Пазлы. Кусочки из жизни Молли Уизли (джен)

Время шло своим чередом. Вот и близнецы сделали свои первые шаги по пыльным дорожкам усадьбы. Однажды, когда Артур по своему обыкновению ушёл на работу, оставив Молли вариться в круговерти домашних хлопот и забот, в Нору прилетел филин. Молли сразу отличила представителя почтальонной волшебной братии. Это был филин семейства Малфой, поскольку обычно сообщения доставляли совы. Еле сдерживая нервную дрожь в руках, Молли отвязала послание от лапки птицы и, угостив летучего письмоносца совиными вафлями, развернула пергамент. Письмо было от Нарциссы Блэк, и уже один этот факт заставил Молли рухнуть в ближайшее кресло. Нарцисса просила о встрече, и Молли, немного поразмыслив, чиркнула пару строк о готовности принять столь важную особу.

Нарцисса прибыла в Нору на следующий день, ближе к полудню. Она нервно теребила платок и, казалось, не знала, куда деть руки. Молли, пытаясь сохранить остатки самообладания, предложила гостье чашку чая с лимоном. Нарцисса первая нарушила неловкое молчание:

– Очень мило у вас здесь!

Молли метнула взгляд на верёвку с бельём, растянутую поперёк кухни, на которой болтались разномастные мальчишечьи штанишки, пестрящие обилием цветов и красок; на лужу на столе (Фред с Джорджем пускали кораблики); на валявшиеся здесь же на столе прутики (Чарли мастерил себе «настоящую» волшебную палочку); на лежащие в кресле «Сказки Барда Биддля» и нервно хмыкнула. Нарцисса справилась с волнением и продолжила:

– Молли! Я не знаю с чего начать! Я пришла к тебе просить прощения.

Нарцисса нервно заламывала руки и с отчаянием в голосе изредка метала на Молли загнанный взгляд.

– Я хочу просить прощения за тот случай в нашем поместье, когда Люциус оскорбил тебя и Артура. Понимаешь, мы с Люциусом не первый год женаты, но, как ты знаешь, у нас нет детей. Я знаю, что со здоровьем у нас обоих всё в порядке, думаю, это наказание за поведение Люциуса. Он повёл себя низко тогда, высмеяв твою беременность, и вот мы, у нас...

Куда делась обычная спесь и надменность белокурой аристократичной красавицы? Нарцисса едва сдерживала слёзы, голос её дрожал, и, казалось, она находится на грани срыва.

– Молли! Умоляю! Пожалуйста! Скажи, что ты не держишь зла, скажи, что простила Люциуса.

Молли ошарашено смотрела на Нарциссу, постепенно приходя в себя. Все домочадцы знали, что Молли, не смотря на разносы, устраиваемые периодически всем обитателям Норы, внутри носит самое доброе и отзывчивое сердце. Вот и теперь она, отбросив в сторону полотенце, кинулась к Нарциссе и стала её утешать:

– Ну что ты? Цисси, не надо, не расстраивайся! Я и думать забыла про тот случай! Если тебя это успокоит, я правда не сержусь и не таю обиду. Так что ваши трудности никак не связаны с проклятием семейства Уизли.

Молли тепло улыбнулась Нарциссе. После получасовых утешений и заверений в том, что всё будет хорошо, супруга Люциуса стала понемногу приходить в себя. Молли ещё долго беседовала с Нарциссой о премудростях и секретах семейной жизни, и даже дала пару советов весьма личного свойства, от которых Нарциссу буквально бросило в краску. Расстались обе женщины весьма довольные состоявшейся беседой. Напоследок Нарцисса проникновенно заметила, что очень благодарна Молли за все и что у неё с души камень свалился.

Вечером Артур, устало потирая глаза в кресле перед тарелкой, спросил:

– Молли! А что у нас летом Рождество наступило? Откуда столько гостинцев?

Мимо как раз пронеслись Фред и Джордж, по уши перемазанные в шоколаде.

– Да сегодня Нарцисса ко мне приходила, вот и принесла мальчишкам.

Артур насторожился:

– Вот как? Нарцисса Малфой? И что ей было нужно? Надеюсь, она тебя не обидела?

– Ну что ты, дорогой, конечно нет! Это наши женские дела, не стоит тебе беспокоиться по этому поводу!

Еще несколько мгновений Артур продолжал буравить жену подозрительным взглядом, а затем сказал:

– Иди ко мне, я тебе тоже дам гостинцев.

Через год после этого визита Нарцисса родила долгожданного наследника поместья Малфой. Счастливые родители назвали сына Драко, что было в традиции семейства Блэк – давать детям имена созвездий и звёзд.

