Игра в реальность (гет)

Оказавшись в квартире, Евгений поспешил снять пропитавшуюся наружным холодом и сыростью куртку и только после этого включил свет. Слабая лампочка под оранжевым плафоном пару раз мигнула и, как это называл отравленный компьютерным мышлением Евгений, "загрузилась".

Не успел юноша разуться, как со стороны кухни донеслись вполне отчётливые звуки шагов. А когда ты живёшь один, это не может не настораживать.

— Ты так долго не приходил, я боялась тебя не застать! — в коридор выглянула полная, круглолицая женщина маленького роста. Тот, кто увидел бы их вместе с Евгением, и не заподозрил бы, что это была его родная мать — из сходств можно было назвать только цвет глаз, и то с натяжкой.

— А ты что здесь делаешь? — настороженно спросил сын. — Время почти девять.

— Да вот, зашла принести тебе кое-каких продуктов, ведь наверняка впроголодь живёшь. Какая твоя зарплата... Взрослый человек, а всё как студент, на дошираках...

К концу фразы ворчливый голос доносился уже из кухни. Евгений вздохнул, снял ботинки и прошёл вслед за матерью. Похоже, планы порепетировать перед сном роль Марселя рушились.

На маленькой квадратной кухне, чистой только по той причине, что сам хозяин готовил там крайне редко, был накрыт целый стол — на миг Евгению даже показалось, что он забыл про какой-то семейный праздник. Салаты, закуски, соленья, выпечка...

— Ты принесла всё это сама? — удивился он.

— Нет, что ты, Саша помог. Но сказал, что дожидаться тебя не станет, он слишком занят, у него дела.

Евгений безразлично пожал плечами. С мужем сестры у него всегда были прохладные отношения.

Зная, что мать не уйдёт, пока он не съест половину выставленной снеди, Евгений сел за стол и принялся уплетать всё, до чего мог дотянуться. Поесть на ночь — это святое, особенно если это блюда матери, приходящей максимум раз в неделю. Всё-таки своя работа, забота о дочери и внуке... И сейчас, пока Евгений ел, она рассказывала последние новости о жизни Саши-дочери и Саши-зятя, включавшие добрую долю жалоб на неистощимые лёгкие двухмесячного Игоря.

"Хорошо, что они сына Сашей не назвали," — подумал запутавшийся вконец в этих рассказах Евгений. Наконец его тарелка опустела, и он со вздохом откинулся назад. На часах была половина десятого. Ещё немного — и станет так поздно, что придётся провожать мать до дома, а этого уставшему Евгению хотелось меньше всего.

— Да, кстати! Есть ещё кое-что... Приехал твой школьный друг, думаю, он захочет с тобой увидеться.

— Школьный друг? — с сомнением переспросил Евгений. — Что за друг? И зачем видеться?

Все приятели, которые у него были в школьные годы, благополучно разлетелись по разным городам и по Евгению не скучали — впрочем, он о них тоже. Мать же удивила его своей реакцией. Она хитро улыбнулась и тут же переменила тему.

— Женя, а ты что ничего не рассказываешь о своей работе? Когда следующий спектакль? Тебе удалось получить новую роль?

— Я же тебе говорил по телефону, что нет.

— Ну, может, за эти пару дней что-то поменялось... — нерешительно сказала мать.

— Я должен работать, — сын встал и потянулся, всем своим видом показывая, что гостье он рад, но ей пора домой.

— Ночь на дворе!

— Работа актёра — нелёгкое ремесло, мам. Я знал, на что шёл.

— Ладно, Женя. Звони нам, если будут новости.

— Не называй меня Женей!

— Ну пустяки, что за подростковые капризы! Я побежала. Привет Саше передавать?

— Ей передай, а он обойдётся. Я слишком занят, чтобы лишние приветы передавать, — едко сказал Евгений.

Проводив мать, он вернулся на кухню и принялся убирать со стола, размышляя о том, что работать-то действительно надо. Уже почти десять часов, а он всё ещё не открывал роль Марселя. Наскоро попрятав остатки еды по шкафам, Евгений ушёл в комнату.

