Легенда о Чхве Ёне (гет)

«Думая об этих бесполезных вещах, я столько времени потерял…

Как же трудно дышать, как больно оставаться в сознании…

Сколько я уже не спал: неделю, месяц? Даже счёт времени потерял.

Сколько осталось ждать: на неделю меньше или на месяц? Ну, что же ты плачешь, милая? Я не хочу умирать.

Не плачь, я просто больше не могу жить: сил нет, так без тебя больно.

“Не умирай! Не умирай!” — успокойся милая, я дышу, но как же больно! Пошевелиться не могу, а горло будто веревкой перетянуло.

Милая, помоги мне, я больше не выдержу, больше не выдержу…»

Заросший лес стонал и волновался под ударами непогоды: ветер ломал ветки, — приближалась гроза. В этот неурочный час два коренастых всадника, кутаясь в чёрные плащи, следовали узкой лесной тропой. Миновав лес, они остановились на вершине красного глинистого холма: первый снял с седла две лопаты, а второй с трудом взвалил на плечо огромный длинный куль, по форме напоминавший человеческое тело. Эти двое спустились с холма, тяжело опустили перевязанный крест-накрест верёвками куль на землю и стали копать.

— Закопаем его здесь, успеть бы до грозы. Копай! Красная земля — никто не найдет, даже трава не вырастет.

— Всё равно, глубже копай, — путники торопились, и оба прыгнули в яму, глубина которой едва достигла их колен, но непогода уже мешала им, заливая яму водой.

— Куда глубже: дождь уже идёт, по щиколотку в воде, как вылезать-то будем? — проговорил первый, оскальзываясь в глинистой яме.

— Ладно, вылезай. Льёт как из ведра — закопать не успеем.

— А непогода-то, не-погодка… Глядишь? Прогневили мы небеса: молния совсем рядом вон в дерево на холме ударила, а мы — в низинке, да земля красная.

Запоздалые путники пинком сбросили длинный куль в яму, которая оказалась мала для него: куль ударился о землю и сложился пополам, наполовину погрузившись в воду.

— Ну, всё, дальше мы не закопаем, так ливень зальёт. Вот был генерал: одним ударом трёх мерзавцев зарубал, семь убийц его не убили⁽¹⁾, в бою, говорят, двух тысяч стоил⁽²⁾, не убить его было ни демонам, ни небесным кумихо⁽³⁾, — а старый монах Синдон, неделя и нет генерала.

— Ох, совсем близко! Молния прямо в могилу ударила, пойдем быстрее.

— Ох, и прогневили же мы небеса…

* * *

— Ваше высочество, королева… — Ногук фурией влетела в покои супруга.

— Где Чхве Ён, где он? Как ты посмел… ты сварил его живьем, и даже после того, как вытащил из котла, не можешь оставить в покое, съесть хочешь? Где генерал?

Конмин поднял голову, оторвавшись от скопившихся на его столе прошений:

— Успокойтесь королева, дама Чхве, должно быть, забрала тело. Она сказала, что похоронит генерала рядом с отцом. Мы с вами в сопровождении трёх удальчи съездим на могилу, как только я разберусь с делами, — на этом силы, позволявшие Конмину держать лицо перед женой, закончились, его подбородок дёрнулся, а в глазах появились слёзы. — Прошу, не рвите мне сердце, я чувствую, что этой боли мне не выдержать: на небесах я буду служить рабом этому человеку, пока не вымолю у него прощение.

— Он не будет ждать вас там, — голос принцессы звучал отрывисто и жёстко, а слёзы в глазах мужа её не трогали. — Дама Чхве не забирала тело, — эта женщина, что называет себя его родственницей, — я спросила её первую, где она закопала своего племянника живьём.

— Ваше высочество, прошу вас, умоляю, генерал был мне другом, почти братом, — Конмин вышел из-за стола и опустился на колени перед королевой, — я убил его, своего брата, сварил живьём, выпотрошил и съел. Теперь моему сердцу больно. Простите меня. Не убивайте, такой мерзавец не стоит того, чтобы ваше сердце испытывало муки совести.

— Встаньте король Корё, чтобы Я⁽⁴⁾ — дочь императора Вей — могла посмотреть вам в глаза. Вы убили своего брата страшной и мучительной смертью, за это он простил вас, а потом вы предали своего убиенного брата и потеряли всё, что имели, а, чтобы вам на небесах не пришлось служить рабом какому-нибудь Ци Чхолю или Синдону, я спасу вас, пусть даже это будет стоить мне жизни. А вы хотя бы найдите тело брата, чтобы похоронить его по-человечески.

Королева повернулась на каблуках и вышла из комнаты.

— Милостью короля глава управления по упорядочению земель и податного люда Синдон пришёл представить еженедельный отчет, — Конмин не заметил, как старый монах оказался в его покоях.

— Слушаю, — проговорил правитель, не поднимаясь с колен.

— За эту неделю было освобождено семьсот пятьдесят шесть рабов, четыреста пятьдесят три из которых записались в армию, и возвращено владельцам сто тридцать четыре участка земли. Народ поёт и танцует на улицах⁽⁵⁾, славя действующего короля и совершенно-мудрого⁽⁶⁾ монаха Синдона.

