Игра в реальность (гет)

Чёрт, рука дрожит! Усилием воли Евгений попытался заставить свои ладони замереть и прекратить трясти металлический поднос. Удалось это ему только на пару секунд, а затем бокалы снова начали тихо дребезжать, даром что приклеенные. Пустая бутафорская бутылка опасно раскачивалась, и приходилось наклонять поднос для равновесия то в одну сторону, то в другую.

Захотелось провести по лицу ладонью, чтобы смахнуть волосы и немного успокоиться, но опять же этот поднос. Все неприятности и тернии непродолжительной актёрской карьеры Евгения, казалось, были сейчас воплощены в этом противном, тяжёлом, как все грехи человечества, подносе.

— О, я думаю, Аннет скоро придёт. К кому ей ещё обращаться, как не к нам? Не скажу, что мне льстит её доверие, но она и впрямь нам многим обязана. Бедняжка, как и все сироты, она страдает то чрезмерной подозрительностью, то столь же смешным простодушием.

Ах, да, точно, это же сейчас! Евгений закрыл глаза и, едва шевеля губами, произнёс вместе с Петей, игравшим господина Марселя, следующую фразу:

— Да... да, ты права. Где же этот бездельник с шампанским?

Адресовав этот вопрос самому себе, Евгений почувствовал, как страх наконец освободил его. Руки точно стали каменными, сознание прояснилось, голосовые связки в любую секунду были готовы звонко продекламировать ответную реплику. Однако сначала ему предстояло выйти на сцену.

Медленно, считая каждый шаг, актёр вышел на середину. Не смотреть в зал — вот главное правило. Его зрачки были прикованы к Пете, который, в свою очередь, смотрел на него надменно и выжидающе. Нелепый бордовый костюм, к счастью, отлично привлекал внимание.

— Восемьдесят первый год закончился, сэр, — громко произнёс Евгений, ставя свой поднос на столик рядом с "господином". — Я приказал принести бутылку восемьдесят второго.

Ему показалось, что к концу фразы его голос вильнул куда-то вверх и потух. Замерев от такого промаха, Евгений поднял голову и чётким, машинным полупоклоном попытался исправить свою оплошность.

— Болван, Нат, настоящий болван... Напомни мне, зачем я его держу? — будто бы себе под нос пробурчал Петя, что, впрочем, не помешало его голосу разлететься до самой галёрки.

— Потому что он племянник старого Джорджа, дорогой, — жеманно ответила Натали. Перед тем, как покинуть сцену, как полагалось по сценарию, Евгений незаметно подмигнул ей. Но Наташка и бровью не повела. Её нельзя было назвать выдающейся актрисой, — посредственная внешность, однообразные интонации, скованность жестов, — однако во время спектакля отвлечь её было сложнее, чем лондонского караульного.

Убеждённый, что вполне сносно отыграл свою микроскопическую роль, Евгений направился за кулисы, пожалуй, чуть быстрее, чем нужно. Скрывшись за занавесом, он сел на пластиковый куб (остаток декораций никогда не ставившегося спектакля), потёр шею и приготовился наблюдать дальнейшие события, разворачивавшиеся на сцене, уже в качестве зрителя. В минуты сильного волнения он всё воспринимал, точно впервые; хладнокровные интриги Нат вызывали в нём смесь ужаса и восхищения, надутая наивность Марселя попросту смешила; личная трагедия королевского советника, прохиндея и обманщика, заставляла проникнуться к нему симпатией, а метания короля, запутавшегося в липкой паутине заговоров, оставляли чувство безысходности и предсказуемости финала.

Но к концу первого акта волнение, будоражившее Евгения, исчезло, и он, буднично зевнув, потянулся к вешалке неподалёку, чтобы достать из кармана куртки телефон.

— Как думаешь, сегодня нас надолго задержат? — услышал он прямо над собой и едва на приложил телефон сенсорным экраном об угол куба. Подняв голову, он увидел перед собой хрупкое существо в платье горничной, больше напоминавшем школьную форму. Веснушки, закрученная в пучок тоненькая косичка каштанового цвета, тощая шея.

— Не знаю, Лер, — ответил актёр. — Мы с тобой люди подневольные, как скажут господа, так и будет.

Лера хихикнула. Почему-то ей всегда нравились шутки, касавшиеся её ролей. Ну или обобщавшие её и Евгения — в этом он пока ещё не разобрался.

— Тебе скучно? Мне кажется, Лаврушкин недоволен. Он никогда не бывает доволен, но сегодня особенно. Заметил, что он ни разу их не прервал?

— Да, дурной знак. Но нам с тобой ничего не грозит, думаю, — Евгений улыбнулся "горничной", заставив ту радостно покраснеть. — В этом плюс маленьких ролей.

— А вот Пете достанется. Он сегодня какой-то особенно деревянный. Я слышала, что кто-то сказал ему, будто его жена каждую его репетицию уезжает к подругам... или друзьям... Во всяком случае мысли его явно не здесь.

— Особенность его роли в том, что казаться рассеянным — это даже хорошо. А вот Марк переигрывает немного.

— Макс? — удивилась Лера. — А мне он нравится. Ну, точнее, не он, конечно, а его сегодняшняя игра... Такие чёткие слова, такие живые эмоции... Но в одном ты прав.

— В чём же?

— Ему никогда не достигнуть высот Руслана Шведа.

Евгений пожал плечами. Ему не хотелось говорить сейчас о Руслане, этой полулегендарной личности, расцвет карьеры которого он едва успел застать. "Лучший актёр за всю историю "Мельпомены" — так говорили о нём пять лет назад. Режиссёр Лаврушкин ставил его в пример при каждом удобном и неудобном случае. Любой, кто бы ни исполнял его роли, и в особенности роль королевского советника Марка, находился в тени его славы, тщетно пытаясь воспроизвести на сцене хотя бы десятую долю того, что приписывали Шведу.

— Руслан никогда не играл в спектаклях, — неохотно сказал Евгений, чувствуя, что Лера ждёт от него ответа. — Он жил в них.

Актёр вспомнил одно из первых представлений "Повести о Лоренс", которое ему приходилось наблюдать ещё из зрительного зала, будучи зеленым студентом театральной школы. Сам Станиславский не только сказал бы Марку Норманну "верю", он бы лично подошёл к нему просить автограф и поинтересовался, у кого же на хранении находилась похищенная им корона. Возможно, думая так, Евгений преувеличивал, однако многие в то время твердили, что никогда и никому уже не сыграть Марка с таким правдоподобием. В нужные доли секунды на его лице появлялась хитрая и загадочная улыбка, а после неожиданных реплик короля она внезапно сменялась призраком растерянности, которую хотелось назвать неподдельной; но уже в следующий миг, точно овладев собой, Руслан насмешливо дёргал уголком губ и скрывался за спиной короля, будучи его личной тенью, соблазнителем и дьяволом за его плечом. И только он, Евгений, мог видеть пустоту в больших тёмных глазах советника в те редкие мгновения, когда тот оставался один. И он вправду был один, растворяя в тишине вокруг себя разряженный и затаивший дыхание зрительный зал. Тогда Евгений чувствовал себя так, словно подглядывал за чьей-то душой через замочную скважину.

Нет, Макс — недурной актёр. Его смазливое лицо способно очаровать зрительниц хорошо отработанными усмешками и выверенными томными взглядами, но весь он был тут, на поверхности. Какая тут замочная скважина! На фоне того, что Евгений видел когда-то, Макс играл так плохо, что сквозь его игру проглядывала собственная, простоватая и самодовольная сущность актёришки провинциального театра, у которого были проблемы с желудком и который по пять раз в день проверял собственную почту в надежде найти предложение по переходу в более престижное место.

Лера присела рядом и стала разглаживать складки своей юбки.

— А тебе никогда не хотелось попробовать? — спросила она.

— Попробовать что?

— Выйти из роли дворецкого и попробовать сыграть... ну хотя бы Марселя.

Евгений рассмеялся.

— Я и с этой ролью-то едва справляюсь. Куда уж мне. Тем более моя карьера только начинается, всё ещё впереди. Мне двадцать три, не вечность же мне гулять дворецким?

— Сейчас тебе накладывают старящий грим, а что изменится через десять лет? Твоё естественно стареющее лицо только упростит задачу. Я много слышала об актёрах, которые за всю свою жизнь не выходили дальше "подтанцовки".

— Сильно же ты в меня веришь!

— Я в тебя верю, поэтому и хочу, чтобы ты наконец открылся. Ты мне нравишься. Конечно, просто как актёр...

Последняя фраза автоматически перечеркнула собственное значение. Подумав об этом, Евгений хмыкнул и разблокировал телефон, давая этим понять, что разговор закончен.

* * *

Все полчаса, пока Лаврушкин ругал актёров, Евгений стоял в тени и играл в приложении на телефоне. Ему доставляло удовольствие подобное проявление безразличия к начальству. Это был своего рода вызов. Вызов, который исполнитель роли дворецкого по определению мог себе позволить.

Лера крутилась рядом. Её тоже хотелось показать своё безразличие, но вместе с тем ответственность и стремление всем угождать заставляли её кидать на режиссёра внимательные взгляды.

— Смотри, что ты делаешь, — нервничая, Лаврушкин хватал Петю за руки и едва не выкручивал их. — Ты отвлекаешь своими жестами зрителя. Машешь, как ветряная мельница. В тот момент, когда появляется Аннет, ты так широко раскидываешь руки, что чуть не бьёшь жену по носу. Понимаю, ты её не видишь, но ты должен чувствовать расстояние. Всё, что происходит вокруг, должно быть отпечатано в твоей голове! Иначе одна маленькая помарка, одно неловкое движение — и всё рассыпается. Теряешь контроль, начинаешь смотреть в зал, где школьники жуют чипсы, и пиши пропало!

— Я просто могу встать подальше, — влезла Наташа.

— Тогда как ты передашь ему письмо? Сложишь самолётиком и запустишь через полсцены? За твоей спиной находится сундук, который зрители не должны видеть, понятно?

— Понятно, — актриса стала кусать губу и смотреть в потолок. Казалось, она вот-вот разрыдается, хотя собственно к ней претензий у Лаврушкина было не так уж и много. Но Нат, она же Наталья Фомина, была известна на весь театр своей чувствительностью, непостижимым образом отключавшейся только на время спектакля. Собственно, поэтому-то Лаврушкин её и держал.

— Теперь вы. Да, Максим! И ты тоже, Анатолий Василич! Вы общаетесь друг с другом не как король с советником, а как пара старых одноклассников. Что за панибратские жесты, Макс? Вы планируете убийство или поход в баню?!

Анатолий Василич, также известный как Толик I (своим прозвищем актёр был обязан собственному неизменному амплуа королей и важных сановников), стоял прямо перед Евгением. Почувствовав присутствие того за своей спиной, Анатолий отклонился чуть назад. На "дворецкого" пахнуло затхлостью расшитой мантии, уже много лет обитавшей в старых сундуках костюмерной.

— Я не понимаю, чего он от нас требует, если пьеса дрянь, — вполголоса прошептал он. Евгений едва заметно кивнул. К счастью, Лаврушин не разобрал сказанных слов, зато заметил присутствие самого Евгения.

— А ты что улыбаешься? — раздражённо буркнул режиссёр. — Трудно испоганить роль в одну строчку, но тебе удалось. Ты был как робот. Зрители подумают, что спектакль про двадцать третий век и механических дворецких. Что с тобой такое?

— Со мной? — глупо переспросил Евгений. Лера боязливо отошла в сторону, а Наташа нервно хихикнула.

— Да. Давай отойдём. Надо переговорить.

"Со мной?" — едва не повторил актёр, но вовремя прикусил язык. Лаврушкин взял Евгения за рукав сюртука и отвёл в сторону, оставив всех остальных лениво переговариваться и обмениваться сплетнями.

— Я прекрасно знаю, о чём ты думаешь, — начал режиссёр. Евгений с тревогой посмотрел в серые глаза, от которых во все стороны разбегались лучики морщин. Было непохоже, чтобы его собирались отчитывать — да и за что бы? — но такие заявления не могут не настораживать.

— Ты так хочешь проявить себя, так сосредоточен на своей игрушечной роли, что отрабатываешь до автоматизма каждый миг своего пребывания на сцене. Это и есть твоя ошибка. Да, роль дворецкого не предполагает импровизаций, она сама немного сковывает, но всё же зрители должны видеть человека и в тебе тоже. В конце концов, для реального дворецкого это была бы рутина. А для тебя — как будто кульминация. Ты напряжён, как натянутая струна, кажется, что ткнёшь тебя — и пф-ф! Ты лопнешь.

Евгений слушал — и осознавал, что Лаврушкин был абсолютно прав. Он умел разбираться в происходящем на сцене и в большинстве случаев безошибочно видел причины актёрских ошибок. При всех минусах, этого у него было не отнять.

— Я хочу попробовать тебя в роли Марселя.

Евгений посмотрел на режиссёра так, как будто тот на его глазах превратился в инопланетянина.

— Не удивляйся. У тебя есть потенциал, я это вижу, но если оставить тебя на микро-роли, ты зажмёшься до того, что тебя уже будет не вытащить из твоей скорлупы. Постарайся выучить до завтра роль Марселя, проведём прочитку. Если всё пройдёт хорошо, попробуем тебя в этой роли. Всё равно Петр не сможет принимать участие в каждом спектакле из-за... своих семейных обстоятельств.

— Вы правда так думаете? — спросил Евгений, не смея верить тому, что услышал.

— Только слепой не увидит, как он каждые пять минут дёргается к телефону.

— Нет, я имел в виду... Что у меня есть потенциал?

— Не заставляй меня повторять это, — ворчливо ответил Лаврушкин. — Свободен. Завтра в три, и без опозданий.

* * *

Евгений и не знал, что провёл в театре так много времени. Темнота, окружившая его, как только он вышел из здания, застала его врасплох. На пару секунд он замер на ступенях, наблюдая за шумящими на аллее деревьями. Ветреный вечер — явление редкое и неприятное, особенно если к нему примешивается мелкий моросящий дождь, а у тебя нет даже капюшона. Всё, что Евгений смог сделать — это поднять повыше воротник и шагнуть в неприветливую мартовскую синь с надеждой добраться до дома как можно скорее.

Но его надеждам не суждено было сбыться. Практически тут же он услышал за своей спиной торопливый топот каблучков, и Лера, стремительно выбежавшая из театра, повисла у него на руке.

— Прости, — выдохнула она, улыбаясь, — чуть не упала! Ты сейчас домой?

— Куда же ещё. Лаврушкин сказал мне...

Евгений хотел было рассказать о своём новом задании, но решил, что лучше сделать сюрприз. По крайней мере, не сглазит.

— Неважно. А ты куда? Тоже домой?

— Ну да. Проводишь меня? Не до дома, не бойся, только до перекрёстка. Там и разойдёмся... Просто темнеет так рано...

Почему-то Евгению показалось, что даже в мае он будет провожать Леру до перекрёстка; но он был не против. Он любил одиночество, и после тяжёлого дня репетиций хотелось побыть одному, однако Лера была симпатична ему. Она была весёлой, милой, забавной девушкой, которая и не думала требовать от него слишком много. Евгений никогда не рассматривал возможность предложить ей что-то большее, чем дружба; вообще отношения в пределах одного коллектива, тем более такого тесного — опасная штука. Его больше устраивали приятельские беседы и спокойные прогулки под мигающими старыми фонарями.

Лера обладала замечательным даром — она развлекала, не надоедая. Её мелодичный голос рассказывал весёлые истории или пускался в воспоминания, не требовавшие от собеседника ничего, кроме ответной улыбки. В этот день она пустилась в необычные фантазии — на тему того, как бы они с Евгением вели себя, оказавшись в реальности пьесы, которую играли.

— Из меня вышла бы ужасная горничная, — призналась она со смехом. — Я слишком люблю читать, чтобы на моё попечение можно было оставить горячий утюг или готовящееся блюдо.

— А ещё у тебя ужасный слух, — подхватил Евгений, — чтобы ты услышала звон колокольчика, к нему надо привязать рупор.

— Да ну?

— Конечно. Тебя и в одном помещении приходится звать по нескольку раз.

— Твоя правда. И дворецкий из тебя был бы так себе.

— Почему?

— Ты бы всё время казался умнее своих хозяев. Это хорошее качество только для дворецкого из юмористических романов. В реальности таких не любят.

— А кто любит тех, кто их в чём-то превосходит? — спросил Евгений.

Он невольно задумался и о других актёрах. И пришёл к выводу, что те были бы в вымышленном королевстве ну абсолютно ни к месту. Нервная Наташа не то что плести интриги, соврать не смогла бы, не покраснев. Петя же, напротив, своей дотошностью свёл бы с ума кого угодно и окончил бы свою жизнь в тюрьме — просто потому, что всем надоел. Толик I бы беспрестанно травил анекдоты и в один прекрасный день оказался бы низложен до королевского шута.

— Руслан мог бы там оказаться, — сказала Лера, точно прочтя его мысли. — Знаешь, я играю здесь на пару лет дольше, чем ты, но... Я совершенно не помню его. То есть его роли, его Марка — да, но не самого Руслана. Что он был за человек? Он не то чтобы преображался... Когда он сходил со сцены, он впадал в странную апатию. Отсутствующий взгляд, поспешный уход из театра... Как будто...

— Как будто боялся чего-то? — предположил Евгений. — Или слишком сильно выкладывался на сцене?

— Ни то, ни другое. Это было... немного жутко, — призналась Лера, помедлив. — Из него как будто высосали все эмоции, но вместе с тем дали нечто другое... и он не был этому рад. Ему все завидовали, но он этого не понимал. Ему сотни раз предлагали переехать и выступать в других, знаменитых, настоящих театрах, но он и не замечал этого.

— Что с ним случилось?

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Должно быть, всё-таки уехал. У него не осталось друзей или знакомых, которых можно было бы об этом спросить.

— Возможно, ему и лучше было бы родиться Марком, а не Русланом, — сказал Евгений. Несмотря на слова Леры, он не мог не завидовать своему предшественнику. Именно он стал когда-то его кумиром. Именно из-за него Евгений и оказался в "Мельпомене", хотя мог бы попытать счастья в чём-то куда более престижном. Внезапно открывшиеся перед ним сегодня перспективы заставили молодого актёра поднять голову и пытливо взглянуть в собственное будущее. Кто не хочет обладать хотя бы частью той славы, расцвета которой он был свидетелем? Да, конечно, талант — нечто божественное, искра, данная от рождения, всё это мы уже слышали. Но что такое актёр? Слова, жесты, взгляды и запоминающаяся внешность. Первые три можно отработать, а на последнее Евгений не жаловался. Природа одарила его прекрасной фигурой, тёмными, слегка вьющимися волосами, носом классической формы и матово-карими глазами, ещё в школьные годы разбившими не одно девчоночье сердце.

Последний ингредиент для достижения успеха — амбициозность.

У перекрёстка Евгений и Лера остановились. Лере нужно было перейти дорогу, пустовавшую в этот поздний час, а Евгению — повернуть налево, во дворы. На прощание актёр крепко сжал ладонь своей подруги и внезапно, повинуясь некоему порыву, поцеловал её в щёку.

— Ты права, — сказал он. — Мне в самом деле пора попробовать.

Оказавшись в квартире, Евгений поспешил снять пропитавшуюся наружным холодом и сыростью куртку и только после этого включил свет. Слабая лампочка под оранжевым плафоном пару раз мигнула и, как это называл отравленный компьютерным мышлением Евгений, "загрузилась".

Не успел юноша разуться, как со стороны кухни донеслись вполне отчётливые звуки шагов. А когда ты живёшь один, это не может не настораживать.

— Ты так долго не приходил, я боялась тебя не застать! — в коридор выглянула полная, круглолицая женщина маленького роста. Тот, кто увидел бы их вместе с Евгением, и не заподозрил бы, что это была его родная мать — из сходств можно было назвать только цвет глаз, и то с натяжкой.

— А ты что здесь делаешь? — настороженно спросил сын. — Время почти девять.

— Да вот, зашла принести тебе кое-каких продуктов, ведь наверняка впроголодь живёшь. Какая твоя зарплата... Взрослый человек, а всё как студент, на дошираках...

К концу фразы ворчливый голос доносился уже из кухни. Евгений вздохнул, снял ботинки и прошёл вслед за матерью. Похоже, планы порепетировать перед сном роль Марселя рушились.

На маленькой квадратной кухне, чистой только по той причине, что сам хозяин готовил там крайне редко, был накрыт целый стол — на миг Евгению даже показалось, что он забыл про какой-то семейный праздник. Салаты, закуски, соленья, выпечка...

— Ты принесла всё это сама? — удивился он.

— Нет, что ты, Саша помог. Но сказал, что дожидаться тебя не станет, он слишком занят, у него дела.

Евгений безразлично пожал плечами. С мужем сестры у него всегда были прохладные отношения.

Зная, что мать не уйдёт, пока он не съест половину выставленной снеди, Евгений сел за стол и принялся уплетать всё, до чего мог дотянуться. Поесть на ночь — это святое, особенно если это блюда матери, приходящей максимум раз в неделю. Всё-таки своя работа, забота о дочери и внуке... И сейчас, пока Евгений ел, она рассказывала последние новости о жизни Саши-дочери и Саши-зятя, включавшие добрую долю жалоб на неистощимые лёгкие двухмесячного Игоря.

"Хорошо, что они сына Сашей не назвали," — подумал запутавшийся вконец в этих рассказах Евгений. Наконец его тарелка опустела, и он со вздохом откинулся назад. На часах была половина десятого. Ещё немного — и станет так поздно, что придётся провожать мать до дома, а этого уставшему Евгению хотелось меньше всего.

— Да, кстати! Есть ещё кое-что... Приехал твой школьный друг, думаю, он захочет с тобой увидеться.

— Школьный друг? — с сомнением переспросил Евгений. — Что за друг? И зачем видеться?

Все приятели, которые у него были в школьные годы, благополучно разлетелись по разным городам и по Евгению не скучали — впрочем, он о них тоже. Мать же удивила его своей реакцией. Она хитро улыбнулась и тут же переменила тему.

— Женя, а ты что ничего не рассказываешь о своей работе? Когда следующий спектакль? Тебе удалось получить новую роль?

— Я же тебе говорил по телефону, что нет.

— Ну, может, за эти пару дней что-то поменялось... — нерешительно сказала мать.

— Я должен работать, — сын встал и потянулся, всем своим видом показывая, что гостье он рад, но ей пора домой.

— Ночь на дворе!

— Работа актёра — нелёгкое ремесло, мам. Я знал, на что шёл.

— Ладно, Женя. Звони нам, если будут новости.

— Не называй меня Женей!

— Ну пустяки, что за подростковые капризы! Я побежала. Привет Саше передавать?

— Ей передай, а он обойдётся. Я слишком занят, чтобы лишние приветы передавать, — едко сказал Евгений.

Проводив мать, он вернулся на кухню и принялся убирать со стола, размышляя о том, что работать-то действительно надо. Уже почти десять часов, а он всё ещё не открывал роль Марселя. Наскоро попрятав остатки еды по шкафам, Евгений ушёл в комнату.

Убранство единственной комнаты было очень простым, чтобы не сказать минималистичным. Шкаф для одежды и обуви, стол, добрую половину которого занимали системный блок компьютера, монитор и принтер; кровать и телевизор на маленькой тумбочке. Рядом с кроватью прямо на полу валялся вечно заряжавшийся ноутбук.

— Так, посмотрим, — актёр подошёл к столу, согнал с него кота-британца (по версии самого Евгения, его звали Фрэнсис Мурчалис Второй, а по версии всех остальных Барсиком) и достал из ящика уже изрядно помятую коричневую папку со сценарием "Повести о Лоренс". По правде говоря, роль Марселя он знал практически наизусть, но завтра он не сможет позволить себе ни единой запинки.

