Гарри Поттер и Светлый круг, часть первая (гет)

Посвящается трем замечательным писательницам:

Джоан К. Роулинг,

без которой я не смог бы все это написать;

Астрид Линдгрен,

показавшей, что смерть не властна над теми,

кто не остановился в пути;

Ариадне Громовой,

придумавшей Светлый круг.

Посвящается также героям, живущим среди нас:

Гарри Поттеру и его друзьям;

Алисе Селезневой;

Спайдермену;

Шерлоку Холмсу,

которому до сих пор пишут письма.

Джеральду казалось, что в горле навсегда застрял упругий, плотный комок. Что повернуть дверную ручку труднее, чем поднять одной рукой бетонную балку. Что в мире нет и не будет места, где бывший военный летчик, а ныне врач с мировым именем мог бы спрятаться, закрыться от всех – и дать волю слезам.

Здесь тоже нельзя плакать. Это комната дочери.

Он закрыл за собой дверь.

Эльза сказала: «Я сохранила все, как было»; так и оказалось. Закрыв дверь, он будто вернулся в прошлое – очень недавнее прошлое – и стало легче. Он знал, что это ненадолго, он хорошо себя знал – и все же поддался иллюзорному облегчению. Даже рука привычно скользнула в карман; он вынул ее, с некоторой растерянностью глядя на зажатую в ладони пачку сигарет – ему почудилось, что дочь негромко сказала свое обычное, самую-самую чуточку насмешливое: «Ладно уж, папа… Пепельница на подоконнике».

Присев на край стола, Джеральд окинул взглядом комнату – ее любимый диванчик, который она ни в какую не хотела менять, хотя уже коротковат; книжные полки, проседающие под весом тяжелых, в кожаных переплетах фолиантов; большущую фотографию-постер на стене – ее фотографию. Дочь сидит за столом, читает одну из этих загадочных книг, из окна льется солнечный свет – казалось, его можно пощупать. Обычная фотография, не из тех… Те лежали в одном из ящиков стола. На них она двигалась, улыбалась, махала рукой тому, кто смотрел на снимок или, сфотографированная со спины, вдруг поворачивала голову и бросала через плечо суровый взгляд. «Да нет, папа, это не на тебя я так смотрю, это на Колина – достал он меня своим фотоаппаратом!» Джеральд тогда подумал, что, кем бы этот Колин ни был, но снимает он хорошо.

Волшебные фотографии Эльза убрала в стол, и он молча согласился – сил не было на них смотреть. Но на постер рука не поднималась – да и как его снимешь, раз он приклеен? Вместе с обоями?

Они же решили сохранить все, как было…

Портрет начал расплываться, и Джеральд сморгнул слезы. Нельзя – Эльза дома. Хотя она догадается, конечно… но все равно – нельзя.

Он вздрогнул – внизу позвонили. Шаги, щелчок замка, невнятные голоса. Джеральд прислушался, но слов было не разобрать. Почтальон? Однако, судя по звукам, позднего гостя впустили. Минута-другая – жена, видимо, пригласила его в гостиную – потом послышались легкие шаги, скрип ступенек. Стиснув зубы, Джеральд повернулся к зеркалу, присмотрелся – не покраснели ли у него глаза?

Зеркало отразило открывшуюся дверь, вошедшую Эльзу — ее отражение смотрело на него.

— Джерри… — сказала Эльза — К нам пришли.

— Да, я слышал. Кто-то из них? (Отражение кивнуло). Эльза, пойми, я сейчас никого из них не хочу видеть. Разве что если это… — он осекся и повернулся к ней.

Эльза снова кивнула.

И еле успела посторониться – настолько стремительно шагнул к двери ее муж. Закрыв комнату, заторопилась за ним, но догнать его удалось только когда Джеральд резко – Эльза чуть не врезалась в него – остановился в дверях гостиной.

Поднявшись из кресла, гость шагнул навстречу и неуверенно остановился, зачем-то поправил очки.

— Здравствуйте. Извините, что я пришел без предупреждения. Меня зовут…

— Я знаю, кто вы, — перебил Джеральд.

Он сам удивился резкости в своем голосе и, желая смягчить неловкость, добавил:

— Господи, как вы выросли! Садитесь, мистер Поттер.

— Да, в самом деле, — сказал Гарри, вновь усаживаясь в кресло, — мы ведь с вами встречались только раз, очень давно – в книжном магазине на Косой аллее, помните?

— Конечно. Лет пять назад. Когда отец вашего рыжего друга чуть не подрался с тем неприятным снобом.

Гарри против воли рассмеялся. Ему уже приходилось слышать много всяких высказываний в адрес Люциуса Малфоя, но такое – впервые. «И ведь точно подмечено!» — подумал он, с новым интересом разглядывая Джеральда.

Этот человек вызывал в нем некоторую робость. Весь его облик излучал силу, еще раз силу — и ум. Особенно глаза: пытливые, проницательные, изучающие…

Глаза Гермионы.

Сердце невыносимо сжалось, и он перевел взгляд на Эльзу — маленькая и хрупкая, она смогла выбраться из-за спины мужа, только когда тот шагнул в комнату.

— Здравствуйте, миссис Грейнджер, — сдавленным голосом поздоровался он.

— Здравствуйте, Гарри. Я так рада…

— Я тоже. Я давно хотел зайти к вам, но…

— Были заняты?

— Не только. Не был готов…

Это от матери Гермиона унаследовала пышные каштановые волосы и густые, очень подвижные брови, и быстро меняющиеся выражения лица, которые что-то говорили даже тогда, когда она молчала.

Он смотрел на Джеральда и Эльзу Грейнджер – и видел Гермиону.

— Люциус Малфой, — сказал он, обращаясь к Джеральду. – Он был намного хуже, чем просто «неприятный сноб», мистер Грейнджер. Один из ближайших соратников Волдеморта. Но я уверяю вас – не все волшебники таковы, далеко не все.

— Я знаю, Гарри. Таких, как он, и у нас хватает. Но я общаюсь с волшебниками, и у меня есть друзья среди них. И моя дочь…

Он замолчал. Эльза тихо всхлипнула и пробормотала:

— Извините.

— Не за что, миссис Грейнджер.

— Вы любили ее, Гарри?

Гарри растерялся.

— Не сейчас, Эльза, — мягко сказал Джеральд.

— Простите, Гарри… Хотите выпить?

— Да, спасибо. Что-нибудь не слишком крепкое.

— Джин с тоником?

— А что это?

— Ну… попробуйте.

Она ушла на кухню, вернулась с подносом, раздала бокалы. «Господи, — думал Гарри, глядя на нее, — как они похожи!» Со стесненным сердцем он взял бокал, отхлебнул. Вкус порядочно его удивил – странный, но приятный, несмотря на горечь, и почему-то аромат сосновых иголок.

— Она была моим другом, — сказал он, — нет, больше. Мы ведь были вместе с самого начала – я, она, Рон… Как один человек. Ее убили – и как будто убили часть меня. Я не могу с этим смириться.

Он помолчал.

— А насчет любви… не знаю, миссис Грейнджер. Они с Роном любили друг друга, и я был только рад за них. Нисколько не ревновал. Так что нет, наверное.

— Вы так думаете?

Гарри повернулся к нему:

— Что вы хотите сказать?

— Возможно, когда-нибудь вы поймете, — мягко сказал Джеральд; шевельнулся, устраиваясь поудобнее. – Я знаю о Роне, конечно. Мы ведь никогда не лезли в ее личную жизнь – потому и она от нас ничего не скрывала. Про вас и Джинни Уизли я тоже знаю – Гермиона рассказывала. Она нам рассказывала про вас все – вы уж простите ее!

— Да все в порядке! – воскликнул Гарри, порядочно ошеломленный этой информацией. – Я же не делаю тайну из своей жизни, и вовсе не против, чтобы вы про меня все знали! Я просто не знал, что так много для нее значил!

— Но вы только что сказали, как много значила она для вас, — заметил Грейнджер. – Неужели вы думаете, что она не испытывала к вам то же самое? Как, по-вашему, сохранилась бы в противном случае ваша дружба?

— Да… Правда.

— Очень рад, — Джеральд Грейнджер коротко улыбнулся. – Гарри, я должен кое-что рассказать вам… То, что не смогла рассказать вам Гермиона, не смогла столько лет. Она любила вас. Очень любила. Вы даже не представляете, как.

— Меня?! Господи, мистер Грейнджер, простите, но вы ошибаетесь! Вы знаете, как она себя, бывало, вела со мной? Честное слово, на первых курсах я порой жалел, что она девочка – так хотелось ей врезать!

— Я могу объяснить. Только мне придется начать издалека. Согласны послушать?

— Разумеется!

— Тогда… — на его лице вдруг появилась легкая растерянность, и он повернулся к жене: — Как ты думаешь, с чего начать?

Эльза Грейнджер, до сих пор молчавшая, печально улыбнулась:

— С кошки, Джерри.

— Точно!

— Причем тут кошка? – удивился Гарри.

— Она принесла нам письмо из Хогвартса.

— Кошка? Не сова?!

— Кошка. Она царапала дверь и мяукала. Я открыл дверь, она тут же вбежала в дом. Гермиона была в восторге – она обожает кошек…

— Еще бы, — улыбнулся Гарри, вспомнив Живоглота. – Про это в Хогвартсе даже анекдоты ходили.

— Правда? Какие, например?

— Ну… такой был: все подряд заходят в гостиную Гриффиндора и спрашивают у Гермионы – у кого жаба пропала, у кого крыса, у Дамблдора феникс… Гермиона в недоумении: чего они за своими животными не смотрят, вот у нее Глотик ни разу не терялся. А Живоглот облизывается и думает: «Скоро и Гарри о своей сове спросит!»

Мистер и миссис Грейнджер рассмеялись.

— Неплохо! – сказал Джеральд. – Но наш анекдот получше – это ведь было на самом деле. Короче, Гермиона стала звать кошку на кухню, обещая ей вкусного молочка. А кошка вдруг превратилась в суровую пожилую даму и заявила: «Спасибо, мисс Грейнджер, но я бы предпочла стаканчик яблочного сидра!»

— Так это была МакГонагалл!

— Совершенно верно. Профессор МакГонагалл собственной персоной. Я ученый, Гарри, и мне не положено верить в волшебство и сказки, однако особого шока я не испытал. Надо полагать, она была несколько разочарована.

— Джерри привык смотреть в лицо фактам, — пояснила Эльза, — а фактов к тому времени у нас накопилось – куча!

— Да. Как-нибудь, Гарри, я дам вам почитать дневник – я вел его с того времени, как с Гермионой стали происходить непонятные вещи.

— Скажем, все маленькие дети любят выкидывать игрушки из коляски. Но только Гермиона могла заставить их вернуться обратно!

— Эльза, если про все это рассказывать, мы и до завтра не закончим. Да, мне пришлось признать, что магия это или нет… но что-то такое существует. И уж если в руке пятилетней девочки леденец превращается в великолепное фруктовое мороженое, то что странного в том, что пожилая волшебница извлекает из воздуха письмо с печатью Хогвартса? Да, мадам МакГонагалл была разочарована. Вы, волшебники, народ честолюбивый, любите кого-нибудь удивить, а кого удивишь магией, кроме нас, бедных маглов? Другого волшебника, который умеет все то же самое? Сквиба? Он, хоть и не способен колдовать, знает, что все это возможно…

— Ваша правда, — улыбнулся Гарри.

— Ну вот… МакГонагалл отвела нас на Косую аллею, мы там поменяли деньги в вашем «Гринготсе» — я чуть не свихнулся, пока запомнил, сколько кнатов в сикле и сиклей в галеоне! Купили мы все, что требовалось, Гермиона еще полчаса подбирала палочку – чуть лавку не разнесла. А когда вернулись домой, накинулась на книги. Вы же знаете, она может спокойно смотреть на книгу, только если прочитала ее от корки до корки.

— И в кого, интересно, она такая пошла? – невинно спросила Эльза Грейнджер.

— Правда интересно, — задумчивым тоном подхватил Джеральд. – По-моему, как раз в твоей библиотеке нет ни одной непрочитанной книги.

— А в твоей разве есть?

— Конечно! Зачем их читать, если я и так знаю, что там написано?

Тут уже все трое рассмеялись; потом миссис Грейнджер вдруг заплакала, несколько раз, пока Джеральд молча обнимал ее, повторила: «Извините… простите меня!», и вдруг сказала:

— Спасибо, что пришли к нам, Гарри. А то мы тут уже забыли, что такое – смеяться…

Гарри стало совсем нехорошо.

— И что было дальше? – поспешно спросил он.

— Дальше?.. Дальше, Гарри, она наткнулась на ваше имя. Она прочитала все, что касалось вас, несколько раз подряд. И влюбилась в вас.

— Да ну!

Грейнджер усмехнулся, достал сигареты. Его жена коротко глянула на него, потом пробормотала: «Ладно уж… Сейчас пепельницу принесу».

— Гарри, — лицо Джеральда вдруг посуровело, — мало кто знает, что это такое – любовь десятилетней девочки.

— Одиннадцатилетней, — поправила вернувшаяся миссис Грейнджер, положила перед мужем пепельницу и села рядом с ним. Гарри заметил, что глаза у нее еще больше покраснели, и отвел взгляд

— Неважно, Эльза! Да, она вас никогда не видела, и ей пришлось полностью, с нуля, вас придумать. И каким она вас придумала!

— Каким? – спросил Гарри, уже догадываясь, к чему ведет Грейнджер.

— О, в двух словах не расскажешь! Главное – вы для нее были великим волшебником и рыцарем без страха и упрека, Мерлином и королем Артуром в одном лице. Она сразу же решила, что будет достойна вас и станет…

— Моей дамой сердца? – усмехнулся Гарри.

— Больше. Боевой подругой, девушкой-рыцарем, вроде Бритомарты.

— Я не знаю, кто это.

— Была такая в легендах… Вы разве их не читали? Ваши ведь часто упоминают Мерлина.

— Мерлина – да, но он был на самом деле, некоторые считают, что он до сих пор жив.

— Возможно, и остальные были… Но я сейчас не об этом. Конечно же, Гермиона сразу подсчитала, сколько вам лет. Места себе не находила – так ей не терпелось оказаться в одном поезде с вами!

— Ну, представляю! – воскликнул Гарри, тронутый до глубины души.

«Как мало я ее знал! – подумал он. — Я ничего о ней не знал!»

Эта мысль потрясла его. Надежда, приведшая его в дом Грейнджеров, и без того слабая и пугающая, еще раз пошатнулась.

— Я догадываюсь, — сказал он. – В поезде она наткнулась на меня – и разочаровалась?

— Да. Нет. Не так все просто, Гарри. Кстати, она не случайно наткнулась. Она вас искала по всему поезду.

— Меня? А не жабу Невилла?

— Ах да, жаба Невилла… Ее тоже. У нее еще тогда было вроде принципа… я бы так сформулировал: если по дороге к цели походя можно сделать что-то хорошее – почему бы не сделать?

— Понятно! И что дальше?

— Дальше – да, она увидела вас. Не рыцаря в латах – обычного, живого мальчика, своего ровесника. Она знала, что так и будет – мне удалось привить ей умение быть объективной. Но что стало для нее неожиданностью – то, что в ее сердце вы сразу заняли прочное место рядом с тем, придуманным мальчиком. Рядом! Вы ей очень понравились, Гарри. Вот она и растерялась.

Он закурил и аккуратно положил на стол зажигалку.

— Вам не слишком тяжело это слушать? – спросила Эльза. — Скажите, если так.

— Тяжело! — признался Гарри. – Но все это очень важно, очень! Я должен знать о ней как можно больше.

Джеральд затянулся сигаретой, потом сказал:

— Хорошо. А то я испугался, что вы слушаете меня из вежливости, и я только зря вас терзаю. У меня есть свои недостатки. Порой я могу не заметить, что стал… беспощадным, к примеру.

— Меня не нужно щадить. На чем вы остановились – что она растерялась в своих чувствах?

— Ну да. А она терпеть не могла быть растерянной. И она смогла увидеть того, придуманного Гарри Поттера в вас – в живом Гарри. Вдумайтесь – не вообразить, а увидеть! Она поняла, что вы действительно такой, только не знаете об этом. И решила сделать все, чтобы помочь вам себя узнать.

— И значит, когда она заставляла меня делать домашние задания, не давала пропускать уроки, нарушать правила?.. А я-то на нее злился!

Он улыбнулся. Потом спросил:

— Вы знаете Хагрида?

— Конечно, кто же его не знает? А что?

— Когда-то… — Гарри попытался проглотить комок, — когда-то он нам с Роном сказал: «Сердце у нее где надо, у Гермионы.»

Он заморгал.

— Держите себя в руках, Гарри, — сдавленно попросил Джеральд; Гарри с некоторой злостью глянул на него. – Если вы сейчас заплачете, мы тоже не удержимся. Затопим гостиную…

Гарри стало стыдно за свое раздражение. Не ему одному нужна была железная выдержка и колоссальное напряжение воли, чтобы сидеть здесь и продолжать этот разговор…

— Я все же не понимаю… а это и правда очень важно, мистер Грейнджер, — тихо сказал он, — если она и правду любила меня – до конца – то как же все-таки Рон? Вы думаете, она в нем искала только утешение?

— Да, искала. Но не только. Гермиона всегда робела перед вами, Гарри. Однако в Роне она не только искала утешение – она любила и его. И я вам заявляю со всей ответственностью – можно любить двоих.

Он улыбнулся, глядя на ошеломленное лицо Гарри, потом переглянулся с женой и добавил:

— Думаю, со временем и это поймете. А пока – поверьте нашему опыту.

Эльза засмеялась, и сгущающиеся сумерки стали чуточку светлее.

— Я уверена, — задумчиво сказала она, — что Джинни Уизли тоже это знает.

Гарри коротко улыбнулся:

— Наверняка.

— Гарри, — негромко спросил Джеральд, — теперь вам что-нибудь мешает признать, что вы любили Гермиону?

— Только одно.

— Что же?

— Мне страшно, — хрипло сказал Гарри.

По его лицу разливалась смертельная бледность. Джеральд хотел что-то сказать – и осекся. Эльза растерянно спросила:

— Гарри… может, еще джина?

— Да, пожалуйста…

— Нет! – вдруг сказал Джеральд, и привставшая Эльза замерла. – Рюмку кофейной настойки! Не маленькую!

— Хорошо! – Эльза опрометью бросилась на кухню.

— А… что это такое – кофейная настойка? – Гарри пытался взять себя в руки.

Эльза прибежала, поставила на столик рюмку.

— Мой специалитет, — пояснил Джеральд. – Залпом, Гарри!

Гарри проглотил жидкость, уронил рюмку и, согнувшись пополам, закашлялся. Эльза вскочила.

— Не надо, — остановил ее муж. – С такой дозы… Ну, как вы? – сурово спросил он.

— Ужас! Хуже огненного виски!

Он немного отдышался, посмотрел на свои руки –больше не тряслись. По жилам стремительно разливалось тепло, и страх сжался до маленькой точки.

— Так лучше, правда?

— Еще бы! Снейп дорого дал бы за рецепт.

— А он пробовал. Как-то соблаговолил зайти к нам в гости, я его и угостил.

— И что?

— Его впечатлило, конечно. Но от рецепта отказался – это же Снейп. Сказал что-то вроде: «Спасибо, но не думаю, что волшебник должен учиться у магла». Ну как, пришли немного в себя?

— Да. Извините, что так вышло.

— Не за что. Гарри… Это связано с тем, за чем вы к нам пришли?

Гарри поднял на него глаза и кивнул.

— Но почему вы так боитесь любви, что в ней страшного?

— Любви? – Гарри затряс головой. – Что вы, ни в коем случае! Мне сейчас очень плохо, но в то же время я… так счастлив. Страшно не это… господи, я все время хожу вокруг да около, простите меня… но я боюсь того, что должен сделать, боюсь обнадежить вас, я сам боюсь этой надежды!

Джеральд и Эльза уставились на него. Потом Эльза выдавила:

— Гарри, все волшебники в один голос утверждают, что нельзя воскресить тех, кто уже умер. Это… не так?

— Возможно.

— Только… возможно?

— Да, — жестко сказал Гарри. – Это только слабая надежда.

Он помолчал.

— Вообще-то, существует заклинание, которое позволяет ненадолго оживить умершего – очень ненадолго — но я им не владею. Мне надо не это. Я хочу ее вернуть.

— А вы можете?!!

— Не знаю.

Он твердо посмотрел Грейнджеру в глаза:

— Не знаю, мистер Грейнджер. Я перерыл кучу книг – и нашел только намеки, случайные оговорки, обрывки. Ничего больше. Но них сложилась какая-то смутная картина… Мне бы ум Гермионы, ее интуицию!

— Кто-то пытался проникнуть… туда?

— Пытались. Как правило, это плохо кончалось. Уцелевшие… как раз от них все эти намеки и остались. А ведь это были великие волшебники, Джеральд… Ох, простите, мистер Грейнджер.

— Можете звать меня Джеральдом.

— Спасибо, только… непривычно пока. Так вот, об этих попытках – это было очень давно. Последняя состоялась около трех тысяч лет назад, больше я ничего не нашел. А тогда еще и писали по-другому, не было принято выражаться напрямую. Вот и пришлось все восстанавливать, переводить, истолковывать. Одно ясно – все стали бояться. Помните, как столько лет никто из волшебников не мог произнести имя Волдеморта?

— Кроме вас.

— И вас – тех маглов, которые о нем слышали. Они были не так напуганы. Я тоже. Так вот, это… все, что после жизни – для волшебников еще страшнее. Мы даже не говорим типа «Сам-Знаешь-Где». Мы говорим лишь «…там» — как маглы, но с еще большим страхом. Мне тоже бывает страшно даже думать об этом, потому я так… сорвался. Сейчас даже не понимаю, как у меня хватило сил и нервов все это прочитать. И я нашел только одно четкое указание, которое дает представление, что там. Отсылка к магловской легенде. Но верно ли оно?

— Однако все же вы на что-то надеетесь?

— Да. Хотя мне далеко до тех волшебников… но я особенный. Из-за того, что сделал со мной Волдеморт – и благодаря маме, ее жертве. У меня необычная кровь. И у меня необычная сила – сколько лет Дамблдор пытался меня убедить и не мог! А вы смогли.

— Я?

— Да. Когда заставили меня осознать. Дамблдор убеждал меня, что моя любовь, неважно – к любимой, друзьям, родителям, просто к хорошим людям – что это очень могущественная сила. Такая, что в Отделе тайн Министерства ее хранят за семью печатями.

— Но если она у них…

— Они у себя не мою любовь хранят, — усмехнулся Гарри. – Я точно не знаю, что именно – скорее всего, талисманы для ее управления, что-то в этом роде.

Он замолчал, и молчание повисло между ними, как тяжелый ком. Эльза, совершенно по-гермионски прижимая пальцы к губам, во все глаза смотрела на Гарри. Джеральд, стиснув зубы, напряженно размышлял.

— Мы можем чем-то помочь?

— Да. Я за этим, собственно, и пришел. Очень нужна ее фотография.

— У вас разве нет? – удивилась Эльза. – Ох, простите, нашла, о чем спрашивать!

— Есть. Какие-то она мне дарила, другие я выпросил у Колина Криви. Не подходят.

— А какой она должна быть?

— Если бы я знал! – с отчаяньем сказал Гарри. – Я почти ничего не знаю! Не знаю даже, почему те не подходят, просто смотрю и вижу – не то!

— В ее комнате лежит целая коробка, — Эльза встала. – Я принесу.

Она пошла к лестнице, включив по дороге свет. Гарри заморгал, проводил ее взглядом и повернулся к Джеральду, когда тот спросил:

— Гарри, а все же… что там? Да, я понимаю, что все очень смутно, но все-таки – можете хоть что-то сказать?

— Попробую, — Гарри сжал пальцами подбородок, — хотя лучше потом, чуть погодя, мне надо подобрать слова. Да, имейте в виду – это все о волшебниках. Никто не знает, куда уходят маглы.

— Почему?

— Наверное, не интересовались.

— Так что – загробные миры, что ли, разные для нас и для вас?

Эльза вернулась с коробкой и опять уселась рядом с мужем.

— Спасибо, — Гарри придвинул к себе коробку. – Да, разные. Будь Гермиона обычной маглой, не было бы никакой надежды, но она была волшебницей. Она просто обязана быть там! – воскликнул он, чувствуя, как горло снова сжимается от страха и неуверенности.

— Смелее, Гарри! Может, еще рюмочку?

Гарри с благодарностью посмотрел на него и улыбнулся:

— Нет, спасибо! Разве что мне станет совсем плохо.

Он начал доставать пачки фотографий.

— А вот Снейп, — продолжил Джеральд, — выпил три рюмки. Правда, третья далась ему с трудом.

— Так то Снейп…

Улыбнувшись – шутливый тон Джеральда и правда бодрил — он стал перебирать фотографии. Сначала шли обычные, магловские – ребенок в коляске, малышка на велосипедике, девочка пяти-шести лет на карусельной лошадке – в ней уже можно было узнать Гермиону. «Какая маленькая!» Спохватившись, отложил их все в сторону и взялся за волшебные.

Джеральд и Эльза напряженно следили за растущей на столе кучкой, за мрачнеющим лицом Гарри. Надежда, принесенная им, уже еле мерцала, как огонек догорающей свечи. И когда Гарри, положив на стол последнюю фотографию, обессилено откинулся в кресле и прикрыл глаза, от огонька уже оставался тлеющий уголек.

Гарри вдруг встал, потянулся. Под ногой хрустнуло стекло. Глянув вниз, увидел осколки разбитой рюмки, достал палочку и произнес: «Вингардиум левиосса! Репаро!» Осколки мерцающим роем взлетели в воздух, соединились, и рюмка, целая и невредимая, аккуратно встала на стол.

— Что-то я пропустил, — почти шепотом сказал Гарри. – Что-то пропустил…

Он снова сел, провел над снимками сначала палочкой, отчего кучка волшебных фотографий мягко засияла, потом, переложив палочку в левую руку, вытянул над ними ладонь. Грейнджеры заворожено смотрели на него. Впервые после смерти Гермионы они видели волшебника за работой. Рука Гарри зависла над отложенными в сторону обычными фотографиями; вдруг, положив палочку на колени, он схватил их и начал перебирать, на секунду впиваясь взглядом в каждую из них.

А потом, положив последнюю на стол, снова откинулся в кресле.

— Тоже не подходят? – хрипло спросил Джеральд.

— Нет, — Гарри открыл глаза и встретил его взгляд. – Гермиона здесь слишком маленькая, не та, которую я знал. Но я понял. Волшебные не годятся, фотомагия мешает. Мистер Грейнджер, — он подался вперед, — нет ли у вас обычной, неволшебной фотографии, сделанной недавно?

Джеральд и Эльза переглянулись.

— Есть такая! — отрывисто сказала Эльза. – Года два назад – подойдет?

— Подойдет! Где она?

— В комнате Гермионы. Я не могла ее принести, она приклеена к стене. Это большой постер…

— Большой? Насколько? Она там в полный рост? – Гарри вскочил на ноги.

— Ну, она там сидит, но вроде да, в натуральную величину…

Не дослушав, он бросился к лестнице. Взлетел по ней так, что поспешившим за ним Грейнджерам показалось – он воспользовался магией. И нерешительно замер перед дверью.

Слегка запыхавшаяся Эльза протиснулась мимо него, вошла и включила свет.

— Заходите, Гарри.

Поколебавшись, он перешагнул порог и начал оглядываться. Его взгляд остановился на фотографию, он подошел и застыл.

— Вам нравится? – спросил Джеральд.

— Потрясающе!

— Ее сфотографировал мой коллега, Реджинальд Хью. Мы с ним однокурсники, он еще в колледже всюду таскал с собой фотоаппарат. Несносный тип, но талантлив, очень талантлив. И как дантист, и как фотограф…

— Я вижу!

— Подходит, Гарри? – тревожно спросила Эльза. – Она ведь не цветная.

— Неважно. Неважно! – его взгляд скользил по профилю Гермионы. – Главное, это она… она, настоящая… — он посмотрел на диван под постером. – Это можно убрать?

— Разумеется.

Он достал палочку, но Джеральд отодвинул его в сторону, нагнулся, поднял весь диван и поставил под окном.

— Чуть что, сразу палочка! – с притворной грубоватостью сказал он. – А руки на что?

— Вы с Хагридом не пробовали армрестлинг? – ошеломленно спросил Гарри.

— Пробовал, а как же!

— Ну, и?..

— Я проиграл, — признался Джеральд. – Но не сразу!

Эльза хихикнула.

— Ну что, Гарри? — спросил Джеральд. – Я так понял, что…

— Да. И место тоже, — завороженный, Гарри с трудом оторвал взгляд от фотографии и начал оглядывать комнату. – Ее комната, здесь все – ее… Жалко будет, правда, портить такой снимок!

— Гарри, — сурово заявил Джеральд, — если вы вернете нам нашу девочку, я, так и быть, прощу вам испорченный постер!

— Да мы новый закажем, Гарри! – торопливо вмешалась Эльза. – У Реджа ведь пленка сохранилась.

— Ладно! – Гарри присел на диван. – Я немного соберусь. И кое-что надо объяснить.

— Если о том, что это будет опасно, то не надо. И так понятно.

— Может, и не будет. Вот что самое плохое, мистер Грейнджер…

— Джеральд.

— Да, Джеральд. Хуже всего то, что я почти ничего не знаю. Может оказаться проще простого. Но можем и погибнуть все.

— Тогда Эльзе лучше уйти…

— Я остаюсь, — отрезала она. – Гарри, даже если не получится ее вернуть… мы хотя бы сможем ее увидеть? Поговорить?

— Думаю, да.

— Тогда я остаюсь.

— Я должен предупредить – если та легенда верна, Гермиона будет в очень плохом состоянии. Несколько, возможно… безумная.

— Что за легенда, кстати? Я так и не спросил, а ведь вы сказали – магловская.

— Про музыканта-волшебника, который спустился в страну мертвых за своей возлюбленной…

— Эвридикой. Легенда про Орфея! Так ваш загробный мир – это Аид?!

— Вряд ли один к одному, но очень близко. В легендах ведь многое искажаются. Но все, что я нашел в наших книгах, хорошо укладывается в этом. Очень надеюсь.

— А «Одиссею» вы читали?

— Да. Тогда я и понял, что моя кровь должна помочь.

— Так вы говорили в буквальном смысле? – с ужасом спросила Эльза. – Она должна напиться вашей крови?

— Видимо, да – это должно привести ее в чувство. Миссис Грейнджер, если вид крови на вас плохо действует…

— На меня? Я же врач! Подождите. Значит, у нее там есть тело? Она не просто дух?

— Есть… мы называем это «телесность». Не совсем тело, не совсем жизнь…

— Носферату?

— Да, — Гарри был порядочно удивлен. – Не думал, что вы знаете это слово.

— Оно из наших сказок, Гарри. Из страшных.

— Да, носферату, нежить… — он заметил, что Эльзу передернуло. – Это необязательно что-то страшное, миссис Грейнджер! Немного телесности есть даже у призраков.

— А как она будет выглядеть?

— Гермиона? Такой, какой себя помнит – и в то же время какой увижу ее я, а мне надо будет не только представлять ее, но и видеть перед собой – для того и нужна фотография.

— Я слегка запуталась… неважно. Получается, что ей снова будет шестнадцать? – засмеялась Эльза.

— Ну… да. Физически. Или семнадцать, где-то посередине – она ведь помнит себя восемнадцатилетней. Телесность изменчива. Но Гермиона ничего не забудет, не потеряет год жизни. Тело и дух – разные вещи, неважно, живое тело или носферату. Ее духу восемнадцать лет, она будет помнить все. Подождите, миссис Грейнджер, я вдруг подумал…

— Что?

— Что могу погибнуть только я.

— Гарри, мы не вправе настаивать, я знаю…

— Да я не боюсь! – почти закричал Гарри. – Уже не боюсь! Но если меня убьет, у вас будут неприятности с полицией! Лучше все же, если я захвачу фотографию с собой – я могу отделить ее от стены, не повредив обоев…

— Нет! – вмешался Джеральд. – Не беспокойтесь, Гарри. Убьет так убьет – я вас отнесу во двор и аккуратненько закопаю. Сойдет?

Гарри уставился на него, потом нервно рассмеялся:

— Нет. Есть лучший вариант, — он порылся в карманах, достал кусок пергамента, взмахнул над ним палочкой и протянул Джеральду. – Телефон мистера Уизли. Ему вы можете все объяснить. Он заберет мое тело.

— Хорошо, — Джеральд сунул бумажку в карман. — Нужно еще что-нибудь?

— Нет, — Гарри встал и начал закатывать рукав рубашки. – Впрочем, да – хорошо бы и ее палочку, на всякий случай. Она у вас?

— Да, здесь, — Джеральд подошел к столу, открыл верхний ящик. – Только достаньте ее сами, я боюсь к ней прикасаться.

— Почему? — удивился Гарри, беря палочку. – У вас в руках это просто кусок дерева.

— Раньше – да. А сейчас током бьется.

— ЧТО?! – Гарри остолбенел.

— В чем дело, Гарри? Я думал, это нормально – она же волшебная.

— Джеральд это ощущение где возникает – здесь? – он показал на ладонь. – А потом идет к локтю?

— Да, именно. Мгновенно – как электрический ток.

— А у вас? – Гарри повернулся к Эльзе.

— Я давно ее не трогала…

— Возьмите!

Недоумевающая Эльза подчинилась и, тихо охнув, расширенными глазами уставилась на палочку.

— Отдайте! – отрывисто сказал Гарри. – Не вздумайте взмахнуть!

Он положил палочку на стол; его взгляд перескакивал с Эльзы на Джеральда.

— Не может быть!

— Гарри, в чем дело?

— Да вы волшебники!

— Что?! – на сей раз остолбенел Джеральд. – Бросьте, Гарри. Нас же проверяли. МакГонагалл лично нас проверила, когда принесла письмо. Да и это проявилось бы, так или иначе, еще в детстве – как у Гермионы.

— Джеральд, я все это знаю – однако только волшебник чувствует палочку. Что-то вас сделало волшебниками. Может быть… ее смерть.

— Я не верю, Гарри.

— Я тоже. Так не бывает. Никогда такого не было. Ладно, потом. — Гарри закатал второй рукав, достал свою палочку, а гермионину засунул в карман джинсов. – Пора уже. Надо приступить. Надо решиться… Отойдите к двери. Ни в коем случае не вставайте между мной и фотографией, пока она не… не откроется. Можно сделать свет поменьше?

— Конечно, — Эльза метнулась в угол, включила торшер, потом потушила люстру. – Так хорошо?

— Отлично. — Гарри глубоко вздохнул. – Все... Однако, в последний раз — мы и правда можем погибнуть.

— Гарри, — резко сказал Джеральд, — а если погибнете вы, что будет с вами? Не с вашим телом, а с вами?

— Я… окажусь там, конечно.

— С ней?

— Наверняка.

— И вы утверждаете, что мы стали волшебниками.

— Да, но причем тут?.. – Гарри осекся.

— Если уж оттуда в одиночку выбрался дикарь Одиссей, — пояснил Джеральд, — значит, тем более выберемся мы. Вчетвером, — он улыбнулся. – Все у вас получится, Гарри. Я знаю.

— МЫ знаем, — присоединилась Эльза.

Гарри вернул им улыбку. Потом сказал:

— Я начинаю.

Некоторое время он смотрел на постер. Поднял палочку. Джеральд ожидал какого-нибудь заклинания, но Гарри лишь прошептал:

— Гермиона.

Ничего не произошло.

— Гермиона!

Торшер вдруг замигал; в неверном свете Гермиона на фотографии как будто слегка шевельнулась.

— Ты меня слышишь, Гермиона? — настойчиво спросил Гарри.

Свет снова стал ровным. Ничего не изменилось.

— Гарри… — осторожно позвал Джеральд. Гарри беспомощно поглядел на него; его плечи опустились, будто на них навалился непомерный вес. — Скажите, а если мне все же не удалось убедить вас… полностью… ваша сила будет действовать?

Несколько секунд Гарри смотрел на него, потом снова повернулся к постеру и ответил — отрешенно, словно про себя:

— Вы меня убедили. Просто я еще до конца не свыкся.

Прошла невыносимо долгая минута; его плечи распрямились, будто сбросив тот незримый груз, и Гарри снова позвал — негромко и с неожиданной теплотой:

— Гермиона, любимая!

Раздался громкий, оглушительный в предрассветной тишине хлопок, и стало темно — в торшере лопнула лампочка. Сквозь шторы уже сочился сероватый свет, на смутно видимой фотографии Гермиона вроде подняла голову, оглянулась. Грейнджеры подались вперед; Гарри жестом остановил их и ткнул пальцем позади себя.

Джеральд с Эльзой встали у него за спиной, не отрывая взгляд от постера, который вдруг налился чернотой; его оконтурила яркая золотая линия — и он исчез. В комнату хлынул новый свет, тускло-серебристый с примесью пурпура, более яркий, чем сумерки за окном, тяжелый и тревожащий. На месте постера открылось окно, а за ним раскинулась почти бесцветная равнина, поросшая темной травой и какими-то белесыми цветами. Слева, скрываясь за край окна, возвышались скалы. Гарри, Джеральд и Эльза затаили дыхание — прямо на них шла Гермиона.

Эльза коротко простонала.

— Успокойся, — шепнул Джеральд, — он же предупреждал…

А Гарри весь дрожал.

Это — Гермиона?! Эта девушка с серым, пустым лицом, с бессмысленными глазами — Гермиона?!

Это было страшнее, чем если бы она оказалась в облике чудовища… ходячего трупа… дементора…

Гермиона остановилась, заметив неожиданное препятствие — значит, все же что-то воспринимала. Подняла на них блуждающий взгляд — в глазах мелькнул слабый интерес.

— Гарри?

Он вновь ощутил приступ страха. Голос Гермионы звучал слабо, словно доносился из невероятной дали — как голоса тех призраков, жертв Волдеморта, в памятном поединке на кладбище. Как голоса его родителей, как шепот из-за Арки…

— Мама? Папа? — вновь спросила Гермиона; чтобы разобрать слова, приходилось изо всех сил напрягать слух. — Вы тоже здесь? Вы тоже умерли?

— Нет! — со всхлипом отозвалась Эльза. — Гермиона, девочка моя… как ты?

— Не знаю… Плохо, наверное… Здесь плохо всегда… всюду… всем… — она говорила медленно, с усилием. — Не знаю…

Неуверенно подняв руку, она пощупала поверхность окна:

— Это стекло? — посмотрела вниз. — Висит в воздухе… как интересно… как ново…

Гарри ощутил прилив надежды — даже в таком состоянии Гермиона пыталась что-то понять! Только сейчас он заметил, что на ней белое платье — то, в котором ее похоронили — но это платье сейчас грязное, измятое, местами порванное. И что она босиком.

Он сунул руку в карман.

— Гарри, не надо! — Джеральд вдруг перехватил его руку и отобрал серебряный ножик. — Еще заражение получите! Вот, держите.

Гарри в недоумении скосил глаза и увидел скальпель в прозрачной упаковке. Хотел возразить, но удержался и сказал:

— Спасибо.

Сорвав зубами упаковку, он сжал холодную рукоятку и, стиснув зубы, ткнул себя в запястье.

— Что ты делаешь, Гарри? — спросила Гермиона, заворожено глядя на хлынувшую темную кровь; тяжелые капли со стуком падали на пол. — Это же больно… Гарри, милый, не делай себе больно…

— Ничего, — отозвался он, чувствуя, как защемило сердце. — Мне совсем не больно, Гермиона.

Он не сильно кривил душой — скальпель был очень остер, и боль почти не чувствовалась.

Шагнув вперед, Гарри решительно сунул палочку в карман, присмотрелся. Все было в порядке, окно не изменилось. Заклятье надежно удерживало само себя. Прижал к «стеклу» пораненное запястье и сделал широкий мазок. Кровь не стекла вниз, а расплылась в тонкую прозрачную пленку.

Он надавил, зашипев сквозь зубы — вот теперь стало больно! Поверхность поддалась, по ней разбежались, искажая картину позади, круглые волны. Ладонь прошла и стягивающее кольцо боли начала продвигаться к локтю по мере того, как он все дальше проталкивал руку. Гермиона слегка отшатнулась, и Гарри испугался — он-то ждал, помня «Одиссею», что та сразу бросится к источнику крови.

— Что ты делаешь, Гарри? — вновь спросила Гермиона.

— Пей!

— Зачем, Гарри?

— Ты… не хочешь?

— Не знаю… хочу, наверное. Почему-то хочу…

— Пей! — приказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Пей, Гермиона!

— Хорошо, Гарри, раз ты так хочешь… — она взялась за его руку, и он содрогнулся — пальцы были ледяные. — Ты такой горячий, Гарри…

Она нагнулась, прильнула губами к ранке — губы тоже были ледяными. Гарри ждал. Все ждали.

И внезапно ледяной холод исчез, по лицу Гермионы разлился румянец. Она резко выпрямилась, глаза расширились. Гермиона посмотрела на свою руку, измазанную кровью, на запястье Гарри, дотронулась до губ.

— ГАРРИ!!! — крик оглушил всех, словно кто-то врубил полную громкость. — Ч-что… что… ЧТО ПРОИСХОДИТ?!! — она с ужасом разглядывала свои пальцы. — Я — что — я пила твою кровь?! — Гермиона попыталась вытереть лицо рукавом платья. — Не смотри на меня… я на вампира похожа, да? Мама?! Папа?! Но… где вы?!

— Дома, деточка…

— Не называй меня «деточкой»! Гарри!!! Как ты это сделал?! Это ведь ты?

— Нет, это не я! — ответил Гарри, с трудом сдерживая нервный смех. — Это мой прадедушка в облике Волдеморта, когда тот принял мой облик.

На такой эффект он даже не смел надеяться. Да, его кровь должна была вернуть Гермионе разум. Но — жизнь?!

— Не морочь мне голову! — уже обычным голосом (и гермионским тоном) потребовала Гермиона. — Гарри, как ты это сделал?!

— Потом, Гермиона, — уже серьезно сказал Гарри. Он начал вытаскивать руку назад. Кровь уже перестала идти. — Скажи сначала, как ты?

— В норме, спасибо тебе… — она осеклась, схватилась за запястье. — У меня пульс! Гарри, у меня бьется сердце! Ты… ты сделал меня живой! Нет, но… как?!

— Гермиона!!!

Она резко повернулась, прослеживая его взгляд.

Они уже не были одни.

— Нас засекли! — закричала Гермиона. — Палочку! Гарри, дай мне палочку!

Она смотрела на приближающиеся темные фигуры — пока маленькие и далекие, но неотвратимо растущие по мере приближения. Подходили, видимо, со всех сторон, судя по тому, как метался взгляд Гермионы. Их было много. Очень много — не сосчитать. За спиной послышались быстрые шаги, дверь открылась и захлопнулась. «У Джеральда сдали нервы?!» — изумился Гарри.

Выхватив вторую палочку, он с размаху воткнул ее в красное пятно на окне и чуть не уронил — палочка вошла, как игла в масло, не встретив сопротивления. Гермиона с той стороны выдернула ее, перехватила за ручку.

— О, моя! Какой ты замечательный! — она прижала палочку к горлу. — Сонорус!

«Сонорус?! Она что, хочет их напугать?»

Он смотрел на Гермиону, которая вытянула руку с палочкой к небу, навстречу тяжелым кипящим облакам и застыла. Дверь комнаты опять хлопнула, снова простучали шаги — вернулся Джеральд. Гарри не обратил внимания — он, не отрываясь, смотрел на Гермиону.

Гермиона казалась… богиней. И это впечатление стало еще сильнее оттого, что неотвратимо приближающиеся фигуры вдруг остановились.

Усиленный заклинанием, голос Гермионы страшно загремел над равниной:

— ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ!

«Патронус?! Это ДЕМЕНТОРЫ?!»

Гарри ждал, что сейчас появится Серебряная выдра — Патронус Гермионы — но из палочки вырвался белый смерч, беззвучно вырос до гигантских размеров и расплылся грибом под самими облаками.

— Что это, — закричал Джеральд, — атомная бомба?!

Гарри оглянулся и увидел у него в руке тяжелый пистолет.

— Ни в коем случае не стреляйте! — предупредил он. — Проход закроется!

Он снова повернулся к окну. Воронка смерча выворачивалась наизнанку, формируя купол, края которого начали обрушиваться вниз, на равнину. Темные фигуры одновременно развернулись, взмыли в воздух и полетели прочь. Расширяющийся купол догнал их и смел. Потом погас. На равнине осталась одна Гермиона.

— Квиетус! — произнесла она, коснувшись палочкой горла. Ее голос снова стал нормальным; она повернулась к ним и с вызовом посмотрела на отца: — Ну как?

— Великолепно, о Гера, царица богов!

— Все бы тебе шутить! — негодующая Гермиона опустила палочку. — Я не Гера, я Афина! Богиня науки и войны!

— Мне нравится, — улыбнулся Гарри.

— Но Гера лучше, — заметил Джеральд. — Я всегда считал, что «Гермиона» — это слишком длинно.

Гермиона от возмущения не нашлась, что ответить.

— Мальчики, хватит! — вмешалась Эльза. Похоже, она только сейчас обрела дар речи. — Гарри! Как ей перейти сюда?

— Гарри! — Гермиона бросилась к стеклу, прижалась ладонями. — Ты меня отсюда вытащишь?! Это получится?

— Должно! — ответил он, рассматривая свою руку. — Черт, кровь перестала идти.

Он снова взрезал запястье. Гермиона, передернувшись, отвернулась.

— Отойди! — сказал ей Гарри и, еще раз размазав кровь поверх прежнего пятна, протолкнул руку. На этот раз прошло куда легче. — Гермиона, я понимаю, это неприятно, но…

— Я просто не могу смотреть, как ты себя калечишь! — выдохнула Гермиона.

— «Калечу»? Это просто ранка!

— Что я должна сделать?

— Помоги размазать кровь с твоей стороны.

Гермиона оглянулась, подошла. Гарри согнул руку и начал водить запястьем по стеклу. Гермиона, стиснув зубы, обеими руками размазывала кровь, поминутно озираясь.

— Не отвлекайся, — попросил Гарри, — я слежу за тем, что у тебя за спиной. Никого нет. Шире, шире! Нужно такое пятно, чтобы ты могла пройти.

— Как странно, кровь впитывается. Тебе больно?

— Не то чтобы… Жжет.

— Есть заклинание. «Анестезио». Хочешь?

— Не сейчас. Вполне терпимо, уверяю тебя.

Их ладони столкнулись; Гермиона сжала его руку:

— Гарри…

— Потом, любимая.

Глаза Гермионы наполнились слезами.

— Это правда?

— Это правда.

Она отвернулась, вытерла окровавленным рукавом глаза и с удвоенными усилиями принялась за работу. Не удержавшись, снова оглянулась через плечо.

— Там никого, — успокоил ее Гарри и напряг мышцы, выдавливая новую порцию крови. — Ты смела всех до горизонта. Как это у тебя получилось? И кто они такие? Дементоры?

— Конечно. Это их мир, Гарри, мир дементоров, один огромный Азкабан. Они повсюду. Но здесь магия особая, мощность палочки — ты сам видел... И поэтому нет ни одной палочки… кроме одной — у Сириуса.

— Сириус здесь? — воскликнул Гарри. — Ты его видела?

— Да. Ему очень повезло, что он пролетел за Вуаль с палочкой в руке.

— Вуаль? Арка в Министерстве? Она ведет прямо сюда?

— Конечно.

— Гермиона, а другие… наши, которые погибли тогда?..

— Сириус их разыскивает. Ему легче — его палочки дементоры боятся, как огня. Он меня нашел и велел идти туда, где хочет всех собрать. Их же разбросало — здесь целый мир, Гарри. Я как раз туда и шла.

Она отошла, критически осматривая результат. Красная пленка образовывала неровный овал шириной около трех футов.

— Кажется, достаточно… Что сейчас?

Гарри тоже отступил.

— Дави!

Гермиона положила руки на красное пятно и надавила. И еще надавила. И еще…

Руки не проходили. Похожая на красное стекло поверхность начала выгибаться в комнату — потом резко спружинила. Гермиона отлетела назад.

— Еще раз! — закричал Гарри, бросившись к окну. — Я тебе помогу!

Он протолкнул руки сквозь прозрачную стенку — у него-то получалось! — схватил Гермиону за локти. Удвоенными усилиями они атаковали барьер, Гарри для верности упирался ногой в низ стены. Поверхность выгнулась еще сильнее, и казалось, она вот-вот лопнет, как мыльный пузырь…

Однако Гермиона не проходила.

— Гарри, ты мне кости сломаешь! — завопила она.

Испугавшись, Гарри разжал пальцы, и Гермиону снова отбросило. Они стояли, тяжело дыша, и растерянно смотрели друг на друга.

Потом Гермиона еще отошла, разбежалась и всем телом бросилась на окно.

— Разобьешься!!! — в ужасе закричал Гарри.

Она не разбилась — поверхность в третий раз спружинила, и Гермиона с криком покатилась по траве.

— Гарри! — позвал Джеральд. — Может, все же разбить это стекло? — он повертел пистолетом. — Это русский «Стечкин», мне его когда-то в Спитаке подарили. Девять миллиметров, двадцать патронов, пули с сердечником. Из упора не то, что слона — дракона вашего уложит!

— Папа, нет! — закричала Гермиона. — Это не стекло!

— Это пространство, — пояснил Гарри. — Спрессованное магией расстояние. Между нами и Гермионой на самом деле тысячи миль, и они все спрессованы в то, что вам кажется стеклом! Поэтому Гермиона не может и трансгрессировать сюда — она на самом деле не знает, где мы, не может нацелиться. А если пуля повредит окно, оно снова станет обычным пространством… Нет смысла. Простите, что так вышло, — он посмотрел на Гермиону, которая, прижавшись к окну, с ужасом смотрела на него. — Наверное, мне придется перейти туда. Я-то пройду.

— Нет, Гарри!!! — крикнула Гермиона.

— Гермиона… — он подошел к окну.

— Я тебя не пущу! — она отступила, выставила руки. — Гарри, выслушай меня! Ты не представляешь, что здесь! Здесь правят дементоры! Видел, какой я была? Помнишь, как на тебя действовали дементоры? Здесь это — каждый день, каждый час! Никакая любовь нас не спасет, Гарри…

— Моя …

— А ты можешь быть уверен? Да, твоя любовь и правда сила, но силу надо знать, иначе — много от нее пользы!

— У Сириуса нет моей силы, но он держится — я так понял.

— Правильно. Он анимаг. Когда ему плохо, он преображается и становится просто грустной собакой, — она улыбнулась. — А это легче, и к тому же в облике собаки он для дементоров невидим. Нет, Гарри. Должен быть другой выход.

— Да, должен. Знать бы еще, какой!

Он начал водить пальцами по окну, ощупывая красную пленку. Нахмурился, размышляя, и повторил:

— Должен.

Гермиона пристально следила за ним.

— Гарри! — решительно заявила она. — Ты что-то задумал. И мне не нравится то, что ты задумал!

— И что, по-твоему, я задумал?

— Представления не имею.

— Тогда почему это тебе не нравится?

— Потому что я тебя знаю! Не делай этого, Гарри!

— Ох… Гермиона, я посоветуюсь с Джеральдом. Тебя это устроит?

Гермиона перевела взгляд с Гарри на отца и обратно.

— Не уверена.

— Короче, следи, чтоб дементоры опять не появились.

Она испуганно оглянулась.

— Ох, ну ладно!

— Джеральд, — шепнул Гарри, — отойдем…

Они на шаг отошли к стене, где стояла Эльза.

— Миссис Грейнджер, — попросил Гарри, — вы не подойдете к Гермионе? Вы же хотели с ней побыть.

— Очень, Гарри, но боялась вам помешать.

— Сейчас как раз можно.

— Я вижу! Гарри, я знаю свою дочь. Она наверняка права — вы задумали что-то опасное.

— Конечно, она права. И сейчас это очень не вовремя! Но это шанс.

Помолчав, Эльза сказала:

— Хорошо, — и отошла.

— Что вы хотите сделать, Гарри? — спросил Джеральд. Пистолет он заткнул за пояс.

— Мне нужна ваша помощь.

— Хорошо, что я должен сделать?

— Джеральд, я, кажется, понял. Чтобы окно стало проходимым в обе стороны, его нужно пропитать кровью насквозь. Держите, — попытавшись улыбнуться, он подал ему скальпель, — я не силен в анатомии.

Джеральд побледнел:

— Вы с ума сошли! Если я вскрою вам артерию, вы истечете кровью, и пикнуть не успеете! Вы и так изрядно потеряли!

— Несколько секунд — этого хватит.

— А потом? Как вы закроете рану?

— Есть заклинание.

Джеральд поджал губы:

— Докажите! Закройте эти, — он показал на запястье Гарри.

— Эпискеи! Эпискеи! — Гарри ткнул палочкой в оба разреза, потом добавил: — Тергео!

Засыхающая кровь втянулась в палочку, открыв совершенно невредимую кожу. Джеральд схватил его за руку, поднес к глазам:

— Впечатляет… — он отпустил его руку. — Но все равно ничего не получится. Боль будет адской, вы потеряете сознание.

Гарри снова ткнул палочкой в предплечье:

— Анестезио! Все. Не будет никакой боли.

Джеральд снова схватил его за руку, сжал и надавил пальцем. Гарри удивленно посмотрел на него:

— А это зачем?

— Да, — повторил Джеральд, — очень впечатляет. Не будь обезболивания, вы бы заорали. От нажатия в эту точку орут все, даже я. Но мне все же не по себе.

— Я хочу вернуть Гермиону. А вы?

— Что ж, крыть нечем. Вы точно уверены, что я стал волшебником?

— Точно, а что?

— Дайте мне вашу палочку.

— Будьте осторожны!

Джеральд с опаской принял палочку, спросил:

— «Эпискеи» и все? И ткнуть?

— Сначала ткнуть или просто указать. Потом «эпискеи», ударение на «е». Кажется, я понял.

— Да. Я закрою рану.

— Джеральд… ПОЖАЛУЙСТА, удостоверьтесь, что кровь залила все окно!

Джеральд кивнул.

— Подойдите сначала вы… — Гарри оглянулся, — и встаньте так, чтобы она не видела.

Гермиона, прислонившись спиной к окну, держала палочку наизготовку и оглядывала горизонт. Эльза стояла у края окна. Похоже, ей удалось втянуть дочь в разговор.

Помедлив, Джеральд одним легким движением сдвинулся к ним. Эльза быстро глянула на него; похоже, они понимали друг друга без слов — она шепнула:

— Сейчас, доченька, я кое-что вспомнила… — и пошла к двери. Тем временем Гарри встал напротив Джеральда.

— Давайте — и сразу в сторону!

— Я знаю! — стиснув зубы, Джеральд вогнал лезвие на всю длину в предплечье Гарри, выдернул и отскочил. Повернувшаяся к ним Гермиона завизжала, отпрянула. Брызги алой крови ударили в окно и тут же начали расплываться. Снова — каждый удар сердца выбрасывал новую порцию. Снова. Гарри старался направлять их, опуская все ниже и проводя полосу за полосой. Ощущение было очень странным — словно к руке прижат невидимый шланг, дрожащий от напора кровавой струи. Голова закружилась, в ушах начало звенеть — и тут Джеральд, вновь сдавив его руку, большим пальцем пережал артерию и ткнул концом палочки в ранку:

— Эпискеи!

Кровь мгновенно остановилась. Вырвав руку, Гарри метнулся к окну, воспроизведя недавний бросок Гермионы; ему показалось, что он прыгнул в теплую и густую воду.

— Сюда, Гермиона! — он протянул руки.

Молниеносно заткнув палочку за поясок платья, Гермиона кинулась ему на шею, и он простонал — ее руки стиснули его стальным обручем. Кости затрещали.

— Задушишь… — прохрипел он, пытаясь ухватить за талию.

— Ой, прости! — она ослабила захват. — Прости, милый…

Стало легче дышать, но тут дыхание снова сперло — Гермиона его целовала. Очень хотелось ответить!

— Потом. Хорошая, любимая, потом… Давай!

Он пропустил руки у нее под мышками, сцепил пальцы на спине и начал тянуть. И опять красная поверхность сопротивлялась Гермионе. Но сейчас она проходила! Медленно, дюйм за дюймом, она продавливала спрессованное, плотное пространство, Гарри помогал ей, тянул сколько было сил, хотя в глазах начало темнеть, а в ушах зазвенело. Он потерял слишком много крови! Вдруг стало легче — его плечи вылезли, и за них ухватились могучие руки Джеральда.

Еще… и еще… Гермиона уже была в комнате по пояс, уже подняла ногу, продавливая преграду коленом… Подбежавшая Эльза схватила ее за талию.

— Они опять идут! — закричал Гарри, заметив сквозь неистово колышущуюся красноту далекие фигуры. — Скорее!

На этот раз они приближались быстро — очень быстро! И тут Гермиона застряла. Гарри рванул ее, но она закричала:

— Нет! Они закрывают проход! Мама, папа — отпустите! А то меня пополам разрежет!

Джеральд с Эльзой отскочили. Раздался оглушительный хлопок.

Гарри и Гермиона исчезли.

— А-а-а! — закричала, тыча пальцем, Эльза.

Джеральд обернулся — и вовремя: из окна лезла фигура в черном плаще. Отбросив палочку, он передернул затвор, вскинул пистолет двумя руками и открыл огонь. Первые же выстрелы отбросили дементора назад, комнату наполнили запах пороха и жуткий вой. Джеральд перевел пистолет на непрерывную стрельбу и начал выпускать короткие очереди. Отступая, дементор медленно погрузился в окно, и пули стали застревать в стеклянистой поверхности, как в бронестекле. Вокруг них начали ветвиться волосяные трещинки, они росли, переплетаясь, покрывая все окно, словно паутину — а потом вой дементоров словно унесло ветром, и окно исчезло. На стене снова был постер — измазанный кровью и издырявленный пулями.

Несколько секунд длилась какая-то неистовая, звенящая тишина. Оглушенный Джеральд положил на стол разряженный пистолет, поднял палочку. От мощных выстрелов в замкнутом пространстве заложило уши. А потом тишину прорезал крик:

— ГАРРИ, НЕ-Е-ЕТ! ЕННЕРВЕЙТ! ЕННЕРВЕЙТ!

Ахнув, Эльза вылетела из комнаты, скатилась по лестнице и ворвалась в гостиную, первый раз в жизни обогнав мужа.

— Он не выдержал трансгрессию!— рыдала Гермиона, сжимая запястье Гарри. — Он потерял так много крови, сердце остановилось! Мама, я не целитель, я не знаю, что делать! «Еннервейт» не помогает!

— Тихо! — рядом рухнул на колени Джеральд. — Держи! И не плачь! Тоже мне — Грейнджер! — он сунул ей палочку Гарри.

Гермиона сглотнула и умолкла.

Одним движением Джеральд разорвал рубашку Гарри, прижал ухо к груди, потом сцепил руки над головой и два раза мощно ударил в середину грудной клетки. Гарри дернулся, захрипел. Эльза схватила его за запястье.

— Есть?

— Очень слабый.

— Да… — он снова прижал ухо к груди. — Нужно переливание. Надо вызвать скорую…

— Не успеют, — тихо сказала Эльза и осеклась. — У него началась фибриляция!

— Что?! Точно! — он почувствовал частые, лихорадочные слабые толчки, почти не гнавшие кровь. — Господи, дефибрилятора у нас нет!

— Папа, о чем ты?!

— Это такой прибор — может заставить сердце биться. Разрядом… — Джеральд прислушался. — Пока работает… Железный мальчик!

Он выпрямился — и его взгляд упал на палочки в руках Гермионы.

— Так… Эльза! Ты помнишь устройство дефибриллятора?

— Немного. А толку-то?!

— Вспомни, я тебя прошу!

— Джерри, зачем?!

— Папа, о чем ты говоришь?!

— Крепко держи палочки! — приказал Джеральд и схватил кончик одной из них. — Эльза, берись за другую.

Эльза подчинилась.

— Что теперь?

Джеральд вытянул ладонь:

— Поняла?

— Да! — Эльза повторила его жест.

— Да что вы делаете?! — с отчаяньем закричала Гермиона.

— Тихо, деточка.

— Не называй меня деточкой!

