Гарри Поттер и Светлый круг, часть первая (гет)

Гарри открыл рот, собираясь спросить — и не спросил. При всей откровенности этого разговора вопрос казался очень нетактичным. Но Дамблдор угадал и не обиделся.

— Не лучше ли было вообще не умирать? Ты это хотел сказать, Гарри?

— Да, сэр.

Дамблдор с пониманием кивнул.

— Это было бы лучше, — вздохнул он, — если бы не одна проблема. А заключалась она в том, что я уже умирал. Помнишь? — он поднял правую руку и растопырил пальцы.

Все стали хмуриться в недоумении. Первая, конечно, догадалась Гермиона — тихо охнув, она прикусила губу. И тогда Гарри тоже вспомнил почерневшую и безжизненную руку Дамблдора, пораженную древним проклятием.

— Да, — сказал Дамблдор, опустив руку, — и если бы вы знали, как я счастлив в этой форме своего существования, когда у меня нормальная рука! А заодно я могу сказать одну вещь в оправдание своих ошибок. Меня постоянно терзала боль — а боль очень мешает думать. Без разницы, какая — физическая, душевная… Заодно, Гарри, я понял, как я заблуждался, когда утверждал, что способность испытывать боль делает тебя человеком. И я рад, что даже тогда, когда ты верил мне так безоговорочно, ты не согласился со мной…

Гарри вспомнил — Дамблдор говорил такое после сражения в Министерстве, когда Арка Смерти поглотила Сириуса.

— На самом деле не способность испытывать боль делает человека человеком, — говорил Дамблдор, глядя куда-то поверх их голов и словно рассуждая вслух, — а способность преодолеть боль и страдание, уничтожить их и снова вернуться к счастью. Да… — очнувшись, он посмотрел на друзей. — Волдеморт очень хорошо защитил хоркрукс. Кольцо Марволо. Боль терзала только руку, и под ее прикрытием проклятие незаметно распространялось по всему телу. Нет, я не прав, называя это защитой. Это была месть… месть тому, кто сумел бы уничтожить кольцо. Когда я почувствовал неладное, было слишком поздно — даже Снейп не мог остановить распространение проклятия.

— Или не захотел! — не удержался Рон.

— Не смог, — твердо повторил Дамблдор. Его лицо стало жестким. — Мистер Уизли, я знаю, что ни у кого нет особых оснований любить Снейпа — но я вас прошу о некоторой справедливости. Позволю себе напомнить, что именно Снейп спас жизнь Кэти Белл! Он единственный среди нас знаток подобных проклятий, и если бы он заявил, что не в силах справиться, никто не мог бы это проверить. Но он спас девочку!

Лицо Рона вспыхнуло. Он отвел взгляд и неохотно кивнул.

— И на башне он выполнял мой приказ, — продолжил Дамблдор, лицо которого тут же смягчилось. — Ох, как ему не хотелось! Он знал, как будут относиться к нему после такого… Но над ним довлел Нерушимый обет, надо мной — смерть, и так неизбежная. И не было лучшего способа сохранить доверие Темного Лорда к Снейпу… Не просто сохранить — оно должно было стать безграничным.

Он походил вперед-назад по портрету, потом присел на край стола.

— И я очень не хотел, чтобы это сделал несчастный мальчик Малфой… Но это так, к слову. Малфой чуть не сорвал весь план, который и так трещал по швам. Я не знал, что он нашел способ провести в Хогвартс Пожирателей и не сообщил об этом Снейпу. Я не мог, Гарри, позволить тебе защитить меня, потому что я должен был оставаться беспомощным и безоружным, пока не появится Снейп.

— Так вот почему вы меня парализовали! — воскликнул Гарри. — Я столько месяцев ломал голову!.. Я же был невидим, полон сил, с палочкой в руке! В тот момент, когда Малфой вас обезоружил, я мог его парализовать…

— …и тогда мне пришлось бы взять его палочку, — серьезно кивнул Дамблдор, — уложить всех Пожирателей и сразиться со Снейпом — а ему пришлось бы напасть на меня, чтобы его не убил Нерушимый обет. Если бы даже я подставился под его заклятие, Волдеморт ни за что бы не поверил, что Снейп смог меня одолеть. Он знал мою силу. Знал, что Малфой или Снейп могут одолеть меня, только если я безоружен. И мне пришлось остановить тебя, Гарри. И уговаривать Малфоя в надежде, что выиграю время для того, чтобы Снейп смог появиться. И все равно риск был огромен. Я мог бы не успеть увернуться от заклятия, а тогда Снейп все равно умер бы… Хорошо, что он этого не знал.

Он замолчал, с загадочной улыбкой глядя на недоуменные лица.

— Как это? — воскликнул Рон, опередив Гермиону. — Сэр, я ничего не понимаю! Заклятие попало бы в вас, а умереть должен был Снейп…

— У вас была еще какая-то защита? — перебила его Гермиона, и почти одновременно с ней Гарри спросил:

— Фоукс?! Я и над этим ломал голову, сэр! В Министерстве Фоукс спас вас от «Авады»! Я не мог понять — где же он был?

— Прекрасно, Гарри, замечательно! — одобрил Дамблдор. — Да. Фоукс был там. Он кружил вокруг Астрономической башни, и он, кстати, поймал мою палочку, когда Малфой меня обезоружил. Если бы заклинание полетело в меня, если бы я не мог увернуться, Фоукс, как тогда в Министерстве, проглотил бы его. Фоукс обязан защищать директора Хогвартса, и никто, даже я, не может ему это запретить — на самом деле это не мой феникс. И Нерушимый обет убил бы Снейпа. Но я увернулся. Взрывной эффект перебросил меня через стену, Фоукс подхватил меня и аккуратно опустил на землю. Я забрал свою палочку, которую он очень забавно держал в клюве, нашел подходящий камень и трансфигурировал в свое тело. А потом мы трансгрессировали на Гримо, 12. Я не хотел терять ни минуты из отпущенных мне суток.

