Китнисс будет преемницей Сноу? (гет)

POV Пита

Я ещё не очнулся от невероятного потрясения, в которое меня вверг разговор с президентом. С другой стороны, внутри меня волнами разливалась радость: Китнисс Эвердин только что призналась мне в любви. Не на камеры, не на потеху публике. Она сделала это искренне.

После отъезда Сноу я пребывал в прекрасном настроении и решил подколоть Китнисс:

— Так значит, мисс Эвердин, вы любите мистера Мелларка? Вы меня удивили.

Китнисс, еще не придя в себя, только незначительно махнула рукой. Мой задор мигом улетучился. Я провел рукой по волосам, взъерошив их, и подошел к Китнисс, оставив между нами ничтожное расстояние.

— Кажется, президент Сноу оставил нам первое поручение… — я попытался перехватить взгляд Китнисс, который всё ещё оставался туманным.

— Да, — девушка все также не обращала на меня никакого внимания. Я протянул руку, проведя пальцами по её щеке.

— Китнисс? Ты меня вообще слышишь? — она часто заморгала и, наконец, сфокусировала на мне взгляд.

— Да, конечно, прости. Просто пытаюсь переварить услышанное… Так много всего, о чем стоит подумать, — она несколько кривовато улыбнулась мне, чуть склонив голову к моей ладони. — Так о чем ты?

— Мне было велено запереть тебя в чулане, — робко напомнил я, внимательно следя за реакцией на мои слова. Та, кстати, не заставила себя долго ждать. Прежде отстраненное, лицо Китнисс удивленно вытянулось, после чего она быстро собралась, и, прищурившись, прошипела:

— Даже не думай, Мелларк. Я не позволю ни тебе, ни кому бы то ни было еще… — она запнулась, силясь подобрать слова, — Даже не думай. Забудь, — она резко отстранилась от меня. Мышцы её напряглись. Я понял: она готовится оказать самое, что ни на есть, активное сопротивление. Я выставил вперед ладони, показывая, что я не собирался нападать. Одна эта мысль заставила меня усмехнуться.

— Не вижу в этом ничего смешного, Мелларк, — резко оборвала Китнисс, продолжая пятиться от меня.

— Китнисс, поверь, насильно затаскивать тебя в чулан — вовсе не то, чего бы мне действительно хотелось сделать с тобой, — эффект этих слов был весьма предсказуемым: щеки Китнисс запылали, и она поджала губы, но позы всё же не изменила. — Но мне кажется, таким образом президент хотел проверить, будем ли мы беспрекословно исполнять его приказы. Как обещали, — я медленно, не опуская рук, направился к Китнисс. Не знаю, на что я рассчитывал. Что огненная девушка тут же внемлет мне и, послушно опустив голову, направится в чулан по доброй воле?

Сначала в меня полетело что-то из письменных принадлежностей. Не успел я рассмотреть орудие, использованное Китнисс в её атаке, как уже был вынужден уклониться от книги. Еще секунда — и чашка, одна из тех, что я принес на «чай с президентом», разлетелась на мелкие осколки от удара о стену, пролетев в паре сантиметров от моей головы. Я же продолжал двигаться по направлению к девушке.

— Я сказала, забудь об этом! — следующим на очереди был стул. На этот раз я не успел отскочить, и довольно-таки тяжелый предмет мебели врезался в моё плечо.

На шум прибежала миссис Эвердин, встав между мной и Китнисс.

— Китнисс, что случилось, что за крики?

Девушка, кажется, немного успокоилась, прекратив свои попытки покалечить меня. Я же стоял, потирая ушибленное плечо, и с какой-то странной обидой поглядывал на Китнисс. Удивительно. После первого же моего признания она накинулась на меня с кулаками. И вот опять: на этот раз она сама призналась в своих чувствах, и снова я в синяках. Я слышал, что любить больно, но не подозревал, что речь идет о боли физической, об увечьях, нанесенных любимым и любящим.

