Гарри Поттер и Год Безвластия (гет)

Дьявол! Если все покойники обречены на такие муки, то Гарри был готов понять Тёмного Лорда в его стремлении к бессмертию. Кто сказал, что «круцио» — это больно? Да по сравнению с этим, «круцио» — это просто ласковое дуновение ветерка! Тело как будто проворачивали в мясорубке, хотелось кричать, выть от такой непереносимой муки, но кроме полузадушенного хрипа ничего не выходило.

Потом пришло отвратительное чувство, будто в его теле, как в собственном кармане, роются чьи-то руки. Гарри пытался уклониться, отпихнуть их в сторону, но каждое движение отзывалось такой страшной болью, что после нескольких попыток юноша предпочёл руки.

Потом пришли голоса: первое, что Гарри услышал сквозь чьи-то вопли, было раздражённое восклицание: «Да подержите же ему кто-нибудь руки!». И сразу появилось ощущение, будто его кисти зажали в тиски. Затем, было ощущение, будто эти самые кисти медленно, смакуя каждое движение, начали разрезать на части...

... Ему повезло, потому что когда эти ощущения добрались до локтей, он просто-напросто вырубился...

Сознание приходило медленно, кусками: сначала, он почувствовал, что лежит на чём-то мягком, скорее всего на кровати, потом в нос шибануло какой-то гадостью, потом он услышал удивлённый возглас: «Доктор, он уже пришёл в себя!», чьи-то шаги, аккуратное прикосновение ко лбу...

— Удивительно! Удивительно, Уиткинс! Это первый раз за всю мою практику! Ого! Ты посмотри на его лицо! Думаю, от всего этого безобразия останется только шрам на скуле! И это после того, как он разбил этим лицом лобовое стекло! Поразительная регенерация тканей, вы не находите, Уиткинс? – возбуждённо восклицал чей-то голос.

— Да, да, профессор, думаю, вы совершенно правы, – второй голос принадлежал человеку, явно мало заинтересованному в регенерации и прочей чепухе.

— Нет, поразительно! Поразительно! Надо срочно взять у него кровь на анализы! Лиза! Запиши: взять кровь на анализы у пациента номер 44!

— Хорошо, профессор, – ещё один голос, на этот раз женский, усталый, но... какой-то ответственный.

— Так-с... А с этим... Похоже, долго не протянет... – равнодушно обронил голос... Уиткинса.

— Ну, зачем же так сразу категорично, Джеральд? – удивился второй голос, который Гарри окрестил «Профессором», — посмотри, у него всего лишь сломаны все правые рёбра, нос, рука и обе ноги... хм... тяжёлый случай, но надежда есть всегда, самое главное, что голова цела, а всё остальное можно вылечить...

Гарри, наконец, открыл глаза, ну вот, белый потолок... запах... Больница узнаётся по тому непередаваемому аромату лекарств, личных вещей и боли, витающей, кажется, прямо у дверей. Юноша попытался повернуть голову — не получилось, просто не хватило сил. После одной такой попытки, Гарри почувствовал себя так, будто бегал от стада разъярённых гиппогрифов по всему Запретному Лесу.

— Док! Этот малый открыл глаза! – сказал Уиткинс.

— Какой? Ах, этот? Осмотрите его, Уиткинс, а я пока разберусь с этим молодым человеком.

Послышались шаги, и Гарри разглядел черты человека, которого неизвестный профессор называл Уиткинсом: бледное веснушчатое лицо, всклокоченные волосы, усталые голубые глаза, тонкий, почти безгубый рот...

Мужчина равнодушно посмотрел на парня, затем кинул взгляд на какой-то прибор и, что-то пробормотав, сказал:

— Док, с этим, кажется, всё в порядке, жить будет и ладно...

— Джеральд! Ну, кто же так осматривает пациентов? – укоризненно произнёс профессор, – нельзя всегда полагаться на приборы, особенно в том случае, если человек полчаса назад пришёл в себя после жуткой автокатастрофы.

— А что же мне с ним ещё сделать? Пульс пощупать? Температуру измерить? Док! Я тут уже третий день! Понимаете? Третий день! Я три дня не был дома! Я не мылся, не брился, и, в конце концов, даже не ел толком!