Убранство единственной комнаты было очень простым, чтобы не сказать минималистичным. Шкаф для одежды и обуви, стол, добрую половину которого занимали системный блок компьютера, монитор и принтер; кровать и телевизор на маленькой тумбочке. Рядом с кроватью прямо на полу валялся вечно заряжавшийся ноутбук.

— Так, посмотрим, — актёр подошёл к столу, согнал с него кота-британца (по версии самого Евгения, его звали Фрэнсис Мурчалис Второй, а по версии всех остальных Барсиком) и достал из ящика уже изрядно помятую коричневую папку со сценарием "Повести о Лоренс". По правде говоря, роль Марселя он знал практически наизусть, но завтра он не сможет позволить себе ни единой запинки.

— Ты не должна сердиться, дорогая, — по памяти начал он откуда-то из середины. — Аннет — моя племянница, но никаких прав на наследство у неё нет. Всё, что мы должны — это приютить её на несколько дней, показать столицу и вежливо намекнуть, что где-нибудь в другом месте ей будет лучше.

Закончив фразу, актёр склонил голову набок, точно прислушиваясь к своему только что отзвучавшему голосу. Как же жаль, что со стороны он слышится совсем по-другому! Неужели придётся возиться с диктофоном?

Большое зеркало в прихожей было верным другом Евгению. Оно обладало громадным терпением и мужественно выносило многочасовые отрабатывания поз и жестов. Евгений посмотрел в глаза своему отражению и повторил строчку из роли Марселя. Что за ехидный блеск, и эта едва скрываемая усмешечка? Нет, так не пойдёт. Марсель ленив, апатичен, консервативен и доверчив. Надо слегка сутулиться — да, именно сутулиться — и растягивать слова. Говорить громко, что естественно на сцене, но при этом слегка приглушать окончания слов, чтобы зрителям казалось, что он бормочет себе под нос. Евгений прекрасно помнил все советы, которые Лаврушкин давал Пете, и всегда верил, что сможет следовать им лучше своего коллеги. После десятой попытки Евгений, как ему показалось, сумел добиться удовлетворительного результата и решил перейти к диалогу с племянницей. Его персонаж присутствовал всего в пяти сценах спектакля, и это была вторая из них.

— Да ты похудела, девочка моя! Сколько лет мы не виделись? — с фальшивым добродушием протянул Евгений. Его внутренний голос тут же ответил, на манер Инги чуть взлетая на окончаниях слов: "Как минимум пятнадцать, дядя Марсель. Я была маленькой и ничего об этом не помню".

Тьфу. Почему голос Инги-Аннет он слышит чистым и правдоподобным, а свой собственный — каким-то треснутым, сухим, как будто у него болит горло? Ведь это всего лишь голосовые связки! Разве он не хозяин своему телу? Разве он не способен придать ему любую форму, которая только может потребоваться для роли?

— Худая, как щепка, девочка моя!

Зачем он взмахнул рукой? Настоящий Марсель никогда бы не сделал такого жеста! Или сделал?.. О господи, как же хочется спать...

Нет. Правда в том, что Лаврушкин насмехался над ним. Он не мог не видеть, что Евгений подходил на роль Марселя так же, как на роль Джульетты.

Папка, которую он так и не открыл, тяжело упала обратно на стол.

* * *

Евгений сидел прямо на полу и рассеянно листал старый школьный альбом. Лица одноклассников, ещё не успевшие стереться из памяти, не вызывали в нём ни ностальгии, ни грусти. Он вспоминал школьные годы так, как мы вспоминаем красочный сон — с интересом и вялым любопытством, но безо всяких мыслей о возможности вернуться.

