Пазлы. Кусочки из жизни Молли Уизли (джен)

Молли была благодарна родным за то, что все они смогли сегодня собраться в Норе – им всем было трудно, но они тянулись друг к другу.

С особой болью она смотрела на Перси. Он не сильно изменился за последнее время, но одну истину усвоил прочно – нет ничего дороже семьи, и не нужно стыдиться своих корней. Несмотря на все его промахи, Кингсли помог Перси остаться в министерстве, и со временем он стал занимать довольно высокий пост.

Молли хорошо помнила то время, когда Перси в открытую выступил против своей семьи. Это было сразу после окончания им Хогвартса. Тогда Барти Крауч взял к себе на службу исполнительного молодого человека, который был не по-юношески пунктуальным. Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся, но общество силами Корнелиуса Фаджа не желало принимать сей факт, предпочитая оставаться в неведении. Как-то вечером Перси неосторожно высказался в адрес отца. Артур, всегда мягкий и лояльный, тем более по отношению к детям, вспыхнул. Молли ушам своим не верила, разум отказывался воспринимать все те обидные, несправедливые слова, которые Перси стал бросать в лицо Артуру. Перси сказал, что Артур никогда не отличался гордостью настоящего волшебника, что по его вине они всегда жили в постыдной бедности и, будь у него хоть капля здорового честолюбия, семье не пришлось бы прозябать все эти годы в нищете. Уши Артура горели, Джинни испуганно прикусила кулак, Фред, Джордж и Рон, вскочив, гневно глядели на брата, который всегда отличался от них своей педантичностью и стремлением во что бы то ни стало выбраться наверх. Обстановка на кухне накалилась до такой степени, что Молли испугалась не на шутку. Перси, в общем-то, всегда умел находить общий язык с отцом, и эти его слова, повисшие в кухне, были ужасно обидны и причиняли боль. А Перси выплёскивал всё то, что копилось на душе годами. И про балбесов братьев, которые своими выходками позорили его честное имя, и про постыдность его положения, которое не позволяло преподавателям непредвзято относиться к бедной семье. Молли понимала всю абсурдность этих заявлений, и от того вся разыгравшаяся сцена ей казалось нереальной. От Артура исходили мощные волны презрения, и Молли испугалась, что горячий нрав мужа не даст ему справиться с собой. Уж она знала, на что способен Артур в такие минуты, когда речь заходит о чести. Рон, Фред и Джордж повыхватывали палочки, хотя колдовать дома они не имели права, и Молли совершенно не представляла, чем всё закончится.

А затем Перси сказал, что не желает знаться больше с семьёй, и раз отец с матерью предают министерство и якшаются с Дамблдором, то Перси всем и каждому объявит, что он не с ними.

Тут уж Фред с Джорджем не выдержали и хотели наброситься на Каина с кулаками, но смертельно бледный Артур чётко произнёс: «Эверто Статум!», и мальчишек отбросило на диван, что позволило Перси беспрепятственно выскочить за дверь и трансгрессировать в неизвестном направлении. Молли кинулась следом, но напрасно она кричала имя сына в пустоту – Перси уже был в Лондоне. Обессиленную и заплаканную Молли буквально втащили на руках в кухню, где Рон, с мрачным видом поглаживая мать по волосам, сказал, чтобы она не расстраивалась из-за такого куска драконьего дерьма и что эта задница ещё вернётся.

Молли всегда испытывала неловкость из-за того, что её дети вынуждены были донашивать старые вещи и не всегда у них было всё новое и лучшее, но никогда ещё эта проблема не вставала так остро, как сейчас. Никогда никто из детей ни разу не упрекнул их с Артуром. А теперь слова, брошенные Перси, как будто отравили воздух в Норе. Молли плакала и никак не могла остановиться.

