Ликорис (гет)

Примечания:

Внимание! Авторы увеличили возраст персонажей на 1 год, имейте это в виду при прочтении.

Такемичи не считала свою жизнь особо выдающейся. Ей было всего двадцать семь, когда неизвестный толкнул её под поезд. Ей было всего двадцать семь, когда поезд мчался прямо на неё.

В последние мгновения жизни Такемичи не вспоминала прошлое, не испытывала сожалений по поводу несовершённого, не думала о друзьях, которых у неё и не осталось, не прощалась с родителями. Вместо этого Ханагаки лишь пожелала, чтобы не было больно — ни ей, летящей под поезд, ни маме с папой, живущим в другой стране, ни человеку, что всего пару дней назад признался ей в любви и получил отказ.

Такемичи уже теряла близких. Тогда, двенадцать лет назад, умерла её драгоценная подруга, которую она невероятно любила. Какой-то сумасшедший ударил её стальной битой по голове. О произошедшем Ханагаки услышала от брата подруги и долго не могла успокоиться; тогда её сердце разрывалось, а слёзы лились часами.

Каждый год Такемичи ходила к могиле подруги, к могилам близких этой самой подруги вместо неё, и каждый раз клала цветы у серых памятников, замечая рядом другие, принесённые ещё одним человеком, от упоминания имени которого у Такемичи всегда щемило сердце.

Манджиро Сано.

Её давний близкий друг, её первая любовь и её сильнейшая боль. Боль, которую в прошлом году она решила отыскать то ли по дурости, то ли от сильнейшего прилива эмоций при очередном упоминании Токийской свастики в новостях. Друг, который в том же прошлом году, направляя на неё пистолет на глушителе, умолял убить его. Первая любовь, которая в итоге сама выстрелила себе в голову и умерла прямо у Такемичи на руках.

Ханагаки любила лишь раз в жизни. Лишь раз — и сразу на двенадцать лет. Она пыталась забыть Майки, ходила на свидания с другими, но сердце постоянно разрывалось от неправильности происходящего. И именно поэтому в свои двадцать семь она оставалась одинока. И именно поэтому несколько дней назад она отвергла старого знакомого, протягивающего ей обручальное кольцо.

Свет от фар поезда ослеплял. Такемичи прикрыла глаза.

«Надеюсь, в том мире я встречу Майки-куна и Эму-чан вновь».

А затем наступила тьма. Боли не было.

* * *

Жизнь после смерти напоминала… жизнь.

Когда Такемичи открыла глаза вновь, а её уши привыкли к шуму, девушка поняла, что находится в поезде. Как всегда шумном, немного тесном из-за количества людей в вагоне. Тело, что удивительно, не болело, чувствовала она себя прекрасно. Люди вокруг казались занятыми, словно спешили куда-то, хотя куда можно спешить, оказавшись на том свете?

Девушка ущипнула себя за руку, отказываясь верить в происходящее, но боль была настоящей. Всё было слишком настоящим. Это заставило её взять в руки телефон, который из привычного сенсорного превратился в раскладушку. Кажется, похожий она носила много лет назад.

Девушка изумленно проморгалась и внимательно посмотрела на телефон. Дата показывала четвёртое июля две тысячи шестого года. Такемичи по-глупому уставилась на дату: она умерла в тот же день, но в две тысячи восемнадцатом году!

Ханагаки выскочила из поезда, в шоке оглядываясь по сторонам. Всё вокруг напоминало две тысячи шестой год: рекламные стенды, вывески на магазинах, машины, техника в руках людей. Девушка сглотнула, пытаясь понять, это так выглядит загробный мир или же… что-то пошло не по плану?

В её году истории с пометкой «исекай» были невероятно популярны. Появлялись едва ли не каждый час истории, где люди после смерти переносились в другие миры, измерения, игры, в будущее или прошлое. Так неужели и с ней произошло нечто похожее? Или это всё бред? Или она всё ещё медленно умирает, всё-таки вспоминая лучшее время в своей жизни?

Она не хотела бы тешить себя надеждой на то, что её догадка оказалась верной. Она ведь не могла попасть в прошлое, едва умерев…

Из шокового состояния её вывела опустившаяся на плечо женская рука. Такемичи резко обернулась. Рядом стояла миловидная девушка с коротким каре и точкой-родинкой под губой, придававшей её лицу особую выразительность. Ханагаки оглядела незнакомку, заприметив на ней форму средней школы, куда в своё время ходила девушка.

