Never Let You Down (гет)

Одно лишь прикосновение к его волосам казалось ей райским наслаждением. Каждое расставание для неё словно пытка, словно какой-то нескончаемый фильм ужасов, но чаще всего, он заканчивается, и заканчивается счастливо. Элис лежит на кровати, и проснувшись раньше времени, рассматривает его лицо, поправляет волосы, наблюдает за едва уловимой дрожью ресниц. Она знала, что он делает то же самое, когда она сопит ему в шею или трясется в его руках от ночных кошмаров. Локи писал ей письма, когда они долго не виделись, и в них говорил ей то, что не находил сил сказать лично, в глаза, чтобы не показать Роджерс-младшей каким-то романтичным идиотом, который легко разбрасывается своими чувствами. А ведь, стоит сказать, ему чертовски этого хотелось.

Просыпаясь и отправляясь на кухню, Элис знает, что через какие-то пять минут он придет к ней и обнимет со спины своими холодными руками, а потом тело покроется мурашками — на ней только его рубашка и нижнее белье. Девушка, как всегда, ежится от удовольствия и целует его в уголок губ, до которого дотягивается. Отец не появляется дома уже очень давно, редко ей звонит, а когда звонит — удивляется. Элис в который раз убеждается, что если бы не Локи, то она бы сгнила тут от одиночества. Стив обещал ей, что она никогда не будет одна, и вселенная, почему-то, всегда крутила всё так, что одной ей оказаться было и впрямь невозможно. Локи стал её спасением. От одиночества, от непонятости, от потерянности… Как и она его искуплением и отдушиной, причиной, по которой он вообще отрывается от трона и от своей мечты, цели всей жизни. Не это оказалось главным. А она.

Элис отстранилась от Локи сразу, как услышала телефонный звонок. Она заперлась в комнате и взяла трубку, надеясь, что с неизвестного номера ей звонит отец, но даже Лафейсон, не влезая в её голову, понял, что это далеко не так. Девушка возмущалась, ругалась, злилась на кого-то, слишком сильно злилась, а вышла из комнаты угрюмая и растрепанная, будто её знатно оттаскали за волосы. Она бросила слишком печальный взгляд на Локи, погладила его по щеке и тихо с дрожащих губ слетело нечто разрушающее:

— Локи, тебе нужно уходить… Встретимся вечером. На том холме со скамейкой, помнишь?

Мужчина чуть кивнул и поцеловал её в лоб на прощание, не скрывая разочарования. Он всё ещё не лез в её мысли, знал, что разозлится. Исчезнув на пару часов, Локи начал надеяться, что ничего плохого не случится. Что она всего лишь готовит сюрприз или что-то в этом роде. И прибыв той злосчастной ночью на тот злосчастный холм в тридцати пяти метрах над уровнем моря. Лафейсон ходил из стороны в сторону, шатался, смотрел на ночной Нью-Йорк, питая надежду на то, что всё кончится хорошо, и этой ночью он вновь обнимет её, а она нагло украдет его рубашку в свою коллекцию. Он пару раз словил себя на том, что улыбается, думая о ней.

Где-то внизу послышался рев мотора её мотоцикла. Точнее, мотоцикла её отца. Локи набрал в легкие воздух и ощутил, как дрожат его руки. Он не понимал, к чему эти нервы, и с какого черта у него адская паника. Что-то явно не так, и он чувствует это только по направлению ветра.

— Локи! — чуть громче обычного сказала она, поправляя растрепанные волосы и поднимаясь к нему. Локи заметил, что она улыбается. Ему тоже стало немного легче. Внезапно, девушка разогналась и прыгнула ему на шею, а Лафейсон закружил её, прижимая к себе, крепко-крепко, словно в последний, черт его побери, раз. Но это ложь. «Не будет последнего раза», — считали они оба, и оба знали, что так оно и будет.

— Солнце, что-то… Что-то не так? Ты взволнована и… плакала? — поставив её на ноги, Локи погладил её по щеке и заметил, что она чуть влажная. Прижимая к себе за талию, он ощутил, как она дрожит — так дрожат люди от волнения, влюбленные на алтаре. Но тогда их успокаивают глаза друг друга. Элис же его глаза не успокаивали, что тут же насторожило.

Девушка помотала головой и закрыл глаза, но слеза предательски полилась тонкой каплей по щеке, и она поспешила вытереть её байкерской перчаткой. Но Лафейсон сделал это сам, поладив щеку. Элис накрыла его костяшки своей ладонью.

— Довольно врать мне, Мисс Роджерс.

Элис усмехнулась, прильнула к Локи и уткнулась носом ему в шею. Отпускать его не хотелось. Он называл её «Мисс Роджерс» когда злился. Когда точно знал, что она его обманывает.

— А ты вот никогда меня не обманывал… Как мой отец, — наверное, в сотый раз произносит Элис, шмыгая ему под ухом. Элис отстранилась и взяла лицо Локи в руки, явно готовясь сказать что-то важное, — Локи, мне… Я должна уйти. Уйти туда, куда тебе нельзя приходить. Мы не сможем видеться. Вообще. Я…

— Элис, прекрати говорить загадками, я не хочу лезть к тебе в голову! — настойчиво воскликнул он, и ветер завыл пуще прежнего.

— Я не могу сказать точно, Локи… Прости меня. Я не хочу, чтобы ты думал, что я бегу от тебя.

— И не подумал бы… — он опустил глаза, — И… Когда мы встретимся в следующий раз? — с надеждой спросил он, невозмутимо, холодно. Хотя внутри он кричал и рвал глотку. На душе скреблись кошки, а сердце онемело, словно от какого-то яда.