— А раз взрослая — тихо. Эльза! На счете «три»! Раз! Два! Три!

Они одновременно прижали ладони к груди Гарри. Тот весь изогнулся дугой, из горла вырвался стон. Потом мышцы расслабились — и дрогнули веки.

— Он дышит! — крикнул Джеральд. — Эльза, настойку!

Эльза бросилась на кухню.

— Папа! Как вы это сделали?! — Гермиона лихорадочно передвинулась, приподняла голову Гарри и положила себе на колени.

— Гарри сказал, что мы стали волшебниками.

— Стали?! Так не бывает!

Прибежала Эльза, снова опустилась на колени и влила в рот Гарри немного жидкости из маленького графинчика. Гарри закашлялся, открыл глаза. Посмотрел на нее, перевел взгляд на Джеральда.

— Гермиона! Где Гермиона?!

— Я здесь! Ты у меня на коленях лежишь!

Гарри с усилием запрокинул голову, посмотрел снизу вверх на ее заплаканное лицо.

— Тебя… не утащили?

— Еще чего! — она нагнулась, поцеловала его. — А это что — поцелуй дементора? Гарри, милый, КАК ТЫ?

— Ничего… — он с трудом поднял руку, привлек к себе. Наконец-то он мог ответить на ее поцелуй.

— Звони в скорую, Эльза, — шепнул Джеральд. — Переливание надо сделать.

— Папа, не стоит.

— А куда? В вашу больницу? Гарри, вам нельзя сейчас спать!

— Я очень устал…

— Дай ему еще глоток, Эльза. Гарри, если вы сейчас уснете, проснетесь там, откуда вытащили нашу дочь! Ладно, Гермиона. В вашу больницу можно позвонить?

— Я могу их вызвать, но… — она подождала, пока Гарри откашляется. — Нет, папа, есть лучший вариант. Если только он сможет выдержать еще одну трансгрессию!

— Сейчас, после настойки, сможет, но куда ты с ним собираешься?

— В Хогвартс, к мадам Помфри. Мама, дай.

Она взяла графинчик, сделала порядочный глоток, и у нее сперло дыхание.

— Ладно, — решил Джеральд. — Если ты так считаешь.

— Мадам Помфри лучше всех целителей больницы Святого Мунго, вместе взятых, — сказала, отдышавшись, Гермиона. Она осторожно положила голову Гарри на ковер и приподнялась на колено. Подсунула под него руки и встала, подняв его, как ребенка. — Пока.

Она ободряюще улыбнулась ошеломленным родителям и исчезла.

— Что ж… — Джеральд устало поднялся на ноги. — Будем ждать…

Он направился к дивану. Эльза, оглушенная, последовала за ним.

— Боже мой… — прошептала она, устраиваясь рядом с мужем. — До меня только сейчас начало доходить, — она достала платочек, пытаясь справиться с хлынувшими слезами. — Наша девочка вернулась! Восстала из мертвых!

— И тут же умчалась! — ворчливо заметил Джеральд.

— Джерри! — укоризненно воскликнула Эльза.

— Ладно, не обращай внимания. Думаешь, мне легко?

— Да я знаю, это ты меня так успокаиваешь. Не надо, Джерри, я хочу выплакаться. Это ведь от счастья. И время быстрее пройдет. Столько событий — и вдруг надо ждать!

— Надо… — Джеральд вздохнул. — Терпеть этого не могу. Лишь бы она успела. Я ведь не смог ей сказать…

— Что?

— Гарри протянет не больше часа.

— Она это знает, Джерри. Ты же сам ее учил — надейся на лучшее, рассчитывай, исходя из худшего… Она будет считать, что у нее в запасе полчаса, или и того меньше, — Эльза украдкой бросила взгляд на настенные часы.

— Не смотри на них, а то время совсем остановится, — посоветовал Джеральд. — Хотя… надо же, уже совсем утро! В Хогвартсе, наверное, уже занятия начались. Все будет хорошо, — он глянул на Эльзу, и та улыбнулась сквозь слезы. — Может, в карты перекинемся?

— Нет, голова совершенно не работает. Я вся выжата. Просто отдохнем, — она встала. — Пойду кофеварку включу. Да и позавтракать стоит.

«Ей-то хорошо, — с некоторой завистью думал, закуривая, Джеральд. — На кухне можно убить время. Может, присоединиться?» Но он знал, что Эльза этого не потерпит, и лишь вздохнул.

Вскоре она вернулась с подносом.

— Не могу сосредоточиться. Включила тостер, — она поставила поднос с кофейником и чашками. — Обойдемся тостами. Пей кофе, — она взяла чашку, — я приготовила полную кофеварку. Гермионе ведь тоже понадобится, она ведь не успокоится, пока все не расскажет. Джерри… Ты видел, как она его подняла?

— Видел. Мне это очень не понравилось.

— Почему? Ты думаешь, она не совсем… человек?

— Это было бы не так плохо — она ведь все равно осталась Гермионой. Нет, это больше похоже на аффект. Может кончиться полным истощением.

— Не страшно, — заметила Эльза. — Я знаю Помфри, она с этим справится.

Некоторое время они сидели и молча пили кофе, а потом раздался хлопок трансгрессии. Шатаясь, Гермиона шагнула в гостиную и рухнула на пол. С ее рук спрыгнул Живоглот.

-…Спасибо, папа, все в порядке, просто сил не осталось. Голова сильно кружится, эта эльфийская трансгрессия — прямо жуть! Мадам Помфри дала мне Укрепляющее снадобье, только оно еще не подействовало… О, кофе! Мама, ты молодец. Я его так давно не пила! Там, знаешь ли, нет кофе… Гарри будет в порядке, он уже в порядке! Пусть отдохнет. Вы не сердитесь, но я немножко приду в себя и вернусь в Хогвартс. У меня сейчас сердце не на месте… Только метлу на этот раз захвачу — как же я про нее забыла! Было бы куда легче. Ой, мама, спасибо — я так проголодалась! Мне сейчас опять надо и есть, и пить, я уже забыла, каково это — быть живой…

Когда я трансгрессировала, Гарри опять потерял сознание, а я ведь попала всего лишь к воротам — в самом Хогвартсе до сих пор нельзя трансгрессировать. Хорошо хоть, сняли усиленную защиту, я смогла ворота открыть. Если б я не забыла про метлу, можно было долететь до больничного крыла! Я бежала до самого входа, разбила ноги в кровь, но по лестнице все равно поднялась — и тут силы кончились, Гарри вдруг стал страшно тяжелым, я упала и начала кричать. Иди сюда, Глотик. Сбежалось, наверное, пол-Хогвартса, если не весь. И первыми — куча первокурсников, они как раз шли на трансфигурацию, за ними, естественно, Мак-Гонагалл — узнала нас и вся побелела. Хотела сразу наколдовать носилки, но, представляете, первокурсники не дали! Как услышали, что это Гарри, что он умирает, так сразу подняли его на руки и понесли в больничное крыло. Меня тоже. Те, кто нес меня, были несколько кислые оттого, что не попали среди счастливчиков, которые несут самого Гарри Поттера, но тут одна из девочек меня узнала да как закричит: «Это же Гермиона Грейнджер!» И потом всю дорогу переговаривались насчет того, что всегда знали, что в «Пророке» сплошное вранье и что я ну просто не могла погибнуть! Оказывается, я тоже стала легендарной…

Мадам Помфри нас встретила безо всякого удивления — хотя, наверное, ей обо всем сообщила Мак-Гонагалл. Приказала малышне уложить нас на кровати и выметаться, и сразу же занялась Гарри. Я не выдержала, встала и заявила, что — ну такую глупость сморозила! — даю ей полчаса, чтобы она привела Гарри в норму. А она так искоса на меня глянула и говорит: «Целых полчаса на такую чепуху, как потеря крови? Я вам что — начинающая? Ложитесь, мне еще надо будет ваши ноги посмотреть». Потом добавила: «С возвращением, кстати». Ох, мне так стыдно было! Она начала водить палочкой над Гарри и, знаете — первый раз такое вижу — она заклинания не произносила, а пела! Надо будет попробовать! Однако это значит, что состояние Гарри вовсе не было чепухой… И все же мадам Помфри справилась минуты за три. Потом подошла, осмотрела мои ступни и привела их в порядок. Дала мне Укрепляющего зелья и велела идти домой. Я не хотела оставлять Гарри, но она и слушать не стала, заявила: «Раз вы мне дали полчаса — значит, пускай полчаса отдохнет. Не знаю, как он вас воскрешал, но досталось ему крепко». Вы понимаете — она догадалась! И нисколько не удивилась… В Хогвартсе, наверное, считают, что если Гарри сделал невозможное — значит, это возможно. Да и я сейчас так считаю.

Очень не хотелось тащиться босиком к воротам, я даже подумала, не попросить ли малышню еще раз меня отнести, раз я у них такая популярная. Подумала в шутку, конечно. Да их уже и не было — Мак-Гонагалл отослала и их, и преподавателей, но сама осталась ждать. Я очень смутилась, а она подошла, обняла меня и заплакала. Или не то чтоб заплакала — так, всхлипнула и тоже сказала: «С возвращением, мисс Грейнджер!» Я вся оторопела, забыла даже, как холодно без обуви на мраморном полу, все думала, что мне такого ей сказать — и тут какой-то топот… Мы с ней повернулись, и знаете — прямо «картина маслом»! Совершенно невозмутимо в нашу сторону шествует Глотик, за ним — Добби, а позади строем — все хогвартские эльфы! Мак-Гонагалл тут же говорит: «Простите, мисс Грейнджер, у меня сейчас урок. Жду вас у себя как можно скорее. Я хочу только предупредить — постарайтесь пока не попадаться на глаза Министерству, им все это очень не понравится!» Кивнула и ушла, а эльфы меня окружили, Добби, конечно, прыгает от радости и не умолкает — ну, все то же самое, как они счастливы, как их восхищает сэр Гарри Поттер, как они всегда считали его великим, но никогда не думали, что сэр Гарри Поттер когда-нибудь ПОБЕДИТ САМУ СМЕРТЬ! А ведь он прав, так оно и есть… Потом он меня огорошил, сказав, что все хогвартские эльфы безумно любят меня за то, что я бросила бороться за их свободу! Нет, мне эльфов не понять! Я, наверное, минут пять смеялась, а они мой смех слушали, как неземную музыку. Тут мадам Помфри выглянула и шикнула на меня. Тогда Добби шепотом спросил, что эльфы могут сделать для лучшей подруги великого Гарри Поттера? Я решила приколоться и спросила, не отнесут ли они меня к воротам. Сразу, правда, испугалась — а вдруг примут всерьез и потащат через весь двор, вот была бы картина! Первокурсники-то наверняка вовсю глазеют, высматривают меня. По счастью, Добби сильно удивился и сказал, что отнесут, конечно, но он не понимает, зачем. Я объяснила, что это была шутка, просто хочу поскорее домой, а отсюда невозможно трансгрессировать. Добби тогда задрал нос и заявил: «Для людей невозможно, мисс Гермиона Грейнджер, а мы — эльфы!» Я только успела Глотика подхватить — и все, дома, только голова страшно кружилась, я потому и упала. Трансгрессия эльфов — все-таки не для людей.

— Я в порядке уже, — закончила Гермиона и встала. — Спасибо за завтрак, мама. Вы… мою одежду не выкинули?

— Нет! Все на месте, — заверила ее Эльза. — Мы сохранили все, как было.

— Какие вы замечательные!

— Ты опять туда?

— Да… я только душ приму. Вид у меня, наверное…

— Героический, — невозмутимо закончил Джеральд.

— Папа!

Наградив его возмущенным взглядом, Гермиона направилась к лестнице, но на полпути повернулась:

— Мама… — она дернула себя за рукав.— Выкиньте это платье, ладно?

— Хорошо, Гермиона.

Эльза откинулась на спинку и устало улыбнулась. И тут же вскочила. С новым хлопком в дверях гостиной возник Гарри. Он шагнул внутрь, пошатнулся и повалился на ковер.

Эльза вскрикнула, Джеральд тоже вскочил на ноги — и тут раздался спокойный голос Гермионы:

— Все в порядке, мама! — она нагнулась, протянула ему руки. — Что, Гарри — срочная доставка «Добби и компания»?

Ухватившись, Гарри с трудом встал, прислонился к стене и сердито посмотрел на нее:

— Смешно, да? — он пытался придать своему голосу возмущенный тон, но чувствовалось, что еще немного — и расхохочется.

— Лень было дойти до ворот?

— Нет… Черт, как голова кружится! Ничего, кажется, проходит… — он посмотрел Гермионе в глаза. — Времени было жалко. Я хотел вернуться как можно скорее, у меня сейчас, когда я тебя не вижу, прямо сердце не на месте. И тут подвернулся Добби…

Гермиона бросилась ему на шею, и Гарри чуть снова не упал.

— Ты тоже воспользовалась их «доставкой»? Как я тебя понимаю!

Гермиона хихикнула. Потом они поцеловались.

— Ладно, — сказала наконец Гермиона. — Нам все же надо привести себя в порядок, а то папа нас задразнит… Да, папа — можно взять для Гарри что-нибудь из твоей одежды?

— Конечно. Эльза, пойдем на кухню. Устроим небольшой день рождения.

— Чей? — удивилась Гермиона.

— Твой!

— Но он же не сегодня…

— Гермиона! — уже привычным для Гарри «строгим» голосом заявил Джеральд. — С сегодняшнего дня и во все будущие годы у тебя будут ДВА дня рождения. Неужели непонятно?

…Они сидели, крепко обнявшись, как будто каждому казалось, что стоит ослабить объятия — и другой исчезнет навсегда. А на диване напротив в обнимку сидели Джеральд с Эльзой. Горели неяркие настенные светильники, и почти догорели свечи на столе — словно наступил вечер, хотя все знали, что за плотными шторами полдень. Шторы опустила Эльза, когда Джеральд предложил: «Зачем ждать вечер? Устроим его сами» Все страшно устали, но никто не хотел спать — даже Гарри, хотя со вчерашнего вечера он не сомкнул глаз. Утром он вытащил Гермиону из Страны Мертвых, а потом сам прошел через смерть — пусть даже клиническую, но в краткий отрезок времени от той жуткой секунды, когда Гермиона трансгрессировала с ним в гостиную и сердце остановилось, до момента, когда на его грудь обрушились страшные животворные удары Джеральда — в эту длинную неполную минуту Гарри видел равнину с белесыми цветами, где брели темные фигуры. Потом его вернули к жизни — и было просто забытье, пока он не пришел в себя в Хогвартсе, растерянно улыбнулся мадам Помфри, которую никак не ждал увидеть, сел и начал оглядываться, ища Гермиону.

И все это сейчас казалось далеким. Гарри сидел, обнимая ее, оглушенный неправдоподобным счастьем, и снова и снова вспоминал — родители Гермионы пошли на кухню, а они поднялись по лестнице. Гермиона зашла в свою комнату, охнула, увидев, во что она превратилась, и достала чистую одежду. Потом в комнате родителей взяла для Гарри рубашку и спортивный костюм отца; Гарри всюду заходил вместе с ней, и они крепко держались за руки. Наконец дошли до душа, Гермиона посмотрела на него и сказала: «Подождешь здесь? Я быстро» — и он кивнул, но он не мог отпустить ее руку, а она не могла отпустить его. Несколько бесконечных секунд они смотрели друг на друга — а потом вошли в душ вдвоем.

Они отмыли друг друга от засохшей крови, вытерлись и оделись. Больше ничего между ними не произошло — кроме осторожных ласк, летучих и пронзительно-нежных, убедивших Гарри, что Гермиона действительно вернулась к жизни, а Гермиону — что Гарри снова вернулся живой. Некоторое время они веселились, отбирая друг у друга горячий фен и суша волосы себе и друг другу, потом Гарри настоял на том, чтобы ее причесать, и, к обоюдному удивлению, это ему удалось, правда, не без помощи волшебной палочки. Гермиона своей палочкой подогнала для Гарри отцовскую одежду. Сама она надела короткое платье, Гарри глаз не мог оторвать от ее стройных ног, и ему подумалось: «Как глупо все же — носить эти наши мантии». Что, несомненно, маглы умели лучше волшебников — умели одеваться.

Они спустились в гостиную, где их уже ждал накрытый стол — весьма изящно сымпровизированные угощения, бокалы, свечи в стеклянных подсвечниках. Пока спускались по лестнице, Гермиона вдруг тихо спросила: «Я тебе понравилась, Гарри?», он засмеялся: «Не то слово!» и подкрепил эту реплику поцелуем.

И вспомнилось, как на пятом курсе, на рождественском балу он в первый раз за все годы учебы заметил, что Гермиона красива.

Им все же пришлось разомкнуть объятия — все мышцы затекли! Теперь они сидели чуть поодаль, положив ладони на сидение дивана и соприкасаясь только мизинцами — было очень забавно. Гарри усилием воли вынырнул из охватившей его счастливой истомы и стал слушать — Гермиона рассказывала:

— …кое-что было даже неплохо. Мне не нужно было есть, пить, не нужно было спать, я никогда не уставала. Могла брести сутками. Ни разу не присев, без остановки проходила сотни миль. Там нет времени. Все похоже… на все. Пройдешь сто или тысячу миль — а вокруг та же равнина, белые асфодели, иногда скалы, холмики… Да, я была очень сильна, раза два запросто опрокидывала каменный столбы — просто так. После того, как Гарри меня оживил, что-то от этого еще какое-то время оставалось. Видели, как я несла его? Что? Да, Гарри, я и правда несла тебя от ворот Хогвартса до самой лестницы, более того — бежала с тобой на руках, однако на лестнице я окончательно стала живой — потому и упала! Только не подумай, что жалею об этом — господи, как хорошо жи-и-ить! Все чувствовать! Я ведь там ничего не чувствовала. Ни радости, ни страданий, одна долгая-долгая тоска. Пустая совершенно… Там на всех давит сила дементоров, и кажется, что внутри тебя — вода, застоявшаяся вода болота, а все, что делает тебя человеком, все мысли, ощущения, желания — все под этим давлением осело на дно, спрессовалось в какую-ту тину и только изредка, когда что-то ее слегка взбаламутит, что-то ненадолго поднимается… Так бывало, когда я кого-нибудь встречала. Такого, как я — тень. Мы останавливались и долго стояли, или некоторое время шли вместе, хотелось поговорить, но ничего не приходило в голову, нечего было сказать, и через некоторое время мы расходились. И я брела дальше. Ох, неохота все это рассказывать!

— Не рассказывай, — подала голос Эльза. — Все позади, Гермиона.

— Да, все позади. Однако, Гарри… Ты должен знать об этом все.

Гарри засмеялся:

— Успеешь.

Ничто, даже рассказанное Гермионой, не могло развеять наполнявшее гостиную тихое и теплое счастье. Гермиона снова прильнула к нему, и он начал осторожно касаться губами ее шеи, не столько целуя, сколько лаская шелковистую кожу. Он услышал негромкий смех Эльзы, потом она сказала:

— Джерри, посмотри на них… Почему ты никогда так не делал?

— Не знаю… не додумался, видимо. Ну и что? Никогда не поздно научиться.

— Послушайте, мама с папой, — пробормотала с закрытыми глазами Гермиона, — когда вы наконец станете взрослыми?

— Сначала ты повзрослей, деточка, а мы посмотрим, как это выглядит.

— Мама! И ты туда же?! — сонно возмутилась Гермиона, потом, улыбнувшись, опустила голову ему на плечо. — Хватит, Гарри, ты меня совсем усыпил…

Гарри вопросительно посмотрел на Грейнджеров. Эльза с улыбкой объяснила, где спальня для гостей, он осторожно, нежно и с некоторым страхом поднял Гермиону на руки и понес к лестнице. Девушка почти спала, улыбаясь и крепко держась за его шею. Не уронить бы, думал Гарри, осторожно нащупывая ступеньки, не закружилась бы опять голова, вот позор будет — она меня донесла до Хогвартса, а я не смог донести ее до спальни… Он вдруг засмеялся — ну нелепые же страхи!

И все же почувствовал большое облегчение, когда лестница осталась позади.

Он улыбнулся, не открывая глаз — Гермиона осторожно касалась губами его лица, и это было так приятно! Сквозь веки просачивался дневной свет.

«Сколько же мы проспали?»

— Гарри! Так ты не спишь?

— Давно.

— А почему притворяешься?

— Я не притворяюсь. Я просто…

— Ты просто боялся, что откроешь глаза, и я исчезну? Я здесь, Гарри!

— Да… — он заморгал.

— А я так боялась тебя разбудить! — Гермиона прижалась к нему, ткнулась носом в плечо. — У тебя было такое спокойное лицо… Это ничего, что я оделась? Мне стало немного холодно.

Гарри скосил глаза. Гермиона была в футболке и шортах.

— Ничего. Так даже лучше.

Она села в кровати:

— Все-таки я тебе не нравлюсь? — голос у нее был расстроенный.

— Ты мне безумно нравишься, — засмеялся Гарри, — и это ужасно отвлекает от ужасно важных мыслей.

— Ну тебя! И сутки с папой не знаком, а уже нахватался! — она встала, грациозно потянулась, и у Гарри перехватило дыхание. — Гарри… Надо ведь…

— …сказать Рону?

— И Джинни. Ты что, мысли читаешь?

— Нет, просто думал о том же. Они ведь еще не знают…

Он вздрогнул — дверь распахнулась и голос, который Гарри совершенно не ждал услышать, крикнул:

— Уже знаем! Гермиона!!!

Гарри в панике метнулся к одежде. Комнату прочертила огненно-рыжая комета, и Джинни повисла на шее Гермионы.

— …Джинни?! Господи, Джинни! — девушки обнялись. Гарри натягивал брюки, рискуя споткнуться, не в силах оторвать от них глаз.

— Гарри! — Джинни повернулась к нему; по лицу текли слезы, но глаза горели, как прожекторы. — Гарри, это правда! Ты это сделал!.. Ой! — только сейчас она заметила, что Гарри тянется за рубашкой, — С каких это пор ты меня стесняешься?

— А! — Гарри смущенно рассмеялся и выпрямился. — Все в порядке, Джинни. Просто ты так ворвалась, что я не сразу понял, что это ты!

— Тогда ладно. Тогда я тебя поцелую. Ты вернул нам Гермиону! — она так пылко выполнила свое обещание, что Гарри пришлось перевести дух, прежде чем он спросил:

— А где Рон?

— Я здесь…

Рон стоял в дверях, не решаясь войти. Бледный, с нерешительным выражением, он таращился на Гермиону, и в уголках глаз что-то подозрительно поблескивало. Гермиона бросилась к нему.

— А как вы узнали? — негромко спросил Гарри.

— Мистер Грейнджер позвонил утром, — объяснила Джинни. — Ой, что тут началось! Папа трансгрессировал сюда и привез обоих — вместе с миссис Грейнджер — в «Нору». На «Ночном рыцаре». Не представляешь — сразу спелись! Папа, как узнал, что мистер Грейнджер был летчиком, тут же прилип к нему со своим любимым вопросом — почему самолеты не падают? Миссис Грейнджер после автобуса была прямо зеленая, и мама увела ее на кухню, а когда мы с Роном потихоньку выбрались, мистер Грейнджер все еще объяснял папе насчет аэродинамики и так далее.

— Надо же — ему это интересней, чем даже… — он глянул на слившихся в поцелуе Роне с Гермионой.

— Да нет! — голос Джинни стал немного сердитым. — Гарри, папа что-то знал! И ничего нам не сказал, а ведь мы все так по ней горевали, особенно Рон! Во всяком случае, не очень-то удивился, сказал только: «Значит, удалось!» и трансгрессировал. Ты ему что-то говорил?

— Нет, конечно! Я его с тех пор… ну, с похорон… почти не видел.

— Мы все тебя так мало видели, — вздохнула Джинни.

— Ты же ко мне приходила.

Она присела рядом на краешек кровати

— Да, когда удавалось застать. Я тебя порой часами ждала. Знаешь, до сих пор не понимаю — почему ты не захотел жить у нас?

— Прости, Джинни, — виновато сказал Гарри. -. Я ж из библиотек не вылезал — то в Хогвартсе, то в Публичной… В моей комнатке в «Дырявом котле» почему-то думалось лучше.

— Да, ты прав. В «Норе» слишком много народу. Я и не сержусь, Гарри. Ты же нашел, в конце концов. Просто Рону было плохо. У тебя все-таки была я, а у него никого не осталось.

— Ну, теперь… — он улыбнулся, глядя, как Рон и Гермиона, обнявшись, негромко разговаривают у двери.

— Ну, теперь — наверное, да, — она сжала его руку. — Пойдем в гостиную? Или ты…

— Ни капельки, — улыбнулся Гарри. — Ты ведь тоже не ревнуешь меня к Гермионе?

— Нет, конечно! Это же Гермиона!

— Ну так чем я тебя хуже? — он встал, взял рубашку и куртку. — Пошли?

Рон с Гермионой была настолько поглощены друг другом, что пришлось протиснуться мимо них. Закрывая дверь, Гарри поймал сияющий взгляд Гермионы, улыбнулся ей и заторопился вслед за Джинни.

— А почему «наверное»? — спросил он, надевая рубашку, и пояснил, заметив вопросительный взгляд Джинни, — Насчет Рона. Мне не показалось, чтобы он ревновал… хотя несколько странно — чтобы Рон не ревновал.

Джинни забралась с ногами на диван.

— Я немного не так сказала, — задумчиво ответила она. — Насчет Гермионы у него все в порядке, я так рада — давно не видела его счастливым! Рон сильно изменился после большой битвы, Гарри. Очень повзрослел. Ты еще не видел — у него в волосах седая прядь. Просто, Гарри — не только ты любишь двоих, не только Гермиона…

— Он тоже?

— И я. А они погибли…

— Прости, Джинни! — он сел рядом, обнял. Джинни привычно перебросила ноги через его колени.

— Ничего, ты же не знал… — Джинни печально улыбнулась. — Тебе хочется узнать, о ком я, да? Ладно тебе, у тебя на лице все написано. Я могу сказать про себя — это был Невил. Еще на третьем курсе. Когда мы с ним танцевали на рождественском балу — как мы танцевали!..

Она осеклась — из спальни приглушенно донесся испуганный вскрик.

— Что?.. — Гарри привстал.

Джинни тоже прислушалась.

— Все в порядке, — вдруг сказала она. — Черт, надо было ее предупредить, вот не сообразила!

— О чем?

— У него такие шрамы… Кто угодно испугается.

— Я никаких шрамов не заметил.

— Они здесь, — Джинни показала, и у Гарри слегка перехватило дух (потому что она провела рукой по своей груди), — и на спине. Сивый разорвал ему все мышцы.

— Сивый?! Господи! Как Билла?..

— Не совсем! — зло усмехнулась Джинни. — Укусить его Сивый никак не мог, только пальцами рвал…

— А почему не мог?

— Потому что Рон его задушил. Голыми руками.

Гарри ошеломленно смотрел на нее.

— Как же ему удалось?! Это же Сивый!!!

— Это Сивый убил Гермиону, Гарри, — тихо пояснила Джинни. — У Рона на глазах. Выскочил внезапно, обезоружил их и метнул в нее «Авада Кедавра». А потом так спокойно прошел мимо Рона и сказал что-то вроде: «Свежатинка, а?»

Гарри всего передернуло:

— Мразь!!!

— Да, мразь. И дурак — Рон так озверел… И знаешь, когда Рон нам рассказывал, что он еще сказал? «В больнице мне его морда, когда язык вывалился, потом часто снилась. Это были хорошие сны!»

— Рон просто молодец! — прошептал Гарри.

Его била дрожь; перед глазами снова возникали сцены битвы — спина убегающего Волдеморта, лощина… Лежащие в траве тела — Джинни с глубокой раной на плече, Невил — весь в крови, Луна — она как будто спала.

И омерзительные, обгорелые куски — все, что от Волдеморта осталось.

Он как издалека ощущал, что Джинни целует и гладит его — но понемногу эти ласки словно отогрели.

— Видимо, мне придется привыкать к новому Рону.

— Да нет, Гарри, вряд ли. Он как бы одновременно — и прежний, и новый. Знаешь, самое заметное, наверное — он стал добрее. Будто всю злость, которая прежде была в нем — всю возместил на Сивом. В больнице, как только ему разрешили вставать, каждый день ходил в женскую палату, навещал Лаванду Браун — она там лежала рядом с Парвати. Даже попросил маму принести ту дурацкую цепочку, помнишь, которую она подарила ему на шестом курсе? Которая «Мой любимый»?

— А, да! — Гарри засмеялся.

— Он хотел ей показать, что и правда сохранил ее. Его несколько мучило то, как у них тогда получилось. Хотел загладить вину — и знаешь, ему удалось. Парвати потом рассказала мне, что Лаванда умерла счастливая…

— Что?! Лаванда умерла?!

— Ты не знал? В нее попали «Проклятьем Долохова». От него редко кто выживает — Гермионе тогда, в Министерстве, очень и очень повезло.

— Это я заткнул Долохову рот — «Силенцио». Ему пришлось работать невербально, а он в этом, видимо, слабак — на наше счастье. Но надо же, Лаванда… Прямо стыдно — я настолько заперся в этих библиотеках…

— Не надо, Гарри! — строго сказала Джинни. — Ты был занят очень важным делом! Никто не стал бы тебя винить!

— Ну, да… Джинни, многие умерли… потом, в больнице?

— Нет, немногие — несколько человек. Из наших — только она. В Святом Мунго все-таки хорошие целители. Парвати вот выздоровела, стала такой же красивой, как прежде, и зрение восстановилось — а ей ведь пол-лица сожгли. Дин тоже здоров, только хромает немного.

— Хоть это хорошо, — тихо сказал Гарри. — Знаешь, то, что ты сказала про Рона… Мне нравится.

Джинни улыбнулась:

— Всем нравится. Он как будто вырос. Даже Фред и Джордж, хотя по-прежнему прикалываютя над ним — ну, они же всегда такие — теперь делают это, как бы сказать… с уважением! Так что он даже не может на них обижаться.

Гарри рассмеялся.

— Вы нас долго ждали? — спросил он.

— Часа два, наверное. Никак не могли понять, спите вы или уже проснулись, — Джинни сконфуженно улыбнулась. — Я не вытерпела — поднялась на цыпочках и начала подслушивать. А как услышала ее голос — ну совсем не вытерпела! Гарри! — она крепко обняла его. — Я тут с тобой разговариваю, будто ничего и не было — а ты ведь сделал такое! Слов нет!

— Ну, Джинни, если у тебя слов нет — значит, я и правда сделал такое!

Джинни со смехом отпустила его, достала палочку и махнула над столиком. Появилась тарелка с печеньем и дымящаяся чашка.

— Я несколько проголодалась, — пояснила она, потянувшись к чашке. — Что-то в последнее время пристрастилась к кофе. Хочешь что-нибудь?

— Тебя.

Джинни чуть не поперхнулась:

— Ну, Гарри!.. Я не это имела в виду! — она оглянулась. — Да и они, наверное, скоро спустятся.

— Да, ты права… — слегка разочарованно согласился он.

Джинни утешающе взъерошила ему волосы:

— Потом! Мне все равно было бы не по себе — все-таки чужой дом, хоть и гермионин… — она посмотрела на него с удивлением. — Однако не подумала бы, что ты сразу после Гермионы…

— У нас на самом деле ничего не было, — вздохнул Гарри.

Джинни скептически подняла бровь:

— После того, как она только что воскресла?

Гарри серьезно кивнул.

— Мы были совершенно выжаты, — объяснил он. — Нас только на то и хватило, чтобы пообниматься, пошептаться немного — и мы заснули.

— Бедняжки… — сочувственно сказала Джинни. — Да, я знаю, как вам обоим досталось — мистер Грейнджер немного рассказал, — она отхлебнула из чашки, потом сотворила еще одну. — Хоть кофе попей.

— Спасибо. Он у тебя всегда замечательный.

Джинни благодарно улыбнулась, потом ее лицо снова стало задумчивым.

— Мистер Грейнджер сказал, что вы ее вытаскивали оттуда вчера утром…

— Ну да. А что?

— Знаешь, мне сон снился… как раз на рассвете. Сначала — как кошмар: я лежу над краем пропасти, куда сорвалась Гермиона, успела схватить ее за руку, но чувствую, что еще немного, и все… Делаю такой страшный рывок, из последних сил — и вдруг удается! Она вылетает из пропасти, уносится в небо, и я так счастлива… Потом проснулась и начала плакать, я ведь еще не знала, что Гермиона снова жива! Гарри, Гарри!..

Она вытерла глаза, поставила чашку и вгрызлась в печенье.

— А вот печенье у меня толком не получается — опять черствое.

— Положи назад, — посоветовал Гарри и немного поколдовал над тарелкой. — Теперь попробуй.

— Класс! — восхитилась Джинни, откусив большой кусок. — Как ты это делаешь?

— Чуть-чуть «Акуаменти» и «Инсендио» одновременно, чтоб внутри возник горячий пар. Только ты сначала потренируйся — у меня в первые разы все либо взрывалось, либо раскисало. Зато теперь я даже стряпню Хагрида могу без опаски есть — надо только палочкой из-под стола обработать…

— Умница! Расскажу маме — она это оценит!..

Она вдруг нахмурилась и замолчала.

— Джинни, в чем дело?!

— Что?.. Нет, ничего. Просто вдруг сообразила одну вещь. Расскажу потом… если смогу… О, наконец-то!

Гарри тоже поднял голову, и они недоуменно переглянулись — шаги звучали как-то неуверенно и медленно. Впрочем, недоумение рассеялось, когда Рон наконец появился в поле зрения: он нес Гермиону на руках. Гарри рассмеялся:

— Смелее, Рон! Я вчера тоже боялся!

— Вчера Гарри отнес меня наверх, — радостно пояснила Гермиона, спрыгивая на пол. — Удобно, когда тебя любят двое!

— Я всегда знал, что любовь — тяжкий труд, — вздохнул Рон и, шагнув к Гарри, обеими руками сжал его руку. — Гарри, прости, что я такой осел — я даже слова тебе не сказал! Ты великий человек, Гарри, ты гений!

— Ладно, Рон! — улыбнулся Гарри, вставая и отвечая на пожатие. — Еще в краску вгонишь. Ты же знаешь, я человек тихий и весь из себя скромный…

Сияющая Гермиона подошла, обняла обоих:

— Мальчики!..

Все трое в обнимку плюхнулись на диван, при этом Рон чуть не придавил сестру. Что-то возмущенно проворчав, девочка пересела на противоположный конец, снова прильнув к Гарри. Посмотрев по сторонам, Гермиона засмеялась:

— Гарри, а ведь и ты, и я — в кавычках!

— Что? А, точно!

— Так ты понял? А, ну ты ведь тоже в магловской школе учился.

— А мы — нет! В чем юмор, Гарри? — требовательно спросил Рон.

— Так у нас в начальной школе прикалывались, — объяснил Гарри. — Когда мальчик садился между двумя девочками или девочка между двумя мальчиками. Это называлось «сидеть в кавычках».

— Смешно! — улыбнулась Джинни. — Ладно, ребята — кому что?

— Да что угодно! — воскликнул Рон.

Гермиона запустила руку за спину (сейчас она была в джинсах и рубашке), достала из заднего кармана свою палочку, и они с Джинни принялись колдовать. Тем временем Рон негромко сказал:

— Гарри, не удивляйся, что я спрашиваю, но я хочу выяснить одну вещь. Когда ты вытаскивал Гермиону — это во сколько примерно было?

Джинни застыла с поднятой рукой, потом резко повернулась к нему:

— Это было на рассвете, я уже знаю! Рон!

— В чем дело, Джинни?

— Ты… видел сон?!

— Да! Откуда ты…

— Тебе снилось, как я вытаскиваю Гермиону из пропасти?

— Нет! Как я ее вытаскиваю!

— Что?! — Гермиона ошеломленно завертела головой, глядя то на Рона, то на Джинни.

— Гермиона! — хрипло потребовал Рон. — Повтори то, что ты мне рассказала. Насчет того момента, когда Гарри начал тянуть и ты прошла!

— Я… сначала не получалось…

— Как «не получалось»?! — удивился Гарри, и без того несколько ошарашенный их реакцией.

— Гарри, это были какие-то секунды — ты, наверное, не заметил! Окно только прогибалось, как в первые разы, мне так страшно стало — еще немного, и я бы закричала! Да нет, внутренне как бы я уже кричала! И вдруг — меня словно еще кто-то потянул, и поверхность расступилась… Джинни, мальчики — что получается? Вы меня-вытаскивали-все-вместе?.. Гарри! — она обняла его, сжав изо всех сил, уткнулась ему в плечо и разрыдалась.

— Но как это могло получиться? — обалдело спросил Рон, гладя ее по голове. — Я никогда такого не слышал! Гермиона… успокойся, пожалуйста! Ты где-нибудь о таком читала?

— Простите… я так счастлива… — всхлипнула Гермиона. — Я с вами, снова с вами… благодаря вам… Что? А… — она вытерла глаза об гаррино плечо и подняла голову. — Рон, да… кажется, что-то было. Я обязательно вспомню!

Успокоившись, она мягко освободилась из объятий Гарри, отодвинула руку Рона, похлопав по ней, когда тот проворчал: «Ну что ты, в самом деле, дай погладить! У тебя волосы такие пушистые!» и опять взяла палочку. С пола раздалось вопросительно-требовательное:

— Мр-р-р?!

Глянув вниз, друзья увидели Живоглота — кот сидел, подергивая кончиком хвоста, и каким-то образом умудрялся смотреть в глаза сразу всем четверым. Гермиона указала палочкой под стол, где возникло блюдечко со сливками. Кот величаво повернулся к законному угощению, а она принялась сооружать большущий торт.

— …Ф-фу! — Рон обессилено откинулся назад. — Нет, больше в меня не влезет!

Джинни смотрела на стол, о чем-то размышляя.

— А я еще кусочек съем, — наконец решила она и потянулась к остаткам торта. — Можешь убрать остальное, Гермиона.

— А Гарри?

— Нет! Спасибо, Гермиона, больше не могу. Это был самый вкусный торт на свете.

— Сестренка, ты у нас самая маленькая — как в тебе столько помещается?

— Сам ты маленький!

— Смотри, фигурку испортишь, Гарри тебя разлюбит.

— Правда, что ли, Гарри?

— Гм… А погода-то сегодня!..

— Не уходи от темы! Если я растолстею, ты меня разлюбишь?

— Нет, конечно — ты не можешь растолстеть.

— Гарри, не увиливай!

— Мне можно — я великий, Рон вот сам сказал. Великим все можно. Сделай нам еще кофе, Джинни. С твоим кофе ничто не сравнится — разве что торты Гермионы.

— Льстец ты, однако… Прошу. Гарри! Гарри!!! Ты здесь?

Гарри повернулся к ней.

— Да, — сказал он в наступившем молчании. — Я здесь. Извините.

Постаравшись сделать вид, будто ничего не произошло, он взял чашку и отхлебнул. Но молчание продолжалось. Потом Рон тихо сказал:

— Мистер Грейнджер прав, Джинни.

Гарри с Гермионой резко повернулись к нему.

— Рон, можно я? — вмешалась Джинни. — Гарри, когда я говорила, что мы с Роном незаметно ускользнули… ну, не совсем так было. Мистер Грейнджер нас догнал, когда мы вышли во двор, и… в общем-то, он очень просил нас немного тебя придержать.

— Придержать?!!

— Он сказал такое.. — пояснил Рон. — что во имя тех, кого ты любишь, ты способен себя прикончить.

— И это ведь правда! — поддержала его сестра.

— Это правда, — согласилась Гермиона. — Ты чуть не умер, Гарри, да что я говорю!.. Ты же умер, у тебя остановилась сердце, и не будь мама с папой врачами… это было бы насовсем! Я ведь не смогла бы тебя воскресить, как ты меня — у меня нет твоей магической крови! Я бы, наверное, только повторно умерла!

Джинни ахнула, а Рон почти закричал:

— Ты делал это своей кровью?!

— Этого вам Джеральд не сказал? — сердито спросил Гарри.

— Нет. Сказал только: «Это было достаточно жутко».

— Он прав, Гарри, — глухо сказала Гермиона. — Нет, подожди, — резко добавила она, заметив, что Гарри хочет возразить. — Выслушай меня, пожалуйста! Я знаю своего папу! Он всегда говорит… ну просто очень точно! Раз он сказал «придержать», значит, он и имел в виду — придержать, а не остановить!

— Зачем?

— Чтобы ты не кинулся опять все делать в одиночку… Гарри, твоей крови не хватит на всех, пойми! Должен быть другой способ!

— Я знаю только свой! — разозлился Гарри. — Это было все, что я смог найти!

— Я этим займусь, — твердо заявила Гермиона. — Я найду, я уверена! Не обижайся, Гарри, но я лучше умею искать в книгах. Хотя вижу, ты немалому научился. Но ты явно искал, как все ищут — прямую информацию. А есть еще и косвенная, порой не сразу уловишь, что есть какая-то связь. А у меня на это чутье.

— Я знаю твою интуицию. Мне так не хватало тебя, когда я рылся в этих фолиантах! Но, Гермиона, учти — это жуть! Это ведь о Стране Мертвых, Гермиона!

— И что, — усмехнулась Гермиона, — думаешь, что мне будет страшно? После того, как я там побывала? Гарри… — она поцеловала его. — Ты сделал великое открытие! Просто… оно еще несовершенно. Когда трансгрессию только открыли — знаешь, сколько народу погибло, пока не сделали ее безопасной? Нет! — она заметила, как изменилось лицо Гарри. — Нет, мы погибать не будем! С меня лично одной смерти хватит! Но способ усовершенствуем! И еще… — она посмотрела на Рона и Джинни.

Джинни сделала решительное лицо. А Рон сказал:

— Нас уже четверо. Еще двоих, правда, не хватает… Наверное, с них и начнем, так?

Гарри молчал. И улыбался.

Страшное напряжение этих месяцев (почти полгода!), не отпустившее его даже когда Гермиона восстала из мертвых, лишь ненадолго утихшее, когда они сидели в гостиной, когда он отнес ее в спальню, когда они лежали и, обнявшись, что-то шептали друг другу — это напряжение, снова вернувшись, вдруг истаяло, как туман под солнцем. Ему стало тепло. Гермиона, любовь моя, думал он, ты права, и все правы. А значит, я тоже.

— Я согласен, — сказал он.

Рон застыл перед искалеченным постером. Достал палочку, почесал кончиком голову, потом начал водить в воздухе — словно очерчивая контур постера невидимой линией.

— Вот как ты сделал! Обалдеть! — он повернулся к Гарри, который, присев на край стола, молча следил за его действиями. — А как ты вообще ее нашел, Гарри?

— В смысле? Я звал ее образ.

— Это-то я понял, но при таком расстоянии — как ты взял направление?

— Через любовь, — тихо ответил Гарри.

Гермиона одарила его улыбкой. Джинни широко раскрыла глаза.

— Рон, — сказал Гарри, — я попробую объяснить, но звучать будет очень глупо. Знаешь, как пишут всякую чушь типа «любовь преодолевает все преграды, любовь неподвластна расстояниям и времени»… Так вот, у меня, похоже, это все буквально, — он привлек к себе Гермиону. — Я раза два ее звал, был смутный отклик, и все…

— Я думала, что меня зовет кто-то из теней.

— Так ты услышала?

— Очень слабо.

— А потом Джеральд мне задал один вопрос, я понял, что надо делать, и я позвал так — «любимая». И расстояние сжалось. Это было все заклинание, Рон.

— Потрясающе! Как тебя надо называть, Гарри? Наверное — «Маг любви»? Таких, наверное, в истории еще не было!

— Были, — поправила Гермиона, — но очень, очень редко. Маги Жизни. Осторожно, наступишь.

Рон поглядел вниз, шарахнулся от красного пятна на полу и слегка побледнел.

— Не беспокойся, — усмехнулся Гарри, — мне мадам Помфри восстановила кровопотерю.

— И все-таки это — твоя…

— Тергео! — приказал Гарри, направив палочку. Пятно исчезло. — Вот и все.

Он перевел взгляд на постер и снова скомандовал:

— Тергео!

Ему пришлось несколько раз повторить заклинание, пока постер не очистился целиком. Да, крови он потерял очень много! «Если бы не Гермиона…» Он повернулся к ней, встретил ее взгляд. Похоже, Гермиона думала о том же. Она улыбнулась ему, потом вдруг отвернулась, всхлипнула и вытерла глаза.

— Прости, Гарри… У меня все время глаза на мокром месте. А еще Грейнджер!

— Ты о чем?

— У нашей семьи такой девиз: «Грейнджеры не плачут. Грейнджеры справляются»!

— Хороший девиз! — Гарри засмеялся, подошел к постеру и начал рассматривать дырки от пуль.— Мне нравится, Гермиона. Вот бы с этим справиться!

— Мы тут с Джинни управимся. Поможешь, Джинни?

— Конечно.

— Ого! — Рон только сейчас заметил лежащий на столе пистолет. — Магловское оружие, да?

— Рон, не трогай! — Гермиона перехватила его руку, взяла пистолет.

— А ты умеешь с ним обращаться? — с опаской спросила Джинни.

— Да, папа научил, — она оттянула затвор, посмотрела. -Все в порядке, он пустой… А почему пустой?! Так, эти дырки…

Она метнулась к постеру.

— Он и правда стрелял?! Я слышала, когда мы трансгрессировали в гостиную… Но в кого? Не в дементоров же! — Гермиона в недоумении смотрела на друзей. — Он же не мог их видеть! Или… мог? — она прижала пальцы ко рту. — Значит, это правда! Он правда стал волшебником!

— Что? — воскликнула Джинни. — Так не бывает!

— Он вам этого не сказал?

— Что-то сказал, но мы думали — он шутит! Гермиона, маглы не становятся волшебниками! Такого никогда не было!

— Однако…

Гермиона рассказала, как ее родители оживили сердце Гарри.

— …Понимаете — этого прибора, забыла, как он называется, у них не было — и они сделали таким прибором себя! Поверить не могу!

— Я тоже не мог, — сказал Гарри. — Но они оба чувствуют палочку, и Джеральду удалось применить «Эпискеи», чтобы остановить у меня кровь. Ты разве не видела?

— Нет! — Гермиона содрогнулась. — Твоя кровь текла по всему окну, я ничего не видела, пока не впиталась… Как такое могло случиться?!

— У меня возникло предположение, — проговорил Гарри, — я Джеральду сказал — когда узнал, что у него есть чувство палочки — что, может быть, это с ними сделала ты. Перед смертью … прости, что я об этом.

— Ничего…

Гермиона смотрела на него расширенными глазами.

— Я вполне могу говорить об этом. Понимаешь ли, «Авада Кедавра» — она сразу вышибает из тела. Причем это почти не больно, но ощущение просто кошмарное — будто тебя от головы до пяток пробивает невыносимая тошнота. И еще дикий страх. И я стала их звать, и очень, очень хотела, чтобы они могли мне помочь! Именно так — чтобы они оказались способными!

— И они стали! — сказал пораженный Рон. — Гермиона, знаешь… бывает, я тоже книги читаю.

— Ну, знаю, вообще-то. А что, тебе что-то об этом попадалось?

— Нет, не об этом. Я одну книжку читал о происхождении имен — интересно было. И там твое имя нашел, оно ведь и редкое, и древнее. Знаешь, что означает «Гермиона»?

— Конечно, знаю — «Одаренная». И что… — она осеклась, замерла с полуоткрытым ртом. — Получается, что... буквально?!

— Во всяком случае, — тихо заметила Джинни, — у тебя дар. И у Гарри.

— У Гарри — да, — растерянно согласилась Гермиона. — Любовь. Магическая любовь. Но у меня? Что за дар такой, и как вообще его можно назвать?.. Ладно, — она мягко, но решительно выскользнула из объятия Гарри и начала оглядывать комнату. — Об этом надо подумать. Джинни — займемся комнатой?

— Давай.

— Мальчики!

— Что?

— Проваливайте!

Гарри и Рон уставились на нее — лицо у Гермионы было суровым и решительным. Глаза, правда, смеялись.

— Уборка — не мужское дело, — добавила она. — Можете прогуляться снаружи — вот какая погода классная! Мы потом присоединимся.

Несколько удивленные мальчики вышли из комнаты и начали спускаться по лестнице. Вдруг Гарри рассмеялся:

— Мне Джеральд кое-что про нее рассказал. Ну, о том, какая она.

— Ты о чем?

— Она терпеть не может быть растерянной. А от такого еще как растеряешься!

Они подошли к стеклянной двери.

— Черт, — пробормотал Гарри, крутя ручку. — Как это открывается?

— Элементарно, — Рон подошел и поднял палочку. — Алохомора!

Замок щелкнул, дверь легко скользнула в сторону. Мальчики вышли на лужайку.

— А погодка-то и правда — класс! — воскликнул Рон.

В лучах низкого солнца его волосы вспыхнули огнем. Он повернулся и начал рассматривать коттедж.

— Нравится? — спросил Гарри, присоединившись к нему.

— Очень. Хороший дом! Такой… спокойный. Не то, что наша шумная «Нора».

— Ну, в «Норе» тоже здорово.

— А кто спорит? Мне, скажем, наш шум нравится — просто потому что наш. Ты сейчас будешь жить здесь, Гарри?

— Очень хотел бы… но не знаю. Они же мне ничего не говорили.

— Потому что само собой разумеется. У нее славные родители, особенно мистер Грейнджер — классный мужик!

— Да, это точно, — улыбнулся Гарри. — Пойдем посидим?

Он показал на полускрытую за пышными кустами беседку.

— Давай. А они нас найдут?

— Так это же гермионин дом. Гермиона сообразит, где мы.

Друзья направились к беседке.

— Здесь тебе будет хорошо, — заметил Рон. Они уселись. — Кстати, как ее маму зовут? Он ее представил, да я не расслышал — Фред с Джорджем начали в их честь хлопушками греметь.

— Ой, представляю! Погоди… я о ней привык думать, как о миссис Грейнджер… А, кажется, Эльза… Да, точно, Эльза. Она тебе понравилась, да?

— Конечно, она так на Гермиону похожа… тьфу ты, блин, это Гермиона на нее так похожа!

Смеясь, Гарри облокотился о спинку и повернулся к дому:

— Что же они так долго? Не так уж и много там было на самом деле убирать.

— Ты не понял? — удивился Рон. — Им надо поговорить. О мальчиках девочки говорят не при мальчиках.

— Ха! Это ты сам придумал?

— Нет, это Джинни так говорит.. Гарри, сейчас — когда Гермиона вернулась — ты будешь встречаться с Джинни?

Гарри поднял на него взгляд:

— Рон, я никогда не брошу Джинни, пока нужен ей. Друзей не бросают, а она мне больше, чем друг…

— Потому что она девочка, — засмеялся Рон. — И красивая девочка! Когда она была маленькой, мы и подумать не могли, что она вырастет такой потрясной!

— Да… и не только. Она… одним словом, замечательная. Рон, я очень хочу, чтобы Невил вернулся. Она сказала, что любила его.

— Мы его вернем. Я верю в Гермиону — она найдет. Гарри, а про меня Джинни сказала?

— Нет. Думала, наверное, что ты сам должен … — Гарри замолк, широко открыл глаза. Потом засмеялся.

Род бросил на него хмурый взгляд и отвернулся.

— Догадался, да? Я потому и не хотел говорить. Не хотел, чтобы над ней смеялись.

— Да нет… Рон, ты не понял! Я не над ней, ты что!

— Ну, если надо мной — ладно, я сейчас это нормально переношу!

— Нет! Ну ты опять не понял! Я просто от неожиданности! Прости, что так… Я не ждал, что именно ты… и Луна Лавгуд! Рон, поверь, я давно над ней не смеюсь. Луна была, наверное, самой необычной из всех нас. Я же видел, как она сражалась, пока мы пробивались к Волдеморту. И помню еще тогда, в Министерстве, когда она вытащила из боя и Джинни со сломанной ногой, и тебя под «Конфундусом»… Она тогда дольше всех оставалась невредимой. А как Луна сообразила насчет фестралов? Как летала на фестрале, будто всю жизнь этим занималась? Хотя села на него в первый раз…

Рон рассмеялся:

— Ну, это я могу объяснить. Ее папаша увлекается верховой ездой, а Луна — ты же знаешь — увлекается всем тем же, что и он.

— А, понятно. Хотя есть, наверное, разница — лошади не летают.

— Летают метлы. Мы иногда вместе летали. Гарри, она ничуть не хуже тебя — из пике выходит, когда до земли два дюйма, и успевает цветок сорвать!

— Правда? Жаль, не видел! Но это только подтверждает — она совершенно не ведает страха. Мы тогда шли вчетвером — я, она, Джинни, Невил, и они с Невилом сразу вышли вперед. Рон, она всех сметала, я правду говорю. Невил ее прикрывал, а она просто водила палочкой, вот так, — Гарри очертил в воздухе восьмерку, — и перед ней словно крутился невидимый смерч. Пожиратели взлетали в воздух футов на двадцать и падали куда-то далеко в сторону — мы с Джинни шли, как по дорожке, били только тех, кто пытался лезть слева и справа. И какое у Луны было лицо!

— Жуткое?

— Нет! Спокойное! Как будто играла в плюй-камушки! Кажется, я тогда впервые заметил, что она на самом деле красива… хотя нет, впервые я это заметил на шестом курсе, когда пригласил ее на вечеринку Слизнорта. Обычно ее всегда портит это ее выражение — ну, ты знаешь, о чем я — а тут она стала такой счастливой, не представляешь!

— Очень даже представляю, — задумчиво сказал Рон. — А что дальше было, Гарри? Я про битву. Ты не знаешь, как она погибла?

— Нет. Точно — нет. Только, боюсь, что… из-за меня.

Рон резко повернулся к нему.

— Не знаю, как они оказались в той лощине, — начал рассказывать Гарри. На сердце опять было тяжело. — Меня все же оттеснили, я оказался среди нескольких пуффендуйцев, нам пришлось отбиваться от целой кучи Пожирателей — и вдруг Пожиратели расступились, и вышел Волдеморт. Нас всех… парализовало, я думал — все, конец. Почти так и было! Волдеморт метнул два раза «Авада Кедавра», очень мощно, и положил всех вокруг меня. Я попятился, споткнулся об чье-то тело — это был Эрни Макмиллан. И тут не знаю, что меня толкнуло — под руку попалась его палочка, я схватил ее, а когда вставал на ноги, спрятал в рукав мантии. Под ремешок часов. А Волдеморт так насмешливо спросил: «Ну что, Поттер? Уже ноги не держат? Может, все-таки сразу, без мучений?»

— Дрянь! — воскликнула Джинни.

Гарри подскочил — они с Роном даже не заметили, когда девушки подошли.

— Привет! Вы давно здесь… Ой!.. — он растерянно вскочил на ноги. — Здравствуйте, профессор! Простите, я вас не заметил.

— Ничего, Поттер, — Мак-Гонагалл со сдержанной улыбкой протянула ему руку через оградку. — Вы не возражаете, если я тоже послушаю ваш рассказ?

Войдя в беседку, она устроилась напротив и вперила в них внимательный взгляд. Гермиона и Джинни сели рядом с ней.

— Конечно. А вы с какого места слышали?

— Как Рон с Луной летали вместе. Поттер, мне нужно услышать ваш рассказ о битве. Я не хотела вас трогать, я знаю, что вы пережили, но это очень важно.

— Хорошо. На чем я остановился? Да, Волдеморт. И палочка Эрни. Сам не знаю, зачем я ее взял. Наверное, чтобы иметь запасную, вдруг Волдеморт меня обезоружит. Еще подумал — нельзя ли бить из двух палочек сразу, хотя никто так не делает… Как-то сразу о многом подумалось. И о том, что вроде нечестно так, двумя палочками, потом — что какая уж тут честность с Волдемортом! Это все было — секунды, еще вспомнился тот поединок, мне вдруг стало легко, и такая была дурацкая мысль — пусть конец, но настроение я ему испорчу!

И я первым поклонился и сказал: «Сначала дуэлянты кланяются, Волдеморт», как он мне на кладбище. Он так удивился, что поклонился в ответ, потом глаза такие бешеные стали! Махнул Пожирателям и крикнул: «Отойти! Это наша дуэль, он мой!» Они, как и в первый раз, расступились, образовав такой полукруг — только сейчас не стали окружать меня сзади. Видимо, хотели держаться поближе к нему… Потом произошло такое, что я и подумать не мог. Видно, Волдеморт уже был совсем того. Из полукруга выскочила Белатрисса Лестрейдж и бросилась к нему с криком: «Мой лорд, позвольте мне…» Не представляете — он ее убил! Метнул смертельное заклятье и заорал: «Молчать, я сказал!» Тут уж все Пожиратели, как один, отступили еще дальше. Только один остался. Постоял, потом пошел ко мне. «Малфой! — крикнул ему Волдеморт. — Назад, идиот! Я тебе потом его труп отдам!» А я думал: «Люциусу-то чего понадобилось?! Не видел, что с Белатриссой стало?» Он подошел, встал рядом, повернулся и откинул капюшон. Это был Драко! Глянул на меня со своей усмешечкой — и спросил: «Что, Поттер? Кому слава достанется?» Я язык проглотил. В этот момент Волдеморт, наверное, мог прихлопнуть меня без труда. Только он тоже, видимо, обомлел.

Гарри помолчал, пытаясь выстроить в последовательную цепочку картины, которые всплывали из памяти. Он видел ужас в глазах девочек, побледневшее лицо Мак-Гонагалл. Желание рассказать боролось в нем с острой жалостью.

Но ведь Мак-Гонагалл сама потребовала. И сказала, что это очень важно. Он пересилил себя и продолжил:

— Волдеморт его, конечно, убил. И Нарциссу, когда она бросилась к сыну. Драко успел метнуть какое-то заклятье, очень даже неслабое — вся трава до Волдеморта сразу сгорела. Крикнул: «Это тебе за Пенси!» — а потом и он, и его мать уже валялись на земле. Волдеморт ударил в меня, я — в него, и произошло, как на кладбище: палочки соединились. Луч стал слепящим, распался на отдельные лучики, возник такой же купол, как тогда. И пел феникс. Волдеморт снова поднялся в воздух, видимо, пытаясь разорвать эту связь — меня, конечно, тоже подняло, мы отлетели метров на двадцать.

На этот раз было несколько легче. Я удерживал палочку одной рукой, а тогда приходилось двумя. Нелегко было, но я хотел иметь свободную руку, помня о своем «козыре». Не знаю, сколько мы так простояли — наверное, немного, хотя казалось, что вечность. По огненному лучу снова ползли утолщения, и мы силой воли толкали их друг на друга. Я уже знал, что чем ближе они к тебе, тем быстрее кончаются силы. Мне и на это раз удалось их оттолкнуть. Я чувствовал, что мы оба буквально сгораем в этом луче, но Волдеморт все же слабел быстрее, хотя на этот раз он не дал этим шарикам войти назад в его палочку. Я изо всех сил пытался, надеясь на то, что в этот раз призраков будет очень много — он же столько народу убил после Седрика! Что они мне помогут. И я не понимал, на что рассчитывает Волдеморт. У него же хоркруксов больше не было, но то ли он настолько свихнулся, что забыл об этом, то ли ему было уже все равно и он хотел только разделаться со мной… то ли он все же потом создал еще один-два хоркрукса, вот это было бы паршиво! И еще подумал, что от этого-то он и свихнулся, потому что в хоркрукс вместе с частью души уходит, наверное, и часть разума…

-Точно! — вдруг перебила Гермиона, глядя с восхищением. — Гарри, ты гений!

— Я… спасибо, Гермиона. Но это же лежит на поверхности. Подумалось мельком, как бы со стороны. Не до того было. Потом вдруг заметил, что он свободной рукой полез в карман мантии, и поднял левую руку — палочку Эрни пришлось выдернуть из-под ремешка зубами, я же не мог опустить свою. И едва успел перехватить ее, как Волдеморт тоже достал вторую.

Это уже были разные палочки, и драка пошла по-настоящему. Волдеморт бил, я отбивал. Он был очень быстр! Я полностью ушел в защиту, а мне приходилось одновременно следить и за своей палочкой. Я метал все, что приходило в голову — и самые мощные заклятья, и совершенно детские, лишь бы они сталкивались с его заклинаниями и рикошетили, снова думал — все, конец, надолго меня не хватит. И в какой-то момент упустил контроль. Огненные шарики скользнули по лучу, вошли в мою палочку, оттуда хлынули в руку — в меня, будто изнутри я одновременно горел и замерзал… но все же, оказавшись во мне, эта энергия уже подчинялась моей воле. Только я не знал, что мне с ней делать, я хотел лишь освободиться, выпустить ее наружу — и я направил ее в палочку Эрни.