Перси поселился в Лондоне на съёмной квартире; дома старались не произносить его имя, а вскоре всё семейство перебралось на площадь Гриммо, в штаб-квартиру Ордена Феникса. Молли была занята целый день и в глубине души радовалась, что на мрачные тоскливые мысли почти не остаётся времени. Один раз она не выдержала и поехала к Перси на квартиру, адрес которой узнал по её просьбе Артур, поскольку проживание оплачивало министерство. Напрасно Молли робко с волнением стучала в неприглядную дверь унылой расцветки. Перси не открыл дверь, и Молли вернулась на площадь Гриммо совершенно разбитая, где легла под одеяло и пролежала до вечера. Ничего не хотелось делать и никого не хотелось видеть. Она не знала, что Перси стоял под дверью, слушал материны причитания и не смел открыть. Когда Молли ушла, он сел прямо под дверью и прошептал: «Прости меня, матушка!» В глазах его стояли слёзы. Но Перси твёрдо решил избавиться от ярма поганой, как он считал, репутации своего отца и потому не позволил себе смалодушничать. Много позже, когда до Перси стала доходить вся чудовищность его поступка, он так и не смог пересилить себя и вернуться в лоно семьи. В первую очередь, невыносима была реакция братьев, которые никогда его не понимали – всю целеустремлённость его помыслов. Он мучительно переживал, что его угораздило родиться в семье, совершенно лишённой честолюбия, которого у самого было в избытке. Когда Перси смог вернуться с повинной головой, а было это в разгар Великой Битвы, он не смог наверстать всех тех лет, которые провёл без семьи, и смерть Фреда воспринял как собственное наказание. Молли, конечно же, с распростертыми объятиями приняла сына, но тем мучительнее он чувствовал свою вину перед ней. И свою первую дочку он назвал Молли в честь матушки – его драгоценной, всё понимающей матушки, дороже которой не было на свете.

В тот вечер все разошлись спать далеко за полночь. Сидели на кухне, пили чай с тортом и вспоминали разные забавные случаи. При слабом свете свечей, которые наколдовал Артур и развесил причудливыми узорами прямо над столом, тени сидевших вытянулись и казались фантастическими животными. Пожалуй, впервые со дня смерти Фреда в кухне звучал смех. Сам дух Фреда, казалось, присутствовал здесь же, заражая родных неудержимым весельем и взрывами хохота. Минерва МакГонагалл к всеобщему удовольствию вспоминала про проделки близнецов:

– А потом я говорю им: «Мистер Уизли и Мистер Уизли, вы понесёте наказание и отбудете его в кабинете мистера Филча!» А эти озорники мне и отвечают: «Бедный мистер Филч, его ждёт чудесный вечер, мы как раз сегодня изучали заклятие Мелофорс!», – и я, к своему стыду, чувствую, что рот сам по себе расползается в улыбке – представила Аргуса с тыквой на плечах, хотя, по-моему, у него она и так всё время вместо головы.

Под общий взрыв хохота Рон подавился изрядным куском лимонного бисквита, и Гермиона принялась бить его по спине, а Гарри схватил палочку и произнёс «Анапнео!» под новые приступы веселья. Когда, наконец-то, все разошлись спать, Молли поднялась с Артуром в спальню. Минерва решила эту ночь ещё провести в Норе, а утром отправиться вместе с Джинни в Хогвартс на Ночном Рыцаре.

Молли, поднимаясь по лестнице, услышала в ванной комнате, прилегающей к их спальне, шум воды. Она неслышно скользнула внутрь, скинула платье и шагнула под струи воды, прижавшись к Артуру. Артур выронил мочалку, которую держал в руках, обернулся и охнул:

– Молли! Мерлин мой! Молли? Ты уверена?

Дело в том, что вот уже почти полгода отношения супругов сводились почти к нулю. Сначала Молли и слышать ничего не хотела о близости, и Артур не смел навязываться, а потом все их отношения выглядели быстрыми постыдными попытками Артура, постепенно затухнувшими в последнее время. Сейчас же в глазах Молли Артур увидел знакомый ранее огонёк. Эти глаза, которые сводили его с ума, и взгляд, заводивший вполоборота. Он сделал ещё одну слабую попытку убедиться, что намерения Молли серьёзны, на что услышал сладкий шёпот Молли:

– Если ты сейчас не замолчишь, я применю Силенцио!