А у самой Молли в ту пору тяжело заболели близнецы, заразились банальной магловской ветрянкой в Оттери-Сэнт-Кэчпоул, куда Молли ходила за покупками. Болели мальчишки мучительно, сердце Молли замирало каждый раз, когда она трогала их огненные лбы. Разметавшись по подушке, Фред лежал в бредовом состоянии. Молли совсем извелась и измучилась. В один из этих июньских жарких дней, слившихся в одну череду кошмара, Молли провела всю ночь у постели больных, меняя им повязки, которые высыхали, как на батарее, и задремала под утро прямо в кресле около кроватей Фреда и Джорджа. Тревожный сон сморил уставшую мать. Ей приснилось, что она лежит в грязи, без сил, израненная, всеми брошенная и не может подняться. Вокруг она увидела толпу людей, которые стояли и смеялись ей в лицо, но никто не хотел помочь. Вдруг всё вокруг озарилось неземным сиянием, темнота отступила, и с небес полился белый лучистый свет. Изумлённым людям предстала перед взором удивительная картина – с вышины на землю спускалась хрустальная карета, запряжённая белоснежными лошадьми. Прекрасные животные летели над самой землёй. От серебристых грив и статности крупа захватывало дух. Все пытались потрогать лошадей, как-то их достать, но никому это не удавалась. А Молли чуть приподнялась, всё такая же беспомощная, и прекрасные лошади подхватили её в карету. Молли оказалась над всеми, она взирала на эту толпу, оставшуюся внизу, тянувшую к ней руки, и ощущала такое неземное счастье, которого никогда в жизни не испытывала. Всю её сущность охватила необыкновенная эйфория, она осознавала, что это и есть счастье. Проснулась Молли сразу, не поняв в первый момент, где она находится. Потом, придя в себя, она почувствовала горечь – ну какое такое счастье? Мальчишки болеют, денег вечно не хватает, что же такого прекрасного в её судьбе может произойти? Злая ирония. Ответ пришёл буквально через пару недель. Молли поняла, что она опять беременна. Вообще, они с Артуром хотели остановиться и больше не хотели заводить детей, дай бог пятерых мальчишек поднять. Но Молли сразу вспомнила свой яркий неземной сон. Это было предупреждение! Это был знак свыше. Вот её неземное счастье.

Сомнения терзали Молли. Правильно ли они поступают с Артуром, позволяя себе столько детей? Смогут ли они дать им то, что необходимо? Не вырастут ли их сыновья с чувством обделённости? В глубине души Молли понимала, что не материальные блага вершат судьбы, но и без элементарных условий и предметов тоже далеко не уедешь. Вот за такими раздумьями её застала Минерва МакГонагалл, прибывшая проведать шумное семейство. Заметив, что Молли задумчива и печальна, Минерва мягко выведала причины тревог своей младшей подруги. Молли рассказала про свои опасения, а ответ мудрой Минервы запомнила на всю жизнь:

– Запомни! Каждый ребёночек, появляясь на свет, несёт в своей ручонке хлеба краюшку.

Эти простые слова вызвали в Молли бурю чувств, и она расплакалась, с облегчением понимая, что решение родить этого такого желанного младенца было правильным, и что нужно слушать голос сердца в минуты отчаяния.

Весь февраль лили дожди. Даже воздух был пропитан сыростью и унынием. Двор Норы являл собой настоящее раскисшее болото, грязь и лужи не успевали просохнуть к неудовольствию Молли и полному восторгу близнецов, которые разве что не купались в грязи. Конец беременности дался особенно тяжело, Молли очень устала, а погода только добавляла уныния.

В положенный срок, после трудной и мучительной ночи, рано утром на рассвете первого марта окрестности Норы огласились новым криком. Когда измученная мать посмотрела на только что родившегося младенца, лежавшего комочком у неё на груди, в окошко спальни вдруг пробился солнечный луч. Перемена была разительной. Серость и уныние последних пасмурных дождливых дней мгновенно преобразились золотым, заливающим всю комнату, светом. Луч прокрался по потолку, стрельнул отбликом по стене и метнулся на кровать. Уже не луч, но сноп солнечного света озарил прекрасную рыжую головку малыша, только что появившегося на свет. Это был мальчик, шестой сын Молли и Артура, которого счастливые родители назвали Рональдом Биллиусом.