— Ты не должна сердиться, дорогая, — по памяти начал он откуда-то из середины. — Аннет — моя племянница, но никаких прав на наследство у неё нет. Всё, что мы должны — это приютить её на несколько дней, показать столицу и вежливо намекнуть, что где-нибудь в другом месте ей будет лучше.

Закончив фразу, актёр склонил голову набок, точно прислушиваясь к своему только что отзвучавшему голосу. Как же жаль, что со стороны он слышится совсем по-другому! Неужели придётся возиться с диктофоном?

Большое зеркало в прихожей было верным другом Евгению. Оно обладало громадным терпением и мужественно выносило многочасовые отрабатывания поз и жестов. Евгений посмотрел в глаза своему отражению и повторил строчку из роли Марселя. Что за ехидный блеск, и эта едва скрываемая усмешечка? Нет, так не пойдёт. Марсель ленив, апатичен, консервативен и доверчив. Надо слегка сутулиться — да, именно сутулиться — и растягивать слова. Говорить громко, что естественно на сцене, но при этом слегка приглушать окончания слов, чтобы зрителям казалось, что он бормочет себе под нос. Евгений прекрасно помнил все советы, которые Лаврушкин давал Пете, и всегда верил, что сможет следовать им лучше своего коллеги. После десятой попытки Евгений, как ему показалось, сумел добиться удовлетворительного результата и решил перейти к диалогу с племянницей. Его персонаж присутствовал всего в пяти сценах спектакля, и это была вторая из них.

— Да ты похудела, девочка моя! Сколько лет мы не виделись? — с фальшивым добродушием протянул Евгений. Его внутренний голос тут же ответил, на манер Инги чуть взлетая на окончаниях слов: "Как минимум пятнадцать, дядя Марсель. Я была маленькой и ничего об этом не помню".

Тьфу. Почему голос Инги-Аннет он слышит чистым и правдоподобным, а свой собственный — каким-то треснутым, сухим, как будто у него болит горло? Ведь это всего лишь голосовые связки! Разве он не хозяин своему телу? Разве он не способен придать ему любую форму, которая только может потребоваться для роли?

— Худая, как щепка, девочка моя!

Зачем он взмахнул рукой? Настоящий Марсель никогда бы не сделал такого жеста! Или сделал?.. О господи, как же хочется спать...

Нет. Правда в том, что Лаврушкин насмехался над ним. Он не мог не видеть, что Евгений подходил на роль Марселя так же, как на роль Джульетты.

Папка, которую он так и не открыл, тяжело упала обратно на стол.

* * *

Евгений сидел прямо на полу и рассеянно листал старый школьный альбом. Лица одноклассников, ещё не успевшие стереться из памяти, не вызывали в нём ни ностальгии, ни грусти. Он вспоминал школьные годы так, как мы вспоминаем красочный сон — с интересом и вялым любопытством, но безо всяких мыслей о возможности вернуться.

Отчасти подражая Лере, Евгений пытался вообразить своих одноклассников в той или иной роли своего спектакля. Вот парень по имени Олег, комплекцией напоминавший первую букву своего имени — он-то подошёл бы идеально на роль Марселя. Только больше двух строчек выучить бы не смог...Актёр хмыкнул и перевернул страницу. Здесь уже был весь класс, выстроившийся в три ряда перед цветущей сиренью. Пробежавшись взглядом по лицам, Евгений в который раз подумал, не без смутного удовлетворения, что мужской красотой их класс был, мягко говоря, обделён. На роль Марка не подходил решительно никто. Что до короля, то его образ предполагал некую долю брутальности и прямодушной суровости, куда до него этим прыщавым мальчишкам. И вряд ли сейчас они изменились в лучшую сторону.

Ладно, с мужской половиной всё ясно. А кто мог бы заменить, скажем, Наташку и Ингу в их образах Нат и Аннет? В случае с супругой Марселя требовалась красивая, холодная женщина с томным взглядом и обманчиво мягкими движениями. Её внешность подробно не описывалась, но Евгению отчего-то казалось, что Нат должна быть брюнеткой или на крайний случай шатенкой, но не светло-русой, какой была сама Наташка. Её цвет волос смотрелся на сцене очень бледно и не позволял зрителю акцентировать на этом персонаже внимание, хотя её роль в сюжете нельзя было назвать малозначительной. Пусть это будет Карина, решил Евгений. В самом деле, кому, как не своим бывшим девушкам, отдавать роли хладнокровных стерв. Ну или Таня Елисеева — никто достоверно не знал, как эта красивая и по-своему неглупая двоечница сумела поступить в один из престижнейших университетов страны, не имея ни значительного счёта в банке, ни влиятельных знакомых; но слухов об этом ходило немало.

Листая глянцевые страницы и безо всякого внутреннего замирания задерживаясь взглядом на знакомых местах или лицах, Евгений оттягивал тот момент, когда он должен был подойти к той самой фотографии. Если бы он был честен с собой, то признался бы, что и альбом он достал только ради неё. Чтобы, затаив дыхание, перевернуть лист и увидеть себя в обнимку с лучшей девушкой во вселенной.

Вот они — совсем ещё подростки, весёлые, улыбчивые, машут руками и смеются над его одиночеством. "Смотри," — говорил Женя из прошлого Евгению настоящему, — "Я держу её за руку, я чувствую её дыхание. А она счастлива, потому что я рядом. Ты этого уже не помнишь, где тебе. Так что просто смотри и страдай".

Тогда он ещё не знал, что судьба разбросает их, унесёт своим неумолимым течением в разные стороны, и всё, что ему останется — эта фотография.

Девушка, от которой Евгений не отрывал взгляда, никогда ему не принадлежала, хотя они и были друзьями детства. Познакомились они очень давно, когда обоим было по четыре года. Произошло это наполовину случайно. Живя в соседних домах, несколько дней они копались в соседних песочницах, искоса поглядывая друг на друга. Однажды застенчивая девочка с белокурым хвостиком подошла к своей маме, читавшей на скамейке, и что-то сказала ей на ухо. Та тут же, посмеиваясь, заговорила с мамой Жени. А мама, в свою очередь, подозвала сына к себе и спросила:

— Женя, тебя тут соседка приглашает на свой день рождения, примешь приглашение?

Тогда маленькому Жене почему-то показалось, что "соседка" — это не обозначение жительницы дома рядышком, а её имя. Так он и называл её с тех пор про себя — Соседка. Позже это превратилось в шутливое прозвище, возвращавшее друзей ко дню их знакомства.

— Эй, Сосед! — смеялась девочка, целясь в него снежком. — Лови подарочек!

Наивный Женя привставал из сугроба — и тут же получал в глаз колючим холодным комом.

— Ну, Соседка, держись! — орал он в ответ и кидался из-за своего укрытия чем придётся — снегом, палочками, даже собственными варежками.

Хотя больше во дворе детей его возраста не было, Женя считал своё детство идеальным, да по сути оно таким и стало — благодаря ей. Между родителями детей завязались хорошие отношения, и везде, на всех праздниках, прогулках и даже поездках они появлялись вместе. Поначалу Жене нравились её игрушки; потом он полюбил её шутки, позаимствованные у взрослых поговорки, скорость, с которой она умела поедать шоколадки и привычку кружиться во время сильного ветра.

Они пошли в один класс, и первые несколько лет прошли точно так же. Женя и его Соседка были неразлучны, а насмешки одноклассников только сильнее объединяли их.

— Что же произошло потом? — спросил Евгений у фотографии.

А потом произошло неизбежное. С наступлением подросткового возраста девочки и мальчики образовали два отдельных лагеря. Соседка нашла себе компанию подружек и больше нигде не появлялась без их сопровождения. Да и сам Евгений привык играть в компьютерные игры с другими мальчишками, в футбол за школой, активно участвовал в школьных спектаклях — в общем, каждый зажил своей жизнью, и постепенно друзья детства начали отдаляться друг от друга.

И тогда Евгений влюбился в неё. Влюбился отчаянно, безнадёжно и бессмысленно, точно в картинку из книги или сон из далёкого прошлого. Её образ, хоть и изменился с возрастом, оставался бесконечно родным для него — а теперь ещё и причинял острую боль. С бывшими друзьями отношения всегда остаются натянутыми — что уж было говорить теперь.

Разумеется, Евгений не выдержал и признался Соседке в своих чувствах. Это произошло морозным зимним вечером, возле школы. Он вышел и увидел её — одну, что было необычно. Она ждала кого-то из подруг. И Евгений понял, что если не скажет ей всё сейчас, то потом всю жизнь будет считать себя трусом, не сумевшим воспользоваться редкой возможностью.

В глубине души парень уже знал ответ. Он был красив, остроумен, девчонки всей школы краснели, когда он проходил рядом, но Соседка знала его слишком хорошо, чтобы клюнуть на эту блестящую обёртку. А то, что стало с его внутренним миром, её уже давно не интересовало. После первых мгновений удивления она вздохнула и покачала головой.

— Конечно, без проблем. Тебя проводить до дома? — зачем-то спросил тогда Евгений.

— Нет, я жду Олю... если хочешь...

— Тогда я пойду. Ещё надо математику... завтра контрольная... в общем, неважно, — рассыпав все свои пустые слова, Евгений повернулся и ушёл домой.

На этом всё не кончилось. Его всё так же тянуло к ней, и он ничего не мог с этим поделать. После третьего признания и третьего отказа Евгений решил отрезать себе наконец путь к излюбленным граблям и завёл себе девушку. Потом вторую. Потом третью...

— Смотри на последние дни того, что ты потерял, — измывался Женька-семиклассник с фотографии.

— Вижу, — процедил сквозь зубы Евгений. — Когда дружба уходит и ранит, приходит любовь и добивает.

"Хорошая фраза, — мелькнуло в голове, — достойная пьесы".

* * *

Услышав первые аккорды раммштайновской "Sonne", раздавшиеся на всю квартиру, Евгений очнулся и взглянул на часы. Чёрт, уже двенадцать. Ну и плевать. Захлопнув альбом, актёр потянулся к смартфону и провёл пальцем по экрану, принимая вызов. Номер был незнакомым.

— Алло? — зевнул он в динамик.

— ... Женя? — нерешительно спросил женский голос.

— Допустим. С кем имею честь?

— Ты не узнаёшь меня? — собеседница была в лёгком замешательстве.

— А должен?

— Наверное... не знаю. И теперь не узнаёшь?

— Да с чего я должен узнать-то? — рассердился Евгений. — Просто скажите, кто вы. Я спать хочу.

— Женьшень, ты пугаешь меня, — рассмеялась девушка. — С каких пор ты так рано ложишься спать?..

У Евгения пересохло в горле, но он даже не подумал о воде. Этого не могло быть. Они не виделись пять лет. Она сейчас учится на журналиста в другом городе, за сотни километров, и его номер, даже если он у неё был, она давно потеряла.

И всё же... всё же...

— Настя, это ты? — чужим голосом спросил Евгений.

— Ну да, это я, Соседка! Быстро же ты забываешь друзей.

"А ты уж как быстро..." — хотелось ответить юноше.

— И я действительно снова Соседка, — радостно говорила Настя. — Я вернулась, чтобы пройти тут нечто вроде практики... и я так рада тебя слышать!

— Я тоже рад...

О господи, надо что-то сказать. Почему он не отрепетировал этот разговор так же, как репетировал все свои реплики? Почему тот, кто на сцене способен держаться непринуждённо и открыто, в личной жизни становится похож на умственно отсталого со словарным запасов в пару сотен слов?

— Я слышала, ты играешь в театре? — точно угадав его мысли, спросила Соседка.

— Ну да... роль, правда, небольшая, но я и играю недавно, — выдавил из себя Евгений.

— Подумать только, актёр... — Евгений, хоть и не видел бывшую подругу, знал, что она покачала головой. — Значит, ты, Жень, делаешь искусство, а мне остаётся только писать об этом. Кстати, об этом. Я чего звоню-то. Ты не согласишься мне помочь?

— Чего ты хочешь? — выпалил Евгений прежде, чем успел что-то сообразить. — Что требуется?

Соседка от такой готовности даже немного растерялась.

— Возможно, я попрошу слишком многого... но если ты замолвишь словечко... Видишь ли, я хочу написать статью про пару-тройку спектаклей "Мельпомены" — всё-таки единственный театр в нашем городке. Но писать только про выступления скучно. Этим пускай критики занимаются. Я хочу попасть к вам на репетиции! Сможешь это устроить?

У актёра точно камень с души упал.

— Конечно, — рассмеялся он. — Проще простого. Лаврушкин — это наш режиссёр-постановщик — и не требует строгой секретности. Я скажу, что ты моя знакомая, и тебя пропустят безо всяких проблем.

— Отлично! Когда у вас репетиция?

— Завтра в три.

— Ну тогда я тебе позвоню утром, если ты не против, договоримся о встрече. Ты прав, сейчас уже поздно, да и я виновата, звоню со своими глупыми просьбами в такое время... Наверное, ты и дома репетируешь. И высыпаться тебе надо... В общем, прости! Спокойной ночи! Жди моего звонка!

И от весёлого голоса Соседки остались только гудки по ту сторону телефона.

Положив телефон на пол, Евгений медленно, точно во сне, поднялся на ноги. Запустил пальцы в волосы, закрыл глаза. Неужели это не было сном? Невозможно было поверить в то, что спустя столько лет судьба решила-таки дать ему второй шанс. Кто знает, может, она больше никогда не вернётся? Ну уж нет! Он этого не допустит. Довольно рассматривать старые фотографии. Разве он не хозяин своему телу, разве не хозяин своей душе? Он знает Соседку, как никто другой, так почему за эти несколько дней не подобрать к ней ключик и не измениться ради неё, сыграв для неё идеальную роль?

Кстати, о роли. Завтра ему предстоит проба в образе Марселя. Евгений вызвал в памяти свои недавние тревоги и теперь они показались ему откровенно смешными. Что сложного в том, чтобы сыграть свою полную противоположность? Актёр — это всего лишь тесто, которому можно придать любую форму, стоит только пожелать этого. Завтра он будет лучшим на сцене. Он сыграет так, чтобы сам Руслан Швед, где бы он ни был, ощутил своё полное ничтожество.

Шёл второй час ночи, а Евгений всё не ложился. Он расхаживал по комнате, декламировал и разговаривал с воображаемыми героями. Пол дрожал под его ногами; Фрэнсис Мурчалис Второй следил за ним немигающими щелями узких зрачков.

— Вы смеётесь, Марк! Нат никогда бы так не поступила, я отлично её знаю! — с простодушным упрямством повторял Евгений, обращаясь к собственному отражению в оконном стекле, за которым не было ничего, кроме ночной мглы и расплывчатых силуэтов предметов, окружавших его.

— О, Марсель... Вы и представления не имеете, сколько демонов могут крыться за блеском прекрасных глаз, — прошептал ему из темноты голос Руслана.

Бывают такие дни, когда с самого утра не покидает предчувствие чего-то особенного, сердце бьётся часто и ощутимо, и за что бы ты ни принялся, всё валится из рук. В сознании стучит: "А, всё это ерунда! Как же медленно бежит время! Господи, когда же, когда...?"

"Когда уже начнётся репетиция?" — думала Лера, полагая, что готовится к ней, хотя в действительности она была не в состоянии что-либо делать.

Как водится, нетерпение, с которым Лера ждала назначенного времени, вовсе не помешало ей опоздать.

— Василий Палыч! Ау, эй, Василий Палыч! — ворвавшись в театр, подскочила девушка к дремавшему на табуретке в углу охраннику. Тот вздрогнул и даже слегка привстал, уронив лежавшие на его широкой груди сканворды.

— Что, пожар? Горим? Террористы? А, Лер, это ты... — зевнул он.

— Я сильно опаздываю, Василий Палыч? — выпалил Лера, которая всё ещё не могла отдышаться после быстрого бега.

Василий Палыч добродушно подмигнул ей маленьким бесцветным глазом и ответил:

— А зайди и узнаешь.

Не тратя время на дальнейшие разговоры, Лера круто развернулась и бросилась по коридору, едва не задевая рукавами пуховика узкие стены, с которых меланхолично сыпалась голубая краска.

Ей повезло. Это был один из тех редких случаев, когда опаздываешь не только ты, но и твоё начальство. Появившись в зале и даже не успев раздеться, Лера кинула взгляд на стол режиссёра — тот пустовал. Сценарий с пометками ещё лежал в лаврушкинском портфеле, а сам великий и ужасный стоял рядом, счищая грязь со своих брюк.

Можно перевести дух.

Лера сгрузила сумку на ближайшее сиденье, сняла пуховик и наспех пригладила волосы — зеркала у неё, как всегда, с собой не было, а бегать в гримёрную было уже некогда. Тем временем к готовившемуся Лаврушкину подошёл Евгений и начал что-то объяснять, эмоционально жестикулируя. За его спиной застенчиво пряталась невысокая белокурая девушка, с любопытством осматривавшая то сцену, то зрительный зал. В конце концов Лаврушкин согласно махнул рукой, и Евгений просиял. Он повернулся к девушке и кивнул ей. Та мигом перестала казаться застенчивой и принялась деловито искать себе место в зале, с которого сцена представала бы в самом удобном ракурсе.

"Сестра, наверное, пришла поглазеть," — подумала Лера и тут же забыла о ней.

— Так, всё, тихо! — рявкнул Лаврушкин. Макс и Петя, бродившие по сцене и обсуждавшие преимущества арбалета перед луком, замолчали, Наташа украдкой поправила тени (у неё, в отличие от Леры, зеркальце всегда было с собой), а Инга, зевнув, убрала смартфон в задний карман джинсов. — Начнём с прогона сцены... не помню номер... приезда Аннет. Вторым составом, как договаривались. Евгений, рискнёшь?

Друг Леры сглотнул и кивнул. Сама Лера, плохо понимавшая, что происходит, тем не менее поспешила подняться — эта сцена была одной из немногих, в которых "горничная" принимала участие.

Спустя пару минут реквизит был готов. Посередине сцены, изображавшей кабинет Марселя, стоял большой квадратный стол. На нём тускло светила одинокая лампа. Остальные предметы мебели и интерьера были нарисованы на большом полотне, явно использовавшемся ещё для десятка-другого спектаклей. Зачем-то вслед за Лерой на сцену поднялся Евгений и, не взглянув на подругу, уселся за стол. Даже на расстоянии чувствовалось, что он чудовищно напряжён.

— Что происходит? — шёпотом спросила Лера у стоявшей рядом Наташи.

— Лаврушкин экспериментирует... пробует Женьку в роли Марселя...

— Что? — у девушки от удивления разбежались все слова. Конечно, она хотела Евгению продвижения по актёрской лестнице, но чтобы на следующий же день?..

— Ну? Что замерли? Начали, начали! — энергичными хлопками подгонял актёров режиссёр. Лера торопливо постучала в деревянную дощечку, изображавшую дверь. Евгений, который лежал, положив голову на стол, пошевелился и неразличимо пробормотал что-то. Лера постучала ещё раз, настойчивее. Тогда Евгений наконец оторвал щёку от столешницы и громко крикнул, растягивая слова:

— Ну, что там ещё случилось?

— Господин Марсель, — робко начала "горничная", не веря — смешно! — собственным словам, — приехала ваша племянница, хочет вас видеть.

— Как, уже? — Евгений нахмурился и посмотрел на часы. Задев Леру, на сцену выбежала Наташа.

— Да, уже! Ох, чувствую я, не к добру всё это... проси, Бэт! Пусть заходит.

— Господин и госпожа готовы принять вас, — Лера обернулась к кулисам и сделала книксен. После чего, ещё раз учтиво присев сторону "господ", покинула сцену, поторопившись спуститься в зал.

Из зала было отлично видно, что на сцене Евгению неуютно. Словно пытаясь казаться толще, чем он есть на самом деле, он сутулился и даже слегка выпячивал живот. Вместе с тем во взглядах, которые он кидал на "жену", читалось не слепое доверие, а ледяное равнодушие.

Лера обернулась. Лаврушкин, казалось, этого не замечал и одобрительно кивал актёрам. Белокурая девушка, приоткрыв маленький рот с ярко-алыми губами, не отрывала глаз от сцены. Ручка, сделанная в форме пера, самый кончик которого она время от времени покусывала, словно сама порхала в её пальцах, делая пометки в блокноте. Нет, кажется, это было не простое любопытство: столь сосредоточенный взгляд выдавал профессиональный интерес.

Инга, игравшая Аннет, не выглядела ни хорошо, ни плохо. Слишком давно она играла эту роль, слишком отработаны были её движения и слова. Нат пыталась играть, как обычно, но нервничала, не чувствуя рядом с собой привычного партнёра.

Что до самого Евгения, то он метался, примеряя на себя различные маски. Возможно, Лаврушкин этого не замечал, но она, Лера, знала своего друга слишком хорошо. Решив, видимо, что слишком переигрывает в простоту и наивность, Евгений решил расслабиться, и из-за роли Марселя выглянуло то, что он чувствовал по-настоящему, а именно — страх. Эта беглость взгляда, бледность и нервное постукивание пальцев были бы уместны в конце спектакля, в сцене изгнания его семьи, но не в сцене знакомства с племянницей, которой по сценарию полагалось быть в тысячу раз более пугливой.

— Посмотрим, что я могу для тебя сделать... Через пару дней, — говорил Евгений, — состоится большой бал у короля, на котором я представлю тебя, как свою племянницу. Как знать, может там ты найдёшь и друзей, и покровителей, которых только может искать молодая девушка-сирота в столице королевства. Видишь, никто не скажет, что дядя Марсель несправедлив к тебе!

Подняв руку, он по-отечески потрепал Ингу по щеке. Зная неприязнь, которую друг испытывал к последней, Лера подумала, что он едва сдерживается от хорошей пощёчины, и хихикнула.

Наконец сцена закончилась. Лаврушкин подозвал актёров поближе. Придвинулась и хорошенькая белокурая зрительница, не забывавшая строчить в блокноте.

— Тест пройдён, — наконец сказал режиссёр, взглянув на Евгения.

— Тест?

— Какой ещё тест? — зашептались актёры.

— Тест для нашего молодого дарования. Небольшая проверка.

— Я не понимаю, — начал Евгений.

— Вот скажи мне честно, дорогой: как ты сейчас сыграл?

Юноша обернулся к той девушке, которую привёл с собой. Та пожала плечами.

— Как я думаю, я сыграл?..

— Да.

— Ну... — Евгений задумался. — Если честно, не очень. Да что там не очень. Отвратительно я сыграл.

— Именно, — тут же согласился Лаврушкин, на которого сразу уставилось несколько пар непонимающих глаз. — Это старый тест, который я пробовал ещё на Руслане. Если хочешь понять, какая роль подойдёт актёру больше всего — поставь его в самую неподходящую. Тогда, пытаясь выжать из себя невозможное, актёр нечаянно покажет свои истинные черты, — черты не его самого, но сценической стороны его личности... Плюс ко всему, ты готов к публичному позору ради того, чтобы вырваться наконец из роли дворецкого, — режиссёр усмехнулся, — а это, как ни странно, тоже говорит о многом.

— Я всё ещё не понимаю... — пробормотал несчастный юноша.

— Женя, мы не в театре имени Чехова. Мы — обыкновенный театришка в захудалом городке, из которого даже собаки при первой возможности убегают к соседям... Среди нас нет истинных актёров, которые могут выступить практически в любом амплуа. Но даже у них, у настоящих актёров, есть одно амплуа, которое подходит им больше всех остальных. Его они и эксплуатируют, из спектакля в спектакль, из фильма в фильм, лишь иногда привнося в него милостью сюжета и режиссёров новые нотки. Понял теперь? Я вижу, что ты больше, чем машина, играющая бессловесного слугу с парой минут на сцене. Осталось только найти тебе подходящую роль.