— Ты немного опоздала, — произнесла она, и этот голос показался Такемичи до боли знакомым.

Далекие воспоминания об этой девушке нахлынули рекой. Ханагаки сделала глубокий вдох, всматриваясь в столь знакомое лицо. Она закусила губу, на глазах против воли выступили слёзы. Конечно, как Такемичи сразу-то её не узнала? Это же была Хината Тачибана — её школьная подруга, которая однажды призналась ей в любви, но получила отказ.

— Прости, — улыбнулась Ханагаки, судорожно пытаясь понять, умерла ли Хината, действительно ли это загробный мир или всё же путешествие во времени. Боль, ощущения, запахи, вкусы — всё это было реальным.

Тачибана с недовольным лицом потянула её за собой, и Такемичи покорно последовала вслед за девушкой. Они шли по такому знакомому Токио, который, казалось бы, практически не изменился за двенадцать лет. Полностью положившись на юную подругу, Ханагаки жадно осматривалась вокруг, пытаясь впитать в себя всё, что видела.

Они пришли в манга-кафе, где Хината арендовала комнату на три часа и заказала чай со льдом: на улице действительно было жарковато.

Они разместились за столиком. Тачибана достала из сумки тетради с учебниками, и Такемичи повторила за ней, пытаясь переварить увиденное. Это была учебная программа третьего класса средней школы, которую Ханагаки не помнила от слова «совсем». Особенно сейчас.

«Забавно так, умереть и сразу отправиться учиться», — подумалось ей. В прошлом они с Хиной часто встречались где-нибудь в Токио или у Ханагаки дома, чтобы немного позаниматься и подтянуть друг друга по тем предметам, по которым одна была хороша, а вторая отставала.

Всё было настоящим, реальным, прямо как в те времена, всё повторялось точь-в-точь.

— Что-то случилось, Такемичи-чан? Ты какая-то несобранная, — обеспокоенно произнесла Хината. Ханагаки лишь сглотнула и покачала головой.

Как ей объяснить, что буквально минут пятнадцать назад она умерла?

— Ничего, просто в туалет очень хочу, а прерывать тебя было неловко, — легкомысленно отмахнулась Такемичи. Хина, золотце такое, тут же отпустила её в уборную, где Такемичи, встав напротив зеркала, принялась разглядывать себя.

Ханагаки выглядела точно так же, как и двенадцать лет назад. Костяшки рук сбиты, но практически полностью зажили, кое-где были пластыри — видимо, опять подралась, защищая кого-то. Голубые глаза, доставшиеся от отца-американца, отражали всё смятение девушки. Волосы Такемичи были коротко острижены, обесцвечены и покрашены в яркий блонд. Лицо было всё таким же, как и через двенадцать лет, только стресс и горечь потерь ещё не успели оставить свои отпечатки. В уши были вставлены любимые когда-то серёжки-гвоздики с голубым искусственным камешком.

Такемичи была такой же, какой себя помнила. Ничто не изменилось.

Это была она, никто иной. Такая юная. До всего произошедшего.

Опустив голову и опираясь на края раковины, девушка устало вздохнула и достала из кармана юбки телефон, вновь смотря на дату. Четвёртое июля две тысячи шестого года. Её день рождения был в конце прошлого месяца. Значит, ей уже исполнилось пятнадцать лет.

Она проверила свой список контактов, который был довольно беден. Хина, мать Хины, её собственные родители, кузен, тётя, пара одноклассников и классный руководитель. Вот и всё.

Ханагаки печально улыбнулась: какой же грустной была её жизнь до встречи с… с…

Сердце заколотилось в груди как бешеное. Если она вернулась назад во времени, значит ли это, что все её друзья были живы? Эма, Баджи и… Майки.

Перед глазами вновь предстал образ, являющийся ей в кошмарах на протяжении последнего года. Болезненно худой, с мешками под глазами, с безжизненным взглядом, татуировкой на шее и короткими чёрными волосами.

Умирающий на её руках, весь в крови и с остатками признания в любви на алых губах.

Майки.

Её Майки, которого она так и не разлюбила за эти чёртовы двенадцать лет. Тот самый Майки, ограждавший её от деятельности Токийской свастики и первым поддержавший решение её родителей переехать. Тот самый Майки, который так и не узнал о том, что все эти двенадцать лет она жалела о том, что оказалась слишком слабой и трусливой, чтобы протянуть ему руку в отчаянный момент, чтобы унять его боль от потери сестры и лучших друзей, чтобы воспротивиться его воле и стоять рядом, как и должна была, не отстраняясь, никуда не уходя.

