Вверх по волшебной косе (джен)

У Рапунцель после долгого заседания «Женщин Лукоморья» в тереме у Василисы разболелась голова, и она по пути домой в свою башню захотела немного развеяться, подышать свежим воздухом. Она так увлеклась сбором душицы, что не заметила, как зелёные сочные луга сменились на сдержанные фисташкового цвета пустоши. Нежно-сиреневые волны манили за собой, и Рапунцель решила прогуляться ещё немного. Кажется, она ни разу не была в этой части волшебного леса, да и сам лес, собственно, давно закончился, выпустив Рапунцель на простор холмов и косогоров. Она связала срезанную душицу в два пучка, перекинула через плечо и зашагала навстречу солнцу. Трава на косогорах не была мягкой, как ниже близ леса, но Рапунцель привыкла ходить босиком, поэтому не обращала никакого внимания на покалывание в ступнях.

Головная боль от простора, аромата трав, красоты кругом прошла будто по волшебству. Хотелось петь, нестись вперёд вместе с лёгким ветерком, скакать вприпрыжку — ведь рядом никого не было, а ещё просто хотелось жить. Она решила, что взберётся на вершину очередного холма, посмотрит, что там за ним, и пойдёт обратно, чтобы успеть вернуться до темноты. Однако тёмное пятно на горизонте, там, где пожухлая степь сливалась с синевой, выглядело слишком необычно, чтобы можно было просто так уйти, не узнав, что это такое, поэтому Рапунцель подумала, что ничего страшного не случится, если она пройдёт ещё немножко.

Тёмное пятно быстро увеличивалось в размерах, и вскоре Рапунцель поняла, что это огромное исполинское дерево, неизвестно как очутившееся тут, в царстве ветров и простора.

Когда она взобралась на склон, то остановилась как вкопанная от увиденной картины. Косогор желтоватой змейкой извивался вниз и вдавался в синее море, а чуть в стороне рос могучий дуб, подпиравший кроной небосвод.

Рапунцель как заворожённая подошла ближе и поклонилась исполину.

Она знала, что это за дуб. Знала это место. Не нужно было здесь бывать раньше для того, чтобы сразу понять, почувствовать, что это сердце Лукоморья, душа всей Сказочной страны.

Рапунцель задрала голову вверх, вглядываясь в крону, и нахлынувший было восторг сменился уколом боли: все нижние ветки дуба были сухими, а редкие листочки, висевшие выше, казались мёртвыми.

Сморгнув слёзы, подошла она к самому стволу, обхватила его руками, насколько хватило размаха, и прижалась лбом, закрыв глаза.

Она умела разговаривать с деревьями и травами, но царь деревьев поначалу молчал. Рапунцель его не торопила, ведь и обычные дубы медленно привыкают к человеку.

Солнце зевнуло на прощание и удалилось на покой, погасив свет и забрав с собой духоту дня, а Рапунцель это было только на руку, ведь деревья более охотно общались именно с позднего вечера до первых лучей рассвета.

«Что с тобой?» — мысленно спросила Рапунцель, почувствовав тепло в ладонях.

«Я умираю», — был ответ.

«Но ты не можешь умереть, подожди! Ты же необычный дуб, значит, будешь жить в тысячу раз дольше, чем твои собратья».

«У тебя доброе сердце, ведь ты смогла разбудить меня. Но, боюсь, мне уже ничем нельзя помочь».

«Почему? Что с тобой? Почему ты заболел? Почему тебе нельзя помочь?»

«Мой хранитель — Сказочный Кот — стал слишком старым, и однажды его просто не стало».

«И... И поэтому ты заболел? Ты не можешь жить без своего хранителя?»

«Всё не так просто, человек... Златая цепь, которую все считали массивным украшением, на самом деле не имеет никакого отношения к золоту. Моя цепь создавалась сотнями лет — цепь магии и волшебства, чудес и добра, надежд и мечтаний. Кот ходил по цепи, рассказывал легенды, вспоминал старинные поверья, воспевал героев былин и сказок, ведал мне о том, что происходит чуть дальше Лукоморья в Сказочной стране, и цепь златая росла и крепла — звено за звеном, кольцо за кольцом. Не стало Кота — цепь стала таять, истончаться, золото моих легенд и сказок тускнело, а потом я понял, что ничто больше не может заставить меня зеленеть в полную силу. Так я начал хиреть».

«Но как же Василиса? Богатыри, другие? Разве никто не знает, что с тобой происходит?»