— Я не буду играть Марселя? — спросил Евгений.

— Конечно, будешь. Прямо сейчас. Пошёл на сцену и вперёд, играть следующий эпизод, желательно забыв всё, что я тебе тут наговорил.

— Но...

— Мне нужно ещё посмотреть на тебя, чтобы убедиться в правильности решения. А вы что встали? — обратился он к остальным актёрам. — Пошли, пошли!

— Подумаешь, — пробурчала Наташа, которую явно уязвляло невнимание к её персоне, — нашёл себе любимчика и цацкается с ним...

Лера вздохнула с облегчением. Всё-таки Лаврушкин не поступил глупо, как ей показалось вначале. Он знал, что делает...

* * *

Когда репетиция подошла к концу, режиссёр объявил наконец своё решение. И было оно настолько неожиданным, что Наташа ахнула, а Максим заржал, как молодая лошадь.

— Это что, шутка такая? — отсмеявшись, спросил он. — Пошутили и хватит?

— Я абсолютно серьёзен, молодой человек, — холодно ответил ему Лаврушкин. — Роль дворецкого ждёт вас. К сожалению, — или к счастью, — пока это ваш потолок.

— Вы правда думаете... — медленно проговорил Евгений, не смея поднять глаза ни на режиссёра, ни на коллег, — что я подхожу на роль Марка Норманна? Что я подхожу на ту самую роль?

— О, культ личности — великая вещь... — закатил глаза режиссёр. — Да, тебе предстоит затмить Руслана Шведа. И не приведи Мельпомена у тебя не получится, уволю к чёртовой бабушке из этого театра, будешь играть Кощея на детских утренниках. Ясно? Три дня тебе на заучивание и отработку роли. Так, теперь вы. Наталья, будь слегка попроще. Да, персонаж у тебя сложный, но ни один человек не выдержит такой активной мимики двадцать четыре часа в сутки. Анатолий Василич, голубчик, у тебя всё хорошо. Корона, смотрю, тебе понравилась...

— Да, она удобнее, чем та, старая...

— Что поделать, пришлось потратиться...

Убедившись, что ей, как обычно, высочайшего внимания не достанется, Лера тихонько скрылась за спинами коллег и протиснулась к Евгению с широкой улыбкой.

— Ну, вот видишь, я же говорила, что ты продвинешься! Да что там продвинешься — взлети...

Рядом с Евгением стояла та самая белокурая девушка, о которой Лера уже снова успела забыть. Заметив её, Лера отчего-то смутилась и умолкла.

— Знакомьтесь, — почувствовав неловкость, поспешил произнести актёр. — Настя, это Лера, моя подруга и мой советчик. Она играет тут дольше, чем я, но... неважно. Лера, это Настя, моя бывшая одноклассница.

— Очень приятно, — лучезарно улыбнулась блондинка и протянула руку для рукопожатия. Помедлив, Лера ответила на него.

— Я учусь на журналиста, хочу написать статью о вашем театре, — сказала Настя. — Всё-таки я здесь родилась и выросла, ходила на спектакли "Мельпомены" вместе со всеми, а писать о чём-то родном всегда приятней! Спасибо Жене, он помог мне пробраться сюда и подслушать ваши секреты.

Лера ожидала, что Евгений привычно скривится, — он не любил, когда его называли "Женей", — однако, к своему удивлению, заметила на его лице лишь восхищение и счастье. Именно счастье. Часто ли на лицах людей нам приходится видеть полное, абсолютное счастье?

— А... э... ну да... — обычно Лера не лезла за словом в карман, однако тут она не смогла ничего произнести. Предчувствие чего-то необыкновенного, наполнявшее её с самого утра, с треском лопнуло, как проткнутый иглой воздушный шарик.

— Кстати, мне было бы очень интересно пообщаться с тобой! — жизнерадостно продолжала блондинка. — Я кое-что слышала про одного актёра, игравшего здесь — Евгений упоминал, что ты застала его? Руслан Норвежец, кажется, его звали?

— Руслан Швед, — поправила Лера.

— Ну да это неважно. Сейчас поправим. Ребята, а что если мы все вместе куда-нибудь сходим? Расскажете мне побольше о вашем храме искусства!

Никого, кроме самой Насти, эта идея не вдохновила, однако в голосе девушки было столько энтузиазма, что возражать ей никто не стал. Ни Евгений, с самого утра мечтавший остаться с возлюбленной наедине, ни Лера, чувствовавшая себя под тяжёлым взглядом своего друга третьей лишней.

* * *

— ... вот так, после каких-то трёх часов тряски на пыточном автобусе, я снова оказалась здесь! — весело рассказывала Настя. — Иногда мне кажется, что если бы я вздумала написать статью про наш транспорт и наши дороги, вышла бы не статья, а рассказ в жанре ужасы...

Выпив вина, девушка раскраснелась, её речь стала ещё живее, а глаза блестели, не останавливаясь ни на чём конкретном. "Творческим личностям пить нельзя," — невольно подумала Лера, наблюдая, как быстро блондинка поглощает салат. Евгений тоже не сводил с неё глаз, но вряд ли он видел в подруге детства какие-то недостатки. Вряд ли он вообще видел что-то, кроме собственных счастливых воспоминаний.

— Да, неудивительно, что даже талантливые люди зачастую остаются здесь, а не уезжают, — смеясь, отвечал Насте Евгений. — Выбраться отсюда ещё надо суметь!

— И всё же этому вашему Руслану удалось, — пожала плечами журналистка.

— Никто не знает, — возразила Лера. — После того, как Руслан уволился из театра, он больше не появлялся на публике. Никто не знает даже, жив ли он.

Евгений быстро и многозначительно взглянул на неё, точно хотел что-то сказать, но передумал. Вместо этого он галантно протянул руку с бутылкой.

— Ещё вина, Соседка?

— Нет, Сосед, — хихикнула Настя. — Пожалуй, мне хватит. Кстати, Лера, знаешь, откуда пошли эти наши с ним прозвища? Очень забавная история, сейчас расскажу...

Лера с тоской заёрзала на продавленном диванчике. Там, за окнами кафе, уже стемнело, уже возвращались с молокозавода рабочие, а они всё сидели, заказав всего по одному блюду. Евгений с Настей пили вино, Лера потягивала персиковый сок. Она не то чтобы была убеждённой трезвенницей, просто понимала, что сейчас ей необходимо сохранять ясную голову.

Когда Настя, наконец, закончила говорить и прервалась, чтобы перевести дух и съесть ещё пару ложек, Лера послала Евгению умоляющий взгляд... и столкнулась с точно таким же взглядом. Повисло неловкое молчание.

— Но что это я, о себе да о себе... — продолжила Настя. — Я хотела поинтересоваться... Расскажите, пожалуйста, сюжет пьесы, которую вы ставите. Я видела её ещё ребёнком и совершенно не помню, в чём суть, а сегодня вы репетировали только отдельные сцены...

— Ну... — Евгений откашлялся. — В подробностях я, конечно, не расскажу, но если уж ты просишь... Есть некое королевство, в нём правит король — довольно умный, доблестный, неплохой правитель. К власти он пришёл, свергнув предыдущего короля, деспота и тирана. Верным помощником нынешнего правителя стал юноша неблагородного происхождения, который начал с того, что был слугой, а затем — уже после переворота — король сделал его своим советником. Звали юношу Марк Норманн. Хитрый, эгоистичный, преследующий только собственные интересы. За спиной доверчивого короля он плетёт различные интриги, возвышает тех, кто готов ему подчиняться, и уничтожает всех прочих, выставляя их предателями и изменниками.

Настя слушала, затаив дыхание; даже Лера поймала себя на том, что как наяву видит сотни раз проносившуюся перед ней историю.

— Сам король, ещё будучи принцем, когда-то давно, по молодости, казнил половину его семьи из-за ложного обвинения в колдовстве... Мальчик-Марк поклялся отомстить, для чего и поступил на службу. Однако с годами холодный разум стал постепенно брать верх над пылающей жаждой мести, и советник всё откладывал, откладывал её... Его всё устраивало, пока он был на вершине власти. Кроме того, он против своей воли привязался к королю, и очень сильно. Хм... из главных персонажей этой пьесы есть также Марсель, богатый чиновник при дворе короля, и его жена Нат. Жена эта тайно влюблена в Марка и вместе с ним плетёт различные козни, не замечая, как её саму он обводит вокруг пальца. Марсель же — человек доверчивый и не верит рассказам об изменах жены... Всё меняется, когда в столицу приезжает племянница Марселя, Аннет. Она сирота, наивная и прелестная девушка, которая хочет найти своё место в жизни и с этим приходит к дяде за помощью. Нат сразу настроена против неё, так как теоретически девушка может иметь право на наследство её мужа, а детей у Нат и Марселя нет.... так... на чём я... В общем, после некоторых событий, на балу Аннет знакомится с королём и его советником. Король без памяти влюбляется в девушку. А в планы Марка свадьба короля совсем не входит. Он решает любым способом разлучить их, всячески очерняя доброе имя Аннет. В конце концов он, с помощью Нат, подбрасывает Аннет украденную им королевскую корону. Аннет арестована, ей предстоит казнь. Но тут перед зрителем раскрывается настоящий замысел Марка. Он хочет поставить всё на карту, добиться казни Аннет, сымитировать её, саму же девушку похитить и увезти туда, где никто не мог бы их найти — так становится ясно, что сам Марк безумно в неё влюблён. Однако всё идёт не по его плану. Нат выясняет, что безразлична Марку, и в сердцах сдаёт его королю. Король не верит в виновность своего советника и друга, он изгоняет саму Нат и Марселя из города, однако сомнения не покидают его. Он устанавливает ловушку для Марка; но тот, в свою очередь, узнаёт об этом. При мысли о том, что король не доверяет ему, всё вспыхивает внутри у советника — и горечь предательства, и огонь поставленной на кон любви, и жуткая ревность к обоим, и воскресшая мысль о мести. Он планирует убийство короля. Но того спасает Аннет, которую вытащили из тюрьмы её друзья, успевшие на её зов о помощи прибыть в столицу. Аннет принимает яд вместо короля и умирает. Марк сражается с королём на дуэли и убивает его. После смерти последнего Марк Норманн надевает корону и становится новым королём...

Под конец рассказа голос Евгения сел, и ему пришлось сделать глоток вина. Лера тихо сказала:

— Ты почти всё время говорил о Марке...

— Что поделать, теперь это моя новая роль.

— Потрясающе! Нет, не пьеса, — поправилась Соседка, — пьеса, честно говоря, так себе, но то, как ты рассказывал...

После этих слов Евгению пришлось сделать ещё один глоток.

— Впрочем, — Настя взглянула на часы и заторопилась, — кажется, нам пора. Уже поздно. Нет, даже не думайте, я сама заплачу! В конце концов, это из-за меня вы так задержались...

Втроём они вышли из кафе. Евгений ненастойчиво, всего раз пять, предложил Насте-Соседке проводить её до дома, однако та скомканно отказалась и, весело попрощавшись, упорхнула.

Евгений остался с Лерой вдвоём.

— Слушай, — повернулся актёр к подруге. — У меня к тебе будет просьба. Знаю, она очень странная. Но ты мой единственный друг, кроме тебя, мне никто не поможет...

— Поможет в чём?

— Мне предстоит играть Марка, — выдохнул Евгений. — Возможно, он получится у меня лучше, чем Марсель, но ты знаешь, что идеально мне не сыграть. Я не готов, ни физически, ни морально. Я слишком... не знаю, как сказать... всё дело в ней! — юноша сжал кулаки и с досадой ударил по воздуху. — Рядом с ней я могу быть только собой — нервным, сентиментальным слабаком из классических романов. Но такого меня она знает слишком хорошо. Мне надо стать Марком Норманном! Понимаешь? Тогда у меня всё получится! Мне надо не сыграть Марка, мне надо стать им!

— Не понимаю, к чему ты клонишь, — пытаясь подавить растущее недоброе предчувствие, ответила Лера.

— Ты всё прекрасно поняла! Мне надо найти Руслана Шведа! Где бы он ни был! У кого-то в театре должны остаться хоть какие-то его контакты! Мне надо поговорить с ним, я хочу, чтобы он научил меня... Я тут слишком недавно, тем более мне могут ничего и не сказать из-за сегодняшнего, но ты... пожалуйста, прошу! Раздобудь его контакты для меня!

— Это плохая идея... — тихо сказала Лера.

— Мне всё равно! Это то, что я должен сделать!

В глазах актёра горело такое пламя, что девушка поняла: переубеждать его бесполезно.

— Хорошо, — сдалась она. — Я попробую что-нибудь сделать.

— Ты чудо! — Евгений просиял и на радостях поцеловал подругу в щёку. — Тебя проводить?

— Конечно, — несмотря ни на что, Лера не удержалась от улыбки. — На улице уже так темно...

По итогам первой репетиции Лаврушкин был весьма доволен новым Марком и на время оставил "Повесть о Лоренс" в покое. До следующего спектакля, дебютного для Евгения в новой роли, оставалось чуть больше пары недель. На выходных прошли другие представления, два детских и два взрослых. Из них Евгений принял участие только в одном, где весьма недурно сыграл немого стражника у городских ворот.

Он изо всех сил старался сдерживаться и не дёргать Леру каждые несколько часов, всё равно толку от этого не было. Подруга лишь туманно отвечала, что "дело продвигается". Порой она пыталась намекнуть, что Евгений и без того недурно справляется с ролью Марка, но в душе юноша знал: это не то. Он никак не мог обрести нужные непосредственность, лисью хитрость и холодный взгляд — тот, что он наблюдал на сцене много лет назад.

Масла в огонь подливало отстранённое поведение Соседки. Она пару раз появилась на репетициях, где сидела, уткнувшись в свой блокнот с записями, затем весело перебрасывалась парой слов с уже привыкшими к ней актёрами — и исчезала, прежде чем Евгений успевал переодеться. На его робкие приглашения выбраться вдвоём погулять девушка отвечала вежливым отказом. То ей надо было встретиться с родственниками, то школьные подруги позвали в кино, то у племянницы заболел пёс и его срочно надо везти в ветеринарку...

— Лер, ты же видишь, время уходит!.. — взвыл Евгений, сдёргивая с себя мундир, с которого отлетела, не выдержав напряжения, металлическая пуговица. — После спектакля она уедет и всё, поминай как звали! А там и Лаврушкину, скорее всего, надоест экспериментировать и он снова сделает из меня мальчика на побегушках!.. "Восемьдесят первый год закончился, сэр, я приказал принести бутылку восемьдесят второго!" — передразнил он сам себя. — Если ты не найдёшь Руслана, всё покатится к чёртовой бабушке!

Лера, которая в спектакле участия не принимала, но всё равно пришла, чтобы поддержать друга, пожала плечами, не меняя задумчивого выражения лица.

— Ты не воспринимаешь меня всерьёз, даже не слушаешь! И это ты! Остальные меня тогда, верно, и вовсе в грош не ставят. Я пошёл.

Актёр натянул пиджак, бросил мундир на кресло и направился к выходу из гримёрки, дрожа от раздражения и заранее предвкушая сильный хлопок дверью.

— Подожди! — внезапно остановила его Лера. Евгений обернулся.

— Что?

— Я узнала адрес Руслана. Если хочешь, можем пойти прямо сейчас.

— И ты молчала?! Волшебница! — Евгений подбежал к подруге и схватил её за плечи. — Почему сразу-то не сказала?

— Потому что это всё ещё плохая идея, — нахмурилась Лера. — Поверь, если Руслан владел чем-то большим, чем обыкновенная методика актёрского мастерства, — а ты, как мне кажется, на это и надеешься, вряд ли ты хотел чему-то научиться за неделю, — то пользоваться этим не только нечестно, но и неразумно. Ты не задумывался, почему он больше не играет? Почему избегает людей и живёт в одиночестве вот уже несколько лет?

— Да брось! — расхохотался Евгений. — Ты что, суеверная? Не продал же он душу в обмен на божественный талант.

— Ладно... — проворчала Лера, поднимаясь со стула. — Но не говори потом, что я не предупреждала.

Последних слов Евгений уже не слышал. Распахнув дверь гримёрки, он вихрем вылетел из неё.

* * *

Пристанищем актёра-отшельника оказался обыкновенный пятиэтажный дом на одной из центральных улиц. Квартира располагалась на последнем, пятом, этаже; входная дверь выглядела словно только что из магазина, замок блестел, крохотной красной искрой смотрел на незваных гостей дверной глазок.

— Может, не стоит? — но Лера не успела договорить, а Евгений уже жал на кнопку звонка.

К его удивлению, дверь открылась почти сразу. На пороге стоял сам хозяин квартиры — Евгений узнал его с первого взгляда, хотя видел несколько лет назад, и то в сценическом образе. Настоящий Руслан Швед выглядел довольно неряшливо, сутулился и хмуро смотрел куда-то за спины своих гостей. У него был нос с горбинкой, бледные потрескавшиеся губы и светло-каштановые, слегка волнистые волосы.

— Чем могу? — низким голосом спросил он.

— Ты ведь Руслан? — решительно поинтересовался Евгений. — Я хотел поговорить с тобой.

— Да отдам я ваш долбанный кредит…

Дверь захлопнулась перед носом актёров.

— Эй! — Евгений забарабанил в неё. — Не коллекторы мы! Мы играем в «Мельпомене», как и ты несколько лет назад, помнишь?

— Да пошёл ты, — лаконично ответили с другой стороны двери.

— Подумаешь!

Евгений зло пнул равнодушный металл.

— Ты мне вовсе и не сдался! Мне нужен кое-кто другой!

После секундной паузы Родион спросил:

— Кто?

— Да так, ублюдок один, зовут Марком Норманном!

Лера затаила дыхание. Но не успела она привести свои мысли в порядок, как дверь открылась снова, явив им удалявшуюся по коридору фигуру Руслана. Походка его была нетвёрдой, словно он не привык передвигаться дальше, чем от дивана до холодильника.

— Ну проходите. Только обрадовать мне вас нечем. Не пачкайте ковёр, плебеи! Он совсем новый.

Закрыв за собой дверь, Лера и Евгений прошли вслед за хозяином на маленькую кухню. В первую секунду им показалось, что вся техника и посуда вычищены до блеска, однако на столе лежала куча фантиков, мусорный контейнер был переполнен, на обоях виднелись брызги от кофе — Руслан явно не был любителем порядка. Что до посуды, то она просто была абсолютно новой — как и микроволновая печь, и кофеварка, и электрический чайник…

— Вы что, в музей пришли? — раздражённо спросил Руслан, усаживаясь за стол и жестом указывая на две табуретки.

— Так вот почему ты не высовываешься! — поражённо воскликнул Евгений. — Дело не в актёрской славе, ты просто…

— Что?

— Набрал кредитов, купил кучу вещей, а расплатиться не можешь.

Руслан хмыкнул и отпил из стоявшей рядом кружки.

— Если это всё, то дверь там.

— Простите нас, — вмешалась Лера. — Он не хотел. Конечно, это не наше дело. Мы пришли к вам за советом. Видите ли, мой друг… Его зовут Евгений… Ему как раз недавно дали роль Марка, но он боится, что не справится, а для него это очень важно.

— И причём тут я? — поднял бровь Руслан.

— Вы прекрасно знаете, — тихо сказала Лера. — Вряд ли вы помните меня, я — Лера, я пришла в театр, ещё когда вы там играли. Я видела вас на сцене, из-за кулис. Вы были лучшим из всех, кто когда-либо играл эту роль. Научите его, если… если это возможно…

Руслан, видимо, спохватился, что должен хотя бы формально изображать радушие, и щёлкнул кнопку электрического чайника. Затем встал и зашуршал в кухонном шкафу в поисках чайных пакетиков.

— Смешно, — хмыкнул он. — Я как будто мудрый старец-отшельник, к которому молодёжь тащится за помощью и советом, эдакий обязательный квест… Сейчас я дам тебе, Женёк, волшебный меч, или перстень, или — чем чёрт не шутит — даже корону, и ты сразу станешь играть как Бог. Правда в том, Женя, что…

— Меня зовут Евгений. Убедительная просьба не сокращать, — поморщился Евгений.

— Да пожалуйста. Правда в том, что Марка тут нет уже несколько лет. Я рад, что он ушёл — очень неприятное было соседство. Проблем куда больше, чем пользы, уж поверь. Любил проснуться посреди ночи и размышлять о чём-то, не давая мне спать; никак не мог привыкнуть к автомобилям и шарахался на перекрёстках, как припадочный… где же этот сахар… а, вот он…

— Лера, — Евгений встал, — он смеётся над нами. Ты была права, толку от него как от козла молока.

— И правда, — неожиданно покладисто отозвался Руслан, — идите-ка вы, психика здоровее будет.

Но Лера, казалось, и не слышала этих слов. С широко раскрытыми глазами она смотрела на Шведа, как будто увидела привидение.

— Как это случилось? Ведь вы не всегда играли так хорошо, я знаю. Вы тоже начинали с роли дворецких и солдат, хотя сейчас об этом мало кто помнит. А потом, когда Лаврушкин чисто из эксперимента поручил вам роль…

— Вы не понимаете, о чём просите!

Вздрогнув от удара по стенке буфета, чайная чашка упала на стол. Ручка треснула, но сама чашка осталась целой.

Упираясь рукой в стену, Руслан стоял, опустив голову. Его лицо точно окаменело.

— Видите, до сих пор не могу держать себя в руках, и это спустя столько лет! Поймите… ничто не стоит того, чего вы просите у меня. Тем более этот захудалый театр, этот маленький город — кому сдались здесь вы и ваш успех? Марк Норманн, как бы он ни был сыгран — потолок твоей жалкой карьеры. Будь доволен тем, что у тебя есть.

— Но дело не в карьере, — ответил Евгений. Он чувствовал, что Руслан колеблется, и не мог не воспользоваться этим. — На кону стоит куда больше. Мне выпал один шанс из сотни, и если я упущу его, так и буду всю жизнь утешаться воспоминаниями о том, чего никогда не было.

— Что, девушка? — Руслан обернулся, и в его глазах мелькнул интерес. — Думаешь, сценический успех даст тебе зелёный свет?

«Скажи, что это полная глупость…» — неожиданно для себя взмолилась Лера, — «Скажи, что ничто здесь не поможет, он успокоится, и мы уйдём…»

— Насколько сильно ты её любишь? — резко спросил бывший актёр.

— Сильнее, чем самого себя, — был ответ.

— Хм…

Чайник закипел, прервав затянувшееся молчание. Точно очнувшись, Руслан выключил его и заварил чай в двух одинаковых белых чашках. Чай был зелёным и вкусно пахнущим. Не смотря друг на друга, все трое вернулись за стол.

— Хорошо, — внезапно сказал Руслан. — Видимо, роль Марка повлияла на меня сильнее, чем я думал. Поставим эксперимент и посмотрим, что из этого выйдет. Любопытно примерить на кого-то другого собственную шкуру. Но если решишься стать подопытным, не говори, парень, что я тебя не предупреждал.

— Много пафоса, — скептически ответил Евгений. — Неужели Лера права и ты просто дьяволу душу продал?

— В каком-то смысле да, и теперь его черти караулят меня под окнами и шлют на телефон смс-ки с угрозами… Если серьёзно, то нет, конечно. Это дьявол всучил мне свою душу, и я долгое время не мог от неё отделаться.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю, как вы раскусили меня, но вы правы. Я действительно никакой не великий актёр. Мне кое-что помогло — то, что при желании можно получить. Хорошо, я расскажу вам эту историю… Я тогда был совсем мальчишкой, хотел славы, денег и личной жизни. Так много амбиций и так мало возможностей. Когда я получил роль Марка, то знал, что вытащил козырную карту. Но сумею ли я сходить правильно? Просить совета было не у кого, и тогда я пошёл к единственному, кто мог помочь — к Дмитрию Николаевичу Денисову.

