Пазлы. Кусочки из жизни Молли Уизли (джен)

У каждого человека по мере его шагания по жизненной тропе от её истока к устью обязательно накапливаются какие-то воспоминания, события, которые связывают нашу жизнь из разрозненных кусочков в одно целое, придают ей некий смысл и оправдывают наше бренное существование. Некоторые события мы пролистываем, не оглядываясь, другие надолго нас выбивают из колеи, и мы, спотыкаясь, по инерции бредя вперёд, никак не можем опять поймать за хвост эту коварную штуку – незримую путеводную ниточку. Иные проходят сей путь степенно, с величественной осанкой, не делая ни шага в сторону, тихо и осторожно, и уходят незамеченными. Другие сгорают без остатка, проживают жизнь яркую, полную взрывов и безумств, но, Мерлин ты мой, кто скажет, что все эти безумства того не стоили!

Обо всём об этом думала Молли, сидя в уютном кресле и вывязывая носочек для внучки. Что с ней такое? Почему всё чаще на неё накатывает грусть; может это и есть время, когда пора собирать камни? Она, не задумываясь, столько лет жила своей семьёй, отдавая всю себя без остатка, уставая, порой находясь на грани отчаяния, но всегда шла вперёд. Мысли о детях, постоянные заботы не позволяли задуматься о чём-то ещё, кроме как: «Что сварить на ужин? Где взять денег на новые мантии ребятам? Почему Артур опять прячет глаза и что он опять учудил?»

И вот теперь она была предоставлена сама себе и, хочешь не хочешь, её одолевали разные мысли. Молли догадывалась, что у неё так называемый кризис среднего возраста, ей было некомфортно от своего состояния и уныло. Вроде всё хорошо и замечательно, у неё крепкая дружная семья, дети все определены, устроены, весьма успешны, уважаемые люди в обществе, а что ещё нужно матери? Артур по-прежнему работал в министерстве, всё также был помешан на изобретениях маглов, и с годами их отношения стали ещё нежнее. Казалось, супруги понимали друг друга с полувзгляда. Но приступы тоски и непонятного волнения накатывали на Молли в последнее время часто, и тогда она принималась листать альбомы с фотографиями, брала в руки свою заветную шкатулочку и уходила с головой в воспоминания.

Одним из ярких воспоминаний её собственного детства была вылазка втайне от мамы на рассвете. Молли часто слышала, как мама утром, смеясь, раздвигала занавески в её комнате и говорила: «Поднимайся, соня! Солнышко уже давно встало!» И девочке очень хотелось посмотреть, как это встаёт солнышко? Где, вообще, дом у солнышка, и кто его будит? На все её вопросы мама только смеялась, ласково трепала Молли по рыжим кудрям и приговаривала: «Подрастёшь, узнаешь».

И вот маленькая исследовательница решила непременно узнать, как встаёт солнышко. Она специально не сходила в туалет вечером, так как прекрасно понимала, что если этого не сделать, то придётся сонной брести в предрассветной тишине куда следует. Всё получилось по её плану. Молли проснулась по надобности, сначала никак не могла очнуться, потом вспомнила о задуманном, и сон как рукой сняло. Выбравшись из кровати, путаясь в длинной ночнушке, Молли на цыпочках вышла из дома, прошла через сад и, осторожно прикрыв калитку, которая тут же предательски открылась, побежала по тропинке к речке, протекавшей буквально в двух шагах от дома Пруэттов. Взобравшись на косогор, Молли села, обняла колени руками, натянув ночную рубашку, и стала ждать. В какой-то момент она чуть было не заснула, и стала изо всех сил таращить глаза и щипать себя за руку. Было даже немного больно, но терпения Молли было не занимать! И вот, наконец, край неба над линией берега, где в дымке сказочно и туманно, сливаясь, вода переходила в другую синеву, показался свет, словно кто-то включил фонарик. Свет разгорался всё стремительнее, скоро глазам стало больно, и Молли прикрыла их ладошками, стараясь смотреть сквозь пальцы. Еще миг, и вдруг из-за линии горизонта выскочил краешек солнышка, стал прибавляться и стремительно выплывать наверх. Это было такое непередаваемое зрелище, что в душе Молли запели фениксы. Она в восхищении вскочила на ноги, раскинула руки в стороны и, казалось, готова была вот-вот сорваться навстречу солнечным лучам. Весь мир вокруг преобразился, заливая серую предрассветную загадочность волшебным ослепительным светом жизни.

Молли никогда не узнала, что почувствовала мать, когда ранним утром зашла в комнату и не увидела дочки в кроватке. Лишь открытая калитка указывала на путь беглянки. Бедная женщина в панике бросилась к реке, в голове ужас не давал вразумительно построить ни одной картины. Мать выбежала на косогор и остановилась как вкопанная. Над самой кромкой берега, раскинув в стороны руки, на высоте в нескольких дюймах от воды, парила её дочь. Молли ничего не слышала, не замечала вокруг. Её рыжие волосы, разметавшиеся по плечам, были пронизаны лучами солнца. Как будто бы маленький ангел слетел с небес. Когда мама обняла Молли, та никак не могла понять, почему она плачет и почему её совсем не ругает. Девочка, зарывшись носом в родные мамины волосы, прошептала: «Мамочка, теперь я знаю, как встаёт солнышко!»

С детства Молли отличалась упрямством. Когда она много лет спустя смотрела на Джинни, скрестившую на груди руки и поджавшую губы в решительном неподчинении обстоятельствам, ей это так живо напоминало её саму, что она, по инерции закусив удила и разнося в пух и прах кого-то за очередную провинность, смягчалась и остывала. Наличие братьев, пожалуй, сыграло не последнюю роль в становлении её характера. Выросшая с мальчишками, рано научившись не показывать свои слёзы, Молли иногда проявляла прямо-таки железную волю.

Однажды, когда между максималистами подростками-гриффиндорцами зашёл спор о настоящей доблести, Молли решила доказать всем, что уж она этими качествами обладает в полной мере. Укрывшись от глаз преподавателей в пустой классной комнате, мальчишки начали экзамен на доблесть. Надо сказать, что среди девчонок желающих больше не было, но всему Хогвартсу был известен темперамент и безудержная смелость, порой граничащая с безрассудством, этой рыжей девчонки, происходящей из благородного старинного рода и всячески не поддерживающей репутацию степенности отпрысков таких родов. Вся школа уже привыкла к фразе: «Пруэтт! Минус двадцать очков Гриффиндору!» Это значило, что Молли опять устроила где-то небольшой взрыв, тайно летала на метле по коридорам третьего этажа, гоняя Пивза, или строила козни против Апполиона Прингла, завхоза, напакостить которому было пределом мечтаний всех учеников, начиная от робких первокурсников и заканчивая матёрыми старшеклассниками. Молли села на стул, подставила руку и прикусила губу, чтобы не издать ни звука. Эдгар Боунс, рослый пуффендуец, пристально посмотрел на Молли:

– Ты уверена? Может, не стоит?

Молли упрямо вздёрнула подбородок, решительно закатала рукав и направила палочку на кисть своей левой руки, к основанию большого пальца.

– Инсендио! – прозвенел в напряжённой тишине её звонкий голос.

Из конца палочки вырвался огненный лучик и, метнувшись, уткнулся в руку Молли. То место, куда указывал лучик, покраснело, стал заметен ожог, но Молли палочку не убирала, а только сильнее прикусила губу, так как боль была дикая. Мальчишки выглядели ошарашенными и даже напуганными. Через несколько мгновений Эдгар решительно перехватил запястье Молли.

– Ну, всё, хватит, Пруэтт, ты выиграла – ты настоящая гриффиндорка.

Молли выглядела бледнее обычного, её веснушки ещё сильнее проступили на носу. Об этом экзамене по молчаливому согласию никто из участников ни слова не сказал посторонним. На вопросы подружек, что у неё с рукой, Молли ответила, что пролила нечаянно зелье. Это были годы становления Волан-де-Морта, молодёжь чувствовала витающие в воздухе перемены и угрозы, молодые люди рвались доказать всем, что они способны на подвиги. Спустя годы Молли метала гром и молнии из-за выходок несносных близнецов, но в глубине души знала, что сорвиголовами её сыны стали явно не в Артура, который, кстати, о её выходке так и не узнал.

Конечно, никто из детей Молли и Артура и помыслить себя не мог вне стен доблестного Гриффиндора, но мало кто знал, что сама Молли в тот момент, когда распределяющая шляпа, едва коснувшись её рыжей шевелюры, определила её на факультет прославленного Годрика, произвела немалый фурор среди своей аристократичной родни. Все Пруэтты, как и состоявшие в ближайшем родстве Блэки, были выходцами Слизерина, и никто и тени сомнения не допускал, на каком факультете должны обучаться представители столь важных и видных фамилий. Синтия Пруэтт была просто ошарашена, когда получила письмо в кляксах от своей дочери, радостно извещавшей, что отныне она – гриффиндорка. Надо сказать, что распределяющая шляпа, в какой бы невменяемости не обвиняли её гордые и надменные Пруэтты, через два года повторила своей вердикт, отправив на доблестный факультет теперь уже близнецов Гидеона и Фабиана.

Итак, Молли оказалась в Гриффиндоре, чему была несказанно рада, так как вечные разговоры родителей, что они высшая каста, и порядочные девочки так или иначе себя не ведут, порядком ей поднадоели. Что касается её одноклассников, то их мнение Молли не интересовало, да и познакомиться со всеми она ещё не успела. Как-то вечером, сидя в уютной гостиной перед камином и покусывая от усердия кончик пера, Молли пыталась сделать задание для строгой профессора трансфигурации МакГонагалл. Учёба давалась Молли легко, поскольку от природы она была наделена пытливым умом, всё схватывала на лету, но вот усидчивости и аккуратности ей всё время не хватало. Вот уже битый час девочка пыталась нарисовать немыслимую схему, заданную на дом, схема никак не хотела рисоваться ровно, и Молли всё время что-то вычёркивала и исправляла. Вдруг она услышала рядом тихий голос:

– Знаешь, у тебя грязь на носу, вот держи!

Молли с трудом оторвалась от своей битвы с рисунками и удивлённо поглядела на говорившего. Это был худенький мальчик, потрясающе рыжий, с очками на носу и отчаянно красными ушами. Он протягивал ей чистенький носовой платок. Молли знала, что это её однокурсник, только не запомнила пока, как его зовут, да это было сейчас и не важно! Каков нахал, какое ему дело до её носа! Молли уже хотела разразиться гневной тирадой, как вдруг мальчик улыбнулся, и все слова просто застряли у мятежницы в горле. Улыбка была такая обезоруживающая, искренняя, а голубые глаза смотрели так преданно и чисто, что весь боевой дух испарился мгновенно. Молли взяла платок, неловко стала вытирать нос, измазанный, конечно же, чернилами, украдкой посматривая на своего нового знакомого. Мальчик помедлил секунду, потом сказал, всё так же стеснительно улыбаясь:

– Меня зовут Артур. Артур Уизли.

Молли посмотрела на него и вдруг, неожиданно для себя самой, тоже улыбнулась в ответ:

– Молли. Молли Пруэтт.

С того дня Молли не представляла школьной жизни без своего верного телохранителя, рыцаря и друга Артура. Он помогал ей с уроками, когда она не успевала сделать их из-за очередного наказания, мог всегда выслушать в трудную минуту. Ему она доверяла все свои самые сокровенные секреты. Артур первым узнавал о её тайнах, ему она могла доверить абсолютно всё. Он был её лучший друг и многие годы таким и оставался. На старших курсах, когда все подростки испытывают муки первой любви, именно Артур успокаивал распухшую от слёз Молли, рыдающую из-за несостоявшегося там какого-то романа с семикурсником. Молли никогда не воспринимала Артура как своего парня, он был просто её другом, и все, казалось, привыкли видеть их вместе.

Всё изменилось на последнем году обучения. Гриффиндорцы выиграли финальный матч по квиддичу в упорной борьбе со Слизерином, чему немало способствовала и сама Молли, несколько лет игравшая за свою сборную загонщицей. Молли просто обожала летать и всегда смеялась над Артуром, который панически боялся за неё каждый раз перед игрой. Летала Молли потрясающе, в воздухе она чувствовала себя как кальмар в воде, постоянно выписывая рискованные пируэты, чем повергала болельщиков в немыслимый восторг. Весь её непокорный буйный нрав находил выход в полётах, и Молли была просто счастлива, оседлав в очередной раз метлу. Так вот, в тот памятный матч именно Молли была героиней игры, её потрясающая реакция, безудержная, отчаянная смелость помогли команде выиграть у хорошо подготовленной сборной Слизерина, которая просто позеленела от злости в полном составе, когда львы победили. Ребята принесли в гостиную тайком много сливочного пива и где-то раздобытого огневиски, которое Молли попробовала первый раз в своей жизни. Праздновали до глубокой ночи, благо никто из преподавателей не появился. Артур, страстно увлекавшийся магловскими изобретениями, давно уже сыскавший себе славу чудика на этом поприще, смастерил радио, под которое разухабистые подростки лихо отплясывали, празднуя свою победу. Потихоньку ряды празднующих редели, некоторые выглядели прямо-таки не очень, перебрав пива. Из приёмника полились волнующие звуки медленного танца, и несколько пар стали двигаться в центре гостиной, причудливо отражаясь на гобеленах отсветом камина. Молли танцевала с Артуром. Хмель победы, выпитое пиво и первый раз попробованный огневиски странно перемешались, давая букет новых ощущений. Непонятное волнение охватило Молли, она вдруг почувствовала странное желание прижаться к Артуру ещё сильнее. Танец ушёл на второй план, были только он и она и эти непонятные ощущения волнения, смутных желаний. Артур, обнимавший Молли теперь уже не за талию, а гораздо ниже, одной рукой отстранил её голову от своей груди и вдруг впился в Молли страстным поцелуем. Молли даже и не думала сопротивляться. Краешком сознания удавалась понять, что они здесь не одни, хотя на танцующих в полутёмной гостиной мало кто обращал внимания.

Утром немного кружилась голова – ну ещё бы, столько вчера выдули пива! На перемене Артур утащил Молли в пустой класс. Выглядел он очень серьёзным. Глядя прямо в её такие родные карие глаза, он сказал:

– Молли! Выходи за меня замуж!

Молли испуганно дёрнулась, посмотрела на Артура, и буквально утонула в омуте его голубых глаз. Так же истинно, как то, что она Молли Пруэтт, она вдруг ясно осознала, что кроме Артура ей никто никогда не будет нужен, что это тот человек, которому она доверит и свою жизнь, и всю свою судьбу. Артур словно прочитал в её глазах ответ, потому что облегчённо вздохнул:

– Иди ко мне.

Пьянящее счастье накатило на двух влюблённых. Ничто, казалось, в мире не способно было помешать этим двоим быть вместе. Ни война, о которой с тревогой перешёптывались в стенах Хогвартса, ни серьёзный разговор с надменной матерью, которая категорически запретила дочери встречаться с потомком нищего рода, как она обозвала Артура. Синтия пыталась вбить в бесшабашную голову своей упрямой дочери, что не пристало потомкам Пруэтт, знатному роду, якшаться пусть и с чистокровными, но давно уже выпавшими из элиты представителями Уизли. Было пролито немало слёз, сказано множество жарких слов, но убедить Молли в своей правоте матери так и не удалось. Молли не представляла своей жизни без Артура и только удивлялась, как это она раньше не поняла, что так сильно его любит. Дружба, крепкая и чистая, переросла в любовь, такую же чистую и преданную. Артур признался Молли, что влюбился в неё ещё тогда, на первом курсе, и все годы мучительно страдал от сознания того, что Молли видит в нём только друга.

Пока не закончился последний год обучения, весь май и жаркий июнь, Молли и Артур летали на крыльях дурманящего, доселе неведомого чувства. Казалось, весь мир преобразился: и трава с барвинками на лугах вокруг замка растёт по-новому, и луна подмигивает только им двоим. Незадолго до последнего экзамена Молли и Артур прогуляли всю ночь в окрестностях замка. Сидя на берегу озера, мерцающего под луной причудливыми бликами, Артур и Молли решили тайно пожениться сразу после школы, попросту проигнорировав все запреты Моллиной родни. Артур не хотел идти против воли миссис Пруэтт, но Молли убедила его, что ничьё мнение ей не важно, а важно, что они любят друг друга и готовы пройти вместе через любые преграды. Потом, резонно замечала Молли, родственникам уже некуда будет деваться, брачные волшебные узы нельзя разорвать, придётся им с этим смириться. В конце концов, это моя, наша жизнь, убеждала она Артура. Артур с болью смотрел на свою родную Молли и не представлял, что кто-то способен её у него отобрать. Возвращаясь под утро в замок, неслышно поднимаясь по гулким лестницам и держась за руки, незадачливые влюблённые столкнулись с Апполионом Принглом, брыли которого радостно затряслись от предвкушения предстоящей расправы.

– Пруэтт! Где ты шлялась, развратница?

Молли вспыхнула, но ничего не успела ответить, мимо тенью пронёсся Артур и со всего маху заехал завхозу кулаком в нос:

– Заткнись, старый козёл!

Прингл схватился за разбитый нос, из которого фонтаном брызнула кровь, глаза его вылезли из орбит. Брызгая слюной, он завопил:

– Ах ты, грязный ублюдок! Ты на кого руку поднял? Да я тебя сгноблю, я тебя заставлю ответить!

Артур побледнел; онемелыми губами, не разжимая рта, он бросил через плечо Молли:

– Молли, иди в гостиную.

Молли, не отличавшаяся покорностью, вдруг почувствовала в голосе Артура такую силу и властность, что просто не посмела поступить по-другому. Она металась по гостиной, тихой в предрассветной тишине, и сходила с ума от безызвестности. Что там с Артуром? Какую пытку придумал для него мерзкий ополоумевший старик? Артур ввалился в гостиную уже перед самым подъёмом, страшно бледный, а его губы были искусаны в кровь. Руки любимого напоминали месиво – просто сырой фарш. Озлобленный Прингл хлестал по рукам Артура, посмевшего поднять их на него, до тех пор, пока кожа не слезла живьём. Так и не дождавшись от Артура извинений, завхоз вынужден был отпустить парня. Шрамы от экзекуций остались у Артура на всю жизнь, а Молли, каждый раз перецеловывая рубчик, думала о том, какой у неё смелый и отважный защитник.

Сразу после окончания школы Молли с Артуром тайно обвенчались в тихой, словно сошедшей с открытки, старенькой деревенской церквушке. Когда влюблённые стояли перед священником и их руки были овиты трёхкратной волшебной нитью, с чистого девственно голубого неба пролился тёплый летний дождик. Капельки падали с неба, переливаясь на солнышке, и блестели в воздухе мириадами алмазов, весь мир лучился праздничным серебром.

– Это хороший знак! – улыбнулся старый пастор. – Вы будете жить долго и счастливо, солнечный путь будет озарять ваш путь, а все слёзы будут благостными. Берегите друг друга.

А влюблённые стояли на залитом солнцем дворе деревенской церквушки и держались за руки.

Артур устроился на работу в Министерство Магии, куда был приглашён ещё во время обучения в Хогвартсе. Ему прочили удачную карьеру – исполнительный и дисциплинированный, толковый и эрудированный, он мог бы быстро продвигаться по служебной лестнице, если бы не одно «но». Артур напрочь был лишён духа карьеризма; всё, чего он хотел, это получить возможность с головой окунуться в работу, связанную с изучением магов и их изобретений. Пока он работал в отделе магического правопорядка мелким служащим, но для молодого человека, только что окончившего Хогвартс, это было уже большим достижением.

Надо сказать, что помогла с работой в Министерстве, и выступила, так сказать, в роли протеже, как ни странно, Минерва МакГонагалл, которая выдала Артуру отличнейшую характеристику и даже воспользовалась своими связями. Почему строгая профессор встала на их сторону и помогает им, Молли не знала, но с годами, когда Минерва стала её лучшей подругой, несмотря на большую разницу в возрасте, Молли ближе узнала эту изумительную женщину и раскусила, что на самом деле кроется за строгими квадратными очками этой дамы.

Артур имел сбережения за публикации в журналах «Юный техник Англии», Молли продала все свои украшения, включая красивое ожерелье гоблинской работы, подаренное ей на совершеннолетие. Вырученных денег хватило на покупку ветхого неказистого домишки в сельской глуши подальше от любопытных глаз и в меру удалённого от соседей, чтобы поддерживать с ними добрые отношения. Молли с головой окунулась в роль домашней хозяйки, стараясь придать домику более-менее уютный вид. Их семейное пристанище называлось «Нора», и с годами Артур прилеплял к первоначальному строению всё новые этажи, пристройки и мансарды; со стороны казалось, что вся эта хаотично настроенная конструкция, слепленная без всяких законов архитектуры, держится исключительно посредством волшебства, что на деле было недалеко от истины. Первые месяцы молодожёны Уизли просто наслаждались обществом друг друга и своим новым статусом супругов. Много лет спустя, убираясь в комнате близнецов Фреда и Джорджа, Молли наткнулась под матрасом на магловский журнальчик весьма фривольного содержания. Конечно, она вспыхнула до корней волос, поняв, что её пятнадцатилетние балбесы изучают на досуге, но только усмехнулась, полистав его и вдруг поняв, что этим создателям неподвижных картинок ещё учиться и учиться у Артура! Журнал был изъят и благополучно уничтожен, а Молли не переставала удивляться фантазии и неистовству Артура, с годами совершенно не утратившего страсти в отношениях.

Артур летал как на крыльях, а глаза Молли лучились счастьем. Ни громовещатели матери, ни едкие письма с проклятиями родственников не омрачали их существования. Единственное, что тревожило Молли, это отголоски войны, страшные обрывки которой доходили до Норы в виде новостей волшебного радио или рассказов Артура, приносящего вести с работы. Обстановка накалялась. Люди боялись выходить на улицу, никто не знал, где затаился враг и кому можно верить, а кому нет. Детство осталось далеко позади, молодые люди быстро взрослели и становились суровее.

В таких тревогах и волнениях, не лишённых пьянящего счастья близости друг друга, прошли первые полгода новой самостоятельной жизни Молли и Артура. Артур всё так же ходил на работу, а Молли хозяйничала в Норе.

Как-то вечером, почти в конце зимы одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, Артур вернулся домой позже обычного, подавленный и печальный. Приняв из рук Молли чашку горячего ароматного чая с лимоном после ужина, сидя в любимом кресле у камина, он, помедлив, отставил чашку на столик, снял очки, протёр их Моллиным фартуком, лежащем на ручке кресла, и только после того как водрузил их на нос, заговорил. Молли хорошо изучила своего мужа и знала, что весь этот ритуал говорит о серьёзности разговора.

– Знаешь, дорогая, – начал Артур виноватым, как показалось Молли, голосом. – Мне нужно с тобой поговорить.

Молли ждала, зная, что перебивать мужа не стоит. Артур собрался с духом и продолжил:

– Сегодня меня вызывали к начальству. Знаешь, в отделе противозаконного использования изобретений магов освободилось место. Мне предложили, ну, в общем, я согласился.

Молли легонько дотронулась до руки Артура:

– Ах, Артур! Какой же ты смешной! Ну конечно, правильно, что ты согласился!

Артур метнул на жену быстрый неуверенный взгляд:

– Но Моллипусенька, ты же понимаешь, что это не перспективно, я не смогу продвигаться вверх и моя зарплата останется такой же! А у меня ведь есть ты, семья!

Молли продолжала улыбаться Артуру.

– Я же тебя знаю! Для тебя всегда было мечтой возиться с такими же чудиками, как ты сам, и я люблю тебя не за твою зарплату! – она игриво потянула Артура, обвив его своим же фартуком:

– Иди ко мне!

Через несколько недель, однако, этот разговор всплыл опять. Артур ужасно мучился, что ради своих прихотей поставил крест на карьере в отделе по борьбе с магическим правопорядком, так как сотрудники этого отдела получали на порядок выше. Однажды вечером он отчаянно заявил Молли, целуя её мозолистые нежные руки, что он её не достоин, что она готовилась к лучшей жизни, и что им, наверное, надо расстаться; он, Артур, не сможет дать Молли того, чего она заслуживает. Слёзы стояли в глазах несчастного незадачливого супруга, когда он звенящим голосом всё это выдал ошарашенной Молли. Молли вдруг улыбнулась, подняла лицо Артура и заставила посмотреть его в свои глаза.

– Ну уж нет, Артур Уизли, никуда ты теперь от нас не денешься!

Она взяла руку Артура и положила себе на живот. С минуту у Артура был просто потрясённый вид, он никак не мог сквозь свою боль понять, что же ему сказала Молли. Постепенно смысл всё же пробился сквозь затуманенное сознание, Артур с недоверием и потрясением посмотрел на жену.

– Ты... у нас... я стану отцом?

Молли счастливо улыбнулась.

– Ну, если ты от нас не сбежишь, то да, скорее всего, станешь!

Артур замер на секунду, затем схватил жену, буквально подкинул её и начал кружить по кухне в безумном танце.

– Дурачок, поставь меня на место, – Молли хохотала и била кулачком Артура по спине. – Поставь сейчас же!

Артур бережно повалил Молли на диван и, целуя её в живот, прошептал:

– Я люблю тебя, Молли.

Осенью, в конце ноября, в семье Уизли появился первенец, гордость и счастье молодых родителей, крепенький мальчик, с чудесными рыжими волосами. Сына назвали Уильямом, или как потом его называли все домашние – Билл. Через два года Молли подарила мужу ещё одного сына, Чарльза. Молодые родители не могли нарадоваться на своих мальчишек, останавливаться на достигнутом не собирались и просто наслаждались друг другом и каждой минутой, дарованной им судьбой.

Так прошло несколько лет в заботах и стараниях, в маленьких радостях и больших победах. Однажды, когда Биллу уже было пять лет, а Чарли три года, семью Уизли пригласили на банкет в поместье Малфоев. Все чистокровные семьи находились в родстве друг с другом, таких семей было не так и много в волшебном сообществе, и для Молли и Артура это был хороший шанс помириться с роднёй, с которой все годы оставались натянутые отношения. Единственными, кому Молли всегда была рада на пороге своего дома, были её братья Гидеон и Фабиан, которые целиком и полностью поддерживали решение сестры связать свою судьбу с Артуром Уизли. Так вот, в тот знаменательный день в поместье Малфой праздновался чей-то юбилей, и, конечно, на такое пышное помпезное мероприятие был приглашён весь свет общества, включая министров и прессу. Молли и особенно Артур ужасно нервничали, представляя свою встречу с семьями Блэк, Малфой и Пруэтт. Поначалу всё шло не так уж и плохо. Билл и Чарли присутствовали здесь же и вели себя на редкость тихо и воспитанно. Когда гости пропустили не по одному стаканчику изысканного бренди, к Артуру подошёл Люциус Малфой, спесь и надменность которого были полной противоположностью бесхитростности неамбициозного Артура. Сузив глаза, Малфой, недавно взявший в жёны одну из сестёр Блэк Нарциссу, посмотрел на Молли, которая была весьма, ну, в общем, весьма кругленькой, поскольку супруги Уизли ожидали прибавления в семействе, и процедил сквозь зубы:

– Мерлин мой! Артур! Я тоже очень люблю, например, выкурить сигару, но я хоть иногда её изо рта вынимаю!

Выдав столь убийственную фразу в звенящей тишине, Малфой хотел было удалиться, но кулак Артура просто не дал ему развернуться. Артур заехал Малфою в нос самым примитивным магловским способом. Под визг переполошённых дам Артур чётко произнёс:

– Ещё одно слово, и я засуну твою сигару тебе в твой аристократический зад!

В общем, вечер удался. Молли спешно собрала разинувших в восхищении рты сыновей (папа дерётся!), быстро извинилась перед окружающими, и семейство Уизли удалилось с празднества раньше, чем обрадованные репортёры поскакали в свои издательства с изумительными новостями – такой скандал на светском рауте!

Газеты повеселились вовсю. Заголовки пестрели нелепыми лозунгами, среди которых «Что засовывает Артур Уизли в зад Люциусу Малфою?» был самым безобидным. Труднее всего приходилось Артуру, которому проходу не давали на работе, а Молли, раздосадованная всей этой ситуацией, в глубине души понимала, что её Артур никогда и ни при каких обстоятельствах не позволит ни одному смертному, да и мёртвому тоже, покуситься на её честь, такой он уж у неё был рыцарь!

Вскоре на свет появился Перси Игнатиус, третий сын Молли и Артура, который целиком и полностью унаследовал всю спесь рода Пруэтт, который с самого рождения отличался удивительной ранимостью по отношению к своему положению.

В апреле одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, а именно в день юмора, первого числа, на свет появились удивительные создания, одинаковые до мельчайших веснушек на носу, огненно рыжие и непозволительно шумные близнецы. Когда Гидеон и Фабиан увидели первый раз малышей, они просто расхохотались:

– Молли, ты только посмотри на них, как они похожи на нас!

Новых отпрысков Уизли назвали в честь Гидеона и Фабиана по первым буквам их имён – Джорджем (G) и Фредом (F). Близнецы не доставляли матери никаких хлопот по части обычных детских проблем, они быстро росли, отличались отменным аппетитом и вообще выглядели счастливыми и довольными. Проблема заключалась в другом. Буквально с самых первых своих осмысленных шагов эта парочка зарекомендовала себя как добрый запас доктора Фейерверкуса, выпущенный у вас за спиной. Эти двое вечно что-то выдумывали, подстраивали, организовывали, утаскивали, разрисовывали и вообще сеяли хаос везде, где только его ещё не было. Молли к вечеру валилась с ног от усталости, ликвидируя результаты проделок своих шалунов-близнецов.

Билл и Чарли доставляли гораздо меньше хлопот, а уж Перси и вовсе весь день мог просидеть где-нибудь в уголке с книжкой. Гидеон и Фабиан частенько наведывались теперь к сестре, так как души не чаяли в таких похожих на них самих племянниках. Они беспрестанно шутили, от них исходил такой заряд, что Молли после их ухода всегда чувствовала себя лучше. Братья Пруэтт очень любили свою сестру, которая с детства буквально заменила им мать. Конечно, Синтия достаточно уделяла внимания своим детям, но Молли так трогательно о них заботилась, будучи сама ещё крохой, что у матери это вызывало всегда умиление. С годами их привязанность стала просто ощутимой, Молли тосковала по братьям, если они не появлялись хотя бы несколько дней. Артур тоже любил Моллиных братьев, только отчаянно краснел всякий раз от их шуточек. Когда Молли ходила беременная близнецами, братья прохаживались на счёт её отношений с мужем, гогоча во весь голос всякий раз, когда уши Артура приобретали оттенок утренней зари. Они спрашивали, например:

– Молли, а что вы по вечерам совсем заклинанием Люмос не пользуетесь?

Молли, не чуя подвоха, наивно удивлялась:

– Почему?

Гидеон, едва сохраняя серьёзную мину, отвечал:

– Да вот, смотрим, нечем заняться было вам.

И, довольные, уворачивались от Моллиного полотенца, хохоча, как ненормальные, ещё больше заставляя уши Артура сменить окраску.

Молли до мельчайших подробностей помнила тот день, когда Гидеон и Фабиан уходили по пыльной дороге, ведущей от Норы к холмам. Фабиан долго играл с Фредом, который заинтересовался часами на его руке, потом отстегнул их со своего запястья и протянул малышу.

– Что ты, братец, зачем ты ему дал часы, он их сломает, да и потом, это же твои счастливые часы, ты сам всегда так говоришь.

Молли с некоторой долей ужаса смотрела, как Фред радостно откручивает у часов крышку.

– Да пусть осчастливят ещё кого-нибудь, – беззаботно рассмеялся Фабиан. – Потом заберу, в следующий раз.

И братья, обнявшись, пошли по дороге к месту, где можно было трансгрессировать, а Молли стояла и смотрела им вслед, чувствуя тоску.

Вечером Артур пришёл домой пьяный. Это было заметно по покосившимся очкам, криво сидящим на носу, по пятнам на мантии, как будто Артур только что встал из какой-нибудь канавы. Молли даже не успела рассердиться или выразить своё отношение к такому появлению мужа. Артур поднял на неё затуманенный взгляд, и Молли внезапно поняла, что что-то случилось. В глазах Артура стояла такая нестерпимая боль, что коленки у Молли подогнулись, и она осела в кресло, около которого стояла. Взгляд Артура метнулся к кроватке близнецов, на спинке которой были повешены часы, он странно сглотнул, и Молли пронзил холодок ужаса. Артур перевёл взгляд на Молли, и она всё прочитала в его глазах.

– Кто?

– Оба.

Молли выла раненым зверем, а Артур, как мог, утешал свою девочку, такую сильную, редко плачущую. Он гладил её и убаюкивал, как ребёнка, а Молли выла волчицей, у которой злые люди отобрали волчат. Её любимые братья, такие до боли родные ушли туда, откуда уже не возвращаются. Пожиратели смерти впятером сражались с храбрыми Пруэттами, Антонин Долохов лично руководил головорезами. Молли не пережила бы всего этого ужаса, если бы не Артур и близнецы, при взгляде на которых у неё наворачивались слёзы.

А ещё Молли помирилась с матерью. Синтия пришла в Нору, предварительно прислав письмо дочери. Сначала обе женщины натянуто молчали, а потом не поняли, как оказались в объятиях друг друга. Синтия плакала, просила у Молли прощения, та в ответ тоже рыдала у матери на плече, испытывая муки раскаяния. Потом мать и дочь, успокоившись, пили чай с принесённым Синтией тортом, бабушка умилялась внукам, долго с ними играла, а напоследок сказала Молли:

– Не думала, что когда-нибудь тебе это скажу, но береги Артура. Ты правильно сделала свой выбор, и будьте счастливы.

Долгое время Молли не могла брать в руки часы Фабиана, прятала их в своей шкатулке, не давала играть ими близнецам, а спустя много, много лет вдруг подарила их Гарри на совершеннолетие, в его семнадцатый День Рождения. Она вспомнила, как мудрый Дамблдор вещал, что есть особая связь между нашими поступками и дальнейшими событиями, и есть незримая нить, которая связывает эти поступки неделимой судьбоносной жизнью. Когда Гарри обнял миссис Уизли, вложив в свои объятия всю свою признательность и любовь к этой необыкновенной женщине, перед глазами Молли всплыло лицо Фабиана, улыбающееся и такое родное, так явно, что казалось, открой она глаза, увидит его в двух шагах от себя. Фабиан приветливо помахал своей шляпой, похожей на сомбреро, и ускакал в заоблачную дымку, а на душу Молли опустились успокоение и умиротворение.

Время шло своим чередом. Вот и близнецы сделали свои первые шаги по пыльным дорожкам усадьбы. Однажды, когда Артур по своему обыкновению ушёл на работу, оставив Молли вариться в круговерти домашних хлопот и забот, в Нору прилетел филин. Молли сразу отличила представителя почтальонной волшебной братии. Это был филин семейства Малфой, поскольку обычно сообщения доставляли совы. Еле сдерживая нервную дрожь в руках, Молли отвязала послание от лапки птицы и, угостив летучего письмоносца совиными вафлями, развернула пергамент. Письмо было от Нарциссы Блэк, и уже один этот факт заставил Молли рухнуть в ближайшее кресло. Нарцисса просила о встрече, и Молли, немного поразмыслив, чиркнула пару строк о готовности принять столь важную особу.

Нарцисса прибыла в Нору на следующий день, ближе к полудню. Она нервно теребила платок и, казалось, не знала, куда деть руки. Молли, пытаясь сохранить остатки самообладания, предложила гостье чашку чая с лимоном. Нарцисса первая нарушила неловкое молчание:

– Очень мило у вас здесь!

Молли метнула взгляд на верёвку с бельём, растянутую поперёк кухни, на которой болтались разномастные мальчишечьи штанишки, пестрящие обилием цветов и красок; на лужу на столе (Фред с Джорджем пускали кораблики); на валявшиеся здесь же на столе прутики (Чарли мастерил себе «настоящую» волшебную палочку); на лежащие в кресле «Сказки Барда Биддля» и нервно хмыкнула. Нарцисса справилась с волнением и продолжила:

– Молли! Я не знаю с чего начать! Я пришла к тебе просить прощения.

Нарцисса нервно заламывала руки и с отчаянием в голосе изредка метала на Молли загнанный взгляд.

– Я хочу просить прощения за тот случай в нашем поместье, когда Люциус оскорбил тебя и Артура. Понимаешь, мы с Люциусом не первый год женаты, но, как ты знаешь, у нас нет детей. Я знаю, что со здоровьем у нас обоих всё в порядке, думаю, это наказание за поведение Люциуса. Он повёл себя низко тогда, высмеяв твою беременность, и вот мы, у нас...

Куда делась обычная спесь и надменность белокурой аристократичной красавицы? Нарцисса едва сдерживала слёзы, голос её дрожал, и, казалось, она находится на грани срыва.

– Молли! Умоляю! Пожалуйста! Скажи, что ты не держишь зла, скажи, что простила Люциуса.

Молли ошарашено смотрела на Нарциссу, постепенно приходя в себя. Все домочадцы знали, что Молли, не смотря на разносы, устраиваемые периодически всем обитателям Норы, внутри носит самое доброе и отзывчивое сердце. Вот и теперь она, отбросив в сторону полотенце, кинулась к Нарциссе и стала её утешать:

– Ну что ты? Цисси, не надо, не расстраивайся! Я и думать забыла про тот случай! Если тебя это успокоит, я правда не сержусь и не таю обиду. Так что ваши трудности никак не связаны с проклятием семейства Уизли.

Молли тепло улыбнулась Нарциссе. После получасовых утешений и заверений в том, что всё будет хорошо, супруга Люциуса стала понемногу приходить в себя. Молли ещё долго беседовала с Нарциссой о премудростях и секретах семейной жизни, и даже дала пару советов весьма личного свойства, от которых Нарциссу буквально бросило в краску. Расстались обе женщины весьма довольные состоявшейся беседой. Напоследок Нарцисса проникновенно заметила, что очень благодарна Молли за все и что у неё с души камень свалился.

Вечером Артур, устало потирая глаза в кресле перед тарелкой, спросил:

– Молли! А что у нас летом Рождество наступило? Откуда столько гостинцев?

Мимо как раз пронеслись Фред и Джордж, по уши перемазанные в шоколаде.

– Да сегодня Нарцисса ко мне приходила, вот и принесла мальчишкам.

Артур насторожился:

– Вот как? Нарцисса Малфой? И что ей было нужно? Надеюсь, она тебя не обидела?

– Ну что ты, дорогой, конечно нет! Это наши женские дела, не стоит тебе беспокоиться по этому поводу!

Еще несколько мгновений Артур продолжал буравить жену подозрительным взглядом, а затем сказал:

– Иди ко мне, я тебе тоже дам гостинцев.

Через год после этого визита Нарцисса родила долгожданного наследника поместья Малфой. Счастливые родители назвали сына Драко, что было в традиции семейства Блэк – давать детям имена созвездий и звёзд.

А у самой Молли в ту пору тяжело заболели близнецы, заразились банальной магловской ветрянкой в Оттери-Сэнт-Кэчпоул, куда Молли ходила за покупками. Болели мальчишки мучительно, сердце Молли замирало каждый раз, когда она трогала их огненные лбы. Разметавшись по подушке, Фред лежал в бредовом состоянии. Молли совсем извелась и измучилась. В один из этих июньских жарких дней, слившихся в одну череду кошмара, Молли провела всю ночь у постели больных, меняя им повязки, которые высыхали, как на батарее, и задремала под утро прямо в кресле около кроватей Фреда и Джорджа. Тревожный сон сморил уставшую мать. Ей приснилось, что она лежит в грязи, без сил, израненная, всеми брошенная и не может подняться. Вокруг она увидела толпу людей, которые стояли и смеялись ей в лицо, но никто не хотел помочь. Вдруг всё вокруг озарилось неземным сиянием, темнота отступила, и с небес полился белый лучистый свет. Изумлённым людям предстала перед взором удивительная картина – с вышины на землю спускалась хрустальная карета, запряжённая белоснежными лошадьми. Прекрасные животные летели над самой землёй. От серебристых грив и статности крупа захватывало дух. Все пытались потрогать лошадей, как-то их достать, но никому это не удавалась. А Молли чуть приподнялась, всё такая же беспомощная, и прекрасные лошади подхватили её в карету. Молли оказалась над всеми, она взирала на эту толпу, оставшуюся внизу, тянувшую к ней руки, и ощущала такое неземное счастье, которого никогда в жизни не испытывала. Всю её сущность охватила необыкновенная эйфория, она осознавала, что это и есть счастье. Проснулась Молли сразу, не поняв в первый момент, где она находится. Потом, придя в себя, она почувствовала горечь – ну какое такое счастье? Мальчишки болеют, денег вечно не хватает, что же такого прекрасного в её судьбе может произойти? Злая ирония. Ответ пришёл буквально через пару недель. Молли поняла, что она опять беременна. Вообще, они с Артуром хотели остановиться и больше не хотели заводить детей, дай бог пятерых мальчишек поднять. Но Молли сразу вспомнила свой яркий неземной сон. Это было предупреждение! Это был знак свыше. Вот её неземное счастье.

Сомнения терзали Молли. Правильно ли они поступают с Артуром, позволяя себе столько детей? Смогут ли они дать им то, что необходимо? Не вырастут ли их сыновья с чувством обделённости? В глубине души Молли понимала, что не материальные блага вершат судьбы, но и без элементарных условий и предметов тоже далеко не уедешь. Вот за такими раздумьями её застала Минерва МакГонагалл, прибывшая проведать шумное семейство. Заметив, что Молли задумчива и печальна, Минерва мягко выведала причины тревог своей младшей подруги. Молли рассказала про свои опасения, а ответ мудрой Минервы запомнила на всю жизнь:

– Запомни! Каждый ребёночек, появляясь на свет, несёт в своей ручонке хлеба краюшку.

Эти простые слова вызвали в Молли бурю чувств, и она расплакалась, с облегчением понимая, что решение родить этого такого желанного младенца было правильным, и что нужно слушать голос сердца в минуты отчаяния.

Весь февраль лили дожди. Даже воздух был пропитан сыростью и унынием. Двор Норы являл собой настоящее раскисшее болото, грязь и лужи не успевали просохнуть к неудовольствию Молли и полному восторгу близнецов, которые разве что не купались в грязи. Конец беременности дался особенно тяжело, Молли очень устала, а погода только добавляла уныния.

В положенный срок, после трудной и мучительной ночи, рано утром на рассвете первого марта окрестности Норы огласились новым криком. Когда измученная мать посмотрела на только что родившегося младенца, лежавшего комочком у неё на груди, в окошко спальни вдруг пробился солнечный луч. Перемена была разительной. Серость и уныние последних пасмурных дождливых дней мгновенно преобразились золотым, заливающим всю комнату, светом. Луч прокрался по потолку, стрельнул отбликом по стене и метнулся на кровать. Уже не луч, но сноп солнечного света озарил прекрасную рыжую головку малыша, только что появившегося на свет. Это был мальчик, шестой сын Молли и Артура, которого счастливые родители назвали Рональдом Биллиусом.

Надо сказать, родители понимали, что имя, данное человеку при рождении, во многом предопределяет его характер, тем более в волшебном мире. Так получилось и с Роном. Много позже, наткнувшись в журнале «Ведьмин досуг» на статью о значении имён, Молли лишь головой покачала, настолько Рону подходило его имя. Рональды, было написано там, «…интроверты, это значит, что они больше углублены в себя, убегают от действительности, прячась в песках своего подсознания. Обладают живым воображением. Часто пытаются заранее оправдать свои действия, поступки, особенно когда испуганы или боятся осуждения. В их решительности есть некоторая неустойчивость, шаткость. В их настойчивости чувствуется беспокойство, которое подчеркивает некоторое непостоянство характера».

Все эти качества были присущи Рону сполна. Молли часто ловила себя на том, что беспокоится о нём гораздо больше остальных сыновей. Рон был особенно ранимый, порой беспомощный и, пожалуй, сильнее других сыновей был привязан к ней, нуждался в заботе или просто поддержке. Маленький, он буквально не отходил от Молли и всюду следовал за ней по двору Норы.

Когда сынишке был всего месяц от роду, Молли кормила его, сидя по обыкновению в глубоком кресле, подложив под спину подушку. Она очень устала и вымоталась, близнецы опять залили всю кухню подсолнечным маслом, и ей пришлось битый час магией и не магией пытаться привести кухню в надлежащий вид. Молли сидела, откинувшись на спинку кресла, рукой придерживая сладко причмокивающего Рона, и устало ни о чём не думала. Рон наелся, отлепился от груди, и, поводив глазами вокруг, вдруг уткнулся взглядом в неё. Несколько секунд голубые глазёнки внимательно смотрели в карие Моллины, а потом личико малыша озарилось настоящей всепоглощающей своей любовью улыбкой. Это было так трогательно. Рон улыбался Молли, и в эту минуту не было счастливее этих двоих, в этот удивительный миг тесного незримого единения матери и дитя.

Когда Рону было четыре года, он сильно заболел. Рон накануне пускал кораблики с братьями, намочил ноги и самозабвенно продолжал бороздить лужи на заднем дворе Норы, пока его не выудила оттуда мать, занимавшаяся хозяйством и малышкой Джинни. Ноги Рона были просто ледяными, и Молли, тревожась, сразу приняла все меры предосторожности, необходимые в таких случаях. Но то ли организм Рона после зимы был не очень защищённым, то ли ещё по какой причине, к вечеру он заболел. Лоб малыша был просто огненным, он метался в кроватке в полуобморочном состоянии, а Молли в лёгкой панике не знала, чем ему помочь. Когда были перепробованы все средства, она решилась на крайнюю меру: добавила в бодроперцовое зелье добрую порцию огненного виски и влила в рот Рону. Наверное, одному Мерлину известно, что пошло не так, но только температура, как её называют маглы, у мальчика упала очень резко. Вместо огненного, Молли теперь трогала покрытый испариной лоб сынишки, ледяной, как сама рука смерти. Рон не реагировал ни на что, он впал в оцепенение, вялое и неподвижное. Молли развила бурную деятельность, страх подстёгивал её и подсказывал план действий. Женщина укутала малыша, положила ему в ноги горячую бутылку с водой, которую постоянно меняла, на ножки одела шерстяные носки, в надежде хоть как-то согреть больного. Не сразу, очень медленно, Рон начал приходить в себя. Щёчки его покинула смертельная бледность, и он уснул.

Прошло три дня. Молли не отходила от кровати сына ни на минуту, засыпала в тревожном сне тут же, сидя возле малыша, все заботы по дому на себя взял Артур. Даже близнецы не озоровали как обычно, а один раз Фред, крадучись на цыпочках, принёс Рону кораблик и положил в изголовье. Молли измучилась в тревогах, разум буквально парализовывал сознание, о плохом думать она просто не могла! Рон как будто барахтался между двумя мирами и никак не мог прибиться ни к одному берегу. Он ничего не ел, только пил воду сухими губами. Глаза его почти не открывались, он был очень слаб. И вот на исходе третьего дня, когда Молли задремала возле кровати, она вдруг очнулась как от толчка. Рон посмотрел на неё ясным, пронзительным взглядом, а потом сказал:

– Ма! А сосисочки нет?

Молли расплакалась. Рон никак не мог понять, почему такая естественная просьба о еде, привычная из его уст, вызвала бурю чувств у матери. Она плакала, смеялась, всхлипывала, вытирала фартуком глаза и снова плакала, а Рон всё ждал, ну когда же ему дадут поесть? Почему-то он очень проголодался.

Сидя в кресле и вывязывая пятку у носочка, Молли с головой ушла в свои воспоминания. Картинки, одна ярче другой, сменяли друг друга, а Молли переживала все события заново, как будто это было только вчера. Потускневшие спицы постукивали привычным ритмом в её руках в тихой кухне, да часы отсчитывали секунды и минуты бренного существования.

Кстати, о спицах. Для неё это были особенные спицы, ими она вязала всегда только в исключительных случаях. Молли хорошо помнила тот эпизод из жизни, после которого эти обычные магловские спицы стали чудесными.

Это было – господи, как давно это было! Молли сидела в кресле у камина и вязала костюмчик для будущего очередного сына, о существовании которого она догадалась совсем недавно. Рядом в кроватке посапывал довольный наевшийся Ронни, сжимая в кулачке кусочек сдобы (Мерлин, ну и аппетит у малыша). Молли решила связать для ребёночка новенький костюмчик, поскольку Рон уже донашивал те, которые достались от братьев, и вид у них был не ахти. Подобрав пряжу в тон чудесным голубым глазам Рона, Молли связала кофточку и приложила её к своему животу, мысленно спрашивая у того, кто внутри – как ему обновка. Вдруг спицы в её руках стали горячими, удивительно тёплыми, и поражённая Молли охнула – спицы светились. Через несколько минут в дом зашёл Артур, услышал приглушённый плач Молли, в три прыжка подбежал к жене, опустился рядом на колени и попробовал отвести её руки от лица, в которых были зажаты спицы.

– Моллипусенька! Ты поранилась?

Молли подняла на Артура заплаканные счастливые глаза, показывая ему связанную нежно-розовую кофточку.

– Артур! У нас будет девочка!

Невообразимым образом пряжа из голубой превратилась в розовую, и супруги Уизли теперь ждали с трепетом пополнения семейства, зная, что в этот раз у них будет дочка. И всевышний подарил им с Артуром девочку, которую назвали в честь жены короля Артура Гвиневры – Джиневрой.

Молли никак не могла поверить, что держит на руках дочку, когда августовским днём одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года впервые увидела это создание. Она была такая хорошенькая, маленькая, беззащитная и такая родная. Рядом посапывал полуторагодовалый Рон, который вовсе не собирался делить маму с кем-то ещё.

Джинни росла под влиянием многочисленных старших братьев, и это не могло не сказаться на её характере. Несмотря на некоторую хрупкость, в ней чувствовалась железная воля и сила, которым мог позавидовать любой мальчишка. Джинни почти никогда не плакала, Молли часто приходилось видеть, как её дочь, закусив губу, трёт разбитую коленку, не издав при этом ни одного стона или всхлипа.

Однажды Молли увидела в окно кухни, как Джинни, крадучись, идёт по направлению к надворным постройкам. Молли стало интересно, от кого прячется дочка, и она продолжала наблюдать боковым зрением за окошком, помешивая палочкой суп на плите. Через пару минут Джинни появилась в поле зрения, всё так же украдкой озираясь по сторонам. За спиной она прятала старую развалюху-метлу одного из братьев – кажется, это была тренировочная метла Чарли. Молли отставила кастрюлю на край и вышла через заднюю дверь, намереваясь посмотреть, для чего Джинни понадобилась метла. Джинни, не замечая матери, вышла за калитку, огляделась, оседлала метлу и взлетела. Первой реакцией Молли было закричать и отшлёпать проказницу, но вдруг она увидела лицо Джинни. На нём была написана смесь восторга, решительности и пьянящего счастья. Молли Пруэтт с лихвой увидела саму себя, как в зеркале, в отражении собственной дочери. Хоть сердце её и пустилось в галоп от беспокойства, она не сдвинулась с места, а лишь наблюдала за восторженным полётом Джинни, парящей в целях конспирации невысоко над кромкой поля.

В таких постоянных заботах и тревогах проходила жизнь Молли, она была центром маленькой вселенной под названием Нора. И все эти годы рядом с ней был её рыцарь, её рыжее счастье – Артур. По прошествии не одного десятка лет брака, Молли понимала, что сохранить лодку семейного очага не так уж и легко. Это труд, терпение, готовность понять, простить и в чём-то уступить. Конечно, были и у них с Артуром недомолвки и отчуждения, и тот, кто скажет, что в браке путь усыпан только розами, покривит душой.

Молли вспомнила события тех далёких теперь уже дней, когда она ходила беременная Джинни. Постоянные роды ослабили организм, женщина чувствовала себя, прямо скажем, неважно, ей всё время хотелось спать, появилась усталость и апатия. Ребятишки требовали постоянного внимания, и с домашними обязанностями Молли кое-как справлялась, но чувство усталости не отпускало её. Куда подевалась весёлая девчонка с озорными искорками в глазах? Она понимала, что всё это временно, и не жаловалась, но всё чаще стали появляться приступы раздражённости, и с этим ничего нельзя было поделать. Артур старался, как мог, помочь жене, но он постоянно пропадал на работе в надежде хоть как-то прокормить свою огромную семью. Это был тяжёлый период в жизни супругов Уизли. Молли не сразу заметила, что Артур всё дольше задерживается на работе. Сначала она этому даже обрадовалась по причине того, что Артур не будил её по вечерам, когда она без сил засыпала, едва коснувшись головой подушки. Но постепенно Молли стала тревожиться. Она чувствовала, что что-то не так, хотя постоянные заботы не давали сосредоточиться на появившейся в мутной голове мысли.

Как-то проснувшись ночью покормить Рона, у которого прорезались первые зубки, от чего он спал беспокойно, постоянно ворочался волчком в кровати и просыпался, тихо поскуливая, Молли заметила, что Артура всё ещё нет. Пока Рон, приткнувшись к тёплой материнской груди, успокаиваясь, засыпал, Молли сидела и думала, почему мужа до сих пор нет дома? Хроническая усталость породила великолепную мысль – у Артура кто-то появился, и поэтому он пропадает. Жаром обдало Молли, сон как рукой сняло. А что если это действительно так? Она давно уже не та стройная рыжая красавица-хохотушка, на которую Артур тайно посматривал все школьные годы. Фигура её расплылась, и хотя Артур всегда говорил, что такой она ему нравится ещё больше, Молли теперь уже всерьёз думала, что у неё появилась неведомая молоденькая соперница. Пока все эти умные мысли роились в её сознании, входная дверь скрипнула, и на пороге появился Артур, замерший в испуге под пристальным взглядом жены.

– Молли, дорогая, не спите?

Молли пропустила приветствие мимо ушей.

– Артур! Где ты был?

Артур нервно потирал ладони, не глядя на жену.

– Ну, понимаешь, дорогая, нас с Перкинсом вызвали на экстренный вызов, срочное дело, ну ты же понимаешь, рейды, всё такое. Я так устал, покушать ничего нет?

Молли в темноте не видела, что уши Артура совсем красные, да и была слишком уставшей, чтобы раздувать скандал. Может, она действительно всё придумала? Но с того дня Молли уже не могла не замечать, что ночные рейды у Артура стали так же часты, как проделки близнецов, которые носились тайфуном по всей территории поместья. Артур стал приносить больше денег, иногда баловал мальчишек вкусненьким, а Молли приносил милые безделушки, будь то плитка шоколада или моток пряжи. Но ощущение того, что Артур что-то скрывает, не исчезало. Как-то вечером, хлопоча на кухне, Молли вздрогнула от шума за спиной в камине. Обернувшись, она увидела в очаге голову Перкинса, коллеги Артура по работе.

– Молли, привет! Артура можно на два слова?

Молли удивлённо смотрела на охваченную языками пламени щербатую физиономию Перкинса.

– Так он ещё не пришёл! Разве вы не в рейде? Куда там вас всё время посылают?

Теперь уже Перкинс с удивлением взирал на Молли:

– Какие рейды, Молли? Ты о чём? Ты забыла, в каком отделе мы работаем? У нас всё более-менее спокойно, ну бывает пару раз в ме...

Перкинс осёкся, увидев, как побледнела Молли, и, дёрнувшись, наглотался золы.

– Ой! Ну, пойду я, ладно. Ты... э-э-э... не переживай, может, его вызвало начальство, а я не знал.

И с лёгким хлопком голова Перкинса исчезла, подняв облачко пыли. Молли делала всё автоматически. В механическом ритме она покормила детей, уложила всех спать, отобрав у Перси из-под одеяла книжку, а у близнецов вытащив из карманов пижамы лягушачью икру, убралась на кухне, ликвидировав последствия очередного семейного детского ужина, когда стол похож на поле боя. Несмотря на усталость, Молли не уснула. Она ждала Артура в полутёмной комнате, прислушиваясь к мерному сопению Рона, кроватка которого стояла рядышком, и печально смотрела в темноту. Молли чувствовала себя маленькой девочкой, незащищённой и одинокой, слёзы сами полились из глаз, и она никак не могла их остановить. Артур пришёл ближе к рассвету, усталый и потухший. Увидев Молли, он присел рядышком и погладил её по голове.

– Не спишь? Опять Рон просыпался десять раз?

Молли понимала, что никаких сил спорить у неё нет, и тихо спросила:

– Артур, скажи мне, где ты был? Где ты пропадаешь все последние месяцы?

Артур испуганно взглянул на жену.

– Ну, Молли, не начинай опять, хорошо? Я так устал, я был на вызове, нас с Перкинсом...

– Не ври мне!

Громкий крик Молли разбудил Рона, и тот заворочался в кроватке.

– Не ври мне! – голос Молли звенел в предрассветной темноте болью. – Вечером к тебе приходил Перкинс, он искал тебя и сказал, что никаких рейдов у вас нет и в помине!

Артур сник, даже уши печально поникли у бедолаги. А Молли закусила удила:

– У тебя, у тебя кто-то есть? Ты нашёл себе молоденькую вейлу взамен раздобревшей надоевшей жены? – Молли жестом указала на свой выпирающий живот, в котором испуганно кто-то толкнулся ножкой.

Артур бросил на жену измученный взгляд:

– Ну что ты, Молли, ну что за ерунда пришла тебе в голову?

Молли казалось, что сердце у неё сейчас разорвётся от отчаяния и боли. Она разразилась гневной тирадой, слова лились из неё неудержимым потоком, она плакала и рыдала, торопливо высказывая все свои обиды и сомнения. В глазах у Артура появилась такая боль, что будь Молли не так расстроена своими горестями, она вмиг бы поняла, что эти глаза не могут её предать. Артур сделал порывистое движение, заключив жену в объятия, а когда Молли хотела вырваться, он сжал её так сильно, что Молли стало больно. Наклонившись к её уху, Артур прошептал срывающимся голосом:

– Не смей! Не смей, слышишь? Не смей никогда сомневаться в том, что ты для меня единственная! Как ты могла подумать, глупенькая моя девочка? Я люблю тебя больше жизни и никогда не перестану любить. Мне не нужны все красавицы волшебного мира, ты – моя красавица и богиня, разве ты этого не знаешь?

Молли перестала биться в истерике и подняла на Артура заплаканные глаза. Голос её совершенно пропал, и она лишь смогла выдохнуть:

– Но где же ты пропадаешь? Что я ещё могла подумать?

Артур смотрел в глаза любимой женщины, мечты всей его жизни.

– Ну, раз уж ты подозреваешь меня в таких неблаговидных вещах, что ж, я скажу,– Артур виновато поёрзал. – Все эти месяцы я подрабатывал грузчиком в одном магловском ресторанчике, он находится неподалёку от министерства, и я после работы шёл туда и...