«Нет, человек. Возможно, кто-то замечает, что ветви мои стали сухими и ломкими, но никто не знает, что я обречён. Боюсь, я даже не смогу упасть в синее море, слишком мои корни проросли в матушку-землю».

«А Сказочная страна? Что станет с Лукоморьем?»

«Лукоморье будет жить дальше. Магии моей еще хватит, чтобы на этом маленьком островке сохранились чудеса. А на большее меня не хватит. Я... Я ведь всего лишь дуб...»

«Нет-нет, погоди! Так нельзя. Я не позволю!»

В сумерках, где чернел исполинский остов, вдруг вспыхнул луч, будто от солнца, жёлтый и жаркий.

— Солнца яркий луч...

Раздался в темноте чистый голос.

— Путь найди во мгле...

«Что это? Что ты делаешь? Как... Как это тебе удалось?»

— Я прошу — верни...

«Я чувствую самую нижнюю ветвь! Ты — друид?»

— Что так желанно мне...

«Ох, я будто проснулся. Какая сладкая предсмертная судорога. Как тепло внизу... Как холодно наверху. Стыну... Замерзаю...»

Рапунцель решительно поджала губы. Ну уж нет! Так просто она не сдастся.

Она откинула светящийся жарким светом кончик косы, начавший обвиваться вокруг дуба, за спину и подпрыгнула, пытаясь дотянуться до нижней ветки.

Где уж там!

— Помоги мне! Помоги мне помочь тебе! Пожалуйста...

В отчаянном крике было столько мольбы и боли, что нижняя ветка опустилась, подхватила Рапунцель и в изнеможении выпрямилась. Чудесно! Рапунцель взяла косу, намотала кончик на ветвь и полезла наверх. Карабкалась и карабкалась, пробираясь под толстыми ветвями, перелезая через сухие сучья, стараясь не оступиться в темноте. Впрочем, её волосы излучали достаточно света. Высоты же Рапунцель не боялась, насмотрелась из башни в своё время из окошка, да и не видно сейчас было, далеко ли внизу осталась земля.

Изредка приходилось останавливаться и отдыхать, устраиваясь поудобнее на ветках.

Рапунцель лезла и лезла вверх, и коса тянулась за ней, ложилась на суковатые ветки прочной золотистой цепью. Наконец, хорошенько подёргав косу, она поняла, что залезла уже достаточно — дальше волосы не пускали.

— Раны исцели,

Жизни свет пролей!

Я прошу — верни,

Что так желанно мне...

От корней её волос, извиваясь и прыгая между веток и сучков, побежал золотистой змейкой огонёк жизни, яркий, слепящий, наполненный любовью и добром.

Дуб оживал, выпрямлялся, вздыхал полным стволом. Если бы он мог, он бы заплакал от чувства благодарности и пронзительного ощущения чуда жизни. А что, такому старику было бы позволительно заплакать...

Рано утром на рассвете птицы разнесли весть вокруг, что старый дуб ожил. В ветвях запрыгали белки, деловито зажужжали жуки и всевозможные мошки. Рапунцель так устала, что уснула прямо на дереве — дуб свил из ветвей уютное лежбище, а когда проснулась, поняла, что день перевалил уже за середину — солнце светило сквозь листву с западной стороны.

Она устала, проголодалась и хотела пить, но не могла уйти. Чувствовала, что её волосы опутали ствол дуба целительной повязкой, понимала, что помощь ещё нужна.

И она осталась до вечера.

А потом и до следующего утра. А потом и до...

Она потеряла счёт дням. А после у неё уже просто не осталось сил слезть вниз, даже когда она знала, что дуб спасён и ему не грозит больше смерть.

Иногда она слышала низкое гудение дуба, иногда — голоса птиц и шум прибоя внизу, порой впадала в забытьё, но не падала — надёжные ветви дуба бережно удерживали свою спасительницу будто в колыбели.

И вот однажды на исходе седьмого дня она услышала, как кто-то зовёт её по имени. Сначала робко и неуверенно, а потом громче и настойчивее.

Как в полусне она помнила крики, огни у подножия дуба — кажется, настала ночь, а потом почувствовала чьи-то сильные руки, которые отцепили её от толстой ветви и хотели усадить куда-то. Хотели, потому что коса Рапунцель, вдохнувшая жизнь в дуб, вросла в него, оплетая ветви золотистыми звеньями.

— Митя, режь косу! — услышала она смутно знакомый голос. — Режь, говорю, иначе мы её не снимем.

А потом она окончательно потеряла сознание и очнулась только через несколько дней в уютном домике доброго доктора Айболита.