И выбил у Волдеморта вторую палочку. У него расширились глаза. Вдруг вспыхнули каким-то жутким огнем, потом начали быстро-быстро менять цвет. Я еле отвел взгляд — похоже, он пытался меня заворожить и войти в меня, как тогда, в Министерстве. Начал бить его раз за разом, и где-то с пятого раза достал! Это была «Сектумсемпра», ему рассекло грудь до ребер, но крови не было ни капли. Он уже не был человеком, и я не представлял, как его убить.

Я снова и снова пробивал его защиту — и тут до него, наконец, дошло, что его бьют собственной же силой. Тогда он опустил свою палочку, порвал луч и швырнул мне под ноги Взрывное заклятье. Меня отбросило, я покатился по земле, чтоб он не мог в меня попасть — и увидел, что он убегает. Метнулся к своим Пожирателям, которые уже сбились в кучу, расшвырял их — и побежал дальше. Я бросился за ним.

Непонятно было, почему он не трансгрессирует — вспомнилось, как он «прыгал», когда бился в Министерстве с Дамблдором. Только сейчас сообразил — видимо, я его ранил серьезно. Меня самого трансгрессия чуть не прикончила из-за потери крови. У него-то крови не было — но все равно могло «расщепить» насмерть. Но тогда я всего этого еще не знал, и решил, что просто сильно истощил его — тем более что он и взлететь не пытался, просто бежал, и все.

Ему еле удалось увернуться от целого залпа заклятий — к нам на подмогу мчались когтевранцы, они ошалели, конечно — сам Волдеморт, да еще от кого-то убегает! — но среагировали четко. Пробегая мимо них, я крикнул, чтобы они взяли Пожирателей, пока те оглушены. Тут они меня узнали, кто-то — вроде Терри Бут — крикнул: «Задай ему жару, Гарри!», остальные тоже начали кричать: «Поттер, удачи, Поттер, удачи!» Знаете, мне стало в два раза легче бежать! Я начал догонять Волдеморта.

Он не перестал сражаться. Раза два делал вид, что устал, замедлял бег, а когда расстояние сокращалось, вдруг поворачивался и метал заклятье. Я еле отскакивал. Один раз, сильно обогнав, остановился и попытался превратиться в змею. Не получилось — у него не осталось сил на такое, вышел жуткий урод. Ему еле удалось вернуться в свой облик и побежать снова. Я не отставал, но у меня легкие огнем горели, страшно кололо в боку — а Волдеморт бежал, как машина. Я испугался, что он поймет и перестанет оборачиваться, просто продолжит бег, пока я не свалюсь без сил — и либо попросту убежит насовсем, либо вернется, прикончит меня, и… все равно убежит! Тогда я стал метить Взрывным заклятьем то слева, то справа от него, чтобы загнать в лощину, я ее как раз приметил. Джинни, я не знал, что вы там! Получилось, что я его гнал прямо на вас! Волдеморт тоже увидел лощину, но не свернул — наверное, решил, что сможет там спрятаться. Дошел до края и спрыгнул вниз, я его напоследок достал «Импедиментой». Потом начал туда спускаться — я же не мог прыгнуть, как он. Продрался через кусты, услышал какой-то страшный крик, совершенно нечеловеческий, потом взрыв — и стало тихо.

Профессор, я несколько раз пытался объяснить — не я убил Волдеморта, но никто мне не верит: всем хочется, чтобы его убил Гарри Поттер, Избранный. На самом деле я выбрался из кустов, меня тошнило от какой-то жуткой вони, и я нашел там их — Джинни, Невила, Луну… И то, что осталось от Волдеморта. На его куски я даже смотреть не мог, да и желания не было. У меня вообще никаких желаний не осталось, ничего — как будто совершенно опустел. К ним я подошел, решив, что все мертвы — и вдруг обнаружил, что Джинни дышит. Пустил в небо условный сигнал — почему-то я знал, что риска никакого, что все закончилось, и прибегут на сигнал только наши. Сел рядом с Джинни, начал приводить ее в чувство, потом прибежало несколько мракоборцев, еще кто-то из когтевранцев — у меня уже в глазах темнело, я не мог отдышаться после этого дикого бега… Даже не понял, когда меня положили на носилки, только один раз огляделся — забрали ли всех, но так и не увидел. Потом, наверное, был обморок, я очнулся уже в больнице Святого Мунго — но это уже потом… Вот все, что я могу рассказать, профессор Мак-Гонагалл. Добавлю только — последний раз я достал его «Импедиментой», а оно не могло сделать с ним такое. Представить не могу, чем его убили. И запах был не горелой плоти… человеческой, во всяком случае. Меня ведь порядочно обжег дракон на турнире, так что я знаю, о чем говорю. И снова повторяю, профессор — я очень, очень рад его смерти, но убил его не я.

Джинни… Волдеморта убил кто-то из вас, верно? Может, даже ты. Я просто не мог спрашивать. За полгода ни разу не смог спросить. И ты ничего мне не сказала.

— Я не была уверена, — нарушила молчание Джинни. — Я потеряла сознание, когда он еще горел факелом. Но больше некому — как я поняла, ты тоже никого не видел. Значит, это были мы с Луной, и еще каким-то образом Невил — хоть он и не мог сражаться, он… он умирал, — Джинни вытерла слезы. — Простите… Гарри, ты ни в чем не виноват, и хватит себя терзать! Во-первых, ты не знал. Во-вторых, мы не случайно там оказались — мы вас увидели и пошли на перехват.

Вот как все получилось — не тебя, а нас оттеснили, и пришлось очень туго. Это была самая паршивая банда Волдеморта — не «аристократы» Пожирателей смерти, которые всегда рядом с ним — Люциус, Нарцисса и так далее — а боевики, которые два года назад прорвались в Хогвартс. Амикус с сестрой и другие. Мы хорошо отбивались, но и достать никак не могли. Нас оттеснили к озеру и пытались загнать в воду. Как вдруг к нам метнулось громадное щупальце и отшвырнуло в сторону. Второе захватило сразу троих-четверых Пожирателей и утянуло под воду. Все остолбенели — и мы, и Пожиратели, а наш милый кальмарчик воспользовался этим: высунул голову, снова выбросил ловчие щупальца — те, длинные, которые у него по бокам головы — сгреб еще шестерых и погрузился. Оставшиеся Пожиратели бросились к озеру — идиоты полные, их же осталось человек пять! Начали беспорядочно палить в воду — и тут несколько в стороне высунулись с десяток тритонов, метнули копья и нырнули обратно. Всех Пожирателей пригвоздило к земле, в некоторых торчало по два копья. Мы не стали на них смотреть. Посидели, оклемались немного — кальмар нас крепко хлестнул, не в обиду сказано, конечно, он же нас спасал. Я еще подумала — хорошего тебе обеда, если эта дрянь съедобна!

И тут земля задрожала — да так, что по воде рябь пошла! Раздался жуткий рев и голос Хагрида: «С дороги! Затопчут! Убирайтесь!» Мы метнулись в сторону. К воде неслись вслепую два великана, утыканные стрелами, как ежи, за ними — братец Хагрида, Грохх — у него была дубина больше него самого, и лупил он метко, хоть и был им чуть выше пояса. За ними — ну, такое только Хагрид мог придумать! — за ними бок о бок скакали, обнявшись для верности, два кентавра — Флоренц и Бейн, извечные враги! — и Хагрид стоял на их спинах — левой ногой на Флоренце, правой на Бейне… Стоял очень крепко, согнув ноги в коленях — никогда бы не подумала, что у него такое потрясное чувство равновесия!

Все рассмеялись.

— Блин! — воскликнул Рон. — Хотел бы я это увидеть!

— Мне он этого не говорил, — сказала, отсмеявшись, Мак-Гонагалл. — Ну, Хагрид! Я же просила его — во всех подробностях! Продолжайте, мисс Уизли, — она снова стала серьезной. — Я хочу восстановить всю картину битвы. Хотя понимаю — мы подошли к самому тяжелому…

— Я расскажу, профессор. Оказывается, так становится легче — я зря делала, что только давила это в себе. Я все расскажу сейчас.

Когда появился Хагрид, мне тоже стало смешно, хотя все было куда как серьезно. Кроме них, там было все стадо кентавров, они догоняли великанов и посылали в них стрелу за стрелой. Я расхохоталась как раз, когда Хагрид проскакал мимо, и не только я, Луна тоже. А вы же знаете — ее нелегко удивить. Невил вообще рот раскрыл. Помню, Хагрид очень сердито оглянулся, хотя мы не столько над ним смеялись, нас куда больше поразил Грохх — на нем был магловский костюм с галстуком! Хагриду, конечно, некогда было нас ругать — он то стрелял в великанов из арбалета, то поливал их заклинаниями из своего зонтика. Думаю, он был на седьмом небе — когда бы ему еще довелось всласть поколдовать!

Одного великана загнали в озеро, он сразу ушел под воду — видимо, кальмар схватил за ноги, и вода словно закипела, замелькали спины тритонов и русалок. Второй, однако, сообразил свернуть и побежать вдоль берега. Мы смотрели, пока все не исчезли вдали — а потом решили вернуться туда, где сражаются люди.

Джинни помолчала, ее лицо потемнело. Никто больше не улыбался.

— Пошли как раз в сторону лощины. Вдруг Луна повернулась, молча ткнула пальцем — зрение у нее, при таких больших глазах, хоть куда! Мы вас увидели — тебя и Волдеморта. Сначала не врубились, на таком расстоянии только Луна могла кого-нибудь узнать, но вы быстро приближались, и мы с Невилом тоже поняли, что происходит. Сбежали по склону, взяли палочки наизготовку и стали ждать. Волдеморт появился над краем, прыгнул в воздух, и ему в спину ударил луч — твоя «Импедимента». Его закрутило, но он сделал сальто — акробат хренов! — и, еще не коснувшись земли, метнул «Сектумсемпру». Из Невила хлестнула кровь, он уронил палочку, мы подхватили его под руки. Волдеморт уже стоял на ногах и поднимал палочку. Не знаю, почему он первый раз применил «Сектумсемпру» — то ли из-за своего паршивого садизма, то ли для «Авады» надо несколько сосредоточиться…

— И то, и другое, — негромко вставила Мак-Гонагалл.

— Понятно. Спасибо, профессор. Мы с Луной ударили почти одновременно. Тут… я хочу это объяснить: я стояла слева от Невила, Луна — справа, и наш ряд был по отношению к Волдеморту немного наискосок. Луна оказалась ближе к нему, и правая рука с палочкой у нее была свободна… не знаю, насколько это важно. Невил… он висел у нас на руках, упав на колени, мне пришлось вывернуть кисть, чтобы нацелить палочку. Из палочки Луны ударил огонь, я, сама не знаю почему, крикнула «Дифиндо!». И тут нас… словно прошило! Профессор, ребята, я не знаю, как объяснить это ощущение, как если бы у меня были две правые руки, и я держала две палочки, причем вторая — это была лунина палочка! Мы все трое на секунду стали чем-то одним, и наши с Луной палочки соединились — но не так, как Гарри рассказывал насчет его и волдемортовой. Не напрямую, а через Волдеморта, понимаете? И Волдеморт превратился в факел! Была такая слепящая дуга, я чувствовала — нет, мы чувствовали, как он пытается вытолкнуть ее из себя. Выл он по-страшному, но не от боли — ты прав, Гарри, он больше не был человеком, ему не было больно — а жаль! Он выл от бешенства. Его палочка уже горела, но он крикнул: «Авада Кедавра» — и попал в Луну. Заклинание прошло через Невила и ударило в меня, уже ослабленное — тела Луны и Невила поглотили его… Кажется, я все же помню, что Волдеморт разлетелся фейерверком — получилось ведь «Дифиндо» с «Инсендио», его и разнесло на куски! Я, кстати, только сегодня сообразила, когда ты показал, как можно комбинировать заклинания. Вот и все, наверное. Я потеряла сознание. Потом один раз увидела твое лицо — наверное, на секунду очухалась. Пришла в себя в больнице, вместе со многими. Ты сидел рядом и держал меня за руку… — она улыбнулась ему. — Это все.

Гарри смотрел на нее, потрясенный и охваченный острой жалостью.

— Как твоя рука? — спросил он. — Зажила?

— Давно, Гарри. Еще в больнице.

— Погоди! Когда ты ко мне приходила, у тебя все время была повязка!

Джинни некоторое время смотрела на него. Потом расстегнула верхние пуговицы и оголила плечо.

— Я сама не знаю, почему не хотела тебе показать, — сказала она.

— Нич-чего себе! — выдохнул Рон. — Что же выходит, сестренка? Ты у нас сейчас — Девочка-Которая-Выжила?!

Джинни молча застегнула кофточку, спрятала лицо в ладонях и разрыдалась.

— Джинни, прости! — Рон вскочил.

Мак-Гонагалл жестом остановила его и обняла девочку.

— Все в порядке, Рон… — выдавила Джинни. — Все в порядке, не обращайте внимания! Мне просто полегчало, наконец-то полегчало!..

— Я очень рада, мисс Уизли, — мягко сказала Мак-Гонагалл. — Возьмите платочек.

— Спасибо…

— Хотите, я вам покажу что-то интересное? — она порылась в мантии и извлекла фотографию. — Мне хочется узнать, насколько вы проницательны. Что вы можете сказать об этой девочке?

Джинни еще раз вытерла глаза, взяла снимок и с некоторым недоумением уставилась на него. Долго разглядывала, то хмурясь, то становясь задумчивой (Рон украдкой вытянул шею, пытаясь заглянуть), потом вдруг улыбнулась:

— Да она полувейла, так ведь? Вроде Флер.

— Больше, — поправила Мак-Гонагалл. — Миссис Флер Уизли только на четверть вейла. Все?

— Ну, красивая, конечно… раз полувейла, так и должно быть. И, по-моему, симпатичней Флер. С такой я не против дружить.

— Что ж, я рада. Неплохо.

— Если надо было угадать насчет вейлы, ее лучше мальчикам показывать. От вейл только мужчины балдеют.

— Ну что ж, ладно, — Мак-Гонагалл повернула фотографию так, чтобы видели все.

— О-о! — воскликнул Рон.

Гарри тоже не смог сдержать восхищенного вздоха.

Она была, похоже, их ровесницей — или ровесницей Джинни. Волшебная фотография, прекрасно сделанная, передавала даже мягкое сияние струящихся волос, ну а глаза — сил не было взгляд отвести!

— Можно? — Гермиона, сидящая по другую сторону от Мак-Гоногалл, мягко потянула за уголок.

Мак-Гонагалл повернула фотографию к ней. Несколько секунд Гермиона сосредоточенно смотрела, потом слегка ахнула и глаза у нее округлились.

— Ну? — требовательно спросила Мак-Гонагалл. — Что скажет моя лучшая студентка?

Гермиона сразу же взяла себя в руки и сделала серьезное лицо.

— Так, ну что тут можно сказать? — проговорила она. — Можно, я попробую предсказать ее будущее?

— Давайте.

— Она будет преподавателем трансфигурации, — заговорила Гермиона, неплохо имитируя потусторонние интонации Трелони. — С возрастом вид у нее станет очень строгим, может, даже суровым, а вот сердце, — не выдержав, она рассмеялась и закончила обычным голосом, — оно у нее навсегда останется золотым.

— Ох, Гермиона!.. — Мак-Гонагалл крепко обняла ее.

— Так это вы?! — хором закричали Гарри, Рон и Джинни.

— А вы что думали — что я с детства такая старая?!

Гермиона смеялась. Мак-Гонагалл забрала свой платок, промокнула уголки глаз, скомкала и сунула в карман. Потом убрала фотографию.

— Покажу вам другую, — сказала она, когда мальчики запротестовали. — Вот. Это моя свадебная фотография.

Гарри уставился на снимок. И с чего он взял, что удивляться дальше некуда?!

Здесь Мак-Гонагалл была чуть-чуть взрослее и светилась от счастья, а волна доходящих до талии волос (более темных, чем у настоящих вейл), мерцала, как старое золото. Ее муж, явно намного старше, крепко обнимал ее, глаза за очками-половинками были счастливыми и слегка растерянными, а борода сверкала не хуже волос его юной супруги — только серебром.

На этот раз не одна Гермиона сделала большие глаза.

— Ну что? — усмехнулась Мак-Гонагалл. — Подняла я вам настроение?

— Это точно, — согласился Рон, все еще ошеломленный. — Вы были замужем за Дамблдора?!

— Недолго, Рон, — вздохнула Мак-Гонагалл (Рон с удивлением посмотрел на нее — Мак-Гонагалл чуть ли не первый раз назвала его по имени). — Восемь лет или чуть больше. Потом развелись, но друзьями остались, и соратниками тоже.

Она убрала фотографию.

— Хорошо, что вы повеселели, потому что я тоже хочу немного рассказать. Вообще-то, рассказать нужно многое — но у меня еще не все собрано. Спасибо вам, вы хорошо дополнили мою информацию. Но все это — как паззл, детская мозаика с очень недетской картинкой, и многих кусочков не хватает. Поэтому — вернемся еще раз к битве…

…Одну вещь я поняла еще в давней войне с Гриндевальдом. Каждый видит только ту маленькую часть сражения, которая происходит вокруг него. Никто не видит всего — все поле боя, все сражение, всю войну. Смотрите — Гарри только сегодня узнал, почему Джинни оказалась в той лощине вместе с Невилом и Луной, какая цепочка событий привела их туда. Случайность за случайностью — и Волдеморт пал. Да, он бы пал в любом случае — но только благодаря этим случайностям он погиб именно таким образом. Над этим тоже подумайте.

Вот вам еще одна цепочка — как в битве оказались Пожиратели, с которыми сразилась Джинни, и почему их было так мало? Да, понимаю, мало вам не показалось — при соотношении пять к одному! Но их было раза в два больше! И ответ прост — они бежали от тех четверых, которые первыми дали им отпор. От меня, Чжоу Чанг и сестер Патил! А я увидела самую необыкновенную магию за всю свою жизнь.

Я ждала у ворот Хогвартса. Волдеморт послал мне летучую мышь с предложением встретиться в поединке — один на один! — и обещал, что в случае моей победы его люди сдадутся. И требовал того же от нас в случае его победы. Я ответила согласием. Не пугайтесь так! Мы оба врали, и каждый знал, что другой врет. Единственное, что было правдой — я действительно собиралась встретить их одна. Свою группу я отослала с приказом присоединиться к ближайшим группам. Однако мой приказ выполнили не все — Чжоу, Парвати и Падме заявили, что они, хоть тресни, останутся со мной, и просили только одно — разрешить им использовать любые заклятия. Я разрешила, конечно — Непростительные им все равно были не по силу. Но, господи, если бы я знала, что они подразумевали! Вместо Волдеморта, как я и ждала, пришла его банда Пожирателей-боевиков и… Ребята, три красивые, хрупкие девочки разметали их меньше чем за минуту! Мое разрешение им было нужно для того, чтобы они могли применить магию своих предков. Чжоу превратила свою палочку во что-то вроде меча или сабли с очень длинным клинком и пошла напролом, вращая свое оружие так, что оно размылось в сверкающий круг… даже не круг, а вроде полусферы или конуса, не знаю, как описать. При этом раздавалось прерывистое гудение, от которого меня буквально трясло. Пожиратели остолбенели, но, когда Чжоу врубилась в центр и сразила сразу троих или четверых, они открыли огонь. Я успела подумать: «Все, конец девочке!» — ничуть не бывало. Чжоу отскакивала в каких-то невероятных позах, будто у нее под кожей были не кости и мышцы, а одни пружины, кувыркалась в воздухе, подставляла под заклятия меч, отбивая даже «Авады», причем отбивая назад, в пославшего! Она их связала боем, начала отступать, понемногу увлекая за собой — а потом, когда они сбились в кучу, отскочила в сторону. Близняшки Патил подняли палочки, выбросили вперед левые руки и закричали: «Сударшана!» Из их рук начали вылетать огненные диски. Несколько секунд — и уцелевшие Пожиратели в панике бежали. Девочки бросились за ними — вот это им делать не стоило. Одному из них удалось метнуть «Инсендио» и попасть в Парвати. По счастью, не убил, хотя бедная девочка страшно кричала, мне не сразу удалось погасить боль. Я боялась, что она ослепнет навсегда, но в Святом Мунго ее смогли вылечить…

Я сказала, что они бежали от нас, но это было не совсем так — ведь мне не довелось бросить ни одного заклинания! Кстати, потом, на досуге, я попробовала это «Сударшана» — ничего не получилось!

— Все это надо переварить, — тихо сказал Рон. — Ничего себе! «Аваду» отбить?!

— А сударшаны? — добавил Гарри.

Мак-Гонагалл встрепенулась:

— Вы что-то знаете об этом, Поттер?

— Да, мне попадалось — в магловской библиотеке. Очень древняя книга, «Махабхарата», — он поднял голову. — У вас и не могло получиться, профессор… ох, извините!

— Все в порядке, Поттер. Я всегда рада узнать что-то новое. И почему не могло получиться?

— Потому что «сударшана» не заклинание — это название оружия. Метательный диск. Заклинание вызова, видимо, невербально, а оружие вызывается вслух. Но… кто же они тогда?

— Кто?

— Близняшки! Сударшана — это оружие богов!

— Поттер, — Мак-Гоногалл усмехнулась, — да все древние боги — те же волшебники. Если бы Албус жил пять или десять тысяч лет назад, его тоже называли бы богом.

— Ну, Дамблдор не стал бы морочить людям головы! — возразила Гермиона.

— Почему морочить? Это был просто титул великого волшебника. Уже темнеет, кстати… Может, пойдем в дом?

— Пошли! — очнувшись, Джинни вскочила на ноги.

Один за другим они вышли из беседки и неторопливо направились к дому. Окна гостиной пылали отраженным закатом.

— Смотрите, как замечательно! — Гермиона забежала вперед.

Догнав ее, все сгрудились, любуясь роскошным зрелищем. Небо пылало оттенками золота и пурпура, низкое солнце пронизывало лучами кроны деревьев и причудливой формы облака.

— Я такого не видела целую вечность, — тихо сказала Гермиона. — Настоящее небо! Настоящий закат!

— Настоящий Хогвартс! — закричал Рон.

— Где?

— Рон, точно! Смотри, слева — Астрономическая башня!

— И башня Грифиндора! — Джинни начала подпрыгивать от избытка чувств.

Гарри заметил, что слизеринская башня какая-то кривая.

— Потому что слизеринская! — смеялась Гермиона.

Закатный свет сделал ее каштановые волосы такими же огненно-рыжими, как у Уизли, и девочки теперь казались сестрами. Несколько отойдя, Гарри смотрел на них и не мог налюбоваться. Почувствовав его взгляд, они оглянулись:

— Гарри! Иди к нам!

— Я хочу на вас смотреть, — возразил с улыбкой Гарри. — Когда я рядом, вас целиком не видно.

— Насмотришься еще! Иди к нам, Гарри!

— Ну пожалуйста! — попросила Гермиона.

Ей он, понятно, не мог отказать. Она прижалась к нему; Гарри почувствовал, как со спины его обнимает Джинни, и увидел Рона, обнявшего сзади Гермиону. Рон вытянул шею, высматривая сестру, и воскликнул:

— Класс! Прямо слоеный пирог!

— С подгорелой коркой! — не осталась в долгу Джинни.

— А как ты подгорела, сестренка?

— А кто тебе сказал, что я?

— Ладно, молодежь! — вмешалась Мак-Гонагалл. — Пирог, конечно, очень милый, но все же — пойдем. Возможно, по молодости вы не заметили, но для меня стало немного прохладно. И, по-моему, нас там уже ждут.

— Ой! — Гермиона с некоторым усилием вывернулась из «пирога». — Мама с папой вернулись, да?

— Да, и, кажется, там еще миссис и мистер Уизли — насколько я смогла разглядеть.

Мак-Гонагалл направилась к дому.

Друзья, держась за руки, цепочкой вошли вслед за ней и остановились у стеклянной стены. Сидевшие в гостиной не сразу их заметили.

Сидели, собственно, не все — мистер Уизли, то красный, то бледный, мерил шагами гостиную от камина до библиотечных полок, время от времени набирая полную грудь воздуха и выпуская его, не находя нужных слов. Джеральд из своего кресла следил за его перемещениями и слегка посмеивался. Женщины сидели на диване; миссис Уизли гладила руку Эльзы и говорила что-то успокаивающее, хотя сама была белой, как полотно.

— Нет, ну Джерри!.. — воскликнул наконец мистер Уизли. — Ты хоть можешь понять, что это — чистейшей воды ребячество?!

Тут его взгляд упал на вошедшую компанию.

— Гермиона! — он бросился к ним. — Гермиона, ты знаешь, что… Господи, да чего это я! — мистер Уизли остановился. — Гермиона, девочка… с воскрешением! С возвращением в мир живых!

— Гермиона! — миссис Уизли вскочила с дивана и, подбежав, обняла ее. — Я так счастлива, Гермиона!

— Ой, спасибо!.. Спасибо, миссис Уизли! — Гермиона, улыбалась, пыталась освободиться. — А что случилось? Мне показалось, что вы…

— Все в порядке, все в порядке! — торопливо заверил ее мистер Уизли. — Пойдемте, сядем! Ребята, профессор — прошу вас!

— И все же, мистер Уизли? — решительно спросила Гермиона, когда все уселись, — что на этот раз выкинул мой любимый папа?

Джеральд рассмеялся, Эльза с некоторым опозданием присоединилась к нему, хотя все еще выглядела немного напуганной.

— Артур сам разрешил мне попробовать! Более того — предложил, сказав, что с первого раза все равно ни у кого не получается.

— У тебя тоже не должно было получиться!

— А что же ты не предупредил?

— Папа! — с ужасом закричала Гермиона. Все повернулись к ней. — Ты… что?! Ты трансгрессировал?!!

— С первого раза! — воскликнул мистер Уизли. — А потом сообразил, что мы не знаем, где он и…

— И вернулся в «Нору», — невозмутимо закончил Джеральд.

— Два раза?! Папа, ты с ума сошел!

Джеральд сосчитал на пальцах:

— Три. Я им сказал, где меня найти, и снова трансгрессировал домой. Очень уж по тебе соскучился, Герми!

— Па-па-а! Ну не на людях! Я Гер-ми-о-на! Ага, отвлекаешь, да? Не выйдет!

— Ну ладно, — вздохнул Джеральд. — И чего это я воспитал тебя такой целеустремленной? — он прищелкнул пальцами. — Ладно, Артур. Вот послушай. Ты мне сам объяснил насчет трех «Н». Нацеленность, настойчивость, неспешность. Было такое?

— Разумеется, было! — горячо подтвердил Артур. — Главный принцип трансгрессии! Этому надо учиться по крайней мере…

— Да, я помню. Теперь такой вопрос — что нужно для того, чтобы посадить самолет?

— Папа!

— Подожди, деточка!

— Не называй меня так!

— А раз взрослая — тихо. Ну, Артур?

Уизли нахмурился:

— Что ты говорил?.. Надо выпустить колеса и эти… — он повел в воздухе раскрытой ладонью.

— Закрылки.

— Да, закрылки. Сбросить скорость…

— Артур, ты не понял. Я не спрашиваю, как посадить самолет, я спрашиваю — что для этого нужно?

Мистер Уизли недоуменно моргал.

— Для этого нужны три вещи, — пояснил Джеральд. — Нацеленность, настойчивость, неспешность! Это, Артур, знает любой летчик. Дай ему магическую силу и… — с резким хлопком он исчез. Все подскочили.

— Вот, — Джеральд подошел к ним со стороны камина. — Как тебе, Эльза? — спросил он, усаживаясь назад.

— Я думаю… — протянула Эльза. Уголки ее губ подрагивали от скрытого смеха. — Думаю вот о чем — для хорошего стоматолога тоже ведь нужны эти качества, верно? Скажем, когда удаляешь тяжелый зуб, — она выпрямилась. — Помнишь, я когда-то балетом занималась?

— Еще бы не помнить! — засмеялся Джеральд.

Эльза встала, подняла руки над головой и, подогнув ногу, сделала пируэт — получилось очень изящно. Все зааплодировали, а Гарри подумал: «Вот откуда это у Гермионы!»

— Значит — нацеленность, настойчивость, неспешность, так? И повернуться? — она сделала второй пируэт. И с хлопком исчезла.

— Эльза!!! — Джеральд вскочил.

— Привет, Джерри! — жена хлопнула его сзади по плечу.

— Ну, ты даешь… — Джеральд рухнул обратно в кресло.

Эльза вернулась к миссис Уизли, уселась и успокаивающе похлопала ее по руке:

— Все в порядке, Молли. Все в порядке!

— Слава богу! — миссис Уизли отерла лоб. — А еще нашу семью считают сумасшедшей! Гермиона, деточка!..

— Я не деточка, миссис Уизли! — рассердилась Гермиона.

— Вот-вот! Ты всегда была такой умной, серьезной… взрослой девочкой! Ну как тебе это удалось — при таких родителях?!

— Они меня так воспитали, миссис Уизли, — объяснила Гермиона, явно не зная: то ли рассердиться окончательно, то ли расхохотаться.

— Замечательно, милочка! Пора бы тебе взять инициативу и начать воспитывать их!

Гермиона печально улыбнулась:

— Не выйдет, миссис Уизли. Я столько раз пыталась! Они безнадежны.

— Моя дочь, как всегда, права, Молли! — поддержал ее Джеральд. Потом сказал уже серьезно: — Артур, у вас, наверное, уже все собрались.

— Да! — мистер Уизли вскочил. — Простите, ребята. Я хотел их кое с кем познакомить.

— Подождите, — вмешалась Мак-Гонагалл. — Мистер Грейнджер…

— Джеральд, миссис Мак-Гонагалл.

— Хорошо, Джеральд. Тогда зовите меня Минервой.

— Вы Минерва? — весело удивился Джеральд. — Хорошо, очень приятно. Похоже, Гермиона, тебя опередили — не быть тебе Афиной.

— Это еще почему? — возмутилась Гермиона. — А!.. Жаль!

— А я вовсе не против, — заметила Мак-Гонагалл, — мне ведь когда-нибудь понадобится преемница, верно? Так вот, Джеральд — пока будете в «Норе», найдите немного времени и ознакомьтесь.

Она извлекла из складок мантии предмет до того изящный, что все со вздохом восхищения подались вперед.

Это было яйцо, сделанное из белого полупрозрачного камня и оплетенное золотыми завитушками, делящими его на четыре лепестка. В тончайших переплетениях сверкали микроскопические брильянты. Яйцо покоилось на хрустальной подставке, настолько прозрачной, что казалось — оно висит в воздухе.

— Прямо Фаберже! — воскликнула Эльза.

— А это и есть Фаберже, — пояснила Мак-Гонагалл. — Он был волшебником.

Она достала палочку и коснулась верхушки яйца:

— Алохомора!

Раздался переливчатый звон, и лепестки неторопливо раскрылись. Взору открылся миниатюрный письменный стол с лежащим на нем таким же миниатюрным свитком пергамента. Свиток был частично развернут, а над ним стоймя висело крохотное золотое перо.

Мак-Гонагалл повернула ладонь вверх и начала шептать заклинания. Микроскопический свиток выскользнул из-под пера, свернулся и взлетел. В столике открылся ящик, оттуда вылетел новый свиток и, развернувшись, лег на место первого. С тем же нежным звоном яйцо закрылось.

— Энгоргио! — приказала Мак-Гонагалл и протянула Джеральду свиток обычных размеров.

Подняв брови, тот развернул его:

— Отлично! Мне бы такой диктофончик!

— Получите. Ребята, — строго сказала Мак-Гонагалл, повернувшись к друзьям, — не обижайтесь, что я записала наш разговор. Уверяю вас, перо хорошо заколдовано — в тексте нет ни слова личной информации, только то, что относится к битве. Я задержусь, Артур, — сказала она мистеру Уизли, пряча яйцо. — Мне тоже нужно рассказать им кое-что.

— Конечно, Минерва… — он осекся: раздался звонок.

— Я открою, — Эльза направилась к прихожей.

— Кого еще принесло? — нахмурился Джеральд. — На сегодня вроде никто не записан.

— Вы принимаете на дом? — удивилась Гермиона.

— Иногда, с тех пор, как ты… В общем, мы ушли из института.

— Ой, папа, ну что же вы?!

Из прихожей доносились невнятные голоса. Один из них, хриплый и грубоватый, зазвучал громче:

— Однако нам в ночлежке сказали, что тута зубодер живет! Имейте милость, мадам! Вон как жену всю разнесло, стонет, бедняжка, я спать ваще не могу!

Джеральд шагнул, к двери, присмотрелся и, сказав: «Так, вроде понятно!», исчез. В дверях появилась Эльза, растерянно пятящаяся перед одетым в грязные лохмотья бродягой. За ним вошла старуха с завязанным тряпкой лицом. Она тихо постанывала и держалась за раздутую щеку.

— Дык хто тута стреляет? — спросил, озираясь, нежданный гость (видимо, услышав хлопок от трансгрессии). — Не разбойники мы, нет! Зуб у жены болит, пожалейте бедняжку! Хто тут дохтур-то!

— Я, — раздался с лестницы голос Джеральда.

Джинни прыснула и толкнула Гарри в бок.

— Что?!

— Не узнал, что ли?

Джеральд вошел, и старик опасливо попятился, увидев у него в руке большой разводной ключ. Гарри открыл рот, но Гермиона шлепнула его по колену:

— Тихо! Дай посмотреть!

— Я никому не отказываю в помощи, — объявил Джеральд, подойдя к старухе. — Долг врача, как-никак. Откройте рот, пожалуйста. Где именно болит?

— Дохтур, а ключ-то зачем? — старик сзади схватил его за руку.

— Это не ключ! — сурово заявил, освободившись, Джеральд. — Это новейший стоматологический инструмент! Не бойтесь, — сказал он перепуганной старухе, — больной зуб наверняка окажется среди выбитых и больше болеть не будет. Разве что челюсть немного сломается.

— Не, дохтур, ой, не надо! — завопила, отступая, старуха. — Не болит уже, ни капельки не болит!

— Эффективный инструмент, правда? — усмехнулся Джеральд, кладя ключ на полку. — Тогда можно снять повязку.

Он сделал молниеносное движение, и в руке у него оказалась повязка старухи, ее платок и бесформенная мочалка, на месте которой вспыхнула огненно-рыжая шевелюра.

— Парики аккуратней надевайте, парни, а то все видно!

— Джордж! — закричала миссис Уизли.

— Это Фред, мама, — недовольным голосом сказал «бродяга», сдергивая свой парик. — Джордж — это я. Мы пришли сказать, что Люпин и Тонкс уже в «Норе», и все вроде уже в сборе. Грюма и Снейпа еще нет, но Грюм скоро будет — от него сова прилетела.

— Ну, вы нашли способ! — воскликнул мистер Уизли. — Ладно, потом разберемся. Так… Минерва, я запишу весь разговор, но вы не сильно задерживайтесь, ладно? Эльза, вам лучше опять пойти в паре с Молли.

— Конечно, Артур. Я не думаю, что смогу хорошо нацелиться сама — это не на шесть футов трансгрессировать. Главное, что не на вашем автобусе — второй раз я в этот кошмар не сяду!

— Джерри…

— Я справлюсь.

— Джинни, Рон — вы с нами или…

— Или, — отрезала Джинни.

— Подожди, папа! — перебил Фред, доставая из воздуха огромный свиток пергамента. — У нас тут поема в честь Гермионы! Не беспокойся, это быстро.

— Мы на нее целых пять минут затратили, — добавил Джордж, — и просто обязаны ее прочитать!

Они с братом встали рядом и, развернув свиток, проскандировали:

— Гермиона Грейнджер, солнышко ты наше!

Ты снова, блин, взошла над темным горизонтом!

— Все! — сказал Джордж, свернув пергамент. — Немного ломается размер, но зато — коротко и лаконично, и идея ясна, верно, Гермиона? Ладно, ребята, пока!

Эльза и Молли, смеясь, взялись за руки. Раздалась очередь громких хлопков.

— Уф! — Рон потряс головой. — Придумал бы кто-нибудь бесшумную трансгрессию! Однако это класс! — с восхищением сказал он Гермионе. — Первый раз вижу человека, который смог обломить Фреда с Джорджем!..

— Так это же папа!

Сияя улыбкой, Гермиона подняла руки над головой и повторила пируэт Эльзы.

— Гермиона, только без трансгрессии! — завопил Рон. Потом осторожно добавил: — Знаешь, мне только не очень нравится, что он все время тебя поддевает…

— Рон, да что ты?! Ты думаешь, я всерьез обижаюсь? Это у нас игра такая, всего-то!

— Что с тобой, Гарри? — вдруг спросила Джинни.

Гарри, очнувшись, вздрогнул.

— Ничего! — быстро ответил он. — Все в порядке!

— Непохоже! — сказала Гермиона.

Девушки сели по обе стороны от него. Гарри стало не по себе от их встревоженных взглядов. Рон тоже, устроившись в кресле, смотрел на него с некоторым испугом.

«Как же им объяснить?..»

— Я был так рад… — проговорил он. — Так рад, что все они живы! Люпин, Тонкс, Грюм!.. Даже, черт возьми, Снейпу рад! По крайней мере, рад, что узнал!

— Я понимаю, Поттер, — мягко сказала Мак-Гонагалл и, обойдя их, села напротив.— Стыдиться нечего. Гарри… Вы слышите меня?! Я повторяю — вам нечего стыдиться! Вы поверите, если я скажу, что мне тоже было страшно узнать, кто еще погиб? Что я тоже пряталась после похорон, чтобы, упаси бог, не услышать, что погиб еще… неважно кто!

Гарри поднял на нее взгляд:

— А разве вы не знали?

— Как, Гарри? Да, я организовала похороны. Да, мне принесли списки. Вы думаете, я их подробно и хладнокровно изучала? Даже бросить беглый взгляд — и то порой было свыше моих сил! Я их распределила среди министерских работников, которые мне помогали. Чиновникам легче — на то они и чиновники.

— Но вы не сбежали, как я! Не сбежали от правды!

— Ничего постыдного нет сбежать на время, — задумчиво сказала Мак-Гонагалл, — а потом впускать в себя правду постепенно. Вот сбежать навсегда — это глупо, но для этого надо было сбежать с похорон. А вы там были.

— Я видел только… — он посмотрел на Гермиону. Та кивнула. — И Невила с Луной. А рядом хоронили других. Их было так много!

— Да, — подтвердила Мак-Гонагалл. — Но уцелевших больше, Гарри. Вы не представляете, какие силы бросил на нас Волдеморт. Он мог нас всех уничтожить — быстро и без особых потерь.

— Но мы же победили!

— Волдеморт рассчитывал на внезапность. На то, что мы не знали, когда и как он ударит. Что мы не в состоянии постоянно держать большие силы в боевой готовности. Хогвартс все-таки школа, а не казарма. Однако нас предупредили вовремя, и мы сумели бросить клич.

— Предупредили?!

— Да. Вот вам еще цепочка — может быть, решающая! В начале марта появился Драко Малфой. Каждый день в одно и то же время он слонялся по площади Гримо, стараясь оставаться на виду. Хотя стояли последние холодные дни, и он явно мерз. Увидеть дом 12 он, конечно, не мог, но явно знал его местоположение. На третий день, посоветовавшись, мы решили рискнуть — это могло быть и ловушкой — и впустить его. Я подождала, пока он не повернется лицом к нам, и приостановила действие заклинания — да, не удивляйтесь, мне это по силу. Увидев дом, Драко бросился к входу, Артур его впустил, закрыл дверь, а я снова навела защиту. Никто бы даже прицелиться не успел. Но никто и не стрелял.

Драко сразу же сдал палочку Артуру, а тот привел его к нам. Мы молча ждали, я только потребовала, чтобы его усадили у камина — бедняга был весь посиневший. Отогревшись, он сразу сказал: «Если хотите, можете меня обыскать». У него было какое-то дикое состояние — сжатые зубы, безумные глаза... Казалось, он даже рта раскрыть боится, чтобы не сорваться в истерику. Я его заверила, что в обыске нет необходимости, и тогда он потребовал: «Дайте веритасерум. Я хочу, чтобы вы мне верили». Что ж, я сделала ему чашечку горячего чая, добавила три капли зелья и сказала: «Прошу. Согреетесь заодно». Никто ни слова не сказал, пока он пил этот чай. Потом Драко заговорил.

Деталей он, конечно, не знал, но и общего рассказа хватило. Мы узнали, что в нашем распоряжении пять дней, что главная цель Волдеморта — Хогвартс, и что у Волдеморта есть новые хоркруксы. Что Темный лорд собирается захватить замок, взять студентов заложниками и диктовать свою волю Министерству. Что целая армия инферналов ждет приказа на дне озера. Драко рассказал, что идею с заложниками Волдеморт позаимствовал у магловских террористов — и опробовал на нем!

Видимо, с того раза, когда Драко не смог убить Дамблдора, Волдеморт перестал ему доверять. Он предложил Драко расправиться с нами в одиночку и заслужить прощение. А для гарантии похитил его подружку Пенси Паркинсон и заявил, что в случае провала он ее… изнасилует! Смешно, правда? Но Драко поверил! Да, он преклонялся перед Темным лордом, но беда в том, что Пенси он любил — и любовь пересилила. Он умолял нас спасти Пенси от позора. Ему было крайне неприятно, конечно, когда мы тоже расхохотались, но мы, взяв себя в руки, объяснили, почему смеемся. Может, это не стоило говорить, но мы ему сообщили, (он, оказывается, не знал!) что Темному лорду больше семидесяти лет, и никакое волшебство не может вернуть ему… соответствующую силу.

— Тем более адепту Темных искусств, — задумчиво вставила Гермиона.

— И тем более Волдеморту, который ненавидел свое детство, потом — молодость, потом — любовь, а значит — и секс. Мы объяснили Драко все это. И он понял, что мисс Паркинсон мертва. Я предложила ему укрытие, но он решил вернуться и разделаться с Волдемортом. Он оставался Драко Малфоем, конечно. Все время, даже пока действовал веритасерум, подчеркивал, как он нас ненавидит и презирает, и что пришел он к нам лишь потому, что Волдеморта ненавидит еще больше. Что ж, мы не стали его отговаривать — так он нас достал, при всей важности полученной информации! Да он и не хотел нашей благодарности. Попросил только вернуть его палочку и как-нибудь сделать вид, что он с нами сражался — на случай, если за ним следят. Артур выполнил его просьбу и с превеликим удовольствием вышвырнул в окно.

Мы известили всех выпускников Хогвартса, сообщили всем школам в других странах. И просто всем, кого знали и кто мог помочь. Хагриду удалось договориться с кентаврами и даже с кальмаром — тот хоть и достаточно разумен, но из людей понимает только его. Я договорилась с предводительницей русалок. Вместе с тритонами они разыскали инферналов и уничтожили их. Мы использовали даже дементоров!

— Что?! Дементоры… на нашей стороне?!

— Ничуть, — усмехнулась Мак-Гонагалл. — Я сказала — мы их использовали! Это была идея Снейпа. Если бы он додумался до этого два года назад! Тогда и вам не пришлось бы столько пережить. И Албус, возможно, был бы с нами… Еще в то время, когда дементоры охраняли Азкабан, с ними было заключено магическое соглашение, которое невозможно нарушить, пока они находятся в нашем мире. Нам они больше не подчинялись, но их Король ответил на зов. И как был рад, узнав, что у Волдеморта есть тайники с частицами его души! Волдеморт, конечно, установил защиту — но не от дементоров, он ведь и предположить такое не мог. А дементоры были очень даже рады угощению! Через несколько часов все хоркруксы были пусты. А мы начали организацию обороны.

Волшебники — не маглы, ребята, у волшебников нет армии. Можно было собрать только ополчение — но сильное ополчение! Иностранные школы, конечно, не особо боялись Волдеморта и считали, что это наша, британская проблема. И все же прислали помощь. Кое-кто в Ордене даже ворчал, потому что из Дурмстранга и Шармбатона пришло только по несколько человек, но ворчание быстро прекратилось, потому что они прислали сильнейших.

— Я видел Крума! — воскликнул Рон. — Правда, только на… на твоих похоронах, Гермиона. Но я понял, что он сражался.

— Он был?.. Господи, надо послать ему сову!

— Я уже послал. Не удивлюсь, если он сейчас в воздухе и на полпути к нам.

— Спасибо тебе, Рон! — ошеломленно сказала Гермиона. — Но… именно ты?

— Да, именно я. Ты знаешь, что… Тьфу ты, что я несу — ты же не могла знать… В общем-то… Ну, он там плакал! — сбивчиво объяснял Рон. — Я подумать не мог, что Крум — и плачет, понимаешь? И еще… Видишь ли, я перестал ревновать. Вообще! Кого угодно, к кому угодно. Я сам себе поражаюсь, но вот…

— И это очень важно, Рон, — заметила Мак-Гонагалл. — Запомни это, все запомните. И потом, на досуге, загляните в себя. И попробуйте задать себе такой вопрос: «Когда я в последний раз испытывал ревность?»

— А что тут такого…

— Мы еще вернемся к этой теме, ребята, — заверила их Мак-Гонагалл. — Вы даже не представляете, какое громадное значение это имеет — наряду с той надеждой, которую дал нам Гарри.

— Это всего лишь надежда, профессор, — тихо сказал Гарри.

— Для меня несколько странно слышать такое, — усмехнулась Мак-Гонагалл, — и одновременно видеть, как трогательно обнимает вас мисс Грейнджер!

Гарри смущенно засмеялся и сжал руку Гермионы.

— И для того, чтобы закрыть тему, я открою секрет. Мистер Поттер наложил на вас заклятье.

— Что?! Профессор, я ничего такого не делал!!!

— Но вы их любите, Гарри?

— Конечно!

— Вот это и есть ваше заклятье. У вас ведь очень и очень необычная любовь. Вы разве забыли?

Мак-Гонагалл явно любовалась их ошеломленными лицами.

— И, возможно, не только он, мисс Грейнджер, — добавила она. — Нам с вами надо очень серьезно изучить ваш дар. Гарри — Маг Жизни, и мы знаем, что это такое. Но такого дара, как у вас, никогда не было — по крайней мере, в известной истории. Вы сами сказали, что даже не знаете, как его назвать. Я тоже не знаю.

— Вы думаете, это опасно? — встревожилась Гермиона.

— Ни в коем случае. Я думаю, это что-то прекрасное. Но мы должны знать, что это такое.

— Я согласна, профессор! Правда, не думаю, что я как-то повлияла на ребят. Гарри — да, тут вы правы. Но у меня ведь это произошло, когда я… умерла.

— Произошло с наибольшей силой. Но я не зря попросила вспомнить — когда именно в вас исчезла ревность…

— В прошлом году! — перебил Рон. — Зимой, под Рождество! Когда началось у нас с Луной…

— Замечательно, Уизли. Но не торопитесь, — Мак-Гонагалл посмотрела на часы. — Меня ждут, ребята, и я хочу договорить. Гарри, я сказала про надежду, и нужно добавить одну вещь. Для Невила и Луны это не надежда — это точное знание. Они очень скоро будут с нами. Правда, понадобится еще немного вашей крови.

— Лишь бы ее хватило, профессор!

— Вполне хватит. Вас же четверо. Значит, вашей крови понадобится… две капли. Мисс Грейнджер, нет необходимости завтра же бежать в библиотеку — у меня есть все нужные материалы, кроме одной книги из Министерства. Но я получу ее, даже если для этого потребуется дать пинка Министру магии, — она встала. — Отдыхайте, Гермиона. И вы, Гарри, тоже. Вы мне будете нужны через несколько дней, и я хочу увидеть вас полными сил и как можно счастливее!

— Ну, это… — Гарри и Гермиона обменялись улыбками.

— Это важно. Счастливые люди сильны, а нам потребуется ох как много сил! Пока!

И Мак-Гонагалл исчезла.

Обняв колени и положив на них подбородок, Гарри любовался Гермионой. Девушка склонилась над столом, от бьющего в окно утреннего солнца ее обнаженная спина сделалась золотистой, а в копне каштановых волос играли блики. Тихонько поскрипывало перо. Гермиона подняла со столешницы чайную ложку, невесть как очутившуюся среди бумаг, задумчиво повертела в пальцах, отложила и подвинула к себе раскрытый том — Гарри узнал «Магию веков», написанную, по слухам, при участии самого Мерлина. Полистала книгу, немного развернула свиток и снова начала неторопливо строчить. Вдруг, не оборачиваясь, она сказала:

— Думаешь, я не знаю, что ты на меня смотришь?

— Та-ак… — протянул Гарри. — Ты ни разу не обернулась. Глаз на затылке у тебя нет. Зеркала и других отражающих поверхностей перед тобой — тоже. Сел я бесшумно, очки надел без единого звука, — он помолчал, изображая задумчивость. — Я сдаюсь.

— А я чувствую. У тебя такой ласковый взгляд — когда ты на меня смотришь, ты меня словно гладишь!

— О, спасибо! — Гарри смущенно улыбнулся. — Это звучит очень мило, но… ты мне просто голову морочишь.

— Ничуть, Гарри. Мне очень нравится, — говоря, Гермиона не переставала писать. — Я только удивляюсь — как это ты за неделю не насмотрелся?

— Потому что каждый раз — словно впервые.

— Теперь ты очень мило сказал, Гарри.

— Тогда, может, откроешь тайну?

Она наконец-то повернулась к нему, блеснув глазами:

— Сам угадай!

— Я не могу сосредоточиться.

— Мне одеться?

— Нет! Пусть уж лучше это навеки останется тайной! Все равно ведь скажешь.

— Не скажу!

С трудом оторвав от нее взгляд, Гарри посмотрел на стол.

— Ладно, не говори. Только один вопрос. Почему у тебя среди письменных принадлежностей ложка лежит?

— Ну… забыла вчера, когда мы здесь чай пили. Гарри! Ну что ты такой догадливый?

— Да вспомнил, как ты в Хогвартсе в ложку смотрелась, когда завивала себе ресницы.

— Я? Это Парвати так делала, а не я. Ты все перепутал.

— Может быть. Но зато угадал, признай!

Гермиона воткнула перо в чернильницу и перебралась к нему.

— Никак не пойму одну вещь, Гарри, — усевшись позади, она обняла его, прижалась к спине. — Ты порой можешь что-то перепутать. Порой даже все. А потом все равно у тебя получается правильно. Я так не умею! — она потерлась щекой об его ухо. — А хотела бы уметь.

— А я хотел бы уметь, как ты, — Гарри повернул голову, чтобы поцеловать ее. — Любимая…

Гермиона тихо засмеялась:

— Знаешь, мне это слово раньше не нравилось. Всегда казалось каким-то книжным. Но когда ты его произносишь, я как будто в воздухе таю! Гарри, не все у меня получается правильно.

— У меня тоже. Сириус погиб из-за того, что я поверил в обман Волдеморта.

— А я не поверила тебе, когда ты раскусил Драко. Ладно, Гарри. Главное — не повторять ошибки. И отдыхать. Так велела Мак-Гонагалл.

— Ох, наотдыхался уже! — рассмеялся Гарри. — Я скоро пожалею, что не родился змеей!

— Это еще почему?!

— А змеям хорошо — они могут ходить лежа.

Гермиона потрепала его по волосам и встала.

— Хочешь, я тебя напугаю?

— Как?

— А вот так. Встань.

Он подчинился:

— Ну? А-а-а!!! Ты с ума сошла!!! — он лихорадочно ухватился за ее шею. — Гермиона! Надорвешься! Да… что ты делаешь?!

— Ты тоже порой меня так подбрасываешь. Страшно, да?

Смеясь, Гермиона держала его на руках, как ребенка.

— Все, — вздохнула она, опуская на кровать. — Надолго меня все же не хватит. Но ты мне дал прекрасное тело, Гарри!

— Я думаю, оно у тебя всегда было прекрасным, — переведя дух, Гарри с некоторым недоумением (и удовольствием) окинул ее взглядом.

— Да я не об этом! — Гермиона порозовела. — Гарри, я сейчас намного сильнее, чем раньше. Наверное, почти как папа.

— Вот оно что, теперь понятно! Ты меня ночью раза два так сжала бедрами, что ребра затрещали.

— Ой! Я тебе ничего не сломала?

— Нет, нет, все в порядке, — заверил он ее. — Мне очень даже понравилось.

— Все равно — я буду за этим следить. Надо соизмерять усилия. Но как это здорово! Мне сейчас, конечно, уже не пробежать с тобой на руках от ворот до входа, но что-то осталось. Похоже, ты меня представлял лучше, чем я была — не знаю, как поточнее сказать.

— Я понял.

Гермиона кивнула на стол:

— Вот. Вчера перетащила из своей комнаты. Безо всякой магии!

Гарри подошел и поднял брови — стол представлял собой массивный старинный секретер. Ухватив за края, поднатужился и еле смог оторвать от пола.

— Ого!!! — он с уважением посмотрел на Гермиону, потом его взгляд упал на свиток.

«…Если привести в систему упоминания о Магах Жизни, можно сделать вывод, что осознание любви как ведущей жизненной силы дает такому магу особого рода могущество…»

— Это ничего, что я смотрю?

— Ничего, конечно. Я все-таки оденусь, Гарри. Немного холодно.

— Тогда и я, — Гарри взял со стула рубашку. — Ты это пишешь для Мак-Гонагалл? Она вроде говорила, что у нее все есть.

— Для себя. Что делать, Гарри — я так отдыхаю!

— Помню, — сказал он с улыбкой. — Когда ты на первом курсе притащила тот толстенный том, где было про Фломеля, и сказала, что взяла в библиотеке для легкого чтения — ну у Рона была физиономия!

— А у тебя-то!

— Свою я не видел, — усмехнулся Гарри, затягивая пояс, — так что поверю тебе на слово.

Он засунул палочку в карман и с наслаждением потянулся.

— Прогуляемся?

— Я хочу кое-что дописать, — с оттенком сожаления сказала Гермиона. — Немножко осталось. Подожди меня в гостиной, ладно? Или во дворе…

— Хорошо, — он поцеловал ее. — Гермиона, друг мой, любовь моя… Это тоже слишком книжно, да?

— Нет. Да. Пусть книжно, но… из хороших книг. Мне очень нравится, когда ты так говоришь. Кажется, что сердце выпрыгнет, — она на секунду спрятала лицо у него на груди, потом мягко освободилась. — Я все-таки хочу закончить, Гарри. Иди пока вниз, ладно? А то я никогда до стола не доберусь.

Улыбаясь до ушей, Гарри вышел, аккуратно закрыл дверь, сел на перила и скатился вниз. Перила заскрипели, наверху дверь приоткрылась, и раздался голос Гермионы:

— Гарри! Не маленький уже!

— Ты что, догадалась? — удивленно крикнул он в ответ.

— Конечно — скрип характерный, и в конце — «Бум»! Мама с папой регулярно так катаются.

— А ты нет?

— Все, я пошла работать! Не мешай!

Зайдя в гостиную, Гарри плюхнулся в любимое кресло Джеральда — родителей Гермионы не было. Без них дом казался несколько пустым, но отнюдь не менее уютным. Рон правильно сказал — спокойный дом. «Как хорошо… — думал Гарри, — как здесь хорошо». Вспомнился дом Дурслей, по самую крышу забитый вещами, большей частью которых никто не пользовался. А здесь был простор — лаконичная мебель, книжные полки, удобные кресла и два дивана.

Всего шесть дней, неполная неделя — а Гарри уже казалось, что он живет здесь уже несколько лет! С некоторым смущением он вспомнил, как расстроился Том, помогая ему вынести вещи из «Дырявого котла». Попрощались, Том сказал: «Гарри, я пока придержу за вами комнату. Мало ли, вдруг вы надумаете уединиться, поработать или еще чего…»

Джеральд и Эльза, похоже, опять трансгрессировали в Хогвартс — они пропадали там целыми днями. Мак-Гонагалл, мадам Помфри и Флиттвик взялись обучать их основам магии, заручившись взамен их согласием на всяческие обследования — они ведь были первыми за всю историю маглами, которые стали волшебниками. Гарри поражало, с какой скоростью родители Гермионы осваивают магию. Обзаведясь палочками, они в первый же день устроили подобие тенниса, используя вместо мяча хрустальную вазу и гоняя ее через всю гостиную заклинанием левитации. Заодно им пришлось освоить и «Репаро», поскольку бедной вазе изрядно доставалось, несколько раз она вообще разлеталась в куски. Гарри и Гермиона с удовольствием учили их простым заклинаниям, но вскоре Джеральд счел, что нужны более профессиональные инструкторы.

А по вечерам они все собирались в гостиной — как в тот день, когда Гермиона вернулась из Страны Мертвых. Иногда к ним присоединялись Рон и Джинни. Однажды пришли Дин Томас и Симус Финеганн. Дин опирался на черную резную трость, хотя хромал, по правде, не сильно. В разговоре он признался, что трость ему просто нравится и еще он прячет в ней свою палочку. В присутствии Джинни он явно чувствовал себя скованно, зато Симус был весел и разговорчив. Он сообщил Гермионе, что все семикурсники, участвовавшие в сражении, получили «отлично» по ЖАБА — выжившие заочно, а погибшие посмертно. И расхохотался, увидев, как изменилось лицо Гермионы. «Гермиона, — сказал Симус, — мы с грифиндорцами уже закатили вечеринку в твою честь, и я поспорил на десять галеонов, что ты расстроишься, когда узнаешь!»

Гермиона потом и правда сказала печальным голосом: «А я уже начала готовиться!» и обиженно посмотрела на Гарри, когда тот рассмеялся. А потом обида сменилась смущением, и она сказала, что Виктор-Крум уже приехал и прислал ей сову. «Ты не будешь против, если я с ним встречусь?» Конечно, он был не против. Гермиона вернулась с этой встречи поздно ночью, в каком-то необычном настроении — смеси умиротворенности и удивления.

— Ты знаешь, — рассказала она, — у нас ничего особенного не было. Мы все это время просидели в обнимку, немного целовались, он меня гладил… и мы разговаривали. Только и всего. Как тогда, на четвертом курсе. Как будто я — единственный человек, с которым ему легко разговаривать. Для него это многое значит. Потом, когда я собиралась домой, он сказал: «Я повэрил (Гермиона очень похоже изобразила твердый болгарский акцент), что ти жива. Я очен счастлив. И очен рад, что ти с Гарри. Скажи Гарри, что я навэчно эму благодарен за то, что он воскрэсил самую замэчателную дэвушку на свэтэ». Знаешь, это было забавно, но меня так тронуло!

Вспоминая этот рассказ, Гарри улыбался. Его тоже тронуло.

— Странно, что он не захотел большего, — заметил он, — ведь ты и правда замечательная.

— Гарри, — рассмеялась Гермиона, — у него сейчас подруга-самодива. Он от нее без ума!

— Само… кто?

— Самодива. Вейла, по-болгарски.

Услышав скрип перил, Гарри поднялся из кресла.

— Мне можно, — заявила Гермиона, прежде чем он открыл рот. — Я, в отличие от тебя, серьезный человек.

— Тебе и правда можно, — улыбнулся Гарри, обнимая за плечи. — Маленькая ведь, простительно побаловаться.

— Гарри! — Гермиона произнесла это тем же возмущенным тоном, как обычно «Папа!» — Ну задразнили уже! Зря я сказала, что на той фотографии мне пятнадцать!

— Сходим к мадам Помфри? Она определит твой возраст с точностью до недели.

Гарри ждал, что Гермиона продолжит шутливую перепалку, но она вдруг задумалась и сказала:

— Давай. Я хочу сказать — в Хогвартс. Знаешь, как я по нему соскучилась? И Хагрида хочется повидать.

Гарри хлопнул себя по лбу:

— Надо же, я что-то про него и не вспоминал! Он мог жутко обидеться.

— Ну так пойдем?

— Ага. А как — вдвоем? Или позовем Джинни и Рона?

Гермиона снова задумалась:

— Ой, не знаю… И охота вдвоем пройтись, и по ним я тоже соскучилась… О! Подожди!

