Осколки чужого прошлого (гет)

Хотелось просто исчезнуть, не существовать вовсе. Но судьба смеялась надо мной, я слышал ее истерический, холодный хохот, от которого мурашки пробегали по коже... Мое желание исполнилось. Я исчез. Я не существую, есть лишь память о прошлых событиях. Не моя память, уже не моя. Тот, кого нет, не может помнить. Эта память абстрактна, но она расплавляет меня изнутри, оставляет рваную дыру в сердце. И одиночество... Разве может быть одинок тот, кто больше не существует?

Первый вздох дается с трудом. Это не сложно, просто не хочется дышать. Если ты дышишь — значит, ты живешь. Яркий свет, слишком яркий... Я не вижу никого и ничего вокруг, лишь этот свет. Может, просто перестать дышать? Нет, инстинкты делают это за меня, я не могу остановиться. Наверно, не только память уже чужая, но и тело. Разве можно не существовать, когда у тебя есть тело и эта память? Легко! Вздохи рваные, кажется, что следующий будет последним... но нет.

Тяжело, больно... Моя показательная казнь была таковой для одного единственного зрителя — меня же самого. Пустой огромный зал с множеством каминов, но помню я его плохо, хоть и видел каждый день на протяжении десятка лет. Ведь память мне уже не принадлежит. Я умер, и делаю первый вздох...

В раю, аду, где-то между? Любое из этих мест представлялось другим! Я не могу видеть, но чувствую... Осколки прошлого рассыпались, закатились в самые глубокие закутки памяти. Смогу ли я их собрать? Нет... наверно, нет. Ведь мне это уже не нужно. Освобождение или тюрьма? Не имеет значения.

Проходит час, день, месяц... Я не знаю, но продолжаю дышать. Нет сил, нет чувств, нет мыслей. Теперь я могу видеть, и каждый день смотрю на идеально белый потолок. Он — моя жизнь, моя тюрьма, мое спасение. На стене календарь. Когда впервые его увидел — думал, сойду с ума.

Проходит время, а я все смотрю на календарь... Каждый год новый, но не менее пугающий. И я боюсь времени. Заперт в четырех стенах, в никчемном теле. Жду. Долго. У меня много времени, и у меня его нет. Совсем. У меня много планов, но их не осуществить. Никогда.

Я жду... Но чего? Не существую, но строю новые теории, догадки. Кто я, зачем я здесь? Так далеко и так близко. И учусь...

Я мертв и учусь жить.

* * *

Дамблдор повернулся и пошел вниз по улице. На углу он остановился и вытащил из кармана свою серебряную зажигалку. Он щелкнул ею всего один раз, и двенадцать фонарей снова загорелись как ни в чем не бывало, так что вся Тисовая улица осветилась оранжевым светом. В этом свете Дамблдор заметил полосатую кошку, заворачивающую за угол на другом конце улицы. А потом посмотрел на сверток, лежащий на пороге дома номер четыре.

— Удачи тебе, Гарри, — прошептал он, повернулся на каблуках и исчез, шурша мантией.

Из-за угла дома, на пороге которого лежал сверток, показались ярко-желтые глаза, которые светились в темноте словно два маленьких фонарика.

* * *

— Подъем! Вставай! Просыпайся!

Гарри перевернулся на другой бок, с кровати упало нечто пушистое. Но, либо оно не было живым, либо даже не заметило падения.

— Живо! — провизжала женщина, тарабанившая в дверь.

Мальчик нащупал на полке круглые очки, надел их и поднялся. Наступил на это самое пушистое нечто. Нечто, все же, оказалось вполне себе живым, и ему это явно не понравилось.

"Эй, какого лысого Мерлина!"

"Извини, я не знал, что ты сегодня спал на полу".

Почти десять лет прошло с того утра, когда Дурсль обнаружили на своем пороге невесть откуда взявшегося племянника, но Тисовая улица за это время почти не изменилась. Солнце вставало над теми же ухоженными садиками и освещало ту же самую бронзовую четверку на входной двери дома Дурслей; оно пробиралось в гостиную, оставшуюся почти неизменной.