— А как вы трансгрессировали? — полюбопытствовала Гермиона. — Вы сняли защиту?

— Мог бы, снова заполучив палочку, — объяснил Дамблдор, — но не было необходимости. Защита от трансгрессии рассчитана на людей. Эльфы, как вы знаете, трансгрессируют свободно…

— Бр-р… — она поежилась. Гарри тоже, вспомнив жуткое головокружение от эльфийской трансгрессии.

Дамблдор рассмеялся:

— Да, трансгрессий существует немало видов. И один из них называется «Мгновение Феникса». Помните, как мы с Фоуксом сбежали от Амбридж?

— Вот оно что! Я никак не могла понять, как вы это проделали!

— Вот так и проделали, Гермиона.

Будто опять забыв о них, Дамблдор задумчиво сжал свою бороду левой рукой у самого подбородка и начал аккуратно расчесывать ее пальцами правой. Гарри против воли чуть не прыснул — Рон совершенно так же играл с волосами Луны. Тоном глубокого упрека Дамблдор заметил:

— Когда-нибудь, Гарри, постарев и отрастив такую же бороду, ты поймешь одну вещь, совершенно недоступную разуму юности…

Раздались смешки, и все уставились на Гарри, представляя его с длинной белой бородой.

— Это какую же, сэр?

— Ты поймешь, что борода — не только символ мудрости и знаний, но еще и замечательная игрушка!

Добродушно кивая, он подождал, пока смех стихнет — потому что тут уж никто не выдержал…

— Хорошо, что мне удалось развеселить вас, — он снова стал серьезным,.— Даже в самом тяжелом лучше разбираться, имея хотя бы капельку хорошего настроения. Ум в страдании работает очень, очень плохо. Вы сказали, Гермиона, что догадывались, зачем все это было нужно. О чем вы догадывались?

— Волдеморт должен был поверить в вашу смерть, сэр. Полностью и безоговорочно. А для этого в нее должен был поверить Гарри — потому что у них с Волдемортом сохранялась связь, и Волдеморт почувствовал бы его боль. А он не мог ее не почувствовать, даже если бы закрылся окклюменцией. Это… была страшная боль, сэр. Ее чувствовали даже мы… помимо наших собственных чувств.

— Ты мне этого не говорила! — ошеломленно воскликнул Гарри. — Мне никто из вас не говорил!..

— Тогда мы этого еще не понимали… Сэр… вы извините, что я такое говорю, но поймите… у нас у всех есть родители, у Рона с Джинни — их братья, которых они любят и которые любят их, даже когда ссорятся. У Гарри не было никого, кроме вас, особенно, когда не стало Сириуса.

— Были вы, — мягко возразил Дамблдор. — Вы, его друзья.

Чувствовалось, что он полностью с ней согласен — и что своими возражениями только стремится навести ее на какую-то мысль, на правильный ответ. Дамблдор был одним из лучших учителей за всю историю Хогвартса.

— Да, друзья, — согласилась Гермиона. — Только друзья, даже когда начали влюбляться друг в друга. Ровесники, сэр. У каждого из нас была еще и своя жизнь, в которой были старшие, взрослые близкие люди. Родители, братья, сестры… Люди, которые часть своей жизни посвящали нам.

— Часть своей жизни я посвятил Гарри, Гермиона.

Дамблдор смотрел на нее с ожиданием. А она колебалась.

— Да, конечно. В том-то и дело, сэр… Понимаете ли, есть такая вещь — чувство защищенности. Мы всегда очень любили Гарри, мы защитили бы его от любой опасности, но одно дело — защита, и совсем другое — чувство, о котором я говорю. Его может дать только взрослый! Близкий взрослый человек! Я много лет пыталась дать Гарри это ощущение, сэр, пыталась вести себя, как взрослая, как старшая, но не получалось! Ровесники…

Она коротко рассмеялась, не замечая, с каким изумлением смотрит на нее Гарри. И он снова подумал: «Как мало я ее знал!»

— Вы дали ему это чувство, сэр, — продолжала Гермиона, — и вы же отняли… вместе с собой. Такое пережить — никому из нас не доводилось и…

Она вдруг ахнула и прикусила губу:

— Прости, Луна! Ляпнула я, конечно!

— Все в порядке, — спокойно отозвалась Луна, — ты правильно сказала. Мама, да… но мама не хотела у меня ничего отнимать. Она просто ошиблась в одном эксперименте и погибла. Мне до сих пор бывает очень грустно… но мне не в чем ее винить. И у меня остался папа.

Она подняла на Дамблдора свои большие, серебристо-серые глаза:

— Вы сделали это сознательно, сэр. Гермиона права.

— И вы тоже осуждаете меня, мисс Лавгуд? — внимательно спросил Дамблдор.

— Нет, сэр. Наверное, нельзя было по-другому. И ведь все прошло, правда, Гарри? И у тебя есть Гермиона.

— Нет, — улыбнулся Гарри, — Гермиона не у меня. Гермиона со мной.

— Прости, — рассеянно сказала Луна. — Со мной иногда бывает что-нибудь такое ляпнуть.

— Да нет, ты очень верно сказала — все прошло. Все в прошлом, сэр, — обратился он к Дамблдору. — Значит, и прощать нечего. В конце концов, вы тоже вернулись.

— И нам есть, что сказать друг другу, правда, Гарри? — улыбнулся Дамблдор.