— Это же автор «Повести о Лоренс»! — вспомнил Евгений. — Его жена— директор «Мельпомены» и пропихивает эту бездарность в программу чуть ли не каждой недели.

— Именно. Думаю, раз он написал этот бред, может, он подскажет, как вести себя на сцене, чтобы лучше влиться в образ? Он принял меня, добродушный такой дядечка, приветливый. Говорит, мол, я не актёр, поэтому понятия не имею, какие тебе там приёмы нужны. Предложил просто почитать сценарий по ролям, чтобы послушать мои интонации и сделать поправки. Просто почитать. Пока я читал, я старался как можно лучше понять личность своего персонажа, слиться с ним внешне и внутренне. Я строил картинки в своём воображении, и это было очень смешно, потому что плешивый старичок превращался то в красавицу Аннет, то в надутого Марселя, то в мышку-горничную. Я как будто фильм смотрел, с одним отличием… как объяснить… Пока Денисов читал свои реплики, я играл в Марка мысленно. Думал как он, в буквальном смысле. Как я хочу обладать Аннет, как обмануть Нат, как провернуть операцию с кражей, ну и всё такое. И у меня получалось. Я доходил до таких умозаключений, которых не было нигде в сценарии, но они отлично вписывались в сюжет и в образ.

Голос Руслана становился всё глуше.

— Старик явно был мной доволен. Когда мы закрыли папку со сценарием, он напоил меня чаем — так же, как я пою вас сейчас — и сказал, что из меня выйдет отличный Марк, и я могу ни о чём не переживать. Но стоило мне выйти из дома, как я уже почувствовал, что что-то не так. Меня всё раздражало, настроение было — паршивее некуда. Затем я ощутил панический страх, заставивший меня упасть на первую же скамейку. И тогда он в первый раз заговорил со мной. Говорил он со мной часто. Первый день я думал, что просто заигрался, потом — что заболел шизофренией, но всё отошло на второй план после дебютного спектакля. Я имел тогда грандиозный успех. Какие-то школьницы уже на втором акте бросились к выходу, чтобы купить для меня цветы в местном ларьке. Столько телефонных номеров от девушек я никогда не получал. В тот же вечер у меня состоялся первый романтический опыт, если вы понимаете, о чём я… А теперь я даже не помню её имени. Их было много. Марк им нравился.

— Постой, — в горле у Евгения пересохло, — ты хочешь сказать, что, прочитав пьесу по ролям с её автором, ты призвал настоящего Марка? Что он поселился в тебе?

— И очень помогал, пока до него не дошло, что… Впрочем, это тебе ещё предстоит узнать, если ты такой идиот, что ещё не отказался от этой безумной идеи.

— Это бред какой-то. Марк Норманн — всего лишь выдуманный персонаж, как это может…

— Миры выдуманных персонажей очень маленькие, плоские и скучные, — оборвал Евгения Руслан. — Поэтому такие, как Марк, своего не упускают.

Он взял из пакета неподалёку какой-то засохший кекс и начал крошить его прямо на стол, едва ли понимая, что делает.

— Не думай, что я не усомнился в своём психическом здоровье. Конечно, я пытался найти ответы — и способы, как избавиться от незваного гостя, когда всё зашло слишком далеко. В результате я выяснил, что стал не первой жертвой собственного тщеславия. Были ещё. Существует много способов призвать тень своего персонажа, но все они так или иначе завязаны с личностью их создателя. Я, например, прочитал пьесу по ролям вместе с ним. Один парень воспользовался рукописью — первой рукописью, черновой, на которой отпечатался сам процесс созидания нового мира. Он кончил плохо, его персонаж вышел из-под контроля и актёра упекли в психушку. Разумеется, это не могло меня обнадёжить.

— Просто прочитать пьесу? — недоверчиво спросил Евгений. — И персонаж призывается? Вот так вот просто?

— Нет, конечно, для этого надо иметь и некоторую духовную близость с тем, кого ты собираешься играть. Так, чтобы даже Вселенная на краткий миг поверила, что ты — это он. Тогда что-то приоткроется — не знаю, дверь, окно, — и он... Не знаю. Нет. Это сразу чувствуешь. Такое не забывается.

Лера с тревогой посмотрела на Евгения и увидела на его лице то, что так боялась увидеть — глубокую задумчивость.

— Значит, он действительно помог?

— И ещё как. В нём пропал великолепный актёр. Он умеет играть самого себя, что не каждый-то сумеет, честно говоря.

— Но что произошло потом? Как ты избавился от него? Почему ушёл из театра?

Руслан криво усмехнулся.

— Много вопросов, Евгений. Я и так рассказал тебе слишком много. Согласись, неинтересно играть, когда у тебя на руках есть все читы? И ещё менее интересно смотреть. Так что подумай хорошенько. Затея опасная. Даже если случится чудо и Марк отзовётся, он не оставит тебя в покое по первой просьбе. Он много даёт, но требует ещё больше. Поэтому реши для себя: стоит ли на это идти?

— Я подумаю, — пообещал Евгений, допил чай и поднялся со стула. — Большое спасибо за рассказ. Если я решу воспользоваться тем, о чём ты говорил, ты и сам об этом узнаешь.

— Не сомневаюсь.

И актёры покинули квартиру недобро улыбавшегося Руслана Шведа.

* * *

Это было самое странное решение, которое только приходилось принимать Евгению в своей жизни. Отделавшись от общества Леры несколькими торопливыми фразами, он поспешил домой, где сел, не раздеваясь, на диван и за лапу подтащил к себе сонного Фрэнсиса.

— Скажи мне, как человек человеку: я схожу с ума?

Кот недовольно завозился, пытаясь выбраться из рук хозяина.

— Не ворчи, то, что я разговариваю с котом, ещё ни о чём не говорит. Важно другое: неужели я и правда собираюсь призвать дух несуществующего персонажа, чтобы позволить ему сыграть за меня на сцене? Нет, Лера права, плохая идея. Если Руслан издевался надо мной, я только выставлю себя дураком. Если говорил правду... кажется, ему самому обладание сущностью персонажа ничего в конечном итоге не принесло. Лерка права, это плохая идея.

Евгений успокоился, бросил на пол кота и лёг на спину. Несколько минут он лежал неподвижно, слыша лишь тиканье часов и приглушённый шум из-за стенки — соседи как раз вернулись с работы и начинали свои ежевечерние разборки друг с другом.

Он вдруг ясно увидел свою жизнь — точно со стороны, перед его глазами пронеслась череда штампованных будней, в которых он, как привязанный, постоянно возвращался в исходную точку. Пустая квартира. Назойливо-заботливая мать, совершенно не понимающая своего сына. Сестра — в свои девятнадцать уже пленница пелёнок, пустышек и ползунков, и её холодный, надменный муж, обращающийся с ней как с хрупкой вещью, но не как с человеком. Друзья-мотыльки, то исчезающие, то снова появляющиеся на горизонте. И Настя, Настя...

Такая близкая и такая далёкая.

В своей жизни Евгений совершил немало ошибок. Но это были не те ошибки, о которых стоило бы упоминать; в них не было ни величия, ни того истинного безрассудства, которое силой чувств искупает любые последствия. Он жил слишком осторожно, пассивно плыл по течению жизни и лишь иногда рефлексировал, рисуя в своём воображении размытые картины. Но теперь перед ним было нечто, что могло уничтожить его, — и скорее всего, сделало бы это, — но с крохотной вероятностью оно бы преобразило его самого и всю его жизнь.

В конце концов, уж в чём, а в стойкости своего сознания Евгений не сомневался. Он сумеет вытеснить незваного гостя прежде, чем тот начнёт мешать ему. Пусть только даст толчок, пусть только поможет ему — и всё, прощай, захудалый городок, прощай, прежняя жизнь!

Тик-так, тик-так.

Пропасть... вот она, рядом. Решится ли он, Евгений, прыгнуть в неё?

"Нет", — успокоил себя Евгений. — "Конечно же нет, это же пропасть. Кто в здравом уме бросается в пропасть?"

И тут же, пока его снова не охватила волна раздумий, соскочил с дивана. Пронёсся по коридору, схватил с тумбочки ключи и вылетел из квартиры.

Ступени путались под ногами, словно он уже падал в пустоту.

"Ты больше, чем советник, Марк. Ты мой друг!"

Стрелки часов были близки к тому, чтобы показать четыре утра. Евгений всё ещё лежал и смотрел в потолок. Сон упорно не шёл.

"Как ты мог сделать это?"

"Ты издевался надо мной! Над каждым из нас!"

Насмешливые воспоминания лезли в голову, причём, словно назло, лезли именно те реплики, которые как нельзя лучше подходили к настоящему моменту. Глуховатый, невыразительный голос Денисова менялся то на восклицания Толика I, то на холодные, дрожащие от злобы слова Натальи.

Конечно, он знал, что ничего не выйдет. Он должен был знать это.

"Для тебя всё это лишь игра, да?"

"Жалкий актёришка, чего ты хотел добиться своим враньём? Свести меня с ума? Заставить меня свести с ума самого себя? Боже, слишком сложно. Уже пятый час утра. Ну что, Марк? Ты здесь? Будешь говорить со мной? Или я зря, как придурок, нёсся через весь город, беспокоил старичка и заставлял его читать со мной по ролям? Или я просто недостаточно тебе подхожу?"

Евгений перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Странное чувство: вроде бы он не совершил ничего из ряда вон выходящего, ничего такого, что могло бы его опозорить, он был виноват лишь в том, что поверил... Видимо, он и есть ещё не выросший мальчишка, любящий сказки.

"Сказки из тех, в которых счастливый финал только у главного героя, а что станет с остальными — неважно, ибо все они по другую сторону".

Разве в пьесе была такая реплика? И если да, то у кого? Впрочем, какая разница...

"И вправду, глупо".

* * *

На последней перед спектаклем репетиции "Повести о Лоренс", к недоумению Лаврушкина, присутствовали зрители. Кроме Соседки, к которой все уже успели привыкнуть, в пустом маленьком зале сидели жена Пети-Марселя, которую ревнивый муж решил не оставлять в одиночестве на весь вечер, шумная компания друзей Инги и тощий прыщавый подросток — сын Толика I. Как пояснял сам "король", мальчишку он привёл в воспитательных целях.

По традиции, последняя репетиция проводилась в костюмах. Поправив пояс на строгом и аккуратном платье горничной, Лера выглянула из-за кулис. Петя, зевая, расхаживал по сцене и ревниво поглядывал в зал: к его молодой и симпатичной тридцатилетней жене уже вовсю клеились молодые люди из компании Инги. Судя по всему, он уже жалел, что притащил её сюда.

Сама Инга тоже была неподалёку. Закончив болтать с кем-то по телефону, она подошла к Лере, вызвав у последней лёгкое недоумение. Они не то что не общались, скорее просто жили в разных мирах.

— Не видела этого... гения-Евгения? — с ноткой презрения в голосе спросила "Аннет".

— Вчера если только. А что?

— Да ничего. С ним явно что-то странное. Вчера, как одержимый, примчался к нам в дом со словами, что хочет почитать пьесу с отцом! Я хотела выставить его, но мать была против, — Инга пожала плечами.

"Значит, всё-таки решился," — с замиранием подумала Лера.

— И твой отец согласился?

— Ну да. Я конечно, всё понимаю, он автор этой дребедени и всё такое, но серьёзно! Евгению что, больше нечем заняться?

— Кто знает, — отозвалась Лера. — Каждый совершенствуется как может. А ты, случайно, не читала пьесу по ролям с отцом?

— Зачем? — удивилась Инга. — Что я, слов выучить не могу?

— О чём идёт разговор?

— А вот и он, лёгок на помине, — протянула Инга и отошла.

Лера пристально смотрела на Евгения. Кажется, в нём ничего не изменилось. Костюм Марка ему, безусловно, шёл, подчёркивая склад фигуры. Несмотря на синеватые пятна под глазами, явно свидетельствовавшие о недосыпе, выглядел юноша неплохо.

— Инга сказала, что ты приходил к ним в дом вчера, — осторожно начала Лера. Евгению тут же стало неуютно, он ограничился лёгким кивком и тут же стал озираться по сторонам.

— Получилось? — тихо спросила девушка.

— Нет.

— Но ты в поря...

— В полном! С чего я должен быть не в порядке?

— Если...

— Отстань! Вот привязалась, — с презрением бросил актёр.

Евгений отошёл, и как раз вовремя: репетиция началась. Как она прошла, как играл Евгений и как играла она сама, Лера плохо запомнила. Внезапная грубость друга её сильно ранила, но она совершенно не понимала, чем заслужила такое обращение.

* * *

— Он был плохим министром, ваше величество.

— Да, но... был ли он плохим человеком?..

— Несомненно. Разве хороший человек поставил бы под сомнение вашу мудрость и вашу веру в собственный народ?

В голосе Евгения звенел металл, который не получалось прикрыть бархатом вкрадчивых интонаций. Да и стоило ли пытаться?

Король, он же Толик I, смотрел на Марка-Евгения с лёгким недоумением. Доверие — да, но в его следующих словах явственно прозвучало беспокойство.

— Ты всегда прав. Но это пугает меня.

И это вправду пугало его.

Зал притих. Даже школьники, которых притащили на представление в обязательном порядке, прекратили кидаться друг в друга едой. Те зрители, которые смотрели этот спектакль уже несколько лет, ощутили смутное, неуловимое чувство дежавю.

— А что насчёт бала? Вы уже разослали приглашения?

— Ещё вчера.

— Будет ли там семья Марселя?

— Конечно. Натали ни одного бала не пропускает. Да, кстати, Марсель хотел привести на бал свою племянницу. Я не стал возражать.

Евгений безразлично дёрнул плечом. Его мысли занимало другое.

— Мой король, могу ли я отлучиться на эту ночь? — осторожно спросил он. К королю, сидевшему на троне, он приближался не менее аккуратно, точно ступал по верёвке, натянутой над пропастью.

Толик I рассеянно посмотрел на Евгения, как на ласкающегося к хозяину хищника. С одной стороны, он рядом уже так долго и кажется верным другом и советником, с другой же — хищник есть хищник.

Евгений был хищником. Евгений?..

— Да, конечно... У тебя есть какие-то дела?

— Исключительно ваши интересы, ваше величество.

Больше не было сказано ни слова, но и "король", и "Марк", и несколько десятков сидевших в зале зрителей знали, что следующим утром найдут труп бывшего министра.

Сестра Евгения, Саша, которая сама захотела присутствовать на дебютном для брата в новой роли спектакле, то и дело сбрасывала звонки, от которых буквально разрывался её телефон. Муж был, как всегда, занят на работе, и ребёнка пришлось оставить на соседку; видимо, та не очень справлялась, но Саше было не до того. Она наслаждалась каждой секундой того, что происходило на сцене, со смешанным чувством детской радости и гордости. Саша не так часто бывала на спектаклях брата и впервые видела его в такой значительной роли; наконец-то она почувствовала, что Евгений участвует не в школьных сценках, а в чём-то серьёзном.

Настя-Соседка сидела в самой середине первого ряда и почти не смотрела на сцену, а строчила в блокноте, как одержимая. Прилив творческого вдохновения рождал фразу за фразой, и цепи возникавших на бумаге образов не было конца. "Надо было взять ноутбук," — со вздохом думала она. — "О, какая выйдет статья, особенно если хорошенько заняться редактированием, найти дополнительных материалов..."

* * *

"Руслан мне больше нравился. В нём был стержень, характер, а в тебе что? У меня дома такие, как ты, не продвигаются дальше заместителей и секретарей".

Евгений, который как раз стоял на сцене, сжимая ладони Толика I и Инги, и кланялся, вздрогнул и едва не упал. Силой воли он заставил себя снова выдавить улыбку и отступить от края, пропустив вперёд других актёров.

"Ты что-то сказал?" — медленно, чётко подумал он. Ответ не заставил себя ждать.

"О, меня заметили? Я был с тобой всё это время, помогал, а ты даже не замечал меня? О Боги, это будет сложнее, чем я думал".

"Сложнее что?"

"Сделать из тебя человека, конечно. Ты же для этого позвал меня?"

Зрителей было всего несколько десятков, но шумели они так, словно зал был переполнен; и Евгений прекрасно знал, чему очередное представление "Повести о Лоренс" обязано таким внезапным успехом. Не чему. Кому.

Он был совершенно уверен, что у него не получилось! Во время репетиции он пытался прогнать назойливые напоминания о позоре собственной наивности. А тут ещё эта Лера с её участливой улыбкой! Можно подумать, ей есть какое-то дело до него! Соседка... А что Соседка? Она слишком поверхностная и самовлюблённая, чтобы обратить внимание на что-либо, кроме букв в своём блокноте. Как пьеса, так и актёры для неё — всего лишь материал.

Но теперь, во время спектакля, что-то изменилось. Реплики, которые Евгений произносил уже автоматически, внезапно обрели новое значение. Сцена и темнота зрительного зала подёрнулись туманной плёнкой в его глазах, а сквозь эту плёнку смутно проступили другие лица, другие предметы, другое время. Две картинки накладывались друг на друга, и всё приобрело потрясающий объём, словно открывшись в четвёртом измерении: тусклая железная корона с вставленными между зубьями стекляшками засияла благородным металлом, мантия Толика I стала роскошнее и ярче, а слова... слова Инги, Натальи, Пети преисполнились нового смысла. Сердце Евгения билось, как сумасшедшее. Поддавшись, как ему казалось тогда, своему воображению, он вдохновенно изобретал новые интонации, новые выражения, новые жесты. В его движениях появилась несвойственная ему вкрадчивая мягкость, в голосе пробились новые ноты. Это было словно во сне.

"И ты думаешь, что сам способен на это, без моей помощи? О, мальчик, ты и вправду такой глупый..."

Под ноги Евгению прилетел маленький букетик — совсем скромный, составленный из дешёвых полевых цветов. Точно очнувшись, юноша заморгал. Конечно, он никогда раньше не получал цветов. Дворецким и часовым цветов не полагалось. Но неужели что-то изменилось? Неужели его жизнь теперь действительно пойдёт по-другому?

Перед тем, как занавес закрылся, Евгений не удержался и отыскал взглядом Настю. Он успел заметить радостную улыбку, энергичные хлопки — и зрительный зал скрыла тяжёлая, пропитавшаяся пылью тканевая стена.

Евгений отошёл за кулисы. Вдали мелькнуло чёрно-белое платье Леры, и он, не раздумывая, догнал её.

— Прости, -выдохнул он, когда они поравнялись друг с другом.

— За что?

— Кажется, я был несправедлив к тебе. Ох, Лерка! Ты не представляешь, что творится у меня в голове.

— Почему это? — девушка с усмешкой кивнула на букетик, который Евгений всё ещё продолжал сжимать в руках.

— Потому что это не мои цветы. А его.

— Ты шутишь!

— Нет. У меня получилось! Боже мой, я готов весь мир перевернуть!

Запоздалый восторг пробился, наконец, сквозь пелену оцепенения, и Евгений, расхохотавшись, ухватил Леру за талию.

— Ай! Ты чего творишь?

Не слушая её, Евгений подхватил подругу на руки и закружил.

— Ты! Лучший! В мире! Друг!

— Да пусти, — отпихивалась от него Лера, но глядя на его сияющее лицо, сама не смогла сдержать смеха. — Королевским советникам не положено так бурно радоваться!

— Королевский советник не против!

Инга, которая проходила мимо, смерила парочку презрительным взглядом и постучала пальцем по виску. У неё было отвратительное настроение. Дурацкие новые туфли, которые они с матерью купили специально для спектакля, натёрли ноги, из-за духоты жутко хотелось пить, а от шума аплодисментов звенело в ушах. Нет, аплодисменты — это хорошо, только если они предназначены тебе. А то подумаешь — этот высокомерный тихоня, этот застенчивый красавчик, внезапно сыгравший немного получше, чем должен был!

Не выдержав, Инга сняла туфли и прошла по коридору босиком. Остановившись перед дверью гримёрки, которую они делили с Натальей, она услышала по ту сторону приглушённое:

"Да не могу я сейчас говорить! Я переодеваюсь! Не полчаса назад, а с две минуты! Ах, ты знаешь, сколько длится спектакль? Да ты хоть раз на нём был вообще? Сам шляется непонятно где после работы, а мне хватает совести указывать! Господи, да за что мне всё это..."

Знакомые, уже привычные всхлипы. У Наташки что ни разговор с мужем — то скандал. Как он её терпит до сих пор, эту нервную "актриску" в вечной роли обиженной страдалицы? Инга всегда презирала людей, которые не могли постоять за себя. Но на самом деле она была слишком недалёка, чтобы понять истинную сущность подобного рода отношений — в которых женские слёзы разят сильнее любого словесного оружия и удерживают крепче якорного каната.

Пнув с досады дверь — не заходить же внутрь, чтобы выслушивать этот разговор! — Инга отправилась вдоль по коридору, чтобы хотя бы где-нибудь посидеть. Старые стулья с рваной обивкой, явно притащенные когда-то из зрительного зала, стояли там, где коридор поворачивал налево; устроив, наконец, себя и свои больные ноги поудобнее, Инга услышала, что за углом кто-то разговаривает.

— Надо встретиться. Это срочно. Ты сразу поймёшь, в чём дело. Боюсь, придётся что-то предпринимать.

Разговаривал явно Лаврушкин и явно по телефону. Какой идиот изобрёл эти телефоны!

— Нет, но ты помнишь, чем всё едва не закончилось в прошлый раз.

Несколько секунд молчания.

— Хорошо. Буду через полчаса.

Щёлкнул чехол, и режиссёр вышел из-за угла, встретившись рассеянным взглядом с Ингой.

— Что ты тут делаешь? — будто бы машинально спросил Лаврушкин.

— Сижу, — пожала плечами Инга. — Наташка опять оккупировала гримёрку.

— Сиди...

Лаврушкин кивнул и решительным шагом направился к лестнице. В его голове теснилось множество противоречивых мыслей. С одной стороны, кто не хочет славы и успеха себе и своему детищу?

А с другой... он слишком хорошо помнил то, что было пять лет назад.

Добрую половину следующего дня начинающий актёр театра "Мельпомена" Евгений Березин, так ярко блеснувший на последнем представлении, провёл дома, в спорах с самим собой. Буквально.

— Всё, что мне нужно — это хорошо играть на сцене. Возможно, быть поувереннее и понастойчивее в общении с Соседкой. Больше ничего!

Втайне Евгений радовался, что живёт один. Некому было, подслушав подобный диалог с "воображаемым другом", вызвать санитаров.

"Этого мало. Как бы хорошо мы ни играли, нам не вырваться отсюда, не используя другие потенциальные возможности".

— Кому какое дело, как я живу, пока я хорош в театре?

"Ещё скажи, будто ты думал, что моё влияние при дворе короля проявлялось на всяких совещаниях и собраниях. Святая наивность, мальчик мой! Помнится, пара походов в притон с азартными играми, где инкогнито ошивался министр финансов, и будуар любовницы генерала Бергуса помогли мне обвести вокруг пальца всё соседнее государство. Иначе бы началась война, а войны не отвечают моим интересам. Они неэстетичные и непредсказуемые".

— В пьесе про это ни слова! — удивился Евгений.

"Да что там можно было описать? Тень от верхушки айсберга".

Раздумывая над этим, Евгений прошёл на кухню и направился прямо к холодильнику. В бесконечных перепалках с Марком он забыл даже позавтракать.

Открыв дверцу, юноша мрачно пробежался взглядом по полупустым полкам. Половина содержимого холодильника была уже непригодна для употребления (но по какой-то загадочной причине оставалась там), а вторая половина представляла собой соусы, масла и несколько зубчиков чеснока.

