногда он думал, как бы изменилось его мнение, живи он не в приюте, а в доме обеспеченных магглов, у которых был собственный автомобиль и слуги, справляющиеся со всей рутинной работой не хуже эльфов? Тогда ценность магии для него, безусловно, имелась бы, но какой в ней толк, если ее нельзя использовать в мире магглов, чтобы изменить ход войны или политику целой страны с миллионами населения, а не с тысячами магов, как в Британии? Но Том вырос в приюте.

— Некоторые люди, имеющие дар, сходились на фоне общности интересов, и постепенно начали формироваться чистокровные, потому что такие люди стремились породниться через своих детей, — продолжил Том, глядя прямо в глаза Поттера и внимательно за ним наблюдая. — И они стали замечать, что внуки и правнуки никогда не теряли дар к магии. Со временем магия начала шириться, и детей учили и травам, и некоему прообразу современной трансфигурации, и другим умениям, которым обладали их предки. Когда Основатели построили школу, в ней могли учиться все, люди любого пола и возраста. Поэтому замок так огромен — его строили не для толпы детей. Каждый, кто приходил туда, кроме детей, были одновременно и учениками, и учителями. Они учили других своему искусству, а сами учились чужому. Ты знал, что все волшебные звери — они ведь не возникли сами, иначе в достатутные времена их бы замечали чаще, и магглы бы что-то знали? Многие выводили магических зверей по всему миру, привозили их из других стран, и Основатели создали Запретный лес, так как некоторые их взрослые ученики занимались животными. Это было началом процветания магии. Сперва Основатели искали по всей стране магов, не только чистокровных, которые к тому времени уже существовали. Но потом оказалось, что большинство магглорожденных-одиночек стремятся лишь научиться чему-то, а потом вернуться к своим маггловским родственникам. Это очень злило Слизерина, так как он к тому времени уже понимал необходимость сохранения и преумножения магии, и это было возможно только тогда, когда маги не смешивались с магглами. Как сказали бы магглы сейчас, так закреплялись гены, ответственные за магию. Учить же тех, кто уйдет и не намерен передавать свой дар детям, Слизерин считал расточительством и опасной глупостью. Так и возник конфликт между ним и другими Основателями. Итогом всей этой политики сохранения магии стал Статут, принятый в тысяча шестьсот восемьдесят девятом году. В Штатах магам вообще запрещалось вступать в какие-либо отношения с магглами, даже дружеские, не говоря уже о браке. А затем, примерно с середины или даже конца девятнадцатого века, возникли тенденции обратной политики.

Том снова замолчал. В отличие от многих идиотов, он прекрасно понимал обе стороны конфликта и даже причины его возникновения. Они были до безумия очевидны.

— Магический мир был очень закрыт, но в него принимали магглорожденных, и информация о мире магглов оставалась доступной. И в мире магглов, ввиду их большого количества, всегда крутились большие капиталы. Идея войти в этот мир в качестве якобы равноправных членов их общества абсурдна и ложна. Если мир будет раскрыт, маги на короткое время станут королями этого мира, имея возможности зарабатывать огромные деньги лишь за способность наслать на маггла Конфундус. Только вот время это действительно будет коротким. Одна волшебница влюбится в маггла, другой волшебник встретит маггловскую любовь всей своей жизни, третий проникнется идеей, что магглы без способностей к магии все же превосходят магов, перемещаясь на их автомобилях. Лично мне сложно понять всю эту чушь с любовью, но я был бы идиотом, если бы не замечал такие истории, которые даже при закрытости нашего мира приводят к появлению определенного количества полукровок. Волшебники исчезнут не сразу, конечно. Но через три сотни лет в мире останутся только магглорожденные, даже смысла в школах уже не будет, потому что сколько тех магглорожденных? Рождается три-пять человек в год в Британии, не больше. И мы вернемся к тому, с чего начинали больше тысячи лет назад.

— Это все хорошо, — ответил Поттер, скептически приподняв бровь. — Только магглорожденные — это маги. Дети которых будут магами. Они уже попали в Хогвартс, а ваша политика, напротив, только оттолкнет их от магического мира. Кому захочется жить там, где они — люди третьего сорта? И американский закон Раппопорт был отменен в шестьдесят пятом году, если ты не знал.

— Я прочитал об этом. Прискорбно наблюдать, что даже Штаты поддались этой безумной тенденции. Что касается твоего замечания, оно, в целом, верное, но ты не учитываешь особенности мышления большинства людей. Если им сказать, что магглорожденные — это такие же маги, и нужно к ним почтительно относиться, то уже сами магглорожденные расскажут чистокровным о том, как можно здорово устроиться в мире магглов. Чистокровные захотят на этот мир посмотреть, и… Да, это не так плохо, как полное раскрытие мира, но некоторую часть магов мы начнем терять. И придем в результате к тому же, к чему и в случае раскрытия нашего мира, разве что немного медленнее. С другой же стороны, потеря половины магглорожденных — незначительна. Зато если внушать чистокровным, что совокупление с магглами — подобно совокуплению со свиньями, магглы — недостойная грязь под ногами, то они никогда эту грязь не захотят узнать и понять. Это первое, — Том усмехнулся, прежде чем продолжить свою мысль, которая казалась ему особенно забавной. — Второе же состоит в том, что люди просто настолько тщеславны, что покупаются на любую идею собственного превосходства, потому что им хочется быть лучше. Чистокровный, воспитанный в культуре собственного превосходства над магглами, никогда не пойдет в мир магглов из интереса, не влюбится в магглу, не проникнется культурой. Потому что тогда ему придется признать, что он ничуть не лучше, а это больно для самолюбия.

— Интересная теория, — улыбнулся Поттер, вставая. — Нам пора, не думаю, что сейчас время и место для таких разговоров.

— Хорошо, — Том тоже поднялся. — Интересно было бы узнать, что ты сам думаешь о магглах, волшебниках и идеальном мире.

— О, поверь, тебе бы не понравилось.

В последний день каникул Гарри проснулся раньше обычного и долго лежал, не желая вылезать из-под мягкого одеяла. Он размышлял, что же ему делать дальше после того, как пришлось принести непреложный обет этому Тому Риддлу. Прошедшие три недели казались ему странными, недолгое общение с Риддлом выглядело почти нормальным, какое, например, может быть между двумя людьми из одной школы. И тем хуже чувствовал себя Гарри.

Когда Хагрид рассказал историю гибели Лили и Джеймса Поттеров, описал деятельность Волдеморта и его сподвижников, Гарри представил некое абстрактное зло, которое пришло в этот мир, уже будучи этим абстрактным злом, и наводило ужас на добропорядочных граждан Британии. Учась в Слизерине, Гарри, конечно, понял, что все было не так однозначно. Его одноклассники были детьми Пожирателей смерти, и они не выглядели этим злом. Они были раздражающими, мелочными, завистливыми, ревнивыми, амбициозными и какими угодно еще, но злом — злом они не были. Том Риддл тоже не казался злом. Он вообще был нормальным. Черт, он был обычным! Улыбался, имел какую-то раздражающую снисходительность по отношению к Гарри, по нему было видно, что он считает себя лучше других, тех же встретившихся им Уизли. Он не раскаивался, будучи виновным в смерти их дочери, и даже, казалось, не вспомнил о ней, пока ему не напомнил Гарри, да и тогда он как будто пропустил упоминание Джинни между ушей. Но Риддл, казалось, не хотел принести в этом мир зло. Причинить людям как можно больше боли и страданий. Могли ли его эксперименты с магией окончиться тем, что он стал тем самым абстрактным злом, потеряв себя? Это тоже казалось маловероятным. Гарри для себя решил, что все может быть не так плохо. Как минимум на данном этапе жизни никто не планировал его смерти. Кроме Сириуса Блэка. Но это это не мешало накручивать себя и думать о будущем, которое, скорее всего, будет совершенно отличным от его представлений.

Решив, что хватит валяться, Гарри встал с постели, потягиваясь. Стянул с себя выцветшую широкую футболку и надел брюки и другую футболку, в которой было прилично выходить из дома.

Вчера вечером к нему явился работник из Министерства и сообщил, что в этом году его на вокзал повезут на автомобиле с сопровождением, из-за опасения появления Блэка. Казалось странным и неактуальным, что они внезапно вспомнили об этом, ведь Блэк уже давно мог бы достать его в Литтл Уингинге, но никто не ограничивал его перемещение по городу. Наверное, им нужно было сделать вид, что они заботятся о его безопасности. Не очень-то хотелось появляться в сопровождении авроров на платформе, чтобы потом Паркинсон издевалась, будто он так боялся Блэка, что затребовал личную охрану. Только вот выбора у него не было.

Гарри спустился на кухню, открыл холодильник и достал графин с апельсиновым соком. Сделав себе бутерброд, он сел за стол, чтобы позавтракать в тишине. Когда-то подобное поведение вызвало бы вопли Дурслей, что он — неблагодарный мальчишка и должен вставать и есть со всеми, довольствуясь самой маленькой порцией, а перед этим еще пожарить на всех омлет с беконом. Но эти времена прошли, теперь на каникулах в числе его обязанностей оставался лишь сад. В остальное время Дурсли предпочитали его игнорировать, старательно делая вид, что у них нет и никогда не было племянника.

Неспешно позавтракав и приняв душ, Гарри понял, что опаздывает. Они договорились встретиться с Риддлом и поговорить, прежде чем Гарри уедет в школу и избавится от необходимости поддерживать личное общение с этой версией Волдеморта на долгие месяцы.

Выйдя из дома, Гарри направился в сторону детской площадки, где они впервые встретились. Тогда был дождливый вечер и на площадке не было ни души, сейчас же рассчитывать на подобное не приходилось.

— Привет, — сказал он, садясь на лавку рядом с Риддлом.

— Твой кузен? — спросил Риддл, указывая на банду Дадли, пинавшую футбольный мяч каких-то малолеток, которые тщетно пытались вернуть мяч.

— Ага.

— Противный маггл.

— Ага, — снова повторил Гарри.

— Если я скажу, что он издевался над тобой до того, как ты понял, что волшебник, и смог ответить, я не ошибусь?

— Не ошибешься. — Пришлось нехотя признавать очевидное.

В голове сразу возникли воспоминания, как он убегает от Дадли и его дружков через школьный двор, пролезает в дыру в заборе, но спотыкается, и они его настигают. Отбирают рюкзак, роются в нем, чтобы достать и порвать тетрадь по математике, потому что знают: им ничего не будет. Гарри не сможет сказать учителю, что это дело рук Дадли, так как тогда учитель сообщит об этом тете Петунье и та будет очень недовольна, что ее вызвали в школу из-за Дадлички. Дома ему устроят нагоняй, назовут лжецом, оклеветавшим честного кузена, и запрут в чулане. Тогда, напоследок бросив мелкие бумажки ему на голову, Пирс пнул Гарри в живот, и они, смеясь и оглядываясь, ушли. А Гарри остался лежать в осенней траве со своими болью, отчаянием и злостью. В тот раз магия не помогла ему.

— Магглы… слабые, завистливые. Так было всегда, во все времена. Уверен, если магический мир был бы открыт, нашлось бы множество магглов, желающих нас уничтожить.

— Маги тоже такие. Слабые и завистливые, Риддл, — усмехнулся Гарри. — Я учусь в Хогвартсе и вижу, какие там люди.

— Только ты волшебник. Для этих, — Риддл указал на Дадли и его банду, — ты всегда будешь чужим.

— Как будто для магов я свой. Жалкий полукровка.

— Это уже вопрос к тебе, почему ты, доучившись до третьего курса, чужой для магов. Знаешь, ты довольно странный для слизеринца. Конечно, там тоже встречаются одиночки, но все же это довольно редкое явление. У тебя чистокровный отец, есть деньги, не могу утверждать точно, но впечатление идиота ты не производишь, значит, есть мозги. Заработай себе подобающую позицию на факультете.

— Зачем мне это нужно? — скривился Гарри.

Он представил, как пытается подружиться с Малфоем или Паркинсон, и от одной мысли стало плохо. Малфой был таким же противным, как и Дадли.

— У нас есть цель — уничтожить… — Риддл замолчал, сощурив глаза, и повернулся к Гарри. — Я могу лишь догадываться, в какой сфере магии мне предстоит изучать то, что нам поможет. Да, я имею некоторые познания в магии души, но они обрывочны, потому я и собираюсь отправиться в Индию. Но даже если я узнаю то, что мне нужно узнать, даже если пойму, какую магию лучше использовать, до сих пор у меня нет точного представления, где может скрываться дух Волдеморта, кроме весьма… хм… нененадежных выводов Хагрида. Все это выглядит довольно странно, что спустя более чем десять лет он так и не вернул себе тело. Я был подростком, когда задумался о бессмертии, и логично, что тогда еще я не собирался умирать в ближайшее время. О чем он — или я — мог думать, развязав войну и не обезопасив свое тело, не представляю. Мне кажется логичным в таком случае под непреложный обет назначить ответственного за возврат тела к жизни в случае возникновения подобной ситуации, и я не могу понять, почему он так не поступил.

Риддл замолчал, снова повернувшись в сторону маггловских детей, которые так и не отобрали мяч у Дадли и его друзей, перекидывающих друг другу мяч, со смехом наблюдая за попытками малышни им завладеть.

— Странный ответ на вопрос, зачем мне заводить друзей в школе, — сделал вывод Гарри, нарушая ненадолго воцарившуюся тишину.

Ему было до безумия интересно, как Волдеморт пришел к бессмертию, но он предполагал, что Риддл не станет отвечать на вопрос об этом, очень уж тот аккуратно обходил тему стороной, говоря о собственном бессмертии обтекаемо. Наверняка это было что-то жутко сложное, иначе бы каждый первый маг был бессмертным.

— Я как раз собирался сказать об этом, — раздраженно ответил Риддл. — Тебе нужны союзники. Нужны люди, которым ты мог бы доверить некоторую часть информации, какие-то задания, поиск чего-либо. Если я напишу тебе найти нужное нам в библиотеке, это может привлечь внимание Дамблдора, когда ты целенаправленно начнешь копаться в книгах определенной тематики. Не думай, что у Дамблдора нет везде своих глаз и ушей. Если же разбить тему на несколько частей и попросить что-то выяснить у одного, что-то у другого — это будет гораздо менее подозрительным. У чистокровных дома, к тому же, часто есть свои книги, которые они собирали и хранили не одно поколение. Многие из этих людей обладают знаниями, слышали какие-то слухи — все это может пригодиться. Ты никогда не знаешь, какой человек может быть полезен, если это, конечно, не грязнокровка со знанием того, как в их доме работает электричество — эти знания тебе не понадобятся.

— Магглы тоже обладают многими знаниями, ты же застал войну? Но, как я понял, не застал ее окончание, верно? — Гарри улыбнулся Риддлу, скептически приподнявшему бровь. — Почитай о Хиросиме и Нагасаки на досуге, любая, даже самая сильная магия — полная чушь по сравнению с тем, что могут сделать магглы. Погибло сразу же восемьдесят тысяч человек, к концу года — возможно, более двухсот тысяч. Но да, ты прав, когда говоришь, что грязнокровки не обладают интересными знаниями, все их знания ограничиваются начальной школой, как и мои. А вот некоторые магглы — обладают.

— Кажется, я знаю, почему у тебя нет друзей, — глубоко вздохнув, заключил Риддл. — Ты очень нудный, даже не пытаешься показаться интересным собеседником и отвечаешь на все как-то одновременно ехидно и агрессивно, будто постоянно огрызаешься. Даже если ты не согласен с чьим-то мнением, ты можешь промолчать. Или озвучить свою позицию как-то очень мягко, а не с плохо скрываемым ощущением собственной абсолютной правоты и безграничной глупости окружающих, как ты только что сделал. Можешь польстить человеку, найти в нем что-то хорошее. В каждом есть что-то хорошее, его сильные черты. Расскажи мне о сильных чертах своих одноклассников.

— Что? — опешил Гарри от такой просьбы. Весь этот разговор казался нелепым.

— Ты учишься с этими людьми два года. Кто они?

— Ну, Тео вроде относительно нормальный, мы иногда вместе делаем домашнюю работу в библиотеке. Малфой кичится своим происхождением, деньгами и вечно говорит о том, какой его отец важный человек в Министерстве. Паркинсон противная, только издевается над другими, хотя с учителями вежливая и приветливая. Гринграсс ходит с таким лицом, будто все окружающие недостойны дышать одним с ней воздухом. Крэбб и Гойл — тупые, а Пайк неряшливый и постоянно раскидывает свои вещи по комнате. Забини молчаливый и себе на уме. Миллисент Булстроуд — спокойная, но толстая, из-за чего ее иногда обзывают. Дэвис — обычная, но поддакивает Паркинсон и старается быть милой, что аж зубы сводит от ее искусственных попыток.

— Отличные характеристики! Именно так и ты и подружишься с людьми, замечая в них только плохое, — скептически прокомментировал Риддл. — Даже того, с кем ты иногда в библиотеке делаешь домашнюю работу, ты назвал «относительно нормальным». Я не знаю твоего Малфоя, но Абраксас, его дед, как я понимаю, отлично летал на метле и был в школьной команде по квиддичу, хорошо учился и понимал зелья. Это, чаще всего, наследственное. Кристофер Нотт был очень осторожным, но сильным магом, который мог быстро оценить ситуацию и выбрать правильную тактику. А еще он был очень верным, со своей системой ценностей, в которой, несомненно, дружба занимала важное место. Возможно, твой Малфой тоже неплох в зельях, и ты бы, например, мог польстить ему, задав некоторые вопросы по этому предмету, сказав как бы невзначай: «Ну ты же хорошо разбираешься в этом». Это не унизит тебя, но даст человеку возможность почувствовать, что его способности заметили. Нотт, если он в отца, скорее всего, хорош в трансфигурации. Толстой спокойной Булстроуд, если представится случай, можно сказать, что она рассудительная и не лезет в конфликты, как другие, потому что умеет просчитывать ситуацию, как настоящая слизеринка. Гринграсс, возможно, весьма симпатичная, такие девочки часто бывают высокомерными, но лучше не спеши ей сообщать об этом, а то она может решить, что ты ищешь ее внимания, и просчитать ее реакцию, не зная ничего о ней, мне сложно. Твоя Паркинсон, возможно, если издевается над другими едко и по делу, обладает высоким социальным интеллектом, способна заметить слабости других, и, если она скажет что-то едкое не тебе, а кому-то из гриффиндорцев, тоже можешь заметить, что она умная и всегда умеет найти то, что заденет человека сильнее всего. Относись к людям лучше, и они будут относиться лучше к тебе. Удивительно простое правило!

Риддл говорил это с читавшимся в его глазах доброжелательным снисхождением, какое могло бы исходить от старшего брата, обучающего младшего жизни. Гарри ни на йоту не верил в то, что это искренне.

— С магглами это никогда не работало, — пробубнил Гарри.

— Магглы — это завистливый мусор, забудь о них. С ними ты изначально находился в неравных отношениях, был выше, но зависел от них одновременно. От своих одноклассников ты не зависишь, ты такой же, как и они — волшебник. С ними можно строить взаимовыгодные отношения. Это будет твоим заданием — выстроить нормальные отношения на факультете. Нормальные, Поттер. Значит, ты не будешь подлизываться к тем, кто не достоин этого, не будешь видеть во всех лишь плохое и постараешься узнать людей, с которыми учишься.

— Зачем тебе это? Я могу и сам найти что-то в библиотеке, если понадобится. Я много читаю, никто не подумает, что я что-то вынюхиваю.

— Считай, что это поможет делу.

— Ладно, Мерлин с ним. Итак, ты собираешься в Индию?