Гарри улыбнулся. Когда он сказал: «Все в прошлом», растаяла еще одна тяжесть в груди.

С потеплевшим сердцем он спросил у Луны:

— Помнишь, что ты мне сказала, когда мы уходили с башни?

— Конечно, — с некоторым удивлением ответила она. — Что ты давно уже не один и зря думаешь, что тебе без Дамблдора будет одиноко. Со мной было то же самое, Гарри. Мне было очень одиноко без мамы. А потом, когда вы все собрались в моем купе, я поняла, что больше никогда не буду одна.

— Еще тогда? — изумился Гарри. — На пятом курсе?

Луна рассеянно кивнула. Она уже думала о чем-то своем.

В конце концов, Гарри вздохнул, улыбнулся и снова повернулся к портрету.

— Да, сэр, — вспомнив, спросил он, — я не совсем понял… Почему это Фоукс — не ваш феникс? Чей же он тогда?

— О! — Дамблдор поднял палец. — Хороший вопрос, Гарри! Да, Фоукс принадлежит не мне. Это феникс Хогвартса. Можно сказать даже, что он и есть сам Хогвартс, его дух.

По кабинету пронесся дружный вздох изумления.

— Вот это да! Обалдеть! — воскликнул Рон. — То есть, извините, я хотел сказать… потрясающе!

— Неправильно, Рон! — мягко заметил Дамблдор. — Потрясающе — это когда так себе. А узнать, что такое Фоукс — это и правда обалдеть!

На этот раз он не стал пережидать, пока стихнет смех, и расхохотался вместе со всеми.

— Вы ведь не знаете, как я стал директором, верно? — спросил он.

— Я читала в «Истории Хогвартса», сэр, — ответила Гермиона и тут же запнулась. — Ох, нет… там было только, что вас назначили на эту должность, и что вам было… точно не помню, но несколько больше двадцати. Я еще удивилась, что директором стал такой молодой человек…

— А что удивительного? — улыбнулся Дамблдор. — Чем моложе директор, тем дольше он сможет проработать на своем посту. Бывали, конечно, и постарше, и пожилые — Хогвартс сам выбирает, кто будет его директором, Совет попечителей только назначает его официально. К будущему директору прилетает Фоукс — и вопрос решен.

— А если он не согласится? — полюбопытствовал Рон. — Будущий директор, я хочу сказать!

— К человеку, который на это не согласен, Фоукс никогда не прилетит, — пояснил портрет. — Он знает свое дело, потому что он — это Хогвартс! Я удовлетворил ваше любопытство?

— Нет! — воскликнула Гермиона, и все засмеялись.

— Это хорошо, — одобрил Дамблдор. — Но хорошего понемногу! Неуемное любопытство — полезная черта! И поэтому меня несколько удивляет то, что один вопрос вы мне не задали. А я, надо сказать, его ждал. Почему-то никто не спросил, зачем мне были нужны те сутки.

— Как-то забыли, — смутилась она, и глаза у нее сразу же загорелись.

— Я — нет, — возразила Луна. — Вы хотели сделать что-то против Волдеморта.

Дамблдор улыбнулся и кивнул:

— Мое главное оружие против него. Вы угадали.

— О-о-о! — пронеслось по кабинету.

— Какое оружие, сэр? — спросил Рон.

— Меня.

Это сказал не портрет — голос Дамблдора раздался за их спинами, и все повернулись.

— Я был этим оружием, — пояснил призрак, вплывая сквозь стену, — только, Альбус, мне придется прервать ваш разговор. Возникла небольшая проблема…

Пока он говорил, в кабинет быстро вошла МакГонагалл и поспешно закрыла за собой дверь. Все привстали, Гарри вскочил:

— Что случилось, профессор?

— Небольшой бунт, — с непонятной усмешкой ответила она.

У нее было выражение человека, который не знает — то ли смеяться, то ли плакать. Все повскакивали с мест. Портреты директоров (некоторые по своему обыкновению притворялись спящими, другие с интересом прислушивались к разговору) тоже всполошились.

— Мистер Уизли… Рон! — в ее голосе определенно звучала растерянность. — И Гермиона — вас очень хотят видеть!

— Кто?! — удивился Рон.

Гермиона вдруг посмотрела на него широко раскрытыми глазами, словно о чем-то догадалась. Рон ответил ей недоумевающим взглядом.

— Четверокурсники, — коротко пояснила МакГонагалл.

В глазах Рона появилось понимание, а на лице — еще большая растерянность.

— Только нас? — спросил он.

— Всех, но прежде всего вас. Для них это очень важно, Рон, Гермиона… Я вас очень прошу.

— Разумеется! — справившись с замешательством, Гермиона решительно пошла к двери. Гарри последовал за ней, по-прежнему в недоумении, и оглянулся. Джинни, Невилл и Луна явно ничего не понимали.

В дверях они чуть не столкнулись с мадам Помфри.

— Фу ты! — сказала она, закрывая за собой. — Минерва, что тут за митинг? Я еле протиснулась.

— Что-то еще случилось, Поппи?

— Да нет, я просто к тебе зашла. Ничего не случилось, разве что у Пивза опять дикая истерика, но это, сама понимаешь, не по моей части, — она усмехнулась. — Отправила его в туалет к Плаксе Миртл, пусть она его утешит.

— Из-за нас, наверное, — предположила Луна.

— Конечно! Довели бедного полтергейста — воскресаете тут один за другим, а бедняге жутко! Минерва, что за толпа в коридоре?

— Да так, хотят пообщаться со своими героями… — МакГонагалл запнулась, посмотрела на друзей. Вернее, на Рона с Гермионой. — Ну как? Вообще-то, если вам тяжело, я могу попросить их уйти…

Гермиона покачала головой.

