Легенда о Чхве Ёне (гет)

Конмин проснулся в объятиях жены от неприятного постукивания и поскрёбывания, которое доносилось из дальнего угла королевских покоев. Монарх тихонько отодвинул уютно, по-домашнему свернувшуюся клубочком юаньскую принцессу, поднялся и приблизился к занавесям алькова. Снаружи кто-то шмыгнул носом, распространяя по комнате запах немытого тела, и просунул грязную руку меж занавесок, король, поборов брезгливость, забрал протянутый ему свиток и развернул: письмо не содержало обычных для формальной переписки приветствий и не было снабжено подписью отправителя, — этого и не требовалось, король узнал знакомый убористый почерк, и сердце монарха забилось в предвосхищении.

«Обеспечить бесперебойные поставки продовольствия из Сансона. Поставкам продовольствия угрожают нихонцы, засуха, восстания и бунты янинов, предательство магистрата.

Первое. Нихонцы нападают с кораблей и только морским караванам угрожают. Виновных в нападениях на сухопутные караваны выявить. Прибрежную границу укреплять: крепости и флот строим, увеличивать численность войск, пиратские корабли жечь. Людей, которые умеют строить корабли, нет. Пока не найдём, суда у нихонцев воровать будем.

Второе. Плодородие земель увеличить возможно. Некоторые земли страдают от отсутствия источников воды — плотины строить. Для строительства приказ короля необходим. Монголы растят гречиху, которая менее требовательна, чем рис. В Юань под видом торговца соглядатай отправлен.

Третье. Янины всем довольны, пока указ о снижении ставки налога действует, тому не долго осталось.

Четвёртое. Деятельность магистрата вызывает сомнения: в Ханяне слишком много нихонцев, посольство строят и торг с ними ведут. Торговать невозможно, пока продовольствия самим не хватает. В ходе последнего на нихонцев нападения на Цусиме в ловушку мой отряд попал».

Конмин дочитал письмо и с трудом справился с навязчивым щекотанием в носу: «Как там его брат? Здоров ли? Судя по письму, здоров. Сколько они не виделись? Уж скоро год тому. Как он выглядит сейчас?» Король подошёл к своему столу и взял кисть в руки. С тех пор, как друг покинул его, монарх никак не мог привести свои мысли в порядок, даже пылкие утешения, которые дарила ему неосведомлённая о причинах возвышения Синдона жена, не могли помочь. Нет, время шло, а кто-то из его окружения да напомнит о печальной участи, постигшей тэогуна: то дочь спросит о том, когда же генерал покатает её на лошадке, то чиновники в донесении упомянут о былых свершениях и поколебавшей здоровье воина тяжёлой болезни, то гвардейцы посмотрят косо, а Чхунсок поприветствует королеву более глубоким поклоном и искренней улыбкой, то за пологом или резными дверями послышится ему шепот о несправедливых обвинениях, пытках, ссылке и каторге, — тогда Конмин раз за разом перечитывал письма Чхве Ёна, которые его жена умоляла сжечь.

«Чхве Ёну не подняться боле, ваше величество. Я молюсь за него и за его сына, но Будда глух к моим молитвам, Будда глух к мольбам грешников. Чхве Ёну не подняться боле и в том существовании, на которое он обречён, только моя вина», — так говорила она, говорила и ошибалась. Конмин улыбнулся и вернулся к разметавшейся на ложе жене, монах сказал, что королева ждёт ребёнка. С тех пор, как старик «убил» Чхве Ёна и посидел на голодном пайке в темнице, Синдон стал предупредителен и покорен, и всё же тело Конмина сводила оторопь, когда он видел или слышал своего личного наставника в буддийском законе, его тело сводила оторопь, когда Синдон приближался к нему, а на королеву, когда тот щупал её пульс, было больно смотреть, она окружала себя наиболее приближенными к генералу гвардейцами и появлялась в коридорах дворца только в сопровождении охраны. Нет, болезнь Чхве Ёна в очередной раз перевернула жизнь короля Корё, но теперь всё обещало вернуться на круги своя. Конмин приблизился к своему столу и собирался ещё раз перечитать письмо, когда тихий и мелодичный оклик жены заставил его побежать к алькову:

— Ваше величество… — Конмин бросил драгоценное послание на кровать и обнял жену. — Ваше величество, — продолжала Ногук, нервно комкая его одежду, — пошлите за принцессой, я думаю, что мне следует остаться в постели.

— Дорогая, вам нехорошо? — воскликнул король и заглянул жене в лицо.

Ногук тихонько вздохнула и совладала с собой. Королева часто находила утешение в слезах, а со времени болезни Чхве Ёна и вовсе стала плаксивой, и теперь её прекрасные глаза влажно блестели:

— Я сделаю всё, чтобы сберечь это дитя. Ваши покои охраняются лучше, а я опасаюсь… Пошлите за дамой Чхве, пускай она поможет мне одеться, и умоляйте названую тётку Чхве Ёна ходить за мной, у меня сердце заходится, когда я вижу монаха, в ваши покои он не заходит, удальчи выполняют приказ покойного генерала…

Король поцеловал жену в губы, она, по-прежнему, считала Чхве Ёна умершим:

— Я получил письмо из Сансона, оно написано им собственноручно, в этом нет сомнения… — Конмин протянул королеве свиток, и юаньская принцесса, облокотившись на подушки, стала вчитываться в дорогие сердцу короля строки, закончив чтение, она посмотрела на мужа совсем по-другому сияющим взглядом и проговорила:

— Вы собирались начать строительство плотин, ваше величество, но сообщение о гибели генерала и моя болезнь остановили вас, вернитесь к этому начинанию, Совет поддержит, об этом просит Чхве Ён. На карте отмечены участки, где строительство плотины может повысить плодородность почв, — королева протянула мужу карту, которую Конмин прежде не заметил, и добавила, — сохраните это в тайне.