"Слушай... не скажи, что я привередлив, всё-таки я уже жил с Русланом и примерно представляю рационы вашего мира, но это..."

— Да знаю я, — с досадой хлопнул дверцей Евгений. — Пойдём в магазин.

"Ох уж этот прекрасный быт. Хорошо, что в пьесе он полностью проигнорирован. Смотреть на это было бы неинтересно".

— Кто бы мог подумать, что жизнь состоит не только из интриг, убийств и переворотов, а в ней существуют магазины и пустые холодильники, — фыркнул Евгений.

Да, во взглядах на жизнь они с Марком, мягко говоря, не сходились. Но в целом с ним было довольно легко общаться. Интересно, могли бы они подружиться, — мягкий, впечатлительный актёр и хитрый, расчётливый убийца, — родись они в одном мире? А почему бы и нет, собственно.

Добежав до ближайшего магазина сквозь стену дождя (до того, чтобы взять зонтик, он как-то не додумался), Евгений стряхнул с волос тяжёлые капли и вошёл внутрь. Он абсолютно не имел представления, что купит. В голодном состоянии планировать покупки провизии бесполезно. За тебя всё решают глаза и желудок.

К удивлению Евгения, Марк вёл себя вполне сдержанно. Если его и беспокоили автомобили, кассовые аппараты и звонящие у прохожих телефоны, он ничем этого не показывал — впрочем, он ведь уже был в этом мире, пусть и несколько лет назад...

Эту тему Евгений старался не затрагивать. Во-первых, подозревал, что правды не услышит, а во-вторых, боялся её услышать. Сутки прошли вполне нормально, он здорово отыграл на спектакле, даже цветы получил, заслужил доверие Лаврушкина и при этом ничего не отдал взамен.

"Возможно, это просто взаимовыгодное сотрудничество," — думал Евгений, бродя вдоль полок с йогуртами. — "Может, Марку просто скучно там, в своём мире, а тут и он мне помогает, и сам видит хоть что-то новое?"

"Возможно,— ехидно ответил Марк. — Во всяком случае, если эта мысль тебя успокаивает..."

— Да чёрт побери! — вслух выругался Евгений, испугав мирно выбиравшую сметану бабульку. — Ох, простите, это я не вам.

Мирная старушка округлила глаза и отошла от греха подальше в соседний отдел.

"Ничего. Скоро ты научишься прятать от меня те мысли, которые захочешь, — великодушно сказал Марк. — Руслан научился уже на третий день. Ты, конечно, не такой способный, но я в тебя верю".

— Спасибо, — снова вслух буркнул Евгений.

— За что спасибо? С кем ты говоришь? — удивлённо спросил женский голос. Евгений обернулся: перед ним стояла Настя, державшая продуктовую корзинку, и с весёлым недоумением смотрела на него.

— Да так... сам с собой, не обращай внимания, — усмехнулся Евгений и тут же мысленно выругался: "Идиот, теперь она примет тебя за шизофреника!".

"О, как интересно! Так это и есть та самая девушка, ради которой ты всё затеял?"

Евгений понял, что его глазами Марк оценивает Соседку, рассматривает её, как модель или дорогую куклу.

— Как тебе вчерашний спектакль? — Евгений выдавил из себя улыбку, пытаясь отогнать Марка в дальний угол своего сознания.

— Замечательно, да, отлично, — ответила Настя. — Статья выйдет просто шикарная! Правда вот, я забыла взять ноутбук, пришлось по ходу дела писать на коленке, можно сказать. Да еще и в темноте. Кошмар, в общем.

Актёр моргнул. На мгновение ему захотелось спросить напрямую, оценила ли она его игру? Или так и просидела весь спектакль, уткнувшись в записную книжку?

— Я уверен, что у тебя всё получится, ты отличный журналист, — неожиданно для себя сказал он, хотя никогда не видел ни одной её статьи. — Хотел спросить, как само представление? Возможно, "Повесть о Лоренс" всем давно надоела, но мы стараемся каждый раз привносить что-то новое.

Настя нахмурилась.

— Ты же знаешь, это первый раз, когда я увидела этот спектакль в сознательном возрасте. Мне не с чем сравнивать. А там, где я учусь, театры совсем другие, и постановки, и декорации, — она развела руками.

"Восхитительно!" — почему-то Марк казался очень довольным.

— Но ты молодец! Делаешь искусство, это здорово. Не знаю, можно ли считать искусством публицистику, во всяком случае, надеюсь, что да... Наш препод по истории журналистики считает, что...

И Настя начала свой очередной путаный рассказ, то и дело сбиваясь, смеясь и задавая риторические вопросы. Смысл её слов пробивался к Евгению словно откуда-то издалека. Ничего не изменилось. Его словно не существует для неё. Будь на его месте кто угодно, пусть даже случайный прохожий, Соседка точно так же взахлёб делилась бы своими историями, совершенно не слушая ответных реплик.

Желудок тоскливо заурчал, напоминая о пропущенном завтраке.

— Слушай, сейчас я немного тороплюсь, но может, ты хочешь встретиться вечером?.. — начал было Евгений, но заметив изменившееся выражение лица Насти, уже всё понял.

— Я бы с удовольствием, но сегодня у моего брата день рождения, вот, закупаюсь, — она показала Евгению корзинку. — Кстати, я бы собрала ещё материала, если не возражаешь. Сообщи мне, пожалуйста, о вашей следующей репетиции. В других спектаклях тоже ведь есть на что посмотреть, правда?

— Ты права, конечно. Я позвоню.

— Пока!

И снова Соседка упорхнула, взмахнув напоследок белокурыми прядями. Евгений вздохнул и отвернулся к стеллажам. Сердце всё ещё бешено стучало: как она красива!

Выждав некоторое время, делая вид, что выбирает молоко, юноша обратился к Марку:

"И что ты молчишь? Скажи что-нибудь".

"Тебя интересует моё мнение о ней самой или о твоих шансах?"

"И то, и другое".

"Что ж, я предполагал, что увижу нечто такое. Она мила, наивна, как и ты, и на редкость глупа. Таковы побочные эффекты женской красоты".

Циничность Марка обезоруживала.

"Ну, а что там с моими шансами?"

"А как думаешь ты сам? Исходя из вашей короткой встречи?"

— Да чтоб тебя! — Евгений не выдержал и стукнул кулаком по одной из полок, едва не уронив несколько упаковок творога. — Почему же ты всегда прав-то? Да, шансов у меня нет. И блестящей актёрской игрой тут ничего не добьёшься. Она не видит ничего вокруг, кроме себя.

"Тебе кажется, что ситуация безвыходная. На деле же — нет ничего проще. Если ты будешь слушаться меня, эта глупая блондиночка станет твоей уже через неделю".

"Интересно, у Руслана всё так же начиналось?" — невольно подумал Евгений.

"Я по-прежнему тебя слышу. Слышу всё, кроме того, чего хочу: ответа. Ты согласен выполнять всё, что я тебе прикажу?"

Слово "прикажу" внезапно резануло Евгения. Как-то незаметно он пропустил тот момент, когда из помощника Марк превратился в повелителя. Но выхода у него не было и он, мысленно выдохнув, ответил:

"Ладно, ладно, я согласен. И с чего я должен начать?"

* * *

Таких домов, как двухэтажный особняк Денисовых с шестью комнатами, двумя пристройками, верандой, бассейном и гаражом, в городке было немного. Точнее, всего пять, и располагались они на одной улице — на проспекте Мира, на самой окраине. За заборами участков местных богачей простиралось поле, а на горизонте синела неровная полоса леса.

Лаврушкин надеялся, что сам Денисов окажется дома. Переступая с ноги на ногу и ёжась от холода, режиссёр стоял возле ворот, слушал пиликанье и ждал, пока кто-нибудь из дома ответит на сигнал. Ждать пришлось довольно долго. Наконец из динамика послышался женский голос:

— Да?

— Света? Это я, Владимир. Мне надо поговорить с Дмитрием Николаевичем.

После напряжённой паузы в динамике пискнуло. Лаврушкин потянул ручку и вошёл за ворота; а через несколько минут он уже был в кабинете Дмитрия Николаевича.

Несмотря на то, что кабинет выглядел вполне презентабельно, — большие книжные шкафы, прямоугольный стол из дорогого дерева, мягкий золотой свет, — Лаврушкин знал, что особенного смысла в нём не было. Всё богатство семьи Денисова на самом деле было богатством его жены, занимавшей важную управленческую должность на молокозаводе. Сам Дмитрий Николаевич раньше зарабатывал на жизнь написанием небольших статей в районный журнал и вёл рубрику обзора литературы на каком-то сайте; однако со временем темы, на которые он писал, перестали быть актуальными, а за появлением новых он не успевал. Мечтой его жизни было стать поэтом: у Денисова была заветная белая папка, бережно хранимая в ящике стола, в которой содержались все его немногочисленные стихи. Знакомые находили их неплохими и даже советовали посылать в различные журналы, но Денисов так и не решился на это в силу своей застенчивости. "Одно дело — продавать чужим работу своего разума, и совсем другое — продавать им дело своего сердца. Законы логики понятны и нерушимы; а субъективность стихов похоронила не один талант в этой стране, что уж говорить обо мне," — так оправдывался он.

В настоящий момент Денисов сидел за столом, подслеповато щурясь, и читал литературный журнал. Услышав шаги, он поднял голову и приветственно кивнул вошедшему:

— А, Владимир Василич. Проходи. Что-нибудь новое?

— Адрес Руслана я раздобыл, — ответил Лаврушкин, усаживаясь в кресло, — но сам к нему пока не ходил. Что-то меня взяли сомнения. Ведь мог же я ошибиться?

Денисов печально покачал головой.

— Мне стоило предупредить тебя, только когда этот юноша прибежал ко мне.

— Отговорить его, вот что тебе стоило сделать! — буркнул режиссёр. — По твоей милости мы снова попали в эту передрягу. И чего им всем нужно? Почему именно роль Марка? Что в ней такого особенного?

— Я сам задаюсь этим вопросом.

Некоторое время оба молчали.

— Я уверен, что это Руслан привёл его к тебе, — наконец сказал Лаврушкин. — Больше некому. Сам умыл ручки, спрятался ото всех, а как экспериментировать на наивном пареньке, так это пожалуйста.

— Вполне по-марковски, — кивнул Денисов. — Но что я мог сделать? Отослать его прочь, отказать в такой простой просьбе? И потом, я был уверен, что у него ничего не выйдет. С первого взгляда было очевидно, что этот юноша — полная противоположность Руслану.

— Да уж, Дмитрий Николаич. Ты не психолог.

Денисов отложил журнал и провёл ладонью по лицу.

— Что-нибудь уже произошло?

— Нет. Но я чувствую, что произойдёт. В прошлый раз это тоже началось не сразу.

— Может, всё не так плохо? — глухо спросил писатель. — Ты хотел талантливых актёров — вот, как на блюдечке. Выбери для него, кроме "Повести о Лоренс", ещё несколько других, настоящих пьес с яркими мужскими персонажами типажа Марка Норманна, и через месяц о "Мельпомене" будет знать вся область. Люди будут приезжать из города специально, чтобы посмотреть на его игру. А со временем вы все и сами сможете перебраться туда — здравствуй, истинная богема большого города!

— Но роль Марка всё равно останется "той самой" и подарит твоей пьесе долгожданную известность, — с усмешкой подхватил Лаврушкин. — Света будет вне себя от счастья.

— Она столько инвестировала в моё творчество... А что оно приносит нам? Копейки. Все мы хотим, Владимир, чтобы что-то изменилось. Знаешь что?

В тусклых глазах старого писателя промелькнул азарт.

— Оставим всё как есть. Истории не любят повторяться. Даже если этому юноше удалось, — во что я не до конца верю даже после твоего рассказа! — это не означает никакой катастрофы. Просто... сообщай о том, что у вас происходит. Как он себя ведёт, как общается с другими актёрами, одним словом, последи за ним.

— А Руслан?

— Пусть прячется в своей норе, если ему так легче. Не исключено, что у него не было дурных помыслов.

— Я сомневаюсь в этом, — пробормотал Лаврушкин, кивнул писателю напоследок и покинул его кабинет.

* * *

Тем временем Евгений уже вернулся домой. Наскоро перекусив, он прошёл в комнату и сел за стол, предварительно согнав с него Фрэнсиса. Затем актёр пошарил в ящике и достал относительно чистый, если не считать нескольких пометок на полях, лист бумаги и ручку.

— Итак, — вслух обратился он к Марку. — С кого начнём?

"Давай с режиссёра. Насколько я понял, этот всё тот же Владимир Лаврушкин, который ставил спектакли при Руслане?"

— Совершенно верно. Что я могу про него сказать? Да... в общем, почти ничего. Живёт один, в разводе, жена давно уехала, детей нет... ну это ты и сам знаешь.

"Что с карьерными амбициями?"

— Как ни странно, я не слышал, чтобы он планировал перебираться в другое место. Который год сидит в "Мельпомене" и ставит одни и те же спектакли. Может, ему Денисова доплачивает?

"Не думаю. Деньги никогда не были для Лаврушкина приоритетом. Если он до сих пор здесь, значит, на то есть другие причины... Хорошо, пока оставим его. Что можешь сказать об актёрском составе?"

— Ну, во-первых, — Евгений нарисовал на листе бумаги единицу, — Инга, она играет Аннет. Ну с ней всё ясно — дочка Денисова, богатая, избалованная, высокомерная... "Элита", короче. В театре играет только потому, что мама приказала, а она у неё с характером. Но когда закончит университет, — она учится заочно, — собирается уехать в город.

"Вот это уже интересно. Занятия, окружение?"

— Да не знаю я... Вечно тусуется с компанией такой же местной "золотой молодёжи". Кроме театра, я её больше нигде не видел. Она не ходит в места для простых смертных. Что странно, играет вполне нормально. Видимо, жажда внимания помогает.

Марк, казалось, призадумался.

"Она нам точно понадобится. Сделай там пометку".

Евгений послушался и продолжил:

— Петя Креховец, играет Марселя. Личность скучная, дотошная и жутко ревнивая. Постоянно срывается с репетиций, чтобы его жену никто не увёл. Причина, по которой она вышла за него замуж — загадка для всего театра.

"Пока не вижу, чем это обстоятельство может нам помочь, но кто знает... Дальше?"

— Наталья Фомина, играет жену Марселя. Тоже семейные неурядицы, муж ревнивый и своенравный, а сама она нервная, как дворянская барышня. Как представлю количество ежедневных истерик в этой семейке, аж дрожь берёт.

"А как муж относится к её игре в театре, к её ролям?"

— Она не посвящает его в подробности. Сам он на спектакли не ходит, потому что слишком занят на работе. Наташка не хочет рассказывать ему о своих ролях, боится очередного скандала.

"Этим можно воспользоваться. Тоже запиши".

Под цифрой "два" Евгений написал коротко "Наташа" и напротив — "напряженные отношения с мужем".

"Его величество?"

— Толик I. Ну то есть мы его так называем, потому что всегда королей играет. Весёлый мужик, общительный, добродушный. Отец-одиночка, воспитывает сына, подростка. Кроме театра, иногда поёт в местном ресторане. Раньше был преподавателем истории, да и сейчас иногда подрабатывает репетиторством.

"Слабости? Алкоголь, женщины, азартные игры?"

— Э-э-э... — растерялся Евгений. — Нет, ничего этого нет.

"Тогда не стоит упоминания. Ещё кого хорошо знаешь из актёров?"

— Лера, — наконец сказал юноша. Он оттягивал тот момент, когда ему придётся назвать это имя, потому что не хотел о ней говорить.

Но Марк и так слишком много знал.

"А, та самая девочка с веснушками, которая смотрит на тебя влюблёнными глазами? Да забудь. Самое главное она уже сделала — привела тебя ко мне. Сомневаюсь, что она способна сделать для нас ещё что-то значимое".

— Имей в виду, — Евгений почувствовал, что начинает сердиться, — Лера — не вещь, ясно тебе? Она мой друг! И мы никогда не причиним ей вреда!

"О, обожаю эти торги. То есть причинять вред другим ты уже готов?"

— Я вовсе не это имел в виду!

"Перестань ломаться, Евгений. Время покажет, останешься ли ты при своём мнении и дальше. Видишь ли, я не могу принудить тебя к чему-то, только посоветовать, направить на нужный путь. Решение всегда за тобой".

— Интересно, почему я не уверен в этом, — буркнул Евгений. Он убрал листок обратно в стол и посмотрел на часы. — Я должен собираться. Обещал зайти к маме и сестре.

Он встал, положил в карман сотовый телефон, проверил, есть ли у него деньги, и прошёл в прихожую. Завязывая шарф, он услышал в своей голове вкрадчивый голос Марка:

"Неужели? Мы знаем друг друга всего два дня, а ты уже знакомишь меня со своей семьёй? Я польщён".

— Только попробуй что-нибудь выкинуть, — проворчал Евгений. — Не дай бог, они что-то заподозрят.

"Не волнуйся, я хочу сохранить с тобой хорошие отношения. Мы нужны друг другу, похоже, сильнее, чем оба думали. Ты же помнишь, кем я стал там, у себя дома?"

— Королём, — осторожно ответил Евгений. До этого Марк почти не говорил о собственном мире.

"А здесь я сделаю королём тебя. Королём актёров".

Интеллигентной и утончённой личности для процесса созидания необходима особая атмосфера. Для студентки атрибуты творчества — это ноутбук с кокетливыми и ничего не значащими наклейками, чашечка горячего чая или кофе, в зависимости от предпочтений (молоко/лимон не обязательны, но придают эстетичности), мягкий плед пастельного оттенка, маленькая пушистая кошка, путающаяся в ногах... и маникюр, обязательно маникюр. Статья не выйдет хорошей, если печатать пальцами, как у дворника.

Но обстоятельства были решительно против того, чтобы Настя смогла написать что-нибудь стоящее. В доме стояла страшная жара, отметавшая саму мысль о пледе, толстый кот по кличке Пуфик был слишком ленив для того, чтобы подняться с подоконника, а кофе давным-давно остыл и представлял собой непонятную, лишённую смысла жидкость. Маникюр же... Вы серьёзно думаете, что в городе с населением в пятьдесят тысяч человек на каждом шагу стоят маникюрные салоны?

Да, за несколько лет обучения в университете Настя успела превратиться в типичную девушку из мегаполиса. Она тосковала без кофеен с Wi-Fi, без мигающих вывесок и витрин, без уличных музыкантов и дорогих автомобилей, припаркованных у бизнес-центров. Настя любила свой родной городок, но её не покидало чувство, что она пыталась впихнуть себя в плоскую двухмерную картинку, составленную из воспоминаний. Всё казалось карикатурным, игрушечным, ненастоящим.

— "Искусство театра, его магия, заключена в способности на какой-то час создать прямо перед нами новую реальность..."

Ну, скажем прямо, на громкий титул "реальности" пьеса никак не тянула.

— Нет, не то, — Соседка решительно нажала Backspace и стёрла всё предложение. — "Благодаря невероятному таланту перевоплощения актёры театра "Мельпомена" смогли..."

Мысль иссякла. Ничего они, по большому счёту, не смогли. Настя на них почти и не смотрела. Добрую половину спектакля она не могла оторвать взгляда от кошмарных бордовых в зелёную клетку штор, окаймлявших нарисованное на большом куске картона окно. Ужасающее сочетание цветов. В конце концов, это спектакль про средневековое королевство или про тяжёлые послевоенные годы в СССР?

"Я бы сыграла лучше," — решила Настя, даже не подумав о какой-то конкретной роли. Там, в зрительном зале, она честно пыталась проникнуться происходящим, чтобы игра земляков вдохновила её саму на что-то стоящее, но... она попросту ничего не запомнила. Кажется, Женька сыграл неплохо... Это ему достались цветы? Или они были для той девушки, Инги, которая играла...

Как же звали ту героиню?

— Всё бесполезно! — в сердцах Настя хлопнула крышкой ноутбука. — Говорила мне Райка писать о чём-нибудь нормальном, так нет, мне надо было в родной курятник, смотреть на эти детсадовские сценки, которые не меняются лет по десять!

Девушка отложила ноутбук, поднялась с кресла и подошла к зеркальной дверце шкафа. Поправила волосы, кокетливо подмигнула, со вздохом прижала ладони к груди...

— Надо было идти в театральный, — громко произнесла она. — Но вечно у меня что-нибудь не так!

Большие, как у куклы, и такие же светло-прозрачные глаза широко раскрылись и наполнились слезами... бы, если бы Настя сумела заставить себя заплакать. Но тут в глаз залетела какая-то пылинка, отчего Настя зажмурилась и неожиданно для себя чихнула.

— Вот и твори тут искусство, — пожаловалась она своему отражению.

* * *

Как Евгений убедился уже неделю спустя, Марк действительно был потрясающим актёром. Максим, игравший Тибальта в "Ромео и Джульетте", приболел, и Лаврушкин доверил эту роль своему "новому протеже", как саркастично отзывалась Инга. Всё прошло великолепно. Марк был настоящим изобретателем, он выжал Евгения так, что после спектакля в юноше ни осталось ни сил, ни эмоций. Он даже обнаружил в себе умение фехтовать и так хлестнул тупой шпагой "Меркуцио" по запястью, что бедный Димка едва не упал на колени и не "умер" раньше положенного.

— Прости, — одними губами шепнул Евгений.

"Ты чего разошёлся?" — мысленно шикнул он на Марка. Тот немедленно отозвался:

"Я не хотел. Больше такого не повторится".

Если не считать этого маленького происшествия, то все остались довольны спектаклем: и сам Евгений, и Лаврушкин (по крайней мере, так казалось), и зрители, которых, ко всеобщему удивлению, было так много, что некоторые стояли в проходе. Слух, что Тибальта будет играть "тот самый Евгений Березин, новый Марк", разошёлся по городку со скоростью среднестатистической сплетни. В итоге актёр обзавёлся ещё четырьмя дешёвыми букетиками, парочкой телефонных номеров и загадочным следом от губной помады на воротнике камзола.

Однако Марк вовсе не собирался ограничиваться сценой. "Реальность — такая же игра," — говорил он Евгению. — "Только в ней приходится самому продумывать сценарий".

Он отдавал Евгению кучу приказов, которые с первого взгляда казались бессмысленными. По дороге с очередной репетиции он заставил актёра сделать огромный крюк и пройти через территорию школы. На вполне логичный вопрос — зачем? — он ответил:

"Ты заметил, который час? Половина седьмого. Занятия в школе закончились с двадцать минут назад. Учителя как раз успели закрыть кабинеты и собраться".

"И что?"

Вместо ответа актёр услышал разочарованный вздох. Решив не спорить, раз уж начал потакать причудам своего гостя, Евгений отправился через школьную территорию. Не пройдя и нескольких шагов, он столкнулся с молоденькой женщиной в очках, которая подняла голову и воскликнула:

— О, это вы! Впрочем, я могу ошибаться, но... Вас зовут Евгений Березин?

— Да, это я, — чувствуя себя немного глупо, ответил Евгений.

— Я преподаю мировую культуру у четвёртого класса, мы были на вашем спектакле! Это было потрясающе... впрочем, простите, если я вас отвлекаю, но...

— Нет, ничего подобного, — с мягкой, спокойной улыбкой, позаимствованной у Марка, ответил Евгений. — Я не тороплюсь. Рад, что вам понравилось.

— Дело в том... ох, наверное, вы не согласитесь!.. Просто завтра у нас открытый урок, возможно, вы смогли бы к нам зайти, рассказать о спектакле, о самой профессии актёра? Уверена, ребята будут очень рады!

"То, что надо!" — с удовлетворением заметил Марк, оставив Евгения в недоумении.

— Да... да, конечно, — актёр совсем растерялся. — Во сколько?

— В час. Вам удобно будет?