Она подошла к телефону, стукнула по нему палочкой и подняла трубку:

— Привет! Ох, похоже, я не туда попала! Да, мне нужны Уизли… но кто ты тогда? Габриель?! О, привет, малышка! К сестре приехала? Послушай, ты уже замечательно говоришь по-английски! Что такое «малышка»? А как по-французски… «пти», да? Ну, конечно, ты уже «гран», это я так! Как кто? Гермиона!

В трубке раздался такой восторженный визг, что Гермиона отдернула ее от уха.

— Да! — весело сказала она. — Да, все правда! Габриель, мы обязательно увидимся… что? Поступила в Хогвартс? Замечательно, поздравляю! Но тогда почему ты дома? А, понятно. Есть там Рон? Передай ему трубку, пожалуйста! Да, обязательно… Габриель, ну пожалуйста! Привет, Ронни! Не надо так? А это за то, что ты меня позавчера «Герми» назвал! Рон, я повторяю — это можно только папе, причем наедине! Гарри? Ему тоже можно, потому что он не хочет — я для него всегда Гермиона. Ну, Грохх — с него что возьмешь? Думаю, года через два он мое имя выучит до конца… — она расхохоталась. — Выучит — его Хагрид уже таблице умножения научил! Я кстати, как раз о Хагриде. Как насчет того, чтоб к нему сходить? Тоже думали? Замечательно! Нет, мы с Гарри немного пройдемся… Да, ждите нас там, — Гермиона положила трубку. — Все! Пошли?

Гарри надел джинсовую куртку и переложил палочку во внутренний карман. Они вышли и, держась за руки, неторопливо зашагали по аллее. Осень уже брала свое — в кронах деревьев мелькали пожелтевшие листья, как золотые галеоны.

— Какой теплый год, — вздохнула Гермиона. — И лето прошло без меня! Жарко было?

— Очень. Особенно в июле. Я тогда больше сидел в библиотеке, — задумчиво ответил Гарри. — Там прохладно. А потом выйдешь на улицу — и как в топку!

— А я люблю жару.

— Я тоже. Я ведь в июле родился. Подонок Волдеморт — испортил такой хороший год!

Гермиона сжала его руку.

— Волдеморта больше нет, Гарри. А год такой же хороший. Смотри, уже сентябрь — а как тепло!

Они шли вдоль решетчатого забора соседнего коттеджа, и вдруг:

— Ой! Гермиона! Гермиона, деточка!

Посмотрев через забор, Гарри увидел электрическую инвалидную коляску, которая с легким жужжанием катилась к воротам. В коляске сидела старая женщина в коричневом платье и приветливо махала свободной рукой.

— Здравствуйте, миссис Арлет! — крикнула Гермиона. — Как вы?

— Спасибо, хорошо! Подходите к воротам!

Когда они поравнялись с воротами, те открылись с негромким жужжанием.

— Зайдете к нам? — с надеждой спросила старушка.

— Мы торопимся, миссис Арлет, — с явным сожалением ответила Гермиона. — Нас ждут в гости. Но зайдем обязательно!

Старушка взяла ее за руку:

— Обязательно, Гермиона! Надо же, как я рада! — она похлопала ее по руке. — Мне твоя мама рассказала. Прямо воскресла из мертвых!

Гермиона бросила на Гарри предупреждающий взгляд.

— Почти, миссис Арлет. Я полгода не приходила в сознание, и никто в больнице не знал, кто я такая. Мама с папой считали, что я погибла!

— Да, да, они мне рассказывали! Я так счастлива увидеть тебя живой и здоровой… А кто этот милый мальчик?

— Ой! Это Гарри. Гарри Поттер. Гарри, это миссис Арлет, наша соседка.

— Здравствуйте, миссис Арлет, — немного скованно поздоровался Гарри.

— Очень приятно, молодой человек! Это твой жених, Гермиона?

Покраснев, Гермиона кивнула.

— Очень рада, очень! — кивнула старушка, испытующе рассматривая Гарри. — Хороший выбор! Мне в молодости всегда нравились интеллигентные мальчики в очках.

Гарри улыбнулся:

— Чтобы носить очки, недостаточно быть интеллигентным, миссис Арлет. Надо еще плохо видеть!

Старушка звонко рассмеялась:

— А вы парень не промах, Гарри! Ничего, что я вас так называю?

— Ничего.

— Да, Гермиона, отличный выбор! Ты точно уверена, что у вас не найдется немного времени?

— Нет, — с сожалением повторила Гермиона, — нас ждут.

— Тогда подождите самую малость! — попросила она и, развернув коляску, покатила к боковой аллее.

— Она меня знает с детства, — пояснила Гермиона, — я часто приходила сюда поиграть. У нее такой замечательный сад, и… — она проследила за коляской, исчезнувшей за боковым поворотом. — Так я и знала — поехала к теплице. Хочет фруктами угостить.

— Она выращивает фрукты? — удивился Гарри. — Как ей удается?

— Ей раньше сын помогал, а сейчас, наверное, внуки. Да и она на самом деле может ходить, но у нее артрит. Обострился, видимо, — с сочувствием сказала Гермиона.

Вскоре коляска снова вывернула из-за поворота. Миссис Арлет придерживала на коленях большую корзинку.

— Вот, — сказала она, остановившись у ворот, и протянула корзинку Гермионе. — Красота, правда?

Корзинка была доверху полна спелых персиков.

— Ой, великолепно! — восхитилась Гермиона, передавая корзинку Гарри. — Мне прямо неловко, миссис Арлет! Хотелось бы как-нибудь вас отблагодарить!

— Ну, раз уж хочется, — засмеялась старушка, — покажи что-нибудь. Ты по-прежнему увлекаешься фокусами, верно? Я уже заметила твою знаменитую палочку!

— Хорошо, миссис Арлет, — Гермиона достала палочку из заднего кармана, взмахнула.

В воздухе вспыхнула радуга.

— Замечательно! Замечательно! — восхищалась миссис Арлет. — Ах, Гермиона, я по-прежнему считаю, что в тебе погибла великая иллюзионистка! Я когда-то уговаривала твоего папу отдать тебя в театральное училище, у тебя еще в детстве был талант, как у моего покойного мужа! А как ты это делаешь? Что-то из палочки распыляешь, да?

— Совершенно верно, миссис Арлет. Особое вещество, которое преломляет свет. Еще с полчаса продержится.

— Спасибо, деточка. Я полюбуюсь. Уже собрались, да? Я вас буду ждать в гости! Приходите в любое время.

— Счастливо, миссис Арлет.

Гермиона убрала палочку, и они снова пошли по аллее. Гермиона оглянулась, помахала миссис Арлет, но та не заметила. Ее коляска медленно кружила вокруг маленькой радуги.

— Пойдем? — Гермиона показала на небольшую рощицу сбоку от аллей. — Спрячемся за деревьями и трансгрессируем, — она взяла из корзинки персик, потерла об футболку и откусила. — М-м! Потрясающе! Угостим всех!

Гарри последовал ее примеру. Персик был сочным и сладким.

— Поверить не могу, что она их выращивает безо всякой магии, — добавила Гермиона.

— Она тебя считает фокусницей? — улыбнулся Гарри. — Насчет «особого вещества» ты хорошо придумала.

Поедая персики, они неторопливо шагали вниз, по полого спускавшейся тихой аллее. Роща медленно приближалась.

— У нее муж был иллюзионистом, очень известным. Я его немного помню, он редко появлялся — все время ездил на турне. Такие вещи проделывал! Даже волшебник принял бы за своего. А все дело было во всяких хитрых приспособлениях. Он умер, когда мы были на втором курсе, так жалко…

— От чего умер?

— От старости — ему было под восемьдесят. До самой смерти выступал. Ну что? — они уже шли под деревьями. — В паре?

— Конечно, а то раскидает нас — будем потом полчаса друг друга искать. Веди ты.

Они взялись за руки. Темнота, стягивание по всему телу — и вместо деревьев появились ворота Хогвартса.

— Снова здесь! — восторженно закричала Гермиона. — Алохомора!

Ворота распахнулись. Забежав вперед, она остановилась, любуясь замком. Гарри поставил тяжелую корзинку на землю и присоединился к ней.

— Все уже восстановили!

— А много было разрушено? — испуганно спросила Гермиона.

— Да в сущности нет… Бой в основном шел за оградой, и защита хорошо работала. Но кое-где ее пробили. Выбило стекла, обгорели стены. Верхушку Астрономической почти снесло. А сейчас — будто ничего и не было.

Вернувшись к воротам, Гермиона стала осматриваться.

— Я хотела понять, где именно дрались Мак-Гонагалл и девочки, — объяснила она. — Похоже, вон там, — она показала. — Смотри, те деревья будто ножом срезало, и расположены по прямой. Нет, смотри, как далеко! Явно оказались на пути этих… сударшан! Это сильная штука, Гарри!

— Я вижу! Может, пойдем? Нас заждались, наверное.

— Да! — Гермиона словно очнулась. — Не стоит так… проваливаться в прошлое, — она снова повернулась к замку. — Хогвартс все так же прекрасен!

— Еще прекрасней, чем раньше, — Гарри подошел сзади и взял за плечи. — Во-первых, он устоял. Во-вторых, здесь ты.

— Ох, Гарри, спасибо! Пошли. Персики не забудь!

Гарри направил палочку на корзинку и скомандовал: «Локомотор!» Взмыв в воздух, корзинка поплыла за ним. Он догнал Гермиону, которая стремительно шагала по боковой аллее, напевая: «Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс, наш волшебный дом!»

— Хочешь обойти кругом? — спросил он.

— Да… пока. Я в тот раз такой переполох устроила! Наверное, сорвала все занятия… — Гермиона вдруг помрачнела, и Гарри понял, о чем она думает.

— Ты только что сказала — не проваливаться в прошлое, — напомнил он. — Я же здесь! Живой, здоровый и влюбленный в тебя по уши!

Гермиона наконец улыбнулась.

— А вот «по уши» — это слишком книжно, Гарри, — сказала она. — Надо говорить «по ухи».

Она крепко поцеловала его, взяла за руку и повела за собой.

— Рон был прав, — заметил Гарри, — когда говорил, что мы на тебя дурно влияем.

— Ничего. Я не против! Знаешь, мне это было на пользу.

Они вышли на спуск со ступеньками из неровных каменных плит, ведущий к дому Хагрида. Отсюда невозможно было разглядеть хижину — ее скрывали разросшиеся кусты с густой, по-осеннему золотящейся листвой. Гарри и Гермиона ели персики и шли не торопясь, завороженные пропитавшим сам воздух покоем. Временами они оборачивались, проверяя, по-прежнему ли летит за ними корзинка, или просто останавливались и начинали целоваться. Вскоре крыша хагридова дома замелькала в просветах веток, потом лестница плавно свернула и хижина показалась целиком. Гермиона сбежала по последним ступенькам, замахала поднятой рукой и закричала:

— Эге-е-ей! Ха-а-гри-и-ид!

Дверь хижины распахнулась. Выскочив на порог, Хагрид на секунду замер, потом бросился им навстречу. Вслед за ним появилась вторая громадная фигура и две фигурки поменьше — их огненно-рыжие волосы не оставляли сомнения, кто это, а вот во второй фигуре Гарри не сразу признал мадам Максим. «Здорово!» — подумал он и тут же забыл про нее. Сердце куда-то провалилось — Хагрид поднял Гермиону и подбросил высоко в воздух! Завизжав, она взлетела футов на десять, упала в подставленные руки лесничего и тут же исчезла в его объятиях.

— `Агрид! — закричала, подбежав, мадам Максим. — Не пугай мадемуазель! Что ты делаешь, `Агрид! Отпусти немедленно!

— Прости… — всхлипнул Хагрид, выпустив основательно помятую, взъерошенную и очень сердитую Гермиону. — Прости, Гермиона… Я просто, ну, это… обрадовался!

Перепуганная девушка прислонилась к Гарри.

— Может, пойдем ко мне? — виноватым голосом предложил Хагрид. — Я как раз свежий чай заварил…

От неловкости он не знал, куда девать руки.

— Сейчас… — просипела Гермиона (она никак не могла отдышаться). — Я тоже рада тебя видеть, Хагрид…

Переведя наконец дух, она через силу улыбнулась. Мадам Максим величаво склонилась над ней и ласково погладила по плечу.

— С тобой все в по`ядке, `Егмиона? — озабоченно спросила она. — Пгости моего милого `Убеуса. Ты же знаешь, он порой слишком… подвегжен эмоциям…

— Все в порядке, — ответила Гермиона. Голос уже звучал тверже, хотя все еще немного дрожал. — Я только испугалась немного.

Подбежали Рон и Джинни, оба бледные и напуганные.

— Я в порядке, — заверила их Гермиона.

— Ну… пойдем тогда? — предложил Хагрид.

Высморкавшись в свой громадный носовой платок и вытерев слезы, он повел компанию к хижине, время от времени виновато косясь на Гермиону. Та ободряюще улыбалась ему, но крепко держалась за Гарри и ступала не слишком твердо.

— Ты и правда в порядке? — шепнул он.

— Правда, — негромко ответила Гермиона. — Даже понравилось — как на качелях в детстве! Просто очень неожиданно было, — она оглянулась. — О, смотри!

Гарри и сам заметил огромную синюю карету мадам Максим, размером чуть ли не больше домика Хагрида. Рядом неторопливо брела, пощипывая траву, крылатая лошадь ростом с небольшого слона, золотая, как жеребенок единорога, и с белой гривой. Увидев людей, она расправила крылья, вытянула шею и приветливо заржала. Хагрид оглянулся и помахал ей.

— Красавец, правда? — гордо сказал он Гарри и Гермионе. — Это Байард!

— А где остальные? — спросил Гарри, вспомнив, что карету тянет шестерка лошадей.

— Кто? А, которые для кареты? Там, в лесу пасутся. Не беспокойтесь, за ними кентавры присматривают, я договорился. А Байард — он мой. Подарок Олимпии! — он обнял за плечи мадам Максим. — Наконец-то у меня есть, на чем летать!

— Поздравляю! — искренне сказала Гермиона.

Она отпустила плечо Гарри и шагнула вперед, любуясь крылатым конем.

— Спасибо, Гермиона! — отозвался Хагрид. — Ну, пойдем. Тут у меня еще кое-кто в гостях. Думаю, он тоже тебе обрадуется…

— Мисс Грейнджер, дорогая моя! — перебил его знакомый гулкий голос.

Все повернулись к вышедшему из хижины Слизнорту. Гермиона слегка попятилась, опасаясь новых бурных объятий, но Слизнорт, с неожиданной для его комплекции стремительностью подойдя к ней, только взял ее за плечи и начал разглядывать. Глаза у него почему-то были покрасневшими, и от него явственно веяло ароматом медовухи.

— Невероятно! — воскликнул он. — Изумительно, моя дорогая! Подумать только — вы здесь, живая и здоровая, вы, которую мы все так оплакивали весной! Ах, Гермиона… Это ничего, что я вас называю по имени?

— Конечно, ничего, профессор, — с растерянной улыбкой ответила Гермиона, не зная, что еще сказать.

К ее облегчению, Гораций Слизнорт отпустил ее и повернулся к Гарри:

— Гарри, мой мальчик! У меня слов нет, чтобы выразить свое восхищение! То, что вы совершили — это воспринимается как чудо даже в глазах волшебника! Ах, Гарри, как я горжусь тем, что был вашим учителем!

— Спасибо, профессор…

— Не удивляйтесь, что мы с Хагридом в курсе, — продолжил Слизнорт; его пышные моржовые усы так и подрагивали от волнения. — Профессор Мак-Гонагалл уже посвятила нас в случившееся, равно как и наши юные друзья, — он тепло улыбнулся Рону и Джинни, которые, похоже, с трудом сохраняли серьезный вид. — Я был так счастлив услышать все из их уст именно сегодня, в такой печальный день… Да, вы еще не знаете… Они застали нас как раз в разгар поминок!

Он негромко шмыгнул и, прежде чем недоумевающий Гарри успел спросить, предложил Хагриду:

— Рубеус, Олимпия, смотрите, какая прекрасная погода! Думаю, нам стоит немного прогуляться в лесу.

— Мы не пготив, `Ораций, — ответила за обоих мадам Максим. — Пгекгасная идея после столь печального утра!

Хагрид кивнул и, предложив ей руку, сказал:

— Проведаем заодно твоих лошадок, Олимпия.

— Я захвачу свой плащ, — с этими словами Слизнорт исчез в хижине.

— И мою пелерину, `Ораций! — крикнула вслед мадам Максим.

Гарри оглянулся на друзей, и Джинни быстрым шепотом сообщила:

— Позавчера умер Снейп!

— Что?! Как!? — почти одновременно воскликнули Гарри и Гермиона.

— Непонятно, — усмехнулся Рон, — но зато — наконец-то!

— Такое впечатление, что он покончил с собой, — сказала Джинни. — Его нашли в кабинете, с пустым флаконом в руке.

— Но зачем? — ошеломленно спросила Гермиона.

Гарри тоже был поражен. И почему-то не почувствовал особой радости, более того — появилась ощущение легкой пустоты.

Пускай он никогда не любил Снейпа, порой ненавидел, испытывал к нему отвращение, но…за все эти годы Снейп стал для него неотъемлемой частью Хогвартса.

— Никто не знает. Правда, ходят какие-то разговоры, но что-то не верится… и еще… ну очень странно все это!

— А самое странное, — вставил Рон, — что его тело обнаружили утром, а вечером он появился в Министерстве!

— Кто появился?

— Снейп!

— Живой?

— Да черт его знает! Во всяком случае — не призрак! Он шел с палочкой в руке, ни с кем не заговаривал, если пытались остановить, просто отшвыривал с дороги. Направился в Отдел тайн, открыл Комнату Смерти и…

— …и вошел в Арку! — возбуждено перебила Джинни.

— Короче, — подытожил Рон, — умер два раза в один и тот же день!

— Подожди, Рон! — Гермиона недоумевала. — А тело, которое нашли в кабинете, оно…

— Там все проверили! Это не что-то трансфигурированное, а настоящее мертвое тело настоящего мертвого Снейпа. Проверяли все, кому не лень, это же просто — заклинание «Специалис ревелио»… ты же сама знаешь.

Гермиона умолкла, раздумывая. С ее лица не сходило выражение недоумения.

— Ладно тебе! — усмехнулся Рон. — В другой раз разгадаешь эту загадку! Лучше порадуйся!

Гермиона с упреком посмотрела на него, потом оглянулась. У хижины Слизнорт, проявляя галантность, безуспешно пытался накинуть на плечи мадам Максим пелерину. В конце концов он капитулировал, отдал пелерину посмеивающемуся Хагриду и подошел к ним:

— Ну что, друзья мои? Пойдем? Ого! — он только сейчас заметил парящую в воздухе корзинку. — Какое великолепие!

— Угощайтесь, профессор! — спохватилась Гермиона. — Ребята, берите! Мадам Максим!

— Спасибо, `Егмиона! — великанша наклонилась, изящно достала двумя пальцами крупный персик и положила в рот. — Удивительно вкусно!

Улыбнувшись, она взяла Хагрида под руку и повела его к лесу. Друзья и профессор Слизнорт последовали за ними. Гарри еще раз отметил — это его всегда удивляло — какая легкая и плавная походка у мадам Максим, при ее-то росте! Хагрид рядом с ней казался счастливым увальнем.

— Егмиона! — позвал Слизнорт, жуя персик. С набитым ртом, он будто перенял акцент мадам Максим. — Вы не воз`ажаете, если… — он проглотил кусок. — Извините, моя дорогая. Вы не возражаете, если я одолжу у вас Гарри на пару слов?

— Конечно, нет, профессор! — с легким удивлением согласилась Гермиона.

Улыбнувшись Гарри, она поспешила вперед, догоняя Рона и Джинни. Гарри с профессором несколько отстали.

— Гарри, мой мальчик, я понимаю — вы не любили его. Но поймите и вы меня — это был один из моих лучших учеников. В своей области он был… почти гениален. Не осуждайте меня за эти поминки.

— Но я и не осуждаю вас, профессор!

— Очень рад, очень рад… — вздохнул Слизнорт; казалось, его мысли блуждают где-то далеко. — Помнится, кое за что вы меня когда-то осуждали… За мое нежелание поделиться своим воспоминанием о том, как я нечаянно выдал информацию о хоркруксах, выдал Тому Реддлу, будущему Волдеморту.

— Никто вас не осуждает, сэр! — серьезно возразил Гарри. — Вы же в конце концов отдали нам это воспоминание… — он слегка запнулся, вспомнив, с помощью какого обмана ему пришлось вытащить из Слизнорта эти сведения. Взяв себя в руки, твердо закончил:

— Этим вы нам очень помогли, сэр. Мы смогли уничтожить хоркруксы.

— Да, да, очень рад… — все тем же рассеянным тоном повторил Слизнорт. — А как вы думаете, Гарри — вправе ли я рассчитывать на подобную откровенность с вашей стороны?

— Да, но… — Гарри снова запнулся, на этот в недоумении, — в чем? У меня нет особых тайн, профессор!

Слизнорт многозначительно показал глазами. Проследив за его взглядом, Гарри некоторое время смотрел на Гермиону — та шла между Джинни и Роном и что-то оживленно обсуждала с мадам Максим.

— Я не понимаю, сэр. Вас интересуют наши отношения с Гермионой?

— Да нет, — вздохнул Слизнорт, — я вовсе не об этом, мой мальчик. Это же ваше самое что ни на есть личное, сокровенное — разве я стал бы в это лезть?

Он замолчал. Их уже окружали толстые стволы вековых деревьев, а под ногами мягко шуршали опавшие листья. Гарри смотрел на идущих впереди друзей. Солнце пронизывало листву слепящими пучками света, и волосы Джинни и Рона вспыхивали огнем.

Что же хочет от него Слизнорт? Впечатление было такое, будто тот боится произнести это вслух, назвать напрямую… Гарри пытался придумать, как бы ему помочь, но тут Слизнорт наконец решился:

— Скажите, Гарри… что вы знаете о Светлом круге?

— О чем?

Слизнорт опять замолчал, и молчание становилось уже довольно-таки тягостным. Похоже, он мне не верит, думал Гарри с ощущением некоторой беспомощности. Он думает, что я что-то знаю об этом круге, чем бы он ни был, и это для него важно…

— Я и правда не знаю, профессор, — осторожно сказал он. — Можете проверить. Дайте мне веритасерум, и я скажу вам то же самое.

— Я вам верю, Гарри… хотя поверить почти невозможно.

— Но почему, сэр?

— Потому что вы воскресили мисс Грейнджер.

По толстому стволу дерева, мимо которого они проходили, деловито карабкались лукотрусы. Гарри замедлил шаг — эти живые веточки-человечки всегда его веселили, а сейчас он был только рад отвлечься от запутанного разговора. Один из лукотрусов оглянулся на него и сердито пискнул. Забавные волшебные существа не любили, когда люди проявляли к ним интерес.

«Вы воскресили мисс Грейнджер…» Но ведь он все подробно изложил на пергаменте и отослал Мак-Гонагалл! Так он и сказал Слизнорту.

Некоторое время они шли молча; Гарри порой косился на толстого декана Слизерина, но тот погрузился в размышления. Может, стоило просто извиниться и нагнать друзей?

— Я уже это читал, — вдруг нарушил молчание Слизнорт, — но стоит, наверное, перечитать еще раз. Гарри, я больше не буду доставать вас этими расспросами, простите глупого старика.

— Сэр, да что вы?!

— Ладно, Гарри, ладно… Вы еще слишком молоды для того, чтобы относиться ко мне по-другому. Еще не устали от приключений, вам еще очень-очень далеко до того, чтобы начать мечтать о спокойно текущей жизни, о комфорте… и просто о чем-то вкусном, знаете ли!

— Может, еще персик? — улыбнулся Гарри.

— Увы, Гарри, девочки уже узурпировали все угощение! — Слизнорт кивнул на Гермиону и Джинни, которые как раз остановились и заглядывали в парящую корзинку.

— Впрочем, — задумчиво добавил он, — кажется, там еще что-то осталось… — он заторопился вперед. — Простите, Гарри!

Вернувшись час спустя к хижине, они решили все же остаться под открытым небом — глубоким, синим небом, какое бывает только над горами. За это время их компания увеличилась — казалось, что многократно, хотя присоединились к ним трое… но третьим был Грохх. Сейчас великан, что-то бурча под нос, устраивался рядом с тыквенной грядкой.

— …Что мне не нравится, Гораций, — говорил тем временем Хагрид, заботливо стеля для мадам Максим свой потрепанный плащ, — так эта привычка вечно прибедняться. Прошу, дорогая! Старый, понимаешь ли, не герой, да не боец… А кто в воздухе дракона сбил, а?

— И спас мне жизнь! — добавила мадам Максим, изящно опускаясь на плащ.

— Ах, Олимпия! Дорогая моя! — вздохнул Слизнорт. — Не хотел бы вас разочаровывать, но в этом не было никакого героизма! Я хотел всего лишь спасти свой с таким трудом обставленный, уютный кабинет! Признаться, именно об этом я и подумал, наблюдая за вашим великолепным сражением, когда второй дракон атаковал вас с тыла.

— Позвольте не поверить вам, `Орацио! — усмехнулась мадам Максим.

Ребята тем временем расселись на нагретых солнцем гигантских тыквах. Девочки уселись по обе стороны от Гарри, и он опять оказался «в кавычках», о чем не преминул заметить Симус (это он вместе с Гроххом и кентавром Флоренцом присоединился к ним на опушке леса). С подачи Джинни шутка насчет «кавычек» сразу обрела в Хогвартсе популярность — особенно среди девочек. Впрочем, мальчики тоже не упускали случая «закавычить» понравившуюся девочку.

— Клянусь, это чистая правда, дорогая Олимпия! Но как вы были великолепны в своей боевой колеснице! И первого дракона сразили именно вы, причем настолько изящно! А тот, которого я сбил, упал на Астрономическую башню, и она лишилась верхушки. Нет, мне далеко до вашего изящества в бою, Олимпия!

— Зато вы непгевзойденный мастер по части комплиментов, `Орацио!

— Уж это точно, — проворчал Хагрид. — Я уже ревновать начинаю. И учти, Гораций — в гневе я страшен!

— Ну конечно, друг мой Рубеус! — усмехнулся Слизнорт. — Только глаза у тебя почему-то веселые! Ах, молодежь, все бы вам смеяться над измученным усталым стариком, которому даже собственный вес порой невмоготу!

— А знаете, профессор, — вмешалась Джинни, — в «Придире» была недавно статья о новой методике магического похудания. Вы правы — вам не помешало бы немного сбросить вес.

— Мисс Уизли, дорогая! — хмыкнул Слизнорт. — Я как-никак волшебник с немалым опытом, и не размениваюсь на мелочи. Почему «немножко», если вес можно убрать полностью?

Он повел волшебной палочкой — и воспарил в воздух. Джинни открыла рот.

— Вот так-то, дорогая! — торжествующе возвестил Слизнорт с десятифутовой высоты.

— Вы умеете левитировать сами себя? — закричала, задрав голову, Джинни. — Профессор, научите!

— Как-нибудь, дорогая мисс Уизли, как-нибудь! — Слизнорт плавно спустился на свою тыкву. — Знаете что? Как только профессор Мак-Гонагалл разрешит вам вернуться к учебе и вы проявите в изучении зельеварения такую же доблесть, как в великой битве, я с вами позанимаюсь, — он ласково улыбнулся. — Идет?

— А если не разрешит? — расстроено спросила Джинни. — Честно говоря, я не понимаю, почему она отстранила меня от занятий!

— Освободила, моя дорогая, — мягко поправил Слизнорт. — Я не хочу говорить заранее, она сама вам скажет… может быть, даже сегодня. Или в ближайшие дни. Вы будете ей очень нужны — это все, что я вправе сказать вам, — он перевел взгляд на Гарри и Гермиону. — И вы тоже, друзья мои. И вы, Ричард… ох, простите, Ральф!

— Рон, — привычно поправил Гарри.

— Да, конечно, Рон. Старость, память подводит!

Гарри украдкой глянул на Рона — не раздражает ли его по-прежнему несколько пренебрежительное отношение Слизнорта? Но Рон, похоже, этого не заметил. Он виновато косился на Гермиону, а та демонстративно отводила взгляд.

— Гермиона, — негромко спросил Гарри, — вы что? Поссорились?

— Да нет, — смущенно возразила она. — Скорее уж… поспорили.

Вздохнув, Рон пересел к ним.

— Все в порядке, Гарри! Просто… мы насчет учебы.

— Рон, я все же считаю, что мы должны доучиться! Немного ведь оставалось — полсеместра, даже меньше.

— Давай потом, Гермиона, — примирительно сказал Рон. — Я над этим подумаю, обещаю. Все равно — сейчас только первый семестр, мы уже все в нем прошли. Да и неизвестно, разрешат ли нам — считается, что мы все сдали. Все-таки мы победили. Это был настоящий экзамен!

— Ох, Рон… Ладно тебе. Но раз обещал — и правда подумай, а то…

— Что? Разочаруешься во мне?

— Нет, что ты?! Просто мне будет обидно.

— Да… Аргумент серьезный!

Рон вдруг засмеялся и похлопал Гермиону по руке.

— Ты согласен? — с надеждой спросила она.

— Подумать? Согласен!

На этот раз вздохнула Гермиона.

Хагрид зашел в хижину, вернулся с чайником и принялся прилаживать его на грубом металлическом треножнике. По его просьбе Гермиона зажгла под треножником свой знаменитый синий костерок, и вода вскипела в мгновение ока. Что у Хагрида всегда получалось хорошо — так это чай с душистыми травами, удивительно вкусный и бодрящий. От чашки чая не отказался даже молчаливый Флоренц, обычно не деливший трапезу с людьми.

— Гарри, — вдруг сказал он, осторожно дуя на чашку (кентавры не любили горячее), — нас с Симусом прислала Мак-Гонагалл. Просила передать, что будет рада видеть вас в своем кабинете.

— Ой, что же вы сразу не сказали?

— Зачем? Она вас ждет после окончания занятий, а до этого еще часа полтора.

— А, понятно… Спасибо, Флоренц. Как я понимаю, вы уже помирились с остальными?

— С остальными кентаврами? — уточнил Флоренц. — Нет, Гарри.

— Но Джинни рассказывала, что вы участвовали в битве вместе с Бейном.

— Да. В битве. Перед лицом врага мы забываем про распри — но лишь до тех пор, пока враг не повержен.

— Мне очень жаль, Флоренц.

— Не стоит, — серьезно возразил кентавр. — Вам не следует переживать за нас. Мы не люди, у нас другие обычаи и правила. Впрочем, если это вас немного утешит — стадо признает мои заслуги и мою верность, мне разрешено приходить и общаться с друзьями, у меня уже есть подруга, и скоро будет сын.

— Сын? — повернулась к ним заинтересовавшаяся Гермиона. — Вы можете заранее узнать?

— Нет, — улыбнулся Флоренц. — мы можем заранее решить.

Рон и Симус тоже перебрались поближе.

— Кстати, Флоренц, я сейчас подумал, — сказал Симус. — почему мы никогда не видели ваших женщин?

— Они не любят появляться перед людьми, — пояснил Флоренц, — и так лучше для всех. Вас они точно будут смущать — ведь кентавры не носят одежды!

Рон и Симус фыркнули.

— А вам нравятся человеческие женщины, Флоренц? — спросил Рон.

— Бывает, — спокойно ответил кентавр, — но, как вы сами понимаете, только выше пояса. И только эстетически, Рон. Конечно, какой-нибудь юный кентавр, еще не полностью вышедший из жеребячьего возраста, мог бы разволноваться и подумать: «Ах, если бы она была кентаврой!» — но не более того…

— Грохх! — перебил его рев Хагрида.

Все подскочили, Флоренц одним плавным движением поднялся на ноги. Хагрид, вытаскивая из-за пояса зонтик, смотрел снизу вверх на великана, который безмятежно пожирал громадную тыкву.

— Что, брат? — невинно пророкотал великан, посмотрев вниз. — Брат сказал Грохху, что иногда можно, правда? Грохх любит тыквы!

— Иногда! — взревел Хагрид. — Да ты уже половину сожрал, башня безмозглая! Они для Хеллоуина, понял, тролль ты дубовый? Они еще должны вырасти! Ах, да что с тебя возьмешь…

— Грохх больше не будет, брат, — расстроено сказал великан и осторожно положил надкушенную тыкву.

— Да ешь, чего уж там, — махнул рукой Хагрид и снова опустился на землю рядом с мадам Максим, — она же больше ни на что не годится!

Грохх в недоумении почесал голову, снова взял тыкву и с аппетитом захрупал. Во все стороны полетели влажные семечки, Джинни сердито вскрикнула и начала отряхиваться.

— Да, Рон! — спохватился Симус. — Ты в курсе, что твой брат жив?

— Что?! — Рон вскинул голову и, к удивлению Гарри, у него запылали уши. — Этот … нашелся?!

— Рон! — укоризненно воскликнула Гермиона.

— Что?! — взорвался Рон. — Ну да, ты же не знаешь! Ты из-за него погибла, Гермиона! Из-за этого идиота! И Луна с Невиллом — тоже!

— Рон, да при чем тут Перси?!

— При том! Он же формировал группы! И ему сто раз сказали — не разбивать нашу группу, вообще — собрать весь ОД вместе! — он снова сел, стиснул руки. — Министерству, видите ли, виднее! Знали мы, что он жив! Бесследно исчез, как же! Трус несчастный! — Рон посмотрел на Симуса. — Ну, и где он объявился?

— У нас, в Ирландии, — ответил Симус, порядком напуганный его вспышкой. — Я его мельком видел — вместе с той министерской жабой, помнишь?

— С Амбридж, да?! Ну, не удивляюсь!

— Ты уж извини, Рон. Я-то думал, обрадуешься…

— Да уж! Ладно, Симус, все равно спасибо, что сказал. У нас у всех руки чешутся. Мама уже показала мне, какой из скалок прибьет его! — Рон снова вскочил и зашагал прочь.

Гермиона испуганно оглянулась на Гарри, тот кивнул. Она бросилась вслед за Роном.

— Н-да, — пробормотала Джинни, — ничего себе новость!

Некоторое время они сидели в молчании. Хагрид и мадам Максим, видно, не расслышавшие, с некоторым удивлением проводили взглядом Гермиону, потом углубились в какой-то разговор со Слизнортом. Симус расстроено хмурился, и Джинни ему сказала:

— Не переживай! Просто для нас Перси — больная тема, — потом повернулась к Гарри. — Я пойду гляну как они, ладно?

Она вернулась почти сразу же.

— Все в порядке. Они уже целуются.

Гарри с облегчением вздохнул.

Гермиона с Роном вскоре вернулись, и последующий час прошел незаметно. Пили чай, ели хагридово печенье, обработанное Гарри с помощью двойного заклинания — очень даже неплохо оказалось. Флоренц вскоре попрощался и ушел. Рон полностью успокоился, больше о Перси не заговаривал. Зато расстроился Слизнорт — оказалось, Хагрид тоже знал заклинание «самолевитации» и, не замечая его умоляющего взгляда, тут же им поделился.

— Я ведь именно так перелетел на тот остров, Гарри, откуда тебя забрал! Та же «Вингардиум левиосса», если применить ее к тому, на чем ты находишься, или в чем находишься. Если больше нечего — левитируй свою одежду. И взлетишь вместе с ней! Только осторожней с силой — слышишь, Джинни! А то одежда лопнет и улетит, и останешься голой! Лучше какой-нибудь предмет использовать, — добавил он, когда Джинни смущенно рассмеялась и убрала палочку. — Я вот так привез Гарри на мотоцикле Сириуса, когда Лили и Джеймс… ну… — он шмыгнул и отер глаза. — Ох, не следовало мне это говорить! Ты расстроился, Гораций?

Толстый профессор засмеялся и махнул рукой:

— Да не такая уж и тайна, Рубеус! Не думал только, что еще кто-либо сообразит. Вот уж точно сказал некий умный человек: «Нельзя недооценивать врагов. Но еще больше нельзя недооценивать друзей»!

— А кто это сказал, профессор? — заинтересовалась Гермиона.

— Я, конечно! — с некоторым недоумением ответил Слизнорт. И рассмеялся, когда она заморгала. — Мисс Грейнджер, дорогая! Знаете, я как-то попросил — чисто из любопытства — Сибиллу Трелони погадать мне. Меня интересовало, отчего я умру. Представьте себе — она призналась, что не может ответить на мой вопрос, но зато может точно предсказать, отчего я никогда НЕ умру.

— И отчего же?

— От скромности, моя дорогая! — он рассмеялся и встал. — Скоро мой урок, я хочу кое-что поставить вариться. Пойдемте, ребята? Вам ведь скоро к Мак-Гонагалл. Лучше, пока уроки еще не кончились и в коридорах никого нет... — он осекся, заметив подлетавшую сову. — Кому-то письмо… наверное, вам, Руперт… простите, Рональд.

— Уже ближе к истине, — тихо проворчал Рон, потом спросил: — А почему вы решили, что мне?

— По-моему, ни у кого больше нет такой крохотной совы.

Теперь все следили за птичкой, которая кружила над ними и издавала возбужденные крики, высматривая адресата.

— Нет, это не Сыч! — возразил Рон. — Даже он не такой маленький. Черт, не думал, что существуют такие малютки! Она же с воробья!

— Карликовая сова-четырехглазка, — сказал подошедший сзади Хагрид. — Я о них читал, вроде в Аргентине и Бразилии водятся. Кто ей здесь понадобился, не пойму. Или адрес перепутала?

Гарри шагнул вперед, пытаясь получше рассмотреть совушку; птичка вдруг с писком спикировала на него и тут же, вереща, взмыла вверх и растаяла в небе. К ногам Гарри упал сложенный пергамент.

— Мне?! — удивился он, поднимая письмо.

Все сгрудились вокруг него.

— Ну да, — сказал Рон, читая через его плечо. — Сеньору Гарри Поттеру. Ты у нас уже сеньор?

Гарри сломал печать, развернул пергамент и поднес к глазам, стараясь разобрать каракули на листке. Некоторое время он хмурился, вчитываясь, потом расхохотался так, что на глазах выступили слезы.

— Гарри! Что за письмо такое? — требовательно спросила Джинни.

Все еще хохоча и не в силах произнести хоть слово, Гарри сунул ей листок. Минутой спустя Джинни тоже заливалась смехом.

— Ну что это такое! — рассердился Хагрид. — Давай сюда! — он отобрал у нее письмо. — Может, вслух прочитаешь, Гермиона? Ты хоть умеешь держать себя в руках.

— Дорогой сеньор Поттер, — начала читать Гермиона. — Пишет вам Рафаель де Лос Калилегуа, и я очень прошу извинить мой английский. Я змееуст, но не подумайте обо мне слишком плохо. Я работает в зоопарке у маглов, чтобы накопить на учебу. Я рад написать такому знаменитому волшебнику, какой есть вы, и я благодарен Карлито за просьбу вам написать. Карлито научно называется бразильский удав вида боа-констриктор, и он есть обязан вам, сеньор Поттер, за свою свободу и что он вернулся на родину своих предков. Карлито добирался до Бразилии восемь лет, сеньор Поттер, прячась сначала на берегу Ламанша, пока не нашлось судно, которое плывет на наш континент. Потом он долго искал Бразилию, потому что родился в зоопарке и не знал географию, и нашел деревню, откуда я родом и куда приехал на каникулы. Мы встретились, когда я гулял в окрестностях, чтобы поговорить со знакомыми змеями, — Гермиона уже читала с перебоями, так как ее тоже распирал смех. — Я предложил Карлито жить в зоопарке, где я работаю, и он согласился. Он за это время научился охотиться, но считает, что в зоопарке кормят лучше, и я отвез Карлито в город, где от него у всех большой восторг. Надеюсь, вы не осудите меня за то, что я взял деньги за него — для Карлито это без значения, а я смогу учиться в Школе Пернатого змея на заочном отделении. Мы часто беседуем с Карлито, и он попросил написать вам и сообщить, что он уже в два раза длиннее, чем когда вы его видели, и что он вас никогда не забудет и надеется, что когда-нибудь вы приедете и посетите наш зоопарк. Он думает, что за восемь лет вы тоже стали длиннее и может быть, он вас и не узнает, потому что помнит маленького мальчика в круглых очках, но если вы до сих пор носите эти очки, то он вас по ним узнает… ох, господи! — Гермиона уже задыхалась от смеха.

— Это все? — спросил, переводя дух, Рон.

— Нет, есть еще немного. «Я узнал в Школе Пернатого змея ваш адрес и попросил сову, чтобы прислать вам мое письмо. Извините, если оно шло долго, так как сове надо пересечь океан, и она будет пользоваться судами, которые плывут в Англию, чтобы отдыхать. С очень большим уважением, ваш друг и почитатель Рафаель де Лос Калилегуа». Гарри, это, наверное, та самая змея!

— Ну конечно! Надо же… Я очень рад за нее!

Немного успокоившись и вспомнив про время, они начали подниматься по каменным ступенькам. Где-то на середине Хагрид и мадам Максим попрощались и повернули назад. По просьбе Гарри, опасавшегося, что их заметят и все повыскакивают из классов, они прошли к воротам под самими стенами. Однако в коридорах было тихо и пусто — шли занятия. Правда, над главной лестницей парил Пивз, но, увидев их, полтергейст почему-то икнул (во всяком случае, прозвучало именно так) и пулей умчался вдоль коридора.

— Чего это он? — удивилась Джинни.

Симус пожал плечами.

— Пойдем пока в нашу гостиную, — предложил он. — Я не знаю пароля для директорского кабинета.

— Хорошая идея, — одобрил Слизнорт. — Ну, а я пойду готовиться к уроку. Только… Простите, Гарри. Можно вас еще на пару слов?

Они отошли в сторону.

— Гарри, дорогой, — негромко сказал Слизнорт, — мне неловко у вас просить, но… не замолвите ли вы словечко перед нашим директором?

— Хорошо, сэр, но о чем?

— Даже не знаю, как сказать, мой мальчик. Наверное… о большем доверии. Понимаете ли… для меня очень, очень важно ознакомиться с ее замыслом как можно скорее. И с книгой.

— С какой?

— Она знает. Вы тоже узнаете. Гарри, я не прошу вас шпионить, просто — вы умеете убеждать. Я в свое время, знаете ли, испытал на себе силу вашей убедительности! Передайте ей мою просьбу, только и всего. И постарайтесь ее уговорить.

Он лучезарно улыбнулся всем, похлопал Гарри по плечу и заторопился по коридору. Гарри задумчиво проводил его взглядом и рассеянно улыбнулся, когда лысина Слизнорта напоследок вспыхнула в потоке света от окна. Потом решительно тряхнул головой и вернулся к остальным:

— Пошли?

— Пошли. Что он от тебя хочет, Гарри? — спросил Рон.

— Да я и сам не пойму. Сначала он думал, что я что-то знаю о неком круге. Потом просил, чтобы я уговорил Мак-Гонагалл в чем-то ему доверять и показать какую-ту книгу… да я и сам не пойму. Опять какие-то загадки, намеки… Не хочу я сейчас ломать голову, Рон. Симус! Кто сейчас живет в нашей спальне? Первокурсники?

— Нет, — улыбнулся Симус. — По-прежнему мы. Первокурсникам сделали еще этаж и устроили новую спальню.

— Погоди, — Рон был в недоумении (Гарри с Гермионой, впрочем, тоже). — Зачем? И кто это — вы? Мы же окончили седьмой курс, а Невилл…

— Кровать Невилла сейчас — вроде маленького памятника, — тихо пояснил Симус. — Ее огородили и повесили портрет. Гермиона!

— Что?

— И ваши с Лавандой кровати тоже — в спальне девочек. Мы все так решили и сами сделали. Портреты нарисовал Дин.

Гермиона выглядела потрясенной. А Симус добавил:

— Сейчас такие кровати есть во многих спальнях… Слизеринцы у себя в гостиной вообще поставили золотой бюст Малфоя, — он хмыкнул и остановился. — Так. Сегодня четверг, значит, лестница ведет налево. Пошли сюда — быстрее доберемся.

Симус шагнул в казавшуюся сплошной стену и исчез. «Ого!» — подумал Гарри. Он и не подозревал, что кто-нибудь еще знает этот проход. Однако все последовали за Симусом и он, спохватившись, догнал их уже на верху внутренней лестницы.

— Пароль, — потребовала Полная дама и сразу же воскликнула: — Ах! Гарри Поттер!

— Здравствуйте, леди.

— Я так счастлива, сударь! — Полная дама сощурилась и поднесла к глазам лорнет. — Леди Грейнджер?! Значит, это правда?

— Правда, — улыбнулась Гермиона. — Только я не леди.

— Для нас вы леди! — твердо заявила Полная дама. Остальные портреты загалдели, выражая свое согласие. — Прошу вас, господа! К черту пароль!

С торжественной неторопливостью портрет открылся, и друзья один за другим пролезли в гостиную.

— Гарри, — Гермиона потянула его за руку, — пойдем…

Продолжая озирать гостиную, он последовал за ней и с удовольствием плюхнулся на потертый кожаный диван. Здесь царила прохлада — за короткое горное лето толстые стены замка никогда не прогревались насквозь, а огонь в камине лишь мерцал — в полную силу он разгорался только к концу осени.

— Знаешь… — сказал он Гермионе. — Как будто мне снова одиннадцать лет.

— Как в первый день в Хогвартсе? — улыбнулась Гермиона и встала перед ним. Гарри взял ее за руки.

— Нет, второй… Я полночи не спал — сидел на подоконнике, смотрел в окно и пытался поверить. Как сейчас помню — была полная луна, даже озеро можно было разглядеть. Я не мог поверить, что это не сон — а потом меня сморило по-настоящему. Помню даже, какая чепуха мне снилась — будто я разговариваю с тюрбаном Квирелла. А когда на следующий день спустился сюда… я вдруг первый раз в жизни оказался дома. Вот почему — второй день. А первый — он был как фейерверк. Кареты, Большой зал, наше распределение… Нет, еще раньше. Еще в Лондоне. Косой переулок, волшебная палочка… Проход на платформу. Поезд… — он потянул ее за руки и усадил рядом. — Появилась ты. А я не знал, кто ты. Так странно думать об этом сейчас — что было время, когда я тебя не знал.

— Я никогда не была такой знаменитой, Гарри.

— Сейчас ты тоже знаменита.

Гермиона рассмеялась:

— О, да! Хагрид сказал, что тут даже Клуб Гермионы Грейнджер появился! Наверное, у каждого по клубу!

— Так и есть, — подтвердил, оглянувшись Симус. — Первокурсники от нас балдеют, Гермиона! Я слышал, у них на выходные назначен конвент. Соберутся у озера и объявят о создании Фендома Великой битвы!

— Ничего себе!

— Ладно, я пошел, — Симус встал и направился к лестнице.

Гермиона поглядывала на Рона, который сидел то ли чем-то расстроенный, то ли что-то обдумывая, и словно никого не видел. Симус появился с толстой книгой под мышкой, прошел мимо него и, не останавливаясь, сказал:

— В общем-то, подумай, Рон.

— Да что тут думать! — сердито ответил тот. — Раз уж вы все, куда же я денусь?

— О чем вы, ребята? — обеспокоено спросила Гермиона, переводя взгляд с Рона на Симуса, который стоял у дыры и копался в карманах.

— О том же! — сердито и с какой-то безнадежностью в голосе ответил Рон. Он медленно, будто на него давил весь мир, распрямил плечи. Симус тем временем толкнул портрет и шагнул наружу. — Об учебе! Они решили доучиться!

— Ну, и ты…

Рон вздохнул:

— Твоя взяла!

Гермиона просияла, вскочила и бросилась его обнимать. Рон сдержанно ответил на поцелуй и принялся мерить шагами гостиную. Симус вернулся, видимо, что-то забыв, сбегал в спальню и опять вышел. С площадки донесся его сердитый голос:

— Ох! Да куда вы смотрите?

— Симус! — раздался звонкий мальчишеский голос. — Видел бы ты, что у нас творилось! Пивз…

Второй голос перебил:

— Это правда, что Гарри и Гермиона здесь?

— Да правда, правда! Ох, да не толкайтесь вы!

В гостиную ввалились братья Криви, и старший закричал:

— Привет, Гарри! Гермиона! Черт, а я фотоаппарат забыл! — он бросился к ним и с чувством стал пожимать им руки.

— Привет, Колин, привет, — пробормотал Гарри, несколько ошарашенный его напористостью.

Младший, Денис, нерешительно поздоровался с Гермионой, просиял, когда она улыбнулась и кивнула, подошел к Джинни и заговорил сбивчивым шепотом.

— Скоро, — негромко ответила Джинни, — на следующей неделе. Ей надо еще немного позаниматься английским… Да, я ей передала, она ответила: «Гран мерси!»

— Денис, да иди ты сюда! — закричал Колин. — Расскажем им, пока Мак-Гонагалл не появилась! Приедет твоя Габриель, куда денется! Гарри, у нас в классе такое было! Пивз…

Он осекся — портрет открылся, и вошла Мак-Гонагалл. Все вскочили, а Колин обескуражено пробормотал: «Ну вот… А я только хотел рассказать!»

Мак-Гонагалл прислонилась к стене и некоторое время молча смотрела на них. Гарри успел заметить, что директор слегка пошатывается, и с испугом подумал — что на этот раз выкинул Пивз? Но тут Мак-Гонагалл сказала:

— Очень хорошо, что вы появились сегодня. Наверное, я могу считать, что вы уже готовы? Я даже взяла на себя смелость пригласить несколько человек, с которыми хотела бы вас познакомить.

— А… кто это? — нерешительно спросил Рон, но тут его перебила Гермиона:

— Профессор, вам плохо?

— Что? — удивилась Мак-Гонагалл, потом улыбнулась: — Нет, все в порядке, — опираясь на свою трость, она неспеша подошла к ним, и все четверо почему-то придвинулись друг к другу. — Получилось так, что мне на шею бросился Пивз, а я несколько старовата для таких встрясок.

— Ну, он совсем… — сердито начала Джинни, но Мак-Гонагалл махнула рукой:

— Нет, он не хулиганил. Он искал у меня защиты, — она улыбнулась в ответ на их ошеломленные взгляды. — Пивз, как ни странно для полтергейста, безумно суеверен и больше всего на свете боится мертвецов, восставших из могил. Примерно двести лет назад тогдашний директор Хогвартса овладел заклинанием воскрешения и испытал его на Кровавом Бароне — с полного согласия Барона, конечно. К сожалению, заклинание действует всего несколько часов. Но этого хватило для того, чтобы Пивз перепугался, и до сих пор для него Барон — самое страшное, что существует на свете. А сегодня перед ним появились вы, мисс Грейнджер!

— Великий Мерлин! — воскликнула Гермиона. — Он испугался меня? Но… простите, я все же не мертвец! — обиженно добавила она.

Мак-Гонагалл только развела руками:

— Конечно, однако… Пивз такого не понимает. Пойдемте. Мистер Криви и мистер Криви, мне очень жаль, но к вам это не относится.

Братья с разочарованными лицами остановились.

— Разве мы не к вам? — удивилась Джинни, когда они прошли дверь директорского кабинета.

— Ко мне, — коротко ответила Мак-Гонагалл. — В кабинет трансфигурации.

Она замолчала; напряжение, пришедшее вместе с ней и передавшееся друзьям, словно обручем охватило всех. Гарри, Гермиона, Рон и Джинни шли тесной кучкой, бессознательно касаясь друг друга — хотя то, что они ощущали, не было страхом. Мак-Гонагалл шагала стремительно, почти не опираясь на свою трость, и они старались не отставать. Гарри оглянулся.

— Потом, Гарри, — не оборачиваясь, сказала Мак-Гонагалл. — Мы решили, что так будет лучше. Вы еще пообщаетесь с ним, но сейчас вам нужно предельно сосредоточиться.

«Для чего?» — хотел спросить Гарри, но не спросил. Он чувствовал, что знает ответ, и не мог в это поверить. Будто откликнувшись на невысказанное, Рон спросил:

— Профессор… сегодня?

— Да, — ответила Мак-Гонагалл. И добавила: — Надеюсь… Но сначала кое-кто хочет вас увидеть. Заходите.

Она отступила, пропуская их в кабинет, и вошла следом.

Свет, льющийся из высоких окон, несколько ослеплял; Гарри не сразу понял, кто эти люди в кабинете. Те, кто сидел, при появлении друзей вскочили на ноги, и все повернулись к ним. Почему-то взгляд Гарри остановился сначала на троих, стоящих у самого окна — возможно, потому что экзотический силуэт миссис Августы Лонгботтом в неизменной высокой шляпке с чучелом грифа сразу приковывал внимание. А рядом…

— Миссис Лонгботтом? — воскликнула Гермиона

— Здравствуй… — женщина, стоящая рядом с бабушкой Невилла, шагнула вперед. — Ты — Гермиона Грейнджер? — Алиса Лонгботтом остановилась перед ней. — Я очень рада познакомиться с тобой, Гермиона. Миссис Лонгботтом много рассказывала нам и о тебе, и о… — она посмотрела на Джинни. — Это ты, да? Ты Джинни Уизли?

Джинни кивнула.

— А ты — Гарри Поттер, — сказал подошедший Френк Лонгботтом, коротко и крепко пожав ему руку. Потом отступил и чуть не натолкнулся на невысокого худощавого мужчину, который в некоторой нерешительности встал позади него. — Простите, Роберт… — извинился Френк и окинул взглядом друзей. — Лучшие друзья Невилла… И мисс Уизли… — его глаза заблестели. — Наконец-то я вас всех увидел!

— А я вас, кажется, помню, — сказала Алиса. — Вы ведь как-то приходили в больницу.. Я смутно помню, что видела вас.

— Ты помнишь? — удивилась бабушка Невилла. — Это было два года назад! Дорогая... они и правда там были — мы с Невиллом как раз приходили навестить вас.

Алиса печально улыбнулась и посмотрела на Джинни:

— Я запомнила ваши волосы. А теперь увидела вас по-настоящему. Вы знаете, мама, — сказала она свекрови, — что бы вы ни думали о Невилле, но у него был очень хороший вкус. Такая удивительная девочка!

Джинни отчаянно покраснела, что с ней бывало крайне редко.

— Не надо, Алиса, — непривычно мягко, без своей обычной суровости, попросила Августа Лонгботтом — Я столько лет была неправа насчет своего внука, — она вперилась взглядом в Джинни. — Невилл нашел себе достойную подружку. Ты знаешь, что они сражались плечом к плечу, и они нанесли решающий удар по Волдеморту?

— И моя дочь тоже, — вмешался незнакомец, которого Френк назвал Робертом.

— Да, мистер Лавгуд, — кивнула Алиса. — Мама рассказывала нам все это уже не знаю сколько раз.

«Ну конечно, — подумал Гарри, глядя на Роберта Лавгуда, — кто бы это еще мог быть!»

— А вы — Рон Уизли. Ее друг, — сказал мистер Лавгуд, протягивая руку Рону. В отличие от дочери, у него были резковатые, немного суетливые движения. — Рад познакомиться. Луна… она была о вас очень высокого мнения, очень!

Несколько удивленный, Рон поздоровался с ним. Но прежде, чем он смог что-нибудь сказать, Роберт Лавгуд повернулся к Гермионе:

— Мисс Грейнджер, я уже написал для своего журнала статью о вашем чудесном воскрешении, и я был бы счастлив, если бы вы ознакомились с ней. Все равно миссис Мак-Гонагалл пока не дала разрешения на ее публикацию — значит, у нас есть время, чтобы исправить возможные ошибки.

Гермиона слегка нахмурилась, потом все же кивнула. Мистер Лавгуд просиял.

— Я не сомневаюсь, что вы справитесь, мистер Поттер, — сказал он, переведя взгляд своих больших, слегка выпуклых глаз на Гарри.

В этот момент его сходство с дочерью стало просто поразительным. Только глаза у него прятались за большими роговыми очками.

«И правда сегодня», — подумал Гарри.

— Я очень надеюсь, мистер Лавгуд, — сказал он.

— И я. На вас, — Роберт Лавгуд нервно улыбнулся, быстро пожал его руку и отошел.

— Значит, решено? У вас уже все решено, да? — послышался резковатый, суровый голос, и все повернулись.

В кабинете был еще один гость — Министр Магии Руфус Скриджмер.

— Да, министр, — спокойно ответила Мак-Гонагалл. — Поэтому — будьте любезны, — она протянула руку. — Вы принесли то, о чем я просила?

Скриджмер некоторое время смотрел на нее так, будто хотел взглядом приковать к стене. Мак-Гонагалл не отвела глаза. В конце концов, министр нехотя полез в карман мантии и вручил Мак-Гонагалл миниатюрную коробочку. Еще с минуту смотрел на нее, потом тихо сказал:

— Не делайте этого, Минерва.

— Мак-Гонагалл, министр. Только друзья называют меня Минервой.

— А я в их списке не числюсь — я правильно понял? — он усмехнулся и снова отошел к окну. Не поворачиваясь, после короткого молчания спросил: — Я надеюсь, хотя бы кольцо вы вернете в целости и сохранности?

— Министр, очень невежливо разговаривать с людьми, стоя к ним спиной.

Скриджмер резко повернулся и его лицо налилось кровью.

— Уже лучше, — усмехнулась Мак-Гонагалл. — Теперь я отвечу на ваш вопрос. В случае неудачи Министерство получит назад и кольцо, и книгу. Вас это устраивает?

— Да, устраивает! — процедил, еле сдерживаясь, Скриджмер. — Устраивает, потому что удачи не будет! Потому что вы в конце концов убедитесь, что Светлый круг — всего лишь теоретические измышления, плод необузданного воображения престарелого Мерлина!

Все, кроме Мак-Гонагалл, уставились на него в полном шоке. Ни один волшебник не позволял себе подобных высказываний о Мерлине! Скриджмер, почувствовав, что перегнул палку, как-то сник. Подвинул к себе стул, опустился на него. Мак-Гонагалл последовала его примеру. Усевшись напротив, она положила руки на набалдашник трости.

— Почему вы так ненавидите меня, Минерва? — он тут же поднял ладонь. — Успокойтесь. Я в последний раз называю вас Минервой. Когда-то мы все же были друзьями. Мы вместе сражались против Гриндевальда… плечом к плечу…

— Не с вами, министр, — возразила Мак-Гонагалл. — То был другой Руфус Скриджмер. Не испорченный политической карьерой. Как вы думаете, есть сейчас смысл говорить о нем?

— Нет, — холодно сказал министр. Потом добавил более нейтральным тоном: — Наверное, я в последний раз иду вам навстречу, миссис Мак-Гонагалл. И сам не вполне понимаю, почему я это делаю.

Мак-Гонагалл усмехнулась, встала и зашагала по кабинету, время от времени постукивая тростью. Наконец остановилась перед Скриджмером и посмотрела на него сверху вниз.

— Отчасти, министр, — заговорила она, — вы это делаете потому, что в вас сохранились остатки прежней порядочности. Как видите, я это признаю.

— Отчасти? — с насмешкой переспросил Скриджмер. — Остатки?

— Конечно. Вы же политик, министр, а для политика порядочность — большая помеха. Поэтому я не могу рассчитывать на эти остатки, и для большей гарантии здесь присутствует мистер Лавгуд.

На лице Лавгуда появилось недоуменное выражение.

— Если вы не в курсе, министр, Роберт Лавгуд — редактор журнала «Придира». Да, именно, — добавила она в ответ на насмешливый взгляд Скриджмера. — Того самого журнала, чей авторитет очень сильно поднялся два года назад. Как вы помните, еще при вашем предшественнике Фадже и незабвенной Долорес Амбридж, он напечатал подлинное интервью с Гарри. Должна вас заверить, министр, что с тех пор «Придира» пользуется большим доверием, чем «Ежедневный пророк». Да, многие посмеиваются над ним и читают, чтобы позабавиться. Но когда в нем появляются такие статьи — ему верят все.

— Как я понимаю, миссис Мак-Гонагалл, это в некотором роде шантаж? — с вызовом спросил министр.

Мак-Гонагалл коротко кивнула.

— А какую такую статью мог бы сейчас напечатать мистер Лавгуд?

— Скажем… очень точный и объективный анализ роли Министерства в организации большой битвы, Скриджмер, — негромко ответила Мак-Гонагалл. — И его ответственности за те смерти защитников Хогвартса, которых могло не быть, если бы вмешательство Министерства было достаточно компетентным.