-Джеральд, я прекрасно тебя понимаю, но ты же не один такой тут? Вон, Лиза тоже не была дома, однако, пытается хоть чем-то помочь! Разве для тебя побриться важнее, чем спасти жизни этих ребят?

— Нет, но...

— Вот и славно, – перебил его профессор, – а теперь давай вместе осмотрим этого парня...

После неимоверных усилий Гарри всё же удалось повернуть голову и разглядеть загадочного профессора: небольшая бородка, умные карие глаза, коротко стриженные седоватые волосы, очки – словом, типичный профессор.

Он, видимо, заметив его попытку, ободряюще улыбнулся.

— Ну, привет, Джим, меня зовут Алонсо Перкинс. Для тебя просто Ал. Это мой ассистент, Джеральд Уиткинс, а ты сейчас находишься в больнице Святого Патрика. Предупреждая твой вопрос, хочу сказать, что из всех, кто был с тобой в машине, уцелели только вы с братом. Ваши дядя и тётя... Ну... В общем, они погибли.

Гарри прикрыл глаза, всё-таки, как бы плохо не относились к нему Дурсли, они были его родственниками, с которыми он худо-бедно прожил пятнадцать лет. И вот теперь из всех его родственников остался только двоюродный брат, да и то, судя по высказываниям этого Уиткинса, надежды на то, что он выживет, было крайне мало...

Доктор, угадав его мысли, помолчал и опустил глаза. Но через несколько секунд он огорошил Гарри известием:

— К счастью, тебя почти сразу нашла твоя двоюродная тётя. Ты бы видел её, когда она в первый раз пришла к тебе! Мы ее, конечно, не пускали, но она так кричала, так убивалась, что Лиза – наша медсестра — сжалилась над ней и всё— таки пропустила к тебе на пару минут... Когда она вышла... У неё был такой вид, будто ты там уже помер... Она сказала нам, как тебя зовут, что ты учишься в какой-то очень дорогой и престижной школе и приезжаешь к родственникам только на каникулы...

Состояние Гарри можно было бы охарактеризовать примерно как «остолбенение», если бы в его состоянии можно было остолбенеть: известие о неведомой тёте, которая называла его Джимом, и думала, что он учится в какой-то элитной школе, оказалось, мягко говоря, шокирующим.

Доктор, заметив его удивление, но, решив, что юноша удивился тому, что его так скоро нашли, завистливо добавил:

— Хотел бы я иметь таких родственников, которые чуть что, готовы бросить всё и поспешить тебе на помощь...

— Док, с этим всё, – доложил Уиткинс.

— Ладно, Джим Визновски, спи, набирайся сил, если выздоровление пойдёт такими темпами, то думаю, что мы сможем тебя отпустить где-то через две-три недели — у тебя обнаружилась просто потрясающая способность к регенерации тканей. Сломанные кости срослись буквально через несколько дней, а у брата твоего, до сих пор тяжёлая кома... Но ты не волнуйся, и его поставим на ноги.

Гарри устало прикрыл глаза: вот теперь не стало его родственников и не стало по той простой причине, что он, Гарри, по-идиотски повёл себя там, на вокзале. Прекрасно ведь знал, что заставлять дядю делать что-нибудь для него, всё равно, что размахивать перед быком красной тряпкой. «Опять из-за меня», — примерно так можно было сформулировать мысль Гарри, перед тем, как он провалился в сон...

Прошла неделя, юноша быстро восстанавливался после аварии. Доктор Питкинс не уставал поражаться таким быстрым выздоровлением своего пациента, а пациенту было всё равно: перед его глазами стояло лицо Вернона, с яростью давящего на тормоз — отчаянное и решительное. Только сейчас Гарри понял, что своим последним манёвром Вернон подставил под удар себя с Петунией, спасая жизни сына и... племянника. Да, того ненавистного племянника, который доставал его все пятнадцать лет своего существования, который был волшебником, который водил дружбу с всякими страшными типами, вроде Грюма и который был обыкновенным мальчишкой. Но вот теперь дяди и тёти нет, а мальчишка, по чьей вине они оказались на том свете, уцелел, и просто-таки бессовестно выздоравливает после всего случившегося...

В понедельник к нему в палату вошёл доктор, и, улыбаясь, сказал, что к нему пришла его тётя, которую он сейчас приведёт.