Конмин поднял взгляд: на лице старика блуждала самодовольная улыбка, — и жилы на шее молодого правителя вздулись от сдерживаемого гнева.

— Как здоровье королевы, старик? — спросил он.

Синдон окинул фигуру монарха презрительным взглядом и усмехнулся:

— Я посетил принцессу на рассвете — она успокоилась и забылась сном к тому времени. Эта женщина была так мила во сне, что я не посмел её тронуть.

— Где генерал, монах, где Чхве Ён? — Конмин закрыл лицо руками.

— На небесах, ваше высочество, где ему ещё быть? Он сейчас здоров и счастлив, всё-таки я великий лекарь и могу вылечить любую хворь.

— Где тело генерала, монах, я приказываю тебе ответить, — Конмин вскочил на ноги и сжал кулаки.

— Я отправил двух травников закопать его, чтобы никто не нашёл, и, несмотря на непогоду, они выполнили моё поручение. Вот только на обратном пути в лесу Папён на них напали разбойники: одного избили до смерти, а другого и вовсе не нашли.

— Где они могли закопать тело, монах? — сердце короля зашлось болью.

— Я могу вылечить любую хворь, но мысли мёртвых никогда не читал, — Синдон, пятясь и кланяясь, направился к выходу, но в дверях остановился, — только вот за лесом Папён есть красная земля, если там тело закопать, то, как бы оно не гнило, на этом месте трава не вырастет.

* * *

«— И что ты думаешь об этом монахе, командир? Думаешь, что он старается лишить меня власти? Думаешь, он уже сломил меня?

— Этот монах убил меня, ваше величество. Я никогда не просил вас об этом, но сейчас помогите мне: я хочу жить, мне больно, так больно».

Конмин вскочил с кровати — его сердце отчаянно билось — на его глазах, истекая кровью, Чхве Ён умирал, а он просто стоял и смотрел. Ещё не рассвело, но больше король не смог заснуть. Лицо погибшего генерала стояло у него перед глазами: не то лицо, которое он привык видеть, а та маска умирающего человека, искажённая нечеловеческой болью; и звук, этот звук преследовал его — кап-кап, кап, кап, кап…

— Чхунсок войди, — позвал Конмин. Новый командир удальчи вошёл в дверь, склонил голову и спрятал взгляд. Раньше этот удальчи никогда не прятал взгляд, смотрел исподлобья с собачьей преданностью и подобострастием. Сердце короля отозвалось болью — этого человека он потерял. — Ты слышишь удальчи, где-то капает вода?

— Нет, ваше высочество, не слышу. Сейчас глубокая ночь — всё тихо — возвращайтесь в постель. Мы удвоим караулы, если вам беспокойно.

— На рассвете, Чхунсок, я хочу прогуляться вместе с королевой верхом. Ты знаешь, где за лесом Папён есть красная земля?

Командир задумался:

— Знаю, ваше высочество, — ответил он через секунду.

— Я хочу прогуляться туда с королевой и прошу тебя сопровождать нас.

— Приказ получил. Милостью короля, ваше высочество… — проговорил Чхунсок и опустился на колени.

— Ты хочешь о чём-то просить меня, командир, если нет, то можешь идти, — Конмин взял в руки кисть, это занятие успокаивало его.

Гвардеец пал ниц:

— Ваше высочество, милостью короля командир удальчи Чхунсок...

— Говори…

— Ваше высочество, я готов умереть, если прогневаю вас, но прошу могиле генерала Чхве Ёна позволить всем удальчи поклониться. Нам же даже проститься не дали, в покои королевы я внёс живого — истекающего кровью, но живого — а вынести мне ничего не пришлось…

— Прочь, пойди прочь, — Конмин жадно ловил ртом воздух, его сердце отчаянно билось.

«— Чхве Ён, Ён, Ён-а.

— Я здесь, ваше величество.

— Как ты поживаешь, генерал? Ты встретил Небесного лекаря?

— Нет, ваше величество, здесь её нет.

— Нет, отчего же?

— Она в мире живых, а я мёртв… Мне так больно, я больше не выдержу этой боли, спасите меня».⁽⁷⁾

Конмин лишь на секунду задремал, и опять этот звук: как-кап, как-кап, кап, кап, кап, — но теперь Конмин видел, что это вода капает с кисти в его руках.

Из дворца выехали на рассвете: ехали в молчании, удальчи прятали глаза и изредка с сочувствием и надеждой поглядывали на воспалённое от слёз лицо королевы. Папён был тёмным и заросшим лесом — узкая тропа и бурелом вокруг. Сердце Конмина кололо иглами — этот лес производил на него гнетущее впечатление. После бессонной ночи король подрёмывал, и со всех сторон в этом влажном заросшем лесу ему слышалось: кап, кап, кап-кап, кап — с обмотанных кровавыми повязками пальцев Чхве Ёна стекала кровь. Король не мог себе представить, как это, должно быть, было больно. «Мне нечем дышать, уберите верёвку», — Конмин проснулся от крика — стая птиц снялась с деревьев и с печальным стоном улетела прочь, лес прерывался красными гладкими холмами.

