Нелюдима (джен)

Здравствуйте, меня зовут Фэй Джо Данбар и я — ходячее суеверие.

В магию имен сейчас никто не всерьез не верит. Её чтут: кто-то называет детей вычурными и уникальными или, наоборот, затасканными и простыми именами, чтобы не навлечь чужую судьбу; кто-то — поглупее или посмелее — пытается, напротив, привлечь чужую удачу, но навлекает лишь понимающее хмыканье в адрес своих отпрысков, всех этих ныне семидесятилетних Геллертов, пятидесятилетних Альбусов, тридцатилетних Нобби, шестнадцатилетних Гарри. Имя затирается десятками родовых метрик и становится пустым, как скорлупа выпитого яйца. Её чтут, потому что она помогает решить вечную проблему выбора имен, но придавать ей значение? Ха.

А меня зовут Фэй Джо Данбар, и я верю именам.

Фэй. По семейному преданию, мой прапрапрадед Джо, колдун из старого хайлендерского рода, спутался с баньши. Моргауза его знает, как он смог переспать с фэйри, которая, вообще-то, невидима большую часть времени, и как смог зачать с ней дочку вполне человеческого облика, разве что желтоглазую и лядащую, но вот что с семейной жизнью у них не сложилось, известно совершенно точно — если бы сложилось, моя прапрабабка Элис бы жила под холмами. А так — полукровку отстояли, заповедав ей и её потомкам не гулять по холмам после заката да не стирать в текущей воде в полнолунную неделю.

Баньши ведут свой род от Игноциуса — имя настолько говорящее, что оно, наверное, все же псевдоним — Певерелла, ничуть не смущаясь тем, что он как раз чистокровный человек. Зато от «Незнаемого», через его внебрачную дочь от, как они считают, самой Маб, им досталась сродственная к смерти невидимость — видимы они только тем, кто находится в смертельной опасности. Кажется, у моего предка была интересная жизнь, хотя, в общем, присутствие баньши само по себе опасность.

Прапрабабка, а затем и её единственная дочь, восприняли гейс серьезно — и соблюдали его тем строже, что колдунам стирать-то толком не надо. Внук же её, мой дед, относился к нему довольно наплевательски — парней-баньши не бывает, а значит, по его разумению, кровь растворилась, и гейс утратил силу. Ну а моя мать считала это и вовсе забавной семейной легендой. Поэтому, когда перед моими родителями встала проблема выбора имени, мать рассказала отцу эту «красивую сказку», и он решил назвать меня Фэй — в честь пращурки-фэйри. А мать, чуть убоявшись теней прошлого, добавила второе имя, Джо — в честь обуздавшего холмовую кровь предка.

Данбар. Совершенно безобидная фамилия. В меру незнатная, в меру древняя: один из отцовых предков поселился при этом славном городе еще до Статута, заняв должность городского мага, а после Статута его потомки уходить не стали, помаленьку захапав себе земли в пригородах. Триста лет они прожили тут, иногда посылая младших сыновей в Хогвартс и занимаясь в основном мелким земледелием — и контрабандой, не без того, — а потом в одной из младших ветвей семьи родилась дочка, желтоглазая и худощавая, и фамилия заиграла новыми красками. Хотя об этом, пожалуй, по порядку: полукровки с кровью фэйри нынче не то чтобы известны.

Итак, у четы Данбар появилась дочь, которая с первого взгляда опознавалась как сида-полукровка. Прабабка, та, что баньши приходилась внучкой, была еще жива, в ясной памяти, и науку своей матери рассказать смогла.

Я её, старуху Шарлотту, не помню совсем, она померла, когда мне было четыре года. Помню только запах душистого табака из её трубки, горький вкус рябины, да тихий голос, звук тревожных заговоров-колыбельных на гэльском. Слова её мне передавали потом.

