Never Let You Down (гет)

— Вот и все… Мы дома.

Элис держала в руках папину куртку, жалея, что не согласилась её надеть ещё, когда они съезжали из башни. Адский месяц, проведенный там навсегда запомнится Роджерсам — каждодневные нервные срывы, ссоры и тяжелые взгляды, что они бросали друг на друга во время собраний так быстро из памяти не выветрятся. Роджерс-младшая устала разнимать отца и Старка, вечно бросающих друг другу острые слова. Она устала от пустоты в сердце, устала от чувства отреченности, устала от того, что её ноги не чувствуют пола, а руки, кажется, превратились в жалкую пародию на руки Арнольда Шварценеггера, потому что передвигаться на инвалидной коляске без особых усилий было невозможно. Элис где-то в глубине души была уверена, что это просто кошмарный сон, сон, который скоро завершится, и она вновь увидит мир не в блеклых оттенках, а в ярких и пестрых, но… мир и вправду стал тусклым и грязным. Не только для неё и её отца.

Колеса инвалидного кресла аккуратно коснулись ковра у входа. Элис окинула прихожую взглядом — всё на тех же местах. Но все равно что-то не то. Как-то пусто. Слишком холодно. Девушка поежилась, а после повернула голову на зеркало в прихожей и поняла, что у неё огромные синяки под глазами, сальные волосы, осанка совсем испортилась, а руки, только вчера освободившиеся от гипса, выглядят как у домохозяйки, у которой началась аллергия на моющие средства. Девушка тут же отвела взгляд и отдернулась. Надо возвращаться к жизни, подстраиваться под сложившиеся обстоятельства… В который раз?

Элис прокатилась чуть дальше по квартире, потянув за собой пыльную вешалку. Девушка подскочила от грохота и шума, ворвавшегося в гробовую тишину некогда её родного дома.

— Пап, что упало?.. — гробя спину и прижимая к груди руку с кольцом, прикрывая пальцы ладонью, хрипло прошептала Роджерс-младшая, а после закашлялась и поправила волосы.

— Вешалка… — с какой-то неземной горечью пробурчал Стив, будто поднять вешалку для него было чем-то непостижимым и невозможным, будто ему действительно сто один, не недалеко за тридцать пять. Элис поежилась, а через несколько секунд ей на глаза попалась миска с кормом и едой Бакса.

— Па… — словно совсем ещё маленькая девочка изрекла она, — А Бакс… тоже.? — она не договорила, но следующее слово читалось по взгляду — «растворился». Стив ответил ей немым согласием, закрыв глаза и пару раз кивнув.

Они года три не были вместе. Три года Стив не трепал её по волосам. Три года они не пили какао с молоком и сливками по утрам, три года Роджерсы не проводили время вместе. Три. Чертовых. Года. И какова же причина их встречи? Проигрыш, поминки, поход по могилам, постоянные ругани с Тони, который, кажется, вообще забыл, кем был, чем был, выбросил свои ценности в мусорку, и стал просто раздражающим дедом, который бурчит и от которого вечно пахнет виски, который вечно галдит о «в мое время…» и который, к сожалению, действительно покрылся сединой, скорее от нервов, чем от крадущейся к нему старости.

Прошло не более месяца с того дня, как они похоронили всех, кто распылился. Чуть меньше трех недель с того дня, как тетя Мэй позвонила Элис, чтобы та успокоила её после ошарашивающей новости о смерти Питера, две недели с того момента, как Шури была коронована и заняла пост погибшего брата, почти неделя с того дня, как Тор рассказывал Элис о последних днях жизни её возлюбленного, и они оба то смеялись, то плакали, отпуская ему все грехи, каждый порез и рану — на чьем-то теле и на их сердцах.

И, наверное, где-то два часа с того момента, как Мишель написала Элис о том, что была бы не против с ней увидеться. Просто увидеться… Но у Джонс никогда и ничего не бывало «так просто». Роджерс-младшая приготовилась ко всему — от простой истерики до ядерной войны.