— Да, завтра репетиций нет, так что я свободен...

— Отлично...

Щёки учительницы залила краска, она бросила последний взгляд на Евгения и, скомканно попрощавшись, ушла.

Евгений прекрасно знал, что когда бог раздавал людям ораторские способности, ему не досталось от слова ничего, и тут же накинулся на Марка:

— И зачем мы это сделали? Какой смысл?

"Мы же актёры, справимся," — лениво ответил тот. — "Я могу сам, если ты боишься".

— Конечно, сам! Скажи только... ты что, правда это предвидел?

"Удача встречается тем, кто сворачивает на её дорогу".

На открытом уроке, к замешательству Евгения, присутствовали, кроме детей и учительницы, несколько гостей из районной администрации. Вручив Марку управление собственным красноречием, Евгений ушёл в себя и задумался, какую цель мог преследовать его гость. Марк держался уверенно и спокойно, даже улыбался детям (которых, как Евгений прекрасно знал, он терпеть не мог), и отвечал на вопросы с лёгкой усталостью в голосе, которая как бы говорила: "ох, дорогие мои, я так устал, спектакли, гастроли, встречи... ни минуты на отдых, ни секунды на личную жизнь!"

Когда всё закончилось и Евгений отправился домой, Марк наконец пояснил, зачем ему понадобилось это "мероприятие".

"С четвёртым классом нам крупно повезло. Родители троих из этих детей довольно богатые и влиятельные люди, часто бывают в областном центре. Если дома дети расскажут о сегодняшней встрече, те могут заинтересоваться и сходить на наш следующий спектакль. Что у нас по плану,"Падение", если не ошибаюсь? Ещё одно творение Денисова. Хорошо, что болезнь Максима затянулась".

— Даже подозрительно, что всё так сложилось, — ответил Евгений.

"Думаешь, что это моих рук дело? Как ты себе это представляешь? Я по-прежнему внутри твоего тела, а у руля стоишь ты. Я же управляю редко и под твоим контролем".

— Да, я знаю. Но беспокойства от этого не меньше.

* * *

Именно под давлением Марка Евгений начал оказывать своей коллеге, Наталье, знаки внимания. Приняв маленький белый цветок, который Евгений позаимствовал у одного из своих уже начавших вянуть букетов, актриса зарделась и принялась заправлять за уши непослушные волосы.

— Ты знаешь, я ведь совсем замоталась в последнее время, — призналась она как-то раз. — Только дом и театр, больше ничего. Даже не помню, когда в последний раз куда-то выбиралась, хотя бы попить кофе.

"Нет, — вмешался Марк. — Приглашать её мы никуда не будем. Но нужно запомнить".

"Запомнить что?"

"Что женщина тоскует и ждёт любви".

После этого Евгений слегка поубавил свою прыть и стал держаться с Натальей приветливо, дружелюбно, но подчёркнуто нейтрально.

Сценический успех заметно повысил котировки его акций на закулисной бирже, и каждый актёр пытался перекинуться с Евгением пару слов, рассказать какие-нибудь сплетни или позвать в бар. Атмосфера всеобщего внимания действовала на Евгения опьяняюще. Он расслабился, перестал терзаться сомнениями и полностью доверился Марку.

Только один человек стал относиться к Евгению ещё хуже, чем раньше — Инга Денисова. Евгений указал на это своему "альтер-эго", но Марк казался даже довольным.

"Зависть, ревность, ненависть... Вместе их смесь куда сильнее, чем какие-нибудь привязанность и любовь. Словно металл сам себя расплавляет адским огнём, чтобы кузнецу было удобнее выковать из него любой необходимый инструмент".

"А если человеческими словами?"

Но Марк на это ничего не ответил, только усмехнулся. Вскоре Евгений перестал задавать вопросы. В конце концов, его всё устраивало.

Почти всё.

Настя по-прежнему игнорировала любые попытки Евгения найти с ней общий язык. Спустя несколько дней после представления "Повести о Лоренс" Марк, который до того старательно обходил тему Соседки, наконец сказал Евгению, что подобрал ключ к сердцу (сам Марк произнёс слово "тело", но Евгений был слишком воспитанным для того, чтобы называть вещи своими именами) самовлюблённой красавицы.

Он предложил протащить Соседку в актёрский состав, хотя бы на один спектакль. После первой реакции, представлявшей собой смесь нервного смеха и недоумения, Евгений понял, что идея не лишена смысла. Настя была равнодушна к чужой славе, она жаждала собственной. Благодарность к тому, кто сможет не просто провести её за кулисы — провести на саму сцену театра, имела все шансы перерасти в нечто большее.

"Это будет немного сложнее, чем я думал сначала," — в конце признался Марк. — "Придётся пригласить в нашу с тобой пьесу ещё одного актёра".

На следующий день, во время репетиции, Марк показал то, чего Евгений ещё не видел. Актёр даже не знал, что его мимика, его тело и голос способны на такое. Лаврушкин смотрел на сцену и хмурился всё сильнее. На интуицию режиссёр никогда не жаловался, а она явно предупреждала о надвигающейся грозе.

— И зачем всё это было? — с досадой спросил Евгений, оставшись наконец один в своей (да, ему даже выделили отдельную комнату!) гримёрке. — Соседки даже не было на репетиции! К чему было так стараться? Я как выжатый лимон, хочу только завалиться в кресло и уснуть. Да ты и сам это прекрасно знаешь.

"Выспаться мы ещё успеем. Выходи в коридор".

Будучи слишком уставшим для того, чтобы задавать какие-либо ещё вопросы, Евгений послушно вышел из гримёрной... и столкнулся лицом к лицу с Ингой. И тут же актёр почувствовал, как Марк решительно отбирает контроль над телом — впервые не спрашивая его разрешения.

— Я могу тебе чем-то помочь? — ледяным голосом спросил Марк у Инги. Девушка зло смотрела на него снизу вверх. Её грудь поднималась и опускалась, губы дрожали, будто она хотела что-то сказать. Но она промолчала и ушла прочь по коридору, явно не намереваясь оборачиваться. И она бы не обернулась, если бы Марк якобы невзначай не коснулся её открытой шеи.

Вспыхнув, Инга замерла, как вкопанная... но за Марком уже снова закрылась дверь.

* * *

Той ночью Евгения преследовали странные сны. Он видел самого себя в отражении тысяч зеркал. Каждое отражение спорило с ним, пыталось что-то доказать, будто бы с благой целью, но на самом деле у всех было одно желание — занять в реальности его собственное место.

Потом декорации изменились. Он, Евгений, стоял в самом центре сцены, спиной к зрительному залу. На нём был надет чёрный фрак, в руке — тонкая палочка. Он дирижировал оркестром, все музыканты которого были актёрами "Мельпомены". Вот Толик I — первая скрипка, вот Инга — арфистка в открытом алом платье, а вот Лера, старательно играет на флейте. Пете достался контрабас. Максу — виолончель. За роялем сидел сам Лаврушкин. Одной только актрисы не хватало здесь — Натальи. Но Евгению это не мешало. Он вдохновенно дирижировал своим оркестром, словно охваченный диким экстазом, взмахивал палочкой, как если бы она была волшебной и могла сотворить для него долгожданное чудо. Это продолжалось недолго: один за другим музыканты начали исчезать. Музыка становилась всё тише, по мере того, как оркестр лишался всё новых инструментов. Наконец на сцене осталась только Инга. Она с ненавистью посмотрела на дирижёра — и тот внезапно увидел её дрожащие, окровавленные, почти онемевшие от многочасовой игры пальцы.

Затем сон переменился снова, и Евгений понял, что сидит на троне. На его голове — корона, тяжёлая, неудобная. Стража пытается увести женщину, которая с рыданиями рвётся к его ногам, а он с недоумением смотрит на неё.

— Ты обещал, что не бросишь меня! — кричала женщина. — Я доверилась тебе, а ты предал меня! Заставил изменить мужу! Он ненавидит меня, Марк, он прогнал меня, прошу, помоги...

Это была Наталья Фомина. Это она кричала и билась в руках стражников у подножия трона, пока от дверей зала на неё холодно смотрел человек в невзрачном коричневом костюме Марселя. Вот только был это не Марсель и даже не Петя. Лицо этого человека Евгений видел впервые, но он точно знал, кто это.

Кто бы мог подумать, что Александр Фомин не прощает даже безобидного флирта?

Евгений очень удивился бы, если бы узнал, что несколько столетий тому назад его много раз "пра"бабка, француженка, промышляла самым настоящим колдовством. Она была красива, как чёрт, несмотря на своё низкое происхождение, и редкостно умна, что приводило к ней клиентов из самых разных слоёв общества. Поговаривали, что её тайно навещал сам виконт; правда, о том, интересовало ли его именно колдовство, история умалчивает.

Профилем этой женщины были любовные зелья. Она изготовляла снадобья, способные, по слухам, за считанные дни вызвать в нужном человеке неземную страсть или же напротив, внушить ему глубокое отвращение. Оригинальность подхода колдуньи заключалась в том, что "приворотные" зелья делились на несколько разных видов. Первый — самый распространённый — создавал любовь из скуки и тоски, обращал потухший и уставший от жизни взор на потенциального возлюбленного и зажигал его вновь. Основой для применения второго снадобья были самые низменные, самые сильные человеческие желания; колдунья называла его "l'amour de la haine" — "любовь от ненависти". Третье покупали те, кто отчаялся привлечь внимание своего избранника; оно должно было обратить взор недоступного или недоступной на одного-единственного человека, который при этом не являлся зеркальным отражением... Колдунья называла это зелье самым сложным в изготовлении и заламывала за него самую высокую цену.

И вот много лет спустя её потомок с помощью гостя из другого мира был вынужден прибегнуть к самым изощрённым методам, чтобы создать любовь каждого из этих трёх видов.

* * *

В день предстоящего разговора с Лаврушкиным Евгений пребывал в ужасном настроении. Накануне он был в гостях у сестры и во время ужина крупно поссорился с зятем. Причиной этому стало возмутительное, по мнению Евгения, обращение Александра с женой. Хрупкая девушка, всё ещё похожая на подростка, весь вечер порхала вокруг вернувшегося с работы мужа, накрывала на стол, доставала чистую одежду и в перерывах успевала успокаивать кроху-Игоря, который упорно не признавал Евгения как дядю и продолжал реветь у него на руках. Евгений чувствовал себя неуютно, разрываясь между желанием уйти и не надоедать своим присутствием и стремлением помочь замотанной Сашке. Масла в огонь подливало раздражение Марка, который терпеть не мог детского плача.

Поэтому, когда все сели за стол, Евгений был взведён, как механическая игрушка. Ещё секунда-другая, и он зазвенит.

Каплей, переполнившей чашу его терпения, стала чистая мелочь — Александр попенял жене на потерю любимой кружки, из-за чего ему пришлось пить из безликой синей, предназначавшейся для гостей. Саша уже послушно метнулась на кухню, но Евгений схватил её за руку.

— Сиди спокойно, — сказал он. — Он не умрёт, если попьёт из другой кружки.

Стальной взгляд зятя пригвоздил актёра к стулу. На мгновение ему захотелось махнуть рукой и убедить себя в том, что лезть в чужую семью не стоит, но он чувствовал молчаливое ожидание Марка. При нём он не имел права дать слабину.

— Хорошо, — наконец произнёс Александр. — Мы с тобой поговорим позже.

— Нет, не поговорите, — прервал его Евгений. — Она только и делает, что бегает вокруг тебя и твоего сына. Ей нужно отдохнуть.

— Мы разберёмся сами. Если понадобится помощь семейного психолога, мы обязательно к тебе обратимся.

Над столом повисла настороженная тишина. Пока Александр не отвлёкся на телефонный звонок и не вышел в коридор, Евгению кусок в горло не лез. "А может, мне..." — бесконечно повторял он, обрывая собственные мысли. "Сделай что-нибудь," — наконец взмолился он, обращаясь к Марку.

"Ну раз ты сам просишь..."

Евгений отдал "управление" Марку и приготовился наблюдать со стороны за его — или же за собственными — действиями. Тот пристально посмотрел на Сашу. Сестра Евгения чертила вилкой по картофельному пюре и выглядела очень задумчивой.

— Что случилось? — тихо спросил Марк. Саша тяжело вздохнула:

— Жень... мне кажется, у него кто-то есть...

Евгений выронил бы вилку. Марк оставался абсолютно хладнокровен; но Евгений чувствовал, как напряжённо скачут его мысли.

— Почему ты так думаешь?

— Не знаю... Я почти ничего не знаю о его жизни... Он утверждает, что постоянно занят на работе, но звонки, частое отсутствие... Я не знаю, что думать. Я не знаю ни его друзей, ни коллег, никого... Иногда мне кажется, что я вышла замуж за привидение...

Словно протестуя против последнего заявления, сын "привидения" отчаянно запищал, и Сашка метнулась его успокаивать, оставив Марка-Евгения одного.

"Я много раз видел подобное, — сказал Марк. — Ты говорил, что он женился на твоей сестре из-за ребёнка? Вполне естественно, ей всего девятнадцать. Конечно, она ему надоела. А тут ещё ваша мать, младенец... Женская интуиция если и обманывает Сашу, то ненадолго. Он не из примерных и любящих мужей".

"Но что мы можем сделать?"

Вместо ответа Марк поднялся и прошёл в спальню. Сашка всё ещё ворковала с ребёнком в детской, из коридора слышался сухой голос её мужа. На одной из полок шкафа, рядом с кроватью, находился большой чёрный портфель; Марк взял его и открыл. В портфеле лежали стопки бумаг и толстая записная книжка. Бумаги Марк оставил без внимания, а записную книгу достал и пролистал. Перед его глазами замелькали малопонятные записи, числа и пометки; наконец он наткнулся на раздел с еженедельником и нашёл страницу с планами на конец марта. Достал смартфон, разблокировал и сфотографировал эту страницу, затем прислушался, убедился в том, что никто не заметил его отсутствия, и быстро уложил всё на место.

Вернувшись в гостиную, он сел за стол и стал рассматривать фотографию. Евгению он ничего не пояснял, и актёр начал тревожиться, но голос зятя отвлёк их обоих от размышлений.

— Вечер поздний, добираться не близко. Возможно, тебе уже пора.

— Возможно, — тем же спокойным тоном ответил Марк. — До соседней улицы целых две минуты ходом, и я очень тронут твоей заботой. Позволь отплатить тебе добрым советом: извинись перед моей сестрой и не смей беспокоить её, пока она сама не пожелает твоего присутствия.

— Да как ты смеешь? — нет, Александр не повышал голоса, но от этого бедному, съёжившемуся внутри Евгению было не легче.

— Я всё-таки её брат, — Марк поднялся и посмотрел противнику в глаза. — Что до кружки, кажется, вот она. Я её нашёл, — он повертел в руках коричневую с белым узором кружку, и Евгений поразился: когда он успел её взять? Он решительно этого не помнил...

— Не благодари,— продолжал гость.

— Спасибо, — тихо прошипел Александр.

— Не за что, — Марк вытянул руку, разжал пальцы, и кружка, ударившись о выложенный глянцевой плиткой пол, разбилась на мелкие черепки.

— Саша, я ухожу! — крикнул он в сторону детской и, не обращая на зятя больше никакого внимания, вышел в коридор, шагая осторожно, чтобы не наступить на осколки.

* * *

"В имени "Евгений" уже есть что-то трагическое," — думал Лаврушкин, наблюдая за актёрами из зрительного зала. — "Русская литература предупреждала нас: всех Евгениев рано или поздно тянет не на ту сторону".

— Толя, тебя почти не слышно! — закричал он. — Не приглушай голос и старайся не отворачиваться.

Толик I послушался и повернулся к залу, отчего его речь сразу стала более звонкой и отчётливой. Евгений за его спиной пребывал в явной прострации. Нет, это не выводило его из роли, но Лаврушкин чувствовал: голова юноши занята не спектаклем. Избегать его стало всё тяжелее; целый день режиссёр чувствовал на себе тяжёлый взгляд молодого актёра. "Ему что-то от меня нужно," — мрачно думал он. — "Кажется, началось".

В перерыве Евгений решительно направился к Лаврушкину. Режиссёр тоскливо посмотрел на дверь, но отступать было уже поздно.

— Слушаю, молодой человек, — обречённо выдохнул он.

— Что? — воскликнул режиссёр спустя пару минут. — Да ты, похоже, переутомился. Чушь какая!

— Просто попробуйте, — настаивал Евгений. — Она прирождённая актриса. Вы сами увидите, если дадите ей шанс.

Лаврушкин не выдержал, протянул руку и постучал Евгения по лбу.

— Эту вертлявую пронырливую папарацци — на роль Аннет? Не раньше, чем в городе закончатся все существа женского пола в возрасте от восемнадцати до сорока пяти. Да, Инга не подарок, но играет она хорошо. И я не вижу причин, по которым я вообще должен её на кого-то менять.

Евгений с тревогой посмотрел на соседний ряд. "Пронырливая папарацци", ничего не слышавшая, с улыбкой помахала ему рукой. Разумеется, ей хотелось самой сыграть в спектакле! Стоило ему только заикнуться об этой идее, как глаза Насти сразу загорелись, и кажется, она даже ухитрилась разглядеть его сквозь свои "зеркальные очки". Выражение это принадлежало Марку, который подметил, что видеть мир Соседке явно мешают маленькие зеркальца с внутренней стороны её поля зрения.

Неудача Марка совсем не обескуражила; напротив, он тут же перехватил "управление" и сказал Лаврушкину:

— И всё же присмотритесь к ней, Владимир Васильевич. Даже внешне Настя куда более похожа на Аннет, чем Инга... как мне кажется.

Лаврушкину показалось, что голос актёра слегка изменился, как в те моменты, когда он играл Марка на сцене. Исчезла свойственная Евгению резкость и нервозность, откуда-то пробились вкрадчивость и бархатная мягкость...

"Ну здравствуй, Марк. Давненько не виделись. Но в этот раз я готов, и чего бы ты ни пытался добиться — ты этого не получишь".

— Оставь эти фантазии. Сосредоточься на работе, это для тебя должно быть главным. Ты — актёр, она — журналистка, пусть каждый занимается своим делом.

Евгений отошёл. Убедившись, что он на него не смотрит, Лаврушкин застонал и спрятал лицо в ладонях. Может, ему надо было согласиться, пока эти двое что-нибудь не натворили?

"И почему ему всё время нужны какие-то интриги? Не проще ли хорошо играть на сцене и радовать своё начальство полными залами?" — думал он.

— Ну что? — спросила Настя, подбежав к Евгению. — Ты поговорил с режиссёром?

— Он сказал, что подумает над этим, — актёр выдавил улыбку и поспешил добавить: — Обсудим позже, хорошо? Мне пора репетировать.

— Конечно! — сияя, как электрическая лампочка, Настя показала другу блокнот с исписанными страницами. — Мы сегодня отлично поработали!

— Мы... и правда... — пробормотал Евгений и поспешил подняться: Лаврушкин уже созывал всех для репетиции следующей сцены. — И что дальше? Лаврушкин не согласится поменять Ингу на Настю, даже на один-единственный спектакль.

"Шаг первый — узнать условия режиссёра — выполнен. Приступай к шагу номер два. Включай режим Дон-Жуана и снова обрати своё внимание на Нат".

— На Наташку? Зачем она нам? Ты же...

"Делай, как я говорю".

* * *

Наталья Фомина была интересной женщиной. Красивой, чувствительной и готовой открыть свою душу любому, кто проявит к ней человеческое участие. Она любила своего мужа, но тяготилась непростыми отношениями с ним; она искала друга, а так уж сложилось, что общаться с женщинами у Натальи не получалось. Влечение, что неотступно следует за дружбой красивых, молодых мужчины и женщины, вовсе не считалось за измену, а было скорее приятным дополнением.

Поэтому Евгений сам был обескуражен той живостью, с которой она откликалась на его несмелые ухаживания. Заметил он и кое-что ещё: злобные взгляды Инги. Она неотступно следила за ними и даже играть стала так плохо, что Лаврушкин был вынужден велеть ей успокоиться.

После репетиции Настя, как обычно, куда-то упорхнула; Евгений тоже хотел уйти, но Марк воспротивился этому. В тот день Толику I исполнялось тридцать семь, и актёр пригласил всех в ресторан. Евгений вёл себя как галантный кавалер, давал Наталье советы по выбору блюд, отпустил парочку пустых комплиментов... Время летело незаметно, и он уже стал думать, что всё хорошо, и не надо ничего менять, и шампанское в ресторане казалось на удивление вкусным, как вдруг...

... Первым, что увидел Евгений, когда открыл глаза, стали белый потолок с лепниной и большая хрустальная люстра. Он лежал в постели, на чистых бежевых простынях, и непривычное ощущение накрахмаленного постельного белья точно подбросило его в воздух. Он определённо был не у себя дома. Возле большого, почти во всю стену, окна, стоял огромный шкаф-купе с зеркальными дверями; на стене напротив висел телевизор, а рядом с полками, забитыми фарфоровыми фигурками, на белом трельяже с кучей косметики висела женская блузка...

Евгений подскочил снова и обернулся. На соседней подушке лежала темноволосая голова Инги Денисовой.

* * *

"Что ты натворил?!" — мысленно орал актёр на Марка, торопливо одеваясь и стараясь при этом не разбудить Ингу. — "Что произошло?! Почему я ничего не помню?"

"Я просто решил избавить тебя от щекотливой ситуации. Тебе могло это не понравиться".

"МОГЛО НЕ ПОНРАВИТЬСЯ? ТЫ ЗАСТАВИЛ МЕНЯ ПЕРЕСПАТЬ С МОИМ ВРАГОМ!"

"Поверь,— усмехнулся Марк, — это был лучший способ одержать над ним победу. А теперь молчи и слушай: видишь там, на трельяже, крем для лица в белой банке? Она пользуется им каждый вечер. Достань из кармана джинсов маленький пакет... да, его... высыпь содержимое в банку с кремом и постарайся, чтобы порошка не было заметно".

"А что это такое?"

"Я достал это у одного знакомого, ещё по прошлому моему визиту. После получившейся субстанции мордашка Инги вряд ли будет претендовать на главную роль в "Повести о Лоренс".

Колеблясь, актёр обернулся и взглянул на спящую Ингу. Девушка казалась вполне мирной. Злоба и зависть, искажавшие её черты последние несколько дней, словно канули в Лету. Зверь лишился своих когтей.

Но потом Евгений вспомнил о Насте, о том, как ей хочется получить роль Аннет, и выбросил из головы все лишние мысли. Заносчивая, нахальная девчонка давно заслужила это. Он сделал бы это даже просто так, если бы мог. Спасибо тебе, Марк Норманн!

Он добавил порошок в крем и слегка помешал найденной там же ватной палочкой, чтобы не было видно отдельных кристаллов; затем оглянулся в последний раз, убедился, что Инга крепко спит, и убежал из дома. Он думал, что остался незамеченным, но Денисов-старший, который услышал торопливые шаги на лестнице и выглянул из кабинета, успел заметить удаляющуюся фигуру актёра "Мельпомены".

Денисов вернулся в кабинет, закрыл дверь и сказал:

— Ты знал, что сегодня у меня был гость?

— О нет, только не это... — простонал сидевший в кресле Лаврушкин.

* * *

— Уже полчаса прошло, а Инги всё нет, — заметила Наталья, поправляя перед зеркалом причёску. — Не играй она Офелию, давно начали бы репетировать без неё. Подай, пожалуйста, шляпку.

Евгений молча передал актрисе головной убор. В гримёрке было тесновато, и он едва не уронил вазу с цветами, которые сам принёс Наталье утром.

— Спасибо! Знаешь, я очень рада, что ты поддерживаешь меня. У меня сейчас непростое время. Наверное, я слишком нагружаю тебя своими проблемами... но это так мило с твоей стороны, ты знаешь?.. Упс, опять расстегнулось!