Молли не верила своим ушам:

– Кем ты подрабатывал? Что? Что ты сказал?

– Я увидел объявление на двери ресторации, когда однажды вышел из министерства, пришёл к ним на собеседование. Пара манипуляций с документами – там думают, что я простой рабочий из бедного квартала – и меня приняли. Довольно неплохая зарплата плюс чаевые за загруженность, когда подвозят лишнюю фуру продуктов. Мне просто стыдно было тебе в этом признаться, ведь ты же понимаешь, никто не обрадуется, что волшебник подрабатывает у маглов, скрывая своё настоящее имя. А деньги очень легко менять в Гринготтсе, там неплохой курс фунта к галлеону. Я ничего не понимаю в магловских деньгах, так что приходится рассчитывать на порядочность гоблинов, они хоть и жуки, но репутация для них превыше всего.

Всё это торопливо Артур пересказывал жене, понимая, что скрывать от Молли правду было не лучшим вариантом, а Молли сидела как бладжером поражённая. Постепенно до неё дошёл весь смысл речи Артура, и она сначала ужаснулась тому положению, в котором оказался её муж, вынужденный пойти на такую авантюру (если узнают в министерстве, по головке не погладят, да и насмешек не оберёшься), а потом пришло осознание того, что она совершенно беспочвенно чуть было не обвинила Артура в вещах, будь которые правдой, вряд ли они смогли бы жить дальше спокойно. Несколько минут Молли понадобилось, чтобы привести в равновесие желание раскричаться на Артура за то, что он её обманывал, за то, что он так себя не берёжёт, сутками вкалывая, и сладостное осознание того факта, что Артур и не думал кого-то искать на стороне, а всё это лишь плод её уставшего изнурённого сознания. Помочь уравновесить чувства в душе Молли поспешил Артур, вдруг прильнувший к ней страстным поцелуем. Они позабыли про все свои проблемы, про все свои невзгоды и сложности. Всё было как в первый раз: Молли срывала с Артура одежду, а он, как всегда, в минуты близости становившийся просто неуправляемым, уверенно вёл их по пути к пику блаженства. Молли послушно следовала за ним в мир грёз и чар.

Артур так и остался безумным влюблённым. Он и через много лет всё так же терял голову от прикосновения к Молли, и она порой удивлялась его напористости.

Как-то раз, когда дети занимались каждый своими делами, все были накормлены, Молли пошла позвать Артура на обед. Тот в выходные часами не вылезал из своей мастерской, вечно что-то разбирая или изобретая. В этот раз Молли застала взлохмаченного мужа с синеньким почтовым ящиком в руках, неизвестно с какого дома скрученного.

– Артур, сколько тебя можно ждать? Всё уже давно остыло, пойдём, я тебя покормлю.

– Подожди, Молли, я никак не могу разобраться в этой штуковине, не пойму, в чём тут фокус?

– Мерлин ты мой, Артур, ну в самом деле, это всего лишь обычный магловский почтовый ящик, я видела такие же у нас в деревне на почте.

– Молли, ну как ты не понимаешь, это ведь чудо какое-то! Вот скажи, как письмо, брошенное в эту щёлочку, умудряется оказаться в другом городе? Я разобрал весь ящик, собрал его обратно, но так ничего и не обнаружил! Я проверил его запатентованным чароискателем, на нём нет никакой магии, но, тем не менее, письма и послания каким-то образом исчезают из него! Это просто волшебство!

С минуту Молли смотрела на мужа, не понимая, смеётся ли он над ней или действительно настолько близорук.

– Артур, а ты про почтальонов слышал?

– Почталионы? Это что? Какие-то сложные заклинания?

– Артур! Почтальоны – это маглы, люди, которые вынимают письма из ящика и отправляют транспортом в указанное адресантом место! И всё! Никакой магии!

Артур с бестолковым видом смотрел на жену:

– Ну как же? Я думал, что когда письмо опускают в эту щель, срабатывает некий портал, дорожка незримая, по которой письмо и уходит в нужное место.

Молли расхохоталась:

– Храни тебя гиппогрифы, Артур Уизли, иногда ты меня просто поражаешь! Надо же, дорожка, лесенка-чудесенка.

Артур продолжал очумело глядеть на жену, потешавшуюся над его чудачествами, потом отложил в сторону ящик, смахнув со стола попутно все мешающие предметы.

– Иди ко мне, я не почталион, но принёс тебе послание.

В выходные дни, а особенно, когда дети уже подросли, и по утрам можно было понежиться в постели чуть дольше, Артур часто будил Молли своими требовательными поцелуями, как будто не он ночью самозабвенно перецеловывал свою жену. Молли сонно пыталась отстранить настойчивые руки и губы, но Артур и не собирался успокаиваться.

– Молли, ты знаешь, у маглов есть такая книга, я слышал на одной вечеринке в министерстве, она про любовь и называется «Кому с утра». Я её никогда не видел, но раз она так называется, значит, нечего откладывать на вечер то, что можно сделать утром.

И в результате подъём откладывался на неопределённое время.

Да, пожалуй, все самые яркие воспоминания связаны у любой матери с её детьми. Одни запечатлелись ярче, другие чуть смазанным пятном, но их череда, иногда не совпадая по хронологии, всплывала в сердце Молли. Её неземное счастье…

Вот Рону три года. На День Рождения Артур с Молли подарили малышу большого плюшевого мишку, которого Рон всюду таскал за собой, кормил, укладывал с собой спать. Бывало, не заснёт, пока не положит игрушку рядом на подушку. Проказливые неугомонные близнецы постоянно прятали медведя, хохотали и подтрунивали над Роном, когда он растерянно лазил под кроваткой в поисках друга. Сами они не нуждались ни в каких игрушках, находя забаву в самых неподходящих вещах. Однажды они ухитрились стащить палочку Артура – хотя ухитряться, собственно, и не нужно было: рассеянный Артур вечно оставлял палочку во всех доступных местах, за что его неоднократно отчитывала жена. Какие светлые мысли бродили в головах близнецов не было ясно, однако они умудрились превратить плюшевого мишку брата в огромного пучеглазого паука. Когда Рон открыл глаза и увидел рядом с собой этакое чудище, он даже не смог закричать. Трёхлетнего малыша буквально парализовал страх. Молли, как раз забежавшая в комнату, чтобы собрать грязные вещи для стирки, успела ухватить сознанием бледное перекошенное лицо Рона, огромную волосатую тварь на его груди и струхнувших Фреда и Джорджа, которые, похоже, и сами не рады были результатам своей проделки. Реакция Молли была молниеносной:

– Фините!

Паук с лёгким щелчком превратился опять в безобидного плюшевого мишку, но не одним даже архи сложным заклинанием Молли не удавалось привести Рона в чувство. Страх и ужас стояли в его глазёнках. Молли готова была убить Фреда и Джорджа, которые благоразумно проскочили под её рукой и теперь прятались от неё где-то в недрах двора.

Конечно, в министерстве магии наивно полагают, что малолетние дети не пользуются палочками родителей, и не умеют отслеживать, по счастью, все проступки несовершеннолетних баловников, иначе над Норой казённые совы кружили бы с завидным постоянством. Фред с Джорджем не были злыми, отнюдь, и они очень любили всех своих братьев, но их неуёмная фантазия и вечное желание пошутить приносили иногда весьма плачевные результаты для подопытных, как в этом случае с медведем. Рон долго не мог взять в руки медвежонка, Молли вообще боялась, что это событие повлияет на его психику. Может, её забота и поддержка, а может, виноватые мордашки близнецов, пытавшихся последующие дни всячески задобрить младшего брата, и их искреннее раскаяние сделали своё дело, и Рон оправился от потрясения, но вот страх перед пауками остался в нём на всю жизнь, и тут уж Молли не властна была что-либо сделать.

Не меньше, чем Рону, доставалось от близнецов и Перси. Перси вообще стоял особняком среди всех детей Молли, и сердце её сжималось всякий раз, когда она понимала, что страшно далека от него и порой не понимает собственного сына. Унаследовав природную спесь и гордыню Пруэттов, Перси, казалось, тяготился своим положением какого-то по счёту брата многодетного семейства. Он был очень чистоплотным, аккуратным и с самого рождения не по-детски серьёзно-устремлённым. Это был ревнитель порядка и послушания. Перси терпеть не мог, если кто-то посягал на его территорию или имущество. Совершенно лишённый чувства юмора, Перси становился постоянным объектом насмешек разухабистых близнецов, являвшихся полной противоположностью чопорного брата. Конечно, предел братья знали, и их шутки по большей мере были безобидными, но Перси злился всякий раз, когда обнаруживал у себя на спине приклеенную чудо-скотчем записку типа «Пни меня!», когда, вставая из-за стола, падал бревном, как подкошенный, из-за связанных шнурков и ещё во многих случаях.

Едва только Билл получил в восемьдесят втором году сову с приглашением учиться в Хогвартсе, все остальные дети Молли и Артура буквально стонали от нетерпения в ожидании такого же события. Но особенно рвался в школу Перси, и Молли знала почему. Для Перси учёба в старинной могущественной школе была ступенькой выбраться наверх, доказать всем, что он – Перси Игнатиус Уизли – достойнейший волшебник! Так что ничего не было удивительного в том, что с самого первого курса Перси был лучшим учеником сначала курса, а затем и школы. Молли гордилась достижениями своих сыновей, ведь Билл стал старостой факультета Гриффиндор и лучшим учеником школы, набрав на экзамене по СОВ двенадцать баллов. Чарли был превосходным ловцом своей команды, капитаном, и Молли любовалась украдкой за полётами сына, с ностальгией вспоминая свои собственные тренировки и пьянящее чувство свободы, когда ты летишь, и ветер в ушах свистит, и цветные пятна пейзажей внизу расплываются одним смазанным пятном, а душа поёт, и глаза горят таким блеском, который может дать только ощущение полёта. Перси же даже глазом не повёл, когда получил двенадцать баллов за СОВ и стал Старостой школы. Молли очень растрогалась оттого, что её третий сын удостоился такой чести, а близнецы от души повеселились, заколдовав значок Перси, на котором к всеобщему удовольствию красовалась надпись СШ – серьёзная шишка.

Молли страшно сердилась на своих балбесов, закипала от их выходок, но тут же остывала, стоило ей вспомнить своих братцев Гидеона и Фабиана. Вот уж судьба распорядилась по-своему, наделив её собственных детей чертами погибших горячо любимых братьев. Когда с самого первого курса из школы стали приходить отнюдь не хвалебные похвальные письма, выражающие благодарность за прекрасное воспитание детей, как в случае с Биллом, Чарли или Перси, но вежливые, полные намёков на гневность послания от школьного руководства, являвшиеся ответной реакцией на бесконечные проделки Фреда и Джорджа, Молли мучительно переживала, и не раз на головы близнецов сыпались её разгорячённые угрозы и проклятия. О том, что сама она в школе не была ревнительницей порядка, а сеяла хаос и носилась шутихой по коридорам, Молли благоразумно позабыла.

Все её дети были сотворены из частичек её сердца, за всех болела душа, за каждого было пролито немало слёз, проведена не одна бессонная ночь. Если бы Молли спросили, в чём её предназначение, она бы ответила – быть матерью. Несмотря на всю боль и муки, через которые прошла она, воспитывая своих сыновей и дочку, Молли была счастлива.

Когда дети были маленькими, Молли ужасно переживала, что отдаленность от цивилизованного волшебного мира и невозможность посещать магловскую школу не позволят им получить должное воспитание и образование. Сама она воспитывалась Синтией в строго установленных для того времени канонах, и ко времени поступления в Хогвартс была весьма начитанным и эрудированным ребёнком, обладая солидным багажом знаний для продолжения обучения в школе магии и волшебства. В Отерри-Сэнт-Кэчпоул супруги Уизли детей отдавать в простую школу остерегались, поскольку волшебников в этих местах было немного, и деревня была истинным местом проживания обычных маглов, хотя во всех справочниках значилась как место проживания и тех, и других. Вряд ли хоть один из жителей подозревал о наличии по соседству волшебной усадьбы под названием Нора, благо Артур сразу же наложил маглоотталкивающие чары на всю близлежащую территорию.

Молли очень любила книги и зачитывалась в детстве легендами и мифами волшебного мира. Но состояние семьи не позволяло тратить деньги на книги, и она ужасно переживала из-за того, что мальчишки вырастут не в полной мере узнавшими то, что должно знать волшебникам к одиннадцати годам. Но однажды, когда Чарли еще под стол пешком ходил, в Норе появилась Минерва МакГонагалл. Это была годовщина свадьбы Артура и Молли, пятилетие их совместной жизни, и Минерва появилась в уютной кухне с эльфийским вином, гостинцами и, самое главное, удивительным подарком – целой библиотекой редких книг. Минерва сказала потерявшей дар речи Молли от увиденного бесценного подарка, что это книги из её личной библиотеки, а Молли они пригодятся, чтобы читать на ночь детям сказки. Это был очень ценный подарок для Молли. Она расплакалась и кинулась обнимать свою бывшую преподавательницу трансфигурации. Листая пожелтевшие страницы до дыр зачитанных фолиантов, Молли просто трепетала, так она стосковалась по чтению, по тому волшебному чувству, когда вместе с героями уносишься в мир фантазий и грёз.

С тех пор в свободное время по вечерам Молли читала детям легенды, мифы старинной Англии, и их воображение рисовало замки, приключения и удивительные подвиги. Надо отметить, что среди волшебных книг тут были и обычные магловские детские книжки по обучению счёту и английской грамматике, чему Молли несказанно обрадовалась.

Рон обожал «Сказки Барда Бидля» и всё приставал к матери с вопросами, есть ли на самом деле фонтан феи фортуны, и правда ли, что он может исполнить любое желание.

А Чарли бредил мифологическими историями о драконах. Он пересматривал Мабиногион так часто, что, пожалуй, наизусть уже знал повесть «Ллид и Ллевелис» о короле Ллиде и его французском брате Ллевелисе, которые избавили Британию от постоянно дерущихся между собой красного и белого драконов. Согласно легенде, короли приказали выкопать яму и залить её мёдом. Когда драконы напились и уснули, их тела обернули в холст, а яму засыпали землёй. Так впервые Чарли познакомился с валлийским драконом, и эта встреча оставила глубокий след в душе мальчишки. Он буквально заболел драконами, заставлял мать вспоминать все известные ей истории и выискивал их в старинных мифических книгах.

После Мабиногиона Чарли увлёкся «Историей бриттов» Нения и «Историей королей Британии», в которых раскрывалась тайна спящих драконов, разгадать которую по легенде смог мальчик, оказавшийся не кем иным, как самим Мерлином. Мерлин предсказал победу красного дракона и приход к власти короля Артура. Всё это Чарли рассказывал матери с горящими глазёнками, увлечённо жестикулируя. Он мнил себя новоявленным Мерлином, и частенько Молли видела, что Чарли с головой уходит в свои фантазии и находится в одном ему известном и понятном мире.

Когда Чарли шёл девятый год, Молли с Артуром как-то решились отправить детей ненадолго к тётушке Мюриэль. Никто точно не мог сказать, чьей родственницей она ближе приходится, поскольку родство всех элитных чистокровных семей в мире волшебников было таким тесным, что часто родственники были двусторонними, то есть имели корни с обеих сторон. Тётушка Мюриэль была не то троюродной сестрой Синтии Пруэтт, не то кузиной отца Артура, что не мешало ей поносить Уизли при случае за отсутствие у них светскости и гордыни настоящего мага. Это была престарелая вечно молодящаяся дама неопределённого возраста, который она тщательно скрывала, хотя Молли догадывалась, что тётушке в ближайший обед стукнет сто лет. Её мерзкий характер не позволил ужиться с ней ни одному мужу, число которых умалчивалось, и, в конце концов, тётушка Мюриэль прочно осела одинокой правительницей своей немаленькой резиденции на берегу моря.

Надо сказать, что Нора тоже находилась в южной части Англии, но располагалась в глуши холмов и просторов, удалённая от побережья. А усадьба Мюриэль имела живописный вид с выходом на море. Не имея собственных детей, тётушка Мюриэль по-своему была привязана к многочисленному семейству Уизли и даже помогала Молли с Артуром деньгами, при этом каждый раз понося никчёмность Артура и недальновидность Молли, чем проела изрядную плешь у обоих супругов. Взрывная Молли еле сдерживалась, чтобы не сказануть тётушке какую-нибудь дерзость, но воспитание приучило её вежливо относиться к старшим людям. Тот факт, что благодаря меценатству Мюриэль Уизли удавалось продержаться на плаву в самые тяжёлые годы, никак не отражался на желании Молли поставить Мюриэль на место. Да, она была ей бесконечно благодарна, но всё же уязвлённая гордость не стоила никаких денежных влияний. Но по счастью, хрупкий баланс в их отношениях удавалось сохранять, и к кардинальным мерам прибегать не приходилось.

Излюбленным занятием Мюриэль было говорить гадости про окружающих. Она умудрялась найти изъян везде и всюду, по любому поводу имела своё гадкое мнение, и потому терпеть её визиты для Молли и Артура было настоящей пыткой, тем более Молли опасалась, что мальчишки, в силу возраста бесхитростные и открытые, могут досадить тётушке, и получится никому не нужный конфуз.

Так вот, в то лето, когда родилась Джинни, Мюриэль предложила вывезти детей к морю хотя бы на пару недель. Молли очень долго колебалась и не решалась отпустить от себя сыновей, поскольку сама она поехать не могла, ведь Джинни, да и Рон, были слишком малы для путешествия, и хозяйство в Норе требовало постоянного присмотра. Наконец, после долгих споров и скандалов в основном со своей собственной душой, Молли решила принять предложение, так как морской воздух был полезен, и этот фактор стал решающим. У Мюриэль был отличный управляющий поместьем мистер Джон Браун, вышколенная прислуга и добрейшей души старшая горничная Аманда, которая сопровождала иногда Мюриэль в Нору и обожала детей Уизли. В сотый раз пересмотрев все вещи и уложив их в объёмные сумки, Молли проводила Билла, Чарли, Перси и близнецов в гости к тётушке. Отвезти детей взялся Артур, взяв отгул на работе. Перемещаться через камин родители поостереглись, поскольку никто из детей ещё не ходил в школу, и это было рискованно. Решили добираться сначала до Лондона на магловском автобусе, а затем воспользоваться услугами «Ночного рыцаря».

Дома воцарилась необычная тишина, и Молли с тоской бродила по комнатам, не находя себе места. Сколько раз она мечтала побыть в покое, чтобы не надо было ежесекундно куда-то бежать, кого-то откуда-нибудь вытаскивать и быть всё время в боевой готовности. А тут доселе невиданная тишина давила на уши. Рон был вполне счастлив таким положением вещей, ведь никто не претендовал на право посидеть у матери на коленях, и был на удивление спокойным и послушным. А Джинни, которой не было ещё и месяца, вообще больше спала, чем бодрствовала. Вечером появился Артур и успокоил Молли, сказав, что разместились нормально, что тётушка встретила их хорошо (Артур закатил глаза, вспомнив брюзжание старой карги по поводу пыльных ботинок главы семейства), и что он будет каждый день перед работой трансгрессировать к Мюриэль и доставлять необходимое, если что понадобится. Связь решили держать через камин, договорившись, что в случае непредвиденных обстоятельств тётушка воспользуются этим каналом связи.

Дни потекли своим чередом. Сначала Молли ужасно тосковала по сыновьям, понимая, что две недели – это слишком большой период, и столько она не выдержит. Но Артур, каждый день предоставлявший ей отчёт о состоянии дел в поместье Мюриэль, успокоил её, рассказав, как мальчишкам там хорошо, как они много времени проводят на взморье, какой там удивительный воздух, и вообще, со стороны Молли это чистой воды эгоизм, нельзя детей привязывать к себе.

– Молли, пойми, – втолковывал ей Артур. – Билл, а затем и Чарли отправятся учиться в Хогвартс, и ты не будешь видеть их месяцами. Если ты будешь так переживать, то изведёшь себя! Нельзя же всю жизнь просидеть в Норе, им надо учиться, посмотреть мир, а на побережье они хоть немного окрепнут, ты вспомни, как болели мальчишки всю зиму!

Молли согласно кивала головой, но материнское глупое сердце не желало отпускать от себя детей, и она уже сто раз пожалела, что согласилась на уговоры Мюриэль.

Так прошла неделя, и Молли немного приободрилась, понимая, что время пошло с горы, и скоро мальчишки вернутся. Это было первое её расставание с сыновьями, она ни разу в жизни не оставляла их, и от этого было ещё тоскливее. Несмотря на тоску, она всё же с удивлением почувствовала, что отдохнула и сил прибавилось, ведь не нужно было готовить и обихаживать такую свору народа.

В понедельник, как раз через неделю после отбытия ребятишек, Молли затеяла пироги, решив, что завтра Артур сможет передать гостинец мальчишкам. Джинни, наевшись, сладко спала в кроватке, а Рон, забравшись на стул, пытался улучить момент, чтобы запустить свои ручки в муку. Молли знала, что, когда Рон дотрагивался до прохладной, белоснежной муки, на его мордашке появлялся такой восторг, что удержаться от улыбки было невозможно. Беда была в том, что после его общения с мукой приходилось перемывать всю кухню, поэтому Молли строго следила, чтобы малыш не добрался до вожделенной чашки. Внезапно за спиной, в камине, почувствовалось движение, и Молли от неожиданности вздрогнула. Она совсем забыла про договорённость об экстренном способе связи, да за неделю он ни разу и не понадобился, поэтому, едва поняв причину шума за спиной, Молли почувствовала, что сердце бешено заколотилось. Обернувшись, она увидела недовольную физиономию Мюриэль, брезгливо торчащую из камина.

– Здравствуй, Молли! Я только хотела сказать, что со стороны Артура было полным свинством забрать Чарли с собой сегодня, не сказав мне не слова. Где ваша воспитанность? Хотя Уизли и воспитанность понятия несовместимые!

Молли почувствовала, что колени предательски задрожали. Ещё плохо понимая, что произошло, Молли совершенно чётко осознала, что Артур не стал бы забирать никого из мальчишек без предварительной договорённости с ней, и уж тем более поставил бы в известность тётушку.

– А вы уверены? Вы хотите сказать, что Артур забрал Чарли? Но зачем?

– Воспитанные люди здороваются, Молли, где твои манеры!

– К чёрту манеры! Где Чарли?

От возмущения Мюриэль дёрнулась и наглоталась золы.

– Вот она – чёрная неблагодарность, – каркнула она, отплёвываясь. – Спроси это у своего муженька! Когда он утром заходил перед работой, Чарли был на месте, я точно знаю, а когда ушёл, мальчишки не стало, куда ещё он мог подеваться? Наверняка напросился с отцом на работу!

– Но Чарли не стал бы так делать! – голос Молли предательски дрожал. – Тётушка Мюриэль, ради всего святого, скажи, что случилось?

Мюриэль раздувалась на манер большой американской лягушки.

– Я не понимаю твоих выпадов, Молли Пруэтт! Ты хочешь сказать, это я не доглядела за ребёнком? Чем плодить их одного за другим, лучше бы приглядывала за теми, кто уже есть! Я бы на твоём месте всыпала вечером ремня поганцу, когда вернётся с отцом.

Выдав столь убийственную фразу, голова тётушки с лёгким хлопком исчезла.

На Молли волнами накатила паника. Она так и знала! Нельзя было отпускать мальчишек от себя! Обезумевшим взглядом обведя кухню, Молли как бы со стороны увидела радостного Рона, который залез на стол и с полным восторгом копался в муке, мастеря ему одному ведомые куличики и пирожки. Весь пол был усеян мукой, а рот Рона от уха до уха был ещё и перепачкан начинкой – сладкой патокой.

Молли буквально приказала себе не паниковать. Может ничего страшного и не случилось! Может быть, Артур и правда взял Чарли с собой, а сообщить Молли не успел или хотел сделать ей сюрприз. Хороший сюрприз, она тут сейчас с ума сойдёт! Молли понимала, что если сейчас позволит панике захлестнуть себя, то та её просто сметёт. Наверняка Чарли уже нашёлся и спокойно резвится с братьями, хотя резвиться спокойно – это не про её детей. Самое ужасное, что Молли не могла ежеминутно связаться с Артуром, в его кабинете не было камина и воспользоваться собственным не представлялось возможным. А слать сову – дело долгое, пожалуй, сова и Артур разминутся по дороге, ведь время уже послеобеденное, значит, сова просто не успеет в министерство.

Что делать и как не запаниковать, Молли не представляла. Невидящими глазами она смотрела в окно и чувствовала, как ледяной страх сжал руку на самом горле. О, господи! Там ведь море! А Чарли не умеет плавать! Слёзы предательски покатились по щекам, Молли еле сдерживалась, чтобы не завыть в голос. Она была готова прямо сейчас броситься к Мюриэль, но покряхтывание проснувшейся Джинни немного вернуло её в действительность. Главное не сходить с ума. Ничего страшного ещё не произошло. Ещё? Боже, нельзя так думать! Чарли жив, здоров, с ним всё в порядке. Молли на автомате достала дочку из кроватки, переодела её и села кормить. Рон, предоставленный сам себе, едва не свалился со стола, где царствовал в мире бардака и хаоса. Пироги были безнадёжно загублены, тесто всё вывалено из кастрюли и частично свисало на пол, все тарелки с начинками были причудливо перемешаны и перевёрнуты, а Рон, пытаясь дотянуться до убегающего теста, свесился со стола и свалился бы точно, если бы Молли не успела с быстротой молнии откинуть Джинни в кресло и подхватить его. Джинни обиженно заплакала, Молли в сердцах наподдала Рону, и тот заорал дурниной, вторя сестре.

«Что я делаю!» – мелькнула мысль в голове обезумевшей матери, она прижала Рона к себе и стала гладить его по спинке, а он, уткнувшись ей в плечо, горестно плакал. Успокаивая Рона, Молли немного успокоилась и сама, от него исходила такая беззащитность и доверчивость, что женщине стало легче дышать. Успокоив сынишку, зацеловав его чумазую мордашку, Молли вернулась к Джинни, которая, как только добралась до материнской груди, сразу успокоилась. Рон, получивший в качестве компенсации за моральный ущерб большой леденец на палочке, вполне счастливый сидел рядышком. Когда Джинни уснула, Молли отмыла Рона, кухню и попыталась заняться ужином, но всё валилось из рук. Уронив кастрюлю с кипятком, которую она рассеянно левитировала с одного места на другое, Молли бросила всё как есть, понимая, что в таком состоянии не сварит ужин, а сварится сама или, не дай Мерлин, подвернётся Рон, который ходил за ней по пятам и канючил. После сладостей, до которых он был большой охотник, у бедняги разболелся живот, да ещё страшно хотелось пить, а мама никак не догадывалась дать водички. И только после того, как Рон, дотянувшись до плиты, уронил себе на ногу чайник, Молли подскочила. Хвала небесам в чайнике была холодная вода. Чувствуя, что ещё немного, и она больше не сможет справляться с собой, Молли, схватив орущего Рона, уселась с ним в кресло и стала потирать ему ушибленную ногу, приговаривая:

– Ну, ну, мой хороший, у дементора всё боли, у Ронни всё заживи.

А Рон размазывал кулачками по щекам слёзы и причитал:

– Бо-бо!

Внезапно стукнула входная дверь, и Молли, чьи нервы были натянуты в струну, с горящими глазами уставилась на вошедшего Артура. Артур был один! Понимая, что почва уходит из-под ног и последняя надежда на то, что Чарли действительно провёл весь день с Артуром на работе, рухнула, как колода магловских карт.

– Артур! Чарли не с тобой?

Радостная улыбка Артура сменилась растерянностью.

– Чарли? Почему он должен быть со мной. Он же у Мюриэль!

Последнего предложения Молли не слышала. Услужливое сознание, понимая, что силы матери на исходе, просто покинуло её, и Молли провалилась в сладкое неведение.

Артур не сразу понял, что Молли потеряла сознание. Секунду ещё он ошарашено смотрел на неё и Рона, сидевшего у матери на коленках, не понимая абсурдности Моллиного вопроса, а затем до него дошло, что что-то случилось, и если и есть кто-то, кто может прояснить ситуацию, этот кто-то сейчас лежит в кресле без признаков жизни. Артур страшно перепугался. Он подскочил к жене и стал трясти её за плечи, затем бить по щекам.

– Молли! Родная, что с тобой? Моллипусенька, ну же, очнись! Что случилось? Молли? Пожалуйста!

Не обращая внимания на Рона, Артур выхватил палочку и направил её в лицо Молли.

– Агуаменти!

Небольшая струя воды окатила Молли, и она, захлёбываясь, очнулась. Несколько мгновений она отплёвывалась, не понимая, где она и что с ней, а потом, внезапно всё вспомнив, подняла на Артура полный ужаса взгляд. Артур, на секундочку испытавший облегчение оттого, что жена наконец-то очнулась, и потянувшийся к Рону, который угрожающее начал подвывать – признак того, что сейчас он даст волю своему рёву – наткнулся на её взгляд и чуть не выронил сына. В глазах Молли стоял такой ужас и такой страх, что сердце Артура дало перебой.

– Молли? Что случилось? – голос пропал, и слова эти были сказаны шёпотом.

Молли с надеждой посмотрела на Артура. Верить в то, что он не знает, где их мальчик, так не хотелось, Молли отчаянно цеплялась, как за соломинку, за его взгляд, но уже понимала, что Артур не брал с собой Чарли.

Когда Молли сбивчиво и несвязно рассказала Артуру про визит Мюриэль, он выглядел пригвожденным к месту. А Молли вдруг почувствовала, что раз Артур рядом, сейчас всё наладится и он что-нибудь придумает.

– Так. Значит, так. Ты оставайся тут, а я срочно отправлюсь в поместье Мюриэль.

– Нет! Я не останусь здесь! Я тоже пойду с тобой!

– Молли, одумайся, куда ты пойдёшь? А Рон? А Джинни?

Но глаза Молли сверкнули стальным блеском:

– Я не буду тут сходить с ума, я пойду с тобой!

Артур увидел во взгляде Молли такую нестерпимую муку, что он внезапно понял, как она тут сходила весь день с ума, что ей пришлось пережить тут в неведении. Он подошёл к Молли и прижал её к себе.

– Ты моя девочка, моя сильная маленькая девочка. Всё будет хорошо, даже не думай о плохом.

Молли, уткнувшись в плечо мужа, наконец-то позволила себе разреветься, её Артур обязательно найдёт Чарли, и всё будет хорошо.

Артур, как всегда в минуты чрезвычайных обстоятельств, развил бурную деятельность. Для начала он послал говорящего патронуса к соседям Лавгудам, и уже через пятнадцать минут на пороге Норы появилась Кандида Лавгуд. Лавгуды были ближайшими соседями-волшебниками, Уизли знали их шапочно. Все, что знала Молли, это то, что совсем недавно, в июле, у четы Лавгуд родилась дочка Полумна, и что Ксенофилиус Лавгуд работает в журнале с весьма неординарной репутацией «Придира».

Но сейчас Молли просто была благодарна Кандиде, которая согласилась присмотреть за малышами Уизли, пока родители будут искать Чарли. Полумну Кандида принесла с собой, и сейчас две девочки посапывали рядышком в кроватке, обе хорошенькие и похожие на ангелочков, с той только разницей, что у Джинни макушка была покрыта рыжим пухом, а у Полумны белоснежными кудряшками. Кандида уверила Молли, что в случае надобности она сможет покормить Джинни, и что ей совершенно не о чем беспокоиться. Молли доверилась этой, по сути, незнакомой женщине и была ей бесконечно благодарна, так как понимала, что тревога за Джинни с Роном не даст ей сосредоточиться на поисках Чарли, а зная, что с ними всё в порядке, ей будет намного легче. Раздав торопливо ещё пару указаний, и получив в ответ уверения, что беспокоиться решительно не о чем, супруги Уизли спешно покинули Нору.

Едва оказавшись за пределами антитрансгрессионных чар, Молли с Артуром, взявшись за руки, переместились к самому побережью, оказавшись на каменистом берегу лимана. Если бы Молли оказалась здесь в другое время и по другому поводу, она, может, и смогла бы оценить всю прелесть раскинувшегося перед ними пейзажа. Но страх и тревога в неведении за сына не давали никакой возможности ни вдохнуть терпкий морской воздух, ни насладиться удивительной картиной слияния там, на горизонте, двух стихий. Молли с Артуром торопливо пересекли прибрежную полосу и поднялись на гору, за которой открывался прекрасный вид на усадьбу Мюриэль. Был уже вечер, а август заметно отбирает у добродушного лета световой день, поэтому поместье предстало в таинственном загадочном свете уходящего дня.

Близнецы страшно обрадовались матери и начали наперебой рассказывать про свои подвиги, но взгляд Молли был прикован к Мюриэль, которая по своему обыкновению любила посиживать в кресле-качалке с какой-нибудь книгой. Подняв взгляд на вошедших, Мюриэль отложила книгу, педантично пометив страницу. Брови её поползли вверх:

– Молли? Что ты тут... О, боже! Чарли? Его не было с Артуром?

Ответа не понадобилось, всё читалось по тревожному лицу Артура и отчаявшемуся виду Молли, которая до последнего верила, что всё произошедшее – недоразумение, и Чарли найдётся здесь живой и здоровый. Она поняла, что ноги её не держат, и села бы прямо на пол, если бы её не подхватил Артур.

На некоторое время воцарилась мёртвая тишина, даже близнецы притихли. Билл стоял рядом с каминной полкой и выглядел очень серьёзным. В отличие от трёхлетних близнецов, которые просто не понимали всей серьёзности происходящего, он прекрасно осознавал, что произошло. Весь день Билл пытался самостоятельно найти Чарли, он обошёл все излюбленные уединённые места, в глубине души страстно надеясь, что Чарли не утонул. Билл чувствовал себя в какой-то мере виноватым и сейчас с болью искоса поглядывал на потерявшуюся мать, боясь посмотреть ей прямо в глаза и прочитать в них немой укор. Но Молли, конечно же, ни в чём не обвиняла никого вокруг, тем более Билла. Винила она себя, и мука раздирала её сердце.

Когда стало понятно, что мальчика нет здесь и он не прибыл с родителями, Джон Браун, который имел собственный небольшой домик здесь же на территории поместья «Daybreak» и был вызван в спешном порядке для экстренного совещания, организовал поиски Чарли на побережной косе и прилегающей территории в радиусе трёх миль. Аманда Эйбрамсон взяла на себя обязанность уложить близнецов и Перси спать, за что Молли ей была бесконечно благодарна. Билл наотрез отказался ложиться и с поразительной для десятилетнего ребёнка решительностью заявил, что он никуда не пойдёт и будет ждать Чарли.

Увидев вокруг себя такую бурную деятельность, Молли немного успокоилась. Появилась надежда, что это недоразумение, как горячо в глубине души она надеялась, скоро разрешится, и Чарли отыщется быстро. Сложности поискам подбавлял тот факт, что уже совсем стемнело, и поисковой группе пришлось прибегнуть к помощи фитилей и свечей. Джон и Артур разделили людей и отправились в строго оговорённые участки, чтобы охватить всю территорию. Молли места себе не находила, она готова была тоже сорваться в ночь и искать, звать Чарли, но Артур железным тоном приказал ей сидеть здесь и никуда не выходить, и Молли послушалась. Всё же тревоги сегодняшнего дня здорово подкосили её, и сил совсем не осталось. Вместо того, чтобы уйти с мужчинами и принять участие в поисках, ей приходилось выслушивать брюзжание тётушки Мюриэль о том, что Молли плохая мать, что надо было сразу организовать поиски, а не ждать вечера, что нормальные дети не сбегают от родителей, что в порядочных семьях показатель детей не их количество, а качество воспитания, и всё в таком же духе. Молли, которая вроде и не замечала ехидных замечаний тётушки, а прислушивалась к звукам с улицы, всё же не выдержала один раз, когда распоясавшаяся тётушка заявила, что Артур похож на кролика производителя, и лучше бы он думал о достатке семьи, а не о своих страстях.

– Знаешь что, тётушка Мюриэль! Я, конечно, бесконечно тебе благодарна за помощь и за детей, но не могла бы ты заткнуться!

Молли было уже абсолютно всё равно, что сейчас может разразиться вселенская катастрофа. Вошедшая с чайным подносом Аманда, которая уложила детей, так и ахнула. Никто не смел так разговаривать с самодержавной Мюриэль! Мюриэль пристально посмотрела на гневную Молли и вдруг неожиданно расхохоталась:

– А ты молодец, Молли, не даёшь в обиду своего Артура. Настоящая Пруэтт! Теперь я понимаю, что имела в виду Синтия, когда говорила, что вы, увы, как будто созданы друг для друга.

Молли продолжала гневно взирать на тётушку, и ей было плевать, что она про неё подумает в данный момент. Ночное бдение тянулось долго. Никто не ложился, только Билл задремал, свернувшись калачиком на диване. Молли укрыла его пледом и присела рядом. Какой же Билли у неё взрослый, какой молодец! Молли гладила сына по мягким длинным волосам и улыбалась сквозь слёзы. Почему-то Билл не любил стричься. Каждый раз Молли буквально с боем применяла заклинание ножниц, но часто терпела сокрушительное поражение, так как на утро волосы Биллиуса были ещё длиннее. Она почти смирилась с этой его прихотью, хотя и не одобряла, ей казалось, что это не очень красит мальчика.

Наконец, часа в четыре, ближе к утру, в гостиную ввалился сначала Джон Браун, а спустя полчаса и Артур. Оба удручённо сообщили, что Чарли нигде не нашли, и что отпустили людей домой немного передохнуть, а утром примутся за поиски по новой. Молли уже не понимала, что она чувствует. Она была так уверена, что стоит ей оказаться здесь, как Чарли сразу найдётся, и вот теперь паника с новой силой поднимала в ней свою голову. Молли схватилась за сердце, она почувствовала, что сознание опять ускользает от неё и, наверное, побледнела, потому что к ней подскочил встревоженный Артур, который сам выглядел немногим лучше – под глазами залегли тени, он был осунувшимся и уставшим. Артур силком заставил Молли выпить сонного зелья, которое приготовила заботливая Аманда, и Молли провалилась в тревожный сон.

Очнулась она через несколько часов, и все события, тут же всплывшие в сознании, навалились тяжёлым грузом, придавив со страшной силой. Где искать Чарли и куда вообще он мог деться, Молли не представляла. Паника и ужас не давали ей сосредоточиться и попробовать рассуждать здраво. Единственное, что она чувствовала, это страх, дикий первобытный страх, будто случилось непоправимое. Как бы в подтверждение её слов к ней подошёл Джон Браун и, теребя в руках шляпу, сказал:

– Миссис Уизли, мы с ребятами решили поискать мальчика в море, но, сами понимаете, если что, не дай Мерлин, случилось, шансов найти его мало, если только выбросит где на берег.

Молли не понимала, что ей говорит Джон. Слова упорно не желали доходить до сознания. О чём это он? Кого выбросит? Куда выбросит? Джон взглянул в глаза Молли, полные ужаса и боли, и спешно ретировался, не в силах больше выдерживать этот раздирающий душу взгляд. Сам он был почти уверен, что мальчонка не справился с волнами и не смог выбраться на берег, вот только как это объяснишь матери?

Прошёл ещё один день постоянных поисков и волнений. Молли впала в ступор. Ближе к вечеру из раздумий её вывел Билл, неловко тыкавший ей в руки чашку с чаем. Почему-то эта сыновья забота так тронула Молли, что она разрыдалась, а Билл гладил по голове мать и уговаривал не плакать.

– Мамочка, пожалуйста, не плачь. Ну, пожалуйста, он найдётся, вот увидишь, он обязательно найдётся.

Молли прижала к себе Билла, и так они и сидели, маленький мальчик, который был уже настоящим мужчиной, и взрослая женщина, которая была сейчас беззащитной девочкой.

Все поисковые группы к вечеру вернулись без результатов. Никто не знал, где ещё можно искать Чарли, а Артур всерьёз предлагал обратиться за помощью в магловскую полицию. Молли чувствовала себя совершенно разбитой. Тупая боль, поселившаяся в висках, молотком цокала в чугунной голове. Да ещё ужасно разболелась грудь, и Молли с тоской думала про Джинни и Рона, оставленных в Норе. Какая же она мать! У неё грудной ребёнок, а она бросила его на попечение незнакомой женщины. Днём Артур связывался с Кандидой через камин и узнал, что всё у них в порядке, но Молли от этого было ни труднее, ни легче. Она почувствует себя счастливой только тогда, когда все дети соберутся под её крылом!

Когда пили чай на терраске, на крылечко поднялся паренёк. Это был сын садовника Том. Он вежливо поздоровался и обратился к Артуру:

– Сэр, может, это окажется важным. Думаю, вы должны знать. В садовом домике на участке всегда стоят мётлы, мы с отцом пользуемся по необходимости, когда нужно куда-нибудь. Так вот, одной метлы нет, старенького «Чистомёта». Сначала мы с отцом не обратили внимания, но, кроме нас, никто не пользуется этими мётлами, а тут смотрим – их не четыре, а всего три. Отец старается во всём поддерживать порядок, поэтому на то, что метла просто затерялась, не приходится надеяться. Кто-то её взял, и вот я подумал, может быть, это Чарли?

Тишину на терраске нарушали только сверчки, по-домашнему стрекочущие в своих невидимых норках. Артур обвёл взглядом всех присутствующих и прочитал в глазах полное понимание всего масштаба важности этой информации. Они ищут Чарли рядом, здесь, в окрестностях «Daybreak», а Чарли может быть где угодно!

Молли не понимала, зачем Чарли сбежал от тётушки Мюриэль, и что вообще происходит! Может, его кто обидел? Она терялась в догадках, но теперь хоть появилась надежда, что он не утонул в море, о чём она просто боялась подумать.

Никто не знал, в какой стороне искать Чарли, и решили с утра обратиться за помощью в министерство, в отдел по отслеживанию магических перемещений. Понятное дело, мётлы не входят в список транспорта, имеющего ограничения по возрасту, как, допустим, трансгрессия, есть ведь и семейные летательные аппараты, и как искать Чарли никто понятия не имел.

Молли устало поднялась в комнату к мальчишкам, где разместились Чарли, Билл и Перси. Близнецы спали в другой комнате, а старших разместили в уютной спаленке с большим окном, из которого открывался умопомрачительный вид на море. Но сейчас Молли было не до красот. Она поцеловала Перси, отобрав из его сонных рук книжку, подоткнула одеяло Билла, который вымотался за эти два дня и просто рухнул без сил сразу после ужина. Затем Молли подошла к кроватке, на которой всю ту неделю спал Чарли. Она села, погладила простыню. Потом взяла подушку и, уткнувшись в неё, тихо заплакала. Так она сидела какое-то время, горячими слезами промочив подушку насквозь. Когда слёзы немного облегчили душу, Молли, горестно вздохнув, хотела положить подушку на место, но вдруг обнаружила листок на кровати, темневшийся на белоснежной простыне. Молли взяла листок и при свете волшебной палочки развернула его. То, что она увидела, буквально заставило её подскочить вместе с сердцем, которое забилось как сумасшедшее. Ну конечно! Вот оно! Вот куда подевался Чарли! Как же она сразу-то не додумалась! Это была вырванная страница из магического кругозора местных достопримечательностей. На фото, прилагавшемся к статье, заманчиво высились останки башни Певереллов, с осмотра которых начинались все экскурсии замка Дувра.

Молли, отложив подушку в сторону, схватила статью и бегло пробежала глазами. Она узнала, что Дувр – гигант среди замков. Этому сооружению принадлежит самая длинная история среди основных замков Великобритании. Многие легенды приписываются Дувру, но только однажды замок был в серьезной опасности. Он долгое время служил местом жительства королей. Начал существовать непосредственно перед началом нашей эры. Ров, защищающий замок, был выкопан в доисторическом железном веке. В первом столетии нашей эры римляне построили два маяка – один на мысу, а другой на Западных Высотах. В десятом веке, или ранее, этот высокий мыс, уже частично укрепленный, населили англосаксы. Они построили укрепленный город. Маяк и церковь сохранены до сих пор.

Вот куда отправился Чарли! Ведь если Молли правильно поняла, Дувр находился совсем недалеко от поместья «Рассвет» тётушки Мюриэль. Слёзы высохли, Молли знала, что ей делать. Она не станет никому ничего говорить, чтобы зря не наводить лишней паники, она справится сама! Озираясь вокруг, чтобы никто не попался на пути, Молли тихонько выбралась на улицу. На терраске сидели Джон Браун с парой рабочих. Но на Молли никто не обратил внимания, и она благополучно выбралась наружу. Хорошо, что ей не попался Артур, ему бы она соврать не смогла, но и тешить его неоправданными надеждами не хотелось. Она всё проверит, а там видно будет. Осознание того, что впереди есть лучик надежды и что, возможно, Молли на верном пути, придало ей сил, которых она напрочь лишилась из-за всех волнений. Отойдя на приличное расстояние, туда, где можно было беспрепятственно трансгрессировать, Молли закрутилась волчком и исчезла в завихрении, чтобы появиться через минуту у подножия той самой башни, которую она только что разглядывала на картинке.

Трансгрессия – удивительная вещь! Можно перенестись почти мгновенно с одного места в другое, беда только в том, что чем больше это расстояние, тем больше трудностей, и даже у трансгрессии есть ограничения на расстояние, то есть предельно допустимые мили. Но в данном случае хлопот никаких особых не было – Дувр находился буквально в десяти милях от поместья Мюриэль.

Молли, справившись с небольшим головокружением после стремительного протаскивания через расстояние, осторожно ступая, подошла к стенам башни. Мелкие камешки и гравий шуршали под ногами, отдаваясь в ночной тишине гулким звуком. Было немного не по себе. Молли посветила впереди себя палочкой и негромко позвала Чарли по имени, но в ответ услышала только эхом отозвавшийся её собственный испуганный голос. Молли вошла в один из проходов и постояла в нерешительности. Вся обстановка выглядела немного устрашающей и пугающей. Под ногами валялись обломки кирпичей, выломанные из стен стихией, имя которой Время! Казалось, в воздухе витают духи давно ушедших королей, а стены шепчут удивительные истории, свидетелями которых они стали. Молли знала, что по легенде этот удивительный замок перенёс множество войн и осад, и что он сохранился прекрасно благодаря тому, что был захвачен во времена Английской революции парламентёрами обманом без единого выстрела. В замке было множество подземных туннелей, и Молли, отыскав вход в один из них, осторожно ступая, зашла внутрь. Слабый мерцающий огонёк на конце её палочки, подчиняясь заклинанию Люмос Максима, причудливо отражался на сводчатом потолке туннеля, перепрыгивая с одного места на другое и выхватывая из темноты серые камни, покрытые капельками конденсата, насытившего воздух запахом сырости, плесневелости и таинственности. Молли прошла немного вперёд, затем, боясь говорить громко, прошептала:

– Гомениум Ревелио!

Ничего не произошло. Только не поддаваться панике, ничего страшного, поищем в другом месте! Молли переходила из одного коридора в другой, совершенно не представляя, в котором она уже была. Наконец, когда она поняла, что в одном коридоре точно уже присутствовала, так как наткнулась на характерный узор на одной из стен, догадалась пометить вход огненным крестом Флагрейт и теперь уже не путалась, в какой отвилок заходить. Попутно в голове мелькнула мысль, что давешние строители пытались, видимо, сделать всё для того, чтобы попавший сюда не нашёл выход. Отчаянью Молли не поддавалась, а поджав упрямо губы, прочёсывала каждый отрог. Тот факт, что есть хоть какая-то зацепка, вдохнул в неё такие силы, что Молли сейчас с удвоенной энергией обследовала коридоры, повторяя себе каждый раз: «Ну, значит в следующем. Он здесь, я знаю. В следующем то уж точно».

Молли не знала, сколько прошло времени, так как внешний свет не проникал сквозь толстые стены башни, а бойницы, расположенные гораздо выше, не были видны отсюда, снизу. Вот в очередном коридорчике, вход в который Молли пометила Флагрейтом, и огненный крест которого присоединился к веренице других со всех сторон мерцающих волшебным свечением, она в очередной раз произнесла:

– Гомениум Ревелио!

Темноту пронзил тоненький вибрирующий лучик, сотканный из магического матового света. Он оторвался от палочки и, тоненько зазвенев, потерялся в тёмном далеке. Сердце Молли так скакнуло, что на секундочку ей пришлось прижаться к холодной стене. Главное, не паниковать! Так, там кто-то есть. Спокойствие, только спокойствие!

Молли дрожащей рукой направила палочку вперёд и повторила заклинание. На этот раз лучик стал более заметным и материальным. Пока его след не растаял в воздухе, Молли поспешно, насколько позволяла темнота, последовала по направлению убегавшего вдаль лучика. Так, повторяя заклинание, Молли и двигалась почти на ощупь, петляя коридорчиками и отвилками, углубляясь всё ниже под своды туннеля. Через какое-то время, которое для Молли остановилось и осталось там, наверху, она уткнулась в узенькую щель, в которую никак уж не могла бы пробраться.

– Дефодио! – стены свода стали шире, обломки пыльной кучей рассыпались по сторонам.

Молли, протиснувшись внутрь, оказалась в большой пещере, которая освещалась синеватыми бликами, исходящими от подземного озера. Берега озера терялись в дымке, и определить размеры подземного водохранилища на взгляд не представлялось возможным. Молли, замерев от непонятного чувства таинственности и исходящего магического притяжения этого сказочного места, тихонько двинулась вдоль кромки берега. Своды потолка пещеры были так высоко, что казалось, будто Молли оказалась в неком Храме, хранящем свои тайны и загадки. Нервы были так натянуты, что хруст камушка под ногой прозвучал, словно выстрел петарды, и Молли испуганно дёрнулась. Она ещё раз прошептала заклинание обнаружения человека, и лучик, теперь уже совсем слабый в рассеивающейся синеве, метнулся за группу валунов, нагромождённых недалеко от того места, где стояла Молли.

Молли поспешила туда. Валуны образовали своеобразную расщелину, натыкаясь один на другой. Молли вскарабкалась на самый пик причудливой конструкции и заглянула в чёрную щель. Ничего не было видно, а насколько глубока была расщелина, Молли не представляла. Она посветила палочкой вниз. Свет отразился сначала от узких стенок, а затем упёрся в земляной пол, находившийся примерно на высоте в десять футов. На самом дне этого каменного мешка виднелась маленькая фигурка, свернувшаяся клубочком. Это был Чарли!

Сердце Молли пустилось в такой галоп, что не понятно, как оно вообще не выскочило из груди. За долю секунды Молли сначала обрадовалась, потом почувствовала облегчение, затем её пронзил испуг, что она пришла слишком поздно. Всё это пронеслось в её голове за то время, за которое можно разве что моргнуть. Она свесилась, насколько позволяла ширина расщелины вниз, и с отчаянием позвала Чарли по имени. Если бы Мерлин всемогущий присутствовал здесь в пещере, он бы ни за что не позволил этой истории закончиться печально, такая надежда и мольба были в голосе матери! И Чарли открыл глаза, поднял голову в поисках источника голоса, звавшего его по имени. По правде говоря, он подумал, что ему это мерещится, что голос матери ему почудился. Но нет, вот она, наверху, тянет к нему руки и плачет!

Молли при помощи заклинания Инкарцеро обвязала сынишку верёвкой и вытащила на поверхность. Несколько минут ни один из них ничего не мог сказать, а просто оба сидели, обнявшись, и боялись отпустить друг друга. Молли казалось, что никакие силы в мире не заставят её отпустить сына от себя. Теперь, когда она держала в своих объятиях Чарли, некий барьер, который держал её на поверхности сознания, не давая сломаться и впасть в окончательное отчаяние, рухнул. Молли вдруг с удивлением поняла, что она просто не может встать. Силы совсем покинули её, и ей стоило невероятных усилий подняться. Молли взяла Чарли на руки и стала выбираться обратно из всех этих туннелей и коридоров. В голове билась только одна мысль, что Чарли жив, а всё остальное можно выяснить и потом. Сейчас главное было добраться до дома.

Молли вдруг почувствовала укол совести – Артур, наверное, там с ума сходит! Молли даже не представляла, сколько сейчас времени, ночь ли на дворе или давно день. Когда они выбрались с Чарли на поверхность, предрассветная дымка, окутавшая августовским туманом всё вокруг, подсказала, что уже утро. Молли решилась воспользоваться парной трансгрессией, сил искать метлу Чарли и лететь сейчас просто не было, а переместиться нужно было недалеко. Молли покрепче прижала Чарли к себе, попросив его закрыть глаза, и через минуту уже стояла на прибрежной полосе перед тропинкой, убегавшей в гору по направлению к поместью «Daybreak».

Молли чувствовала дикую усталость, но нужно было ещё добраться и до самой усадьбы. Когда женщина поднялась на крыльцо терраски с сыном за руку, все, кто там сидели в этот тревожный час, просто лишились дара речи. Часом раньше Артур, уверенный, что Молли уснула в комнате мальчишек, и не обнаружившей её там, поднял буквально на уши всю усадьбу. Были задействованы все работники, оба домашних эльфа, но поиски результатов не дали, Молли нигде не нашли. И вот в тот момент, когда Артур собирался отбыть в Министерство за отрядом Чрезвычайной помощи, на крыльце появилась Молли с Чарли!

Все одновременно кинулись обнимать Чарли, пытались выяснить, где Молли его нашла и как она узнала, где его искать. Но так как все пытались выяснить это одновременно, то никто ничего не понял из её сбивчивых объяснений. В глазах Артура стояли слёзы, одному Мерлину известно, что он пережил за этот час, когда не нашёл Молли на месте. Он даже ничего не мог говорить, а просто сидел сейчас рядом и обнимал жену и сыновей, рыжие макушки которых подворачивались под руку.

После завтрака – вернее, никто и не завтракал, кроме мальчишек – семейство Уизли отбыло в Нору, воспользовавшись на этот раз камином в гостиной Мюриэль. Молли было наплевать, что этот способ немного неудобный, главное, они быстро окажутся дома, а ничего на свете она так больше не желала, как наконец-то оказаться в милой Норе. Артуру пришлось летать через камин туда-сюда несколько раз. Он сначала перенёс Фреда, потом Джорджа, а затем и Перси. Билл справился самостоятельно, а Чарли взяла Молли, боясь отпустить его от себя.

Когда Молли последней вывалилась из камина на пол в кухню Норы (она всё время выпадала из камина, ну никак ей не удавалось вовремя затормозить!), прижав Чарли к себе, её встретил громкий рёв Рона, который сначала испугался вываливывающихся из камина родственников, а потом, увидев мать, пытался ей рассказать, как это мерзко было с её стороны вот так исчезать и бросать его одного!

Молли не знала, за что схватиться. Она гладила Рона, слушала Кандиду, которая уверяла, что в её отсутствие всё было нормально, дети сыты и здоровы. Тут же кинулась целовать Джинни (боже, как же она соскучилась по своей крошке!), сняла одного из близнецов со стола, не переставая боковым зрением наблюдать за Чарли. В общем, жизнь завертелась в привычном русле.

Уже вечером, когда суматоха немного улеглась, вещи, привезённые Артуром отдельно, были разобраны, дети накормлены и уложены спать, Молли рассказала Артуру подробно о найденной вырезке под подушкой Чарли, о её поисках, о том, что она, конечно, виновата, что ничего не сказала ему сразу, но мысль о том, что этот след может оказаться ложным так пугала её, что просто не хватило духу сказать. Рассказала она и о том, как нашла Чарли, как они сидели на полу в пещере, не в силах оторваться друг от друга, как Чарли ей поведал, что был уверен, что в этом замке обязательно есть драконы. Он только хотел взглянуть одним глазком, какие они. Как стащил метлу из домика садовника (летал Чарли потрясающе для своих лет, хотя об этом никто и не догадывался), собрал кое-какой провиант и на рассвете, когда папа трансгрессировал на работу, осуществил свой побег. Он сразу нашёл Дувр и нужную башню Певереллов («Мамочка, это те самые Певереллы, ты понимаешь? Это волшебная башня!») А потом он попал в коридор, ведущий к подземному озеру, и очень обрадовался, так как читал, что драконы любят прохладу и воду. Чарли хотел исследовать пещеру, но не заметил расщелины и провалился. Сначала он звал на помощь, но потом понял, что никто не придёт и просто сидел и плакал. Когда закончилось печенье и тыквенный сок во фляге, Чарли испугался, что умрёт тут от голода, а потом незаметно уснул.

– Мамочка, мне снилось, что ты меня зовёшь, а я спрятался в нашем сарае среди сапог и сижу, молчу. Я хочу крикнуть, а никак не получается. А потом я открыл глаза, а это и правда ты.

Артур крепче прижал к себе свою удивительную жену, свою драгоценную Молли, чуткую мать, с огромным добрым сердцем и необъятной душой. Мерлин великий, спасибо тебе за это счастье, быть рядом с ней и детьми!

Любовь Чарли к драконам только окрепла после поступления в Хогвартс, где в недрах необъятного царства мадам Пинс можно было беспрепятственно выискивать редкие книги о породах драконов, об их условиях обитания и привычках. Поэтому, наверное, ничего удивительного не было в том, что после школы Чарли отправился навстречу приключениям, а его руки были украшены постоянными шрамами от ожогов. Чарли был счастлив, а для Молли это было главным, хотя, с головой уйдя в разведение драконов, Чарли так и не нашёл время для женитьбы, что не могло не огорчать Молли, мечтавшую о внуках.

Следующие события, которые всплыли у Молли в сознании, пронеслись яркими картинками-вспышками, оставив в душе и боль, и лёгкую печаль, и всё же радость и свет. Это случилось, когда дети уже подросли, и мальчишки один за одним поступили в славный Хогвартс. Билл, Чарли и Перси с гордостью носили звание гриффиндорцев, а остальные грезили моментом, когда Распределяющая шляпа отправит их учиться туда же.

Как-то утром, привычными движениями палочки наводя в кухне порядок, Молли левитировала газету с кресла, где её оставил Артур. Она уже изрядно подустала, возясь с домашними заботами, и решила позволить себе чашечку чая. Молли удобно устроилась в кресле, подоткнув под себя ноги, поставила рядышком чашку ароматного чая и развернула газету. Это был «Магический еженедельник», который Артур выписывал, чтобы быть в курсе всех волшебных событий. С первой полосы на Молли глянуло лицо белокурого красавца, который залихватски ей подмигнул и картинно подбоченился. Сердце Молли дало перебой. Мерлин мой! Какой красавец! Молли сама не заметила, как открыла статью, посвящённую красавцу, и с головой окунулась в чтение. Это был Златопуст Локонс, известный путешественник и автор множества магических трудов. Златопуст стал обладателем приза за самую обаятельную улыбку, поэтому обложка номера и была украшена его колдографией.