— Красная земля, ваше высочество, это единственное такое место недалеко от леса Папён.

Единственное ли? Впрочем, Конмин видел уже сам: красная земля в ложбине между двумя холмами была разрыта, яма была наполовину заполнена водой, а из воды торчало что-то обёрнутое в простыню.

— Командир, — позвал Конмин, сердце которого было готово разорваться от боли, — видишь там, в… луже, что-то лежит. Достань это и принеси сюда.

— Приказ получил, ваше высочество. Эй, ты и ты…

Конмин не позволил гвардейцу отдать приказ:

— Нет, Чхунсок, иди сам и позови Токмана.

— Приказ получили, ваше высочество.

Чхунсок и Токман спешились и стали спускаться с холма. Конмин впервые подумал о том, что напрасно взял жену с собой: принцесса Юань, не отрывая воспаленного взгляда, следила за происходящим. Склон холма был скользким, и неосмотрительный Токман свалился в яму: «За своей головой следи, зачем под стрелу лезешь?» — вспомнил Конмин, и живой Чхве Ён улыбнулся ему своим насмешливым взглядом. Гвардейцы подцепили тюк и отпрянули в ужасе — отсюда с холма это было отчетливо видно — королева ахнула и залилась слезами, удальчи повставали на стременах. Чхунсок и Токман вытащили тело из не глубокой не закопанной могилы и понесли скорбный груз на холм — Токмана била крупная дрожь. Конмин спешился без посторонней помощи не удачно — упал на колени.

— Нет, ваше высочество, прошу вас, умоляю, не делайте этого, не на-а-а-а-до, — рыдала королева.

— Остановитесь ваше высочество, он двое суток в воде пролежал, — воскликнула дама Чхве.

Конмин, не помня себя, приблизился к гвардейцам, и они положили тело у его ног.

— Не делайте этого, ваше высочество.

Голова Конмина кружилась — истошный вопль жены не остановил его.

— Сейчас-сейчас, как же не делать, — шептал он в полузабытьи, — из-за этой веревки ему тяжело дышать, он умолял меня убрать её. Сейчас брат, потерпи ещё немного, — веревка прогнила и легко поддалась, потом Конмин сорвал простынь с лица и отпрянул: тление уже успело повредить труп, — лицо или то, что от него осталось, никак не могло, не должно было принадлежать этому человеку…

— Это не он, это не может быть Чхве Ён. Ваше высочество, генерал жив! — крик королевы был последним, что король услышал перед тем, как потерял сознание.

* * *

«Однако же не совсем понятно было кого хватать и спасать: Тоги или командира. Командира, Тоги, Тоги, командира. Тоги, она такая тёплая, и приятно её тащить, только тяжело, хотя бы тяпку эту бросила, а то держит её», — думал Тэман, унося спасённую от расправы хозяйку королевского сада из дворца.

— Эй Тоги, тяпку-то брось, — крикнул он, но шокированная случившимся девушка была не способна подчиняться приказам. «И ведь не бросит же, а если бросит, то непременно под ноги», — подумал Тэман, а вслух сказал, — ладно держи, авось пригодиться.

«Да и зачем командир ломанулся к этому старикашке в морду дать, ведь ясно же было — кранты, ещё жив едва, а туда же. Надо было ноги в руки и драпать. Тяжеловато нам будет в городе: внешность-то приметная, да и оба мы молчуны, — она так вот совсем не говорит, а я нормально не могу только, как командир учил, и ведь науку-то вбивал командир тумаками, а всё равно мало что отложилось. Вот, знаю я одно местечко в лесочке, там и обоснуемся: опять же холмы, земля красная, — холмы, конечно, не горы, но тоже хорошо. Хотя, если подумать, не ломанулся бы командир к старикашке, глядишь, я бы не утёк. Горазд командир о других заботиться, обо всех заботится, даже за раз может обо всех заботиться — только о себе не может. Ясно же было — ноги в руки и драпать, пока ещё шевелятся. Ладно, командир, вот обоснуемся с Тоги, я за тобой вернусь».

Тэман тащил свою тёплую приятную ношу и всё дальше удалялся от дворца.

* * *

«Ох уж, эти удальчи! И то понятно, что думать только двое и могут — я и командир. Командир, конечно, лучше меня, но и я не лыком шит, а мимо охраны не проберусь. Поднаторел Чхунсок и на кого посты расставил?! На командира гляди, и мышь не проскочит, а я не мышь, пусть я и ниже командира, но весу-то во мне не меньше будет, а может и больше. Только отсюда и могу смотреть — по всполохам ничё: борется наш командир, не сдается - потерпи ещё. Я тех двух придурков из Сурибан подтащу, глядишь, втроем что-то и сообразим с охраной», — Тэман наблюдал за королевской лечебницей с крыши ближайшего строения и не решался спуститься.

