Дитя Слизерина (гет)

Первые лучи солнца робко пробивались из-за темной пелены тяжелого зимнего неба, выхватывая из предрассветного мрака голые деревья. Воздух свежий и холодный, и вокруг, несмотря на столь ранний час было шумно. Люди торопливо шагали по грязному тротуару: на работу, в гости, прогуляться… Его не ждал никто. И он не особо сожалел по этому поводу. Подросток потянулся на холодной скамейке, ноги занемели от холода, и рук он почти не чувствовал. Непослушные пальцы выхватили сигарету из заднего кармана потертых старых джинс. Гарри вздохнул и с сожалением посмотрел на мокрый коробок, в котором лежала одна-единственная спичка. Ему повезло, слабый огонек каким-то чудом не потух, и ему удалось поднести оранжевое пламя к сигарете. Юноша с удовольствием втянул теплый дым, на время огораживаясь от зимнего холода. В заброшенном парке народа почти не было, и именно поэтому его привлекало это место. Он любил одиночество. Впрочем, как и все беспризорники. Гарри уже давно свыкся с мыслью, что у него нет дома, что его нигде не ждут. Он понял это давно, когда серый «Вольво» остановился возле заброшенного парка, и грузный мужчина оставил на холодном асфальте пятилетнего мальчишку с яркими зелеными глазами. Он плохо помнил своих родственников. Их лица почти не отпечатались в его сознании, были только размытые картинки. Но зато он хорошо помнил голоса, и темный чулан под лестницей, где всегда было темно и страшно. Он прекрасно помнил слова, которые его дядя говорил ему изо дня в день: «Никчемный урод, маленький никому не нужный оборванец. Ты слышишь меня мальчик? Ты никому не нужен». Тогда его детские иллюзии разбились на мелкие осколки.Сейчас ему было пятнадцать, но память сохранила образ маленького черноволосого мальчишки, который плакал на холодном асфальте. Он не помнил их имена, и не хотел. У него не было желания запоминать пустые слова, которые приносят боль даже спустя десять лет. И он похоронил свои воспоминания глубоко в сердце. Потом какая-то сердобольная старушка сжалилась над ним, и он оказался в приюте. В добрых книжках воспитатели – вторые родители, но реальная жизнь никогда не похожа на сказку. Приют оказался отвратительным местом. Здесь всегда было грязно, запах немытых мальчишеских тел и пота, вечно витающий в воздухе, и почти никакой еды. Потому что было слишком много детей. Он сбежал через год, в шесь лет оказавшись совершенно один. Скоро он присоединился к какой-то уличной банде, хотя это слишком громкое слово, — просто свора мальчишек. И Гарри очень быстро осознал, что улица – это не только свобода, это голод, боль и страх. Когда он был маленьким, его пугало все – малейшее прикосновение, тихий шелест… Став постарше, он научился прятать его чувства за маской холодного безразличия. В двенадцать он оказался в исправительной калонии – неудачно упал с только что украденной сумочкой какой-то девушки. Самое смешное – денег в ней почти не было, только на сигареты и хлеб, и тем не менее срок получился приличный – год. Тюрьма сделала его еще более замкнутым и жестким, может быть даже жестоким. Он не мог сказать, что ему нравилось причинять боль людям. Но иногда не оставалось выбора. Охранники поддерживали порядок простым и испытанным способом – они избивали заключенных, пока те не задыхались и не умоляли прекратить болезненные удары. Гарри даже как-то раз попал под горячую руку, и на следующий день очнулся в больнице со сломанной ногой и сотрясением мозга. Так что половину своего наказания он отбывал в больнице. Оказавшись, наконец на свободе, Гарри почувствовал осторое желание уехать из Лондона как можно дальше. Эта идея оказалась совершенно бесполезной. Проехав зайцем несколько станций, он остановился в каком-то маленьком пригороде с грязными улицами и множеством беспризорников. Уличные банды, сигареты, наркотики – все это стало неотъемлемой частью его жизни. Он осознавал, что не является хорошим мальчиком, что он малолетний преступник, но каждый выживал, как мог. Сначала он пытался искать работу. Безрезультатно. Денег почти не платили, их едва хватало на хлеб. Бродяги никому не нужны. Он привык к взглядам, которые бросали на него, полные жалости, презрения, ярости, ненависти, отвращения. Так что ему не было уже больно, когда какой-нибудь мальчишка кидал на него насмешливый взгляд и с отвращением высказывал в лицо, что ему не место в этой жизни. Гарри отбросил сигарету в сторону и неторопливо зашагал по заснеженному тротуару. Холод пробирал до костей, тонкая джинсовая куртка – потертая от времени, с рукавами, едва достающими до локтей плохо защищала от ледяного воздуха. Его жизнь была слишком однообразной – голод, страх, иногда легкое ощущение радости, и никогда — защищенности. Только однажды сова принесла странное письмо, Гарри его даже не читал, увидев на конверте слово «магия». Наверное, чья-то неудачная шутка. Пройдя несколько кварталов, юноша остановился возле маленького магазинчика. Здесь было его излюбленное место. Его никогда не выгоняли оттуда, и мистер Горриган, старенький продавец, часто продавал ему сигареты за полцены. Зайдя внутрь, Гарри почувствовал себя неуютно. Кто-то пристально смотрел на него, и ему это не нравилось. Оглядевшись вокруг, он заметил полицейского. Мужчина медленно приближался к нему. Гарри резко рванул к выходу. Чем быстрее он убежит, тем меньше шансов попасть в приют. Полицейский что-то крикнул ему вслед, он не услышал. Завернув за угол, он остановился. Дыхание было тяжелым и сбивчивым, горло саднило от холодного воздуха. Нужно идти к Мэтью – единственному человеку, которому он доверял, другу. Гарри уверенным шагом приблизился к старому заброшенному дому. Здесь уже давно никто не жил, и скоро должны были снести, но пока этот дом было единственным надежным местом. Они познакомились в тюрьме. Они были похожи. У Мэтью был жив отец, но сын никогда не был нужен ему. У Гарри были живы родственники, которые оставили пятилетнего мальчишку на холодном асфальте. Юноша ловко перебрался через ограждение и осторожно вошел в здание. В доме было тихо и темно. Гарри приблизился к двери, потемневшей и прогнившей от времени, и постучался. Через несколько минут послышались легкие шаги и ржавый скрип старого засова. Высокий блондин открыл ему дверь.