Молли несколько раз перечитала статью, поминутно поглядывая на обладателя самой обаятельной улыбки. Локонс был хорош, нечего сказать! Белоснежная жемчужная улыбка, белокурые кудри и пронзительные голубые глаза, которые лучились лихостью и некоторым самодовольством. Молли пялилась и пялилась на портрет, пока не почувствовала, что запахло чем-то горелым. Подскочив, она оглядела кухню и не сразу поняла, где находится. На плите испускал тревожные горелые клубы дыма пригоревший луковый суп; вся кухня была застлана дымом. Упомянув треклятых дементоров, Молли начала разгонять дым полотенцем, поражаясь тому, что она напрочь забыла про суп, да и вообще про всё на свете.

Весь день Молли носилась как ошпаренная. Заботы и дела не давали подумать о чём-то, кроме домашних дел. Фред и Джордж опять устроили засаду Рону, протянув на выходе из его комнаты верёвку, которую, кстати, стянули со двора, и Молли сначала бегала по двору с корзиной постиранного белья, недоумевая куда подевалась верёвка, а потом услышала страшный грохот – это Рон, споткнувшись о преграду, считал ступеньки лестницы тем местом, на котором обычно сидят. Молли страшно рассердилась. Она носилась по дому за близнецами, размахивая постиранной простынёй, и ругала их такими словами, что, будь она немного адекватнее, у самой бы уши свернулись в трубочку. Как же она устала от этого вечного хаоса! Слава Мерлину, на следующий год эти охламоны тоже идут в школу, а то, не зная чем себя занять, они скоро разнесут весь дом. В общем, к вечеру Молли привычно валилась с ног от усталости, и, покормив всех ужином, убрав посуду, просто без сил упала на кровать. Молли закрыла глаза, и вдруг перед её внутренним взором всплыло улыбающееся лицо незабвенного Златопуста Локонса. На душе стало спокойней и радостней, Молли тихо улыбнулась в подушку. Даже Артур, привычно забравшись к Молли под бочок, заметил, что она сегодня какая-то не такая. Молли отговорилась своей усталостью, что, собственно, не являлось ложью. Она уснула почти мгновенно, а перед глазами витал образ улыбающегося Локонса.

С этого дня в душе Молли поселилось смятение. Она ужасно переживала, что в её грёзах присутствует посторонний мужчина, пыталась докопаться в себе до самой сущности. Она по-прежнему очень любит Артура, ей никто не нужен, но…но… Когда мозг терял бдительность, когда Молли находилась в некой призрачной зоне яви и сна, Златопуст Локонс являлся ей в грёзах, и душа Молли уносилась в неведомое доселе блаженство. Молли жадно ловила любую информацию, связанную с именем Локонса. Он стал обладателем приза за самую обворожительную улыбку и во второй раз, а затем и на следующий год. Армия поклонниц Локонса возносила ему хвалебные отзывы в каждом журнале. Молли купила справочник по домашним вредителям, написанный рукой Златопуста, и не переставала удивляться, какой же он умница! Такой компетентный во многих вопросах, так знает материал, о котором пишет. Конечно, Молли ни на минутку не забывала Артура, и даже себе самой не могла дать объяснение всего происходящего. Постепенно она научилась жить с этой своей тайной привязанностью и находить компромисс с совестью. Ну что ж с того, что она мечтает о Локонсе? Она предана мужу, занимается хозяйством, пусть это будет отдушиной в её рутинной жизни. Конечно, в глубине души она понимала, что все её оправдания притянуты за уши, но углубляться в самокопание было невыносимо, поэтому Молли оставила всё как есть. Бывали периоды, когда она совершенно не думала о белозубом красавце, а бывали моменты, когда он являлся ей в снах, и тут уж Молли не властна была скомандовать себе не смотреть эти сны. Вы можете управлять своими снами? Да никто не может. Молли страшилась этих снов, ей было стыдно и некомфортно, но, в то же время, это было волнительно.

Однажды, накануне отправки в школу Джинни, когда Локонс прочно сидел занозой в сердце Молли и стал уже пятикратным обладателям всё того же приза, Молли удручённо сидела на кухне. Её оборона в очередной раз дала слабину, и она сидела печальная, совершенно не понимая, как привести свои мысли в порядок. Казалось, что в голове побывали наглые грабители. В таком смятении её застала Минерва, появившаяся на пороге Норы с коробкой эклеров. Молли от души обрадовалась подруге, которая хоть летом нашла время заглянуть к ней на огонёк. Минерва не часто бывала в Норе, да и её работа в Хогвартсе требовала постоянного присутствия в замке, но в те редкие встречи, которые удавалось урвать, подруги не могли наговориться. Мудрая Минерва всегда могла выслушать Молли, дать ей совет, иногда лежащий рядом, на поверхности, но который сама Молли никак не могла узреть. Когда была выпита не одна чашечка чая (ну, разумеется, с излюбленной долей тоника в виде янтарного огневиски), Минерва вдруг посмотрела на Молли своим внимательным изучающим взглядом и сказала:

– Ну, рассказывай!

– О чём ты? – голосом Молли умело сыграла недоумение, однако её лицо вспыхнуло до самых веснушек.

– Ох, дорогая! Сколько лет я тебя знаю? Что у тебя случилось? Ты никогда не умела скрывать от меня свои тайны, так что не стоит пытаться этому научиться сейчас!

Сражённая проницательностью подруги, Молли подняла на Минерву загнанный взгляд.

– Ох, ты, отымей меня горгулья! – Минерва иногда любила крепкое словечко. – Да тут всё гораздо серьёзнее, чем я думала!

И Молли поведала ей всё. Про своё смятение, про сны, про тайные желания, волнующие её до умопомрачения, про то, что она чувствует себя грязной и замаранной, про то, что никак не может избавиться от этого наваждения и просто устала. Когда, растирая сопли пополам со слезами, Молли подняла на Минерву затравленный взгляд, боясь увидеть в глазах подруги презрение и брезгливость, она даже опешила на некоторое мгновение, потому что во взгляде старшей подруги прочитала тепло и понимание, а не то, что боялась увидеть. Да, Минерва ей тепло улыбалась! Затем она наклонилась к Молли, глядя ей в глаза, и произнесла спокойным, обволакивающим теплотой, голосом:

– Дорогая моя! Ты – женщина, и то, что ты способна испытывать такие сильные эмоции и чувства – нормально! Ты просто закрутилась в бытовой шелухе будней, и если твоя душа нашла такой способ отдохнуть и успокоиться, так в этом нет ничего страшного! Ты замечательная жена и мать, и не стоит себя корить и загонять в угол, а то так и до Мунго недалеко! Я давно замечаю, что что-то происходит с тобой, очень ценю, что ты мне доверилась и ни грамма тебя не осуждаю! Со временем всё встанет на свои места, но ты не должна пилить себя всего лишь за чистоту души и её полёт! Не переживай. Я знаю, что кроме Артура тебе никто не нужен, а это... гм... пусть это будет маленькой отдушиной для тебя. Перестань себя терзать.

Молли с удивлением уставилась на подругу, пытаясь унять приступ икоты, напавший на неё после обильных душещипательных признаний. Оказывается, насколько легче, когда произносишь свою проблему вслух. Молли последовала совету Минервы и просто, если можно так сказать, стала плыть по течению. К чему себя терзать, если не в силах что-либо изменить?

А потом вместе с детьми, Артуром и гостившим у них Гарри, Молли отправилась в Косой Переулок за учебниками. Стараясь не подавать виду, Молли ужасно нервничала и трепетала. В тот день в книжном магазине «Флоритш и Блотсс» состоялась встреча читателей с легендарным автором многочисленных книг, самим Златопустом Локонсом. Даже дети уже привыкли, что мама постоянно обращается к книгам и справочникам Локонса дома, и слегка подтрунивали над ней. Незадача с полётом Гарри в камине чуть не лишила Молли последних душевных сил, но вот вроде всё улеглось, и шумная компания направилась в магазин книг, который был окружён толпой поклонниц писателя и красавца Локонса. Молли не без помощи магии протиснулась в самые первые ряды и затуманенным взглядом стала смотреть на происходящее впереди, вытянув шею и встав на носочки. В тот момент она совершенно не контролировала себя, и восторг вкупе с мечтательной улыбкой никак не желал законспирироваться. И вот, о чудо! Наконец-то он показался, под бурные овации и приветствия. Молли отбила себе всё ладошки, так жарко она его приветствовала. Она мало поняла что-либо из его речи, просто пожирала его глазами, вглядываясь в такие милые черты. Вроде он что-то сказал о преподавании в школе Хогвартс, потом как-то около него оказался Гарри. Златопуст улыбался направо и налево, позируя перед камерой пузатенькому фотографу. Молли немного покоробила его рисованность на публику, но она тут же отмахнулась от этой мысли. Затем Молли отобрала у почему-то красного Гарри все его книги и понеслась их подписывать, а когда вернулась, обнаружила сцепившихся за грудки Артура и Люциуса, двух заклятых друзей.

На Молли как ушат воды вылили. Ну надо же! На виду у всех (читай – у Локонса) устроили магловский мордобой. И только лёжа вечером в кровати, всё ещё продолжая сердиться на Артура за его несдержанность, Молли отметила одну странную деталь. Сразу она этого не поняла, но вот сейчас, сняв с сознания оковы и допуская мысли нестись вскачь в любом направлении, она отметила одну вещь. Встреча с живым Локонсом не подпитала её новыми ощущениями, а, наоборот, разочаровала. Перед глазами всплыло позирующее лицо с глуповатой улыбкой («О Мерлин, неужели это я так подумала?») затем его самодовольный вид, когда он, казалось, упивался дракой Артура и Люциуса. Вся в разобранных чувствах, Молли стала погружаться в сон, как вдруг перед её взором всплыло лицо улыбающегося мужчины. Это был не Локонс, нет! Это был Артур! Он улыбался Молли своей смущённой улыбкой, глаза его излучали такое понимание, что у Молли сжалось сердце. Господи, какая же она дура! Вот ведь её счастье, её мужчина, обладатель самой нежной и влюблённой улыбки! Что за наваждение? По щекам Молли тихо катились слёзы, которые кислотой разъедали сердце; невыносимая тоска и горечь были странно приятны и сладки.

Молли по инерции продолжала пользоваться справочником про домашних вредителей – уж больно ловко там были написаны статьи – перечитывала приключения разудалого героя в «Каникулах с каргой» и «Йоркширский йети», но прежнего трепета к автору уже не испытывала, а скорее недоумевала, как ей мог нравиться такой напыщенный павлин.

Эта история так и скончалась бы тихо в омуте Моллиных воспоминаний, но однажды она получила продолжение. Дело было через три года, после ранения Артура на задании для ордена. Семья Уизли почти в полном составе переселились на площадь Гриммо, двенадцать, так как оттуда было ближе до больницы. Молли не отходила от кровати мужа ни на секунду с той самой поры, когда узнала про магловские способы лечения, то есть швы, которыми незадачливый любитель народной медицины пытался срастить на себе кожу. Это было очень тяжёлое время. Молли постоянно ходила в нервном напряжении. Тревога за каждого члена семьи так сжимала сердце, что казалось, оно заключено в железные тиски, и ещё немного, обруч треволнений просто перекроет доступ воздуха. Нервы были так натянуты, что любая мелочь приводила Молли сразу в слезливое состояние. Слава Мерлину и колдомедикам, потихоньку Артур стал выкарабкиваться, и дело пошло на поправку. Наконец, настал тот счастливый вечер, когда Артур, поддерживаемый со всех сторон домочадцами, переступил порог кухни родового поместья Блэков. Вечер удался на славу, если не считать небольшого инцидента между Сириусом и Снейпом, но Северус сразу же ушёл, а состояние остальных ускользнуло от взора Молли, она впервые за многие месяцы чувствовала себя почти счастливой, если можно быть счастливым, когда половина твоей семьи состоит в оппозиции самому злейшему волшебнику современности. Когда все угощения были съедены, напитки перепробованы, а стол был завален грязной посудой, все стали расползаться по спальням. Молли слишком устала и слишком была умиротворена, чтобы заниматься посудой, поэтому, решив убраться рано утром, она тоже поплелась в спальню вслед за Артуром, который всё не переставал засыпать Гермиону вопросами про магловские способы лечения. Оказавшись, наконец-то, в спальне, одной из мрачных комнат спесивого семейства Блэков, Молли поняла, как же она устала. Вытянувшись на покрывале, она закрыла глаза и просто лежала, прислушиваясь к гудению в ногах. Рядом прилёг Артур, неуклюже укладывая свои раны. С минуту стояла тишина, и вдруг Артур подал голос:

– Молли, можно я у тебя кое-что спрошу?

Молли выпала из сладкой полудрёмы и повернулась к Артуру, не открывая глаз:

– Да?

Артур помедлил, собираясь с духом, и выпалил:

– Скажи, когда ты приходила ко мне в Мунго, ты, ты поднималась на верхние этажи?

Молли удивлённо посмотрела на мужа, не понимая о чём речь, к чему он клонит.

– Ну да, поднималась, там ведь буфет, и один раз я целителя искала, мне сказали, что он в другом отделении.

Артур выглядел очень несчастным, очки сползли на кончик носа, но он этого не замечал.

– А ты была у него?

Молли теперь уже в явном недоумении уставилась на Артура, подозревая, что он, видимо, ещё не совсем здоров.

– Мерлин мой, Артур, а ты не мог бы изъясняться яснее? Про кого ты говоришь-то? У кого – него?

Артур заметил, что очки у него съехали, он их снял, протёр, водрузил обратно (уж Молли то знала, что этот обряд говорит о серьёзности разговора), затем поднял на жену глаза:

– Я говорю про него, про Локонса. Так ты навещала его?

Молли подумала, что она ослышалась. Да быть того не может! О чём Артур ей говорит?

– Локонс? Какой Локонс? Почему Локонс?

Артур выглядел еще более несчастным, но раз уж он начал этот разговор, то решил всё выяснить до конца.

– Молли, пожалуйста, скажи мне правду. Тебе всё ещё нравится Златопуст Локонс?

Звенящую тишину можно было потрогать. Молли смотрела на Артура во все глаза, и волны ледяного душа накатывали на неё одна за другой.

– Артур, – голос перестал ей подчиняться, и Молли произнесла эти слова шёпотом, – почему ты про это спрашиваешь?

Артур пропустил её вопрос мимо ушей.

– Просто ответь мне, ты была у него? Он всё еще дорог тебе?

Молли почувствовала себя загнанной в угол. Как можно ответить на этот вопрос вообще? Кто такой этот Златопуст Локонс, и почему Артур её спрашивает, и как он догадался о её далёких давних мечтах? Вся буря чувств отразилась на её лице, на которое внимательно с мольбой глядел Артур. Молли посмотрела в родные голубые глаза и прошептала:

– Господи, Артур, ты для меня один на свете, мне не нужен никто другой, я люблю только тебя!

Артур и Молли проговорили полночи. Артур признался, что догадался тогда про состояние Молли (Ты никогда не умела ничего скрывать от меня), понял, что это Локонс по многочисленным портретам и постоянным чтением женой книг Златопуста с отсутствующим видом. Когда Молли спросила, почему он не сказал ей про это тогда, Артур грустно улыбнулся.

– Я боялся потерять тебя, Молли! Я понимал, что рядом с таким красавцем у меня мало шансов, и что если ты и поймёшь, что я лучше и что я нужен тебе, то только сама, а никак не через скандалы и слёзы. Я давно понял, что всё это осталось в прошлом, но сегодня, вернее, пока лежал в больнице, я сильно испугался, что могу потерять тебя. Молли, я так тебя люблю, я с ума схожу, я тебя никому не хочу уступать!

Молли плакала в объятиях Артура, который нежно гладил свою девочку по голове и слова потоком лились из неё. Она поведала, как переживает за всех них, какой же он глупый, что думает так про неё! Постепенно поглаживания Артура перестали быть отеческими и Молли, спохватившись, попробовала приостановить его пыл:

– Артур, ты с ума сошёл? У тебя раны! Они могут открыться! Это же укусы!

– Если ты сейчас не замолчишь, я сам тебя искусаю. Иди ко мне, Моллипусенька!

Молли только и успела взмахнуть палочкой в сторону двери, наложив заклинание Оглохни, совершенно не обратив внимание на портрет одной из тётушек Сириуса, мерно похрапывающей на холсте над кроватью.

Наутро, спускаясь по лестнице, Молли услышала пронзительный крик миссис Блэк:

– Поганые осквернители чистокровного рода! Похотливые развратники!

Договорить миссис Блэк не дал короткий взмах Моллиной палочки. Портьеры задвинулись, лицо Молли горело, что факел. Она торопливо огляделась. Слава Мерлину, никого не было видно, не считая круглоглазых голов эльфов, расставленных по перилам.

Так за вязанием Молли перебирала в памяти дорогие сердцу события, которые всплывали в сознании, цепляясь, как петли на спицах, в причудливый узор.

Мысли Молли плавно перетекли на Гарри и Джинни, которые совсем недавно гостили в Норе с детьми. Внуки были её радостью и гордостью, их с Артуром лебединой песней.

Молли вдруг чётко вспомнила момент, когда передала на руки Гарри их с Джинни первенца – Джеймса Сириуса, словно это было вчера. В глазах Гарри стояли слёзы, когда он с трепетом прижал к себе тёплый комочек. Молли, обычно боявшаяся доверять кому-либо новорождённых детей, внутренним чутьём ощутила удивительное спокойствие. В соседней комнате хлопотала Гермиона, помогая Джинни быстрее прийти в себя; Рон с некоторым бестолковым видом стоял и улыбался; а Артур, не в силах сдержать эмоций, пустился по двору в немыслимый дикий пляс.

Сколько же лет она знакома с Гарри? Всё тот же немного застенчивый вежливый взгляд, та же воспитанность и постоянное чувство признательности быть принятым в семью Уизли. Молли ясно увидела тот день, когда впервые услышала про Гарри.

Артур задерживался на работе в те дни допоздна, и хотя его отдел не был связан напрямую с мракоборцами или иными высшими чинами, сердце Молли постоянно сжималось, если стрелка часов на имени Артур упорно не желала смещаться с положения «На работе». Ещё свежи были раны от потери братьев, и боль не ушла, а была закопана глубоко внутрь. Молли не позволяла себе открывать эту дверку внутри себя, потому что прекрасно знала – стоит ей разрешить себе думать о Фабиане и Гидеоне, углубиться в воспоминания, как тут же её накроет волна отчаяния и невозможности принятия произошедшего. Один раз она всё же дала себе слабину, разглядывая старые снимки, где братья, дурашливо улыбаясь, махали ей руками. Она ужасно напугала Рона своим воем – никак не могла сдержаться. Их так и нашёл Артур, сидящих в обнимку и ревущих на весь дом – Молли и Рона, который размазывал кулачком слёзы и был похож на редиску.

Поэтому липкий страх сковывал её внутренности при любых отголосках этой проклятой войны. Люди пропадали, многие были умерщвлены жестокими изощрёнными пытками, и Молли молила небо, Мерлина и всех заступников, чтобы они уберегли её семью от потерь. Дети все были при ней, но страх за Артура сковывал её до оцепенения.

В тот день Артур опять задерживался. Это был канун Хэллоуина, любимого праздника мальчишек наряду с Рождеством. Фред с Джорджем уже успели подраться из-за самой большой тыквы, которые были сложены Молли в чулане. Мать уложила мальчишек спать, только Рон ползал рядом с ней. У него прорезались коренные зубы, отчего спал он очень беспокойно, поэтому Молли решила позволить ему поиграть подольше. Джинни была ещё крошечной. Наевшись, она посапывала в своей кроватке. Рон играл рядом на расстеленном перед камином пледе. Он сосредоточенно пытался засунуть свою ногу в носок, это у него никак не получалось, он смешно сердился и, показывая матери на ногу, причитал: «Ай, ай». Артур появился в камине далеко за полночь. Обычно он трансгрессировал в окрестностях Норы, там, где переставали действовать защитные заклинания от нежелательного вторжения, и его появление заставило Молли вздрогнуть. Кинув один только быстрый взгляд на мужа, взвихрением появившегося из камина, Молли поняла, что что-то случилось. Артур даже не стряхнул пепел. Он подошёл, схватил радостно защебетавшего Рона, прижал к себе, потом посмотрел на Молли, которая схватилась за сердце и молча смотрела на Артура.

– Молли! Всё кончено! Он исчез.

– Кто исчез, Артур? – Молли не сразу поняла, о чём говорит муж.

– Волан-де-Морт!

Молли дёрнулась от ненавистного имени. Артур был из тех волшебников, кто не боялся произносить имя Того-Кого-Нельзя-Называть. Несмотря на свою мягкость, в вопросах защиты своих интересов, своей семьи, он был жёсток и смел. Молли не раз приходилось быть свидетелем, как в минуты опасности или угрозы Артур преображался, становясь решительным и неудержимым. Но обычно они дома не произносили имя самого тёмного волшебника последнего столетия. Молли почувствовала, что ноги её совсем не держат. Она сидела на полу, но ноги противно тряслись, и она поняла, что при всём желании не сможет сейчас встать. Она смотрела и смотрела в глаза Артура, и чувства, одно противоречивее другого, нахлынули на неё волнами, сметая одно другим.

Артур рассказал подробно, что это произошло в Годриковой Впадине. По каким-то причинам Тёмный Лорд, как называли его приспешники, напал на семью Поттеров. Это были молодые борцы с режимом Волан-де-Морта, они несколько раз уже бросали ему вызов, кажется, им было чуть за двадцать. И у них остался сын Гарри, чудом уцелевший после расправы Волан-де-Морта над родителями. Вся эта информация была размыта, противоречива, и вряд ли и наполовину достоверна. Слухов породилось множество; догадки, одна невероятнее другой, захлестнули волшебное сообщество. Как удалось выжить маленькому мальчику? Говорили даже, что тёмный Лорд наслал на Гарри убивающее заклятие, а аналогов того, что произошло, просто не было в истории. Это был первый случай, когда после такого заклятия, да ещё и посланного таким сильным волшебником, удалось спастись. Всё это доверительно рассказал Артур жене, пока она укладывала Рона спать.

Уложив Рона, убрав посуду после ужина, Молли вышла на крылечко. Сна не было ни в одном глазу. Молли не понимала, какие чувства в ней берут верх. С одной стороны – невероятное облегчение и радость; с другой стороны, ведь поговаривали, что он странным образом исчез, значит, он всё ещё здесь? Перед глазами Молли всплыли лица братьев. Их образы чётко вырисовывались, и, как она не крепилась, по щекам потекли слёзы. Братья не дожили до этого дня, как не дожили ещё сотни невинных жертв и защитников добра и покоя в мире. Молли поглядела на загадочную луну, причудливо мерцающую в тихом небе. Слёзы жгли душу, и хотелось выть в голос. Она представила маленького мальчика, который тянул к ней руки и плакал. Сердце зашлось в немом приступе боли. Как любая мать, она прекрасно поняла чувства той, другой матери, которая защищала своего ребёнка. Её охватил ужас при мысли о том, что кто-то может прийти и попытаться обидеть детей. Сзади неслышно подошёл Артур, мягко обнял Молли за плечи.

– Молли, ты опять? Не надо, родная.

– Артур, что теперь будет? Что будет со всеми нами? Что станется с тем мальчиком, с Гарри?

Артур не выпускал жену из объятий, а тихо её укачивал. Так они и стояли, отражаясь силуэтами на фоне ночного неба – Артур, сильный и готовый любой ценой защитить свою семью от любой беды, и маленькая беззащитная в тот момент Молли, которая доверчиво укрылась в уютных объятиях мужа.

С того вечера история мальчика, который выжил при невероятных обстоятельствах, рассказывалась во многих семьях, как легенда. Джинни с братьями часто просили мать или отца, в редкие вечера бывающего дома, рассказать им историю Гарри Поттера наравне со сказками Барда Бидля. Молли часто гадала, что стало с бедным ребёнком. Артур сказал только, что его отдали на воспитание в семью родственников-маглов. Имя Гарри, как и имена многих героев первой войны вкупе с именами пожирателей смерти, которых разоблачили после падения Того-Кого-Нельзя-Называть, знали в волшебных семьях так же чётко, как имена своих двоюродных тётушек. Для Джинни Гарри был кем-то вроде принца, она испытывала восторг всякий раз, когда мать пересказывала ей историю.

Шло время, натянутость и нервозность отступали. Люди поверили в кончину Того-Кого-Нельзя-Называть. Жизнь налаживалась, исчезла загнанность и затравленность во взглядах. А когда Рон впервые сел в Хогвартс-экспресс, судьба распорядилась так, что соседом по купе стал именно он – мальчик который выжил, в тот момент прочно вошедший в сердце семьи Уизли, хотя сам он об этом ещё и не подозревал.

Молли прониклась к застенчивому мальчику симпатией ещё там, на вокзале Кингс Кросс, когда Гарри, отчаянно паникуя из-за непонимания, как попасть на платформу девять и три четверти, обратился к ним за помощью. Впоследствии Рон столько рассказывал про Гарри, что Молли казалось, она знакома с ним уже давно. Похожая на беспокойную курицу-наседку во всех вопросах, которые были связаны с детьми, Молли готова была и Гарри сразу спрятать под своё крыло – такую щемящую нежность она испытывала к ребёнку. Не потому, что это был тот самый мальчик, который выжил, нет. Просто потому, что это был обычный ребёнок, лишённый самого дорогого – материнской ласки и отцовского участия. За все годы знакомства Молли так привязалась к Гарри, что давно его считала своим сыном.

Мысли Молли плавно перетекли в воспоминания о маленькой Джинни.

Всё же Молли больше приходилось иметь дело с мальчишками, и она всегда гордилась своими сыновьями, но чувства к дочери были особенными. Как любая мать, Молли ревностно относилась ко всем поступкам Джинни и, может, излишне ругала её порой, но причина строгости скрывалась в элементарном стремлении уберечь дочь от ошибок и вырастить хорошей хозяйкой и настоящей леди. Не так часто, как хотелось бы, она откровенничала с Джинни, загруженная домашними делами под завязку, но когда им удавалось посекретничать вдвоём, Молли получала от этих девичьих посиделок непередаваемое удовольствие.

Джинни была скрытной и мало рассказывала матери о своих потаённых секретах. Так и случилось в тот памятный год, когда Джинни пошла в школу, что подвернувшемуся под руку дневнику маленькая девочка доверила все свои тайны, которые не могла открыть матери. Молли даже не подозревала, сколько боли и отчаяния таилось у Джинни в душе, когда она вынуждена была носить подержанную одежду и терпеть насмешки братьев. А о том, что Джинни всерьёз увлеклась Гарри Поттером, Молли тоже не догадывалась, считая все увлечения дочери детскими и непостоянными.

Так часто бывает, что мы забываем сами, какими были в детстве и что нас волновало. Чувства одиннадцатилетней девочки просто не могли быть серьезными, по мнению матери, взиравшей на всё с позиции взрослого человека. Сама Молли только-только избавилась от наваждения по имени Златопуст Локонс, о чём она не очень любила вспоминать, и всегда пыталась закопать свою совесть поглубже, когда та начинала ей об этом нашёптывать. Встреча во «Флориш и Блоттс» открыла Молли глаза на истинную сущность её тайной страсти, и она с головой окунулась в домашние заботы и хлопоты, посвящая всё время Артуру, детям и Норе. Джинни она старалась писать как можно чаще, вспоминая свою собственную мать, которая держала дистанцию с дочерью, считая проявление бурной любви признаком слабости и неаристократизма.

Молли была тайфуном во всём. Она могла молнией носиться по дому, так же как и могла выразить свои истинные чувства, не стыдясь их. Поэтому она накидывалась на всех своих домашних с приступами заботы и любви.

Это был первый год, когда они с Артуром остались совершенно одни, так как до этого момента кто-то из детей в силу возраста ещё оставался под их крылом. Нестерпимая тоска, когда Хогвартс-экспресс увёз в клубах дыма теперь ещё и Джинни, охватила Молли еще на вокзале. Слёзы подступили вплотную, и не было сил сдержаться. Молли хотела разреветься прямо в машине – сил хватило как раз, чтобы добраться до переулочка, в котором Артур оставил форд «Англия». Но насладиться в полной мере своими душевными переживаниями Молли не удалось по причине отсутствия форда. После того, как Артур лично на ощупь, выставив вперёд руки, прочесал весь переулок, супруги вынуждены были признать, что форд бесследно испарился. Молли накинулась на Артура с обвинениями в том, что его эксперименты до добра не доведут, и чары невидимости не позволят теперь быстро отыскать машину. Молли ужасно переживала, что о баловстве Артура узнают в министерстве, и тогда не избежать неприятностей. Ну, возился бы себе в гараже со своими приборами и штуками, зачем было связываться с таким большим предметом! Артур робко возражал жене, что он всё предусмотрел и это недоразумение – может, машину просто угнали. Когда на Молли с Артуром стали оборачиваться прохожие, они решили убраться подобру-поздорову с глаз маглов и переместились в Нору.

Молли была весь день не в духе, всё валилось из рук. Артур благоразумно скрылся от гнева жены в гараже и не появлялся в доме до самого вечера. К ужину Молли немного успокоилась, но тоска по детям так скрутила сердце, что хотелось выть. Когда в полной тишине супруги ужинали (Артур всё ещё перебирал в уме варианты местонахождения форда), в окно кухни ворвалась хогвартская сова, которую Молли узнала по колечку на лапке. Недоумевая, что такого срочного могло случиться, Молли дрожащими руками отвязала письмо. Она ждала новостей от Джинни завтра, надеясь узнать, на какой факультет попала дочь и как расположилась на новом месте. Но это было письмо не от Джинни, а от Минервы. Сухим, официальным языком профессор МакГонагалл сообщала родителям, что их сын Рональд Уизли совершил вопиющую провинность, умудрившись вместе с однокурсником Гарри Поттером прибыть в школу не на Хогвартс-экспрессе, как все остальные ученики, а прилететь на форде «Англия» неизвестного происхождения. В письме сообщалось, что вышеупомянутый форд нанёс ущерб редкому виду ивы, произрастающей на территории Хогвартса, и в данный момент его местонахождение не известно.

От попытки тут же нестись в Хогвартс, чтобы лично накрутить Рону уши, Молли остановила только приписка в конце письма:

"P.S. Не вздумай нестись в Хогвартс! Всё равно не пущу! Рон и Гарри уже получили взыскание и будут отбывать наказание в установленный день. Джинни, кстати, поступила в Гриффиндор. Привет Артуру".

Зная нрав Минервы, Молли не рискнула простоять всю ночь под воротами Хогвартса, но зато от души высказала всё, что хотела, громовещателю, который никакая Минерва не могла перехватить при всём желании. Заодно новая порция упрёков досталась и Артуру, который виновато ёрзал, как не сделавший домашнее задание студент перед Северусом Снейпом. Остудило пыл Молли только служебное разбирательство, которого Артуру не удалось избежать. Благо Дамблдор ухитрился подстроить дело так, что Артур вышел из всей этой истории без потерь, не считая сгинувшего в дебрях Запретного леса фордика.

Накануне летних каникул, когда Молли с нетерпением носилась по дому в ожидании приезда детей, натирая до блеска всю мебель в их комнатах, она испытывала лёгкую эйфорию от скорой встречи. Как же она соскучилась! Недавно пришло письмо от Перси, где он педантично сообщал обо всех событиях, включая жалобы на проказы близнецов и свои собственные достижения. Перси так же сообщал, что на днях состоится финальный матч по квиддичу, и у факультета Гриффиндор просто фантастические шансы одержать победу. Молли тосковала по игре, но это было как будто в другой жизни, она уже так давно не поднималась в воздух! На минутку ей захотелось оказаться вместе с сыновьями на поле, но она отогнала это видение и занялась делами. Вечером, когда они с Артуром поужинали, в окно влетела сова. Молли почувствовала ощущение дежавю. Точно так же влетела сова осенью, когда Рон угнал форд. Неужели несносные озорники не дотянули до каникул и устроили какую-то очередную пакость, достаточно заметную, чтобы руководство школы вынуждено было сообщить об этом родителям?

Молли вскрыла послание, написанное рукой Минервы, и подняла в растерянности глаза на Артура.

– Что там, Молли? – в голосе Артура слышалась тревога.

Вместо ответа Молли протянула Артуру письмо.

«Молли и Артур! Жду вашего срочного прибытия в Хогвартс. Подробности при встрече. С восьми до девяти вечера ваш камин будет подключен к сети летучего пороха непосредственно к моему камину в кабинете. Минерва».

Молли посмотрела на Артура, который как всегда в минуты волнения снял очки и потёр переносицу. Затем Артур кинул взгляд на свои наручные часы, которые показывали четверть девятого. Смутная тревога захлестнула Молли, когда она вместе с Артуром спешно подошла к каминной полочке, на которой стояла банка с порошком. Взяв пригоршню, Молли вслед за Артуром кинула щепотку в камин и исчезла в языках изумрудного пламени.

Оказавшись на ковре перед камином Минервы, Молли отряхнулась и огляделась. За столом сидели Минерва, Альбус Дамблдор и Северус Снейп. Артур стоял в нерешительности рядом, он, как и Молли, не понимал причины их вызова. Что-то подсказывало Молли, что этот вызов не связан с проделками близнецов или Рона – уж больно хмурым выглядел Дамблдор, а Минерва, казалось, изо всех сил сдерживается, чтобы не расплакаться. Молли отлично знала свою подругу, и раз уж она была в таком состоянии, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. На минутку Молли показалось нереальным всё происходящее. Ещё десять минут назад они мирно пили с Артуром чай и мечтали о приезде детей, и вот они уже оба стоят тут, в кабинете Минервы, и смотрят во все глаза на преподавателей.

– Минерва! Альбус! Что случилось? – первой нарушила молчание Молли, забыв от волнения поздороваться.

– Здравствуй, Молли! Добрый вечер, Артур! – Дамблдор хмурился, и, казалось, не знал, как сообщить родителям новость, ради которой он вызвал их в столь позднее время.

Запоздало Молли сообразила, что Альбус Дамблдор, отстранённый от должности директора попечительским советом, снова находится здесь. Что это означает, Молли не успела понять, потому что Дамблдор, вздохнув и по-прежнему хмурясь, заговорил:

– Как вы знаете, в этом году в нашей школе чародейства и волшебства возобновились случаи нападения так называемого чудовища Тайной Комнаты. Насколько мне известно, ни один директор Хогвартса в предыдущие десятилетия не нашёл ни одного факта подтверждения существования этой комнаты, но мы вынуждены констатировать, что случаи нападения не плод чьих-то фантазий и не миф, а суровая реальность. Обстоятельства складываются не в нашу пользу. Мы не знаем ни месторасположения комнаты, ни её формы и размеров, ни образа чудовища, обитающего там.

Молли никак не могла понять, зачем Альбус Дамблдор всё это рассказывает им с Артуром и какое отношение они имеют к этой комнате. Во времена обучения Молли и Артура эта легенда тоже одно время ходила между сокурсниками, но о Тайной Комнате говорили как о предмете, скорее, мифическом. А Альбус продолжал, прервав недоумённые воспоминания Молли:

– Мы вынуждены были вызвать вас сегодня в связи с новым нападением.

Сердце Молли дало перебой и забыло снова забиться.

– На этот раз чудовище оставило послание на стене, где говорится, что оно, в общем...

Внезапно Альбус Дамблдор поднёс к глазам дрожащую руку и замолчал, не в силах справиться с эмоциями. Слова никак не желали говориться – казалось, что пока их не произнесёшь, всё окажется неправдой и недоразумением. Но он должен сказать! Собрав всю свою волю в кулак, Дамблдор посмотрел на супругов Уизли ясным взглядом и произнёс:

– Мужайтесь! Чудовище Тайной комнаты унесло свою жертву – на этот раз в своё обиталище. Унесло Джинни.

Слова уже отзвучали в комнате, но их отзвук звенел в тишине комнаты, давя на перепонки своей невозможностью. Молли не могла ничего понять. Волны паники и отчаяния накатывали на неё, но она не успевала за их потоком. Это невозможно! О чём они тут ей говорят? Молли в растерянности посмотрела на Артура, Минерву, как бы желая услышать, что она что-то не так поняла.

– Минерва, где Джинни? Что случилось?

Ни объяснения Дамблдора, ни надпись на стене, показанная обоим родителям, не могли сложиться в сознании Молли в связную картину. Она отказывалась понимать и принимать действительность. Какая Тайная Комната? Какое чудовище? Джинни должна приехать на каникулы вместе с братьями, они с Артуром так ждали детей домой! Молли даже не могла плакать, ужас просто сковал её внутренности, а сердце так и не начало биться после слов Дамблдора. Артур выглядел бледным, как привидение. Все вернулись в кабинет Минервы и продолжали нести траурное бдение, хотя было не понятно, чего все ждали. Ужас происходящего заключался в том, что никто не знал, куда надо бежать на помощь и где эта проклятая комната, в существование которой не верила половина присутствующих. Северус Снейп периодически исчезал и появлялся с докладами. Он о чём-то тихо шептался вполголоса с директором и с непроницаемым лицом скрывался опять за дверью. Минерва сидела рядом с Молли и не знала, как можно ей помочь. В конце концов, понимание всего ужаса накрыло Молли с головой, и она разрыдалась, уткнувшись в плечо Артура, который гладил Молли по голове, потерянный и беззащитный. Впервые, пожалуй, он не мог помочь своей маленькой сильной девочке, более того, в глазах его самого стояли слёзы, а перед мысленным взором стояла улыбающаяся дочурка, которую он так любил и которой так гордился.

Никто не знал, сколько прошло времени. Дамблдор получил несколько посланий в официальных конвертах – по-видимому, это были срочные депеши из министерства. Даже портреты, вернее, изображённые на них заслуженные и уважаемые люди, тихо в почтении к чужому горю переговаривались и поглядывали на супругов Уизли с сочувствием.

Когда по прошествии нескольких часов отворилась дверь, и в кабинет прошмыгнули заплаканная Джинни, перемазанный Гарри, очумелый Рон и слегка невменяемый профессор Локонс, Артур подумал, что его видения стали уж больно чёткими и, наверное, сознание жестоко шутит над ним. Но через секунду вопящая Молли уже обнимала Джинни, а Дамблдор смотрел на Гарри Поттера и его сына с таким теплом и восторгом, что Артур поверил, что это не сон. Они с Молли целовали Джинни, вертели её и крутили в разные стороны, желая удостовериться, что она живая и не фантом. Минерва, отбросив в сторону всю свою чопорность, сидела рядом и ревела по-бабьи, трубно высмаркиваясь в рукав мантии. Казалось невероятным всё происходящее, но какая разница, как это случилось! Главное, что Джинни была жива и здорова! Но сама виновница суматохи выглядела подавленной и плакала вовсе не от радости, как вскоре заметил Артур.

Тут Дамблдор железным тоном приказал, чтобы мисс Уизли отправилась в лазарет на попечение мадам Помфри. "Если желаете, – добавил он, – можете побыть с ней, но никаких расспросов, а тем более упрёков юная Джинни не должна услышать!" Молли не отпускала дочь ни на секунду, и они так и пошли к выходу тесным клубком – Молли, держащая Джинни за руку, и Артур, поддерживающий жену под руку с другой стороны, поскольку силы покинули Молли, и она не могла твёрдо стоять на ногах. Прошли мимо бестолково улыбающегося профессора Локонса и, прикрыв дверь, направились в больничное крыло.

В общем-то, эта история закончилась удивительно счастливо. Страшно подумать, что могло произойти, если бы не Гарри с Роном. Случайности – не случайны.

День, когда Гарри Поттер оказался в одном купе с Роном Уизли, не был случайным.

Джинни и Гарри... Молли смахнула слезу и тепло улыбнулась собственным воспоминаниям.

В общем-то, история с Тайной Комнатой закончилась удивительно счастливо. Страшно подумать, что могло произойти, если бы не Гарри с Роном.

Но даже когда все дети, наконец-то, оказались в Норе, Молли всё никак не могла успокоиться. Переживания той страшной ночи, когда они чуть не потеряли Джинни, сказались на её душевном здоровье. Молли ощущала усталость и нервозность. Постоянные страхи за членов семьи не отпускали её днём и накрывали с головой ночью.

В скором времени после всего случившегося Артур прибыл домой с потрясающей новостью – он стал победителем ежегодного приза «Ежедневного Пророка» достоинством в целых семьсот галлеонов! Эта радостная новость была воспринята как подарок и утешение за пережитые волнения. На семейном совете решили воспользоваться подвернувшейся возможностью и просто хорошенько отдохнуть. В конце концов, они заслужили право на отдых после всех душещипательных событий, а мальчишкам будет что вспомнить потом.

После недолгих споров решили съездить к Биллу в Египет, где он работал в Каире в местном отделении банка Гринготтс. Что тут началось! Светопреставление! Всех охватило такое волнение в предвкушении путешествия, что Нора походила на растревоженный улей диких пчёл. Уныние и тревога сменились в душе Молли эйфорией семейного отдыха, и Артур радовался, замечая в глазах жены прежние весёлые искорки.

Ни разу ещё семейство Уизли не выбиралось дальше поместья тётушки Мюриэль, поэтому подготовка к путешествию проходила взволнованно и взвинчено. Нужно было решить море мелких и крупных насущных вопросов. Куда ехать? Где остановиться? На кого оставить, в конце концов, хозяйство Норы? Ну, с последним вопросом как раз проблем не было. Минерва, узнав о планах шумного семейства, горячо заверила, что каждое утро будет лично перемещаться из своего камина в очаг кухни Норы, чтобы кормить кур и следить за домом. Когда Молли стала выказывать Минерве благодарность за помощь, та лишь хмыкнула:

– Ну, приедешь, отдам тебе в стирку свою мантию, шутка ли – каждый день выпадать из твоего камина!

Минерва же и помогла с решением вопросов, связанных с самой поездкой. Во-первых, решено было отправиться в курортный город Шарм-эль-Шейх. В рекламных буклетах, которые принёс Артур, заманчиво расписывались все выгоды и достопримечательности такого выбора.

Во-вторых, после жарких споров о способе перемещения, остановились на обычном магловском, то есть на путешествии по воздуху при помощи самолёта. Рейс «Лондон – Шарм-эль-Шейх» стартовал из Гатвика, второго по величине аэропорта Великобритании, и совершал посадку в аэропорту Офира. Перелёт занимал чуть больше пяти часов.

Если вы привыкли перемещаться обычным способом на дальние расстояния, будь то трансгрессия или портация, то можете себе представить, какое нервное недоверие сквозило в душе у Молли, которая была вынуждена признать, что иных способов добраться до Египта нет. Поскольку у детей ещё не было разрешения на трансгрессию, этот способ отпадал сразу. Да и у любой трансгрессии, как известно, есть ограничение по дальности. Чем дальше расстояние, на которое вам нужно переместиться, тем сложнее правильно совершить манёвр без последствий и не промахнуться. Воспользоваться порталом тоже не представлялось возможным. Потому что создание всех порталов строго регулировалось комиссией по ограничению волшебства, и самоличная организация его влекла привлечение к ответственности. Для удобства волшебников такие порталы учреждались в пору массовых мероприятий, как, например, важный форум или чемпионат мира по квиддичу, но кто будет создавать специально портал для путешествия отдельной семьи? Большинство волшебников умело пользовались магловским транспортом, не привлекая к себе внимания. Но беда в случае с Уизли заключалась в том, что они никогда этим транспортом не пользовались. Молли вообще не доверяла магловским изобретениям, а Артур, наоборот, испытывал такой восторг, что контакт с ними частенько заканчивался для него казусом. Вот и в этот раз он с горящими глазами рассказывал о "Боингах 737" компании Томсонфлай, осуществляющих перевозки на международных линиях "Лондон – Шарм-эль-Шейх". Одному Мерлину известно, откуда у него были такие глубокие познания, вплоть до внутреннего убранства салона. Молли подозревала, что про самолёты Артур вычитал в своих журнальчиках, которые кучами пылились в гараже, заботливо переплетённые заклинанием инкарцеро по номерам.

Дети вовсе не испытывали материнских тревог. Они строили планы на отдых и веселились по любому поводу. Фред с Джорджем нашли забавным название аэропорта Гатвик, дословно означающее Козья ферма, и вовсю подтрунивали над Перси, спрашивая, отрастил ли он себе рога нужной формы. Молли злилась на близнецов, которые благоразумно держались от неё подальше, когда она носилась по дому с полотенцем на плече.

Билл оставался на связи все эти суматошные дни. Он забронировал для семьи места в отеле "Cleopatra". Как выяснила Молли, все отели приятного курортного городка Шарм-эль-Шейх располагались на трех линиях – чем ближе к морю, тем дороже и звездатее. В промежутках между линиями находились куски пустыни. "Cleopatra" звездами не блистал и располагался на второй линии. Не смотря на это, Билл утверждал в письме, присланном с очередной совой, что отель порадовал его своим расположением, номерами и едой. До пляжа было всего двадцать минут ходьбы. Как поняла Молли – это редкость для дешевых отелей, потому что в основном до пляжа возили на маленьких отельных автобусах, которые ходили редко, и по принципу – кто успел сесть (стоять нельзя). При этом пляж оказался очень и очень неплохим для первого отдыха в Шарм-эль-Шейхе, хотя и платным. Бесплатные, утверждал Билл, скуднее намного по богатству подводного мира.

Всё это выглядело весьма заманчиво, тем более путешествие, планируемое семьёй Уизли, предполагало и другие экскурсии, помимо любования водами Красного моря.

Молли за эти несколько дней прямо исхудала – столько проблем, оказывается, было связано со сборами! И всё нужно было ей самой проконтролировать, потому что полагаться на Артура не приходилось. Он бестолково носился по дому, спотыкаясь и роняя всё на своём пути, и лишь восторженно полемизировал с подворачивающимися под руку домочадцами о самолётах, пирамидах и верблюдах.

Молли и сама не могла ответить, каким образом ей всё же удалось довести все сборы в короткий срок и с наименьшими потерями для себя и остальных. Они с Джинни съездили в Лондон и купили необходимые для путешествия на море вещи. Мальчикам и Артуру новые плавки (Рон долго возмущался расцветкой своих розовых, на что Молли сердито крикнула: «Ну и прекрасно! Поселишься на нудистском пляже и будешь ходить без них!»), Джинни приобрела себе симпатичный бикини, а Молли закрытый купальник, закрывающий спину. Также приобрели кремы для загара, шляпки и ещё кучу непонятно зачем нужных мелочей. Эйфория от путешествия захлестнула всё семейство, и невозможно было увидеть ни одного Уизли в эти дни степенным и спокойным, разве что Перси умудрялся сохранять хладнокровие, надменно заявляя, что ему мешают заниматься своими криками и шумными сборами. За два дня до путешествия пришли совы с письмами и списком литературы, и вся семья узнала, что Перси назначен старостой школы. Это вызвало у Молли новую порцию слёз и восторгов, а Фреда и Джорджа вдохновило на очередную партию шуток и приколов.

Накануне отъезда Артур выкупил забронированные билеты – пришлось для подстраховки с ним отправить Перси. Конечно, изрядная доля денежного приза уходила на поездку, но оно того стоило! Вечером Артур, как величайшую драгоценность, передал Молли семь билетов на рейс «Лондон – Шарм-эль-Шейх», отправлявшийся завтра. Никто в Норе не мог уснуть, и все долго носились по лестницам, в последний момент вспоминая о забытых носках, дневниках и всякой прочей мелочи. Молли ужасалась количеству набранного багажа и не представляла, как они будут справляться с такой кучей чемоданов и сумок.

Ну, наконец, все сборы были позади, вещи уложены, припасы на дорогу (как же без них!) сложены в отдельную корзинку, и всё семейство отбыло в Лондон на вызванном с почты такси. Минерва долго махала платочком, пока машины не скрылись вдали и пыль не осела на дороге. В Лондоне без приключений сели в метро и доехали до самого аэропорта. Молли ужасно нервничала, постоянно пересчитывала своё стадо и боялась потерять чемоданы. Когда вышли из метро, Артур, с восхищением глядя на огни аэропорта, скомандовал: «Локомотор чемоданы!» Поклажа плавно поплыла по направлению к зданию вокзала, а проходивший мимо магл открыл рот и забыл его закрыть. Молли пришлось наложить на беднягу мимолётные чары забвения, после чего она принялась чихвостить Артура за рассеянность:

– Да ты выдашь нас с потрохами, ещё не доходя до этого твоего самолёта! Попомни моё слово – ещё одна такая выходка, и я никуда не еду!

Артур виновато тащил чемодан и не пытался оправдаться, зная, что если Молли закусила удила, благоразумнее переждать бурю в сторонке. Но вскоре его уныние уступило место детскому ликованию, когда, пройдя регистрацию и сдав багаж, они через терминал отправились к авиалайнеру. Молли даже сама на минутку забыла все свои страхи и с восхищением смотрела на это чудо. Благослови господи душу маглов! Это просто волшебство какое-то! Хотя она не очень понимала, как такая махина сможет взлететь без коллективного усиленного заклинания Вингардиум Левиоса. Это казалось нереальным и невыполнимым. Поэтому, когда самолёт после предупреждения о пристёгнутых ремнях взлетел, Молли была поражена до глубины души и робко надеялась, что эта чудо-птица не свалится по дороге. Она знала, чему бы отдала предпочтение! С каким бы она удовольствием парила рядом на верной метле, а не сидела внутри этой механизмы.

Всё же лёгкая паника не покидала её всю дорогу. Артур с восторгом стал нажимать на кнопочки и страшно удивился, когда к нему подошла вежливая девушка в костюме с пилоткой и, улыбаясь в тридцать три зуба, поинтересовалась, что угодно мистеру? Молли так поглядела на мистера, что бедняга вжался в кресло и скорбно поник. Стюардесса, по-прежнему улыбаясь, сказала, что если будут какие проблемы, она немедленно подойдёт, и удалилась. Вскоре она вернулась, предлагая напитки Артуру и Молли. Молли с подозрением посмотрела на мужа:

– Артур! Откуда ты её знаешь? Вы знакомы?

Артур пролил себе на пиджак колу:

– Мерлин храни тебя, Молли! Ну что за глупости ты говоришь?

Молли и сама понимала, что нервы излишне вскручены из-за всей этой суматохи и, немного пристыженная, утихла. Перси сел отдельно ото всех и углубился в книгу, а Рон, Фред и Джордж сидели вчетвером с молодым парнем. Мальчишкам, судя по всему, полёт доставлял большое удовольствие, правда, Молли не догадывалась, что причиной такого удовольствия был фильм, который они смотрели вместе с соседом по ряду на его ноутбуке.

Полёт прошёл нормально, хотя Молли и показалось, что они летели не пять часов, а целую вечность. Она даже не могла последовать примеру соседей и задремать, а так и сидела, окидывая всё вокруг напряжённым взглядом.

В международном аэропорту Офира, расположенном в южной оконечности Синайского полуострова, непосредственно в черте города, их встречал Билл. Он ничем не выделялся среди толпы маглов. Молли на секундочку залюбовалась своим старшим сыном – высоким, красивым, в шортах и белоснежной футболке с яркой надписью. Через секунду он уже обнимал по очереди мать, отца и пожимал руки братьям, а Джинни, не сдержавшись, бросилась к Биллу на шею, и он закружил сестрёнку под общий смех и радость встречи. Билл проводил всю компанию к машинам такси. До «Cleopatra» добрались быстро. Молли во все глаза смотрела на множество маленьких магазинчиков, выстроившихся рядами вдоль улицы. А между линиями кафешек, магазинчиков и отелей простирались полоски настоящей пустыни!

Сам отель смотрелся довольно-таки обнадёживающе гостеприимно и уютно. Он располагался всего в десяти километрах от аэропорта, двух от старого рынка и в трёх от Наами Бей – лучшего пляжа. Два корпуса номеров растянулись на обширной территории, утопающей в зелени раскидистых пальм, акаций и другой буйной растительности. Возле входа располагался небольшой бассейн с изумительной зеленоватой водой. А по сторонам пестрели шезлонги и маленькие аккуратные столики под зонтами для отдыха. Но на всё это великолепие интерьера семейство не успело засмотреться, увлекаемое Биллом к стойке регистрации гостей. Честно говоря, Молли так устала от волнений и перелёта, что ей хотелось побыстрее добраться до какой-нибудь египетской кровати.

Расположились в нескольких номерах. Фред с Джорджем, Молли с Артуром, а Рон никак не желал селиться с Перси, но выбора не было – пришлось ему тащить свои вещи к мистеру старосте. Джинни досталась комната с прекрасным видом из окна. Это тоже был двухместный номер, но соседка по комнате, молодая туристка из Германии, как раз вынуждена была уехать по семейным обстоятельствам. Служащие отеля никого пока не подселяли, поскольку номер был оплачен, и женщина предполагала вернуться через пару дней.

Первые несколько дней Молли и Артур с детьми наслаждались статусом отдыхающих. Красное море – это что-то! Фантастическая голубовато-зеленая прозрачная вода, разноцветные кораллы, пестрые косяки рыб кислотного цвета – очень богатый подводный мир. Большинство пляжей в Шарм-эль-Шейхе обрывистые, без привычного берега с заходом в воду, поэтому сделаны понтоны или мостки: пять метров прошел – и под тобой уже бездна. Ради одного этого только стоило приехать в эту удивительную страну!

На другой день после приезда к родителям присоединился и Чарли, сумевший выбраться на несколько дней из Румынии. Казалось, что все Уизли собрались на обед в Норе, когда они шумной компанией сидели в прибрежном кафе. Питание в отеле, как и на других египетских курортах, было организовано по принципу "шведского стола", причем ассортимент отличался разнообразием и обильностью: предлагалось много овощей, фруктов, рыбы. Завтрак и ужин входили в стоимость турпоездки. А днем семейство обедало в одном из многочисленных ресторанчиков, расположенных как возле отелей, часто прямо на пляже, так и в старой, экзотической части города.

Хотя и тут не обошлось без недоразумений. Уже во время первого обеда Билл мягко попенял отцу, что не стоило так шумно восхищаться салатом из омаров и кричать, что ты его никогда не пробовал, тогда бы не пришлось за салат из крабовых палочек платить как за омаров.

Местное население состояло в основном из мужчин, так или иначе обслуживающих туристов, и здесь не приходилось щёлкать клювом, как выразился Билл. Приходилось держаться подальше и от ушлых торговцев, которые, завидев жертву в виде лопоухого туриста, вцеплялись мёртвой хваткой и предлагали всякую ерунду всего за «Адын долэр». Поначалу, замечая горящие глаза рыжего семейства, местные торговцы вполне успешно впихивали им всевозможные сувениры. Но вскоре Молли просто испугалась, что наличных денег не хватит на аппетиты лавочников, и строго запретила мальчишкам спускать карманные средства на ерунду. В череде магазинчиков и ювелирных лавочек, торгующих недорогими изделиями из золота и серебра, Уизли обнаружили настоящую волшебную лавочку, взору маглов которая, судя по всему, просто не являлась. Рон приобрёл здесь карманный вредноскоп, который при приближении опасности начинал вибрировать и тревожно мутнеть.

С наступлением темноты всех туристов ждали и другие соблазны: дискотеки, казино, удивительное по красоте светомузыкальное шоу фонтанов, уютные рестораны и кафе, где можно было отведать не только мясной, но и рыбный шашлык, другие блюда восточной и европейской кухни.

В гостинице по вечерам проходили выступления танцовщиц и фольклорных ансамблей. Оставив как-то детей в гостинице, Молли с Артуром решили прогуляться по ночному Шарм-эль-Шейху. Вокруг бассейна переливались огоньки иллюминации – зрелище было фантастически завораживающим. Супруги не спеша вышагивали по уютной, освящённой фонарями улочке. Вдоль тротуара по обочине через одинаковые расстояния стояли, как часовые, финиковые пальмы, раскидисто разлапившие свои ажурные веера-листья. Было жарко, но всё же, не так как днём. Молли не очень любила бывать на солнце. Как и все рыжие люди, она не склонна была к загару, а попросту обгорала на солнышке, как молодая редиска, и поэтому открытых жарких лучей избегала. Вечером, в относительной прохладе, она чувствовала себя гораздо комфортнее. Они остановились с Артуром возле небольшого фонтанчика, зажиточно поблескивающего золотыми и серебряными монетками. Извечная примета туристов – бросить монетку и загадать желание (или просто на счастье). Молли остановилась, копаясь в сумочке в поисках мелкой монетки. Под руку попадались кнаты и сикли и, как назло, ни одного пенса. Артур, привлечённый красным кабриолетом, припаркованным на противоположной стороне площади, пошёл поглядеть на чудо-машину поближе. Пока Молли продолжала, чертыхаясь, копаться в сумочке (под руку попадались в порядке очереди: носовой платок, шоколадный подтаявший батончик, расчёска со сломанным зубом, номерок от номера, совиные вафли и прочие составляющие компоненты стандартной женской сумочки), Артур в полном восхищении подошёл к кабриолету. С другой стороны, из-за багажника, выплыла потрясающая мулатка на высоченных шпильках. Покачивая бёдрами в слишком укороченных джинсовых шортах, дива подошла к машине, открыла капот и устремила свой взор к внутренностям двигателя. При этом она буквально легла на край машины, обратив к Артуру филейную часть. Шорты оказались ещё короче, чем выглядели при ходьбе. Артур залился краской, оказавшись прямо в двух шагах от аппетитной попки. Пока он в ступоре стоял позади мулатки, чувствуя, как вспотели ладони, девушка повернулась в полкорпуса к Артуру. Теперь наряду с задней частью взору бедного Артура предстала передняя, выгодно выглядывавшая из обтягивающего топа.

– Эй, красавчик! Подай-ка мне ключ на двенадцать, там, в багажнике!

Артур не сразу понял, что девушка обращается к нему, хотя сказано было на чистом английском, практически без акцента. Когда Артур подал девушке ключ, она обнажила белоснежные зубы-жемчужины, подарив ему сногсшибательную улыбку:

– Да ты не тушуйся, рыжий! Сейчас пару гаек подтяну, и поедем ко мне.

Вежливый вопрос Артура, куда именно его приглашают, прервался зверским ударом сумочкой, нанесённым подоспевшей Молли. Содержимое сумочки весело брякнуло Артура по спине. Мулатка разочарованно сникла:

– А это что за мочалка? О, да ты занят! Сори, на групповуху я не подписывалась!

Всю обратную дорогу Молли злилась на Артура, который виновато плёлся сзади.

– Нельзя же быть таким наивным, Артур! Тебе ведь не пятнадцать лет!

– Нам пятнадцать! А что случилось? – из кресел вестибюля, куда только что ворвались родители, поднялись Фред с Джорджем.

– А то, что вас это не касается! И марш к себе в номер!