Но угроза Молли была совершенно не уместна, поскольку Артур и так уже онемел от нахлынувшей на него страсти и жадно целовал свою Моллипусеньку в шею, в ямочки на плечах, в грудь (от этих прикосновений сознание просто улетучилось) и всё ниже, ниже… Отпустив тормоза, стряхнув с плеч груз беды, которая придавила их до самой земли, супруги наслаждались друг другом как ненасытные влюблённые молодожёны и, когда уже ближе к утру добрались до кровати, оба уснули просто мёртвым сном, счастливые и опустошённые.

Утром Минерве пришлось самой готовить завтрак и накрывать на стол, так как хозяйка дома спустилась на кухню гораздо позже неё с слегка очумелым видом. Посмотрев на горящие глаза Молли, Минерва лишь хмыкнула, вогнав подругу в краску.

Джинни с профессором МакГонагалл покинули Нору ближе к полудню. Напоследок Молли всё хотела в сотый раз сказать Минерве, как она ей благодарна, но слова застревали в горле, да они и не были нужны! Их отношения давно уже достигли той стадии, когда, даже не произнося ни звука, обе понимали, что у каждой на душе.

Рон с Гермионой и Гарри тоже отправились после полудня.

Жизнь входила в свою колею. Артур с головой окунулся в работу, а в свободное время возился с легендарными останками мотоцикла Сириуса. Молли вроде тоже оправилась, насколько это было возможно, но ещё не раз она выла белугой, когда тоска сжимала сердце.

Вскоре, в один из таких периодов, когда хандра в очередной раз взяла верх, Молли пошла в Оттери-Сент-Кэчпоул за покупками, решив развеяться. Стоял канун Рождества, и окрестности были похожи на чудную сказочную картинку. Молли зашла на кладбище, протоптав тропинку в сверкающих на солнце неглубоких сугробах к могилке Фреда. Постояв немного, подставив лицо зимнему солнышку, Молли с грустью думала о первом Рождестве без сына. Теперь не связать ей уже близнецам одинаковые свитера с буквами на груди, не слушать унисонное балагурение братьев, когда один подхватывал другого. Тяжело вздохнув и смахнув слезинку, Молли направилась от кладбища в деревню. Она всегда немного нервничала, посещая общественные места маглов, и чувствовала себя не в своей тарелке. Сделав по-быстрому покупки в супермаркете, Молли зашла на почту. Вот уж нелепость – эти магловские почтамты! То ли дело почтовое отделение, допустим, в Хогсмиде – совы разных мастей сидят в полумраке и ждут указаний. А здесь? Какие-то ящики с дырочками и витрина с различными сопутствующими товарами, прямо второй магазин. Молли купила магловского пива, так как настроение было удручающим, а связываться с огневиски она боялась. Продавец вежливо предложил купить к пиву сушёной рыбы (чего эти маглы только не придумают!) Молли выбрала пару тараней, рассчиталась и вышла на улицу. Магловские деньги всегда её напрягали, ей казалось, что сейчас что-нибудь пойдёт не так, хотя Гермиона с Гарри неоднократно проводили ликбез для четы Уизли, особенно для Артура, который от восторга при виде магловских предметов всё путал.

Вернувшись домой, Молли привычными движениями палочки отправила на плиту кастрюли и, когда обед уже варился без её помощи и с ближайшими делами было покончено, села в кресло, достав бокал для пива. Пиво лежало в умывальнике, на него Молли навела чары Глатиус, чтобы оно немного охладилось. Она развернула газету, в которую была завёрнута рыба, поражаясь нелепости магловских фотографий: ну что за бред – неподвижные фотографии! Взгляд её выхватил из статьи слово Румыния, и она заинтересовалась. В Румынии был Чарли, который недавно подписал контракт на аренду фермы по разведению драконов и с головой ушёл в любимое дело. Молли скучала по своему второму сыну, да и не виделись они давненько, поэтому чисто машинально Молли отставила в сторону бокал и развернула газету целиком. Это был листок местных новостей, в котором перепечатывались также статьи и из крупных изданий. Заинтересовавшая Молли статья была о благотворительном фонде "Children on the edge", который существовал уже почти десять лет и начинал свою историю именно в Румынии. Молли узнала, что целью этого фонда является поддержка детей, оказавшихся буквально на краю в силу бедственного положения, связанного со стихийными бедствиями, войной или просто бедностью. Сердобольная Молли обливалась горючими слезами, читая про неведомых детишек, лишённых тепла и счастья нормального детства. Её мальчишки и Джинни росли не в богатстве, но чем-чем, а заботой и вниманием были окружены с лихвой, и Молли всегда полагала, что в семье духовная близость и сердечное счастье гораздо важнее материального достатка. Статья рассказывала также об Аните Роддик, женщине-основательнице фонда, создавшей в Румынии три первых детских дома после кризиса тех лет. Сейчас фондом были разработаны программы по всему свету, и сеть взаимных мероприятий помогала реализовывать благую миссию. У Молли сжалось сердце при мысли о детях, которые на Рождество не получат подарка, которые вынуждены ночевать в подворотнях. Она решительно встала, не открывая, выбросила пиво в самоубирающуюся корзину для мусора, и приступила к активным действиям.