Утро её начиналось, как и обычно — Элис переползла с кровати на инвалидное кресло, пусть в это и не было надобности. Просто сил ходить не было. Исчез любой смысл их искать, пропало желание спать по ночам, скрывать веснушки и прятать синяки под глазами. Всё равно. Просто всё равно. Она, как всегда, катится на кухню — и, как и всегда заваривает две кружки кофе, себе — молочное латте, а ему… а он больше не придет. Не придет и все. Не обнимет её со спины, не поцелует в щеку, не скажет, что задержится у неё ещё на день… Никто этого не скажет. Этот кофе, черный эспрессо, был для никого. Элис хотелось так считать.

Где-то через час, наслушавшись оскорблений и насмотревшись на слезы прохожих, погладив и немного покормив полосатого котенка, взяв себе овсяное печенье с апельсиновым привкусом, девушка уже прибыла к месту назначения. Погода была гадская — пасмурно, серо, грязно и сыро… и это был второй месяц лета. После звонка в дверь Мишель приветливо открыла ей дверь. Элис как всегда встретил её пушистый мейн-кун по кличке Тодд, противная и вредная морда, не дающая покоя любым свободным коленям.

К удивлению, они просто смотрели фильмы. Но с самого порога Элис заметила, что в глазах Мишель читается вопрос, который, кажется, был виден намного лучше её самой, а она лежала вплотную к блондинке. Девушки молча смотрели фильм, чувствуя тяжеловесность этого вопроса, как он душит, как гробит их обеих, прямо тут, прямо сейчас, доводит до белого каления самим фактом своего существованием. Не надо было обладать эрудицией или дедукцией — этот вопрос читался в глаза всех и каждого, у кого кто-то распылился. Джонс тяжело и резко вздыхает, ставит «Ла-Ла Лэнд» на паузу, и отстраняясь от испуганной Элис, садится в позу лотоса и говорит:

— Это уже невозможно…

Роджерс растерянно опустила глаза, стиснула зубы и сплела свои руки в замок.

— Должен же быть способ их вернуть, да? — голос Мишель срывался на хрип, какой-то скрежет.

— ЭмДжей, тише… — присаживаясь и закрывая крышку ноутбука, шепчет Элис. Она не раз успокаивала людей, таких же разбитых, таких же потерянных и утративших что-то родное, как и она. У Мишель превратились в прах мама и возлюбленный, — Должен, поверь… И мы сможем… Мы же сильные, помнишь?

Она кивает, не расцепляя объятий. Элис чувствует, как её кожу через свитер царапают ногти Мишель. Боль от потери врезается в её сердце ещё сильнее, когда она смотрит, как под этим грузом ломается кто-то другой. Это ад, бесконечный круговорот, из которого не может выбраться выжившая половина вселенной.

Вернулась Элис домой поздно, заехав к папе на работу, чтобы передать ему печенье и попросить помощь в реабилитации у Наташи. Пару шагов она сегодня сделала смело — но слишком мало для того, чтобы встать на ноги. Потом она ездила в больницу. Просто для того, чтобы врачи убедились, что с ней всё хорошо и ей не нужна степень инвалидности. Ближе к закату ей захотелось посидеть на набережной. Там было холодно, пароходы ходили унылее, а вода стала мутной, волны выглядели грязными, тягостными. Картина не внушала особой радости или умиротворения, и Роджерс поехала домой, улеглась в постель, и в очередной раз расплакалась, когда ей в глаза бросилось кольцо на указательном пальце. Надпись «Солнцу, воссиявшему надо мной», кажется, уже прочно въелась в кожу.

Утром Элис обнаружила, что въелась не только она. Въелись ещё и слова Мишель в подкорку сознания. Куча вопросов атаковали её с самого утра. А если их не выйдет вернуть? Если это всё — билет в один конец? Если в этот раз не получится одолеть плохого парня, если этот крах — их пожизненное клеймо? А вдруг… а вдруг хэппи-энда действительно не будет?