Решительно оттолкнувшись от раковины и посмотрев в зеркало снова, Такемичи сжала руки в кулаки. Глаза заметались по её пятнадцатилетнему телу, взгляд снова вернулся на неизменившуюся дату в раскладушке.

Если… Если она действительно вернулась в прошлое, если ей дан ещё один шанс, то она просто обязана им воспользоваться. Она обязана спасти умерших друзей, пусть даже ею двигали не альтруистические мотивы, а эгоистичное желание не оставаться одной, больше не терять дорогих ей людей, больше не отпускать Майки.

Девушка умылась холодной водой и закрыла кран, глубоко вздыхая и пытаясь расслабиться от накатившего напряжения. Ей потребовалась пара секунд, чтобы набраться уверенности и выйти из туалета, направляясь обратно к Хинате. Пока что нужно было разобраться с Хиной и школьной домашкой, а потом обдумать всё остальное дома.

Та улыбалась как ни в чём не бывало, сетуя на скорый тест по японскому и большое количество домашнего задания по алгебре. Ханагаки лишь кивала, отрывая тетради и ощущая искренний ужас. Ей было уже двадцать семь лет, она совершенно не помнила ничего из того, что учила в пятнадцать!

Весь оставшийся вечер Тачибана пыталась вбить кучу информации в голову Ханагаки, пока сама Такемичи начала сожалеть о том, что не погибла под тем чёртовым поездом, а отправилась в прошлое. Она могла радоваться всему, но только не этой бумажной пытке.

Они продлили комнату в манга-кафе вплоть до десяти вечера, а потом Ханагаки вызвалась проводить Хину домой, подхватывая подругу под руку и слушая её весёлый щебет. Пока её не хотелось покидать так быстро, да и вечер был поздний, чтобы отпускать ту одну.

Такемичи не помнила, признавалась ли ей уже Тачибана в любви или ещё нет, но решила оставить этот вопрос на потом. Если признавалась, то зачем давить на больное? Ханагаки любила Хинату, но не так, как та желала. А если нет, то и намекать на возможность признания не стоило, а то это может ещё сильнее разбить подруге сердце.

Через час они стояли перед дверью в квартиру семьи Тачибана. На улице уже стемнело, несмотря на то, что на дворе было лето, и лишь фонари освещали дорогу. Хина не переставала причитать о том, как же Такемичи доберётся до дома в такую темень, предлагала остаться у неё, но Ханагаки отказалась. Сейчас ей хотелось оказаться дома — там, где она провела всё своё детство, там, где не была уже много лет.

Девушка спустилась по ступенькам вниз, убрав руки в карманы школьной юбки. Подул ветер, духота июльского вечера была разбавлена свежестью, и Такемичи застыла, вдыхая полной грудью.

Как же она скучала по этим временам. Временам, когда всё казалось таким важным и серьёзным. Временам, когда она была свободна и вольна делать что захочет. Временам, когда она была ребёнком. Временам, когда всё было так просто.

Ханагаки сделала несколько шагов, проходя мимо детской площадки, как вдруг услышала громкие голоса. Судя по разговорам, какие-то хулиганы обкрадывали ребёнка, заставляя его отдать все свои карманные деньги.

Такемичи всегда была Такемичи. Немного трусливой, немного храброй, немного наивной, немного дерзкой. Она стремилась помогать другим, даже если знала, что в драке ей не выстоять. Так было с самого детства, так оставалось до сих пор. Единственным, кто заставил её отойти от принципов, перестать влезать в драки с хулиганами и бить чужие морды, был Манджиро Сано. Он всегда стремился оградить от этого, держа в стороне и не давая приблизиться, считая, что драки — не женское занятие.

Эма приблизилась и умерла.

Тем не менее, в этом временном потоке Такемичи ещё не встретила Майки. Да и что там говорить, теперь она собиралась пойти против его воли, быть верной своим принципам, оставаться рядом до конца, чтобы спасти Эму и дорогих сердцу Майки друзей. Она не могла позволить парню вновь стать таким, каким она его встретила на заброшенном складе.

Воспоминание больно кольнуло сердце. Такемичи сжала руки в кулаки и, пылая решимостью защитить, пошла в сторону голосов, с ноги прописывая удар первому гопнику — прямо как Майки её учил в начале их знакомства.