С этого дня Молли стала активным членом Лондонского филиала фонда. Она вела переписку с женщинами – матерями, оказавшимися в бедственном положении, вязала носочки и детские вещи, отправляя посылки в детские дома, а на Рождество в один из приютов привезла целую корзину аппетитных пирожков и лакомств, до которых была большая мастерица.

Как-то вскоре после Рождества, когда обитатели Норы разлетелись по своим делам, Молли сидела вечером, коротая время за очередным вязанием. Вдруг она вздрогнула от шумно открывшейся входной двери. Артур не должен был сегодня прийти ночевать, он ещё утром сообщил Молли о том, что у них ночной рейд и он переночует в Лондоне у Перкинса. Молли взглянула в дверной проём, и спицы выпали у неё из рук. На пороге стоял Рон, и одного только беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что он сильно пьян. Молли охнула, вскочила и успела подхватить Рона, прежде чем он свалился на пороге, не в силах перенести ногу через поребрик. Рон пытался сфокусировать взгляд, но это ему удавалось с трудом. Молли пришлось задействовать заклинание левитации, чтобы дотащить Рона до его комнаты под чердаком на самом верху. Решив не приставать к сыну с расспросами сейчас, Молли помогла Рону улечься. Едва она сняла с него кеды, Рон повалился поперёк кровати и захрапел. Молли не на шутку встревожилась и ужасно жалела бедного мальчика. Почему-то вид Рона её не рассердил, а вызвал мучительную боль. Больно видеть своего ребёнка в таком состоянии, Молли никогда раньше не видела никого из сыновей в таком виде. Артур, бывало, очень редко приходил в состоянии нестояния, но он так мучительно болел на другой день, что предпочитал не доводить себя до такого положения. Хотя, понятное дело, иногда просто не успевал остановиться. А Рон ещё такой юный! Ему нет и девятнадцати. Молли решила не уходить из комнаты сына и остаться пока здесь. Вязать Молли не могла – спицы тряслись в её руках, и пару раз напутав в узоре, Молли, чертыхнувшись, отбросила рукоделие в сторону. Она просто сидела в полутёмной комнате и глядела в пустоту.

Комната Рона оставалась всё такой же, как и в детстве. Оранжевое покрывало, сбитое сейчас под спящим, нисколько не потеряло своей яркости за эти годы. Пушки Педдл всё так же призывно летали на плакатах над кроватью. Незаметно для себя самой Молли задремала на стуле около кровати и подскочила, когда Рон застонал во сне. Молли открыла глаза – на улице уже было совсем темно – и увидела, что Рон проснулся. Он обвёл взглядом потолок, стены, как будто пытаясь понять, где он находится, потом перевёл взгляд на мать.

– Рон! – Молли тихонько позвала сына. – Рон! Что случилось? Как ты?

Рон попытался сесть, но тут же схватился за голову, замычав от приступа тошноты и головокружения.

– Как я тут оказался, ма?

– Рон? Ты что, совсем ничего не помнишь? Откуда ты в таком виде? И где Гарри?

Рон обхватил голову руками, запустив пальцы в свои рыжие вихры и сел, слегка покачиваясь.

– Ох, драный Мерлин! Меня сейчас вырвет!