Только стоящие на камине фотографии в рамках свидетельствовали о том, что с тех пор прошло немало времени. Десять лет назад на фотографиях было запечатлено нечто, напоминавшее большой розовый мяч в разноцветных чепчиках, но с тех пор Дадли Дурсль вырос, и теперь на фотографиях был крупный светловолосый мальчик, сидящий на своем первом велосипеде, кружащийся на ярмарочной карусели, играющий с отцом в компьютерные игры, мальчик в объятиях целующей его матери. Однако ничто на этих фотографиях не говорило о том, что в доме живет еще один ребенок. И тем более, ничто в этом доме не говорило о том, что здесь живет еще и кот! А пушистое нечто, свалившееся с кровати Гарри, было именно котом. Обычным черно-белым котом. Или, скорее, бело-черным, все-таки светлого цвета в его окрасе было больше.

"Иди готовь яичницу, а я еще посплю..."

"Ленивый!"

Сегодня был особенный день, и этот день Гарри должен был провести у миссис Фигг — старой соседки-кошатницы, которая на еду своим питомцам тратила больше денег, чем на себя. Когда раз в год Гарри бывал у старухи — всегда мечтал быть котом. Тогда бы она накормила его качественным кормом, а не просроченным печеньем!

— Причешись! — рявкнул дядя Вернон вместо приветствия.

"Как будто это поможет..." — услышал Гарри голос в своей голове.

"Ему бесполезно объяснять, ты же знаешь. И вообще, кажется кто-то собирался спать!"

"Я уже слышу топот слоненка над головой — поспишь тут!"

Через пару секунд на кухне появился Дадли — кузен Гарри, как две капли воды похожий на отца. Толстое розовое лицо, отсутствие шеи и светлые прямые волосы — фамильные черты Дурслей. Дадли сразу направился к горе разноцветных коробок, и принялся их считать.

"Не каждый день ребенку исполняется одиннадцать лет. Как и десять, как и девять, восемь, семь... Да вообще рождение Дадли Дурсля — величайшее событие современности! Куда уж нам с тобой, простым смертным," — черно-белый кот появился на пороге кухни и сразу же исчез.

Вернон Дурсль, как раз смотревший в сторону двери, встряхнул головой. Решил, что кот ему померещился. В прошлом году сюрприз в ботинках ему тоже померещился, ага!

Дадли остался недоволен количеством подарков, и Гарри принялся спешно поглощать яичницу, боясь, как бы кузен не перевернул стол от злости. Конечно, Матроскин мог бы принести ему мышей, но не выглядели они так аппетитно, как собственноручно приготовленный завтрак.

Ах да, черно-белого кота, тайно живущего в доме педантичной тети Петуньи, в жизни бы не потерпевшей присутствия питомца, звали Матроскин. Как он сам представился. Правда, он сказал, что не особо похож, и настоящий Матроскин должен быть полосатым, а не пятнистым. Когда Гарри спросил его, почему он взял именно это имя, так непривычно звучащее на родном английском языке, кот с гордостью заявил, что он — персонаж мультика. Гарри, к сожалению, мультики не смотрел, так как ему разрешали смотреть лишь то, что включали Вернон или Дадли. А последний любил фильмы ужасов и боевики.

"Поэтому он такой тупой. Не смотри эту гадость!" — говорил Матроскин.

Зазвонил телефон, и тетя Петунья метнулась к аппарату. В это время Гарри наблюдал, как кузен разворачивает гоночный велосипед, видеокамеру, самолет с дистанционным управлением... Завидовал ли он? Пожалуй, совсем чуть-чуть.

— Вернон, плохие новости, — тетя вернулась. Вид у нее был рассерженный и, вместе с тем, озабоченный, — миссис Фигг сломала ногу, она не сможет взять этого.