* * *

Темнокожий аврор Кингсли зачем-то проводил Гарри до самой двери в вагон поезда и наверняка прошел бы до купе, лишь бы усадить его куда-нибудь, выполнив свой долг до конца. Но Гарри сказал ему, что пойдет искать своих одноклассников и в поезде уже ничего не случится, ведь авроры все равно не поедут с ним до Хогвартса. Гарри надеялся, что его сопровождение не заметили, но, как оказалось, зря.

— Слышали, в Министерстве боятся, что великий Гарри Поттер не доедет до школы самостоятельно, — прокомментировал Малфой, когда Гарри проходил мимо купе, где он с Крэббом и Гойлом сидели с открытой дверью, наверняка ожидая Паркинсон.

Хорошо хоть он не встретил ее. Риддл был прав, Паркинсон могла бы придумать и что-нибудь более едкое. Более близкое к правде, например, что всем в самом деле плевать, лишь бы он не помер на территории волшебников, а то выйдет неловко. А то, что он помрет у магглов — так кому до этого есть дело?

В третьем вагоне Гарри отыскал купе, где сидела Миллисент со своим кузеном-пятикурсником Джонатаном, которого, как и Миллисент, очень злило, если кто-то сокращал его имя. У порога Гарри замешкался, не зная, то ли ему поздороваться и пройти мимо, то ли войти. На каникулы из Хогвартса они ехали в купе с Миллисент и Тео, но с ними не было Джонатана, и сейчас Гарри сомневался, как правильнее поступить. На коленях пятикурсника сидел кот Миллисент, который немного раздражал Гарри тем, что умудрялся оставлять свою шерсть даже на его мантии, хотя он ни разу его не гладил.

— Привет, к вам можно? — спросил он, взглянув на Джонатана.

— Конечно, Гарри! — улыбнулась Миллисент, заметив его присутствие.

Гарри вошел в купе, так же оставив дверь открытой на случай, если к ним решит присоединиться Тео, и уселся напротив Джонатана. Они были знакомы, но почти никогда не общались. Как и его кузина, он был слегка полноват, но уже не так, как еще два года назад, и за эти два года, казалось, очень прилично вытянулся. Он так же был спокойным и тихим, и мало с кем общался на факультете. Его имиджу не добавляло баллов то, что учился он весьма посредственно, и, в отличие от Флинта, который учился еще хуже, Джонатан не был игроком в квиддич.

— Как лето? — спросила Миллисент, когда молчание стало неловким. Обычно они говорили об учебе, но в присутствии Джонатана Гарри не знал, о чем вообще можно говорить.

— Обычное лето, — ответил Гарри. Хотя это лето было, пожалуй, весьма странным. — Вы снова гостили у бабушки?

— Скорее, у ее сумасшедшего домовика, — усмехнулся Джонатан, поглаживая спящего кота.

Гарри не очень любил домовиков после знакомства с Добби. Ему удалось узнать, что это домовик Малфоев, но тот, казалось, действовал по собственной воле, что было крайне странно. Когда Добби пришел к нему в комнату на прошлых летних каникулах и предупредил об опасности в школе, Гарри послушно пообещал не возвращаться в Хогвартс. Естественно, он не намерен был выполнять обещание, но домовик выглядел безумным, и кто знает, что бы он натворил, если бы Гарри стал перечить. Позже выяснилось, что Добби мог ненароком и убить его: когда в сидящего на трибуне Гарри попал заколдованный квофл, и он с вывихнутым плечом оказался в Больничном крыле, домовик навестил его и во всём признался. Неизвестно, что было страшнее — окаменевшие жертвы или домовик, пытающийся его спасти.

— У тебя в этом году СОВ? Думаешь, будет сложно? — снова решил задать дежурный вопрос Гарри, чтобы происходящее больше походило на общение.

— Зелья и трансфигурацию я точно завалю, — обреченно отозвался Джонатан.

— Привет, меня ждете? — спросил Тео, заглядывая в купе. Поезд как раз только начал отходить от платформы.

— Привет. Заходи и закрой за собой дверь, — распорядилась Миллисент.

Тео не чувствовал такого непонимания при общении с людьми, какое возникало у Гарри. Иногда он общался с Малфоем, хотя, видимо, не сильно его любил. Малфой был хвастливым и требовал от окружающих чуть ли не поклонения, если те хотели с ним общаться, что не устраивало Нотта. И, желая иметь более равное общение, в выборе между неряхой Пайком, который ходил с немытой головой и носил одни носки целый месяц, молчаливым Забини, которому, кажется, нужно было платить, чтобы он спросил тебя, как дела, и Гарри Поттером, который менял носки, мыл голову, и иногда что-то все же говорил, Тео выбрал последнего. Не то чтобы это все можно было считать достижением.

— Слышали, в школе будут дементоры! — обрадовал всех Тео, плюхнувшись на диван рядом с Джонатаном.

— Зачем? — спросил Гарри.

— Ну, Сириус Блэк сбежал, все такое, — развел руками Тео. — Как будто они смогли остановить его в Азкабане.

— Они плохо влияют на самочувствие, — простонал Джонатан. — Полагаю, я с ними точно завалю СОВ.

— В Министерстве же не сумасшедшие, чтобы пускать дементоров в классы. Они будут охранять школу по периметру, — успокоил всех Тео.

Поезд уже набрал скорость, и они ехали мимо каких-то маггловских деревень, жители которых не могли видеть Хогвартс-экспресс. Разговор шел о предметах, которые они выбрали. Джонатан уверял Гарри, что тот выбрал самые сложные предметы, и зря он так поступил, потому что руны сейчас уже почти никто не использует, они часто не мощнее простейших проклятий, хотя и могут действовать на несколько большие пространства, а в современной нумерологии и сам Мерлин бы не разобрался. Джонатан ходил на уход за магическими существами и прорицания и хвастался, что в последнем предмете можно не читать никаких книг и просто придумывать что угодно, делая домашнюю работу.

Разговор завязался как-то сам собой, и Гарри уже не чувствовал себя неловко, рассказывая, что нумерология все же важна для ритуалистики, и не то чтобы он был фанатом ритуалов, но это важная отрасль магии, в отличие от прорицаний, к которым все же нужен дар. И если такового нет, то никакие книги не помогут человеку предсказывать будущее. Насчет ухода у них даже возник спор, так как несмотря на то, что его выбрали и Тео, и Миллисент, каждый сделал это по разным причинам. Миллисент говорила, что этот предмет важен, и при наличии ЖАБА по уходу можно претендовать на многие должности, а Тео считал его бесполезным предметом, на котором планировал отдыхать и гладить разных пушистых зверей.

Уже проехала тележка со сладостями, и ребята закупились тем, что хотели, позволяя себе провести этот день, питаясь как заблагорассудится, когда поезд начал сбавлять ход.

— Еще рано, мы не могли уже приехать! — сказала Миллисент.

— На улице как будто потемнело, — отозвался Тео, прильнув к окну и протирая ладонью запотевшее стекло.

Поезд остановился. Гарри поднялся и отпер дверь купе, выглядывая в коридор. Он был не одинок в этом, из всех купе высунулись студенты в поисках ответов на актуальный вопрос о причинах остановки.

— Может быть, авария, — услышал он предположения четверокурсников из Слизерина, ехавших в соседнем с ними купе.

По коридору разносились взволнованные шепотки. Свет на секунду моргнул, и кто-то в дальнем купе завизжал.

— Так, всем сохранять спокойствие! — громко сообщила Марла Эйвери, и Гарри заметил у нее на груди значок старосты. — Джемма уже у машиниста и скоро сообщит всем, что случилось.

— Джемму назначили старостой школы в этом году, — вспомнил Джонатан.

— А кто от мальчиков? — спросил Гарри, снова садясь на свое место. Дверь в купе он решил оставить открытой.

— Перси Уизли, — скривив нос, ответила Миллисент. Она, как и все из Слизерина, не любила Уизли.

— Может, ему дали должность за то, что его сестра погибла, — предположил Тео. — Я не знаю, кто лучше учился, Уизли или наш Яксли, но Дамблдор мог решить, что делать старостами школы двух слизеринцев неправильно. Из-за Наследника Слизерина, все такое.

— Я вообще боялась, что школу не откроют, — дрожащим голосом призналась Миллисент.

— Тихо! — неожиданно для себя и остальных скомандовал Гарри.

В вагоне стало совсем холодно, казалось, изо рта говоривших вот-вот должен был пойти пар, как бывало зимой на улице. Кончики пальцев у Гарри замерзли, и он на едва сгибающихся ногах снова выглянул из купе. Тут же по коридору разнеслись крики, Эйвери пыталась как-то успокоить младших, но ее голос звучал все менее и менее уверенно. По коридору плыла фигура в плаще, заглядывая в каждое купе, и Гарри словно пригвоздило к полу. Вместо самого правильного, что можно было сделать — зайти внутрь и сесть как можно дальше от двери, — он так и остался стоять в проходе, а крики первокурсников, голос Эйвери, голоса четверокурсников — словно остались запечатленными в его мозгу, но больше не разносились. Он как будто физически ощущал мертвую тишину пространства, сковавшую его. Фигура была все ближе и ближе к их купе, а Гарри так и стоял в проходе.

— Мамочка, — как будто сквозь слой воды донесся до Гарри голос Миллисент.

Фигура в темном плаще подплыла к их купе, глядя прямо на Гарри. Из его головы исчезли все мысли, а тело сковало страхом. Он стоял перед Риддлом, поднимающим палочку, чтобы убить его.

— Ты не можешь сделать даже что-то элементарное, — сказал тот, зло усмехаясь. — Никто не желает общаться с таким, как ты. У тебя был шанс быть полезным, и ты его упустил.

— Пожалуйста, только не Гарри! — услышал он женский крик.

— Авада Кедавра!

Джонатан оттолкнул Гарри и захлопнул дверь перед носом дементора, крикнув, что в их купе нет Сириуса Блэка. Гарри несколько раз моргнул. Джонатана трясло, и тот начал нервно хихикать.

— Что за чертовщина? — спросил дрожащим голосом Тео. — Мне казалось, он сейчас тебя поцелует! Так не должно быть, если у них нет санкции!

— Нужно рассказать учителям! — Миллисент открыла глаза, которые до этого держала закрытыми. — Мерлин, как же холодно!

— Н-не нужно… — Голос не слушался Гарри. — Не стоит говорить учителям.

Ему нужно было узнать все о дементорах и понять, почему он так отреагировал на это существо и почему то так отреагировало на Гарри, когда в другие купе всего лишь заглядывало и тут же проходило мимо.

— Что вам известно о дементорах?

— Они не совсем разумны, и не факт, что могут отличить Сириуса Блэка от любого другого мага, — сказал Тео, все еще потирая руки от холода, хотя дементор уже удалился в следующий вагон. — Они различают страх и его силу, и считается, что так опознают преступников. Тот, кто не совершал преступлений, не будет так сильно бояться их приближения. Именно этим критерием они могут руководствоваться, если им приказали искать Блэка.

— Значит, он так отреагировал, задержавшись передо мной, потому что почувствовал сильный страх?

— Он чувствует не обычный страх перед ним, а страх перед наказанием, — уточнил Тео. — Тебе есть что скрывать, за что тебя могли бы упечь в Азкабан? — спросил он в шутку, усмехнувшись.

Гарри подумал, что он силой своего желания убил Гордона Уилсона. Это не было мощным волшебством, обычная случайная магия, похожая на Конфундус, у него случались и более сильные выбросы, как, например, тот, когда он оказался на крыше школы. Но именно этот слабый выброс убил человека. Уилсон, конечно, был тем еще мудаком, и его смерть не вызывала сильных чувств, да и не знал Гарри, как квалифицируют смерть по неосторожности в магическом мире. Ведь он тогда еще не поступил в школу и ничего не знал о волшебном мире! «К тому же это всего лишь маггл!» — сказал в его голове голос Риддла. И Ридлл… Он принес непреложный обет человеку, который в будущем должен был стать убийцей его родителей, пообещал помогать ему в его цели, хоть цель и состояла в избавлении мира от Волдеморта. И все же Риддл убил Джинни Уизли. Гарри, хоть и не мог почувствовать что-либо к девочке, которую не знал, понимал, что правильным поступком было бы рассказать о ее гибели взрослым, сообщить родителям, что ее убил некий маг, живший пятьдесят лет назад. Да, Гарри никак не мог считать себя хорошим человеком.

— Не думаю, — ответил он, когда молчание в купе затянулось, и потер запястье, где, если он хотел, могла появиться синяя полоска, означающая, что магия непреложного обета еще действует.

Тео посмотрел на него с подозрением.

Следуя странному наставлению Риддла, Гарри старался наблюдать за всеми. В том числе за новым преподавателем, неким Ремусом Люпином. Тот был явно лучше двух своих предшественников, но почему предмет называется защитой от темных искусств, если по программе они проходили различных существ, оставалось загадкой. Конечно, этих существо можно было использовать против магов, но все же Гарри верил, что наибольший вред человеку может причинить только другой человек. Профессор Люпин не дал Гарри встретиться с боггартом, поэтому самый большой страх для него так и остался неизвестен. Гарри наблюдал также за всеми своими одноклассниками, стараясь узнать что-то о них.

Малфой стал меньше задевать Уизли, переключив внимание на Грейнджер. Гарри подумал, что это может быть связано с тем, что где-то в глубине души у Малфоя есть некие моральные установки, в соответствии с которыми издеваться над тем, у кого в семье горе, чья младшая сестра умерла, неэтично. Хотя даже Гарри мог бы придумать очень оскорбительные черные шутки на этот счет, например, сказав, что им должно было стать несколько проще — теперь приходится кормить на один рот меньше. Примерно такую мысль и озвучила как-то Паркинсон, видимо, ее внутренние ориентиры были чуточку менее этичными.

Гарри предпринял очередную попытку узнать своих одноклассников получше и начать с ними общаться, когда делал домашнюю работу по зельям вечером. Остальные уже планировали ложиться спать и разговаривали о разном, сделав необходимое задание, в то время как Гарри зачитался в библиотеке и теперь старался наверстать упущенное. Как назло, в учебнике было недостаточно нужной информации, а отбой был полчаса назад.

— Кто уже написал эссе о свойствах полыни в пяти зельях? — спросил он.

Разговоры мгновенно стихли — настолько редким было явление, когда Гарри Поттер что-то спрашивал у своих одноклассников. Гарри почувствовал себя неуютно из-за этого, сразу же захотелось вернуть время на минуту назад и никого ни о чем не спрашивать, лишь бы не было этой тишины, причиной которой он стал. Ну, подумаешь, написал бы про четыре свойства, Снейп все равно не похвалит за идеальную работу.

— Очевидно, все, кроме тебя, — ухмыльнулся Малфой.

— Я написал, но вряд ли Снейпу понравится, у меня три зелья из пяти с похожими свойствами, — обреченно вздохнул Тео.

— Малфой, ты-то мне и можешь помочь, — набрался смелости Гарри. — Смотри, я выбрал четыре зелья с разными свойствами. Обеззараживающее зелье при отравлениях, мазь Барлоу от крапивницы, печеночная настойка, разновидность Бодроперцового зелья. Везде используются разные свойства полыни, но я не могу придумать пятое зелье, чтобы эффект полыни в нем был отличным от четырех предыдущих.

— Ты хочешь, чтобы я назвал тебе зелье? Зачем мне это? Сдавай работу с четырьмя или пиши пятым то, где свойство аналогично той же мази Барлоу.

— Я не хочу, чтобы ты назвал зелье, Малфой, — вздохнул Гарри. Разговаривать с людьми, если тебе от них что-то нужно, было сложно. — Я хочу понять пятое возможное свойство полыни.

Гарри хотел было добавить, что разобрался бы и сам, если бы не отбой и невозможность пойти в библиотеку, чтобы взять справочник о растениях, но решил, что это будет контрпродуктивно. Малфой только разозлится, и Гарри тем самым, напротив, подчеркнет, что помощь белобрысого не такая уж и ценная. Как там было… люди любят, когда другие замечают их достоинства, да? Вместо этого Гарри сказал:

— Ты же хорошо разбираешься в зельях, поэтому, уверен, ты знаешь пять свойств полыни, Малфой. Зелье я сам найду, но со свойствами запутался.

— В полыни имеется туйон, если тебе это поможет, — ответил Малфой, в своей манере растягивая слова, будто он снисходил до общения с окружающими плебеями.

— Точно! — ударил себя по лбу Гарри. — Спасибо, Малфой.

Гарри видел, как Малфой открыл рот, наверное, чтобы сказать привычное в кругу друзей «пожалуйста», но потом решил, что это будет неуместно, и предпочел не говорить ничего.

— Туйон, туйон, — говорил себе под нос Гарри. — Что-то паралитическое или галлюциногенное, наверное, его можно добавить в яд Виссена вместо кипариса.

— В яблочном яде полынь основной компонент, несмотря на его сладкий фруктовый вкус, — не смог не похвастаться своими знаниями Малфой. — Только Снейп не любит, когда в таких эссе пишут про яды.

— Почему? — спросил вдруг Тео. — Я всегда пишу про яды!

— Может, это портит репутацию Слизерина? — усмехнулся Малфой, разводя руками. — Ему приятнее видеть в эссе что-то лечебное, я всегда замечал, что мои оценки выше, если я не пишу в качестве примеров яды.

— Моей репутации у Снейпа ничего не помешает, даже если я напишу яды во все пять примеров, — со вздохом отозвался Гарри. — Снейп меня недолюбливает.

— Он учился в одно время с твоими родителями, — внезапно включился в диалог Забини, который обычно предпочитал помалкивать.

— Пожалуй, я не буду узнавать у него ничего о них. Боюсь, меня потом не спасет даже то, что я никогда не стану приводить в пример яды, — попытался пошутить Гарри.

— Спроси у Люпина, — предложил Забини. — Он тоже был их одноклассником.

Гарри удивился. Люпин выглядел старше, чем Снейп, и даже старше тети Петуньи. Гарри казалось, что ему точно не меньше сорока. У него были мышиного цвета волосы, но даже в них на висках была заметна проседь, щеки его были впалыми, вокруг глаз залегли глубокие морщины, а под самими глазами отчетливо выделялись синяки, как будто их профессор находился в состоянии перманентного недосыпа.

— Пожалуй, я не буду тревожить наших преподавателей своими личными вопросами, — решил Гарри.

Он взял в руки справочник по зельям, который купил еще год назад, и нашел в списке яблочный яд, чтобы прочитать описание. Когда он дописал работу, Забини и Тео уже спали, Кребб и Малфой играли в шахматы, а Гойл был в душевых. Гарри так же направился в душ, схватив чистое полотенце с полки своего шкафа, и улыбнулся, подумав, что мирно поговорить с одноклассниками оказалось не так уж и сложно, даже Забини решил включиться в диалог, хоть и не на тему зелий.

* * *

Риддл в один из дней августа дал Гарри небольшое двустороннее зеркало, сказав, что так безопаснее поддерживать связь, чем с помощью сов, учитывая, что Гарри обычно никто не писал, но за два прошедших месяца он так ни разу и не воспользовался этой безделицей. На всякий случай Гарри всегда носил зеркало в кармане, так как оно должно было потеплеть, если по нему захотят связаться, и чувствовал себя от этого неуютно, боясь не то разбить безделицу, не то выронить и показаться перед всеми девчонкой, которая везде таскает с собой зеркало, чтобы полюбоваться на себя. Втайне он надеялся, что с Риддлом что-нибудь случится в Индии, и тот никогда с ним не свяжется, и Гарри сможет забыть данный непреложный обет как никогда не случавшийся в реальности сон.

И вот вечером в Хэллоуин, когда он ушел из Большого зала немного пораньше, как часто делал во время ужинов, которые длились дольше обедов и все просто болтали за столами, зеркало впервые нагрелось. Гарри оглянулся, хотя знал, что один в комнате, как будто боялся, что кто-то застанет его за столь неподходящим занятием, как беседа с Риддлом. И несмотря на тишину и отсутствие одноклассников, он забрался на кровать и плотно задернул полог, чтобы уединиться еще больше, чем это было возможно в пространстве, полностью ему не принадлежавшем.