Невидимость, основное свойство баньши, не есть истинная невидимость фестралов, а скорее незримость гримов, очень хороший отвод глаз. Обычный человек баньши игнорирует. Начисто. Даже если она захочет привлечь внимание — через некоторое время после отвлечения он забудет про эту встречу. Записи куда-нибудь затеряются. Фотографии, особенно магические, поблекнут до неразличимости или тоже исчезнут. Даже извлеченные магией воспоминания превратятся в высохшую серую труху. Ценный, кстати, ингредиент. Единственное, что неподвластно забвению — голоса, и особенно — пение. Впрочем, только сами голоса, речь забывается вместе с иными образами.

Как и в случае с гримами, из этой незримости есть естественные исключения. Не бывает правил без исключений, магии без изъяна, брони без щели, ибо нету мира без изнанки.

Во-первых, это умирающие и вообще все обреченные смерти. Так бывает, что человек еще считает себя живым — а все тропы жизни ведут его к скоропостижной кончине. Впрочем, рассказать о встрече они обычно успевают, отчего и происходят все эти легенды про баньши, то ли предвещающих, то ли обеспечивающих гибель, да про их смертоносные песни. Во-вторых, это «кузены». Прочая нелюдь: гоблины, оборотни, вейлы, дини ши и полукровки от них. В-третьих, умелый и сильный маг может, скажем, приказать своему разуму не забывать. Или, как я выяснила позже и сама, анимаги даже вне формы не теряют меня из виду.

Баньши своим талантом управлять почти не могут. Максимум — имитировать смертельную опасность для человека, с которым им хочется пообщаться. Или не имитировать. Прапращур Джо, да. Полукровки управлять не могут совсем, ну да это дело еще по вейлам всем известно. Так что судьба у меня одна, особенно если вспомнить, что под холмы не уйти: они хоть и открыты, но ши из них сто лет назад еще куда-то ушли. И можно только попытаться как-то все замедлить, послав куда-то, где много людей и человеческой магии.

Так меня и было решено отослать в Хогвартс.

* * *

На распределении было сложно. Я вообще хотела на Рэйвенкло, там декан — гоблин-квартерон, ну, на худой конец на Слизерин — Данбары родовиты, хоть и небогаты, а полукровки что там, что там были. Но Шляпа уперлась и начала мне пророчить, мол, на Рэйвенкло ты себя первой потеряешь, а в подземельях Слизерина делать тебе, шотландке из Лотиана, нечего от слова совсем. В итоге сошлись на Гриффиндоре, и я отправилась в гриффиндорскую башню и за красно-золотой стол.

По первости, посмотрев на четверых сожительниц, я подумала, что Шляпа меня надурила всё-таки. Одна, Грэйнджер, даром что магглорожденная, без малейших следов не то что старой, а и магической крови на пять поколений назад, так еще и редкостная зануда. Она, кстати, уже сейчас меня теряла из виду — я весь первый месяц, хихикая, наблюдала за тем, как она старательно пыталась обратиться ко мне, не используя забытое имя. Потом запомнила, правда упорно звала меня «полным» именем Фэйт. Ну, я ей объяснила, мол, Гарри Поттера не Гарольдом зовут, например, вот и меня — не Фэйт.

Еще две, англичанка Браун и индианка Патил, колдуньи не в первом поколении, но тоже без холмового народа в родне. Мы вроде даже подружились, особенно с Лавандой — она, хоть и не шотландка, но тоже с этой земли.

А вот Риону, Риону-Рианнон, я сначала пропустила. В вечер Распределения мы перекинулись парой приветственных фраз, она рассказала нам, что она полукровка, ирландка, очень рада быть зачисленной в Хогвартс и так далее. Весь следующий день мы пробегали по урокам, и лишь третьего числа до меня дошло, что в ней, черт подери, кровей ши едва ли не больше, чем во мне. Ну, слово за слово, мы разговорились, потом начали вместе ходить на уроки, потом сбегали познакомиться к парням (после Лаванды, но перед Гермионой и Парвати) — ну и в итоге так получилось, что мы стали лучшими подругами. Кстати, она все же была полукровкой, без лукавства — мать была маглой. Но и «добрые соседи» в предках были, причем в ближайших. Я полагала, что это был кто-то из морского народа одно или два поколения назад — характерную внешность не скроешь, но она сама не любила даже касаться этой темы, а уж подробностей не раскрывала никогда.