* * *

«И куда Сурибан подевались? Ведь неделю их вынюхиваю: как сквозь землю провалились, — а тут уж и Тоги проведать надо, потерпи ещё командир», — воспитанник командира королевской сотни обыскал город, но так и не встретил затаившихся разбойников из банды Сурибан, которой командовал названый дядька генерала.

Окончательно смирившись с неудачей, он вернулся к королевскому дворцу и продолжил слежку за воротами, ближе к королевской лечебнице он подойти не решался:

«Ладно, внутрь не пробраться, буду за дворцом снаружи следить. Держись командир! Всполохов я уже сутки не видел - тревожно, однако. А эти двое кого-то тащат, интересно, кого. Посмотрим», — два дюжих мужика на глазах у Тэмана под покровом ночи вынесли из ворот огромный перевязанный верёвками тюк, взвалили его на лошадь и поехали прочь.

Малец, перепрыгивая с крыши на крышу, сопровождал их: они выехали из города, миновали поля, въехали в лес Папён и остановились на высоком глинистом холме недалеко от выбранного воспитанником генерала для себя убежища.

«Землю копают придурки, а сами оба в яму залезли — ведь ливень же, как вылезать-то будут? Что говорят послушать можно», — Тэман подполз на безопасное расстояние, его острый слух улавливал каждое слово, произносимое путниками.

— Был генерал: одним ударом трёх мерзавцев зарубал, семь убийц его не убили, в бою, говорят, двух тысяч стоил, не убить его было ни демонам, ни небесным кумихо, — а старый монах Синдон, неделя — и нет генерала, — повторил Тэман услышанную фразу.

«Что за генерал? Генерал-генерал, семь били — не убили, трёх сам зарубал, был генерал и нет генерала», — Тэман по привычке сопровождал мыслительный процесс бешеной жестикуляцией, почёсыванием затылка и загибанием пальцев. - «Значит, генерал одним ударом троих зарубал, совсем как наш. Это его они хоронят ночью, такого-то генерала? Вот придурки! Генерал-командир, командир-генерал. Командир! А-а-а-а-а-а, опоздал я, командир… Не-е-ет, кома-а-анди-и-ир… убью гадов, убью… всех убью…»

Кара небесная обрушилась на лжетравников внезапно — небеса били убийц, пока их дух не покинул тел, и тогда Тэман вернулся на холм: «Может, не ты там лежишь командир, а, команди-и-и-ир…»

Покойник, завернутый в простыни и перевязанный веревками, брошенный в не закопанную наполнявшуюся водой могилу, ожил и отчаянно карабкался вверх по склону. Его тело извивалось, цепляясь за любые выступы почвы, и соскальзывало обратно в лужу, мёртвые руки отчаянно рвали намокающую снаружи от грязи и дождя, а изнутри от крови простыню. С холма это было очень хорошо видно, Тэман видел это:

— Так ты живой, к-командир… Вот это — наш командир… сейчас, сейчас, потерпи ещё немного, сейчас я, сейчас…

Воспитанник генерала кубарем скатился с холма.

— Тэман-а помоги, — прохрипел Чхве Ён, — больно, так больно...

— Командир-командир, сейчас я, сейчас… Ты — живой, к-командир! На спину лезь, сейчас побежим. — «Командир легче Тоги и холодный как ледышка». — Ты ел, командир? А командир, командир…

* * *

«Это не он, разве вы не видите, что это не он, это не может быть Чхве Ён. Генерал жив, ваше высочество», — крики жены стояли в ушах Конмина, пока он судорожно водил кистью по тонкой бумаге. Вот он, воин Корё Чхве Ён, смотрит на него своим насмешливым взглядом, вот он, хогун Чхве Ён, умирает в мучениях, вот труп с вылезшими из орбит глазами, размокшей кожей и вывалившимся чёрным языком.

Сердце короля пропустило один удар и зашлось болью…

«— Чхве Ён, где ты?

— Я здесь, ваше величество.

— Как твоё здоровье, генерал?

— Я умер, ваше величество, не зовите меня больше.

— Не уходи командир, не оставляй меня…

— Не могу, ваше величество, мне больно, так больно, сил больше нет терпеть, я не выдержу, с ума сойду, легче умереть… Не держите меня, ваше величество, моя милая плачет надо мной, не даёт умереть, но я дышать не могу, я всю кровь до капли уже пролил, цепи уже до костей в ноги врезались, хоть цепи уберите, не держите меня, ваше величество. Я усну — давно не спал — усну, и больше не будите меня».

— Ён-а-а-а, — король проснулся от собственного крика. И опять этот звук: кап-кап, кап-кап, кап, кап, кап, кап. — Остановите это, в нём же крови уже не осталось, остановите, снимите цепи — это мой королевский приказ — снимите цепи. Ён, Ён-а прости меня, не уходи…

* * *

— Король, по-прежнему, не желает меня видеть? Как его здоровье? — Ногук встретила наперсницу вопросом, едва позволив ей перешагнуть порог.

— Он плачет ночами, ваше высочество, и зовёт покойного генерала, — ответила дама Чхве.

— Что удалось узнать об этом монахе?

— Ничего, ваше высочество. Похоже, он так стар, что никто не помнит его.