Тело не знало этих движений, оно к ним не привыкло, а потому удар оказался слабее, чем раньше, но этого хватило, чтобы оглушить парня. Следующему досталось кулаком прямо в нос. Послышался неприятный хруст, и на руку Ханагаки попало несколько капель крови.

— Подхватывай своих дружков и вали, если не хочешь тоже получить, — обратилась она к третьему. У того дрожали коленки.

Он, испуганный и ошарашенный, кое-как закинул оглушённого друга себе на плечо, схватил за руку парня со сломанным носом и поспешил сбежать. Такемичи усмехнулась им вслед и обернулась к мальчику, узнавая в нём Наото Тачибану — младшего брата Хины.

— Иди домой, нечего тут гулять в такое время, — сказала она.

— Такемичи-сан, — вздохнул мальчик. — Спасибо.

— Да что уж там, — махнула рукой девушка. — Но если они ещё раз пристанут — просто дай им в нос. Пока ты позволяешь другим вытирать об себя ноги, тебе будет так доставаться каждый день. Научись давать отпор, и твоя жизнь изменится.

— Я не хочу становиться гопником, — поморщился мальчик.

— Кто сказал, что если ответить на чужое издевательство, то ты тут же станешь гопником? — удивилась Такемичи. — Быть гопником или нет — только твоё решение. Как и вопрос защиты самого себя и своей сестры. А то, знаешь, она у тебя та ещё красавица, скоро к ней будут подкатывать различные парни, а ты должен уметь противостоять им, — подмигнула Ханагаки, с умилением наблюдая за тем, как лицо Наото заливает краска: мальчик всегда стеснялся, когда другие люди указывали на его любовь к сестре. — Ладно, беги. Тебя уже заждались.

С этими словами девушка потрепала мальчишку по голове, разворачиваясь и направляясь в сторону своего дома. К счастью, они с Хинатой жили не так далеко друг от друга, но минут двадцать на дорогу ушло.

Дома, как всегда, не горел свет. Значит, это был один из тех месяцев, когда Такемичи жила одна. Девушка тяжело вздохнула. Отец был заграницей и должен был вернуться только к Рождеству. Мать же уехала работать в соседнюю префектуру и пока неизвестно, когда вернётся.

Из-за того, что с возрастом родителей всё чаще не было рядом, Ханагаки довольно рано стала самостоятельной, благодаря чему не испытывала никаких трудностей в будущем, когда закончила университет и принялась снимать однокомнатную квартиру.

Тем не менее, сейчас её раз в неделю навещала тётя, смотрела, как поживает Такемичи и отписывалась её родителям. Она всегда приносила с собой каких-нибудь сладостей, и за столь небольшую заботу Ханагаки была ей благодарна по сей день.

Хлопнув по выключателю в прихожей, девушка осмотрелась. Всё было так же, как она и помнила: та же обувь у порога, те же куртки в шкафу, та же лестница на второй этаж, та же гостиная с той же мебелью и та же самая кухня. На дрожащих ногах девушка поднялась наверх, заглядывая в пустую комнату родителей, а затем прошла в свою, казавшуюся единственным помещением, где были хоть какие-то признаки жизни, комнату.

Было тихо и пусто. Рядом никого.

Такемичи закрыла за собой дверь, скатываясь по ней и бухаясь на пол. Ноги больше не могли её держать, так сильно дрожали. Сердце внезапно разорвала тоска, и девушка расплакалась, поджимая коленки к груди. Теперь, когда она осталась в одиночестве, когда не слышала никаких посторонних шумов, на неё накатила тоска, боль и отчаяние, до этого хранимые где-то внутри, ожидающие своего часа.

У Ханагаки была настоящая истерика, она никак не могла перестать плакать, вспоминая пережитый ею ужас, когда она оказалась прямо перед поездом, шок, когда открыла глаза в две тысячи шестом, грусть, когда думала о погибших друзьях.

Дрожащими пальцами Такемичи взяла телефон и с трудом, сквозь пелену слёз, нажала на контакт отца. В Лос-Анджелесе сейчас было почти семь утра, в это время её отец уже обычно ехал на работу. Он, несомненно, удивится внезапному звонку дочери, испугается её слезам и всхлипам, но Ханагаки как никогда нуждалась в поддержке со стороны близкого человека. Она просто хотела услышать родной родительский голос.

Она была жива. Ханагаки Такемичи было пятнадцать.