Своя сторона (джен)

Если и было в христианских церквях что-то, что раздражало Кроули больше, чем навязчивый тошнотворный запах ладана и лицемерные прихожане, уверенные, что посещение мессы гарантировано спасёт их от Ада, так это отвратительная манера освящать всё, что под руку попадётся. Каждый чёртов сантиметр чёртовой земли, словно они каждый день ожидали массового нашествия демонов! Какими нужно быть параноиками, чтобы осенять благодатью даже могильные камни?!

Он сдавленно зашипел, отдёргивая руку от очередного памятника, о который (плохая, плохая, очень плохая идея!) попытался было опереться и, проклиная сквозь зубы чёртовых святош, заспешил дальше, стараясь как можно реже соприкасаться обожжёнными ногами с утоптанной кладбищенской землёй. Если только он не ошибся с картами…

Старинный склеп, фамилию владельцев которого он забыл чуть ли не раньше, чем прочитал, почти выпрыгнул из-за мутной стены дождя, и Кроули с облегчённым стоном ткнул пальцем в сторону запечатанных дверей, не заботясь уже о том, чтобы действовать тихо. Кто, в самом деле, может услышать что-нибудь в таком шуме? Грохот расколовшегося замка слился с громовым раскатом, и Кроули, зашипев, скользнул внутрь, изо всех сил стараясь даже сквозь одежду не касаться к тому, что осталось от каменных дверей склепа.

На то, чтобы вытащить из корзины джутовый коврик с нанесённым прямо на него символом адских врат, потребовалось всего несколько секунд. На то, чтобы нашарить глухо звякнувшую полупустую сумку и перекинуть ее ремень через плечо — ещё столько же. Полминуты спустя он уже бежал к темнеющей на краю кладбища церкви. Ступни жгло уже почти нестерпимо, каждый шаг, казалось, вгонял раскалённый гвоздь до самых колен, заставляя неловко поджимать ноги в невольной попытке убежать от боли и тихо шипеть сквозь зубы. Он очень надеялся, что в этой церкви (на поиск которой, возможно, не единственной, но первой полностью подошедшей для его цели, ушло почти пять часов бешеной гонки по городу) работают не совсем помешанные на своей вере фанатики, и хотя бы скамьи окажутся не освящёнными. Ведь это глупо — освящать скамейки, на которых будут сидеть немытые потные люди, а кто-то, возможно, даже портить воздух?

На то, чтобы добраться до дверей церкви, потребовалось немногим больше минуты. Кроули и вдвое меньше было бы достаточно, чтобы проклясть всё на свете и начать выть уже в голос. Он всерьёз начал задумываться, осталось ли на ногах хоть немного не кожи уже — хотя бы мышц, или освящённая земля уже прожгла его до самых костей? Поскуливая от боли, он почти ввалился в приоткрытую дверь, изо всех сил стараясь не споткнуться и не растянуться на обжигающем святостью полу. В два приплясывающих шага добрался до первого ряда скамей. И, не в силах больше терпеть, бездумно рухнул на ближайшую, судорожным жестом поджимая ноги к животу. И с запоздалым уколом ужаса представляя, что будет, если местный священник, все-таки, окажется помешанным фанатиком.

...Будь он ангелом (или просто человеком — словом, не кем-то вроде него, кому по определению не стоит верить в божественное милосердие), он бы наверняка вознёс благодарственную молитву и уверился, что Небеса сегодня на его стороне. Скамейка не была освящена. А запах ладана оказался не таким плотным, как он ожидал, вызывая лишь неприятную щекотку в горле, а не острый приступ удушающей тошноты. Он со стоном откинулся на спину, в изнеможении закрывая глаза. Минута отдыха. Для Азирифаэля, если он ещё жив, это уже ничего не изменит. Ему нужно перевести дыхание. Иначе не хватит сил. Ни на задуманное, ни на… да ни на что, в общем. Даже на то, чтобы выбраться отсюда раньше, чем пропитавшая сам воздух благодать превратит его в горстку пепла.