— Мы выйдем, — сказал Рон. — Ох, доберусь я до Перси!

«А он тут при чем?» — удивился Гарри.

Сначала показалось, что коридор забит людьми, только перед самим кабинетом было свободно. Мальчики и девочки стояли вплотную друг к другу, и было их, как потом заметил Гарри, не так много — человек тридцать. Он сообразил, что за два дня в Хогвартсе он оказывался в коридорах во время занятий, когда те пустовали — вот по контрасту и показалась, что здесь целая толпа. И было непонятно. Все молчали, и все прятали что-то за спиной, а в воздухе стоял слабый и нежный аромат.

— Здравствуйте… — неуверенно произнесла Гермиона. — Я очень рада вас видеть…

Рон, не зная, что сказать, только кивнул, пристально разглядывая лица, словно хотел удостовериться, что все на месте. Когда Луна, Джинни и Невилл, протиснувшись мимо них, встали рядом, многие взгляды повернулись к ним, кое-кто восторженно улыбнулся. А Гермиона спросила:

— Вы все еще сердитесь на нас?

— Нет! — возразил высокий мальчик со сросшимися бровями, который стоял в переднем ряду. — Мисс Грейнджер, я хочу сказать… от имени всех, — он оглянулся, ища поддержку, остальные дети торопливо закивали. — Вы были правы! И мы все обязаны вам жизнью… Мы…

Он запнулся, посмотрел на девочку рядом. Та шагнула вперед, и все тоже двинулись вперед, одновременно доставая то, что прятали за спинами.

Цветы. Совершенно невероятные цветы, не существовавшие нигде и никогда в природе. Девочка вручила Рону букет чего-то прозрачно-хрустального с играющими внутри радужными бликами, приподнялась на цыпочки и, покраснев, поцеловала его в щеку. Мальчик протянул Гермионе золотую розу на серебряном стебле; похоже, он тоже собирался поцеловать ее, но не решился и поспешил отойти, пропуская остальных. Цветы были у всех, у Рона с Гермионой они уже в руках не умещались, и дети начали отдавать их остальным. Девочки целовали Рона, Невилла и Гарри, мальчики отдавали Гермионе свои букеты, а двое или трое все-таки решились поцеловать ее в щечку и, покраснев, быстро уходили. Они опять столпились по обе стороны от кабинета, а друзья стояли с растерянными улыбками, держа охапки цветов. Даже вышедшим из кабинета Мак-Гонагалл и мадам Помфри досталось по букету.

— Ладно, — сказала наконец МакГонагалл, — вы замечательно придумали, ребята. Только, прошу вас, вернитесь в класс. Боюсь, профессор Флиттвик может несколько обидеться…

— Нет, профессор, — возразил высокий мальчик, — он сказал, что все понимает. И он помог нам сделать эти цветы. Если честно — он их и сделал, мы только говорили ему, какими они должны быть, а потом немного добавляли от себя…

Гарри наконец узнал его — кажется, его звали Юан Аберкромби. Он поступил, когда сам Гарри учился на пятом курс.

— Конечно, — согласилась она. — Профессор Флиттвик — прекрасный учитель, правда? И думаю, ему будет очень приятно, если вы вернетесь на его урок.

Подумав, мальчик коротко кивнул и сказал остальным:

— Пойдем? — потом обратился к Гермионе и Рону. — Простите нас, пожалуйста! Вы были правы…

— Да не за что! — воскликнул Рон. — Ребята, я бы на вашем месте тоже злился!

— Мы не должны были злиться, — возразил мальчик, — но мы это поняли потом, — он запнулся. — На похоронах…

— Вы же из-за нас погибли, мисс Грейнджер, — добавила девочка, которая первой вручила цветы Рону. — Мы были так рады, когда узнали, что вас воскресили!

— Спасибо, — серьезно ответила Гермиона, — только не надо выдумывать. Я погибла из-за собственной неосторожности…

— И из-за нас тоже! — упрямо возразил мальчик.

— Ну, вы нашли из-за чего спорить! — усмехнулся Рон. — Ребята, все уже позади. Гермиона здесь, и живая. Пускай Пивз из-за этого мучается, а вам незачем!

Дети заулыбались, кое-кто рассмеялся вслух.

— Возвращайтесь в класс, ребята, — мягко попросила МакГонагалл.

Ребята неохотно подчинились. Высокий мальчик напоследок оглянулся, покраснел, когда Гермиона ободряюще улыбнулась ему, и заторопился, догоняя остальных. Коридор опустел. Друзья стояли растерянные — все, кроме Гермионы и Рона, лицо которого подергивалось от злости.

— Знаешь, — сказал он, непонятно к кому обращаясь, — я не стану бить Перси морду. Я его просто убью. Придушу, как Фенрира…

Он резко повернулся, вошел в кабинет, оглянувшись через плечо:

— Профессор, можно пока положить цветы здесь?

МакГонагалл кивнула. Она смотрела на него так, будто помимо воли была с ним полностью согласна. Выражение у Гермионы было совершенно таким же.

— Мы их тогда еле загнали назад в замок, — тихо сказала она. — Рон совершенно прав. Перси — идиот. Подонок. Знаете, что он нам сказал, когда отправлял нас к ним? «Они тоже будут защищать Хогвартс, а вы будете защищать их». Да еще так надуто!

Они зашли в кабинет.