— Он собрался затащить меня в кладовку и запереть там до обеда! — Китнисс кивнула в мою сторону, бросив на меня злобный взгляд.

Миссис Эвердин осмотрела мое плечо, констатируя ушиб.

— Ничего страшного, — она подняла с пола стул, оглядев разбросанные по полу осколки. — Что вам сказал президент?

— Не беспокойся, мама. Президент был с нами весьма добр. Он сказал, что наши с Питом жизни дороги для всего Панема и для него лично. Что за нашей безопасностью следит Капитолий. Что он прощает нам наше необдуманное поведение в финале Игр, но настрого запретил делать что-то важное без его санкции, — Китнисс, окончательно успокоившись, вспомнила о необходимости успокоить близких.

Я решил добавить свою оценку:

— Да, вам совершенно не о чем волноваться. Президент сказал, что доверяет нам, и что наша жизнь и жизнь наших близких — вопрос государственной безопасности. Возможно, он даст нам, как Победителям Голодных игр, специальные задания.

Тут появился обеспокоенный, но совершенно трезвый Хеймитч:

— Китнисс, ты так орала, что я подумал, что тебя убивают.

— У нее нервный срыв после разговора с президентом, — ответила мать Китнисс. Я хотел было добавить, что Китнисс едва не сломала мне плечо, но, встретившись с девушкой взглядом, понял: открой я рот, и никакой Хеймитч меня уже не спасет.

— Значит, итогом разговора с президентом стало избиение нашего мальчишки? — задумчиво проговорил Хеймитч и взял меня за левую, здоровую, руку. — Пошли, парень, а то ты так и до вечера не дотянешь.

Спускаясь по лестнице, Хеймитч поинтересовался:

— Объясни, что у вас случилось? И что сказал Сноу про вашу выходку на арене? Вас накажут?

— Она призналась при президенте в любви ко мне….

В ответ на это ментор только негромко гоготнул, оглянувшись на меня через плечо.

— А ещё, Сноу поручил мне присмотреть за Китнисс, чтобы она больше не делала неосмотрительных поступков… И велел запереть её в чулан за выходку с ягодами.

— В чулан? За вашу выходку на арене? — Хеймитч по-настоящему изумился, даже спускаться по лестнице перестал. — Ушам своим не верю. Так и сказал «в чулан»? На год или на месяц?

— Нет, до ужина. Кстати, это секретно. Президент разрешил об этом только миссис Эвердин рассказать.

— Элизабет, Пит говорит, что президент распорядился посадить твою дочь в чулан за строптивость на Голодных играх. Пожалуйста, запри её туда, а то придут миротворцы, а приказ президента ещё не исполнен. Китнисс, это правда?

— Правда, — ответила та с плохо скрываемой яростью.

Хеймитч открыл рот, явно собираясь что-то спросить, как его прервал взволнованный голос Прим:

— Там, — она кивнула в сторону двери, — глава миротворцев. Он просит маму спуститься. Какой-то он сегодня странный. Вежливый, — добавила Прим, понизив голос до шепота.

Я услышал обеспокоенный вздох миссис Эвердин. Обернувшись, я увидел её. Она поспешно спустилась, направившись в сторону прихожей. Мы все — я, Хеймитч и Прим — проводили её взглядом.

— Он назвал меня «мисс Примроуз». И он улыбается, — негромко продолжала Прим, — Категорически отказался проходить в дом и слишком для себя вежливо попросил подняться наверх за мамой.

Из кабинета, наконец, вышла Китнисс. Она впилась взглядом в лицо сестры, грозно сжав челюсти. Я понял: она заподозрила «коварную уловку» со стороны старого любителя юных жительниц нашего дистрикта, однако её беспокойство было напрасно.