Надо сказать, родители понимали, что имя, данное человеку при рождении, во многом предопределяет его характер, тем более в волшебном мире. Так получилось и с Роном. Много позже, наткнувшись в журнале «Ведьмин досуг» на статью о значении имён, Молли лишь головой покачала, настолько Рону подходило его имя. Рональды, было написано там, «…интроверты, это значит, что они больше углублены в себя, убегают от действительности, прячась в песках своего подсознания. Обладают живым воображением. Часто пытаются заранее оправдать свои действия, поступки, особенно когда испуганы или боятся осуждения. В их решительности есть некоторая неустойчивость, шаткость. В их настойчивости чувствуется беспокойство, которое подчеркивает некоторое непостоянство характера».

Все эти качества были присущи Рону сполна. Молли часто ловила себя на том, что беспокоится о нём гораздо больше остальных сыновей. Рон был особенно ранимый, порой беспомощный и, пожалуй, сильнее других сыновей был привязан к ней, нуждался в заботе или просто поддержке. Маленький, он буквально не отходил от Молли и всюду следовал за ней по двору Норы.

Когда сынишке был всего месяц от роду, Молли кормила его, сидя по обыкновению в глубоком кресле, подложив под спину подушку. Она очень устала и вымоталась, близнецы опять залили всю кухню подсолнечным маслом, и ей пришлось битый час магией и не магией пытаться привести кухню в надлежащий вид. Молли сидела, откинувшись на спинку кресла, рукой придерживая сладко причмокивающего Рона, и устало ни о чём не думала. Рон наелся, отлепился от груди, и, поводив глазами вокруг, вдруг уткнулся взглядом в неё. Несколько секунд голубые глазёнки внимательно смотрели в карие Моллины, а потом личико малыша озарилось настоящей всепоглощающей своей любовью улыбкой. Это было так трогательно. Рон улыбался Молли, и в эту минуту не было счастливее этих двоих, в этот удивительный миг тесного незримого единения матери и дитя.

Когда Рону было четыре года, он сильно заболел. Рон накануне пускал кораблики с братьями, намочил ноги и самозабвенно продолжал бороздить лужи на заднем дворе Норы, пока его не выудила оттуда мать, занимавшаяся хозяйством и малышкой Джинни. Ноги Рона были просто ледяными, и Молли, тревожась, сразу приняла все меры предосторожности, необходимые в таких случаях. Но то ли организм Рона после зимы был не очень защищённым, то ли ещё по какой причине, к вечеру он заболел. Лоб малыша был просто огненным, он метался в кроватке в полуобморочном состоянии, а Молли в лёгкой панике не знала, чем ему помочь. Когда были перепробованы все средства, она решилась на крайнюю меру: добавила в бодроперцовое зелье добрую порцию огненного виски и влила в рот Рону. Наверное, одному Мерлину известно, что пошло не так, но только температура, как её называют маглы, у мальчика упала очень резко. Вместо огненного, Молли теперь трогала покрытый испариной лоб сынишки, ледяной, как сама рука смерти. Рон не реагировал ни на что, он впал в оцепенение, вялое и неподвижное. Молли развила бурную деятельность, страх подстёгивал её и подсказывал план действий. Женщина укутала малыша, положила ему в ноги горячую бутылку с водой, которую постоянно меняла, на ножки одела шерстяные носки, в надежде хоть как-то согреть больного. Не сразу, очень медленно, Рон начал приходить в себя. Щёчки его покинула смертельная бледность, и он уснул.

Прошло три дня. Молли не отходила от кровати сына ни на минуту, засыпала в тревожном сне тут же, сидя возле малыша, все заботы по дому на себя взял Артур. Даже близнецы не озоровали как обычно, а один раз Фред, крадучись на цыпочках, принёс Рону кораблик и положил в изголовье. Молли измучилась в тревогах, разум буквально парализовывал сознание, о плохом думать она просто не могла! Рон как будто барахтался между двумя мирами и никак не мог прибиться ни к одному берегу. Он ничего не ел, только пил воду сухими губами. Глаза его почти не открывались, он был очень слаб. И вот на исходе третьего дня, когда Молли задремала возле кровати, она вдруг очнулась как от толчка. Рон посмотрел на неё ясным, пронзительным взглядом, а потом сказал:

– Ма! А сосисочки нет?

Молли расплакалась. Рон никак не мог понять, почему такая естественная просьба о еде, привычная из его уст, вызвала бурю чувств у матери. Она плакала, смеялась, всхлипывала, вытирала фартуком глаза и снова плакала, а Рон всё ждал, ну когда же ему дадут поесть? Почему-то он очень проголодался.

Сидя в кресле и вывязывая пятку у носочка, Молли с головой ушла в свои воспоминания. Картинки, одна ярче другой, сменяли друг друга, а Молли переживала все события заново, как будто это было только вчера. Потускневшие спицы постукивали привычным ритмом в её руках в тихой кухне, да часы отсчитывали секунды и минуты бренного существования.