Лёжа в номере, Молли всё ещё кипела от негодования. Надо было этого ожидать! Ночная жизнь города имеет свои законы, и нечего этому удивляться. Молли сама себе стыдилась признаться, что ужасно взревновала Артура. Когда она увидела очумелый взгляд мужа, направленный на поигрывавшую ягодицами шоколадную мулатку, она буквально озверела. Никто не смеет посягать на её территорию! Это касалось всех аспектов и вопросов. Если сама Молли могла, допустим, распекать кого-то из домашних за провинность, то стоило ей услышать хоть слово пренебрежения в адрес домочадцев от посторонних, как она тут же вставала на дыбы.

Артур несмело потёрся носом о бок Молли. Молли уже не сердилась.

Наутро вся семья отправилась на экскурсию, которую ожидали с нетерпением. Ещё в Норе подумали, что это практически символ Египта – одно из семи чудес света. Плюс там какие-то хитрые энергетические линии пересекаются. И поехали… И видели они пирамиды… И было круто…

Экскурсия к египетским пирамидам стоила пятьдесят долларов и включала в себя: проезд через город Каир, плавание на лодке по Нилу и обед в плавучем ресторане, заезд в салон аромамасел и фабрику папируса, и, конечно же, основную цель – посещение древних пирамид Египта и Большого Сфинкса.

Поездка оказалась незабываемой и насыщенной впечатлениями. Изначально Молли думала, что древние пирамиды Египта находятся где-то далеко в пустыне, и рядом с ними только песок и дикие верблюды. Оказалось же, что они находятся на окраине Каира, в Гизе, бывшем пригороде, который являлся частью Каирского мегаполиса.

Три пирамиды: пирамида Хеопса, пирамида Хефрена, пирамида Микерина, а также еще шесть маленьких рядом и Большой Сфинкс можно было увидеть на плато Гиза. Экскурсионный автобус выгрузил озирающихся по сторонам туристов на площадке между пирамидами Хеопса и Хефрена, и все оказались между этими огромными каменными сооружениями, величественными в своей мощи. Каждый камень был практически в рост человека и весом по нескольку десятков тонн. Высота же пирамиды Хеопса примерно сто сорок метров. Большие штуки, однако! Молли пожалела, что у неё не десять глаз сразу, столько вокруг было необычного и интересного! Правда, знаменательный момент соприкосновения с историей подпортили местные арабы, облепившие Уизли и предлагающие купить супер мега набор из пластиковых пирамидок по смешной цене. Тут еще стали предлагать и поездку на верблюдах, и на лошадях, фото с бедуином и без него. Билл сразу предупредил родителей, что будут предлагать сфотографироваться бесплатно, или камешек могут подарить, а потом потребуют мзду за услуги. Даже стражи порядка, так называемые полицейские, облачённые в черную форму, предлагали сфотографировать всё семейство с разных ракурсов: держа пирамиду в ладошке, опираюсь на пирамиду, целуя пирамиду. Всё же один кадр Уизли запечатлели. Артур выкупил у бедуина плёнку и по приезде домой обработал её в специальном растворе. Все девять Уизли радостно махали на снимке руками, щурясь на фоне величественных пирамид.

Атмосфера всей этой мирской суматохи была не под стать месту – не было некоего таинства. Молли хотелось убежать от этой толпы оголтелых и уединиться, чтобы прочувствовать значимость каменных исполинов и прикоснуться хоть ненадолго к тайнам Египта. Немножко это сделать получилось, но так как давался всего один час на прогулку около египетских пирамид, то этого «немножко» было совсем мало.

Молли с Артуром для себя поняли, что хотели бы приехать сюда на целый день, спокойно обойти все древние пирамиды, посидеть и подумать. У самой дальней – пирамиды Микерина народу было немного, так как туда надо было еще дойти. Вечером, по словам Билла, зажигалась подсветка, и пирамиды представляли собой очень красивое зрелище.

От древних пирамид Египта с плато Гиза открывался вид на город Каир, который практически вплотную подступил к пирамидам. Казалось, что Большой Сфинкс скоро вообще окажется среди жилых домов. Над Каиром была дымка – вполне нормальное явление для мегаполиса.

Внутрь древних пирамид заходить Уизли не решились. Во-первых, вход в пирамиду Хеопса и пирамиду Хефрена стоил десять – двадцать долларов с человека, а во-вторых, смущал тот факт, что первые люди, которые туда входили, все коньки отбросили, кто от чего. Неизвестно, зачем все это было построено и как влияет на человека. Вполне может быть, что это и не фараоны вовсе соорудили, и, возможно, изначально пирамиды предназначались вовсе не для погребения, а для других целей. К тому же, экскурсовод предупредил, что внутри египетских пирамид ничего особенного они не увидят, всё уже давно вынесено и находится в музеях. Еще они могли зайти в маленькую пирамиду царицы. Вход был бесплатный, она распологалась рядом с пирамидой Хеопса. Молли с удивлением узнала про канопы — ритуальные сосуды, в которых древние египтяне хранили органы, извлечённые из тел умерших при мумификации. После извлечения органы промывались, а затем погружались в сосуды с бальзамом из Каноба (откуда и название). Всего каждой мумии полагалось по четыре канопы. Крышки каноп были украшены головами четырёх богов – сыновей Гора: Хапи, имеющего голову павиана; Дуамтефа с головой шакала, Кебексенуфа – сокола и Имсета с человеческой головой. В определённые канопы помещались определённые органы: Имсет хранил печень, Дуамутеф – желудок, Кебексенуф – кишечник, а Хапи вмещал в себя лёгкие.

Следующим пунктом программы был Большой Сфинкс с оторванным носом: тело льва с головой человека, высотой двадцать метров. Куда нос делся, никто не знал – то ли Наполеон его подорвал, то ли сам отвалился со временем, то ли некий суффийский фанатик его отколупал. На просмотр недокошки было отведено сорок минут, но их хватило, так как к самому Сфинксу подойти было нельзя, разрешалось смотреть только в тесной толпе паломников с расстояния на небольшом боковом подиуме.

Несмотря на некоторые минусы, поездка для семьи Уизли оказалась очень познавательной. Цель – прикоснуться хоть на миг к тайнам Египта – была достигнута!

Вечером Фред с Джорджем стащили незаметно жареного цыплёнка за ужином. В номере они взяли четыре вазы, прилепили к ним головы, нарисованные на буклетах, и разложили куски цыплёнка в ёмкости. Когда Перси уснул, они прикрепили на его кровать табличку «СШ – саркофаг шейх-Перси» и расставили вокруг него на тумбочках «канопы». Молли, заглянувшая с утра в номер, пришла в ярость. Она орала, что в египетских пирамидах скрыто много таинственной магии, и что такими вещами не шутят, что ещё одна подобная выходка, и они просидят весь отпуск в номере!

Много времени по-прежнему всё семейство проводило на пляже. Мальчишки уже успели облезть и даже немного загорели. У Джинни была такая нежная кожа, что ей, как и Молли, приходилось большую часть времени проводить в тени. После сырого пасмурного климата Альбиона горячее солнца Египта казалось обжигающим.

Рон научился пускать по воде круглые камушки, которые шлёпали по поверхности, как живые, и скрывались далеко в море. Мальчишки закапывали друг друга в горячий жёлтый песок, дурачились, носясь по прибрежной косе. Артур много времени торчал около гостиничной автостоянки, не в силах побороть восторг при виде всех этих чудо-агрегатов. Правда, безопасности ради, он наведывался на стоянку только в дневное время суток.

Перси умудрялся даже на отдыхе интересоваться больше книгами, чем местными достопримечательностями, за что его мягко журила Молли.

– Матушка! Я назначен старостой школы! Думаю, руководство Хогвартса ждёт от меня более серьёзных поступков, чем игра в верблюдов!

Мимо как раз проскакал на четырёх конечностях Чарли, в плавках и пристёгнутом лифе от купальника (Мерлин знает, где раздобытым), расположенным так, что чашечки колыхались на спине. Фред с Джорджем затеяли игру в карты. Проигравший, в данном случае Чарли, должен был проскакать круг по пляжу «верблюдом».

Важной составляющей отдыха была запланированная экскурсия с подъёмом на гору Моисея, расположенную в ста тридцати километрах от Шарм-эль-Шейха. По преданию на горе Моисея, или, как ее еще называют, горе Синай, Моисей получил заветные скрижали, и поднявшемуся на эту гору человеку и встретившему рассвет прощаются все грехи.

Приехали Молли с семьёй и другими туристами к подножию горы Моисея часа в два ночи. Как раз чтобы попасть к самому рассвету. В проводники им выдали мультиязычного бедуина. На пальцах, но по-английски, он изъяснялся. Высота горы Моисея – две тысячи триста метров над уровнем моря. Идти же пришлось гораздо меньше, метров семьсот в высоту и километров пять в длину. Подъем занимал около двух с половиной часов. Последний рывок – это восемьсот ступеней на саму вершину, где расположена обзорная площадка и остатки часовни Святой Троицы. Дорога, в целом, не сложная, хотя для совсем далеких от физкультуры может оказаться тяжелой, но были привалы, где можно отдохнуть. Основная часть дороги была сделана искусственно и представляла собой относительно широкую и ровную тропинку с уклоном. Моисею явно сложнее было наверх забираться, чем отдувающимся Уизли! Весь подъем на гору Моисея происходил в темноте, не видно было ни зги, любоваться горными видами можно было только на обратной дороге. Зато на протяжении всего пути они наслаждались природными ароматами, источаемыми верблюдами-дромедарами.

Горы впечатляли своей безжизненностью – никакой растительности вообще: камни и песок, песок да камни.

В программе было еще посещение монастыря Святой Екатерины. Это особенное место, здесь мирно сочетаются несколько религий. Можно поставить свечки, посмотреть на склад черепков монахов, увидеть колодец, вырытый Моисеем и модернизированный Наполеоном.

Внутри монастыря находится широко известный и слегка ободранный куст Неопалимой купины, которому несколько тысяч лет. Неопалимая купина – это несгорающий куст, из пламени которого Бог обратился к Моисею. Особенный он еще и тем, что нигде не приживается, попытки его пересадить оказывались безуспешными. Около куста Неопалимой купины можно спрятать в стенку записку с желанием. Его нельзя трогать, и экскурсоводы шипели на нерадивых туристов, трогающих святыню.

Довольные и счастливые, да еще и накормленные (завтрак в ресторане входил в стоимость экскурсии), Артур, Молли и дети спускались к микроавтобусу, на котором предстояло добраться обратно до отеля. На небольшом плато, горизонтальным столом расположенном прямо на склоне тропы, сидела группка китайцев. Пока Уизли, осторожно спускаясь, подходили ближе к их лагерю, до их ушей доносились звуки мяукающей песенки. Едва подивившись причудливости языка жителей поднебесной, Молли уловила перемену в стройном пении китайцев. Они повскакали со своих циновок и бестолково забегали, размахивая руками.

Чужая беда не имеет языковых барьеров и религиозных приверженностей. Молли достаточно близко уже подошла к лагерю паломников, чтобы увидеть причину паники. На земле лежал посиневший мальчик лет четырёх, вокруг которого суетились сородичи. Ребёнок, по-видимому, подавился рисовой лепёшкой, остатки которой по-прежнему сжимал в ручке. Из его груди вырывалось хриплое дыхание, губы стали практически фиолетового оттенка. Все признаки указывали на то, что спор у жизни со смертью на секунды. Один из мужчин перевернул мальчика лицом вниз, положил себе животиком на колено и резко надавил. Но никакие экстренные манипуляции не помогали. Рядом истошно причитала мать малыша. Она что-то кричала, нервно заламывала руки, и у Молли сердце зашлось от увиденной картины. Взгляд ребёнка остановился, и из горла вырвался резкий хрип. На глазах всех происходило страшное, но никто не мог помочь задыхающемуся ребёнку.

Внезапно кто-то толкнул Молли в плечо. В расплывающейся пелене из-за застилавших глаза слёз, Молли разглядела Артура. От него исходила такая мощь, уверенность и сила, что китайцы почтительно расступились, а мать мальчика в надежде притихла. Десятки глаз были устремлены на Артура, на голову возвышающегося над низкорослыми паломниками. Артур выхватил палочку из кармана лёгкого пиджака (настоящий волшебник никогда не расстается с частичкой своего «Я», даже в магловском мире), направил на горло ребёнка и в теперь абсолютной тишине негромко произнёс: «Анапнео!»

С долю секунды ничего не происходило, затем малыш вдруг судорожно вздохнул и заплакал. Цвет его синюшной кожи возвращался уже к нормальному, желтоватому. Далее плато взорвалось целым хором загомонивших разом людей. Мать мальчика, вся в слезах, обнимала сынишку. Он был страшно напуган и плакал, но его жизни уже ничего не угрожало. Молли только охнула:

– О, Артур!

А женщина неожиданно бухнулась в ноги Артуру. Китаянка пыталась поцеловать его ботинки и, не переставая, причитала:

– Сесе, фейчанг фансе! Ванг Артур!

Артур кинулся поднимать женщину, ему было очень неловко, всё чего он хотел – побыстрее оказаться подальше от направленных на него удивлённых и восхищенных глаз. Он нарушил строжайший статут о секретности, применив волшебство на виду у маглов, но он не мог поступить иначе! В законе чётко прописано, что в случае угрозы жизни мага или магла применение волшебства оправдывается и не является нарушением. Но все эти мелочи не трогали сейчас никого из Уизли. Мальчишки, так же как и китайцы, восторженно смотрели на отца, который, воспользовавшись поднявшейся суматохой, быстренько развернулся и зашагал вниз по тропинке.

Уже вечером, когда всей семьёй сидели за столиком в баре гостиницы, Билл поднял бокал с текилой и произнёс тост:

– Па! За тебя! Я горжусь, что ты – мой отец и горжусь, что я – Уизли!

Они смотрелись очень необычно и гармонично – большое семейство с разными оттенками рыжих шевелюр, от ярко-морковной Артура до медно-бронзовой Джинни. Сейчас, в лучах заходящего солнца, все головы были пронизаны золотым светом, казалось, что над столиком в углу горят небольшие пожары.

Четыре недели, проведённые на берегу Красного моря, пролетели незаметно. За это время Уизли приобрели множество впечатлений, сувениров и знакомств. Фред с Джорджем знали в лицо всех верблюдов, с которыми можно было сфотографироваться возле гостиницы или прокатиться за немыслимую цену по дорожке в парке.

В последний вечер в баре-ресторане отеля «Cleopatra» было как никогда шумно. Всё семейство сидело за двумя столиками, сдвинутыми возле окна. Близнецы беспрестанно шутили, Рон налегал на десерт, Перси незаметно натирал приколотый к футболке сверкающий значок старосты.

Артур, извинившись, вышел из-за стола и направился к музыкантам. О чём-то с ними пошептавшись, он вернулся на место. Зазвучала медленная мелодия. Артур пригласил Молли на танец. Молли раскраснелась и разволновалась, как девочка. В глазах сверкали искорки, на щеках играли ямочки. Кружась с Артуром по залу, она выглядела просто восхитительно! Это была та самая мелодия, которая звучала много лет назад в общей гостиной Гриффиндора после победы великолепной команды по квиддичу в финальном матче. Молли снова было восемнадцать лет и снова, как и двадцать пять лет назад, весь мир сосредоточился в голубых глазах Артура, с нежностью смотрящих на свою единственную и любимую. Молли утонула в омуте этих глаз, и в эти мгновения она могла воспарить над танцполом без всякой левитации.

Когда последние аккорды стихли, Артур ещё некоторое время стоял, прижавшись к жене. Все мальчишки и Джинни давно уже бросили посторонние дела и просто любовались родителями. Раздались аплодисменты. Это хлопали музыканты, официанты и служащие отеля, столпившиеся у входа. Артур с Молли очнулись. Казалось, они вернулись только что из мира, где были только вдвоём. Артур выглядел смущённым и одновременно счастливым, когда вёл Молли, в глазах которой стояли слёзы, к столику.

На следующий день Уизли покинули гостеприимный Шарм-эль-Шейх. Чарли улетел чуть пораньше своим рейсом, а остальных Билл проводил в аэропорт, где они благополучно прошли регистрацию и улетели в родные места. Как бы ни хорошо было в Египте, Молли не могла дождаться момента, когда она вновь окажется дома, в милой Норе.

Поездка в Египет оказала то плодотворное влияние, которое мы ожидаем при смене обстановки и совместном семейном отдыхе. Молли с двойным усердием принялась хлопотать по дому. А своё путешествие семья Уизли запомнила как череду незабываемых приключений.

Если утверждать, что жизнь – зебра, то самой чёрной полосой в жизни Молли и её семьи были времена Второй войны с Волан-де-Мортом, поделившие безмятежность существования на до и после. До – хлопоты, заботы, мелкие недоразумения, праздники и ощущение уверенности в завтрашнем дне. После – страх за близких, невозможность спокойствия и боль. Да, время лечит, но шрамы тех дней остались. Мысли Молли вернулись в те дни, заново прокручивая безжалостным калейдоскопом все переживания…

* * *

Всё не задалось с самого утра. Проснулась Молли вся в слезах от своего старого кошмара, который преследовал её теперь уже не только по ночам, но и вгрызался чёрной тоской днём. Опять, уже в который раз, она пыталась сразиться с боггартом, появлявшемся всегда неожиданно, и в то же время весьма ожидаемо. Страх за своих близких настолько парализовывал волю, что Молли иногда чувствовала, как у неё перекрывает дыхание. В такие минуты сердце сжималось, словно его заставляли трансгрессировать отдельно от тела, протаскивая через очень узкий сосуд. Эти приступы отчаяния буквально сводили с ума, и Молли стоило больших усилий держаться на плаву. Джордж с Фредом находились в своих «Всевозможных Волшебных Вредилках». Билл вместе с Флер обосновались в уютном коттедже «Ракушка». Чарли по делам Ордена занимался поручениями не только в Румынии, но, как сказал Артур, и в других странах Европы, так что от него вестей тоже не было давно. Казалось, этот кошмар не закончится вовсе. Молли, дышащая своей семьёй, своими детьми просто потерялась и была выбита из колеи таким положением вещей.

Рухнуло всё ещё в августе, в тот злополучный вечер, когда орда озверевших пожирателей смерти пробила заслон всех наложенных на Нору заклинаний и ворвалась в самый разгар веселья свадьбы старшего сына. Для Молли это было тревожным знаком, что торжество превратилось в кровавое побоище. Пожиратели пронеслись по территории милой усадьбы, оставив после себя страшный погром. Норе нанесли ужасные рваные раны. Свадебный шатёр угрюмо догорал в общем хаосе, слепо выставив в беспечное августовское небо обугленный остов. Хорошо, что Бруствер успел предупредить гостей. Молли даже боялась себе представить, что бы случилось, если бы не патронус Кингсли. Всё было очень серьёзно. Не было тайной скрытой игры с хитрыми завуалированными ходами. Только слепая ярость и звериная беспощадность.

Они искали Гарри. Волан-де-Морт был одержим этой фобией, этой идеей, непонятно-пугающей и фанатично-одержимой. И завертелось. Молли вспоминала времена опалы Ордена Феникса и проживание на площади Гриммо как детский лепет. Всё было опаснее, беспощаднее и острее. И было страшно. Страшно не за себя. Дикий, первобытный, липкий, разъедающий душу страх поселился прочно внутри, и не было никакой возможности вытолкать его оттуда хотя бы на время.

Джинни вернулась в Хогвартс, но вряд ли Молли могла считать, что её дочь в полной безопасности.

Накануне отъезда Джинни проявила недюжинное упрямство, обнаружив свой мятежный нрав. Молли догадывалась, что плескавшееся в глазах Джинни отчаяние связано, прежде всего, с Гарри. С одной стороны, отсутствие вестей от исчезнувших в никуда друзей вселяло надежду – уж если бы пожиратели добрались до Гарри, Рона и Гермионы, то это бы сразу стало известно. Но с другой стороны, Молли места себе не находила, оставаясь в полном неведении о местоположении младшего сына. Связи не было. Все сторонники Дамблдора, а значит, противники режима Волан-де-Морта вынуждены были или скрываться, или маскироваться. Артур в тот вечер, когда исчезли Рон с друзьями, послал своего патронуса, надеясь, что волшебная магичность белоснежного горностая отыщет ребят и предупредит их о необходимости затаиться и, главное, передаст, что дома всё более-менее нормально. Молли ходила по двору разгромленной Норы и даже не могла плакать. Нужно было навести порядок, убрать несчастных кур, попавших под разбрасываемые заклятия пожирателей. Будто в августе вдруг выпал снег – тут и там валялись белоснежными пятнами её такие домашние, никому не причинившие вреда несушки. Как Молли ни противилась решению Гарри уйти, как ни сопротивлялась, она ничего не могла поделать. Душа никак не желала принять тот факт, что Гарри, а с ним и Рон с Гермионой, встали на неведомую тропу, и Молли страшилась серьёзности их намерений. Для неё Рон оставался ребенком, но она не могла, как в детстве, отчитать его и заставить не делать чего-то. Гарри уходил от расспросов, а у Рона вид был одновременно виноватый и по-взрослому решительный. Артур посоветовал Молли не лезть к ребятам с разговорами. Когда жена воззвала к его благоразумию и попыталась доказать, что он должен их остановить, Артур устало протёр глаза. Он посерел за эти летние дни, осунулся и не выглядел сейчас чудаковатым, как обычно.

– Молли, перестань, не вмешивайся. Все очень серьезно. Я глубоко переживаю, что Гарри не доверился нам, но это его решение. Значит, так нужно. Своими истериками ты им не поможешь. Все, что мы можем – это верить, что они знают, что делают.

И потянулись чёрные тревожные дни. Вестей не было. Что происходит, Молли не понимала. Она знала только, что Рон с уходом забрал частичку её сердца, и она не обретёт покой, пока всё это не закончится. Джинни ходила потерянная и необычно тихая. Часто Молли видела, что у неё красные глаза, но ни разу дочь ей не пожаловалась. Они старались не говорить про то, что у обеих было на сердце.

Как-то вечером, незадолго до первого сентября, когда Джинни путём многочисленных уговоров, скандалов и угроз всё же обещала поехать в Хогвартс, Артур пришёл домой не один. На Нору были наложены новые мощные заклинания неприкосновенности, но после вторжения пожирателей Молли всегда была настороже. Артур пришёл с Тонкс и Люпином. Молли искренне обрадовалась и засуетилась, на секундочку даже позабыв свои тревоги. Нимфадора кинулась помогать Молли, естественно, тут же перевернула стул, разбила тарелку и заехала локтем в вазочку с вареньем. Но сегодня Молли скорее обрадовалась неуклюжести Тонкс – как же она устала от этого вечного ожидания беды, и гости хоть немного расслабили обруч тревоги. Молодые супруги ждали ребёнка, и это было поистине чудом в такое тревожное время. Нимфадора вся светилась изнутри, а Ремус выглядел, как человек, перенесший тяжёлую болезнь. Все муки его терзаний читались на лице. Люпин рассказал, как принял решение уйти от Нимфадоры, как мучительно оно ему далось, но он считал его единственно правильным. Молли так не считала, но понимала мотивы его поступка. В притихшей кухне измученный Ремус Люпин как на духу вытаскивал из сердца занозы:

– Меня бы сейчас не было с вами. Если бы не Гарри. Я страшно разозлился на него и повёл себя не лучшим образом, но…

– Гарри?! – звук очередной разбившейся тарелки. Джинни убирала со стола посуду.

– Да, я не сказал вам? Я видел их.

Следующие пять минут Люпину пришлось отбивать атаку жадных вопросов Молли и Джинни. Тот факт, что Рон с друзьями жив, здоров и вполне материален, он рядышком, вызвал в Молли сначала волну облегчения, потом немедленное желание нестись на площадь Гриммо, а затем острую боль оттого, что это невозможно.

Люпин всё прочитал в глазах Молли.

– Молли, пойми, с ними всё в порядке. И нет никаких оснований полагать, что что-то случится в ближайшее время. Площадь наводнена Пожирателями. Я всё понимаю, но…

Немного позже, когда Ремус сидел с Артуром на заднем крыльце Норы, он задумчиво произнёс, глядя на новых кур Молли, бестолково суетившихся возле крошек хлеба под ногами:

– Знаешь, Артур, я сам не пойму, что за план он оставил Гарри. Я пытался добраться до истины, но Гарри так непреклонен в своём молчании. Думаю, мы просто должны верить Дамблдору. Опять вопрос о доверии.

Он печально вспомнил новые намёки писаки Скитер в «Пророке» относительно светлой памяти Учителя. Они безгранично верили Дамблдору. Сейчас к этой вере, как ложка дёгтя, примешивалась горечь. Оставалось только верить и ждать.

Первого сентября Джинни уехала в Хогвартс. Не было и тени того обычного веселья и суматохи, как перед отъездом в школу. Теперь всё было по-другому. Шла война с мощным беспринципным в своей жестокости врагом. Что будет дальше, никто не знал.

А на другой вечер новости принёс Артур. Когда он зашёл домой, Молли сразу поняла, что Артур, по меньшей мере, сильно выбит из колеи. Руки его тряслись, и чайная ложка резонансом позванивала по чашке, когда Артур принял из рук Молли чай.

Он рассказал жене о беспорядках в Министерстве, о странных и загадочных событиях. В открытую это не обсуждалось, но весь день в коридорах люди перешёптывались, пытаясь связно представить себе картину событий. Кто-то посторонний проник в Министерство. Кто-то взломал дверь в кабинете Амбридж и подстрекал маглорождённых к бунту, пытаясь вывести их из здания.

– Знаешь, Молли, я был так ослеплён презрением и ненавистью к Ранкорну, что даже не сразу понял, что это был не он. Когда в лифте он вдруг сказал мне: «Осторожно, Артур, вы под наблюдением», я хотел плюнуть в его холёную морду. А теперь я вспоминаю его глаза. Этот взгляд… Нет, это был не Ранкорн. Такой взгляд есть только у одного хорошо знакомого мне человека – у Гарри. Понимаю, всё это звучит абсурдно, но в Министерство проникли, судя по слухам, трое в чужом обличье. Если Ранкорн – это не Ранкорн, а Гарри, то двое других – это...

– Рон и Гермиона! – ахнула Молли и села прямо на сырое полотенце, даже не заметив этого.

Эти обрывки сведений, урывки, крупицы были, пожалуй, ещё хуже неведения. Молли уже забыла, когда она в последний раз чувствовала лёгкость на сердце. Теперь оно постоянно ныло. Боль была не физическая, нет. А та тупая, изъедающая душу, от которой хотелось выть или бежать, не зная куда. Молли казалось, что за эту осень она постарела лет на двадцать. Ночью она безуспешно боролась с проклятым боггартом, который прикидывался близкими людьми с какой-то изощрённой пыткой, а днём постоянно боялась, что какой-нибудь из снов окажется явью.

Вот и в тот злосчастный ноябрьский вечер всё было, как и в череде всех мрачных дней. Молли, вымотавшись не столько от бесполезных дел, сколько от привычной тоски, присела в кресло с вязанием, пытаясь отвлечься. Она даже и не заметила, что задремала.

Молли была в лесу, вроде и знакомом, но никак не могла понять, что это за место. Не успела удивиться, что вокруг Норы вырос лес, как поняла, что она – не она, а Джинни. Как будто сознание вдруг перескочило, полностью впитав все страхи и ужасы дочери. То, что ей было панически страшно, Молли ощутила каждой клеточкой кожи. Что-то огромное, мерзкое, само воплощение дьявола, набросилось на неё, она дико закричала: «Мама!» и в ту же секунду очнулась всё в том же кресле около камина в Норе. Ещё несколько секунд понадобилось Молли, чтобы прийти в себя и осознать, что яркая, отчётливая картинка ужаса, от которой по-прежнему бешено колотилось сердце, всего лишь сон. Всего лишь сон? Молли машинально посмотрела на часы, лежащие на груде белья в корзинке – стрелочка Джинни замерла на делении «Смертельная опасность». Кинула взгляд на часы Артура, лежащие на каминной полочке тут же – 19.07. Святые патронусы! Что-то случилось.

* * *

Джинни, Невилл и Полумна всё тщательно продумали. Хотелось сделать хоть что-то, бунтарский нрав просто не позволял безропотно выносить политику Кэрроу. Нельзя безвольно сидеть и ждать, когда эти недоноски покалечат всех маглорождённых. Ненависть к новоявленным учителям вкупе с новоиспечённым директором была такой сильной, что Джинни иногда казалось, что она просто не сможет всё это терпеть. Останавливала боязнь за судьбу невинных младшекурсников. Раз Гарри нет с ними (от воспоминания имени Гарри сердце сразу мучительно сжалось), они должны сами стать лидерами движения ОД. По мелочи постоянно ставили палки в колёса режиму приспешников Волан-де-Морта, но хотелось чего-то масштабного. Джинни знала, что нужно потерпеть, что раз Гарри не объявился, значит, время решительных действий не пришло. Но и просто ждать было не в её характере. Любой план сейчас придал бы воодушевления, сил, а бездействие лишь раздражало.

В октябре Невилл был вызван в кабинет директора за пререкание с Амикусом Кэрроу на уроке. Невилл вернулся в гостиную с очередным дисциплинарным взысканием и важной информацией. Он поведал Джинни и Полумне, поджидавших его в глубоких креслах у камина, что в кабинете Дамблдора (про себя они называли его только так), рядом со столом директора стоит стеклянный ящик, в котором лежит меч Годрика Гриффиндора. Поразмыслив, друзья пришли к выводу, что всё это неспроста. Всем известно, что меч основателя факультета появляется в нужную секунду лишь достойному гриффиндорцу – в этом была его магическая сила. Раз оружие поместили в специальный ящик, значит, опасаются, что меч выйдет из-под контроля.

Джинни задумчиво покрутила пешкой – они с Полумной, поджидая Невилла, коротали время за старыми шахматами Рона. Джинни играла вполне ничего, а Полумну такие вещи, как правила игры и определённые манёвры фигур, мало интересовали.

– Знаете, всё это странно. То, что Снейп спрятал меч в ящик, говорит о многом. Скорее всего, на сосуде специальные чары, не позволяющие достать меч оттуда или призвать его. Но почему? Полумна! Ты что! Конь так не ходит!

Полумна безмятежно улыбнулась:

– Почему? Мне нравится, когда лошадки бегают по кругу. Я думаю, новый директор просто не хочет отдавать меч Гарри, – без всякого перехода добавила она.

Джинни вытаращилась на подругу и пешка, которую она по-прежнему сжимала в руке, сдавленно пискнула.

– Папа опубликовал завещание Дамблдора в прошлом месяце. Ты же сама говорила, что Руфус Скримджер был у вас в Норе. Там говорится, что Гарри был завещан меч Годрика Гриффиндора, но министерство оспорило этот пункт, потому что меч не может принадлежать отдельному ученику – он символ и принадлежность всего вашего факультета.

– Ну конечно! – Джинни хлопнула себя по лбу, а Невилл нечаянно сел прямо на Арнольда, пушистика Джинни.

Друзья тут же решили придумать план обязательного изъятия меча из кабинета директора, но вынуждены были перенести разработку стратегии на завтра, поскольку Полумне нужно было возвращаться в свою гостиную.

Конечно, в открытую друзья не могли обсуждать свои планы. Это было ещё хуже, чем во времена ненавистной Амбридж. Вот только по вечерам, уединившись в гостиной Гриффиндора, можно было хоть немного поговорить без опасения получить круциатусом за подозрительный вид.

Самую большую сложность представляло, по мнению троицы, то, что они не знали, какие заклинания наложены на стеклянный ящик. Полумна даже предложила одолжить у отца рог взрывопотама. Джинни возвела глаза к потолку:

– Ну да, морщерогие кизляки нам в помощь!

Невилл хихикнул.

Вспомнили все известные заклинания, которым их мастерски обучил Гарри когда-то. Пожалуй, мощного Редукто должно было хватить, главное, наложить на стены Оглохни, чтобы шума не было слышно в коридоре.

Невилл подкараулил директора Снейпа, когда тот поднимался в кабинет и подслушал пароль. Когда он сообщил кодовое слово Джинни («Альбус»), та сердито ткнула палочкой в пергамент:

– Гад лицемерный!

Проблема ещё заключалась в том, что им необходимо было достаточно времени, чтобы осуществить свой план. Джинни предлагала подсыпать бывшему профессору зельеварения слабительного во время ужина, чтобы он надолго застрял у мадам Помфри, но Полумна отмела эту идею, поскольку из кубка мог выпить случайно кто-то другой. Ладно – Хагрид, ему ничего не сделается, а если Флитвик? С его маленьким ростом и весом пострадать за идею мятежных учеников… В общем, решили ждать случая и быть наготове.

Вскоре случай представился. Как говорится – не было бы счастья, да несчастье помогло. Распоясавшиеся Кэрроу увлеклись на очередных показательных выступлениях против маглорождённых, и один мальчик, когтевранец, находился в тяжёлом состоянии в лазарете. Невилл и Полумна проводили взглядом директора, который с мрачным видом в развевающейся мантии промчался в больничное крыло с пузырьками. Убедившись, что в коридоре никого нет, сказали пароль горгулье (слава Мерлину! Он не изменил его!), по винтовой лестнице поднялись к двери. Сначала хотели оставить кого-нибудь снаружи, на всякий случай, но после жарких споров решили, что уж если что-то не заладится, тот, кто снаружи, никак не поможет. Так что в кабинет директора вошли втроём. Полумна наложила оглушающие чары на двери, Джинни мощным Редукто шарахнула по ящику. Сработало! Даже не верилось, что всё прошло так быстро и беспроблемно. По плану ребята должны были вынуть меч, при помощи Репаро вернуть целостность ящику и быстро ретироваться. Так-то оно так. Да только откуда они знали, что на дверь кабинета было наложено заклинание от нежелательного вторжения, и пока они ещё только оглядывались внутри, Снейп уже знал, что незваные гости проникли в его кабинет, охраняемый горгульей. В тот момент, когда Джинни с Невиллом тащили меч из его обиталища, дверь с треском распахнулась. Пауза… Джинни, потная, с прилипшими прядями разметавшейся рыжей копны, ухватившаяся за рукоять славного меча; Невилл, весь в ссадинах от разлетевшегося стекла, держащий меч с другой стороны рукояти; Полумна, как всегда выглядевшая, будто она оказалась тут случайно; Северус Снейп, мечущий молнии чёрными, как туннели, глазами; и ехидный голосок Финеуса Нейджулуса, почёсывающего бородку:

– Приплыли.

Друзья даже не придумали, что сказать. Всё было слишком очевидно. Наказания не боялись. Было всё равно. Так глупо попасться! Джинни хотелось одновременно выть от досады и убить кого-нибудь от злости. Молча ждали своей участи. Собранный экстренно совет в учительской был весьма жарким. Ребята стояли под дверью, слушали громкие голоса и просто ждали. Друг на друга не смотрели. Джинни думала, что если они добудут меч для Гарри – это поможет, приблизит наконец развязку страшного периода. Они не знали, как связаться с Гарри и сообщить, что меч у них в случае удачного исхода операции, а теперь это было не важно. Снейп перепрячет меч туда, откуда достать его будет практически невозможно. Теперь ко всем чувствам добавились отчаяние и стыд. Кажется, они сделали всё ещё только хуже.

Вердикт совета во главе с директором поверг друзей в шок, впрочем, судя по недовольному яростному виду обоих Кэрроу, не только их.

– Вы трое завтра в восемнадцать ноль-ноль должны будете сделать работу с Хагридом, – ледяным тоном отчеканил Снейп. – Опоздание не позволительно. А сейчас марш в свои гостиные!

Джинни, Невиллу и Полумне показалось, что они ослышались, причем все трое. Быть такого не может! Отработка у Хагрида?! Всего лишь навсего? Тогда как за более мелкие провинности учеников подвергали настоящим зверствам, превращая в живых пособий Амикуса Кэрроу на его уроках. Но не "спасибо" же говорить Снейпу!

Это был, можно сказать, рекорд школы этого года – отделаться отработкой у Хагрида за такой серьёзный проступок.

Так что назавтра все трое вышли из дверей холла и направились по знакомой тропинке к хижине лесничего. Грязь была несусветная. Ноги вязли в чавкающей жиже, один раз Невилл упал, и, добравшись до домика, нарушители уже мечтали о душе и тёплой гостиной. Хагрид поджидал их у дверей с арбалетом на плече и Клыком. Огромный пёс, такой же добродушный, как и его хозяин, радостно подбежал к друзьям и уронил Невилла ещё раз. Лицо Хагрида тепло засветилось при виде троицы, хотя даже эта искренняя радость не могла скрыть печати тоски и печали. Глаза его, всегда такие сияющие, сейчас потускнели. Хагрид тосковал без Дамблдора. Ему было плохо без Гарри, Рона и Гермионы. Он выглядел потерянным, чаще обычного путался в словах и сломал нечаянно арбалет, когда объяснял друзьям сегодняшнее задание.

– Эта. Пожирателей больше стало, да. Олливандера нет, никто не знает, где он. А другие мастера палочек ему в подмётки не годятся, ага. Короче, волшебную древесину переводят почём зря. Требуют поставок. У нас, вишь, в Запретном лесу, много, да, деревьев, ну, лукотрусы на них обычно. В общем, нужно завтра новую партию срочно веточек. Вместе пойдём. Лукотрусы они любят яйца фей-светляков, вот в темноте и удобнее собирать. Если дерево светится, глядите – как лукотрусов усмотрите, значитца, того, подходит оно. Ну, тисы там, клёны, ясени. Только сейчас листвы почти нет, самое время для сбора, значит, сезон. Соку больше волшебного. Вот нижние веточки отламывайте, в мешки складывайте, я дам каждому. Ну вот. Вроде всё. Понятно? Да, лукотрусов лучше не трогайте, кусаются больно, ага.

Сходив за новым арбалетом и выдав троим друзьям по холщовому мешку на ремешке, Хагрид повёл своих спутников к Запретному лесу. Пока тропинка была широкая, он пропустил вперёд Невилла с Полумной, пристроившись рядом с Джинни.

– Что, Джинни, ничего не слышно от них? Хороший знак, да. Значит, всё в порядке у них. Хотя, как подумаю, что с ними. Выше нос, Джинни, ты ведь – Уизли! – Хагрид ласково потрепал Джинни по плечу, заметив в её глазах слёзы. – С ними всё будет хорошо! – и добавил: – И с Гарри тоже!

Так, негромко переговариваясь, зашли довольно далеко. Хагрид не велел особо углубляться с тропинки, держаться ближе к ней. Ребята при виде особого скопления светляков останавливались, отламывали аккуратно веточки и складывали в мешки. Ночь была пасмурной, к мрачным вершинам уходящих ввысь деревьев добавился моросящий противный дождик. Хорошо, что места тут были нехоженые и деревьев с волшебной древесиной было предостаточно. Вскоре мешки были почти полными, можно и назад возвращаться. Казалось, что в лесу они уже довольно давно, хотя на деле не прошло ещё и часа.

Джинни не заметила, что немного ушла в сторону от друзей. Это занятие было даже интересным. Каждая веточка приносила удовлетворение. Приходилось избегать злобных атак лукотрусов, подсвечивая себе палочкой. Джинни оборвала крепенький вяз (Хагрид объяснил, что веточки должны быть определённого размера), краем глаза примечая чуть левее ещё большее скопление фей-светляков, ореол которых подмигивал – это лукотрусы перебирались с места на место. Джинни переместилась. Ага, это тис, вон какие гибкие веточки!

Она не сразу поняла, что что-то не так. Как будто сам воздух напрягся. Сердце бешено ухнуло в пятки. Уже задним умом осознала, что стало очень тихо, голосов друзей не слышно, и даже лукотрусы замерли. Вдалеке замолк трусливый взвизг Клыка – пёс явно ретировался. Панический непонятный ужас. Джинни резко обернулась. Что-то огромное, мерзкое, само воплощение дьявола, набросилось на неё. Дико закричала: «Мама!» и, потеряв сознание, рухнула под свод тиса, раскинув руки. В полной темноте светился циферблат часов на запястье Джинни. 19.07.

* * *

– Вы так и не хотите мне сказать, зачем Поттеру нужен этот меч? – в голосе Северуса Снейпа чувствовалась едва заметное раздражение.

– Нет, Северус, давай не будем снова возвращаться к этому вопросу, – Альбус Дамблдор устало и печально сплёл большие пальцы рук. – Я тебе уже объяснил то, что считаю достаточным для того, чтобы ты мне просто поверил. Так нужно. Гарри разберётся, что делать с мечом.

– И всё же, профессор, я не понимаю, из-за выходки этих недоумков наши планы могли сильно пострадать, – Снейп разговаривал с портретом Альбуса Дамблдора теперь уже в своём директорском кабинете.

– Я думаю, ничего страшного не случилось. Воющие чары предупредили тебя сразу о непрошеных гостях, так что шансов у ребят практически не было. И не надо, пожалуйста, называть их недоумками. Поступок, согласен, дурацкий, но тем не менее.

– Опять эта ваша игра в благородство! Тёмный Лорд и так слишком подозрителен насчёт меча Гриффиндора, боюсь, что мои сказочки о том, что ученики могут завладеть мечом для борьбы с Кэрроу, ему уже надоели. Он потребовал, чтобы я положил меч на хранение в Гринготтс. Думаю, Поттеру в таком случае легче добраться до Луны, чем до меча.

– Ты не должен выдавать себя ничем. Ты хорошо играешь свою роль, Северус, и я полностью доверяю тебе. Почему бы тебе и дальше так же славно не оставаться при таком раскладе? Меч нужно поместить в Гринготтс, чтобы Том Риддл ни капли не усомнился в тебе, но в то же время оружие должно оставаться здесь, под рукой. К сожалению, мы не знаем пока, где скрывается Гарри, но как только мы это выясним, нужно немедленно будет передать ему меч.

– И как вы себе это представляете? Как я могу отдать меч на хранение, не изымая его из Хогвартса?

– Северус, мой дорогой Северус. Всё очень просто. Джеминио.

– Вы думаете, гоблины совсем идиоты?

– Я полагаю, ты прекрасно владеешь некоторыми заклинаниями, Северус. И да, спасибо, что отправил ребят к Хагриду, совсем ни к чему делать подарки Кэрроу.

Наутро после неудачной провальной попытки Джинни с друзьями похитить меч, Северус Снейп посетил банк Гринготтс, намереваясь поместить на хранение в одну из секретных ячеек достояние Годрика Гриффиндора. Накануне, уже после разговора с Дамблдором и совета в учительской он побывал в Мэноре, где получил указания от Волан-де-Морта воспользоваться сейфом Лестрейндж. Ключ передала Беллатриса. Волан-де-Морта заинтересовала вся эта история с похищением меча, и он решил, что пока суд да дело, меч должен быть под его присмотром. Даже Северус Снейп не знал об этой слабости Тома – любви и привязанности к вещам. Когда-то Том Риддл всё бы отдал, чтобы завладеть не только чашей Пуффендуя и диадемой Когтеврана. Поэтому он просто не мог пройти мимо такой возможности.

Осмотр ключа и меча проводили сразу пять гоблинов, соблюдая все формальности. Главный, а это был Крюкохват, внимательно осмотрел ключ, удовлетворённо кивнул и занялся мечом. Алчный блеск мелькнул в его глазках. Все были сосредоточены на процедуре, и никто не заметил лёгкого дуновения ветерка от невербального заклинания Северуса Снейпа.

– Империо!

Крюкохват взял в руки меч дрожащими руками, осмотрел его со всех сторон, едва не касаясь кончиком носа.

– Всё в порядке. Это подлинный меч, настоящее оружие гоблинской работы.

Крюкохват знал, что это искусная подделка, но по воли Снейпа наивно полагал, что обманывает посетителей в своих корыстных целях, из мести за всю накопленную злость на волшебников. Всё прошло по плану Дамблдора. Настоящий меч по-прежнему хранился в кабинете директора Хогвартса, в сейфе Лестрейндж лежал дубликат. Волан-де-Морт был доволен. Чистая работа!

Вечером Снейп обходил территорию Хогвартса. В последнее время в Хогсмиде собралось много всякого сброда. Пьяные Пожиратели, дружки Кэрроу, устраивали запойные вечеринки в "Кабаньей Голове" и "Трёх Мётлах". В Хогвартсе директор Снейп категорически не позволял им появляться, но распоясавшиеся от безделья и пьянок отморозки постоянно искали способы поразвлечься. Северус любил Хогвартс. Хог был его домом с одиннадцати лет. Троих мальчишек, с такими разными судьбами, непохожими характерами, объединяла эта любовь. Здесь они были счастливы. Это место прочно заняло уголок в сердце. И Том, и Северус, и Гарри нашли в Хогвартсе ту поддержку, защиту, которой были лишены в другом мире. Ему было больно от того, что по Большой лестнице полновластными хозяевами расхаживали недоумки Кэрроу. Его не трогала ненависть учеников, но ранил ледяной тон Минервы МакГонагалл, считавшей его трусом и предателем. Он сам выбрал свой путь. Но пока это в его силах, он не даст бесчинствовать и осквернять родные стены.

Мысли директора прервали невнятные голоса. Так и есть! Алекто и Амикус в компании дружков направлялись из Хогсмида. Вчера чудом удалось спасти второкурсника-когтевранца. Как же он презирал всех этих подонков. Пьяные голоса смолкли, удаляясь. Теперь будут всю ночь гонять домовиков за новым пойлом, идиоты! А ведь он запретил устраивать сборища на территории замка. Ладно, он разберётся с ними завтра. Жаль, не приходится рассчитывать на поддержку МакГонагалл и Флитвика. Как он устал от этой вечной враждебности. Но никто не должен знать.

Он снова погрузился в свои мрачные мысли. Да, утром всё прошло по плану. Лжемеч лежит в хранилище банка, настоящий ждёт своего часа в кабинете. Чёртов Поттер! И эти ещё туда же, тоже мне, помощники, не могли придумать ничего лучшего, как выкрасть оружие. Кстати, время почти семь, этот остолоп Хагрид скоро должен привести нарушителей назад в замок. По инерции, в ход своих мыслей, Снейп перевёл взгляд с огней главного входа на хижину лесничего. Мгла была почти кромешной, но тут из-за туч ненадолго проглянула луна. От хижины к Запретному лесу метнулась тень. Странно. Все гости Кэрроу прошествовали в замок. Кто это может быть? Северус бесшумно повернул в сторону лачуги Хагрида. Он и сам не мог сказать себе, что его так насторожило. Но он не любил загадок – тайн и грязи хватало вокруг. Вскоре Снейп достиг кромки леса, но некто, судя по всему, уже скрылся под сенью вековых сосен. То, что кто-то шёл впереди, Северус знал абсолютно точно. Такие вещи он чувствовал наитием, нутром. Постоянная концентрация выработала устойчивое чутьё на опасность. Где-то здесь должен быть Хагрид с нарушителями, пару раз Северус Снейп натыкался на утоптанные площадки перед купой деревьев, особенно облепленных феями-светляками. Хорошо, что министерству срочно понадобилась древесина, был безобидный повод сбагрить всю троицу для наказания. Он не пылал любовью ни к одному из Уизли, и, тем более, к придурковатому Лонгботтому, но отдавать их на растерзание Кэрроу? Нет уж! Задолбало не пробегало?

Однако он за своим невидимым спутником зашёл уже довольно далеко. Ни Хагрида, ни школьников не было видно. Но кто-то впереди был – Снейп отчётливо слышал хруст веток под ногами, просто никак не удавалось приблизиться вплотную к визави без риска выдать себя. Кому понадобилось ночью идти в Запретный лес? Задумавшись, Северус не заметил прогала в плотном частоколе деревьев и буквально вылетел на небольшую полянку. То, что он увидел, пронеслось перед глазами быстрее, чем это возможно описать. Спиной к нему, в пяти шагах, стояла Джинни Уизли. Что-то в её облике говорило о безумном паническом страхе. Снейп успел уловить движение – из кустов напротив выскочило что-то огромное, мерзкое. Джинни пронзительно закричала и упала навзничь, когда мерзкая тварь в один прыжок преодолела расстояние, разделяющее кусты от центра полянки. Тварь со звериным рыком набросилась на парализованную ужасом жертву (кажется, Джинни была без сознания) и, судя по всему, намеревалась перекусить девушке горло.

Снейп действовал мгновенно:

– Эверта статум!

Заклинание вышло таким мощным, что животное, или что это там было, отбросило назад к кустам, хорошенько припечатав о ствол рядом растущего бука.

Северус с высоко поднятой палочкой метнулся к Джинни. Первым делом нащупал пульс. Когда он взял её правую руку в свои, сознание выхватило светящееся циферки на часах – 19.07.

* * *

Джинни была жива, слава Мерлину! Света палочки хватало, чтобы разглядеть девушку. Белая кожа, в темноте кажущаяся фарфоровой, рыжие кудри, разметавшиеся по палой листве. Сердце внезапно кольнуло. То, что пряталось под семью замками, вся боль той страшной ночи, вдруг непрошено, лавиной вырвалось из-под контроля. Он видел перед собой другую молодую женщину, вот так же раскинувшую руки, с такими же рыжими локонами. Он не смог её спасти. Его крест. Его боль. Его смерть без её жизни.

Но кто-то продирался по лощине через лес. Всё верно – Джинни кричала, а Хагрид не мог быть далеко от этого места.

Когда Хагрид с арбалетом наперевес, ломая кусты, выскочил на полянку, он увидел Джинни, сидящую прямо на листве и потирающую виски.

– Храни тебя гиппогриф! Ты меня так напугала! Что случилось-то? Я, вишь, спрашиваю у Невилла и Полумны, мол, а Джинни-то где? А тут крик твой, да.

Упомянутые Невилл и Полумна вылетели вслед за Хагридом, запыхавшиеся и держащиеся за бока.

– Да всё в порядке, Хагрид, правда, – голос Джинни ещё был слабым. – Я не знаю. Не могу объяснить. Что-то страшное. Я испугалась, по-настоящему испугалась. А потом. Потом я не помню, – Джинни встала, опираясь на подоспевших друзей.

– Пойдём-ка отсюда. Нечисть всякая бродит. Говорил – не сходите с тропинки. Дай-ка, так будет лучше, – Хагрид подхватил Джинни на руки, как пушинку. – Невилл, возьми мешок, ветки-то зря, что ли, собирали.

Молчаливая луна, проводив Хагрида с ребятами, скрывшимися в куще леса, равнодушно взирала на человека, который всё это время стоял в тени бука незамеченным. Из глаз его текли слёзы.

Когда шаги Хагрида затихли, Северус Снейп вышел из своего укрытия и направился к кустам, в которые мощным апперкотом отправила его палочка непонятную тварь. Подошёл. Вгляделся. Фенрир Сивый. Долго стоял, уйдя в свои мысли. Плюнул в лицо всё ещё находящегося без сознания недочеловека. Развернулся в сторону замка с маской непроницаемости на лице.

Молли Уизли в это время вдруг так же резко, как крик во сне, почувствовала облегчение. Нервы, наверное. Совсем извелась. Стрелочка Джинни вовсе не на смертельной опасности. Показалось спросонья, во всём виноват кошмар. Господи! Убереги моих детей от бед, дай нам всем сил выстоять!

А потом было унылое Рождество. Праздник, такой любимый и домашний, веселье которого отобрала проклятая война.

– C Рождеством, дорогой! – Молли быстренько чмокнула Артура в щёку, вручая ему новые перчатки и шарф в полоску, связанные из алой и жёлтой шерсти. Сославшись на то, что забыла изюм для пудинга в чулане, скрылась за дверью и дала волю слезам. Ну что она могла поделать! Все последние месяцы нервы были на пределе, не хватало ещё расстроить близких своими слезами. Эта проклятая война вымотала.

Накануне Джинни вернулась из Хогвартса на каникулы, поведав о страшных вещах, творящихся в стенах школы чародейства и волшебства. Теперь там правили бал Кэрроу и Снейп. Джордж с Фредом тоже прибыли в Нору, оставив дела в магазине на Вирити. Надо было радоваться, что дети рядом, но в сердце Молли занозой сидела боль за Рона. Она так и не смирилась с его уходом, материнское сердце никак не хотело идти на компромисс и хоть чуть-чуть успокоиться. Сколько бы ни убеждал, ругался, ласково, словно с больной, не разговаривал с ней Артур – толку не было. Вот и сегодня. Она улыбалась, суетилась у плиты, но душа плакала. Хоть бы одним глазочком увидеть, убедиться, что с ним всё хорошо, а потом можно и дальше потерпеть. Рон так любит Рождество! Так всегда радостно кидается к горке с подарками. И одинаково разочарованно вытягивается его лицо при виде нового свитера. Молли улыбнулась сквозь слёзы. Ладно, надо взять себя в руки – нечего портить праздник остальным.

Утром забегал Билл, буквально на минутку, сообщил, что они с Флер хотят встретить своё первое семейное Рождество в Ракушке. Молли сунула в руки сына пакет со свежими пирожками, прежде чем он трансгрессировал обратно. Грустно… Тревожным колокольчиком в душе раздался звоночек: «Ага! Дети выросли! Ты уже не можешь держать под крылом всё своё стадо!» Что ж. Рано или поздно дети обзаведутся своими семьями, разъедутся, но они же будут рядышком! Главное знать, что с ними всё хорошо и их можно увидеть в любой момент. Ну вот. Опять по кругу. Снова мысли вернулись к Рону.

В общем, Рождество прошло тихо и совсем без привычного веселья, но, учитывая внешние обстоятельства, никто особенно к Молли не приставал из-за её тоски в глазах. Всем было не сладко. Фред с Джорджем сразу же умчались в свой магазин, даже не оставшись ночевать.

Но поздно вечером с Артуром в Нору прибыл Билл с немудрёными подарками для родителей. После обмена с Артуром новостями, сын отвёл Молли в сторонку подальше от лишних ушей.

– Ма, папа сказал мне, что ты места себе не находишь. Ты совсем себя извела. Так нельзя.

– Ох, Билли, ты такой у меня славный, – Молли погладила сына по руке. – Спасибо…

Билл всегда был её опорой. Мудрый, добрый, рассудительный. Он жалел мать. Ещё в детстве, будучи старшим, всегда старался облегчить её ношу, помочь. Молли вспомнила чашку чая, протянутую ей Биллом, совсем мальчишкой, когда они искали потерявшегося Чарли. Маленький мальчик, который уже тогда был мужчиной. А Рон тогда был ещё совсем крохой. С упомянутой чашки чая мысли предательски перескочили, и Молли невольно сказала вслух:

– Господи, живой ли он? Поди, сидит, мёрзнет, и даже чашки чая горячего нет у него.

Слова сами слетели с языка, Молли немного виновато посмотрела на старшего сына. Билл был очень серьёзен.

– Ма, с ним всё хорошо, просто поверь мне. И не мёрзнет он сейчас.

– Билл. Ты что-то знаешь?! – Молли мёртвой хваткой вцепилась в Билла, пытаясь поймать его взгляд.

– Ма, ну если бы с ними что-то случилось, то пожиратели бы уж постарались растрезвонить об этом. Ну чего ты. Отсутствие новостей – хороший знак, особенно отсутствие новостей от Риты Скитер.

Но Молли шестым чувством угадала, что Билл не просто так отводит глаза.

Вообще-то, Билл совершенно не собирался никому рассказывать про то, что Рон в данный момент совершенно живой и здоровый находится сейчас в их с Флер коттедже. Ну, не совсем живой и не совсем здоровый, но всё же…

Когда Рон появился тогда промозглым ветреным вечером на границе Ракушки, Билл был потрясён видом младшего брата. Он даже не сразу узнал его. Не потому, что Рон сильно осунулся, и вовсе не потому, что вид у него был как у захудалого маргинала. Такие детали, как неопрятная рыжая щетина, или в пятнах, местами рваный свитер, не шли ни в какое сравнение с его взглядом. Это не были больше голубые глаза младшего брата, с их детской эгоцентричностью, упрямой настороженностью против всех и вся, но всегда добродушные и открытые глаза Уизли. Когда Билл заглянул в эти тёмные, переполненные болью туннели, сердце просто сжалось, и пропала всякая охота высказаться, дать Рону хорошего пинка за то, что оставил Гарри с Гермионой. Лежачего не бьют? Нет, тут было другое. Рон здорово изменился. Билл видел, что брат не просто совершил скверный проступок, за который можно пожурить, как в детстве. В глазах Рона стояла такая боль. Что-то дикое, пугающее. Он в двух словах объяснил, почему и как оказался на пороге Ракушки, попросил Билла приютить его на время. На время, которое требовалось для того, чтобы вернуться.

Как же быстро война делает из мальчиков мужчин. Флер отнеслась к Рону с сочувствием, всячески пыталась его подбодрить, по-женски суетилась, на правах хозяйки хлопоча на кухне. Но Рон предпочитал весь день сидеть на прибрежном холме, подставляя лицо солёным брызгам моря, смывающих его собственные невыплаканные слёзы. Иногда он набирал в горсть гладкие кругляши и, уйдя в свои мысли, посылал камешки по тёмной глади. Каждый камень как будто отсчитывал удары его сердца – один, два, три, четыре и перебой, когда боль подступала к самому горлу, и было просто невыносимо. В такие минуты он даже завидовал бездушной гальке, которая лежала на прибрежье годами, а может, столетиями, чтобы пройти наконец свой путь. Один, два, три, четыре и всё… Он отчаянно хотел вернуться, он ненавидел себя за то, что не смог сдержаться, ненавидел Гарри с его верой и ослиной непоколебимостью, Гермиону, с её всёпрощающим отношением к ним.

Гермиона… Господи, Мерлин драный… В его душе бродили противоречивые чувства. Он до безумия хотел её увидеть, хотя она весь день была с ним. В сердце. Рон долго не мог заснуть по ночам, проваливаясь в тревожные кошмары, которые к утру превращались в привычный туман разорванных смутных видений. И тоска. Как только сознание выныривало из полузабытья ночных тревог, сердце сразу же скручивала безысходная тоска. Казалось, с этой болью невозможно жить, он сам не понимал, как он не сошёл ещё с ума. Что-то говорил, что-то делал, но вряд ли в памяти оседала осознанность этих действий. Билл понимал состояние Рона и не досаждал ему лишними разговорами, за что Рон был ему молчаливо благодарен. Он знал, что Билл, даже если в глубине и осудит его поначалу, не станет смеяться, издеваться или воспитывать. Билл всегда был надёжным и мудрым. По просьбе Рона о его неожиданном появлении никто больше не знал. Рону просто не хватило бы ни духу, ни сил объяснять или рассказывать всё ещё кому-то. Хотя сейчас, оказавшись в такой близости от семьи, он, как никогда, ощущал тоску по своему шумному семейству. Он всегда мечтал быть один. Такая эгоистичная глубоко закопанная мечта шестого сына в семье. Ну, не совсем один. Но всё же. Быть лучше, смелее, первым, иметь элементарно на заднице джинсы с ярлыком из магазина, а не парой заплат в наследство от Чарли. Всё же, его семья тоже была с ним. В душе именно эта связь, пожалуй, позволила пережить ему то страшное время. Он жадно слушал рассказы Билла о близких и скучал. Даже по Перси.