Отчасти подражая Лере, Евгений пытался вообразить своих одноклассников в той или иной роли своего спектакля. Вот парень по имени Олег, комплекцией напоминавший первую букву своего имени — он-то подошёл бы идеально на роль Марселя. Только больше двух строчек выучить бы не смог...Актёр хмыкнул и перевернул страницу. Здесь уже был весь класс, выстроившийся в три ряда перед цветущей сиренью. Пробежавшись взглядом по лицам, Евгений в который раз подумал, не без смутного удовлетворения, что мужской красотой их класс был, мягко говоря, обделён. На роль Марка не подходил решительно никто. Что до короля, то его образ предполагал некую долю брутальности и прямодушной суровости, куда до него этим прыщавым мальчишкам. И вряд ли сейчас они изменились в лучшую сторону.

Ладно, с мужской половиной всё ясно. А кто мог бы заменить, скажем, Наташку и Ингу в их образах Нат и Аннет? В случае с супругой Марселя требовалась красивая, холодная женщина с томным взглядом и обманчиво мягкими движениями. Её внешность подробно не описывалась, но Евгению отчего-то казалось, что Нат должна быть брюнеткой или на крайний случай шатенкой, но не светло-русой, какой была сама Наташка. Её цвет волос смотрелся на сцене очень бледно и не позволял зрителю акцентировать на этом персонаже внимание, хотя её роль в сюжете нельзя было назвать малозначительной. Пусть это будет Карина, решил Евгений. В самом деле, кому, как не своим бывшим девушкам, отдавать роли хладнокровных стерв. Ну или Таня Елисеева — никто достоверно не знал, как эта красивая и по-своему неглупая двоечница сумела поступить в один из престижнейших университетов страны, не имея ни значительного счёта в банке, ни влиятельных знакомых; но слухов об этом ходило немало.

Листая глянцевые страницы и безо всякого внутреннего замирания задерживаясь взглядом на знакомых местах или лицах, Евгений оттягивал тот момент, когда он должен был подойти к той самой фотографии. Если бы он был честен с собой, то признался бы, что и альбом он достал только ради неё. Чтобы, затаив дыхание, перевернуть лист и увидеть себя в обнимку с лучшей девушкой во вселенной.

Вот они — совсем ещё подростки, весёлые, улыбчивые, машут руками и смеются над его одиночеством. "Смотри," — говорил Женя из прошлого Евгению настоящему, — "Я держу её за руку, я чувствую её дыхание. А она счастлива, потому что я рядом. Ты этого уже не помнишь, где тебе. Так что просто смотри и страдай".

Тогда он ещё не знал, что судьба разбросает их, унесёт своим неумолимым течением в разные стороны, и всё, что ему останется — эта фотография.

Девушка, от которой Евгений не отрывал взгляда, никогда ему не принадлежала, хотя они и были друзьями детства. Познакомились они очень давно, когда обоим было по четыре года. Произошло это наполовину случайно. Живя в соседних домах, несколько дней они копались в соседних песочницах, искоса поглядывая друг на друга. Однажды застенчивая девочка с белокурым хвостиком подошла к своей маме, читавшей на скамейке, и что-то сказала ей на ухо. Та тут же, посмеиваясь, заговорила с мамой Жени. А мама, в свою очередь, подозвала сына к себе и спросила:

— Женя, тебя тут соседка приглашает на свой день рождения, примешь приглашение?

Тогда маленькому Жене почему-то показалось, что "соседка" — это не обозначение жительницы дома рядышком, а её имя. Так он и называл её с тех пор про себя — Соседка. Позже это превратилось в шутливое прозвище, возвращавшее друзей ко дню их знакомства.

— Эй, Сосед! — смеялась девочка, целясь в него снежком. — Лови подарочек!

Наивный Женя привставал из сугроба — и тут же получал в глаз колючим холодным комом.

— Ну, Соседка, держись! — орал он в ответ и кидался из-за своего укрытия чем придётся — снегом, палочками, даже собственными варежками.

Хотя больше во дворе детей его возраста не было, Женя считал своё детство идеальным, да по сути оно таким и стало — благодаря ей. Между родителями детей завязались хорошие отношения, и везде, на всех праздниках, прогулках и даже поездках они появлялись вместе. Поначалу Жене нравились её игрушки; потом он полюбил её шутки, позаимствованные у взрослых поговорки, скорость, с которой она умела поедать шоколадки и привычку кружиться во время сильного ветра.