Кстати, о спицах. Для неё это были особенные спицы, ими она вязала всегда только в исключительных случаях. Молли хорошо помнила тот эпизод из жизни, после которого эти обычные магловские спицы стали чудесными.

Это было – господи, как давно это было! Молли сидела в кресле у камина и вязала костюмчик для будущего очередного сына, о существовании которого она догадалась совсем недавно. Рядом в кроватке посапывал довольный наевшийся Ронни, сжимая в кулачке кусочек сдобы (Мерлин, ну и аппетит у малыша). Молли решила связать для ребёночка новенький костюмчик, поскольку Рон уже донашивал те, которые достались от братьев, и вид у них был не ахти. Подобрав пряжу в тон чудесным голубым глазам Рона, Молли связала кофточку и приложила её к своему животу, мысленно спрашивая у того, кто внутри – как ему обновка. Вдруг спицы в её руках стали горячими, удивительно тёплыми, и поражённая Молли охнула – спицы светились. Через несколько минут в дом зашёл Артур, услышал приглушённый плач Молли, в три прыжка подбежал к жене, опустился рядом на колени и попробовал отвести её руки от лица, в которых были зажаты спицы.

– Моллипусенька! Ты поранилась?

Молли подняла на Артура заплаканные счастливые глаза, показывая ему связанную нежно-розовую кофточку.

– Артур! У нас будет девочка!

Невообразимым образом пряжа из голубой превратилась в розовую, и супруги Уизли теперь ждали с трепетом пополнения семейства, зная, что в этот раз у них будет дочка. И всевышний подарил им с Артуром девочку, которую назвали в честь жены короля Артура Гвиневры – Джиневрой.

Молли никак не могла поверить, что держит на руках дочку, когда августовским днём одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года впервые увидела это создание. Она была такая хорошенькая, маленькая, беззащитная и такая родная. Рядом посапывал полуторагодовалый Рон, который вовсе не собирался делить маму с кем-то ещё.

Джинни росла под влиянием многочисленных старших братьев, и это не могло не сказаться на её характере. Несмотря на некоторую хрупкость, в ней чувствовалась железная воля и сила, которым мог позавидовать любой мальчишка. Джинни почти никогда не плакала, Молли часто приходилось видеть, как её дочь, закусив губу, трёт разбитую коленку, не издав при этом ни одного стона или всхлипа.

Однажды Молли увидела в окно кухни, как Джинни, крадучись, идёт по направлению к надворным постройкам. Молли стало интересно, от кого прячется дочка, и она продолжала наблюдать боковым зрением за окошком, помешивая палочкой суп на плите. Через пару минут Джинни появилась в поле зрения, всё так же украдкой озираясь по сторонам. За спиной она прятала старую развалюху-метлу одного из братьев – кажется, это была тренировочная метла Чарли. Молли отставила кастрюлю на край и вышла через заднюю дверь, намереваясь посмотреть, для чего Джинни понадобилась метла. Джинни, не замечая матери, вышла за калитку, огляделась, оседлала метлу и взлетела. Первой реакцией Молли было закричать и отшлёпать проказницу, но вдруг она увидела лицо Джинни. На нём была написана смесь восторга, решительности и пьянящего счастья. Молли Пруэтт с лихвой увидела саму себя, как в зеркале, в отражении собственной дочери. Хоть сердце её и пустилось в галоп от беспокойства, она не сдвинулась с места, а лишь наблюдала за восторженным полётом Джинни, парящей в целях конспирации невысоко над кромкой поля.

В таких постоянных заботах и тревогах проходила жизнь Молли, она была центром маленькой вселенной под названием Нора. И все эти годы рядом с ней был её рыцарь, её рыжее счастье – Артур. По прошествии не одного десятка лет брака, Молли понимала, что сохранить лодку семейного очага не так уж и легко. Это труд, терпение, готовность понять, простить и в чём-то уступить. Конечно, были и у них с Артуром недомолвки и отчуждения, и тот, кто скажет, что в браке путь усыпан только розами, покривит душой.