На втором курсе мы обе дружно увлеклись Локхартом. Жутко ревновали его друг к другу, к Лаванде, даже к Гермионе, которая раз за разом вытягивала из него разрешения в Запретную Секцию. Дуры были. А потом случилась вся эта история с Наследником Слизерина; нас обеих вызывал Флитвик, по поручению директора, мол, не чуяли ли вы кого из ши. Ну, мы обе сказали нет, а потом выяснилось, что спрашивать надо было не тех. Еще второй курс мне запомнился тем, что меня перестал узнавать дед. Впрочем, он уже лет пять был не в себе, но ближайших родичей еще помнил. А потом начал узнавать снова — но уже только меня и никого кроме меня. А потом умер. И я наконец-то осознала, как мне жить всего через пару лет: видеть и узнавать меня будут лишь обреченные смерти, да редкие маги с шийской кровью в жилах. Шкурно осознала, аж до последней косточки пробрало.

Так что всё начало третьего курса я тихо истерила. Выбрала, по дури, в доппредметы УЗМС и Пророчества. Первое-то ладно, магические твари всех видят, им все равно, кто ты — человек, полукровка или тилвит тэг, а вот пророчества — совсем зря. Я надеялась узнать, как обмануть Судьбу, а в итоге всего лишь напилась чаю на всю жизнь вперед. Ну и через три года получила легкую оценку в СОВ, это да. Потом вынесла Рионе все мозги на тему: «Ты ведь меня никогда не бросишь? Правда-правда?». Замучила на практикумах по ЗОТИ бедного боггарта — он по пять минут пытался отобразить страх быть незамечаемой совсем-совсем никем, в итоге раз за разом представляя себя как вырванный глаз. Карий, как у Рионы, но все равно не сильно страшный. Но первое место в конкурсе гениальных идей тринадцатилетней девочки Фэй заняла мысль о поступлении в аврорат. Я как-то сообразила, что в рамках формального общения собеседник если и теряет из виду меня, то не теряет мою социальную роль, хотя я тогда и слов-то таких не знала. Ну а где у нас наиболее всеобъемлющая должностная инструкция? В Аврорате. Идея, конечно, умерла своей смертью после консультации с тем же профессором Люпином, но сам факт идиотизма! К концу курса, я впрочем, успокоилась: как-то раз я встретилась в коридоре с профессором Дамблдором и он сказал мне пару фраз… я даже не помню о чем, что-то про кровь, честь и то, что делает человека — человеком, но после этого все треволнения как-то сразу отрезало.

Поэтому в четвертый год в Хогвартсе я вошла с легким сердцем. Был Тремудрый Турнир и, что ценно, на него съехалось пол-Шармбатона. А в Шармбатоне, как известно любому приличному магу, треть учеников — та самая страшная и ужасная нелюдь. Поэтому я почти что прописалась в башне Рэйвенкло, обмениваясь опытом с феечками из Шармбаттона. Ничего это, в общем, не дало, они лишь подтвердили то, что я и так знала. Гейсы — не обойти. Наследие крови — не удержать. Было жаль, но уже было и всё равно.

Годом позже я, вслед за Рионой, решила записаться в поттеровский кружок. Ничего не вышло. Гермиона обнесла меня списком. Чёрт. Чёртова гря.. обр-ретенная, первое поколение, второй сорт. Дорогая подруженька ржала как лошадь неделю, а потом, когда Амбридж шарахнула по ней искрами за поцелуйчики в коридоре, проигнорировав меня, начала завидовать, что оказалось едва не хуже. Нашла чему.