Молли принесла с кухни настойку гранатового сиропа, в которую добавила несколько капель мятного спирта и чуть ли не силком влила в Рона, который закашлялся. Молли осторожно присела на кровать сына, расправила футболку, поправила ярлычок, вечно торчащий сверху, и стала поглаживать Рона по спине. От материнских прикосновений Рон не выдержал. Он уткнулся матери в колени, как в детстве, чувствуя себя всё тем же маленьким мальчиком, которого от всех бед защитит мама. Он не стыдился сейчас своих чувств, потому что знал, что в Норе больше никого нет и никто не посмеётся над ним. Как ему всегда хотелось вот так прижаться к матери и поведать ей о своих бедах, но насмешки братьев про маменькиного сыночка заставляли его сдерживаться. Сейчас же он с полной гаммой чувств мог себе позволить поискать защиты у самого дорогого человека на земле. Молли не тормошила Рона, а просто терпеливо ждала, когда Рон немного придёт в себя, вдыхая с материнскими прикосновениями успокоение и умиротворение. Рон вдруг сказал:

– Эти женщины, они меня убивают!

Хорошо, что Рон не видел, как улыбается Молли. Всё понятно! Опять поругался с Гермионой и, как и всегда, думает, что это окончательно и весь мир теперь рухнул.

– Ма, вот скажи, почему таких, как ты, больше нет? Почему меня никто так не понимает?

Молли тепло улыбалась своему такому взрослому беззащитному мальчику, гладя его вихры.

– Ну что там у вас опять стряслось? Всё образуется, мой родной!

Рона мутило со страшной силой. Он помнил, что вместе с Гермионой поехал в ночной клуб, что там её пригласил танцевать наглый тип со смазливой внешностью. Рон буквально озверел, он сказанул типу пару фраз нецензурного характера. Гермиона вспыхнула, назвала Рона ревнивым бабуином, и они поругались. Рон, закусив удила, кричал, что она, то есть Гермиона, спокойно может пойти потанцевать, с кем ей вздумается, и не замечал, что на них косятся из-за соседних столиков. Гермиона, вскочив, бросила в лицо Рону: «Меня от тебя тошнит!» и унеслась в неизвестном направлении. Рон, может быть, и остыл бы, и вечер можно было бы ещё исправить, но тут на глаза ему попалась нагло скалящаяся физиономия давешнего ухажера его Гермионы, который провожал её таким раздевающим взглядом, что Рон буквально задохнулся. Залпом выдув бокал вина, которое они с Гермионой мирно потягивали до инцидента, Рон вскочил, по пути опрокинув пару стульев, и схватил обидчика за грудки:

– Не смей пялиться на мою девушку, козёл!

Секьюрити, у которых был нюх на всякие неприятности, подоспели как раз вовремя, чтобы разнять двух молодых людей, схватившихся прямо у барной стойки. Рона бесцеремонно вытолкали из заведения, где жару подбавила Гермиона, вылетевшая следом за ним на улицу и орущая на весь белый свет, что он, Рональд Уизли, самая большая задница, и что она не понимает, как её угораздило связаться с ним. Получив на прощание от Гермионы чувствительный удар чуть пониже спины сумочкой, в которую, судя по силе удара, посредством заклятия незримого расширения помимо косметики и женских штучек была сложена порядочная библиотека, Рон чуть не свалился прямо на мостовую, а когда смог вернуться в вертикальное положение, Гермионы уже и след простыл.

На Рона накатились все давние комплексы, придавив тут же на месте всей своей чудовищной массой. Он всегда поражался, как утончённая и изысканная Гермиона, такая умная и образованная, могла связать свою жизнь с ним, рыжей бестолочью. Он так и не верил до конца своему счастью, что Гермиона действительно с ним, и в такие моменты, как сегодня, просто по-детски, по-глупому ревновал её, опасаясь, что Гермиона связалась с ним, выпив настойку невменяемости. Тот факт, что для Гермионы он был единственным, и она любила его до беспамятства, отчаянно не признаваясь самой себе в этом ещё где-то с четвёртого курса, конечно же, был не подвластен пониманию Рона, упивающегося своей бедой.