— Привет, Мэт, — бросил Гарри, проходя в комнату. Темно и запах сырости, но зато тепло, теплее, чем на улице.

— Привет, — отозвался блондин, усаживаясь на скрипучий пол. – Что, опять чуть не попался?

— Точно, — Гарри криво ухмыльнулся, — иногда мне кажется, они специально поджидают меня.

— Садись, сегодня у меня есть кое-что, — и Мэт извлек из кармана бутылку пива.

Гарри улыбнулся, сегодняшний день, может быть, не будет таким плохим. Присев рядом с другом, Гарри вытащил сигарету. Он не помнил, откуда появилась эта привычка. Кажется, он глотал теплый дым лет с десяти, одиннадцати. Закурив, они долго сидели в тишине. Потом Мэтью с приглушенным шипением открыл пиво. Приятная холодная жидкость разносила по телу странное тепло. Через некоторое время алкоголь немного ударил в голову. Тишина здесь была уютной,и когда перед глазами все поплыло, будто он смотрел сквозь воду, Гарри поднялся на ноги, и прошел к дальнему углу, прилег на старый матрац. Он знал, что на утро голова будет раскалываться, что в горле все пересохнет, но как приятно было забыться хотя бы на день, уйти от всех проблем, забыть обо всем. Сон пришел быстро, быстрее, чем хотелось бы. Ощущение пьянящей свободы без забот было таким приятным.

Холодно, зеленая вспышка и странные слова. И смех, такой, от которого по телу распространяется ледяной холод, сковывающий движения…

Тяжело дыша, юноша открыл глаза и осторожно дотронулся до тонкого шрама на лбу. Он не знал, откуда он взялся. Шрам был странный, правильной формы в виде молнии, и этот кошмар снился так часто, и его шрам почему-то сильно жгло, каждый раз, когда он просыпался. И этот смех – Гарри глубоко сомневался в том, принаждлежит ли он человеку. Голова раскалывалась на части, и во рту все пересохло. Юноша только сейчас заметил, что продрог от холода, и одежда неприятно липла к телу. Гарри поежился.

— Что, не спится? – слегка насмешливо спросил знакомый голос.

— Ничего, все в порядке, — автоматом ответил он. Лунный свет тускло освещал комнату, придавая комнате какую-то зловещую атмосферу. Мэтью присел с ним рядом.

— Знаешь, когда я был маленьким, я любил смотреть на звезды. Иногда мне казалось, что они совсем-совсем близко, так близко, что можно дотянуться до них рукой. А иногда они были невозможно далеки. Ты самый близкий человек, который у меня есть, Гарри. Ты все, что есть у меня в этом чертовом мире, — Мэтью пристально взгялнул в его холодные зеленые глаза. – Ты для меня все равно, что младший брат. Я хочу, чтобы мы всегда были вместе. Но знаешь, это невозможно, — голос друга опустился до шепота.

— Что ты имеешь ввиду? – Гарри почувствовал, как неприятное чувство липкого страха обволакивает его.

— Я болен, Гарри. Пневмония, — словно в подтверждение своих слов, Мэтью зашелся болезненным кашлем. Гарри вздрогнул, словно его ударили. – Мне уже недолго осталось, — юноша криво усмехнулся. – У меня есть кое-какие запасы, их хватит, чтобы доехать до Лондона.

— Я…, — слова застряли в горле, и он не смог произнести ни звука. Непривычная сухость в глазах на некоторое время ослепила его. А потом соленые капли потекли по щекам. – Ты не можешь! – выкрикнул Гарри. – Ты не можешь вот так уйти! – его колотила крупная дрожь, он вцепился в воротник потертой рубашки. – Я не смогу один…, — хрипло прошептал он. – Пожалуйста, не уходи…

Мэтью ничего не ответил, только крепко обнял его. Они долгое время сидели в тишине.

— Вот деньги и билет. Поезд сегодня в десять утра. У тебя еще есть шесть часов. Мы можем прогуляться, если хочешь.

Гарри помотал головой. Слишком много всего, тяжелая боль душила его, он бросил тоскливый взгляд на Мэтью, и, ни слова не говоря, выбежал прочь. Улица встретила его холодным безмолвием и ледяным ветром. Он был один, снова.