Скриджмер вскочил:

— Не нужно обвинять Министерство! Перси Уизли действовал на свою голову, а не по нашим указаниям…

— …которых просто не было, — холодно закончила его реплику Мак-Гонагалл. — Вы доверили самое ответственное дело человеку амбициозному, бездарному и самонадеянному. Да, он исполнителен до фанатизма, он готов слепо выполнять любые инструкции, данные свыше — но вы не дали ему никаких инструкций! И тем самым проявили чудовищную некомпетентность. Если бы Перси Уизли не разделил Отряд Дамблдора, не раздробил его ядро, отправив Гермиону Грейнджер и Рональда Уизли в заведомо слабую группу… Если бы он сохранил единство Отряда, мы имели бы ударную группу, которой не могли противостоять ни Пожиратели Смерти, ни сам Волдеморт… — она нахмурилась, когда Скриджмер передернулся. — Вы что, министр?! Вы до сих пор боитесь этого имени?

— Нет… — со злостью ответил Скриджмер. — Меня от него тошнит.

Он медленно направился к камину.

Угасла вспышка Летучего пороха, огонь понемногу потух, всосавшись в неторопливое мерцание углей — а друзья и родители их погибших друзей все еще смотрели на камин, потрясенные разыгравшейся перед ними сценой. Это был даже не конфликт — настоящее сражение. И казалось, Мак-Гонагалл сама поражена тем, что выиграла это сражение! Отведя взгляд от камина, она глубоко вздохнула, и все повернулись к ней.

— Жаль… — сказала она, словно думая вслух и ни к кому конкретно не обращаясь. — Как жаль того, прежнего Руфуса…

Опираясь на трость, она выпрямилась, посмотрела на дверь — и тут дверь распахнулась.

— Я закончил, профессор… ох, здравствуйте! — Дин Томас шагнул в кабинет и начал оглядываться. Лонгботтомы и Роберт Лавгуд кивнули. — Гарри! Ребята, привет! Профессор … одним словом, я закончил.

— Спасибо, мистер Томас. Гарри, друзья, идите в Выручай-комнату и ждите меня там… Дин, вы оставили комнату открытой, как я просила?

— Конечно.

— Хорошо, а то им пришлось бы ждать в коридоре. Идите, Гарри. Я буду через минуту-другую. Мистер Томас, вы можете пойти с ними, но потом вам придется уйти. Не обижайтесь.

— Я понимаю, профессор, — кивнул Дин. — Все равно спасибо. Ну… мне просто хочется самому показать!

— Хорошо, — Мак-Гонагалл сдержано улыбнулась и кивнула на дверь.

Попрощавшись с родителями и бабушкой Невилла и с отцом Луны, они направились к двери. Гарри услышал за спиной голос Мак-Гонагалл:

— Роберт, Алиса, вы принесли палочки Луны и Невилла?

— А что ты делал там, Дин? — полюбопытствовал Рон, когда они начали подниматься по лестнице.

— Рисовал, — усмехнулся Дин, постукивая тростью на каждой ступеньке. — Увидишь!

Гарри и Гермиона переглянулись и обменялись кивками.

— Дин, — позвала Джинни, — а правда, что ты сейчас встречаешься с Чжоу?

— Ну… да, — смутился Дин. Похоже, на него опять напала скованность. — Иногда. Ты уж прости…

— Да все в порядке. Мне просто было любопытно, так что это ты извини.

— Да ничего… Ты и правда не..

— Все в порядке, Дин, — повторила Джинни.

Дин улыбнулся и, похоже, ему стало легче. Когда они преодолели еще пролет и остановились передохнуть на площадке шестого этажа, он сказал Рону:

— Смотри, что я сейчас умею!

Отойдя, он поднял трость и закрутил ее каким-то сложным движением, так что она, со свистом рассекая воздух, расплылась серым пятном.

— Ничего себе! — воскликнул Рон. — К тебе не подобраться!

— Чжоу научила, — объяснил Дин, опустив трость. — Называется красиво: «Богиня Гуаньинь обмахивается веером». Ну, пошли?

Они продолжили свое восхождение, охваченные тем же ощущением, что принесла Мак-Гонагалл. Гарри уже понял, что это — ожидание! Ускорив шаг, он догнал Дина и негромко спросил:

— Ты рисовал Невилла и Луну?

Дин глянул на него и кивнул.

— Гарри, — так же тихо сказал он, — я понимаю, конечно, что это тяжело и так далее… что мало шансов, но если, вдруг… не знаю, если вдруг она там будет, и если будет возможно…

— О ком ты, Дин?

— Знаешь… потом, — он оглянулся на остальных. — Или ладно… Мы с Чжоу встречаемся, потому что… ну, ты же помнишь Седрика.

— Конечно. Она его до сих пор любит, да?

— Да. А я тоже остался один… Вот мы и встречаемся. У вас с ней ведь…

— Ничего не получилось, совершенно верно. Я понимаю, Дин. Не беспокойся. У меня к Чжоу больше ничего нет… и плохого тоже ничего, в том числе. Мы вполне можем быть снова друзьями. Тем более сейчас, когда вернулась Гермиона.

— Когда ты вернул Гермиону, — серьезно поправил Дин.

— Ну да… Ты хотел бы тоже кого-то вернуть? Я просто не знаю, Дин. Я не знал, получится ли с Гермионой. Не знаю, получится ли сейчас с Невиллом и Луной. Я ведь совершенно не знаю, что придумала Мак-Гонагалл!

— Я понимаю… Я спросил у нее, нельзя ли нарисовать еще и Лаванду.

— Так… Лаванду?! Понятно… И что она сказала?

— Сказала: «Не стоит. Не получится. Сейчас не получится»! И как-то по-особому подчеркнула это «сейчас»!

— Здорово! — взволнованно сказал Рон, поравнявшись с ними.

— А Гарри сомневается, — заметил Дин.

— Гарри всегда сомневается. А потом у него все получается! Гермиона, — позвал он через плечо. — Что тогда Крум про Гарри сказал?

— Что Гарри делает то, чего он не умеет! — отозвалась Гермиона.

— Ладно вам! — с досадой сказал Гарри. Они уже свернули за угол нужного коридора. — Я понимаю, вы пытаетесь меня подбодрить, но…

— Конечно, Гарри! — Гермиона взяла его за руку. — И еще кое-что напомнить.

— Что напомнить?

— Какой ты на самом деле!

Насчет бодрости Гарри не был уверен, но что смутили его порядочно — это да! Он с благодарностью сжал ее руку и замолчал. Впереди уже показались гобелен, где тролли в балетных пачках лупили Варнаву Вздрюченного, и распахнутая полированная дверь на противоположной стороне. Гобелен встретил их забавной сценкой: тролли, бросив избивать учителя танцев, сгрудились у края и пытались заглянуть в дверь — видно, ни разу на их памяти Выручай-комната не оставалась так долго открытой. Даже сам Варнава, охая и потирая бока, пытался протолкнуться между своими вздорными учениками. Ребята рассмеялись. Тролли хмуро глянули на них, потом сгребли Варнаву и потащили на прежнее место.

А когда друзья вошли — веселье сменилось ошеломленным восхищением. То, во что Мак-Гонагалл превратила Выручай-комнату, не поддавалось описанию. Сейчас она была размером в половину Большого зала, и потолок тоже отображал настоящее небо — он сиял голубизной и с него лился солнечный свет, так что сразу и не замечалось отсутствие окон. Стояло несколько больших столов и множество маленьких, все заставленные загадочными приборами — Гарри узнал некоторые из директорского кабинета. Но больше всего взгляд приковывало сооружение у боковой стены. Гарри подошел, остальные последовали за ним — кроме Дина, который уже все это видел и с некоторой досадой смотрел им вслед (ему не терпелось показать свое произведение). Девочки с восхищенными возгласами бросились к вращающемуся столику и стали рассматривать макет Хогвартса, выполненный с исключительной, до малейшей детали, точностью. Гарри смотрел на второй столик — на нем возвышался хрустальный куполообразный сосуд почти в человеческий рост.

«Где-то я его видел!»

Он перевел взгляд на стоящий поодаль медный телескоп, прикинул направление и понял, что смотрящий в окуляр телескопа должен видеть макет Хогвартса как раз сквозь сосуд. И тут он вспомнил — Министерство, Отдел Тайн! Эта штука (или такая же) стояла там, только в ней сверкал невесомый искристый поток, из лежащего на дне яйца вылуплялась птичка, взлетала до верха, возвращалась назад и, превратившись в птенца, снова исчезала в яйце… Здесь этого не было, и сосуд стоял пустой.

— Я тоже кинулся сюда, когда вошел первый раз, — сказал, Дин, подойдя. — Потрясает, правда?

— Да, но… что это такое? — пробормотал Рон.

Дин пожал плечами:

— Представления не имею. И Мак-Гонагалл ничего не захотела сказать.

При упоминании директора все словно очнулись.

— Ладно, еще посмотрим, — решительно сказала Гермиона. — Давай, Дин. Где твоя картина?

Дин повел их к дальней стене, где стоял громадный дубовый мольберт. Снова раздались восхищенные возгласы, и он удовлетворенно усмехнулся.

— Как живые! — воскликнул Рон и тут же нахмурился, почувствовав двойственный смысл этих слов. — Ну… какие были!.. Какими я их помню!

— Да… — тихо, сдавленным голосом согласилась Джинни.

Портреты не двигались — здесь, в Хогвартсе, это казалось очень непривычным.

— Мак-Гонагалл хотела, чтобы картина не была магической, — пояснил Дин. — Чтобы было, как у маглов. Ох, замучался я с этим — я ведь не умею рисовать без магии!

— Не сказала бы, что не умеешь! — возразила Гермиона.

— Все равно — не то…

— Все так, как надо, — раздался за их спинами голос Мак-Гонагалл, и все повернулись.

Директор шла к ним в сопровождении мадам Помфри.

— Что вы думаете, Гарри? — спросила она. — Из всех нас только вы обладаете нужным опытом!

Эти слова нисколько не способствовали душевному равновесию, но Гарри постарался взять себя в руки. «Я обладаю опытом — но она обладает знаниями!» — напомнил он себе и, достав палочку, направил ее на портреты. Все ждали. Гарри подошел к картинам, повел перед ними ладонью

— С изображениями все как надо, — сказал он наконец, — никаких помех. И я их чувствую… но слишком слабо. Не думаю, что смогу взять направление… не понимаю, в чем дело… Получается, что… я их недостаточно сильно люблю?

— Нет, — спокойно сказала Мак-Гонагалл. — Вы их просто любите не так, как Гермиону. Поэтому я собрала здесь вас всех. Ваша роль, Гарри, в этот раз будет несколько другой. Мистер Томас…

— Да, профессор, я уже иду.

Они проводили взглядами Дина (который уходил с явной неохотой), потом Мак-Гонагалл палочкой закрыла за ним дверь и кивнула мадам Помфри. Та подошла к Гарри:

— Закатайте рукав, Поттер, и вытяните руку.

Гарри подчинился. Мадам Помфри достала длинный и узкий флакон из сверкающего хрусталя и, прижав его горлышко к сгибу локтя, коснулась палочкой. Возникло странное ощущение — словно в руку вошла, не причиняя боли, прохладная игла. Внутри флакона ударила тонкая алая струйка, и он стал медленно наполняться. Стиснув зубы, Джинни отвернулась.

— Не понимаю вас, мисс Уизли, — с обычной грубоватой иронией заметила мадам Помфри, глядя на флакон. — Вы разнесли на куски Того-Кого-Уже-Можно-Называть — а теперь боитесь вида крови?

— У Волдеморта не было крови! — огрызнулась Джинни.

— Что ж, метко! — прокомментировала мадам Помфри и ловко, не пролив ни капли, выпрямила флакон. — Держите, Минерва. Я сяду здесь, в сторонке — на всякий случай.

— Конечно, Поппи.

Мак-Гонагалл осторожно поставила флакон на столик рядом с мольбертом, достала две волшебные палочки, осторожно обмакнула их кончики в кровь и положила рядом с флаконом.

— Ваши палочки! — приказала она.

Повторив ту же процедуру, она вернула палочки всем, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Потом посмотрела на Гарри, и ожидание, заполнившее Выручай-комнату, зазвенело, словно нестерпимо натянутая струна.

— Поттер, — сухим, напряженным голосом сказала Мак-Гонагалл, — сейчас я попрошу сделать следующее. Попробуйте найти их снова, позвать — так, как вы в первый раз позвали образ мисс Грейнджер, и определить… да, думаю, что вы сможете их сделать… определить, во-первых — далеко ли они находятся друг от друга. И, во-вторых — есть ли кто-нибудь еще поблизости.

— Дементоры?

— Прежде всего.

— Хорошо…

Он достал палочку и шагнул вперед. Помолчав, позвал, чувствуя, с каким напряжением сверлят его пять пар глаз:

— Невил, Луна… Друзья мои… Вы меня слышите?

Он несколько раз, все тише и тише, повторил зов, напряженно прислушиваясь. Все ждали.

— Профессор! — воскликнул вдруг Гарри и с ошеломленным лицом повернулся к ним. — Они вместе! Рядом!

— Рядом?! Вы уверены?!

— Вполне!

— Не может быть! — выдохнула Мак-Гонагалл. — Это… это замечательно, но…

Она стремительно подошла и встала рядом с ним, направив на портреты свою палочку.

— Еще раз, Гарри!

— Невил! — почти закричал он. — Луна!

— Все верно… — прошептала директор. — Невероятно! Отдохните, Гарри… Пока достаточно. Сейчас мы кое-что переделаем. Помогите мне, — бросила она через плечо.

Повинуясь ее указаниям, друзья сняли с мольберта оба портрета, прислонили их к стене и придвинули друг к другу. На узких и высоких картинах Невилл и Луна были изображены в полный рост. Составленные вместе, они образовывали почти правильный квадрат. Мак-Гонагалл направила на них палочку и прошептала несколько заклинаний. Картины прилипли к стене, и стык между ними исчез.

— Кажется, я поняла, профессор! — неуверенно сказала Джинни (Мак-Гонагалл вопросительно посмотрела на нее). — Они держались друг за друга, когда Волдеморт… когда он убил их. И оказались там вместе!

— Да… — прошептала Мак-Гонагалл. — Да! Спасибо, мисс Уизли!

— Джинни, профессор.

Мак-Гонагалл с удивлением посмотрела на нее, потом слегка улыбнулась:

— Хорошо, я постараюсь… Джинни. Хотя учительские привычки трудно преодолеть. И давайте не отвлекаться. Гарри, как там насчет постороннего присутствия?

— Дементоров поблизости от них нет. А те, кто вдали… они чего-то боятся. Чего-то или кого-то около них. Да, кто-то еще там есть, но… — он поколебался и быстро закончил, — но это не враг.

Он выдержал пристальный взгляд Мак-Гонагалл — и страшно удивился, когда она вдруг сказала:

— Боитесь поверить, Поттер? Но я его тоже почувствовала. И кого еще, скажите на милость, могли бы так бояться дементоры?

— Слишком невероятно, профессор, — возразил Гарри, пытаясь подавить затеплившуюся надежду. — Чтобы все они оказались в одном и том же месте?

— Увидим сами, — отрезала Мак-Гонагалл. — Пора. Встаньте здесь, рядом с мисс… — она вдруг улыбнулась. — Рядом с Гермионой. Джинни рядом с вами, Рон — по другую сторону от Гермионы. Достаньте палочки… Гарри, Джинни! Палочку в левую руку! Так. Гарри, Гермиона, возьмитесь за руки. Рон, Джинни — за кончики их палочек. А теперь — слушайте внимательно. Вы помните, как вызывают Патронуса?

С удивлением глядя на нее, друзья кивнули.

— Что главное для этого заклинания? Вызвать самое лучшее, самое счастливое воспоминание в своей жизни, верно? Так вот… — она помолчала, — что-то в этом роде нужно и сейчас. Вам, Рон. И вам, Джинни. А Гарри и Гермиона будут вам помогать.

— Как? — напряженным голосом спросила Гермиона.

— Своим даром. Думайте, Гарри. Думайте о том, как вы любите своих друзей. Как вам хочется, чтобы все у них было хорошо, чтобы они были живы, счастливы, рядом… Вы хотите этого?

— Конечно!

— На этом и сосредоточьтесь. Гермиона, вы хотите, чтобы нам все удалось? Чтобы мы смогли воскресить наших друзей? Замечательно! Думайте об этом! А вы, Рон и Джинни — вызовите воспоминание о самых счастливых мгновениях с теми, кого вы любите! Есть ведь такие?

— Да! Есть, конечно!

— Вспомните это чувство. А теперь… позовите их.

Она стремительно отошла в сторону.

— Давайте!

И струна лопнула. Волшебный потолок потемнел, снова вспыхнул и угас, и вслед за зовом Рона и Джинни комната озарилась уже знакомым Гарри тяжелым, сумрачно-пурпурным светом Страны мертвых. И прямо на них рука об руку шли Невилл с Луной. Все словно забыли дышать. А Гарри подался вперед. Их погибшие друзья выглядели не так, как Гермиона, когда он увидел ее бредущей по темной равнине!

У них тоже была серая, лишенная цвета кожа, бесцветные блеклые глаза, пепельные волосы Луны казались седыми… Но в глазах был разум! Они расширились, когда появилось неожиданное препятствие, а на лицах появились неуверенные улыбки. «Они не утратили разум!» — понял ошеломленный Гарри.

Его несколько смутило то, что они были практически обнажены — у Невилла было только подобие набедерной повязки, сделанное, судя по болтавшемуся сбоку рукаву, из остатков рубашки, а Луна обмотала бедра куском своей синей мантии. У нее оказалась удивительно тоненькая, почти детская фигурка…

А потом Гарри увидел еще кое-кого.

Громадную, размером с породистого дога черную собаку с горящими глазами. Она неторопливо трусила рядом, и в зубах у нее была зажата волшебная палочка.

Подойдя, все трое остановились, и собака бешено завиляла хвостом.

— Профессор… громким шепотом спросила Джинни. — Нам можно уже подойти?

— Спросите у Поттера, — хрипло ответила Мак-Гонагалл.

— Гарри…

— Можно! — ответил он, не сводя глаз с собаки. — Окно стабильно…

Он первым медленно шагнул вперед.

— Я же говорила тебе, Невилл, — спокойно, будничным голосом сказала Луна. — Они нас найдут. Они нас никогда не бросят.

Похоже, отсутствие одежды ее нисколько не смущало.

А собака встала на задние ноги, в мгновение ока выросла и обернулась Сириусом Блеком с зажатой в зубах волшебной палочкой.

Взяв палочку в руку, он долго смотрел в глаза Гарри, по-видимому, не в силах произнести хоть слово. Наконец из его горла вырвалось рычание. Торопливо прокашлявшись, он выдавил:

— Ну, здравствуй, Гарри!.. Послушай, как тебе удалось?

— Здравствуй… — выдавил Гарри и замолчал. Гермиона встала за ним и положила руки ему на плечи. Глаза Сириуса расширились:

— Не может быть! Гермиона!.. Ты… выбралась? Ты жива?!

Она кивнула, пощекотав волосами щеку Гарри.

— Как?! — настойчиво спросил Сириус. — Это сделал Гарри?

— Да!

Прижав ладони к стеклу, Сириус во все глаза смотрел на них, и Гарри вспомнил, как неделю назад совершенно так же, через такое же прозрачное и несокрушимое окно, смотрела Гермиона… Невилл и Луна тоже подошли к окну, Сириус оглянулся на них и снова, с немым вопросом в глазах, посмотрел на Гарри. А тот не знал, что сказать.

— Здравствуй, Сириус! Здравствуйте, ребята, — негромко сказала Мак-Гонагалл, встав позади друзей.

— Минерва? — улыбнулся Сириус. — Ну, теперь понятно… Только ты и могла найти способ!

— Не только я, Сириус. Гарри тоже нашел, совершенно независимо от нас. Он сам воскресил мисс Грейнджер! Знал бы ты, как он нас напугал! Чуть не погиб…

— Понятно… — пробормотал Сириус. Невилл и Луна во все глаза смотрели на них. Сириус окинул друзей взглядом: — Как вы все выросли! Минерва… сколько прошло времени?

— С тех пор, как ты попал за Арку — больше двух лет, Сириус.

— Значит, полгода с тех пор, как мы погибли? — все так же спокойно спросила Луна.

Гарри отметил, что ее голос, хоть и звучал, как из далекой дали, слышен более четко, чем тогда голос Гермионы.

А у Сириуса голос был нормальный. Голос живого человека! Теперь уже Гарри заметил, что и кожа у него обычного цвета. Только выглядел крестный таким же изможденным, как после побега из Азкабана.

Вот оно что, вдруг понял он, переведя взгляд на Невилла с Луной. У теней нет цвета. Они — как черно-белые фотографии…

Встретив его взгляд, Невилл слабо улыбнулся:

— Я так и не поздоровался с вами, ребята. Простите... Не мог поверить… Джинни!

— Что, Невилл?!

— Я тебя люблю.

Шмыгнув, Джинни быстро закивала.

— Гарри, — сказала Луна, — вытащи нас отсюда, пожалуйста. Здесь все-таки плохо, хотя со временем привыкаешь. И я хочу к Рону. Ты не расстроишься, Гермиона?

Гермиона тихо засмеялась.

— Нет, — мягко сказала она. — У меня Гарри.

— О! — воскликнула Луна с редким для нее удивлением. — Наконец-то!

Согнав с лица улыбку, Гарри решительно повернулся к Мак-Гонагалл:

— Что сейчас надо сделать, профессор?

— Подожди, — не оборачиваясь, отозвалась она. У нее был озабоченный голос. — Не все так просто… Сириус… Мне не хочется огорчать тебя, но…

— Вы не сможете нас вытащить? — упавшим голосом спросил тот.

— Мы не сможем вытащить тебя. Пока не можем.

— Почему? — почти одновременно крикнули Сириус и Гарри.

— Ох, долго это объяснять! Тебе придется поверить мне на слово, Сириус. Я никогда не обманываю, ты же знаешь.

— Я чем-то отличаюсь от них? — усмехнулся он.

— Нет. Это они отличаются… от всех остальных волшебников. Только им шестерым по силам преодолеть это препятствие. Только им — во всем мире…

Сириус открыл рот, пытаясь что-то сказать, и снова закрыл. Шагнув вплотную к окну, он минуту-другую разглядывал друзей, и у него было такое выражение, словно… он впервые их видел. Потом черты несколько разгладились, и неверящими глазами он посмотрел на Мак-Гонагалл:

— Минерва, ты хочешь сказать, что это… они?

— О чем ты, Сириус?

— Это Светлый круг?

— Ты знаешь о Круге? — воскликнула Мак-Гонагалл.

Сириус молча кивнул. Потом, отойдя, решительно сказал:

— Делай свое дело, Минерва. Я вас прикрою, если что, хотя… — он усмехнулся, повертел палочкой, — дементоры сюда и близко не подойдут. Им уже от меня досталось. Они даже давить особо не смеют — я их хорошо отлупил. Давай.

Мак-Гонагалл поколебалась, потом кивнула и подошла к столику. Взяла лежащие на нем палочки, коснулась ими прозрачной поверхности и надавила.

— Резче, профессор, — хрипло посоветовал Гарри. — Как если втыкаете нож.

— Спасибо, Поттер.

На этот раз палочки пронзили поверхность окна. Повинуясь ее жесту, Невил с той стороны схватил их, выдернул. Рассмотрев, отдал одну Луне, а свою перехватил за ручку.

— Встаньте в том же порядке, — приказала Мак-Гонагалл, — на некотором расстоянии друг от друга… Джинни и Рон — вплотную к окну. Возьмите палочки в правую руку. Левой рукой каждый берется за палочку соседа. Невилл, встаньте напротив Джинни, Луна… да, правильно, молодец!

— Что теперь? — спросила Луна.

— Невилл, возьмитесь за кончик палочки Луны, а своей проткните окно — да, резко, как Гарри сказал — и пусть Джинни возьмется за ее кончик. Рон, Луна… — ее голос вдруг стал хриплым, — то же самое! Замкните круг!

Мак-Гонагалл отступила, глядя на всех, чего-то ожидая.

Все ждали. «В чем дело? — беспомощно думал Гарри. — Должно же произойти хоть что-нибудь… Хоть что-нибудь!» Он покосился на Мак-Гонагалл — ее лицо даже в неверном свете Страны Мертвых было бледным.

— Думайте! — вдруг приказала она.

— О чем? — закричала Джинни.

— Не о том, что мы делаем! Думайте друг о друге. Просто… друг о друге!

И снова зазвенело. Четко, явственно, по-настоящему — будто открылась крохотная музыкальная шкатулка. Все шесть палочек вспыхнули серебристым светом, сияние сорвалось с них, расширилось, и светящаяся нить повисла в воздухе на уровне груди, охватив шестерых друзей четким кругом. Ощущение было — не передать! — словно еще один, невидимый круг проходил через сердце каждого, заставляя лихорадочно биться и наполняя тело живым теплом. Нить утолщалась, но свет не слепил. Потом вдруг снова вспыхнул волшебный потолок, и солнце из-за их спин ударило в окно, сметая и растворяя в себе тревожные сумерки Страны Мертвых. Гарри заморгал. А когда увидел Невилла и Луну — те уже были живыми.

— Идите сюда! — крикнула им Мак-Гонагалл — Палочки не отпускайте!

Оба шагнули вперед. Рон и Джинни начали отступать, то же самое пришлось сделать Гарри с Гермионой, чтобы не разомкнуть круг. Со стороны, возможно, это выглядело несколько нелепо. Гарри и Гермиона напряженно пятились, боясь споткнуться; Рону и Джинни пришлось двигаться боком. А Луна с Невиллом просто пошли — и оказались в комнате.

Словно и не заметили преграду.

— Все! — выдохнула Мак-Гонагалл.

Раздался хриплый вскрик, они повернулись. Сириус побежал к окну, изо всех сил врезался в него, и прозрачная поверхность спружинила, швырнув его в траву. Отпустив палочки, Гарри бросился вперед.

— Я цел, не беспокойся, — проворчал Сириус и выпрямился, потирая плечо. — Глупо, конечно… Просто подумал — вдруг оно и правда исчезло?

— Мне очень жаль, Сириус…

— Мне, знаешь ли, тоже! — усмехнулся тот. — Ты была права, Минерва.

— Да, Сириус. Мне тоже жаль.

— Не стоит, — резко сказал он.— Я знал, что это так, просто все равно надо было попробовать. И, Минерва… я это увидел! — он окинул всех взглядом. — Все вместе, и все живы…

Невилл и Луна оглянулись на него. Потом Джинни со странным хнычущим звуком бросилась к Невиллу, обняла и спрятала лицо у него на груди.

— Луна… — хрипло сказал Рон (он уже держал ее в объятиях).

— Я знаю, Рон, — спокойно ответила она. — Я тоже тебя люблю.

Гарри прислонился к окну, глядя то на них, то на Сириуса. Гермиона тоже подошла, и Сириус улыбнулся:

— Уже вместе, да? Луна верно сказала — наконец-то!

— Сириус, поверь — я найду, как тебя вытащить! — заверил его Гарри.

— Мы найдем, — поправила Мак-Гонагалл.— Сириус… Откуда ты знаешь о Светлом круге?

— А… — усмехнулся Сириус и уселся на траву.

Гарри с Гермионой последовали его примеру, опустившись на пол. Мак-Гонагалл взмахом палочки придвинула кресло и села, как всегда прямо и не откидываясь на спинку.

— Ребята, — позвала она, и те оглянулись, — вам лучше подойти. Обниматься можно и здесь. Давай, Сириус, расскажи нам… Я подозреваю, что это интересно. Это же одна из величайших тайн Мерлина.

— Ты ведь тоже о ней знаешь, — со смешком возразил Сириус.

— Я знаю от Дамблдора.

— Ну вот! Дамблдор тоже знает! Минерва, великие тайны — это те, о которых знает куча народу. Особенно те, кому вовсе не положено знать, — он с удивлением глянул на Гарри, который неожиданно рассмеялся.

— Я вспомнил первый курс, — пояснил Гарри, — когда после драки с Квиреллом лежал в больничном крыле. Ко мне пришел Дамблдор. Он сказал, что вся эта история — строжайший секрет, и поэтому ничего удивительного, что о нем уже знает вся школа!

Мак-Гонагалл демонстративно вздохнула.

— Минерва, — мягко сказал Сириус, — не забывай, что я вырос в среде Темных волшебников.

— Вот почему я и спрашиваю! Им-то как раз знать не положено!

— Но они знают. И все же успокойся, — он хмыкнул. — Для Темных волшебников это вроде страшной детской сказки. Именно так. В детстве меня пугали — когда-нибудь в наш мир придет Светлый круг, и если ты не будешь изучать Темные искусства, если ты не будешь достаточно силен, Круг тебя уничтожит и даже не заметит. На многих это действовало! На меня тоже — но по-другому. Мои родители даже и не догадывались, насколько я ненавижу Темную магию! Я не боялся — я мечтал о Светлом круге! — взгляд его заблестевших глаз скользил по лицам друзей. — Никогда не думал, что моя мечта сбудется! Так что не беспокойся обо мне, Гарри. Мне сейчас будет намного легче.

— Думаю, будет еще легче, — заметила Мак-Гонагалл, — если ты продолжишь делать то, что начал.

— О чем ты, Минерва?

— Мисс Грейнджер рассказала, что ты разыскиваешь наших погибших и собираешь их вместе. Я полагаю, что ты и Невилла с Луной вел туда, не так ли?

— Конечно! После того, как Гермиона исчезла… я ведь не знал, что она воскресла, и думал, что ее перехватили дементоры! В общем-то, я решил сопровождать их лично.

— Правильно, — одобрила Мак-Гонагалл. — Продолжай в том же духе. Собери всех, кого сможешь.

— Само собой. Мы уже нашли многих. Дай только время, хотя… времени навалом, — усмехнулся он. — Здесь времени вообще не существует…

— Я в курсе, — перебила Мак-Гонагалл. — Погоди… Кто это «мы»?

— Дамблдор, конечно, и…

— Ты встретил Альбуса?! Он там? Ох, что я несу… где же ему еще быть?!

— А вот это я не знаю! — возразил Сириус. — Да, он там появляется, он нам очень помог. Но я не знаю, где он, Минерва. За Страной Мертвых есть и другие миры — правда, дементоры охраняют все проходы. Но, похоже, Дамблдор способен прорваться…

— И кто еще, Сириус? — вмешался Гарри.

Сириус посмотрел на него, улыбнулся:

— Ну да. Джеймс и Лили.

— Как они?!

— Держатся, — серьезно сказал Сириус. — Очень хорошо держатся.

Гарри прерывисто вздохнул, и Гермиона сжала его руку.

— Маму мы так и не нашли, — печально сказала Луна.

— Найдем, — заверил ее Сириус. — Нашли уже многих. Кое-кто понемногу приходит в себя. Другие держатся с самого начала…

— А я не смогла, — грустно сказала Гермиона. — Ты видел, какой я была… И Гарри видел.

— Ты была одна, — возразил Сириус. — У тебя был шок. Не переживай, Гермиона! Тем более — сейчас.

Поразмыслив над его словами, Гермиона кивнула.

— Невилл, — сказала Мак-Гонагалл, — Луна… Ваши родители, кстати, здесь, и они ждут вас.

Луна просияла. Вскочив на ноги, Невилл ошеломлено воскликнул:

— Они здесь?! Мама и папа?! Они…

— Здоровы, — закончила Мак-Гонагалл.

Невилл дернулся, будто хотел броситься к двери, но не решался. Луна, осторожно освободившись из объятий Рона, выпрямилась. Рон и Джинни тоже встали.

— Можете пойти с ними, — кивнула Мак-Гонагалл, — только попрощайтесь с Сириусом. Нам скоро придется прервать контакт.

Тут уже на ноги поднялись все. Сгрудившись по эту сторону окна, молча смотрели на Блека. Сириус напряженно улыбнулся:

— Думаю, мы прощаемся не навсегда, не так ли?

Все закивали, а Луна сказала:

— Ты нам очень помог, Сириус.

— Идите, ребята, — поторопил он их. — Мы будем вас ждать.

— Подождите! — остановила их Мак-Гонагалл и взмахнула палочкой.

Тряпки Невилла и Луны сменились парадными мантиями.

— Спасибо, профессор, — смущенно улыбнулся Невилл, — я как-то забыл…

Луна критически оглядела свою мантию и провела по ней палочкой, изменив цвет на синий с блестками.

— Мне так больше нравится, профессор, — невозмутимо пояснила она и направилась к двери.

Мак-Гонагалл снисходительно улыбнулась. Оглядываясь, Невилл, Рон и Джинни последовали за Луной.

— Мы лучше побудем с тобой, — сказал Гарри, и Гермиона кивнула.

Благодарно улыбнувшись, Сириус подошел к окну, приложил ладонь. Гарри со своей стороны сделал то же самое. Гермиона снова обняла его за плечи и слегка шмыгнула.

— Гермиона! — не оборачиваясь, сказал Гарри, копируя «суровый» тон Джеральда. — Грейнджеры?..

— Не плачут! — продекламировала Гермиона.

— Грейнджеры?..

— Справляются!

— Отличный девиз! — воскликнул, широко улыбаясь, Сириус. — Стоит его перенять!

Опустив руку, он некоторое время молча смотрел на них. Гарри лихорадочно искал хоть какие-то слова прощания, поддержки… в голове была какая-то беспомощная пустота. Он отвел взгляд, и в поле зрения попал столик. И флакон. Во флаконе еще оставалась кровь; повинуясь внезапной мысли, Гарри схватил его и спросил у Мак-Гонагалл:

— Можно, профессор?

Она, недоуменно нахмурившись, кивнула. Гарри плеснул на ладонь остатки крови и размазал их по прозрачной поверхности. Машинально вытерев руку о брюки, оглядел получившееся пятно, положил на него ладонь и надавил. Со знакомым стягивающим ощущением рука прошла. Сириуса уставился на него, потом, словно опомнившись, схватил его руку и крепко сжал:

— Молодец, крестник!

Они постояли, потом вдруг раздался голос Гермионы:

— Можно, Гарри? — она осторожно потянула его за рукав.

Поколебавшись, Гарри выдернул руку и отступил. Встав на его место, Гермиона надавила, пробила окно, и они с Сириусом тоже обменялись рукопожатием.

— Держись, Ньюхальз! — тепло сказала Гермиона.

Сириус вздохнул и с нежностью посмотрел на обоих:

— Как я рад за тебя, Гарри! О такой подруге можно только мечтать… Знаешь, что я с тобой сделаю, если ты ее разлюбишь?

— Что? — улыбнулся Гарри. Гермиона снова взялась за его плечи, и он непроизвольно распрямил их.

— А вот что! — ответил Сириус и издал такое правдоподобное рычание, что все подскочили, а задремавшая мадам Помфри чуть не упала со стула.

— Горло перекушу! — пояснил он.

— Не слишком ли кровожадно? — упрекнула его Гермиона.

— А почему бы и нет? Гарри ведь все равно тебя не разлюбит, так что ничего страшного.

— Зачем тогда пугать?

— Из педагогических соображений. Я его крестный отец, как-никак, — он смотрел на них с какой-то необычной улыбкой, делавшей его лицо лет на десять моложе. — А мне придется любить вас обоих.

— Почему — придется? — удивился Гарри. — Я что-то не замечал, чтобы ты раньше нас не любил.

— Раньше было — по отдельности, Гарри. А сейчас — как одно целое, — Сириус вздохнул. — Ладно, не стоит затягивать прощание!

— Погоди, — вмешалась Мак-Гонагалл.

Дотронувшись до уголка глаза, будто смахнула слезинку, она подошла и всмотрелась в красное пятно.

— Кажется, кое-чем я смогу вам помочь.

Отойдя, она подошла к одному из шкафов, распахнула дверцу и постояла, что-то припоминая. Потом сняла с верхней полки узкую коробку, открыла ее и достала три волшебные палочки.

— Ого! — воскликнул Сириус. — Это нам очень пригодится, Минерва!

— Ты даже не представляешь, как! — отозвалась она и отделила одну из палочек. — Это Альбуса. Я разыскала ее тогда… он тебе рассказывал?

— Он мне все рассказал, — подтвердил Сириус, — а Невилл и Луна добавили кое-какие подробности. Так что я в курсе всех событий.

— И насчет Волдеморта тоже? — удивилась Гермиона. — Они поняли, что убили его?

— Они не были уверены, — рассмеялся Сириус. — Да только мы его там встретили!

— Что?! — с ужасом воскликнула Гермиона. — Вы встретили Волдеморта?!

— Ага! — Сириус с улыбкой смотрел на их ошеломленные лица. — Бродит он там с печалью на уродливой физиономии. Все его избегают, даже тени Пожирателей. Да что там Пожиратели — от него и дементоров тошнит! При жизни он обходился без друзей и близких — а в Стране Мертвых одиноко, видите ли! Даже с нами был рад поговорить.

— Сириус, — сказала Мак-Гонагалл, — чтобы ты был в курсе всего… Снейп тоже там.

— Что?! — вскрикнул Блек. — Вот так новость! С ним-то чего случилось?

— Мы не могли понять. Только я потом догадалась. Он выпил яд… какой-то необычный, собственного изготовления. Видимо, ему удалось, покинув тело, какое-то время оставаться в мир живых и сотворить себе такую телесность, какая ему нужна. После этого он появился в Министерстве и прошел через Арку Смерти.

— Но… зачем?

— Чтобы пронести свою палочку.

— Понятно… — недоумевающе пробормотал Сириус. — И все равно непонятно! Зачем он это сделал? Что ему здесь понадобилось? Насчет этого у тебя есть хоть какие-то предположения?

— Есть, — ответила Мак-Гонагалл, — и даже не предположения, я почти уверена… Тебе не следует его опасаться, Сириус, даже если вы столкнетесь. Снейп решает свои проблемы.

— Да какие у него могут быть проблемы?!

— Его сын погиб в битве. И когда Снейп узнал о воскрешении Гермионы, он явно решил сделать то же самое… по-своему. Я не представляю, как ему удастся — только Светлый круг может сделать такое.

«У Снейпа был сын?!» — Гарри и Гермиона озадаченно переглянулись, и почто сразу же Сириус задал этот вопрос вслух.

— Был, — подтвердила Мак-Гонагалл. — Ты знаешь, что в битве погиб Драко Малфой?

— Да, но… Что?! Драко — сын Снейпа? Откуда ты знаешь, Минерва?

Минерва Мак-Гонагалл с хмурой усмешкой посмотрела на него.

— Снейп — несчастный человек, Сириус, — сказала она. — Он вырос в такой ненормальной семье, что даже вашим родичам, Поттер, до них далеко. Он неспособен любить. Но даже такой человек нуждается… хоть в какой-то близости. После битвы мы с ним несколько подружились. По крайней мере, я была в состоянии его выслушать, есть у меня такая редкая способность — выслушивать кого угодно. Вот так я и узнала. Ладно. Поттер… простите, Гарри, — она показала остальные две палочки. — Эти я тоже хотела бы отдать Сириусу.

— Пожалуйста, — с удивлением согласился он.

— Мне нужно ваше согласие. Это палочки ваших родителей.

— Что? — воскликнул он и подался вперед. — Они сохранились?!

— Хагрид нашел их под развалинами.

— Можно?..

С замирающим сердцем он взял обе палочки, провел под ним пальцами. Прикрыл глаза, как в свое время делал Оливандер, попытался определить. Палисандр, сердцевина — перо Синей птицы. «Мамина!» И железное дерево, а внутри — кусок драконьего рога. Палочка его отца, Джеймса Поттера… Взяв их в обе руки, он сомкнул кончики, резко развел — и между ними вспыхнула необыкновенная, серебристо-золотая радуга. Он вернул их Мак-Гонагалл и кивнул:

— Конечно, отдайте. Им они должны пригодиться.

— Еще как! — подтвердил Сириус, принимая палочки. — Надо же… Только как я их понесу?

— Как свою, наверное, — с недоумением ответил Гарри.

— Как-нибудь на досуге попробуй взять зубами сразу четыре палочки! И без помощи рук! — раздраженно посоветовал Сириус и задумался.

— А связать? — сочувственно предложила Гермиона.

— Об этом я как раз и думаю. Моя ведь должна быть отдельно, вдруг понадобится… Погоди!

Выдернув из-под пояса низ рубашки, он оторвал узкую полосу ткани и аккуратно обвязал три палочки, а второй конец привязал к ручке своей. Немного повертел, примериваясь. Сказал:

— Да, так сойдет. Ладно… — он нагнулся, аккуратно положил на траву. Выпрямился. — Пока, друзья. Я вас жду.

Одним плавным движением Сириус опустился на четвереньки и обернулся большой черной собакой. Постоял, виляя хвостом и часто, громко дыша — звук был, как у мчащегося «Хогвартс-Экспресса», только стука колес не хватало. Потом пригнул голову, поднял зубами свою палочку, под которой на полоске от рубашки болтался пучок остальных. Еще раз махнул хвостом, повернулся и потрусил прочь.

— Счастливо, Ньюхальз! — закричала ему вслед Гермиона.

— Удачи! — крикнул Гарри.

Мак-Гонагалл встала рядом с ними и проводила его взглядом. Когда Сириус превратился в маленькую точку на горизонте, она мягко потянула их назад и взмахнула палочкой. Окно превратилось в двойной портрет Невилла и Луны.

— А знаете, — вдруг сказала она, — это замечательная картина. Я попрошу мистера Томаса оживить ее, и ее стоит повесить в главном коридоре.

Опомнившись, Гарри и Гермиона посмотрели на нее.

— Хорошая идея, профессор, — согласился Гарри.

— Рада, что вы это одобряете, — усмехнулась Мак-Гонагалл. — Так… Подождете меня? Я пойду позову остальных. Нужно еще кое-что сделать. Все, Поппи.

Мадам Помфри встрепенулась и встала. Вместе с Мак-Гонагалл они вышли из комнаты. Гарри и Гермиона смотрели друг на друга, медленно приходя в себя.

— Столько событий в один день… — почти шепотом сказала Гермиона. — Голова гудит!

Гарри кивнул:

— И, похоже, еще не закончились, — он обнял ее. — Но хоть небольшая передышка!

Он опустился на освободившийся стул и усадил Гермиону к себе на колени.

— Одно целое… — тихо сказал он.

Улыбаясь, Гермиона попыталась пригладить ему волосы. Потом провела рукой по своим:

— И оба лохматые.

— Ну и что?

— Тоже общая черта…

— Если бы ты знала, как мне сейчас хорошо!

— Если хотя бы вполовину так же, как мне, — задумчиво отозвалась Гермиона, — тогда я знаю. Мон ами, мон амур…

— А что это?

— То, что ты любишь говорить мне, только по-французски. Мой друг, моя любовь…

— От Флер услышала?

— От Габриель. Она мне песенку спела. Как необыкновенно, Гарри — мы все снова вместе.

— Не все, Гермиона.

— Да… я немного не так сказала. Но мы, шестеро… На пятом курсе мы вместе сражались в Министерстве. На шестом — в Хогвартсе. На седьмом — за Хогвартс. А сейчас — просто вместе без всяких сражений. Или нет… не так. Получается, что сражение было. Что мы по-тихому сразились с самой смертью. Как тогда сказал Добби — сэр Гарри Поттер победил саму смерть.

— Это когда он сказал?

— На прошлой неделе, когда я отнесла тебя в Хогвартс.

— Вот как? Ты права, Гермиона. Мы все сразились, не я один. Даже когда я вытаскивал тебя — ведь оказалось, что Рон и Джинни, не зная, помогали нам, правда? — он содрогнулся. — Знаешь, я только потом понял, как страшно это было. Если бы я знал, как просто можно было все сделать! Как сегодня… Наверное, если бы мы оба просто взялись за палочки, ты бы прошла, как сегодня Невилл с Луной!

Откинувшись, Гермиона некоторое время смотрела на него.

— Не знаю, Гарри, — сказала она наконец. — Не уверена. Сегодня мы все же были вшестером. Ты чувствовал, какая в нас бурлила сила? Но даже если и так… ты все равно сделал это, я тебе обязана жизнью, своей второй жизнью. Даже тем, что у меня сейчас два дня рождения! — серьезное выражение сменилось улыбкой, и она опять встрепала ему волосы.

— А я обязан тем же тебе, Гермиона.

— Мон ами… — сказала она. — Мон амур… Раз так, хватит переживать. Сегодня это просто неприлично, Гарри. Невилл… Луна… Мы вместе — все! Мы всем обязаны друг другу, мы всем обязаны себе…

Гарри широко раскрыл глаза:

— Ты начала писать стихи?!

— Кто, я? — Гермиона рассмеялась. — Да нет, конечно — случайно получилось!

Гарри притянул ее к себе и начал целовать. Все переживания куда-то ушли, он снова был счастлив, а ласки становились все более интимными — так что, когда дверь открылась, Гермиона отшатнулась и начала торопливо застегивать рубашку.

— Гарри, Гермиона… Ох, извините!

— Ничего, все в порядке, — Гермиона встала и застегнула последнюю пуговицу, потом начала поправлять волосы. — Я подумала, что это Мак-Гонагалл.

— Она в коридоре. Вас все хотят видеть.

— Спасибо, Невилл, — она посмотрела на них и засмеялась.

— Что смешного? — требовательно спросила Джинни, крепко державшая Невилла за руку.

— У нас с Гарри в первые дни было так же, — объяснила Гермиона. — все время хотелось держаться друг за друга, или хотя бы касаться.

— А… — Джинни с пониманием кивнула. — Рон тоже Луну не отпускает! — она улыбнулась, переглянулась с Невиллом. — Идите к нам!

Они вышли, Гарри с Гермионой последовали за ним. Их сразу же окружили люди — Роберт Лавгуд, Лонгботтомы, родители Гермионы и, конечно же, Мак-Гонагалл.

— Привет, папа, мама! — весело крикнула Гермиона. — О, здорово!

— Ну? — сурово спросил Джеральд. — Похожи мы на волшебников?

Они с Эльзой были в открытых мантиях поверх обычной одежды.

— Гм… — Гермиона задумалась. — Да, мама похожа.

— А я?

— Пожалуй, сойдешь.

— Так! Что значит «пожалуй», и что значит «сойдешь»?

— Так уж и быть, — согласилась Гермиона, — сойдешь. Без «пожалуй».

— Ну что за молодежь! — вздохнул Джеральд.

— Не расстраивайся, Джерри, — успокаивающе сказала Эльза. — Ты выглядишь как надо.

— Прежде всего, я выгляжу, как мне надо! А Герми просто капризничает.

— Папа!

— Ладно, скажем по-другому. Наша дочь Гермиона Эльза Джейн Грейнджер просто капризничает.

— У тебя так много имен? — воскликнул Гарри.

— Ага! — гордо ответила она. — Ты разве не знал?

— Нет, ты же мне никогда не говорила! Ужас! Мне все это придется месяц зубрить!

Все заулыбались, и торжественное напряжение незаметно сошло на нет. Алиса Лонгботтом очень тепло обняла Гермиону, Френк крепко пожал руку Гарри, а бабушка Невилла одобрительно похлопала его по плечу. Луна сияла, прижимаясь к отцу, а Рон обнимал ее плечи, и с его лица не сходила широкая улыбка. Невилл тоже светился от счастья, глядя то на Джинни, то на родителей.

— Знаешь, Гарри, — шепнул он, улучив момент, — мне бабушка сказала… они пришли в себя, когда узнали, что я погиб!

— Ничего себе!

— И знаешь, что я думаю? — добавил он. — Для такого, наверное, стоило погибнуть!

Гарри слегка содрогнулся.

— Только при условии, что потом воскреснешь! — заявил он.

— Но ведь так и произошло, верно? — улыбнулся Невилл. — Ты не представляешь как это здорово — быть живым!

— Зато я представляю! — сказала Гермиона.

Невилл внимательно посмотрел на нее, кивнул и вместе с Джинни отошел к родителям. А Гарри вдруг подумал — это мысль поразила его — что у Гермионы, Невилла и Луны сейчас есть свое понимание чего-то, ему недоступного… Он даже почувствовал нечто вроде легкой зависти.

А потом вспомнил, как у него самого остановилось сердце, и как на целую минуту он оказался в Стране Мертвых. Да, завидовать такому — глупо… «А ведь, — подумалось ему, — они тоже не знают, каково было нам — без них. Для них не существовало времени… Этих полгода… Да, они нас понимают, но ведь для Невилла и Луны битва словно была вчера. Для Гермионы — неделю назад.

А как же долгие блуждания по Стране Мертвых? Каково это — не ощущать время? Помнить, что совсем недавно ты был жив — и вдруг оказался мертвым?» Он опомнился. Что это с ним? Какое значение имеет все это сейчас? Гермиона жива, Невилл жив, Луна!..

Светлый круг.

Это же мы, думал Гарри; Светлый круг — это всего-навсего мы!

— Да, — усталым голосом подтвердила Мак-Гонагалл. — Да. Это вы.

Она оперлась локтями об стол, опустила голову на сплетенные пальцы и замолчала. Друзья с тревогой смотрели на нее.

— Вам плохо, профессор? — осторожно спросила Гермиона.

— Пройдет…

— Выпей, Минерва, — мягко сказала мадам Помфри и, подойдя к столу, поставила перед ней флакончик из темного стекла.

— Спасибо, — Мак-Гонагалл послушно взяла флакон, откупорила и понюхала. — Что это? Укрепляющее зелье?

— Улучшенное, — наставительно сказала мадам Помфри. — Новый рецепт Слизнорта. Более сильное, но действует мягко.

Мак-Гонагалл налила зелья в появившийся перед ней стакан, выпила и поперхнулась:

— Великий Мерлин! Поппи, на чем это настояно — на огненном виски?

— Позвольте! — Гермиона встала, подошла к столу, схватила флакончик и понюхала. — Папина кофейная настойка!

Мадам Помфри кивнула:

— Слизнорт взял ее как основу для зелья. Добавил некоторые магические ингредиенты, соответствующие заклинания…

Гермиона испуганно посмотрела на стакан:

— Но ее нельзя пить так много! Там же экстракт зеленого кофе, корень женьшеня…

— В этом виде она безопасна, мисс Грейнджер, — заверила ее мадам Помфри. — Как ты, Минерва?

— Намного лучше, спасибо! — Мак-Гонагалл оглядела всех вновь заблестевшими глазами. — Спасибо, Поппи.

Она встала из-за стола, полезла в карман мантии и вынула ту самую миниатюрную коробочку. Осторожно положила на стол, и на ней скрестились все взгляды. В коробочке не было ничего примечательного, кроме маленьких размеров — в таких ювелиры кладут кольца. Однако Мак-Гонагалл обращалась с ней с величайшей осторожностью. Повинуясь заклинанию, коробочка открылась, и внутри действительно оказалось кольцо.

— Возьмите его, Поттер, — приказала она.

Гарри подчинился. Кольцо было простым, без украшений и завитушек и, похоже, серебряное.

— Наденьте его на палец мисс Грейнджер. На левую руку, на безымянный.

Гермиона подала ему руку, глаза у нее взволнованно блестели. Гарри надел на нее кольцо.

— Теперь, мисс Грейнджер, снимите его.

Гермиона сняла кольцо — и ахнула, глядя то на него, то на свой безымянный палец, где оно по-прежнему сверкало. А в руке у нее было второе кольцо.

— Вы поняли? — спросила Мак-Гонагалл.

— Кажется, да… Дай руку, Гарри!

Она надела ему кольцо. Ощущение было странное — будто стянувшись, оно мягко и плотно охватило палец; сквозь руку, наполняя сердце, хлынула невидимая сила, теплым и сильным чувством растекаясь по всему телу. На секунду он замер, глядя на кольцо, потом поднял голову, улыбнулся сияющей Гермионе и потянул его с пальца. Одобрительно хмыкнув, Мак-Гонагалл спросила:

— Кто следующий?

Гарри посмотрел на Рона, но Невилл первым протянул руку. Он отдал ему кольцо.

— Гарри, послушай! — Гермиона подалась вперед, порывисто схватила его за руки. — Мы… мы же сейчас обручились!

— Что? — удивленно спросил Гарри.

— И мы! — с сияющей улыбкой вставил Невилл, стягивая с пальца очередное кольцо. — Рон, держи!

Выйдя из ступора, Рон с величайшей осторожностью принял кольцо.

— Гермиона, — сказал, обняв ее, Гарри, — я могу сказать только одно… — он смотрел поверх ее пышных волос на Рона и Луну, которые с несколько забавной торжественностью обменивались кольцами. — Вот это да!

— Это уж точно, Поттер! — воскликнула Мак-Гонагалл, и все, светясь, повернулись к ней. — Вы не перестаете удивлять меня, друзья! — она опять смахнула слезинку. — Я за свою жизнь не припомню такого дня, чтобы меня настолько часто прошибала слеза. Да, я и подумать не могла, что вы так все это поймете!

Улыбки друзей начали угасать, и она поспешно добавила:

— Нет, нет, все в порядке, вы все правильно поняли. Просто — это еще не все, — ее лицо снова стало серьезным. — Все так. Вы обручились. Но эти кольца… вернее, это кольцо, оно на самом деле только одно, хотя и надето на пальце каждого из вас… Это нечто большее. И оно до сих пор хранилось в самой тайной комнате Отдела тайн.

Гарри ошеломленно поднес руку к глазам, и остальные сделали то же самое. Мак-Гонагалл кивнула.

— Та самая сила, о которой говорил Дамблдор. Сила любви, магия жизни, ведь любовь порождает жизнь… С ним Светлый круг вошел в полную силу… которую еще никто не знает целиком. Ни я, ни Дамблдор, ни даже Мерлин, открывший ее и создавший это кольцо.

— Оно — это сила любви? — спросила Луна, поворачивая и разглядывая руку так, словно ее интересовало только, идет ли ей это колечко.

— Нет, — Мак-Гонагалл улыбнулась, когда Луна уставилась на нее. — Что, неужели мне удалось вас удивить, мисс Лавгуд? Не думала, что мне такое удастся. Да, кольцо — вспомогательная вещь. Но очень важная. Сила — она внутри вас, а кольцо активирует ее. Вам больше не нужны палочки, чтобы замкнуть Светлый круг — он уже замкнут навечно, его ничто не разорвет, даже самое большое расстояние. Вам необязательно находиться рядом — вы все равно остаетесь в Круге.

— А если снять кольцо?

— Его не снять, мисс Лавгуд. Можете попробовать.

Луна попробовала, кивнула. Остальные тоже начали ощупывать, вертеть, и тянуть свои кольца, и вдруг Рон завопил:

— Я его снял!

— Что?! — побледнев, Мак-Гонагалл нагнула к нему. — Покажите!

— Нет, — растерянно сказал Рон, уставившись на свои руки. — Нет, не снял, вот оно, у меня на пальце! А это… — он поднес к глазам второе кольцо, — оно какое-то другое… Ну да! Золотое!

— Может, Круг еще не полон? — предположила Гермиона. — Может, еще кто-то должен присоединиться?

— Нет! — отрезала Мак-Гонагалл, забирая у Рона золотое кольцо. — Если так, оно бы не изменилось. Это… что-то другое. Но все же — надо проверить. Еще раз сделайте так же, как полчаса назад, когда Луна и Невилл к нам вернулись. Только без палочек. Ну — давайте!

«А что мы сделали? — лихорадочно вспоминал Гарри. — Она сказала — подумать друг о друге. И…»

И воздух снова наполнился тихим хрустальным звоном, а шестерых окружил сияющий круг. Отойдя и сощурив глаза, Мак-Гонагалл смотрела на них. Вдруг, подняв палочку, она скомандовала:

— Остолбеней!

«Зачем?!» — хотел крикнуть Гарри — и тут же увидел, как ударивший из палочки красный луч наткнулся на невидимую преграду и рассыпался искрами.

— Все в порядке! — выдохнула она. — Все в порядке… Простите, что напугала вас. Да, — она снова рассмотрела кольцо. — Это что-то другое. И я узнаю, что это. А ваш Круг полон и замкнут.

Мак-Гонагалл стремительно направилась к двери.

— Пойдемте, — приказала она. — Я думаю, он сам объяснит.

— Кто? — спросила, догоняя ее, Джинни.

— Мерлин!

Она шла так быстро, что не только Джинни — все то и дело отставали, догоняли и наперебой спрашивали, как это — Мерлин, не может же быть, чтобы настоящий Мерлин…

— Потом, — отвечала Мак-Гонагалл, — будьте терпеливы!

Когда она, наконец, остановилась, все уже запыхались и перестали спрашивать. Мак-Гонагалл не назвала пароль, только глянула сурово на каменную горгулью — и статуя послушно отпрыгнула, открыв доступ в директорский кабинет.

— Заходите, — Мак-Гонагалл посторонилась.

— А где папа, кстати? — спросила Луна. — Вы всех отправили домой?

— Да, мисс Лавгуд. Я их попросила набраться терпения и дать нам закончить.

Луна кивнула и вместе с Роном вошла в кабинет, Невилл, Джинни и мадам Помфри последовали за ней. Гермиона оглянулась — Гарри стоял в какой-то нерешительности.

— Все в порядке, Поттер. Заходите, — подбодрила его Мак-Гонагалл. — Он будет вам только рад.

-Я ни разу не навестил его…

— Альбус никогда не обижался на вас. Не переживайте.

Стиснув зубы, Гарри перешагнул порог, и Дамблдор улыбнулся ему со своего портрета. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. А потом напряжение спало, и Гарри смог улыбнуться в ответ.

— Значит, все удалось, — раздался его голос со стороны окна, и призрак, до сих пор плохо заметный в солнечных, лучах, подплыл и встал рядом с портретом.

Вдруг он стал заметно плотнее, утратил серебристое мерцание и стал почти похож на живого человека. Друзья оцепенели, хотя давно уже знали, что это не обычный призрак — Альбус Дамблдор не удовольствовался бы обычным! Он шагнул (его шаги были слышны!), окинул всех взглядом, и его глаза за очками-половинками тепло засветились.

— Я счастлив, — просто сказал он.

— Очень рада за тебя, Альбус, — несколько сухо отозвалась Мак-Гонагалл. Она прошла за стол и осторожно положила золотое кольцо. — Однако произошло что-то непредвиденное. Посмотри сам.

— Откуда оно взялось, Минерва? — спросил призрак, нагнувшись над столом.

Дамблдор на портрете подошел к краю рамы и вытянул шею. Мак-Гонагалл объяснила. Призрак взял кольцо (у друзей расширились глаза — ни один призрак не мог взять в руки обычную вещь!), показал своему двойнику, потом взмыл в воздух и вошел в портрет, сразу став полноцветным — теперь обоих Дамблдоров нельзя было отличить друг от друга. Некоторое время, словно забыв о гостях, они передавали друг другу кольцо и тихо шептались, а Гарри и остальным оставалось только гадать, как материальный предмет мог находиться в нарисованной картине?

Даже в этом виде, в этой форме существования, Дамблдор оставался самым великим волшебником последних столетий!

Через некоторое время призрак, забрав кольцо, перелетел в кабинет и положил на стол.

— В данный момент это не так важно, Минерва.

— Прости, Альбус, но…

— Я сказал «в данный момент», Минерва, — перебил Дамблдор.

Мак-Гонагалл нахмурилась и замолчала. А директор-призрак, встав у нее за спиной, вперился взглядом в шестерых друзей. Или… нет. Он снова смотрел на Гарри и улыбался. Гарри выдержал этот взгляд.

— Ты меня по-прежнему осуждаешь? — спросил Дамблдор.

Гарри молчал, чувствуя, как скрестились на нем все взгляды — и двух Дамблдоров, и друзей, и Мак-Гонагалл. И портретов всех прежних директоров Хогвартса.

— Я не могу дать однозначный ответ, сэр, — сказал он. Прозвучало резче, чем он хотел.

— Это радует, — тихо сказал Дамблдор. — Да, Гарри, это так. Я вижу, что ты смог исправить одну из моих величайших ошибок. Ты излечился от того слепого доверия ко мне, которое я тебе по глупости привил. Да! — перебил он, подняв палец, когда Гарри собирался запротестовать. — Это была глупость, которую я сам не заметил. Одна из главных опасностей, подстерегающих того, кто избрал путь к мудрости и совершенству. И состоит она в том, что мудрость может подменить знание и заслонить реальность. Тогда наступает… особое состояние, — он усмехнулся, — и думаю, что правильней всего будет назвать его «Глупость мудреца».