Молли вспомнила события тех далёких теперь уже дней, когда она ходила беременная Джинни. Постоянные роды ослабили организм, женщина чувствовала себя, прямо скажем, неважно, ей всё время хотелось спать, появилась усталость и апатия. Ребятишки требовали постоянного внимания, и с домашними обязанностями Молли кое-как справлялась, но чувство усталости не отпускало её. Куда подевалась весёлая девчонка с озорными искорками в глазах? Она понимала, что всё это временно, и не жаловалась, но всё чаще стали появляться приступы раздражённости, и с этим ничего нельзя было поделать. Артур старался, как мог, помочь жене, но он постоянно пропадал на работе в надежде хоть как-то прокормить свою огромную семью. Это был тяжёлый период в жизни супругов Уизли. Молли не сразу заметила, что Артур всё дольше задерживается на работе. Сначала она этому даже обрадовалась по причине того, что Артур не будил её по вечерам, когда она без сил засыпала, едва коснувшись головой подушки. Но постепенно Молли стала тревожиться. Она чувствовала, что что-то не так, хотя постоянные заботы не давали сосредоточиться на появившейся в мутной голове мысли.

Как-то проснувшись ночью покормить Рона, у которого прорезались первые зубки, от чего он спал беспокойно, постоянно ворочался волчком в кровати и просыпался, тихо поскуливая, Молли заметила, что Артура всё ещё нет. Пока Рон, приткнувшись к тёплой материнской груди, успокаиваясь, засыпал, Молли сидела и думала, почему мужа до сих пор нет дома? Хроническая усталость породила великолепную мысль – у Артура кто-то появился, и поэтому он пропадает. Жаром обдало Молли, сон как рукой сняло. А что если это действительно так? Она давно уже не та стройная рыжая красавица-хохотушка, на которую Артур тайно посматривал все школьные годы. Фигура её расплылась, и хотя Артур всегда говорил, что такой она ему нравится ещё больше, Молли теперь уже всерьёз думала, что у неё появилась неведомая молоденькая соперница. Пока все эти умные мысли роились в её сознании, входная дверь скрипнула, и на пороге появился Артур, замерший в испуге под пристальным взглядом жены.

– Молли, дорогая, не спите?

Молли пропустила приветствие мимо ушей.

– Артур! Где ты был?

Артур нервно потирал ладони, не глядя на жену.

– Ну, понимаешь, дорогая, нас с Перкинсом вызвали на экстренный вызов, срочное дело, ну ты же понимаешь, рейды, всё такое. Я так устал, покушать ничего нет?

Молли в темноте не видела, что уши Артура совсем красные, да и была слишком уставшей, чтобы раздувать скандал. Может, она действительно всё придумала? Но с того дня Молли уже не могла не замечать, что ночные рейды у Артура стали так же часты, как проделки близнецов, которые носились тайфуном по всей территории поместья. Артур стал приносить больше денег, иногда баловал мальчишек вкусненьким, а Молли приносил милые безделушки, будь то плитка шоколада или моток пряжи. Но ощущение того, что Артур что-то скрывает, не исчезало. Как-то вечером, хлопоча на кухне, Молли вздрогнула от шума за спиной в камине. Обернувшись, она увидела в очаге голову Перкинса, коллеги Артура по работе.

– Молли, привет! Артура можно на два слова?

Молли удивлённо смотрела на охваченную языками пламени щербатую физиономию Перкинса.

– Так он ещё не пришёл! Разве вы не в рейде? Куда там вас всё время посылают?

Теперь уже Перкинс с удивлением взирал на Молли:

– Какие рейды, Молли? Ты о чём? Ты забыла, в каком отделе мы работаем? У нас всё более-менее спокойно, ну бывает пару раз в ме...

Перкинс осёкся, увидев, как побледнела Молли, и, дёрнувшись, наглотался золы.

– Ой! Ну, пойду я, ладно. Ты... э-э-э... не переживай, может, его вызвало начальство, а я не знал.

И с лёгким хлопком голова Перкинса исчезла, подняв облачко пыли. Молли делала всё автоматически. В механическом ритме она покормила детей, уложила всех спать, отобрав у Перси из-под одеяла книжку, а у близнецов вытащив из карманов пижамы лягушачью икру, убралась на кухне, ликвидировав последствия очередного семейного детского ужина, когда стол похож на поле боя. Несмотря на усталость, Молли не уснула. Она ждала Артура в полутёмной комнате, прислушиваясь к мерному сопению Рона, кроватка которого стояла рядышком, и печально смотрела в темноту. Молли чувствовала себя маленькой девочкой, незащищённой и одинокой, слёзы сами полились из глаз, и она никак не могла их остановить. Артур пришёл ближе к рассвету, усталый и потухший. Увидев Молли, он присел рядышком и погладил её по голове.

– Не спишь? Опять Рон просыпался десять раз?

Молли понимала, что никаких сил спорить у неё нет, и тихо спросила:

– Артур, скажи мне, где ты был? Где ты пропадаешь все последние месяцы?

Артур испуганно взглянул на жену.