— Ну, с праздником, — послышалось с той стороны зеркала, и он увидел загорелое лицо Риддла, как будто тот вернулся с пляжного отдыха.

Гарри не поздравил его в ответ. Хоть этому человеку и было шестнадцать лет, но более поздняя версия его была виновна в смерти его родителей как раз в этот день, двенадцать лет назад.

— У тебя есть новости? — сказал он вместо ответного поздравления.

— В некотором роде. Человек, о котором я слышал, уже умер, но считается, что он передал учение сыну. Я познакомился с его сыном, но тот не желал меня слушать. Тогда я начал узнавать все о нем, и кое-какая информация помогла мне случайно показать навык владения парселтангом, которым он интересовался, в присутствии его доверенного лица. Тот передал сведения обо мне, и мы снова встретились.

— М-м-м, и что ты узнал?

— Пока ничего. Но у нас есть уговор. Я рассказал ему о легендарном василиске в Тайной комнате, и он хочет себе такого же.

— В Тайной комнате василиск? — глаза Гарри полезли на лоб от этой информации.

Это объясняло, почему он слышал странный голос в стенах, желавший кого-то убить в прошлом году. Тогда он решил, что переутомился, и потому ему стали мерещиться еще и голоса.

— Кажется, я забыл упомянуть об этом, — беспечно заявил Риддл, хотя тон его голоса предполагал, что он не забыл, просто не было необходимости говорить об этом до сегодняшнего дня.

— Только не говори мне, что ты собираешься украсть василиска из Хогвартса.

— Конечно, нет. Это собственность моего предка и его гордость, было бы кощунственно отдавать его, даже за такие знания, — серьезно и как-то торжественно сказал Риддл, прежде чем, широко ухмыляясь, возвестить: — Я собираюсь создать нового!

— Если бы это было так просто, их наверняка было бы много, — осторожно заметил Гарри, сомневаясь, что причина, по которой Риддл не будет красть василиска, в гордости предка. Скорее всего, даже Риддл понимал, что умыкнуть огромную змеюку по-тихому из школы будет не очень просто.

Послышался шум в коридоре, и Гарри напрягся. Возвращались его одноклассники, и разговор мог стать еще более неуютным, с учетом того, что единственное заклинание тишины, которое Гарри знал, действовало в одну сторону, и если обычно он спасался от храпа Крэбба, то теперь ему предстояло слышать своих одноклассников, чтобы они не слышали его за пологом кровати. Гарри быстро бросил это заклинание, как только Риддл начал ему отвечать.

— Они запрещены к разведению, но кого это останавливало? По легенде их может вырастить лишь тот, кто владеет парселтангом. Но я понятия не имею о деталях. Только общие сведения, что он якобы вылупляется из куриного яйца, высиженного жабой. Но наверняка жабу для этого держат не под Империо.

— Ты видел рожу этого идиота? — раздался голос Малфоя.

Риддл нахмурился, услышав эту реплику.

— Что? — огрызнулся Гарри. — Они нас не слышат, я не знаю другого заклинания!

— Каким же надо быть кретином, чтобы так нелепо разлить на себя тыквенный сок, — распалялся Малфой. Очевидно, на ужине произошло что-то забавное.

— Так зачем ты мне это рассказал? — спросил Гарри.

— Мне нужно знать, как вывести василиска.

— Эм… мне посмотреть в библиотеке?

— Если бы эта информация была там, я бы ее уже знал. Мне нужны копии записей Герпия Злостного. В то время, когда я учился в Хогвартсе, наличием копий хвастались Блэки, утверждая, что у них один из двух существующих в Британии экземпляров.

— Предлагаешь отыскать Сириуса Блэка, из-за которого по школе рыщут дементоры, и предложить свою жизнь в обмен на эти записи? — съязвил Гарри. — Полагаю, он не согласится и убьет меня на месте, оставив информацию о василисках при себе.

— Я уже говорил тебе, что понимаю, почему у тебя нет друзей, да? — снисходительно ответил Риддл, глядя на Гарри таким же взглядом, какого на зельеварении удостаивался Лонгботтом от Снейпа, когда в очередной раз портил простое зелье. — Ты грубишь, ерничаешь и слушаешь, видимо, не ушами, а тем местом, на котором другие предпочитают сидеть. Я сказал, один из двух экземпляров у Блэков. Альфард упомянул, что второй был у Паркинсонов. Со мной в школе не учился ни один из них, так что я не особо знаю, что они из себя представляют, но ты, кажется, упоминал, что одну из твоих одноклассниц зовут Панси Паркисон.

Если бы Гарри не был возмущен тем, что ему предлагают узнать некую информацию у Паркинсон, он бы удивился памяти Риддла. Тот запомнил имя человека, о котором ему сказали лишь раз. Сам Гарри не мог запомнить имена своих одноклассников в течение нескольких дней.

— О, уверяю тебя, — сказал он вместо этого, — найти Сириуса Блэка будет несколько проще, чем уговорить Паркинсон дать мне некую ценную книгу из их домашней библиотеки, — Гарри не скрывал яда в голосе.

— Третий курс! Все на выход!

— Что случилось? Они объявили второй ужин? — тут же отозвался Малфой.

— Выходите все в общую гостиную, — старшекурсник, судя по голосу, Хиггс, проигнорировал попытку Малфоя пошутить и закрыл за собой дверь.

— Кажется, что-то произошло, — сказал Гарри.

— Гарри, вставай! — сказал рядом с его кроватью Тео.

— Проснись, спящая красавица! — тут же начал ерничать Малфой.

— Мне пора.

— Раздобудь мне информацию о василисках, — сказал напоследок Риддл, прежде чем исчезнуть.

Гарри, спрятав небольшое зеркало в карман брюк, отодвинул полог кровати. Крэбб снова надевал мантию, которую успел снять после возвращения с ужина, Забини рылся в своей сумке, скорее всего, желая найти какую-то книгу, а Малфой поправлял галстук, как будто появление в общей гостиной в неподобающем виде было способно нанести непоправимый ущерб его репутации. Гарри такими вещами не сильно заморачивался, поэтому не стал завязывать галстук вовсе, и лишь накинул школьную мантию.

— Может быть, снова Наследник Слизерина на кого-то напал? — спросил Тео уже по дороге в общую гостиную.

— Дамблдор заверял Аврорат и Попечительский совет, что вход в Тайную комнату найден, — с чувством собственного превосходства от этого знания ответил Малфой. — Если это неправда, на этот раз у отца точно получится выбить директорское кресло из-под его старой задницы.

— Я кое-что слышал, — Гарри говорил тихо и неуверенно, до этого он вообще предпочел бы держать информацию при себе, но это несколько мешало поддержанию хотя бы какого-то подобия приятельских отношений. — Дамблдор действительно нашел вход в Тайную комнату. Скорее всего, он установил там наблюдение, но войти в нее он не смог.

— Почему? — с выражением полного непонимания спросил Пайк.

— Потому что ее может открыть только Наследник Слизерина? — снисходительно ответил Гарри, и тут же перед его глазами возник осуждающий взгляд Риддла за его не самый приятный тон.

Они уже вошли в гостиную, где собирался весь факультет. Все разбились на группки и шептались, Фарли что-то объясняла первокурсникам, а Хиггс — староста шестого курса — почти кричал, что они тоже ничего не знают, и декан приказал вернуться всем в Большой зал. Видимо, ему задавали этот вопрос все, входящие в гостиную, и он уже устал отвечать. Малфой увидел девочек их курса во главе с Паркинсон, стоящих неподалеку от пятикурсников, и поспешил к ним. Остальные третьекурсники последовали за ним.

— Откуда вообще тебе что-либо известно об этом, Поттер? — продолжил разговор Малфой. — Ты же живешь с магглами!

Паркинсон при упоминании магглов скривилась и посмотрела на Гарри взглядом, в котором читалось что-то между жалостью и презрением, как можно смотреть на бездомного, который не мылся не меньше месяца.

— Мне сказал Дамблдор, — пожал плечами Гарри.

— Выдвигаемся! Первокурсники идут рядом со мной! — командовала Фарли. — Мы идем первыми, замыкают колонну старосты шестого курса! Старосты пятого курса идут в середине с третьим и четвертым курсом!

— Не знала, что ты так низко пал, что общаешься с этим старым магглолюбцем, — Паркинсон сощурила глаза. — Ты уверен, что правильно выбрал факультет?

— Почему он тебе это сказал? — тут же поинтересовался Тео. — Зачем ему вообще с тобой разговаривать о Тайной комнате?

— Он позвал меня к себе в кабинет в конце прошлого года и рассказал об этом.

— Но почему? — настаивал Тео.

— Они нашли вход в Тайную комнату, но не могли ее открыть.

— Это мало что объясняет, при чем здесь ты?

— Дамблдор полагал, что я могу помочь ее открыть, — очень тихо сказал Гарри, но Малфой его услышал.

— И как же ты мог ему помочь? — в противовес тихому голосу Гарри возвестил Малфой так, что услышала половина факультета.

Гарри посмотрел на Малфоя, пытаясь понять, чего тот добивается. Казалось, что ничего особенного. Тот вообще редко думал, о чем говорит и к каким последствиям это может привести. Но на этот раз к их разговору прислушивались и другие курсы, они шли в коридоре рядом с четверокурсниками, которые обычно не обращали внимания на разговоры младших, но не когда этот разговор был любопытным.

— Спроси у него, Малфой, почему он так считал, — Гарри решил не вдаваться в подробности разговора с директором и уже жалел, что вообще поднял эту тему. А все из-за Риддла с его идиотскими советами подружиться с одноклассниками!

— Ты сам недавно говорил, что Тайную комнату может открыть только Наследник Слизерина, — вдруг вспомнил его же слова Пайк.

— Вероятно.

— И Дамблдор считал, что ты ее можешь открыть? — недоверчиво спросил Малфой. — Старик совсем выжил из ума, если считает, будто Наследником может быть полукровка!

— Ага, ты прав, — предпочел согласиться Гарри.

— И что ты ему ответил? — спросила Парксинсон.

— О, тебя это обрадует. Я сказал ему, что я — жалкий полукровка, откуда у меня столь тайные знания и умения, — Гарри оглянулся, чтобы в упор посмотреть на Паркинсон.

— Что, прям так и сказал? — скепсис в голосе Малфоя можно было потрогать руками.

— Очевидно нет.

Под этот идиотский разговор, о котором Гарри жалел с самого начала, они добрались до Большого зала, где у входа столпилась группа хаффлпаффцев. Среди учеников поползли шепотки про Сириуса Блэка. Голоса МакГонагалл и Дамблдора доносились за дверями Большого зала.

— Сириус Блэк пробрался в школу.

— Слышал, он напал на кого-то из Гриффиндора.

— Он разнес их вход в гостиную.

Шепотки раздавались отовсюду, третьекурсники Слизерина переглянулись между собой и, дождавшись, когда хаффлпаффцы войдут в зал, последовали за ними. Зная учащихся своего факультета, Гарри предполагал, что, если бы не старосты, слизеринцы предпочли бы растолкать младших студентов Хаффлпаффа, чтобы поскорее пробраться туда, где известна более определенная информация. Но Фарли строго держала первокурсников в начале колонны, тем самым не давая им пройти внутрь.

Когда все разошлись по залу, залезли в спальные мешки, в которых им предстояло провести ночь, и обсудили последние новости — известие, что Блэк пробрался в гостиную Гриффиндора и разрезал портрет, охранявший вход, Гарри лежал, глядя в потолок на яркое звёздное небо, и думал, почему он не мог быть обычным ребенком без шрама на лбу — это бы значительно упростило его жизнь. На него как минимум не охотился бы беглый преступник!

— Страшно, Поттер? — спросила Паркинсон, лежащая в своем мешке где-то в соседнем ряду, но довольно близко для разговора.

— Если он продолжит искать меня в гостиной Гриффиндора, то, пожалуй, у него крайне мало шансов.

— Я бы на твоем месте отчислилась из школы и бежала бы из страны.

— Паркинсон, ты можешь сделать это, будучи на своем месте.

И как Риддл вообще представлял, что он сможет поговорить с ней о записях из их библиотеки?

Каждое утро Тома в Индии начиналось с того, что он просыпался от духоты. В Англии в конце октября — начале ноября многие уже надевали зимние вещи, здесь же все еще было жарко. Он накладывал чары, когда ложился спать, но их хватало не более чем на четыре часа, после чего они развеивались. Потому что природа всегда была сильнее магии. Точно так же, как в Хогвартсе зимой стоял лютый холод, а согревающие чары могли помочь лишь замерзающему путнику в дороге до теплого места.

Его всегда удивляло это. Такие причудливые границы магии. Человек по природе своей был смертным, и смерть было невозможно преодолеть. Даже создав крестражи, Волдеморт умудрился исчезнуть из этого мира, по сути, умереть для всех, лишившись тела. Маг так же вынужден был выживать и голодать, и никакая трансфигурация не способна была создать кусок хлеба из чего угодно. Вынужден был мерзнуть, согреваясь огнем, или умирать от духоты — магия была тут бессильна. Но при этом она могла так многое: вылечить, убить, взорвать… Казалось, что либо он что-то не мог понять, уловить, структурировать, чтобы магию можно было характеризовать в неком едином теоретическом аспекте, либо никакой структуры не было вовсе.

Том сел на кровати, подобрал упавшее на пол покрывало, которое сбросил с себя, когда стало совсем жарко. И подумал, что хочет домой.

Вопрос состоял в том, что теперь было его домом. Англия? Хогвартс? Приют? Его время? Некая линейность и предсказуемость событий?

В дверь постучали, и Том быстро поднялся, надевая широкую белую рубашку. Здесь многие люди, не только маги, ходили в национальной одежде, и мантии были не в ходу. Однако Том носил поверх белой льняной рубашки светлую серую мантию, специально желая оставаться для всех чужаком, а не сливаться с местными. Поначалу он пытался носить темную одежду, ему не нравились светлые тона, но в ней было совсем уж невыносимо душно.

— Войдите, — сказал он, когда его внешний вид позволил принимать посторонних в своей небольшой комнате на третьем этаже недорогой гостиницы магической деревни Сор.

— Завтрак, сэр, — в комнату заглянула Кала, молодая работница гостиницы.

— О, Кала, ты как всегда вовремя, — Том улыбнулся самой доброжелательной улыбкой, на которую был способен. — Скажи, как ты угадываешь время, когда я просыпаюсь?

Кала потупилась, будто он сказал что-то неправильное и смущающее. Возможно, так оно и было.

— Домовик, сэр. Оша мне говорит, — произнесла Кала так, будто в использовании домовика было что-то постыдное.

Кала прошла в комнату и поставила поднос с едой на стол. На ней было желтое грязное сари из дешевой ткани, и то ли вся ее одежда была одного цвета, то ли она почти два месяца ходила только в нем. Тем не менее, Том вполне мог сказать, что Кала была довольно милой. По-своему, конечно.

— Кала, скажи, ты училась в школе? — спросил Том, когда та уже собиралась уходить. — Сколько тебе лет?

Кала остановилась и замерла, но не спешила оборачиваться.

— Училась, сэр. Три класса. Я умею читать и писать. Мне шестнадцать.

— Я имею в виду, в школе магии.

— Мне не следует учиться магии в школе, сэр. Меня всему учили мать и сестра, — сказав это, Кала выбежала за дверь, чтобы избежать каких-либо других вопросов.

Было довольно необычно наблюдать за жизнью людей совершенно иной культуры. Наверняка, если бы Том был тем, кто прожил жизнь Волдеморта, он никогда бы и не прикоснулся к культуре, отличной от европейской. И теперь было странно осознавать, как он и другие живут с этим ощущением собственной нормальности, привыкая к обстановке вокруг, к людям и разговорам. И считают, что все, окружающее их — это и есть та самая норма. Так и должно быть, за небольшими исключениями, которые хотелось бы исправить. Но вот Том здесь, по совету Диркасса из Лютного и из-за неясных слухов, и наблюдает за совершенно иной нормальностью.

В которой Кала определенно не была грязнокровкой, но не получала никакого магического образования. Это казалось каким-то дичайшим преступлением, когда магического чистокровного ребенка целенаправленно не учили, сохраняя некую элитарность магии. Да, элитарность существовала и в Англии, многие семьи хранили некоторые знания и не делились ими с другими, не все книги можно было свободно найти в библиотеке или в продаже, и все же в Британии волшебнику гарантировался к этой магии доступ. Это было незыблемым правом всех, даже грязнокровок.

Но магов в Индии было гораздо больше, как и магглов, и у них сложилось совершенно иное общество. Где право рождения определяло судьбу человека больше, а ценность человеческой жизни была меньше.

Том неспешно подошел к окну и открыл ставни, впуская в свою комнату солнечный свет. Во дворе уже суетились люди, бегали дети, полная женщина громко кричала на своего непослушного ребенка. Некоторое время Том стоял у окна, рассматривая прохожих в этой магической деревне, где он остановился. Мимо пролетели дети на ковре-самолете, запрещенном в Англии, а за ними другие — видимо, играли в догонялки. Том отошел от окна и принялся завтракать.

Ему еще предстояло продумать, как получить записи Герпия Злостного от Паркинсонов. Конечно, он поручил это задание Поттеру, но рассчитывать на него не приходилось. Том не был идиотом и знал, как можно подстегнуть людей развиваться и ценить себя. О, в этом было его главное отличие от Дамблдора, наверняка даже когда он был Волдемортом в будущем, которое он сам у себя украл. Дамблдор сделал все, чтобы другие его ценили и восхищались им, Том же всегда умел создать значимость окружавших его людей. Это казалось важным и правильным. Это даже было неким забавным противоречием, потому что он искал славы и величия, искал знаний, которые мог бы использовать, чтобы стать сильнее, но хотел, чтобы это же делали и окружающие его люди. Судя по тому, что удалось узнать о прошедшей войне, что-то в этом его подходе могло и измениться, но могло быть и так, что газеты, будучи прессой противной стороны, выставили и Волдеморта, и его приспешников озлобленными кретинами.

У Поттера вряд ли получится выведать что-либо у Паркинсон, тем более она была лишь третьекурсницей. Скорее всего, на временное изъятие записей ей самой понадобилось бы разрешение от родителей, у которых возникнут вопросы. Однако он не мог не попросить Поттера об этом, даже не надеясь на успех. Порой было интересно изменять судьбы людей, их поступки, их жизни. Сейчас Поттер будет стараться найти общий язык с девочкой, которая его больше всего раздражала. Пожалуй, это было немного забавно.

Иногда Том жалел, что направился к Поттеру. Возможно, Волдеморт не просто так пытался его убить, для этого должны были быть причины. Самому Тому было сложно представить, зачем бы ему могло понадобиться убивать не только врагов, но и их ребенка. Однако продумывая альтернативные варианты, Том приходил к выводу, что таких вариантов у него было не много. Он даже не мог подойти к любому другому ребенку — те так же решали серьезные вопросы, особенно денежные, с родителями. Да, Том прекрасно знал цену этой свободы и самостоятельности — быть сиротой. Каким так же был и Поттер. И если был хоть малейший шанс, что Дамблдор пристально следит за судьбой мальчишки, то тот мог разбиться уже о написанное на карточке от шоколадной лягушки.