— Мы собирались только сбегать к ним, — добавил Рон, укладывая цветы на столик в углу. — Мы не знали, что это за группа. Думали, что это старшеклассники. Собирались посмотреть, отдать какие-нибудь распоряжения, и вернуться к вам. …

— А оказалось — дети! — продолжила Гермиона. — На всю группу хватило бы одного Пожирателя…

— Так вот в чем дело! — воскликнула Джинни. — Вот почему вы не вернулись! Рон, почему ты мне ни разу не рассказал?

Ее брат пожал плечами:

— Как-то забыл… Мы их заставили вернуться в замок, пошли назад, а тут налетели драконы, появился Фенрир, и…

Он выдохнул сквозь сжатые зубы. Вытащил из-под груды цветов хрустальный букет, начал его разглядывать. Лицо понемногу смягчилось.

— А здорово они сделали! Давайте все сюда, потом заберем.

— Знаешь, Рон, — каким-то непривычно холодным голосом сказала Джинни, сгружая на столик свои букеты, — не убивай его сразу. Позови меня сначала.

— Лучше предоставьте его родителям, Джинни, — сказала у них за спиной МакГонагалл. — Молли уже заготовила для него скалку.

Не выдержав, Джинни рассмеялась.

— Знаю, — криво усмехнулся Рон, — она и мне показывала. Одно хорошо — вроде все целы. Я тогда постарался их запомнить, и сейчас посмотрел…

— Я тоже посмотрела. Все живы, Рон, — подтвердила Гермиона. — А я тогда боялась, что они дождутся нашего ухода и снова вылезут. И лучше все-таки не убивать Перси, — внезапно добавила она.

— Да я не всерьез говорил! — смутился Рон. — Он наш брат, как-никак… Но разобраться с ним очень даже стоит!

— В том-то и дело…

Рон уставился на нее:

— О чем ты, Гермиона?

— Я сейчас подумала… что-то здесь очень непонятно, Рон. И очень нечисто. Как могло Перси вообще прийти в голову набрать боевую группу из детей?

— Ну, такому дураку…

— Даже такому дураку! Он же был старостой, Рон, не забывай! И я не помню, чтобы он хоть раз злоупотребил своим положением — как Малфой, скажем.

Наступило молчание.

— А еще, — настойчиво добавила Гермиона, — помните, как он любил запрещать? И чтобы он что-то разрешил?!

— В чем-то ты права… — проговорила наконец Джинни. — Профессор, — она повернулась к МакГонагалл, — вы не спрашивали у этих ребят, кто их послал? Профессор!

МакГонагалл и оба Дамблдора в каком-то оцепенении смотрели друг на друга.

Потом призрак медленно сказал:

— В хорошо поставленном вопросе уже содержится половина ответа, не так ли?

— А наши друзья научились ставить очень хорошие вопросы, — дополнил портрет.

— Вообще-то, я узнавала, — сказала МакГонагалл. — Решили они, конечно, сами, но добросовестно попросили разрешения у кого-то из представителей Министерства, а тот позволил и даже указал им, где они должны стоять. Если бы я сообразила спросить, кто был этот представитель, и как он выглядел… Я поспрашиваю их.

— Обязательно, Минерва! — одобрил призрак. — И не удивлюсь, если они опишут тебе низенькую толстую тетку с лицом, как у жабы.

Рон испустил короткое рычание:

— Симус вчера говорил, что видел Перси в компании Долорес Амбридж!

— Когда?! — встрепенулась МакГонагалл.

— Перед отъездом… — встревожено ответил Рон.

— То есть, вот они где, в Ирландии, — подытожил Дамблдор с портрета. — Н-да… Боюсь, Рон, вашего брата надо не убивать, а спасать. Спасать от его собственной глупости. Его и все Министерство! И нам уже пора попросить помощи.

Он сказал это, не сводя взгляд с Рона; и хотя его лицо не утратило спокойного выражения, но что-то в глазах заставило всех поежиться.

— У кого, сэр?

— У вас, — спокойно ответил Дамблдор с портрета. — Минерва… больше не будем откладывать. Я посоветуюсь с Джеральдом, а вы идите в Выручай-комнату. Думаю, это лучшее место для того, чтобы рассказать обо всем.

— Да! Идемте! — отрывисто позвала Мак-Гонагалл и шагнула к двери. — Цветы пусть полежат здесь, не беспокойтесь за них. Замечательные цветы, кстати…

— Ну, и что вы об этом думаете? — с интересом спросил Дамблдор.

Дожидаясь Мак-Гонагалл, шестеро друзей вновь собрались перед загадочным сооружением. Гарри нагнулся, разглядывая макет Хогвартса, выполненный без малейшего изъяна, до последней детали. Круглое основание, на котором стоял миниатюрный замок, в точности воспроизводил стадион, Запретный лес, хижину Хагрида, тыквы на грядке, кусок ведущей в Хогсмит дороги и даже часть озера. Можно было разглядеть даже травинки, микроскопические листья на ветках, волночки на поверхности воды, и Гарри не сомневался — возьми он лупу, обнаружил бы и то, что глаза не в состоянии различить. Он поднял очки на лоб и склонился еще ближе. Листья на кронах деревьев затрепетали от его дыхания, на них поблескивала влага, в просветах были видны кусты и задумчиво стоящий на полянке крошка-единорог. Единорог был живым! Он поднял голову, задумчиво скосил на Гарри глаз-бусинку и неторопливо скрылся в гуще леса. Гарри отодвинулся, и они с Роном чуть не столкнулись лбами.

— Ну, пустите-е! — жалобно попросила Джинни, пытаясь протиснуться между ними.

Мальчики неохотно выпрямились. Гермиона задумчиво разглядывала хрустальный сосуд, потом коснулась его. Пальцы прошли сквозь стенку, и она испуганно отдернула руку — вспомнила, что стало в Министерстве с Пожирателем Смерти, голова которого попала в этот сосуд.