– Ну, Молли, не начинай опять, хорошо? Я так устал, я был на вызове, нас с Перкинсом...

– Не ври мне!

Громкий крик Молли разбудил Рона, и тот заворочался в кроватке.

– Не ври мне! – голос Молли звенел в предрассветной темноте болью. – Вечером к тебе приходил Перкинс, он искал тебя и сказал, что никаких рейдов у вас нет и в помине!

Артур сник, даже уши печально поникли у бедолаги. А Молли закусила удила:

– У тебя, у тебя кто-то есть? Ты нашёл себе молоденькую вейлу взамен раздобревшей надоевшей жены? – Молли жестом указала на свой выпирающий живот, в котором испуганно кто-то толкнулся ножкой.

Артур бросил на жену измученный взгляд:

– Ну что ты, Молли, ну что за ерунда пришла тебе в голову?

Молли казалось, что сердце у неё сейчас разорвётся от отчаяния и боли. Она разразилась гневной тирадой, слова лились из неё неудержимым потоком, она плакала и рыдала, торопливо высказывая все свои обиды и сомнения. В глазах у Артура появилась такая боль, что будь Молли не так расстроена своими горестями, она вмиг бы поняла, что эти глаза не могут её предать. Артур сделал порывистое движение, заключив жену в объятия, а когда Молли хотела вырваться, он сжал её так сильно, что Молли стало больно. Наклонившись к её уху, Артур прошептал срывающимся голосом:

– Не смей! Не смей, слышишь? Не смей никогда сомневаться в том, что ты для меня единственная! Как ты могла подумать, глупенькая моя девочка? Я люблю тебя больше жизни и никогда не перестану любить. Мне не нужны все красавицы волшебного мира, ты – моя красавица и богиня, разве ты этого не знаешь?

Молли перестала биться в истерике и подняла на Артура заплаканные глаза. Голос её совершенно пропал, и она лишь смогла выдохнуть:

– Но где же ты пропадаешь? Что я ещё могла подумать?

Артур смотрел в глаза любимой женщины, мечты всей его жизни.

– Ну, раз уж ты подозреваешь меня в таких неблаговидных вещах, что ж, я скажу,– Артур виновато поёрзал. – Все эти месяцы я подрабатывал грузчиком в одном магловском ресторанчике, он находится неподалёку от министерства, и я после работы шёл туда и...

Молли не верила своим ушам:

– Кем ты подрабатывал? Что? Что ты сказал?

– Я увидел объявление на двери ресторации, когда однажды вышел из министерства, пришёл к ним на собеседование. Пара манипуляций с документами – там думают, что я простой рабочий из бедного квартала – и меня приняли. Довольно неплохая зарплата плюс чаевые за загруженность, когда подвозят лишнюю фуру продуктов. Мне просто стыдно было тебе в этом признаться, ведь ты же понимаешь, никто не обрадуется, что волшебник подрабатывает у маглов, скрывая своё настоящее имя. А деньги очень легко менять в Гринготтсе, там неплохой курс фунта к галлеону. Я ничего не понимаю в магловских деньгах, так что приходится рассчитывать на порядочность гоблинов, они хоть и жуки, но репутация для них превыше всего.

Всё это торопливо Артур пересказывал жене, понимая, что скрывать от Молли правду было не лучшим вариантом, а Молли сидела как бладжером поражённая. Постепенно до неё дошёл весь смысл речи Артура, и она сначала ужаснулась тому положению, в котором оказался её муж, вынужденный пойти на такую авантюру (если узнают в министерстве, по головке не погладят, да и насмешек не оберёшься), а потом пришло осознание того, что она совершенно беспочвенно чуть было не обвинила Артура в вещах, будь которые правдой, вряд ли они смогли бы жить дальше спокойно. Несколько минут Молли понадобилось, чтобы привести в равновесие желание раскричаться на Артура за то, что он её обманывал, за то, что он так себя не берёжёт, сутками вкалывая, и сладостное осознание того факта, что Артур и не думал кого-то искать на стороне, а всё это лишь плод её уставшего изнурённого сознания. Помочь уравновесить чувства в душе Молли поспешил Артур, вдруг прильнувший к ней страстным поцелуем. Они позабыли про все свои проблемы, про все свои невзгоды и сложности. Всё было как в первый раз: Молли срывала с Артура одежду, а он, как всегда, в минуты близости становившийся просто неуправляемым, уверенно вёл их по пути к пику блаженства. Молли послушно следовала за ним в мир грёз и чар.

Артур так и остался безумным влюблённым. Он и через много лет всё так же терял голову от прикосновения к Молли, и она порой удивлялась его напористости.