Монарх с трудом подавил желание приласкать эту женщину и ещё раз обнял жену:

— Вы думаете, он здоров?

— Он пишет, что вполне здоров. С отрядом попал в ловушку, ваше величество, призовите магистрата Ханяна ко двору, его отсутствие на какое-то время развяжет генералу руки.

Конмин тяжело вздохнул:

— Могун Исэк предал меня? — спросил он.

— Тэогун не уверен в этом. Затребуйте у магистрата отчёт, встретьте его благосклонно, выслушайте, поговорите с ним о торговле с Нихоном. Вы не можете разрешить свободную торговлю продовольствием, пока в стране есть люди, которые голодают. Обсудите с чиновниками закон о снижении ставки налога. Совет должен дать вам отчёт по сбору налогов, внимательно изучите налоговый реестр. Если чиновники продолжат утверждать, что сбор налогов растёт год от года, то, возможно, ставку налога стоит ещё немного снизить.

Прежде проявлявшая живой интерес к делам мужа юаньская принцесса теперь всё реже посещала заседания Совета, и монарх в битвах с чиновниками всё чаще оставался один.

«Когда, ваше величество, хочешь ребёночка, для себя поживи, чиновников и мужа не слушай, писем не читай, королевскую сотню с собой бери, сама езжай в монастырь, поживёшь так годик-два, глядишь, Будда смилуется и подарит тебе сыночка», — Конмин не раз слышал эту фразу из уст названой тётки Чхве Ёна и считал, что королева слушается старуху.

Король в очередной раз вспомнил лицо друга, каким видел его почти год назад, — безмятежное лицо спящего, лишённое всяческой памяти о постигших его несчастьях... Когда в свете факелов того тайно укладывали в повозку, он изредка просыпался и улыбался, встречаясь взглядом с женой, других он не хотел узнавать, их приближение он просто не замечал или реагировал на него недовольным постаныванием. Пожалуй, только сын, вечно ноющий от слабости младенец, мог заставить генерала оживиться, Небесный лекарь пользовалась этим, чтобы заставить мужа бодрствовать, — во сне его дыхание становилось неровным и не раз пропадало. Именно таким Конмин запомнил друга, когда оглушённый рыданиями супруги он залез в повозку, чтобы попрощаться, и встретился с ним взглядом, лицо генерала исказилось болью, он замычал, пытаясь что-то произнести, приподнялся и потерял сознание от усилия. Монарх едва успел подхватить уснувшего к тому времени на руках отца младенца, который тут же зашёлся своим обычным тонким заунывным писком. В общем, даже и проститься толком им не удалось.

Мысли о до смерти замученном друге не оставляли короля, и он пропускал мимо ушей слова чиновников, а их тягучее пение, говорившее о беспрекословном следовании дворцовому этикету и подчинении монарху, вызывало у Конмина только раздражение. Он то и дело останавливал свой взгляд на сидящем в кресле по правую руку от него Синдоне. Плешивый монах ещё больше постарел и ссохся, тяжело дышал и опирался подбородком о клюку, но за согбенной спиной и одышкой старика Конмин видел хитрый прищур налившихся кровью глаз.

— Ваше величество, — опустившийся на колени перед троном коренастый мужчина в богато украшенном тяжёлом доспехе не мог отвлечь короля от неприятных мыслей, — чиновник четвёртого ранга, чангун Ли Сонге просит милостью короля выслушать его.

Конмин поднял взгляд и осмотрел Совет.

— Советники предлагали мне заняться строительством плотин для улучшения плодородности почв, и я готов последовать их совету. Деньги будут выделены из королевской казны. Чиновники, получившие свитки с точным местом строительства плотин, будут отвечать каждый за свой участок, они наделены полномочиями привлекать любую рабочую силу, а местные власти должны всячески им потворствовать, — королевские евнухи с полупоклонами раздали некоторым чиновникам свитки.

— Ваше величество, — Ли Сонге испуганно вскинулся и тут же упал ниц, ударившись лбом об пол, — командующий северо-восточной армией просит милостью короля выслушать его, — чиновники удивлённо воззрились на проигнорировавшего прошение генерала монарха, в их понимании такое поведение короля означало опалу, которая могла закончиться и смертью воина, но Конмин просто не видел коленопреклонённого губернатора северных территорий.

— Ваше величество, — заголосили чиновники, — люди Корё на северо-востоке страны голодают, как можно заставлять их работать на строительстве плотин, когда их сил не хватает для обработки полей.

Конмин вскочил с трона и ударил кулаком по одному из подлокотников своего кресла в форме головы дракона, не почувствовав боли в руке. Евнух возле трона сдавленно вскрикнул, Ли Сонге сжался на полу, а чиновники вздрогнули:

— В тех грамотах, что я вручил советникам, есть хоть слово о северо-восточных землях?! — гневно вскричал король. — Чиновники сами предложили мне заняться строительством плотин, а теперь, когда это желание звучит из моих уст, они пытаются остановить меня. Что происходит на северо-восточных землях? Почему голодают люди? Почему я не получаю отчёта от губернатора Ли?