— Что ты думаешь об этом монахе, дама Чхве? — принцесса подняла печальный взгляд.

— Думаю, он может сильно навредить его высочеству, — проговорила дама Чхве и склонила голову в полупоклоне.

— Поговори с удальчи, чтобы они пустили меня ночью в покои короля.

— Приказ получила, ваше высочество.

* * *

«— Ты здесь, генерал? Генерал?

Не молчи — ответь.

Чхве Ён, слышишь? Ответь…

Друг-брат, слышишь — ответь.

— Пи-и-ить…

— Что с тобой, Ён-а? Тебе больно?

— Пи-и-ить…

— Пить? Сейчас-сейчас вот, пей…

— Я-йа-аааааааааааад! Не на-ааааадо, умоляю. Я жить хочу, жить, спасите меня, ваше величество… милая моя мне жить приказала, не убивайте, мне так больно, больно», — король держал плошку с тёмно-красной вязкой жидкостью у полуоткрытого рта прикованного за руки и за ноги друга, а тот заходился криком отчаяния».

Конмин открыл глаза:

— Тише-тише, ваше высочество, я здесь, Чхве Ён жив, а я здесь, — королева села на кровать мужа и погладила его по голове.

— Жена дорогая, моя дорогая… — правитель вцепился в одежду принцессы Юань. — Ему так больно, слышишь, кровь льётся с пальцев.

Королева прислушалась: кап-кап, кап, кап, кап-кап-кап.

— Я слышу, ваше высочество, но это не Чхве Ён. Генерал не стал бы приходить к вам.

— Кто же это тогда, если не генерал?

— В лучшем случае, это ваша совесть, ваше высочество, а в худшем — монах Синдон.

— О чём вы? — простонал Конмин.

— Поднимайтесь, пойдёмте на звук, — если там Чхве Ён, надо же помочь ему, он истекает кровью, — королева помогла мужу подняться с кровати, обняла за плечи, вывела из алькова и повела к рабочему столу.

— Но откуда этот звук? — спросил Конмин.

— По-моему, где-то за помостом, где-то около стола: он такой тихий, но там громче всего. Может быть, здесь есть тайники, люки, ниши? Ищите же ваше высочество, или вы опять не хотите помочь генералу?

— В полу есть люк⁽⁸⁾, но человек не поместиться там, — король полез под стол.

— Откройте его ваше высочество! Чхве Ён жив, его там нет! Ему плохо и больно сейчас, но здесь его нет. Откройте люк!

Конмин послушался и закрыл глаза. Что он мог там увидеть? Только истерзанное тело… Звук падающих капель сразу стал другим: тук, тук, тук-тук, тук, — и король открыл глаза.

— Что это? — спросил он в растерянности.

— Журавль, ваше высочество, — детская игрушка: вот так он наклоняет головку и клювом ударяет по тарелочке, получается мерный стук. Если вот сюда налить воды, он будет долго так наклонять головку и бить по тарелочке. Верните эту игрушку Синдону и поймите: мёртвый Чхве Ён никогда не придёт к вам — не зовите и не ищите его; живой Чхве Ён не сможет прийти сейчас, он, должно быть, тяжело болен. Займитесь делами, иначе потеряете власть, не отказывайтесь от моей помощи. Я свергну этого монаха, чего бы это ни стоило.

— Королева… не делайте этого…

Принцесса Юань вышла из покоев мужа.

* * *

— Эй, Тоги? Тоги, ты что творишь? Я же живого принёс — смотри, если угробишь, пытать не буду — сразу убью, — Чхве Ён лежал на слое лапника в тёмной грязной землянке, а его воспитанник, почёсываясь, сидел рядом и отчитывал свою спутницу. Тоги отвечала ему бешеной жестикуляцией, пинками заставляя подняться, а когда эти её усилия пропали втуне, схватила парня за руку и потянула к выходу.

— Всё одно не понимаю, чего говоришь? Ай, Тоги, ну, драться-то зачем?

Девушка бросила руку парня, уверившись в тщетности своих усилий, и, присев рядом с телом больного, развязала чёрную рубашку на его груди и стала обводить вокруг него руками.

— Ну, кровь, ну, кровь-то я и сам вижу — не слепой, вроде, по капле, по капле, а не останавливается никак, и чего ты хочешь от меня?

Тоги снова схватила Тэмана за руку и потянула.

— Нет, за твоими травками идти — не пойду, всё равно не то принесу. Сама иди.

Тоги утвердительно покивала головой и опять потянула парня за руку.

— А, так сама пойдёшь? Ну, иди и побыстрее, видишь же, командир совсем в себя не приходит.

Немая отвесила воспитаннику генерала чувствительный подзатыльник.

— Эй Тоги, чего дерёшься?! Это я пока терплю, а как врежу, так мало не покажется. — проговорил Тэман, потирая макушку. — Чего? Хочешь, чтобы я с тобой пошёл? А как же командир? Его в сознании да здорового оставлять одного опасно, а полумёртвого — так и совсем не след. Одна иди и не дерись.

Девушка обреченно махнула рукой и вышла из землянки. Тэман переодел своего командира в чистую одежду и накрыл ветошью.