Если Том и понял что-то о жизни к своим неполным семнадцати годам, так это то, что времени в часах у всех одно и то же количество. И если человек занимает пост декана, учителя всех классов с первого по седьмой, а еще иногда дежурит по ночам — то времени на то, чтобы хоть немного следить за жизнью учеников факультета у него не будет. Дамблдор же сейчас сидел на нескольких очень важных стульях, так что вряд ли у него вообще было время, чтобы следить за одним конкретным сиротой. Кажется, старик так ничему и не научился, если поместил чужого ребенка на воспитание к ненавидящим магию магглам. Это грязнокровки часто бывают счастливыми, потому что «недостатки» прощают только своим любимым детям. Хотя, возможно, его поместил к магглам и не сам Дамблдор, может быть, судьбой ребенка занимались в прогнившем и промаггловском министерстве, и там посчитали лучшим вариантом отавить жить ребенка с маггловскими родственниками. Какая наивность!

По всему выходило, что у Тома и не было выбора, к кому обращаться, если он вообще хотел сохранить свою жизнь в телесном облике. Поттер был идеальной кандидатурой: такой же, как и он, сирота, на жизнь и быт которого плевать абсолютно всем волшебникам, несмотря на то, что Поттер, в отличие от него, числился героем этого мира. Это тоже было любопытным фактом. Том пытался расспросить людей в Лютном, откуда вообще известно, что Гарри Поттер выжил после смертельного проклятия, кто был свидетелем того, что Волдеморт применил именно Аваду, а не любое другое заклинание, но никто не знал ответ на этот вопрос. Хотя по имеющимся данным из газет выходило, что Волдеморт отправился к Поттерам, узнав тайну Фиделиуса от Сириуса Блэка, убил Поттеров, попытался убить малыша и потерпел неудачу. В газетах особо подчеркивалось, что тело и палочка Волдеморта не найдены, но есть все основания считать, что тот отправился в мир иной. Какие основания? Кто именно сообщил, что произошло в доме? Неужто применяли легилименцию на единственном выжившем человеке? Но и на нее нельзя было полагаться, Том сам был весьма хорошим легилиментом и прекрасно знал, как мозг достраивает недостающие события и в виде какой каши находятся мысли человека. Что они могли увидеть в голове годовалого ребенка, кроме неких эмоциональных впечатлений, от которых стало бы плохо даже опытному легилименту? Через сколько часов они смогли попасть в дом, находящийся под Фидулиусом? Открытие тайны никоим образом Фиделиус не рушит. Было очень много вопросов, на которые Том хотел бы найти ответы, но понимал, что его шансы близки к нулю.

Том отставил пустую чашку в сторону и направился к душевой, чтобы умыться. В его дешевом номере не было собственных удобств, приходилось делить душ и туалет с другими жильцами гостиницы на этаже. Но Том никогда не был любителем роскоши (правильнее было бы сказать, что быть таким любителем ему еще не представилось шанса), потому не желал тратить деньги лишь на то, чтобы его кровать была мягче, в комнате было прохладнее, а душ можно было принять, не встречаясь в коридоре с посторонними.

— То-о-ом! — окликнул его сосед по третьему этажу, занимавший комнату напротив.

— Масуд, — вежливо кивнул ему Том.

— Ты сегодня посещаешь первый урок Алуру? — Масуд бегло говорил по-английски, но иногда использовал слова в странном значении или порядке.

— Второй, я уже был у него на вводном уроке позавчера.

— Отлично от Англии?

— Пока рано говорить. Приезжай к нам, у нас есть хорошие учителя, — улыбнулся Том разговорчивому соседу.

— Ты будешь рекомендовать моему сыну учителя?

— О, если он приедет — непременно, — пообещал Том, прекрасно зная, что этого, скорее всего, не будет. А если Масуд надумает отправить своего сына в Англию, Тому точно некого рекомендовать.

Масуд еще некоторое время поспрашивал о впечатлениях Тома от урока, и они распрощались. Именно Масуд рассказал ему, желающему найти хоть какое-то обучение, пока нет возможности преподнести новорожденного василиска учителю Бхатту, о преимущественной системе образования магов в Индии. Волшебное население тут было существенно больше, чем в Британии, поэтому и школа была не одна. Тут имелась даже школа, построенная по образу европейских — с семилетним обучением, пансионатом и десятью месяцами учебы в году. Но самые распространенные школы были четырехлетними, после которых юный волшебник мог понять, в какой сфере магии он более талантлив, и продолжить учиться в школах определенных направлений, уже больше напоминающих мастерские. Популярным было и индивидуальное обучение, и некоторые учителя брали за свою работу поистине баснословные деньги. Другие же, как тот же Бхатту, и вовсе отказывались работать с кем-либо без рекомендаций от проверенных людей. Так что у Тома изначально было мало шансов, если бы не его парселтанг, считавшийся здесь почти легендой, высшим даром и благословением, в отличие от родных мест, где бытовало мнение, что это отличительная особенность темных магов.

Алуру был обычным недорогим учителем для выпускников, выбравших боевую магию в качестве своего направления. Такую подготовку обязательно нужно было пройти, чтобы поступить в местную полицию, немного отличающуюся по структуре от Аврората. Он брал всех подряд, кто мог заплатить нужную сумму и пройти некую тривиальную проверку навыков. Том ее прошел благополучно и записался на занятия. Он понимал, что мог бы вернуться в Британию, так как пока он не получит василиска, по-настоящему актуальных и ценных знаний ему не видать, но где бы он там продолжил свое обучение? В Индии он представился совершеннолетним магом, приехавшим изучать другую культуру, и почти все его воспринимали положительно, рассказывая о местных обычаях и магии. Он даже смог расслабиться, не боясь, что его кто-то узнает.

Вернувшись в комнату, Том взял со стула свою светлую мантию, набросил ее на плечи, и вышел, закрыв за собой дверь Коллопортусом на пароле. Паранойя заставляла его ставить пароль на парселтанге.

Спустившись в холл, Том поздоровался с Анандой, хозяйкой заведения, управлявшей гостиницей вместе с мужем, хотя казалось, что муж ее чаще греется на солнце во дворе, чем занят делами, и вышел на улицу в магическую деревню Сор, которая по размерам значительно превосходила Хогсмид.

Маленькая девочка налетела на Тома, посмотрела на него и принялась извиняться на своем языке, и Том, выучивший некоторые реплики, ответил ей на хинди. Она застенчиво улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ. К счастью, жара уже не была такой сильной, и занятия у Алуру проходили не под палящем солнцем, а под навесом. И все же Том не представлял, как можно жить здесь летом, если в начале ноября все еще было так солнечно и тепло, что, казалось, он существовал в режиме низкого расхода энергии.

— Добрый день, учитель, — поздоровался Том, как его учили.

— А, англичанин. Пунктуален, как у нас и говорят, — широко улыбнулся Алуру.

Он был немного ниже Тома и старше лет на тридцать. Точный возраст Том не мог определить, а спросить не представилось возможности. Кожа его была такой смуглой, что даже загоревший Том выглядел бледным в сравнении с ним.

— Готов немного потанцевать или даже побегать?

Том не был готов. У него никогда не было уроков реального мастерства боевой магии, в школе они проходили лишь защиту, где разучивали само применение заклинаний, а также у них был факультатив дуэльного искусства, на который Том, конечно же, записался не раздумывая. Но дуэль была соревнованием с правилами, искусством в полном смысле этого слова. Том полагал, что тех же авроров учат не этому, их учат именно драться. И он сам, скорее всего, в своем прошлом-будущем, овладел этим умением магической драки, учитывая деятельность Пожирателей. Но в данный момент Том мог вспоминать сколько угодно заклинаний, стараться бросать их быстрее, но Алуру умудрялся не то что ловко и быстро ставить щит, а вообще уворачиваться от них. И тот был далеко не лучшим мастером в Индии!

— Тебе нужно танцевать, Том! — сказал Алуру на их первом занятии. — Ты стоишь, изображая из себя мишень.

— Какой в этом смысл, если победит тот, кто сильнее магически? — спросил его Том. — Если я не успеваю выставить щит, значит, мне нужно поработать над скоростью моих заклинаний.

— Э нет, друг, — развел руками Алуру. — Если ты хотел получить подготовку к чемпионатам по дуэлям и сделать спортивную карьеру, то тебе нужно было искать мастера из дуэльных ассоциаций. Дуэль — сравнение магии, ее силы, скорости. А битва — это другое. Тут у тебя может быть лишь две цели — выжить или победить.

— Хорошие дуэлянты обычно сильны в магии, и это главное, — продолжал настаивать на своем Том.

— И какой толк от этой силы, если в реальной битве дуэлянт антиаппарационный барьер и вовсе забыл поставить? — Алуру над ним откровенно смеялся. — Заклинание имеет определенную скорость, отмена заклинания — тоже. Когда ты ставишь щит, ты теряешь время, которое мог бы использовать для нападения, если бы увернулся.

— Но и противник теряет это время, потому что его заклинание разбивается о щит, и ему нужно перестроиться на новое!

— Все не так, мой друг. Как только заклинание попадает в твой щит, оно развеивается, и у волшебника снова есть возможность колдовать новое, а если заклинание пролетает мимо цели, ему нужно его или прекратить, а для этого так же сделать мысленное усилие, или ждать, пока оно настигнет другой цели, например, стены позади противника. Но иногда щит выглядит действительно верным решением. Для пространственных, а не лучевых заклинаний с большим радиусом действия, у тебя не останется выбора. Я покажу!

И Алуру попросил Тома атаковать.

Вначале Том использовал заклинания первых курсов школы, и, пожалуй, Экспеллиармус. Не желая засветить свой реальный уровень знаний и не имея никакого представления об отношении в Индии к некоторым проклятиям. В целом, в Британии, по крайней мере, в его время, разрешено было все что угодно, кроме трех Непростительных, но Том знал, что законодательства стран могут различаться. Алуру использовал щит только дважды, все остальное время он лишь мастерски уклонялся с поразительной скоростью движений, но не атаковал в ответ. Он, казалось, рассчитывал траекторию летящего в него луча настолько молниеносно, что иногда будто специально оставался стоять там, где луч пролетал буквально в дюйме от него, желая продемонстрировать, как это должно работать. Со временем Том начал пытаться использовать более быстрые и разрушительные чары, за что получил лишь довольную улыбку Алуру. И в какой-то момент Алуру начал атаковать в ответ. Том ставил щит за щитом, успевая в промежутках насылать свои проклятия, которые, казалось, вообще были не проблемой для его нового учителя, но его хватило лишь на пять минут боя. В определенный момент он не успел снять свое летящее заклинание и поставить щит, чем и воспользовался Алуру, задев его плечо какой-то разновидностью жалящего проклятия.

— Как видишь, твой щит — это было ваше Протего? — тебе не помог, — самодовольно признал Алуру. — Но если бы ты постоянно перемещался, сдвигался, а не изображал из себя живую мишень, мы бы еще потанцевали минут десять.

В голосе Алуру сочилось самодовольство. Это злило Тома. Он не какой-то слабак! В возрасте самого Алуру он развязал войну и собрал последователей, его боялась половина страны!

Только вот Том не был в возрасте Алуру. Не собирал последователей и не считался самым опасным магом последних двух столетий в Британии. Он даже не был совершеннолетним по законам своей страны, о чем, конечно же, умолчал, заявив, что ему восемнадцать. Наверное, для восемнадцати лет и человека, имеющего хотя бы общее школьное европейское образование, он и в самом деле выглядел жалко, учитывая, что самая интересная программа начиналась после сдачи СОВ, когда маг уже сам выбирал предметы для дальнейшего углубленного изучения. И сейчас Алуру видел перед собой весьма посредственного волшебника.

В этот момент Том осознал парадоксальность своих знаний и умений. Он решился на создание крестража, убил своего отца, открыл Тайную комнату, изучал самые опасные виды магии, но был недоучкой, не способным справиться со средним магом, считавшимся весьма посредственным, а значит, и недорогим учителем.

— Сегодня танцевать будешь ты! — обрадовал его Алуру, и без предупреждения бросил в него парализующее проклятие, если судить по цвету луча. Алуру колдовал молча, как и все взрослые маги.

Том сразу же выставил щит.

— Э нет, мой друг, я заставлю тебя побегать сегодня! Убери палочку в карман, представь, что ты ее уже лишился, и теперь твоя цель не победить, а выжить. Даже в таком случае есть шанс. Убирай, и мы продолжим.

Том нехотя положил палочку в карман мантии, саму мантию снял с себя и бросил на каменную скамью, и его урок начался.

* * *

Прогуливаясь на закате по Сору, Том все еще думал, как бы он мог заполучить книгу из библиотеки Паркинсонов. Идей не было. Запугать их у него не выйдет, угрожать — это нужно знать, чем. Устроить провокацию? Да он даже не знал, кто они, чем занимаются и состав их семьи, чтобы предпринимать какие-либо действия. Блэки же, как вторые владельцы нужной книги, были и вовсе недоступны. Хотя…

Может, он смог бы как-то найти сбежавшего Сириуса Блэка? Пообещать ему возрождение Темного Лорда, даже дать некое задание. Только вопрос состоял в том, кого Блэк будет слушать? Если сказать ему о себе, как есть, человек из такой темной известной семьи сразу догадается о крестражах, а это было нежелательным. Даже сам Том не знал, удалось ли Волдеморту создать все семь, как он и планировал, и если да, то что это за предметы. Однозначно, вторым крестражем стало кольцо дядюшки Морфина, но остальные? Над этим предстояло подумать отдельно. Скорее всего, диадема Ровены, если Елена его не обманула насчет Албании. Этим же могло объясняться и нахождение там духа Волдеморта, если верить Хагриду. Но это лишь предположения. Возможно, Волдеморт не нашел там никакой диадемы, зато встретил интересных людей и узнал некоторую полезную магию, потому и выбрал это место в качестве временного убежища.

И все же, Паркинсоны… Нужно было поручить Поттеру не достать эту книгу, а разузнать все об их семье. Это задание было бы и проще для замкнутого подростка, и могло бы показать его значимость. Зачем вообще Тому эта значимость? Никак сила привычки. Он всегда так взаимодействовал с людьми на факультете, посчитав этот способ наиболее быстрым и правильным, чтобы завоевать доверие людей. Нужно ли было ему доверие Поттера? Том так и не мог сказать ничего определенного на этот счет. Он даже не смог прощупать почву о взглядах Поттера, его успехах и интересах, за исключением очевидного.

Очевидным было, что магглов Поттер не любил и явно не побежит целовать их в десны. Он любил читать и изучал многое из разных областей, как и сам Том в свое время, он так же, скорее всего, был никудышным бойцом (да, Тому нехотя пришлось признать это после тренировки, Волдеморт из него бы прямо сейчас точно не получился), даже хуже, потому что к третьему курсу Том уже имел некоторых друзей по факультету, и они устраивали дружеские поединки и обучали друг друга. Вернее, обучал Том, а взамен имел возможность попрактиковаться на людях в изученных новых проклятиях. Но о чем Поттер мечтал? Можно ли его было подкупить обещаниями славы, богатства и власти?

Парадоксальным было то, что на первый взгляд казалось, будто Поттер не получил ничего, принеся Тому непреложный обет. Ну, кроме жизни, потому что Том не был уверен, что не разозлился бы, если бы тот отказался и повел себя неадекватно, и у него хватило бы сдержанности применить Обливиэйт, а не Аваду. Это Тому нужны были деньги, Тому нужны были связи с миром в Британии, свой человек в Хогвартсе.

Но ведь это было ложью. Абсолютной ложью. Поттер получал от их странного и вынужденного — для обоих, Том тоже предпочёл бы не зависеть ни от кого — сотрудничества гораздо больше. Он имел шанс уничтожить своего врага и выжить как минимум. На человека, который способен противостоять Волдеморту, Поттер явно похож не был, а прятаться за уродливой мантией Дамблдора не всегда бы получилось. А зная Дамблдора — тот бы и не позволил. Вышвырнул бы, как щенка, не особо интересуясь жизнью. Он мог стать лучше, если бы пожелал. Том любил учить других людей, он даже подумывал стать после школы учителем защиты, как наименее скучного и наиболее практического предмета. Почему он в итоге не пошел по этому пути? Профессор Дэвис был уже весьма стар и ни раз упоминал, что хотел бы покинуть этот пост через несколько лет.

В конце концов, если Том будет направлять Поттера в его взаимоотношениях с окружающими, тот может стать весьма успешным на факультете. Когда его слово будет иметь значение среди ровесников, когда он сможет обучать других, так же манипулируя их способностями и чувством значимости, как делал Том. И такой человек, не считая его уже значительного имени единственного выжившего после смертельного проклятия представителя известной фамилии, имел бы достаточный вес в обществе, чтобы быть ценным союзником. Только нужно, чтобы Поттер знал, кому он обязан этим своим положением, и помнил, как первые два года в волшебном мире жевал сопли.

Да, Том ценил людей, как бы впоследствии ни обливали грязью Волдеморта, насильно заставившего присоединиться к его армии добропорядочных граждан. Какая ложь! Кто там был под Империо? Малфой? Да этот первым бы прибежал туда, где мог оказаться в центре внимания лишь за свое рождение Малфоем. И если Волдеморт спустя столько лет не стал идиотом, он бы умело разыграл эту карту. Судя по списку предполагаемых и действующих Пожирателей смерти — это были довольно ценные, значимые люди и сильные маги, которые, Том был уверен, стали таковыми во многом благодаря Волдеморту. Это Дамблдор любил собирать вокруг себя убогих кретинов и бесполезных грязнокровок, готовых целовать пол, по которому ходил великий светлый добродетель.

Том снова отвлекся, остановившись у моста и глядя на огненно-красный закат. Это все уже было, это его будущее, которое с ним никогда не случится. Ему нужны новые люди. Ему нужны новые планы. Ему нужна сила, и он готов «танцевать» на уроках Алуру до тех пор, пока не сможет его победить, и тогда он найдет другого учителя. А у Бхатту он узнает то, что наверняка знает Волдеморт, но чего не удалось узнать Тому к своим годам — все, что известно магам о душе. Но сначала Паркинсоны и эта проклятая книга о василисках.

После происшествия на Хэллоуин Снейп сообщил, что Гарри больше не может посещать Хогсмид из-за Блэка. Причем до праздника уже было первое посещение, и ничего необычного не случилось, а Блэк появился в школе спустя сутки. Гарри никак не мог связать свой выход за пределы школы с вторжением сбежавшего преступника в Гриффиндорскую башню. Это было настолько нелепо, а потому сильно разозлило его, что он позволил себе повысить голос на Снейпа, о чем сильно пожалел. Снейп по такому поводу сделал страшное — снял десять баллов со Слизерина и отправил Гарри к директору выяснять причины запрета, если ему это так нужно. Гарри уже почти смирился и хотел оставить все, как есть, пока Паркинсон не начала смеяться над «бедным мальчиком, которому любой взрослый может запретить что угодно, потому что у мальчика нет родителей».

— Я к директору, — заявил Гарри горгулье, но та никоим образом на это не отреагировала.

— И что я должен тебе сказать?

Гарри еще некоторое время постоял перед горгульей, посмотрел на нее.

— Ах да, я забыл, что Альбус Дамблдор очень важная персона и в его кабинет просто так не попасть любому ученику со своими глупыми вопросами. Не для того же пост директора создан, — Гарри очень надеялся, что эта каменная статуя запоминает речь, и это хотя бы передадут.

Именно в этот момент горгулья отъехала в сторону, чем еще больше разозлила Гарри. Сама система этого закрытого кабинета с паролем предполагала какую-то недоступность директора, его важность и невовлеченность в дела школьников. Кто вообще бывал в кабинете Дамблдора чаще, чем раз в пару лет? Гарри был уверен, что многие ученики так и оканчивали школу, ни разу не поговорив с директором о каких-либо школьных делах. Чем он вообще занят на посту главы школы? Закупками продуктов для обедов? Гарри постарался взять себя в руки и с нарочитым спокойствием вошел внутрь.