Молли, хорошо знающая все слабые стороны своего мальчика, ласково гладила сына по торчащим во все стороны патлам, которые, казалось, как и их хозяин, разочарованно поникли в растрёпанных чувствах.

– Ох, Рон, не знаю, что там у вас стряслось с Гермионой. Я так понимаю, вы опять поругались. Когда же ты просто поверишь в себя, перестанешь ревновать бедную девочку и просто будешь счастливым? Насколько я знаю Гермиону, ей, кроме тебя, никто не нужен, и как только ты это поймёшь, станешь доверять больше себе и ей, всё у вас наладится. Опять кричали на всю улицу?

От удивления Рона даже перестало мутить на пару секунд.

– Ма, ты что, владеешь легилименцией? Откуда ты знаешь?

Молли печально хмыкнула:

– Рон, не нужно быть со шрамом во лбу, чтобы догадаться. Ты так предсказуем!

Рон пытался справиться с приступами тошноты, и на некоторое время все его помыслы сосредоточились на попытке загнать внутрь то, что просилось наружу. Вот чёрт, какого обвислого Мерлина он зашёл в кафешку на углу Флит Стрит, когда брёл пешком на площадь Гриммо. Он закоченел, так как куртка осталась в клубе, и Рон не стал за ней возвращаться. На душе было так погано, что хотелось кого-нибудь ну если не убить, то уж побить хорошенько точно. Вот как раз на углу Флит Стрит Рону перегородила дорогу разбитная девица с боевой раскраской на лице и в чёрных чулках, нагло открывавших ноги сразу под коротенькой курточкой на меху. Молния на куртке была расстегнута и взору Рона предстала открытая грудь большого размера, в размерах таких вещей он не разбирался. Девица схватила Рона за руку и хрипловатым голосом спросила:

– Не желаешь развлечься, рыжик? Такому справному сделаю скидку.

Рон вырвал руку, как ошпаренный, и обалдело посмотрел на красотку, которая долго еще хохотала ему вслед, когда Рон понёсся прочь. Поэтому-то он и забежал в это злополучное кафе, чтобы девица, не дай Мерлин, не предприняла ещё одну атаку. Рон прошёл к стойке, где на него никто не обратил ни малейшего внимания, и впервые за вечер позволил отчаянию подступить вплотную. Что же это такое? Почему их отношения с Гермионой вечно похожи на пляски на вулкане? Никогда не можешь быть уверенным, что через пять минут всё будет так же тихо, мирно. Такой прекрасный вечер закончился так по-дурацки. И чего он прицепился к этому поганцу? Рон сжал до боли костяшки пальцев. Злость моментально поднялась в нём до краёв. Нет уж, ни одному козлу не позволено так смотреть на Гермиону! Рон приобрёл бокал местного коктейля, ему всё равно было, как это называется, потом ещё один, потом ещё. А потом он ничего уже не помнил. Он сам не понимал, каким образом оказался в Норе. Трансгрессия вообще не входила в список его излюбленных способов перемещения, он и в трезвом-то виде боялся, что что-нибудь заколодит, тем более после расщепа, который с ним случился в прошлом году. А тут, судя по всему, он сумел непостижимым образом добраться до Норы без видимых потерь.

Молли уговорила Рона спуститься вниз выпить крепкого чаю. Рон поднялся и тут же рухнул обратно. Нет, стоять в вертикальном положении – это такая пытка. Кое-как при помощи матери, стен и сопутствующих предметов он смог добраться до кухни, где без сил повалился в кресло. Молли зажгла лампу, развесила свечей и поставила чайник на плиту. Уютный говорок чайника, вид матери, хлопочущей рядом, действовал на Рона успокоительно и расслабляюще, пока он не отхлебнул из чашки, протянутой Молли.

– Ма! Ты была у Лавгудов? Это что – настойка лирного корня?

– Пей, пей, давай, и не кривись, я добавила в чай шрот расторопши – ты же не хочешь, чтобы у тебя желудок ещё пару дней срабатывал в обратную сторону?

Рон стоически выпил всю эту гадость, но, как ни странно, почувствовал себя гораздо лучше, по крайней мере, комната уже не плыла, когда он прикрывал глаза.