Спустя несколько минут он со стоном сел, цепляясь за спинку скамьи и с мрачным сарказмом размышляя о том, можно ли считать испачканное грязными ногами сиденье грехом, и что подумает о поздних прихожанах местный священник, когда придёт готовиться к утренней службе. Невольно потянулся было к туфлям, в последний миг сообразив, что рассматривать ожоги сейчас, когда до прощания со святой землей еще чертова прорва времени, не самая хорошая идея. Со стоном ткнулся лбом в колени, изо всех сил стараясь не представлять того, что ждало его дальше. Но секунды уходили, утекали в пустоту, почти ощутимо оседая на пальцах липкой тёплой кровью, и после мгновения слабости и жалости к себе демон зло скривился и неловко перекинул сумку на грудь. Расстегнув молнию, он с внутренним содроганием нащупал внутри полдюжины пустых стеклянных флаконов. Отпихнул в сторону небольшой носатый ковшик на длинной ручке. Вытащил высокую, до локтя, химическую перчатку из чёрной резины (одна? Почему одна?). Долго не мог найти вторую, успев оцепенеть от мысли, что в спешке забыл её дома и придётся… придётся... Наконец, пальцы наткнулись на плотный латекс, и Кроули, облегчённо всхлипнув, принялся натягивать перчатки на руки.

Какой-то частью сознания он боялся, что в любую минуту в церковь зайдёт поздний прихожанин или просто прохожий, решивший поискать здесь укрытия от непогоды. Или священник услышит подозрительные звуки и пойдёт проверить свои владения. Или случится ещё что-нибудь, абсолютно неожиданное и такое же неуместное. Что он будет делать в этом случае, демон пока не придумал, решив справляться с проблемами по мере их появления. Пока что всё шло по плану (он называл приличную цепь безумств, которые твёрдо решил совершить, «планом» с упрямством, достойным лучшего применения, несмотря на то, что с некоторых пор ненавидел это слово, тем более что память о том, как легко этот план может пойти ко всем чертям, была очень свежа).

…Опускать ноги вниз, на обжигающий пол, чудовищно не хотелось, и Кроули всерьёз задумался над возможностью добраться до чаши со святой водой прямо по скамейкам. Идея была заманчивая (и до чёртиков неправедная, а значит, по определению, чудесно подходящая ему), так что колебался Кроули недолго. Застегнув на всякий случай сумку, он с трудом, стараясь не обращать внимание на ощущение сползающей с костей плоти, встал на ноги и неловко переступил на стоящую впереди скамью. Полтора десятка шагов, и он почти напротив каменной чаши, до краёв наполненной святой водой. Он поколебался на мгновение. При одной мысли о раскалённом камне внизу к горлу подкатывала дурнота, а сердце начинало заполошно колотиться прямо в горле, словно тоже мечтало убраться подальше от чёрто… в смысле освящённого пола. Кроули обречённо выругался. Прикусил дрожащую губу. И, усевшись на скамью напротив чащи, неохотно опустил ноги. Сдавленный крик вырвался против воли — от ступней буквально ударила вверх раскалённая волна. Он судорожно поджал ноги, всхлипывая от боли, с которой уже почти не было сил бороться. Вцепился обеими руками в спинку скамьи, с ужасом представляя, что с ним будет, если он ещё даже не встал, просто — прикоснулся к освящённому полу…

А миг спустя вдруг вспомнил: острый запах серы, рассыпанные по столу окровавленные перья, обломанное у самого опахала первостепенное кроющее, жестоко изломанное в нескольких местах… Ладонь, словно без приказа разума, судорожно прижалась к груди, словно пытаясь нащупать сквозь одежду спрятанную возле сердца частичку Азирафаэля.