В круглом кабинете за полгода ничего не изменилось. Разве что феникс выглядел более крупным, чем раньше, а его красное оперение блестело ярче. Все позвякивающие и жужжащие приборы продолжали свое жестокое дело с целью действовать посетителям на нервы.

— Итак, Гарри, ты выглядишь недовольным, — сказал Дамблдор, появляясь из маленькой двери, ведущей куда-то еще из круглого кабинета. Вид у директора был уставший.

— И вы, полагаю, знаете причину, — Гарри, не дожидаясь разрешения, сел в кресло.

— Думаю, да, — директор прошел к своему столу. — Но ты должен понять мое беспокойство, Гарри. Сириус Блэк…

— Проник в школу. И проникнет еще раз, если будет необходимо, — Гарри сощурил глаза, глядя на Дамблдора, прежде чем вспомнил, как Риддл рассказывал ему о легилименции.

Директор пригладил бороду. Он выглядел так, будто нес на своих плечах всю тяжесть мироздания, а запрет на посещение Хогсмида конкретным студентом был лишь пушинкой, в сравнении с этой тяжестью. Неважной, незначительной. Ну, запретил и запретил. Гарри почудилось, будто на лице его даже мелькнуло некое удивление: как это кто-то решил помешать его уединению в решении несомненно важных вопросов, чтобы поговорить с ним о неважных. Возможно, Гарри так лишь казалось.

— Твоя жизнь, Гарри, очень ценна, чтобы рисковать.

— Чем же моя жизнь более ценна, чем жизнь любого другого студента? Это не всеобщий запрет, и вы абсолютно не вправе запрещать мне то, что позволили мои опекуны. У меня есть разрешение от Дурслей!

— Жизнь любого человека ценна, но не каждым заинтересуется сбежавший преступник. Твои шансы попасть в неприятности несколько выше. Я думаю, ты это можешь понять.

Гарри встал. Он не собирался исполнять дурацкие прихоти директора, на которые тот не имел никакого права.

— Я пойду в Хогсмид, директор. Через три недели, как и все. Потому что ваша компетенция и обязанности по обеспечению моей безопасности заканчиваются в тот день с моим официальным выходом за пределы территории замка и возобновляются в момент моего возвращения. Мой законный опекун, а именно моя родная тетя, подписала разрешение на этот выход. Вы можете злоупотребить своим положением, и тогда я все равно уйду, но не через главные ворота. И буду знать, что свои вопросы решать через административные структуры в этой школе совершенно бесполезно, — сказав это, Гарри развернулся к двери, намереваясь уйти.

— Мне жаль, — услышал он тихий голос, почти шепот.

— Что? — Гарри остановился, оглядываясь.

— Жаль, что ты не относишься серьезно к своей безопасности. И ты абсолютно прав, я с этим не могу ничего поделать. Я надеялся, что ты поймешь, — Дамблдор снял очки и потер переносицу, прежде чем водрузить их обратно.

— Так расскажите мне, директор. Чтобы что-то понять, нужно обладать информацией. Иначе вы надеялись не на мое понимание, а на мою веру.

— Что именно ты хочешь знать, Гарри?

— Все! Почему Т… Волдеморт пытался убить меня? Я единственный магический ребенок, пострадавший в войне, я читал об этом! — глаза Гарри блестели, он так давно хотел знать, почему все это произошло. — Почему Блэк будет охотиться за мной, какое ему дело? На свободе множество Пожирателей смерти, которым удалось избежать тюрьмы, и до этого момента никто из них не пытался мне навредить.

— Сириус Блэк и твой отец были друзьями. Ты знаешь, что такое Фиделиус? — спросил Дамблдор и продолжил после того, как Гарри покачал головой: — Это нечто среднее между комплексом чар и ритуалом, способное запечатать секрет. Обычно так скрывают дома в случае опасности, и только допущенные к тайне могут найти дом. Сириус Блэк был хранителем тайны нахождения дома в Годриковой впадине, где ты провел первый год своей жизни. И он выдал этот секрет Волдеморту.

— Но почему? Они поссорились с моим отцом? Или Блэку предложили за это что-то очень ценное? Почему вообще мой отец не стал хранителем? Это глупо — полагаться на кого-то.

— Ты так думаешь?

— Конечно, я бы сам стал хранителем этого секрета. Но я понял, что вы имеете в виду, директор. — Гарри задумался над возможным объяснением поступков Блэка. — Он захочет мне отомстить, потому что если ему пообещали что-то ценное, то он этого не получил из-за смерти Темного Лорда и, более того, оказался в Азкабане. И так как считается, что это я каким-то образом уничтожил самого ужасного темного волшебника Британии, что несомненно полная чушь, он может желать отомстить мне за свои нарушенные планы.

— Верно, Гарри. Надеюсь, ты понимаешь, что в данный момент находишься в большей опасности, чем другие ученики.

— Только он проник в башню Гриффиндора. Все знают, что я там не учусь, ему бы это сказал любой ученик любого факультета.

— Азкабан вряд ли способствует сохранению ясности ума, — Дамблдор говорил очень спокойно, как будто видел в своей жизни миллионы судеб, и его уже не трогали ни предательство Блэком родителей Гарри, ни охота сбежавшего преступника на тринадцатилетнего школьника, ни возможное сумасшествие Блэка. — Твои родители учились в Гриффиндоре, полагаю, он мог думать, что ты непременно там.

— Я понимаю, директор. И все же у меня есть причины, по которым я считаю ваш запрет на посещения Хогсмида недействительными, — уже более осторожно сказал Гарри, не желая раскрывать, что причины его банальны — поддержание хоть какого-то хрупкого имиджа на факультете, где спасибо, что не издеваются. А если он будет «любимчиком» директора — определенно станут.

— Это твое право, Гарри. Но я надеюсь, что ты будешь осторожен.

— Конечно, директор. Насколько они были близки, Блэк и мои родители?

— Очень. Сириус Блэк — твой крестный отец.

И только выйдя из кабинета директора, Гарри понял, что старик не ответил на его вопрос, касающийся попытки Волдеморта его убить, переведя разговор исключительно на Блэка.

* * *

Гарри знал, что он плохой слизеринец. Шляпа говорила, что видит в нем талант, неплохой ум и желание проявить себя, сам же он в себе не видел ничего из перечисленного. Он замечал, к чему приводят манипуляции старшекурсников Слизерина, когда в чем-то в итоге обвиняют хаффлпаффцев, знал, что в прошлом году несколько учеников младших классов получили полный доступ к Запретной секции, вычислив в Локхарте человека, который готов на все, если ему польстят. Гарри видел это все, он полагал, что это и было слизеринской хитростью, и он ею не обладал. Поэтому раздумывая над тем, как вынудить Парксинсон одолжить ему ту проклятую книгу, Гарри мог рассчитывать только на что-то довольно прямолинейное. Именно поэтому, убедившись, что в коридоре никого нет, зашел в женский туалет, потому что только здесь она могла быть без Малфоя, Дэвис и кого-либо еще, с которыми вечно таскалась повсюду.

И тут же столкнулся с Паркинсон, собиравшейся выходить. Он бросил несколько заклинаний на дверь, чтобы она не могла сразу же уйти.

— Поттер? Что ты делаешь? — дерзко спросила Паркинсон, вскинув голову, но Гарри показалось, что ей все же стало немного страшно. Это придало уверенности.

— Нужно поговорить, — сказал он, прислонившись к двери.

— Мне не о чем с тобой разговаривать, Поттер. Проваливай.

— Я не буду тебе угрожать, Паркинсон… — начал Гарри.

— Еще бы ты мне угрожал!

— Хочу предупредить. Если ты меня не выслушаешь, плохие вещи могут произойти с тобой или твоей семьей. И я к этому не буду иметь никакого отношения.

— Ты несешь какую-то чушь. Отвали, Поттер, ты безобидный идиот. Угрозы от тебя не несут никакого смысла, — Паркинсон ухмыльнулась. Ее карие глаза блестели, но все же в них можно было прочесть легкое беспокойство.

— Одному человеку нужна от вас книга с записями Герпия Злостного, и, поверь, зная этого человека, я могу сказать, что он пойдет на все, чтобы ее получить, — прямо сказал Гарри. Шантаж точно не был его сильной стороной.

— Откуда…

— Он сказал попросить ее у тебя для него, но я не думаю, что он рассчитывает, что у меня хоть что-нибудь получится, — так же честно сказал Гарри, чувствуя себя каким-то гребанным хаффлпаффцем.

— Знаешь, Поттер, я не могу представить, чтобы у тебя могли появиться опасные друзья, — глаза Паркинсон сощурились. — С учетом того, что у тебя вообще нет друзей.

— Верно. Но откуда, по-твоему, я знаю, что в Британии есть два экземпляра этой книги: один у Паркинсонов, а второй у Блэков? Может быть, ты и права, я не умею заводить друзей, мне не место в Слизерине, и что ты там еще обо мне можешь думать. Ты можешь даже предположить, что я из чувства благородства предупреждаю тебя, но если это так… Допустим, я и правда такой. Тогда я искренен в своих благородных намерениях, не находишь здесь некоего противоречия?

— Может быть, ты хочешь книгу для себя и все это выдумал! — закричала Паркинсон, пытаясь его оттолкнуть, чтобы пройти к двери.

— И зачем бы она мне понадобилась! — так же повысил голос Гарри, удерживая свою самую ненавистную однокурсницу, чтобы она не убежала. — В этой книге говорится, как вырастить василиска, на кой бы хрен он мне сдался!

— Ты бы и не смог, — уже более спокойно добавила Паркинсон. — По легенде только змееусты могут получить василиска.

— Именно! — тут же ответил Поттер, абсолютно не желая размышлять над тем, мог бы он получить свою огромную змею или нет. И, недолго подумав, решил добавить: — Кстати, знаешь, чудовище в Тайной комнате — это василиск.

— Что? — на детском лице Парксион, которое иногда казалось даже милым, проступил шок. — Что ты знаешь о Тайной комнате?

— Я знаю, кто ее открыл, если тебе интересно. И нет, я не могу тебе сказать, — Гарри поднял руку, открывая запястье, где по его желанию появлялась тонкая синяя светящаяся нить непреложного обета. Ее можно было скрыть и сделать невидимой, но она всегда была, напоминая ему о цене, которую он заплатил, чтобы героически не сдохнуть на детской общественной площадке Литтл Уингинга.

— Ему нужны эти записи, да?

— Да. И это не студент Хогвартса, можешь не вычислять среди старшекурсников. Поэтому я и говорю, что у твоей семьи могут возникнуть проблемы. Поверь, он сделает все, чтобы заполучить эти записи.

Паркинсон отступила и прислонилась к стене. На лице ее появилось задумчивое выражение, как будто она вычисляла, чем именно можно угрожать ее семье и как безопаснее всего поступить. Гарри знал, что у нее есть младший брат, который еще не поступил в Хогвартс. Возможно, их семью можно было достать через ребенка.

— Знаешь, Поттер, я презираю тебя всей душой. Нет, правда, — очень спокойно и очень тихо сказала Паркинсон, глядя в сторону грязного окна. — Ты, возможно, был бы гораздо лучшим гриффиндорцем, и тогда это было бы правильно. Герой, сын своих героических родителей. Но нет, Поттер, ты не герой. И это не проблема, на самом деле. Мы, слизеринцы, могли бы даже радоваться, что Мальчик-Который-Выжил не оказался героем, готовым защищать сирых и убогих грязнокровок и предателей крови. Проблема в том, что ты вообще… ничего из себя не представляешь. И это противно. Тебе так много дано по факту поступка, который ты даже не помнишь. За тобой могли бы идти люди, ты мог бы иметь влияние, причем не только среди сверстников, тебе лишь надо было разыграть свою карту. Но ты не сделал ничего. Просто плывешь по течению и общаешься с неудачницей Булстроуд. Вы два аутсайдера, и это мерзко.

— У меня есть свои причины быть тем, кем я являюсь, Паркинсон. Ты думаешь, что перед человеком всегда стоит выбор, но это не так. Например, мнение Малфоя о чистоте крови и грязнокровках — это мнение его отца, его так воспитали. Поместили бы его с рождения в дом Уизли — не было бы твоего любимого Малфоя. Меня тоже кто-то и как-то воспитывал, и единственное, что это воспитание могло дать — это умение выживать, молчать, когда хочется сказать, и тихо, но бессильно ненавидеть. История про героя — это вообще не ко мне, Паркинсон.

— Не то чтобы я хотела услышать твои откровения, — тут же противно улыбнулась Паркинсон, обнажая слегка крупноватые зубы. — Но это было любопытно. Как ты относишься к магглам, Поттер?

— Я не хочу иметь с ними ничего общего, — сказал Гарри, не раздумывая.

В голове тут же возник образ дяди Вернона с красным от злости лицом, кричащего на него за разбитую кружку, которую Гарри разбил даже не магией — всего лишь неаккуратно поставил на стол. В тот день дядя схватил его за ухо и потащил в чулан под радостный смех Дадли, который потом приходил к чулану и разговаривал с ним через дверь, заявляя, что он рожден быть неудачником, которого никто не любит. Он вспомнил именно этот момент, потому что Дадли был прав — его никто и никогда не любил, и это вряд ли изменится.

— Я дам тебе записи Герпия Злостного после каникул при одном маленьком условии.

— Каком?

— Ты назовешь какого-нибудь грязнокровку грязнокровкой публично, в присутствии кого-нибудь из Гриффиндора или Хаффлпаффа, а еще лучше профессора! И никогда никому не скажешь, что сделал это по моей просьбе, не возьмешь свои слова обратно и не будешь, заикаясь как первокурсник Хаффлпаффа, говорить, что тебя заставили. Ты сделаешь это так, будто это был искренний порыв.

— Что за дурацкое условие, Паркинсон? Хочешь, чтобы меня возненавидела половина школы?

— О, отвали, Поттер. Как будто мне есть дело, что тебя за это кто-то возненавидит.

— Ты и так дашь эти записи. Не мне, так тому, кому они нужны. Зачем тебе это условие?

— Именно, Поттер. Мне не нужен бесполезный посредник в твоем лице, так что сам решай.

* * *

Гарри не знал, следует ли ему сообщать Риддлу, что он договорился о книге с Паркинсон. Он все еще считал ее условие очень детским и глупым, однако он так же понимал, что она права. В том, что посредник из него никудышный и он бесполезен. Можно сказать, что это был его шанс показаться чуть менее бесполезным, только и всего. Когда Гарри вечером в спальне, пока все были в общей гостиной, библиотеке или еще где-либо, рассказал Риддлу про его разговор с Парксинсон, тот рассмеялся.

— Ну разве она не забавная, — сообщил он, улыбаясь особенно белозубой улыбкой на фоне индийского загара.

— Она сука, — честно сказал Гарри. — Не дай Мерлин меня вызовет к себе Дамблдор, начнет говорить про мою мать, которая тоже была магглорожденной, а я даже не смогу сказать, что это было на спор или что-то в этом роде, потому что отсутствие оправданий входит в ее условие.

— Я и говорю, твоя Парксион — прелестное дитя. И ты даже не понимаешь, какой подарок она тебе делает.

— О да, это именно тот подарок, о котором можно мечтать, когда меня возненавидит вся школа, в том числе учителя, с меня снимут баллы, и поэтому даже Слизерин будет настроен неодобрительно.

— Вряд ли, за оскорбления никогда не снимали много баллов в мое время, зато отсутствие оправданий даст им почву для размышлений.

— О том, что я такой же фанатик чистоты крови, как ты и твои дружки-Пожиратели, — выпалил Гарри, не подумав.

— Не позволяй себе в следующий раз так со мной разговаривать, — сухо ответил Риддл.

— Ладно, извини, — ответил Гарри, не чувствуя никакой вины.

Иногда он забывал, кем должен был стать Риддл. Хотя Гарри понял по некоторым оговоркам, что тот окончил только пять курсов и сдал СОВ, но уже неплохо владел невербальными заклинаниями, которые начинали изучать на шестом курсе, а многим они так и не давались на протяжении жизни. И сделал что-то такое, чтобы он мог каким-то образом стать бессмертным. Гарри даже боялся подумать, какая магия для этого могла бы понадобиться, и в голове возникали образы средневековых страшилок о злых колдунах, принесших в жертву тысячу девственниц. Но глядя на загорелое и порой даже какое-то беззаботное лицо Риддла, таких ассоциаций не было. Как будто в голове возникала пропасть между его образом и его возможными или совершенными действиями. В конце концов, девочку Джинни он точно убил!

— Я буду в Британии к Рождеству и вернусь в Индию, когда получу записи Герпия Злостного.

— Э-э-э, хорошо. Но я смогу забрать их только после каникул, мне придется отправлять тебе их почтой.

— Это не годится, сов могут перехватывать. Тебе нужно встретиться с Паркинсон на каникулах. Увидимся.

— Я не планировал уезжать на каникулы из Хогвартса, — тут же отозвался Гарри, не желая проводить лишние три недели с родственниками. — Ненавижу Дурслей!

— Оставь их. Мне казалось, что им плевать на тебя.

— Боюсь, мне устроят сопровождение с аврорами до их дома, если я поеду к ним на каникулы, и я не смогу выбраться в какое-либо другое место.

— Приедешь к ним и сразу уедешь, или будешь приходить только ночевать, — как о чем-то совсем простом и не требующим переживаний сказал Риддл. — Они безмозглые магглы, тебе должно быть абсолютно плевать на них.

Гарри это казалось странным. При всем ужасном отношении к нему в течение его детства, у него никогда не было мысли сбежать. И только сейчас он вдруг подумал: почему? Почему он ни разу после того, как его запирали в чулане, не попытался уехать в Лондон на поезде и затеряться среди улиц. Или даже «найтись» сотрудниками полиции и притвориться, что ничего не помнит.

Как будто в голове засела абсурдная мысль, что Дурсли действительно были правы, относясь к нему так, как относились. Он не думал, что могло быть иначе. Они внушали ему, что он должен быть благодарен за еду и за то, что не спит на лавке, но было ли это на самом деле лучше, чем воровать еду и спать на лавке? Гарри помнил свои мысли в семь лет, он тогда на самом деле хотел быть таким, как Дадли. Он полагал, что тот в самом деле хороший ребенок, каким он и должен быть, а Гарри — неправильный, грязный, сын алкоголиков, разбившихся в ДТП по пьяни.

И несмотря на то, что обстоятельства его жизни изменились, он как будто продолжал жить с этой мыслью. Он недостоин всего, что у него есть. Ни этого дурацкого прозвища «Мальчика-который-выжил», ни места в школе чародейства и волшебства Хогвартс, ни места в Слизерине, ни настоящих друзей, ни денег, которые ему оставили родители, ни более дорогих вещей. Он боялся, что мир его не примет и в итоге не делал вообще ничего, чтобы быть принятым. Из-за бездействия мир его и не принимал, как верно заметила Паркинсон, он был пустым местом.

— Хорошо, я так и сделаю, — решил Гарри, чувствуя, будто он впервые организовал в своей душе маленький бунт против правил.

Гарри практически никогда не бывал среди учеников других факультетов, поэтому он уже начинал отчаиваться и полагал, что не выполнит условие Паркинсон. Та ходила с таким видом, будто у них и не было никакого разговора. Наверное, это и не имело значения, Паркинсон или ее семья и так отдадут эти записи Риддлу, но было что-то неправильное в том, чтобы даже не попытаться выполнить такое пустяковое условие. Справиться самому, получить записи в свои руки, а не сводить Паркинсон с Риддлом. Гарри полагал, что просто подойти к толпе хаффлпаффовцев, с которыми он никогда не общался, и назвать какого-нибудь Финч-Флетчли грязнокровкой, после чего развернуться и уйти, будет выглядеть максимально глупо и отчаянно с его стороны. Но удобный случай все не представлялся до конца ноября.