— Ваше величество, не гневайтесь на своего слугу, — вскричал Ли Сонге. — В поражении северного войска нет моей вины. Ляодунь был захвачен быстро, при штурме мы потеряли тридцать человек, но удержать город не удалось из-за того, что снабжение войска продовольствием прекратилось, семьсот лучших моих воинов погибли в ходе отступления. Истребуйте отчёт у магистрата Сансона о том, почему мы перестали получать продовольствие с плодородных земель, ваше величество, милостью короля…

«Не верьте, если генерал Ли будет обвинять вас в своих неудачах» — вспомнил Конмин слова своего единственного друга, то, о чём пытался предупредить его Чхве Ён, начинало сбываться. Монарх оглядел зал приёмов и остановил, наконец, свой взгляд на коленопреклонённом войне, почувствовав кожей овладевшую командующим десятитысячной армией панику, его дорогой украшенный золотом и серебром доспех с выбитой на груди тамгой дома Ли сбился на нём. Конмин вспомнил каких усилий стоило ему обрядить в такую же амуницию того воина, глубоко вздохнул и продолжил свою гневную речь:

— Магистрат Ханяна утверждает, что люди Сансона с рассвета до заката, не доедая и не досыпая, гнут спину в поле, чтобы прокормить народ Корё, живущий в неплодородных областях. Ты, чангун, утверждаешь, что проиграл битву и потерял семьсот великолепно обученных воинов из-за недопоставок продовольствия, а магистрат говорит, что северо-восточная армия просто паразитирует на плодах непосильного труда крестьян Сансона, не позволяя этой провинции развиваться. Выходит, один из вас лжёт. Значит, я, король Корё, чтобы выяснить правду, перед лицом высочайшего Совета повелеваю взять тебя, губернатор северо-восточных территорий, под стражу и вызвать магистрата Ханяна, чиновника второго ранга Могуна Исэка ко двору.

— Ваше величество, простите недомыслие своего слуги, — заголосил генерал, — я верой и правдой служил своему королю и этой стране, не щадя своей жизни.

Слова воина привели монарха в ярость:

— Уведите его, — вскричал Конмин и привстал с трона, удальчи потащили генерала под руки, но он вырвался и побежал к помосту.

— Наш король несправедлив к тем, кто верой и правдой служит своей стране, — закричал Ли Сонге, гвардейцы вчетвером повисли на молодом военачальнике, который, как уж, извивался в их руках, грозя вырваться и броситься на короля. — Чхве Ён был замучен до смерти, стоило ему показать свою силу, я превзошёл покойного генерала, и теперь мне уготована та же участь. Наш король слаб и уничтожает всякого, кто грозит превзойти его.

Конмин спустился с трона и подошёл вплотную к воину. Ярость лишала его страха, с каким бы удовольствием сейчас он обнял названого брата, взял за руку, заглянул в глаза, но вместо огромного как скала, сильного как медведь и прямого как острие меча Чхве Ёна, перед ним ползает сейчас этот скользкий и изворотливый змей…

— Ты управляешь армией, чангун, ты обучал этих рабов, которые недавно умели только есть и спать? Ты владеешь землями, губернатор северо-восточных территорий, ты сделал что-то для того, чтобы люди на вверенных тебе землях не голодали? Ты, Ли Сонге, говоришь, что превзошёл Чхве Ёна? — прошипел Конмин на ухо трепыхающемуся в руках удальчи генералу. — Всё это было приобретено кровью и потом Чхве Ёна, а ты получил войско и земли готовыми вместе с чинами и почестями, ничего не сделав, чтобы заслужить их.

Ли Сонге ослаб в руках удерживающих его гвардейцев, и они потащили опального губернатора прочь, выражение праведного гнева на его лице сменилось ужасом.

* * *

Инсу уложила уснувшего на руках отца младенца в колыбель и вернулась к мужу. Чхве Ён к тому времени уже забылся тяжёлым от усталости сном. Инсу обняла возлюбленного за плечи, и генерал застонал во сне, небесный лекарь покачала головой и, заставив спящего мужа сложиться пополам, стала растирать его спину, целуя уши, виски и затылок.

— Мой генерал прилежно учится от рассвета до заката, — приговаривала она, ощупывая позвоночный столб, — наука даётся ему нелегко, неужели туповат? Нет, не может того быть. Командир уже умеет и пахать, и сеять, а его проект по мелиорации почв просто докторская диссертация, достойная золотой медали, чего ж ему не хватает? Знаю, знаю, мой муж учится строить. — Инсу легла Чхве Ёну на спину, закопалась в волосы и потерлась носом о его затылок. — Слышишь, Чхон-а, наш папа учится строить, скоро он будет великим строителем. Так, что ты там говоришь, сынок, а? Ах да, ты прав, сынок. Наш папа великий воин, великий агроном и уже столько всего построил: госпиталь, укрепления на границе… Так понимаешь, малец, — Инсу попыталась передразнить голос мужа, — госпиталь и крепость строятся совсем не так как плотина на реке. — Она поцеловала возлюбленного в шею и продолжила массаж. — Вот ведь так и выходит, что наш папа туповат. Строя эту чёртову плотину, он так измучился и промок, что даже ложку удержать за ужином не смог, вот и не поел толком. А всё это отчего, сынок? А только от того, что папа наш не знает, как надо учиться, ну, мы ему объясним. Вот, любимый, учиться надо постепенно. Сначала надо учиться жить: кушать вовремя, спать, говорить, любить жену и сына, а потом уже всё остальное. А наш папа один урок ещё не выучил как за другой принимается, совсем нехорошо…

Чхве Ён резко выпрямился, повернулся и сжал жену в объятиях, Инсу удержалась от крика неожиданности только благодаря тому, что муж закрыл ей рот поцелуем.

— Любить тебя… — проговорил Чхве Ён, развязывая одежду на жене, снял с неё нательную рубашку и стал целовать грудь.

— Любимый, послушай, Чхон… — прошептала Инсу.