Рон, не удержавшись, хмыкнул.

— Парадокс, да? — улыбнулся Дамблдор. — А на самом деле — самонадеянность. Гарри, я считал, что понимаю все, что происходит в твоей душе. И понимал многое, но не все. И я думал, что могу предугадать все, что в тебе будет происходить — и почти ничего не угадал, это так… Потому что смотрел на тебя со своей колокольни. Хотя все, что надо было сделать — вспомнить себя в шестнадцать лет. Поставить себя на твое место. Посмотреть твоими глазами — и подумать: «Что я буду чувствовать, если со мной поступят так же?»

— И ты бы опустился до шестнадцатилетнего подростка? — насмешливо спросил из своего портрета Финеас Найджелиус. — Я не думаю, Альбус, что даже ты способен на такое.

— И зря не думаешь, Финеас.

— Тогда почему же ты этого не сделал?

— Не догадался, — просто ответил Дамблдор. — Не пришло в голову. Это и есть «глупость мудреца», Финеас!

Найджелиус хмыкнул и демонстративно отвернулся.

— Что, Финеас, съел? — ехидно спросил портрет толстого волшебника с красным носом.

— Не надо, Фортескью, — мягко перебил Дамблдор. — Гарри… Прими мои извинения.

— Да, сэр.

Тут выдержка окончательно изменила Финеасу Найджелиусу. Схватившись за голову, он что-то провыл, метнулся за край рамы и исчез с портрета.

— Куда это он? — спросила Джинни, которую эта реакция явно развеселила.

Дамблдор (на портрете) пожал плечами:

— Видимо, на Гримо, 12. Успокаивать нервы в окружении фамилии Блеков.

— А что он сказал перед этим? — полюбопытствовал портрет Диппета. — Я не очень расслышал.

— Я расслышал. Он сказал: «О-о-о, Мерлин!» И, кстати, о Мерлине… — Дамблдор с портрета повернулся к своему столу и взял с него небольшую книгу. — Альбус…

Призрак, словно опомнившись, резко повернулся.

— Гарри принял наши извинения, — добавил портрет, — давай не портить ему такой день, Альбус — сейчас, когда вернулись к жизни его друзья. Когда замкнулся Светлый круг.

— Ты прав, Альбус, — снова взмыв в воздух, призрак принял из его рук книгу, вернулся к столу и снова обрел плотность. — За это я тоже извиняюсь, Гарри. Но я должен был попросить у тебя прощения. Дело в том, что нам, возможно, снова придется работать вместе. Вместе со всеми вами, — положив на стол книгу, он задумчиво провел рукой по обложке. — Да…

— Новая опасность, сэр? — тихо спросила Луна.

Дамблдор внимательно посмотрел на нее и кивнул.

— Не знаю, можно ли считать ее новой, — добавил он. — Это то, что мы все проглядели…

— Кроме тебя, Альбус! — возразила Мак-Гонагалл. — Ох, как вы с Поттером похожи!

— О чем ты, Минерва?

— О ваших бесконечных терзаниях, о чем же еще? Вы способны довести себя до такого состояния, что даже победа будет вам не в радость!

— Профессор… — запротестовал Гарри.

— В чем-то она права, Гарри, — мягко сказала Гермиона.

— А в чем-то перегнула, — добавила Мак-Гонагалл. — Простите, я немного устала. Когда мы со всем этим разберемся, я вернусь домой и в первую очередь отосплюсь.

— Тогда, может быть… отложить? Или эта новая опасность…

— Нет, мисс Грейнджер, насчет нее у нас достаточно времени. Но я хочу разобраться с этим кольцом, Альбус, так что правильно достал книгу. Идите сюда, друзья. Садитесь.

Взмахом палочки она наколдовала шесть стульев.

— Это, — продолжила Мак-Гонагалл, когда все уселись, — вторая вещь, которая хранилась в Отделе Тайн наряду с кольцом. И я пока не решила, получит ли ее Министерство назад. Это особенная книга, ее не скопируешь.

Раскрыв книгу, она показала ее друзьям, немного полистала.

Все страницы были пустые, и Джинни с расширенными глазами подалась вперед.

— Министерство знает, о чем она, — говорила тем временем Мак-Гонагалл, — но ни один человек, кроме меня и Альбуса, пока не смог прочитать ее целиком. Заклинанием «Специалис ревелио» можно вызвать обрывки текста, но они быстро пропадают. Еще Корнелиусу Фаджу приходилось обращаться за помощью к Альбусу.

— Может, я и был неправ, — задумчиво вставил портрет, — но я все же решил, что Фадж недостоин этой тайны.

— Думаю, что ты был прав, Альбус. И к тому же вряд ли Фадж мог бы поверить в Светлый круг. Ну, а способ ее чтения… Он смотрел бы на него, как на забавную игрушку. Как же — поговорить с самим Мерлином! Мисс Уизли!

Сдавленно вскрикнув, Джинни прикусила пальцы, ее лицо побелело, и испуганный Невилл крепко обнял ее.

— Ох, понятно! — встревожено воскликнула Мак-Гонагалл. — Мисс… Джинни, успокойтесь, это не хоркрукс!

— Но в ней Мерлин?!

— Да, отчасти, но не так, как с дневником Риддла! Поппи! — она повернулась к мадам Помфри, которая уже рылась в своем саквояжике.

— Нет… — выдохнула Джинни. — Простите, не надо успокоительного…

— Выпейте, — твердо сказала мадам Помфри, сунув ей в руку флакон. — Это слабое зелье.

Невилл шепотом уговаривал ее, и Джинни в конце концов подчинилась.

— Спасибо… Профессор, но вы точно уверены, что…

— Мисс Уизли, — мягко вмешался Дамблдор-призрак, — помните, за что выдавал себя Том Риддл из дневника?

— Конечно! За живое воспоминание! А потом чуть не убил меня, и если бы не Гарри…

— Потому что Риддл был хоркркусом. А Мерлин, заключенный здесь — нет. Мерлин никогда не создавал хоркруксы, мисс Уизли.

— Значит, здесь и правда только воспоминание? — несколько успокоившись, недоверчиво спросила Джинни.

— Не только, — серьезно объяснил Дамблдор, — но кусков души в ней точно нет. Это — копия разума Мерлина. Мы уже разговаривали с ней.

— Но как разум может жить без духа? — вмешалась Гермиона. — Тогда это просто память, а не разум. Разве что соединить его с другим духом… Вы так и сделали, да? Соединились с ним? Но в таком случае это все равно будете вы с его разумом, а не сам Мерлин!

Дамблдор удивленно и с немалым уважением посмотрел на нее:

— Совершенно верно, мисс Грейнджер, именно так и было бы! Насколько я понимаю, вы все равно хотите сдать экзамены за седьмой курс, так?

— Конечно!

— В таком случае вы только что сдали теорию духа, и я ставлю вам «Превосходно».

Гермиона растерянно откинулась на спинку стула.

— Отметьте потом в табеле, Минерва, — с улыбкой попросил Дамблдор. — В случае с Мерлином, мисс Грейнджер, дело обстоит не так, но на вашу оценку это никак не повлияет. Мерлину выпала странная и не очень счастливая доля, но благодаря этому его дух обрел свободу и остался в нашем мире. Поэтому и любая копия его разума будет живой — и будет им, Мерлином, а не кем-то другим. Мисс Уизли… если вам так страшно, необязательно здесь оставаться.

Все посмотрели на Джинни, которая напряженно размышляла.

— Нет, — заявила она в конце концов и выпрямилась. — Это очень глупый страх, простите все. Я останусь, сэр. В конце концов — здесь ребята, со мной Невилл, с нами Гарри!

Невилл слегка покраснел, а Гарри улыбнулся:

— С нами не пропадешь, Джинни. Правда?

— Именно так!

— Тогда и мы с тобой не пропадем.

Джинни рассмеялась. Похоже, ее страх прошел.

— Шутки шутками, — серьезно сказал Дамблдор, — но вы даже не представляете, насколько вы правы, Гарри. Магия Светлого круга не только возвращает жизнь — она защищает ее. Сейчас вы шестеро неуязвимы для любого зла.

— Ого! — воскликнул Рон. — А насколько неуязвимы?

— Пока точно не знаю. Но, похоже, чем сильнее зло, тем мощнее защита. Мерлин называл это «позитивной зависимостью».

— То есть? — не унимался Рон. — Мне могут выбить зуб или поставить фингал, но меня не могут убить?

— Что-то в этом роде, — сказала Мак-Гонагалл. -— У тебя есть еще зелье, Поппи?

В ее голосе опять сквозила усталость, и Рон приумолк

— Оно может и не подействовать, Минерва. — предупредила мадам Помфри, вновь открывая саквояж. — Ты, видимо, порядочно измоталась.

— Да нет, — она приняла флакончик. — Спасибо, Поппи. Я ничего особенного не делала — в основном ребятам пришлось поработать. Я только переживала за них, но в моем возрасте это тоже утомляет, знаешь ли…

— Да, профессор, — спохватился Гарри. — Профессор Слизнорт попросил меня, чтобы я попросил вас … тьфу ты, извините — запутался немного!

Он изложил просьбу Слизнорта, и Мак-Гонагалл рассмеялась:

— Да ладно, устроим и ему разговор с Мерлином! Не уверена, что это его обрадует, но раз уж настаивает… Я не то чтоб ему не доверяла, Гарри — человек он все же достаточно надежный. Скорее, щадила его нервы.

— Но разве мы чем-то для него опасны? — удивился Гарри. — Мы же хорошо к нему относимся, и он не Темный волшебник, чтобы бояться Светлого круга.

— А он вас не боится — просто он такой человек… Его пугают перемены, даже если они и к лучшему. А Светлый круг сулит больших перемен. Слизнорт, он…

— Мужественный трус, — с улыбкой подсказал Дамблдор.

— Да, — она усмехнулась, — верно сказано! Он никогда не стремился к битве — однако, если прижмут к стенке, сражается, как никто другой! Я помню его в той давней войне, когда он в одиночку обратил в бегство Серых рыцарей Гриндевальда! А знаете, что он на лету сбил одного из драконов Волдеморта?

— Хагрид говорил, — подтвердил Рон. — Жаль, я не видел! Как раз в этот момент…

Он вдруг помрачнел и стиснул зубы.

— Рон! — быстро вмешалась Гермиона. — Я же здесь!

— Я знаю… — он порывисто схватил ее руку, слабо улыбнулся. — Прости — такое трудно забыть!

— Дело в том, что я видела, — объяснила Гермиона, — и отвлеклась. Не заметила, когда появился Фенрир…

— Жаль, что я не могу придушить его еще раз! — процедил Рон.

— Сейчас мы все живы, Рон, — напомнила ему Луна, а Невилл добавил:

— И нас больше не убить.

А Гарри процитировал тот полустишок, который нечаянно получился у Гермионы: «Мы вместе — все! Мы всем обязаны друг другу, мы всем обязаны себе…» Все заулыбались, а растроганная Гермиона поцеловала его.

— Ладно! — решительно сказала Мак-Гонагалл, и лица стали серьезными. — Я уже в норме. Приступим? Вот и хорошо. Да, кое-что может стать для вас неожиданностью. Вы каким представляете себе Мерлина? Наверное, вроде Альбуса?

Друзья начали переглядываться.

— Так вот, — усмехнулась Мак-Гонагалл, — и что бы там Скриджмер говорил насчет «измышлений престарелого Мерлина»…

— Он так сказал? — расхохотались оба Дамблдора.

— Именно так! Ребята, на самом деле эта книга — первый серьезный труд Мерлина и начало пути в высшую магию. Да, он был старше вас, но — ненамного! И вы увидите его именно таким, каким он был в этом начале. Вингардиум левиосса!

Книга пролетела над их головами и друзья привстали, быстро и со скрипом разворачивая стулья. Гермиона для скорости даже разворачивать не стала, а пересела боком и облокотилась об спинку.

Зависнув на середине кабинета, книга выросла в человеческий рост, раскрылась и начала вращаться. Страницы с невероятной скоростью перелистывались, сливаясь в призрачный смерч, который вытянулся до потолка — порывы ветра трепали волосы и сдували со стола листы пергамента — а потом опал и превратился в Мерлина.

Книгу — снова обычных размеров — он держал в руке и теперь внимательно разглядывал. А Гарри, широко раскрыв глаза, разглядывал его. «Ого! — подумал он. — Впечатляет!» И будто в ответ на его мысль девочки тихо вздохнули — даже Луна. Молодой Мерлин был несомненно красив, красотой мужественной и одновременно жутковато-неземной. Вообще, черноты в нем было достаточно — иссиня-черные волосы, охваченные серебряной сеткой, аккуратно подстриженные усы и бородка, и черные глаза, придававшие неприятное сходство со Снейпом. Но когда он поднял голову и медленно окинул взглядом всех, это сходство исчезло, как и впечатление жути. В глазах не было ни зла, ни высокомерия.

— Вот где я! — произнес Мерлин, снова глянув на книгу.

— Здравствуй, наставник! — вежливым, полным уважения голосом сказал из своего портрета Дамблдор.

— Здравствуй и ты, мой ученик, такой старый и такой юный! — вычурно отозвался Мерлин и склонил голову. — И вы, моя госпожа, — добавил он в сторону Мак-Гонагалл. — И вы… О! Неужели?! — его взгляд опустился, заметив друзей, и скользнул по их рукам. — Сэр Дамблдор, друг мой… Ты добился успеха!

Он шагнул вперед, прошелся перед ними, внимательно разглядывая друзей.

— Да, — сказал он наконец. — Я вижу вашу силу. Я был прав! Светлый круг существует!

— Истинно так, Мерлин, — подтвердила Мак-Гонагалл.

— Какие юные! И, кажется… я вас знаю.

Все удивленно посмотрели на него, а Луна с сомнением спросила:

— Вы уверены, сэр Мерлин? Мы же впервые с вами встречаемся.

Мерлин внимательно посмотрел на нее и вежливо наклонил голову:

— Да, моя госпожа. В этой вашей жизни, конечно, я ни с кем из вас не встречался. Но если вы позволите мне заглянуть в вашу сердцевину, увидеть подлинную суть вашего духа — я, наверное, узнаю вас.

— Загляните, — спокойно согласилась Луна.

Отступив, Мерлин словно пронзил ее взглядом, потом, прикрыв глаза, покачал головой:

— Простите, моя госпожа, я ошибся. Мы с вами никогда не встречались, и я сожалею об этом. Зато счастлив познакомиться с вами сейчас. Позвольте узнать ваше имя!

— Луна Лавгуд.

— Безмерно счастлив, моя госпожа. Мерлин, к вашим услугам. Однако это невероятно! У вас на редкость чистая душа, могучий светлый дух — а я вас не знаю! Я полагал, что знаю всех, обладающих хоть толикой величия… Над этим надо поразмыслить.

— А нас вы знаете? — возбужденно спросил Рон.

— О да! Простите, госпожа! — поспешно извинился он перед ошеломленной Луной и повернулся к нему. — Позволите заглянуть?

— Конечно!

— Вы?! — воскликнул Мерлин. — Не может быть! Но тогда…

Его взгляд заметался, останавливаясь на каждом и «всматриваясь» — от удивления Мерлин даже перестал каждый раз спрашивать разрешения. Впрочем — никто и не возражал, всем было жутко интересно! Глаза великого волшебника все больше округлялись. Дольше всего он разглядывал Гарри с Гермионой, и вдруг, ко всеобщему изумлению, рухнул на колено и склонился в глубоком поклоне:

— Сир! И вы, моя королева!

Растерянный Гарри даже привстал, сам не зная, зачем — то ли ответить на поклон, то ли заставить неизвестно отчего ошалевшего волшебника встать… он посмотрел на Гермиону, но та ответила не менее растерянным взглядом.

— Простите, сир! — Мерлин вскочил. — Вы не должны вставать передо мной, это я должен стоять перед вами!

— Но… за кого вы меня приняли, сэр Мерлин? — ошеломленно спросил Гарри.

Некоторое время Мерлин смотрел на него в полном недоумении. Потом, опомнившись, глубоко вздохнул и коротко улыбнулся:

— Простите меня. Я несколько забылся… Да, конечно, вы не можете помнить! Как вас зовут сейчас, сир?

— Гарри Поттер.

Мерлин кивнул и задумался.

— В мое время это имя произносилось «Анри», — пробормотал он. — Что ж, старинное, благородное имя, оно достойно вас, сир… Полторы тысячи лет! О да, я знаю — сейчас двадцатый век. И хотя мое тело спит в хрустальной гробнице на острове Хай-Бразиль, а мой дух блуждает в полусне, я все же не так оторван от жизни, кое-что я все-таки знаю. Не в одной лишь этой книге заключен мой разум. Бывает, волшебникам порой нужен мой совет, и они эти книги открывают — а тогда и я немало узнаю о событиях прошедших лет! Но когда я вас увидел и узнал, я будто снова очутился там, в своем родном времени, в той Англии, которую знал и любил. В Британии, которой служил и которую защищал. И смею думать, что я верно служил вам и защищал вас, мой повелитель! Я был вашим верным соратникам, благородные рыцари, — он по очереди посмотрел на онемевших Рона и Невилла. — И вы навсегда остались в моем сердце! — он перевел взгляд на Джинни. — Белфегора, дочь лесов и равнин, дочь Лесного царя и моя первая любовь!

— Но меня зовут не Белфегора, сэр Мерлин! — запротестовала вконец растерявшаяся Джинни. — Я Джиневра!

— Что? — ошеломленно спросил Мерлин, глядя то на нее, то на Гермиону. — Джиневра — вы?! Почему вы так решили?

— Решила?! Меня так зовут, сэр Мерлин — Джиневра Молли Уизли! Друзья называют меня Джинни!

— О, да! — Мерлин вздохнул и с облегчением рассмеялся. — Конечно, вас всего лишь так зовут! Сейчас, в этой жизни, в этом веке! Простите… я снова забылся! Но какое невероятное совпадение! — он снова посмотрел на Гермиону. — А как сейчас зовут вас, моя королева?

— Гермиона Грейнджер…

— Невероятно! — Мерлин уже улыбался. — Замечательное имя, моя госпожа! И как оно вам подходит! Гермиона, дочь Елены Прекрасной… Нет, госпожа, я не знаю, могли ли вы быть той Гермионой — но вы и в этой жизни прекрасны, и такое имя достойно вас! Оно еще и наполнено магией, а я вижу вашу силу! Удивительно — вы родились волшебницей, равно как и ваш муж…

От нахлынувших чувств у него перехватило горло. Гермиона бросила на Гарри короткий сияющий взгляд.

— Муж? — шепотом повторила она.

Гарри улыбнулся ей.

— Да, Светлый круг собрался достойный! — снова заговорил, совладав с голосом, Мерлин. — По-прежнему жаль, что я не знаю вас, моя госпожа, — вновь обратился он к Луне, — но очень рад, что вы присоединились к ним. По-видимому, с вашим приходом Круг замкнулся… — Мерлин смотрел на Луну, и его лицо стало серьезным. — Откуда же вы явились? Есть что-то в вас… неземное!

— Я не знаю, сэр Мерлин, — тихо ответила Луна.

— А у меня ощущение, что вы скоро узнаете. Мне иногда открывается будущее, — он снова окинул всех взглядом. — Я вижу великую битву — но не в этом мире. И великую победу в этом. Вы правы, мой друг, — он поднял взгляд на портрет Дамблдора, рядом с которым безмолвно парил призрак. — Над миром нависла угроза, и не зря в одной жизни собрались те, кто составляет Светлый круг, и Круг замкнулся очень вовремя. Они уже не раз побеждали, не так ли? Еще даже не ведая о Круге?

— Ты совершенно прав, мой друг и наставник, — серьезно подтвердил Дамблдор. Потом улыбнулся: — Знаешь, как нелегко разговаривать в таком торжественном стиле? А с тобой по-другому невозможно.

— Да, увы — я не умею разговаривать в стиле двадцатого века! Это был намек, мой друг? Я уже утомил вас?

— Намек, — подтвердил Дамблдор, — но не об этом. О, приятно видеть, что даже великий Мерлин может слегка ошибиться!

Он рассмеялся, и Мерлин присоединился к нему.

— Мне кажется, пора перейти к тому, для чего мы тебя разбудили, Мерлин, — пояснил Дамблдор. — Да, нам не терпелось похвастаться Светлым кругом, но не только в этом дело. Во время получения кольца произошла неожиданная вещь — может, ты нам растолкуешь. Покажи ему, Минерва.

Очнувшись, Мак-Гонагалл подняла со стола золотое кольцо.

— Ого! — Мерлин стремительно шагнул к столу и придержал висевший на боку меч, который чуть не задев Гарри. — Простите, сир! Позвольте, моя госпожа!

Он взял из ее рук кольцо, поднес к глазам и начал вертеть. Гарри тем временем разглядывал меч — сейчас, когда Мерлин стоял рядом, меч оказался перед глазами. «Похож на меч Годрика Гриффиндора» — решил Гарри, хотя судить можно было только по рукоятке. Клинок прятался в черных ножнах с затейливым серебряным тиснением.

— Значит, это была не ошибка! — прошептал Мерлин. — Это отдельное уравнение! Я ошибся потом, когда счел, что оно — часть Уравнения Круга!

— Что это значит, Мерлин? — настойчиво спросила Мак-Гонагалл.

Мерлин отдал ей кольцо:

— Берегите его, моя госпожа. Возможно, вы найдете тех, кому оно предназначено. Это будет легче — их только двое, и если вы найдете хотя бы одного, то он сам найдет второго…

— Чжоу Чанг, — раздался голос Луны, и все повернулись к ней.

— Что? — удивленно спросила Мак-Гонагалл. — Что вы сказали, мисс Лавгуд?

— Это кольцо надо отдать Чжоу Чанг.

— Но… почему вы так думаете?

— Я не думаю. Я знаю.

— Откуда?

— Не знаю, профессор, — спокойно ответила Луна.

— Ладно, потом. Мерлин…

— Да, моя госпожа, я попробую объяснить. Только, простите — я хочу узнать.

Он обошел Гарри, чуть снова не задев его мечом, и остановился перед Луной.

— Госпожа, кто этот Чжоу Чанг? Вы его знаете?

— Ее, — поправила Луна. — Да, сэр Мерлин, это моя подруга.

— Ах, простите — эти китайские имена… — Мерлин засмеялся.

— Она англичанка, но ее родители из Китая.

Мерлин долго смотрел на нее.

— Вы что-то чувствуете, сэр Мерлин? — спросила наконец Луна.

— Да, — он отрывисто кивнул. — Я чувствую вашу правоту. И я хочу посоветовать вам — после того, как отдадите ей кольцо, спросите у нее, кто вы. Очень может быть, что она это знает.

Луна кивнула, и Мерлин, вернувшись на середину комнаты, задумался.

— Это было первое уравнение, — заговорил он наконец. — Это было… одно из моих первых открытий — объединить арифмантику с геометрией Золотого сечения и попытаться на основе вычислений открыть еще неизведанные магические силы… Начало получаться с первых же попыток. Я нашел несколько новых заклинаний. Одни начинали работать сразу, другие требовали небольших доработок, но это уже была обычная практика. Потом я научился составлять уравнения, и в левую часть одного из них включил силу любви, а в правую — явление жизни. И получил… я его назвал Золотой луч. Потому и кольцо сотворил золотое. Я стремился к такому результату — если двое, соединенные чистой и высшей любовью, наденут такие кольца, в них пробудится сила, по-новому противостоящая злу — не разрушающая, а созидающая сила, порождающая и защищающая жизнь. А кольца соединят их сердца неразрывным Золотым лучом. Такова была первоначальная идея, но уравнение выдало несколько другой результат. Золотой луч мог соединить только двоих. Если бы один из них погиб, второй мог бы вернуть его из Страны Мертвых. И дальше они становились неподвластны смерти. А их магические способности усиливались многократно…

— Но это и было твое открытие, Мерлин, — с некоторым недоумением заметил Дамблдор.

— О нет! — возразил Мерлин. — Это был далеко не Светлый круг, Дамблдор! Они могли бы воскрешать друг друга — но больше никого! Золотой луч давал им защиту — но только им! Меня это не устраивало. Мне хотелось, чтобы они могли вернуть к жизни и тех, кто не связан с ними этой силой, чтобы они могли защищать и других, а не только себя. Тогда я начал увеличивать количество переменных. И навела меня на эту мысль моя королева, — он бросил взгляд на Гермиону, — которая отдала свою любовь двоим и добилась их ответной любви, став женой великого короля и любовницей великого рыцаря, и оба любили ее без ревности друг к другу…

Гермиона тихо ахнула и подалась вперед.

— Но и троих было недостаточно для нужного решения, — продолжал рассказывать Мерлин, теребя бородку и медленно расхаживая взад-вперед, — и я начал добавлять четвертую, пятого, шестую… На шестерых все получилось… трое мужчин и трое женщин, объединенных дружбой и любовью. Но требовалось что-то еще. Не любые три пары годились для этого! Надо было, чтобы хотя бы один обладал силой, делающей людей лучше и способней. И надо было, чтобы хотя бы одного кто-то спас ценой собственной жизни… Чтобы один обладал мудростью приземленной, а другой — возвышенной. Чтобы в парах сочетались Доблесть и Ум, Сила и Доброта, Мечта и Смелость… И они при этом должны были любить друг друга при полном согласии и без капли ревности! Такое сочетание казалось невозможным, но только оно решало мое уравнение. У меня тогда опустились руки, и пришлось скрепить волю и сердце, чтобы попробовать заглянуть в будущее. Я заглянул — и стало легче. Тогда я превратил золотое кольцо в серебряное, наделил его нужной силой… и стал ждать.

Мерлин улыбнулся, глядя на друзей.

— Да, — сказал он, — я дождался! Однако… я сделал одну ошибку. Не роковую, но все же хорошо, что она обнаружилась. Первоначальное уравнение Золотого луча — тоже верно! Думая, что преобразовал кольцо, я на самом деле сотворил новое, внутри которого спряталось то, первое.

Он поднял голову:

— Сэр Дамблдор! Светлый круг — могучая сила, но, пока существует зло, любая подмога будет не лишней. Золотой луч не так могуществен, но станет достойным союзником Круга. И я даже догадываюсь, как. Если не прятать одно уравнение внутри другого, а объединить их, то… подождите!

Он поднял руку с книгой, разжал пальцы — и книга легла на что-то невидимое, а в руке Мерлина возникло перо радужной расцветки. Он начал быстро писать, все затаили дыхание, и наступившую тишину нарушал тихий скрип пера. Гарри почему-то стало весело, и он шепнул Гермионе: «Даже у Мерлина перо скрипит!»

— Я слышал, сир! — с усмешкой сказал Мерлин (Гарри страшно смутился). — О, я мог бы избавиться от этого скрипа — но перо, которое не скрипит, кажется мне лишенным души!

Он замолчал и, отведя руку, несколько раз перечитал написанное.

— Все сходится! — удовлетворенно сказал Мерлин. — Сэр Дамблдор! Если Золотой луч войдет в Светлый круг, результат будет весьма интересен. Круг распадется на две половины. При этом он утратит созидательную силу, сохранив, правда, защиту. Но половинки будут… наподобие огромных и могучих волшебных палочек. И магия тех, кто составляют половинки Круга, усилится многократно.

— Но при этом они не смогут больше воскрешать, — полувопросительно заметил Дамблдор.

— Только пока Круг раскрыт, мой друг. Стоит Лучу опять воссоединится, как тут же это произойдет и с Кругом, они обретут прежний вид и станут вновь независимы друг от друга. Золотой луч и Светлый круг — не две части одного целого, но два могучих союзника. И я вам искренне советую — найдите Золотой луч.

— Поппи, — негромко попросил призрак, — если вас не затруднит, сходите в совятню и отправьте сову мисс Чжоу Чанг.

— А если кому-нибудь опять станет плохо? — возразила мадам Помфри.

— Оставьте здесь свой саквояж. Я, как вы знаете, немного разбираюсь в медицине.

Кивнув, мадам Помфри вышла из кабинета.

— Пора и честь знать, — вздохнул Мерлин.— Не знаю, когда мы встретимся вновь, хоть и провижу, что это — не последняя наша встреча. И надеюсь, нас вновь сведет не тревога в наших сердцах, а праздничный пир в честь великой победы.

Он медленно обвел взглядом притихших друзей.

— Я помню вас в те далекие времена, и вижу вас сейчас, и хочу вновь запечатлеть в своей памяти. Потому что, сколько бы раз ни рождался на свете человек, но жизнь у него всегда одна — та, что сейчас. Не так важно, кем он был — важно, кто он есть. И все же, прощаясь, я назову вас именами, под которыми я вас знал и полюбил.

Мерлин остановился перед Гарри и вновь опустился на колено.

— Сир Артур Пендрагон, величайший из королей туманного Альбиона… Джиневра, моя прекрасная королева… сочетание Доблести и Ума…

Выпрямившись, волшебник еще раз склонил голову и перешел к Рону и Луне.

— Сэр Ланселот, храбрейший из рыцарей… госпожа моя, неведомо откуда явившаяся в наш мир… союз Смелости и Мечты…

Он шагнул дальше.

— Сэр Кей, сенешаль… Белфегора, лесная фея, которую в древности знали как Артемиду… единство Доброты и Силы…

Не оборачиваясь, он вытянул назад руку. Висящая в воздухе книга выросла и снова начала вращаться. А Мерлин стянул через голову перевязь с мечом. Держа меч обеими руками, он сказал, глядя куда-то в пустоту:

— Я страшно удивился, когда вышел из книги и увидел, что он при мне. А удивляться было нечему… — вернувшись к Гарри, он вновь опустился на колено и протянул ему меч: — Возьмите, сир. Он же ваш. Он знал, что вы здесь. Он сам вернулся к вам.

Гарри растерянно взял меч.

— Неужели все это правда? — почти шепотом спросила Гермиона, не сводя с меча глаз. Мерлин резко повернулся к ней, его черные глаза блестели:

— Моя королева!... Вы поверили?!

— Это… Экскалибур?!

— Да! — Мерлин одним движением выпрямился.

Все встали. Отступив, волшебник медленно повернул голову, на секунду встречая взгляд каждого. За его спиной вращалась книга, страницы вновь сливались в шелестящий вихрь, совершенно растрепавший аккуратную прическу Мерлина. Вдруг, повинуясь безотчетному импульсу, Гарри извлек меч и, салютуя, поднял высоко над головой. Мерлин улыбнулся, ответил коротким поклоном, потом отступил и исчез в вихре страниц. Наступившую тишину нарушало только негромкое пошмыгивание Джинни. Да и остальные потихоньку вытирали глаза. Гарри вложил меч в ножны.

— Он ушел? — спросила незаметно вошедшая мадам Помфри. — Как жаль!

— Мы еще пригласим его, Поппи, — Мак-Гонагалл вышла из-за стола. — Слизнорт тоже хочет кое-что узнать. Посидим, поболтаем…

Она посмотрела на друзей — те, вновь усевшись и сдвинув стулья, тихо и взволнованно шептались. Гермиона, почувствовав ее взгляд, оглянулась.

— Отдохните, — улыбнулась Мак-Гонагалл. — Может, вы уже хотите домой? Ваша часть работы уже закончена, а ваши родители, мисс Лавгуд и мистер Лонгботтом…

— Я хочу дождаться Чжоу, — возразила Луна.

В конце концов, все решили остаться.

— А я не знала, что ты дружишь с Чжоу, — с некоторым удивлением сказала Гермиона Луне.

— Мы подружились еще на пятом курсе, — безмятежно отозвалась Луна, — то есть, на ее седьмом. Я как-то рассказала ей о змеечервях-камноедах, и она вдруг заинтересовалась. А потом, знаешь, как бывает — слово за словом, и мы подружились.

Рон закатил глаза:

— Змеечерви-камноеды! Ты верна себе, Луна!

Девочка с легким недоумением глянула на него и снова стала спокойно смотреть куда-то в просвет между головами Джинни и Невилла, высматривая что-то невидимое. Рон, усмехнувшись, возобновил свое непонятное развлечение — он приподнимал на ладони ее волосы и давал им стечь между пальцами. Луна не возражала и, похоже, это ей нравилось.

— Зачем ты это делаешь, Рон? — нахмурилась Джинни.

— Они как шелк, — улыбнулся ее брат. — Знаешь, как приятно?

— Он давно так делает, — заметила Луна. — Пускай, раз ему нравится. Мне не мешает.

— И ты туда же! — проворчала Джинни, когда Невилл, заинтересовавшись, начал перебирать ее волосы.

Впрочем, ее недовольство было притворным. Они сидели и обменивались всякой чепухой, легкими шутками, ничего не значащими репликами, словно ничего и не произошло. Слишком много было событий — разум протестовал, требуя передышки!

— Летит! — крикнул вдруг Рон, оглянувшись на окно.

Все встали и сгрудились, глядя на приближающуюся сову, за которой летел кто-то верхом на метле. Мак-Гонагалл, которая рылась в книгах на полке, оглянулась. Сова как раз села на подоконник и начала стучать клювом в окно — за ним зависла Чжоу. Взмахом палочки директор распахнула створки, девушка влетела, ловко спрыгнула на ходу и застыла, недоверчиво улыбаясь и во все глаза глядя на Луну. Та шагнула вперед и сделала странный жест — растопырив локти, прижала правый кулак к раскрытой левой ладони и склонила голову. Брови Чжоу взлетели вверх, она широко улыбнулась, повторила жест, потом бросилась вперед, и они обнялись.

— Луна! Живая! Я не могла поверить! Думала — шутка!

— По-вашему, я стала бы так нехорошо шутить? — спросила, подойдя, мадам Помфри.

Чжоу покраснела, отпустила Луну и повернулась к ней:

— Простите, я не то ляпнула… Я не хотела вас обидеть, мадам Помфри…

— Пустое, — спокойно сказала та. — Я просто люблю поворчать. Как ваша связка?

— Давно срослась, спасибо. Я вот прямо с тренировки!

На ней была спортивная мантия.

— Все же еще с месяц не сильно нагружайте ногу, — посоветовала мадам Помфри. — А тебе, Минерва, я бы посоветовала отложить хоть на денек…

— Нет, Поппи, — возразила Мак-Гонагалл, — не так уж я и устала. А девочка вся изведется. Мисс Чанг, вы носите свой медальон?

— Я его всегда ношу.

— Дайте его мне.

Помедлив, Чжоу достала из-за ворота мантии золотую цепочку с круглым медальоном, протянула ей. Мак-Гонагалл открыла медальон и начала разглядывать.

— Да, подойдет!

— Для чего, профессор?

— Гарри!

Он подошел. Мак-Гонагалл показала медальон — внутри был портрет Седрика Диггори.

— Что вы думаете? — спросила она. — Если его увеличить?..

— Не знаю, профессор… Я же до сих пор работал с изображениями в полный рост — у Гермионы тоже была такая фотография… Хорошо, что рисунок не магический.

Чжоу, до сих пор с недоумением смотревшая на них, ахнула, и ее узкие глаза стали совершенно круглыми. Сцепив пальцы, она подалась вперед. Гарри этого не заметил — он изучал медальон.

— Позвать его можно было бы… если бы он был один из нас. Но дальше — не очень представляю.

— Я представляю, — успокоила его Мак-Гонагалл. — Главное — что его можно позвать, меня это интересовало. Мисс Чанг… как я вижу, вы догадались.

Чжоу безмолвно, с лихорадочной надеждой, смотрела на нее, и ее била дрожь.

— Хочу предупредить, — продолжила Мак-Гонагалл, — я не полностью уверена, что у нас получится. Мисс Лавгуд назвала ваше имя, сама не зная почему. Но Мерлин безоговорочно поверил ей.

— Я ничего не понимаю! — в отчаянии крикнула Чжоу. — Мерлин?! Какой Мерлин?

— Есть только один Мерлин, мисс Чанг.

— Но он же давно умер!

— Чжоу… — Гермиона обняла ее за плечи, и девушка беспомощно уставилась на нее. — Мерлин не умер. Мерлин сегодня был здесь, и мы говорили с ним. Чжоу!!!

Глаза Чжоу закатились, она обмякла. Перепуганная Гермиона подхватила ее на руки.

— Ох уж, эта азиатская эмоциональность! — воскликнула, подскочив к ним, мадам Помфри. — Давайте, положите ее сюда, мисс Грейнджер! Не беспокойся, Минерва — обычный нервный обморок.

— А я не беспокоюсь, — отозвалась Мак-Гонагалл. — Приведи ее в чувство, Поппи, а вы, — она обратилась к друзьям, — расскажите ей. Все. И про Мерлина, про уравнение… вообще все. Мисс Лавгуд, вот кольцо. Видимо, вы и должны его отдать, раз Мерлин так считает. И спросите у нее то, что он посоветовал. Наверное, это важно.

Луна кивнула и спрятала коробочку.

— Поппи, когда приведешь ее в чувство, приходи в лабораторию. Альбус, твоя помощь тоже понадобится.

— Разумеется, Минерва, — призрак неторопливо поплыл к двери. Спрятав медальон, Мак-Гонагалл вышла вслед за ним.

— Ну, пока, — улыбнулся Невилл.

— Пока, — ответила за всех Гермиона. — Счастливо, Джинни!

Они стояли у ворот — все шестеро, Чжоу с Седриком и Мак-Гонагалл.

— Я еще останусь, — без особой необходимости сказала Луна. — Папа все равно занят — пишет статью о моем возвращении.

— Ну, тогда и я остаюсь, — сказал Рон. — Джинни, ты все равно сейчас не домой ведь?

— Конечно, я к Невиллу. Счастливо, ребята!

Они исчезли. Седрик — его взгляд блуждал по окружающему, с лица не сходила ошеломленная улыбка — вздрогнул, когда раздался хлопок трансгрессии.

— Ушли, что ли? Ох, я так и не попрощался!

— Да они не обиделись, — ласково сказала Чжоу, глядя вверх на его лицо.

Казалось, она тоже не могла до конца поверить в то, что Седрик здесь — как и сам Седрик. Три года, напомнил себе Гарри, он погиб три года назад… уже больше трех. Ей пришлось тяжелее всех.

А теперь он жив.

— Да, Луна, — спросил Рон, — а что это значит?

Он попробовал воспроизвести ее жест.

— Просто так здороваются в Китае! — звонко рассмеялась Чжоу. — Луна, а где ты этому научилась?

— Видела, — рассеянно ответила Луна. — Перед боем, когда твои родители тебя провожали.

— И запомнила? Ты это делаешь, как настоящая китаянка!

— Я всегда все запоминаю, Чжоу.

Голос был несколько грустным. Чжоу, неохотно отпустив Седрика, подошла к ней:

— Луна, но я и правда не знаю, что тебе сказать! Ты — это ты, и все! Моя подруга Луна Лавгуд… Не понимаю, почему Мерлин хотел, чтобы ты спросила у меня. Ты же и так знаешь, кто ты.

— Да. Кто я сейчас… Но я не знаю, кем я была.

— Была?! — воскликнула Чжоу. — Вот ты о чем! Он смог разглядеть твою суть?

— Да. И сказал, что не знает, кто я. Он всех узнал, кроме меня. Он сказал, что Гарри…

— Я знаю, кем был Гарри, — она оглянулась. — И Гермиона.

Все изумленно посмотрели на нее — о том, как Мерлин назвал каждого из них, они так и не рассказали!

Луна просияла:

— Ты умеешь?!

— Да… Только это несколько трудно, — Чжоу задумалась. — Пойдемте, посидим где-нибудь.

— Пошли на стадион! — вмешался Рон. — Там сейчас никого нет.

— Вы с нами, профессор? — спросила Гермиона.

Мак-Гонагалл кивнула:

— Конечно. Очень стоит проветриться, да и… мне интересно, по правде говоря!

Они не торопясь направились к воротам. Низкое солнце сверкало над вершиной, за которую всегда заходило в это время года, а в небе сквозь синеву уже просвечивали звезды.

— Ну, как тебе, Седрик, твоя новая жизнь? — весело спросил Рон.

— Знаешь, как сон! — улыбнулся Седрик. — Как хороший сон после кошмара!

Он притянул к себе Чжоу.

— А тут все по-прежнему, — добавил он. — Не поверить — целых три года прошло! Вы победили. Того-Кого-Нельзя-Называть больше нет… Гарри я даже не сразу узнал — как вырос!

— А я? — с некоторой обидой спросил Рон.

Седрик рассмеялся:

— Рон, ну тебя ни с кем нельзя спутать! Вот Гермиона, — он оглянулся на нее, — такая же, какой была… А, ну да… прости!

— Все в порядке! — немного сердито сказала Гермиона.

Седрик виновато улыбнулся, хотя сердилась она не на него. После того, как страсти немного улеглись, а воскресший Седрик засыпал всех вопросами о прошедших годах, Гермиона позвала в сторону мадам Помфри и попросила определить ее физический возраст.

И узнала, что ей сейчас несколько больше шестнадцати лет — даже Джинни с Луной оказались старше! К несчастью, Гарри и Рон тоже это услышали.

— Ладно тебе, — шепнул Гарри, угадав ее мысли, — нашла, о чем переживать!

Подумав, она засмеялась и решительно выбросила все это из головы.

— Мама и папа еще не знают, профессор? — спросил Седрик.

— Дамблдор полетел к ним, — объяснила Мак-Гонагалл. — Он считает, что их надо подготовить, прежде чем они узнают. Для них это может оказаться некоторым шоком, мистер Диггори.

— Я понимаю. Знаете, у меня тоже своего рода шок!

— Ну, на такой не стоит жаловаться.

Седрик засмеялся. Обогнув замок, они увидели высокие шесты с кольцами.

— Сыграть бы сейчас! — ностальгически вздохнул Рон.

— Сыграем еще, — пообещал Гарри, украдкой поглядывая на Чжоу.

Их короткий роман остался в прошлом, даже воспоминание о ссорах не вызывало прежнего раздражения. Но не смотреть на нее было трудно — она стала еще красивей. Гарри не хотелось пялиться на нее сейчас, вдруг Седрика это заденет… О том, что он когда-то ревновал ее к Седрику, сейчас вспоминалось с некоторым недоумением.

— Она до сих пор тебе нравится, да? — лукаво шепнула Гермиона.

— Да, — ответил Гарри, — она очень красива. Но и только. А ты прекрасна… Однако учти — это никакой не комплимент.

— А что?..

— Правда жизни.

— Ох, Гарри!.. Все равно спасибо!

Они пошли вдоль трибун.

— Сядем здесь? — предложил Рон. — Лучшие места, кстати!

— Так все равно стадион пустой.

— А я его и пустым люблю.

Они расселись, и Чжоу слегка покраснела — все смотрели на нее.

— Ладно, — сказала она. — Луна, я должна тебе объяснить — у меня не самые высшие уровни. Папа — настоящий даос, я только начала все постигать. Хотя летом мы ездим в монастырь на горе Удан, а там великие учителя…

Луна кивнула.

— Скажи, — спросила Чжоу, — есть что-нибудь, что ты вспоминаешь, что-нибудь, связанное с тем временем… я непонятно объясняю, да?

— Заяц.

— Что?

— Заяц, — повторила Луна. — Из камня, но живой. Глупый, капризный, но очень милый. Я его всегда любила.

— Заяц? Каменный? — Чжоу вновь широко раскрыла глаза. — Из какого камня, Луна?!

— Зеленого, полупрозрачного…

— Нефрит? — вскрикнула Чжоу. — Нефритовый заяц?!

— Да.

Чжоу, странно сплетя пальцы рук, крепко сжала веки, и воздух наполнился странным, еле слышным гудением. Она вдруг снова уставилась на Луну, и ее карие глаза словно вспыхнули огнем. Застыв, как изваяние, она смотрела так целую минуту, потом побелела и со сдавленным вскриком прижала ладонь ко рту.

— Ты что, Чжоу? — испуганный Седрик схватил ее за плечи.

Чжоу вырвалась, упала на колени перед Луной и коснулась лбом земли.

— Чжоу, что ты делаешь? — Луна, растерянная, вскочила, нагнулась над ней и схватила за руки. Все вскочили, но тут Чжоу выпрямилась сама. По ее лицу текли слезы.

— Чань-Э! — задохнулась она. Потом пригнула голову, сжала виски и несколько раз глубоко вздохнула. Со всех сторон к ней потянулись руки. Растерянные друзья сообща подняли девушку на ноги и усадили на скамейку. Седрик и Луна обняли ее.

— Успокойся, Чжоу. Я же Луна, твоя подруга, я Луна Лавгуд! За кого ты меня приняла, Чжоу?

— Чань-Э, Грустная богиня, — лихорадочно шептала Чжоу. — Тебя обыскались, тебя не могут найти на всех Двенадцати небесах! Твоя сестра Хень-Э все глаза выплакала! Нефритовый Владыка думает об объявлении траура! Гуаньинь…

Она осеклась — вспыхнул яркий свет, и все оцепенели. Взгляд Гарри метался, ища источник света, и тут зазвучал голос. Женский, напевный и звенящий, пронизывающий все тело, он что-то произнес на незнакомом языке, друзья разобрали только имя Чжоу. Девушка вскочила:

— Гуаньинь!.. Чань-Э нашлась! — спохватившись, она вскочила, сцепила руки и, несколько раз поклонившись, быстро заговорила по-китайски.

Гарри и остальные наконец разглядели — свет лился с неба, узким лучом прорезая сгущающиеся сумерки, а источником его было небольшое облако, круглое и переливающееся всеми цветами радуги, на котором стояла окруженная сиянием фигура.

— Чань-Э? — переспросил голос, и облако исчезло.

А перед ними возникла женщина такой ослепительной красоты, что не только у мальчиков перехватило дух. Ее по-прежнему окружало сияние.

— Кланяйтесь! — закричала Чжоу и сама склонилась в почтительном поклоне. Удивленный Гарри увидел, что Луна почти в точности повторила поклон — но у нее он был не таким глубоким и исполненный не столько почтительности, сколько достоинства.

— Не надо, Чжоу, — сказала женщина по-английски, со странным напевным акцентом, — не нужно требовать от них знания наших обычаев, не так ли? — она повернулась к Луне, которая уже выпрямилась и смотрела на нее со своим обычным спокойным выражением. — Чань-Э!

— Прошу прощения! — раздался глубокий звучный голос, и женщина повернулась.

Это был Дамблдор. Он стоял на траве, снова обретя плотность, и был практически неотличим от живого человека. Борода шевелилась от легкого ветерка, мантия тихо колыхалась, а очки-половинки пылали отраженным закатом. Дамблдор смотрел поверх стекол спокойным и твердым взглядом. Слегка улыбнувшись, женщина изящно соединила руки и с достоинством поклонилась.

— О, вот вы откуда, нежданная гостья! — воскликнул Дамблдор и поклонился на тот же манер. — Простите, не сразу узнал вас, почтенная Гуаньинь!

— А я вас узнала, — отозвалась женщина, — хотя в те дни вы были намного моложе и в живом теле, Альбус Дамблдор! Как я читаю в ваших глазах, я нарушила закон — это верно?

— Боюсь, что так, почтенная Гуаньинь. На территории Хогвартса трансгрессия и иные мгновенные перемещения запрещены.

— Прошу простить меня, почтенный бодисатва. Я вскоре вас покину. Но я хочу поговорить с богиней, недавно исчезнувшей бесследно со всех Двенадцати небес, — она повернула голову и ласково улыбнулась Луне, — которую мы ищем уже семнадцатый день.

— Семнадцатый день? — воскликнул Рон и подался вперед. Он тут же смутился, вспомнив, что разговаривает с настоящей богиней.

Но Гуаньинь, похоже, не обиделась. Она посмотрела на него и кивнула.

— Простите!— сбивчиво, но решительно заговорил Рон. — Вы ошибаетесь! Луна учится здесь уже семь лет, и…

— Луна?! — переспросила Гуаньинь и улыбнулась. — Что ж, хорошее имя для лунной богини! Все правильно. День на Небесах — это год на земле, и в этом воплощении ей уже семнадцать лет. Как ваше имя, юный подвижник?

— Рон Уизли…

— Я вижу, вы удостоились ее любви, — в голосе богини было и одобрение, и сомнение, — и вам выпало неслыханное счастье.

— Я тоже люблю ее, миссис Гуаньинь! — решительно заявил Рон, и все с трудом сдержали улыбки (настолько нелепо прозвучало это обращение).

А богиня откровенно расхохоталось:

— Раз уж вы обращаетесь ко мне на английский манер, то называйте меня «мисс». А еще лучше, — ее голос стал серьезным, — называйте Гуаньинь.

Опасаясь снова ляпнуть не то, Рон только кивнул и обнял плечи Луны. Лицо девочки оставалось все так же спокойным, и она смотрела как бы не на Гуаньинь, а сквозь нее.

«Она не ведает страха, — вспомнил Гарри собственные слова. — Понятно — раз она тоже богиня… Вдруг она решит нас покинуть, вернуться на свои Двенадцать небес, где бы они ни были, в Китае или в другом мире — как же тогда Круг? И как же Рон? И всем нам ее будет не хватать…»

— Кем же ты будешь сейчас, Чань-Э? — грустно спросила Гуаньинь.

— Я Луна Лавгуд.

— Ты хоть помнишь нас?

— Нет. Но знаю. Успокой Хень-Э, Гуаньинь. Со мной все в порядке.

— Если захочешь вернуться, позови меня.

Луна кивнула — скорее вежливо, чем из согласия, и Гуаньинь поняла это.

— Скажи, почему ты сделала такой странный выбор? — спросила она. — Европа… Почему не в Китае, где и сегодня многие тебя почитают?

— Я не помню, Гуаньинь.

— Но ты знаешь.

— Да. Мне не нужно, чтобы меня почитали. Это слишком одиноко. Для меня это так, Гуаньинь, — серьезно объясняла Луна, — и меня, в конце концов, прозвали Грустной богиней. Здесь у меня друзья, и здесь меня любят.

— Разве тебе не хватало нашего уважения и любви тех, кто тебя почитает?

— Хватало, Гуаньинь, я вам за это благодарна. Мне не хватало только друзей. С богиней не дружат ни люди, ни другие боги. Я люблю людей, но я знаю, что ни один человек не захочет стать другом богини, не полюбит ее, как обычную девушку, не предложит ей разделить с ним постель.

— А остальные боги? — настойчиво спрашивала Гуаньинь. — Кто же откажет тебе в любовных утехах, ведь все боги любят тебя, Чань-Э, и даже самые злые демоны не захотят тебе зла?

Отступив, Рон с некоторым страхом смотрел на Луну, которая задумалась. Но девочка сказала:

— Это не то, что здесь, Гуаньинь. На Двенадцати небесах все знают свое место, знают, что дозволено и что недозволено, каков закон и каков этикет. А что такое дружба и что такое близость — почему-то забыли.

— Нет, Чань-Э! — ошеломленно воскликнула Гуаньинь. — Твоя сестра тоскует по тебе! И нам всем тебя не хватает! Сам Нефритовый владыка в печали…

— Да, — задумчиво согласилась Луна, — но я должна была исчезнуть для того, чтобы меня стало вам не хватать, Гуаньинь. Как только я вернусь, Хень-Э перестанет плакать и начнет обращаться со мной по этикету и разговаривать по правилам, и будет счастлива этим. И все вы будете рады оттого, что все вновь идет, как положено. И сразу забудете, что меня не было.

— Простите, что вмешиваюсь, мисс Лавгуд, — вдруг сказал Дамблдор. — Всего лишь несколько часов с тех пор, как вы вернулись из Страны Мертвых, и в глазах ваших друзей я вижу только радость. Похоже, больше никто не думает о том, что вас полгода не было среди живых… разве это плохо?

Луна подошла к Рону и сцепила пальцы на его плече.

— Нет, это не плохо, — согласилась она, — это просто по-другому. Рон все время обнимает меня, гладит, берет мою руку… Ему страшно. Ему кажется, что я могу исчезнуть, что все может оказаться сном и я никогда не возвращалась. Чжоу все время смотрит на Седрика, Джинни и Невилл даже трансгрессируют рука об руку…

— Мы, кстати, тоже! — засмеялась Гермиона, глянув на Гарри.

— Ну да. Вы уже, правда, не так часто держитесь друг за друга, но ведь… Ты когда воскресла, Гермиона?

— Неделю назад.

— Через неделю, наверное, и Рон поверит в то, что я не исчезну. И Чжоу, и Джинни… А там не будет такого, Гуаньинь. Там все успокоятся сразу… Да они и сейчас успокоятся, как только ты им скажешь, что со мной все в порядке, что я просто избрала земное воплощение и ничего неположенного не случилось.

— Даже посплетничают, — улыбнулась Гуаньинь, — когда узнают, что ты выбрала Европу.

— Значит, появится новая тема для сплетен, — безмятежно подытожила Луна, — и жизнь на Двенадцати небесах станет чуточку интересней.

— А здесь тебя не обижают, Чань-Э? — внимательно спросила Гуаньинь.

— Бывают, что и пытаются, — Луна спокойно улыбнулась, — не все люди хорошие. Один раз меня даже убили…

— Я знаю — я же Гуаньинь. Увидев тебя, я сразу увидела и твое прошлое, и будущее.

— А каково мое будущее?

— Оно всегда туманно, ты же сама знаешь, Чань-Э. Ты вернешься к нам достаточно скоро… — она с улыбкой глянула на Рона, чьи глаза расширились от страха. — Скоро по нашим меркам, юный неофит! Ваш год — для нас всего лишь день. И даже если Чань-Э останется на земле сто или триста лет — ее возвращение произойдет через сто или триста дней.

Она помолчала.

— Я не понимаю только, почему ты осталась в Стране Мертвых? Дурное ведь место, а ты легко могла вернуться оттуда, раз потеряла бренную оболочку! Неужели тебе нравилось и там?

— Нет, конечно, кому там может понравиться! — удивилась Луна. — Но я не могла бросить Невилла. Для дементоров я неуязвима, но его бы раздавили. Пока мы были вместе, я поддерживала его разум. И я знала, что наши друзья нас, в конце концов, найдут. Я тоже иногда вижу будущее, Гуаньинь, хоть мне и далеко до твоего могущества.

Гарри тепло посмотрел на нее. Вот оно что, подумал он, вот как они сохранили там свой разум! Похоже, дементоры боялись не только палочки Сириуса!

— Я многое поняла, Луна Лавгуд, — после долгого молчания сказала Гуаньинь. — Я должна погрузиться в созерцание и вникнуть в твои слова. Но если тебе и твоим друзьям будет грозить опасность или просто будет нужна помощь — позови меня. А если помощь не нужна и опасности не будет — все равно позови.

Луна кивнула:

— Да, ты поняла. На то ты и Гуаньинь.

— Чжоу…

Встрепенувшись, девушка поклонилась.

— На твой зов я тоже всегда приду. Спасибо, что нашла Чань-Э. Ты вернула покой на все Двенадцать Небес, и это тебе зачтется. Если твои друзья захотят у тебя учиться — я тебе разрешаю учить их всему, что им будет доступно, даже Высшим тайнам. Хотя — вряд ли. Это все же Европа, а у Запада — своя мудрость.

— А мне вы не откажете в совете, почтенная Гуаньинь? — спросил молчавший до сих пор Дамблдор. Гуаньинь кивнула. — Тогда уделите мне немного времени. Побеседуем в тиши кабинета.

— Встаньте рядом, бодисатва Дамблдор, и показывайте дорогу.

Дамблдор подошел. Обоих окружил мерцающий туман, осел и уплотнился, переливаясь радужным сиянием. Не произнеся больше ни слова, богиня Гуаньинь улыбнулась, изящно поклонилась и вместе с Дамблдором поднялась в воздух. Дамблдор вытянул руку в сторону главной башни Хогвартса, и разноцветное облако, набирая высоту, неторопливо поплыло туда.

— День чудес… — тихо сказала Гермиона.

Они смотрели, пока облако с двумя крохотными на этом расстоянии фигурками не исчезло в окне директорского кабинета. Чжоу глубоко вздохнула, и все бессознательно повторили этот вздох. И все взгляды снова сосредоточились на Луне, которая продолжала с безмятежным интересом смотреть на замок.

— Луна, — осторожно позвала Гермиона.

Встрепенувшись, девочка посмотрела на нее так, будто впервые заметила.

— Да, Гермиона, — отозвалась она, — я Луна… Чжоу!

— Что? — выдохнула та; с ее лица не сходило потрясенное выражение.

— Я Луна, Чжоу. Луна Лавгуд.

Она подошла и обняла ее, добавив:

— И мы с тобой дружим.

Отпустив Чжоу, которая через силу улыбнулась, она вернулась к Рону.

— Мне все равно не по себе… — почти шепотом сказала Чжоу.

— До завтра пройдет, я думаю, — спокойно заметила Луна.

— Вы совершенно правильно сказали, мисс Грейнджер. День чудес…

Гермиона кивнула.

— И подумать только, — сказала она с удивленной улыбкой, — утро ничего не предвещало. Просто мы с Гарри решили прогуляться и навестить Хагрида.

Они опять стояли у ворот — впятером. Чжоу с Седриком только что трансгрессировали. В свете факелов на столбах ворот волосы Луны мерцали и переливались золотыми сполохами. Обняв Рона, она положила голову ему на грудь и уже столько времени молчала, что тот осторожно спросил:

— Ты не уснула?

— Нет, — спокойно ответила она. — Мне просто хорошо.

— Богиня со смертным, — засмеялся Рон.

— Нет. Луна с Роном. Я никакая не богиня. И не хочу.

— А что ты хочешь?

— В постель с тобой.

Все заулыбались, а Рон вздохнул:

— Все, я верю, что ты Луна. Боги не бывают такими прямолинейными. Вот как заковыристо Гуаньинь разговаривает! Пошли тогда. Гермиона, Гарри …

— Счастливо, Ланселот.

— Сам ты Ланселот, Артур несчастный! А я Рон Уизли. Вам тоже счастливо, ребята!

Они так и исчезли — в обнимку.

Гермиона подошла к Гарри и сцепленными пальцами взялась за его плечо. Он удивленно посмотрел на нее.

— Решила попробовать, — улыбнулась Гермиона. — У Луны подсмотрела. Знаешь, так удобно!

Гарри обнял ее за талию:

— Домой?

— Наверное… Не знаю.

— А в чем дело? — удивился Гарри.

— Сама не пойму… Я уже начала говорить, как Луна. Знаю, но не помню, помню, но не знаю… Профессор, мама с папой по-прежнему здесь, да?

Подошедшая Мак-Гонагалл кивнула. Наедине с ними, она забыла о своей учительской строгости и смотрела на них с таким теплом и любовью, что стала на себя не похожа. Неверный свет факелов делал ее то старше, то моложе, и на какую-ту неуловимую долю времени Гарри вдруг увидел в ней ту юную девочку-полувейлу — разве что волосы были стянуты в тугой пучок, а не рассыпались золотыми волнами по плечам и спине. «И сейчас, наверное, они не золотые», — почему-то подумал он.

— Когда их нет, дома скучновато, — сказала Гермиона, — даже когда ты рядом, Гарри. Не знаю почему.

— Потому что я тоже по ним соскучился, — задумчиво ответил Гарри и машинально повел ее по аллее. Мак-Гонагалл пошла рядом. — Наверное, это и тебе передается. Они что, сейчас днюют и ночуют здесь? Я их последние два дня вообще не видел… кроме сегодня, конечно.

— Все так, — подтвердила Мак-Гонагалл. — Поттер, мы с Дамблдором решили собрать всех, кто решил доучиться, в отдельную группу и придумать что-то вроде факультатива со свободным расписанием. А когда ваши родители, мисс Грейнджер, узнали об этом, они сразу же попросились туда. Мы им уже предоставили комнату. И вы, если хотите, можете снова жить в Хогвартсе.

От неожиданности Гарри остановился.

— Жить здесь?..

— Гарри! — Гермиона повисла у него на шее. — Замечательная идея, правда?! Только… Профессор, мы с Гарри…

— Да, конечно! — с улыбкой перебила Мак-Гонагалл. — Не беспокойтесь, мисс Грейнджер, комната в Хогвартсе всегда найдется.

— Гарри! Соглашайся!

Все еще ошеломленный, Гарри кивнул.

— Замечательно! Профессор, вы нам сразу пошлите сову, ладно? — возбужденно говорила Гермиона, пока они поднимались по лестнице. — Мы тут же уложим вещи, трансгрессируем сюда, и…

— Нет, — вдруг сказал Гарри.