Крей, высокий, грузный, и находившийся в приподнятом настроении, наконец, появился перед нами. Мы таки спустились по ступеням вниз, а местный глава миротворцев начал вести себя, как угольный мастер мистер Тэнди (он не беден, но, будучи подкаблучником, никогда не получает ни гроша наличных. Даже его кошелёк находится в комоде гостиной под строгим присмотром жены; поэтому, приходя в пекарню, мистер Тэнди никогда не может заплатить за хлеб; папа вручает мистеру Тэнди, как всегда, две буханки хлеба с орехами и питу, в честь которой я и назван; в долг; мистер Тэнди при этом лебезит и расшаркивается перед моим отцом; деньги позже приносит сын мистера Тэнди, Оливер).

Вот и Крей вёл себя сейчас так, будто он задолжал нам с Китнисс кучу денег и пришёл просить отсрочки. На самом деле, и это известно всем без исключения, наш глава миротворцев — хамоватый, высокомерный капитолийский «парвеню». Так назвала однажды его моя мать. Это слово означает — выскочка.

— Многоуважаемая мисс Эвердин! Мне очень не хотелось беспокоить вас, но приказ президента был отдан мне лично.

— Посадить меня в кладовку? — взгляд Китнисс, направленный в сторону миротворца, был крайне недружелюбным. Я чувствовал: грядет буря.

— Нет, что вы. Приказ обеспечить вам беспрепятственный доступ за пределы дистрикта. В лесные угодья. Также, президент возложил на меня обязанность обеспечить вашу безопасность. «Мне очень дорога жизнь мисс Эвердин» — дословно передаю вам сказанное им.

— Ясно, — оборвала Китнисс, даже не пытавшаяся скрыть своего нежелания продолжать беседу. Я забеспокоился.

— Просто хочу вас попросить предупредить меня или моего помощника, Марлоу, перед тем, как собраться на охоту, — Крей был сама учтивость. Причина этого мне была совершенно неясна. Он начал открыто заискивать перед Китнисс. Ясно лишь то, что это — последствия приезда в двенадцатый Сноу.

— Она поняла. Не маленькая. Элизабет проследит, чтобы вас с Кассием предупреждали. Ты не беспокойся. Присмотрим. Ты пришёл лично убедиться, что мы ее посадим в кладовку? — прервал их разговор ментор, снова вспомнив об этой кладовке.

— Да что ты? И в мыслях у меня не было! — на лице Крея неискреннее, лживое выражение полнейшего непонимания.

Китнисс, поняв намёк, сама идёт вслед за матерью по направлению к чулану. Я иду следом и, уже уходя, слышу слова ментора и Крея:

— Софоний. Ну, ты дал!

—Так она теперь в фаворе у него. — конечно, я сразу понял, что речь идёт о Сноу. Слова Крея — на них, естественно, я сразу обратил особенное внимание.

—Да что ты говоришь, пошли, посекретничаем, — и они моментально испарились, будто их и не было.

POV Китнисс

Не могу понять, что на меня нашло, но я действительно была так зла на Мелларка, что готова была стереть его в порошок.

Сидеть в кладовке неприятно, но это наверняка лучше, чем гнить в какой-нибудь тюрьме по приказу Сноу. Он совершенно не похож на доброго дедушку. И дураку понятно, что если мы с Питом не оправдаем его доверие, нас ничто не спасёт. Надо бы научиться держать себя в руках, а то ещё Сноу подумает, что я неуравновешенная психопатка, на которую нельзя положиться в сверхсекретном деле, и прикажет меня убить.

— Китнисс, ты там как? — это Прим переживает за меня.

— Я в порядке. Что мне будет? Сижу в темноте и скучаю.

— Хватит скучать, пришел Пит и принес тебе поесть. Говорит, президент не запрещал тебя кормить. Спрашивает, будешь ли ты жареного зайца.

— Буду. Прим, спроси его, как его плечо?

— Жить буду, — а это уже Пит.

Меня временно отпирают, Пит меня кормит, а Прим с интересом наблюдает. Я не выдерживаю:

— Точно не болит?

— Нет, нисколько, — но я знаю, что это неправда, да я и сама видела его перекошенное лицо, когда стул с грохотом врезался ему в плечо.

— Ладно, извини, — вздыхаю, — ну, не знаю, что на меня нашло. Я была жутко на тебя зла.