– Что? Снова в добром здравии? – Молли укоризненно качала головой. – Надеюсь, ты достаточно распробовал некие напитки, чтобы понять, как от них делается паршиво при чрезмерном употреблении?

– Фу, в жизни больше не буду пить. Чес слово, ма! Не знаю, как так получилось!

Молли грустно улыбнулась. Сколько ещё шишек и синяков предстоит наколотить Рону, прежде он нащупает свою твёрдую дорогу жизни под ногами.

Молли просидела с Роном на кухне почти всю ночь. Рон рассказывал ей про свои успехи в квиддиче – их с Гарри обещали взять на сборы после зимних каникул. Он даже на время забыл о ссоре с Гермионой, увлечённо размахивая волшебной палочкой и рассказывая матери о перспективах и планах. Бац! Одной ножки у стула как не бывало.

– Ох, Мерлиновы кальсоны! Репаро! – Рон виновато посмотрел на мать.

А Молли слушала Рона и думала про него и Гермиону. Ещё после первого курса Рон впервые упомянул имя своей однокурсницы, и с тех пор ни одна история, ни одно приключение, ни одно событие не описывалось им без употребления этого имени. Молли вспомнила, как на четвёртом курсе обучения сына и его друзей ей на глаза попалась статья в «Ведьмином досуге» про отношения Гермионы с известными личностями. Там говорилось, что девушка вскружила голову сначала Гарри, а потом и Виктору Краму. Возмущённая легкомыслием Гермионы, Молли сердилась на неё, но напоминание Гарри о том, что статью написала не кто иная, как Рита Скитер, пристыдило Молли. Со временем она хорошенько присмотрелась к избраннице сына. Гермиона во многом была похожа на Рона, как это ни странно звучит. Молли чувствовала, что внутри девушки таится куча комплексов, что она тщательно скрывает свои истинные чувства и во многих вопросах ужасно не уверена в себе, что и делало её схожей с Роном. Гермиона была умничкой, серьёзной и практически никогда не выходящей за рамки, но Молли прекрасно понимала, что творится на душе девушки, хотя вряд ли Гермиона об этом догадывалась. Уже много лет и она, и Гарри стали для Молли практически родными, и сердце одинаково болело за них, как и за своих детей.

На следующий день Рон, выспавшись и немного придя в себя, трансгрессировал в Лондон, ужасно боясь встречи с Гермионой. Ещё одного скандала на всю улицу он просто не выдержит. С мрачными мыслями он поднялся на крылечко дома на площади Гриммо, двенадцать и в раздумьях зашёл внутрь.

Едва закрыв за собой дверь, Рон оказался в объятиях Гермионы. Она обняла его с такой силой, что на минутку Рон испугался, что мамины утренние бутерброды выскочат обратно.

– Господи, Рон, ты живой! Я так испугалась! Где ты был? Мы с Гарри тебя искали всю ночь! Я звонила даже в магловскую полицию. Ты так меня напугал! – Гермиона торопливо выплёскивала все свои ночные страхи.

Когда она вчера немного поостыла и огляделась, то поняла, что забрела совсем в незнакомый район. Она была уверена, что Рон теперь уже её ищет, и поскорее вернулась обратно. Но Рона нигде не было видно. Тогда она вернулась домой, но удивлённый Гарри сказал, что Рон не появлялся. Сначала Гермиона не на шутку рассердилась, но постепенно страх буквально сковал все её внутренности. С ним что-то случилось! Он вляпается в историю, а она сидит тут. Гермиона не находила себе места, тревожно прислушиваясь к шуму на улице. Когда надежда на то, что Рон благополучно вернётся, иссякла, Гермиона, подстёгиваемая паникой, пошла его искать. Но разве можно найти человека в огромном городе? Поэтому, когда ближе к полудню следующего дня отворилась дверь и появился Рон, Гермиона испытала такое облегчение, что её даже ноги перестали держать, и теперь она повисла без сил на руке Рона. Она давно уже не сердилась на него и только сходила с ума от тревоги. Примирение было настолько бурным и шумным, благо Гарри не было дома, что несколько раз приходилось отвлекаться и задвигать орущую миссис Блэк.