Тогда по никому не известной причине их занятие защиты от темных искусств совместили с гриффиндорцами, у которых оно должно было состояться только через два дня. До этого они делили лишь класс зелий, защита же была реже, и, по-видимому считалась опаснее, из-за чего преподаватель должен был внимательнее следить за швыряющимися заклинаниями студентами, поэтому она всегда проходила у каждого факультета отдельно. Это был первый случай за все время, который объяснили тем, что профессору срочно понадобилось присутствие вне школы, из-за чего урок у Гриффиндора мог бы пропасть. Гарри не любил совместные занятия с Гриффиндором — это всегда грозило перейти в какой-то балаган.

— Зачем нам вообще понадобилось учить каппу, ведь они обитают только в Японии! — шепотом возмутился Уизли лишней нагрузке, разговаривая с Финниганом.

— Ты можешь вообще ничего не учить, так и закончив свою жизнь никчемным магом, как все в твоей семье, — тут же отреагировал Малфой.

— Заткнись, Малфой!

— Итак, кто скажет мне, как можно противостоять каппе? — спросил профессор Люпин, Грейнджер подняла руку и сразу начала отвечать, как только Люпин посмотрел в ее сторону, не дожидаясь разрешения говорить.

— Каппе можно противостоять двумя способами, профессор. Можно вежливо ей поклониться, и тогда она может поклониться в ответ, а если это не сработало и каппа агрессивна, можно наколдовать огурец, на котором вырезано ваше имя.

Гарри не смог сдержать смех. Это было настолько нелепо, что казалось совсем несерьезным. Гарри видел, что Тео тоже прыснул в кулак, а Миллисент едва сдерживает улыбку, считая неподобающим смеяться на уроке.

— Мистер Поттер, — обратился к нему Люпин. — Что же вас так развеселило в ответе мисс Грейнджер. Кстати, абсолютно правильном ответе, пять баллов Гриффиндору.

Только Люпин мог дать баллы за ответ, сказанный без разрешения. Снейп за такое баллы обычно снимал, а другие учителя делали замечания.

— Это нелепо, — выразил он свое мнение, сквозь проступающие от смеха слезы.

— Что именно, по-вашему, нелепо?

— Огурец с моим именем? Серьезно? Мы сейчас в самом деле будем проходить некое заклинание вызова огурца с гравировкой?

— Это используют, только если каппа агрессивна! — ощетинилась Грейнджер. — Способ был испробован самим Ньютом Скамандером, а до него его признали эффективным в Японии, где каппы могут представлять опасность.

— А что, на каппу перестали действовать какие-то более универсальные чары? Редукто там, я не знаю… — лениво заметил Гарри, невольно подражая манере Малфоя растягивать слова. — Иногда мне кажется, что этот предмет похож на какой-то цирк, в самом деле. Заклинание с огурцом могло бы быть актуально для ухода за магическими существами, если капп где-то разводят и они не представляют опасности как таковой, и это не защита от них, а усмирение. Если же, встретив какое-либо существо, нужно каждый раз вспоминать, кто это и какой огурец для него вызвать, то каппа скорее успеет сожрать волшебника, чем он сопоставит в голове, что это именно каппа, и вспомнит, как на третьем курсе школы его учили призывать именные огурцы. Защита должна быть более… многофункциональной.

— Это заклинание придумали специально, чтобы не навредить каппе! — настаивала на своем Грейнджер. — Зачем тебе убивать животное, которое агрессивно лишь из-за своих инстинктов?

— Ой, заткнись… грязнокровка! — выпалил Гарри, стараясь сделать свой ненастоящий порыв более искренним, хотя он был до жути неуместным. — Если бы даже твои тупые магглы видели, какой настоящей магии ты здесь учишься, вызывая огурцы, они бы лопнули от смеха. Великая волшебница Грейнджер, повелительница огурцов! Вспомни сама, что ты могла представить о магии, когда не знала о ней, и…

— Достаточно, Поттер! — резко прервал его Люпин. — Минус десять баллов со Слизерина за оскорбление однокурсницы. И я требую, чтобы вы взяли свои грубые слова обратно и извинились.

— Не стану, — сказал Гарри, скрестив руки на груди. — Я сказал именно то, что думаю обо всем этом… и ваших огурцах.

— Еще минус десять баллов со Слизерина, Поттер, — Люпин, казалось, был в бешенстве, потому что произнес это сквозь зубы. — И я требую, чтобы вы остались после урока.

Гарри пожал плечами, откинулся на спинку стула, довольный собой, и мельком взглянул на ухмыляющуюся Паркинсон, которая сидела с Малфоем. Выражение лица Малфоя, пожалуй, помимо получения записей о василисках, действительно стоило этой всей идиотской затеи. Его вид был настолько офигевшим, что казалось, не хватало только открытого рта для полноты картины.

До конца урока Поттер так и не приступил к выполнению задания по касту именных огурцов. Он не думал, что вообще имеет возможность встретить каппу в своей жизни и, не считая оскорбления Грейнджер, сказал именно то, что думал об этом уроке. В его понимании, защита должны была быть в самом деле чем-то другим. Универсальным и скоростным, как взрывные заклинания, одно из которых он и привел в пример. И не будет иметь значения, каппа перед тобой, красный колпак или человек с палочкой в руках. Нужно обучаться скорости и наиболее правильному вызову именно универсальных проклятий или щитов, которые действительно могут спасти жизнь.

После урока Гарри сложил все свои вещи в сумку, но остался. Он видел, как все его однокурсники покидают класс, оглядываясь на него, и это показалось забавным. Скажи что-то подобное Малфой, всем было бы плевать, в прошлом году он уже обзывал Грейнджер грязнокровкой, и не единожды. Почему-то одно и то же поведение воспринималось окружающими по-разному, словно общество наложило свои представления о должном поведении на него и Малфоя, и они существенно различались. Прямо как было у Дурслей в отношении него и Дадли. Только почему всегда именно к Гарри предъявляют какие-то высокие требования? Он не стал подходить к профессору и остался стоять у своего стола, потому что не любил находиться близко к малознакомым людям.

— Вы знаете, кем была ваша мать, мистер Поттер, — Люпин не спрашивал, он утверждал.

— Разумеется знаю, — Гарри хотел ответить, что да, она была грязнокровкой, просто чтобы разозлить Люпина, но решил, что он выполнил свою часть уговора с Паркинсон, и больше в этом нет смысла.

— Тогда почему же вы позволяете себе оскорблять вашу однокурсницу таким словом?

— А почему бы мне не позволять себе этого? Моя родословная не накладывает на меня никаких ограничений на этот счет, более того, я полагаю, даже магглорожденный вполне имеет возможность назвать кого-то грязнокровкой, если ему так этого хочется.

— Но это было бы глупо, — как-то растерянно произнес Люпин, не оценив логику Гарри по достоинству.

— Я же говорю про возможность, а не про рациональность, профессор, — снисходительно пояснил Гарри.

— Но это оскорбление может относиться и к вашей матери, мистер Поттер. Разве вас это не задевает?

— Наверное, оно задело бы мою мать, но ей, полагаю, уже безразлично, — Гарри улыбнулся, прежде чем вставить шпильку. — Возможно, если бы она не изучала дурацкие заклинания именных огурцов в школе, а лучше подготовилась ко встрече с реальной опасностью, у нее было бы больше шансов выжить и высказать свое мнение на этот счет.

— И что же, по-вашему, дало бы ей больше шансов выжить?

— Хм. Недоверие к окружающим? Вы же знаете, что Сириус Блэк был хранителем Фиделиуса, профессор? Почему не она сама? Почему не мой отец? Может быть, даже с их гриффиндорской верой в друзей, когда на кону стоит не только их жизнь, они могли бы спастись, но в самом деле потратили годы жизни на идиотские заклинания, вместо практики чего-то действительно стоящего. Я не знаю, могу лишь догадываться.

— Заклинание Фиделиус — это светлая магия, которая работает на доверии, — Люпин внезапно снова вошел в роль профессора, объясняющего ученику суть интересующей его магии. — Фиделиус также рассчитан на положительные эмоции доверия к человеку, как темная магия опирается на отрицательные эмоции. Он не сработает, если человек сам попытается стать хранителем тайны, потому что себе доверяют, по крайней мере, почти все и всегда. И так как это частично ритуал, для его замыкания обязателен тот, кому ты доверяешь свой дом и свою жизнь. И что же, по-вашему, является действительно стоящим изучения в этом классе? Помимо Редукто, которое вы назвали.

— О, полагаю, есть множество заклинаний, которые будут полезны. Предмет называется защита от темных искусств, а не от темных тварей, встретить которые вы имеете шанс один к десяти тысячам. К искусствам так же относятся и ритуалы, раз уж вы упомянули об этом, большинство из них, кстати, темные, если мне не изменяет память. И все они замкнуты, но я узнавал, их размыкание проходят лишь на седьмом курсе, и то мельком. Вот это, на мой взгляд, было бы защитой от темных искусств, профессор. В каппе же есть только темное и, по легендам, демоническое происхождение, искусства в этом, увы, нет.

— Попасть в замкнутый ритуал не так просто, — заметил Люпин.

— Не сложнее, чем встретить каппу в Британии, — парировал Гарри.

— И все же я хотел, чтобы вы подумали о своих словах, представили, что сказала бы ваша мать, узнай она, каким именно словом вы оскорбили свою однокурсницу.

— Профессор, обычно все, что я делаю, имеет какой-то смысл. Мои извинения перед Грейнджер его иметь не будут в любом случае.

— То есть вы хотите сказать, что ваше оскорбление имело смысл? — удивился Люпин.

— Конечно, — просто согласился Гарри. — Вам следовало смотреть в сторону Малфоя, его рожа в этот момент уже стоила этого.

— То есть это было попыткой поднять свой авторитет среди однокурсников?

— Нет, профессор, выходит, это имело несколько больше смыслов, чем один. Рожа Малфоя — приятный бонус.

Гарри посчитал, что разговор можно считать оконченным, поэтому уже собирался уйти, как вдруг вспомнил слова Забини, сказанные в начале года.

— Вы учились на одном курсе с моим отцом и Сириусом Блэком, — Гарри не спрашивал, а утверждал. Хоть и не был уверен, что Забини мог это знать наверняка.

— Да, мы дружили, — ответил Люпин, и его осунувшееся лицо стало совсем тусклым.

— Скажите, почему Блэк мог предать отца?

— Я… Я не знаю, Гарри, — Люпин впервые назвал его по имени.

— То есть они не ссорились, это не было местью, ревностью или чем-то таким?

— Мы не много общались в последний год, поэтому я могу не знать того, что между ними произошло в это время.

— А почему вы плохо общались в последний год?

Люпин не спешил отвечать. Он оценивающе посмотрел, и в этом взгляде, как показалось, промелькнуло разочарование. Гарри горько усмехнулся. Презрение, разочарование, что еще к нему могут испытывать окружающие за то, что он не оправдал их ожиданий, которые даже никогда не были озвучены?

— Признаю, это не мое дело, — сказал Гарри, подняв руки, прежде чем развернуться и уйти.

Он был уже не в том беззащитном возрасте, чтобы бессознательно пытаться оправдать ожидания всех окружающих взрослых в надежде на принятие и одобрение. Тем более, сколько бы он ни пытался сделать это в детстве, ни одна попытка не была успешной. Теперь ему, напротив, хотелось сразу же сделать все назло, чтобы разочаровать человека еще больше.

* * *

Гарри почувствовал какую-то странную причастность к происходящему, впервые не записав свое имя в список остающихся на каникулы. Конечно, все ехали домой, они там увидят своих родных и обменяются с ними подарками, будут наслаждаться временем, проведенным вдали от школьных уроков в приятной компании. Вероятно, ничего из этого не ждало Гарри, но он мог сделать вид, что он такой же, как и другие, и тоже собирается куда-то, где отметит Рождество. Как будто можно было сделать вид, что у него есть семья и друзья, выдумать свою жизнь.

Почти это объяснение он дал Дамблдору, которого встретил в коридоре второго этажа, когда направлялся с Миллисент в библиотеку, чтобы заранее написать домашнюю работу и не везти с собой все учебники. Миллисент, извинившись, поспешила уйти, а Гарри подошел к окну, за которым виднелось поле для квиддича, где сейчас шла тренировка команды Равенкло. Гарри очень любил летать. Понравилось бы ему играть в квиддич? Он не представлял, как мог бы работать в команде с такими людьми, как Малфой и Блэтчли.

Директор сообщил, что из-за ситуации с Блэком его так же будут сопровождать авроры. Это выглядело такой бессмысленной глупостью, с учетом того, что ему снова никто не запрещал покидать дом Друслей, что в душе у Гарри продолжало гореть то самое чувство маленького бунта.

— Ты всегда оставался в замке на рождественские каникулы раньше, — заметил Дамблдор как бы невзначай.

— Да. В этот раз я не хочу этого делать, — ответил Гарри, не вдаваясь в подробности.

— Тогда могу я поинтересоваться, почему ранее ты предпочитал проводить Рождество в Хогвартсе, а теперь передумал?

— О, если вы желаете, — Гарри улыбнулся, не глядя на директора. Он предпочел продолжить наблюдение за тренировкой. — Как и для многих магглорожденных Хогвартс мог стать для меня домом, но, увы, я не могу о нем этого сказать. Оставаясь тут, я чувствовал еще большую отчужденность от окружающих меня людей.

— Почему ты чувствовал отчужденность?

— Наверное, потому, что я всегда понимал: все уехали к своим родным и близким, а я остался не из-за любви к магии или замку. Просто Дурсли явно не будут мне рады, как и я им. Знаете, директор, довольно сложно быть чужим как в маггловском, так и в магическом мире, — осторожно сказал Гарри то, что казалось ему правдой. Незачем придумывать неактуальную ложь, чтобы потом самому в ней запутаться.

— Мне жаль, что ты чувствуешь себя чужим и не смог найти в Хогвартсе близких людей. И так же жаль, что твои родственники не смогли заменить тебе родителей.

— Директор, вы уже говорили ранее, что вам жаль, когда речь шла о посещении Хогсмида. Я не нуждаюсь в вашей жалости. — резче, чем планировал, ответил Гарри, после чего добавил уже тихо, вспомнив слова Паркинсон: — Пожалуй, она даже хуже, чем презрение.

— Я отдал тебя Дурслям, и, какими бы ни были плохими твои родственники, это сохранило тебе жизнь. Буду честен перед тобой, Фрэнк и Алиса Лонгботтом уговаривали меня отдать тебя им после ареста Сириуса Блэка, но это был слишком очевидный вариант, и в итоге на них совершили нападение. Боюсь, если бы ты был там, то не пережил бы встречу с Пожирателями. На доме твоих родственников действует кровная защита твоей матери, и люди, желающие тебе смерти, не смогут ни проникнуть в дом, ни даже близко подойти к нему.

— Кровная защита? Насколько я знаю, вся магия, связанная с кровью, относится к темной.

Гарри поборол в себе желание оглянуться и посмотреть на выражение лица директора в этот момент, хотя ему очень хотелось. Он помнил предупреждение Риддла о легилименции, которую мог применять директор. Поэтому он продолжал смотреть в окно, любуясь заснеженным школьным двором и наблюдая за фигурой Чо Чанг, ловца команды Равенкло, которая, казалось, заметила снитч.

— Технически, как и любая магия, где есть жертва, даже если жертва добровольная. Но именно благодаря жертве Лили ты выжил.

— Да, он хотел пощадить ее, я помню. Он сказал ей отойти, но она не послушала его. Странно, что жертва сработала. Почему ритуал замкнулся?

— Ты читал о ритуалах? — Гарри казалось, что это было произнесено с улыбкой, но он так же продолжал смотреть в окно и не мог сказать наверняка о выражении лица Дамблдора.

— Я вообще много читаю, директор. Знание о мире может заменить многое недостающее в самом мире.

Мимо них прошли девочки с младших курсов, замолчавшие при виде директора и вежливо поздоровавшиеся с ним. Они тут же продолжили хихикать, отойдя буквально на несколько шагов. Гарри попытался вспомнить, когда он испытывал удовольствие от чего-то, чтобы вот так беззаботно хихикать, разделяя радость с друзьями. Кажется, такого опыта еще не было в его жизни.

— Что, по-твоему, могло завершить ритуал?

Гарри задумался. Родители нередко погибали за своих детей, мужья за жен, многие люди хотели бы стать добровольной жертвой в технически, как заметил Дамблдор, темном ритуале такого рода ради спасения близких. Но это бы не сработало, и до сих пор он был единственным за всю историю человеком, пережившим смертельное проклятие. Должно было быть что-то, ставшее условием замыкания ритуала.

— Это будет безумное предположение, но мог ли… Волдеморт пообещать не убивать мою мать и не выполнить это условие?

— Полагаю, он так и сделал. Ты очень умный молодой человек, Гарри, и мне в самом деле странно видеть, что ты был распределен не в Равенкло. Лили говорила, что Шляпа предлагала ей выбрать между Равенкло и Гриффиндором.

— Мне тоже странно это видеть, директор, — Гарри все же обернулся и посмотрел куда-то на переносицу Дамблдора, вежливо улыбаясь.

Ему казалось, что теперь он знал, почему его распределили не в Равенкло. Вороны хотят знаний, для них знания — это цель, истинный смысл их существования, желание прикоснуться к тайне и понять, как работает этот мир. Гарри тоже бы хотел понять, но у него не было глобальной возможности это сделать. Он не был тем, кто интересовался природой и происхождением вербальных форм заклинаний, их созданием, причинно-следственными связями, кроющимися между произнесением определенных слов и эффектом, который они давали. Он бы хотел понять мир на более глубоком, глобальном уровне. Что есть душа? Что ждет человека после смерти? Как и зачем был создан этот мир? Понять, чтобы использовать эти знания. Ни одна книга не могла дать ответ на эти вопросы, и он это знал с самого начала, всегда знал, вернее, чувствовал, потому что незнание фундаментальных ответов, казалось, было основой самого существования мира. А потому его поверхностное получение знаний было лишь способом побега от реальности, которая чаще всего его не удовлетворяла.

Разговор с директором был странным, как и сам директор. Его не любили почти все слизеринцы, потому что он возглавлял сопротивление Темному Лорду, его обожали все гриффиндорцы — по той же самой причине. Но за что на самом деле он боролся?

* * *

— Что, Поттер, наконец-то твои родственники согласились терпеть тебя в рождественские каникулы? — спросил ухмыляющийся Уизли.

Было странно видеть, что рыжий олух как-то особенно взъелся на Гарри после инцидента на уроке защиты. Обычно Уизли всегда игнорировал его, как и большинство студентов, но теперь Гарри, видимо, попал в тот же мысленный список людей, где до этого уже был Малфой, называющих кого-либо грязнокровками. Было занятно наблюдать, что Уизли как будто даже стал лучше относиться к Грейнджер из-за этого, хотя заучку обычно не любили все, вне зависимости от факультета. Ну что ж, если он поспособствовал зарождению чьей-то дружбы — это было даже мило.

— Напомни-ка, Уизли, не ты ли два года подряд оставался на Рождество в школе? — спросил Гарри, который точно знал, что в прошлом году сидел за одним столом с этим рыжим идиотом, когда Дамблдор решил, что их осталось слишком мало, чтобы накрывать пять столов.

— Думаю, они наконец-то смогли накопить достаточно денег на праздничный ужин, — внезапно вступилась за него Паркинсон, которая шла с Малфоем к выходу.

— Полагаю, да. Теперь, когда у них стало одним ртом меньше, — Гарри сказал это прежде, чем понял, что так, в основном, не шутили даже слизеринцы.

— Как ты смеешь такое говорить? — тут же влезла в разговор Грейнджер. — У тебя самого погибли родители!

— И что?