— Твоя мать говорит, что это шок. Послешоковое состояние. Всё-таки разговор со Сноу нельзя назвать обычной приятельской беседой, — улыбается он, и я не могу не улыбнуться в ответ.

Появляется фигура нашего старого и надежного, как скала, наставника. Он весел, уже слегка нетрезв, настроение у Хеймитча отличное.

— Ну что солнышко, ты чертовски удачлива! Не припомню за мою жизнь, чтобы президент Сноу был так снисходителен. Я вам одну историю расскажу, но, чур, держите язык за зубами! Однажды я невольно стал свидетелем любопытнейшей шахматной партии между Сноу и одним капитолийцем. Партия была долгой, честной. Сноу начал проигрывать, потерял ферзя... У всех уже закралось сомнение, что у Сноу получится свести партию вничью, но внезапно он делает крайне странный ход. Мы все стоим в полном недоумении. И тогда президент буквально в четыре хода ставит мат!

Честное слово, ни я, ни кто-либо из присутствующих не могли понять, как ему это удалось. Ведь его положение было незавидное: ему грозил мат в два хода. Но он сделал совершенно бессмысленный ход конем и моментально переломил весь ход партии. Его соперник понять не мог, как президент поставил ему мат. Сноу — опытнейший и искусный игрок.

— Значит, мы будем не просто читать карточки Эффи в туре Победителей, — задумчиво произносит Пит.

Хеймитч делает такую гримасу, что сразу становится ясно: он хочет изречь нечто выдающееся.

— Слушайте меня, вы оба! Вы, похоже, попали к Сноу в фавор, поэтому во-первых, тщательно исполняйте его инструкции и не портачьте. А во-вторых, вас не для того выбрали, чтобы вы проявили себя полными ничтожествами. Сноу не любит дураков. Ему от них тоскливо становиться. От вас потребуется нечто неординарное и выдающееся, но главное, чтобы это не мешало осуществлению планов президента. Поэтому перед тем, как бежать и исполнять ваши гениальные задумки, хорошенько подумайте: а не поотрывает ли вам Сноу за это голов. Что-нибудь поняли из сказанного, а?

— Мы думаем, — снова одновременно отвечаем мы с Питом.

— Смотрите-ка, вы уже и говорите вместе, — отвечает довольный собой Хеймитч. — Ну, вот и думайте, ребятки. Не подведите старика, голубки. Я в вас верю.

Ночь я сплю спокойно, никаких кошмаров. Невероятно! Я решаю, что надо взять Пита на охоту в лес.

* * *

Вторник. Второе декабря.

В семь утра иду к его дому. Пит почему-то тоже не спит, и мы завтракаем вместе.

— Пит, ты меня извини, что я на тебя накинулась, но ты меня жутко взбесил. Как плечо?

— До свадьбы заживет, — говорит Мелларк, я шутливо бью его по голове и мы вместе смеемся.

— Я вчера правду сказала.

— А после этих слов ты была готова убить меня.

— Хотела бы — убила. А сейчас, пошли со мною на охоту.

— Решила из лука застрелить?

— Пит, я серьезно. Пошли со мной в лес. Охота для меня — лучший способ прийти в норму. Топаешь, правда, ты как слон, но я все же надеюсь провести время с пользой. К обеду вернёмся.

— Ну ладно. Обещаю быть потише.

— Спасибо, — я подсаживаюсь к Питу поближе. Он накрывает своей ладонью мою, а я свободной рукой поглаживаю его ушибленное мною плечо. Мне хорошо с ним. Я смотрю в глаза Пита, мои любимые небесно-голубые глаза. Мелларк обнимает меня здоровой рукой, нежно-нежно, и приближает свои губы к моим, смотрит в глаза, как бы спрашивая: «Поцеловать можно?» — и, получив мое молчаливое одобрение, подается вперед, накрывая мои губы своими. Крепко обнимаю Пита за шею, провожу языком по его зубам, он приоткрывает рот, и наши языки сплетаются воедино. Нам трудно дышать, но нас это не смущает, как будто мы возвратились на Игры, в ту самую пещеру, где я целовала Пита. Дыхание сбивается, и мы вынуждены остановиться. Я смотрю на него и нам хорошо. Хорошо и спокойно, как никому на свете.