Чхве Ён на секунду отвлёкся, чтобы заглянуть в колыбель, и проговорил:

— Мой сын будет спать. Хочется вот так прижаться к тебе и вовек не отпускать.

Он продолжил целовать её, спускаясь всё ниже к животу, развязал пояс и, приподняв жену, осторожно оглаживая по спине, стянул штаны. Оставшись без одежды, Инсу вцепилась ему в волосы и прошептала:

— Любимый, если понесу от тебя сейчас, Чхона кормить не смогу, молоко испортится. Он мал ещё, чтобы без молока моего жить.

— Мне тётка рассказала, как мой сын на свет появился, — проговорил Чхве Ён, прижавшись лицом к животу Инсу, она стала гладить его по волосам, стараясь успокоить, — как Чхон не хотел с матерью расставаться, как цеплялся за всё и зацепился в конце концов шеей… Милая, это он по малолетству и слабости был такой жадный, я таким не буду. Когда б я мог тебя и сына к себе приковать, не было бы мне моего тела дороже…

— Любимый, успокойся, я с тобой навечно, слышишь, никогда не оставлю… — простонала Инсу, млея от ласк. Чхве Ён поднял голову и посмотрел на жену открытым взглядом, она сама не своя от нежности стала гладить по плечам его сильные руки. — «Ах, поздно, сама виновата», — подумала Инсу и рванула завязки на рубашке мужа. Чхве Ён впился в её губы своими и жадно покрывал поцелуями лицо. — «Ах, поздно останавливать его, только издеваться», — подумала она, лаская его живот, и развязала пояс, он осторожно и медленно вошёл в неё, она тихонько вздрогнула и запрокинула голову, сдерживая стон. Он, поддерживая её под спину одной рукой, другой погладил по волосам, провёл по шее, не удержавшись, поцеловал трепещущую жилку, по груди, склонился к плечу, Инсу упёрлась подбородком ему в затылок, он схватил её за лопатку и прижал к себе так крепко, что она уже точно не могла бы ответить на вопрос, где начинается её и где заканчивается его тело, время остановилось, теперь только биение его сердца отмеряло секунды, в такт его движениям она жила и дышала…

Инсу проснулась с рассветом, приподнялась на груди мужа и огляделась, оба — её муж и сын ещё спали — в последнее время она всё чаще вот так просыпалась, от чего чувствовала себя вполне счастливой. Нет, ссора её мужа и магистрата Ханяна пошла им только на пользу, Чхве Ён перестал выполнять приказы, уже почти полгода не участвовал в стычках с пиратами, и, несмотря на его постоянные разъезды, просыпаться вот так у него на груди Инсу удавалось всё чаще. Теперь, слыша ближе к ночи топот копыт по дороге, она больше затравленно не вздрагивала, обнимая сына, а бежала вслед за своим крепким, болтливым, развесёлым полуторагодовалым малышом во двор, чтобы броситься мужу на плечи. Чхон навсегда сохранил в своей памяти это ощущение от встреч с родителем, это были дни, когда оба, отец и мать, больше и нежнее ласкали его, он очень любил родительскую ласку.

Всё чаще Инсу видела мужа дома и всё-таки недостаточно часто. Небесный лекарь не желала понимать причины, по которым её великий муж оставляет их дом, и, хотя он никогда не уставал объяснять, а она никогда не могла отказать себе в удовольствии подслушать его разговоры, оправдать его отсутствие ей не удавалось. Она знала, что генерал старается защитить восточное побережье и для этого строит флот и укрепления на границе. Потеряв большую часть своих кораблей на Цусиме, нихонцы умерили свои аппетиты, а после отъезда Могуна Исэка в столицу и нападения на суше волшебным образом прекратились. Эти обстоятельства не могли заставить её мужа забросить избранное для себя занятие, он так и продолжал время от времени наведываться на границу, и тогда Инсу знала, что дождаться его к ужину ей уже не суждено. Он приезжал поздней ночью, когда ей, умывшись слезами, едва удавалось заснуть, осторожно подходил к колыбели, оставлял меч рядом с кроватью, менял одежду и укладывался спать под дверью. Он думал, что она не слышит его шагов, никто не слышал, но она чувствовала его приближение даже в самом глубоком сне. Небесному лекарю не всегда хватало выдержки мирно позвать мужа, чтобы уложить рядом с собой в постель, иногда она вскакивала со своего места фурией, разбрасывая слёзы из глаз, хватала его, огромного как скала, за шкирку и точно тряпичную куклу тащила к постели: «М-мерз-завец!» — рычала она, пихая его, — «Пришёл-таки, ночь на дворе, припёрся. Лежи спокойно, не двигайся, понял меня, пр-рид-ддурок, псих, чего на границе забыл, нихонцы тебе жены дороже! Мерзавец, не трогай мою голову, не смей прикасаться ко мне, понял, мерзавец! Мало они били тебя, так я за них добавлю, может тогда ценить будешь» — так причитала она, пока не засыпала в полном изнеможении у него на груди, думая о том, какими ласками завтра с утра будет просить его о прощении и, просыпаясь, не находила его рядом. Не было, нет, не могло быть ничего горше этого горя не найти его рядом с собой поутру, тогда, омыв слезами личико сына, она отправлялась в госпиталь, где находила утешение в борьбе с третьим после недорода и завоевателями бичом корёского государства — заразными болезнями. Её попытки привить янинам какие-то понятия о гигиене пока наталкивались на стену непонимания неграмотных крестьян, которым невдомёк было зачем подобно благородным смывать грязь, которая в любом случае вернётся через четверть часа работы в поле.