Гарри уже не знал, как ему воспринимать своих родителей, это не было для него болезненной темой. Он не помнил ни мать, ни отца. В детстве ему говорили, что они были алкоголиками и никчемными людьми, и их вечно приводили в сравнение. В Хогвартсе они были героями, и их тоже приводили в сравнение. Как будто он должен исполнить перед ними некий вселенский долг — стать таким, чтобы они им гордились. Некая рациональная и жестокая часть в Гарри, которой он порой стыдился, и вовсе обвиняла их в этом его прискорбном положении. Они могли бы сделать больше, чтобы выжить. Не доверять непонятно кому быть Хранителем Фиделиуса, не ввязываться в эту клятую войну с маленьким ребенком на руках, да хоть бы вообще не планировать семью и детей в такое сложное время!

— Я убью тебя! — закричал Уизли, когда отошел от шока. Кажется, ему впервые напомнили о смерти сестры в таком ключе. Паркинсон говорила об этом лишь в стенах гостиной Слизерина. — Это из-за вашего клятого Наследника она умерла!

— И что? — снова повторил Гарри.

Он посмотрел в глаза разъяренному Уизли, который держал палочку, и ему вдруг стало безразлично происходящее. Гарри захотел, чтобы этот рыжий придурок использовал сейчас на нем самые сильные чары, какие он знал, чтобы он мог ответить тем же, вытереть его раскрасневшимся от злобы лицом грязный пол, сломать ему кости и закричать для него и всех сразу, что ему плевать. Плевать на родителей, на Хогвартс, на директора, на Блэка, на Люпина, этого идиотского друга родителей, который тоже в нем разочарован, в то время как самому Гарри будто даже не дали право разочароваться в окружающих.

— Ешь слизней! — выкрикнул Уизли вместо самых сильных чар.

— Протего! — тут же отреагировал Гарри.

Заклинание Уизли было отброшено щитом и вернулось его создателю. Зрелище было не самое приятное, рыжий сразу же скривил рожу, а через несколько секунд изрыгнул огромного скользкого слизня, который шумно шлепнулся на пол. Грейнджер и Финниган уже бросились успокаивать своего одноклассника. Парксинсон состроила брезгливую гримасу, Малфой рассмеялся, Миллисент с Тео переглянулись.

— Что здесь происходит? — спросил Снейп.

— Профессор, Рону плохо, помогите! — закричала обеспокоенная Грейнджер. — Поттер оскорбил его семью и… сестру.

— Сразу после того, как Уизли сказал что-то о моих мертвых родителях, разумеется, — тут же ответил Гарри.

Это было неправдой, но кому какое дело, какой именно была последовательность. Про его родителей что-то говорилось, и этого было достаточно. Спокойное безразличие к происходящему как будто даже грело душу, успокаивало. Он вообще впервые в жизни участвовал в конфликте, не убегая и не боясь последствий. Его никто не запрет в чулан, он не проведет сутки в темноте, где не будет ни часов, ни игрушек, ничего, что помогло бы ему скрасить это одинокое и унылое время, когда останется только спать и мечтать, просыпаясь все в той же темноте и оторванности от реальности.

— Поттер, кажется, вы должны знать, что использование магии запрещено в коридорах школы, — сквозь зубы процедил Снейп.

Только в ситуации с Гарри тот мог не встать на сторону слизеринца. Неправильный герой, неправильный сын своих родителей, неправильный слизеринец для главы факультета.

— Приори Инкантатем, — сказал Гарри спокойно, чтобы продемонстрировать последнее заклинание, произнесенное с помощью его волшебной палочки. — Вы предлагали мне смириться с неизбежностью изрыгать слизней по дороге в Лондон, но ни в коем случае не использовать магию в коридоре в ответ на использование магии другим студентом?

Снейп поджал губы. Гарри чувствовал, как он ненавидит его. Он также презирал Уизли. Казалось, ситуация для него была противоречивой: Снейп бы с радостью снял баллы с них обоих. Но на все происходящее смотрели Миллисент, Тео, Малфой и Паркинсон, также в коридоре появились другие студенты, спешащие к каретам, а потому уже сам Снейп был в ловушке собственного отношения к факультету и собственного же имиджа.

Он невербальным заклинанием наколдовал металлический таз и вручил его Уизли, сказав, что нечего засорять слизнями окружающую территорию, приказал всем разойтись по каретам, иначе они опоздают на поезд, и ушел, оставив все как есть, не снимая баллы даже с Гриффиндора. Гарри задумался, действовала ли в данном случае Финита либо другое заклинание отмены, или Снейп хотел, чтобы Уизли страдал от своей глупости? И насколько он жалел, что Гарри знает Протего?

Когда он прошел к каретам с Миллисент и Тео, к ним присоединились Паркинсон с Малфоем.

— Жалкое зрелище, — сказала Паркинсон, оглядываясь на красного Уизли, несущего таз, и брезгливо скривила носик.

Прим. автора: Я не считаю, что Гарри Поттер в итоге должен выйти неким последователем Риддла, поддерживающим чистоту крови. Так что прошу не относиться к написанному здесь критично, герою 13 лет, он учится отстаивать что-то свое и право это свое вообще иметь. Если вспомните, канонный 13-летний Поттер собирался вообще убить Сириуса Блэка.

Так же хочу напомнить, что это фанфик со сменным ПОВом, поэтому, например, мнение Гарри о Люпине, когда он подумал, что тот в нем разочарован, скорее всего не имеет отношения к реальности, и Люпин, скорее всего, скривил рожу не от разочарования в сыне своих умерших друзей, а от воспоминаний о том времени, когда его подозревали в шпионаже. Но Гарри это знать неоткуда, а вот разочарование в нем всех окружающих кажется ему самым логичным и естественным.

Когда Том жил в приюте, он ненавидел Рождество. В раннем детстве он пытался верить в чудо, что вот именно в этот день произойдет нечто волшебное, приедет его отец, который долго его искал или хотя бы ему подарят некоторое количество игрушек или интересных вещей, выделят его на фоне других детей, когда выяснится, что кто-то прислал дорогую игрушку именно ему — Тому Риддлу. Но этого никогда не происходило. Детей в приюте всегда поздравляли коллективно, принося потрепанные игрушки из церковных пожертвований. Не выделяли никого, все были одинаковы в своей незначительности перед этим миром. Он возненавидел Рождество через несколько лет, когда понял, что чудес не бывает.

Даже когда Том научился использовать магию, чудес по-прежнему не было. Миссис Коул отступала назад, крестилась, когда кролик Билли так неожиданно повесился, но это было не чудом. Это было магией.

В Хогвартсе с первого курса Том записывался в список тех, кто останется в школе на каникулы, и тогда он начал любить этот маггловский праздник. Говорили, что раньше волшебники праздновали Йоль, верующих в Иисуса Христа среди магов Том не знал, но, в целом, тогда это для него не имело вообще никакого значения. Главное, что он был в волшебном мире, мог читать книги, практиковаться в магии, чтобы стать сильнее, и есть вкусный праздничный пирог. На четвертом курсе некоторые его друзья предпочли остаться с ним в школе. Тогда их каникулы проходили особенно интересно: они исследовали замок, изучали магию, устраивали дуэли и посмеивались над глупым поведением и шутками преподавателей. На пятом курсе Том гостил у Кристофера Нотта, где изучал поистине уникальные книги по трансфигурации, привезенные старшей сестрой Нотта — настоящим гением в этой области магии. На пару дней к Кристоферу приехали Реджи и Абраксас, и Том воспользовался новыми навыками трансфигурации, сделав живого снеговика, который сам лепил снежки и бросал их исключительно в Абраксаса, чтобы немного сбить его спесь. Кристофер и Реджи умирали от смеха, наблюдая за этим.

Сейчас же Том особенно остро ощущал отсутствие почвы под ногами, потому что в жизни не было предопределенности. Как будто он был снова ребенком из приюта, не знающим, что впереди его ждет открытие магии, открытие своей исключительности перед этими грязными магглами и интересное будущее.

Он стоял и смотрел в глаза Петуньи Дурсль, решившись впервые показаться перед родственниками Поттера, потому что хотел знать больше. И видел, как она запирает ребенка в чулан под лестницей в Рождество, когда Поттер выглядел еще совсем маленьким, казалось, лет трех, и говорит, что Рождество — светлый праздник для добрых и хороших детей, а он — не такой. Том моргнул, когда ему вдруг пришло в голову странное: жизнь полукровного ребенка, который был известен всему волшебному миру (даже в Индии слышали что-то о мальчике, пережившем страшное арамейское проклятие), была даже более ущербной, чем его детство в маггловском приюте.

Миссис Коул рассказывала ему в детстве, как его мать — замерзшая нищенка, в легких замшевых туфлях, пришла к ним в канун нового года, и после рождения сына с любовью сказала, что назовет его Томом, в честь отца, и Марволо, в честь деда, прежде чем покинуть этот мир. Тому никогда не внушали с детства, что он чем-то плох из-за одного факта своего рождения, миссис Коул жалела его мать и никогда не отзывалась о ней плохо при нем. Он был сиротой, одним из многих в приюте. Конечно, как бы ему ни хотелось считать себя особенным, его таковым не считали. Но никто с ранних лет не говорил ему, что он хуже Билли Стаббса и Эрика Уолли.

Гарри Поттер же вырос в благополучном пригороде и в обеспеченной семье. Только ни благополучие района, ни обеспеченность семьи его не коснулись. Вокруг были дети, которые были особенными для своих родителей, на Рождество им покупали хорошие вещи и дорогие игрушки, кузену Поттера их покупали, но не самому Поттеру. Ему говорили, что он недостоин подарка. Он недостоин сесть за один стол с семьей и съесть кусок пирога, приготовленного его тетей. Вместо этого его запирали в чулане для метел под лестницей, где он жил, не имея свой комнаты. Как… животное. Что должен чувствовать ребенок в отношении этого праздника, глядя на щель света в двери чулана и слушая смех в гостиной?

Том понял, почему у Гарри Поттера не было друзей в школе. Почему они были не похожи, хотя оба выросли в маггловском мире и поступили на Слизерин. Том никогда не чувствовал себя хуже других, потому что ему никто и никогда не говорил с первых лет жизни, что он хуже других. Они все были сиротами в приюте — ненужными миру детьми. Одинаковыми в своей ненужности. И на фоне этой одинаковости Том мог желать всем сердцем быть лучше, он и был лучше, он был магом, в конце концов. Но мог ли Гарри Поттер попытаться считать себя лучше магглов, когда магглы в течение долгих лет его жизни всячески доказывали обратное, и словами, и действиями? Том полагал, что мог. А потом точно так же снова считать себя недостойным. Какое-то особенно жесткое издевательство над ребенком, хуже нищеты и беспризорности.

— У тебя будет понос в Рождество, — сказал Том, глядя в глаза женщине, позволившей себе так относиться к волшебному ребенку и своему близкому родственнику. — Гарри, идем.

Он полагал, что было бы справедливым для Поттера убить эту магглу. Как он убил своего мерзкого папашу. Но это уже было не его делом. Однако увиденное придало ему сил и уверенности в правильности своих действий, правильности убеждений, что волшебникам не место в мире этих грязных животных, а им — не место рядом с магами. Том улыбнулся своим мыслям, теперь он знал лучше, как взаимодействовать с Гарри Поттером.

— Если ты назвал меня по имени и хочешь сделать вид, что мы друзья, то это несколько странно, — осторожно заметил Поттер.

— О Мерлин, как будто это имеет значение, — отмахнулся от него Том. — Если тебе интересно, я одинаково ненавижу свои и фамилию, и имя.

Они шли в направлении улицы Гарциний и дома миссис Петерс, который Том так нагло присвоил. Он ненавидел этот дом и любил его одновременно, что было довольно странным спектром чувств для него. Он ненавидел приют до этого, но любил Хогвартс. Здесь же было что-то более сложное. С одной стороны — это был маггловский дом с современной техникой, которая удивила Тома, а некоторая, как кофеварка — даже понравилась. Дом располагался в ужасно скучном маггловском районе этих раздражающих англичан среднего класса. Но в то же время это было некое пространство, куда он мог вернуться. В школьные годы Том не мог сбежать из приюта надолго, разве что поехать к Кристоферу на большую часть каникул, но, если бы он внезапно поселился в чужом маггловском доме — его бы нашли и по голове за это не погладили. Сейчас он был более свободен. Только вот свобода теперь казалась чем-то обратным ей.

— Когда вы договорились встретиться с Паркинсон?

— Тридцать первого декабря.

Том едва заметно скривился при упоминании этой даты. День, когда ему исполнится семнадцать. Или ему уже исполнилось семнадцать раньше, ведь он в некотором смысле существовал все то время, пока Джинни писала в дневнике? Том толкнул дверь, проходя в аккуратный светлый дом миссис Петерс. Он прошел в гостиную и схватил свою сумку с журнального стола, доставая потрепанную книгу.

— Здесь есть несколько способов, которыми Волдеморт мог бы попытаться вернуть себе тело, — сказал Том, протягивая Поттеру книгу.

Тот схватил ее, осмотрел со всех сторон потертые края коричневой кожаной обложки, покрутил в руках. Названия на обложке не было, и Поттер открыл книгу. Он уселся в мягкое светлое кресло у камина и начал перелистывать страницы, слегка хмурясь, когда останавливался на некоторых моментах.

— Я думал, целью было не допустить его возвращения, — сказал он, подняв глаза на Тома.

— И это значит, что мы должны хорошо понимать способы, которыми это может быть сделано, — Том сел на соседнее кресло и выхватил книгу из рук Поттера, открыв ее на одной из страниц. — Я полагаю, он бы выбрал этот способ.

Поттер просмотрел написанное, перевернул страницу. Он хмурился, глядя на текст, и, казалось, мысли его были мрачными. Том ждал, пока Поттер прочитает суть ритуала с плотью слуги и кровью врага. Это был самый простой и доступный способ, дающий вполне жизнеспособное тело без очень сложной некромантии, к которой дух Волдеморта был бы неспособен без помощи множества слуг. Три компонента, приготовленное заранее зелье, нечто на стыке ритуалистики и зельеварения, требующее лишь присутствия слуги, готового отдать часть своего тела. По крайней мере, не десяти слуг, не сотни инфери, обладавших магическими душами при жизни, ничего сверхсложного.

— И как нам поможет то, что мы знаем предполагаемый способ? — Поттер опустил глаза, продолжая читать и ухмыльнулся чему-то своему.

— Что?

— Представил, как Люциус Малфой отрубает себе руку, — улыбка Поттера стала шире.

— Это не смешно, потому что кровь врага, полагаю, будет твоя или Дамблдора. Увы, ты более доступен. А поможет нам это тем, что можно избавиться от костей моего отца.

— Ты знаешь, где он похоронен?

— Без гарантий, лишь догадываюсь. Саму могилу придется искать.

Именно в этот момент в гостиную вползла Шаса, которая, должно быть, проголодалась. Последний раз она ела еще в Индии. Ее подарил Тому Масуд, когда узнал о парселтанге. Подарить змею обладателю священного дара в таком случае считалось делом чести.

— Холодное место, — проворчала Шаса. — Еще один двуногий, чтобы путаться под ногами.

— Он безобидный, как почти все идиоты, не понимающие наш благородный язык и величие змей.

— Сам ты идиот! — возмутился Поттер.

— Ты понимаешь парселтанг? — на лице Тома проступил неподдельный шок. — Ты не говорил!

Он привык быть единственным человеком, говорящим со змеями. Это был еще один признак его исключительности, который помог ему осознать, что он отличается даже от своих чистокровных одноклассников. Они — посредственные маги, но не Том. Он потомок Салазара Слизерина, и как бы ни была запятнана его родословная маггловской кровью, все же он имел полное право занять подобающее место в мире волшебников.

— Ты не спрашивал, — Поттер отложил в сторону книгу, и наклонился к Шасе. — Привет, у тебя есть имя?

Том со смесью страха и неверия, находясь в каком-то легком ступоре, смотрел на то, как этот самый обычный мальчишка из чулана под лестницей в этом идиотском маггловском доме говорит на благородном языке с Шасой. Она очень обрадовалась, увидев еще одного двуногого, понимающего ее. И в голове Тома возникали самые разные странные и безумные предположения. Может ли Поттер быть… его внуком? Сыном? Племянником? По идее, Морфина арестовали, но мало ли, что было в его жизни до этого. Может быть, по какой-то такой безумной причине Волдеморт и пришел убить ребенка, правда, опять же непонятно, зачем. Волшебный ребенок ценен, а если это ребенок одной с тобой крови — ценен вдвойне, не ясно, какое безумие могло настолько изменить мнение Волдеморта на этот счет. Разве что он вполне мог не желать делить с кем-то власть. Но зачем ее делить с ближайшим родственником, если можно воспитать ребенка так, что он будет твоим лучшим помощником в ее удержании? Том потер виски, пытаясь выбросить из головы это дерьмо.

— Твои одноклассники знают, что ты можешь говорить со змеями?

— Разумеется нет. Иначе в прошлом году мне бы не поздоровилось. Дамблдор подозревает, но я не подтвердил это, хотя полагаю, ему и не нужно подтверждение.

— Ну, конечно, Дамблдор всегда все знает, — Том при упоминании ненавистного учителя выглядел так, будто съел кислый лимон.

— Он спросил меня в конце прошлого года, не мог бы я ему помочь открыть Тайную комнату, чтобы вернуть тело Джинни ее родителям, и я отказался. Сказал, что не могу ничем помочь, потому что не знаю парселтанг.

— Уверен, теперь он к тебе будет относиться с особым подозрением, как ко мне в свое время.

— Я бы не сказал, что заметил изменение его отношения. В этом году мы дважды беседовали, он показался… милым. Хотя старательно уводил разговор от того, почему Волдеморт напал на мою семью и пытался меня убить.

— О да, он добрый и всепрощающий, — жестко усмехнулся Том, взгляд его заледенел. — Считает, что знает лучше. Он считал так еще в мое время. Полагаю, с возрастом это только усугубилось осознанием мнимой пользы опыта. И так же ушел от разговора, когда я спросил его, не знает ли он что-либо о моих родителях. Только вот он прекрасно знал как минимум, кто были жившими в то время потомками Слизерина и мог бы мне сообщить.

— Но почему он не может сказать то, что знает? — Поттер выглядел озадаченным, продолжая незаметно для себя стучать пальцами по корешку книги.

— Наверняка у него есть свои весьма мудрые причины, — Том едва заметно скривился при воспоминаниях о своем взаимодействии с профессором трансфигурации. — В моем случае он, полагаю, решил, что будет гораздо забавнее, если я буду считать себя грязнокровкой. Не думаю, что ему есть дело, как я себя при этом чувствовал, учась в Слизерине, где именно правда и в чем она состоит, до желания сироты узнать хоть что-то о своей семье. Но ему вполне могло понравиться, что потомок Салазара Слизерина считается грязнокровкой. Я бы на твоем месте искал причины его ухода от ответа, почему Волдеморт напал на твою семью в том, что может дать ему этот ответ. Вероятно, что-то нежелательное.

— Он… опасный человек?