Они пошли в один класс, и первые несколько лет прошли точно так же. Женя и его Соседка были неразлучны, а насмешки одноклассников только сильнее объединяли их.

— Что же произошло потом? — спросил Евгений у фотографии.

А потом произошло неизбежное. С наступлением подросткового возраста девочки и мальчики образовали два отдельных лагеря. Соседка нашла себе компанию подружек и больше нигде не появлялась без их сопровождения. Да и сам Евгений привык играть в компьютерные игры с другими мальчишками, в футбол за школой, активно участвовал в школьных спектаклях — в общем, каждый зажил своей жизнью, и постепенно друзья детства начали отдаляться друг от друга.

И тогда Евгений влюбился в неё. Влюбился отчаянно, безнадёжно и бессмысленно, точно в картинку из книги или сон из далёкого прошлого. Её образ, хоть и изменился с возрастом, оставался бесконечно родным для него — а теперь ещё и причинял острую боль. С бывшими друзьями отношения всегда остаются натянутыми — что уж было говорить теперь.

Разумеется, Евгений не выдержал и признался Соседке в своих чувствах. Это произошло морозным зимним вечером, возле школы. Он вышел и увидел её — одну, что было необычно. Она ждала кого-то из подруг. И Евгений понял, что если не скажет ей всё сейчас, то потом всю жизнь будет считать себя трусом, не сумевшим воспользоваться редкой возможностью.

В глубине души парень уже знал ответ. Он был красив, остроумен, девчонки всей школы краснели, когда он проходил рядом, но Соседка знала его слишком хорошо, чтобы клюнуть на эту блестящую обёртку. А то, что стало с его внутренним миром, её уже давно не интересовало. После первых мгновений удивления она вздохнула и покачала головой.

— Конечно, без проблем. Тебя проводить до дома? — зачем-то спросил тогда Евгений.

— Нет, я жду Олю... если хочешь...

— Тогда я пойду. Ещё надо математику... завтра контрольная... в общем, неважно, — рассыпав все свои пустые слова, Евгений повернулся и ушёл домой.

На этом всё не кончилось. Его всё так же тянуло к ней, и он ничего не мог с этим поделать. После третьего признания и третьего отказа Евгений решил отрезать себе наконец путь к излюбленным граблям и завёл себе девушку. Потом вторую. Потом третью...

— Смотри на последние дни того, что ты потерял, — измывался Женька-семиклассник с фотографии.

— Вижу, — процедил сквозь зубы Евгений. — Когда дружба уходит и ранит, приходит любовь и добивает.

"Хорошая фраза, — мелькнуло в голове, — достойная пьесы".

* * *

Услышав первые аккорды раммштайновской "Sonne", раздавшиеся на всю квартиру, Евгений очнулся и взглянул на часы. Чёрт, уже двенадцать. Ну и плевать. Захлопнув альбом, актёр потянулся к смартфону и провёл пальцем по экрану, принимая вызов. Номер был незнакомым.

— Алло? — зевнул он в динамик.

— ... Женя? — нерешительно спросил женский голос.

— Допустим. С кем имею честь?

— Ты не узнаёшь меня? — собеседница была в лёгком замешательстве.

— А должен?

— Наверное... не знаю. И теперь не узнаёшь?

— Да с чего я должен узнать-то? — рассердился Евгений. — Просто скажите, кто вы. Я спать хочу.

— Женьшень, ты пугаешь меня, — рассмеялась девушка. — С каких пор ты так рано ложишься спать?..

У Евгения пересохло в горле, но он даже не подумал о воде. Этого не могло быть. Они не виделись пять лет. Она сейчас учится на журналиста в другом городе, за сотни километров, и его номер, даже если он у неё был, она давно потеряла.

И всё же... всё же...

— Настя, это ты? — чужим голосом спросил Евгений.

— Ну да, это я, Соседка! Быстро же ты забываешь друзей.