Петунья махнула рукой в сторону Гарри. Тот спокойно продолжал наблюдать за действиями кузена, но ему хотелось прыгать от счастья.

"Эй! Я не иду сегодня к миссис Фигг! Она сломала ногу!"

"Радость-то какая! А я предлагал в прошлом году столкнуть ее с лестницы! И вообще, я в печали..."

"Отчего?"

"Ты не сможешь стащить для меня корм!"

После недолгих споров, было решено взять Гарри Поттера в зоопарк. Дадли подобная перспектива не радовала, но... жизнь штука сложная, и иногда приходится смириться с неизбежным.

Полчаса спустя Гарри, не смевший поверить в свое счастье, сидел на заднем сидении машины дяди Вернона и впервые в своей жизни ехал в зоопарк. Никто и подумать не мог, что на крыше машины изо всех сил старается удержаться черно-белый кот. По идее, звуки, которые издавал Матроскин, должны были быть слышны в салоне, но... он ведь был необычным котом! Он мог незаметно исчезать и появляться в любом месте, и, наверняка, для него не составило труда добавить к функциям новой машины Дурслей дополнительную звукоизоляцию. Вечером того же дня Матроскин будет любоваться исцарапанной крышей серебристого форда...

Всю дорогу дядя Вернон жаловался на окружающий мир. Нужно сказать, что он вообще любил жаловаться: на Гарри, на людей, с которыми работал, на совет директоров банка... Гарри его душещипательную речь не слушал, в голове его был другой голос, который сейчас так отборно матерился, поминал Мерлина, Моргану и Альбуса Дамблдора с его идиотскими уроками трансфигурации. Причем тут директор школы чародейства и волшебства, Гарри не знал. А вот о самом Хогвартсе знал многое.

Солнечный воскресный день был прекрасным. Начиная с того, что миссис Фигг сломала ногу (Матроскин объяснил радость Гарри по этому поводу законом сохранения энергии — если у кого-то убыло, значит у другого прибыло. И нужно радоваться, что в этот раз прибыло у тебя), и заканчивая тем, что Гарри купили мороженное и отдали кусочек пирога Дадли. Кузену он показался слишком маленьким.

После обеда Дурсли отправились в террариум. Дадли сразу нашел самую большую змею, но та показалась ему слишком скучной. Он ушел прочь, а Гарри остался любоваться огромными чешуйчатыми кольцами. Внезапно змея подняла голову и подмигнула лохматому мальчику. Затем указала головой в сторону Дадли, который рассматривал что-то у противоположной стены, и подняла глаза к потолку.

— Я понимаю, — говоря это змее, Гарри чувствовал себя по-дурацки, как будто общения с Матроскиным ему мало, — Наверно, это ужасно надоедает.

Змея энергично закивала головой.

— Откуда вы родом? — оживился Гарри. Он-то думал, что через толстое стекло змея его не услышит.

Толстый хвост указал на табличку, где говорилось о том, что змея зовется Боа-констриктором из Бразилии, но родилась и выросла в зоопарке.

— Значит, вы никогда не были в Бразилии...

В этот момент Дадли заметил, что большая змея все-таки соизволила проснуться.

— Пошел отсюда, ты! — кузен толкнул Гарри.

Мальчик, не ожидавший удара, упал на бетонный пол. Дальнейшие события развивались слишком быстро. Дадли отпрянул от стекла с криком ужаса.

А стекло это, собственно говоря, исчезло. Огромная змея выползала из террариума, она на мгновение остановилась перед Гарри, который наблюдал за происходящим с открытым ртом, поблагодарила его и поползла к выходу. Люди с криками стали разбегаться. Где-то поблизости промелькнул черно-белый кот, в пасти которого находилось что-то пестрое.

Владелец террариума был в шоке. Гарри тоже. Даже понимая, что это сделал он. Больше некому было. Мальчишка очень расстроился, ведь это был единственный стихийный выброс магии, направленный не на самозащиту, а на причинение вреда другому человеку. Гарри понимал, что он разозлился на кузена и хотел сделать ему больно...

