Перекрестки миров и тридцать три тысячи жизней (гет)

автор — Лунная Кошка

Неподалеку от устья Бурой речки, там, где ее бурный поток соединяется с холодными водами Долгого озера, черная жирная земля лесной опушки сплошь поросла ранними майскими ландышами и голубыми звездочками снежноцвета. Это было не слишком типично для этого редкого лекарственного растения, расти вот так, открыто, на обозрении у всех, не таясь и не прячась. Обычно он скрывался в самой густой чаще или в болотных топях.

Гермиона аккуратно сбивала лишнюю землю с корней молодого, гнущегося, как ветла, падуба и мурлыкала себе под нос незатейливую, придуманную на ходу мелодию. Неподалеку копошились остальные участники ее неожиданной авантюры.

Кили с улыбкой наблюдал за нею, опираясь на воткнутую в землю лопату. Оба были с ног до головы перемазаны в грязи и липком соке молочая, который рос тут повсюду и, срезанный или растоптанный нечаянно, оставлял на лице, руках и одежде горькие темные полосы.

— Ты сумасшедшая, знаешь? — наконец вынес он вердикт. — Почему ты не сказала дяде, куда мы собрались?

— Ты всерьез думаешь, что он бы это одобрил? — вопросом на вопрос ответила Гермиона, на миг прекращая свое занятие и вытирая рукавом лицо. На щеках остались зеленоватые полосы.

Кили понимающе хмыкнул.

— Нет. Решил бы, что ты не в себе и запер бы в Горе. Ты подумала, что мы скажем, когда вернемся?

— А разве и так не ясно? — она кивнула на внушительную кучу аккуратно отставленных в сторону саженцев, которые они уже успели выкопать.

Кили ничего не ответил. Это был удивительный день. Теплый, по-весеннему радостный, он встретил их уже на опушке Лихолесья. Майское солнце поднялось высоко, жарко лаская лицо. Во влажной лесной теплоте одуряюще пахло свежей землей и холодными водами Бурой. В вышине громко и одиноко клекотал ястреб.

На душе было горько и радостно, словно бы внутри жило что-то огромное, требующее выхода, хотелось выпустить это, словно юную бабочку из кокона, хотелось кричать и делать глупости. Прямо здесь, прямо сейчас...

Кили отбросил в сторону лопату, решительно подошел к Гермионе и потянул ее за руку. Девушка вопросительно взглянула на него.

— Идем. Есть разговор.

Гермиона посмотрела удивленно, но не возразила, поднимаясь и отряхивая руки и штаны от земли и давленых травинок, и пошла за ним к берегу озера, куда он уводил ее, дальше от любопытных глаз других членов их маленького отряда, игнорируя осуждающий взгляд, которым их проводил его старший брат.

Кили остановился так резко, что Гермиона с разбега налетела на него, оказалась в теплом кольце его рук, почему-то без надежды вырваться...

— Давай уйдем, — с ходу выпалил он, заглядывая ей в глаза. — Прямо сейчас.

Гермионе не понадобилось уточнять, что он имеет ввиду.

— Ты понимаешь, о чем просишь? — серьезно спросила она, и Кили кивнул.

— Другого шанса у меня не будет. Эмин, ты и я, только это имеет значение. Им, — он указал взглядом в сторону, где остались их товарищи, — ничего не нужно знать. Солнце еще высоко, до ночи пройдем половину Лихолесья, а там... впереди все Средиземье. В Эред-Луин у меня много друзей, но мы можем начать новую жизнь где угодно.

Он говорил и говорил, поглаживая ее плечи, чувствуя, как уходит напряжение последних месяцев, наполненных молчанием, попытками смириться и забыть.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — покачала головой Гермиона. — Это неправильно.

— Неправильно то, что с нами случилось! — прорычал Кили. — Но пока еще можно все изменить. Эребор — не наш дом, и никогда не был. Уйдем далеко, и никто нас не остановит. Я хороший воин, ты — волшебница. Мы сможем позаботиться друг о друге.