По-прежнему не говоря ни слова, Евгений подошёл к Наталье и помог ей застегнуть платье до конца, на мгновение задержав её пальцы в своих.

— Я хочу позвать тебя на одно мероприятие, — наконец решился он. — Небольшая частная вечеринка по поводу объединения двух компаний в областном центре, состоится в этот четверг. Мой зять работает в одной из этих компаний, и у меня приглашение "плюс один".

"До сих пор не могу понять, как ты ухитрился выцарапать у этого Сашки приглашение, да ещё и двойное," — мысленно буркнул Евгений. — "После того, как мы с ним поссорились..."

"Должны же быть у меня какие-то секреты? Не волнуйся, криминал там не замешан".

Евгений подумал о Инге и почувствовал ком в горле.

— Ты не шутишь? — выронив шпильку, Наталья повернулась к нему. — Я была бы очень рада пойти, но... что я скажу мужу?

— Скажешь, что у тебя спектакль. Он не очень-то ими интересуется, как я понял...

— Конечно, не интересуется. Разве имеет значение, что это жизнь его жены? — без слёз всхлипнула Наталья и торопливо закивала. — Тогда конечно... я пойду с тобой, Женя, ты прости меня за всё это...

— Тихо, спокойно... всё хорошо...

Евгений обнял актрису и с тоской посмотрел на потолок. От того, что он собирался сделать, дурно пахло — даже хуже, чем от того, что он уже сделал.

* * *

Всё было разыграно как по нотам. Евгений смог убедить сестру отказаться от поездки на вечеринку. Сразу по прибытию он, с помощью Марка, напустил на себя расстроенный вид и, отозвав Наталью в сторону, провёл с ней долгий разговор, суть которого заключалась в том, что она — прекраснейшая женщина из всех, кого он знал, но отношения в пределах одного коллектива — ужасная идея, и ему очень жаль, и прочее, прочее...

Однако не успели глаза Натальи наполниться слезами, как он поспешил познакомить её с Александром и с первого же взгляда понял, что Марк не ошибался. Размягчённая и подавленная, Наталья была лёгкой добычей. Две мятущиеся и тяготящиеся семейным бытом души наконец-то нашли друг друга.

— Моего мужа тоже зовут Александр, — украдкой касаясь ресниц, смеялась Наталья. — Какое совпадение!

— Как и мою жену. Александрой. Не самое редкое имя, как вы думаете? — одними губами улыбнулся зять Евгения. Ни одному из них даже в голову не пришло скрыть наличие супруга. Ни для Натальи, ни для Александра кольцо на пальце не было чем-то большим, чем символической безделушкой.

— Евгений говорил, что вы его коллега — тоже актриса, стало быть? Ставлю весь пакет акций "Велеса", вы играете исключительно Золушек и Джульетт.

Глаза Натальи вспыхнули дважды: от комплимента и от упоминания акций. Нет, её вовсе нельзя было назвать корыстной; но ореол успеха и удачливости, мигом окруживший её собеседника, поднял его практически до небес. А когда Наталья была чем-то восхищена, она и сама делалась красивой. Она была произведением искусства и существовала лишь для того, чтобы услаждать взор достойного владельца — того, кто будет достаточно умён, чтобы её ценить... пусть даже и совсем непродолжительное время.

Не страдая избытком морали, не задумываясь о будущем, — неважно, близком или далёком, — оба практически мгновенно исчезли из поля зрения Евгения.

Нет, впрочем — сначала Наталья бросила на Евгения виноватый взгляд, и тот, втайне довольный, с великодушным видом махнул рукой: мол, ступайте, дети мои.

"Вот видишь, как замечательно? — бесцеремонно перехватив контроль, Марк взял со столика бокал шампанского и приподнял его: — Наше здоровье, Евгений! Останется только выждать немного времени. Саша получит доказательства измены, а таких вещей она не прощает, ты свою сестру знаешь. Будет легко уговорить её предать историю огласке. Деловая репутация этого напыщенного индюка пошатнётся, а Фомин, муж Натальи, больше никогда не разрешит ей выступать в театре. Без Инги, без Натальи — кто у Лаврушкина останется? Иренка? У неё такой хриплый голос, что ей впору давать мужские роли. Толстуха Каменская? Мышка Лера? Не смеши меня! С этой минуты всё в наших руках, мой милый. Представь себе восхищение этой блондиночки, когда она окажется в лучах игрушечной мельпоменовской славы. Она посмотрит на нас — о, ещё как посмотрит".

Марк выпил весь бокал залпом, и Евгений почувствовал, как весёлые, игривые пузырьки ударили ему в голову, точно он был старшеклассником, впервые в жизни попробовавшим алкоголь. Тихая музыка, доносившаяся из разных концов зала, показалась оглушающей.

"Нет! Нет, я не хочу!" — рванулся было Евгений, но бежать было некуда. Его второе "я" сидело, как вирус, в его собственной голове. Его собственными пальцами злодей насыпал химикаты в крем Инги. Его собственным голосом он лгал, играя чувствами наивной женщины, чтобы убрать возможного конкурента и отомстить за неправильную чашку... Пьянея, актёр постепенно трезвел, и ужас того, что произошло, понемногу настигал его.

"Много пить мы не будем, — спохватился Марк. — Завтра у нас спектакль. Знал бы ты, как это приятно — показывать самого себя, без прикрас и обмана, со всеми своими желаниями и страстями, и получать за это аплодисменты... Никто не любит скучных положительных героев, но все полюбят меня. Нас — конечно, я хотел сказать "нас"!"

— Нас, конечно...

— Молодой человек, вам плохо? — участливо спросила незнакомая женщина в открытом бордовом платье, на которую Евгений едва не наткнулся, пытаясь вернуть контроль над собственным телом.

— Да... плохо... не трогайте меня, нет! — воскликнул Евгений и тут же расхохотался ледяным, пугающим смехом Марка.

* * *

По пустым в поздний час тропинкам центрального сквера шла одинокая фигура в жёлтом пальто. Лера — а это была именно она — устала и замёрзла. Ей хотелось домой, но теснящиеся в голове мысли не давали ей покоя, и она продолжала бродить по скверу, отворачиваясь от порывов ветра. Евгений изменился, и как бы он не пытался это отрицать, она всё же хорошо его знала. Неужели прежнего друга больше нет, а его место занял королевский советник из бездарной пьесы? Даже думать так было чистым безумием, но как ещё объяснить внезапную и столь удобную для его возлюбленной болезнь Инги? А очевидный флирт с доверчивой Натальей? Холод и высокомерие в общении со всеми остальными? Да что уж там — её саму, Леру, он совершенно перестал замечать.

Лаврушкин тоже казался в эти дни обеспокоенным — знал ли он что-нибудь? Или просто злился из-за поведения актёра, внезапно открывшего в себе божественный талант?

Предчувствие чего-то непоправимого переполнило сердце Леры, и она в очередной раз прокляла себя за то, что согласилась дать Евгению адрес Руслана...

Точно! Руслан заварил всё это, так пусть теперь помогает вернуть всё на свои места. Он уже избавлялся от гостя из другого мира и знает, как это сделать снова. Лера поговорит со своим другом — он всё ещё там, внутри, она это точно знает! — и он послушает её. Они снова придут к Руслану, пока не стало слишком поздно.

Темнота отступила внезапно, как будто нечто выдернуло Евгения обратно в реальность. Едва он понял, что способен контролировать тело, то тут же распахнул глаза. Перед ним, на знакомом потёртом ковре, серебристым росчерком лежал косой лунный луч.

— Я у себя дома, — вслух произнёс актёр и с облегчением выдохнул: голосовые связки его тоже слушались.

Сколько же прошло времени? Два дня? Три? Неделя?.. Дрожащими руками Евгений нашарил телефон, лежавший на краю стола, и посмотрел на дисплей. Четыре дня. Именно столько прошло с того момента, когда он в последний раз контролировал своё тело.

А оно чувствовало себя замечательно, благо Марк бережно относился к своей "лошадке". Только в сознании оставались некая тяжесть и одновременно — кристальная ясность, какая бывает после очень долгого и крепкого сна. Евгений догадывался, каким именно образом Марку удавалось "отключать" его: тот погружал его разум в искусственный сон. Но вечно спать невозможно (он торопливо отогнал от себя мысли о спящих красавицах), да и сам Марк изрядно устал одновременно управлять чужим телом и удерживать его настоящего хозяина в этой "коме". И вот теперь гость из другого мира спал, а Евгений... сколько у него было времени?..

Едва ли больше пары-тройки часов. Когда Марк придёт в норму, он снова отберёт контроль, и...

Вздрогнув, Евгений вскочил с дивана и включил свет. На часах, разумеется, глубокая ночь, но необходимо что-то предпринять, причём немедленно. Если бы только знать, что произошло за эти несколько дней! Но у кого сейчас спросишь? Ответ пришёл так быстро, что Евгений удивился, как он не подумал об этом в первую же минуту: Лера.

Набирая её номер, Евгений всем сердцем надеялся, что Лера не включала на ночь режим "без звука", и расчёт оправдался. После пары гудков он услышал сонный, встревоженный голос:

— Что случилось?

— Лера! Это я!

— Евгений?

— На этот раз — да! Я... я не знаю, долго ли продержусь в сознании, и что произошло за эти несколько дней... Я ничего не помню! Я крупно влип, да?

— Подожди, — голос Леры стал чуть громче. — Где ты сейчас?

— У себя дома.

— Подходи к перекрёстку через пятнадцать минут. Я тоже буду там. Мы пойдём к Руслану, а поговорим уже по дороге.

— К кому мы пойдём? — не понял Евгений. — Зачем?

— Нашёл время тупить!

А, точно! Руслан Швед, оказавший ему такую неоценимую услугу!

"Он ведь тебя предупреждал," — пакостно шепнуло ему смутное воспоминание.

— Вопросов больше нет. Думаешь, он поможет? — непоследовательно произнёс Евгений.

— Боюсь, это наш единственный выход, — ответила Лера и положила трубку.

* * *

Больше всего Евгений боялся, что Руслана не окажется дома или он попросту не услышит звонка. Логичные опасения: кто ждёт гостей в три часа ночи?

Лера, наспех замотанная в несколько шарфов — ночь была морозной — отчаянно зевала и цеплялась за локоть Евгения, который, в свою очередь, был бодр и насторожен. Тусклая лампочка, едва ли освещавшая половину лестничной клетки, то и дело мигала. В такт ей моргала и сонная Лера.

Наконец, после четвёртого звонка, дверь открылась, явив актёрам вид Руслана, одетого в пижаму и растрёпанного — явно с постели. Но сонным он не выглядел, напротив, в его глазах Евгений разглядел странный блеск.

Без лишних слов Руслан пропустил обоих внутрь, запер дверь на несколько замков и только после этого повернулся к гостям.

— Рискну предположить, что хозяин уснул и собачка сбежала? — тихо спросил он. Евгений кивнул.

— Ты ведь знал, что так будет? Что Марк начнёт отбирать у меня контроль над телом, отключая моё сознание?

— Период адаптации небольшой. Неделя-другая, и куратор в новом теле ему больше не нужен. Что произошло за это время?

Лера торопливо заговорила:

— Он отравил Ингу, исполнительницу роли Аннет, и провёл на её место свою знакомую, чтобы... ну... она была более благосклонна к нему. Завтра должна быть её первая репетиция. Чтобы Лаврушкин не мог поставить на эту роль Наталью, Марк подстроил её встречу с мужем сестры Евгения, должным образом подготовил обоих... и... и Фомин, муж Нат, всё узнал. Как в пьесе, да? — она нервно хихикнула. — Теперь на всех репетициях присутствует либо он сам, либо кто-то из его друзей. Наталья на взводе, постоянно нервничает, плачет. Она и со своей ролью-то едва справляется, куда уж ей давать главную!..

— И всё ради одной недотроги? — присвистнул Руслан. — Ну, Марк никогда не искал лёгких путей.

— А ещё, — продолжила Лера, — он успел добиться приглашения в труппу театра имени Дементьева. Его представители уже приезжали сюда — специально, чтобы посмотреть на Марка в роли самого себя. На следующий день уже пришло письмо...

— Откуда ты это знаешь? — шёпотом спросил у неё Евгений. Подруга ответила:

— Ты — то есть Марк — не особо это скрывал. Сразу сообщил Лаврушкину и вогнал его в ступор на целый день. Он-то, видимо, рассчитывал, что ты не сбежишь с хронически тонущего корабля, а поспособствуешь общей славе...

После этих слов Руслан слегка побледнел и отступил в глубь коридора.

— Лаврушкин... он наверняка догадался... но что с того? Он не посмеет ничего сделать... да ему попросту не поверят...

Евгений точно с цепи сорвался. Он бросился к бывшему актёру и схватил его за грудки.

— Что произошло в прошлый раз?! Что Марк натворил и как ты избавился от него?! Отвечай! Это ты, ты во всём виноват!

Опешив на какие-то мгновения, Руслан тут же пришёл в себя и отпихнул Евгения. Так как он был и выше, и сильнее, это не составило особого труда.

— Да неужто? — Швед презрительно изогнул бровь. — Я предупреждал, что за талант Марка придётся платить. Если ценой будет твоя жизнь — так это бывает. Нафига она нужна, такая жизнь-то? Из недели в неделю выходить на сцену с подносом и получать за это копейки? Уступи свою скорлупку тем, кто лучше сумеет ей распорядиться.

— Лучше?! Он идёт к своим целям по судьбам других людей! И все думают, что это я! А я... я... я ведь умру, да? — внезапно успокоившись, спросил Евгений.

— Две души в одном теле — это перебор. Так что да, сильная рано или поздно вытесняет слабую. Я чудом выжил, но такой хлюпик, как ты... сочувствую. А вам, девушка, — обратился Руслан к Лере, — советую держаться от него на расстоянии. Марк не из тех, кто заводит друзей. Старайтесь не переходить ему дорогу, и всё будет хорошо.

Евгений почувствовал, что силы, и физические, и моральные, покидают его. Он медленно опустился на пол, прислонившись спиной к обувному шкафу, и закрыл глаза. Снова жутко захотелось спать. Марк недовольно возился в его голове — с минуты на минуту он очнётся, и время Евгения выйдет...

— Помоги ему, пожалуйста! Ты единственный, кто может это сделать! Как ты победил его? Евгений справится, просто скажи ему, что делать...

— Зачем? — холодно спросил бывший актёр. После паузы Евгений услышал растерянный голос подруги.

— Ну как зачем... он же погибнет...

— Женёк-то? А теперь взгляни на ситуацию моими глазами, крошка, и хорошенько подумай. В своё время Марк мог если не прикончить меня, то загнать в сумасшедший дом точно. В моём теле он успел совершить несколько преступлений — благо его так и не нашли, он хорошо заметал следы, а ещё, не особо разбираясь в нашей финансовой системе, успел набрать кучу кредитов — не с тем, чтобы потом расплачиваться, ясное дело. Благодаря ему я лишился семьи и друзей. А когда мне удалось наконец дать ему пинка, я остался как старуха в сказке, у разбитого корыта, только в роли корыта выступала моя собственная психика. Кредиторы караулят меня под окнами — весело, правда? Я носа не высовываю из дома, потому что слишком многое может всплыть на поверхность, и мне придётся расплачиваться за то, что совершил он! Этот ублюдок сломал мне жизнь, и у меня к нему немало претензий. Теперь далее: у меня есть над ним весомое преимущество — способ прогнать его из этого тела в его собственный мир, раз и навсегда. Я единственный, кто знает как это сделать, а сделать это, кстати, очень просто. Что же может сделать Марк, чтобы я вёл себя смирно? Интересно! Может, оплатить мои долги? Устроить в другом городе, где никто меня не знает? Обеспечить мне богатство и спокойную жизнь? Варианты неплохие, согласись! Тот, на кого работало когда-то это тело, сам начнёт работать на него. А с другой стороны — наивный мальчишка, захотевший лёгкой любви и славы. Что мне от него ждать? Благодарность? Коробку конфет и галстуки на Новый Год?

Всё внутри Евгения медленно холодело. Сознание стискивала ледяная рука чужой воли. Как сквозь туман, до него донёсся тонкий возглас Леры:

— Ах ты подлец! Ты с самого начала это задумал!

Судя по звуку, она залепила Руслану пощёчину, но голос бывшего актёра оставался спокойным и ироничным:

— Освежи память, лапочка. Я вас предупреждал? Да. Можете обратиться к адвокату, конечно — к первому же, который поверит в гостей из других миров. Эй, Марк! Ау! Я вижу, что ты уже проснулся. Ну как тебе в новом теле?

Евгений мог только беспомощно наблюдать, как его рот открывается и из него вылетают слова:

— Твоё мне нравилось больше. Этот какой-то слабенький. Может, пригласишь к себе? По старой памяти?

— Как-нибудь в другой раз,— расхохотался Руслан. — Мои требования ты слышал. Начнём, пожалуй, с кредитов. Полный список долгов вышлю на электронку. А там посмотрим.

— Мальчишка беден и сам живёт наполовину за родительский счёт, — поморщился Марк.

— Зато у него богатый зять. Ну или кто там, я особо не разбираюсь. Тряхни стариной, проверни парочку махинаций, в крайнем случае стянешь что-нибудь. Да не мне тебя учить!

— Убить бы тебя, и дело с концом!

— Не выйдет. Сам знаешь, что способ дать тебе пинка очень быстрый и безотказный.

Марк что-то проворчал себе под нос.

— Что, я хороший ученик? — весело спросил Руслан.

— Даже слишком. Вот поэтому ты мне и нравишься.

Руслан послал Марку воздушный поцелуй.

— Взаимно, прохвост. У тебя три дня.

Марк встал, повернулся, открыл дверь и, не обращая на Леру никакого внимания, вышел на лестничную площадку. Сквозь подступающие слёзы девушка смутно видела его силуэт. Послышались постепенно удаляющиеся шаги.

— А ты что стоишь? У меня тут не гостиница! Домой пошла, домой! — бесцеремонно выпроводив Леру, Руслан резко захлопнул дверь.

* * *

— Я так рада! Спасибо, что согласились помочь, это так много для меня значит! — восклицала Соседка, прижимая руки к груди. Петя-Марсель великодушно отмахнулся:

— Да разве это помощь? Походишь, посмотришь на нашу скромную жизнь, авось заведёшь знакомств полезных — ишь, какая красавица! Ты и без нас с Нат не пропадёшь!

— И всё равно вы очень добры ко мне, дядя!

К своему удивлению, Лаврушкин обнаружил, что играла эта Настя не так уж плохо. В ней была та лёгкость, которой порой не хватало Инге. Другое дело, что лёгкость эта порой переходила в легкомыслие, а Аннет полагалось быть разумной и скромной девушкой. Ну да ничего не попишешь, зато она симпатичная. Их дуэт с Евгением будет смотреться весьма гармонично.

То есть с Марком, конечно. Ужасная ситуация! Интересно, Евгений ещё там? Способен ли он сопротивляться своему гостю? Вот он, Лаврушкин, оказался бессилен. По правде говоря, он не должен был рассчитывать на какой-то "патриотизм" Марка. Никто не мог бы винить его за то, что он не пожелал оставаться в "Мельпомене". А всему виной проклятый эгоизм! Именно он не дал им с Денисовым воззвать к юноше, пока возможно было ещё что-то изменить. Это эгоизм привёл Евгения к Руслану, он же заставил последнего поставить этот жестокий эксперимент, из-за него пострадали Инга и Наталья... Насчёт Инги у него не было доказательств, но внезапная кожная болезнь появилась у той явно неспроста...

Всему виной эгоизм!

Но чёрт побери, как же хорошо эгоисты играют свои роли!

— Петя, веди себя чуть пораскованнее! Ты, как там тебя, Настя! У тебя всё хорошо, только не повышай голос слишком сильно, уходишь в ультразвук, — приказал Лаврушкин и откинулся на спинку стула.

Лера, не принимавшая в сцене участия, сидела на ступеньках и играла подолом своего платья. Ткань была порядком испачкана, местами в каких-то масляных пятнах, но "горничная" даже не обращала на это внимания. Они думают, что она сдастся, отступит, убежит — никогда! С самого детства Лера была не только весёлой, но и упрямой. Если у неё есть хоть какой-нибудь шанс освободить Евгения, она сделает это, чего бы это не стоило.

— Что взгрустнулось, Лерочка? Я могу чем-то помочь? — даже не поднимая головы, Лера узнала вкрадчивые интонации Марка.

— Можешь. Убраться к фигам и оставить моего друга в покое.

— Он и так в покое, — удивился советник. — Я бы даже сказал: в абсолютном покое. Никаких тревог, забот, мечтаний. Только крепкий, здоровый сон, мягко подготавливающий к небытию. Не думай, что я монстр — мне ведь тоже его немного жаль. Евгений был забавный, и собеседник из него интересный... Но таковы законы. Одно тело равно одна душа. Не стоит переживать! Я не забываю тех, кто мне помогает. Ведь это ты достала адрес Руслана, ты свела меня с этим юношей и помогла мне обрести новое тело. Я тебе благодарен. Скажи, Лера: чего ты хочешь?

— Увидеть, как ты с визгом падаешь в лаву. А потом ещё раз. И ещё. Причём в теле этого подлеца Руслана, он тоже заслужил.

— Брось, — вздохнул Марк. Он повернул лицо Леры к себе, и она заметила в знакомых глазах тревожащий, огненный отблеск лампы. — Мне ты можешь не лгать. Я знаю Евгения, знаю тех, кто знает его. И твои желания мне тоже хорошо известны. Ничего неосуществимого нет. Просто позволь нам немножко отблагодарить тебя.

Тело Леры пронзила дрожь. Она вскочила, не сумев совладать с эмоциями, и поднялась на пару ступенек, выставив руки вперёд.

— Мне нужен только Евгений и никто другой, ясно? Со своими циничными предложениями убирайся к Инге, Наташке или кому-нибудь другому, кому неважно, какая дрянь сидит внутри красивой оболочки.

На мгновение она подумала, что Марк ударит её, и она испуганно сжалась — такая ярость показалась на его лице. Но он тут же овладел собой и насмешливо поклонился.

— В любой вселенной есть такие, как ты. И поверь, потом они очень жалеют о своём выборе.

— Эй, Сосед! — весело позвала Настя. — Искусство зовёт! Режиссёр сказал, пора приниматься за одиннадцатую сцену.

Марк поднялся по ступеням, задев Леру рукавом, и девушке пришлось отступить к самой стене.

Лаврушкин смотрел, как непринуждённо взаимодействуют на сцене Настя и Марк, и качал головой. Да, эгоисты играют хорошо, что и говорить!

Близился день очередного для Мельпомены, но последнего для Марка представления "Повести о Лоренс". Соседка пребывала на седьмом небе. Она уже совершенно забыла, зачем приехала; ноутбук оставался лежать нетронутым в ящике стола, как и многочисленные блокноты с пометками для статьи. Марк прекрасно видел это и посмеивался: Настя заигралась настолько, что начала воображать себя настоящей актрисой.

Инга продолжала болеть. В театре говорили, что ей уже лучше, но из-за безобразных рытвин на лице, которые было не замазать никаким тональным кремом, она не выходила на улицу. Порой Марк задавался вопросом, догадалась ли девушка о происхождении своей болезни; но если и так, то она держала это в секрете. Возможно, ей просто не хотелось выставлять наивной идиоткой. Да и что ещё она ожидала, впуская врага в собственный дом?..

— Вот знаешь, — как-то после репетиции сказал Марку Толик I, — не сочти меня циником, но я не против того, что Инга не будет участвовать в паре спектаклей. Ей полезно отдохнуть.