Инсу не могла быть довольна, получая мужа к ужину или к ночи, а он, едва вернувшись, всегда находил себе занятие, которое удержало бы его от дома: объезжал поля, сопровождал вместе с собранным войском караваны с провизией, строил плотины, даже в кузне работал. Нет, по здравом размышлении Инсу понимала, что всё это он делает для неё и их сына, тэогун был великим стратегом и понимал, что его жена и ребёнок не могут быть в безопасности в этой погибающей стране. Лаская лицо спящего мужа, Инсу жалела о том, что с детства не считала нужным запоминать даты исторических событий как ненужные и неинтересные подробности. Она была твёрдо уверена в одном: её появление ускорило ход событий на шесть лет, — но что такое шесть лет для шестисотлетней истории, всего лишь статистическая погрешность, — ведь последовательность событий осталась прежней. Воцарение Конмина, восстание Чо Ильсина, уничтожение клана Ци, штурм юаньского посольства, уничтожение десятитысячного войска, отправленного с приказом свергнуть непокорного короля Корё, всем этим событиям она была свидетельницей. Инсу поцеловала спящего мужа в губы, он не отреагировал на её ласки и продолжал спать, Инсу вспомнила как удивлялась, читая историю, тому, как обычный человек из плоти и крови может совершить все эти подвиги за один год, но ведь на самом деле всё было не так.

— На самом деле ты, любимый, умирал и раз, и два, и три, и четыре, и пять, каждая победа тебе жизни стоила, — Инсу целовала мужа, — и ведь трижды ты, любимый, сам себя убивал, пока я не поняла, с кем имею дело. — Инсу собиралась отвесить мужу три подзатыльника вместо поцелуев, Чхве Ён закрылся рукой и застонал. — Даже не стони, изверг, не стони. Просто спи и слушай. — Чхве Ён перевернулся на бок, положил голову на колени присевшей на постели жене и прижался к её животу. Инсу погладила мужа по голове и усмехнулась. — Мне не даёт покоя одна мысль, я точно не помню историю…

— Если не помнишь, не говори, — пробурчал Чхве Ён сквозь сон.

— Так вот, я помню точно, что между воцарением Конмина и восстанием Чо Ильсина прошёл год, а между восстанием и убийством Ци Чхоля ещё четыре года, но в реальности все эти события и штурм ведомства по управлению востоком произошли в один год. — Дальнейшие события восстановили историческую справедливость, — Инсу тихонько вскрикнула, закрыла рот ладонью и обняла голову мужа, спрятав её у себя на груди. — Победа над Ци Чхолем далась тебе нелегко, любимый. И всё бы встало на свои места, если бы не два обстоятельства. Первое нападение красных повязок случилось на шесть лет раньше положенного, насколько я помню, оно должно было быть отражено войсками моего любимого на границе, но командир лежал без ног, без рук, и войск на границе не было.

— Были у меня и руки, и ноги, просто было больно ими двигать, надо было про боль забыть…

— Ты спишь? — спросила Инсу.

— Сплю, — буркнул Чхве Ён и улыбнулся.

— Ну и вот, это первое обстоятельство, а второе — мой генерал, насколько я помню из истории, Ци Чхоля побил, посольство взял, Сансон вернул, северные земли отвоевал — всё в один год. Я в школе про тебя читала и думала, как человек так может, но на самом деле ведь всё было не так. Полтора года лежал?

— Сказал же, не помню, шестнадцать полнолуний прошло, но я пропустил несколько…

— Любимый, — вскрикнула Инсу и обняла его голову крепче. — Мой любимый жил от полнолуния до полнолуния, красных повязок в одиночку побил, Сансон вернул, войска обучал, ведь два года прошло перед тем как второй раз побил, через полгода только северные земли отвоевал, выходит не в один год…

— Я дней не считал, больно было…

Инсу поцеловала мужа в губы, она с точностью могла сказать одно, что на красной земле, где трава не растёт, у него уже есть могила, а значит, он не умрёт, небесный лекарь чувствовала в себе силы жить рядом с этим человеком вечно. Короткой передышки было достаточно, чтобы генерал погрузился в глубокий сон, и Инсу, наконец, посмотрела перед собой, её сын стоял в колыбельке и внимательно разглядывал родителей, регистрируя необычные позы отца и матери. Инсу пихнула мужа под рёбра.

— Что-оо? — простонал генерал.

— Чхве Ён-сси, — прошептала Инсу, — наш сын проснулся.

Чхве Ён перевернулся под одеялом, отодвинулся от жены и нащупал пяткой штаны: «Слишком далеко!»

— Мой сын проснулся, — проговорил Чхве Ён и улыбнулся ребёнку. Чхон, обрадовавшись, что на него, наконец, обратили внимание, довольно заверещал: «Папа! Папа!» — и запрыгал в колыбели. — Мой сын позволит взять себя на руки? — Чхон потянул ручки к отцу, Чхве Ён, осторожно выпроставшись из-под одеяла, взял сына на руки и сел, прислонившись к стене. Это общение отца с сыном отличалось от всего слышанного Инсу в этом мире и искренне удивляло небесного лекаря. — Мой сын будет кушать? — в очередной раз спросил неразумного младенца генерал.

— Кушать хочу, мама покормит, — отозвался Чхон, и Чхве Ён, прижав головку ребёнка к плечу, обратил повелительный взгляд на супругу.

— Лезь быстрее под одеяло, жена, разве не слышишь, сын говорит, его кормить будешь, опирайся на меня, я его тебе на руки положу.

Инсу оставалось только подчиниться: «Как на ручки так сразу: “Папа!” — а, чтобы про маму вспомнить, это надо покушать», — недовольно пробурчала она, перед тем как сын, уставившись невинным взглядом в её глаза, взял грудь, муж обнял её за плечи, поцеловал в ухо и, кажется, сразу погрузился в сон.

