За Монолит! (джен)

Проповедник был человеком глубоко ответственным, поэтому паству свою бдел и днём и ночью. И то сказать, за парнями глаз да глаз был нужен, несмотря на всю неистовость их веры и послушание. Конечно же, молодым здоровым мужикам требовалось нечто большее, чем воздержание и молитвы. Как ни старался Проповедник сделать их безропотными оловянными солдатиками, парни то и дело срывались и нарушали дисциплину.

Проповедник остановился у двери и внимательно прислушался. Чуткий слух уловил быстрый шёпот и едва слышное звяканье. Проповедник подобрался, словно тигр перед прыжком, и ворвался в комнату.

-Ага! — торжествующе закричал он.

На скособоченной панцирной койке сидели три «заблудшие овцы» и испуганно взирали на своего духовного пастыря. Помещение одуряюще благоухало огуречным лосьоном семьдесят третьего года розлива.

— Попрошу сдать фанфурики.

Проповедник строго посмотрел на Бродягу. Тот покраснел и понурился, словно двоечник на родительском собрании. С Бродягой всё было ясно. Только сегодня утром он вернулся из рейда по Припяти и, ясное дело, именно Бродяга приволок раритетный лосьон. Сомнений также не вызывало, что троица собралась тут не ряхи небритые друг другу протирать. Лосьон употреблялся самым греховным образом для затуманивания мозгов алкогольными парами.

Ослушаться Проповедника Бродяга сотоварищи естественно не посмели. Неохотно, но безропотно сгрузили своему пастырю на руки пузырьки с ядовито-зелёной жидкостью. По-быстрому отпустив им грехи, Проповедник направил провинившихся чистить вольер с химерами. Этого занятия парням хватит на всю ночь. Лучший способ побороть бесовское искушение — омерзительная, тяжёлая и недостойная мужчины работа.

В коридорах ЧАЭС поселилась тишина, такая непроницаемая, привычная, успокаивающая. На улице взвыла отведавшая пинка химера, но быстро замолчала. Проповедник счастливо вздохнул и подумал о том, как любит и ценит это место.

До того как стать духовным пастырем секты «Монолит», Проповедник был Свидетелем Иеговы, а до этого Евангелистом Седьмого Дня. А ещё раньше, в прыщавом препубертатном возрасте ночами на кладбищах отрезал хомякам головы во имя Люцифера.

Но ни один бог так и не ответил на его молитвы. А Монолит был здесь, рядом. Его можно было увидеть и точно знать, что он есть. Монолит говорил с ним, советовал, повелевал. Этот бог вознёс его над всеми. Выше был только владыка Харон.

Размышляя, Проповедник вышел в коридор и посмотрел на бутылочки с лосьоном. Он никогда в жизни не пил спиртное и недоумевал — чем тут можно наслаждаться. Духовником вдруг овладело дьявольское искушение. Несколько минут он спорил с собственной совестью, пока не убедил себя в том, что врага нужно знать в лицо. А для этого просто необходимо выпить.

Воровато оглядевшись, Проповедник свинтил крышечку и сделал большой глоток. Лосьон прокатился колючим шаром по пищеводу и, поворочавшись, неохотно устроился в желудке. Голова приятно поплыла, взгляд слегка расфокусировался. Чем больше Проповедник прислушивался к своим ощущениям, тем сильнее они нравились.

Согрешивший единожды сделает это снова. Проповедник поднёс руку с фанфуриком ко рту…

— Какого хера ты делаешь?

Проповедник вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял сам Харон и с изумлением смотрел на пузырьки с лосьоном. Проповедник хотел броситься на колени и молить о пощаде, но вместо этого пакостно хихикнул и развязно осведомился, мол, чё это?

Брови Харона изумлённо поползли вверх. Духовник внутренне пришёл в ужас от собственного поведения, а внешне похихикал ещё, совсем уж мерзко.

Смуглая кожа Харона пошла красными пятнами.

— Ах ты, чёртов алкоголик! — Харон наградил собеседника затрещиной. Проповедник свалился, выронив фанфурики. Как ни странно, ничего не разбилось. — Во-он! Марш к химерам!

Путаясь в ногах и почему-то пригибаясь, Проповедник рванул прочь. Вскоре его жизнерадостное похохатывание смолкло в недрах станции. Харон наклонился и подобрал с пола пузырьки с лосьоном. Открутил крышечку, понюхал.

— Совсем распустились, суки, мать их, — пробормотал Харон и глотнул из бутылочки. Задумчиво пополоскал лосьон во рту. Сзади по спине хлопнула чья-то рука. Харон резко повернулся и от неожиданности выплюнул всё прямо на одного из представителей О-Сознания, кажется, сегодня это был Суслов.

Учёный ничуть не расстроился. Наоборот, плевок Харона, благоухающий огуречным лосьоном, пришёлся Суслову по душе. Бестрепетной рукой он извлёк фанфурики из рук владыки Харона и, насвистывая «трали-вали», удалился к коллегам. Скорее всего, морды лосьоном тереть они там тоже не собираются.

— Учёные — калачи копчёные, — с отвращением сказал Харон и отправился к себе, писать грустные стихи о выходящем в тяжёлый рейд монолитовском дозоре.