За пару недель Рон отъелся, а уж его организм прекрасно знал прямопропорциональную зависимость наполненности его желудка со шкалой превосходности настроения. Было время о многом подумать. Теперь Рон знал, чего он хочет. Только бы вернуться к Гарри с Гермионой! Чёртовы защитные заклинания Гермионы! Как через них пробраться, и где их искать? Рон знал, что, даже наткнувшись носом на палатку, он просто не увидит её. И всё же свято верил, что ему удастся вернуться. О том, что Гарри с Гермионой вдвоём столько времени, он старался не думать. Всё потом. Главное, чтобы с ними всё было в порядке.

И ещё он очень тосковал по Молли. Как бы он хотел сейчас прижаться к её тёплым уютным коленям, ощутить на своих вихрах это успокаивающее материнское прикосновение шершавых любимых рук и услышать тихий ласковый голос:

– У дементоров боли, у Ронни всё заживи.

В канун Рождества Билл принёс в Ракушку мамины пирожки. Флер, с её помешанностью на фигуре и французской кухне, даже под заклятием Империо никогда не сумеет испечь таких пирожков. Рон не выходил из комнаты весь день и спустился уже почти в сумерках. Флер обронила, что Билл ненадолго ушёл, и протянула Рону пирог с капустой. Рон почувствовал вдруг, что больше не может сдерживаться. Убежав в свою комнату, он дал волю слезам. Горячие, обжигающие, они прорывали наружу всю скопившуюся боль и тоску. Он прижимал к себе пирожок, как утопающий соломинку, и душился выходящим наружу воем. Так и уснул.

Билл не собирался никому рассказывать, что Рон объявился в Ракушке. Но когда он увидел глаза матери там, в Норе, во время их разговора, он не смог её обмануть.

– Ладно, мам. Ты только не волнуйся. Не думаю, что Рон обрадуется, что я проговорился. Но, в общем, я действительно видел его. Он... Он… Понимаешь…

Молли вцепилась в локоть сына, не замечая, что сжала его излишне сильно. Она не стала биться в истерике или причитать. Сильная упрямая Молли Пруэтт Уизли. В минуты борьбы, угрозы или иных пертурбаций фортуны мягкая домашняя Молли превращалась в кремень, скалу, способную защитить всех своих близких. Всё, что она поняла – это то, что Рон сейчас в Ракушке, а всё, чего она хотела – это немедленно, сиюсекундно увидеть его, обнять, а потом. Потом она сможет его отпустить. Он вернётся к Гарри и Гермионе. Только бы взглянуть на него.

– Билл! Идём, – глаза Молли были сухими, но полными решительности и боли.

Артуру она расскажет всё потом. Даже и хорошо, что он с Джинни отправился в сарай, что-то там они замышляли – не нужно отводить глаза, придумывая убедительное враньё.

Билл трансгрессировал с Молли возле Ракушки уже через пятнадцать минут. Он немного нервничал, не зная, как сказать Рону про мать, но знал твёрдо, что эта встреча нужна Молли сейчас, как воздух.

В кухне обнаружилась только Флер. Она вопросительно взглянула на мужа, впрочем, весьма сердечно поздоровалась с Молли. После того случая в больничном крыле, когда Молли и Флер сами не поняли, как, обнявшись, рыдали на плече друг у друга, отношения у них перестали быть натянутыми. Да, совершенно разные, с различными взглядами и воспитанием, обе они были женщинами. Женщинами Уизли. Молли приняла Флер в свою семью, а значит, и в своё сердце, а Флер с благодарностью приняла этот жест.

Сейчас Флер на вопрос Билла ответила, что Рон вечером спустился к ужину, как всегда угрюмый, потом схватил пирожок и убежал с ним обратно в свою комнату.

Билл тактично остался внизу с женой. Молли поднялась на пролёт второго этажа и почувствовала, что просто не может толкнуть дверь. Ноги предательски дрожали, сердце бешено колотилось, пропустив пару ударов. Широко открытыми глазами вглядываясь в полумрак спальни, Молли тихонько позвала Рона по имени. Глаза, немного привыкшие к сумраку, разглядели тёмный силуэт на кровати. Рон спал. Молли подошла к самому краешку и присела рядом. Святой Мерлин! Наконец-то. Спасибо тебе. Она протянула руку и коснулась родных вихров. Потом провела по щеке, ощущая вместе с покалыванием небритости сырость. Вся подушка была мокрая от слёз. В руках Рон сжимал по виду блинчик с торчащей в разные стороны капустой. Её пирожок. Молли сидела, не замечая своих собственных бегущих тихих слёз, гладила своего мальчика и шептала, шептала, шептала... Материнские молитвы, идущие от самого сердца, защищающие нас от невзгод и дающие силы встать, когда кажется, что ты на самом дне и нет никаких душевных сил подняться.

– У дементоров боли, у Ронни всё заживи.

Луна, проплывающая мимо одного из миллионного жилища людей, с бездельным любопытством заглянувшая в округлое окошко коттеджа, остановилась и долго любовалась и удивлялась той силе, той связи, свидетельницей которой стала. Мать и сын. Молли чувствовала, что дикая боль последних месяцев отступает, что есть силы идти дальше, быть путеводной ниточкой для всего своего семейства. А Рон спал, и ему чудилось, что его целебные слёзы этой ночью придали ему сил. В какой-то момент он открыл глаза и ясно увидел перед собой Молли.

– Мамочка…

Как хорошо, когда сны приносят нам бальзам на душу. Молли тепло улыбалась и тихо плакала. Рон снова закрыл глаза и уснул почти счастливым.

Наутро после сочельника Рон услышал голос Гермионы. Так ясно, отчётливо. Как будто совсем рядом. Она назвала его по имени. Он недолго удивлялся, что голос, оказывается, идёт из дамблдоровского деллюминатора, быстро сообразил, что нужно делать. Покидал вещи в рюкзак, объяснил всё Биллу и вернулся.

Есть вещи и поступки, которые незримо связаны между собой. Мудрый Альбус Дамблдор знал, что Рон нужен своим друзьям, и он обязательно вернётся. Знал ли Дамблдор, что Молли, находясь на краю безысходности, сможет повидаться с сыном? Случайности не случайны.

Сейчас, когда в мире волшебников воцарился мир и покой и ушла смертельно схватывающая за сердце тревога за близких времён появления Того-Кого-Нельзя-Называть, Молли уже не просыпалась по ночам от тревожных кошмаров, но боль тех дней невозможно было вырвать из души. Это навсегда осталось в них. Молли так и не научилась без содрогания произносить имя самого коварного Тёмного мага – Волан-де-Морта. Как и не смогла вырвать боль из сердца. Одному Мерлину известно, как выстояли они тогда, смогли все пережить и не сломаться, научиться радоваться жизни, оставив все свои печали там, за чертой.

Чего желает каждая мать для своего ребёнка? Славы? Достатка? Может быть. Любая мать хочет видеть своего ребёнка состоявшейся личностью. Хочет гордиться им и втайне надеется, что её дитяте сможет достичь тех высот, которые не покорились родителям. У любого неудачника, пропавшего человека, вора, бандита есть мать. И для неё ребёнок так и остаётся ребёнком, за которого больно и тревожно.

Чего боится любая мать? Чего не может даже додумать, как вещь противоестественную и ни в коей мере не должную свершиться в этом бренном мире? Смерть ребёнка.

Этот день, второго мая одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года был не только Днём Великой победы над Тем-Кого-Нельзя-Называть. Этот день был трауром для многих семей волшебников, потерявших в последней битве своих родных и близких, по большей части ещё совсем юных. Молли смутно помнила те события – сердобольная память решила поставить барьер, не давая боли сковать душу до безумия.

Не стало её мальчика, её Фреда. Небеса рухнули с потолка Большого Зала, когда бледный Джордж и бьющийся в истерике Перси внесли в передышке, объявленной Волан-де-Мортом, тело Фреда и положили его рядом с другими молчаливо лежащими защитниками Хогвартса. Это было невозможно, это не могло быть правдой! Молли всё казалось, что Фред сейчас откроет глаза. Она звала его по имени и не хотела отпускать от себя. Всё потеряло смысл и реальность; невозможность происходящего лавиной обрушилась на неё, и она кричала и звала, гладила и умоляла Фреда открыть глаза, а он никак не хотел её услышать. На губах его играла полуулыбка, и Молли отказывалась понимать, что её сынок больше уже никогда не выведет её из себя своей проделкой, не пошутит над ней, а она, наивная, не купится на его розыгрыш. Рядом тенью стоял на коленях Джордж, потерянный и невозможно одинокий. Эти два брата были одной целой составляющей, они всегда всё делали вместе, думали одинаково, говорили одновременно, их невозможно было представить по одному. Для Молли ожил её давний кошмар – смерть её братьев близнецов. Гидеон и Фабиан словно наблюдали за всей этой раздирающей душу сценой. Всё повторилось вновь, с той только разницей, что смерть забрала лишь одного брата, хотя, глядя на Джорджа, вряд ли его можно было назвать живым.

Потом ещё был финал битвы, была мощная, леденящая душу дуэль Молли с Беллатрисой; победа, принёсшая отчаянную боль. Фред уже не увидел ни последней схватки Гарри с Тёмным Лордом, ни волн радости, исходивших от победителей, сумевших дать отпор доселе непобедимому противнику. Его, равнодушно-спокойного, как и всех других погибших, оплакивали родные и близкие – боль перемешалась с радостью победы. Здесь и сейчас сосредоточились все человеческие пределы. Молли, застилаемая собственной болью, вряд ли видела молочника Криви, который прибыл на следующий день забрать тело своего сына Колина – мальчика, тайком оставшегося помогать своему кумиру, преданного до последнего своего вздоха Гарри Поттеру. Не видела она и Андромеду, посеревшую, величественно красивую и печальную, у которой эта война забрала сначала мужа, а теперь и дочь.

Фреда похоронили недалеко возле Норы, на тихом деревенском кладбище. Молли была как в тумане – кто-то что-то ей говорил, сочувственно глядел в глаза, но она никого не слышала. Тупая боль в сердце сдерживалась лишь шоковым состоянием, в котором она находилась все последние дни. После раздирающих душу рыданий на неё нашло отупение, она плохо воспринимала действительность, да и какое ей дело было до всего, что случится ещё в этой жизни.

Джордж вернулся в Косой переулок, Билл и Флер после нескольких дней пребывания в Норе уехали в свой коттедж Ракушка, Чарли отбыл по делам министерства в Румынию. После победы жизнь в волшебном сообществе стремительно менялась. Везде прокатились волной нововведения и реформы. Люди спешили избавиться от режима мрачного и тревожного правления приспешников Волан-де-Морта; повсюду разоблачались всё новые пожиратели, жизнь била ключом. Только для Молли жизнь потеряла все краски. Артур тенью ходил за ней, всячески пытался её поддержать, хотя самому было нисколько не легче. Он не мог не ходить на работу, а после победы и на их отдел навалилась куча дел, поэтому Артур частенько задерживался допоздна, как в былые времена. Рон с Гермионой и Гарри тоже закрутились в вихре последних событий, им приходилось быть свидетелями на многих заседаниях, давать многочисленные объяснения волшебному сообществу, и вскоре после похорон Фреда они уехали в Лондон. Джинни фактически взяла на себя всё хозяйство Норы. Она помогала матери, которая механически делала привычные дела, вряд ли давая себе отчёт в том, что она делает. Они вместе ходили на могилу Фреда, где уже пробились первые цветы, прочно обосновавшись на земляном холмике. Молли никак не могла смириться с реальностью этой могилки, она как будто застряла между двумя пониманиями. Разум подсказывал, что надо принять всё как есть, что это была война, и потери неизбежны, но сердце отказывалось от таких доводов, и Молли ходила сама не своя. Она боялась заходить в комнату к близнецам, страшилась того момента, когда Джордж приедет в Нору и его не нужно будет путать с братом, поскольку он теперь один.

Джинни попросилась ненадолго погостить к Полумне, и Молли, понимая, что дочке просто необходимо отвлечься, отпустила её. Лавгуды жили недалеко, Молли чувствовала, что Джинни рядышком. Странно, какой же сейчас месяц на дворе? Молли совсем потерялась в пространстве. Она что-то делала, с кем-то разговаривала, но лапа тоски, прочно сжимавшая сердце, не давала ей оглядеться и заметить, что происходит вокруг.

В один из вечеров, когда лето перевалило за свою середину, Молли в одиночестве бродила по дому. Дети старались не оставлять её одну (на выходные всегда кто-нибудь приезжал), но в тот день она была совершенно одна. Молли недавно вернулась с кладбища, где в молчании сидела в изголовье могилы и слушала беззаботное щебетанье пичуг, разместившихся в зелёной массе листвы. Это кладбище было уютным и тихим, здесь всегда снисходило успокоение, и терялось восприятие времени, как будто оно останавливалось. Молли пыталась заняться хоть чем-то, но мысли путались, и привычная тоска скрутила с невероятной силой. Она нечаянно разбила кувшин с водой и, совершенно забыв про волшебную палочку, решила вытереть лужу тряпкой. Молли зашла в чулан, где стоял ветхий мешок с ненужной ветошью, стала подыскивать подходящую. Выкинув старые брюки Артура и кружевные занавески, давно уже потерявшие вид, Молли вдруг наткнулась на синий свитер, на груди которого жёлтым цветом радостно светилась буковка F. Сердце дало перебой. Мерлин ты мой, это старый свитер Фреда, который мальчишки прожгли своими фейерверками, и потому Молли даже не стала его распускать на пряжу. Молли стояла, держала в руках свитер, и на неё волнами находили приступы дикой боли, отчаяния. Струны её души натянулись до предела. Молли осела на пол и начала выть. Нестерпимая опухоль трагедии прорвалась, дав выход всему сдерживаемому столько времени горю. Никого не было рядом, никто не мог её остановить, помочь и хоть как-то отвлечь. Если бы Нора, пережившая со своими хозяевами столько событий, могла выразить свои эмоции, то стены бы плакали вместе с Молли, настолько невыносимы были её рыдания.

Неизвестно сколько времени прошло, прежде чем Молли смогла подняться на ноги и вернуться в кухню. Открыв буфет, чтобы взять чашку и попить водички, Молли наткнулась взглядом на янтарную бутылку огневиски. Не раздумывая, женщина вместо воды плеснула себе в чашку обжигающей жидкости и залпом выпила. Горло обожгло немыслимым пожаром, Молли закашлялась и согнулась пополам. После первой реакции жилка, бьющаяся на виске, немного утихла, стало полегче дышать, и Молли почувствовала, что обруч, сжимающий сердце, немного ослаб. Она налила вторую чашку и залпом осушила. Вообще-то, огневиски очень крепкий напиток, тем более для женщины, и Молли никогда им не увлекалась. Бутылка огневиски всегда хранилась в кухонном буфете на случай простудных заболевании или визитов, скажем, Минервы, когда подруги могли себе позволить капельку тоника в чай. Сейчас же Молли, находясь в шаге от края пропасти, не чувствовала всей опасности данного напитка.

Артур пришёл поздно и удивился унынию кухни. Камин не горел, не встречал его приветливо домашним огоньком. Артур не на шутку встревожился и стал звать жену. Молли он нашёл в кресле возле камина. Возле неё валялась пустая бутылка из-под огневиски. Артур сел на корточки перед женой, бережно поцеловал её в щёку, распрямив пальцы, забрал из руки чашку и накрыл Молли пледом.

На следующий день Молли совсем не чувствовала похмелья, она вообще ничего не чувствовала уже давно. Артур ушёл на работу, не став ничего говорить Молли про её вчерашнюю выходку, прекрасно понимая, что она просто пытается справиться с навалившемся горем, а говорить про смерть Фреда вслух было так невыносимо, что у Артура всякий раз подкатывал комок к горлу при мысли об этом. Вечером, когда сумерки начали опять затаскивать в своё уныние, Молли, немного побродив по комнатам, опять достала огневиски, благо запас имелся. Артур нашёл жену всё в том же невменяемом состоянии и не на шутку встревожился. Утром он попытался поговорить с Молли, но увидев в глубине её взгляда нечеловеческую боль, скомкал все свои аргументы на полуслове. Рассеянно поцеловав Молли перед уходом, он с тревогой покинул дом.

Вечером он нашёл Молли в комнате Фреда и Джорджа. Вокруг неё были разбросаны фотографии мальчишек, яркие буклеты и заманчивые призывные рекламки магазина Всевозможных Волшебных Вредилок. Молли подняла голову на шум открывшейся двери и с вымученной улыбкой произнесла, показывая что-то Артуру:

– Артур, смотри! Гиперъязычки! Помнишь, я их отбирала у Фреда с Джорджем перед чемпионатом мира, а они рассердились, а потом была эта заварушка с чёрной меткой, и я места не находила, боялась, что с вами что-то случилось, а вы, слава Мерлиновым кальсонам, не пострадали, и я… я… я бросилась на шею Фреду… и… и… – Молли подняла на Артура полный ужаса взгляд, от которого у него перехватило дыхание, и разразилась безудержными рыданиями.

Артур с первой секунды понял, что Молли опять пьяна, но он не на шутку испугался за неё после такой истерики. Он пытался образумить Молли, что-то ей кричал, хлопал по лицу, убаюкивал, а она вырывалась и дико кричала. Артур не знал, как ему привести Молли в чувство. Забылась она только под утро, а Артур, глядя на её измученное, посеревшее лицо, испытывал такую муку, которую не пожелал бы ни одному врагу.

Утром следующего дня Артур не пошёл на работу, соврав Молли, что у него выходной, так как они много работают сверхурочно. Уши его при этом предательски покраснели, но Молли, находившаяся в странном состоянии, этого не заметила. Артур хотел поговорить с женой – он понимал, что разговор неизбежен. Ему казалось, что как только они смогут вслух признаться себе, что Фреда больше нет, принятие действительности станет чуточку ближе. Но всякий раз, когда он открывал рот, слова не шли с языка, и он потерянно умолкал. Молли казалось спокойной и тихой сегодня. Они вместе повозились даже в огороде, где высота сорняков стала просто угрожающей. Молли, в совершенстве владеющая домашне-бытовыми заклинаниями, никогда не запускала грядки до такого состояния. Вечером Молли приготовила мясные шарики, и они вместе поужинали в полной тишине. Молли была очень задумчивой, но Артур радовался хотя бы тому, что она сегодня не плачет и не кричит. Артур надеялся, что всё наладится, вместе они сумеют преодолеть эту боль. Ночью он проснулся от холода. Ночи уже стали прохладными, одеяло лежало на полу, а Молли рядом не оказалось. Артур моментально подскочил и неслышной тенью босиком вышмыгнул из спальни. Он нашёл Молли на кухне с бутылкой огневиски в одной руке и стаканом в другой. Решительно отобрав у Молли бутылку, Артур схватил её за плечи.

– Молли! Родная! Не надо! Это не решение! Тебе не станет легче, пожалуйста, не пей!

Молли безумным взглядом смотрела на Артура:

– Ты не понимаешь! Артур! Это не честно, я не могу. Это неправда! О, мой бедный мальчик! – Молли заплакала, уткнувшись в плечо Артура, а он, бережно взяв её на руки, отнёс в кровать.

Но Артур не мог сидеть всё время дома. Молли как будто бы успокоилась и взяла себя в руки, но ещё не раз и не два Артур, приходя домой, находил её в плачевном состоянии. Молли призналась Артуру, что когда она напивается, с сердца разжимаются обручи, и ей становится полегче, а так они настолько её сжимают, что мука смертная, она не знает, как с этим справиться.

Никто ничего не знал, кроме Артура. Дети приезжали набегами, все старались поддержать родителей. Джинни вернулась в Хогвартс осенью, и часто в Норе было пусто и одиноко, и тогда Молли была предоставлена самой себе. Однажды Артуру пришлось уехать в командировку на несколько дней во Францию. В их отделе проводились реформы, и Артура послали на курсы по обмену опытом. Он хотел отказаться, переживая за Молли, но она уверила его, что всё будет в порядке, и она будет слать сову каждый день. С тяжёлым сердцем он уезжал из дома. Эти десять дней показались ему вечностью.

Сначала Молли присылала сову действительно каждый день, но на четвёртые сутки Артур напрасно глядел на квадратик неба в оконце, сидя в кабинете заседаний французского филиала министерства магии. Он постарался не накручивать себя, но на следующий день совы опять не было. Артур встревожился. Уехать он не мог, так как ставил под удар всё британское представительство. Не зная к кому обратиться за помощью, Артур буквально заболел от переживания. Детям он ничего писать не стал. Во-первых, не хотел их напрасно беспокоить, а во-вторых, может, Молли завтра напишет, а он развёл тут панику! Находясь во власти своих невесёлых мыслей, Артур столкнулся с кем-то, бредя по коридору. Подняв голову, чтобы принести извинения, он увидел перед собой Минерву МакГонагалл. Минерва потирала ушибленное плечо с явным намерением попенять неуклюжему встречному, но увидев Артура, расцвела улыбкой:

– Артур! Боже мой! Вот уж не ожидала тебя здесь увидеть! Я слышала, что на конференции присутствуют наши представители, но не знала, что ты в числе делегации. Я тут с рабочим визитом по делам Хогвартса, хотим устроить встречу шармбатонцев на Рождество, так сказать, налаживаем дружеские магические связи. А ты как? Как Молли?

Что-то в лице Артура дрогнуло. И Минерва поняла, что не всё в порядке. Она, конечно, понимала, что супруги Уизли совсем недавно потеряли сына. Но тут явно что-то было ещё.

– Артур? Всё в порядке?

Артуру понадобилось мгновение, чтобы прийти к решению.

– Минерва! Молли… заболела. Я очень волнуюсь за неё.

– Возьми меня горгулья! Бог ты мой, на тебе лица нет! Что случилось?

– Я не знаю. Я боюсь за неё.

Артур сбивчиво поведал Минерве свои опасения по поводу состояния Молли и отсутствия писем от неё. Минерва на удивление быстро умела приходить к нужному решению. Положив руку повыше локтя Артура, она сказала, глядя ему в глаза своим проницательным взглядом:

– Значит так. Я уже свои дела доделала, Хогвартс без меня не умрёт пару дней, я еду немедленно в Нору, а ты не переживай – твоя жена в надёжных руках.

И Минерва действительно задержалась во Франции ровно настолько, чтобы подбить свои дела и раздать некоторые распоряжения.

Трансгрессировов к полудню возле Норы, Минерва через несколько минут уже поднималась по ступенькам заднего крылечка. Занеся ногу через порог кухни, Минерва так и оставила её в воздухе. Увиденная картина просто лишила её способности двигаться на несколько долгих мгновений. Всегда безукоризненно чистая кухня Молли была похожа на логово Кикимера в годы его опалы. На столе валялись обрывки бумаг, корки хлеба, повсюду была расставлена грязная посуда, стулья валялись в хаотичном беспорядке по всей комнате, а сама хозяйка спала в кресле, раскинув безвольно руки в стороны. Минерва развила бурную деятельность. Палочка её, подчиняясь неуловимым движениям, так и мелькала в разных замысловатых узорах, заставив посуду помыться, крошки собраться в ведро, камин разжечься, а кастрюли вскочить на плиту. Затем она бесцеремонно подошла к спящей Молли, подняла с пола недопитую бутылку с янтарной жидкостью и произнесла:

– Эванеско!

После чего направила палочку на Молли и с мрачным удовлетворением продолжила:

– Агуаменти!

Молли не могла понять, как она очутилась в озере. Ей казалось, что она упала в воду с лодки, она панически боялась утонуть, стала барахтаться и очнулась. Первым, что она увидела, была нацеленная ей в лицо палочка Минервы. Сфокусировав взгляд на её обладательнице, Молли удивлённо подняла брови:

– Минни! Как ты тттут очучилась?

– На метле прилетела! Вставай-ка, дорогая моя подруженька!

– Зачем?

– Хм! Бить буду!

Решительно схватив Молли в охапку, Минерва потащила её к бочке с водой, стоявшей до глубокой осени у крылечка. На дворе был октябрь, и вода была, надо сказать, весьма прохладной, так что вопли Молли могли услышать соседи, если бы таковые имелись.

Затем Минерва заставила Молли помыться по-человечески, сопровождая её в ванную комнату, приговаривая, что не один тролль так не пахнет, как достопочтенная домохозяйка Уизли. После водных процедур Молли, сидя на кухне и приняв из рук Минервы чашку обжигающего чая, выглядела слегка изумлённой. Она озиралась вокруг с несколько потерянным видом. Затем вдруг спросила:

– Какое сегодня число?

Минерва хмыкнула:

– Число! Ты хоть год-то какой помнишь?

Молли виновато заёрзала:

– Ну что ты меня всё позоришь, ну ведь ничего страшного нет в том, что я ну, ну, слегка расслабилась.

Реакция Минервы была мгновенной. В её глазах, только что светившихся бесятами, вспыхнула стальная непримиримость:

– Ну уж нет, моя дорогая! Я тебя так просто не отдам! – Минерва хлопнула со всего маху кулаком по cтолу, от чего Молли вздрогнула и пролила на себя половину чашки обжигающего чая.

– Ах ты, дракон в зад чтоб тебя! – вскочив, Молли пыталась стряхнуть с себя горячие капли.

Минерва даже бровью не повела и пальцем не пошевелила, чтобы помочь бедняге:

– Ты что думаешь, это спасёт тебя от всех бед? Ты решила спрятаться на дне бутылки? Ты думаешь, Фред этого бы хотел, чтобы мать превратилась в законченную алкашку?

Молли на полпути остановила руку, которую подняла как раз, чтобы отряхнуть фартук. Слова Минервы врезались в ушные перепонки, обжигая их не хуже чая. Фред? Господи, при чём тут Фред? Её мальчик, её бедный мальчик!

Наверное, все её эмоции выразились на лице. Потому что крылья точёного носа Минервы затрепетали ещё сильнее, и она гневно схватила Молли за плечи:

– Хватит себя жалеть! Опомнись! Ты потеряла сына, но если ты не остановишься, то ты потеряешь и всех остальных! Ты подумала про них? Да что с тобой такое? Пора посмотреть правде в глаза, Молли! Фреда не вернуть! Это была война, а на войне люди погибают! Он погиб как герой, а ты порочишь его имя своим поведением!

Слова звенели в тишине кухни, мирно потрескивавшей дровами в камине, а Молли подняла на Минерву глаза, полные муки и прошептала:

– Ты не понимаешь. Пожалуйста, оставь меня. Ты не понимаешь, что я чувствую.

Минерва не узнавала Молли. Потухший взгляд и обречённость во всех движениях – куда подевалась рыжая взбалмошная девчонка, которая проскакивала в зрелой Молли, как бы она ни старалась остепениться? Но Минерва не собиралась так просто сдаваться.

Она написала в Хогвартс письмо с указанием рекомендаций к руководству и осела в Норе. На вопрос, сколько она тут будет торчать, ответила, что сколько нужно, столько и будет. Было тяжело. Настроение Молли менялось, как погода весной. Из апатичной и покорной она превращалась в стихийную фурию, пытаясь доказать Минерве, что она лезет не в своё дело, и, вообще её это не касается. Один раз, когда Молли, закусив удила, схлестнулась с Минервой, она бросила ей в лицо:

– Тебе легко! Ты никогда не теряла сына!

Минерва побледнела, посмотрела на отдувающуюся Молли и сказала:

– Ты думаешь, тебе одной тяжело? Ты думаешь, мне легко смотреть в глаза матерей и отцов тех детей, которые погибли тогда, в мае? Ты замкнулась на своём несчастье и ничего не хочешь видеть вокруг. А как же Андромеда, которая находит силы в себе жить ради Тедди, как же твои дети? Они любят тебя, ты нужна им, ты должна жить дальше, а не хоронить себя с Фредом! Он очень любил жизнь, и это ужасно не справедливо, что его так рано забрала судьба, но ты не имеешь права ломаться! А огневиски – это всего лишь миф, призрак, он не принесёт тебе облегчения. Когда ты это поймёшь, тогда я уеду, а пока можешь оскорблять меня, сколько тебе угодно.

Молли сверлила взглядом Минерву и ей было всё равно, что она говорит. Конечно, в глубине души она понимала, что не права, и ей было даже стыдно за свои всплески неудержимой агрессии, но слишком велика была её боль. Молли чувствовала себя волчицей, тигрицей, да кем угодно, у которой забрали детёныша. Она по-звериному сопротивлялась и не понимала, почему это должно было случиться. А ещё она пристрастилась к огневиски и ей ужасно хотелось выпить. Но Минерва мало того, что уничтожила все запасы спиртного в доме, она умудрилась ещё наложить и мощные чары, так что заклятие подзаправки, которое потихоньку попробовала Молли, не действовало.

Вернулся из Франции Артур, а Минерва всё не уезжала. Так прошло три недели. За это время только великое терпение Минервы и поддержка Артура помогли Молли справиться, в первую очередь, с опасностью, которую она невольно к себе подпустила – пристрастию к алкоголю. Когда Молли, оглядываясь назад, теперь вспоминала этот период, она поражалась стойкости Минервы, которая смогла удержать её на краю пропасти, куда Молли уже шагнула обеими ногами.

Тридцатого октября этого года в Норе собрались все, кому позволили дела. Даже Джинни приехала, благо директор всё ещё находилась здесь. Родные собрались поздравить свою мамочку с днём рождения. Молли заметно повеселела, по крайней мере, ушла из глаз несусветная тоска. Когда вечером в чистой выскобленной кухне собрались её обитатели, Молли чувствовала себя почти счастливой. Как она всех их любит! Её семья, её близкие, которые помогли ей выстоять в трудную минуту, ради которых стоит жить дальше. Боль от потери сына не пройдёт вдруг, и еще не раз она прольёт слёзы, но Молли поняла, что нужно жить дальше. Ради детей, ради Артура, ради себя, ради Фреда и ради ещё кое-кого, кстати…

– Ма! – из раздумий Молли вывел голос Билла, который выглядел взволнованным, когда вставал из-за стола.

– Ма! – повторил он. – У нас с Флер для всех есть приятное известие. Скоро ты станешь бабушкой!

Что тут началось! Флер сидела и светилась от счастья, когда все дружно кинулись поздравлять будущих родителей. Гарри с Роном хлопали Билла по всем местам, до которых могли дотянуться через стол, Артур снял очки, протёр их, затем водрузил их обратно трясущимися руками. Гермиона, на коленях которой сидел малыш Тедди, забавлявший всех причудливой сменой формы носа, радостно взвизгнула, от чего Тедди заревел в голос, и все, смеясь, кинулись его успокаивать. Джинни засунула костяшки пальцев в рот и так и сидела, радостно замерев. Такая поднялась неразбериха и суматоха! Минерва МакГонагалл смахнула слезу и подняла бокал:

– За будущих родителей – Уильяма и Флер Уизли и их очаровательную дочку!

Новый взрыв эмоций и шумных высказываний. Минерва утверждала, что будет именно девочка, Перси стал спорить с Джорджем по поводу того, кто лучше – мальчик или девочка, а Молли впервые за полгода почувствовала, что может вздохнуть спокойно. Она сидела, смотрела на свою семью и чувствовала, что на её сердце проливаются слёзы феникса, принося облегчение и жизненные соки для дальнейшего путешествия по сложным перипетиям судьбы. Боль от потери Фреда всегда будет с ними. Но пока они семья, пока поддерживают друг друга, можно преодолеть любые трудности.

Уже поздно вечером, когда празднество подходило к своему завершению, Молли оказалась с Минервой вдвоём на кухне с чашечкой чая перед камином. Билл с Флер ушли спать, извинившись и сославшись на усталость будущей мамочки, Джинни с Гарри и Рон с Гермионой пошли прогуляться перед сном, благо погода стояла тихая и чудная для конца октября. Артур с Перси ушли в гараж разбирать немыслимый прибор, который Артур принёс в тот день с рейда и который ему не терпелось усовершенствовать, а Джордж трансгрессировал в Косой переулок, где его ждал Ли, чтобы сдать дела магазина. Молли с Минервой давно уже убрали всю посуду и мирно беседовали перед уютным огоньком очага. Молли немного помолчала, а потом сказала то, что давно её уже мучило:

– Знаешь, Минерва, если бы не ты, я не знаю, как бы я всё это пережила. Подожди, не перебивай! Я знаю, тебе пришлось со мной сложно, и я бесконечно благодарна тебе за всё. Ты вытащила меня из пропасти, ты помогла мне в трудную минуту. Если бы не ты, Артур, ребята… Мне нелегко, но сейчас я могу вспоминать Фреда уже без той невозможной боли. Его образ грустно стоит перед глазами, но я понимаю, что, загоняя себя в угол, я вряд ли сделаю лучше. Его не вернёшь, – слёзы катились по щекам Молли, – но он не хотел бы, чтобы мы грустили, правда? Он был таким весёлым мальчиком. И прости меня особенно за те страшные слова. Я не знаю, как я могла такое тебе сказать, про то, что ты не понимаешь, что ты не теряла сына, – Молли подняла на подругу умоляющий взгляд.

Минерва отставила чашку в сторону, достала платок, трубно высморкалась, а потом заговорила:

– Не надо, Молли, не извиняйся! Я рада, что помогла тебе выкарабкаться. Будет ещё больно, и неверно было бы утверждать, что всё позади. Такие раны глубоки, они тяжелы своей неправильностью. Тяжело терять близких, и совсем несправедливо хоронить своих детей. Знаешь, я никому этого не рассказывала, так как когда-то поклялась себе не ворошить свои раны и шагать дальше, но тебе расскажу. Может, время пришло сказать это вслух, может, я хочу тебе дать понять, что тебя прекрасно, увы, понимаю…

Минерва вздохнула, а Молли затаила дыхание. Они никогда не разговаривали с Минервой про её прошлое. По крайней мере, времена её молодости. Всегда они, в основном, обсуждали проблемы Молли, связанные с детьми, мужем, хозяйством, иногда вопросы Хогвартса, но вот про личную жизнь Минерва откровенничала редко. Всё что знала Молли про свою старшую подругу, что когда-то она, ещё будучи гриффиндоркой, безумно была влюблена в одного когтевранца – Альфредуса, и что-то у них не сложилось. Знала Молли также, что всю свою преподавательскую деятельность, начиная с пятьдесят шестого года, то есть когда Молли ещё и в Хоге-то не обучалась, Минерва благоволила Альбусу Дамблдору, но романа у них так и не случилось. Молли знала, что за строгими очками прячутся удивительно чуткие глаза, но Минерва настолько всегда была собрана и так редко позволяла себе выходить за рамки, что способной на безрассудства её было сложно представить.

Минерва взяла чашку, хлебнула остывшего чаю и продолжила:

– Помнишь, я как-то тебе рассказывала, что в школе встречалась с одним парнем, Альфредусом? Ну так вот, ты не всё знаешь. После школы Альфредус уехал учиться в Германию, а я поступила в магистратуру, намереваясь получить степень бакалавра трансфигурации. В то время я ещё усиленно готовилась к экзаменам по анимагии и какое-то время мы не виделись с Алом. Потом я узнала, что он собирается жениться. Это было ударом для меня, но я решила, что сама во всём виновата, потому что Альфредус неоднократно звал меня в Бремен, а я из-за своей учёбы и карьерного роста не хотела бросать все дела. Когда я узнала о его женитьбе, я, конечно, очень переживала и мучилась – сама понимаешь, как в молодые годы это бывает. А потом он приехал по делам в Данди, ты же знаешь, я сама родом из этого северного шотландского городка. Мой предок, двоюродный дед Уильям МакГонагалл был неординарной личностью. Не знаю, слышала ли ты его стихи, но до сих пор современники спорят о его титуле. Кто-то считает его худшим из поэтов, а кто-то покупает его сборники на аукционе. Один его стих о трезвенности чего стоит!

О, ты – напиток Демона, ты – жуткий разрушитель,

И я отвечу: только бедствия одни.

Его частенько забрасывали на площади овощами во время декламации стихов, что не останавливало его пыл. Так вот, Альфредус по делам издательства приехал в Данди собрать информацию из непосредственно родных мест скандального моего предка, а я как раз приехала в отпуск домой на пару недель. Столкнулись мы совершенно случайно на концерте – я просто обожаю волынку и всегда стараюсь сходить на живую музыку, когда бываю в Шотландии. Мы уставились друг на друга. Не было перерыва в отношениях длиной в год, не было обиды на его предательство и моё упорное стремление лишь к учёбе, не было его женитьбы, а были только мы. Мы смотрели друг на друга, выходившие с концерта люди толкали нас, а мы всё стояли и стояли, пока мне на ногу не наступил один весьма солидный господин, солидный в весе, я хотела сказать.

Я не осуждаю себя ни на йоту, я понимаю, что поступила аморально по отношению к его жене, которая, как я слышала, была в интересном положении, но мы оказались с Альфредусом в его номере, в гостинице. Молли, ты не представляешь, какие это были три дня! Через три дня Алу надо было уезжать, и мы все три дня не отходили друг от друга. Он клялся мне, что любит только меня, что женился по расчёту, и этот брак был ему необходим для поступления в крупное издательство, предлагал мне всё бросить и уехать с ним куда глаза глядят. Мерлин ты мой, я понимала, что это всего лишь мечты, но какими сладкими они были! Я потеряла голову. Я снова чувствовала себя шестнадцатилетней влюблённой девочкой. Его руки, такие родные, напоминали о тех ночах, которые мы провели вместе. Но сказка закончилась. Альфредус уехал, и в его глазах, ты не поверишь, стояли слёзы, когда он уходил. А я решила не гнать гиппогрифов и просто разобраться во всём. Ведь он был женат, а мне с моим воспитанием и взглядами совсем не улыбалось разрушать семью.

В те времена обороты набирал Грин-де-Вальд, ты не помнишь тех событий, конечно, да и бесчинствовал он по большей части в восточной Европе, Англию меньше затронули разрушения. У меня закончился отпуск, я вернулась в Лондон, а тревожные слухи всё нарастали. Поговаривали, что Грин-де-Вальд особенно силён в Германии, и моё сердце сжималось каждый раз при мысли об Альфредусе. Альфредус присылал письма, в которых клятвенно заверял, что мы обязательно будем вместе и что он всё уладит. Но письма приходили всё реже, и я перестала в глубине души надеяться на наше соединение. А потом, потом я поняла, что беременна. Это было так необычно и так чудесно. Я не могла сказать этого Алу в письме, так как хотела сообщить ему новость, глядя в глаза. Когда нам удалось увидеться, он приехал по делам в Лондон, я была уже весьма, ну, кругленькой. Альфредус ужасно нервничал, у него недавно родилась дочь, как он сказал, и он не мог сейчас оставить жену – это бы было нечестно. Я отказывалась понимать очевидные вещи, Молли! Он никогда бы не бросил жену ради меня, слишком уютной и налаженной была его жизнь. Я пролила немало слёз, потихоньку наши отношения сошли на нет. Он каждый раз уверял, что расстанется с женой, как только будет подходящий момент, а я уже не верила ему. Но я не сердилась на него, нет. К тому же у меня был подарок небес, мой малыш, который, кажется, должен был родиться размером со слонёнка. В конце беременности я даже не могла наклониться, чтобы обуться, видела бы ты меня!

Молли сидела, раздирая себе ногтями лицо, и не замечала этого. Всё, что рассказывала Минерва, отдавалось такой болью, что Молли даже боялась услышать продолжение. Почему же она ни разу в жизни не спросила подругу про её самое сокровенное? Рассказывала ли Минерва вообще кому-нибудь про свою жизнь? А Минерва, похоже, получала истинное облегчение, вытаскивая из сердца занозы через столько лет:

– Ну, а потом... Это был сорок пятый год, самый тяжёлый год в войне с Грин-де-Вальдом. В министерство поступила информация, что приспешники Геллерта жестоко разгромили редакцию издательства, в которой работал Альфредус. Их руководство посмело в открытую выступить против режима тирана, и расправа не замедлила себя ждать. Данные были устрашающие. Убитых и раненых насчитывали десятки. Это была показная месть за смелость выступить против порядка Грин-де-Вальда. В списке погибших значился Альфредус. Потом я узнала, что в этот день он как раз дал свой пиджак одному сотруднику, тот под дождь попал, в общем, стечение обстоятельств, и беднягу опознали по бейджу, приняв его за Альфредуса. Это я узнала уже потом, после больницы. Когда я увидела в списках имя Ала, в голове зашумело, я поняла, что это возмездие, я во всём виновата, я разбила чужую семью и загубила собственную жизнь. Мне стало плохо. Я плохо помню, вроде я упала – дикая боль внизу живота. А потом очнулась в Мунго, в отделении для патологии беременных. Мне сказали, что мой сын не выжил, и что у меня никогда больше не будет детей. Я лежала в той палате минуту за минутой, существовала каждую секунду и не понимала, зачем мне жить вообще. Я не знаю, сколько пролежала в больнице, ну, конечно, по выписке можно посмотреть, но я не помню. Мне было всё равно – я не хотела больше жить, жить было незачем. Сынишку моего похоронили на больничном кладбище, поскольку я лежала долго в невменяемом состоянии, я даже ни разу его не видела. Приходил Альфредус, который чудесным образом оказался живой, но мне уже было всё равно. Всё умерло вместе с моим мальчиком, я не хотела больше видеть Ала, и с годами мы совсем перестали общаться. Я знаю, что он весьма успешен, наверное, сейчас уже отошёл от дел и спокойно наслаждается баварским пивом у себя в поместье в окружении семьи. Я не винила его в трагедии и не считаю виноватым ни в чём, но чувства умерли, больше ничего не было. Я поправилась, ходила на работу, тогда я работала в одном отделе при журнале «Трансфигурация Сегодня», так, мелким служащим, надо ведь было с чего-то начинать. Я не жила, я просто существовала изо дня в день. По ночам я выла в подушку, никак не могла выбросить детские вещички, купленные для будущего малыша, которые теперь пылились в коробке на антресолях.

Как-то в коридоре издательства я столкнулась с Альбусом Дамблдором, который был уже тогда очень популярен и которого последние события в битве с Геллертом Грин-де-Вальдом сделали национальным героем. Он внимательно посмотрел на меня, и мне стало не по себе. Такое чувство, что меня пронзили рентгеном, у Артура спроси, он знает, что это такое. Альбус увлекался трансфигурацией, как и я, он преподавал в то время в Хогвартсе, и я, конечно же, знала его, но мы никогда не общались. Он кивнул мне, и мы разошлись в разные стороны. Я забыла бы об этой встрече, но она стала ключевой в моей жизни. На работе я всю себя отдавала без остатка делу, но вечером, в пустой комнате с четырьмя опостылыми углами я начинала сходить с ума. Я не могла выбраться из ямы, мне было так больно, что я не находила сил жить дальше. В один из вечеров я осушила залпом бутылку медовухи. Да, да, моя дорогая подруженька, я всё знаю, знаю, как это тяжело, мне знакомо чувство ложного облегчения, когда мозги отключаются, и хоть ненадолго забываешь о своей боли. Я перестала ходить на работу и послала сову с просьбой предоставить мне внеочередной отпуск по состоянию здоровья. По правде говоря, мне было наплевать на работу, наплевать на всех, но, приученная к порядку, я отправила сову. Я не знаю, сколько времени прошло – день, два, неделя. Я полностью отошла от реальности, вся моя забота сводилась к новой порции медовухи, а лучше огневиски, которое огнём обжигало нутро. Я не выходила из дома, сидя взаперти, как затворник. А потом, потом я решила, что я уже нажилась на этом свете, и больше незачем осчастливливать землю своим пребыванием. Я опустошила всю имеющуюся аптечку, собрав все сильнодействующие зелья и травы, которые только нашла. Привычка к порядку приучила меня держать в доме все необходимые вещи, поэтому арсенал набрался отменный. Пожалуй, такой дозой можно было убить дракона…

Молли не могла произнести ни звука. Огонь в камине давно потух, но она не могла пошевелиться, чтобы вновь разжечь его. Чужая боль может быть такой же сильной, как и своя. У Молли сжималось сердце, а слёзы уже вовсю лились по её лицу, намочив воротник платья.

Минерва рассказывала дальше…

– В тот момент, когда я поудобнее уселась в кресле и приготовилась принять сладостное лекарство от всех моих несчастий, в дверь постучали. Я с досадой отмахнулась и не собиралась открывать. Пусть себе стучат, жаль только, мешают, сбивают с мыслей. Стук стал более настойчивым, и я начала беспокоиться, что, чего доброго, меня так отвлекут от задуманного. Я поскорее добавила воды в бокал, так как некоторые порошки невозможно было бы проглотить, и в этот момент дверь слетела с петель с оглушительным треском. Всё произошло так быстро, что я так и застыла с бокалом на полпути. В дверях стоял Альбус Дамблдор, на его лице читалась такая тревога и мощь, что мне стало не по себе. Ну кому какое дело до меня? Оставьте все меня в покое! Альбус одним движением палочки взорвал бокал в моей руке, затем решительно прошёл в комнату, не забыв вернуть дверь на место. Мне даже не было стыдно за мой вид и моё состояние. Я сидела на дне ямы, и падать мне было решительно некуда. Мне было всё равно.

Альбус провёл около меня всю ночь. Молли, ты не представляешь, какой это удивительный человек! Я так и не смогла его до конца понять, но он знает, каково это, пройти через такую муку и боль, я по глазам это видела, когда он беседовал со мной в эту и последующую ночи. Он буквально взял шефство надо мной, и наступил момент, когда я ужаснулась своему положению. Мне захотелось жить дальше, мне стало стыдно за то скотское состояние, в которое я себе позволила прийти. Знаешь, в последующие годы Альбус, которого по иронии судьбы я тоже называла Алом, ни разу не вспомнил об этом этапе моей жизни. Он появился в моей жизни, чтобы протянуть мне руку помощи, не прося ничего взамен, он вытащил меня буквально с того света, а когда угроза уныния ушла из моих глаз, он вернулся к своим делам в Хогвартсе. Он никому ничего не рассказал, ни одна душа не знала о моём позорном падении. Все годы мы поддерживали дружеские отношения, без слов договорившись не вспоминать события, при которых мы, так скажем, познакомились, и за это я тоже ему благодарна. Мне кажется, он даже наводил на меня гипнотические чары тогда, чтобы я побыстрее пришла в себя. Он был выдающимся волшебником и умел делать такие вещи, которые многим магам и не снились.

А потом, спустя несколько лет, Альбус занял пост директора Хогвартса и пригласил меня на должность преподавателя трансфигурации. Я с радостью согласилась. С тех пор моим домом стал Хогвартс. Это – моя семья, мои дети, мои тревоги и мои заботы. Та страничка моей жизни осталась далеко позади, а вся моя настоящая жизнь связана с моими гриффиндорцами. Ох, похоже мы с тобой заболтались, Молли, ты посмотри-ка, огонь давно погас.

Молли вышла из оцепенения и вдруг бросилась в объятия к Минерве:

– Минни, прости меня, пожалуйста! Прости за всё! Какая же я дура, раздери меня Клювокрыл!

– Ну что ты, Молли? К чему лить ещё одну порцию слёз? Ясен пень-зубоскал, ты – дура, да ещё какая, сколько можно плакать? – Минерва тепло улыбалась.

Удивительная женщина! Сильная, не сломленная никакими невзгодами, справедливая и строгая, одновременно ранимая и беззащитная – Минерва МакГонагалл. Молли с благодарностью смотрела на свою подругу, а Минерва понимала, что Молли будет жить дальше. То, что нас не сломало – сделало нас сильнее.

Молли была благодарна родным за то, что все они смогли сегодня собраться в Норе – им всем было трудно, но они тянулись друг к другу.

С особой болью она смотрела на Перси. Он не сильно изменился за последнее время, но одну истину усвоил прочно – нет ничего дороже семьи, и не нужно стыдиться своих корней. Несмотря на все его промахи, Кингсли помог Перси остаться в министерстве, и со временем он стал занимать довольно высокий пост.

Молли хорошо помнила то время, когда Перси в открытую выступил против своей семьи. Это было сразу после окончания им Хогвартса. Тогда Барти Крауч взял к себе на службу исполнительного молодого человека, который был не по-юношески пунктуальным. Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся, но общество силами Корнелиуса Фаджа не желало принимать сей факт, предпочитая оставаться в неведении. Как-то вечером Перси неосторожно высказался в адрес отца. Артур, всегда мягкий и лояльный, тем более по отношению к детям, вспыхнул. Молли ушам своим не верила, разум отказывался воспринимать все те обидные, несправедливые слова, которые Перси стал бросать в лицо Артуру. Перси сказал, что Артур никогда не отличался гордостью настоящего волшебника, что по его вине они всегда жили в постыдной бедности и, будь у него хоть капля здорового честолюбия, семье не пришлось бы прозябать все эти годы в нищете. Уши Артура горели, Джинни испуганно прикусила кулак, Фред, Джордж и Рон, вскочив, гневно глядели на брата, который всегда отличался от них своей педантичностью и стремлением во что бы то ни стало выбраться наверх. Обстановка на кухне накалилась до такой степени, что Молли испугалась не на шутку. Перси, в общем-то, всегда умел находить общий язык с отцом, и эти его слова, повисшие в кухне, были ужасно обидны и причиняли боль. А Перси выплёскивал всё то, что копилось на душе годами. И про балбесов братьев, которые своими выходками позорили его честное имя, и про постыдность его положения, которое не позволяло преподавателям непредвзято относиться к бедной семье. Молли понимала всю абсурдность этих заявлений, и от того вся разыгравшаяся сцена ей казалось нереальной. От Артура исходили мощные волны презрения, и Молли испугалась, что горячий нрав мужа не даст ему справиться с собой. Уж она знала, на что способен Артур в такие минуты, когда речь заходит о чести. Рон, Фред и Джордж повыхватывали палочки, хотя колдовать дома они не имели права, и Молли совершенно не представляла, чем всё закончится.

А затем Перси сказал, что не желает знаться больше с семьёй, и раз отец с матерью предают министерство и якшаются с Дамблдором, то Перси всем и каждому объявит, что он не с ними.

Тут уж Фред с Джорджем не выдержали и хотели наброситься на Каина с кулаками, но смертельно бледный Артур чётко произнёс: «Эверто Статум!», и мальчишек отбросило на диван, что позволило Перси беспрепятственно выскочить за дверь и трансгрессировать в неизвестном направлении. Молли кинулась следом, но напрасно она кричала имя сына в пустоту – Перси уже был в Лондоне. Обессиленную и заплаканную Молли буквально втащили на руках в кухню, где Рон, с мрачным видом поглаживая мать по волосам, сказал, чтобы она не расстраивалась из-за такого куска драконьего дерьма и что эта задница ещё вернётся.

Молли всегда испытывала неловкость из-за того, что её дети вынуждены были донашивать старые вещи и не всегда у них было всё новое и лучшее, но никогда ещё эта проблема не вставала так остро, как сейчас. Никогда никто из детей ни разу не упрекнул их с Артуром. А теперь слова, брошенные Перси, как будто отравили воздух в Норе. Молли плакала и никак не могла остановиться.

Перси поселился в Лондоне на съёмной квартире; дома старались не произносить его имя, а вскоре всё семейство перебралось на площадь Гриммо, в штаб-квартиру Ордена Феникса. Молли была занята целый день и в глубине души радовалась, что на мрачные тоскливые мысли почти не остаётся времени. Один раз она не выдержала и поехала к Перси на квартиру, адрес которой узнал по её просьбе Артур, поскольку проживание оплачивало министерство. Напрасно Молли робко с волнением стучала в неприглядную дверь унылой расцветки. Перси не открыл дверь, и Молли вернулась на площадь Гриммо совершенно разбитая, где легла под одеяло и пролежала до вечера. Ничего не хотелось делать и никого не хотелось видеть. Она не знала, что Перси стоял под дверью, слушал материны причитания и не смел открыть. Когда Молли ушла, он сел прямо под дверью и прошептал: «Прости меня, матушка!» В глазах его стояли слёзы. Но Перси твёрдо решил избавиться от ярма поганой, как он считал, репутации своего отца и потому не позволил себе смалодушничать. Много позже, когда до Перси стала доходить вся чудовищность его поступка, он так и не смог пересилить себя и вернуться в лоно семьи. В первую очередь, невыносима была реакция братьев, которые никогда его не понимали – всю целеустремлённость его помыслов. Он мучительно переживал, что его угораздило родиться в семье, совершенно лишённой честолюбия, которого у самого было в избытке. Когда Перси смог вернуться с повинной головой, а было это в разгар Великой Битвы, он не смог наверстать всех тех лет, которые провёл без семьи, и смерть Фреда воспринял как собственное наказание. Молли, конечно же, с распростертыми объятиями приняла сына, но тем мучительнее он чувствовал свою вину перед ней. И свою первую дочку он назвал Молли в честь матушки – его драгоценной, всё понимающей матушки, дороже которой не было на свете.

В тот вечер все разошлись спать далеко за полночь. Сидели на кухне, пили чай с тортом и вспоминали разные забавные случаи. При слабом свете свечей, которые наколдовал Артур и развесил причудливыми узорами прямо над столом, тени сидевших вытянулись и казались фантастическими животными. Пожалуй, впервые со дня смерти Фреда в кухне звучал смех. Сам дух Фреда, казалось, присутствовал здесь же, заражая родных неудержимым весельем и взрывами хохота. Минерва МакГонагалл к всеобщему удовольствию вспоминала про проделки близнецов:

– А потом я говорю им: «Мистер Уизли и Мистер Уизли, вы понесёте наказание и отбудете его в кабинете мистера Филча!» А эти озорники мне и отвечают: «Бедный мистер Филч, его ждёт чудесный вечер, мы как раз сегодня изучали заклятие Мелофорс!», – и я, к своему стыду, чувствую, что рот сам по себе расползается в улыбке – представила Аргуса с тыквой на плечах, хотя, по-моему, у него она и так всё время вместо головы.

Под общий взрыв хохота Рон подавился изрядным куском лимонного бисквита, и Гермиона принялась бить его по спине, а Гарри схватил палочку и произнёс «Анапнео!» под новые приступы веселья. Когда, наконец-то, все разошлись спать, Молли поднялась с Артуром в спальню. Минерва решила эту ночь ещё провести в Норе, а утром отправиться вместе с Джинни в Хогвартс на Ночном Рыцаре.

Молли, поднимаясь по лестнице, услышала в ванной комнате, прилегающей к их спальне, шум воды. Она неслышно скользнула внутрь, скинула платье и шагнула под струи воды, прижавшись к Артуру. Артур выронил мочалку, которую держал в руках, обернулся и охнул:

– Молли! Мерлин мой! Молли? Ты уверена?

Дело в том, что вот уже почти полгода отношения супругов сводились почти к нулю. Сначала Молли и слышать ничего не хотела о близости, и Артур не смел навязываться, а потом все их отношения выглядели быстрыми постыдными попытками Артура, постепенно затухнувшими в последнее время. Сейчас же в глазах Молли Артур увидел знакомый ранее огонёк. Эти глаза, которые сводили его с ума, и взгляд, заводивший вполоборота. Он сделал ещё одну слабую попытку убедиться, что намерения Молли серьёзны, на что услышал сладкий шёпот Молли:

– Если ты сейчас не замолчишь, я применю Силенцио!

Но угроза Молли была совершенно не уместна, поскольку Артур и так уже онемел от нахлынувшей на него страсти и жадно целовал свою Моллипусеньку в шею, в ямочки на плечах, в грудь (от этих прикосновений сознание просто улетучилось) и всё ниже, ниже… Отпустив тормоза, стряхнув с плеч груз беды, которая придавила их до самой земли, супруги наслаждались друг другом как ненасытные влюблённые молодожёны и, когда уже ближе к утру добрались до кровати, оба уснули просто мёртвым сном, счастливые и опустошённые.

Утром Минерве пришлось самой готовить завтрак и накрывать на стол, так как хозяйка дома спустилась на кухню гораздо позже неё с слегка очумелым видом. Посмотрев на горящие глаза Молли, Минерва лишь хмыкнула, вогнав подругу в краску.

Джинни с профессором МакГонагалл покинули Нору ближе к полудню. Напоследок Молли всё хотела в сотый раз сказать Минерве, как она ей благодарна, но слова застревали в горле, да они и не были нужны! Их отношения давно уже достигли той стадии, когда, даже не произнося ни звука, обе понимали, что у каждой на душе.

Рон с Гермионой и Гарри тоже отправились после полудня.

Жизнь входила в свою колею. Артур с головой окунулся в работу, а в свободное время возился с легендарными останками мотоцикла Сириуса. Молли вроде тоже оправилась, насколько это было возможно, но ещё не раз она выла белугой, когда тоска сжимала сердце.

Вскоре, в один из таких периодов, когда хандра в очередной раз взяла верх, Молли пошла в Оттери-Сент-Кэчпоул за покупками, решив развеяться. Стоял канун Рождества, и окрестности были похожи на чудную сказочную картинку. Молли зашла на кладбище, протоптав тропинку в сверкающих на солнце неглубоких сугробах к могилке Фреда. Постояв немного, подставив лицо зимнему солнышку, Молли с грустью думала о первом Рождестве без сына. Теперь не связать ей уже близнецам одинаковые свитера с буквами на груди, не слушать унисонное балагурение братьев, когда один подхватывал другого. Тяжело вздохнув и смахнув слезинку, Молли направилась от кладбища в деревню. Она всегда немного нервничала, посещая общественные места маглов, и чувствовала себя не в своей тарелке. Сделав по-быстрому покупки в супермаркете, Молли зашла на почту. Вот уж нелепость – эти магловские почтамты! То ли дело почтовое отделение, допустим, в Хогсмиде – совы разных мастей сидят в полумраке и ждут указаний. А здесь? Какие-то ящики с дырочками и витрина с различными сопутствующими товарами, прямо второй магазин. Молли купила магловского пива, так как настроение было удручающим, а связываться с огневиски она боялась. Продавец вежливо предложил купить к пиву сушёной рыбы (чего эти маглы только не придумают!) Молли выбрала пару тараней, рассчиталась и вышла на улицу. Магловские деньги всегда её напрягали, ей казалось, что сейчас что-нибудь пойдёт не так, хотя Гермиона с Гарри неоднократно проводили ликбез для четы Уизли, особенно для Артура, который от восторга при виде магловских предметов всё путал.