"Ничего, малыш. Это жизнь. Или ты, или тебя," — успокаивал его вечером Матроскин.

"А вдруг я стану злым?"

"Станешь, — спокойно сообщил кот, — Это ты еще жизни не видел..."

"Когда уже мне это письмо придет, мне ведь скоро одиннадцать!" — Гарри очень переживал.

"Не о том думаешь. У нас есть более важные дела! Первое — нам нужно как-то выбраться из чулана. Вернее, тебе. Я-то выберусь. Второе — месть Дурслям за очередное наказание".

"Я не хочу никому мстить!"

"Добрая душа. Но тебе и не придется, я им уже отомстил. Подложил дохлую крысу в кровать к свинье и селедке — вот они завтра обрадуются!"

"Кстати о дохлых... — вспомнил Гарри, — что ты стащил в зоопарке?"

"О! — Матроскин потянулся, выставив вперед лапы — как это и делают коты, — это был особо редкий вид попугаев. На вкус, скажу тебе, не отличить от курицы! Спи, малыш. Завтра нужно что-нибудь придумать, иначе и тебе придется питаться дохлыми крысами и птицами".

Но уснуть получилось только у кота, а Гарри, лежа в тесном чулане, размышлял. О своей странной жизни... Он прожил у Дурслей почти десять лет, полных обид и лишений. Даже сейчас на нем висела старая пижама Дадли, рукава который были закатаны, так как кузен был раза в полтора выше Гарри, и шире его раза в четыре, и носки дяди Вернона, которые при желании можно натянуть до колен. Из игрушек на полке стояли какой-то поломанный солдатик и нечто, напоминающее фарфорового бегемота.

И, сколько он себя помнил, рядом всегда был черно-белый кот. Кот, который будил Петунью, когда у Гарри поднималась температура, который радовался его первому стихийному выбросу магии — тогда у пятилетнего мальчика очень быстро отросла челка. Кот, который рассказал ему о магии, о Хогвартсе и четырех факультетах, об оборотнях и вампирах, о гоблинах, домовых эльфах. О том, что маглы — те же волшебники, только очень слабые. Они не видят дальше своего носа, они губят планету, заменяя магию своими изобретениями, они не чувствуют сути... Матроскин не любил маглов. Он вообще, казалось, людей не особо жаловал ("Мыши вкуснее"). Кот сообщил Гарри о том, что за ним следит миссис Фигг, но не стал говорить — почему. А может, и сам не знал.

Единственное, во что он наотрез отказался посвящать Гарри — так это история гибели его родителей. Матроскин сказал, что сам ничего не понял.

А Гарри так хотел, чтобы у него были родители...

Иногда мальчик думал, что вся его жизнь — лишь сон. Не бывает на самом деле таких умных котов, магии не существует. Но он просыпался каждый день, а в ногах его, свернувшись клубком, спал Матроскин. Кот не мог говорить, Гарри вообще подозревал, что он единственный, кто способен его понимать. Он слышал его голос в своей голове и мог отвечать... На любом расстоянии, где бы в данный момент не находился. Гарри не смог бы подобрать правильного слова, чтобы рассказать о том, кем ему приходился Матроскин. Домашний питомец? Да, конечно! Это кто еще чей питомец!

К одиннадцати годам Гарри знал в теории многое о трансфигурации, чарах, даже таблицы смешивания ингредиентов в зельеварении... Но это лишь теория, и он ждал того дня, когда ему придет письмо из Хогвартса, и он сможет, наконец, купить свою волшебную палочку! Матроскин обещал, что за ним придет кто-то из школы.

"А вдруг никто не придет?" — забеспокоился тогда Гарри.

"Дамблдор скорее съест свои носки, чем позволит тебе остаться на свободе," — ответил кот.

Разве жизнь у Дурслей, когда он заперт в темном чулане, и есть свобода? Может, он что-то не понимает...