— Тоги-Тоги, это ты чего решила весь лес сюда принести? — хозяйка королевского сада спиной влезла в землянку, с трудом удерживая в руках охапки травы. — Тут нам троим места мало, а ты ещё полполя сюда принесла. Ай, по голове-то не бей… И что мне с этим делать? Чего говоришь? А, ну так бы сразу и объяснила. Истолочь значит, это я за раз… — Тэман взял из рук Тоги траву и закричал от боли, но девушка не обратила на его стенания ни малейшего внимания и выскочила обратно на улицу. — Ай Тоги, эта трава, она же жжётся, Тоги-я-я-я⁽⁹⁾…

* * *

— Ну, Тоги, всё одно тебе не жить! Вот, командира вылечишь, и, как пить дать, прибью. Я, пока толок, весь обжёгся. — Тэман встретил свою спутницу недовольным взглядом. — А это ты что принесла? Молочко, мёд в сотах? А это ты правильно принесла, это ты вовремя принесла, — проговорил он, принимая из её рук еду, и сразу же стал поглощать снедь. Тоги ударила его по макушке.

— Ай, Тоги! Ну, от еды толку нет, если бить человека, когда он ест. Мне даже командир тумаков не давал, когда кормил. И что? — Девушка указала сначала на еду в руках у Тэмана, а потом на бессознательное тело его командира. — Командира накормить? Да, ты не волнуйся, спит он, а это не еда для него, командир наш мясо и супчик ест. А вообще командир для меня никогда еды не жалел. Знаешь, когда мы встретились, я его так бил, так бил, что бить устал и заснул, а когда проснулся, меня командир накормил. Ах, командир, вот, больше недели без тебя и наголодался же я, а теперь ты со мной, и тут сразу и молочко, и медок. Я с командиром, Тоги, никогда не голодал, всегда обут и одет и спал уж под какой-никакой, а крышей — в тепле. Ой, Тоги, гляди — командир глаза открыл. Командир, командир… что с тобой командир? — Чхве Ён зашёлся кашлем, алая кровь, пенясь, потекла из его рта. — Эй Тоги, ну, разве не видишь, сделай что-нибудь, как кровь изо рта-то льется… — Тэман уронил еду на пол, глиняная бутыль с молоком опрокинулась, и содержимое полилось на земляной пол. Парень запустил испачканные мёдом руки в волосы и упал рядом со своим командиром. — Командир, слышь меня — не умирай, командир, кома-а-андир… — хозяйка королевского сада за шкирку подняла своего спутника с колен и, установив зрительный контакт, стала что-то объяснять ему на пальцах. — Так, воды вскипятить — бегу, уже бегу: холмы тут, не горы, но вода всё одно быстрей вскипит. Терпи командир… — на этот раз бешеная жестикуляция Тоги была понята с первого раза.

* * *

— Передайте советникам, что я их видеть желаю. Пускай в королевской библиотеке соберутся.

— Слушаюсь, ваше высочество, — Ногук следовала коридорам дворца в сопровождении дамы Чхве и четырёх охранниц.

— Свяжись с Сурибан и узнай, как монах земли делил. Как бы ни делил, всегда найдутся обиженные. Собери их. От других узнай, как они его благодарили.

— Приказ получила, ваше высочество, — проговорила дама Чхве.

— И нового командира удальчи позови ко мне сейчас.

— Поняла, поняла… — придворная дама подобрала юбки и побежала прочь.

— Ваше высочество, командир удальчи Пэ Чхунсок смиренно просит об аудиенции.

Королева встала в центре своих покоев, выпрямилась и гордо подняла голову:

— Пусть войдёт, — проговорила она.

Гвардеец опустился на колени — две охранницы и дама Чхве встали за его спиной.

— Хочешь своего генерала увидеть, Чхунсок? — произнесла Ногук, приближаясь к коленопреклонённому воину.

— Я готов жизнь отдать только за то, чтобы поклониться его могиле, — ответил тот, опустив взгляд.

— Встань Чхунсок, подними голову и посмотри на меня.

— Ваше высочество… — воин только переминался с колена на колено, всем своим видом показывая, что считает выполнение приказа невозможным.

— Приказ королевы этой страны выполняй, — Ногук придала своему голосу необходимую твёрдость.

Чхунсок поднялся и посмотрел королеве в лицо.

— Слушай, что я скажу тебе.

— Слушаю, — ответил гвардеец.

— Твой генерал жив. Решай сейчас, веришь мне или нет. Ответь! — голос юаньской принцессы звучал отрывисто и резко.

— Не верю, ваше высочество, Чхве Ён мёртв, — проговорил Чхунсок и опустил взгляд.

— Подумай ещё раз, командир, — произнесла Ногук, смягчившись.

— Нет, не верю, — гвардеец посмотрел королеве в глаза.

— Хорошо, отомстить за его смерть хочешь? — принцесса Юань обречённо вздохнула.