— Тэогун Чхве Ён должен выслушать приказ короля, — донеслось снаружи, и генерал застонал. — Тэогун Чхве Ён должен выслушать приказ короля, — глашатай растягивал гласные и делал ударение на согласных, так что его речь больше походила на собачий лай, что вполне соответствовало принятому официальному стилю при обращении к высокопоставленному чиновнику, но обоим потомкам клана Чхве не понравился его тон. Чхон отпустил материнскую грудь и, выплюнув остатки молока, зашёлся криком, его сонный отец заворочался и осторожно отодвинул жену, которая, укачивая, напрасно старалась успокоить младенца.

— Не тронут тебя, сынок, не бойся, даже не увидят, — проговорил он сонно и осторожно поддерживая жену под голову заставил её лечь, Инсу была слишком занята захлёбывающимся криком ребёнком, чтобы сопротивляться, она приподняла сына над собой и, покачивая, старалась успокоить. Чхве Ён поднялся, оделся, не открывая глаз, накинул одеяло на жену и сына, закрыв их с головой, и сам лёг сверху. Оказавшись в темноте, Чхон замолк, тихонько постанывая, покусывал мать за плечо и, беспорядочно перебирая ручонками, царапал материнскую грудь ноготками, Инсу впервые видела его в истерике, прежде, даже будучи слаб и болен, он так не плакал, и теперь, поглаживая сына по головке, она не сразу смогла осмыслить происходящее. — Они не увидят, я не позволю, — сонно повторял Чхве Ён, целуя голову жены, — не бойся, сынок, ничего не бойся. — Он весь сжался, напряг все мышцы и крепко прижал к себе жену, поддерживая одной рукой голову, а другой спину.

— Тэогун Чхве Ён должен выслушать приказ короля, — доносилось снаружи, голос глашатая, должно быть, слышавшего крик ребёнка, звучал уже не так уверенно и почти тихо, но Чхон на груди у матери всё равно недовольно заворочался.

— Тише, тише, маленький, — шептала Инсу.

— Не трогай, они не виноваты, не трогай, делай со мной что хочешь, только их не трогай, — сонно шептал Чхве Ён, и только тогда до Инсу дошло, она фыркнула, выпросталась из-под одеяла, приподнялась, отбросила руки мужа и схватила того за подбородок, Чхон оказался прижат к груди отца, повернувшись, вцепился пальчиками в его нательную рубашку и повис на ней.

— Чхве Ён-сси, проснись, бить не будут! Командир, это всего лишь сон, слышишь? — Инсу с трудом сдерживала прорывающийся наружу смех. — Командир, они тебя тэогуном назвали и приказ не исполнить, а выслушать требуют, любимый, любимый мой. — Чхве Ён открыл глаза, и Инсу всё-таки рассмеялась. — Теперь вставай и одевайся нормально, командир, лучше бы ты доспех достал, но не успеешь всё одно, волосы прибери и хватит уже из себя ссыльного строить. Дописался ты, любимый, до короля дошло, уже не знаю, хорошо это или плохо. Приедем в Ханян первым делом няньку для Чхона найду.

— Ваша милость, я войду, — донёсся снаружи голос кузнеца.

— Нет, кузнец, стой, скажи этим глоткодёрам, чтобы не орали, генерал выйдет сейчас, пускай подождут, мы ребёнка успокоить не можем. Чхон-а-ши, ну, ты чего, маленький мой, отпусти отца, идём ко мне. — Чхве Ён поднялся и, растерянно моргая спросонья, удерживал головку намертво вцепившегося в его рубашку ребёнка, который опять зашёлся криком, оказавшись на свету. Инсу, похахатывая, завернулась в одеяло и старалась оторвать дитя от мужа: «Папа, не ходи туда, папа!» — кричал ребёнок. «Весь в отца», — подумала она, — «и глотка такая же, лужёная». — Чхон клана Чхве из Чханвона, отпусти отца, я сказала, отпусти. — С трудом ей удалось разжать ручки младенца и прижать его к себе. — Одевайся, не стой столбом, — скомандовала она мужу. Чхве Ён схватил халат и выскочил из комнаты. — Нормально оденься, я тебе сказала. Ну, что с тобой, Чхон-а-ши, — продолжала она, укладывая ребёнка на кровать, тот продолжал заходиться криком и сучил ножками по постели, — прежде отец уходил, ты был спокоен.

— Куда папа, куда? — верещал ребёнок.

— Придёт сейчас папа, успокаивайся давай, соберёмся и поедем в Ханян, тебе там понравится, обещаю.

— Где папа, где?

— Оденемся и пойдём к папе, хорошо? — спросила Инсу, состояние сына уже вызывало у неё серьёзное беспокойство.

— Оденемся, к папе пойдём, оденемся, — Чхон соскочил с кроватки и побежал к сундуку, откуда, как он помнил, мать всегда доставала одежду, младенец откинул тяжёлую крышку и стал выкидывать содержимое на пол. Инсу толком не успела одеться сама, а её малыш уже влез в отцовскую рубашку и натянул свои вывернутые наизнанку штанишки. Матери пришлось помочь сыну, который, нервно икая и не переставая изливать своё горе слезами, возбуждённо подпрыгивал в большой не по размеру одежде, рискуя навредить себе. Чхон сопротивлялся её усилиям, и Инсу не нашла ничего лучше, чем просто завернуть его в отцовскую нательную рубашку, подхватить на руки и по стопам мужа броситься прочь из спальни. Прежде она бы вышла, чтобы поприветствовать гостей, тем более что среди них могли оказаться знакомые, но Чхон отчаянно требовал, чтобы его поставили на ножки, грозил вырваться и побежать к отцу, чего она никак не могла допустить и, с трудом удерживая брыкавшегося ребёнка, она просто распахнула выходящее во двор окно. Тэогун стоял на коленях в воротах, его жена подметила брошенную под ноги генерала предупредительным кузнецом циновку, бывший враг за прошедший год стал самым преданным соратником мужа и незаменимым поверенным в делах, генерал стоял на коленях, а незнакомый Инсу чиновник перед ним зачитывал свиток из наклеенной на дорогой красный шёлк бумаги. Ветер не доносил до слуха Инсу слова глашатая. Чхон, увидев отца, сильнее забился на руках у матери, Инсу с трудом удерживала его.