Вернувшись домой, Молли привычными движениями палочки отправила на плиту кастрюли и, когда обед уже варился без её помощи и с ближайшими делами было покончено, села в кресло, достав бокал для пива. Пиво лежало в умывальнике, на него Молли навела чары Глатиус, чтобы оно немного охладилось. Она развернула газету, в которую была завёрнута рыба, поражаясь нелепости магловских фотографий: ну что за бред – неподвижные фотографии! Взгляд её выхватил из статьи слово Румыния, и она заинтересовалась. В Румынии был Чарли, который недавно подписал контракт на аренду фермы по разведению драконов и с головой ушёл в любимое дело. Молли скучала по своему второму сыну, да и не виделись они давненько, поэтому чисто машинально Молли отставила в сторону бокал и развернула газету целиком. Это был листок местных новостей, в котором перепечатывались также статьи и из крупных изданий. Заинтересовавшая Молли статья была о благотворительном фонде "Children on the edge", который существовал уже почти десять лет и начинал свою историю именно в Румынии. Молли узнала, что целью этого фонда является поддержка детей, оказавшихся буквально на краю в силу бедственного положения, связанного со стихийными бедствиями, войной или просто бедностью. Сердобольная Молли обливалась горючими слезами, читая про неведомых детишек, лишённых тепла и счастья нормального детства. Её мальчишки и Джинни росли не в богатстве, но чем-чем, а заботой и вниманием были окружены с лихвой, и Молли всегда полагала, что в семье духовная близость и сердечное счастье гораздо важнее материального достатка. Статья рассказывала также об Аните Роддик, женщине-основательнице фонда, создавшей в Румынии три первых детских дома после кризиса тех лет. Сейчас фондом были разработаны программы по всему свету, и сеть взаимных мероприятий помогала реализовывать благую миссию. У Молли сжалось сердце при мысли о детях, которые на Рождество не получат подарка, которые вынуждены ночевать в подворотнях. Она решительно встала, не открывая, выбросила пиво в самоубирающуюся корзину для мусора, и приступила к активным действиям.

С этого дня Молли стала активным членом Лондонского филиала фонда. Она вела переписку с женщинами – матерями, оказавшимися в бедственном положении, вязала носочки и детские вещи, отправляя посылки в детские дома, а на Рождество в один из приютов привезла целую корзину аппетитных пирожков и лакомств, до которых была большая мастерица.

Как-то вскоре после Рождества, когда обитатели Норы разлетелись по своим делам, Молли сидела вечером, коротая время за очередным вязанием. Вдруг она вздрогнула от шумно открывшейся входной двери. Артур не должен был сегодня прийти ночевать, он ещё утром сообщил Молли о том, что у них ночной рейд и он переночует в Лондоне у Перкинса. Молли взглянула в дверной проём, и спицы выпали у неё из рук. На пороге стоял Рон, и одного только беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что он сильно пьян. Молли охнула, вскочила и успела подхватить Рона, прежде чем он свалился на пороге, не в силах перенести ногу через поребрик. Рон пытался сфокусировать взгляд, но это ему удавалось с трудом. Молли пришлось задействовать заклинание левитации, чтобы дотащить Рона до его комнаты под чердаком на самом верху. Решив не приставать к сыну с расспросами сейчас, Молли помогла Рону улечься. Едва она сняла с него кеды, Рон повалился поперёк кровати и захрапел. Молли не на шутку встревожилась и ужасно жалела бедного мальчика. Почему-то вид Рона её не рассердил, а вызвал мучительную боль. Больно видеть своего ребёнка в таком состоянии, Молли никогда раньше не видела никого из сыновей в таком виде. Артур, бывало, очень редко приходил в состоянии нестояния, но он так мучительно болел на другой день, что предпочитал не доводить себя до такого положения. Хотя, понятное дело, иногда просто не успевал остановиться. А Рон ещё такой юный! Ему нет и девятнадцати. Молли решила не уходить из комнаты сына и остаться пока здесь. Вязать Молли не могла – спицы тряслись в её руках, и пару раз напутав в узоре, Молли, чертыхнувшись, отбросила рукоделие в сторону. Она просто сидела в полутёмной комнате и глядела в пустоту.

Комната Рона оставалась всё такой же, как и в детстве. Оранжевое покрывало, сбитое сейчас под спящим, нисколько не потеряло своей яркости за эти годы. Пушки Педдл всё так же призывно летали на плакатах над кроватью. Незаметно для себя самой Молли задремала на стуле около кровати и подскочила, когда Рон застонал во сне. Молли открыла глаза – на улице уже было совсем темно – и увидела, что Рон проснулся. Он обвёл взглядом потолок, стены, как будто пытаясь понять, где он находится, потом перевёл взгляд на мать.

– Рон! – Молли тихонько позвала сына. – Рон! Что случилось? Как ты?

Рон попытался сесть, но тут же схватился за голову, замычав от приступа тошноты и головокружения.

– Как я тут оказался, ма?

– Рон? Ты что, совсем ничего не помнишь? Откуда ты в таком виде? И где Гарри?

Рон обхватил голову руками, запустив пальцы в свои рыжие вихры и сел, слегка покачиваясь.

– Ох, драный Мерлин! Меня сейчас вырвет!

Молли принесла с кухни настойку гранатового сиропа, в которую добавила несколько капель мятного спирта и чуть ли не силком влила в Рона, который закашлялся. Молли осторожно присела на кровать сына, расправила футболку, поправила ярлычок, вечно торчащий сверху, и стала поглаживать Рона по спине. От материнских прикосновений Рон не выдержал. Он уткнулся матери в колени, как в детстве, чувствуя себя всё тем же маленьким мальчиком, которого от всех бед защитит мама. Он не стыдился сейчас своих чувств, потому что знал, что в Норе больше никого нет и никто не посмеётся над ним. Как ему всегда хотелось вот так прижаться к матери и поведать ей о своих бедах, но насмешки братьев про маменькиного сыночка заставляли его сдерживаться. Сейчас же он с полной гаммой чувств мог себе позволить поискать защиты у самого дорогого человека на земле. Молли не тормошила Рона, а просто терпеливо ждала, когда Рон немного придёт в себя, вдыхая с материнскими прикосновениями успокоение и умиротворение. Рон вдруг сказал:

– Эти женщины, они меня убивают!

Хорошо, что Рон не видел, как улыбается Молли. Всё понятно! Опять поругался с Гермионой и, как и всегда, думает, что это окончательно и весь мир теперь рухнул.

– Ма, вот скажи, почему таких, как ты, больше нет? Почему меня никто так не понимает?

Молли тепло улыбалась своему такому взрослому беззащитному мальчику, гладя его вихры.

– Ну что там у вас опять стряслось? Всё образуется, мой родной!

Рона мутило со страшной силой. Он помнил, что вместе с Гермионой поехал в ночной клуб, что там её пригласил танцевать наглый тип со смазливой внешностью. Рон буквально озверел, он сказанул типу пару фраз нецензурного характера. Гермиона вспыхнула, назвала Рона ревнивым бабуином, и они поругались. Рон, закусив удила, кричал, что она, то есть Гермиона, спокойно может пойти потанцевать, с кем ей вздумается, и не замечал, что на них косятся из-за соседних столиков. Гермиона, вскочив, бросила в лицо Рону: «Меня от тебя тошнит!» и унеслась в неизвестном направлении. Рон, может быть, и остыл бы, и вечер можно было бы ещё исправить, но тут на глаза ему попалась нагло скалящаяся физиономия давешнего ухажера его Гермионы, который провожал её таким раздевающим взглядом, что Рон буквально задохнулся. Залпом выдув бокал вина, которое они с Гермионой мирно потягивали до инцидента, Рон вскочил, по пути опрокинув пару стульев, и схватил обидчика за грудки:

– Не смей пялиться на мою девушку, козёл!

Секьюрити, у которых был нюх на всякие неприятности, подоспели как раз вовремя, чтобы разнять двух молодых людей, схватившихся прямо у барной стойки. Рона бесцеремонно вытолкали из заведения, где жару подбавила Гермиона, вылетевшая следом за ним на улицу и орущая на весь белый свет, что он, Рональд Уизли, самая большая задница, и что она не понимает, как её угораздило связаться с ним. Получив на прощание от Гермионы чувствительный удар чуть пониже спины сумочкой, в которую, судя по силе удара, посредством заклятия незримого расширения помимо косметики и женских штучек была сложена порядочная библиотека, Рон чуть не свалился прямо на мостовую, а когда смог вернуться в вертикальное положение, Гермионы уже и след простыл.

На Рона накатились все давние комплексы, придавив тут же на месте всей своей чудовищной массой. Он всегда поражался, как утончённая и изысканная Гермиона, такая умная и образованная, могла связать свою жизнь с ним, рыжей бестолочью. Он так и не верил до конца своему счастью, что Гермиона действительно с ним, и в такие моменты, как сегодня, просто по-детски, по-глупому ревновал её, опасаясь, что Гермиона связалась с ним, выпив настойку невменяемости. Тот факт, что для Гермионы он был единственным, и она любила его до беспамятства, отчаянно не признаваясь самой себе в этом ещё где-то с четвёртого курса, конечно же, был не подвластен пониманию Рона, упивающегося своей бедой.

Молли, хорошо знающая все слабые стороны своего мальчика, ласково гладила сына по торчащим во все стороны патлам, которые, казалось, как и их хозяин, разочарованно поникли в растрёпанных чувствах.

– Ох, Рон, не знаю, что там у вас стряслось с Гермионой. Я так понимаю, вы опять поругались. Когда же ты просто поверишь в себя, перестанешь ревновать бедную девочку и просто будешь счастливым? Насколько я знаю Гермиону, ей, кроме тебя, никто не нужен, и как только ты это поймёшь, станешь доверять больше себе и ей, всё у вас наладится. Опять кричали на всю улицу?

От удивления Рона даже перестало мутить на пару секунд.

– Ма, ты что, владеешь легилименцией? Откуда ты знаешь?

Молли печально хмыкнула:

– Рон, не нужно быть со шрамом во лбу, чтобы догадаться. Ты так предсказуем!

Рон пытался справиться с приступами тошноты, и на некоторое время все его помыслы сосредоточились на попытке загнать внутрь то, что просилось наружу. Вот чёрт, какого обвислого Мерлина он зашёл в кафешку на углу Флит Стрит, когда брёл пешком на площадь Гриммо. Он закоченел, так как куртка осталась в клубе, и Рон не стал за ней возвращаться. На душе было так погано, что хотелось кого-нибудь ну если не убить, то уж побить хорошенько точно. Вот как раз на углу Флит Стрит Рону перегородила дорогу разбитная девица с боевой раскраской на лице и в чёрных чулках, нагло открывавших ноги сразу под коротенькой курточкой на меху. Молния на куртке была расстегнута и взору Рона предстала открытая грудь большого размера, в размерах таких вещей он не разбирался. Девица схватила Рона за руку и хрипловатым голосом спросила:

– Не желаешь развлечься, рыжик? Такому справному сделаю скидку.

Рон вырвал руку, как ошпаренный, и обалдело посмотрел на красотку, которая долго еще хохотала ему вслед, когда Рон понёсся прочь. Поэтому-то он и забежал в это злополучное кафе, чтобы девица, не дай Мерлин, не предприняла ещё одну атаку. Рон прошёл к стойке, где на него никто не обратил ни малейшего внимания, и впервые за вечер позволил отчаянию подступить вплотную. Что же это такое? Почему их отношения с Гермионой вечно похожи на пляски на вулкане? Никогда не можешь быть уверенным, что через пять минут всё будет так же тихо, мирно. Такой прекрасный вечер закончился так по-дурацки. И чего он прицепился к этому поганцу? Рон сжал до боли костяшки пальцев. Злость моментально поднялась в нём до краёв. Нет уж, ни одному козлу не позволено так смотреть на Гермиону! Рон приобрёл бокал местного коктейля, ему всё равно было, как это называется, потом ещё один, потом ещё. А потом он ничего уже не помнил. Он сам не понимал, каким образом оказался в Норе. Трансгрессия вообще не входила в список его излюбленных способов перемещения, он и в трезвом-то виде боялся, что что-нибудь заколодит, тем более после расщепа, который с ним случился в прошлом году. А тут, судя по всему, он сумел непостижимым образом добраться до Норы без видимых потерь.

Молли уговорила Рона спуститься вниз выпить крепкого чаю. Рон поднялся и тут же рухнул обратно. Нет, стоять в вертикальном положении – это такая пытка. Кое-как при помощи матери, стен и сопутствующих предметов он смог добраться до кухни, где без сил повалился в кресло. Молли зажгла лампу, развесила свечей и поставила чайник на плиту. Уютный говорок чайника, вид матери, хлопочущей рядом, действовал на Рона успокоительно и расслабляюще, пока он не отхлебнул из чашки, протянутой Молли.

– Ма! Ты была у Лавгудов? Это что – настойка лирного корня?

– Пей, пей, давай, и не кривись, я добавила в чай шрот расторопши – ты же не хочешь, чтобы у тебя желудок ещё пару дней срабатывал в обратную сторону?

Рон стоически выпил всю эту гадость, но, как ни странно, почувствовал себя гораздо лучше, по крайней мере, комната уже не плыла, когда он прикрывал глаза.

– Что? Снова в добром здравии? – Молли укоризненно качала головой. – Надеюсь, ты достаточно распробовал некие напитки, чтобы понять, как от них делается паршиво при чрезмерном употреблении?

– Фу, в жизни больше не буду пить. Чес слово, ма! Не знаю, как так получилось!

Молли грустно улыбнулась. Сколько ещё шишек и синяков предстоит наколотить Рону, прежде он нащупает свою твёрдую дорогу жизни под ногами.

Молли просидела с Роном на кухне почти всю ночь. Рон рассказывал ей про свои успехи в квиддиче – их с Гарри обещали взять на сборы после зимних каникул. Он даже на время забыл о ссоре с Гермионой, увлечённо размахивая волшебной палочкой и рассказывая матери о перспективах и планах. Бац! Одной ножки у стула как не бывало.

– Ох, Мерлиновы кальсоны! Репаро! – Рон виновато посмотрел на мать.

А Молли слушала Рона и думала про него и Гермиону. Ещё после первого курса Рон впервые упомянул имя своей однокурсницы, и с тех пор ни одна история, ни одно приключение, ни одно событие не описывалось им без употребления этого имени. Молли вспомнила, как на четвёртом курсе обучения сына и его друзей ей на глаза попалась статья в «Ведьмином досуге» про отношения Гермионы с известными личностями. Там говорилось, что девушка вскружила голову сначала Гарри, а потом и Виктору Краму. Возмущённая легкомыслием Гермионы, Молли сердилась на неё, но напоминание Гарри о том, что статью написала не кто иная, как Рита Скитер, пристыдило Молли. Со временем она хорошенько присмотрелась к избраннице сына. Гермиона во многом была похожа на Рона, как это ни странно звучит. Молли чувствовала, что внутри девушки таится куча комплексов, что она тщательно скрывает свои истинные чувства и во многих вопросах ужасно не уверена в себе, что и делало её схожей с Роном. Гермиона была умничкой, серьёзной и практически никогда не выходящей за рамки, но Молли прекрасно понимала, что творится на душе девушки, хотя вряд ли Гермиона об этом догадывалась. Уже много лет и она, и Гарри стали для Молли практически родными, и сердце одинаково болело за них, как и за своих детей.

На следующий день Рон, выспавшись и немного придя в себя, трансгрессировал в Лондон, ужасно боясь встречи с Гермионой. Ещё одного скандала на всю улицу он просто не выдержит. С мрачными мыслями он поднялся на крылечко дома на площади Гриммо, двенадцать и в раздумьях зашёл внутрь.

Едва закрыв за собой дверь, Рон оказался в объятиях Гермионы. Она обняла его с такой силой, что на минутку Рон испугался, что мамины утренние бутерброды выскочат обратно.

– Господи, Рон, ты живой! Я так испугалась! Где ты был? Мы с Гарри тебя искали всю ночь! Я звонила даже в магловскую полицию. Ты так меня напугал! – Гермиона торопливо выплёскивала все свои ночные страхи.

Когда она вчера немного поостыла и огляделась, то поняла, что забрела совсем в незнакомый район. Она была уверена, что Рон теперь уже её ищет, и поскорее вернулась обратно. Но Рона нигде не было видно. Тогда она вернулась домой, но удивлённый Гарри сказал, что Рон не появлялся. Сначала Гермиона не на шутку рассердилась, но постепенно страх буквально сковал все её внутренности. С ним что-то случилось! Он вляпается в историю, а она сидит тут. Гермиона не находила себе места, тревожно прислушиваясь к шуму на улице. Когда надежда на то, что Рон благополучно вернётся, иссякла, Гермиона, подстёгиваемая паникой, пошла его искать. Но разве можно найти человека в огромном городе? Поэтому, когда ближе к полудню следующего дня отворилась дверь и появился Рон, Гермиона испытала такое облегчение, что её даже ноги перестали держать, и теперь она повисла без сил на руке Рона. Она давно уже не сердилась на него и только сходила с ума от тревоги. Примирение было настолько бурным и шумным, благо Гарри не было дома, что несколько раз приходилось отвлекаться и задвигать орущую миссис Блэк.

А Рон так и не научился не встревать во всевозможные истории. Когда они с Гарри как-то раз возвращались с тренировки, будучи уже принятыми в команду, Рон предложил другу зайти в ближайшее бистро перекусить. Гарри, знавший способность Рона быть всегда голодным, согласился. Они зашли в уютную маленькую кафешку, где полумрак создавал интимную обстановку. Не замечающие подвоха друзья заказали себе по чашке эспрессо с круассанами и уселись за столик в углу. Рон был так занят поглощением булочек, что даже не заметил, как к нему подошёл парень с серьгой в ухе и немыслимой цветастой рубахе.

– Потанцуем, красавчик?

Оказалось, что иногда полезно читать вывески. Рон с Гарри забрели в гей-клуб, и когда Рон с красными, как огни светофора, ушами вылетел на улицу, Гарри всё ещё потешался над его видом, буквально складываясь пополам от смеха.

– Заткнись, Гарри!

Молли, конечно же, никогда не узнала бы об этой пикантной истории, но надо же было такому случиться, что вездесущая Рита Скитер как раз делала серию репортажей о ночной магловской жизни города, проводя параллели между двумя мирами. В прежних репортажах, которые имели головокружительный успех у падкой до сенсаций публики, Рита с блеском расписала жизнь нескольких ночных клубов, украсив статьи такими снимками, что смотреть на них без чувства стыда нормальному человеку не было никакой возможности. Рита утверждала, что маглы погрязли в пороке и грязи и что некоторые волшебники, посещающие такие злачные места, порочат своё имя.

Вот как раз около этого клуба, который назывался «Mr.Nasty», Рита и устроила очередную засаду, когда в объектив её камеры попали Гарри с Роном, выходящие из заведения.

Уже на другой день Молли, развернув «Ежедневный Пророк», сразу наткнулась на фото двух товарищей. Гарри хохотал, как безумный, а Рон выглядел возмущённым. Над фотографией крупным шрифтом кричал заголовок: «Гарри Поттер нашёл своё счастье?» Бегло пробежав глазами статью, Молли задохнулась от возмущения. В статье говорилось, что Гарри Поттер, на долю которого выпало немало испытаний и жизненных невзгод, придерживается нетрадиционной ориентации и нашёл своё утешение с другом Роном Уизли, с которым их связывают давние нездоровые отношения. Гарри, значилось далее, не мог не заинтересоваться своим другом, поскольку они вместе скитались, скрываясь от Того-Кого-Нельзя-Называть, и психика обоих была неуравновешенной. Внизу статьи красовался портрет автора. Рита кокетливо поигрывала пальчиком, периодически поправляя очки на переносице. Молли ткнула в портрет Риты палочкой, которую как раз держала в руке, от чего газета вспыхнула.

Эта статья вызвала общественный резонанс. Имена Гарри и Рона с новой силой зазвучали с полос газет. Большинство читателей считали друзей настоящими героями и гневно высказывались по поводу распоясавшихся репортёров, которые не дают людям и шагу ступить. Гарри отнёсся ко всей этой шумихе с юмором – ему не привыкать было быть в центре обсуждений, причём, не всегда разговоры о нём были приятными. Рон же заметно нервничал, и повышенный интерес к своей персоне его напрягал, хотя автографы поклонницам он раздавал охотно. Гарри потешался над ним каждый раз, когда довольный Рон, выпятив грудь, подписывал клочок пергамента робкой воздыхательнице, а Гермиона страшно сердилась.

Так Молли в тот страшный год возвращалась к жизни. Её близкие, родные и работа в фонде «Children on the edge» стали истинным спасением и стержнем. Забота о чужих детишках, постоянная занятость стали для Молли спасительным мостиком, не давшим ей сломаться. Артур давно не видел свою жену такой энергичной, деятельной и взволнованной. Молли нашла дело по душе, а любовь её к своим близким стала ещё крепче, поскольку огромное сердце Молли было способно на такую любовь, которая даётся настоящей матери. Она закрутилась в вихре жизни, она нужна была своим детям.

То, что нас не сломало – сделало нас сильнее.

Советы Молли были нужны, и в ней нуждались. Единственным неудобством было то, что в мире маглов приходилось пользоваться шариковыми ручками и тетрадями, запас которых Молли пополняла в соседней деревне. Но так как ей всё равно приходилось ходить на почту за корреспонденцией, эти покупки были сопутствующими.

Как-то в конце весны, уже ближе к концу мая, Молли возвращалась из Оттери-Сэнт-Кэчпоул в весьма радужном настроении. Она пополнила запасы пряжи, которая улетала у неё прямо-таки моментом, с удовольствием выбирая яркие и весёлые тона, представляя, какими чудными получатся носочки и свитера для детишек из приюта. Затем зашла в хозяйственный магазин, накупив про запас мыльно-рыльных принадлежностей, как называл их Рон. В конце своего похода заглянула на почту забрать письма до востребования и отправить свои. Пожилой почтальон мистер Смит любезно выдал Молли её корреспонденцию и с большим участием и с изрядной долей любопытства поинтересовался:

– Скажите, миссис Уизли, а почему вы забираете почту до востребования? Почему бы вам не воспользоваться услугами службы доставки и не получать ваши письма обычным способом? Это сэкономит ваше время и ваши силы. Где, кстати, вы проживаете? Что-то я никак не могу взять в толк, из какой окрестной деревни вы будете?

Молли любезно улыбнулась мистеру Смиту, привычным движением достала из кармана кофты волшебную палочку и вздохнула, направив её на почтительную физиономию не в меру бдительного почтальона.

– Обливиэйт!

Глаза Эндрю Смита разъехались на мгновение в стороны и как ни в чём не бывало вернулись в исходное положение.

– Всего доброго, миссис Уизли! Приходите к нам ещё!

Ох уж эти маглы, благослови господь их душу! Каждый раз одно и то же! Молли, слегка сконфуженная, попрощалась с мистером Смитом и вышла на улицу. Погода стояла великолепная! Сады утопали в цвету, дурманящие запахи сирени разносились густым туманом. Молли вздохнула полной грудью и направилась в Нору. Она шла по тропинке от деревни к холмам, за которыми находился дом, а на душе было легко и спокойно. У Джинни и ребят скоро будут выпускные экзамены по ЖАБА, волнений, конечно, море, но всё же жизнь продолжается, и это так чудесно!

Внезапно Молли увидела, как ей навстречу с бугра кто-то бежит. Безмятежность улетучилась так же быстро, как солнышко, заглянувшее за тучу. Мерлин! Что-то случилось! Сердце затрепетало в самом горле, и Молли почувствовала, что у неё не хватает дыхания. Она остановилась и с всё нарастающим волнением стала вглядываться в фигуру человека, бегущего уже достаточно близко, чтобы разглядеть его. Это был Билл. Он бежал к матери навстречу, размахивал руками и что-то кричал. Молли почувствовала, что ноги её не слушаются и дрожат. Нервы были совсем ни к чёрту. Господи, еще одну плохую новость она просто не переживёт!

– Билл? Билл, что случилось? Всё в порядке?

Билл подлетел к матери и закружил её в бешеном хороводе, оторвав от земли вместе с поклажей.

– Ма! У нас с Флер родилась дочка! Ма! Ты представляешь? Ма, ты теперь – бабушка!

Сумки выпали из рук Молли, и разноцветные клубочки радостно покатились по тропинке.

Уже дома, немного успокоившись, Молли с Артуром, которого Билл спешно вызвал с работы, узнали, что Флер накануне отправили в одну из частных клиник волшебного родовспоможения Лондона Портлэнд, дочернюю отрасль знаменитой магловской клиники. Вряд ли маглы догадывались, что услугами этой популярной и престижной больницы пользовались волшебники, но домашние роды — дело опасное и рискованное, как считали Билл с Флер и мадам и месье Делакур. Флер родила здоровенькую девочку весом три килограмма сто граммов, и Билл первым делом поинтересовался у матери, нормально ли это и сколько должно быть? Молли слушала Билла, и ей казалось, что она даже боится вздохнуть поглубже. Артур принёс с собой бутылку выдержанной медовухи и на радостях уже потерял счёт стаканам, тогда как Билл от волнения практически не пил, а Молли не стала вовсе. Билл сказал, что Флер с малышкой пробудут в клинике ещё минимум пять дней, и сегодня он останется ночевать в Норе – слишком уж волнительный выдался день, и сил добираться в Ракушку и возиться по хозяйству просто не было. Молли обрадовалась, уверив Билла, что не стоит переживать: убраться к приезду Флер он успеет. Артур уже впал в то состояние, когда все вокруг становятся любимыми и родными, и в сотый раз выкрикивал тосты за новоиспечённого папашу, за бабулю Молли и за дедушку Артура. Молли только головой качала, глядя на раскрасневшегося Артура. Но настроение было таким великолепным, так хотелось обнять весь мир, что выходки мужа вызывали только улыбку, и они с Биллом потешались над «дедушкой Уизли». Засиделись допоздна, обсуждая, кем станет мисс Уизли, на кого она будет похожа и какие унаследует волосы – рыжие семейства Уизли или белокурые локоны Флер. Билл сообщил, что девочку решили назвать Мари-Виктуар, и это имя очень понравилось Молли – такое красивое и королевское.

Молли проводила вконец захмелевшего Артура в душ, где, сославшись на неубранную посуду, мягко выбралась из его весьма крепких объятий.

Постелив Биллу в спальне Фреда и Джорджа (в уме Молли так и продолжала её называть, и с этим ничего нельзя было поделать), Молли спустилась в кухню, чтобы домыть посуду и сделать приготовления на завтра. Билл, чмокнув мать, поднялся наверх, но вскоре спустился и попросил пену для бритья, так как с собой он, конечно, ничего не прихватил. Молли как раз в этот день купила в деревне новую отличную пену и сказала сыну, чтобы он сходил и взял в их ванной комнате.

Билл поднялся к спальне родителей и, ни о чём не подозревая, зашёл в прилегающую ванную комнату, чтобы взять пену, как и посоветовала мать. Он открыл дверь и замер на пороге. Артур, уверенный на двести процентов, что это прибежала наконец-то Молли, стоял голый под душем спиной к двери и исполнял, по всей видимости, эротический танец. Продев мочалку между ног, одной рукой прихватив её спереди, а другой поддерживая за петельку сзади, он делал весьма характерные движения, протягивая мочалку туда-сюда и исполняя при этом во всё горло шлягер Селестины Уорлок «Котёл, полный крепкой, горячей любви». Билл с минуту смотрел на стриптизёрное творчество отца, чувствуя, что сейчас просто взорвётся от смеха, и, пока приступы хохота не накрыли его с головой, давясь, выдавил:

– Па! Я, вообще-то, только за пеной пришёл!

С этими словами Билл выпал из ванной, где съехал по стене и начал хохотать, будто маньяк. Молли как раз поднималась наверх, где Билл, вытирая слёзы, никак не мог справиться с приступами хохота.

– Билл?

– Ох, ма! Не спрашивай! Покойный дядюшка Биллиус по сравнению с папой просто младенец! А-ха-ха, ой, я щас помру!

Молли живо вспомнился упомянутый дядюшка Биллиус – родной брат Артура. Он был намного старше Артура, но навсегда остался большим ребёнком. Отец оставил миссис Уизли, когда Артур был ещё грудным младенцем, и мать поднимала сыновей одна. Оба они ходили в обычную магловскую школу до поступления в Хогвартс – сначала Биллиус, а затем и Артур. Молли подозревала, что именно с этих пор у Артура и осталось стойкое пристрастие к магловским изобретениям. А Биллиус был ещё чуднее Артура. Он так никогда и не женился, работал в магазине фокусов и слыл на всю округу чудаковатым малым. Виделись братья редко, но в каждую такую памятную встречу Молли опасалась, что её сыновья нахватаются у своего дядюшки чего-нибудь непотребного. Чего только стоила его выходка на свадьбе одной из кузен Артура, куда их пригласили всем семейством. Джинни ещё не ходила в школу, но мальчишки уже достаточно соображали, чтобы повеселиться над дядюшкой Биллиусом, который в разгар пиршества выскочил на сцену и начал исполнять частушки, предварительно применив заклинание Сонорус, так что его разудалые куплеты не слышала разве что глуховатая прабабушка невесты, с отсутствующим видом сидевшая в кресле-качалке.

Молли глазом не успела моргнуть, как её сыновья уже крутились у подмостков, где Биллиус выдавал очередной шедевр, показывая на мётлы гостей, выстроившиеся у стены дома:

– Стоят метёлочки рядами,

Трясут волшебники мудами.

Молли пошла пятнами, оглядываясь в поисках Артура, а Биллиус разухабисто выводил:

– Приму я амортенцию,

Плевал на импотенцию!

Не найдя Артура, который затерялся в рядах гостей, потешавшихся над комическими куплетами, Молли ринулась к помосту, намереваясь прекратить это безобразие. Биллиус сначала кинулся целовать невестку, а затем, к ужасу Молли, засунул руку себе, ну, короче, в ширинку и вытащил оттуда букет роз, который радостно протянул Молли со словами:

– Это тебе, Молли!

Возмущению Молли не было предела, больше всего её раздосадовали восторженные мордашки близнецов, которые хохотали рядышком, явно получая удовольствие от проделок своего дядюшки. Хорошо ещё рядом не было её матери, которая всегда утверждала, что Уизли давно уже порочат имя настоящих волшебников.

Всё это пронеслось вихрем в голове Молли, она молча переступила через длинные ноги Билла, продолжавшего хохотать на пороге ванной, и решительно зашла внутрь. Артур, слегка протрезвевший от случившегося с ним конфуза, скорбно тёрся злополучной мочалкой, никак не отреагировав на появление жены. Молли только головой покачала.

Уже лёжа в постели, когда Артур, обняв Молли, похрапывал ей в ухо, Молли лежала без сна и прокручивала события сегодняшнего дня. Это так необычно – надо же, она теперь бабушка! И тут же ухмыльнулась, когда рядом особенно сладко всхрапнул и дедушка Уизли. Молли чувствовала огромный прилив нежности и любви к внучке, которую ещё и в глаза не видела, но которую уже любила всем сердцем. Мысли плавно перешли на Билла. Она стала вспоминать, какой он был маленький, как всегда был ей верным помощником. На него Молли могла безоговорочно положиться, могла доверить покормить младших братьев, присмотреть за ними. Билл никогда не доставлял хлопот родителям, имел очень лёгкий и светлый характер, позитивно смотрел на жизнь и при всём при этом отлично умел владеть собой. За всё время Молли не припомнила случая, чтобы выходка Билла доставила ей тревогу или заботу, хотя он имел отличное чувство юмора и не был похож на ханжеватого Перси ни грамма.

Однажды, когда Биллу было пятнадцать, мальчишки затеяли в саду состязание по квиддичу. Все члены семейства, за исключением Перси и Артура, буквально бредили самым популярным видом спорта магов, и Билл с Чарли, похватав старенькие развалюхи-мётлы, на доступной для конспирации высоте воображали себя выдающимися игроками. Фред с Джорджем и Рон выступали в качестве болельщиков. Задорные крики ребят доносились через открытое окно кухни, где Молли возилась с компотами. Джинни сидела рядом, перемазанная до ушей вишней – помогала матери. Билл с Чарли приехали на каникулы совсем недавно и уже успели достаточно вскружить голову близнецам прелестями Хогвартса – те просто умирали от нетерпения оказаться в этом полном тайн и загадок месте. Постепенно мальчишки, увлекшись игрой, сместились ближе к холмам, и Молли перестала слышать их крики. Она занималась банками, мурлыкая себе под нос, как вдруг внезапно, без всякой причины, ей стало плохо. В глазах потемнело, и банка, которую Молли держала в руках, прихватив полотенцем, полетела на пол, разлетевшись россыпью осколков. Вишнёвый компот, освободившись из своего обиталища, кровавой массой разлетелся по кухне. Молли не успела понять, что случилось, в висках стучало и перед глазами всё плыло. В ту же минуту в кухню ворвался бледный Чарли с перекошенным лицом и выдохнул:

– Ма! Там Билл разбился.

Молли как в тумане выскочила за порог, не чуя под собой ног. Слова Чарли она услышала словно со стороны – она видела, что его губы раздвигаются и произносят слова, но вряд ли понимала его. В тот самый миг, когда банка грохнулась об пол, Молли поняла, что случилось беда. Материнское сердце замерло от испуга в тот самый момент, когда Билл, неудачно выйдя из виража, не удержал равновесие и рухнул на землю с приличной высоты. Молли, подгоняемая вперёд разъедаемым душу страхом, летела как на крыльях к месту трагедии. Но когда она увидела Билла, лежащего без дыхания на пожухлой от нещадного солнца траве с тоненькой струйкой крови из уголка губ, то просто потеряла контроль над собой. Она упала на тело Билла и стала выть в голос. Хорошо теоретически знать способы оказания помощи пострадавшему при различных травмах, но попробуйте сохранить рассудок и холодный расчёт, когда речь заходит о вашем ребёнке. Любой матери знакомо это чувство, когда паника накрывает с головой, руки трясутся, а из души вырывается такой вой, который нельзя унять и прекратить. Фред с Джорджем стояли рядышком в сторонке, испуганно глядя на разыгравшуюся картину, а Рон начал тоненько подвывать матери. Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы вслед за Молли не примчался из гаража Артур, который, услышав шум, вышел посмотреть, в чём дело. В долю секунды оценив ситуацию, Артур, до крови прикусив побледневшие губы, решительно отодвинул Молли в сторону, затем, направив палочку на Билла, чётко произнёс:

– Диффиндо!

Одна штанина брюк, которая вся промокла от крови, разошлась, открыв взору ужасную рваную рану – при падении Билл наткнулся на коренья кустарника, острыми штырями торчащие из травы. Артур, присев на колени, быстро ощупал спину Билла и облегчённо вздохнул – позвоночник не пострадал. Билл просто сбил дыхание, и у него был болевой шок от раны на ноге. А струйка крови, сочившаяся из уголка рта, была от прокушенной губы.

Артур поднялся с колен, скомандовал палочке:

– Экскуро! – грязь и кровь с места раны исчезли, затем: – Ферула! – нога Билла обмоталась фиксирующей стерильной бинтовой повязкой.

Молли даже перестала плакать. Действия Артура были настолько уверенными и внушающими доверие, что в душе появилась надежда на благополучный исход событий. А Артур, задействовав заклинание левитации, уже транспортировал Билла по направлению к Норе. Дома Артур поручил Молли намазать рану Билла чудодейственным эликсиром доктора Лето, после чего опять наложил повязку. Молли в который раз убедилась, что её Артур, её мягкий чудаковатый Артур, в минуты опасности становится решительным и сильным. Она просто не представляла, чтобы было бы, если бы Артур оказался на работе. Билл вскоре очнулся и застонал. Молли, торопливо вытирая слёзы тыльной стороной руки, потянулась к сыну.

Вечером, когда пришло осознание того, что угроза миновала и жизнь Билла вне опасности, Молли спросила Артура, как он так чётко смог скоординировать свои действия и откуда у него такие навыки. Артур грустно улыбнулся Молли:

– Иногда полезно быть чудиком, верно? Я столько про маглов прочитал, храни их гиппогриф! Я читал про первую помощь при травмах, и эта брошюрка оказалась весьма поучительной.

Билл поправился на удивление быстро, чему способствовали грамотные действия Артура. На ноге остался еле заметный шрам, а в остальном падение с метлы закончилось для него более-менее без потерь.

Перебирая в памяти эпизоды из жизни детей, Молли незаметно уснула, переполненная таким счастьем, что хотелось петь на весь свет.

Это событие – рождение Мари-Виктуар – воспринялось в шумном семействе Уизли с должной долей феерии и бурей восторга. Все непременно желали присутствовать в Ракушке в день выписки Флер из больницы. О лёгком недомогании молодой матери никто и не задумывался. Билл на следующий день после радостной новости отбыл в коттедж готовить его к приезду жены с дочкой. Он каждый день продолжал держать родителей в курсе о положении дел, присылая добросовестно сову с посланием. Молли так не терпелось поскорее увидеть внучку, что она стала рассеянной, то и дело ляпала что-нибудь невпопад или роняла утварь, что с ней случалось крайне редко. Решили нагрянуть к новоиспечённым родителям после обеда, чтобы дать возможность Флер хоть немного прийти в себя после больницы и Мари-Виктуар освоиться на новом месте.

Накануне в Нору прибыли Рон с Гермионой и Гарри. Они решили составить компанию чете Уизли в завтрашнем волнительном визите в Ракушку. Джинни не могла приехать, поскольку к Хогвартсу вплотную подползли экзамены по ЖАБА, и преподаватели атаковали очумевших студентов со всех сторон. Правда Минерва, приславшая сову утренней почтой, обещала попробовать что-нибудь придумать и сделать для Джинни исключение. Она сообщала также, что просто не простит себе, если не будет присутствовать на столь важном событии дорогого для неё семейства, и что прибудет с Джинни прямо в Ракушку.

Молли летала по дому как на крыльях. Давно в Норе не было так оживлённо и суетливо. Артур задерживался, и это значило, что они с Перкинсом опять обмывают рождение внучки, и Артур прибудет в Нору в разобранном состоянии. Молли не сердилась на мужа, а лишь качала головой, надеясь, что после того, как события немного улягутся, Артур вновь повстречается со своей уехавшей крышей.

В руках у Молли всё так и горело; она была на таком душевном подъёме, что могла свернуть горы. Вот потому-то она на ночь глядя решила ещё и устроить небольшую стирку, чтобы наутро Рону и Гарри не пришлось искать чистые носки и футболки. Молли никак не могла свыкнуться с мыслью, что Рон и Гарри справляются и без её помощи в Лондоне, и в каждый их визит нагружала их своей заботой в тройном объёме. Молли уже попутно собрала всё, что попалось под руку в кухне, включая полотенца, и понеслась в ванную, надеясь там обнаружить грязное бельё. В ванной как раз нежился Рон, и ворвавшаяся как метеор мать его напугала до полусмерти. Запоздало сообразив, что не закрыл дверь, Рон хотел было возмутиться, но потом от опередившей мысли, что вода просвечивает, его бросило в жар. Он резко развернулся к полочке, решив воспользоваться заклинанием Эбублио, наколдовав побольше мыльных пузырей и хоть как-то прикрыться. Молли совершенно не обратила бы на Рона внимания, поскольку она уже схватила валявшиеся на полу носки и другую разбросанную одежду и почти развернулась для обратного манёвра, на ходу решив сказать Рону, что ничего страшного, она на минутку, пусть не беспокоится. Все эти мысли промелькнули в обоих головах гораздо быстрее, чем всё это можно описать, и Молли не задержалась бы в ванной ни секунды более, но на беду в её поле зрения попала спина Рона, когда он разворачивался к полочке с армией выстроившихся шампуней и потянулся за палочкой. Молли встала как вкопанная.

– Рон!

От звука материного голоса Рон дёрнулся и нахлебался мыльных пузырей, только что выпущенных из собственной палочки в целях прикрытия.

– Ма! Ты что? Разве можно так пугать? Сначала врываешься в ванную к мужчине, а потом орёшь, как будто за тобой несётся стадо разъярённых лукотрусов!

Молли стояла, уперев руки в бока – взгляд её метал молнии, и на минутку Рону захотелось утопиться в ванной.

– Рональд Уизли! Что, скажи на милость, с твоей спиной? Что! Это! Такое!

Ну, началось! Хотя рано или поздно она должна было это увидеть! Не так давно Рон сделал в одном салоне потрясающую татуировку и очень гордился ей, да только вот мать, кажется, не совсем одобряла его художественные вкусы. Но как объяснить отсталой матери, что тату – это стильно и красиво и, вообще, это его дело, он уже взрослый! Почти.

Пока Рон затравленно озирался в поисках путей отступления, Молли раздувалась, как большая американская лягушка. Её разнёсшимся по этажам децибелам могла позавидовать летучая мышь. А вот Гермионе, между прочим, очень понравился рисунок Рона на левой лопатке. Это был сложный орнамент с красивыми вензелями, и, если приглядеться, то во всей этой комбинации можно было разглядеть прославленный меч Годрика Гриффиндора, что особенно радовало Рона и придавало ему уверенности в некоторых вопросах. Получив пару оплеух грязными носками, Рон с головой нырнул в ванну, чем немного остудил пыл Молли. Всё ещё сердитая на сына за такое творчество, Молли вылетела из ванной, совершенно забыв, зачем она туда приходила. В общем, Рон вышел к ужину, только убедившись, что мать уже не мечет молнии. Её настроение было всё же приподнятым, и этот инцидент ненадолго выбил её из колеи. На всякий случай Рон предпочитал держаться от матери подальше и нарочно переводил разговор на Билла с Флер, чтобы мать, увлекшись, позабыла о давешней позорной стычке. Гарри хохотал над несчастными стараниями друга угодить матери, за что получил чувствительный пинок под столом кедом весьма большого размера.

Наутро, когда хлопоты по сборам в Ракушку достигли своего апогея, Рон решил, что матери уже будет не до его татуировки, и почти без боязни спустился в кухню. Молли была здесь одна. Гермиона по просьбе Молли унеслась выполнять указания, а Гарри ещё спал, когда Рон, крадучись, выбирался из спальни.

Рон сел напротив матери в надежде получить чашку кофе со свежими булочками и внимательно за ней наблюдал. Мать была сегодня вдвойне взбудораженная, потому что за пять минут успела прокараулить молоко на плите, уронить кастрюлю и опрокинуть пару табуреток. Решив левитировать другую кастрюлю с верхней полки антресолей, Молли излишне резко взмахнула палочкой, и Рон еле успел прикрыть голову от стартовавшей с полки утвари. Чертыхнувшись, Молли решила снять кастрюлю старым магловским способом, подставила стул и, взгромоздившись на него, потянулась за проклятой кастрюлей, никак не желавшей слушаться. На Молли была её любимая кофта и юбка с передником. Кофта давно села от стирки и растянулась в ширину. Знаете, бывают такие вещи, в которых вам очень удобно, вы никак не можете с ними расстаться, и упорно их носите, даже когда они приходят в плачевное состояние. Вот и эта кофтёнка, потёртая и коротковатая, была из разряда таких вещей. Молли потянулась за кастрюлей, и короткая кофта немного задралась, открыв взору Рона, наблюдавшего с очумелым видом за бурной деятельностью матери, полоску спины. Так получилось, что и юбка немного слезла, и Рон ясно увидел внизу поясницы матери… татуировку! Это было изображение скорпиона с розой. От неожиданности Рон даже потерял дар речи и смог заговорить только когда мать с кастрюлей несколько раз обратилась к нему.

– Рон? Ты мозгошмыга словил? Я тебя спрашиваю! Как ты думаешь, какой суп лучше сварить?

Рон продолжал ошарашено пялиться на мать. Да быть такого не может!

– Ма? А что это у тебя на спине, ну, внизу, мне показалось…

Очередная кастрюля полетела на пол, залив пол кухни набранной только что водой.

– Э… О чём ты? – лицо Молли резко стало похоже на горящую морковку, она избегала прямого взгляда в глаза сына и лихорадочно соображала – Рон увидел то, о чём она подумала, или всё же нет.

– У меня там пятно что ли? Наверное, испачкалась о камин, ничего страшного!

– Ма! Ты прекрасно знаешь, о чём я! Ма! У тебя там татуировка!

Молли стояла и отдувалась, как будто на неё только что вылили ушат ледяной воды, а Рону не к месту вспомнилась фраза Фреда: «И вы, женщина, ещё смеете называться нашей матерью?»

О, Мерлин! Ну надо же было так засветиться! Совсем не обязательно было знать детям, что у матери на весьма пикантном месте красуется татуировка. Эта была давняя история, Молли было тогда… Сколько же ей было? Ах, да, Билл как раз уехал в тот год учиться в Хогвартс, и Молли бегала по Лондону, в частности, по Косому переулку, в поисках необходимых школьных принадлежностей желательно по умеренным ценам. Добираясь до Косого переулка магловским способом, поскольку ей нужно было забежать к Артуру в министерство – он забыл дома бумаги, и она обещала занести – Молли шла по улицам города и озиралась на яркие витрины. Она всегда немного нервничала в магловском мире, ей гораздо спокойнее было в мире магов и тихой Норе, хотя, кто сказал, что Нора – тихая? Вот тогда Молли в первый раз и увидала тату-салон. Молли и не подозревала, что есть такое место, и тем более не представляла всей глубины фантазии причудливых орнаментов, рисунков и символов, которыми люди могут украшать своё тело. Конечно, много думать о боди-арте, вернее, искусстве тату, Молли было решительно некогда, так как на ней висело всё огромное хозяйство Норы и задуматься о чём-то ещё, кроме текущих рутинных ежедневных забот к вечеру просто не было никаких физических сил. Но тем не менее, оказавшись по стечению обстоятельств у того самого салона позже, в канун Хэллоуина, Молли не выдержала и зашла просто поглядеть. Она выбралась на этот раз за покупками к празднику, который так любили её дети, и только по этой причине поехала в Лондон, а не пошла в Оттери-Сэнт-Кэчпоуэл, где ассортимент тамошних магазинов сильно отличался от изобилия больших городов. Нужно было пополнить запасы приправ, продуктов, купить пряжи, а всё это можно было приобрести подешевле в конкурирующих лавочках и магазинчиках, чьи витрины наперебой кричали о своих скидках и приемлемых ценах. Остановившись около витрины салона, Молли, обвешанная пакетами, немного потопталась в нерешительности, а потом зашла. Она сама не знала, что хотела увидеть внутри и зачем ноги её сюда завели, но зайти так хотелось, а у неё был день рождения, так почему бы разочек не побаловать себя и не поглазеть на то, что хочется? Молли оказалась в небольшом вестибюле, у окна которого находилась стойка ресепшн с уймой буклетов и образцов татуировок. Молли было немного неловко, и она ждала удивлённого вопроса, что она тут забыла, но парень с серьгой в ухе и длинными волосами, которым мог позавидовать непокорный Билл, не желающий расстаться со своим хвостом накануне Хогвартса, ни капли не удивился.

– Миссис желает постоянную, временную? На предплечье, щиколотке? Какой рисунок предпочитаете?

Молли попятилась и врезалась в дверь. Парень оторвался от чтения журнала и ухмыльнулся, но не презрительно, а по-доброму, и сказал совсем другим тоном, менее официальным:

– Да ты не тушуйся, мать! Проходи, присаживайся, вот посмотри каталоги.

Молли робко присела в дерматиновое кресло возле столика, на котором были разбросаны многочисленные буклеты и брошюрки. От некоторых картинок, а особенно от мест, куда эти картинки прилеплялись, Молли бросило в жар, но Остен, так звали парня, судя по бейджу на гавайской рубахе, совершенно не замечал неловкости клиентки. Похоже, его не волновали ни возраст, ни вид, ни степень вменяемости Молли, а лишь выбор рисунка, не важно на каком месте она решит его наколоть – на пальце или на ягодице. Остен, желая помочь Молли с выбором, стал расспрашивать о её имени, фамилии, предлагая ей стилизованные буквы M и W, а затем спросил, кто она по гороскопу. Молли, немного подумав, сказала, что как раз сегодня у неё день рождения. Остен просиял и стукнул стопкой брошюр по столу:

– Ну, значит – это судьба! Посмотрите-ка сюда!

Он раскрыл перед Молли целую плеяду изображений со скорпионами, попутно увлечённо объясняя, что скорпион часто является символом двойственности, то есть, вам он может показаться безвредным и скромным, но в действительности обладает силой, с которой нельзя не считаться. Из-за своей двойственности татуировка скорпиона уже давно используется в качестве одной из форм защиты – не только от жала самого этого существа, но также от злых духов и других людей. С другой стороны, азартно продолжал Остен, эти татуировки могут рассматриваться как оружие, которое может быть использовано как для защиты, так и для нападения. Молли приглянулся рисунок с изображением скорпиона и розы, что немного сглаживало пугающую сущность её зодиакального знака.

Домой Молли ушла с потрясающей татушкой на месте чуть пониже спины, у самого основания поясницы. Молли ужасно неловко было оголять столь щепетильное место перед Остеном, но тот и глазом не повёл, привычно и профессионально делая свою работу. Хотя он и сказал, что будет не больно и Молли ощутит лишь лёгкое пощипывание, она на всякий случай незаметно использовала заклинание заморозки для нижней части спины, благо палочка лежала в кармане, а невербальными заклинаниями Молли владела в совершенстве.

Вечером, когда был закончен небольшой праздничный ужин по случаю дня рождения матери и все дети были уложены, Артур проскользнул к Молли в ванную, надеясь предоставить ей свой персональный подарок. Когда он увидел спину жены, то неприлично, как девица, взвизгнул и поскользнулся на сыром полу. Молли не переставала его удивлять! С ней однозначно не приходится скучать! Впоследствии Артур очень любил этого скорпиончика, и у них с Молли даже выработался некий ритуал, который носил столь сугубо личный характер, что не стоит и пытаться его описать.

Вот так и стояли в кухне Молли напротив Рона, в луже воды, глядя во все глаза друг на друга, не в состоянии произнести ни слова. Из оцепенения их вывели одновременно появившиеся на кухне Гермиона, протиснувшаяся с охапкой зелени в заднюю дверь, и спускающийся по лестнице сонно потягивающийся Гарри.

– Что тут у вас… – начала Гермиона,

– ...происходит? – подхватил Гарри.

Молли торопливо схватила палочку, сделав едва заметное движение, осушила пол и занялась кастрюлями. Уши её горели. А Рон вдруг явственно представил свою мать отчаянной сорвиголовой, загонщицей сборной Гриффиндора, хотя раньше этот образ никак не желал складываться в его сознании. Он подошёл сзади к матери, не обращая внимания на Гермиону и Гарри, и обнял её крепко, как только мог:

– Я люблю тебя, ма!

Гермиона с Гарри переглянулись, но тактично промолчали. Тут спустился к завтраку Артур, который после двойного кофе, сваренного заботливой Гермионой, почувствовал себя вполне сносно для сегодняшнего путешествия. Так что к условленному часу все были готовы и, слегка взволнованные, вышли за калитку Норы, чтобы дойти до антитрансгрессионной зоны, располагавшейся в небольшом удалении от жилища. Через мгновение по дороге водоворотами стояла пыль, которую взвихрениями подняли исчезнувшие в полуденном солнце волшебники.

По плану все должны были оказаться на заднем дворе «Всевозможных волшебных вредилок», где в магазинчике Джорджа оставили на хранение свои подарки Рон, Гермиона и Гарри. Подождав Джорджа, который раздал последние указания Ли Джордану, и прихватив объёмистые свёртки, вся честная компания двинулась от Косого переулка к метро. Молли с Артуром решили приобрести для молодых родителей и их прелестной дочурки хорошую современную детскую коляску и по совету Гермионы отправились все вместе в огромный супермаркет детских товаров «BEBI», расположенный в паре остановок от Дырявого Котла.

Как всегда в историю вляпался Артур, оказавшись в непосредственной близости от изобретений маглов. Восторженно поглядывая на репродуктор, который механическим монотонным голосом вещал: «Леди и джентльмены! Если Вы видите человека с белой тростью, помогите ему – это инвалид по зрению!», он умудрился встать на эскалатор спуска для того, чтобы подняться вверх. После безуспешных попыток сойти он растерянно огляделся, не понимая, почему все остальные так легко уехали наверх. Сердобольной Гермионе пришлось снова спускаться и мягко подсказывать мистеру Уизли, что он встал не на ту лестницу.

В супермаркете, слава Мерлину, обошлись без казусов и, приобретя вместе с коляской ещё кучу симпатичных вещичек для ухода за младенцами, все Уизли, а также Гермиона и Гарри, наконец-то добрались до Дырявого Котла в обратном направлении и трансгрессировали теперь уже непосредственно в Ракушку, предварительно наложив на всю свою поклажу заклятие уменьшения и сложив её в сумку к Гермионе (волшебные свойства которой по незримому расширению как нельзя кстати подходили в данной ситуации).

Молли почувствовала запах морской пены и солёного прибоя, в живописной черте которых располагалась Ракушка. Поднявшись по отлогому склону, все немного постояли у заросшего буйным разноцветьем первых цветов холмика с шершавым камнем посередине. «Здесь лежит Добби – свободный домовик», – прочитала Молли, и в глазах её заблестели слёзы. Каждый на минутку ушёл в свои мысли, но нетрудно было догадаться, о чём они были. Те, кто отдал свои жизни, чтобы для кого-то приливы сменялись отливами, чтобы по-прежнему непокорно буйно пестрели ковром красок цветы, чтобы рождались дети и продолжалась жизнь – Добби, Фред, Колин, Люпин, Тонкс, Грозный Глаз и Сириус, все они стояли сейчас здесь и тихо улыбались сквозь шумящий прошлогодний камыш. Рон взял за руку Гермиону, и это послужило сигналом для остальных.

Память о тех, кто ушёл, будет жить до тех пор, пока она жива в душах тех, кто остался, и эта память будет светлой и чистой, пока будут радоваться жизни те, кто помнит…

По едва заметной тропинке все вереницей двинулись к коттеджу, где их поджидали Билл и Флер с малышкой Мари-Виктуар на руках. Некоторое время были слышны только восторженные ахи и вздохи умиления. Билл, придерживая Флер за плечи, с тёплой улыбкой наблюдал за шумными проявлениями радости своих родственников, испытывая одновременно чувство благодарности и гордости. Молли шипела на всех, чтобы не уронили ребёнка. Когда все немного успокоились, на косогоре, ведущем к Ракушке, показалась ещё группка людей. Это были супруги Делакур со своей второй дочерью Габриель, прекрасно юной и очаровательной в свои четырнадцать лет. Апполин и Жан-Поль в полной мере насладились созерцанием внучки, и Билл пригласил всех к столу, расставленному прямо около дома. Чтобы немного сгладить неловкость первых минут встречи (всё же Делакуры не так часто виделись с Уизли) Билл, на правах хозяина дома, вежливо поинтересовался, как все добрались. Секунду висела тишина, и вдруг Джордж, мастерски подражая механическому голосу репродуктора метрополитена, выдал: «Леди и джентльмены! Если Вы видите человека, поднимающегося по лестнице спуска, помогите ему – это инвалид по уму». Супруги Делакур с непониманием улыбались, когда Рон и Гарри взорвались хохотом. Молли отвесила сидящему рядом Джорджу подзатыльник, и тот уткнулся носом в буйабес, чем вызвал новый приступ хохота у Рона с Гарри. Артур сидел с красными ушами, а Гермиона изрядно нервничала, не зная, что ей делать. Но вскоре беседа за столом потеряла всю натянутость то ли из-за того, что Делакуры были людьми лёгкими в общении и совершенно непритязательными в обхождении, то ли по причине изрядно выпитой медовухи и старинного эльфийского вина. Габриель, сидящая напротив Гарри, вовсю улыбалась ему, чем разгневала Гермиону, а Рон, вдруг выпятив грудь и косясь на Габриель и Флер, громко сказал:

– А я вам не говорил? Меня ведь взяли вратарём в национальную сборную, на днях подписал контракт!

Гарри подавился медовухой. Гермиона ткнула Рона в бок, пытаясь привести его в чувство:

– Да что же это такое, в самом деле!

Флер, извинившись, несколько раз убегала кормить Мари-Виктуар. Билл порывался ей помочь, но около молодой мамочки крутились Гермиона с Габриель, жаждущие понянчиться хоть немного с новорождённой, и Билл вернулся к братьям и Гарри, которые жарко обсуждали шансы Пушек Педдл в этом сезоне оказаться в первой лиге после прошлогоднего провала. Все разбрелись по интересам. Молли с Апполин увлечённо обсуждали детские болезни и способы лечения, к которым им приходилось прибегать самим или которые они слышали от знакомых. Артур полемизировал с Жан-Полем о преимуществах английского машиностроения против французского, используя, в том числе, и знания, почерпнутые из магловских журналов о технике и автоделе. Когда Жан-Поль в чём-то не согласился с Артуром, тот переместился из-за стола на землю, с жаром размахивая руками и рисуя на песке схемы и цифры.

Когда Флер предложила всем выпить чаю, прибыли Джинни с Минервой, которых встретили бурными приветственными криками. Джинни, немного смущаясь, протянула Флер вязаный костюмчик нежно-розового цвета, который она связала сама. Молли прослезилась. Минерва, с большим волнением взяв на руки малышку Мари-Виктуар, обвела всех присутствующих увлажнившимися глазами и сказала, обращаясь к молодым родителям:

– Запомните эти счастливые мгновения! Не торопите события, желая, чтобы Мари-Виктуар поскорее выросла! Счастье, дарованное вам – бездонно, наслаждайтесь им безмерно, берегите друг друга! Пусть у вас будут ещё дети, но запомните этот день!

Молли, разрыдавшись, кинулась обнимать Минерву, а Мари-Виктуар поглядывала на бабушку своими голубыми глазёнками, по-детски открыто смотрящими на мир, в котором её так ждали.

Этот удивительный вечер был глотком свежего воздуха в мире, только оправлявшемся после глубоких ран, нанесённых бессердечной войной, которая бездушно сметает на своём пути самое дорогое, что есть на этой земле – чьи-то судьбы и жизни.

После поездки в Ракушку и знакомства со своей первой внучкой Молли почувствовала себя гораздо лучше. Этот год был для всех них очень тяжёлым, и пережить его было сродни подвигу.

Наступил июнь, а значит, вплотную подошла пора экзаменов для выпускников Хогвартса. Особенно Молли переживала за Рона, Гарри и Гермиону. Ещё осенью вся троица вызвала к себе пристальное внимание из-за вопросов с незаконченным образованием. После многочисленных проверок и выяснения обстоятельств всем троим разрешили закончить магическое образование заочно. Одни утверждали, что год, пропущенный в обучении, нельзя игнорировать, и нужно всех троих вернуть в школу для дальнейшего продолжения обучения. Но, в конце концов, было решено, что ввиду особых условий и причин непосещения школы ребятами, можно разрешить им подготовку к экзаменам самостоятельно, не заставляя их ещё год сидеть за партами Хогвартса, тем более по многим предметам, — например, по защите и заклинаниям, — экзамены можно было принимать хоть сейчас, с закрытыми глазами. Немало поспособствовал в решении судьбы троицы Кингсли, который возглавил магическое сообщество и был утверждён на посту министра магии.