— Скоро… — выдохнула Элис, опустив голову.

Локи взглянул на её затылок и почесал ей за ухом. Девушка измученно мурлыкнула и вновь посмотрела ему в глаза. Он заметил, что в её глазах отражается весь Нью-Йорк сбоку от них, в теплой лазури светятся его разноцветные, мерцающие огни, словно звезды. Они горят. Горят изнутри каким-то слишком искренним, но угасающим пламенем. Будто где-то там, в недрах души Элис, происходит конец света, и звезды гаснут, падая и разбиваясь о землю. Но это не конец, верно?

Локи нежно касается своими губами её губ, обветренных и жестких, но от этого не меньше отдающих привкусом клубники и чего-то до ужаса сладкого, такого сладкого, что от них не хочется отстраняться. В нос тут же бьет запах лимона, которым пахнут её руки, её кожа, её волосы, и даже куртка — и та пахнет этим ярким и кислым цитрусом. Элис осторожно касается его губ языком, и разъединяет поцелуй, чуть прикусив его нижнюю губу, замечая, что дрожь в руках унялась. Она не знает, что ему сказать — попрощаться ли, попросить проводить до дома или сказать ещё что-нибудь, или просто молча уйти.

— Я буду по тебе скучать, — на одном дыхании тараторит Элис, стараясь приблизить момент, который она просто перестрадает и успокоится.

— Элис, тише… Я тоже. Но я вернусь к тебе, слышишь? Если хочешь, я приду на твой выпускной. — девушка с энтузиазмом кивнула ему, глаза вновь наполнились жизнью. Она уткнулась лбом в его лоб, и не думая, кажется, уходить. Элис знала, что до выпускного ей, как до Луны, что она вряд ли выйдет на улицу из заточения у Ника Фьюри, прекрасно осознавала, что, возможно, в последний раз касается кожи Лафейсона, холодной, мраморной и покрытой тысячей незримых шрамов, которые они вместе залечили. Она искренне надеялась, что хотя бы тогда, в день её взросления, они встретятся. Она расплачется, прижимаясь к его груди и сжимая пиджак пальцами, понимая, что самый ужасный её кошмар закончен, а из чего-то, что, как ей кажется, хуже тюрьмы — она сбежала. И сбежала вместе с ним, — Тогда… Я обещаю, что приду. Даже если умру.

— Но ты не умрешь, — усмехнулась Элис. Её попытки разрядить любую, самую напряженную обстановку, казались Локи слишком милыми. Она такая нелепая, такая жизнерадостная, такая спокойная, и… простая. Дарила она какое-то чувство уверенности и спокойствия. Элис была слишком живой для него, уже, кажется, черствого и пустого внутри. Она наполняла его жизнью от и до своей искренностью. И, кажется, за это он её и полюбил.

Локи кивнул ей, соглашаясь со сказанным. Они ещё долго смотрели друг на друга, где-то внизу проезжали машины, ходили о чем-то болтали люди, кто-то ссорился, кто-то мирился… И только они молчали, но прекрасно понимали каждый свое, думали друг о друге, и, попрощавшись, с какой-то горечью отпустили друг друга, нехотя.

Уже через пару минут, ещё толком не отойдя от расставания, Элис начала чертовски скучать за ним. В голове впервые за жизнь появилась мысль сбежать вместе с ним. Вернуться, пока не поздно, пока он наверняка стоит, впиваясь руками в низкий заборчик, вгоняя в ладони занозу за занозой. Элис неслась туда, откуда, как ей казалось, пути назад нет. Туда, откуда, как ей сказали, она не выйдет без надзора минимум пяти человек. Единственное, что успокаивало — это альтернатива детскому дому. Она скрывалась от органов опеки до своего двадцати одного, скрывалась от полиции, и всё это по просьбе сначала Стива, потом Наташи, за ней об этом попросила Ванда, Сэм, и только после неё, последней каплей стал Тони Старк. Вроде, даже Баки что-то сказал по поводу её укрытия.

…Но, всё-таки, приобретая защиту, она потеряет нечто ценное. Нечто, что заставляло её жить.

Локи перенес это в разы хуже — вернувшись в Асгард, задумавшись, что, быть может, не дождется её, он разнес к чертовой матери первую комнату, в которую попал. Его рвало изнутри — пусть и не полностью, но у него забирают то, чем он дорожит, чем дышит. В который раз ему так больно, хотя сейчас, кажется, ещё больнее? Он не плакал, не кричал, просто злился. Злился, скорее, на самого себя — почему ему самому в голову не пришла мысль забрать её с собой? Он же хотел показать ей балы, сделать её принцессой и жительницей Асгарда, хотел, чтобы она хоть раз в жизни полюбовалась на золотой дворец, на вечный рай где-то вне Мидгарда, хотел вырвать её из рутины, из зоны комфорта, которая стала ей отвратительна. И что из данных ей обещаний он выполнил? Да ничего. Он отвратителен, как спутник жизни. Он отвратителен, как простая человеческая оболочка. А вот как своё законное, заложенное ещё в генах существо, склонное к лжи и коварству — великолепен. И за это, можно считать, ненавидел себя. Именно в данную секунду. Именно в этот момент.

По приезду домой Элис взяла чью-то гитару, что опиралась на стену в белой высокой комнате, которая теперь станет ей домом. Она вспомнила ту песню, под которую они с Локи танцевали на том балу, после которого она была готова его убить. Это воспоминание всегда вызывало смешные чувства. Искренне, не скрывая тревоги, она провела пальцами по струнами, в песне моля кого-то вернуть её в ту ночь, когда они впервые встретились.