— Твоим родителям было по двадцать одному году, когда они погибли. Бывают таланты, которые даны человеку от природы или почти от природы. Например, могу сказать, что не ошибусь, если предположу, что тебе даже не пришлось учиться летать на метле. Поттеры всегда славились своими успехами в игре в квиддич. Парселтанг не нужно учить. Есть предрасположенности к определенным видам чар, трансфигурации, и тогда можно говорить об одаренности или гениальности. Но в основном нужны годы практики, чтобы человек мог считаться сильным, достойным магом. Становление волшебника не заканчивается выпускными экзаменами в школе. Насколько я изучил свою же биографию, Том Риддл исчез на долгие годы через несколько лет после окончания школы, чтобы вернуться через пару десятилетий Лордом Волдемортом. Полагаю, он потратил это время на обучение и развитие навыков. Внутри группы Пожирателей смерти была строгая иерархия, многие шли туда за знаниями и навыками. Дамблдор же возглавил Орден Феникса — неправительственную организацию, куда входили все желающие старше семнадцати лет. Я немного прошелся по памяти одного из членов этой организации — там никого и ничему не учили. Чтобы стать аврором нужно три года стажировки после школы. И то, человек после этого еще не будет крутым бойцом, его будут отправлять лишь на мелкие и неопасные дела, чтобы тот набрался уже реальной практики. Опытными считаются авроры, проработавшие более десяти лет, — Том посмотрел прямо в глаза внимательно слушающего его Поттера и жестко усмехнулся. — Твои родители, по воспоминаниям этого человека, пришли в организацию сразу после школы. Вместо учебы, карьеры и традиционного путешествия.

Том замолчал. Он хотел как-то более понятно сформулировать эту мысль, крутящуюся у него в голове, но уходил в своем объяснении все дальше. Он не сильно любил пространные размышления, где было легко потерять смысл, но порой не мог обойтись без них, чтобы мысль не была ничем не подкрепленной выжимкой выводов без фактов, благодаря которым выводы были сделаны. Это был довольно тонкий момент, в котором важно было не перегибать палку. Том понимал, что может настроить Поттера против Дамблдора, но только в том случае, если не станет выливать тонны необоснованного дерьма про старика. Не на всех действует дешевая пропаганда.

— Дамблдор использовал других людей и в мое время. Я прочитал, что он победил Гриндевальда, но еще до моего поступления в Хогвартс он пытался переложить эту миссию на плечи некой группы людей, которой, в целом, это было не то чтобы сильно нужно, — Том хрустнул пальцами, прежде чем немного торжественно подвести итог: — Такой он человек. Считает, что он великолепен, и это честь — выполнять его поручения.

— Ты, в смысле, Волдеморт, такой же, — осторожно сказал Поттер, как будто не желая, чтобы этот диалог перерос в конфликт.

— Полагаешь? — Том улыбнулся искренне от такого сравнения. — Волдеморт стремился захватить власть, изменить законы, он бы поставил своих людей на все важные позиции. Эти люди боролись не просто за мое мнение об идеальном мире, не за саму возможность быть рядом с чем-то великим и якобы правильным, они боролись за свое будущее. Что обещал Дамблдор тому Наземникусу Флетчеру, которого я встретил? Он негласно обещал ему не сдавать его властям за мелкие кражи, и то это не оговаривалось, всего лишь предполагалось. Думаю, остальным была предоставлена честь купаться в лучах славы великого волшебника и быть его приближенными, не получая никаких знаний, опыта и преференций. — Том сделал паузу, прежде чем как бы невзначай, будто ему и не важно, что будет предпринимать Поттер в отношении Дамблдора в случае чего, добавил: — Можешь проверить, у Дамблдора за всю его жизнь не было ни одного ученика, кому бы он хотел передать свои знания, научить. Он был учителем трансфигурации, но не устраивал никаких дополнительных кружков для лучших студентов. Под его руководством не сделано ни одного открытия в магии, зато сам он может похвастаться работами даже с самим Фламелем.

— Согласен, это звучит странно, — Поттер выглядел задумчивым, как будто тоже пытался вспомнить что-либо из достижений Дамблдора, помимо двенадцати способов использования крови драконов. — Тогда какова его цель?

— Я не могу залезть ему в голову. Может быть — это и вовсе ослабление магии и магов.

— Но зачем?

— Сильные маги, как Гриндевальд в его время, могут захотеть править магглами. Могут развязать войну. В будущем, возможно, уничтожить магглов. Хорош тот маг, который любит магглов, но не сильно, а то вдруг еще решит с ними сотрудничать. Например, можно навскидку придумать некоторые интересные проекты на стыке магии и маггловских наук. Идеальный, но управляемый маг знает самые простые чары, умеет использовать их в быту, редко бывает где-либо за пределами магических мест и наслаждается жизнью, попивая сливочное пиво. — Том закинул ногу на ногу, глаза его блестели, когда он говорил о своем самом ненавистном учителе Хогвартса. И самое забавное заключалось в том, что он мог не лгать о Дамблдоре, чтобы выставить его в плохом свете — все факты были проверяемы. — Мы в свое время интересовались его биографией, кажется, Гриндевальд убил его сестру еще до того, как имя Гриндевальда прогремело на всю Европу. Но самое интересное было до этого. Его сестра по слухам стала обскуром оттого, что над ней издевались магглы, и отец Дамблдора их убил, за что был заключен в Азкабан. Может, после ее смерти в его мозгу что-то щелкнуло, и он подумал, что мир был бы прекрасен без магии вовсе. Его сестра была бы обычной школьницей в их деревне, он был бы обычным школьником, никто бы никогда над ней не издевался. Видимо, в этом может и состоять его идея равенства.

Том сделал паузу, пытаясь представить себя на месте своего ненавистного учителя и, позднее, главного врага. Но не мог этого сделать до конца, не мог понять его мотивы, потому что на его взгляд в этом всем недоставало логики.

— Забавным в этой идее равенства является то, что сам он сильный волшебник, к чему он, несомненно, долго шел, — жестко усмехнулся Том, наполняя свои слова всеми теми эмоциями, которые и испытывал к старику. — Ах, так приятно считать себя исключением из правил. Я бы хотел мир без магии и магов, я сделаю все возможное, чтобы магия оставалась слабой, но, увы, для себя, конечно же, подготовил иную судьбу.

Том замолчал и понял, что больше ничего не нужно говорить. Он сказал то, что думает на этот счет. Батильда Бэгшот была не только автором учебника по истории в его время, но и являлась тетей равенкловца Оскара Бэгшота, который был дружен с Розье, учившемся на курс младше, а также соседкой Дамблдоров. Так они и узнали эту историю про сестру Дамблдора. И уже тогда Тому показалось, что в этой истории дерьма больше, чем должно быть. Он не мог понять, как Дамблдор стал тем человеком, которым стал. Том пытался представить себя на месте волшебника, над сестрой которого издевались магглы и довели ее до такого состояния, что отцу пришлось убить этих подонков. Сомнительно, что он решил бы, что корень проблемы в самом существовании магии, а магглов лучше не трогать. Но вся дальнейшая деятельность Дамблдора как будто кричала, что он пришел именно к этим выводам. Сделав себя еще более исключительным, но, в отличие от Тома, всегда обучавшего других в меру возможностей, не готовым своей исключительностью с кем-либо делиться хотя бы частично.

— Что ты планируешь делать в эти каникулы? — спросил Гарри, переводя тему с Дамблдора.

Ничего, Том был уверен, что Поттер попытается разузнать про директора как можно больше информации и вряд ли найдет подтверждение чему-либо обратному. Дамблдор действительно не славился своими учениками, его образ пестрел лишь личными наградами. И если в обществе до сих пор содрогались от имен Долохова, всех четверых Лестрейнджей, Мальсибера, Розье, а сейчас все так боялись этого Блэка, который был малолеткой, когда пришел к Волдеморту, то с другой стороны, действительно, кроме самого Дамблдора и Грюма говорить было не о ком. Но даже Грюм не был учеником Дамблдора, он был солдатом министерства, аврором с огромным стажем, не перенявшим свой опыт от старика.

— Хочешь, научу тебя дуэлям? — сказал Том, стараясь выбросить из головы мысли о проклятом Дамблдоре и не сильно подумав, хочет ли реально Поттера учить.

Хотя, пожалуй, он хотел. Тому очень не хватало привычного круга друзей, готовых учиться у него, не хватало возможности почувствовать себя чьим-то наставником, быть человеком, которого готовы слушать. Пока же, в Индии, он был средним магом с парселтангом. Это не добавляло уверенности в себе.

— Мне нельзя колдовать на каникулах.

— Зато мне — можно. Тебе придется хорошенько побегать! — сказал Том с жадной улыбкой, вспомнив все издевательства Алуру, которые ему пришлось вытерпеть.

— Эм…

— Идем, — Том знал, что лучшее место для подобия дуэльной практики в этом доме находится в пустующем гараже. Увидев, что Поттер собирается отдать ему книгу по некромантии, которую он приобрел в лавке Диркасса еще в августе, Том улыбнулся своим мыслям. — Можешь оставить ее себе, она довольно… занятная.

* * *

Том сидел на полу пыльного маггловского гаража и пояснял действия некоторых заклинаний, которые использовал, войдя в такую далекую, но все еще привычную роль старосты, помогающего другим студентам. Парочка из заклинаний были из Индии — на санскрите, хотя и туда, так же, как и в остальной мир, проникли многие заклинания на латыни, арамейском и других языках. Волшебники не так сильно обменивались опытом, как магглы, у них все еще были различия в школах и традициях, противоречивые легенды, но все же совсем древние и малоэффективные ритуалы вместо концентрированной магии с использованием палочки оставались в ходу лишь в некоторых частях света. Тому казалось, что заклинания создаются буквально ежедневно. Сам он не смог увлечься этим, потому что полагал, что потратит больше сил на изучение матчасти, правильные формулировки и попытки концентрации на нужном эффекте, нежели на изучение десятка уже существующих чар за тот же срок. Но в его время в школе были старшекурсники, которые создание нового заклинания делали своим выпускным проектом. Обычно это было какое-то совершенно бесполезное и глупое заклинание, которое в скором времени забывалось всеми. Поистине полезные и используемые заклинания же закреплялись, передавались, множились и… так же забывались.

Том впервые за долгое время был в своей стихии, готовый объяснять все сложное и непонятное, замечать положительное и отрицательное в исполнении и подходах, хвалить и делать замечания.

— Вряд ли у меня что-либо из этого получится, я еще и произнесу неправильно, — говорил Поттер, тем не менее записывая заклинания. — Ашру, Асру, Азру… Мерлин, прям как на первом курсе, когда люди не понимали, как произносить "Левиосу".

— Что-то среднее между всеми этими тремя звуками, но важнее всего, конечно, представлять результат, если произношение и этимология заклинания не ясны. Поэтому, полагаю, с Гам Ханти будет меньше проблем, но не советую ее использовать в школьной драке.

— Почему?

— Это, конечно, не Авада Кедавра, от нее спасет и обыкновенный Протего, но в случае отсутствия Протего… эффект будет примерно такой же.

— Ты швырял в меня убивающим проклятием? — вскочил с пола Поттер, побросав свои записи. — Какого черта?

— Я специально попал им в стену, — лениво пожал плечами Том. — Я не могу пытаться убить тебя из-за обета, ты же помнишь. А вот Ашру относительно безобидное и подходит для школьной драки.

Том наблюдал, как Поттер хмуро посмотрел на него, прежде чем снова сесть на пол гаража на расстеленное покрывало, подобрать свой лист бумаги и обычную маггловскую шариковую ручку, которые еще были не в ходу, когда Том учился в школе, и снова уставиться на свои записи с пояснениями.

— И что оно делает?

— Может разорвать человека, но эффект будет не смертельным, у него оторвет руку… или ногу.

— Безобидное заклинание для школьной драки, говоришь?

— Его прелесть в том, что оно даже не темномагическое, для него не нужна концентрация на эмоциях, и школьная медсестра вернет руку обратно, не стоит переживать об этом, — как от чего-то обыденного отмахнулся Том.

Он наблюдал, как Поттер делает пометки в своих записях. Том завидовал ему. Несмотря на то, что Поттер не был игроком в квиддич и не летал на метле, с этим их семейным даром к полетам было связано какое-то подсознательное чувство пространства, которого у самого Тома отродясь не было. И поэтому через три дня тренировок у Поттера получалось уклоняться от его проклятий лучше, чем у Тома через две недели его занятий с Алуру.

— Знаешь, у тебя есть чутье окружающего пространства. Ты учишься быстрее, чем выходило у меня, — заметил Том. О да, Том знал, что люди любят считать себя лучше других, сильнее, умнее. Но говорить, что это, скорее всего, передалось мальчишке от отца, не следовало. Том не Дамблдор, чтобы подкреплять положительную связь с его промаггловской семьей. — Это правда здорово. Ты мог бы стать отличным боевым магом в будущем.

— Аврором, что ли? О нет, спасать мир от злых темных магов — это не моя история, — ответил Поттер, не поднимая глаз от записей.

Том видел, что тот стесняется поблагодарить за это замечание, как-то продолжить диалог, поэтому переводит все в шутку, но мимика лица все же изменилась, что подсказывало: Поттеру приятно слышать, что он в чем-то действительно хорош. Том ненавидел дешевую лесть и сам всегда мгновенно чувствовал ее, многие пытались льстить ему в школе, не зная ничего о нем. Это были не его методы. У каждого человека были сильные стороны, и тогда именно правда становилась оружием Тома.

— Или террористом, — тоже решил пошутить Том.

— Никогда не мечтал связывать свою жизнь с боевой магией и дуэлями, — уже серьезно ответил Поттер.

— А с чем мечтал?

Поттер не спешил отвечать, снова уткнулся в свои записи, как будто проверяя, все ли записано верно или что-то требует дополнительных комментариев.

— Серьезно, ты знаешь, кем я стал в будущем, должен был стать, по крайней мере. Твоя очередь рассказать, каким ты видишь свое будущее.

— Это глупо.

Том поднял брови, как бы говоря, что готов выслушать даже глупость.

— Когда я был младше, хотел понять, почему все происходит так, как происходит. Это был не академический интерес, и Дурсли никогда не были особо верующими, но мне хотелось увидеть Бога. Казалось, что он должен быть, все не могло возникнуть просто так из ниоткуда. Я хотел спросить, почему все в мире именно так? Почему я создан таким, каков я есть, а не таким, как, например, Дадли или другие дети. Почему погибли мои родители. Почему именно они — мои родители. Хотелось знать ответы на эти вопросы, чтобы как-то смириться, найти в происходящем смысл.

— А сейчас?

— Сейчас я хотел бы быть в чем-то лучше остальных. Не в ерунде, вроде полетов на метле. Даже если я лучше Малфоя играл бы на позиции ловца — это все равно какая-то школьная глупость, мелочь, развлечение, которое все забудут. Хотелось бы чего-то стоящего, где я был бы сильно лучше других, превосходил всех в десятки раз. Чтобы я был Гарри Поттером — лучшим артефактором в мире, лучшим разрушителем проклятий, лучшим кем-либо еще. Поэтому я много читаю, пытаясь найти то, что по-настоящему стоило бы глубокого изучения и к чему у меня были бы способности. Но я уже отчаялся найти что-то такое: у меня абсолютно средние способности ко всем дисциплинам. Звучит глупо и наивно, да?

— Я уже сказал тебе, что ты мог бы быть очень хорошим боевым магом.

— Очень хорошим. Самый молодой глава Аврората Гарри Джеймс Поттер. Даже звучит глупо, — горько усмехнулся Поттер. — Это неважная бюрократическая ерунда, не уникальная, не такая, которая бы определяла меня и мое имя. Возможно, я бы не хотел этого всего, если бы не был «мальчиком-который-выжил». Знаешь, как это раздражает? Кажется, что мне будет пятьдесят лет, а все, узнав мое имя, так и будут говорить: «О, ты же Гарри Поттер, мальчик-который-выжил?». И я не стану лучшим боевым магом, потому что осваиваю заклинания довольно медленно, как и все, я не лучший студент Хогвартса.

Теперь Том хорошо понимал, почему Поттер учился на Слизерине — несмотря на абсолютно нестабильную самооценку, которую он заметил еще в августе, полюса которой были между «я лучше других» и «я хуже других». И, заглянув в голову Петуньи, Том понял истоки этого полюсного состояния. Вопреки годам внушения, иногда в мыслях Поттера все же проскальзывало, что он точно не хуже кузена. А потом и что, должно быть, сильно лучше, нужно лишь доказать это. Другим и, прежде всего, самому себе. Но вскоре он снова замыкался на мнении родственников, что Гарри Поттер — сын алкоголиков, никчемный урод, недостойный даже куска пирога в Рождество. Поэтому и не мог подружиться с одноклассниками, так как тоже демонстрировал эту двойственность, не зная, с какой стороны к этой дружбе подойти. Забавным было то, что Поттера, оказывается, тоже раздражало его имя, как Тома его. Хоть причины этого были совершенно разными, эта деталь казалась как будто еще раз подчеркивала, насколько они разные и в то же время похожие.

— В школе не так много вариантов попробовать себя, — начал Том, стараясь аккуратно подбирать слова. — На самом деле не много. Есть базовые предметы, рассчитанные на абсолютно любого волшебника. Может быть, твоя сильная сторона, где у тебя действительно есть шанс стать намного лучше других, просто не входит в этот базис. В школе совершенно не проходят ритуалистику, ту же запрещенную здесь магию души. Гринготтсу на самом деле тоже не нужны гениальные взломщики проклятий. Зачем такому магу работать на гоблинов, вдруг он сможет взломать гоблинские проклятия на сейфах и уничтожить их систему?

— Да, спасибо, что предлагаешь преступные виды деятельности, — хмуро ответил Поттер.

— А ты бы хотел стать настолько сильным в трансфигурации, чтобы превратить чай каждого человека в Британии в вино одним взмахом палочки? Излечить всех в мире от их болезней одним ритуалом? Какую созидательную деятельность ты сам мог бы придумать, где про тебя можно было бы сказать, что ты лучший в своем деле? Наколдовать всем в мире по нюхлеру?

Том усмехнулся с этих дурацких предположений. Он чувствовал себя так глупо в этот момент, но в его голове действительно возник образ серьезного седовласого старца, который смог изобрести самое сильное заклинание на свете, после применения которого в руках каждого и мага, и маггла сидел любопытный нюхлер, нелепо озираясь по сторонам и начиная теребить серьги доверчивых маггловских женщин. После чего сам старец, завершив свою миссию, безусловно, решит уйти на покой, войдя в историю как создатель самого мощного заклинания трансфигурации. Том не выдержал и расхохотался.

— Прости, я правда представил это дерьмо с нюхлерами. Можно, конечно, сохранить ореол светлого доброго мага, но тогда ты не станешь лучшим специалистом своего дела, — серьезно заметил Том после того, как отсмеялся. — Как это произошло в случае Дамблдора: ему просто негде применять свою силу и умения в обычных ситуациях. Потому что невозможно взмахом палочки, взглядом или словом изменить весь мир. До такого, вероятно, не дойдет никто и никогда. Он хотел бы, чтобы мир был таким, каким он желал его видеть в своих представлениях об идеале, но если бы решился посвятить жизнь изменению мыслей всех и каждого, изобрел бы массовое заклинание по внушению людям «правильных» идей — мог бы он и дальше считаться светлым и добрым магом?

— Полагаю, в этом и состоит его личный выбор между добром и злом?

— Ставлю на то, что он просто не способен создать такую магию. А становление лучшим в чем-либо имеет и еще одну негативную сторону — это отчуждает от окружающих. Можешь посмотреть на меня и на то, кем был Волдеморт в последние годы войны. На Дамблдора. Я нынешний был и остаюсь сильным магом, но в рамках того, что вписывается в критерии стандарта. Но в будущем, став одним из сильнейших магов-универсалов со склонностью к темномагическим практикам, полагаю, я уже не мог на равных в дружеской компании общаться с Кристофером или Реджи. Дамблдор, который так же безусловно сильный маг и тоже универсал с уклоном в трансфигурацию, вряд ли сохранил равные отношения со своими старыми знакомыми, а единственные маги, которые могли бы сравниться с ним — Волдеморт и Гриндевальд — его враги.

— Не то чтобы меня пугало отчуждение от окружающих, — усмехнулся Поттер, — которое я, безусловно, получу, если призову к каждому магглу по нюхлеру.

— Заметь, это тоже будет преступлением. Нарушение Статута, все дела…