Они сидели в баре неподалёку от театра. Толик медленно потягивал пиво; Марк местное пиво не любил, — слишком оно отличалось от того, к которому он привык в своём мире, — поэтому пил то, что здесь называлось "виски".

— А что ты думаешь о Насте? — спросил бывший советник.

— Она симпатичная, — пожал плечами актёр. — Да много ли надо нашим уважаемым зрителям? Порхает, как бабочка, по сцене, глазами хлопает. Забавная девочка. Кстати, поправь меня, если ошибаюсь: вы ведь вроде друзья детства?

— Вроде.

— А как она смотрит на тебя, Евгений! Словно другого человека видит. Смотри не упусти момент.

— Не упущу, — спокойно ответил Марк, поставил стакан на стойку и попрощался с коллегой.

* * *

На улице его ждала Настя. Да, поразительно, что благодарность делает с людьми! Сама Соседка уже добрых полчаса стояла на пронизывающем ветру и дожидалась того, кто ещё недавно тщетно пытался урвать у неё минутку-другую для прогулки. Только ли в благодарности дело, или в чём-то другом? В изменившейся манере одеваться? Во вкрадчивости и мягкости преобразившегося голоса? В хрустящих в бумажнике купюрах, нагло позаимствованных у зятя путём шантажа?

— Ну, куда мы теперь? — спросила Настя, ухватившись за руку Марка. — Может, в кафе?

— Чуть позже. Сначала мы зайдём к моему другу.

Но заходить к нему не пришлось: "друг" лениво покачивался на детских качелях возле собственного дома и слушал музыку. Завидев Марка и Настю, Руслан вытащил наушники и приветственно махнул рукой:

— О, Ма... Женя! Давно тебя жду. А это, как я понимаю...?

— Настя, — Соседка первая подошла к Руслану и протянула руку. — Журналистка и временная дублёрша Аннет. Мы не встречались раньше?

— Вы можете помнить меня по "Повести о Лоренс", — усмехнулся Руслан, пожимая протянутую руку. — Бывший исполнитель роли Марка, Руслан Швед к вашим услугам.

— О!

В прозрачных глазах Соседки мелькнул интерес. Заметив это, Марк поспешил перейти к делу:

— Надеюсь, этого достаточно, — и он протянул Руслану белый конверт, — для твоих кредитов, по крайней мере. Мне стоило больших усилий их достать, так что не вздумай прокутить, больше такой щедрости тебе не видать.

— Посмотрим, посмотрим. Я слышал, у вас завтра спектакль? Надо бы сходить на него, давненько я никуда не выбирался. И с тобой давно не виделся.

— Тогда приведи себя в порядок. Завтрашняя встреча будет последней.

— Что, всё-таки уезжаешь? — притворно удивился Руслан. — Бросаешь своего друга?

— Что? — ахнула Настя. — Женя, ты уезжаешь? Куда, зачем? Почему ты мне не сказал?

— Не хотел расстраивать раньше времени... В другой город, другой театр. А там... там посмотрим.

Руслан, убирая конверт во внутренний карман куртки, многозначительно поднял бровь, точно говоря: "Знаем мы твои планы! Хотел приберечь новость как козырь в нужный момент. Ну-ну, уж извини!"

— Но как же так, Жень...

— По дороге объясню. Прости, Руслан, мы торопимся.

— До завтра! — крикнул бывший актёр вслед быстро удалявшейся парочке. Девушка встревоженно тараторила что-то и размахивала руками, Марк оставался, как и всегда, абсолютно спокоен.

"Какой парень!" — с невольным восхищением подумал Руслан. Он снова достал конверт; оглянувшись по сторонам и убедившись, что во дворе больше никого, пересчитал деньги. Виллу на Багамах не купишь, но на то, чтобы отмазаться от коллекторов, вполне хватит.

* * *

Поправив перед зеркалом воротник, Марк критически оглядел себя, вернее — то тело, которое ему так легко, практически без боя, уступили. Слабость мышц, выступающие скулы ещё можно списать на предыдущего хозяина, но пылающие глаза, неритмичное дыхание — это он, Марк, это он сам волновался. Марк всегда чувствовал опасность — иначе при дворе было бы не выжить; но только теперь он с неожиданной ясностью понял, что всё, чем он занимался до этих пор, было лишь репетицией, подготовкой, игрой...

— Сегодня что-то изменится, — сказал он себе.

Возможно, стоит напоследок разбудить Евгения, чтобы тот увидел его триумф, услышал аплодисменты — и ощутил хрупкую фигурку Соседки в своих руках перед тем, как навсегда и бесследно исчезнуть? Мальчишка, эхо мыслей которого становится всё слабее, уже не опасен. Но он, Марк, всегда был с ним по-своему честен. Его пригласили, чтобы он соблазнил девушку, и он это сделает, для Евгения, ну и что греха таить, для себя самого. Мысль о том, что он мог бы что-то чувствовать к этой пустой и легкомысленной трещотке, заставила Марка усмехнуться. И всё же она была красива, такую стоило заполучить перед тем, как покинуть клетку "Мельпомены" и отправиться завоёвывать мир.

Рядом с зеркалом, на трельяже, Марк заметил корону Толика I. Растяпа наверняка перепутал гримёрки. Пустая бутафория! Он помнил, как выглядела настоящая корона — тяжёлая, усыпанная драгоценными камнями, и ужасно неудобная на голове. "У всего есть цена. Если хочешь властвовать, приходится терпеть неудобства".

— Марк! — в дверь решительно постучали. — Две минуты.

— Я сейчас, — ответил бывший советник и замер, поняв, что его только что назвали по имени. Он быстро подошёл к двери и рывком распахнул её. На пороге стоял Лаврушкин.

— Да, я назвал твоё настоящее имя. Никто не слышит, можешь не притворяться, — проворчал режиссёр. — Думал, я могу не узнать тебя? Не волнуйся, я здесь не с тем, чтобы читать тебе мораль или пытаться шантажировать.

— А мог бы. Один вот уже осмелился.

— И что с ним будет?

Марк не ответил. На самом деле деньги, которые он передал Руслану, были фальшивыми; но режиссёру было необязательно об этом знать.

— Ясно. А разве он не в силах отправить тебя... домой? Так же, как сделал это в прошлый раз?

— Я буду уже далеко, а его метод не действует на большом расстоянии.

— Бедный Руслан. Мог бы сообразить за эти годы, что с дьяволом не играют по его правилам. Ну что ж, Марк... Желаю удачи.

Что-то странное почудилось Марку в голосе режиссёра, и он насторожился.

— Что, и это всё?

— Я старик, — пожал плечами Лаврушкин, — что я могу сделать? Только поблагодарить бога за то, что скоро ты окажешься как можно дальше от меня. Евгения, конечно, жаль, но уже, видимо, ничего не исправить... даже последнего спектакля не увидит. Подумать только... то, из-за чего всё началось...

— Да, ему осталось недолго.

— Осталось?..

В секунду Марк понял свою ошибку: он дал понять Лаврушкину, что Евгений ещё жив. Непростительный промах! С другой стороны, что он может предпринять?

Связаться с Русланом, предупредить его, выяснить тот самый способ?..

"Руслан не поверит и ничего не скажет," — убедил себя Марк. — "Я хорошо его знаю".

Но как бы ни было мало спокойствия в его душе, сейчас его стало ещё меньше. Невольным жестом, доставшимся ему от Евгения, Марк взъерошил волосы. Чёрт, опять причёсываться!

Лаврушкин ушёл, а Марк в последний раз оглянулся на зеркало. Он уже слышал отдалённый шум аплодисментов — спектакль вот-вот должен был начаться, и зрители требовали артистов на сцену. В этой причудливой игре в реальность он, Марк Норманн, бывший королевский советник, а ныне — король Светгарда, поставил на кон всё, чем являлся сам: свою хитрость, свой талант лжеца, свой певучий голос. Слишком много! Точно так же Евгений рисковал всем, когда призывал его в своё тело. Тот риск оправдался, но за него пришлось заплатить слишком дорого. Не произойдёт ли то же самое и с Марком?

— Евгений! — пробегавшая мимо Наталья торопливо обернулась. — Ты что, уснул? Сейчас начинаем.

* * *

Волнение и длительная связь с Евгением всё-таки сделали своё дело, и Марк, обычно вживавшийся в роль самого себя не более, чем это было необходимо, уже к середине первого акта почувствовал себя пленником воспоминаний. Он был единственным, кто знал: не в этом мире и не в этом времени, но события "Повести о Лоренс" действительно происходили.

Кажется, прошли сотни лет с тех пор, как он был обыкновенным мальчишкой и рос вместе со своими ровесниками среди грязных улиц и дикой природы приграничной деревни. Потом пришли люди короля — тогда ещё принца — и забрали его семью в столицу. Не нашли только Марка. Он успел спрятаться в сарае у соседей...

Позже он узнал, что всю его семью судили по обвинению в колдовстве и в тот же день казнили — всех, включая старуху бабку и его младшую сестру.

Спустя несколько лет принц снова оказался в тех краях: то ли на охоте, то ли с проверкой приграничного патруля. На его отряд напал гигантский медведь, и его высочество оказался отрезан от своих спутников; чудом сохранив жизнь, он, однако, потерял коня и заблудился в лесу. Там бы он и погиб, если бы его не нашёл Марк. Сначала юноша думал, что просто делится едой с заблудившимся путником, пока не спросил:

— А что завело тебя так далеко? Ты богато одет, а идёшь один, да ещё и пешком. Здесь не только дикие звери водятся, тут и разбойники, и грабители, и много разного сброда.

— Ты, например? — усмехнулся принц, но тут же поспешил извиниться: — Прости, никогда не умел шутить. Это всё мой голодный желудок, никак не может смириться с мыслью, что ты его спас. Но ты не переживай: доведёшь меня до ближайшей деревни и сможешь рассчитывать на королевскую награду. Меня зовут Элрис, я наследный принц Светгарда.

* * *

— Его величество король Элрис Четвёртый! — провозгласил голос из-за сцены. Марк вздрогнул. Рыжий и полноватый, Толик ничем не походил на настоящего Элриса, и всё же чужое сердце больно кольнуло. О, он был невыносим, этот наглый, но бесхитростный убийца его семьи! Пусть он был совсем молод, действовал по чужому слову — впрочем, как и всегда — и не понимал последствий своих поступков, Марк его так и не смог простить. Но и убить не мог. Каждый раз что-то в последний момент останавливало его руку, и это было не обычное сопливое милосердие: к тому времени Марк уже излечился от склонности сопереживать каждому встречному и устранил со своего пути немало людей. Приняв мальчишку-сироту, выручившего его из беды, к себе на службу, Элрис проявил доброту, но и благодарность не могла оправдать слабости Марка.

Время шло, смутные мечты о мести постепенно превращались в самообман.

— Марк, расслабься, — сказал Толик I, вразвалочку подойдя к нему с бокалом в руке. — Это праздник, здесь не прячутся по углам враги, строящие против меня козни.

— Надеюсь, ваше величество, — угрюмо ответил Марк.

— Видишь ту девушку? — "король" указал в другой угол сцены. Там стояла, тихо переговариваясь с парочкой "придворных дам", Настя-Соседка, одетая в нежно-зелёное платье. — Это племянница Марселя, он представил её мне перед началом бала. Мне кажется, Марк, она — самое прекрасное существо на земле.

Настя повернулась и обратила на обоих свои смеющиеся глаза. Но "придворные дамы" тут же снова отвлекли её тихим разговором, больше похожим на журчание, перемежавшимся смешками и кокетливыми взмахами вееров.

— Да, в ней что-то есть.

Так бы сказал Евгений на его месте? Или у этого сентиментального дурака нашлись бы более красочные эпитеты? И Марк решился: пока Толик произносил ответную реплику, он решительно "толкнул" пребывавшего в глубоком, больше похожем на кому, сне Евгения. После третьей попытки Марк почувствовал, что юноша видит и слышит всё, что видит и слышит он сам; тогда он удовлетворённо выдохнул, сдержанно улыбнулся "королю" и отступил в тень.

"Настя отлично играет," — мысленно обратился к Евгению Марк. — "Может, ей и стоило бы учиться на актёра, а не на журналиста".

"Что... происходит..."

Но Евгений не успел больше ничего подумать: едва тлевшую искорку его разума тут же сдавили до крохотных размеров, лишая права даже на мысль, какой уж тут контроль над телом! Всем, что он понимал, была Настя. Она играла Аннет, улыбалась зрителям, красиво поворачивалась, подставляя тусклому свету своё прелестное платье дорогой куклы. Кукла... всего лишь искусно сделанная, весёлая кукла...

А кукловод сидел в его теле и дёргал за ниточки, управляя Соседкой, Натальей, Ингой, Сашей, Русланом, Лаврушкиным, им самим.

"Я был честен с тобой!" — пытался кричать Евгений; он плакал бы, если бы у него были глаза и слёзы.

"Я тоже. Обещаю, ты не умрёшь раньше, чем мы добьёмся нашей цели. Пусть это облегчит тебе путь в небытие".

"Ты монстр!"

"Нет, я не монстр. Неужели, видя столько раз на сцене "Повесть о Лоренс", ты так этого и не понял? Как бы мне не хотелось стать монстром, я обычный человек, сумевший поставить голос разума выше голоса чувства. Возможно, сделавший это слишком поздно... но... сделавший".

Знакомые до боли сцены шли одна за другой. Играть становилось всё тяжелее, и Марк понимал, что это далеко не лучший его спектакль . Но значения это уже не имело. Последний вечер — и всё будет кончено. Завтра он будет уже далеко, где не останется ни Евгения, ни "Мельпомены" с её вызывающей тошноту "Повестью о Лоренс".

Труднее всего дались последние сцены. С неожиданной ясностью перед глазами Марка проносилось всё то, о чём он долгие годы мечтал забыть: смерть Аннет, безумные глаза преданного им повелителя и друга, отсвет дрожащего пламени свечей на его клинке, и пустота, страшная пустота внутри... Кто мог знать тогда, что целого нового мира окажется мало, чтобы заполнить её?

— Остановитесь! — звонко крикнул девичий голос. Рука Марка дрогнула, и он едва не выронил шпагу. Что происходит? Этого нет в сценарии! Он краем глаза взглянул на Настю, но та продолжала добросовестно изображать мёртвое тело.

— Опусти шпагу, Марк! — услышал он снова, и из закулисного полумрака на середину сцены выбежала растрёпанная девушка в платье горничной.

* * *

— Лера! Что ты делаешь? — яростно прошипел Толик I, свободной от шпаги рукой делая выразительные жесты, призывающие её перестать дурить и вернуться за кулисы. Зрители оживились: все они видели спектакль не в первый раз и знали, что происходящее было, мягко говоря, не по сценарию.

Но Леру это не волновало. Что-то изменилось в этой хрупкой, добродушной девчонке, теперь Марк чувствовал в ней внутреннюю силу. Она твёрдо выступила на самую середину и протянула руку к нему:

— Тебе не придётся переживать это снова! — горячо сказала она. — Оставь их, Марк! Идём со мной, идём отсюда вместе!

— Куда? — спросил Марк.

— Вернёмся домой! Этот мир пугает меня, и я знаю, что тебя он тоже пугает. Он чужой, ничто здесь не даст нам счастья — ни слава, ни богатство, ни любовь, которую, как я уже слышала, здесь так легко покупают.

— Нет... этого не может быть... — дыхание Марка перехватило. Он выронил меч; краем сознания почувствовал, как затрепыхался Евгений, но даже не обратил на это внимания. Всё, к чему вёл этот злосчастный спектакль, оказалось самым главным и страшным воспоминанием. Он смотрел на девушку в исступлении и отчаянии, разом выпустив из-под контроля все чувства и эмоции, которые так блестяще обуздывал долгие годы.

— Элрис совершил ошибку, ты отплатил ему, совершив ту же самую ошибку... Стал королём — а что дальше? История не завершается на слове "конец". Ведь всё ещё может быть по-другому, — говорила Аннет. Её протянутая рука слегка дрожала, но взгляд оставался прямым и твёрдым.

— Ты же мертва... это невозможно...

— А ещё мы — плод воображения драматурга Денисова, и буквы на сухих страницах, и лица чужих людей, которые нас играют. Но ты здесь — и я здесь, потому что Лера позвала меня. Я не могла не придти, ведь тебе нужна моя помощь.

— Мне? — Марк нервно расхохотался. — Ты всегда ошибалась в людях, Аннет! Мне не нужна ничья помощь! Им, — он обвёл рукой зрительный зал, — возможно, и нужна. И тому мальчишке, который скоро умрёт, тоже. И другому, моему бывшему "хозяину". Ведь ты же здесь, Руслан? Ха! Не стоило тебе играть со мной, глупый актёришка.

Руслан, сидевший на последнем ряду в надвинутой на глаза шляпе и в тёмных очках, привстал и стиснул руками подлокотники. Ему единственному происходящее на сцене не казалось забавным фарсом.

За кулисами стоял, вцепившись в бархатный занавес, Лаврушкин. Интуиция подсказывала ему, что вмешиваться было нельзя, но он переживал за судьбу молодого актёра, чей разум ещё теплился в теле человека в чёрном. "Спектакль превратился в полный абсурд," — невольно думалось ему. — "Но зрителям понравится. Если там есть журналисты, они и ещё какой-нибудь тайный смысл во всём этом найдут".

Аннет повернулась к зрительному залу и медленно обвела взглядом замершие ряды; затем снова взглянула на Марка. Её лицо выражало мольбу и печаль.

— Я знаю, тебе трудно, — очень тихо сказала Аннет. — Как было мне, когда я сиротой приехала в столицу, без друзей и почти без родных. Очень просто убедить себя, что любовь и дружба — всего лишь плод воображения, от которого стоит избавиться ради славы и денег. Но от чего ты страдал больше, Марк? От того, что не мог получить то, чего требовали сиюминутные желания? Или от того, что обретал и терял снова — семью, друга, любовь?.. Пусть первых ты потерял не по своей вине, но если ты продолжишь мстить жизни ударами по судьбам других, ты в конце концов окажешься здесь.

— Я всегда оказываюсь здесь. Вижу, как ты падаешь и твои глаза закрываются. Вижу, как на моём клинке блестит кровь Элриса... Чужие тела и чужая кровь так и не смогли заставить меня это забыть.

— И не надо! Просто возьми мою руку, и мы вместе вернёмся в наш мир — но в то время, в котором ещё можно что-то исправить.

Что же, получается, всё было зря? Все планы, все жертвы, все ходы — чёткие, выверенные ходы игрока в реальность? Но почему тогда так перехватывает дыхание и возбуждённо бьётся чужое сердце?

Чужое...

— Элрис будет рад наконец увидеть тебя, — добавила Аннет. — Он бесконечно винит себя за собственные грехи и совсем не помнит твоих. Он тоже хотел бы начать с начала. Дмитрий Николаевич, ведь вы же позволите?..

Старый писатель, сидевший в самом центре второго ряда, кивнул головой. Он знал, что ему предстояло много работы.

Марк посмотрел на Толика I: добродушный актёр имел вид такой растерянный, что иллюзия исчезла, и корона на его голове снова превратилась в нелепую бутафорию. Настя так и не решилась встать с пола, где она изображала мёртвое тело, но её огромные глаза, смотревшие на него снизу вверх, вызвали у него нервный смешок.

— Что ж... они мне, пожалуй, надоели, — медленно сказал Марк и взял протянутую руку Аннет. — И я верю тебе.

Аннет улыбнулась — широко, радостно.

Руслан вжался спиной в спинку кресла, чувствуя, что вот-вот что-то произойдёт. Не отрывая глаз, он смотрел на сцену, где две фигуры — одна в чёрном костюме, другая в платье горничной — окутывались ярким холодным сиянием, похожим на свет электрической лампы. Свет усиливался; белый ореол совершенно затмил всю сцену, когда раздался оглушительный звук, похожий на удар колокола. Зажмурившись и зажав уши руками, Руслан всё же продолжал слышать ругательства и крики, доносившиеся со всех сторон зрительного зала.

И вдруг всё прекратилось.

Руслан открыл глаза и увидел, что посередине сцены стоят те же двое — человек в чёрном и девушка в костюме горничной — и так же держатся за руки; но тут юноша покачнулся и свалился прямо на горничную. Девушка успела подхватить его за руки, но сама едва не упала следом.

Воцарилась гробовая тишина.

— И... и что мне теперь делать? — растерянно, едва ли понимая, что говорит, спросила Лера у зрительного зала, продолжая удерживать повисшее в её руках тело Евгения.

* * *

— Ну, а что было дальше? — спросил Евгений, отправляя в рот остатки сэндвича.

Они сидели в ресторане — в том самом, где были когда-то втроём он сам, Лера и Настя. Только в этот раз Насте навязаться с ними не удалось. На все робкие попытки Соседки заговорить с ним Евгений отвечал невнятными, скомканными фразами, и в конце концов она обиженно отправилась домой.

Лера, ковырявшая вилкой в салате — она терпеть не могла грибы — пожала плечами.

— Честно говоря, я не поняла. Зрители начали хлопать, представляешь? Так громко хлопали, свистели, кричали, что я боялась оглохнуть.

— Это насколько всем надоела "Повесть о Лоренс", что полный бред был воспринят как шедевральный сюжетный поворот?

— Причём каждый понял это по-своему, — продолжала Лера. — Одна моя подруга решила, что "горничная" и "Аннет" в какой-то момент поменялись местами, и "Аннет", которая на самом деле якобы была волшебницей, с помощью великого колдунства сумела заставить Марка перейти на сторону добра.

— Не так уж далеко от истины, — хмыкнул Евгений. — А я вот слышал версию, что Аннет и была всё это время настоящей злодейкой и вообще хитростью отравила Марка. Но спецэффекты всем понравились... хотя их никто и не понял.

— Да уж, Лаврушкин вовсю принимает незаслуженные лавры.

— Хоть какая-то ему от Марка польза.

— Кстати, ты так и не выяснил, как Руслану удалось избавиться от Марка в тот раз?

— Почему это, выяснил. Денежки, которые Марк дал Руслану, оказались фальшивые; ладно хоть у того хватило ума сначала их проверить. Парень чувствует себя последним идиотом и постоянно передо мной извиняется... В общем, дело в том, что семья Марка действительно была связана с колдовством. А все волшебники Светгарда при рождении получают некое истинное имя, которое держится в тайне, так как тот, кто знает это имя, может повелевать его носителем. Там какие-то сложные магические законы, он толком не смог мне объяснить. Магом-то Марк, скорее всего, не был, — во всяком случае, это никак не проявлялось, — но вот командовать им с помощью истинного имени очень просто. В теле Руслана Марк толком не умел себя контролировать, и Руслан выковырял это имя из его воспоминаний. А дальше легче лёгкого. Одно короткое слово — и Марк отправляется на родину, в дальние дали.

Сказав эти слова, Евгений помрачнел. Лера осторожно заглянула ему в лицо:

— Что такое?

— Теперь я понимаю Руслана. Очень странно — и страшно — начинать жизнь с чистого листа, после всего, что Марк натворил. Но чёрт возьми, как же круто снова быть хозяином своего тела!

Евгений демонстративно сжал и разжал пальцы, точно любуясь ими.

— Всё будет хорошо, — заверила его Лера. — Даже у Марка, Элриса и Аннет — Денисов уже вовсю пишет новый вариант "Повести о Лоренс". И с Сашей вы помиритесь, и Инга уже поправилась, карьера теперь пойдёт в гору — ведь приглашение из другого театра никуда не делось.

— Да ну их! Стану ещё как Марк — брошусь вслед за своим тщеславием в чужие миры. А мой-то совсем рядом: надо только руку протянуть.

Весёлые глаза Леры будто говорили: "Ну так сделай же это!"

И Евгений, чувствуя, как уносятся с апрельским ветром его пустые сомнения, крепко сжал её ладонь.