За этим последовала мысль, что Баки может не вернуться. Все его обещания свозить её в Румынию, как только всё успокоится, прочесть вместе с ней лекцию в её школе, а обещания Элис научить его пользоваться интернетом и контролировать гнев, никогда не будут исполнены. Она никогда не побывает на их со Стивом свадьбе, не увидит Барнса счастливым.

А что, если Локи и вправду не выжил, и его последнее желание… и впрямь последнее? Что тогда? Очередной набор разрушенных планов, нарушенных обещаний, разбитое сердце и одиночество? Элис этого не хочет. Боится, как огня… и, в попытках отвлечься, замечает, что снова, на автомате, заварила две чашки кофе. Себе и Локи. Осознав это, Элис не чувствует, как к ней подкрадывается гнев и разочарование вместе с ним. Она смахивает вторую кружку со столешницы, та с грохотом разбивается об пол, разлетаясь белыми осколками по деревянному темному ламинату, оставляя под собой неопределенной формы пятно. Когда чашка летела, значительное количество кофе пролилось Элис на колени. Задыхаясь от надвигающейся истерики, Элис смотрит на свои колени, и тянется к полотенцу, чтобы намочить его и охладить ноги, но… падает на пол, повалив за собой часть немытой посуды и свою кружку с кофе. Она просто плачет. Плачет, понимая, сколько упущенных шансов прямо сейчас тянут её ещё ниже, и ещё ниже, и ещё ниже, на пять футов под землю, в могилу. Она прикрывает лицо руками, вытирает слезы рукавами, скулит и краснеет, её глаза уже опухли, а ноги дрожат как пятидесятиградусный мороз, в комнате стоит горький, отвратительный и осточертевший запах горького кофе. Хотелось открыть окна, но оставалось только задыхаться, задыхаться и задыхаться. До конца.

Стив пришел домой вовремя, тогда, когда Элис пыталась залезть в кресло. Он бросил куртку, быстро снял обувь, и бросился к дочери, колени которой были исколоты кусочками посуды и обожжены горячим кофе.

— Принцесса, что случилось? — с каким-то беспокойством в голосе произнес Стив, усаживая Роджерс-младшую в кресло.

— Пап… Их же можно вернуть?

Этот вопрос стоял у Стива на устах каждый день, от заката до рассвета. Он тяжело вздохнул, понимая, что не один такой. Промолчать он не мог. И ответить ложью — тоже. Мокрые и распухшие глаза дочери только сильнее выбивали его из колеи. Он никогда бы не подумал, что его может поставить в тупик вид плачущей девушки. Стив присел перед ней на корточки, взял за руки, и сказал:

— Элис… Мы пытаемся, всеми силами, правда… Но пока я не могу тебе ничего сказать… Остается только надеяться, что всё будет хорошо…

Девушка на пару секунд затихла, а потом вновь взвыла, хватаясь за руки Роджерса и сильнее сжимая их.

— Пап, вы их вернете?.. Скажи правду — да или нет, пожалуйста!!!

Её голос срывался. Стив опустил голову, и погладив её костяшки, с горечью в голосе, надеясь, что лжец из него хороший, выдавил из себя:

— Да… Да, Элис, мы сделаем всё, что в наших силах и вернем их… но не без тебя.

Девушка шмыгнула и опять закрыла лицо руками.

В тот вечер она впервые за несколько недель помылась, а Стив в который раз убедился, что он — отвратительный отец. Он не в силах вселить в свою дочь надежду на то, что наклонная выровняется и все будет, как раньше. Элис никогда не будет одна, но будет ли она с тем, кто достоин носить гордое звание её отца, или рядом с ней всегда будет тот самый, ни в чем не меняющийся Стив Грант Роджерс, потерявший друга, возлюбленного… а вдруг за ними последует и дочь?

— Пап…

— Да, милая? — поглаживая её волосы, пока сама Элис лежит у него на коленях, сказал кэп.

— Можешь… Можешь спеть колыбельную?

Мужчина улыбнулся и одобрительно кивнул, после чего шепотом запел то, что ей обычно пел Баки…