— Чхон-а-ши, прекрати, кому сказала! — прикрикнула на ребёнка Инсу.

— Папа! — заверещал младенец, Чхве Ён не выдержал и оглянулся. Ветер трепал его изуродованные сединой волосы, а на лице читалось страдание, и это выражение на лице отца окончательно расстроило сына. — Папа, папа! — заходился слезами Чхве Чхон и бился головкой о плечо матери. — Папа! — Чхве Ён нашёл в себе силы отвернуться и, склонив голову, принял двумя руками свиток и какую-то длинную палку с блестевшим на солнце шарообразным наконечником.

«Булава», — подумала Инсу, — «мой магистрат, ваше превосходительство… Няньку, кухарку, в общем, пять слуг не меньше — в дом, госпиталь построить в Ханяне, и рынком займусь, уж больно захудалый. Муж мне, конечно, казну не доверит, но…». Чхон сдался и навалился на мать, продолжая тихонько постанывать.

— Успокоился, мой милый, — проговорила Инсу, поглаживая ребёнка по голове и спинке, тот вздрагивал от её прикосновений. — Ну и будет, ведь даже не поел толком, никогда не видела тебя в такой истерике. — Чхве Ён поднялся и что-то говорил чиновникам, указывая в сторону госпиталя и отрицательно мотая головой, гости, очевидно, спорили с хозяином, но небесному лекарю было не до них, она вернулась в спальню, уложила обессиленного истерикой ребёнка в постель и стала собирать вещи: «Всё чёрное выкину, это просто на тряпки, купим новое, ну вот, любимый, первым делом слуг наймём, а потом пошьём тебе новое платье из самого дорогого светлого шёлка, тебе будет к лицу, и белое бельё, смотри у меня теперь, чтобы не ходил нечёсаным, я тебе давно на рынке заколку присмотрела поскромнее чем у Конмина, будет самое и то».

Инсу оглянулась, расшвыривая тряпки, она не заметила, как муж вернулся в их комнату, Чхве Ён сидел рядом с сыном на кровати и своими огромными, изуродованными глубокими шрамами руками стирал слёзы с личика младенца. Чхон смотрел в глаза отцу и тихонько всхлипывал. Инсу поднялась, поцеловала мужа в щёку и взяла в руки лежащий рядом с ним свиток с королевским указом.

— Его величество предложил мне должность губернатора Сансона, — коротко бросил Чхве Ён, не поворачивая головы.

— Губернатор Сансона, — пропела Инсу, разворачивая свиток, она покрутила бумагу в руках, залюбовалась выверенностью линий каллиграфического письма, зачем-то посмотрела на свет, — и как следует обращаться к губернатору?

— Ваше превосходительство, — ответил генерал.

— Ваше превосходительство, — повторила Инсу, — ваше превосходительство должны научить меня читать китайские иероглифы.

— Я этого не хотел…

— А я так не думаю, — пропела Инсу, аккуратно свернула свиток и подняла с пола булаву. — Интересная штучка, а я думала, она тяжелее…

— Мой сын испугался? — Чхве Ён поднял ребёнка на руки и прижал к своему плечу.

— Испугался, — эхом повторил Чхон.

— Мой сын не должен бояться, пока я жив, моему сыну нечего бояться, я защищаю его и его мать. Если моему сыну страшно, то мне больно и стыдно, что я его защитить не могу. Пока я жив, моему сыну надо просто жить, когда я умру, он может бояться, ведь ему придётся думать самому как защитить себя и мать, а я не собираюсь умирать… — генерал ласкал пухлую ладошку сына и целовал пальчики.

— Вот этот факт и вызывает у твоего сына основные сомнения, которые так пугают его. Ты, любимый мой изверг, самоубийца известный, — внесла свою лепту в разговор отца и сына Инсу, Чхон уже мирно посапывал на руках у родителя, успокоившись от его прикосновений и звука голоса.

— Если именно предчувствие моей гибели пугает моего сына, то от того мне совсем плохо, мой сын не должен так думать, это значит, что он не верит в мои силы.

Чхон плотнее прижался к отцу и прикрыл глазки. Успокоительный сон должен был вот-вот сморить его, а пока старший сын генерала ещё изредка моргал, используя все доступные ему чувства, чтобы проверить присутствие рядом с ним обоих родителей. Инсу попыталась забрать сына, но Чхон недовольно заныл, и генерал крепче обнял младенца, ребёнок вцепился в одежду отца и заснул. Инсу вернулась к сундукам, а Чхве Ён сидел на койке, покачиваясь в такт дыханию сына и поглаживая того по спинке.

— Потерпи ещё чуть-чуть, любимый, — произнесла Инсу, сворачивая одежду и исподволь наблюдая за мужем.

Чхве Ён не отреагировал на увещевание и продолжал заниматься наименее характерным для себя занятием: «Пожалуй, и вправду не стоит торопиться», — подумала Инсу, — «глядишь, ещё немного подожду и услышу, как мой муж споёт своему сыну колыбельную. Ах, мой генерал!»