После завтрака приходят миротворцы с каким-то чудным устройством в виде средних размеров пирамиды. Я впервые вместо того, чтобы пугаться миротворцев, смотрю на всё с любопытством. Оказывается — это специальное устройство для связи с Капитолием, чтобы можно было напрямую связаться президентом в течение нескольких секунд. Мы выходим с Питом на крыльцо и вместе с миротворцами решаем вопрос, где лучше установить этот аппарат. В моем доме живут ещё мама и Прим, а разговоры могут быть секретными. Поэтому мы решаем, что для общения с президентом лучше подходит дом Пита: он живет один, но находится рядом и в случае необходимости может позвать меня. Узнав, что для начала работы прибор надо установить, и наладить канал связи, на что потребуется шесть или семь часов, мы идём с Питом на охоту.

Вообще, предлагая Питу пойти со мной на охоту, я решила совместить приятное с полезным: развеяться, немного отдохнуть и обсудить очень важную тему. В лесу нас никто не подслушает, даже с планолета, если он будет в небе. Миротворцы сообщают, что тока нет, Крей в курсе моих новых возможностей и даже, осмелев, просят меня продать им пару белок. Я обещаю.

В лесу мы долго идем молча, держась за руки, но потом я задаю Питу вопрос, который мучает меня с вчерашнего дня:

— Ты веришь Сноу? — говорю тихо-тихо, одним губами.

— В то, что он действительно хочет отменить Голодные игры? — Пит тоже говорит еле слышно и заключает меня в объятия.

— Ты вообще веришь ему? — говорю шепотом, прямо в ухо Питу.

— Не знаю. Отменить игры будет непросто. Капитолийцы привыкли к этому развлечению. Они будут крайне недовольны тем, что их лишают ежегодного праздника. Могут взбунтоваться.

— Скоты! — я от злости сжимаю кулаки. — Смерть детей для Капитолия — праздник.

— Я ненавижу Капитолий, — Пит крепче сжимает меня в объятиях, но он нежен. — Отмена игр — так заманчиво. Сноу знал, что на это мы точно клюнем. Ведь смерть трибутов на арене преследует нас ночами. Китнисс, тебе тоже снятся кошмары?

Я дрожу, мне нехорошо.

— Да, снятся и ещё какие. Ору как резаная. Но сегодня я спала спокойно, никаких кошмаров, — я кладу голову Питу на плечо, сердце стучит в груди, ноги плохо слушаются.

— Я тоже. Значит, хоть что-то хорошее Сноу сделал, — Пит старается меня приободрить.

— Я ему не верю. Капитолий — сборище невероятных уродов и Сноу — главный из них. — Меня душат слёзы, я вспоминаю погибших на арене детей, хочется выть.

— И он самый кровожадный и жестокий. Китнисс, я клянусь тебе, что лично убью Сноу, если всё, что он сказал, — ложь. Если он не сдержит своего обещания. — Мой «мальчик с хлебом» всегда умеет сказать главные слова.

— Клянусь, что мы сделаем это вместе, — Я поднимаю голову и гляжу в глаза Пита: в них плещется жажда мщения! — После Голодных игр нам и нашим семьям ничего кроме кошмаров наяву не светит. Если останутся игры, нам не жить. Но пусть тогда Сноу тоже умрет.

— Значит, решено. А ты давно поняла, что жизнь после игр будет хуже смерти там, на арене?

— Нет. Страх после арены начал отпускать, тогда и поняла, — я дрожу, вцепляюсь в Пита, что есть сил.

Если Сноу солгал, он пожалеет, что не приказал убить нас там, на арене проклятых игр! — мы молчим, я просто читаю это в глазах Пита.

Мы не говорим, мы думаем вместе, как одно целое, держась за руки:

— Клянемся!