* * *

Гарри еще никогда так не наказывали, как за историю с бразильским удавом. Благо, Матроскин снабжал его свежими продуктами и не менее свежими новостями. Мальчик не хотел думать о том, где кот берет колбасу, хлеб, чипсы и сок, но что-то подсказывало, что он просто носит их из ближайшего супермаркета. Разумеется, не оплатив. А откуда у Матроскина деньги? Да и вообще, Гарри представил, как кот везет тележку с продуктами, а затем расплачивается за товары. Абсурд!

Главной новостью, одновременно приятной и не очень, стало письмо из Хогвартса, которое попало в руки дяде Вернону. Нужно сказать, что родственничек ни словом не обмолвился о нем, но на следующий день Гарри разрешили покинуть чулан и посмотреть в гостиной телевизор. Это было странно, он думал, что после письма его накажут еще больше. Но самым странным было то, что мальчику отдали вторую спальню Дадли, где тот до этого хранил свой старый хлам.

Гарри хватило одного похода наверх, чтобы перенести все свои вещи. Теперь он сидел на кровати, казавшейся такой огромной, и осматривал кучу поломанных игрушек, старую игровую приставку и гоночный велосипед. Но... своя спальня его не радовала. Он хотел письмо, он хотел в Хогвартс.

На следующий день за почтой отправили Дадли. И снова там обнаружилось письмо для "Мистера Г.Поттера".

Дядя Вернон молнией метнулся в коридор, Мароскин аж присвистнул, и сказал, что не думал, что этот кабан способен так быстро бегать.

Еще через день Дурсли заколотили щель для писем, так как на этот раз обнаружилось целых три письма для "Мистера Г.Поттера".

В пятницу писем было уже не меньше дюжины, их просунули под дверь.

В субботу, после того, как дядя Вернон заколотил и щель, письма были доставлены в коробке из под яиц. Матроскин долго смеялся над фантазией Дамблдора, и предположил, что в следующий раз тетя Петунья отломит кусок батона, и внутри обнаружится письмо. А лучше будет, если она его не заметит, и съест. Вот бы добавить в чернила слабительное зелье! Переживания Гарри Матроскина не интересовали, он продолжал утверждать, что за ним обязательно придут, а пока можно наслаждаться физиономиями Дурслей. Теоретически, Матроскин мог незаметно схватить одно из писем, но не видел в этом никакого смысла.

В воскресенье дядя Вернон выглядел уставшим, но счастливым.

— В воскресенье — никакой почты, — заявил он, намазывая джемом газету, — Сегодня — никаких чертовых писем...

Не успел он договорить, как из дымохода вылетел конверт, ударив Вернона по затылку. В следующую секунду в комнату влетело не меньше тридцати писем. Гарри взял одно из них, но дядя отобрал конверт, схватил мальчишку и вышвырнул его в коридор.

— Через пять минут жду вас всех готовыми к отъезду! Соберите все необходимое, — заявил Вернон.

И вот Гарри плывет в лодке... Идет дождь, сильный. Одежда промокла насквозь, волосы свисают мокрыми прядями. Сейчас мальчик впервые в жизни был согласен с Дадли, заявившим, что папа сошел с ума. Казалось, прошло не меньше нескольких часов, прежде чем лодка достигла скалы, где стоял один единственный покосившийся домик.

"Семейство Дурслей, наконец, смогло позволить себе дорогостоящий дом на берегу моря. Поздравляю, малыш! Экстремальный отдых нынче набирает популярность, даже Вернон купился," — Матроскин в лодке не ехал, зато обнаружился в домике под диваном.

Приобретенная дядей Верноном провизия поразила всех, даже Матроскина. Четыре пакетика чипсов, и четыре банана! А уж когда упаковками из под чипсов драгоценные родственники Гарри пытались разжечь огонь в камине, кот уже от души хохотал.

Вскоре начался шторм. Было очень холодно. Наплевав на то, что в доме была всего одна комната, мальчик прижался к Матроскину. Вместе ведь теплее! Если что, скажет Дурслям, что кот местный и был тут.