— Что ты делаешь? — Чхве Ён, наконец, подал недовольный голос от лавки.

— Разве не видишь? — удивилась Инсу. — Вещи собираю и думаю, ведь Могун Исэк не жил по твоей заповеди: «Смотри на золото как на камень». Знаешь, дом магистрата в Ханяне, когда я тебя привезла туда в бессознательном состоянии, был просто заставлен всякими милыми безделушками, а кладовые ломились от различных предметов средневековой роскоши, и ведь так я тобой была занята, любимый, что даже ничего с собой взять не догадалась.

— Я отправлю кузнеца в Ханян, чтобы он составил опись имущества магистрата, пошлю список королю, а кузнеца — в Юань. На поддержание войска и строительство плотин деньги нужны да и мало ли для чего пригодятся. Кузнец безделушки те продаст да на рынке о планах юаньцев выведает. Только зачем ты вещи собираешь, жена, никак не пойму.

— Глупости болтаешь, муж мой, сиди и молчи, я вещи соберу и поедем.

— Так куда поедем, жена? — воскликнул Чхве Ён.

— Как это куда, муж мой?! — искреннее удивление в голосе мужа рассердило Инсу. — В Ханян едем, ты у меня теперь губернатор, тебе дом полагается и всякие привилегии…

Чхве Ён тяжело вздохнул, и Инсу смерила генерала Корё лукавым взглядом.

— Собери мне смены три белья, жена, вот как раз то самое, что ты в угол покидала, пойдёт, я с кузнецом поговорю и на границу поеду. Мне в Ханяне свои люди нужны, я укрепления проверю, две тысячи оттуда заберу, а тех стражей, что столицу охраняют, на границу отправлю. Могун Исэк хорошо дознание вёл, суд творил да торговые связи укреплял, мне того не надо будет. А милая моя здесь с сыном останется, мне сюда возвращаться сподручнее, ближе…

Инсу вскочила на ноги и подбоченилась:

— Как это здесь оставаться? Чего это муж мой удумал?

— Я должность отверг…

— В смысле? — сердце Инсу ухнуло с высот недавнего счастья в глубины преисподней.

— Его величество другого магистрата найдёт, а пока хозяина в Ханяне нет, я на все ответственные посты своих людей посажу. Эта провинция важна для нашей страны…

Инсу чувствовала, как её внутренности закипают от раздражения, как на зло, ничего не приходило в голову, чтобы убедить этого человека в ошибочности сделанного им выбора. Инсу не могла отвести взгляд от мужа: Чхве Ён поддерживал сына, прижимая головку младенца к своему плечу, и тот спокойно спал у него на груди, — усилием воли она заставила себя успокоиться, подошла к койке, присела рядом с мужем, обняла и положила его голову себе на плечо. Генерал вздрогнул от неожиданности, но принял ласку, и Инсу крепче прижала его, лукаво поглядывая на своего героя.

— И ты всё сделал, любимый, чтобы король это осознал. Ну и молодец, я так хотела вернуться в Ханян. У меня столько планов. Знаешь, о чём я мечтала, когда не знала тебя, я хотела, чтобы у меня в Каннаме была своя клиника… Для этого я хотела выйти замуж…

Чхве Ён пододвинулся ближе к жене, удобнее устроился у неё на плече и, приподняв голову, заглянул ей в глаза:

— Ты вышла замуж, и твоим мечтам не суждено сбыться, — проговорил он.

— А вот и нет, любимый, мои мечты сбываются… У меня есть своя клиника, мой муж богат и ничего не жалеет для меня, но я теперь хочу большего. Представь, я построю госпитали по всему Сансону, буду лечить людей, все будут знать и уважать меня, я буду делать растительную косметику, я научу этих людей мыться, ты знаешь сколько корейцев погибло в своё время от заразных болезней? Я смогу исцелить их всех… Это не такое уж плохое желание, я тоже думаю о людях…

Чхве Ён поднялся и удивлённо посмотрел в лицо жене:

— Ты рада моему назначению?

— Очень рада, любимый, да ты и сам этого хотел. Ты должен быть сейчас магистратом Ханяна, я это очень хорошо помню из истории. На этом посту…

— На этом посту, — продолжил Чхве Ён слова жены, — я буду занят не только строительством плотин, сопровождением караванов с провизией, укреплением обороны восточного побережья, моими основными обязанностями станут дознание, суд и сбор налогов. Я должен буду встречаться с людьми и выслушивать их жалобы, читать наветы, и каждый мой шаг, каждый мой успех или поражение будет одинаково караться высочайшим Советом. Моя милая говорила мне, что хочет видеть меня дома не только вечером и ночью, моя милая говорила мне, что эти люди не оценят моих усилий, даже если я пожертвую ради них жизнью... Раньше я пытался защитить восточное побережье, чтобы моя жена, сын и те, кто доверились мне, могли спокойно жить. Теперь я должен буду обеспечить бесперебойные поставки продовольствия в неплодородные районы Корё, и засуха не будет мне оправданием, как главнокомандующий восточной армией я должен буду защищать побережье, и каждое поражение и каждая победа может одинаково стоить мне жизни, наветы, зависть чиновников, недовольство крестьян, всё это может погубить меня… — Инсу закусила губу и отвернулась от мужа, Чхве Ён с силой схватил её за плечо и повернул обратно. — Никогда не делай так, никогда, лучше сразу убей, но так не делай, всё будет тебе, всё, что захочешь, только так не делай, — горячечно шептал он, покрывая поцелуями лицо жены, Чхон на руках отца мирно улыбался во сне.