— Что?!

— Нет, — повторил он, — мы не трансгрессируем сюда.

— Гарри, но почему?!

— Мы приедем на «Хогвартс-Экспрессе».

— Зачем? — удивилась Гермиона.

— Да потому, что я хочу на нем прокатиться, и все! Мы с этой трансгрессией совсем забыли, как это здорово!

Гермиона некоторое время моргала, соображая, потом рассмеялась и поцеловала его.

— Хорошо! — воскликнула она. — Нет, отлично, Гарри! Так… — она оглянулась, разглядывая холл. — А мы опять пришли сюда!

— Ну да, — с недоумением сказала Мак-Гонагалл. — Ох! Я же вам не сказала, а потом, когда пошли назад, решила, что сказала!

— О чем, профессор?

— Я хотела попросить вас еще немного задержаться, — объяснила она, — если, конечно, вы не слишком устали. Есть еще кое-что, что вам нужно узнать.

— Что-то, о чем не должны знать остальные? — нахмурился Гарри.

Мак-Гонагалл внимательно посмотрела на него:

— Нет, конечно, все должны знать. Но как я могла задерживать их сейчас? — она улыбнулась.

Смутившись, Гарри кивнул.

— Я и вас не стану задерживать, если вы сильно устали, — добавила Мак-Гонагалл. — Время, в сущности, терпит.

— Нет, не устали! — почти что хором возразили оба. Но Гермиона спросила: — А вы, профессор?..

— Спасибо за заботу обо мне, мисс Грейнджер, — к Мак-Гонагалл вернулась обычная сдержанность, — все в порядке. Идем? Да, — добавила она, пока все неторопливо шли по пустому коридору, — думаю, что сегодня больше не будет новых чудес. Мы просто поговорим. Сначала в кабинете Дамблдора, потом в Выручай-комнате.

Оба разочарованно глянули на нее.

— Что делать, друзья, — с легкой усмешкой сказала Мак-Гонагалл. — За столько лет вы могли убедиться, что волшебство и магия — это не только добрые чудеса… — она взглядом заставила горгулью освободить вход. — Заходите.

«Это верно…» — неохотно согласился Гарри, пропуская Гермиону вперед.

Он слегка растерялся, увидев в кабинете Джеральда Грейнджера и… Гуаньинь, хотя — что тут странного, разговор богини с Дамблдором вряд ли мог быть коротким. Дамблдор-призрак, снова обретший плотность, сидел за столом, на котором лежал развернутый свиток, и смотрел на оранжево-красное светящееся перо феникса — тихо поскрипывая, оно неторопливо строчило по пергаменту.

— Еще раз здравствуйте, — дружелюбно поздоровался призрак, а Дамблдор с портрета улыбнулся и кивнул. Джеральд и окруженная сиянием Гуаньинь сидели перед столом и, облокотившись, читали появляющиеся из-под пера строчки. Они обернулись, Джеральд весело кивнул, улыбнулся дочери и подмигнул Гарри. Привстав, Гуаньинь сложила руки в традиционном приветствии и изящно поклонилась. Гермиона ответила тем же, Гарри, не уверенный, что жест у него получится, просто поздоровался.

— Вы быстро учитесь, — одобрительно сказала Гермионе Гуаньинь.

— Мы уже заканчиваем, — сообщил Дамблдор. — Итак… Вам нужно поставить свои подписи, и наш договор вступит в силу. Но я еще раз повторяю, почтенная Гуаньинь — это магический договор, и даже вы не в силах его нарушить.

— Я не собираюсь его нарушать, бодисатва, — возразила богиня, — хотя, возможно, несколько обойду его — но не вам в ущерб.

— А как вы собираетесь это сделать, почтенная?

— Я скажу вам после того, как поставлю свою подпись.

Гуаньинь выпрямилась и возникшей в руке бамбуковой кисточкой красиво начертила несколько иероглифов.

— Красная тушь? — поднял брови Дамблдор. — Значит, вы все же согласны сражаться вместе с нами?

— О, — удивилась Гуаньинь, — не думала, что вам известны такие тонкости! Пусть свидетель поставит свою подпись, бодисатва.

— Что ж, Джеральд, прошу вас!

Джеральд взял перо.

— Только я вручную, Альбус, — улыбнулся он. — С тонкостями телекинеза я еще не освоился.

Он аккуратно расписался.

Дамблдор кивнул и с вежливым интересом уставился на Гуаньинь. И все остальные тоже смотрели на нее. Сияние, окружавшее ее, приугасло, и все видели не богиню, а просто очень красивую, с тонкими изящными чертами, китаянку в замысловатой одежде и с замысловатой старинной прической. На ее губах играла легкая улыбка, и заговорила она не сразу — но молчание не казалось тяжелым.

— Мне очень непривычно говорить с европейской прямотой, бодисатва Дамблдор, — сказала наконец она, — но я постараюсь… Сейчас, поставив свою подпись под договором, я окончательно постигла правоту Чань-Э… правоту Луны Лавгуд. И мне захотелось обрести друзей и познать мудрость того, что в Европе называют дружбой. Никогда бы не подумала, что я, Гуаньинь, буду учиться у младшей богини, избравшей к тому же земное воплощение. Поэтому я не просто согласилась — я захотела помочь вам в грядущей битве со смертью. Однако сама я в этом сражении участвовать не буду, потому что я Гуаньинь, воплощение пути Дао и закона, который я не вправе нарушить — но вправе обойти. А это очень просто сделать. Я пришлю вам в помощь двух могучих волшебников — Царя-дракона Западного моря Ао-Гуана и Царя обезьян…

Она прервалась и вопросительно посмотрела на Джеральда, издавшего веселое восклицание:

— Вы знаете, о ком я говорю?

Джеральд закивал. В его глазах сверкали веселые искорки.

— Я читал «Путешествие на Запад», — пояснил он. Гуаньинь понимающе улыбнулась. — Значит, Сунь-У-Кунь существует?

— Увы, — вздохнула Гуаньинь. — И должна признаться, что в моем решении есть некоторая корысть. Пока он будет здесь, мы от него немного отдохнем. С этого момента они в вашем распоряжении, бодисатва.

— А они, в свою очередь, не нарушают закон? — внимательно спросил Дамблдор.

— Нет. Я вправе послать вам помощь и вправе приказать им. Они будут выполнять мой приказ — а значит, и закон не нарушен, и наш договор соблюден. Они справятся, почтенный Дамблдор, они обучены высокому искусству постигать — так что, оказавшись в Европе, они будут знать о ней все, что может понадобиться, — она встала. — И я вас покину, мои новые друзья. Меня вы тоже можете призвать в любое время. Я вправе помогать вам советами, а мои советы и знания порой сильнее оружия.

Все встали, чтобы проводить ее. Гуаньинь улыбнулась, поклонилась и исчезла, а за окном вспыхнул свет. Снова в облике богини, окруженная сиянием, она стояла на своем радужном облаке. Как и Мерлин перед своим уходом, она некоторое время постояла, встретив взгляд каждого из них, потом, еще раз поклонившись, поплыла прочь, набирая высоту, и крохотная искорка затерялась среди звезд.

Гермиона весело посмотрела на Мак-Гонагалл.

— Что, мисс Грейнджер? — удивилась она.

— А вы говорили, что новых чудес не будет!

— Я не Гуаньинь, Гермиона, — усмехнулась Мак-Гонагалл, — и даже не Сивилла Трелони! Я не умею проникать в будущее. Вот, прошлое — другое дело… — добавила она с непонятной интонацией и замолчала.

Молчал и Дамблдор, с каким-то ожиданием глядя на нее. А Джеральд сказал:

— Минерва, вы уже не первый раз намекаете на что-то, связанное с прошлым.

Она посмотрела ему в глаза:

— Это не намек, Джеральд.

— Трудно рассказать?

— Да, и это тоже, — она прислонилась к столу. — А откладывать больше не стоит.

— Стоит, — вдруг вмешался Дамблдор.

— Альбус, я уже решила рассказать об этом сегодня.

— А значит, отложишь еще на денек, — весело возразил Дамблдор с портрета. — Вспомни, сколько всего произошло сегодня, Минерва. Мы можем перегрузить наших юных друзей!

— Нет… — запротестовала Гермиона.

— Да, — непререкаемым тоном возразил Дамблдор. — Вот как мы сделаем…

Он задумался.

— Они могут заночевать здесь, — мягко подсказал призрак. — А утром мы пошлем сов остальным. И тогда, Минерва, все шестеро смогут послушать твой рассказ.

— Пожалуй, ты прав, Альбус, — после короткого раздумья согласилась Мак-Гонагалл. — И я смогу все обдумать. Как вы на это смотрите?

Гермиона переглянулась с Гарри:

— Наверное, не против… если есть где.

— Спальня девочек в Гриффиндоре пока пустует, устроитесь там. А утром, когда отдохнете, соберемся в Выручай-комнате.

— Так… — озадаченно протянул Гарри, вспомнив о «защите от мальчиков» на лестнице. — А как я попаду в спальню? Может, мне лучше в нашу? Там сейчас вроде только Симус и Дин живут?

Гермиона расстроено посмотрела на него.

— Все в порядке, — успокоила его Мак-Гонагалл, написав что-то на листке пергамента. — Вот заклинание, мисс Грейнджер, оно отключает защиту.

Гермиона посмотрела на листок, почему-то засмеялась и спрятала в карман.

— Да, вот только… — озабоченно добавила Мак-Гонагалл.

— Что?

— Там ваш портрет, мисс Грейнджер, и портрет мисс Браун.

— Живые?

— Конечно! Так… — Мак-Гонагалл озабоченно нахмурилась. — Пожалуй, я сейчас схожу туда и объясню им. Попрошу их сходить в гости к другим портретам. Да… А завтра уже выделим вам новую комнату.

Она пошла к двери.

— Подождите, профессор!

— Да, мисс Грейнджер?

— Лаванду — ладно… нет, я ничего против нее не имею, но мы никогда не были особо близки. А мой пусть останется! — горячо попросила Гермиона.

— Хотите пообщаться с собой? — улыбнулся Дамблдор с портрета.

— Вы знаете… — смущенно объяснила она. — Я с детства об этом мечтаю. Вернее, когда я была маленькой, я себе такую игру придумала… прочитала в одной книжке про девочку, которая разговаривала с собой, как с другим человеком, и тоже так играла… Смешно, наверное.

— Да нет, — задумчиво возразил Дамблдор, — в этом есть своя мудрость.

Он переглянулся со своим призраком, и оба засмеялись.

— Мы ведь часто общаемся, — сказал Дамблдор-призрак, — и в этом есть своя прелесть.

— Приятно пообщаться с таким интеллигентным человеком, — добавил портрет. — Минерва, тебе незачем туда ходить. Я сам схожу к ним и поговорю с мисс Браун. Сейчас во многих комнатах есть такие портреты…

— Я знаю, — тихо сказал Гарри.

Дамблдор сочувственно кивнул.

— И среди них есть и подруги мисс Браун, так что ей не придется скучать в каком-нибудь безлюдном пейзаже. А тебе, Минерва, лучше и правда пойти к себе и как следует выспаться.

— Тогда спокойной ночи, Альбус, — кивнула Мак-Гонагалл. — Если, конечно, ты когда-нибудь спишь — я, к своему стыду, до сих пор этого не знаю.

— Нет, Минерва, я никогда не сплю, я просто размышляю, поэтому все равно люблю спокойные ночи. До завтра.

Он скрылся за край рамы.

— Я вас провожу, Минерва, — сказал Джеральд, который с интересом слушал их разговор. — Я тоже собирался к себе. Эльза, наверное, уже легла спать.

— Будьте любезны, — согласилась Мак-Гонагалл.

— Папа! — запротестовала Гермиона. — Мы по вас так соскучились!

Джеральд засмеялся:

— Ну да, целых два дня! — он подошел, обнял плечи дочери. — Потерпи, Герми… — он сделал паузу, — …она!

— Ладно тебе!

— Происходит много важного, деточка, — объяснил он (Гермионы сразу стала серьезной. Она даже не обратила внимания на «деточку»). — И приходится усваивать кучу информации в кратчайшие сроки… Помнишь, как у тебя было, когда ты нагрузила на себя все предметы на третьем курсе?

Глядя на него снизу вверх, Гермиона кивнула.

— Но куда вам спешить? — спросила она. — Вы и так за неделю усвоили больше, чем я за год! Или… это из-за новой опасности? Да? Папа, ну хоть намекни — в чем дело?

Джеральд отпустил ее и начал теребить подбородок.

— Это не то, что раньше… — он оглянулся на Дамблдора-призрака, который ободряюще кивнул. — Не какой-нибудь там новый Волдеморт или что-то в этом роде. Это из вещей, в которых маглы разбираются куда лучше волшебников. Если коротко — политический кризис.

Гермиона с недоумением нахмурилась:

— Но ведь политика — это проблемы Министерства, не так ли?

— Да, — подтвердил Джеральд, — это их проблема. А решать ее, похоже, нам. Ладно… Узнаете все. Пообщаемся еще, не расстраивайся — мы тоже по вас соскучились. Пойдем? В чем дело, Гарри?

— Да, пойдем, — Гарри спохватился. — Извините, я никак не мог понять, чего здесь не хватает! Где феникс, сэр? — спросил он у Дамблдора. — Опять сгорел?

— Нет, Фоукс жив, здоров и полон сил! — успокоил его Дамблдор. — Он в разведке, Гарри. Думаю, скоро ты его увидишь. Спокойной ночи!

Дойдя до развилки коридоров, все немного постояли, снова пожелали друг другу спокойной ночи. Джеральд ушел в боковой коридор, Мак-Гонагалл неторопливо стала подниматься на свой этаж, а Гарри с Гермионой направились в Гриффиндор.

Гостиная пустовала. Гарри машинально шагнул к спальне мальчиков, потом, спохватившись, догнал Гермиону, которая уже была на противоположной лестнице. Он слегка отстал, с опаской поглядывая под ноги. «Защита от мальчиков» была элементарной, но действенной — если мальчик ступал на лестницу, ведущую в спальню девочек, ступеньки мгновенно сливались в мраморный скат, гладкий и скользкий, как лед — удержаться на нем было невозможно. Девочек это веселило, мальчиков, понятно, не очень, и дело обычно ограничивалось одной попыткой.

— Святая святых… — усмехнулся Гарри, когда они остановились перед дверью.

Гермиона, взявшись за дверную ручку, почему-то медлила в нерешительности. Она посмотрела на него и улыбнулась.

— А как ты сняла заклинание, кстати? — полюбопытствовал Гарри. — Палочку ты не доставала. Я вообще думал, что ты забыла, и мы вот-вот слетим вниз. Или мне и сейчас не положено знать?

Снова рассмеявшись, она достала листок. Гарри прочитал: «Когда в спальне нет девочек, защита на участке лестницы ниже спальни перестает действовать».

— А почему она назвала это заклинанием? — удивился он.

— Мак-Гонагалл тоже иногда шутит! Ладно…

— Ты боишься? — с пониманием спросил он. — Это же всего лишь портрет. Как Полная дама, которой мы только что сказали пароль.

— Да. Но это мой портрет, Гарри… Мой живой, говорящий портрет. И я сейчас подумала — а каково ей? Да и… кто она? Я или кто-то другой?

— Ты! — решительно заявил Гарри. — Ведь Дамблдор на портрете — это Дамблдор!

Похоже, ему удалось вернуть ей решимость. Гермиона повернула ручку и первой вошла в спальню.

Спальня девочек — «святая святых» и… немалое разочарование! Гарри озирался, пряча усмешку. А что он, собственно, ожидал? Такая же, как у мальчиков, круглая комната, пять кроватей под пологами, высокое стрельчатое окно с видом на озеро. И две большие картины, рядом с каждой — золотая табличка…

Кровати у картин были отгорожены толстыми красно-оранжевыми шнурами на золотых стойках. На одной картине не было никого, только изображение части незнакомой комнаты с большим трельяжем и туалетным столиком. Гарри снова усмехнулся про себя — в этом вся Лаванда! И тут же себя осадил: «Не стоит так — ее нет в живых; какой бы она ни была — она сражалась за Хогвартс…»

Он подошел к Гермионе, застывшей перед своим портретом, взял за окаменевшие в напряжении плечи. Гермиона слегка вздрогнула, тихо вздохнула, переводя дух, и он почувствовал, как ее мышцы расслабляются.

А потом с облегчением вздохнула Гермиона на портрете. И улыбнулась.

— Подойдите, — попросила она. — Пожалуйста…

Они присели на край кровати. Гермиона-на-портрете (фоном была часть гостиной со столом, за которым она любила заниматься) подвинула стул к раме, уселась боком, положив локоть на спинку — и эта поза, такая знакомая, уютная и любимая, делала ненужными любые другие аргументы. Это была Гермиона. И она сказала:

— Я — это ты, Гермиона… Не нужно меня бояться.

— Я не боюсь.

— Ты боялась за меня. Боялась сделать мне больно, — портрет говорил уверенно, как о чем-то точно известном, — но значит, боялась за себя, ведь ты — это я.

— Ты чувствовала то же самое?

— Не совсем. Я ведь в другом окружении. У нас — как у Дамблдоров, они ведь не говорят одно и то же хором, верно? И не думают хором, — она рассмеялась. — И все равно каждый из них — Дамблдор.

— Да, ты права, — согласилась Гермиона. — Знаешь, Гермиона…

И обе расхохотались.

— Наконец-то! — воскликнула она. — Как мечтала в детстве…

— …увидеть себя перед собой… — подхватила ее двойник.

— …и сказать себе…

— «Ты знаешь, Гермиона?!..»

Тут уже рассмеялись все трое. И смеялись долго. А потом Гермиона-на-портрете серьезно сказала:

— Я знаю все то же, что и ты, Гермиона. Все помню. И все чувствую.

— Все-все?

— Гарри очень ласково поглаживает твою спину чуть ниже затылка, — с лукавой улыбкой сообщила она.

— Да… Да! Ты — это я! Вот только…

— В одну сторону, — непонятно пояснила Гермиона-на-портрете. — Не спрашивай — я тоже не знаю, почему. Ты не понял, да? — она заметила, что Гарри хмурится.

— Кажется, понял, — отозвался он. — Ты читаешь ее мысли, а она твои не может…

— Нет, не совсем так… Это не как при легилеменции. Как бы это объяснить, Гермиона?

— Не знаю. Я догадываюсь, о чем ты… погоди! Мои воспоминания, мой опыт…

— Да, сначала смутно, — кивнула Гермиона-на-портрете. — А когда ты вошла, и мы увидели друг друга — все стало ну таким четким! Я потому сначала не могла ничего сказать — я торопилась вспомнить все, что с тобой было… что было со мной! Особенно…

— …особенно про Гарри, правда?

— Да… Я так счастлива, Гермиона! — она прерывисто вздохнула, и Гермиона повторила этот вздох (потому что Гарри, которому становилось все интереснее, провел пальцами вдоль ее позвоночника). — Ох, Гарри, милый, это ужасно отвлекает!

Гермиона мягко, но решительно убрала его руку:

— Правда, потерпи еще немножко… Ну, Гарри!.. — она посмотрела на свой портрет, когда Гарри начал гладить ее бедро, и развела руками. — Ну что мне с ним делать?

— Можно я останусь с вами? — тихо спросила Гермиона-на-портрете. — Пожалуйста… Можете, если хотите, меня занавесить. Или повернуть портрет к стене.

— А тебе не будет… тяжело? — осторожно спросила Гермиона. — Ведь Гарри только здесь.

— Нет. Я чувствую все, что и ты. Он ведь с тобой… значит, он со мной. Гарри…

— Мы не будем тебя занавешивать, — сказал Гарри. — Оставайся с нами, Гермиона.

Он не мог сказать, когда наступил сон. Будто всего лишь минуту назад лежал, закрыв глаза, счастливый и измученный любовью — а сквозь веки уже просачивался дневной свет. Сон таял постепенно, так что, вспоминая вчерашний день, он сначала подумал, что все это — продолжение сна. Окончательно же его разбудил тихий разговор двух совершенно одинаковых голосов.

— С добрым утром, Гермиона. Спасибо вам за эту ночь.

— Бедняжка — тебе приходится спать за столом!

— Да ничего страшного, — негромкий смех. — Я же портрет. У меня не затекают мышцы, не сводит шею… Я никогда не устаю, да и сплю только для удовольствия. Мне не нужно есть и пить, но я могу это делать — тоже ради удовольствия. Не так уж и плохо быть нарисованной.

— А тебе не бывает скучно? Или одиноко?

— Нет. Я почти не ощущаю время. А если здесь надоест, могу сходить в гости к другим портретам, или отправиться в путешествие по магическим картинам — знаешь, сколько их на свете? За сто лет не обойдешь, да и постоянно появляются новые. Целый мир! Даже картины некоторых маглов для нас доступны — я, наверное, первая это открыла. Я бывала в картинах Леонардо. И в совсем невероятных. У Ван-Гога, например…

— Здорово! Только потише — Гарри разбудим.

— Да он не спит! Смотри — у него веки подрагивают. Гарри! Молодость проспишь!

Гарри открыл глаза, приподнялся на локте и картинно вздохнул.

— Рон был прав, — задумчиво сказал он. — Любовь — это тяжкая доля, особенно с такой наблюдательной и проницательной подругой… а теперь уже и в двух экземплярах!

Ему хотелось произнести это, отправив взор куда-то в неведомую даль — но не получилось. Обе Гермионы были обнажены, обе находились в поле зрения, и удержаться от восхищенной улыбки было просто невозможно.

— Короче, — подытожила Гермиона, — вставай!

— Я бы еще полежал, — осторожно возразил он. — С тобой…

Она задумалась, но Гермиона-на-портрете с огорчением возразила:

— Лаванда может вот-вот вернуться.

Гарри вскочил и начал одеваться.

— Жаль… — сказал он. Портрет Гермионы сочувственно кивнул.

— Ничего, — утешающее сказала ей Гермиона, — нам обещали свою комнату, и мы заберем тебя к себе. Хочешь?

— Конечно! Знаете, я тут подумала…

— Что?

Не ответив, она подняла с пола мантию и начала одевать на себя. Гермиона, заправляя рубашку, пристально смотрела на нее.

— Что, Гермиона? — настойчиво спросила она — и осеклась.

— Слишком уж сумасшедшая мысль… — пробормотала та.

— Но ты уверена, да?

— Да, почему-то уверена. Ведь все сходится.

— О чем вы, девочки? — с беспокойством спросил Гарри.

Они глянули на него и опять уставились друг на друга. Потом Гермиона подошла к портрету и коснулась его ладонью. Ее двойник сделал то же самое. Их ладони соприкоснулись, обе ахнули и отдернули руки.

— Что такое? — Гарри шагнул вперед. — Что вы делаете?

— Все в порядке, Гарри, успокойся, — быстро сказала Гермиона. — Мы просто проверили одну мысль.

Она взяла его за плечи и, глядя на него горящими глазами, сказала:

— Я могу войти туда, понимаешь? И я хочу попробовать.

— Нет! — он схватил ее за руки.

Ее лицо вытянулось от огорчения.

— Гарри… — почти умоляюще прошептала она. — Пожалуйста! Никакой опасности нет, поверь!

Он колебался, видя, как в ней борются желание попробовать и нежелание причинять ему боль; и чувствовал, как в нем самом страх снова ее потерять борется с доверием к ее уму и интуиции… В конце концов доверие победило, и он, отпустив ее, молча кивнул. Теперь уже колебалась Гермиона.

— Если ты не веришь…

— Я верю, — перебил он. — Просто мне страшно.

— Я понимаю, Гарри. Подумай — мы же сейчас Круг. Ты в одиночку вытащил меня из Страны Мертвых. Значит, сейчас сможешь вытащить откуда угодно.

— Да, ты права… — он через силу улыбнулся. — Но мне все равно будет страшно, так что… не обращай внимания, и все.

— Какой ты замечательный, Гарри!

Она поцеловала его и шагнула в портрет.

И исчезла. Гарри прошиб холодный пот. На портрете была только одна Гермиона: спиной к нему — но в мантии.

— Получилось! — она повернулась, ее лицо сияло. — Гарри, смотри — получилось!

Она вытянула руку — и рука высунулась из портрета. Гарри схватил ее.

— Здорово! — пробормотал он. — Только… кто ты? Кто из вас обеих?

— Мы обе! Ты не понял? Мы же слились!

— Ты же в мантии.

— Ну и что… А!

Гермиона провела руками по мантии, рассмеялась и задрала ее до подбородка. Под ней были джинсы и рубашка — хотя Гермиона-на-портрете надела ее на голое тело. Гарри с облегчением перевел дух и улыбнулся.

— Замечательно! Ты умница, Гермиона! А когда ты вернешься сюда, ты там останешься?

Она заморгала, пытаясь понять, потом рассмеялась:

— Ох, грамматика получается та еще! Конечно, Гарри. Опять будем я и мой портрет. А вот знания у нас теперь общие. Не представляешь, какой здесь потрясающий мир!

— Замечательно! — повторил он. — Только…

— Что?

— Иди сюда.

Подумав, она кивнула и шагнула в комнату.

На ней снова были джинсы и рубашка, а с портрета весело улыбалась Гермиона в мантии.

— Получилось! — хором воскликнули обе.

— Получилось! — подтвердил Гарри и прижал к себе Гермиону (ту, что в комнате). — Я бы и тебя обнял, — сказал он портрету, — только, понимаешь…

— А ты и меня обнимаешь, Гарри, — весело успокоила его Гермиона-на-портрете. — Я же все чувствую! Вот только ответить на твои объятия, несколько, понимаешь ли…

Гермиона оглянулась через плечо:

— Я это делаю за нас обеих, Гермиона! Все в порядке!

— Ай! — воскликнул Гарри. — Лучше за кого-нибудь одну, а то ребра сломаешь!

— Ох, прости! — она поспешно разжала руки.

Отсмеявшись и успокоившись, они снова присели на кровать, которую Гермиона заправила одним взмахом палочки. Гарри по очереди смотрел на свою подругу и на ее портрет, чувствуя, как веселье сменяется восхищением.

— А ведь ты сделала великое открытие, Гермиона! — сказал он.

Она порозовела:

— Ты и правда так думаешь?

Он серьезно кивнул, пытаясь адресовать кивок обеим. И добавил:

— Расскажем остальным. Это надо осмыслить.

— Пойдем в гостиную, Гарри. Подождем их там.

— Не скучай без нас, — сказал Гарри портрету.

— Я никогда не скучаю, — рассмеялась вторая Гермиона.

— А где Рон? — удивился Гарри, когда они спустились в гостиную.

Вопрос был адресован Луне, как раз входившей через портретный проем. Она держала в обнимку большой бумажный пакет и две-три коробки, перевязанные ленточками. Судя по ярким краскам, все это было из «Сладкого королевства».

— Сейчас будет, — ответила Луна из-за пакета. — Его Мак-Гонагалл к себе позвала.

Она подошла к угловому дивану и сгрузила на него свой багаж.

— Мы заскочили в Хогсмит, — добавила она и плюхнулась на диван, отчего пакет чуть не опрокинулся. Гарри вопросительно посмотрел на пакеты. — Это все мне. Рон считает, что я мало ем.

— Он считает тебя худой? — нахмурилась Гермиона. — У тебя же очень изящная фигурка.

Луна пожала плечами:

— Он еще с прошлого Рождества все время меня кормит. Пускай, раз ему нравится — я люблю сладкое. Хотите?

Они не стали отказываться. Разворачивая шоколадную лягушку, Гарри нашел традиционную открытку с изображением знаменитого волшебника — на этой оказалась Моргана. Некоторое время он ее рассматривал, пытаясь поймать смутную мысль — что-то, о чем читал или слышал. Что-то связанное с Мерлином. Красавица-фея улыбнулась ему, сделала загадочное лицо и, не торопясь, ушла за край фотографии. «Вроде она не то дружила с Мерлином, не то враждовала с ним… — припомнил Гарри и вдруг подумал. — А как это может быть? Получается, что ей полторы тысячи лет?» Полгода назад, на собрании Ордена Феникса, Грюм говорил, что Моргану хотели привлечь как союзника в битве против Волдеморта, но так и не смогли разыскать… Его отвлек голос Гермионы:

— Луна, а как ты вошла? Рон сказал тебе пароль?

— Да, — рассеянно ответила Луна, — но Полная Дама меня и так пустила. Сказала, что нас велено пускать всюду без пароля.

Гермиона собиралась еще что-то сказать, но портрет опять открылся, и в гостиную ворвались Рон, Джинни и Невил. Сразу стало весело и шумно.

— Привет! — воскликнул Рон, устраиваясь рядом с Луной. — Мы сюда еле добрались! Я уже думал, что еще немного — и в гостиную придется пробиваться с боем!

— Это еще почему? — удивился Гарри и положил открытку.

— Мак-Гонагалл встретила нас сразу перед уроком и позвала в кабинет…

— А что она хотела, кстати?

— Выясняла, все ли мы хотим жить парами, — ответила Джинни. — Наверное, прикидывает, сколько комнат надо выделить. Хотя и так ясно, что три.

Они с Невиллом уселись вместе в просторное кресло.

— Может, четыре, — сказал Невилл, — если Чжоу с Седриком тоже сюда переберутся.

— А столько комнат найдется? — забеспокоилась Гермиона.

Рон рассмеялся:

— Чтоб в Хогвартсе да не нашлось? Он же огромен!

— Да и магией создать комнату — раз плюнуть! — поддержал его Невилл. — Мне Симус уже рассказал, как сделали новую спальню для первокурсников. Пришли Флиттвик со Слизнортом, два раза махнули палочками — и все. Целый этаж! А снаружи на башню посмотришь — высота та же.

— Да, здорово… Рон, а почему — пробиваться с боем?

— Потому что народ как раз шел на занятия, ну, нас и заметили! Мы вышли — а там уже целая толпа с младших курсов, и каждый делает вид, что случайно замешкался!

— А когда мы вышли, и вовсе перестали делать вид… — вставил Невилл.

— …и полезли с бумажками и перьями! — закончила Джинни. — Видел бы это Локонс — позеленел бы! Лично мне пришлось раздать полсотни автографов, пока Мак-Гонагалл не вышла на шум и не загнала всех в классы!

— Да, — вздохнул Рон, — это была та еще работа. Луна, кстати, к тебе не приставали?

— Что-то было, — отозвалась девочка, задумчиво роясь в пакете, — но я не очень обратила внимания.

Она достала большой леденец в форме волшебной палочки, сорвала упаковку и взмахнула. На кончике палочки тут же возник большой шар из разноцветной сахарной ваты.

— Ой, это что-то новенькое, я тоже такую хочу! — воскликнула Джинни. — Есть там еще?

— Есть, — Луна достала целый пучок. — Берите все. Ты не сердись, Рон, но столько даже мне не съесть.

— Да пускай, — Рон потянулся за палочкой, — я тебе потом еще куплю!

Они разобрали угощение.

— Ребята, — позвал Гарри, — мы тут хотели вам рассказать…

Он вопросительно посмотрел на Гермиону, та кивнула. И Гарри рассказал о портрете.

Все долго молчали.

— Да, — сказал наконец Рон. — Гермиона, я всегда знал, что ты гений. Но чтоб настолько!

— Ой, Рон, ладно тебе! — она пыталась изобразить скромность, но глаза сияли.

— Вот только вопрос… — продолжил Рон. — На что нам это пригодится?

Луна вдруг встала и пошла к двери.

— Ты куда? — крикнул он вслед.

— Кое-что проверить, — не оборачиваясь, пояснила она, толкнула портрет и вышла.

Рон с некоторым беспокойством проводил ее взглядом, но тут к нему подсела Гермиона и, хмурясь, начала в чем-то убеждать. Рон сначала слушал с удивлением, потом расхохотался.

— Я серьезно! — рассердилась Гермиона. — Так можно только испортить фигуру! И вовсе она не худая!

— Да нет, конечно! Успокойся, Гермиона, все в порядке, — смеясь, объяснял Рон. — У нее замечательная фигура, честно, и мне очень нравится. Это все из-за мамы, понимаешь? Когда я в то Рождество познакомил их, она сразу начала переживать и ну прямо заставила меня следить за ее питанием. Знаешь, — продолжил он, — я сначала тоже беспокоился. А потом оказалось, что она вроде Джинни — сколько ни съест, все равно тоненькой останется. А сладкое она любит, что верно, то верно…

Гермиона рассмеялась и успокоилась, а Рон в недоумении посмотрел на дверь:

— Куда она вообще побежала?

— Я здесь, — раздался в ответ голос Луны.

Все так и подскочили, Джинни и Невилл оторвались друг от друга. Луна, как ни в чем не бывало, спускалась по лестнице, ведущей в спальню девочек.

— Ты… как ты там оказалась? — воскликнул Рон.

— Очень просто, — Луна подошла и спокойно уселась к нему на колени. — Я пошла в нашу спальню в Когтевране — там тоже повесили мой портрет. Живой. Я с ним познакомилась, потом вошла, как Гермиона.

— И… что?

— Прошла в портрет Лаванды, поболтала с ней и с Гермионой, а потом вышла в спальню.

Все только рты пораскрывали.

— Ты же спрашивал, для чего это может пригодиться, — с легким недоумением сказала Луна, — вот я и сообразила.

Гермиона первая нарушила наступившее молчание:

— Ты знаешь, Луна… Если я и гений, то не я одна. Послушайте, пошли к Мак-Гонагалл!

Никто не стал возражать. Рон подхватил пакеты с дивана и со словами: «Идите, я догоню» понес в спальню мальчиков.

Им действительно был выдан пропуск всюду, даже в директорский кабинет — горгулья перед дверью отскочила в сторону, как только увидела их. Но Мак-Гонагалл в кабинете не оказалось.

— Эх, надо было посмотреть расписание! — с досадой воскликнул Рон, догнавший их у самой двери.

— Ничего страшного, — утешающе сказал с портрета Дамблдор. — Если вы хотели рассказать про открытие мисс Грейнджер и мисс Лавгуд, то мы в курсе. Мисс Грейнджер нам уже рассказала.

— Я?! — Гермиона недоуменно заморгала, потом сообразила, что речь идет о портрете. — А, понятно! И что вы думаете об этом, сэр?

— Я потрясен, — просто сказал Дамблдор.

Он сел за свой стол (изображение на картине повторяло директорский кабинет), оперся локтями, сплел пальцы и поглядел на них поверх очков-половинок.

— Минерва права, — сказал он. — Светлый круг сулит большие перемены… Мы стремились к конкретней цели, а получили намного больше.

Он с усмешкой поглядел на пустующий портрет Найджелиуса:

— Вот, даже Финеас ушел, как только увидел вас. Садитесь, друзья. Только стулья наколдуйте себе сами. Моя магия, к сожалению, действует только в мире картин, а призрак сейчас в моей лаборатории… В Выручай-комнате, — пояснил он в ответ на вопросительные взгляды.

— Так это вы устроили лабораторию, сэр? — с любопытством спросил Рон, пока Гермиона с Джинни создавали стулья. — А мы думали, профессор Мак-Гонагалл.

— Она тоже… — сказал Дамблдор, явно размышляя о чем-то другом. — Ей пришлось перестроить ее, чтобы создать устройство для самого рискованного в истории магии эксперимента. Вы, наверное, обратили внимание?

— Там, где телескоп и макет? А что это такое, сэр?

— Узнаете чуть позже… Не нужно смотреть так разочарованно, друзья! — рассмеялся Дамблдор. — Узнаете обязательно. Минерва расскажет об этом лучше, чем я, поскольку именно ей выпала эта нелегкая ноша — провести весь эксперимент в одиночку. Может, пока поговорим о чем-нибудь другом?

Дамблдор обращался ко всем, но смотрел на Гарри.

А Гарри вспоминал страшный день его похорон полтора года назад.

* * *

…Он расстался с ними у входа в замок. Рон с Гермионой хотели побыть наедине. Гарри тоже — или так ему казалось. Хогвартс был пуст, как никогда — эта пустота была материальной, вязкой, и он шел сквозь нее с почти физическим усилием. В коридорах были только портреты, но люди на них не здоровались с ним, не окликали его. Некоторые плакали, другие смотрели пустыми глазами, иные вообще куда-то ушли. «Может, все же… — думал он. — Уйти прямо сейчас? Забрать самое нужное, выйти к воротам и трансгрессировать…» Он не сомневался, что ему удастся, хотя экзамен по трансгрессии еще не был сдан. Если уж удалось трансгрессировать с того ужасного берега, да еще вместе с Дамблдором…

Которого больше нет.

Заплаканная Полная Дама молча впустила его. Гарри поднялся в спальню — там никого не было. Потянул из-под кровати чемодан, стал перебирать вещи — все валилось с рук. Пустота замка проникла и в него, заполнила голову. В конце концов, он захлопнул крышку. Подошел к окну, сел на подоконник и стал смотреть на озеро.

Сколько времени прошло, он не мог сказать. Может, уже все разошлись. Может, все уже сели на «Хогвартс-Экспресс» и уехали… хотя вряд ли. Ему было все равно. Решимость, совсем недавно переполнявшая его, понемногу таяла. Гарри пытался думать о Дамблдоре, но почему-то не мог. Вместо этого перед глазами вставали Невилл и Луна, сидящие рядом и крепко державшиеся за руки. Гермиона, плачущая на плече Рона и украдкой вытирающая слезы об его мантию. И Джинни, смотрящая на Гарри сухими глазами. Гарри глядел на озеро, не видя его, не видя ничего; он так долго не моргал, что в глазах возникла резь и все начало мерцать, а потом мерцание сложилось в яркие, слепящие слова: «Что я натворил? Что я натворил, идиот!»

Сейчас надо было бросить все, за чем он сюда пришел. Надо было бежать, найти Джинни. А Гарри продолжал сидеть, словно парализованный. Что он мог ей сказать? Что для того, чтобы уберечь, он ее бросил в еще большей опасности? Вся школа знала об их отношениях. Значит, Волдеморт уже мог узнать. «Допустим, — думал Гарри, охваченный каким-то совершенно диким отчаянием, — он ее похитит сейчас, когда я ее бросил, когда меня нет рядом… Что я на это отвечу? Что мне нет дела до нее, раз мы уже порвали? И Волдеморт, конечно, тут же ее отпустит, да?» Вспомнились ехидные слова лже-Грюма: «Благородными людьми так легко манипулировать, Поттер!»

И тут на смену отчаянию пришла такая злость, что кровь словно закипела, ударила в голову, и отхлынула. Я тебе покажу, как манипулировать нами, Волдеморт, в бешенстве думал он. Это твои слова, я знаю. Это твои слова повторял Барти Крауч-младший!

А решение есть. И не одно. Надо только выбрать лучшее.

Можно сделать наоборот… если она меня простит. Взять ее с собой, отправиться на поиски вчетвером. Она сильная волшебница. Мы все сильны. Вместе мы защитим друг друга…

А Волдеморт бросит на нас всех Пожирателей, думал Гарри, и в нем снова поднималось безнадежное отчаяние. Джинни, Гермиона и Рон будут меня защищать — меня, Избранного. Будут жертвовать собой, чтобы я мог найти хоркруксы. Будут прикрывать меня своими телами, спасая мою жизнь. И гибнуть у меня на глазах.

«Я не хочу!» — он чуть не закричал вслух.

Гарри попытался взять себя в руки.

Вот из этого и надо исходить, думал он — что я не хочу их гибели. «Я же для этого решил искать эти несчастные хоркруксы, не так ли? Чтобы одолеть Волдеморта. Чтобы, в конце концов, убить его и спасти их!»

А значит — лучше в одиночку. Зря он согласился с их решением. Но все можно исправить!

«Волдеморт не похитит Джинни прямо сейчас — на территории Хогвартса она для него недоступна. И я просто отправлю Рону сову».

Спустившись в гостиную, Гарри подошел к столу, взял перо и кусок пергамента и начал быстро писать:

«Рон, Гермиона, простите меня, но я не хочу, чтобы вы рисковали вместе со мной. Наверное, Джинни вам уже рассказала, о чем мы с ней говорили. И действительно есть вещи, которые я должен сделать в одиночку. Вы сказали, что не можете отступиться, но я не прошу вас отступаться — мне очень нужна ваша помощь. И я вас прошу — останьтесь с Джинни. Защищайте ее. Защищайте друг друга и не беспокойтесь за меня. В одиночку легче спрятаться, легче куда-нибудь проникнуть. Не беспокойтесь за меня — я справлюсь. Гарри».

Он перечитал написанное раз, другой, третий — и с каждым разом становилось легче.

«Все правильно. Это самое лучшее! Сейчас я пойду в совятню и отправлю это Рону… или лучше Гермионе? По дороге решу… Потом потихоньку выберусь с территории Хогвартса и трансгрессирую. Правда, вопрос — куда? В Годрикову впадину? Нет… придется сначала к Дурслям. Закрепить свою защиту, о которой говорил Дамблдор. Тогда до моего семнадцатого дня рождения Волдеморт ничего не сможет мне сделать!»

Он поднял пергамент, собираясь его свернуть — и тут чья-то рука мягко, но решительно схватила листок. Вздрогнув от неожиданности, Гарри поднял голову и встретился глазами с Гермионой

— Я и не заметил, как ты вошла, — растерянно сказал он.

— Что это, Гарри?

— Ну… почитай. Я собирался отправить вам с совой, но раз ты пришла, еще лучше.

Отдав ей листок, Гарри отошел. Он покривил душой, сказав: «…еще лучше». На самом деле ему было очень досадно. Уйдя незаметно, он ставил их перед свершившимся фактом. А сейчас придется спорить, доказывать… Гермиону не переспоришь!

«Как же! — сразу подумал он. — Что она сможет возразить на то, что кто-то должен остаться с Джинни?»

— Все ясно, — тихо сказала Гермиона, — как я и думала…

Ее голос прерывался, и она дышала часто, будто запыхавшись. «Она что, бежала сюда?» И, словно в ответ, Гермиона добавила:

— Ох, хорошо, что я успела! Гарри, пойдем!

— Куда?

— На Астрономическую башню. Мы все там.

— Зачем?! Гермиона, мне не очень туда хочется, ты же должна понимать…

— И я понимаю. Только надо — я должна тебе кое-что показать. Гарри, я тебя очень прошу!

Не оборачиваясь, она пошла к выходу, толкнула портрет и вышла. Гарри в полной растерянности последовал за ней, пролез в дыру — и они чуть не столкнулись, потому что Гермиона неожиданно остановилась.

— Ох, извини! — сказала она, доставая какой-то сверток. — Возьми. Я уже столько времени забываю тебе отдать.

— А что это? — спросил он, забирая сверток, и тут же понял — его мантия-невидимка.

— Я нашла ее на башне, — сказала Гермиона, когда они пошли по коридору. Гарри запихнул сверток в карман. — Сбегала туда сразу после того, как… — она сглотнула. — Как замолк феникс. Хорошо, что успела до министерских.

— А что тебе там понадобилось?

— Я хотела посмотреть на место, где все произошло. Что-то было очень сильно не так, Гарри…

Гермиона замолчала и ускорила шаг. Гарри еле успевал за ней. От ее сердитого лица и поджатых губ становилось не по себе.

— Тебе не нравится то, что я решил, да? Ты можешь предложить лучшее решение? — нервно спросил он.

— Да, могу, — не останавливаясь, она глянула на него, и ее лицо неожиданно смягчилось. — Я не на тебя злюсь, Гарри… Не обращай внимания. Сам все увидишь.

В коридоре перед лестницей уже не было следов битвы — все убрали, восстановили даже обрушившийся потолок. Оглядываясь, Гарри несколько отстал, и Гермиона первой поднялась по лестнице и вышла на площадку. Гарри догнал ее и застыл, а сердце от ужаса куда-то провалилось — напротив, на самом краю стены, между двумя зубцами стояла Джинни. «Она решила броситься со стены?! — леденея от страха, подумал Гарри. Потом, разглядев все, чуть не рассмеялся от нахлынувшего облегчения. — Ох, ну придет же такое в голову!» Джинни была крепко обвязана веревкой, конец которой держал двумя руками Рон. Несколько свесившись вперед, она разглядывала что-то внизу, и ветер трепал ее рыжую гриву.

— Привет, Гарри! — негромко сказал Невилл.

Они с Луной стояли несколько поодаль, наблюдая за действиями Джинни. Услышав его голос, девочка оглянулась, отошла от края и спрыгнула на площадку.

— Хорошо, что ты пришел, Гарри, — сказала она, развязывая веревку. — А то мы боялись, что Гермиона не успеет тебя перехватить.

— Джинни… — он пытался найти хоть какие-то слова.

Бросив веревку, она подбежала и быстро поцеловала его:

— Все в порядке, Гарри…

— Я…

Джинни пальцами прикрыла его губы:

— Все в порядке. И все будет в порядке. А теперь скажи — где именно стоял Снейп, когда метнул заклинание?

— Снейп? — растерянно переспросил Гарри и оглянулся. Потом сделал шаг в сторону и еще один вперед. — Ну… вот здесь. Где я стою.

Гермиона мягко отстранила его, встала на это место и пригнулась, опершись руками об колени и сощуренными глазами глядя на Рона.

— А Дамблдор стоял здесь? — спросил Рон.

Гарри присмотрелся, припоминая.

— Да… или чуть левее.

— Неважно! — Гермиона выпрямилась.

— А, по-моему, важно! — крикнул Рон, лицо у него тоже пылало. — Смотри!

Широко расставив ноги, он качнулся влево-вправо.

— Ну конечно! — закричала Гермиона, схватила Гарри за руку и потащила за собой. — И обет не нарушен! Снейп был уверен, что убил его!

— Но он действительно убил его! — воскликнул Гарри. — Вы что… вы пытаетесь себя убедить, что Дамблдор жив?

Остановившись у стены, Гермиона молча ткнула пальцем. В камне зияла порядочная выбоина, хорошо различимая из-за более светлого цвета. Рон, встав по другую сторону, показал на несколько темных пятнышек:

— Кровь, я думаю. Его должно было ранить осколками камня.

— Взрывной эффект? Хорошо, допустим, Снейп промазал или Дамблдор сумел увернуться! Но его же швырнуло через стену, я это видел своими глазами! Какая разница — «Авада Кедавра» или падение со ста пятидесяти футов?! И… Джинни, мы же видели его внизу!

— Еще неизвестно, что мы видели, Гарри! — хмуро возразила Джинни. — И что мы хоронили…

От этих слов Гарри потерял дар речи. А Джинни, помолчав, с усилием продолжила:

— Я… я рассмотрела все внизу. Потом отсюда. Я очень точно определила место, где он лежал. Он не мог… Гарри, он не мог туда упасть!!! Для этого он должен был стоять между теми зубцами, — она ткнула пальцем, — но не здесь, никак не здесь!.. Если бы заклинание ударило в него, его бы отбросило вон к тем кустам. Если рядом — ближе к стене, но… все равно по прямой, Гарри… не в сторону… никак не в сторону!

Из глаз хлынули слезы; сотрясаясь рыданиями, Джинни бросилась ему на шею.

Все сгрудились вокруг нее — молча, без слов утешения. И стало тепло. Даже ветерок, зябкий и пронизывающий на такой высоте, словно стих. Охваченный острой жалостью, Гарри гладил волосы Джинни, целовал ее, пытаясь успокоить, хотя его самого трясло. Ее рыдания понемногу стихли.

* * *

Гарри замолчал.

— Скажите, мисс Уизли… — медленно проговорил портрет.

— Джинни, сэр.

— Да? Хорошо, Джинни. Скажите, когда вы сделали это открытие… вы сильно меня ненавидели?

Джинни смешалась.

— Нет, — сказала она наконец. — Все-таки нет… Но была очень зла на вас.

— За ту боль, которую я причинил вам… вам всем? Так?

— За ту боль, которую вы причинили Гарри, сэр.

— Мы все были злы, — тихо добавила Гермиона. — Хотя догадывались… во всяком случае, я догадывалась, зачем все это было нужно.

— И, наверное, у нас у всех начиналась истерика, — снова заговорил Гарри, — просто Джинни первая не выдержала… Мы столпились вокруг нее, начали успокаивать, и как-то получилось, что все обнялись. И стало тепло. Мы разом забыли про злость. Мы… вы уж извините… забыли даже про вас. Знаете, наверное… мы в первый раз почувствовали Круг!

— Это замечательно, Гарри! — улыбнулся Дамблдор.

Гарри поглядел на него довольно хмуро — и тут же отвел взгляд. Он заметил слезинку, блеснувшую в углу глаза…

* * *

— Что это? — ошеломленно спросил Рон.

Никто ему не ответил. Словно боялись, что произнесешь еще хоть слово — и это невероятное ощущение близости и покоя рассыплется, как угасающий фейерверк. А оно не рассыпалось. Оно не исчезло даже тогда, когда они после нескольких бесконечно долгих минут все-таки решились немного ослабить объятия и чуточку отступить, чтобы посмотреть друг на друга. Потом молчание нарушила Луна:

— Это мы, — и ее лицо озарилось такой же счастливой улыбкой, как в тот день, когда Гарри пригласил ее на вечеринку.

Это был ответ, который в тот момент никто не понял. Гарри тоже. Была только уверенность, что придет время — и они поймут.

А потом Луна без всяких переходов спросила:

— А что ты сейчас собираешься делать, Гарри? — и этот вопрос отрезвил всех.

Вздохнув, Гермиона достала листок и протянула Рону. Он начал читать, потом жестом позвал сестру. Гарри ждал.

— Понятно… — пробурчал Рон. — Ты верно догадалась, Гермиона! И хорошо, что вовремя!

— Я еле успела, — печально отозвалась Гермиона. — Он уже собирался…

— Главное, что успела.

Все смотрели на него — молча и с ожиданием. Гарри пытался решить, что же им, в конце концов, стоит сказать. Волнение, вызванное неожиданным ощущением близости, угасло, но сама эта новая близость осталась — и навсегда. И это нисколько ему не помогало.

— Я все написал, — сказал он наконец. — Кто-то должен остаться с Джинни.

Джинни улыбнулась:

— Конечно.

Невилл и Луна подошли и встали по обе ее стороны.

— Мы ее очень хорошо защитим, Гарри, — сказал Невилл. — Можешь не волноваться.

— А мы пойдем с тобой, — добавил Рон, и они с Гермионой встали по обе стороны от него.

— Вы же погибнете… — обессилено прошептал Гарри и присел на край стены, рядом с той самой выбоиной.

— Вот что, Гарри, — Гермиона присела рядом. — Если ты сейчас скажешь, что все равно хочешь пойти в одиночку, мы от тебя отстанем.

Она жестом остановила Рона, когда тот подался вперед и открыл рот.

— Решай, — сказала она.

— Я не хочу… Так нечестно, Гермиона! Неважно, что я хочу и что нет! Вам нельзя со мной идти! Если вас убьют… Как же я без вас буду! — он почти кричал. — Хватит с меня Сириуса, Дамблдора! Моих родителей… Я не хочу больше ничьих смертей, не хочу больше никого терять, пойми!

— А мы не хотим потерять тебя, — мягко возразила Гермиона. — Поэтому нас будет трое. Ведь три — магическое число, ты разве забыл?

— Арифмантика… — усмехнулся он.

— Она самая. Семь хоркруксов Волдеморта — это тоже арифмантика. Как и все магические числа.

Ему казалось, что Гермиона его несколько морочит, но как он мог быть уверен? А тут еще вмешалась Луна:

— Она права, Гарри. Я тоже знаю арифмантику.

— И, кстати, на «превосходно», — подтвердила Гермиона.

Гарри не сказал ничего. Он капитулировал. Только попросил:

— Обещайте, что не будете лезть на рожон. И не будете жертвовать собой!

— Если и ты обещаешь то же самое.

— Хорошо!

— Значит, договорились.

Он только кивнул. Потом спросил:

— А насчет Дамблдора… Вы и правда думаете, что он жив?

Лицо Гермионы потемнело:

— Как мы можем быть уверены? Но очень, очень может быть…

* * *

— Ты и правда хочешь знать это, Гарри? — спросил Дамблдор.

— Вы хотели, чтобы я вас простил, сэр.

— Да, Гарри. Мне очень хотелось бы.

— Тогда мне нужно знать, что именно я должен вам простить.

— Ты совершенно прав, Гарри. Давайте тогда все же закончим с тем, о чем вы догадались сами. Мисс Уизли… Джинни! — с улыбкой поправил себя Дамблдор. — Скажите, вы первая догадались, что что-то не так?

— Нет! — тут же ответила Джинни. — Первой была Гермиона… Или Рон? Не знаю, кто был первым, сэр. Наверное, каждый догадался о каком-нибудь кусочке. А когда Гарри рассказал нам о том, что произошло на башне, их уже можно было начать складывать. Ему было слишком плохо, и мы не хотели втягивать его в свои гадания…

Гарри резко поднял голову:

— Зря, Джинни!

— Да, наверное, зря… Но, Гарри!.. Ты просто не знаешь, как ты выглядел. Нам было страшно за тебя!

К горлу подкатил комок.

— Спасибо…

Джинни улыбнулась ему. Все посмотрели на него и улыбнулись. Рон, правда, шутливо изогнул бровь, но это не было обидно. Было тепло — и теперь-то Гарри знал, что это за тепло такое. Горло отпустило, и он успокоился. А Гермиона пояснила:

— Да и не особенно мы гадали. Что-то замечали, что-то откладывалось в голове. Только когда Гарри после похорон направился в замок… мне было очень плохо, но я все же это заметила и несколько удивилась. Оглянулась — Джинни сидела какая-то вся оцепеневшая… Мы с Роном подошли, растормошили ее — она словно очнулась.

— Я хотела броситься вслед за тобой, Гарри… Сказать, что да, ты прав, я согласна, но хочу еще немного побыть с тобой… и не могла двинуться с места. Казалось, что если я это сделаю, с тобой произойдет что-то ужасное.

— Неужели я настолько плохо выглядел?!

Джинни кивнула, сочувственно глядя на него, а Невилл добавил:

— Вы все так выглядели, Джинни. Мы как раз шли мимо…

— А я удивилась — откуда же вы появились!

— Мы испугались. Бросились к вам. Ты как раз рассказывала о вашем разговоре с Гарри, — Невилл повернулся к портрету. — И Гермиона нам сказала: «Ох, хорошо! Побудьте с Джинни, пожалуйста! И вообще — идите на Астрономическую башню, ждите нас там! Я хочу вам кое-что показать». Они с Роном побежали за Гарри. Луне как-то удалось привести Джинни в чувство…

Гермиона твердо глянула на Дамблдора:

— Эти похороны чуть не свели нас с ума, сэр. Они выглядели… такими настоящими!

Ответ Дамблдора ошеломил всех.

— А они и были настоящими, Гермиона, — спокойно сказал он. — Это ничего, что я называю вас по имени?

— Ничего… — выдавила она, глядя на него совершенно круглыми глазами. — Значит, мы все же ошибались?

— Нет, — возразил Дамблдор.

Он встал из-за стола, обошел его и вернулся на свое обычное место в середине нарисованного кабинета.

— Ошибочным было только предположение, что я еще жив. Но то, что Снейп не убил меня — это правда, — он с улыбкой посмотрел на Джинни. — Да, с местом, где лежало тело, я действительно промазал. Слишком темно было. Надо было действовать быстро…

— Но раз похороны были настоящими, значит, вы…

— Я умер через сутки. На Гримо, 12. Тихо и спокойно, в окружении ближайших друзей и соратников. Эти сутки были мне очень, очень нужны…

Гарри открыл рот, собираясь спросить — и не спросил. При всей откровенности этого разговора вопрос казался очень нетактичным. Но Дамблдор угадал и не обиделся.

— Не лучше ли было вообще не умирать? Ты это хотел сказать, Гарри?

— Да, сэр.

Дамблдор с пониманием кивнул.

— Это было бы лучше, — вздохнул он, — если бы не одна проблема. А заключалась она в том, что я уже умирал. Помнишь? — он поднял правую руку и растопырил пальцы.

Все стали хмуриться в недоумении. Первая, конечно, догадалась Гермиона — тихо охнув, она прикусила губу. И тогда Гарри тоже вспомнил почерневшую и безжизненную руку Дамблдора, пораженную древним проклятием.

— Да, — сказал Дамблдор, опустив руку, — и если бы вы знали, как я счастлив в этой форме своего существования, когда у меня нормальная рука! А заодно я могу сказать одну вещь в оправдание своих ошибок. Меня постоянно терзала боль — а боль очень мешает думать. Без разницы, какая — физическая, душевная… Заодно, Гарри, я понял, как я заблуждался, когда утверждал, что способность испытывать боль делает тебя человеком. И я рад, что даже тогда, когда ты верил мне так безоговорочно, ты не согласился со мной…

Гарри вспомнил — Дамблдор говорил такое после сражения в Министерстве, когда Арка Смерти поглотила Сириуса.

— На самом деле не способность испытывать боль делает человека человеком, — говорил Дамблдор, глядя куда-то поверх их голов и словно рассуждая вслух, — а способность преодолеть боль и страдание, уничтожить их и снова вернуться к счастью. Да… — очнувшись, он посмотрел на друзей. — Волдеморт очень хорошо защитил хоркрукс. Кольцо Марволо. Боль терзала только руку, и под ее прикрытием проклятие незаметно распространялось по всему телу. Нет, я не прав, называя это защитой. Это была месть… месть тому, кто сумел бы уничтожить кольцо. Когда я почувствовал неладное, было слишком поздно — даже Снейп не мог остановить распространение проклятия.

— Или не захотел! — не удержался Рон.

— Не смог, — твердо повторил Дамблдор. Его лицо стало жестким. — Мистер Уизли, я знаю, что ни у кого нет особых оснований любить Снейпа — но я вас прошу о некоторой справедливости. Позволю себе напомнить, что именно Снейп спас жизнь Кэти Белл! Он единственный среди нас знаток подобных проклятий, и если бы он заявил, что не в силах справиться, никто не мог бы это проверить. Но он спас девочку!

Лицо Рона вспыхнуло. Он отвел взгляд и неохотно кивнул.

— И на башне он выполнял мой приказ, — продолжил Дамблдор, лицо которого тут же смягчилось. — Ох, как ему не хотелось! Он знал, как будут относиться к нему после такого… Но над ним довлел Нерушимый обет, надо мной — смерть, и так неизбежная. И не было лучшего способа сохранить доверие Темного Лорда к Снейпу… Не просто сохранить — оно должно было стать безграничным.

Он походил вперед-назад по портрету, потом присел на край стола.

— И я очень не хотел, чтобы это сделал несчастный мальчик Малфой… Но это так, к слову. Малфой чуть не сорвал весь план, который и так трещал по швам. Я не знал, что он нашел способ провести в Хогвартс Пожирателей и не сообщил об этом Снейпу. Я не мог, Гарри, позволить тебе защитить меня, потому что я должен был оставаться беспомощным и безоружным, пока не появится Снейп.

— Так вот почему вы меня парализовали! — воскликнул Гарри. — Я столько месяцев ломал голову!.. Я же был невидим, полон сил, с палочкой в руке! В тот момент, когда Малфой вас обезоружил, я мог его парализовать…

— …и тогда мне пришлось бы взять его палочку, — серьезно кивнул Дамблдор, — уложить всех Пожирателей и сразиться со Снейпом — а ему пришлось бы напасть на меня, чтобы его не убил Нерушимый обет. Если бы даже я подставился под его заклятие, Волдеморт ни за что бы не поверил, что Снейп смог меня одолеть. Он знал мою силу. Знал, что Малфой или Снейп могут одолеть меня, только если я безоружен. И мне пришлось остановить тебя, Гарри. И уговаривать Малфоя в надежде, что выиграю время для того, чтобы Снейп смог появиться. И все равно риск был огромен. Я мог бы не успеть увернуться от заклятия, а тогда Снейп все равно умер бы… Хорошо, что он этого не знал.

Он замолчал, с загадочной улыбкой глядя на недоуменные лица.

— Как это? — воскликнул Рон, опередив Гермиону. — Сэр, я ничего не понимаю! Заклятие попало бы в вас, а умереть должен был Снейп…

— У вас была еще какая-то защита? — перебила его Гермиона, и почти одновременно с ней Гарри спросил:

— Фоукс?! Я и над этим ломал голову, сэр! В Министерстве Фоукс спас вас от «Авады»! Я не мог понять — где же он был?