На шестом курсе Риона неожиданно увлеклась антропологией. Я не спрашивала (судя по всему, это была та самая тема на-которую-Ри-не-говорила, тема её нечеловеческой родни), но из вежливости разделила с ней увлечение, приняв пару «почитай, очень интересно» книжек. Гермиона её не кусала. Наверное. Пролистав одну — оказалось действительно интересно, но ничего особенного — я взялась за другую и опешила: на обложке была моя фамилия. Нет, это был просто маггл-однофамилец, их вообще много, но у меня "щелкнуло", как говорят рэйвенкловцы. Книжка тоже оказалась небезынтересной, но меня зацепил один упоминаемый там факт: мол, количество общественных контактов человека ограничено, нельзя быть знакомым со всем Хогвартсом — дело даже не в том, что тебе не хватит времени и умения лавировать между группочками, а в том, что тебе не хватит себя. Ограничение людей и прочих обезьян, зависящее от чистого размера мозгов. Пару дней этот факт крутился у меня в голове, а потом я соотнесла его с действительностью, и у меня сразу полезла куча вопросов. Вот, например, чем заняты мозги магов, если они общаются в лучшем случае с полусотней себе подобных. А магические поселения, редко переваливающие за полудюжину домов? И, наконец, что не так со мной, что я могу общаться только с десятком человек?

Я будто бы видела, как мой мозг истаивает, превращаясь в серебристый туман, окутывающий, скрывающий, отдаляющий меня от сородичей. Это даже снилось мне, как в безнадежные дни на третьем курсе — серая шуршащая пелена, и я за ней, а снаружи — большой мир, мир звуков, красок и голосов. Другое дело, что той безнадежностью от этих грез-медитаций не веяло, скорее, предвкушением. И они что-то во мне изменили. После Рождества я начала видеть над некоторыми людьми… что-то. Над Гарри Поттером — обрывок такой же (той самой, точнее) серой пелены, хотя кровей ши в нем не было. До сих пор не могу понять, что это было. Над Снейпом и парой ребят со Слизерина — слабую грязно-серую тень. Это, я поняла на седьмом курсе, Темная Метка. И из-за спины директора Дамблдора бил зеленый свет, смутно знакомый. Что это такое, я поняла довольно быстро. В мае. И где я видела, тоже вспомнила. Тоже в мае, два года назад, когда к рэйвенкловцам заходил Седрик Диггори. Видимо, предвестие смерти я чувствовала уже тогда.

Что же случилось после смерти Дамблдора…

Весь седьмой курс я благословляла свою кровь. Меня не замечал почти никто; Кэрроу были совершенно заурядными магами, так что на их уроках главным было — не высовываться. Зелья в Выручай-комнате появлялись незаметно, и эта незаметность давала успокоение — никто из моих сокурсников не умрет. Не сегодня и не из них, нет.

И я видела тень за плечом нынешнего директора: ржа, пожирающая железо, и болотная зелень, затягивающая травой канувших в омут — и знала, что директор предыдущий будет отмщен. Не то чтобы я сильно почитала Альбуса Дамблдора, но убийцы мне определенно отвратительны. Да и за тот разговор весной третьего курса я ему признательна.

…Благословляла до этого дня.

* * *

Я спускаюсь вниз, к Большому Залу, к которому подбирается грохот битвы и вспоминаю. Вспоминаю прошлое, чтобы не думать о том, как..

…на пятом этаже профессор Люпин сказал мне что-то одобрительное, а его жена, отвлекшись от зачарования каких-то артефактов, кивнула мне, как старой знакомой.

…как один из близнецов Уизли при виде меня нахмурился в узнавании.

…как обернулся на стук моих шагов пробегающий в противоположном Выручай-комнате направлении Колин Криви и взглядом попросил не выдавать.

…и как Гарри Поттер подошел ко мне, сказав что-то про то, что девушкам лучше держаться подальше от битвы.

Я подхожу к Большому Залу, и мне хочется плакать и петь.