Как-то раз, когда дети занимались каждый своими делами, все были накормлены, Молли пошла позвать Артура на обед. Тот в выходные часами не вылезал из своей мастерской, вечно что-то разбирая или изобретая. В этот раз Молли застала взлохмаченного мужа с синеньким почтовым ящиком в руках, неизвестно с какого дома скрученного.

– Артур, сколько тебя можно ждать? Всё уже давно остыло, пойдём, я тебя покормлю.

– Подожди, Молли, я никак не могу разобраться в этой штуковине, не пойму, в чём тут фокус?

– Мерлин ты мой, Артур, ну в самом деле, это всего лишь обычный магловский почтовый ящик, я видела такие же у нас в деревне на почте.

– Молли, ну как ты не понимаешь, это ведь чудо какое-то! Вот скажи, как письмо, брошенное в эту щёлочку, умудряется оказаться в другом городе? Я разобрал весь ящик, собрал его обратно, но так ничего и не обнаружил! Я проверил его запатентованным чароискателем, на нём нет никакой магии, но, тем не менее, письма и послания каким-то образом исчезают из него! Это просто волшебство!

С минуту Молли смотрела на мужа, не понимая, смеётся ли он над ней или действительно настолько близорук.

– Артур, а ты про почтальонов слышал?

– Почталионы? Это что? Какие-то сложные заклинания?

– Артур! Почтальоны – это маглы, люди, которые вынимают письма из ящика и отправляют транспортом в указанное адресантом место! И всё! Никакой магии!

Артур с бестолковым видом смотрел на жену:

– Ну как же? Я думал, что когда письмо опускают в эту щель, срабатывает некий портал, дорожка незримая, по которой письмо и уходит в нужное место.

Молли расхохоталась:

– Храни тебя гиппогрифы, Артур Уизли, иногда ты меня просто поражаешь! Надо же, дорожка, лесенка-чудесенка.

Артур продолжал очумело глядеть на жену, потешавшуюся над его чудачествами, потом отложил в сторону ящик, смахнув со стола попутно все мешающие предметы.

– Иди ко мне, я не почталион, но принёс тебе послание.

В выходные дни, а особенно, когда дети уже подросли, и по утрам можно было понежиться в постели чуть дольше, Артур часто будил Молли своими требовательными поцелуями, как будто не он ночью самозабвенно перецеловывал свою жену. Молли сонно пыталась отстранить настойчивые руки и губы, но Артур и не собирался успокаиваться.

– Молли, ты знаешь, у маглов есть такая книга, я слышал на одной вечеринке в министерстве, она про любовь и называется «Кому с утра». Я её никогда не видел, но раз она так называется, значит, нечего откладывать на вечер то, что можно сделать утром.

И в результате подъём откладывался на неопределённое время.

Да, пожалуй, все самые яркие воспоминания связаны у любой матери с её детьми. Одни запечатлелись ярче, другие чуть смазанным пятном, но их череда, иногда не совпадая по хронологии, всплывала в сердце Молли. Её неземное счастье…

Вот Рону три года. На День Рождения Артур с Молли подарили малышу большого плюшевого мишку, которого Рон всюду таскал за собой, кормил, укладывал с собой спать. Бывало, не заснёт, пока не положит игрушку рядом на подушку. Проказливые неугомонные близнецы постоянно прятали медведя, хохотали и подтрунивали над Роном, когда он растерянно лазил под кроваткой в поисках друга. Сами они не нуждались ни в каких игрушках, находя забаву в самых неподходящих вещах. Однажды они ухитрились стащить палочку Артура – хотя ухитряться, собственно, и не нужно было: рассеянный Артур вечно оставлял палочку во всех доступных местах, за что его неоднократно отчитывала жена. Какие светлые мысли бродили в головах близнецов не было ясно, однако они умудрились превратить плюшевого мишку брата в огромного пучеглазого паука. Когда Рон открыл глаза и увидел рядом с собой этакое чудище, он даже не смог закричать. Трёхлетнего малыша буквально парализовал страх. Молли, как раз забежавшая в комнату, чтобы собрать грязные вещи для стирки, успела ухватить сознанием бледное перекошенное лицо Рона, огромную волосатую тварь на его груди и струхнувших Фреда и Джорджа, которые, похоже, и сами не рады были результатам своей проделки. Реакция Молли была молниеносной:

– Фините!

Паук с лёгким щелчком превратился опять в безобидного плюшевого мишку, но не одним даже архи сложным заклинанием Молли не удавалось привести Рона в чувство. Страх и ужас стояли в его глазёнках. Молли готова была убить Фреда и Джорджа, которые благоразумно проскочили под её рукой и теперь прятались от неё где-то в недрах двора.