Гарри только начал засыпать, как в голове раздалась песенка "Happy Birthday to you!" — поздравление от Матроскина, которому почему-то не спалось. Но его пение прервал отчаянный стук...

В дверь ударили с такой силой, что она с оглушительным треском сорвалась с петель и упала посреди комнаты.

На пороге стоял великан. Его лицо скрывалось за длинными, спутанными волосами и бородой, лишь маленькие черные глаза блестели, словно жучки. Великан протиснулся в хижину, поднял дверь и закрыл ей проем.

"Поздравляю, Гарри. Уже второй раз твою жизнь вверяют этому безответственному болвану", — Матроскин тоже оглядел незнакомца, и, казалось, узнал его.

— Может, чайку сделаете, а? Эй, подвинься, пузырь, — великан уселся на софу, где до этого спал Дадли, — А вот и наш Гарри. Когда я в последний раз тебя видел, ты совсем маленький был. А сейчас вон какой — вылитый отец. А глаза мамины.

— Я требую, чтобы вы немедленно покинули этот дом, — приказал Вернон, направив на великана оружие.

"Будет весело, если Дурсль его застрелит!"

"Он из Хогвартса?" — спросил Гарри.

"Ага. Даже за всеми грязнокровками отправляют учителей, а не дворников... или ключников, не помню, кто он там".

— Да заткнись ты, Дурсль, — великан протянул руку, выхватил ружье и свернул его узлом.

Вернон испуганно пискнул.

— Гарри... — великан стал копаться в карманах, — С Днем Рождения! Боюсь, я мог случайно сесть на него, но, уверен, что он такой же вкусный, как и был.

Огромный человек достал из кармана торт, на котором кремом было написано "С Днем Рождения, Гарри!"

— Кто вы? — спросил Гарри.

— А ведь точно, я и забыл представиться. Рубеус Хагрид — хранитель ключей Хогвартса.

"Как он красиво это сказал-то..."

— Ну так, что там с чаем? — великан посмотрел на сморщенные упаковки из под чипсов, достал розовый зонт и наколдовал огонь в камине.

После этого стал копаться в карманах, извлекая оттуда медный чайник, пакетики с чаем, кружки, сосиски...

"О, сосиски! Да он — наше спасение. Попроси и для меня кусочек! И вообще, скажи ему, что не понял, кто он. Ты же не знаешь ничего о Хогвартсе, забыл?"

— Извините, но я до сих пор не понимаю, кто вы... — тихо сообщил Гарри.

— Так я уже вроде бы сказал. Зови меня просто Хагрид. Я работаю в Хогвартсе. Конечно, ты уже знаешь все о Хогвартсе...

— К сожалению, нет.

— Нет? — удивился и одновременно разозлился великан, и повернулся к Дурслям.

Хагрид устроил Дурслям разнос, оказалось, они все знали о Хогвартсе, но не говорили Гарри. Матроскин принялся снова напевать поздравление, и, наверняка, развлекался, наблюдая за происходящим.

— Короче так, Гарри, ты — волшебник, — заявил великан.

— Волшебник... — то ли вопрос, то ли утверждение.

"Больше экспрессии, малыш. Я не верю".

— Ясное дело — волшебник. И еще какой! А будешь еще лучше, когда... ээ... подучишься. Кем ты еще мог быть с такими-то родителями! И вообще, пора тебе уже письмо вручить.

Хагрид достал из своего безразмерного кармана кротовой шубы письмо, в котором говорилось, что Гарри зачислен в школу чародейства и волшебства Хогвартс. К этому уведомлению прилагался список необходимых книг и предметов.

— Они ждут ответную сову до тридцать первого июля? Но это сегодня... — забеспокоился Гарри.

— Клянусь Горгоной, ты мне напомнил, — хлопнул себя по лбу Хагрид, и все из того же самого кармана (теперь-то Гарри понимал, что есть волшебство!) достал пергамент, перо и настоящую живую сову. Написал пару строк, и выкинул сову за дверь. — Вот, так-то лучше.

