Перекрестки миров и тридцать три тысячи жизней (гет)

автор — Лунная Кошка

Летних звезд не тревожь появленьем своим на улице —

Под дождем пусть они с полной луною целуются...

Начало лета в Англии редко бывает теплым и погожим. Непрекращающиеся дожди льют и льют, небо раскалывается пополам от грохота июньских гроз, когда огромные, полные тысячью тонн воды тучи обрушиваются на землю одной из небесных кар.

В особняке Блэков на Гриммуальд плейс темно и тихо. Сейчас тут некому шуметь, кроме дождя, да и он не барабанит, а, кажется, только ласкает черепицу тихим прикосновением. Летний ливень способен разогнать разве что кошек, милующихся в тени выходящих на крышу каминных труб. На чердаке боггарты постукивают дверями старых разломанных шкафов, да попискивают в шторах докси. Хотя, возможно, это всего лишь вездесущие мыши в огромном старом сундуке, полном векового тряпья и пыли.

Дождь навевает сон. Дремлет даже неугомонная миссис Блэк и взбудораженный уличными запахами Косолапсус, удобно устроившийся на пушистом ковре возле уютно потрескивающего камина. Он, как и все коты во время дождя, прикрыл мордочку пушистым рыжим хвостом, и только изредка подрагивающие кончики ушей выдают то, что он и во сне не теряет бдительности.

Рядом, в огромном старинном кресле в неудобной позе, перекинув ноги через один подлокотник и положив голову на другой, дремлет босая пышноволосая девушка в растянутом свитере с изображением забавного рыжего кота на груди. Молли Уизли явно пыталась изобразить портрет Косолапсуса. Тонкая рука безвольно свисает вниз, почти касаясь пальцами пола и оброненной вверх корешком книги. Гермиона ни за что бы не бросила ее таким варварским способом специально.

Не спится только Ремусу.

Уже почти ночь. До полнолуния осталось два дня, и луна, блестя умытым дождем янтарным глазом, уже заглядывает за темную бархатную портьеру в приоткрытое окно в комнате оборотня, не давая ему покоя. Некоторое время он мечется в забытьи, комкая влажные сбившиеся простыни, потом не выдерживает и, рывком подбросив себя, садится на кровати. В темноте его глаза отражают лунный свет и поблескивают рыжеватым с зеленым отсветом огоньком.

Внутри недовольно и беспокойно ворчит Лунатик. В эти дни он необыкновенно силен и готов побороться со своим человеком за равноправие. К тому же, сегодня он возбужден гораздо сильнее обычного.

Ремус встает и, погрузившись в невеселые размышления, шлепает босыми ногам к дверям, выходит в коридор и спускается по скрипучей лестнице вниз, в столовую. Все, что сможет его успокоить — это стакан огневиски из старых запасов Сириуса.

Сегодня он может себе позволить спокойно подумать — в особняке никого нет, кроме Гермионы, которая, верно, уже давно спит.

Гермиона... При мысли о ней Лунатик завозился сильнее и беспомощно зарычал, выцарапываясь наружу. Ремус дернулся, расплескивая по покрытой трещинами поверхности стола темный терпко пахнущий напиток.

Июнь проливал на Лондон грозу за грозой, и во влажном воздухе как никогда остро и притягательно ощущались запахи. Озона, мокрой кошачьей шерсти, прибитой дождем пыли и... юной женщины. Этот последний аромат, сладкий, медовый, как ранние яблоки, и был тем, что сводило Лунатика с ума все лето, заставляло его тонко и жалобно выть от тоски, грызть Ремуса изнутри в бесплодной попытке достучаться до сознания человека.

Теперь, перед полной луной, Ремус был как никогда уязвим и волку часто удавалось передергивать. Человек мог только надеться на то, что в такие моменты Гермионы не будет рядом. Он боялся, что однажды не выдержат даже окованные металлом двери подвала, за которыми он раз за разом переживал свое превращение, что Лунатик разобьет их в щепы и отправится взять то, что, как он считает, принадлежит ему по праву.

О, да! Волк считал Гермиону своей. С тех самых пор, как он услышал ее вой и, откликнувшись на него, признал в ней свою вторую, жизнь самого Ремуса превратилась в ад. Особенно теперь, когда они жили под одной крышей.

Лунатик рычал на него постоянно, не понимая, почему его человек позволяет другим мужчинам приближаться к его подруге, почему не покажет, наконец, всем и каждому, что она принадлежит только ему.

Это было по-гриффиндорски безрассудно и глупо — позвать его в ту ночь.

Он отставил в сторону пустой стакан и глубоко вдохнул. Ноздри затрепетали, уловив самый чудесный в мире запах, и, ведомый им, он обернулся.

В дверном проеме стояла сонная Гермиона. Она скользила по нему мутным взглядом из-под полуопущенных ресниц и обнимала себя за плечи.

Ремус содрогнулся. Ее запах, смешанный с влажностью и ароматом грозы, проникающим из приоткрытых окон, заполнил собою всю комнату, подавил, припечатал к земле...

Внутри обезумевший Лунатик выл в голос, выцарапывая душу когтями. Мужчина сделал шаг назад и вцепился в столешницу позади себя. Хрустнуло дерево, под пальцами заскрипела щепа. Он почти физически ощутил, как глаза снова приобретают янтарный цвет.

— Ремус, — зевнула Гермиона и прошлепала мимо него к буфету. Оборотня окатило ее теплым чистым ароматом, он выпустил тихий рык и поблагодарил Мерлина за то, что девушка его не заметила. Она громыхнула кофейником и извлекла две большие фарфоровые кружки. — Я собираюсь сварить шоколад. Присоединишься?

Он кивнул, не имея сил произнести хоть слово.

Горячий шоколад. Это поможет ему успокоиться и заснуть. Возможно.

Таким его умела варить одна только Гермиона. Он получался у нее густым, тягучим, словно патока. Наверное, ее поцелуй на вкус должен быть таким же.

Они еще долго молча сидели в гостиной перед камином, прямо на полу, плечом к плечу, слушая, как грохочет гром и наблюдая, как небо швыряется в окна вспышками молний.

Лунатик ворчал не то от удовольствия, не то, наоборот, от неудовлетворенности. Ремуса это не слишком волновало, он справился со своим волком. Сейчас. А дальше будет видно.

Он ей не безразличен, хотя она сама еще не понимает этого. Оборотни тонко чувствуют такие вещи. Что ж, Гермионе всего шестнадцать. Он даст ей время повзрослеть, закончить школу, разобраться в себе, наконец. Та связь на начальном уровне, образовавшаяся между ними три года назад не даст ей так просто от него избавиться.

А он будет терпеливым и подождет.