А Рон так и не научился не встревать во всевозможные истории. Когда они с Гарри как-то раз возвращались с тренировки, будучи уже принятыми в команду, Рон предложил другу зайти в ближайшее бистро перекусить. Гарри, знавший способность Рона быть всегда голодным, согласился. Они зашли в уютную маленькую кафешку, где полумрак создавал интимную обстановку. Не замечающие подвоха друзья заказали себе по чашке эспрессо с круассанами и уселись за столик в углу. Рон был так занят поглощением булочек, что даже не заметил, как к нему подошёл парень с серьгой в ухе и немыслимой цветастой рубахе.

– Потанцуем, красавчик?

Оказалось, что иногда полезно читать вывески. Рон с Гарри забрели в гей-клуб, и когда Рон с красными, как огни светофора, ушами вылетел на улицу, Гарри всё ещё потешался над его видом, буквально складываясь пополам от смеха.

– Заткнись, Гарри!

Молли, конечно же, никогда не узнала бы об этой пикантной истории, но надо же было такому случиться, что вездесущая Рита Скитер как раз делала серию репортажей о ночной магловской жизни города, проводя параллели между двумя мирами. В прежних репортажах, которые имели головокружительный успех у падкой до сенсаций публики, Рита с блеском расписала жизнь нескольких ночных клубов, украсив статьи такими снимками, что смотреть на них без чувства стыда нормальному человеку не было никакой возможности. Рита утверждала, что маглы погрязли в пороке и грязи и что некоторые волшебники, посещающие такие злачные места, порочат своё имя.

Вот как раз около этого клуба, который назывался «Mr.Nasty», Рита и устроила очередную засаду, когда в объектив её камеры попали Гарри с Роном, выходящие из заведения.

Уже на другой день Молли, развернув «Ежедневный Пророк», сразу наткнулась на фото двух товарищей. Гарри хохотал, как безумный, а Рон выглядел возмущённым. Над фотографией крупным шрифтом кричал заголовок: «Гарри Поттер нашёл своё счастье?» Бегло пробежав глазами статью, Молли задохнулась от возмущения. В статье говорилось, что Гарри Поттер, на долю которого выпало немало испытаний и жизненных невзгод, придерживается нетрадиционной ориентации и нашёл своё утешение с другом Роном Уизли, с которым их связывают давние нездоровые отношения. Гарри, значилось далее, не мог не заинтересоваться своим другом, поскольку они вместе скитались, скрываясь от Того-Кого-Нельзя-Называть, и психика обоих была неуравновешенной. Внизу статьи красовался портрет автора. Рита кокетливо поигрывала пальчиком, периодически поправляя очки на переносице. Молли ткнула в портрет Риты палочкой, которую как раз держала в руке, от чего газета вспыхнула.

Эта статья вызвала общественный резонанс. Имена Гарри и Рона с новой силой зазвучали с полос газет. Большинство читателей считали друзей настоящими героями и гневно высказывались по поводу распоясавшихся репортёров, которые не дают людям и шагу ступить. Гарри отнёсся ко всей этой шумихе с юмором – ему не привыкать было быть в центре обсуждений, причём, не всегда разговоры о нём были приятными. Рон же заметно нервничал, и повышенный интерес к своей персоне его напрягал, хотя автографы поклонницам он раздавал охотно. Гарри потешался над ним каждый раз, когда довольный Рон, выпятив грудь, подписывал клочок пергамента робкой воздыхательнице, а Гермиона страшно сердилась.

Так Молли в тот страшный год возвращалась к жизни. Её близкие, родные и работа в фонде «Children on the edge» стали истинным спасением и стержнем. Забота о чужих детишках, постоянная занятость стали для Молли спасительным мостиком, не давшим ей сломаться. Артур давно не видел свою жену такой энергичной, деятельной и взволнованной. Молли нашла дело по душе, а любовь её к своим близким стала ещё крепче, поскольку огромное сердце Молли было способно на такую любовь, которая даётся настоящей матери. Она закрутилась в вихре жизни, она нужна была своим детям.

То, что нас не сломало – сделало нас сильнее.