— Он никуда не поедет! — заявил Дурсль.

— Храбрый магл попытается остановить его? — спросил Хагрид, и уселся на софу, от чего та со скрипом низко осела.

"Вернону впервые в жизни сделали комплимент — назвали его храбрым!"

— Почему вы ничего не говорили мне? — спросил Гарри. Он и предположить не мог, что Дурслям что-то известно о магии.

— Когда мы взяли тебя в свой дом, то поклялись покончить с этим, — вышла из-за спины Вернона Петунья в ночной сорочке и с бигудями на голове (для кого прихорашивалась в этом месте?), — Моя прелестная сестра была такой! О, в свое время она тоже получила письмо и исчезла. Приезжала каждое лето на каникулы, и карманы ее были полны лягушачьей икры. А сама она все время превращала чашки в крыс. Я после этого не могла ничего есть! Она была чудовищем, но не для наших родителей. Они так гордились ей. Как же, в семье родилась настоящая ведьма!

Петунья замолчала, перевела дыхание. Казалось, она хотела сейчас высказать все, всю свою обиду, выплеснуть свою злость. Через секунду она продолжила, правда, уже спокойнее.

— В школе она встретила Поттера, они поженились, и у них родился ты. И, конечно же, я знала, что ты будешь таким же странным, таким же... ненормальным. А потом они исчезли, и тебя подсунули нам!

— Вы говорили, что мои родители погибли в автокатастрофе! — прокричал Гарри.

— Автокатастрофа? — взорвался Хагрид, и вскочил с софы, — Автокатастрофа? Да какая автокатастрофа смогла бы убить Лили и Джеймса Поттеров? Ну и ну, вот дела. Быть такого не может, чтобы Гарри Поттер ничего о себе не знал. У нас каждый ребенок знает твою историю!

— Но почему? — в голосе Гарри появилась настойчивость, — и что случилось с мамой и папой?

— Да... не ждал я такого, — с лица Хагрида сошла ярость, и на смену ей пришла озадаченность, — Что ж... думаю, будет лучше, если я расскажу тебе, что могу. А могу я не все, так как загадок много осталось...

Он снова сел и уставился на огонь в камине.

— Наверно, я начну с человека одного... Его все в нашем мире знают... — Хагрид замолчал.

— Кто он такой? — спросил Гарри, ожидая продолжения.

— Ну... Я вообще не люблю его имя произносить. Никто из наших не любит.

— Почему?

— Боятся. Его уже много лет нет, а все равно боятся. Короче, был один волшебник, который... который стал злым.

"Это потому что у него велосипеда не было!" — вставил свои пять кнатов в рассказ Матроскин.

"Причем тут велосипед?"

"Да так... Все по разным причинам злыми становятся. Я вот после Костероста стал злым. Не советую тебе пить эту гадость — сразу захочешь кого-нибудь убить".

Гарри так и не понял, шутит Матроскин или нет. Говорил он все это вполне серьезным тоном.

— Звали его... Звали... — замялся Хагрид.

— Может вы лучше напишите его имя? — предложил Гарри.

— Нет, не знаю я как оно пишется, — проворчал Хагрид, и шепотом продолжил, — Волдеморт. И не проси меня повторять! Этот волшебник лет двадцать назад начал себе приспешников искать. И нашел ведь! Темные были дни, никому нельзя было верить. Жуткие вещи творились. И он побеждал. Нет, с ним, конечно, боролись, но не особо успешно. Даже мест безопасных не осталось, разве что Хогвартс, да. Пожалуй, Дамблдор был единственным, кого Сам-Знаешь-Кто боялся. А твои мама и папа были замечательными волшебниками, лучшие в выпуске. Не пойму, правда, чего их Ты-Знаешь-Кто раньше не попытался на свою сторону переманить... Знал, наверно, что не перейдут они на темную сторону. А потом подумал, что может убедить их получится, или... ээ... с дороги хотел их убрать. В общем, никто не знает. Знаю только, что десять лет назад, в Хэллоуин, он появился в том городке, где вы жили. Тебе всего год был...