— Сейчас опасности никакой, Гермиона, — грустно успокоил ее Дамблдор. — Птица Времени обрела свободу.

Глаза Гермионы взволнованно заблестели:

— Я еще тогда, когда впервые увидела эту штуку в Министерстве, поняла, что это — Время! Это нечто вроде Маховика Времени, да?

— И да, и нет…

Заинтересовавшись, Гарри и Рон подошли к ним. Воспользовавшись этим, Невилл с Луной заняли их места около макета. Краем глаза Гарри заметил, что Невилл, рассматривая макет, в то же время прислушивается к Дамблдору. По Луне, как обычно, невозможно было понять, слышит ли она вообще что-нибудь. Она даже не наклонилась над макетом, а с некоторого расстояния рассеянно скользила по нему взглядом. Впрочем, Гарри тут же вспомнил о ее фантастически остром зрении — она наверняка могла разглядеть невидимые капельки росы на крохотных травинках! У него не раз уже мелькала мысль о том, что все те фантастические существа, в которые верила Луна, и правда где-то существуют, но доступны только ее зрению…

— …не все Время всей Вселенной, конечно, — тихо говорил Дамблдор, прохаживаясь взад-вперед и теребя бороду, — но Время — очень особенная вещь, которую понимают многие, но описать не в состоянии никто. Оно — как птица, чей полет увлекает за собой всю Вселенную, и маленькая частица времени содержит в себя все Время. Маленькая Птица Времени, заключенная в этом сосуде, имела власть над несколькими годами в ограниченном пространстве — и, тем не менее, воплощала в себя то бесконечное Время, которое властвует над всеми и над всем. Непонятно?

Рон хмуро кивнул.

— Что-то все же понятно, — задумчиво ответила Гермиона.

— Да, — согласился Дамблдор, — и нам приходится ограничиваться этим «что-то». Хотя все же мы понимаем больше, нам просто не хватает слов.

Он повел рукой. Тут же возникли уютные ситцевые кресла. «Ого! — поразился Гарри. — Без палочки! Понятно, почему МакГонагалл так легко отдала его палочку Сириусу».

— Присядем, друзья?

Предложение было адресовано всем. Невилл и Джинни неохотно отошли от макета.

— А вы разве устаете на ногах, сэр? — с любопытством спросила Джинни, устраиваясь на коленях Невилла.

Рон с Луной не замедлили последовать их примеру. Гарри и Гермиона сели рядом, но кресла сдвинули вплотную.

— Да нет, — улыбнулся Дамблдор; обретя плотность, он критически потрогал сидение своего кресла, проверяя его на мягкость, — но сидеть все-таки уютнее, правда?

Все засмеялись и зашевелились, устраиваясь поудобнее. Гарри ждал продолжения, но Дамблдор молча смотрел на дверь — МакГонагалл задерживалась. По дороге в Выручай-комнату она вдруг сказала: «Я все-таки спрошу у Аберкромби сейчас, Альбус, подождите меня немного» и направилась к кабинету заклинаний.

Наконец дверь открылась. МакГонагалл пропустила в комнату Седрика и Чжоу с метлами в руках и вошла следом. Все начали здороваться друг с другом, сразу стало шумно. Чжоу отдала свою метлу Седрику и в какой-то нерешительности остановилась перед Луной. А та вдруг рассердилась:

— Если ты опять упадешь передо мной на колени, я очень обижусь!

— Ладно, не буду, — вздохнула Чжоу и, поколебавшись, уселась в кресло рядом. — Ты права, конечно, но… — не договорив, она вдруг рассмеялась. — Не сердись на меня, ладно? Я так воспитана, Луна, что делать?

— Падать на колени перед подругами? — холодно осведомилась Луна.

— Я больше не буду! — виноватым голосом пообещала Чжоу.

Луна вдруг улыбнулась. Она никогда не сердилась долго. Седрик пристроил метлы в углу и вернулся к ним.

Дамблдор взмахнул рукой, создавая новые кресла.

— Ну что, Минерва? — спросил он.

— Все так и оказалось, — мрачно ответила МакГонагалл, — даже несколько хуже. Долорес Амбридж не случайно наткнулась на них тогда, а разыскала их — они как раз спорили, стоит ли оставаться в замке или лучше пойти защищать Хогвартс. А Амбридж еще и посоветовала им, если кто-либо будет возражать, сослаться на нее, как на представителя Министерства!

— Они и сослались! — уверенно заявил Рон. — И Перси, конечно, не посмел возразить! Хотя, что ему мешало обратиться к более высшему начальству?

— К кому? — возразила Гермиона. — Амбридж — заместитель Министра Магии, ты забыл?

— Значит, к самому Министру! — почти закричал Рон.— Скриджмер там был, ты его разве не видела? А Перси, как-никак, его помощник, референт или как оно там называется? Он имел право обратиться к нему напрямую, он нас всех достал этой привилегией — еще до того, как мы поссорились! Еще при Фадже!

Чжоу и Седрик смотрели то на него, то на Джинни с Невиллом, которые быстрым шепотом пересказывали им последние события.

— Так он и обратился, я это видела! — воскликнула Чжоу.

Все так и подскочили.

— Может, я и ошибаюсь… — продолжила Чжоу, обращаясь к МакГонагалл, — как раз когда мы пошли с вами, профессор! Помните, я отбежала, чтобы попрощаться с папой, и потом догнала вас? Скриджмер все еще стоял там, где вы с ним спорили, смотрел вам вслед, и к нему подошел Перси. Мне показалось, что у него истерика, он был белый, как полотно, расталкивал всех, меня чуть с ног не сбил!