Рон помогал Джорджу в магазине и вёл переговоры с клубом второй лиги о включении в состав вратарём квиддичной команды. Гарри тоже мечтал играть в профессиональной команде, но он всерьёз задумывался о карьере мракоборца, а потому налегал на учебники, как никогда. Гермиона же, приученная к дисциплине и не испытывающая никаких проблем с учёбой, делала упор больше на практической части предстоящих экзаменов. Комиссией по ЖАБА были установлены сроки экзаменов в два этапа — последний совпадал с выпускными экзаменами у Джинни в Хогвартсе, так что дипломы волшебников рассчитывали получить все одновременно. Гарри пришлось много заниматься зельеварением, так как взаимная неприязнь его с преподавателем зелий на протяжении пяти лет сделала этот предмет для него не таким доступным.

Гарри, Рон и Гермиона перебрались в школу на время летней сессии. По распоряжению профессора МакГонагалл всем троим разрешили остаться в Хогвартсе до окончания экзаменов. Джинни тут же утащила Гермиону показать ей её кровать, поставленную дополнительно в комнате девушек-семикурсниц.

А Рону с Гарри предложили ночевать в больничном крыле, где мадам Помфри отгородила им ширмой целый угол. Гарри, оказавшись в больничном крыле, улыбнулся:

— Давненько я тут не был!

Рон, хохотнув, бросил в Гарри подушку.

Днём друзья просиживали в библиотеке (особенно такой возможности обрадовалась Гермиона), а вечерами радовались жизни в общей гостиной Гриффиндора. Казалась настоящим чудом возможность вернуться в эти стены, с которыми было столько связано!

Гарри мешало всеобщее восхищение, написанное на лицах робких первокурсников и всячески пытавшихся подчеркнуть факт их знакомства старшекурсников. Рону с Гермионой тоже не давали проходу, и как-то Гермиона пожаловалась, что ей не дают сосредоточиться и лучше бы они сидели на площади Гриммо. Рон с Гарри, как никто, знали все тайные переходы замка, поэтому легко лавировали между толп поклонниц, прячась в нужный момент за гобеленом или в секретном проходе. Один раз Гарри, шагая из Большого Зала, увидел Рона, подписывающего стайке девочек кусочки пергамента. Не то чтобы Рон был не доволен, скорее, наоборот, он даже стал шире в плечах, выпятив грудь и рисуясь перед воздыхательницами. Гарри расхохотался. Уши Рона порозовели.

Джинни много времени проводила с друзьями. Они вчетвером часами сидели под большой берёзой на берегу озера, разложив конспекты. Рон всё время отвлекался и жаловался, что в таких условиях, когда вовсю шагает лето и рядом сидит Гермиона, невозможно сосредоточиться. Гермиона сердилась и, закипая, гневно парировала, что никто не заставляет Рона сдавать экзамены, и если он желает оставаться троллем, то это его дело!

Для работы в магазине «Всевозможные Волшебные Вредилки» Рону вовсе не требовалась высшая ступень магического образования. Свидетельство о сдаче СОВ вполне подходило для должности продавца или, допустим, коммерческого представителя магазина. В глубине души Рон лелеял тайные смутные планы, заходящие дальше роли помощника Джорджа в его бизнесе. Это было очень сокровенное, тщательно оберегаемое желание проявить себя, доказать всем, что он — Рональд Биллиус Уизли стоит чего-то и сам по себе. Но постоянная неуверенность в своих силах, мнительность вступали в противоречие со здоровыми амбициями. Гарри и Гермионе приходилось прилагать немало терпеливых усилий, чтобы привести Рона в душевное равновесие и показать ему, какой он хороший и умница. Рон постоянно срывался, выливая на друзей своё дурное настроение, и только тот факт, что они видели своего друга насквозь и знали его не один год, частенько удерживали Гермиону от желания отвесить Рону хорошего пинка, а Гарри сказать ему всё, на что Рон нарывался.

Несколько раз Гарри, Рон и Гермиона спускались в послеобеденные часы в подземелья, где некогда царствовал Северус Снейп. Гораций Слизнорт, оставшийся на должности преподавателя зельеварения, с распростёртыми объятиями встретил друзей:

— О, Гарри! Мой мальчик! Как же мне не хватает тебя на моих уроках! Мисс Грейнджер, весьма польщён вашим присутствием. Э-э-э… Рэдж! Как поживаете?

Уши Рона покраснели, он ревниво покосился на Гарри с Гермионой, пробурчав что-то типа: «Клуб Слизней».

В их распоряжении находились котлы, целый шкаф ингредиентов и стеллажей с колбами, эксикаторами, мензурками и пробирками. Поминутно заглядывая в учебник, милостиво предоставленный профессором Слизнортом, Гарри, к своему удивлению, смог с первого раза состряпать почти сносный умиротворяющий бальзам, которым Рон предложил опоить приёмную комиссию для их полного умиротворения по отношению к экзаменуемым.

Гермиона, вся потная, в клубах разноцветного пара, стояла над своим котлом с таким видом, что Рон смело предположил, что там зелье невменяемости.

Сам Рон, кстати, особых надежд на зелья не возлагал, философски решив, что перед смертью не надышишься, если только это не пары Феликс Фелициса, и решил особо не заморачиваться.

Для практических заданий по трансфигурации друзья получили разрешение несколько раз присутствовать на уроке профессора МакГонагалл вместе с семикурсниками. Сидя на задних партах, все трое ощущали на себе взгляды оборачивающихся студентов. Джинни, обернувшись, показала всем троим язык. Профессор МакГонагалл невозмутимо начала урок. Никто и ничто не могло поколебать её спокойствия, хоть присутствие самой королевы Великобритании. Она обращалась к Рону, Гарри и Гермионе как к обычным ученикам и сделала Рону замечание, когда он улыбнулся восхищённо на него глядевшей хорошенькой блондинке.

— Мистер Уизли, я думаю, экзаменаторов не проймёшь вашей очаровательной улыбкой, понадобятся ещё и мозги, так что включите их, пожалуйста.

Рон уткнулся в лежащий перед ним пергамент со схемой превращения стола в свинью. Гермиона пнула Рона под столом, пробурчав, что кто-то из присутствующих законченная свинья, не подлежащая обратной трансфигурации.

Профессор Флитвик, увидев Гарри с друзьями у себя на уроке (они зашли уточнить список заклинаний, особенно часто встречающихся в билетах), радостно пискнул и свалился со стопки книг, на которой стоял. Гермиона помогла профессору подняться, и они с разрешения уселись на последние парты. Снова взгляды, не дающие сосредоточиться, но как справедливо заметил Рон, пусть это будут единственные неудобства!

Через неделю после приезда в Хогвартс был первый экзамен. Накануне профессор МакГонагалл раздала неразлучной троице за завтраком такое же расписание, какое получили Джинни и остальные семикурсники. У Гермионы так тряслись руки, что пергамент трепетал, как осенний лист на ветру. Как всегда перед экзаменами её охватило страшное волнение, и решение учиться заочно сейчас казалось опрометчивым. Зная характер Гермионы, друзья старались в её присутствии поменьше шутить, чтобы не нарваться на обвинения в легкомыслии.

Утром в вестибюле замка находилось куда больше народу, чем того требовала ситуация. Толпы учеников младших курсов как бы случайно прогуливались по коридорам, чтобы поглазеть на знаменитую троицу и первыми увидеть их в роли экзаменуемых. Но строгая профессор МакГонагалл разогнала праздно шатающихся зевак по кабинетам и пригрозила снятием баллов тем, кто появится тут ещё раз без весомой причины. Гарри нервничал, да и не он один. Приёмная комиссия, прибывшая накануне, прошествовала в Большой Зал, и учеников стали вызывать по одному. Первым ребята сдавали экзамен по зельеварению. Гарри не мог не вспоминать Северуса Снейпа, и горечь от недосказанности их отношений разъедала душу. Всё могло быть иначе! Если бы только Снейп хоть на минутку перестал ненавидеть Джеймса и увидел в Гарри в первую очередь сына Лили. Он часто думал про то, через что прошёл двойной агент Снейп, каково ему было, когда все считали его виновным в смерти Дамблдора. Гарри на собственном опыте знал, что значат несправедливые гонения и упрёки.

Джинни улыбнулась Гарри, и ему стало немного полегче. Рон был бледен и вид имел слегка невменяемый. Он порядком струхнул, когда увидел грозную Марчбэнкс — древнюю, как горгулья.

Двери замка распахнулись, и на пороге появился не кто иной, как Драко Малфой, в сопровождении надменной Нарциссы. Друзья совсем забыли, что Малфой тоже не окончил в прошлом году школу и находился на домашнем обучении весь год. Поговаривали, что Люциус привлёк весьма уважаемых репетиторов для того, чтобы сын смог подготовиться к экзаменам по ЖАБА. Возникло небольшое напряжение. Глаза Рона сузились, он с враждебностью смотрел на приближающихся Малфоев. Как бы там ни было, он никогда не изменит своего мнения об этой семейке, каким бы благородным на их счёт ни был Гарри. Гермиона сжала руку Рона, впав в ступор. Драко поравнялся с Гарри и остальными и вдруг коротко кивнул. Это была, по-видимому, слабая попытка проявления если не уважения, то признательности. Рон криво усмехнулся, шепнув вслед Малфою: «Хорёк!»

Этот инцидент ненадолго отвлёк очумелых семикурсников от предстоящих испытаний, но уже через минуту вид у всех сделался по-прежнему нервозный. Гермиона первая вошла в Большой Зал, на прощание поцеловав Рона и пожелав ему удачи. Рон думал как раз, не сбежать ли ему отсюда, пока не поздно, и какого Мерлина он решил, что ему нужны эти оценки по ЖАБА. Мало ему было СОВ на пятом курсе. Гарри, казалось, понимал, что творится с другом, потому что хлопнул его по плечу в знак поддержки. Вскоре и сам Гарри скрылся за дверями Большого Зала — учеников оставалось всё меньше. Наконец, профессор МакГонагалл вызвала Джинни с Роном в одной партии экзаменуемых. Когда Рон поравнялся с дверями, строгая профессор тепло улыбнулась ему и сказала, что всё у него получится.

Вечером друзья испытали облегчение от того, что экзамен прошёл лучше всех ожиданий и ужас от того, что предстоит в таком режиме продержаться ещё целую неделю. Но все опасения оказались напрасными. И Гарри, и Рон, не говоря уже о Гермионе, блестяще справились со всей экзаменационной сессией, а об их успехах знал весь волшебный мир, благодаря вездесущей Рите Скитер. Корреспондентка остановилась в Хогсмиде и строчила репортажи каждый день в «Ежедневный Пророк» о ходе сдаче экзаменов. Гарри вздыхал, что им не дадут скоро в туалет спокойно сходить без интервью, взглядов и интереса к своим персонам. Всё это порядком надоело, и хотелось, чтобы волшебный мир переключился уже на кого-нибудь другого. А Минерва каждый вечер слала отчёты в Нору, благодаря которым Молли была в курсе всех новостей из школы.

Но время, как известно, не стоит на месте, и вскоре наступил тот сладкий миг, когда Гарри, Рон, Гермиона и Джинни сдали последний практический экзамен по заклинаниям и трансфигурации.

Пока друзья строили планы в открывшихся перед ними перспективах, Гарри упорно размышлял, частенько выпадая из общего веселья и разговоров. Рон, со всей беззаботностью после сдачи экзаменов радужно мечтающий о прелестях жизни, недоумевал, почему Гарри частенько бывает хмурым и задумчивым. Вскоре всё прояснилось. После дебатов и споров, друзья полностью поддержали Гарри и решили вместе с ним пройти и через это испытание.

Молли получила повестку в суд в конце июля. Она страшно удивилась официальной бумаге, недоумевая, зачем её вызвали. В то утро она ужасно нервничала, собираясь на слушание на полном автопилоте, и если бы не Артур, так и ушла бы в мантии шиворот-навыворот. Ей нечасто приходилось бывать в главном оплоте волшебников, и официальные стены вселяли в неё трепетный ужас.

В повестке было сказано, что Молли приглашена свидетелем по делу о слушании по ходатайству. Что это означает, о каком ходатайстве идёт речь, и о чём ей придётся свидетельствовать, она понятия не имела, и это незнание добавляло нервозности.

По всему миру в эти месяцы с новой силой вспыхнули суды над бывшими Пожирателями смерти и их приспешниками. Волна разоблачений и гневных выпадов общественности началась как раз с Англии. Прошёл год со времени падения Тёмного Лорда, но правда об его окружении ещё только начала обозначаться во многих аспектах. Вся хитроумная тайная агентура Волан-де-Морта была построена так, что звенья одной цепи зачастую не знали имён друг друга. Том Риддл не доверял никогда и никому, как и не сомневался, что любого самого преданного сторонника можно подкупить. Поэтому правда о его планах и о его окружении требовала тщательного расследования и глубокого анализа.

Кингсли Бруствер придерживался совсем иной политики, нежели Барти Крауч в своё время после первой войны с Волан-де-Мортом. Фанатичный одержимый Крауч упекал людей за решётку без суда и следствия. Ненависть к Пожирателям была понятна, но на беду в мясорубку репрессий попадали нередко и невинные маги, вина которых была признана априори, и суд считался чистой формальностью. Так пострадал Сириус Блэк, так сгинули без возможности защитить себя ещё десятки людей.

Мудрый Бруствер придерживался линии Альбуса Дамблдора, всегда подчёркивающего, что человек не виновен, пока не доказано обратное. Презумпция невиновности распространялась даже и на таких отпетых негодяев, как брат и сестра Кэрроу.

Молли не присутствовала на тех первых после Великой Битвы судах, поскольку смерть Фреда выбила её из обоймы жизни, и лето не отложилось в сознании, кроме воспоминания постоянного холодного ужаса и тоски, разрывающей сердце. Но с момента победы прошёл год, и новые суды, череда которых прокатилась по всем передовым странам, освещали как раз те дела, на которые понадобилось время. Эти процессы вызвали большой общественный резонанс и интерес. При закрытых слушаниях Визенгамота в холле Министерства собиралась целая толпа, желающая узнать решение из первых уст. Кингсли пошёл навстречу общественности, и многие дела разбирались в открытом порядке. Магическим образом расширенное здание суда вмещало всех заинтересованных лиц.

Артур иногда приносил домой новости о наиболее громких процессах ещё раньше сообщений в газетах. Но саму чету Уизли ни разу не вызывали в качестве свидетелей.

Поэтому в то утро, когда Молли переступила порог Министерства, она ужасно нервничала. Артур был рядом, и это вселяло некоторое успокоение.

Молли с Артуром отметили палочки у дежурного колдуна вместе с Артуром и спустилась на громыхающем лифте в мрачные подземелья одиннадцатого уровня, где проходило слушание. У двери суда стоял Перси. Он кивнул отцу с матерью и вполголоса объяснил, что скамья для свидетелей первая от входа с правой стороны, а отец может занять место, где ему удобнее.

Зал впечатлял своими размерами. За кафедрой присяжных и мест для работников юрисмагпруденции высились скамьи для зрителей, поднимающиеся амфитеатром. Молли заметила, что пустых мест практически нет. Перси проводил мать к отведённому ей месту. Среди свидетелей Молли заметила Минерву, Андромеду Тонкс и в сторонке Нарциссу Блэк, уткнувшуюся взглядом в свои руки.

Суд над самими Малфоями длился не один месяц. Ход слушания широко освещался в прессе, и весь волшебный мир поделился на два лагеря. Одни с пеной у рта доказывали, что семью Малфой надо упечь пожизненно в Азкабан без суда и следствия; другие, придерживающиеся политики Бруствера, желали разобраться во всём наверняка. Окончательное решение по делу было оглашено совсем недавно, и Молли знала, что не всем оно пришлось по душе. Она понимала, почему Нарцисса сидит, избегая косых взглядов. Люциуса приговорили к трём годам отбывания в Азкабане за пособничество Волан-де-Морту. Все обвинения с Нарциссы и Драко были сняты.

Молли села рядом с Минервой, но не успели перекинуться они и парой слов, как двери суда открылись, и прохладный голос объявил под самыми сводами зала:

— Встать, суд идёт!

В зале мгновенно смолкли все разговоры. К кафедре, состоящей из рядов скамеек, прошествовал полный состав Визенгамота, человек пятьдесят, все в сливовых мантиях с вышитой «W». Когда все немного расселись и тишина возобновилась, Кингсли Бруствер поднялся со своего места в центре и звучным басом объявил:

— Слушается дело по ходатайству истца по реабилитации. Председатель слушания — Кингсли Бруствер, председатель суда присяжных Визенгамота глава отдела мракоборцев Гавейн Робардс, секретарь — помощник министра Персиваль Игнатиус Уизли. Слушание объявляю открытым.

По залу пробежал шепоток. Такого на памяти Молли не было, чтобы дело было по ходатайству. Но сейчас должно было всё выясниться. Кингсли посмотрел в пергамент:

— Для объяснения сути ходатайства приглашается истец — Гарри Поттер.

Новые шум и волнения в зале. Многие вытягивали шеи, чтобы лучше видеть Гарри, прошедшего от входа к трибуне в центре зала. Гарри по сторонам не смотрел, а был очень сосредоточен. Кингсли задал положенный в таком случае вопрос:

— Назовите ваше имя.

— Гарри Джеймс Поттер.

— Объясните цель вашего иска.

— Я подал ходатайство о реабилитации имени человека, который погиб больше года назад во время Великой битвы. Я прошу суд рассмотреть все аспекты деятельности этого человека и вернуть ему светлое имя в глазах общественности посмертно.

— Назовите имя этого человека.

— Северус Тобиас Снейп.

Звенящая тишина шапкой опустилась на сводчатый зал, а затем воздух как будто наполнился роем рассерженных пчёл. Кингсли призвал всех к порядку:

— Попрошу тишины! Истец, что вы имеете в виду под словами «… рассмотреть все аспекты деятельности?»

— Я прошу выслушать вызванных свидетелей и задать им вопросы, проливающие свет на истинное положение вещей. Северус Снейп не служил Тёмному Лорду, он был двойным агентом, и только поистине смелый человек мог, рискуя жизнью, быть фактически правой рукой Волан-де-Морта с постоянной вероятностью раскрыть себя.

Кингсли вновь обратился к Гарри, не обращая внимания на корчи некоторых сотрудников при упоминании имени Волан-де-Морта:

— Кого вы предлагаете суду заслушать в качестве свидетеля?

— Я подал реестр со списком председателю комиссии слушания, можете следовать ему на ваше усмотрение.

Перси передал Брустверу нужный пергамент, заглянув в который, Кингсли пригласил для дачи показаний Минерву.

Минерва МакГонагалл неспешно прошествовала на трибуну рядом с Гарри и всем своим видом дала понять, что готова отвечать на вопросы.

— Назовите суду ваше имя!

— Минерва МакГонагалл.

— Как долго вы знали Северуса Снейпа?

— Я знала Северуса ещё во время учёбы в Хогвартсе, а так же работала с ним много лет рядом, когда он занял в восемьдесят первом году должность преподавания зельеварения.

— Расскажите о его поведении на должности главы Хогвартса в одна тысяча девятьсот девяносто седьмом году, после смерти Альбуса Дамблдора.

— У Северуса был, конечно, непростой характер. Мы не были друзьями, что скрывалось за этими чёрными, как омут, глазами, не знал, пожалуй, никто. Я была настроена решительно против Снейпа, так как считала его виновным в гибели Дамблдора, но, положа руку на сердце, скажу, что если бы не Северус, положение в школе было бы гораздо плачевнее.

— Объясните!

— В тот год в школу были приняты Амикус и Алекто Кэрроу, которые настолько далеки от преподавания, насколько беспринципны и бесчеловечны. Они практиковали на учениках отработку непростительных заклятий (вздох в зале), применяли в качестве наказаний варварские методы и экзекуции. Но мы были связаны по рукам приказами так называемого Министерства под руководством Пия Толстоватого, поэтому все преподаватели были в опале. Выступить в открытую против режима Кэрроу и политики Министерства, направленной против маглорождённых, мы не могли. Нет, я боялась не за себя! Я понимала, что как только я уйду из Хогвартса, Кэрроу распоясаются окончательно, я несла ответственность за вверенных мне учеников. А Северус Снейп, обладая полномочиями директора Хогвартса, ненавязчиво, как бы это сказать, бил по рукам зарвавшихся негодяев. Тогда я этого не понимала, поскольку мы все находились в постоянной войне с режимом, но, оценивая ситуацию сейчас, признаю, что именно Северус не давал Кэрроу бесчинствовать и уберёг учеников от потерь и даже, возможно, невинных смертей.

— Какие факты вы можете привести в доказательство своих слов?

— Очевидно, что Северус не мог в открытую выступать — считалось, что он с ними заодно, поэтому все его действия выглядели завуалировано. Он, например, не позволил Кэрроу применить к ученикам Круциатус, когда они пробрались в его кабинет, а добился отработки у Хагрида.

Молли давно уже вся обратилась в слух. Конечно, роль Северуса Снейпа была весьма противоречива во всей этой истории, и сама Молли тоже считала его негодяем и подлецом до последнего момента, но слова Гарри, сказанные вслух, при всех, заставляли задуматься. Из мрачного труса — пособника Волан-де-Морта начинал проглядывать сильный человек, мученик, ценой своей репутации и доброго имени противостоявший самому сведущему в легилименции волшебнику.

Окончание перекрёстного допроса с Минервой МакГонагалл Молли прослушала, уйдя с головой в размышления. Вернул её к действительности голос Бруствера, назвавшей её имя. Минерва уже шла на своё место. Молли вздрогнула и прошествовала к трибуне, ощущая на себе десятки взглядов.

— Назовите ваше имя.

— Молли Уизли.

— Расскажите суду о времени, когда Орден Феникса, избравшей своей штаб-квартирой дом на площади Гриммо, двенадцать, вёл борьбу с планами Волан-де-Морта. Как часто вы видели там Северуса Снейпа?

— Да, мы перебрались на площадь Гриммо, и в штабе постоянно кто-то появлялся с донесениями и докладами. Я не могу сказать, о чём Северус Снейп разговаривал с Дамблдором и какие сообщения он ему оставлял — это было не в моей компетенции. Я занималась хозяйством. Мы все верили Дамблдору, а он доверял Снейпу, значит, приходилось брать за истину, что Снейп на нашей стороне.

— То есть, вы не можете с уверенностью сказать, что Северус Снейп являлся членом Ордена Феникса, не будучи агентом Тёмного Лорда?

— Я лишь хочу сказать, что этого наверняка не мог сказать никто! Мы верили Дамблдору, а самого Снейпа, похоже, не очень интересовало мнение других о своей персоне. Он редко приходил и совсем редко оставался на ужин. Но это не значит, что он был чьим-то агентом. Если человек не нравится, это ещё не повод обвинять его. Я не могу сказать ничего наверняка!

— Хорошо, ваш ответ понятен. Расскажите об участии Северуса Снейпа в случае, когда вашего мужа, Артура Уизли, укусила змея.

— О! Это было очень серьёзное ранение, и раны никак не хотели затягиваться. Когда Артура выписали с положительной динамикой, угроза всё равно оставалась. Северус Снейп однажды зашёл с донесением и увидел, как я обрабатываю раны Артуру, которому стало опять хуже. Он предложил свою помощь. Я, повторюсь, не доверяла ему, но когда у тебя на глазах родной человек мучается, чем чёрт не шутит! Я позволила Снейпу осмотреть раны. Артур был без сознания — это было, когда дети уже вернулись в Хогвартс. Я никогда не видела, чтобы раны лечили таким песнопением. Он провёл палочкой по ранам Артура, приговаривая на магическом языке — я не слышала раньше таких заклинаний и не могу вам их повторить. Затем он поднялся с колен и протянул мне пузырёк с мазью, велев смазывать раны два раза в день. С непроницаемым лицом он вышел, а я осталась стоять с этим пузырьком. Артуру стало легче, и он полностью поправился. Снейп не обязан был помогать мне и моей семье, но он сделал это, и я благодарна ему!

Молли разволновалась. Она никогда и никому не говорила про тот случай и понятия не имела, откуда Гарри мог узнать о роли Снейпа в выздоровлении Артура. Кажется, об этом самом подумал и Бруствер, потому что задал Гарри вопрос:

— У вас очень умелая тактика защиты, мистер Поттер. Позвольте поинтересоваться, откуда вы получили сведения столь личного характера?

— Я много беседовал с Финеасом Найджелусом. Его портреты висят в кабинете директора Хогвартса и в родовом поместье Блэков.

Молли разрешили сесть. Она, вытирая глаза платочком, села на скамью, а Бруствер уже пригласил следующего свидетеля — Андромеду.

В сущности, вопросы к Андромеде сводились к тому же: считает ли она Северуса негодяем или нет. Но основной упор был сделан на том факте, что Снейп помогал её зятю, Римусу Люпину, справляться со своим недугом. Зелье, сваренное профессором зельеварения, помогало Люпину сохранять рассудок в моменты превращения в оборотня. Андромеда очень переживала, что дочь выбрала в мужья оборотня, и сам Римус тоже ужасно страдал от того факта, что губит жизнь Нимфадоре. Северус Снейп смог сделать превращения в оборотня не такими мучительными.

Суд длился уже не один час, но ни один человек не покинул здания. Вопрос, рассматривающийся сегодня, обещал взорвать общественность. Благодаря Гарри мир смог увидеть Снейпа в истинном свете.

Последней для дачи показаний пригласили Нарциссу.

— Расскажите, какое задание получил ваш сын Драко от так называемого Тёмного Лорда?

— Убить Альбуса Дамблдора…

По рядам прокатилась волна вздохов.

— Что вы предприняли, узнав об этом задании?

— Я понимала, что вряд ли Драко решится на такой шаг — это слишком большое потрясение для психики. Я обратилась к Северусу Снейпу за помощью.

— Какого рода помощь вы намеревались получить?

— Я попросила Северуса принять Непреложный Обет. В случае невыполнения задания он должен был защитить Драко и сам выполнить его.

Снова негодующий шёпот в зале.

— Ответил ли вам Снейп отказом?

— Нет, он согласился. Моя сестра Белла скрепила для нас договор.

— Признаёте ли вы тот факт, что фактически подговаривали человека совершить противное природе злодеяние — убийство?

— Всё что касается моих поступков и поступков моей семьи подробно разбиралось многие месяцы. Я приглашена в качестве свидетеля. По остальным вопросам я уже достаточно выступила на прошлых слушаниях.

Нарцисса надменно обвела взглядом ряды сидящих в зале. Молли поймала себя на мысли, что её чувства к Нарциссе неоднозначны. С одной стороны, в её поступке сквозила вопиющая беспринципность, но, с другой стороны, Молли прекрасно знала, что чувствует мать, когда её дитя в опасности. Тут и с самим чёртом заключишь сделку! Пожалуй, она даже слегка сочувствовала загнанной в угол Цисси.

Считалось, что в смерти Дамблдора был повинен Снейп, а этого поступка уж ему никто бы не простил. Конечно, Гарри ещё во время финальной битвы объяснил Волан-де-Морту, что на самом деле Снейп не убивал Дамблдора, но доказательств тому, кроме слов самого Гарри, никто не знал. Гарри попросил слово и поставил на трибуну Омут Памяти. Голубоватый свет, исходивший из сосуда, был таким заманчивым и таинственным, что взгляды всех присутствующих невольно приковались к его созерцанию.

— Это Омут Памяти Альбуса Дамблдора. Он хранится в кабинете директора Хогвартса, и я его принёс сюда с разрешения профессора МакГонагалл. Я хочу, чтобы вы увидели это своими глазами.

Гарри произнёс заклинание, и расплывчатая дымка, вырвавшаяся из Омута, зависла над залом. Это была голограмма — образы Снейпа и Дамблдора. Гарри показал суду сцену с омертвелой рукой Альбуса и его просьбу. Снейп с болью в глазах согласился…

Решением суда все обвинения в адрес Северуса Тобиаса Снейпа были сняты. Его имя было вычеркнуто из списка Пожирателей смерти и внесено в реестр героев Великой Битвы. Портрет Северуса Снейпа было решено повесить в кабинете директора наряду с другими портретами в знак уважения к его персоне.

Услышав вердикт, Гарри Поттер поблагодарил суд за участие и рассмотрение его просьбы и вышел из зала. Заседание было закончено, но люди не спешили расходиться. Все в деталях обсуждали услышанное и увиденное.

Молли кто-то тронул за плечо:

— Вставай-ка, Молли, давай пробираться к выходу! — Минерва пыталась вывести подругу из ступора.

Вечером в Нору вместе с Артуром прибыли Гарри, Рон и Гермиона, а Минерва и Джинни трансгрессировали туда сразу после слушания, так что к приходу старшего Уизли и ребят в кухне вовсю пахло жареной индейкой, пирогами и отбивными.

Завтра намечалось небольшое торжество по случаю дня рождения Гарри и двухлетней годовщины свадьбы Билла и Флер.

За ужином тема сегодняшнего слушания не могла не всплыть. Рон, жестикулируя вилкой, объяснял матери:

— Ма! Я с самого начала говорил Гарри, на кой чёрт тебе это надо? Какого обвислого Мерлина…

— Рон!

— Прости, ма! Какого… необвислого Мерлина тебе понадобилось всё это ворошить? Этот гад столько лет тиранил тебя на своих уроках, а ты решил вернуть ему светлое имя? Но, как говорил Дамблдор, в Гарри присутствуют высокие моральные качества!

— Рон! — вмешалась назидательно Гермиона. — Такими вещами не шутят!

— Так я вроде и не шучу! В принципе, Гарри, друг, ты поступил правильно! Выглядело это, конечно, впечатляюще! Когда ты в зале сегодня начал свою речь, я прям видел, как по соседкам справа забегали мурашки.

Проговорили долго и разошлись далеко за полночь, выпив по третьей чашке чая. Минерва осталась ночевать в Норе, так как хотела побыть завтра на празднике. Джинни проводила её в комнату Перси.

Ночью Молли проснулась как от толчка. Сон никак не шёл снова. Молли лежала и думала о Северусе Снейпе, Гарри, Фреде и проклятом Волан-де-Морте. Вдруг ярко вспомнилась её собственная дуэль с Беллатрисой Лестрейндж. Как Белла, играя, дразнила Джинни, Полумну и Гермиону, как послала в её дочь убивающее заклятие, пронёсшееся в дюйме от цели, как ярость пантерой обрушилась на неё после секундного ужаса, как захотелось разорвать Беллу тут же на месте. Эта мерзавка чуть не убила Джинни, и Молли помнит, что она испытала в тот момент…

Захотелось пить. От воспоминаний в горле пересохло. Молли тихонько выбралась из-под руки Артура, обнимавшего её во сне, и направилась в кухню. Неслышно ступая по ступенькам в квадратиках лунного света, Молли внезапно остановилась на последнем пролёте. В кухне слышались приглушённые голоса. Молли удивилась, что кто-то не спит посреди ночи, и подошла поближе. У слабо мерцающего камина, обнявшись, сидели Гарри и Джинни. Они были спиной к Молли и поэтому не заметили её. На плечи Джинни была накинута рубашка Гарри; остальная одежда валялась раскиданная по полу. Молли остановилась, как вкопанная. Она боялась сделать шаг вперёд, тем самым выдав своё присутствие, и в тоже время не смела шагнуть назад, боясь, что тихо ретироваться не удастся.

— Знаешь, Джинни, каким бы несимпатичным он ни был, я уважаю его за любовь, которую он пронёс через всю жизнь. Он так смотрел на мою маму там, в Омуте Памяти.

— Гарри, я бы тоже за тебя жизнь отдала… Когда ты два года назад исчез на поиски крестражей, я заставляла себя существовать каждую секунду. Если бы не мама, я бы, наверное, сломалась. Просто знала, что нужна ей. Я знаю, каково это, когда у тебя на глазах умирает любимый человек. Когда Хагрид вынес тебя на руках тогда, второго мая, я чуть не сошла с ума. Мне хотелось кинуться к тебе, обнять, заставить дышать, но меня не пускал папа, а я чувствовала, что мир рухнул. Гарри, я так люблю тебя, что мне страшно. Я просто не смогу без тебя.

Гарри теснее прижал к себе Джинни; и её рыжая непокорная шевелюра доверчиво покоилась на его плече. Молли на цыпочках попятилась. Она не хотела, чтобы Джинни и Гарри поняли, что были в кухне не одни. Господи, её девочка совсем взрослая! Джинни сейчас столько же лет, сколько было самой Молли, когда они с Артуром сбежали ото всех и поженились. Ей вспомнились слова Артура, которые он говорил много лет назад. Молли прижалась к мужу, во сне смешно пришлепывающему губами, и не заметила, как уснула.

На следующий день всех охватила праздничная эйфория. Так бывает, когда предпраздничные хлопоты и суета приносят больше удовольствия, чем сам праздник.

Гарри исполнялось девятнадцать лет, и Молли непременно хотелось, чтобы этот день принёс Гарри как можно больше положительных эмоций. Накануне была двухлетняя годовщина свадьбы Билла и Флер, и они должны были прибыть с малышкой Мари-Виктуар ближе к обеду. Но ранним утром, когда Молли ещё только хлопотала с завтраком на кухне, в окошко влетела сова с известием из Ракушки. Билл приносил свои извинения семье и Гарри и писал, что они с Флер не смогут приехать. Флер, ослабленная после родов, простыла, и ей не здоровилось. Молли, конечно, огорчилась, что не повидается с внучкой, но понимала, что благоразумнее семье сына не срываться с места.

Джинни с Гермионой, едва проснувшись, были завалены работой, с объёмом которой, как проворчала Джинни, не справится и дюжина домовиков. Молли старательно избегала взглядов дочери. Ей было неловко от увиденного ночью, и она даже не знала, как ей среагировать. Решив пока отложить все эти думы на потом, Молли принялась с тройным усердием за изготовление своих кулинарных шедевров. Ближе к обеду, перекусив бутербродами с холодным тыквенным соком, Молли решила сделать перерыв. Они с Минервой налили себе по чашке чая с лимоном и вышли в сад. Там Рон, Гарри и Джинни увлечённо перекидывали друг другу бладжер, оседлав мётлы. Набор квоффлов, бладжеров и новую модель «Чистомёта» Рон получил в подарок от Гарри с Гермионой в связи со сдачей экзаменов. Рон пришёл от новой метлы в неописуемый восторг. Они с Гарри были приглашены в сентябре на сборы в «Татсхилл Торнадос», и нужно было навёрстывать форму.

Рон буквально преображался в воздухе. За последний год он здорово возмужал и обрёл ту необходимую долю уверенности, потребную в воздухе для манёвров без паники. Минерва вполголоса рассказывала Молли про самые первые матчи Рона в качестве вратаря сборной Гриффиндора, про насмешливые куплеты слизеринцев, обернувшиеся впоследствии триумфальным гимном. Молли знала, что в команде Рона называют «Уизли — наш король», и всегда умилялась, как расправляются плечи сына каждый раз, когда он слышит эти слова. Рон, казалось, шестым чувством улавливал, куда метнётся непредсказуемый квоффл, и как Джинни ни старалась, она не могла забить брату ни одного мяча. Вместо ворот ребята выбрали старую засохшую яблоню, к макушке которой заклинанием приделали настоящее квиддичное кольцо. Рон был вратарём, а Гарри и Джинни по очереди пытались ему забить. Гермиона чувствовала себя на земле гораздо увереннее, чем в воздухе — она выступала в качестве болельщика. Вскоре Рон спикировал вниз и начал уговаривать Гермиону присоединиться к ним поиграть двое на двое. Но Гермиона лишь теснее прижалась к стволу яблони, возле которой сидела. Рон раздосадовано заложил вираж, смахнув несколько сухих веток. Игра не клеилась. Джинни, раскрасневшаяся и с горящими глазами, тоже попробовала уговорить Гермиону. И тут голос подала Минерва:

— Молли, а почему бы тебе не составить компанию ребятам?

Молли от неожиданности пролила на себя остатки чая.

— Я? Минерва, ты в своём уме?

— Да я пока на ум не жалуюсь — сушёных докси в голове не держу, знаешь ли. Я ведь знаю, каким ты была загонщиком! Да не каждому члену сборной Англии было по силам равняться с Молли Пруэтт!

Рон, Гарри и Джинни уже давно приземлились рядышком и с интересом прислушивались к разговору. Гарри с вежливым любопытством, Джинни скептически оценивающе, а Рон, как ни удивительно, с пониманием и восхищением. Он не к месту вспомнил материну татуировку и покраснел. Молли по инерции ещё переругивалась с Минервой, но та видела, как задрожали руки подруги и загорелись глаза. Мерлин всемогущий! Да когда же она в последний раз поднималась в воздух?

В общем, через четверть часа Молли, переодевшись в старую спортивную мантию Чарли, увеличенную заклинанием незримого расширения на шесть размеров, ловко оттолкнувшись от земли, взмыла в воздух на старенькой метле Фреда. Тёплый летний ветерок растрепал по её лицу рыжие с небольшой проседью непокорные пряди, развеяв все невзгоды и печали. Молли почувствовала удивительное пьянящее чувство шального счастья. Она выписывала такие немыслимые пируэты и закладывала такие виражи, что Гермиона с Минервой сидели на траве, раскрыв рты. Рон висел перед импровизированным кольцом, как бладжером поражённый, наблюдая за матерью. Впрочем, это выражение перестало быть фигуральным, когда Джинни заехала ему квоффлом в живот. Рон настолько оцепенел, поражённый полётом Молли, что выпал из игры на время, чем и воспользовалась Джинни. Гарри, считавшийся непревзойдённым мастером полётов, к своему ужасу вдруг понял, что уступает Молли в маневренности. Может, виновата была старая метла Рона, немного забиравшая вправо и отвлекающая Гарри на борьбу с креном, а может, это Молли, хлебнувшая адреналина, выделывала такие штуки, что, пожалуй, сборная Ирландии могла отдыхать полным составом.

Время пролетело незаметно. Ни игроки в воздухе, ни зрители на земле не знали, что увлекательное состязание команд-связок Гарри-Рон, Джинни-Молли длится уже не один час. Опомнились все только тогда, когда от заднего крыльца Норы в сад на звук голосов пришли Артур и Джордж. Джордж, увидев мать, присвистнул, а Артур явно занервничал:

— Молли, дорогая, ну как же так? Зачем ты? — в растерянности приговаривал он лихо подлетевшей жене.

Молли залихватски соскочила со своей метлы. Она была похожа сейчас на старшую сестру Джинни, спрыгнувшую рядом. Обе одинаковым жестом заправили пряди волос за ухо, разлетевшиеся рыжим сполохом. Глаза Молли горели, руки виновато сжимали метлу. Артур залюбовался своей так и не повзрослевшей девочкой и покачал головой. Он не сердился, он со школьных лет помнил то охватывающее ужасом чувство беспокойства, когда отчаянная гриффиндорка Молли Пруэтт с решительностью во взгляде неслась к земле, точно выходя из опасного пике в нужный момент. Молли уносилась обратно в вышину, а сердце Артура каждый раз не успевало выйти из этого дурацкого пике и разбивалось о землю. Гермиона, совершенно ровно дышащая к квиддичу и всему, что с ним связано, за исключением, понятное дело, «Короля Уизли», волнуясь, поднялась со своего места.

— Миссис Уизли! Это было потрясающе!

Молли заливисто смущенно рассмеялась:

— Ну что ты, дорогая! Сбросить бы лет двадцать с плеч, да и килограмм тридцать!

— Ма! Это, правда, было потрясающе! — голос подал Рон. Он обошёл Гарри, обнимавшего за плечи Джинни, и заключил мать в объятия.

— Ма! Я люблю тебя! Ты удивительная…

Все вместе вернулись в дом. Уже через сорок минут принявшие душ и переодевшиеся игроки в квиддич вместе с остальными домочадцами хлопотали перед домом. Джордж руководил расстановкой стульев и стола на лужайке возле сада. Пострадал один стул и прожглась белоснежная накрахмаленная скатерть, куда Джордж нечаянно тыкнул палочкой. Стул незаметно убрали с глаз долой (одним меньше, одним больше), а дырку на скатерти заставили салфетницей.

К шести часам прибыли Андромеда с Тедди, которому уже было два года. Он, смешно коверкая слова, всюду ходил за Гарри и спрашивал: «А это чё?» Гарри терпеливо объяснял, называл и опять объяснял по второму кругу любознательному малышу, а Тедди, в зависимости от ответа Гарри и степени своего удивления, менял цвет волос с салатовых на фиолетовые, чем изрядно потешал всех.

Из-за стола поднялся Рон.

— Гарри! Дорогой Гарри! Друг! Я не умею говорить, как писака Скитер, да и к чему все слова? Прими от всех нас этот подарок.

Джордж с ловкостью фокусника достал из-под стола длинный свёрток. Гарри оборвал обёрточную бумагу, и сердце дало перебой. Это была новая «Молния!» Настоящая «Молния!» Прежняя погибла во время погони от Пожирателей почти три года назад, и Гарри пока так и не решился приобрести себе достойную замену. Та метла, его верный друг и помощник, была памятью о Сириусе, неким осязаемым кусочком подтверждения того, что несколько лет у Гарри был крёстный отец. На несколько мгновений Гарри просто лишился дара речи.

Он обвёл всех сидящих за столом увлажнившимися глазами. До боли, до острой боли в груди он понял, как же дороги они ему. Миссис Уизли, расчувствовавшаяся и вытиравшая глаза платочком; мистер Уизли, в волнении поправляющий очки, соскакивающие на кончик носа; Джинни, от взгляда на которую по спине Гарри пробежали мурашки; Гермиона, сидевшая счастливая и искренне радующаяся за него, и Рон... Говорят, что с другом нужно съесть пуд соли. Так вот, Гарри с Роном съели этой соли, пожалуй, побольше, чем пуд! Это соль из высушенных мужских слёз, когда отчаяние брало вверх, это соль тех недомолвок и споров, от которых так ныло сердце каждый раз…

Гарри хотел что-то сказать, как-то дать понять, что он чувствует, как важно для него всё это — все эти люди, и не смог. Комок застрял в горле…

Рон, без слов понимающий друга, хлопнул Гарри по плечу:

— С днём рождения!

Гарри кивнул, улыбнулся, а потом все сразу вскочили и начали пожимать ему руку, обнимать, целовать и желать много хорошего, но чего именно Гарри разобрать не мог из-за трепетного волнения и разом гомонивших голосов. Наконец, все немного успокоились и уселись за стол.

Вечер удался на славу. Много шутили, вспоминали разные истории, не забывая накладывать себе в тарелки всё новые угощения. В самый разгар веселья под резкий хлопок прямо около стола материализовался Кикимер, который с поклоном квакающим голосом поздравил Хозяина Гарри. Отвесив поклоны всем Уизли и даже поклонившись Гермионе, Кикимер отправился в своё гнездо на площади Гриммо. В конце концов, Тедди, сжимающий в руке пирожок, уснул прямо на руках у Гарри, и Андромеда засуетилась и засобиралась домой. Как Молли её ни уговаривала остаться, Дора решила перебраться домой, и Гарри с Джинни пошли их провожать.

Джордж с помощью Рона организовал потрясающий фейерверк, и в свете угасающего дня звёзды огней рассыпались по небу. Артур принёс приёмник, покрутил ручки настроек, и в сумерках над столами полилась музыка. Джордж развесил вокруг светящиеся шары, на свет которых тут же ринулись ночные мотыльки, добавляя свечению нестройное мерцание. Все сидели, умиротворённые и счастливые. Молли смотрела на своих домочадцев и ощущала удивительную гармонию.

— Ты тоже это ощущаешь? Вот оно какое — счастье… — Минерва наитием всегда чувствовала её настроение и её состояние.

Молли улыбнулась. Она с благодарностью пожала руку подруги. В их дружбе случалось всякое. Иногда они подолгу не виделись, вовлечённые в круговерть окружающих событий. Иногда проводили ночи напролёт перед камином, никак не наговорившись. Но чтобы Молли ни делала, на какой бы полосе радуги жизни ни находилась (а спектр был порой диаметрально противоположный — от нежно-розового до аспидно-чёрного), она знала, что Минерва не отвернётся, всегда поймёт и придёт на помощь.

Рядом присели Гарри и Джинни. Они проводили Андромеду с Тедом и вернулись ко всем.

— Спасибо вам, миссис Уизли, за чудесный вечер! — голос Гарри дрожал от волнения.

— Ну что ты, милый! Ты же знаешь, мы все тебя так любим, и ты уже давно член нашей семьи!

Это был необычный вечер, праздник. Молли остро поняла, что ребята уже выросли. Осенью уже никому не нужно возвращаться в Хогвартс. У каждого впереди призрачно маячит своя дорога, с колдобинами, ямами, труднопреодолимыми холмами. Но они должны сделать этот шаг — из беззаботного детства в обманчивый сложный мир взрослых.

Молли отложила вязание и занялась компотами из вишни. Ягоду она собрала ещё с утра, но день был настолько жарким, что возиться в душной кухне с кипятком и банками совсем не хотелось, поэтому Молли оставила приготовления на вечер, который принёс хоть небольшую, но прохладу. Молли привычными движениями перемещалась между столом, плитой и раковиной. Руки, казалось, сами уже давно знают, что надо делать. Она была непревзойдённой мастерицей домашних заготовок, и её соленьями и вареньями любили лакомиться все многочисленные члены семейства. На лето приезжали внуки, и тут уж бабуля старалась в каждое кормление запихнуть в ненаглядных чад лишнюю порцию вкусностей.

Компот из вишни очень любил Артур. Молли вспомнила, как в первый год их поселения в Норе они прогуливались с новоиспечённым супругом в окрестностях дома, осматривая все его достопримечательности. Вишня в тот год уродилась на славу, но неухоженность сада и его запущенность не позволяли подобраться к деревьям из-за буйно разросшихся сорняков. Артур направил волшебную палочку на дерево и радостно скомандовал: «Акцио, вишня!» Через пару секунд в его довольную физиономию градом посыпались спелые ягоды с ближайшего дерева, попавшие в зону заклятия. Одна, особенно сочная, угодила незадачливому любителю ягод прямёхонько в глаз, благо Артур перед этим как раз снял очки, чтобы получше прицелиться. Молли разрывалась от двойственного чувства — от сострадания к Артуру и желания расхохотаться при виде его в красную крапинку физиономии. Сдерживая смех, она только и могла сказать: «А всё же хорошо, что яблоки ещё не поспели!» Артур был замечательным сильным волшебником — он и в школе с лёгкостью осваивал самые сложные заклинания, отработку которых Молли частенько приходилось осваивать в качестве домашних заданий. Но его знаменитая рассеянность вечно ставила Артура в комичные ситуации.

Молли перевернула последнюю банку и огляделась в поисках полотенца. Взгляд наткнулся на пирог с патокой на столе, который поджидал домашних. Сейчас в Норе гостили Рон с семьёй. Они ушли на весь день на пикник, прихватив с собой целую канистру ледяного тыквенного сока и корзинку бутербродов. Рон отметил: «Надеюсь, тут нет с мясом горностая?» За что получил от матери шлепок полотенцем.

Молли отчётливо увидела целый ряд картинок из прошлого, которые сменялись одна за другой, как в Омуте Памяти.

Вот Рону чуть больше года. Краем глаза наблюдая за перемещениями сынишки, Молли готовит обед. Малышу надоедает стучать ложкой по кастрюле, он бросает это занятие и ловко забирается сначала на стул, а затем на стол, где Молли месит тесто. Внимание Рона привлекает яркая бабочка, залетевшая в открытое окно и усевшаяся на цветок герани. Бабочка открывает и закрывает пёстрые крылышки, а Рон не может отвести от неё взгляда. На лице сынишки читается такой неподдельный восторг, что у Молли сердце сжимается от умиления. Рон, стоя на четвереньках в муке, поворачивает к матери голову. Его переполняют эмоции, он хочет поделиться этим неописуемым чудом, но словарный запас, понятное дело, не позволяет ему этого сделать. С сияющими глазёнками он качает головой, выражая крайнюю степень восторга, и в восхищении произносит:

— Какая!

Молли смеётся. Бабочка, взмахнув крылышками, лёгким парашютиком улетает в окошко. Рон ревёт. Молли хватает сына на руки, прижимает к себе, испытывая всепоглощающую нежность.

Рону пять лет. Молли долго ищет его на задворках двора, сердится и уже готова отшлёпать приготовленным полотенцем. Даже близнецы уже отмыты и сидят за столом, а Рон всё где-то бродит. Находит его мать в саду, внимательно изучающего пеньки от старых яблонь. Молли, пытаясь справиться с раздражением (каждый день одно и то же!), резко спрашивает, почему Ронни не отзывается на её крики и что он тут делает. Доверчивые голубые глаза сынишки разоружают похлеще экспеллиармуса.

— Мамуля! Она почему-то не приходит. Я приношу ей морковку каждый день, а она не появляется. Она боится, да?

— Ронни? Кто она?

— Ну, зайчиха-шутиха! Она ведь в пеньках живёт.

Молли ещё пару секунд таращится на Рона. Мерлин! Как же взрослые иногда далеки от детей! Мы забываем про этот особенный мир, совсем другой, когда деревья кажутся большими, когда убегаешь искать драконов, ищешь в саду зайчиху-шутиху и выпавший зуб кладёшь под подушку, веря, что добрая фея Моргана заберёт его, положив взамен сикль.

Рону семь. Он крутится под ногами на кухне. На дворе слышны весёлый хохот близнецов и гневные окрики Перси; Джинни убежала играть в свою комнату. Получив пирожок, только что снятый с противня, Рон сидит и задумчиво жуёт.

— Ма! Я, наверное, не буду жениться.

Молли от неожиданности роняет сковородку. Стараясь сохранить серьёзное выражение лица, пряча улыбку, спрашивает:

— Почему?

— Ну, ты ведь уже занята! Повезло ведь папе.

— Ох, Ронни, какой же ты смешной! Вот вырастешь, полюбишь хорошую девушку и про меня даже не вспомнишь.

Молли откладывает все дела, присаживается на стул, а Рон моментально перебирается к ней на колени, пока никто не видит. Блаженное выражение сменяется минутной тревогой:

— Ма, а с женой нужно делиться своими вещами?

Вот Рону четырнадцать. Он с отвращением рассматривает парадную мантию, слегка попахивающую нафталином, а Молли на его заявление выходит из себя и кричит, что он может это не надевать и пойти голым. Дети уезжают в Хогвартс, а Молли долго не может уснуть. На сердце камнем лежит тяжесть вечной нехватки денег. Она ворочается, вздыхает; перед глазами злое лицо Рона и пустая ячейка сейфа Уизли в Гринготтсе. Молли лежит, отвернувшись от Артура, по щекам текут горячие слёзы. Она молится Мерлину, Гендельфу, Годрику и просит, чтобы все дети выросли достойными людьми, чтобы нашли своё место в жизни, чтобы жили в достатке и ладу со своей совестью, и чтобы внуки никогда так не смотрели на своих родителей.

Молли не могла не вспомнить всю ту череду событий, которые связывали эти разрозненные воспоминания, пирог с патокой и Рона, который любил этот пирог и всегда старался избавиться от этого комплекса — быть членом небогатой семьи.

* * *

Однажды в конце лета, через год после сдачи экзаменов по ЖАБА Роном и Джинни, когда дети уже более-менее определились и жизнь текла своим чередом, Молли утром увидела, что стрелочка младшего сына на часах указывает на «Неприятности». Сердце привычно защемило — Молли лишь оставалось надеяться, что эти неприятности незначительные и легко преодолимые.

Рон с Гарри к тому времени вполне успешно вписались в первый состав знаменитых «Татсхил Торнадос», и Молли не без гордости отмечала, что Рона в команде ценят не меньше, чем Гарри. У сына словно выросли крылья, он наконец-то вышел из тени своих братьев и своего друга, а уж Молли прекрасно знала о честолюбивых планах Рона, как бы он их ни скрывал. Весной Молли с Артуром даже удалось побывать на кубковом матче, где «ТТ» в пух и прах разгромили «Осмингтонских Ос». Рон отбивал такие стопроцентные голы, что публика буквально ревела от восторга. Когда Гарри поймал снитч перед носом ловца команды жужжащих (а осы по обыкновению для отвлечения соперника жужжали, как рой рассерженных пчёл), на стадион нахлынула голубая волна — толпа болельщиков в шарфах и шапочках цвета любимой команды ринулась поздравлять своих кумиров. У многих на груди красовались значки в виде короны, переливающиеся красными буквами «Уизли — наш король». Пока Рон с Гарри раздавали направо и налево автографы, Молли сидела и вытирала глаза платочком, протянутым Гермионой — свой она намочила ещё во время матча.

Рон съехал от Гарри, с площади Гриммо, и снимал квартиру со всеми удобствами в магловском районе Лондона. Когда Артур увидел своими глазами розетки, он тут же с видом именинника принялся пихать туда различные штепсели от всех приборов, которые имелись у Рона. Закончилось всё это вылетевшими искрами, криками «ай!», выбитыми пробками и заключением Рона:

— Ты бы туда, па, ещё пальцы засунул!

В общем, дела младшего сына шли в гору и, кажется, Рон нашёл то дело по душе, без которого жизнь кажется серой и унылой. Он мечтал приобрести собственную квартиру и буквально бредил этой идеей.

Джинни тоже с головой окунулась в квиддич, принятая во второй состав «Холихедских Гарпий». Гермиона работала в министерстве в Отделе Мракоборческого Центра под началом самого Бруствера, курирующего этот отдел.

По выходным все четверо иногда выбирались в Нору, но случалось это крайне редко из-за графика сборов Рона и Гарри, тренировок Джинни и командировок Гермионы.

Месяц назад Артур сообщил Молли, что встретился в Министерстве в лифте с Драко Малфоем, который приступил к работе в одном из отделов. Вечером в Нору неожиданно явились дети. Молли их не ждала, а потому страшно обрадовалась и засуетилась с двойной скоростью и некоторой бестолковостью. Угощая ненаглядных гостей домашними вкусностями, Молли не могла не отметить, что Рон находится в самом скверном расположении духа. Он излишне огрызался, нервничал, а потом, не допив чай, ушёл в свою комнату. Гермиона с Джинни о чём-то шептались в углу, Гарри по просьбе Артура рассказывал принцип работы пылесоса (Артур увидел его у Рона и был поражён до глубины души). Молли поднялась в комнату Рона и тихонько постучала. Подождав напрасно ответа, Молли толкнула дверь и нерешительно заглянула.

— Рон? Рон, ты не спишь?

Рон лежал на кровати поверх покрывала, подложив одну руку под голову и закинув ногу на ногу прямо в кедах, устремив взгляд в потолок. Молли присела на краешек кровати и легонечко погладила сына по плечу.

— Что с тобой, сынок? Ничего не болит?

Рон с видимым усилием оторвал взгляд от созерцания точки на потолке и посмотрел на мать. В глазах, на самом донышке, плескалась смесь злости, боли и детского отчаяния. Как Молли знаком был этот взгляд! Она взяла руку Рона в свои, прижала ладонью к щеке, и этот жест матери лишил Рона остатка самообладания — глаза заблестели. Он по-детски выплеснул матери все свои обиды и мучения. Про то, что в министерстве объявился этот Малфой (хорёк недоделанный!), про то, что тот подкатывался нагло к Гермионе, про то, что он не знает, что делать, и что за себя не отвечает. Молли с улыбкой слушала сбивчивые объяснения сына, поглаживая его по руке, а потом, когда поток гневных тирад немного утих, вздохнула:

— Ох, Рон! Да ведь любит-то Гермиона тебя!

Рон как будто налетел на незримый барьер. С минуту он набирал воздух в лёгкие, потом сразу сдулся:

— Ты так думаешь? Да кто я такой…

— Ронни, милый, да когда же ты уяснишь, что для Гермионы ты самый-самый! И для меня, и для папы, и для братьев, для Джинни. Мы все любим тебя за то, какой ты есть. Ну чего ты так напугался? Наверное, довёл Гермиону, бедную девочку, до слёз. Ох, Рон.

Молли чмокнула сына в вихрастую макушку, благо его голова давно уже доверчиво лежала на её коленях. Рон немного приободрился, потому что спустился с Молли вниз допить чай, слопав штук пять пирожных.

За месяц больше Молли не видела никого из детей, только Перси заскакивал. Все новости приносили совы. Дети старались писать матери, зная, как она сходит с ума, если вестей нет несколько дней кряду.

Поэтому, когда Молли узнала благодаря часам про неприятности Рона, ей тут же немедленно захотелось помчаться в Лондон и узнать, что стряслось. Может, травму получил?

Новости принёс вечером Артур. Новости неутешительные и такие, которых Молли никак не ожидала услышать. Рона обвинили в воровстве.

Накануне Джинни, Гарри, Гермиона и Рон отправились в магловский ночной клуб. День рождения Джинни не удалось отметить вовремя, так как Гарри с Роном были на сборах, и вот друзья решили посидеть вечерок, отметить это событие. На беду в этот же клуб, популярный среди молодёжи, явился Малфой-младший, который мог себе позволить посещать такие заведения хоть каждый день. Всё это рассказал Артуру удручённый Гарри сегодня днём. Малфой пытался пригласить Гермиону на танец, чем, ясное дело, тут же вывел Рона из себя. Если бы Джинни не повисла на руке Рона, взявшего Драко за полы его дорогущего пиджака, неизвестно, чем бы всё закончилось. Рон всё вырывался, успев надавать Малфою пару тычков, но дело замяли, так что подоспевшие бдительные секьюрити разошлись обратно по углам. Гермиона страшно рассердилась, вечер был испорчен, но это ещё было только начало. Через какое-то время Рон мрачнее тучи ушёл туда, куда обычно девушки ходят пудрить нос, а вернулся в разорванной футболке со следами крови. На испуганный возглас Джинни:

— Это что, кровь?

Рон мрачно ответил:

— Это не моя…

К их столику подошёл Малфой с расквашенным носом, злобно сверкнул белесыми глазками и прошипел:

— Ну, Уизли, ты мне ещё за это ответишь!

Гарри и Джинни всячески старались сохранить подобие прекрасного вечера, Рон с Гермионой не разговаривали, а через полчаса к их столику подошли сотрудники Отдела магического правопорядка и объявили, что Рональд Уизли обвиняется в воровстве имущества Драко Малфоя, заявление от которого поступило буквально только что. Повисла пауза, затем Рон, громко выругавшись, добавил:

— Бред какой-то!