Хагрид снова прервал свой рассказ и достал все из того же кармана носовой платок размером со скатерть. Высморкался.

"Волдеморт убил их, да? Почему ты не мог рассказать мне раньше?" — разозлился Гарри. Обидно, когда от тебя что-то скрывают самые близкие.

"Ты дальше слушай. Я потом кое-что объясню".

— Ты извини, плохой из меня рассказчик. Грустно все это... В общем, Сам-Знаешь-Кто убил их. А потом — вот этого вообще никто понять не может — попытался и тебя убить. Да не вышло! Ты не спрашивал никогда, откуда у тебя на лбу этот шрам? Такое бывает, когда злой волшебник насылает на тебя проклятие.

"А если бы он был добрым, у тебя на лбу вместо молнии осталось бы сердечко, с подписью: "С любовью, Волдеморт", — прокомментировал Матроскин.

"Замолчи! Замолчи!" — шутки по этому поводу Гарри считал неуместными.

"Ладно, успокойся только".

— Так вот, родителей твоих убил, даже дом разрушил. А тебя убить не смог! Поэтому ты и знаменит, Гарри. Все знают твое имя.

В голове у Гарри возникли сотни вопросов, как к Хагриду, так и к Матроскину.

— А что стало с Вол... Сами-Знаете-Кем?

— Исчез он. В ту самую ночь, когда тебя убить пытался. Поэтому ты стал еще более знаменитым. Это самая настоящая загадка. Он все сильнее становился, и тут просто исчез. Кто-то говорит, что он умер. Но я так не думаю, в нем уже и человеческого ничего не оставалось. Другие говорят, что он прячется. Вряд ли, какой в этом смысл? Большинство людей думают, что он где-то тут, но силу свою потерял. Что-то было в тебе такого, что сломило его...

"А теперь ты... Рассказывай все, что знаешь! Ты обещал объяснить!"

"А что тут объяснять, он все верно обрисовал. Только, малыш, после Авады можно выжить лишь в одном случае", — лениво протянул Матроскин.

"В каком?"

"Это может сделать маг тринадцатой ступени просвещения. Поэтому я тебе и не рассказывал эту историю... слишком странная она".

"Но... как я тогда выжил?" — возможность того, что он окажется магом тринадцатой ступени Гарри сразу отмел. Ведь даже Мерлин был магом одиннадцатой ступени!

"Откуда мне знать? Может, Волдеморт решил пошутить, и кинул в тебя вместо Авады чары щекотки, а ты так смеялся, что сильнейший темный маг столетия умер от зависти. Или... он случайно увидел себя в зеркале и впал в глубочайшую депрессию. Знаешь каким он был уродом?"

"Я, между прочим, серьезно спрашиваю!" — Гарри чесал кота за ухом. После появления нежданного гостя, такая мелочь, как присутствие в домике кота, казалась несущественной. Никто даже внимания не обратил.

"Ну... тогда он мог объесться тыквы, после чего его пробрал понос, и он решил заавадиться на месте от стыда. Малыш, я правда не знаю. И родителей твоих Волдеморт на свою сторону переманивать не собирался. Ты, конечно, извини, но они были весьма посредственными волшебниками. Я бы сказал — шестая ступень, не выше. У него таких последователей было — вагон и маленькая тележка. Его именно ты интересовал".

"Почему? Откуда ты знаешь? Ты там был?"

"Ага... Крыс ловил, — Матроскин лег на спину, — Почеши живот".

"Ты все время шутишь, а мне ведь нужно знать правду!" — рассердился Гарри, но все же начал чесать белый живот кота.

"Ничем помочь не могу. Сам ее не знаю. А правда вообще — штука опасная. Ты все прослушал! Великан только что сказал, что завтра мы идем в Косой переулок за покупками!"