— Это Скриджмер ему посоветовал! Ох, блин!

В руке у него что-то хрустнуло. Рон растерянно уставился на разломанные стебли хрустальных цветов.

— Не страшно, — успокоила его Луна, доставая палочку. — Репаро! Ты не поранился?

— Нет, все в порядке… Спасибо. Ты у меня мастер! — устыдившись своей вспышки, Рон с преувеличенным вниманием разглядывал цветы.

Подняв голову, он обнаружил, что МакГонагалл и Дамблдор снова смотрят друг на друга, а все остальные — на них. Потом Джинни сказала:

— Нет, мне все же не верится, что Скриджмер — Пожиратель смерти. Амбридж — да…

— Нет, — возразил Гарри.

— Не ждала, что ты о ней хорошего мнения! — рассердилась Джинни.

— Нет, конечно! — Гарри с усмешкой посмотрел на свою кисть, где белели навсегда врезавшиеся слова «Я не должен лгать». — Просто вспомнил, что мне однажды сказал Сириус. Что-то в том смысле, что человечество не делится только на хороших людей и Пожирателей Смерти.

— Я помню! — взволнованно подтвердила Гермиона. — Это же при нас было, Рон, помнишь? Когда мы с ним разговаривали через камин.

Рон кивнул.

— Значит, Амбридж — новая опасность, о которой вы говорили? — спросил он.

Обращался он к Дамблдору, но ответила МакГонагалл:

— Она тоже… только какая же она «новая»? Что такое Долорес Амбридж — знает все Министерство. Все знают, что она злобна, глупа до полного идиотизма, самонадеянна, властолюбива… И тем не менее всех грызет сомнение — если она такая, как ей удалось добраться до поста заместителя Министра? Может, все же не настолько она глупа?

— Не всех, Минерва, — возразил Дамблдор.

— Да, я несколько преувеличила. Беда в том, что человек, который лучше всего знал, что она такое, которого она всегда боялась, погиб. И нам очень повезло, что Волдеморт не понял кое-чего. Если бы он осознал, что это убийство, совершенное им в числе всех прочих, было его самым страшным ударом по волшебному сообществу... он бы прекратил свой террор! Он бы подождал, пока власть сама упадет к нему в руки! Хотя кто его знает, конечно… Все-таки вряд ли. Я так и не видела ни одной Реальности, где бы он не напал на Хогвартс, — она вдруг осеклась — В сущности, Волдеморт был очень недальновиден.

Она замолчала. Все смотрели на нее и на Дамблдора. Загадочная реплика насчет реальности как-то скользнула мимо сознания, и в глазах у всех был один и тот же вопрос: «Кто был этот человек?». Его никто не задал вслух, но после короткой паузы МакГонагалл ответила:

— Амелия Боунс.

По спине Гарри пробежали мурашки.

Это был давний, оставшийся в прошлом страх — но воспоминание о том фарсе, который тогдашний Министр Магии Корнелий Фадж разыграл под названием «Слушание по делу Поттера», до сих пор наводило некоторую оторопь. А ведь именно Долорес Амбридж стояла за всем этим! Она наслала на Гарри дементоров, чтобы спровоцировать его на применение магии вне школы — а Фадж, как послушная марионетка, тут же сварганил обвинение. И если бы не Амелия Боунс, одна из немногих чиновников, сохранивших чувство справедливости, да и просто здравого смысла... Гарри вспомнился блеск ее монокля и басовитый голос, такой необычный у женщины, но куда более приятный, чем тоненький, с придыханием, девчоночий голосок Амбридж. Он слегка улыбнулся, и оторопь прошла.

Год спустя Волдеморт убил Амелию Боунс.

— С чего мы все-таки начнем, Минерва? — мягко и несколько озабоченно спросил Дамблдор.

— Мы уже начали, — хмыкнула МакГонагалл. — Что-то сказали о Министерстве, что-то о Времени… Знаешь, начни ты. Мне нужно еще разок заглянуть в Омут Памяти.

— Будь осторожна, Минерва.

— Я знаю, Альбус, я всегда осторожна.

Она встала и направилась к полке, на которой стоял каменный сосуд.

— Что ж, Министерство… — задумчиво произнес Дамблдор. — С Министерством — как со Снейпом, друзья мои… Ни у кого из нас нет особых оснований любить его, но некоторая справедливость нужна. Знаете, Гермиона, у нас с вашим отцом был очень горячий спор, и кое в чем он меня убедил! Мне пришлось признать, что в пути к цивилизованности маглы нас обошли. Но и Джеральд признал, что волшебное сообщество тоже цивилизовано, пусть несколько и отстает от маглов… А цивилизованное общество держится на людях, которые обеспечивают единство и стабильность. В этом состоит работа чиновников, и даже когда они начинают делать ее плохо — все равно оказывается, что с плохими чиновниками несколько лучше, чем вообще без них.

— Но тогда с хорошими чиновниками было бы намного лучше, чем с плохими, правда? — не удержался Рон.