Рона попросили выйти из заведения, дабы не привлекать внимания маглов, хотя в шумном ночном клубе никому дела не было до того, как кто отдыхает. Рон, пнув стул, пошёл к выходу, не глядя на друзей. Остальные оставались в заведении ровно столько, чтобы заплатить по счёту. Гарри быстренько положил купюры под вазу с фруктами, и они втроём с встревоженной Гермионой и недоумевающей Джинни поспешили вслед за Роном и сотрудниками правопорядка. На улице, наложив маглоотталкивающие чары в радиусе пяти метров, чтобы никто об них не спотыкался, оба сотрудника производили обыск карманов Рона. Он со злобной отрешенностью поднял руки вверх, а парни шарили у него в карманах джинсов. В тот момент, когда Гарри с девушками выскочили на улицу, один из проверяющих выудил из правого кармана золотые фамильные часы Малфоя, которые невозможно было спутать ни с какими другими. Гермиона тихо охнула и прижала ладони ко рту, сотрудник радостно известил: «Опа!», а Рон очумело уставился на часы, даже забыв про свою озлобленность. Рону предъявили обвинения в хищении имущества. Часы эти стоили бешеных галлеонов, так как выпендристый Малфой везде старался подчеркнуть свою исключительность. Крышка брегета была инкрустирована бриллиантами, и, пожалуй, всего состояния Уизли не хватило бы даже и на половину этих часов. Но дело было не только в стоимости часов. Самое главное, что удар был нанесён по репутации Рона, а это было гораздо важнее всех денег Гринготтса. Про нанесение увечий, надо сказать, Малфой не сообщил, посчитав этот факт унизительным для себя, так что все обвинения сводились именно к краже. Если вся история станет достоянием общественности (а уж Малфой постарается раздуть из этого всемирный скандал), имя Рона навсегда будет замарано. Молли не верила своим ушам. Да, Уизли всегда жили в бедности, но были богаты душой! Молли была уверена, что ни Рон, ни кто-нибудь другой из её детей никогда бы не опустился до воровства. В голове тут же не к месту вспомнились мечты Рона о собственной квартире. Нет! Молли даже стало дурно от одной только мысли, что она на секундочку усомнилась в сыне.

На другой день, ближе к полудню, в Норе появился Рон. Он проигнорировал тренировку, не пошёл на слушание в Министерство, попросту сбежав от всех. Молли вся истерзалась, она не знала, как подступиться к Рону с вопросами, как помочь ему. А Рон заперся в своей комнате и никого не хотел видеть.

Вечером в доме Уизли появились Джинни и Гарри. Они пересказали Молли всё то, что она уже слышала от Артура, добавив, что дело закрутилось нешуточное, и у Рона серьёзные проблемы. На беду сам Рон вместо того, чтобы оправдаться и защитить себя, по-прежнему сидел в своей комнате, и на все уговоры Джинни и угрозы Гарри продолжал отвечать молчанием из-за закрытой двери. Гарри кричал, что Рон ведёт себя глупо, что его, вдобавок, могут исключить из команды, если он и дальше будет прогуливать тренировки, что он полный дурак, если решил спрятаться ото всех в Норе. Молли слушала все реплики Гарри, нервно заламывая руки у подножия лестницы, и не знала, что ей делать. Джинни придерживала мать за плечи, так как Молли буквально трясло от всего происходящего.

— Рон! Не будь идиотом! Открой! — голос Гарри, затем треск открывшейся наотмашь двери — Рон вышел на тропу войны.

— Ну, конечно! Я — идиот! Ты забыл только добавить — нищий идиот и вор! — Молли с Джинни поднялись на несколько пролётов вверх по лестнице и видели в дверном проёме злое, перекошенное лицо Рона.

— Рон! Угомонись! Я знаю, что ты этого не делал! Мы все знаем! Мы хотим помочь!

Рон продолжал буравить Гарри злым взглядом, затем стрельнул глазами в сторону Молли с Джинни:

— А Гермиона? Она в ваше «мы» не входит? Нашла более честного… аристократа?

Молли только горестно охнула. Обстановку разрядила, как ни странно, Джинни, которая выпустила наружу весь сдерживаемый пар, наслав на братца жутких крылатых тварей — по части летучемышиного сглаза ей не было равных. Вспышка Джинни утихомирила воинственный пыл Рона, вернув ему апатичную угрюмость и неуверенность в себе. Ни дружные заверения всех в его полной невиновности, ни попытки Молли подсунуть кусочки повкуснее за ужином не могли вывести Рона из состояния злобного анабиоза. В конце концов, Джинни бросила ему в лицо:

— Рон! Тебе уже третий десяток пошёл, а ведёшь себя как тринадцатилетний!

Рон вскинул взгляд на сестру и снова поник. Как ему нужна сейчас была его Гермиона! Почему-то ни мать, ни друг, ни сестра не могли заменить её при всём их старании. Он тосковал, ревновал, злился, обижался и опять тосковал. Молли понимала его состояние и только вздыхала. На вопрос украдкой к Джинни, почему Гермиона не смогла приехать, она получила ответ, что так надо, у Гермионы важные дела. В глубине души Молли недоумевала — какие такие важные дела нашлись у неё? Что сейчас может быть важнее Рона? Неужели Гермиона поверила Малфою и усомнилась в Роне? Червячок сомнения грыз Молли, как ни прятала она глаза от сына, который пытался прочитать ответы на свои вопросы в глазах матери. Одно радовало, что в утренних выпусках газет, впрочем, как и вечерних, так и не появились сенсационные новости о происшедшем в ночном клубе. Молли понятия не имела, почему журналисты, а в первую голову Рита Скитер, не перевернули ещё всё с ног на уши. Отсутствие публикаций, хоть пока и временное, немного подслащивало горькую пилюлю действительности.

Рон не мог объяснить, как часы Малфоя оказались у него в кармане, и был удивлён не меньше остальных, когда их там обнаружили. Доказывать что-то кому-то не было никаких моральных сил, поэтому он с подозрительностью поглядывал на домочадцев, приписывая им недальновидность их подозрений в свой адрес.

Поздним вечером вернулся Артур и разъяснил странное отсутствие кричащих заголовков в газетах. Оказывается, Гермиона добилась с самого раннего утра аудиенции у Бруствера, и по его распоряжению было строго запрещено пускать информацию со страниц газет. Как пояснил министр, пока не будет доказана вина Рона, и речи не может быть ни о какой огласке. Кингсли понимал, что вокруг имени Рона сразу начнётся нездоровая шумиха, впрочем, вплетут сюда заодно и Гарри с Гермионой, а им, как с улыбкой сказал Бруствер Гермионе, внимания хватит на жизнь Николаса Фламеля. Артур с большим уважением рассказывал о грамотных действиях Гермионы. Перси, который работал под началом у Кингсли, подробно пересказал отцу всю беседу, все аргументы и тонкости волшебного законодательства, которые пустила в ход Гермиона при беседе с министром.

— Да, — подытожил Артур, — Гермиона действительно умная колдунья! Нам повезло, что она у нас есть! — и покосился на Рона, уши которого порозовели не от смущения, а от дикой тоски.

На следующее утро Гарри с Джинни и Артур отбыли через камин, а Рон так и не нашёл в себе сил выползти из укрытия. Молли пугало такое состояние сына, и она с тревогой прислушивалась к любым звукам, нервно вздрагивая. Рон не пошёл завтракать и не спустился на обед. Когда Молли поднялась к нему ближе к полудню, она застала его в том же положении, что и вчера. Молли присела на кровать к сыну, но он отвернулся к стене, совершенно не желая разговаривать, и матери пришлось, горестно вздохнув, оставить его в покое. Молли совсем растерялась. Всё казалось бредом, и хотелось попросту проснуться.

День тянулся нескончаемо долго. Молли делала всё на автопилоте, по ошибке насыпала сахар в суп и даже этого не заметила. Уже ближе к вечеру в окно Норы влетела белоснежная сова. Это была сова Гарри — Молли сразу узнала её. После гибели Букли Гарри приобрёл себе другого пернатого письмоносца, но непременно белоснежной окраски. Молли трясущимися руками отвязала письмо от лапки Весты, не зная какие новости она принесла — хорошие или плохие. Записка была короткой: «Ждём вас с Роном в его квартире. Срочно!»

Нервы Молли были на пределе, поэтому она для начала рухнула в кресло и немного отдышалась. Затем вскочила, на ходу выкрикивая имя Рона. Торопливые сборы заняли не больше десяти минут, и то только потому, что Молли никак не могла сосредоточиться, а Рон поддался на её жаркие уговоры и угрозы весьма неохотно. Выскочив за пределы антитрансгрессионной зоны, окружающей Нору, и взявшись за руки, оба переместились в неприметный безлюдный переулок, который тупиком упирался в мусорные баки. До дома квартиры Рона, которую он снимал, было минут пять ходу, и уже совсем скоро Молли с сыном оказались перед нужной дверью. Молли с тревогой и нетерпением всматривалась в лица оказавшихся здесь Гарри, Гермионы, Джинни и Артура, но понять что-то наверняка было нельзя. Да и стоять такой компанией на площадке квартиры было рискованно: они могли привлечь к себе внимание. Рон, не потрудившись достать ключи, открыл дверь Алохоморой, и все шестеро зашли внутрь. Рон, даже не поздоровавшись, угрюмо взглянул на Гарри:

— Ну?

На Гермиону он старался не смотреть. Все переместились в гостиную, где разместились кто на диване, кто в креслах по просьбе Гермионы. Гарри бросил Рону:

— Сейчас сам всё увидишь!

Гермиона включила ДВД-проигрыватель, который имелся в оснащённой магловскими изобретениями квартире, и вставила туда диск. Пока картинка налаживалась и по экрану ползли зигзаги и полосочки, она негромко прокомментировала:

— Во всех общественных местах маглов в целях безопасности и порядка установлены камеры видеонаблюдения. Я боялась, что в туалете её может не оказаться, но нам повезло — SOUND REPUBLIC оснащён по последнему слову, и камеры есть даже на входе в туалет. Вот, смотрите.

На экране установилась картинка. Изображение было не очень чёткое, но в чёрно-белых фигурах легко угадывались Рон и Драко Малфой. Малфой стоял около умывальника (камера снимала вид сверху, охватывая всё пространство коридора), когда внутрь зашёл Рон. Малфой повернул голову, его лицо перекосилось от злобы, а Рон, хоть и стоял спиной, видимо отвечал ему явно не улыбкой — вся его фигура напряглась, и видно было, как заиграли мышцы под футболкой. Звука не было, поэтому можно было только догадываться, какие слова бросали в лицо друг другу оба визави. Через короткий промежуток времени слов стало недостаточно, так как Рон подлетел к Малфою, и они сцепились, повалив ведро с тряпками, стоявшее посреди прохода. Силы изначально были неравные. Жилистый и щуплый Драко уступал накаченному тренированному Рону, который был просто взбешён.

Смотреть на это было страшно. Молли зажала рот руками, подавив рвущейся наружу крик. Магловский мордобой, когда два парня отвешивали друг другу выверенные озлобленные удары — зрелище не для слабонервных. Но длилось действо недолго. После того, как у Малфоя пошла носом кровь и была рассечена губа, Рон с презрением отпустил обидчика и направился к умывальнику. Пока он смывал с кулаков кровь, вытирая руки об футболку, Драко пришёл в себя, и хоть вид имел весьма плачевный, лицо его было переполнено такой яростью, что Молли даже вскрикнула, когда он со спины набросился на Рона. Но не зря Рон был вратарём с потрясающей реакцией — он мигом обернулся и что-то сказал Малфою, от чего тот остановился, как будто налетел на столб. Рон отвернулся и продолжил умываться, не обращая внимания на неприятеля. А Малфой наклонился, подняв с пола блестящий предмет. Во время драки с его руки слетел браслет с часами, Молли и все находящиеся в комнате ясно разглядели злополучный брегет. По лицу Малфоя, который стоял вполоборота к камере, пробежала мстительная ухмылка. Он неслышно подкрался к Рону, который для охлаждения гнева засунул голову под струю воды, и незаметно подложил часы в карман джинсов Рона, зная, что тот ничего не заметит. Затем Малфой быстренько умылся и вышел из туалета. А Рон неспешно закончил свои процедуры, высушил голову под феном-сушилкой, с раздражением на лице оглядел свою испорченную футболку и вышел за дверь, не подозревая о коварстве Малфоя.

Повисла тишина. По экрану опять побежали зигзаги. Потом все разом заговорили и загомонили. Причём пришлось ещё и сдерживать Рона, который орал, что он убьёт этого хорька. Когда все немного успокоились, Гермиона рассказала, что весь вчерашний и сегодняшний день она пыталась достать эту плёнку. Она умолчала, каким образом ей это удалось, и умышленно не стала распространяться, каким заклинаниям пришлось ей подвергнуть бедных охранников клуба. Плёнку она уже показывала в Отделе правопорядка — все обвинения с Рона сняты. Малфой отвертелся, насколько было известно Гермионе, но это и не важно. А Рон сидел и потихоньку до него доходило главное — его Гермиона не отвернулась от него, нет! Она ни на секунду не поверила в его корыстные намерения и просто пыталась ему помочь, пока он упивался собственным горем. Рон видел сейчас только её — прекрасную и до боли родную. Встал, подошёл, обнял, уткнувшись в эти умопомрачительные волосы.

— Гермиона... Спасибо... И прости меня...

Джини потянула Гарри за руку, Молли засуетилась, пытаясь придумать причину их немедленного ухода, но Рон с Гермионой и не замечали вокруг себя никаких перемещений. Артур, Молли, Гарри и Джинни вышли из квартиры, убравшись восвояси. Молли знала, что сын в надёжных руках. А дома она с успокоенностью увидела, что стрелочка Рона ушла с тревожного деления "Неприятности".

Но честолюбивые планы Рона не охладила эта история с Малфоем.

После того, как Рон подписал контракт с «Татсхил Торнадос», жизнь его кардинально изменилась. Череда тренировок сменялась сборами, сборы тренировками, чемпионатами и новыми сборами. Когда подающий большие надежды молодой вратарь добирался до своей квартиры, он просто валился с ног. Но вся эта суета и бьющий ключом ритм жизни были Рональду по душе. Впервые он занимался с полной отдачей любимым делом, впервые чувствовал большое удовлетворение и отдачу от своей работы. Рядом всегда был верный друг Гарри, и рядом была любимая девушка — а что ещё нужно для счастья? В команде появились новые друзья, с которыми Рон любил позубоскалить и пропустить по пинте пива, не нарушая спортивного режима. Гермиона снимала свою квартиру, работала в Министерстве, но большую часть времени проводила у Рона, кроме весьма частых своих командировок. Рон мечтал приобрести собственное жильё.

Этот комплекс, червячок нищеты так и остался прочно точить его изнутри, даже когда в карманах теперь и позвякивали галлеоны. Квартира, которую он снимал, была обставлена всеми магловскими современными новшествами, находилась в престижном районе элитной многоэтажки и обходилась Рону недешево. На оплату жилья уходила немалая часть зарплаты, оговорённая в контракте «ТТ». Рон мог себе позволить теперь многое, о чём даже не заикался, воспитываясь в многодетной семье. Когда появились первые сбережения, он не удержался и скупил весь арсенал футболок своего размера в модельном салоне Lacoste. Теперь, заглядывая в шкаф, который при открытой дверце радостно выбрасывал на пол содержимое, Рон только чертыхался. Футболки были его слабостью. С нелепыми, смешными надписями, белые, чёрные, синие, да всякие! Но какого Мерлина он купил столько сразу? Помимо одежды Рон отрывался вовсю на сладостях. Только после того, как Гермиона ласково обозвала его живот брюшком, Рон попытался ограничить себя. Ну не мог он пройти мимо пирожного, если оно лежало на тарелке! И два если лежало, и четыре. И вообще, незачем покупать пирожные коробками, чтобы не вводить себя в искушение.

Гарри более спокойно относился к деньгам. Может, он никогда в них особо не нуждался, так как родители, а потом и Сириус оставили ему неплохое наследство, а может, характер у него был другой, но Гарри никогда так не заморачивался, как Рон. Рон хорошо помнил, как он донашивал старые вещи за братьями, как не смел попросить у родителей новую метлу, как виновато прятал глаза отец, когда мать напоминала ему, что запасы того-то и того-то заканчиваются. Нет, он, Рональд Уизли, сделает всё, чтобы его дети, его семья ни в чём не нуждались! Ну, о детях-то, конечно, ещё рано думать, но как же он ненавидел бедность! Он прекрасно помнил своё двойственное состояние, когда Перси разругался с отцом, обвинив его в отсутствии честолюбия и фактически дав понять, что отец виноват в их низком материальном достатке. Одна часть (и всё же эта была большая часть!) рвалась тут же дать Перси в морду, прямо кулаки чесались, а другая, которой Рон стыдился, но ничего не мог с собой поделать, была солидарна с мнением чопорного брата. Нет, он не винил отца с матерью за то, как сказал заклятый друг Малфой, что они позволили себе большее количество детей, чем могли содержать, но кто бросит камень за такие мысли, если знает это по собственному опыту — как это унизительно быть бедным. Для Рона это было очень унизительно. Наверное, из всех детей Рон был самым ранимым в этом вопросе. Отсюда его честолюбивые мечты о собственном жилье, о комфорте, может, даже о ненужных излишествах. Он смотреть не мог на магазины секонд-хенда и распродажи, обходя эти вывески, как разлитый гной бубонтюбера.

Однажды на сборах в Торонто Рон с Гарри столкнулись после тренировки с Кормаком Маклаггеном. Кормак входил в топ-десятку персонажей, от упоминания которых у Рона всегда сводило челюсть и на языке вертелись самые красноречивые эпитеты. Маклагген же не замечал зыркающего Рона, когда с большим удовольствием пожал руку Гарри и уселся с ними за столик. Он поведал, что играет за второй состав «Палдмер Юнайтед», куда его порекомендовал Оливер Вуд, что перевод его в основные вратари лишь вопрос времени. В общем, Маклагген заливался соловьём с полчаса, пока Гарри помешивал остывший кофе, а Рон угрюмо сверлил взглядом переплетённые пальцы своих рук. Произнесённое собственное имя вслух немного вывело его из оцепенения.

— Расслабься, Уизли! Ты так и не изменился за эти годы! Я думал, ты давно уже пережил все свои детские комплексы. Не парься — я знаю, что ты встречаешься с Грейнджер, мне Вуд говорил. Она меня давно не интересует, слишком уж она заумная, не в моём вкусе. Девушка не должна быть слишком умной, это для её же пользы.

Затем Маклагген пустился в подробное описание девушек, которые, по его словам, валялись у его ног штабелями, сражённые неприкрытой красотой, умом и талантом самого яркого парня последнего десятилетия — Кормака Маклаггена. Гарри не мог скрыть улыбку, слушая эти хвалебные дифирамбы, а Рон серьёзно задумался, заткнётся Маклагген сам или ему помочь?

Поскольку спортсмены различных команд, играющих в одной лиге, частенько пересекались на сборах, Гарри с Роном ещё не раз были удостоены чести слушать оды Кормака, воспевающего самого себя. Рон немного расслабился и уже не напрягался в его присутствии. Пусть себе поёт! Кормак много рассказывал про свои умопомрачительно взятые квоффлы на тренировках, про отдых на Ямайке, куда он ездил прошлым летом со своим дядей Тиберием Маклаггеном, про свои победы и успехи. Рон не раз вспоминал незабвенного профессора Локонса и жалел, что у него больше нет палочки-инвалидки.

В один из таких вечеров Маклагген вовсю разглагольствовал о недальновидности министерского правительства, обвиняя его в узости мышления по многим вопросам.

— Если бы я был Министром магии, я бы быстро навёл порядок. Конечно, сейчас я не соглашусь занять этот пост, я слишком нужен своей команде.

— Кстати, Уизли, твой отец так и не продвинулся по служебной лестнице? Он всё сидит в своём отделе? Ничего личного, что ты так сразу зыркаешь! Просто моему дяде как раз нужен надёжный человек из мелких служащих для определённой работы. Я могу порекомендовать твоего отца. Знаю, что зарплата за каждую сделку будет сдельной, а сумма примерно вот такая.

Кормак вывел на салфетке палочкой цифру и пододвинул к Рону, добавив:

— Я в курсе всех дел дяди Тиберия. Он мне доверяет — я его правая рука. Это вопрос времени, думаю, в дальнейшем я сам займу его пост.

Разглагольствования доверенного лица прервались выкриком Рона, который не удержался и взглянул на цифру.

— Мерлин драный! Это что? Оплата за каждую сделку?

Рона бросило в краску. Щёки горели, а глаза лихорадочно блестели. Вот он — шанс выбраться из нищеты! Да если сейчас всё сложится, он сможет и квартиру купить, да и остальным отец поможет встать на ноги.

— А что за работа? Ты правда можешь порекомендовать моего отца?

Кормак лениво картинно вытянул ноги, положив одну на другую.

— Конечно, могу! Дядя считается с моим мнением. Насчёт работы, думаю, дядя всё сам объяснит твоему отцу. Я, пожалуй, организую их встречу. Скажу дяде, а ты предупреди своего отца. Мы, гриффиндорцы, должны помогать друг другу.

Рон во все глаза смотрел на Маклаггена, не видя его. В голове заманчиво разворачивались радужные перспективы. Гарри же сидел слегка нахмурившись. Он не вмешивался, но весь его вид свидетельствовал по меньшей мере о недоверии к разворачивающимся событиям.

Договорились встретиться на следующей неделе в ресторане «Хвосторога». Это заведение находилось недалеко от банка Гринготтс, пользовалось отменной репутацией и по слухам отличалось сногсшибательными ценами. Рон, конечно же, ни разу не был в ресторации такого уровня. Сразу после сборов, по возвращению в Лондон, Рон отправил отцу сову с просьбой в обед встретиться у него дома. Артур был нечастым гостем в съёмной квартире сына. Иногда они виделись здесь в обеденный перерыв, чтобы обменяться новостями или просто повидаться. Артур знал код домофона на подъезде, поэтому беспрепятственно мог приходить к Рону. Единственным условием сына к отцу было не трогать электрические приборы. После первого знакомства Артура с розетками Рон боялся, что придёт как-нибудь на пепелище вместо квартиры. Сам Рон съездил с утра на базу, где они с Гарри получили новый тренировочный план. Он немного задержался, так как нужно было ещё пробежаться по магазинам. Когда Рон вернулся домой, Артур радостно раскинул руки в приветственном объятии:

— Привет, сынок! Дай-ка я на тебя посмотрю! Отлично выглядишь! Спасибо за предложение вместе пообедать, вот мама обрадуется, что я с тобой повидался! Кстати, твой домофон — такая интересная штука! Пока тебя не было, на вопрос: «Кто?» в подъезд зашли три коня в пальто и два деда Пихто.

Рон закатил глаза. Мерлин ты мой! Отец как большой ребёнок! Иногда его наивность просто ставит в тупик.

Рон рассказал Артуру о предложении Кормака. К его удивлению отец с большой осторожностью отнёсся к раскрывающимся перед ним радужным перспективам. Он согласился встретиться с Тиберием Маклаггеном, но без должного энтузиазма.

— Па, я тебя не понимаю! Это такой шанс! Да вы всю жизнь с мамой живёте как... как...

— Как нищие, ты хочешь сказать? Знаешь, сынок, поверь, но деньги не главное в этой жизни. Просто поверь. Есть материи и вещи, за которые отдашь всё золото Гринготтса.

Рону стало немного стыдно.

— Прости, па. Я думал, ты обрадуешься.

— Я встречусь с мистером Маклаггеном. Но ничего тебе не обещаю. Да и с мамой нужно посоветоваться.

Через пару дней Рон пришёл к выводу, что всё образуется само. Он горячо надеялся, что отец при помощи этого предложения сможет здорово поправить материальное положение, а значит, всей семье будет легче, и ему, Рону, в частности.

Ресторан «Хвосторога» был, мягко говоря, не по карману. Но он решил, что игра стоит свеч, поэтому, вздохнув, опустошил банку из-под кофе, куда бережно откладывал галлеоны на чёрный день. Чёрт с ним, если всё получится, он будет ходить в этот дурацкий ресторан хоть каждый день! Почему-то в его голове успех сделки с Маклаггеном прочно связался с собственным материальным благополучием.

Одеваясь к ужину, Рон ужасно нервничал. В конце концов, он махнул рукой на условности и надел одну из своих любимых футболок — белую, стрейчевую, с изображением короны на груди и надписью Our King. С отцом договорились встретиться в Дырявом Котле, и оттуда уже вместе направиться в ресторан. Артур редко одевался по магловской моде, в отличие от сына. На нём была простая мантия, из тех, которые относятся к разряду парадных.

В «Хвосторогу» пришли чуть раньше намеченного времени и пока ждали за зарезервированным столиком, Рон нервно озирался по сторонам. Когда он заглянул в меню, его буквально прошиб холодный пот. Мерлин драный! Да один салат из мяса бумсланга равен сумме его недельных командировочных!

Наконец, Тиберий Маклагген в сопровождении пальцевеерного Кормака присоединились к Уизли. У Тиберия был цепкий взгляд, он секунду, словно оценивая, взирал на Артура, пока пожимал ему руку:

— Хорошая мантия, Артур!

— О! Это Молли ухватила на распродаже у мадам Малкин!

Рон покраснел.

В целом вечер прошёл неплохо. Говорил в основном Тиберий, а Артур простодушно попадал впросак. Маклагген старший много расспрашивал о работе Артура и его отделе.

Когда подали кофе, Тиберий завёл разговор о деле:

— Знаете, Артур, не буду ходить вокруг да около. Думаю, вы мне подходите. Кормак сказал, что немного ввёл в курс дела вашего сына э-э-э... Роджера.

— Рональда!

— Что? Не важно. В общем, мне нужен человек с выходом в мир маглов, такой, чтобы не вызывал подозрений, с безупречной репутацией. Если мы договоримся, вам всего лишь навсего надо будет быть посредником. Мои люди будут передавать вам на рейдах кое-какие вещи для меня, а вы будете в Министерстве пересылать мне их в лоток с входящими.

— Если я соглашусь, то должен знать, что за вещи буду передавать, — Артур проявил жёсткость.

— С вами приятно иметь дело, мистер Уизли. Вижу разумный подход к делу. О, не о чем беспокоиться! Ничего противозаконного! Видите ли, к сожалению, наша бюрократическая система такова, что многие дела решаются с ужасными проволочками. Это будут по большей части документы, которые при вашем участии помогут решить многие вопросы в обход многочисленных проверок и инстанций. В основном, документы риелторского характера, так что, беспокоиться абсолютно не о чем. Сумма вашего гонорара от каждой сделки будет равняться…

Он вывел на салфетке цифру и пододвинул Артуру.

Рон пролил на себя кофе. Артур поправил очки и произнёс, взвешивая каждое слово:

— Я подумаю над вашим предложением, мистер Маклагген. Мне надо всё взвесить. Думаю, неверно принимать такие решения сгоряча.

Рон не верил своим ушам. У него было такое чувство, что из рук выскальзывают жаркие перья феникса, которого он только что держал за хвост, пытаясь подняться.

— Ну что же, — Тиберий выглядел слегка раздосадованным. — Сколько времени понадобится вам на принятие решения? Как вы понимаете, долго ждать я не намерен.

— Я передам своё решение через Рона, а он свяжется посредством вашего племянника с вами. Всего доброго.

Не взглянув на Рона, Артур поднялся и стремительно покинул «Хвосторогу». Рон с сожалением отложил пирожное, подозвал официанта и на все уверения мистера Маклаггена не совсем убедительно парировал, что они с отцом вполне могут заплатить за себя сами.

Нагнал Рон отца уже на выходе из Дырявого Котла. Артур как раз собирался трансгрессировать в Нору.

— Господи, па! Какая пикси тебя укусила? А если мистер Маклагген передумает?

— Рональд, я попрошу тебя не вмешиваться. То, что наше — не уйдёт от нас, а если что не про нашу честь, то и нет смысла переживать пустое. Мне надо посоветоваться с мамой и всё обдумать. Что-то тут не так.

— Па, если ты упустишь этот шанс, другого может уже и не быть! Да ты посмотри на маму, на Нору! — в голосе Рона слышалось отчаяние.

— Ладно, сынок, как говорил Дамблдор — утро вечера обливиэйтнее. Давай встретимся у тебя, скажем, завтра в обед и всё обсудим.

Обняв Рона, отец с лёгким хлопком трансгрессировал, оставив сына в растрёпанных чувствах.

На другой день Рон не мог ни на чём сосредоточиться и после вопросов Гарри о причине своей невменяемости поведал другу все свои тревоги.

Гарри нахмурился, до странности с похожим выражением лица, что накануне было у мистера Уизли.

— Знаешь, Рон, не гони гиппогрифов.

— Тебе легко говорить! У тебя никогда ветер не свистел в карманах, — Рон зло покраснел.

— Погоди, Рон, я думаю, мистер Уизли имеет право подумать. То, что ты рассказал, вроде и не содержит ничего плохого, но подумать при принятии сделок всегда нужно.

— Ладно, давай, до завтра, — Рон схватил свою метлу и вылетел из раздевалки.

Гарри неторопливо собрал свои вещи, а в дверях неожиданно столкнулся с Кормаком Маклаггеном.

— Кормак? Какими судьбами на нашей базе?

— И тебе привет, Поттер. А что это Уизли пронёсся мимо меня, как ошпаренный? Я тут по делам клуба, договариваемся о товарищеском матче.

Гарри не был склонен сейчас обсуждать поведение Рона, но Маклагген был удивительно настойчив.

— Рождённый ползать — на «Молнии» не полетит! Эти Уизли всегда как сидели в грязи, так и будут в ней сидеть.

— Кажется, ты сам предлагал мистеру Уизли работу.

— Я тебя умоляю, Поттер! Не будь таким наивным. Да кому он нужен, этот бездарь со своими причудами! Эти людишки созданы лишь для того, чтобы хорошо жилось нормальным магам.

Кормак вальяжно достал из кармана носовой платок и начал натирать значок «ПЮ», счищая с него невидимые пылинки.

Гарри думал ровно секунду.

— Легилименс!

Мощный поток невербального приказа вклинился в расслабленный, ничего не подозревающий мозг Макглаггена.

Гарри увидел камин в дорогой гостиной. Огонь потрескивал в выложенном белым мрамором очаге. Возле стеклянного столика в глубоких креслах с бокалом вина сидели Тиберий и Кормак Маклаггены.

— Думаю, Кормак, ты всё правильно понял. Ты умный мальчик, и я горжусь тобой. Да, всё верно. Мне нужен некий болванчик, материал, которого не жалко. В последнее время проворачивать сделки стало всё труднее. Бруствер и так меня уже подозревает. Нам нужно себя обезопасить и подстраховать. Если мы найдём такого наивного простачка, который заглотит наживку (Гарри вспомнил, что Тиберий Маклагген заядлый любитель рыбалки), то дело в Распределяющей шляпе. Если всё пройдёт удачно, то мы ничего не потеряем, даже отщипывая гонорар посреднику. Но если под ногами запахнет инсендио, мы окажемся в стороне, все лукотрусы падут на голову подставного дурачка.

Гарри рывком вынырнул из сознания Маклаггена. В висках пульсировало, ярость буквально захлестнула его. Он гневно взирал на Маклаггена, который выглядел ошарашенным.

— Какого драного гоблина, Поттер? Что ты делаешь?

— Обливиэйт! — вспышка белого цвета, характерное сбегание глаз к переносице и затем безмятежное выражение лица тронуло холёное лицо несостоявшегося, судя по всему, нанимателя.

За доли секунды, которые Маклагген приходил в себя, Гарри успел более-менее потушить свой гнев и спрятать эмоции.

— О! Поттер! Привет! А Уизли здесь нет? Я думал, вы и в раздевалку всегда вдвоём ходите, — довольный своей шуткой, Маклагген вышел за дверь, забыв последние двадцать минут своей жизни.

Гарри лихорадочно соображал. Мистер Уизли может вляпаться в серьёзные неприятности. Похоже, Маклагген занимался нелегальным бизнесом. Чтобы они ни намеревались передавать через Артура — деньги за сделки или фальшивые документы — если мистер Уизли попадётся, его карьере конец. Маклагген и его окружение сделают всё, чтобы потопить невиновного человека, пытаясь спасти свои шкуры.

Рон мог быть где угодно. Посылать патронуса с сообщением было небезопасно, поскольку сохатый мог найти Рона в маглонаселённом месте, а маглам не каждый день приходится сталкиваться с плотным бело-молочным облаком в виде оленя, выкрикивающим послание на английском языке.

Решив подождать до обеда (Рон обязательно после полудня появится в своей квартире), Гарри попытался успокоиться, хотя понимал, что оставшиеся часы будут тянуться, как в растянутом маховике времени. Как же не вовремя Гермиона уехала в командировку! Когда Гарри с Роном прибыли с последних сборов, Гермиона как раз отбыла в Восточную Европу. Уж она-то точно бы знала, как вывести Маклаггена на чистую воду и как уберечь Уизли от неприятностей. Джинни Гарри ничего говорить не стал — чего доброго, она залепит в Кормака крылатыми тварями — скандала потом не избежать.

Рон же пребывал в самом скверном расположении духа. Как он ненавидел бедность! Все годы лишений и стыда убогости просто плитой придавили его. В глубине души он понимал, что отец прав, и терзания вины за то, что усомнился в родителях, не прибавляли душевного равновесия. Ну почему он так это всё воспринимает? Рон вспомнил вдруг, как когда-то давно Гарри подарил им с Гермионой омнинокли, а галлеоны, которыми Рон радостно расплатился, оказались фальшивыми, лепреконскими; как выяснилось это только много месяцев спустя на уроке Хагрида с нюхлерами. Рон так ясно почувствовал то своё состояние — смесь раздражения, злости, обиды на весь мир, что со всего маху ударил кулаком по стене. Теперь ещё заболели костяшки пальцев.

Сработал домофон. На вопрос: «Кто?», Рон услышал ответ: «Это я, Гарри! Рон, открой!»

Рон устал ругаться. После удара по стене физическая боль немного заглушила душевную, и он сразу поостыл.

Открыв дверь Гарри, он молча прошёл на кухню. Гарри без предисловий поведал другу всё про визит Маклаггена и свои выводы.

Рон сидел, как бладжером поражённый. Теперь в нём боролись два чувства. Первое — немедленно применить к Маклаггену «Круцио тебе авада через империо!», а второе — ужасное осознание вины перед отцом. Чувство вины Рон не любил. Такой уж он был — порой импульсивный, делающий что-то вперёд, опережая мысли, но разве он в этом виноват?

Гарри сказал, что хоть и считает это не совсем порядочным, но договорился о встрече с Кингсли Бруствером. Пусть займутся Маклаггеном всерьёз. Взяв с Рона слово, что тот не помчится немедленно откручивать голову обидчику, Гарри, не совсем уверенный, что Рон сдержит своё обещание, отправился на оговоренную встречу.

Рон просидел в полной тишине целый час, не сходя с места. Постепенно все чувства обиды и обделённости уходили на второй план. Он вдруг осознал, что быть Уизли совсем не плохо. Ну что он так взбудоражился из-за замаячившего на горизонте призрачного богатства? Он добьётся всего сам. А отец… Рон улыбнулся, вспомнив, как Артур с восторгом рассматривал недавно пылесос, и волна нежности затопила его сердце. Нет, не нужно ему никаких других родителей! Прав папа, счастье не в богатстве! В их доме всегда была куда большая драгоценность всех сокровищ мира — любовь и понимание. Вон и Гарри с Гермионой так тянутся к его отцу и матери. Мама… Да господи, ни у кого на свете нет больше такой мамы! Сердце Молли могло вместить в себя целую вселенную, но, удивительно, чем больше частичек она в него впускала, тем сильнее и горячее ощущали эту любовь члены семьи. Как же он их всех любит...

Неожиданно Рон подскочил. Он так ушёл в свои мысли, что не заметил, как открылась входная дверь, он забыл закрыть её за Гарри. Это пришёл отец.

Артур был очень серьёзен и выглядел уставшим. Рон хотел что-то сказать отцу, всё объяснить, но Артур помотал головой:

— Погоди, сынок. Дай я сначала скажу, а то я собьюсь с мысли. Я хочу попросить у тебя прощения. Наверное, я никчёмный отец, я так и не смог обеспечить вас достойно, чтобы вы ни в чём не нуждались. Когда-то очень давно, когда вас ещё на свете не было, я был уже в такой ситуации. Мне предложили место в Отделе магического правопорядка. Если бы я согласился, то, наверное, мог бы стать уже Министром магии, с кучей привилегий, выплат и льгот. Мог, но не стал. Мама поддержала меня тогда, я ей очень благодарен за это. Я ушёл работать в отдел с неправомерным использованием магловских изобретений заниматься делом, которое мне было по душе, но которое совершенно не обеспечивало прибавляющуюся каждый год семью. Знаю, наверное, я слабый человек. Я подумал и решил отказаться от предложения мистера Маклаггена. Я бедный, но чувство гордости у меня есть. Не хочу быть на сомнительных побегушках у него. Прости меня, сынок.

Артур дрожащей рукой снял очки и потёр переносицу, как всегда в минуты волнения.

Рон поднялся и заключил отца в объятия, уткнувшись носом ему в плечо. Он отчаянно искал очищение и успокоение от всех своих соблазнов в этом потрясающем, кристальном человеке — своём отце.

— Па, это ты меня прости. Ты самый лучший. Я так горжусь, что ты — мой отец, что я — Уизли. Я бы хотел быть похожим на тебя. Ты меня простишь?

Артур удивлённо и радостно продолжал обнимать припавшего к нему сына, который был выше и шире в плечах, но сейчас напоминал маленького мальчика, упавшего посреди двора Норы, разбившего коленку и слушающего утешения матери:

— Ну, ну… У дементора всё боли, а у Ронни милого всё заживи.

Тиберий Маклагген после служебного разбирательства был смещён с поста начальника жилищного магического хозяйства и приговорён к трём годам Азкабана без права восстановления в должности.

Рон спустя пару лет купил собственную квартиру. Его выплаты по контракту взметнулись в разы благодаря феноменальному яркому таланту вратаря.

А Молли, поджидая Рона с семьёй на кухне сейчас и пролистывая в памяти эти странички, гордилась Артуром, радовалась за детей и благодарила небо за эту честь — носить имя Уизли.

Молли проверила ещё раз банки, машинально ликвидировала весь рабочий беспорядок на кухне и вышла на крылечко с чашкой чая в руках. Тут же к ней подбежали вечно голодные куры, но Молли лишь отмахнулась от них. У пеструшки зоб свесился на бок, но она продолжала бестолково кудахтать под ногами, словно в её клюве с утра не было маковой росинки. Молли невольно улыбнулась, отпихивая недовольное… лицо? Морду? Короче, то место у кур, где у других водятся мозги.

Её домашние несушки были членами семьи. Джинни в детстве давала всем курицам имена, и никто, кажется, не воспринимал домашнюю живность как еду. Если курицы и умирали, так только от старости. У Артура никогда не поднималась рука отрубить голову подросшим цыплятам, когда мясо птицы легко можно было сварить. Так они и доживали до глубокой старости, чувствуя себя полноправными хозяйками двора. Молли уже привыкла, что её курицы спокойно клевали хлебные крошки с рук, могли сесть ей на голову в самый неподходящий момент или нагло прошествовать в кухню, стоило забыть закрыть дверь. Молли сердилась, выгоняла их на улицу, прекрасно зная, что в следующий раз картина опять повторится.

Даже бестолковые курицы знали, что их хозяйка, размахивающая полотенцем и устраивающая домочадцам разносы, самый добрый и безобидный человек в мире.

Молли обняла чашку двумя ладонями, хлебнула чаю и посмотрела в глубь сада, куда убегала тропинка. Рон с Гермионой что-то задерживались, да и Артур, скорее всего, совсем не смотрит на часы. Молли не любила тишину Норы. Деловитая возня кур и бормотание гномов, опять атаковавших грядки, не считались. Молли знала, что, когда в Норе появятся дети, а теперь всё чаще и внуки, она будет суетливо хлопотать, досадовать на разбросанные вещи и считать, что у всех домашних слишком голодный вид. Вечером она без сил упадёт в кровать, потому что всё чаще стала болеть спина, и проклятая левая нога ноет иногда так, что не знаешь, как лучше её пристроить. Но она будет счастлива. Потому что всё, что у неё есть, — это её семья. Артур мягко пожурит её, что она совсем себя не бережёт и пора бы уже остепениться. Джинни прекрасно управляется на кухне, да и Гермиона вряд ли отравит своей стряпнёй всех присутствующих, но Молли не могла по-другому. Ей всё время хотелось всё сделать самой, не потому что она не доверяла или считала, что лучше неё никто не справится. Просто она искренне стремилась всем помочь, всех защитить и прикрыть своим плечом, сама похожая на курицу-несушку, закрывающую своими крыльями цыплят от всех напастей.

Её забота распространялась на всех, кто попадал в поле зрения. Жертву не спрашивали, желает ли она попасть под опеку. Поэтому даже Бруствер, когда наведывался в Нору (министр магии, между прочим), получал выговор за нездоровый вид, угрозу быть зааваженным, если не съест добавку каши, и пару тёплых носков в подарок («В вашем министерстве всё время сыро, а в твоём возрасте, Кингсли, нечего строить из себя мальчика».)

Такая уж она уродилась. Молли Пруэтт Уизли.

На крылечке сидела уставшая женщина, обнимая остывающий чай. Лучики морщинок, разбегающиеся от карих глаз, прятались в пышных, медных с проседью, кудрях. Натруженные руки давно уже не были тонкими и изящными. Но для Артура это были самые родные и добрые руки человека, который нёс в них свет для всех. Каждый глоток чая разливался внутри теплом, как капелька жизни.

* * *

Однажды, в ту пору, когда в семье вечно не хватало денег (а времена эти были постоянными), Артур принёс домой небольшую премию. Он гордо выложил перед Молли кучку галлеонов, зажиточно поблескивающих отчеканенными драконами, и стопку монет с изображением Шекспира на реверсе. Артур объяснил, что поменял немного денег на магловские в Гринготтсе, чтобы Молли удобнее было совершать сделки в Оттери-Сэнт-Кэчпоул, а Молли лихорадочно соображала, что в списке самого необходимого стоит на первом месте. Необходимо было всё. Продукты, одежда, порох для камина, моющие средства. Да и сладостей дети давно не видели. Когда-то они оба, и Молли и Артур, договорились, что нехватка денег не станет омрачать их существование. Деньги — не самое главное. Так-то оно так, да как объяснить сыновьям, почему они должны донашивать вещи друг за другом, почему много сладостей вредно и хотеть новую метлу или сову — верх расточительности.

Утром Молли пошла в деревню, составив список покупок и тщательно отсчитав необходимую сумму. Она прекрасно знала, что галлеоны, как и фунты стерлинги, имеют свойство испаряться из кошелька как по мановению волшебной палочки. В лавочках она долго не решалась что-то купить, несмотря на список, решив сначала обойти их все и прицениться, с огорчением понимая, что премия Артура никак не может залатать прореху в их семейном бюджете. Устав не столько от ходьбы, сколько от невесёлых дум, Молли завернула на почту. Магловским способом они корреспонденцию, конечно же, не получали, но у мистера Смита иногда продавались моющие средства гораздо дешевле подобных в магазине бытовой химии. Молли вошла и робко подошла к прилавку, стараясь не привлекать к себе внимания. На стене, выкрашенной в казённый синий цвет, висел самодельный плакат. Молли невольно задержала взгляд на неподвижной фотографии, приклеенной поверх белого листа бумаги. С фотографии на неё смотрел маленький мальчик. В объявлении, прямо под фото, Молли прочитала, что сыну учительницы местной школы срочно нужна операция. Молли не очень разбиралась в магловской медицине, и поэтому диагноз ей ни о чём не говорил. Она поняла лишь, что группа энтузиастов решила организовать сбор средств на лечение Майкла. Ниже был приведён расчётный счёт, куда можно было перевести деньги. Молли смотрела и смотрела на плакат, совершенно забыв о намеченных покупках. Из раздумий её вывел голос мистера Смита:

— Добрый день, миссис Уизли. Давненько вас не было. Чего желаете?

— Здравствуйте, мистер Смит. А что, этот мальчик… Майкл…

— Майкл Дженкин? О! Эти объявления развесили по всему городку с разрешения мэрии. Миссис Дженкин, бедняжка, ни за что бы не справилась со всем этим, если бы не добрые люди. Слава богу, милосердие и доброта существуют. Кто-то приносит и пару пенсов — капля в море, конечно. Но всем миром, я надеюсь, удастся набрать нужную сумму. Времени у Майкла, увы, осталось мало.

Молли молча вытрясла из кошелька все свои монеты.

— Вот, возьмите, пожалуйста. Храни Мерлин эту женщину и её сына.

Ничего. Камином пользуется только Артур, пороха хватит до следующей зарплаты. Вчера Молли наткнулась на одну свою старую юбку, в которую давно не влазила — можно перешить Джинни из неё платье. Она так хотела купить мальчишкам конфет. Ну, ничего — ягод в этом году уродилось много, ягода, она полезнее. Вот только Артуру придётся сказать, что часть его премии уже отсутствует.

Вечером Молли виновато объяснила Артуру, что денег нет, а она так ничего и не купила. Артур крепче обнял свою жену, доверчиво приткнувшуюся у него на плече, и сказал:

— Не переживай. Перкинс попросил его подменить на следующей неделе, так что я получу чуть больше обычного. Придумаем что-нибудь. Я люблю тебя, Моллипусенька. Пойдём попьём чайку? Я хочу с мелиссой, если ты не против.

* * *

Северус Снейп пытался не выказывать своих чувств, но это ему плохо удавалось. На лице читались плохо скрываемое раздражение и досада, когда он вынужден был обратиться к Молли:

— Молли, не я выбрал этот чёртов дом в качестве штаб-квартиры. Будь моя воля, я бы порога не переступил. Какое счастье — оказаться в фамильном склепе Блэков, — Снейп отвесил саркастический поклон в сторону портрета Вальбурги. — Но всему есть предел. Если это проделки поганого домовика, Сириусу мало не покажется. Не могла бы ты ему сказать, чтобы они вернули мне мои ботинки. Я вчера оставлял их вот здесь, под вешалкой для пальто. Уверяю, в них нет ничего ценного. Однако я не могу выйти на улицу босиком.

Молли тут же засуетилась:

— О, не стоит волноваться, Северус. Это я убрала твои ботинки. Видимо, поставила их не на ту полку. Держи.

С этими словами Молли выудила из глубины трёхэтажной полки для обуви пару чёрных ботинок. Северус несколько минут рассматривал их, так что Молли даже подумала, что она ошиблась и выдала владельцу не его пару.

— Они почищены! — категорически заявил Снейп.

— Ну да. Я и говорю, не на то место поставила.

— Но зачем? Скажи на милость, Молли, зачем ты чистила мои ботинки?

— Так ведь грязь какая на улице! Что за удовольствие ходить в грязных и сырых. Ну да, помыла, почистила и высушила. Что тут такого? — Молли недоуменно пожала плечами.

Северус продолжал буравить Молли взглядом.

— Позволь тебе сказать, Молли Уизли, что я не член твоей семьи. Я не нуждаюсь в твоей заботе. Я прекрасно могу сам ухаживать за собой, своей одеждой и обувью, — ледяным тоном отчеканил Снейп.

— О! Не думала, что тебе будет неприятно. Да какая разница, что ты не член моей семьи? Ты вчера устал после рейда, я же видела, что ты буквально валился с ног от усталости. Если кто-то о тебе хоть немного позаботится, от тебя не убудет. Знаешь, иногда ты мне напоминаешь упрямого подростка, который не хочет признаться окружающим, что ему требуется, чтобы его любили. Пора бы уже тебе повзрослеть, Северус.

Северус Снейп хотел сказать ещё что-нибудь колкое по поводу дурацкой сверхопеки Молли, но потом словно поперхнулся невысказанными словами. Вместо этого он тихо ответил:

— Спасибо, Молли. За ботинки. За чай, он у тебя особенный. И вообще…

— Ну так-то лучше. Приходи сегодня вечером на ужин. И, кстати, помирились бы вы уже с Сириусом. Ну что дети, честное слово! Один другого лучше.

Молли поправила стойку для зонтиков в виде ноги тролля и отправилась на кухню — пора было готовить завтрак.

* * *

Этот разговор состоялся у Молли с Гермионой с год назад. Лето так же добродушно и деловито занималось своими привычными делами, заставляя умеренную жизнь зимой бить сейчас полным ключом. Молли занималась грядками, садом, домом и радовалась, что заботы занимают весь день. Без детей зимой Нора скучала. Огромный дом, с нелепым нагромождением этажей и лестниц, сиротливо поджидал лета, когда дети приезжали чаще, а внуки гостили дольше.

Гермиона с Роном прибыли на выходных, чтобы оставить Розу и Хьюго на пару неделек в Норе. Молли знала, что Гермиона каждый раз с трудом заставляет своё материнское сердце подчиниться голосу разума. В Лондоне дети постоянно болели, да и работа Рона и Гермионы не позволяла им постоянно находиться с ребятами. В Норе же внуки чувствовали себя превосходно и вовсе не разделяли материнских тревог. Молли прекрасно понимала Гермиону, вспоминая себя в её годы. Но печальный вид жены сына подсказал проницательной Молли, что дело тут не только в очередном расставании с детьми. Гермиона улыбалась, что-то отвечала на вопросы, но Молли видела печаль в её глазах. Она тактично не вмешивалась и ничего не спрашивала, так как давно поняла, что семейные проблемы — удел двоих. Захочет — поделится. Нет, ничего страшного. Молли слишком хорошо знала Рона, чтобы не понимать, что проблемы у них с Гермионой не первые и не последние. Эти двое наломали кучу дров, прежде чем их семейная лодка перестала угрожающе натыкаться на рифы. Вот и в этот раз, скорее всего, повздорили из-за ерунды.

Накануне отъезда Гермиона помогала Молли на кухне. Рон с детьми ушёл на прогулку, пообещав Хьюго научить запускать бумажного змея. Молли рассказывала Гермионе о последних новостях, о Чарли, который недавно прислал письмо, о Перси, который собирался приехать с семьей на следующей неделе, как вдруг заметила, что Гермиона плачет. Молли тут же отложила все дела и присела рядышком.

— Гермиона, девочка моя, что случилось? Я же вижу, что ты сама не своя. Вы опять поругались? Не переживай.

— Прости, мама. Что-то я расклеилась. Всё в порядке.

— Ты точно ничего не хочешь мне рассказать? — Молли ласково погладила Гермиону по руке.

С минуту Гермиона сидела с деревянным лицом, словно принимая решение. Затем посмотрела на Молли с полным отчаянием и сказала:

— Я не знаю, что происходит. Я так устала. Мы постоянно ругаемся. Я привыкла, что Рон так и не научился складывать свои вещи, смирилась с тем, что я прихожу с работы и как последний домовой эльф разгребаю завалы по всей квартире. Но это неправильно. Наверное, я плохая жена. Я устала. Я так больше не хочу. Роза и Хьюго требуют столько внимания, я чувствую себя прислугой. Я хочу, чтобы обо мне тоже заботились. Ночью… В общем, Рон обижается, что я ничего не хочу, а я просто падаю без сил. Он нервничает, я чувствую себя виноватой. Замкнутый круг. Я не знаю, что делать. Во вторник он не ночевал дома. Мы поругались, он обвинил меня в том, что я думаю только о своей работе и совсем не думаю о нём. Наверное, нам лучше разойтись. Мы слишком разные. Только Роза и Хьюго… Я не представляю, как я им это объясню.

И Гермиона расплакалась, уткнувшись в плечо Молли.

Молли прижала к себе Гермиону и стала укачивать, приговаривая:

— Ну, ну. У дементора всё боли, у Гермионы, моей девочки, всё заживи. Всё наладится, Гермиона. Ты ни в чём не виновата.

Гермиона вынырнула из объятий Молли.

— Правда?

— Конечно. Вот что я тебе скажу. Семейная жизнь — это не только романтика и подарки. Это огромный труд и терпение. Женщина вьёт уютное гнёздышко, а мужчина обеспечивает свою семью. Когда хорошо женщине, счастливы все вокруг неё. Если женщине плохо — быть беде. Тебе нужно отдохнуть. Съездите с Роном куда-нибудь. А лучше поезжай одна. Я поговорю с ним. Когда-то давно, сто лет назад, я переживала подобные чувства. Я настолько устала, что моя жизнь казалась мне сплошной каторгой. Артур раздражал своими вечными приставаниями, домашние заботы не радовали, а лишь укрепляли в мысли, что я больше не выдержу. Мужчины сделаны немного из другого теста. Это не значит, что они не умеют быть чуткими и заботливыми. Рон любит тебя и искренне недоумевает, чего тебе не хватает. Знаешь, открою тебе маленький секрет. Уйти от мужа может далеко не каждая женщина. Кто-то боится остаться одной, кто-то теряется от проблем, сваливающихся на голову, кто-то терпит из-за детей. Терпение не бесконечное. Если настал момент, когда совсем невмоготу, значит, надо что-то поменять. Чувство свободы сначала окрылит, а потом появится тоска. Любой женщине нужна семья. Нужно заботиться о ком-то, дарить свою нежность. Новый мужчина, мифический принц, вряд ли принесёт желаемое. Потом наступит быт и привычная рутина. Нужно пережить этот период. Простить можно практически всё, если двое этого хотят. Тебе необходима твоя работа. Но ты очень домашняя. Тебе трудно будет одной, Гермиона. Если ты уйдёшь от Рона, я не отвернусь от тебя и пойму. Но не спеши. Просто поверь мне. Настанет время, когда ты снова с удовольствием будешь заниматься домом, когда Рон не будет вызывать отвращения. Ты не виновата. Просто немного надорвалась, ты же совсем не отдыхаешь.

Гермиона с распухшим носом и красными глазами сидела и икала, слушая Молли. Она не могла всего сказать своей матери, не делилась с Джинни проблемами, а тут вдруг прорвало. Гермиона рассказывала и рассказывала, а Молли терпеливо слушала и подбадривала, незаметно подставляя Гермионе чашку с ароматным чаем, который обязательно снимет все тревоги.

* * *

Молли допила остывший чай и поднялась. Пора бы уже Рону и Гермионе вернуться. Словно в ответ на её тревожные мысли у калитки показались люди, но их было больше, чем семейство Рона. Сам Рон с Гермионой, Артур, Билл с Флер, Джинни с Гарри, Джордж с Анджелиной, Перси с Одри и все двенадцать внуков! Молли села обратно на крылечко, не понимая, что происходит. Минут десять гомон и гвалт шумных Уизли не позволяли выяснить причину появления почти всех домашних одновременно. Джордж с Биллом стали устанавливать в саду большой стол, Рон с Перси и Гарри принялись помогать женщинам, которые деловито доставали из пакетов салаты, закуску и ещё кучу всего. Молли всё пыталась понять, что случилось, но все лишь смеялись, занимались приготовлениями и веселились. Молли атаковали внуки, и она на время была полностью деморализована детскими вопросами, новостями и подвигами. Затем старшие внуки отправились бороздить просторы Норы, младшими занялись Флер и Одри, а Артур, наконец, ответил на вопрос Молли. Правда, она снова ничего не поняла. Артур загадочно улыбнулся, посмотрел на часы и сказал:

— Погоди, он обещал быть с минуты на минуту.

— Кто?

— Кингсли.

— Бруствер? Да что случилось-то!

Артур обнял Молли и прошептал:

— Иди переоденься. Негоже встречать министра магии в домашнем халате.

Молли совсем не собиралась переодеваться, тем более молчание домашних лишь подогрело её тревогу. Но вид у всех был слишком довольный, чтобы подозревать плохое. Поэтому она всё же поднялась наверх, надела своё лучшее платье, накинула на плечи лёгкий платок — подарок Рона и приколола брошку — память о Синтии.

Во дворе все приготовления уже были завершены. Молли усадили как почётного гостя, не позволяя хлопотать. Она не знала куда деть руки, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Обычно сама Молли носилась вокруг стола, подкладывая всем вкусненького, зорко следя, чтобы гости не сидели просто так, не поглощая угощения. А тут носятся с ней как с писаной торбой. Да что происходит?

На пыльной тропинке показался Кингсли в парадной мантии. Он тепло со всеми поздоровался, переговорил с Артуром и был усажен за стол между Гарри и Джеймсом Сириусом.

Бруствер попросил всех наполнить бокалы, дождался тишины и поднялся.

— Дорогая Молли. Наверное, ты немного недоумеваешь, по какому поводу сегодня собралась здесь вся твоя семья. Жаль, Чарли не поспел, но у него работа, сама понимаешь.

И тут на тропинке показался Чарли.

— Я не опоздал?

Новая порция шумных приветствий и суматохи. Наконец, для Чарли соорудили ещё один стул, поставили приборы, и только после этого Бруствер вернулся к своей речи.

— Так вот. Не буду ходить вокруг да около.

Кингсли достал из складок мантии пергамент, развернул его и зачитал:

— «Решением Визенгамота от июля месяца этого года в знак уважения и признательности вручить орден Мерлина Первой степени Молли Уизли. Церемонию награждения кавалера ордена произвести на расширенном заседании Визенгамота с привлечением средств массовой информации в целях пропаганды семейных, миротворческих ценностей. Приказ вступает в законную силу с момента подписания после голосования. «За» — 49 голосов. «Против» — нет голосов. Министр Магии Кингсли Бруствер».

Молли не совсем понимала, что происходит. Только радостные возгласы со всех сторон давали понять, что всё услышанное ей не почудилось. Насколько знала Молли, заветный золотой медальон на зелёной ленточке вручался волшебникам за выдающиеся заслуги, чаще всего на поприще борьбы с тёмными волшебниками или спасения жизней магов и маглов. Это какая-то ошибка! Кто она такая? Всего лишь домохозяйка.

Вряд ли так же считали её родные, которые с неподдельной гордостью и радостью сейчас поднимали бокалы за свою потрясающую маму, жену. Молли — Мать мира. Возможно, она станет первой в истории волшебницей, получившей орден Мерлина не за военные заслуги. Есть вещи, по силе своей гораздо могущественнее и сильнее. Сердце Молли сейчас, казалось, до самых краешков наполнилось теплом и любовью ко всем своим близким.

* * *

У каждого человека по мере его шагания по жизненной тропе от её истока к устью обязательно накапливаются какие-то воспоминания, события, которые связывают нашу жизнь из разрозненных кусочков в одно целое, придают ей некий смысл и оправдывают наше бренное существование. Некоторые события мы пролистываем, не оглядываясь, другие надолго нас выбивают из колеи, и мы, спотыкаясь, по инерции бредя вперёд, никак не можем опять поймать за хвост эту коварную штуку — незримую путеводную ниточку. Иные проходят сей путь степенно, с величественной осанкой, не делая ни шага в сторону, тихо и осторожно, и уходят незамеченными. Другие сгорают без остатка, проживают жизнь яркую, полную взрывов и безумств, но, Мерлин ты мой, кто скажет, что все эти безумства того не стоили!

Жизнь Молли состояла из пазлов, маленьких кусочков, которые кропотливо складывались кем-то там на небесах в только одному ему ведомою картину. Каждый кусочек — бесценен и уникален. Каждый поступок, выбор — цепочка хитросплетений судьбы. И пусть этих пазлов осталось не так много на жизненном пути простой матери, любящей жены. Она свой путь прошла не зря.