"А ты уж как быстро..." — хотелось ответить юноше.

— И я действительно снова Соседка, — радостно говорила Настя. — Я вернулась, чтобы пройти тут нечто вроде практики... и я так рада тебя слышать!

— Я тоже рад...

О господи, надо что-то сказать. Почему он не отрепетировал этот разговор так же, как репетировал все свои реплики? Почему тот, кто на сцене способен держаться непринуждённо и открыто, в личной жизни становится похож на умственно отсталого со словарным запасов в пару сотен слов?

— Я слышала, ты играешь в театре? — точно угадав его мысли, спросила Соседка.

— Ну да... роль, правда, небольшая, но я и играю недавно, — выдавил из себя Евгений.

— Подумать только, актёр... — Евгений, хоть и не видел бывшую подругу, знал, что она покачала головой. — Значит, ты, Жень, делаешь искусство, а мне остаётся только писать об этом. Кстати, об этом. Я чего звоню-то. Ты не согласишься мне помочь?

— Чего ты хочешь? — выпалил Евгений прежде, чем успел что-то сообразить. — Что требуется?

Соседка от такой готовности даже немного растерялась.

— Возможно, я попрошу слишком многого... но если ты замолвишь словечко... Видишь ли, я хочу написать статью про пару-тройку спектаклей "Мельпомены" — всё-таки единственный театр в нашем городке. Но писать только про выступления скучно. Этим пускай критики занимаются. Я хочу попасть к вам на репетиции! Сможешь это устроить?

У актёра точно камень с души упал.

— Конечно, — рассмеялся он. — Проще простого. Лаврушкин — это наш режиссёр-постановщик — и не требует строгой секретности. Я скажу, что ты моя знакомая, и тебя пропустят безо всяких проблем.

— Отлично! Когда у вас репетиция?

— Завтра в три.

— Ну тогда я тебе позвоню утром, если ты не против, договоримся о встрече. Ты прав, сейчас уже поздно, да и я виновата, звоню со своими глупыми просьбами в такое время... Наверное, ты и дома репетируешь. И высыпаться тебе надо... В общем, прости! Спокойной ночи! Жди моего звонка!

И от весёлого голоса Соседки остались только гудки по ту сторону телефона.

Положив телефон на пол, Евгений медленно, точно во сне, поднялся на ноги. Запустил пальцы в волосы, закрыл глаза. Неужели это не было сном? Невозможно было поверить в то, что спустя столько лет судьба решила-таки дать ему второй шанс. Кто знает, может, она больше никогда не вернётся? Ну уж нет! Он этого не допустит. Довольно рассматривать старые фотографии. Разве он не хозяин своему телу, разве не хозяин своей душе? Он знает Соседку, как никто другой, так почему за эти несколько дней не подобрать к ней ключик и не измениться ради неё, сыграв для неё идеальную роль?

Кстати, о роли. Завтра ему предстоит проба в образе Марселя. Евгений вызвал в памяти свои недавние тревоги и теперь они показались ему откровенно смешными. Что сложного в том, чтобы сыграть свою полную противоположность? Актёр — это всего лишь тесто, которому можно придать любую форму, стоит только пожелать этого. Завтра он будет лучшим на сцене. Он сыграет так, чтобы сам Руслан Швед, где бы он ни был, ощутил своё полное ничтожество.

Шёл второй час ночи, а Евгений всё не ложился. Он расхаживал по комнате, декламировал и разговаривал с воображаемыми героями. Пол дрожал под его ногами; Фрэнсис Мурчалис Второй следил за ним немигающими щелями узких зрачков.

— Вы смеётесь, Марк! Нат никогда бы так не поступила, я отлично её знаю! — с простодушным упрямством повторял Евгений, обращаясь к собственному отражению в оконном стекле, за которым не было ничего, кроме ночной мглы и расплывчатых силуэтов предметов, окружавших его.

— О, Марсель... Вы и представления не имеете, сколько демонов могут крыться за блеском прекрасных глаз, — прошептал ему из темноты голос Руслана.