— Мне некому мстить, я никого не могу винить в смерти генерала. Разве можно кого-то винить в гибели воина, который носил смерть на своих плечах? Она приходит, когда ей вздумается, и всегда бьёт из-за спины…

— Ты ненавидел своего командира, Чхунсок, за то, что он занимал твоё место, поэтому ты считаешь, что Чхве Ён заслужил такую смерть?

— Ваше высочество, я считал этого человека сыном, — вскричал гвардеец и, внезапно позабыв о приличиях, уставился своей венценосной собеседнице в глаза. — Когда он пришёл в удальчи, он был почти в два раза младше меня — отчаянно смелый и сильный — он столько раз заслонял меня от смерти, а сам оказывался абсолютно беспомощным. Мне приходилось заботиться о нём, как о ребёнке. Как бы не мучила его эта земля — его сердце оставалось чистым… Я никогда не испытывал к нему зависти… я восхищался им и жалел, что такому человеку приходится держать меч и убивать.

— Судьба Чхве Ёна воистину трагична, брат сварил его живьём, — королева отвернулась от воина и пошла вглубь своих покоев, — родная сестра отца была готова похоронить его живьём, назвавшийся отцом легко отказался от него. Уходи Чхунсок, нам больше не о чем говорить, мне жаль, что заставила тебя прийти.

— Ваше высочество, — командир удальчи упал на колени, — Чхве Ён умер страшной смертью, и я хочу отомстить тому, кто убил его так. Зачем вы позвали меня?

Королева вернулась на прежнее место, склонилась над воином и подняла его голову за подбородок, восстановив зрительный контакт:

— Как ты можешь отомстить за генерала, Чхунсок? Что ты можешь предпринять, чтобы отомстить за его смерть? — спросила она.

— Я… — Чхунсок похолодел от прикосновения нежных тонких пальцев, холодный пот выступил на его лбу, — я, что я могу сделать?

— Не знаешь? Я знаю, что делать. Я, королева Корё, отомщу за генерала королевской гвардии Чхве Ёна и спасу своего мужа, а ты, Чхунсок, будешь защищать меня.

— Я милостью королевы командир удальчи Чхунсок готов служить.

* * *

— Её высочество почтила это собрание своим присутствием, — протянул евнух, принцесса Ногук чинно вошла в королевскую библиотеку и опустилась в кресло во главе стола, приковав к себе взгляды высокопоставленных чиновников Совета.

— Я пришла спросить вас о том, как давно король в последний раз посвящал вас в свои заботы об этой стране, но не спешите отвечать. Я знаю, что заседаний Совета не было уже месяц. — Чиновники за столом недовольно заёрзали в своих креслах. — Помниться, в день, когда генерал Чхве Ён привёл вас сюда, каждый из вас утверждал, что единственным его желанием является забота об этой стране и благоденствие её народа. Я хочу знать, изменились ли с тех пор ваши намерения, и не надоело ли вам вынужденное безделье?

— Мы стойко переносим утрату милостью королевы, ваше высочество, — заголосили советники.

— Поспособствуйте нам, ваше высочество, милостью королевы хотим вернуть расположение его величества.

Между чиновниками не было единства.

— Это список того, что каждый из вас потерял в результате земельной реформы. — Ногук положила на стол увесистый том. — Эти владения не были дороги вам, и у вас нет желания их вернуть?

— Это была наша жертва на благо и процветание этой страны.

— Поспособствуйте нам, ваше высочество, реформа Синдона незаконна.

— Вам кажется, что реформа Синдона обречена? Вы думаете о том, что будет со страной, когда родственники освобожденных рабов станут получать вести о смерти своих близких, на кого они пойдут? Что будет со страной, когда собственники не смогут обработать вновь обретённые земли? Что будет со страной, когда эти люди не смогут продать урожай, не смогут заплатить налог или средств, оставшихся в результате уплаты налога, не хватит на жизнь и новые семена?

— Милости королевы, ваше высочество… — заголосили чиновники хором.

— Не важно, чем вы руководствуетесь, желанием ли вернуть свои земли, желанием ли служить своей стране, я, королева Корё, принцесса Юань, дочь императора Вей, хочу свергнуть монаха Синдона, будете ли вы служить мне?

— Милостью королевы мы ваши слуги.