Дамблдор ошеломленно уставился на него, потом вдруг расхохотался:

— Ох, максимализм, мудрость юных! Мне его порой так не хватает! Вы совершенно правы, Рон Уизли, мой юный друг! Только беда в том, что хороший чиновник — редкий зверь…

— Я так не думаю, сэр, — упрямо возразил Рон. — В Министерстве есть все же хорошие люди — взять хотя бы папу! Или Кингсли Шеклбота, или мракоборцев…

Дамблдор кивнул:

— Правильно! Но не они принимают глобальные решения, Рон. Правда, среди них попадаются люди, которые способны призвать своих коллег к разуму. Таким человеком была Амелия Боунс. Министерство — это маленькое подобие всего общества, и в нем самом кто-то должен поддерживать равновесие и стабильность. Это была тяжелейшая утрата. Со смертью Амелии болезнь, до этого момента тихо дремавшая в теле Министерства, начала понемногу разъедать его. Раньше она тоже проявлялась, ты сталкивался с этим, Гарри. Но как-то удавалось удерживать ее в терпимых пределах, снова загнать вглубь, и в первую очередь благодаря Амелии и еще некоторым ее коллегам, членам Ордена Феникса, кстати. Орден был создан для противодействия Волдеморту — но зло не исчерпывается одним Волдемортом, как в свое время не исчерпывалось только Гриндевальдом и его потусторонними бандами. Поэтому Орден существует до сих пор, и вряд ли когда-нибудь будет распущен — если, конечно, его тоже не поразит безумие. Это и есть болезнь, о которой я говорю, друзья. От нее существует только одно лекарство — разум. Не политика, не престиж, не исполнительность… и даже не авторитет. Хотя в Министерстве, где авторитет подменяет разум, разумным людям крайне нужен авторитет. Амелия Боунс была единственной, кто обладал им в достаточной степени.

Помолчав, он вдруг сказал:

— Ты меня беспокоишь, Гарри.

Гарри чуть не подскочил и в полном замешательстве уставился на Дамблдора.

— Рон уже дважды возразил мне, — пояснил призрак, — а ты все молчишь.

— А… Я думаю, сэр.

— И каков результат твоих размышлений?

— Мне пока нечего возразить. Я сопоставил то, что вы говорили и то, что я знаю… все сходится, сэр, я не вижу ошибок. Вы правы. А почему это вас беспокоит?

— Уже не беспокоит, — улыбнулся Дамблдор. — Раз ты сопоставляешь и проверяешь мои слова — все в порядке.

— Доверяй, но проверяй, — хмыкнула Джинни.

— Именно так, мисс Уизли.

— Джинни, сэр.

— Хорошо, Джинни. Но я буду называть вас «мисс Уизли» каждый раз, когда рассержусь на вас.

Теперь уже Джинни уставилась на Дамблдора. А он невозмутимо продолжил:

— Меня всегда сердит, когда что-то хорошее считают плохим. А это хорошее правило, мисс Уизли, если его применять ко времени и к месту. Хорошему человеку нужно доверять, потому что хорошие люди, как правило, не лгут. Но они могут ошибаться, и если вы будете доверять им слепо, вы будете принимать как правду и их ошибки. Вам разве мало своих ошибок, Джинни?

— А… — Джинни запнулась.

— «А разве у человека нет права на ошибку»? Так?

— Да, так!

— Нет, Джинни. Более того — такого права не существует в природе.

— Вы сами признавались в своих ошибках, сэр!

— Конечно, поскольку ошибки существуют. А право — нет. И это значит…

— Да?! Что это значит?

— Только то, что ошибки надо исправлять. И не повторять одни и те же ошибки только потому, что у вас есть некое право. Вы думаете, что есть непоправимые ошибки? Нет! Есть последствия, которые очень трудно свести на нет, но в целом это возможно. А ошибку поправить очень просто.

— Как, сэр?

— Так, как я уже сказал. Запомнить, что это ошибка, и больше ее не повторять. Думаю, не ошибусь, если скажу, что из ста, или двухсот, или тысячи ошибок, которые делает человек, только одна является новой, а все остальные — это ошибки, которые повторяются снова и снова. В привычку вошли…

— Почему вы никогда не говорили этого, сэр? — тихо спросил Гарри.

— Потому что я этого не знал, — так же негромко ответил Дамблдор. — Потому что ошибка, которую я назвал «Глупостью мудреца», заставлял меня думать, что я все открыл, все знаю и больше нечему учиться. И мне пришлось пройти дорогой боли, страдания и смерти, чтобы понять, как на самом деле обстоят вещи. А это очень глупый путь, Гарри, и я им не горжусь. Я оказался среди тех дураков, которые считают, что есть некий потолок, достигнув который, обретаешь мудрость.

— Потолок можно пробить! — воскликнул Рон.

— Вначале, возродившись в новой форме существования, я тоже считал, что это так, и что я пробил потолок. А потом понял, что считать такое — тоже глупо.

— Да?! А кто же тогда умный, сэр?

— Тот, кто знает, что никакого потолка нет и путь наверх бесконечен, — он окинул взглядом друзей. — Почему все остальные молчат?

— Потому что Рон первым задает наши вопросы, — спокойно ответила Луна. — Он всегда куда-то торопится.

Эта невероятная девочка могла кого угодно загнать в ступор своей прямолинейностью. Рон, машинально перебиравший ее волосы, так и застыл, потом рассмеялся. МакГонагалл, склонившаяся над Омутом памяти, оглянулась на них, на ее лице мелькнула сдержанная улыбка.

Гарри первый раз обратил внимание на то, что она делает. Ему уже доводилось видеть, как волшебник палочкой извлекает из виска мысль или воспоминание, похожее на светящуюся прядь, и осторожно опускает его в Омут. Мак-Гонагалл делала наоборот. Она извлекала из Омута серебристые нити, внимательно разглядывала, время от времени посматривая на какой-то предмет в левой руке — и либо возвращала в сосуд, либо поднимала палочку, и нити, затрепетав, втягивались в висок. Невилл, который тоже с интересом посматривал на нее, вдруг наклонился к Гарри:

— Ты видел, что у нее в руке?

— Что-то знакомое, — шепнул Гарри, — а что это — не помню.

— Шар-напоминалка! Помнишь, мне их бабушка все время посылала! Интересно, зачем он ей?