…Как он оказался у чаши, Кроули не вспомнил. Только почувствовал солёный вкус во рту, машинально слизнув с губы тёплую струйку. И потянул молнию, нащупывая в сумке ковшик. Главное — не делать резких движений, чтобы вода не плеснула мимо…

Освящённый пол, судя по уровню боли, прожёг кожу на ногах вместе с мышцами, и теперь грыз голые кости. По крайней мере, ощущения были схожие. Демон тихо застонал, измученно прикрывая глаза. Нет, все-таки его идея в семидесятых была куда умнее…

…Измятое перо за пазухой мягко щекотало кожу, и если немного напрячь воображение, можно было представить, что Азирафаэль стоит совсем рядом, обнимая и защищая его белым крылом…

— Ладно, — прошипел Кроули, сглатывая вместе с горькой густой слюной рвущийся из горла стон. Тряхнул головой и трясущейся от слабости рукой вытащил из сумки один из стеклянных флаконов. — Это не должно быть слишком сложно…

В самом деле, вряд ли это могло быть труднее, чем прокатиться на горящем бентли сквозь охваченную адским пламенем трассу. Ведь не могло?..

* * *

Азирафаэль не помнил, как долго уже находился здесь. Боль — оглушающая, лишающая сил, туманила разум, тянула его на некое метафорическое дно, мешая сконцентрироваться хоть на чём-нибудь, кроме ощущения горящих, словно огнём, крыльев, бессильно распластанных за спиной, и удушающего марева всепоглощающей ненависти, что смыкалась вокруг него плотным коконом, не оставляя сил даже дышать. Разумом он понимал, что, должно быть, прошли часы, быть может, несколько дней с тех пор, как несколько появившихся словно из неоткуда демонов навалились на него, заламывая за спину руки, а потом и неосознанно выпущенные в зримый план крылья. Но это понимание слабо помогало. Ему казалось, что он лежит здесь уже целую вечность, не имея сил подняться и пытаясь расправить хоть немного поудобнее то, что осталось от искалеченных крыльев. Целую вечность, в которой нет и никогда не будет ничего, кроме выматывающей, бесконечной агонии, вкуса собственной крови во рту и тяжёлого, придавливающего к холодному полу ощущения чуждой, медленно вымораживающей душу жестокой мощи. Где-то там, наверху, было (было ведь? Он помнит…) солнце, было ощущение чистых капель дождя на лице, ветер, пахнущий живой зеленью и спелыми фруктами… Здесь ветер был тоже — слабый, словно тоже задыхающийся в тяжёлом неживом коконе тысячелетиями копившейся ненависти. Он нёс с собой запах гниющей плоти, горькие частицы пепла и что-то ещё, от чего сама сущность ангела корчилась в агонии, беспомощным зверьком сжимаясь в глубине израненного тела.

Азирафаэль знал, что происходит. Адское проклятье медленно душит его, так же, как обжигала Кроули благодать освящённой земли. Они были слишком беспечны, не желая думать о том, что месть обманутых Ада и Рая может настигнуть их так скоро. Пришла пора расплаты. Азирафаэль хотел верить, что Кроули, предупреждённый его неожиданным исчезновением, примет все меры, чтобы защитить себя. На милосердие Ада (как и родных Небес, впрочем), надеяться было бы глупо. Но, быть может, им хватит его одного, чтобы утолить свою жажду мести? Азирафаэль боялся представлять, что будет с Кроули, если он не сделает нужных выводов и не скроется, хотя бы на время. Он надеялся, что Кроули поймёт, что произошло, и не будет предпринимать безнадёжных попыток спасти его.

…Он надеялся на это. Это было всё, что ему оставалось. Задыхаясь от текущих из глаз, против воли, слёз, вздрагивая от прокатывающейся по всему телу боли, он шептал и шептал одну-единственную молитву Той, в милосердие и мудрость которой он никогда не переставал верить: «пожалуйста, не дай ему умереть, пожалуйста, пусть он живет, не позволяй ему прийти сюда, прошу, прошу…»

Он надеялся, что Кроули будет достаточно демоном, чтобы не бросить свою жизнь на алтарь чужой ненависти ради попытки спасти его.

Надеялся. И ненавидел себя за то, что не мог заставить себя перестать прислушиваться, мечтая и боясь услышать за дверью звук знакомого голоса.