* * *

— На командире-то живого места нет. Эй, Тоги, а ты уверена, что повязки надо снимать? Гляди, как кровь теперь хлещет, и откуда только берётся — не понятно. — Тэман стоял в землянке, путая и раздирая свернувшиеся в жёсткий валик патлы на своей голове, а хозяйка королевского сада, сжав зубы, снимала набрякшие кровью бинты с рук его командира, обнажая воспалённые красные язвы. — Молчишь? Молчи — твоё право, но, когда дралась, было как-то понятней. — Тоги раздражённо вскочила на ноги и врезала своему спутнику по голове. — Ай, Тоги, по голове не бей: это же место-то больное, — у меня не только кость, но ещё что-то внутри перекатывается, а ты это сотрясаешь! — Тэман забился в угол, потирая ушиб, — немая вернулась к своему занятию — и парень наблюдал за ней, осторожно выглядывая из укрытия. — А эта зеленуха точно командиру поможет? Ну, всего ты его этим обложила и что теперь? Ну, буду я его этим поить и что? Что, что? — Тоги вытерла пот и слёзы с лица, погладила больного по голове и поцеловала в лоб, а затем указала на дверь и на свой рот. — Ты еды принесёшь? А это правильно, Тоги, это ты вот правильно придумала, иди Тоги, — Тэман дождался, когда шаги немой затихли, осторожно подполз к своему командиру, повторил её действия и отпрыгнул: генералу Корё вряд ли могли понравиться такие нежности, но ожидаемого удара не последовало, Чхве Ён был без сознания. Тэман удивился: подполз к голове больного, прислушался к дыханию, кивнул, отполз, положил свою голову на ноги своего приёмного отца и уснул. Тэман твёрдо знал, что этот человек сильнее, даже тогда, одичав от пяти лет одиночества в горах, он бил его так, понимая, что увидел зверя, справиться с которым ему не по силам. Каково было его удивление, когда этот зверь спокойным взглядом посмотрел ему в глаза и не ответил на побои?! Каково было его удивление, когда этот зверь стал преследовать его, каково было его удивление, когда этот избитый им в полном отчаянии зверь поднёс ему запечённую на углях рыбину! Тэман твёрдо знал, что его командир сильнее, да и как могло быть иначе, когда он едва доставал командиру до плеча и только от того, что его волосы стояли дыбом, но иногда он чувствовал себя сильнее своего командира: так было, когда этот человек сухим взглядом смотрел в глаза умирающих товарищей, когда он поправлял на них одежду и копал им могилы…

— Пришла Тоги? А командиру, гляди, полегче: порозовел немного и не хрипит — я его этим отваром поил. А эта зеленуха точно не жжётся? — руки девушки были заняты едой, и она пнула парня, ожидая, что тот ей поможет. — Ай, Тоги, ну, драться будешь — изобью. Вон смотри, какой командир большой и мощный, а я его избил тогда так, что живого места не было, ноги перебил — представляешь, что с тобой-то будет? — Тоги бросила снедь, схватила с руки генерала слой травы и приложила к лицу Тэмана. — Да, трогал я эту зеленуху, трогал! Теперь не жжётся, после того как истолок, — а это значит, я хорошо толок! — Девушка убрала руки от лица парня и покраснела. — А что ты принесла, Тоги? Что? — Немая подхватила бутыль с молоком с пола и указала на больного. — Молоком с мёдом командира поить? — переспросил Тэман. — Да, объясняю же тебе, Тоги: не еда это для командира, он вообще сладкое не ест, — а я сладенькое ем… — Тэман взял из рук хозяйки королевского сада глиняную бутыль и приник к горлышку. — Ай, Тоги, ну, ты чего?! Это ж взаправду больно! А это что? Ах, Тоги, это ты где такую ногу отхватила? Вот это я сейчас зараз мяса наварю, а отваром будем командира поить — это ему как раз та самая еда… Ай, Тоги-я-я-я… а это что? Это ж вишня. Ну, Тоги, зачем вишню сейчас собирать, тем более листья? Вишню надо поздним летом собирать, ягоды такие красные, понимаешь? А это ты, только зря время потратила. Что? Тоже истолочь? Руки уже болят, Тоги, толочь-то. Я уже дважды по полполя истолок: сначала эту жгучую; потом ту, из которой отвар делал, — эту, на которой листьев-то много, тонких таких; а теперь ещё и вишню толочь… Ладно погоди: сначала мяса поедим, потом бить будешь… Не знаю, как лечить, а бить у тебя хорошо получается.

1) Имеется в виду группировка «Чильса» — семь убийц, с которыми Чхве Ён сражается в конце двенадцатой серии канона

Вернуться к тексту

2) Такую оценку даёт Чхве Ёну Ки (Ци) Чхоль в одиннадцатой серии на двадцатой минуте.

Вернуться к тексту

3) Имеется в виду Инсу.

Вернуться к тексту

4) У корейцев для каждого местоимения есть три формы: я «шин», когда человек обращается к другому, стоящему выше его на социальной лестнице, или хочет себя принизить перед другими; я «чон», когда человек обращается к другому как к равному или говорит сам с собой; я «нан», когда обращается к другому, стоящему ниже его, или хочет унизить собеседника. Как передать это на русском? Автор придумал только заглавную букву.

Вернуться к тексту

5) Фраза из летописей. Народ, по выражению летописца, пел и танцевал после того, как в 1388 г. Чхве Ён взял власть в свои руки. Его жёсткая политика была популярна в народе, но в итоге стоила генералу жизни.

Вернуться к тексту

6) Историческое прозвище Синдона.

Вернуться к тексту

7) Автор хочет подчеркнуть, в каком бы пограничном состоянии не находился Чхве Ён, он не имеет ни малейшего отношения к снам Конмина. Король видит в своих снах то, что хочет видеть.

Вернуться к тексту

8) В этом люке принц Токхын прятал свои пожитки

Вернуться к тексту

9) «-я» — суффикс родственного обращения, употребляется, когда имя человека заканчивается на гласную

Вернуться к тексту