— Ну же, улыбнись! К тебе пришли родственники, а у тебя такой похоронный вид, – сказал Питкинс, – да, твои дядя и тётя погибли, но жизнь-то продолжается! Их нет, но ты-то есть! Поэтому выше нос, не всё ещё потеряно!

Гарри заставил себя принять заинтересованно-радостный вид, доктор ещё раз улыбнулся и подошел к двери.

— Проходите, миссис Анри.

Гарри чуть не свалился с кровати, когда в палату вошла... Минерва МакГонагалл собственной персоной. Юноша протёр глаза, нет, ему не мерещилось. Минерва МакГонагалл, заместитель директора Хогвартса, преподаватель трансфигурации и, наконец, декан его факультета, собственной персоной: в чёрном платье, в котором она выглядела весьма солидно.

— Как он, доктор? – взволнованно произнесла МакГонагалл.

— Вы не поверите, миссис Анри, но ваш племянник где-то через недельку уже готов будет выписываться, у него просто феноменальная живучесть. Представляете, через два дня после операции у него срослись все сломанные кости, а через семь дней он уже пришёл в себя. Это, несмотря на то, что во время аварии ему досталось больше всего, – похоже доктор раскочегарился не на шутку, – вы не знаете, кто его родители?

— Его родители погибли, – печально ответила Минерва, – погибли в автокатастрофе.

— Как? – Доктор был поражён, – родители тоже? В автокатастрофе? О, какая ирония судьбы... Впрочем, я думаю, что вам есть о чём поговорить с племянником.

Он удалился, Минерва подошла к кровати Гарри и тяжело опустилась на стул.

— Как вы себя чувствуете, Поттер?

Гарри, ещё не пришедший в себя от удивления, только кивнул, а МакГонагалл посмотрела на него и вдруг всхлипнула.

— Поттер! Проклятый вы мальчишка! Я уж думала, что вы... – она запнулась, – ну чего вам стоит жить, не влезая ни в какие передряги? То дементоры, то теперь эта авария... Ты бы видел профессора Дамблдора, когда ему сообщили о том, что ты попал в автокатастрофу! Я думала, он погибнет от истощения! Он же тебя по всей Англии искал! Ты понимаешь, что в его возрасте значит аппарировать по всем больницам Англии? А когда он тебя нашёл... Поттер, он плакал! Представьте себе Альбуса Дамблдора плачущим! Да вы бы видели себя тогда! Весь в крови, с переломанными костьми... – она всхлипнула и потом, не выдержав, разрыдалась.

— Простите, – Гарри был потрясён видом плачущей Минервы МакГонагалл.

— Простите? –сквозь слезы ответила профессор, – да за что? За идиота-дядю, который не смог управлять своей колымагой?

— Дядя тут ни при чём, – Гарри вздохнул, – это я во всём виноват...

И он рассказал МакГонагалл всю историю с автокатастрофой.

— Поттер! Это не оправдание! Он был за рулём! Он отвечал за всех! Так что хватит винить себя, – профессор уже пришла в себя, и только покрасневшие глаза указывали на то, что она плакала. – Как только вас выпишут, мы заберём вас на площадь Гриммо.

— Профессор, а вы не знаете, почему... ну, я так быстро поправился?

МакГонагалл улыбнулась:

— Когда мы узнали, где вы находитесь, профессор Дамблдор, попросил профессора Снейпа дать ему свои лучшие зелья для сращивания костей, устранения ушибов, ну и всего такого прочего. А во время моего первого визита я дала вам их, Поттер.

— А... Спасибо. А то понимаете, этот доктор уже достал тут всех своими восклицаниями по поводу моего выздоровления... Да вы и сами видели.

— Да... Но не судите его строго, Поттер, это крайне увлечённая личность, такие встречаются всегда, – она улыбнулась, – ладно, Поттер, я пошла. Надо ещё сообщить профессору Дамблдору о вашем самочувствии.

— Профессор! Последний вопрос! А... мои вещи... они...

— Не беспокойтесь, ваши вещи в порядке. Скорая прежде всего интересовалась вами, а не тем, что осталось от машины, поэтому все ваши вещи целы, уцелела даже ваша сова...

— Букля? – Гарри задохнулся от радости.

— Да. У неё очень хороший хозяин, раз наложил на её клетку заклятие прочности. А теперь Поттер, спите.