Конечно, в министерстве магии наивно полагают, что малолетние дети не пользуются палочками родителей, и не умеют отслеживать, по счастью, все проступки несовершеннолетних баловников, иначе над Норой казённые совы кружили бы с завидным постоянством. Фред с Джорджем не были злыми, отнюдь, и они очень любили всех своих братьев, но их неуёмная фантазия и вечное желание пошутить приносили иногда весьма плачевные результаты для подопытных, как в этом случае с медведем. Рон долго не мог взять в руки медвежонка, Молли вообще боялась, что это событие повлияет на его психику. Может, её забота и поддержка, а может, виноватые мордашки близнецов, пытавшихся последующие дни всячески задобрить младшего брата, и их искреннее раскаяние сделали своё дело, и Рон оправился от потрясения, но вот страх перед пауками остался в нём на всю жизнь, и тут уж Молли не властна была что-либо сделать.

Не меньше, чем Рону, доставалось от близнецов и Перси. Перси вообще стоял особняком среди всех детей Молли, и сердце её сжималось всякий раз, когда она понимала, что страшно далека от него и порой не понимает собственного сына. Унаследовав природную спесь и гордыню Пруэттов, Перси, казалось, тяготился своим положением какого-то по счёту брата многодетного семейства. Он был очень чистоплотным, аккуратным и с самого рождения не по-детски серьёзно-устремлённым. Это был ревнитель порядка и послушания. Перси терпеть не мог, если кто-то посягал на его территорию или имущество. Совершенно лишённый чувства юмора, Перси становился постоянным объектом насмешек разухабистых близнецов, являвшихся полной противоположностью чопорного брата. Конечно, предел братья знали, и их шутки по большей мере были безобидными, но Перси злился всякий раз, когда обнаруживал у себя на спине приклеенную чудо-скотчем записку типа «Пни меня!», когда, вставая из-за стола, падал бревном, как подкошенный, из-за связанных шнурков и ещё во многих случаях.

Едва только Билл получил в восемьдесят втором году сову с приглашением учиться в Хогвартсе, все остальные дети Молли и Артура буквально стонали от нетерпения в ожидании такого же события. Но особенно рвался в школу Перси, и Молли знала почему. Для Перси учёба в старинной могущественной школе была ступенькой выбраться наверх, доказать всем, что он – Перси Игнатиус Уизли – достойнейший волшебник! Так что ничего не было удивительного в том, что с самого первого курса Перси был лучшим учеником сначала курса, а затем и школы. Молли гордилась достижениями своих сыновей, ведь Билл стал старостой факультета Гриффиндор и лучшим учеником школы, набрав на экзамене по СОВ двенадцать баллов. Чарли был превосходным ловцом своей команды, капитаном, и Молли любовалась украдкой за полётами сына, с ностальгией вспоминая свои собственные тренировки и пьянящее чувство свободы, когда ты летишь, и ветер в ушах свистит, и цветные пятна пейзажей внизу расплываются одним смазанным пятном, а душа поёт, и глаза горят таким блеском, который может дать только ощущение полёта. Перси же даже глазом не повёл, когда получил двенадцать баллов за СОВ и стал Старостой школы. Молли очень растрогалась оттого, что её третий сын удостоился такой чести, а близнецы от души повеселились, заколдовав значок Перси, на котором к всеобщему удовольствию красовалась надпись СШ – серьёзная шишка.

Молли страшно сердилась на своих балбесов, закипала от их выходок, но тут же остывала, стоило ей вспомнить своих братцев Гидеона и Фабиана. Вот уж судьба распорядилась по-своему, наделив её собственных детей чертами погибших горячо любимых братьев. Когда с самого первого курса из школы стали приходить отнюдь не хвалебные похвальные письма, выражающие благодарность за прекрасное воспитание детей, как в случае с Биллом, Чарли или Перси, но вежливые, полные намёков на гневность послания от школьного руководства, являвшиеся ответной реакцией на бесконечные проделки Фреда и Джорджа, Молли мучительно переживала, и не раз на головы близнецов сыпались её разгорячённые угрозы и проклятия. О том, что сама она в школе не была ревнительницей порядка, а сеяла хаос и носилась шутихой по коридорам, Молли благоразумно позабыла.

Все её дети были сотворены из частичек её сердца, за всех болела душа, за каждого было пролито немало слёз, проведена не одна бессонная ночь. Если бы Молли спросили, в чём её предназначение, она бы ответила – быть матерью. Несмотря на всю боль и муки, через которые прошла она, воспитывая своих сыновей и дочку, Молли была счастлива.