— А о своей матери ты подумал? — спросила девушка, чувствуя, как изнутри поднимается гнев. — Скоро она будет здесь, и что же обнаружит? Что ее сын сбежал невесть куда, бросив брата и дядю? Почему ты так мало ценишь то, что имеешь, Кили? — спросила она, сбрасывая с плеч его руки и чувствуя, как глаза наполняются слезами. — У тебя есть семья, а ты так просто хочешь от нее отказаться.

— Я люблю тебя. Ты — моя семья, Эмин. Если со мной будешь ты, я не стану тосковать ни о чем. Так было предназначено с самого начала. Там, в Лесном Королевстве, ты согласилась быть со мной, помнишь?

— С тех пор многое изменилось, — сухо ответила девушка. — И в этом не моя вина. Ты отвернулся от меня в тот момент, когда я более всего в тебе нуждалась. Я была напугана и ничего не понимала, а ты просто взял и замкнулся в себе. Считаешь, что после этого я могу тебе доверять?

— Дарин! Я виноват, но теперь могу все исправить...

— Кили! — резкий окрик заставил Гермиону замолчать. Она обернулась и увидела Фили и Бофура. Их лица были хмурыми и сосредоточенными. — Вас не было слишком долго, мы волновались. Вам пора вернуться.

— Еще одну минуту, брат.

— Немедленно, Кили, — строго сказал тот, приближаясь к ним.

Гермиона осторожно высвободилась и нежно прикоснулась ладонью к щеке молодого гнома.

— Прости, но я не могу, — тихо сказала она и пошла прочь.

Едва она скрылась из виду, Фили смерчем подлетел к брату и отвесил тому щедрую оплеуху.

— Что творишь?! Или ты безумен? — воскликнул он. — Наши законы для тебя уже ничего не значат, как и семейная честь?

— Она даже не знает, что за судьба уготована ей, — обреченно прошептал Кили. — Это неправильно, — повторил он.

Фили схватил его за плечи и что есть силы встряхнул.

— Как бы там ни было, тебя это не касается. Ты больше не побеспокоишь Эмин и не подойдешь к ней ближе, чем на десять локтей. И не будешь оставаться с нею наедине. Перетерпишь свою боль молча, а на их свадьбе и вида не подашь, что творится у тебя в душе. Все проходит, брат, заживут и твои раны...

— Эй, вы закончили? — позвал их забытый Бофур. — Между прочим, пора бы разбить лагерь и чего-нибудь поесть.

... Гермиона сидела у костра, подтянув колени к груди, глядя в самое сердце пламени. В пальцах она разминала душистый ночной цветок, с наслаждением втягивая его пряный, чуть пьянящий аромат. Мыслей не было, только теплота, неясная грусть и покой, будто принято было важное решение, и решено было верно.

— Все же мы сделали чудное дело, — протянул Бофур, откидываясь на спину. — Что за ночь! Песни не хватает...

— Моя арфа всегда со мной, — отозвался Фили и перебросил ему миниатюрный, завернутый в полотно инструмент. Но ее неожиданно перехватил Кили. Погладил гладкое дерево, медленно тронул струны...

Трещало пламя. Лилась незнакомая мелодия из-под ловких смуглых пальцев, переплетаясь со словами, идущими из самой глубины души...

Молочное небо испито до дна,

Гуляет над полем потерянный Месяц

Лишь мне в небеса не останется лестниц,

Пусть там безразличная правит Луна.

Бурливые воды, весенний туман

Ворвутся в долину и смоют весь пепел,

Чтоб мне возродиться душой и поверить

Чтоб полнился стрелами новый колчан.

На пепелищах — травы бирюза,

В каменной осыпи — пламя костра,

Ты — только горечь, ты только сестра,

Отблеск Луны да чужая стрела...