— Прекрасно, Гарри, замечательно! — одобрил Дамблдор. — Да. Фоукс был там. Он кружил вокруг Астрономической башни, и он, кстати, поймал мою палочку, когда Малфой меня обезоружил. Если бы заклинание полетело в меня, если бы я не мог увернуться, Фоукс, как тогда в Министерстве, проглотил бы его. Фоукс обязан защищать директора Хогвартса, и никто, даже я, не может ему это запретить — на самом деле это не мой феникс. И Нерушимый обет убил бы Снейпа. Но я увернулся. Взрывной эффект перебросил меня через стену, Фоукс подхватил меня и аккуратно опустил на землю. Я забрал свою палочку, которую он очень забавно держал в клюве, нашел подходящий камень и трансфигурировал в свое тело. А потом мы трансгрессировали на Гримо, 12. Я не хотел терять ни минуты из отпущенных мне суток.

— А как вы трансгрессировали? — полюбопытствовала Гермиона. — Вы сняли защиту?

— Мог бы, снова заполучив палочку, — объяснил Дамблдор, — но не было необходимости. Защита от трансгрессии рассчитана на людей. Эльфы, как вы знаете, трансгрессируют свободно…

— Бр-р… — она поежилась. Гарри тоже, вспомнив жуткое головокружение от эльфийской трансгрессии.

Дамблдор рассмеялся:

— Да, трансгрессий существует немало видов. И один из них называется «Мгновение Феникса». Помните, как мы с Фоуксом сбежали от Амбридж?

— Вот оно что! Я никак не могла понять, как вы это проделали!

— Вот так и проделали, Гермиона.

Будто опять забыв о них, Дамблдор задумчиво сжал свою бороду левой рукой у самого подбородка и начал аккуратно расчесывать ее пальцами правой. Гарри против воли чуть не прыснул — Рон совершенно так же играл с волосами Луны. Тоном глубокого упрека Дамблдор заметил:

— Когда-нибудь, Гарри, постарев и отрастив такую же бороду, ты поймешь одну вещь, совершенно недоступную разуму юности…

Раздались смешки, и все уставились на Гарри, представляя его с длинной белой бородой.

— Это какую же, сэр?

— Ты поймешь, что борода — не только символ мудрости и знаний, но еще и замечательная игрушка!

Добродушно кивая, он подождал, пока смех стихнет — потому что тут уж никто не выдержал…

— Хорошо, что мне удалось развеселить вас, — он снова стал серьезным,.— Даже в самом тяжелом лучше разбираться, имея хотя бы капельку хорошего настроения. Ум в страдании работает очень, очень плохо. Вы сказали, Гермиона, что догадывались, зачем все это было нужно. О чем вы догадывались?

— Волдеморт должен был поверить в вашу смерть, сэр. Полностью и безоговорочно. А для этого в нее должен был поверить Гарри — потому что у них с Волдемортом сохранялась связь, и Волдеморт почувствовал бы его боль. А он не мог ее не почувствовать, даже если бы закрылся окклюменцией. Это… была страшная боль, сэр. Ее чувствовали даже мы… помимо наших собственных чувств.

— Ты мне этого не говорила! — ошеломленно воскликнул Гарри. — Мне никто из вас не говорил!..

— Тогда мы этого еще не понимали… Сэр… вы извините, что я такое говорю, но поймите… у нас у всех есть родители, у Рона с Джинни — их братья, которых они любят и которые любят их, даже когда ссорятся. У Гарри не было никого, кроме вас, особенно, когда не стало Сириуса.

— Были вы, — мягко возразил Дамблдор. — Вы, его друзья.

Чувствовалось, что он полностью с ней согласен — и что своими возражениями только стремится навести ее на какую-то мысль, на правильный ответ. Дамблдор был одним из лучших учителей за всю историю Хогвартса.

— Да, друзья, — согласилась Гермиона. — Только друзья, даже когда начали влюбляться друг в друга. Ровесники, сэр. У каждого из нас была еще и своя жизнь, в которой были старшие, взрослые близкие люди. Родители, братья, сестры… Люди, которые часть своей жизни посвящали нам.

— Часть своей жизни я посвятил Гарри, Гермиона.

Дамблдор смотрел на нее с ожиданием. А она колебалась.

— Да, конечно. В том-то и дело, сэр… Понимаете ли, есть такая вещь — чувство защищенности. Мы всегда очень любили Гарри, мы защитили бы его от любой опасности, но одно дело — защита, и совсем другое — чувство, о котором я говорю. Его может дать только взрослый! Близкий взрослый человек! Я много лет пыталась дать Гарри это ощущение, сэр, пыталась вести себя, как взрослая, как старшая, но не получалось! Ровесники…

Она коротко рассмеялась, не замечая, с каким изумлением смотрит на нее Гарри. И он снова подумал: «Как мало я ее знал!»

— Вы дали ему это чувство, сэр, — продолжала Гермиона, — и вы же отняли… вместе с собой. Такое пережить — никому из нас не доводилось и…

Она вдруг ахнула и прикусила губу:

— Прости, Луна! Ляпнула я, конечно!

— Все в порядке, — спокойно отозвалась Луна, — ты правильно сказала. Мама, да… но мама не хотела у меня ничего отнимать. Она просто ошиблась в одном эксперименте и погибла. Мне до сих пор бывает очень грустно… но мне не в чем ее винить. И у меня остался папа.

Она подняла на Дамблдора свои большие, серебристо-серые глаза:

— Вы сделали это сознательно, сэр. Гермиона права.

— И вы тоже осуждаете меня, мисс Лавгуд? — внимательно спросил Дамблдор.

— Нет, сэр. Наверное, нельзя было по-другому. И ведь все прошло, правда, Гарри? И у тебя есть Гермиона.

— Нет, — улыбнулся Гарри, — Гермиона не у меня. Гермиона со мной.

— Прости, — рассеянно сказала Луна. — Со мной иногда бывает что-нибудь такое ляпнуть.

— Да нет, ты очень верно сказала — все прошло. Все в прошлом, сэр, — обратился он к Дамблдору. — Значит, и прощать нечего. В конце концов, вы тоже вернулись.

— И нам есть, что сказать друг другу, правда, Гарри? — улыбнулся Дамблдор.

Гарри улыбнулся. Когда он сказал: «Все в прошлом», растаяла еще одна тяжесть в груди.

С потеплевшим сердцем он спросил у Луны:

— Помнишь, что ты мне сказала, когда мы уходили с башни?

— Конечно, — с некоторым удивлением ответила она. — Что ты давно уже не один и зря думаешь, что тебе без Дамблдора будет одиноко. Со мной было то же самое, Гарри. Мне было очень одиноко без мамы. А потом, когда вы все собрались в моем купе, я поняла, что больше никогда не буду одна.

— Еще тогда? — изумился Гарри. — На пятом курсе?

Луна рассеянно кивнула. Она уже думала о чем-то своем.

В конце концов, Гарри вздохнул, улыбнулся и снова повернулся к портрету.

— Да, сэр, — вспомнив, спросил он, — я не совсем понял… Почему это Фоукс — не ваш феникс? Чей же он тогда?

— О! — Дамблдор поднял палец. — Хороший вопрос, Гарри! Да, Фоукс принадлежит не мне. Это феникс Хогвартса. Можно сказать даже, что он и есть сам Хогвартс, его дух.

По кабинету пронесся дружный вздох изумления.

— Вот это да! Обалдеть! — воскликнул Рон. — То есть, извините, я хотел сказать… потрясающе!

— Неправильно, Рон! — мягко заметил Дамблдор. — Потрясающе — это когда так себе. А узнать, что такое Фоукс — это и правда обалдеть!

На этот раз он не стал пережидать, пока стихнет смех, и расхохотался вместе со всеми.

— Вы ведь не знаете, как я стал директором, верно? — спросил он.

— Я читала в «Истории Хогвартса», сэр, — ответила Гермиона и тут же запнулась. — Ох, нет… там было только, что вас назначили на эту должность, и что вам было… точно не помню, но несколько больше двадцати. Я еще удивилась, что директором стал такой молодой человек…

— А что удивительного? — улыбнулся Дамблдор. — Чем моложе директор, тем дольше он сможет проработать на своем посту. Бывали, конечно, и постарше, и пожилые — Хогвартс сам выбирает, кто будет его директором, Совет попечителей только назначает его официально. К будущему директору прилетает Фоукс — и вопрос решен.

— А если он не согласится? — полюбопытствовал Рон. — Будущий директор, я хочу сказать!

— К человеку, который на это не согласен, Фоукс никогда не прилетит, — пояснил портрет. — Он знает свое дело, потому что он — это Хогвартс! Я удовлетворил ваше любопытство?

— Нет! — воскликнула Гермиона, и все засмеялись.

— Это хорошо, — одобрил Дамблдор. — Но хорошего понемногу! Неуемное любопытство — полезная черта! И поэтому меня несколько удивляет то, что один вопрос вы мне не задали. А я, надо сказать, его ждал. Почему-то никто не спросил, зачем мне были нужны те сутки.

— Как-то забыли, — смутилась она, и глаза у нее сразу же загорелись.

— Я — нет, — возразила Луна. — Вы хотели сделать что-то против Волдеморта.

Дамблдор улыбнулся и кивнул:

— Мое главное оружие против него. Вы угадали.

— О-о-о! — пронеслось по кабинету.

— Какое оружие, сэр? — спросил Рон.

— Меня.

Это сказал не портрет — голос Дамблдора раздался за их спинами, и все повернулись.

— Я был этим оружием, — пояснил призрак, вплывая сквозь стену, — только, Альбус, мне придется прервать ваш разговор. Возникла небольшая проблема…

Пока он говорил, в кабинет быстро вошла МакГонагалл и поспешно закрыла за собой дверь. Все привстали, Гарри вскочил:

— Что случилось, профессор?

— Небольшой бунт, — с непонятной усмешкой ответила она.

У нее было выражение человека, который не знает — то ли смеяться, то ли плакать. Все повскакивали с мест. Портреты директоров (некоторые по своему обыкновению притворялись спящими, другие с интересом прислушивались к разговору) тоже всполошились.

— Мистер Уизли… Рон! — в ее голосе определенно звучала растерянность. — И Гермиона — вас очень хотят видеть!

— Кто?! — удивился Рон.

Гермиона вдруг посмотрела на него широко раскрытыми глазами, словно о чем-то догадалась. Рон ответил ей недоумевающим взглядом.

— Четверокурсники, — коротко пояснила МакГонагалл.

В глазах Рона появилось понимание, а на лице — еще большая растерянность.

— Только нас? — спросил он.

— Всех, но прежде всего вас. Для них это очень важно, Рон, Гермиона… Я вас очень прошу.

— Разумеется! — справившись с замешательством, Гермиона решительно пошла к двери. Гарри последовал за ней, по-прежнему в недоумении, и оглянулся. Джинни, Невилл и Луна явно ничего не понимали.

В дверях они чуть не столкнулись с мадам Помфри.

— Фу ты! — сказала она, закрывая за собой. — Минерва, что тут за митинг? Я еле протиснулась.

— Что-то еще случилось, Поппи?

— Да нет, я просто к тебе зашла. Ничего не случилось, разве что у Пивза опять дикая истерика, но это, сама понимаешь, не по моей части, — она усмехнулась. — Отправила его в туалет к Плаксе Миртл, пусть она его утешит.

— Из-за нас, наверное, — предположила Луна.

— Конечно! Довели бедного полтергейста — воскресаете тут один за другим, а бедняге жутко! Минерва, что за толпа в коридоре?

— Да так, хотят пообщаться со своими героями… — МакГонагалл запнулась, посмотрела на друзей. Вернее, на Рона с Гермионой. — Ну как? Вообще-то, если вам тяжело, я могу попросить их уйти…

Гермиона покачала головой.

— Мы выйдем, — сказал Рон. — Ох, доберусь я до Перси!

«А он тут при чем?» — удивился Гарри.

Сначала показалось, что коридор забит людьми, только перед самим кабинетом было свободно. Мальчики и девочки стояли вплотную друг к другу, и было их, как потом заметил Гарри, не так много — человек тридцать. Он сообразил, что за два дня в Хогвартсе он оказывался в коридорах во время занятий, когда те пустовали — вот по контрасту и показалась, что здесь целая толпа. И было непонятно. Все молчали, и все прятали что-то за спиной, а в воздухе стоял слабый и нежный аромат.

— Здравствуйте… — неуверенно произнесла Гермиона. — Я очень рада вас видеть…

Рон, не зная, что сказать, только кивнул, пристально разглядывая лица, словно хотел удостовериться, что все на месте. Когда Луна, Джинни и Невилл, протиснувшись мимо них, встали рядом, многие взгляды повернулись к ним, кое-кто восторженно улыбнулся. А Гермиона спросила:

— Вы все еще сердитесь на нас?

— Нет! — возразил высокий мальчик со сросшимися бровями, который стоял в переднем ряду. — Мисс Грейнджер, я хочу сказать… от имени всех, — он оглянулся, ища поддержку, остальные дети торопливо закивали. — Вы были правы! И мы все обязаны вам жизнью… Мы…

Он запнулся, посмотрел на девочку рядом. Та шагнула вперед, и все тоже двинулись вперед, одновременно доставая то, что прятали за спинами.

Цветы. Совершенно невероятные цветы, не существовавшие нигде и никогда в природе. Девочка вручила Рону букет чего-то прозрачно-хрустального с играющими внутри радужными бликами, приподнялась на цыпочки и, покраснев, поцеловала его в щеку. Мальчик протянул Гермионе золотую розу на серебряном стебле; похоже, он тоже собирался поцеловать ее, но не решился и поспешил отойти, пропуская остальных. Цветы были у всех, у Рона с Гермионой они уже в руках не умещались, и дети начали отдавать их остальным. Девочки целовали Рона, Невилла и Гарри, мальчики отдавали Гермионе свои букеты, а двое или трое все-таки решились поцеловать ее в щечку и, покраснев, быстро уходили. Они опять столпились по обе стороны от кабинета, а друзья стояли с растерянными улыбками, держа охапки цветов. Даже вышедшим из кабинета Мак-Гонагалл и мадам Помфри досталось по букету.

— Ладно, — сказала наконец МакГонагалл, — вы замечательно придумали, ребята. Только, прошу вас, вернитесь в класс. Боюсь, профессор Флиттвик может несколько обидеться…

— Нет, профессор, — возразил высокий мальчик, — он сказал, что все понимает. И он помог нам сделать эти цветы. Если честно — он их и сделал, мы только говорили ему, какими они должны быть, а потом немного добавляли от себя…

Гарри наконец узнал его — кажется, его звали Юан Аберкромби. Он поступил, когда сам Гарри учился на пятом курс.

— Конечно, — согласилась она. — Профессор Флиттвик — прекрасный учитель, правда? И думаю, ему будет очень приятно, если вы вернетесь на его урок.

Подумав, мальчик коротко кивнул и сказал остальным:

— Пойдем? — потом обратился к Гермионе и Рону. — Простите нас, пожалуйста! Вы были правы…

— Да не за что! — воскликнул Рон. — Ребята, я бы на вашем месте тоже злился!

— Мы не должны были злиться, — возразил мальчик, — но мы это поняли потом, — он запнулся. — На похоронах…

— Вы же из-за нас погибли, мисс Грейнджер, — добавила девочка, которая первой вручила цветы Рону. — Мы были так рады, когда узнали, что вас воскресили!

— Спасибо, — серьезно ответила Гермиона, — только не надо выдумывать. Я погибла из-за собственной неосторожности…

— И из-за нас тоже! — упрямо возразил мальчик.

— Ну, вы нашли из-за чего спорить! — усмехнулся Рон. — Ребята, все уже позади. Гермиона здесь, и живая. Пускай Пивз из-за этого мучается, а вам незачем!

Дети заулыбались, кое-кто рассмеялся вслух.

— Возвращайтесь в класс, ребята, — мягко попросила МакГонагалл.

Ребята неохотно подчинились. Высокий мальчик напоследок оглянулся, покраснел, когда Гермиона ободряюще улыбнулась ему, и заторопился, догоняя остальных. Коридор опустел. Друзья стояли растерянные — все, кроме Гермионы и Рона, лицо которого подергивалось от злости.

— Знаешь, — сказал он, непонятно к кому обращаясь, — я не стану бить Перси морду. Я его просто убью. Придушу, как Фенрира…

Он резко повернулся, вошел в кабинет, оглянувшись через плечо:

— Профессор, можно пока положить цветы здесь?

МакГонагалл кивнула. Она смотрела на него так, будто помимо воли была с ним полностью согласна. Выражение у Гермионы было совершенно таким же.

— Мы их тогда еле загнали назад в замок, — тихо сказала она. — Рон совершенно прав. Перси — идиот. Подонок. Знаете, что он нам сказал, когда отправлял нас к ним? «Они тоже будут защищать Хогвартс, а вы будете защищать их». Да еще так надуто!

Они зашли в кабинет.

— Мы собирались только сбегать к ним, — добавил Рон, укладывая цветы на столик в углу. — Мы не знали, что это за группа. Думали, что это старшеклассники. Собирались посмотреть, отдать какие-нибудь распоряжения, и вернуться к вам. …

— А оказалось — дети! — продолжила Гермиона. — На всю группу хватило бы одного Пожирателя…

— Так вот в чем дело! — воскликнула Джинни. — Вот почему вы не вернулись! Рон, почему ты мне ни разу не рассказал?

Ее брат пожал плечами:

— Как-то забыл… Мы их заставили вернуться в замок, пошли назад, а тут налетели драконы, появился Фенрир, и…

Он выдохнул сквозь сжатые зубы. Вытащил из-под груды цветов хрустальный букет, начал его разглядывать. Лицо понемногу смягчилось.

— А здорово они сделали! Давайте все сюда, потом заберем.

— Знаешь, Рон, — каким-то непривычно холодным голосом сказала Джинни, сгружая на столик свои букеты, — не убивай его сразу. Позови меня сначала.

— Лучше предоставьте его родителям, Джинни, — сказала у них за спиной МакГонагалл. — Молли уже заготовила для него скалку.

Не выдержав, Джинни рассмеялась.

— Знаю, — криво усмехнулся Рон, — она и мне показывала. Одно хорошо — вроде все целы. Я тогда постарался их запомнить, и сейчас посмотрел…

— Я тоже посмотрела. Все живы, Рон, — подтвердила Гермиона. — А я тогда боялась, что они дождутся нашего ухода и снова вылезут. И лучше все-таки не убивать Перси, — внезапно добавила она.

— Да я не всерьез говорил! — смутился Рон. — Он наш брат, как-никак… Но разобраться с ним очень даже стоит!

— В том-то и дело…

Рон уставился на нее:

— О чем ты, Гермиона?

— Я сейчас подумала… что-то здесь очень непонятно, Рон. И очень нечисто. Как могло Перси вообще прийти в голову набрать боевую группу из детей?

— Ну, такому дураку…

— Даже такому дураку! Он же был старостой, Рон, не забывай! И я не помню, чтобы он хоть раз злоупотребил своим положением — как Малфой, скажем.

Наступило молчание.

— А еще, — настойчиво добавила Гермиона, — помните, как он любил запрещать? И чтобы он что-то разрешил?!

— В чем-то ты права… — проговорила наконец Джинни. — Профессор, — она повернулась к МакГонагалл, — вы не спрашивали у этих ребят, кто их послал? Профессор!

МакГонагалл и оба Дамблдора в каком-то оцепенении смотрели друг на друга.

Потом призрак медленно сказал:

— В хорошо поставленном вопросе уже содержится половина ответа, не так ли?

— А наши друзья научились ставить очень хорошие вопросы, — дополнил портрет.

— Вообще-то, я узнавала, — сказала МакГонагалл. — Решили они, конечно, сами, но добросовестно попросили разрешения у кого-то из представителей Министерства, а тот позволил и даже указал им, где они должны стоять. Если бы я сообразила спросить, кто был этот представитель, и как он выглядел… Я поспрашиваю их.

— Обязательно, Минерва! — одобрил призрак. — И не удивлюсь, если они опишут тебе низенькую толстую тетку с лицом, как у жабы.

Рон испустил короткое рычание:

— Симус вчера говорил, что видел Перси в компании Долорес Амбридж!

— Когда?! — встрепенулась МакГонагалл.

— Перед отъездом… — встревожено ответил Рон.

— То есть, вот они где, в Ирландии, — подытожил Дамблдор с портрета. — Н-да… Боюсь, Рон, вашего брата надо не убивать, а спасать. Спасать от его собственной глупости. Его и все Министерство! И нам уже пора попросить помощи.

Он сказал это, не сводя взгляд с Рона; и хотя его лицо не утратило спокойного выражения, но что-то в глазах заставило всех поежиться.

— У кого, сэр?

— У вас, — спокойно ответил Дамблдор с портрета. — Минерва… больше не будем откладывать. Я посоветуюсь с Джеральдом, а вы идите в Выручай-комнату. Думаю, это лучшее место для того, чтобы рассказать обо всем.

— Да! Идемте! — отрывисто позвала Мак-Гонагалл и шагнула к двери. — Цветы пусть полежат здесь, не беспокойтесь за них. Замечательные цветы, кстати…

— Ну, и что вы об этом думаете? — с интересом спросил Дамблдор.

Дожидаясь Мак-Гонагалл, шестеро друзей вновь собрались перед загадочным сооружением. Гарри нагнулся, разглядывая макет Хогвартса, выполненный без малейшего изъяна, до последней детали. Круглое основание, на котором стоял миниатюрный замок, в точности воспроизводил стадион, Запретный лес, хижину Хагрида, тыквы на грядке, кусок ведущей в Хогсмит дороги и даже часть озера. Можно было разглядеть даже травинки, микроскопические листья на ветках, волночки на поверхности воды, и Гарри не сомневался — возьми он лупу, обнаружил бы и то, что глаза не в состоянии различить. Он поднял очки на лоб и склонился еще ближе. Листья на кронах деревьев затрепетали от его дыхания, на них поблескивала влага, в просветах были видны кусты и задумчиво стоящий на полянке крошка-единорог. Единорог был живым! Он поднял голову, задумчиво скосил на Гарри глаз-бусинку и неторопливо скрылся в гуще леса. Гарри отодвинулся, и они с Роном чуть не столкнулись лбами.

— Ну, пустите-е! — жалобно попросила Джинни, пытаясь протиснуться между ними.

Мальчики неохотно выпрямились. Гермиона задумчиво разглядывала хрустальный сосуд, потом коснулась его. Пальцы прошли сквозь стенку, и она испуганно отдернула руку — вспомнила, что стало в Министерстве с Пожирателем Смерти, голова которого попала в этот сосуд.

— Сейчас опасности никакой, Гермиона, — грустно успокоил ее Дамблдор. — Птица Времени обрела свободу.

Глаза Гермионы взволнованно заблестели:

— Я еще тогда, когда впервые увидела эту штуку в Министерстве, поняла, что это — Время! Это нечто вроде Маховика Времени, да?

— И да, и нет…

Заинтересовавшись, Гарри и Рон подошли к ним. Воспользовавшись этим, Невилл с Луной заняли их места около макета. Краем глаза Гарри заметил, что Невилл, рассматривая макет, в то же время прислушивается к Дамблдору. По Луне, как обычно, невозможно было понять, слышит ли она вообще что-нибудь. Она даже не наклонилась над макетом, а с некоторого расстояния рассеянно скользила по нему взглядом. Впрочем, Гарри тут же вспомнил о ее фантастически остром зрении — она наверняка могла разглядеть невидимые капельки росы на крохотных травинках! У него не раз уже мелькала мысль о том, что все те фантастические существа, в которые верила Луна, и правда где-то существуют, но доступны только ее зрению…

— …не все Время всей Вселенной, конечно, — тихо говорил Дамблдор, прохаживаясь взад-вперед и теребя бороду, — но Время — очень особенная вещь, которую понимают многие, но описать не в состоянии никто. Оно — как птица, чей полет увлекает за собой всю Вселенную, и маленькая частица времени содержит в себя все Время. Маленькая Птица Времени, заключенная в этом сосуде, имела власть над несколькими годами в ограниченном пространстве — и, тем не менее, воплощала в себя то бесконечное Время, которое властвует над всеми и над всем. Непонятно?

Рон хмуро кивнул.

— Что-то все же понятно, — задумчиво ответила Гермиона.

— Да, — согласился Дамблдор, — и нам приходится ограничиваться этим «что-то». Хотя все же мы понимаем больше, нам просто не хватает слов.

Он повел рукой. Тут же возникли уютные ситцевые кресла. «Ого! — поразился Гарри. — Без палочки! Понятно, почему МакГонагалл так легко отдала его палочку Сириусу».

— Присядем, друзья?

Предложение было адресовано всем. Невилл и Джинни неохотно отошли от макета.

— А вы разве устаете на ногах, сэр? — с любопытством спросила Джинни, устраиваясь на коленях Невилла.

Рон с Луной не замедлили последовать их примеру. Гарри и Гермиона сели рядом, но кресла сдвинули вплотную.

— Да нет, — улыбнулся Дамблдор; обретя плотность, он критически потрогал сидение своего кресла, проверяя его на мягкость, — но сидеть все-таки уютнее, правда?

Все засмеялись и зашевелились, устраиваясь поудобнее. Гарри ждал продолжения, но Дамблдор молча смотрел на дверь — МакГонагалл задерживалась. По дороге в Выручай-комнату она вдруг сказала: «Я все-таки спрошу у Аберкромби сейчас, Альбус, подождите меня немного» и направилась к кабинету заклинаний.

Наконец дверь открылась. МакГонагалл пропустила в комнату Седрика и Чжоу с метлами в руках и вошла следом. Все начали здороваться друг с другом, сразу стало шумно. Чжоу отдала свою метлу Седрику и в какой-то нерешительности остановилась перед Луной. А та вдруг рассердилась:

— Если ты опять упадешь передо мной на колени, я очень обижусь!

— Ладно, не буду, — вздохнула Чжоу и, поколебавшись, уселась в кресло рядом. — Ты права, конечно, но… — не договорив, она вдруг рассмеялась. — Не сердись на меня, ладно? Я так воспитана, Луна, что делать?

— Падать на колени перед подругами? — холодно осведомилась Луна.

— Я больше не буду! — виноватым голосом пообещала Чжоу.

Луна вдруг улыбнулась. Она никогда не сердилась долго. Седрик пристроил метлы в углу и вернулся к ним.

Дамблдор взмахнул рукой, создавая новые кресла.

— Ну что, Минерва? — спросил он.

— Все так и оказалось, — мрачно ответила МакГонагалл, — даже несколько хуже. Долорес Амбридж не случайно наткнулась на них тогда, а разыскала их — они как раз спорили, стоит ли оставаться в замке или лучше пойти защищать Хогвартс. А Амбридж еще и посоветовала им, если кто-либо будет возражать, сослаться на нее, как на представителя Министерства!

— Они и сослались! — уверенно заявил Рон. — И Перси, конечно, не посмел возразить! Хотя, что ему мешало обратиться к более высшему начальству?

— К кому? — возразила Гермиона. — Амбридж — заместитель Министра Магии, ты забыл?

— Значит, к самому Министру! — почти закричал Рон.— Скриджмер там был, ты его разве не видела? А Перси, как-никак, его помощник, референт или как оно там называется? Он имел право обратиться к нему напрямую, он нас всех достал этой привилегией — еще до того, как мы поссорились! Еще при Фадже!

Чжоу и Седрик смотрели то на него, то на Джинни с Невиллом, которые быстрым шепотом пересказывали им последние события.

— Так он и обратился, я это видела! — воскликнула Чжоу.

Все так и подскочили.

— Может, я и ошибаюсь… — продолжила Чжоу, обращаясь к МакГонагалл, — как раз когда мы пошли с вами, профессор! Помните, я отбежала, чтобы попрощаться с папой, и потом догнала вас? Скриджмер все еще стоял там, где вы с ним спорили, смотрел вам вслед, и к нему подошел Перси. Мне показалось, что у него истерика, он был белый, как полотно, расталкивал всех, меня чуть с ног не сбил!

— Это Скриджмер ему посоветовал! Ох, блин!

В руке у него что-то хрустнуло. Рон растерянно уставился на разломанные стебли хрустальных цветов.

— Не страшно, — успокоила его Луна, доставая палочку. — Репаро! Ты не поранился?

— Нет, все в порядке… Спасибо. Ты у меня мастер! — устыдившись своей вспышки, Рон с преувеличенным вниманием разглядывал цветы.

Подняв голову, он обнаружил, что МакГонагалл и Дамблдор снова смотрят друг на друга, а все остальные — на них. Потом Джинни сказала:

— Нет, мне все же не верится, что Скриджмер — Пожиратель смерти. Амбридж — да…

— Нет, — возразил Гарри.

— Не ждала, что ты о ней хорошего мнения! — рассердилась Джинни.

— Нет, конечно! — Гарри с усмешкой посмотрел на свою кисть, где белели навсегда врезавшиеся слова «Я не должен лгать». — Просто вспомнил, что мне однажды сказал Сириус. Что-то в том смысле, что человечество не делится только на хороших людей и Пожирателей Смерти.

— Я помню! — взволнованно подтвердила Гермиона. — Это же при нас было, Рон, помнишь? Когда мы с ним разговаривали через камин.

Рон кивнул.

— Значит, Амбридж — новая опасность, о которой вы говорили? — спросил он.

Обращался он к Дамблдору, но ответила МакГонагалл:

— Она тоже… только какая же она «новая»? Что такое Долорес Амбридж — знает все Министерство. Все знают, что она злобна, глупа до полного идиотизма, самонадеянна, властолюбива… И тем не менее всех грызет сомнение — если она такая, как ей удалось добраться до поста заместителя Министра? Может, все же не настолько она глупа?

— Не всех, Минерва, — возразил Дамблдор.

— Да, я несколько преувеличила. Беда в том, что человек, который лучше всего знал, что она такое, которого она всегда боялась, погиб. И нам очень повезло, что Волдеморт не понял кое-чего. Если бы он осознал, что это убийство, совершенное им в числе всех прочих, было его самым страшным ударом по волшебному сообществу... он бы прекратил свой террор! Он бы подождал, пока власть сама упадет к нему в руки! Хотя кто его знает, конечно… Все-таки вряд ли. Я так и не видела ни одной Реальности, где бы он не напал на Хогвартс, — она вдруг осеклась — В сущности, Волдеморт был очень недальновиден.

Она замолчала. Все смотрели на нее и на Дамблдора. Загадочная реплика насчет реальности как-то скользнула мимо сознания, и в глазах у всех был один и тот же вопрос: «Кто был этот человек?». Его никто не задал вслух, но после короткой паузы МакГонагалл ответила:

— Амелия Боунс.

По спине Гарри пробежали мурашки.

Это был давний, оставшийся в прошлом страх — но воспоминание о том фарсе, который тогдашний Министр Магии Корнелий Фадж разыграл под названием «Слушание по делу Поттера», до сих пор наводило некоторую оторопь. А ведь именно Долорес Амбридж стояла за всем этим! Она наслала на Гарри дементоров, чтобы спровоцировать его на применение магии вне школы — а Фадж, как послушная марионетка, тут же сварганил обвинение. И если бы не Амелия Боунс, одна из немногих чиновников, сохранивших чувство справедливости, да и просто здравого смысла... Гарри вспомнился блеск ее монокля и басовитый голос, такой необычный у женщины, но куда более приятный, чем тоненький, с придыханием, девчоночий голосок Амбридж. Он слегка улыбнулся, и оторопь прошла.

Год спустя Волдеморт убил Амелию Боунс.

— С чего мы все-таки начнем, Минерва? — мягко и несколько озабоченно спросил Дамблдор.

— Мы уже начали, — хмыкнула МакГонагалл. — Что-то сказали о Министерстве, что-то о Времени… Знаешь, начни ты. Мне нужно еще разок заглянуть в Омут Памяти.

— Будь осторожна, Минерва.

— Я знаю, Альбус, я всегда осторожна.

Она встала и направилась к полке, на которой стоял каменный сосуд.

— Что ж, Министерство… — задумчиво произнес Дамблдор. — С Министерством — как со Снейпом, друзья мои… Ни у кого из нас нет особых оснований любить его, но некоторая справедливость нужна. Знаете, Гермиона, у нас с вашим отцом был очень горячий спор, и кое в чем он меня убедил! Мне пришлось признать, что в пути к цивилизованности маглы нас обошли. Но и Джеральд признал, что волшебное сообщество тоже цивилизовано, пусть несколько и отстает от маглов… А цивилизованное общество держится на людях, которые обеспечивают единство и стабильность. В этом состоит работа чиновников, и даже когда они начинают делать ее плохо — все равно оказывается, что с плохими чиновниками несколько лучше, чем вообще без них.

— Но тогда с хорошими чиновниками было бы намного лучше, чем с плохими, правда? — не удержался Рон.

Дамблдор ошеломленно уставился на него, потом вдруг расхохотался:

— Ох, максимализм, мудрость юных! Мне его порой так не хватает! Вы совершенно правы, Рон Уизли, мой юный друг! Только беда в том, что хороший чиновник — редкий зверь…

— Я так не думаю, сэр, — упрямо возразил Рон. — В Министерстве есть все же хорошие люди — взять хотя бы папу! Или Кингсли Шеклбота, или мракоборцев…

Дамблдор кивнул:

— Правильно! Но не они принимают глобальные решения, Рон. Правда, среди них попадаются люди, которые способны призвать своих коллег к разуму. Таким человеком была Амелия Боунс. Министерство — это маленькое подобие всего общества, и в нем самом кто-то должен поддерживать равновесие и стабильность. Это была тяжелейшая утрата. Со смертью Амелии болезнь, до этого момента тихо дремавшая в теле Министерства, начала понемногу разъедать его. Раньше она тоже проявлялась, ты сталкивался с этим, Гарри. Но как-то удавалось удерживать ее в терпимых пределах, снова загнать вглубь, и в первую очередь благодаря Амелии и еще некоторым ее коллегам, членам Ордена Феникса, кстати. Орден был создан для противодействия Волдеморту — но зло не исчерпывается одним Волдемортом, как в свое время не исчерпывалось только Гриндевальдом и его потусторонними бандами. Поэтому Орден существует до сих пор, и вряд ли когда-нибудь будет распущен — если, конечно, его тоже не поразит безумие. Это и есть болезнь, о которой я говорю, друзья. От нее существует только одно лекарство — разум. Не политика, не престиж, не исполнительность… и даже не авторитет. Хотя в Министерстве, где авторитет подменяет разум, разумным людям крайне нужен авторитет. Амелия Боунс была единственной, кто обладал им в достаточной степени.

Помолчав, он вдруг сказал:

— Ты меня беспокоишь, Гарри.

Гарри чуть не подскочил и в полном замешательстве уставился на Дамблдора.

— Рон уже дважды возразил мне, — пояснил призрак, — а ты все молчишь.

— А… Я думаю, сэр.

— И каков результат твоих размышлений?

— Мне пока нечего возразить. Я сопоставил то, что вы говорили и то, что я знаю… все сходится, сэр, я не вижу ошибок. Вы правы. А почему это вас беспокоит?

— Уже не беспокоит, — улыбнулся Дамблдор. — Раз ты сопоставляешь и проверяешь мои слова — все в порядке.

— Доверяй, но проверяй, — хмыкнула Джинни.

— Именно так, мисс Уизли.

— Джинни, сэр.

— Хорошо, Джинни. Но я буду называть вас «мисс Уизли» каждый раз, когда рассержусь на вас.

Теперь уже Джинни уставилась на Дамблдора. А он невозмутимо продолжил:

— Меня всегда сердит, когда что-то хорошее считают плохим. А это хорошее правило, мисс Уизли, если его применять ко времени и к месту. Хорошему человеку нужно доверять, потому что хорошие люди, как правило, не лгут. Но они могут ошибаться, и если вы будете доверять им слепо, вы будете принимать как правду и их ошибки. Вам разве мало своих ошибок, Джинни?

— А… — Джинни запнулась.

— «А разве у человека нет права на ошибку»? Так?

— Да, так!

— Нет, Джинни. Более того — такого права не существует в природе.

— Вы сами признавались в своих ошибках, сэр!

— Конечно, поскольку ошибки существуют. А право — нет. И это значит…

— Да?! Что это значит?

— Только то, что ошибки надо исправлять. И не повторять одни и те же ошибки только потому, что у вас есть некое право. Вы думаете, что есть непоправимые ошибки? Нет! Есть последствия, которые очень трудно свести на нет, но в целом это возможно. А ошибку поправить очень просто.

— Как, сэр?

— Так, как я уже сказал. Запомнить, что это ошибка, и больше ее не повторять. Думаю, не ошибусь, если скажу, что из ста, или двухсот, или тысячи ошибок, которые делает человек, только одна является новой, а все остальные — это ошибки, которые повторяются снова и снова. В привычку вошли…

— Почему вы никогда не говорили этого, сэр? — тихо спросил Гарри.

— Потому что я этого не знал, — так же негромко ответил Дамблдор. — Потому что ошибка, которую я назвал «Глупостью мудреца», заставлял меня думать, что я все открыл, все знаю и больше нечему учиться. И мне пришлось пройти дорогой боли, страдания и смерти, чтобы понять, как на самом деле обстоят вещи. А это очень глупый путь, Гарри, и я им не горжусь. Я оказался среди тех дураков, которые считают, что есть некий потолок, достигнув который, обретаешь мудрость.

— Потолок можно пробить! — воскликнул Рон.

— Вначале, возродившись в новой форме существования, я тоже считал, что это так, и что я пробил потолок. А потом понял, что считать такое — тоже глупо.

— Да?! А кто же тогда умный, сэр?

— Тот, кто знает, что никакого потолка нет и путь наверх бесконечен, — он окинул взглядом друзей. — Почему все остальные молчат?

— Потому что Рон первым задает наши вопросы, — спокойно ответила Луна. — Он всегда куда-то торопится.

Эта невероятная девочка могла кого угодно загнать в ступор своей прямолинейностью. Рон, машинально перебиравший ее волосы, так и застыл, потом рассмеялся. МакГонагалл, склонившаяся над Омутом памяти, оглянулась на них, на ее лице мелькнула сдержанная улыбка.

Гарри первый раз обратил внимание на то, что она делает. Ему уже доводилось видеть, как волшебник палочкой извлекает из виска мысль или воспоминание, похожее на светящуюся прядь, и осторожно опускает его в Омут. Мак-Гонагалл делала наоборот. Она извлекала из Омута серебристые нити, внимательно разглядывала, время от времени посматривая на какой-то предмет в левой руке — и либо возвращала в сосуд, либо поднимала палочку, и нити, затрепетав, втягивались в висок. Невилл, который тоже с интересом посматривал на нее, вдруг наклонился к Гарри:

— Ты видел, что у нее в руке?

— Что-то знакомое, — шепнул Гарри, — а что это — не помню.

— Шар-напоминалка! Помнишь, мне их бабушка все время посылала! Интересно, зачем он ей?

— Вы больше не сердитесь на меня, сэр? — спросила вдруг Джинни, и мальчики, забыв о Мак-Гонагалл, повернулись к остальным.

— Нет, Джинни, — улыбнулся Дамблдор. — Да я вообще не сердился на вас, только притворялся. Убедительно получилось?

— Вы знаете… не очень, — несколько растерянно возразила она. — Ну, все равно спасибо, что больше не сердитесь. Я только хотела спросить, пока меня брат не опередил… не стоит ли вернуться к Министерству? Вы сказали, что хотите попросить нас о помощи…

— Да! — перебил Рон. — Что требуется от нас, сэр? Воскресить Амелию Боунс?

— Рон! — рассердилась его сестра. — Я как раз хотела спросить об этом!

— Тогда я отвечу вам, Джинни, — рассмеялся Дамблдор, — и пусть ваш брат устыдится. Согласны, Рон?

— Да, да! Как-нибудь потом устыжусь, когда время будет!

Ему пришлось потерпеть, пока стихнет смех. Рон впервые в жизни пожалел о том, что шутка оказалась удачной.

— Вы правы, Рон, — сказал, отсмеявшись, Дамблдор. — Всему свое место и свое время. Да, Джинни, именно об этом я и хотел попросить. Только, к сожалению, пока что вы не можете оказать нам эту помощь. Вы еще не готовы.

— Но мы же воскресили Невилла, Луну! — снова вмешался Рон. — Гарри вернул Гермиону, Чжоу — Седрика!

— Ну, Рон!!!

— Подождите, — озабоченно попросила Гермиона, — все не так просто, наверное… Мы не смогли вернуть Сириуса, а ведь его и воскрешать не надо, он и так живой. Но пройти сквозь окно он не смог.

Дамблдор сочувственно кивнул.

— Понадобится некоторое время, — сказал он. — Мы еще не все знаем о Светлом круге, о том, что он может и что он не может — а ведь это не менее важно.

— Как — не знаем?! — воскликнул Рон.

— Знаем не все, — поправил Дамблдор. — На то, чтобы его исследовать, изучить, и потребуется время … Это как раз ваша стихия, Гермиона! Но и остальным придется поработать, потому что Светлый круг и Золотой луч — это не только сила, заключенная в вас, но и вы сами. Чтобы изучить и познать эту силу, вам надо будет изучить себя, разобраться в себе. Чтобы в полной мере овладеть ею, надо овладеть собой. А это, Чжоу, ваша стихия!

Чжоу кивнула, и глаза у нее заблестели:

— Конечно, сэр! Правда, я не буддистка, я следую Дао… Даосам присуще действие, самопознание — удел буддистов. Но я постараюсь!

— Познать себя можно и через действие, — задумчиво вставила Луна.

Слегка вздрогнув, все посмотрели на нее. До сих пор она сидела, уютно свернувшись на коленях Рона и, положив голову ему на грудь, словно дремала, ничего не слыша. Но слышала все, а заговорила тогда, когда сочла, что ей есть что сказать.

Это было полностью в ее стиле.

Выпрямившись, она порылась в кармане мантии и извлекла какой-то предмет. Рон закатил глаза, увидев ее знаменитое ожерелье из пробок от сливочного пива! Луна спокойно надела его и начала расправлять.

— Зачем тебе это? — осторожно спросила Джинни. — Луна, но ведь пойми…

— Да я помню, ты уже говорила, — рассеянно отозвалась Луна, еще немного поправив ожерелье. — Пусть нелепо, но мне оно нравится. Это — первая вещь, которую я сделала своими руками. Папа тогда ввел в «Придиру» рубрику «Сделай сам». Мне очень хотелось сделать ему приятное, я попробовала смастерить это ожерелье — и вдруг получилось.

Взгляд ее светлых глаз скользнул по озадаченным лицам, и она счастливо улыбнулась:

— Спасибо папе, что сохранил его. Вообще-то, он хотел, чтобы меня в нем похоронили, но ему не дали…

От этих спокойных слов Гарри слегка поежился, да и не только он.

— …так что повезло, — закончила Луна. — Когда я сделала ожерелье, я впервые поняла, что могу еще что-то. Потому и люблю его. Это ведь тоже самопознание, правда, Чжоу?

— Хорошо, что ты не захотела вернуться на Двенадцать небес, Чань-Э! — почти шепотом сказала Чжоу.

— Не называй меня так! — рассердилась Луна. — Чань-Э вернулась бы туда, а я — Луна Лавгуд! Зачем мне куда-то, где вас нет?

Тут же улыбнувшись (поскольку никогда не сердилась долго), она сказала растерянной Чжоу:

— Ты же поклоняешься Гуаньинь, всегда можешь обратиться к ней и призвать ее, правда? Ну зачем тебе еще одна богиня, Чжоу? Куда тебе столько?

Чжоу заморгала, потом вдруг откинулась в кресле и начала хохотать. А ее звонкий смех был очень заразителен, и даже подошедшая к ним МакГонагалл с трудом сохраняла строгое выражение.

— Интересный получился разговор, Минерва, верно? — воскликнул Дамблдор.

— Даже слишком, Альбус, — строго сказала Мак-Гонагалл. — Я и хотела попросить тебя — не мог бы ты поговорить с нашими юными друзьями о чем-нибудь более скучном? Я еще не закончила, и мне не хочется отвлекаться.

Она вернулась к столику с каменным сосудом.

— Ладно, Минерва, — нарочито-пристыженным тоном сказал вслед Дамблдор. — Давайте не будем мешать ей, друзья. Поговорим о скучном, — он вздохнул. — Поговорим о Министерстве. Хотя главное я уже сказал, но хочу еще раз подчеркнуть — оно очень важно для всех. Я не знаю, когда люди станут настолько цивилизованными, чтобы обходиться без министерств, но до этого, боюсь, пройдет не одна сотня лет. Пока волшебники доверяют Министерству и его решениям, наше сообщество стабильно…

— Но ведь года два назад они выступили против Министерства!

— Нет, Гермиона! — возразил он. — Они выступили против Министра. И Министерство их поддержало, вновь вернув себе доверие сообщества. Оно сохранило больше разума, чем Корнелиус Фадж. А Фадж скомпрометировал себя не тем, что принимал плохие решения, а тем, что не принимал никаких. Он показал себя растерянным, беспомощным управленцем и утратил всеобщее доверие. Волдеморт наступал, а ему все еще хотелось думать, что никакого Волдеморта нет. Даже после нашего сражения с Волдемортом в самом Министерстве, даже после убийства Амелии Боунс!

— Я тогда тоже сделал ошибку, — после короткого раздумья добавил Дамблдор, — я поддался гневу, начал презирать Фаджа — вообще-то, он этого заслужил! — и перестал с ним общаться, а вот этого делать не стоило. В сущности, Фадж — очень неплохой человек, который просто оказался не на своем месте. Ему присущи и доброта, и проблески справедливости, но только тогда, когда нечего бояться, а ситуация уже была — хуже некуда! Мне стоила подбодрить его, предложить защиту — а вместо этого я был рад его смещению, я одобрил назначение Скриджмера. Руфуса я помнил по давней войне и доверял ему, тем более что на посту главы Отдела мракоборцев он показал себя очень и очень неплохо. В целом, конечно — кое-что плохое было, но мне казалось, что на такие мелочи можно закрыть глаза. Я упустил из виду долгие годы, в течение которых мы не общались. А когда мы, вскоре после его назначения встретились, я увидел, чем он стал. Помните Барти Крауча-старшего?

Гарри хмуро кивнул:

— Сириус нам рассказывал.

— Со Скриджмером дело обстоит еще хуже. Крауч, по крайней мере, после предательства сына потерял интерес к политике и карьере. И он относился с уважением к Хогвартсу, смотрел на нас как на союзников в борьбе с Темными силами. В свое время Крауч поддержал организацию Ордена Феникса, хотя сам не захотел в него войти. А Скриджмер никому не доверяет, и в итоге он перестал доверять самому себе.

Кажется парадоксальным? Увы, друзья, это бывает! Не надо забывать, насколько внезапно свалился на него самый высокий пост в Министерстве! Скриджмер, конечно, мечтал стать Министром магии, но готовился к долгой, медленной и упорной карьере. И вдруг: из главы Отдела — в Министры! Похоже, это был шок… Он стал бояться самого себя — вдруг сделает ошибку, и его постигнет судьба Фаджа! Вдруг он уже сделал ошибку, и окружающие ее заметили, но помалкивают? Вдруг они решат, что он сделал ошибку, хотя он действовал правильно? В минуты такой растерянности Руфус Скриджмер готов выслушать любой совет. Вот он и оставил при себе Долорес Амбридж — она ведь охотно дает советы!

— Но она же полная дура! — воскликнула Джинни. — Неужели он этого не видел?

— Видел, конечно! И это его устраивало… Рядом с ней он чувствовал себя в безопасности. Руфус считал, что она неспособна — именно в силу своей глупости — заметить возможные его ошибки. Она была ему удобна.

— Да, но слушать ее советы?..

— А они не всегда казались глупыми. Амбридж хитра и умеет гладко говорить — а многим людям кажется, что грамматически правильная речь верна и осмысленна только потому, что звучит гладко! Скорее всего, именно Амбридж посоветовала Скриджмеру разделить Отряд. Мы уже знаем, что она отправила третьекурсников на переднюю линию. Расчет был простой — гибель стольких детей подорвала бы доверие к Хогвартсу. Думаю, она сама устроила так, чтобы ваш брат об этом узнал. Амбридж знала, что он не посмеет возразить и обратится к Скриджмеру, а тот, скорее всего, примет выгодное для нее решение. Так и произошло. Нет, Джинни, и он, и Амбридж — не Пожиратели Смерти, здесь Гарри прав. Более того — они знали, что Волдеморт будет разбит, и вовсе не желали ему победы! Им хотелось только, чтобы победа досталась дорогой ценой, чтобы самые сильные защитники Хогвартса погибли. Вернее будет сказать, что Скриджмеру хотелось, а Амбридж хотела. Сознательно. Им обоим независимость Хогвартса стояла поперек горла. А ослабленный, скомпрометированный Хогвартс после победы над Волдемортом можно было бы поставить под контроль Министерства.

Он помолчал, глядя на возмущенные лица. Потом негромко проговорил:

— Я взял на себя большой риск, рассказав об этом. Друзья, я знаю, какие вы испытываете сейчас чувства, я сам испытывал их, когда узнал все это. Но я верю в ваш разум. Я вообще верю в разум, вы это знаете, — усмехнулся Дамблдор, — и вообще, с упрямством старого учителя, по-прежнему верю в хорошее в людях. Раньше, правда, я частенько забывал, что это самое хорошее у некоторых настолько погребено под грязью, что ему до конца жизни не выбраться на поверхность. И в случае с такими людьми на хорошее рассчитывать не приходится! Правда, для Скриджмера все-таки есть определенная надежда — после битвы он отправил Амбридж в провинцию. Не самое умное решение — вдали от него она еще опаснее, чем рядом с ним. Но, по крайней мере, он стал чуть разумнее. Нет, я не собираюсь его защищать. Но Министерство защитить надо, в том числе и от безумия Министра. Министерству угрожает раскол, а раскол может кончиться очень плохо.

— Гражданской войной, — тихо сказала Гермиона.

— Необязательно, Гермиона… но тоже возможно. В любом случае он приведет к хаосу. Надо сделать все возможное, чтобы не допустить этого.

— Вы считаете, что возвращение Амелии Боунс этому помешает? Разве один человек может решить все проблемы?

— Нет. Но на этот раз она будет не одна. Мы будем с ней. Хотя, возможно, Амелия и одна справится, — задумчиво добавил Дамблдор. — Ситуация все еще не критическая, друзья, проблемы все еще можно решить, приведя Скриджмера в чувство… в чувство реальности. К мнению Амелии он всегда относился с глубоким уважением.

Я еще немного расскажу вам про Скриджмера и Долорес Амбридж, чтобы вы смогли, насколько возможно, понять их. Учтите, я говорю «понять», а не «простить»! Прощать или нет — решать вам. А понять — значит, понять их мотивы, образ мыслей; это значит — знать, что от них можно ждать. Беда Скриджмера в том, что он — воин. Он привык видеть перед собой врага и его жертв. Тогда он знает, кого нужно бить и кого защищать. Но войны кончаются, и в мирной жизни воин оказывается не у дел. Да… я понял, о чем вы хотели спросить, Рон. Мракоборец — это воин в мирной жизни, и в Отделе Мракоборцев он снова был в своей стихии. Но Министр — не мракоборец, и не может быть им.

Амбридж… ну, о ней вы знаете достаточно, хотя можно добавить несколько занятных подробностей. Вы не поверите, но на первых курсах она все еще была довольно красивой девочкой! Неприятной, но красивой. И надо же было такому случиться… с некоторыми девочками бывает — где-то на пятом-шестом курсе, когда она начала пользоваться успехом среди мальчиков, ее внешность начала быстро портиться. Она располнела, подурнела, ну, и характер стал еще хуже. А у нее в семье считалось, что дети должны быть с кулаками, и ее успешно воспитали в этом духе. Принцип простой: «Наглость есть — ума не надо!» Кстати, Амбридж сама подозревает о том, что она глупа, но считает, что в этом виноваты все остальные — потому что слишком умны!

Дамблдор встал и галантно подвинул кресло МакГонагалл:

— Прошу, Минерва! Я вас оставлю. Мой двойник на портрете уже вовсю беседует с Джеральдом Грейнджером, и мне не терпится присоединиться к ним.

Улыбнувшись просиявшей Гермионе, он растаял в воздухе.

МакГонагалл не сразу воспользовалась его приглашением. В глубоком раздумьи, не замечая взгляды восьми пар горящих глаз, она постояла перед хрустальным сосудом, потом подошла к макету и начала рассматривать, словно видела впервые. Не оборачиваясь, она негромко спросила:

— Кто-нибудь из вас слышал о Магии Подобия?

Гермиона, по устоявшейся привычке, подняла руку и тут же, засмеявшись, опустила.

— Я читала, профессор, — сказала она. — Но она существовала очень давно, тысячи лет назад.

— Да, — МакГонагалл подошла, села в освободившееся кресло. — Она уже забыта, хотя в незапамятные времена ее применяли многие. Чтобы расправиться с врагом, делали куклу, которая его изображала, и насылали на нее проклятие. Могли создать макет целого города, залить его водой — и в настоящем городе начиналось наводнение. Заклинание обратного подобия заставляло куклы двигаться и разговаривать, повторяя действия настоящих людей — и не надо было никаких шпионов. Однако враг мог ответить тем же. Мог наслать обманные чары или повернуть силу Подобия против применившего — тогда наводнение или землетрясение обрушивались не на вражеский город, а на свой собственный. От могущества, доступного всем, было больше вреда, чем пользы. Понемногу его перестали применять, а после изобретения простых и эффективных защитных чар Магия Подобия вообще сошла на нет. Мало кто помнит даже сам принцип. Этот макет, — она повела рукой в сторону вращающегося столика, — это, как бы сказать… подобие Магии Подобия! Нам с Альбусом пришлось изобрести ее заново. Да вы не пугайтесь! Сейчас никакое воздействие на этот макет не отразится на настоящем Хогвартсе. А вот жизнь Хогвартса отражается в нем полностью — вы уже заметили, наверное. Правда, не все время — только тогда, когда я или Альбус открываем лабораторию. А то кому-нибудь в Министерстве может прийти в голову, что было бы неплохо с его помощью следить за всем, что здесь происходит — особенно, — она кивнула на телескоп, — через Проникающий телескоп.

— Телескоп, который видит сквозь стены? — воскликнула Гермиона.

— Я тебе про него рассказывала, — с упреком заметила Луна, — а ты заявила, что его не существует!

— Ну прости… — смутилась Гермиона.

— Ладно, — усмехнулась МакГонагалл, — вы обе правы. Проникающий телескоп пытались сделать многие, но удалось это только Альбусу — так что до недавних пор его действительно не существовало.

— Так, но зачем здесь… — Гарри запнулся, — вот эта штука?

Он показал на хрустальный сосуд.

— Эта штука… — с легкой усмешкой повторила МакГонагалл.

Она встала и коснулась сосуда. Ее рука пронзила прозрачную стенку и отдернулась.

— Для нее так и не придумали названия… Кто-то предлагал назвать ее Ловушкой Времени, кто-то — Таймрингером.

— Значит, это и правда большой Маховик Времени? — воскликнула Гермиона.

— Нет… Хотя Маховики делались с его помощью.

МакГонагалл вновь вернулась в кресло.

— Маховик, в сущности, действует достаточно просто. Он перемещает вас вспять против хода времени, но вы все равно остаетесь в его потоке. На некотором отрезке вы сосуществуете одновременно с собой-более-ранними. Но как только снова доходите до момента, когда вы отправились назад во времени, все снова становится прежним.

— Но вы же предупреждали насчет опасности встречи с самим собой! — возразила Гермиона. — А по вашим словам выходит, что опасности нет! Если последовательность событий неизменна, какая разница, прямо шло время или как-то закрутилось?

— Вы очень точно сказали — если последовательность неизменна! Но, встречаясь с собой, вы изменяете ее! Действия более ранней Гермионы будут уже другими и могут привести к тому, что более поздняя Гермиона не отправится в прошлое, а тогда некому будет изменить эту последовательность.

— С ума сойти! — пробормотал Рон, рисуя пальцем в воздухе невидимый кружок.

— Лучше рисовать на бумаге, Рон, — посоветовала МакГонагалл, — тогда будет наглядно. Короче, если волшебник, встретив своего позднего двойника, все равно продолжит действовать независимо от этой встречи, будто ее не было, ничего страшного не произойдет. Но людям всегда хочется знать будущее. Людям всегда хочется вернуться назад и посоветовать самим себе, как исправить свои прошлые ошибки.

— Но мы с Гермионой тогда вернулись в прошлое, спасли Клювокрыла и Сириуса, — напомнил Гарри, — и никакой катастрофы не произошло! Нам все удалось!

— Да, потому что вы соблюдали правило — не встречаться с самими собой, — пояснила МакГонагалл. — Но если бы вы ворвались в хижину Хагрида, чтобы схватить Петигрю, тогда… — она запнулась. — Да, очень нелегко подобрать нужные слова! Короче, для «тех вас», кто находился в хижине, это было бы вторжение других людей, которого в первоначальном варианте не было! Это изменило бы все их последующие действия. Временной поток разорвался бы на два или больше новых потока… что на самом деле невозможно. Время стремится сохранить свою неразрывность, остаться целостным. Оно могло выбросить из себя и вас, и тех, чья последовательность действий изменилась бы. Вы могли попросту исчезнуть. Как и Хагрид, и Петигрю, и Дамблдор, который тоже находился там, и Фадж, и… даже не знаю, кто еще! Когда были созданы первые Маховики Времени, такое происходило часто… Я, собственно, это и имела в виду, Гермиона, когда говорила вам, что волшебники, встретившись с самими собой в прошлом, порой убивали сами себя.

— Я вас поняла по-другому, — откликнулась Гермиона. — Что, встретив себя, волшебник мог на себя напасть… Неважно! Выходит, изменить можно только те события, которые как бы не пересекают поток времени… Мы не вмешивались в уже совершенные действия, а совершали свои… мы их только понемногу направляли в нужную сторону.

— Близко к истине, — кивнула МакГонагалл. — Поэтому для того, чтобы что-то изменить по-крупному, Маховик Времени не годится. К тому же, самые мощные Маховики могут переместить вас не больше, чем на неделю-другую, а тот, который я вам дала, и вовсе на одни сутки. Кстати, он сохранился, если вам интересно. Последний оставшийся в Англии!

Друзья смущенно заулыбались. В той памятной битве в Министерстве они умудрились разбить шкафчик, в котором хранился весь запас Маховиков Отдела Тайн.

А МакГонагалл продолжала говорить, и в какой-то момент Гарри показалось, что она тоже обладает властью над временем и способна не хуже Маховика вернуть их всех в прошлое. Ему казалось, что он снова в классе, что снова идет урок, и профессор МакГонагалл читает им, первокурсникам, очередную лекцию. Когда она, поднявшись с кресла, начала задумчиво прохаживаться перед ними, иллюзия стала полной. Оглянувшись, Гарри увидел на лицах остальных такое же завороженное выражение. Не переставая слушать, он улыбнулся воспоминаниям.

— …Таким образом, мы снова возвращаемся к Ловушке Времени — пусть пока будет это название. Она хранилась в Министерстве с незапамятных времен. Есть много предположений насчет того, кто впервые создал ее и с какой целью. Для предметов, помещенных в ней, время начинает идти по кругу. Было очевидно, что заключенное в ней существо, Птица Времени, и есть причина этих изменений. На свете есть немало волшебных существ, способных влиять на время, но ни одно из них не обладало таким могуществом. Альбусу Дамблдору впервые пришло в голову сопоставить птичку в Ловушке с чем-то знакомым — с фениксом, сгорающим на старости лет и возрождающимся из пепла юным птенчиком. Он предположил, что это — какая-то разновидность феникса, и в одной древней книге действительно наткнулся на упоминание о Радужном Фениксе, воплощающем в себе Время.

Это было, надо пояснить, достаточно давно. Дамблдор на время заинтересовался и обнаружил еще кое-какие сведения, даже побывал в Китае и нашел путь к Двенадцати Небесам — наверное, он первый из европейских волшебников, кому это удалось. Или, во всяком случае, первый англичанин… неважно. Там он познакомился с Гуаньинь и побывал во дворце Нефритового владыки, императора Двенадцати Небес. Ему показали Радужных Фениксов, и он удостоверился в своей правоте… что, Чжоу? Да, совершенно верно — птица Фэн, которую в Индии зовут Гарудой. Так же, как птица Луань — это хорошо знакомый вам Красный феникс, имеющий власть над пространством. Это было очень интересно — но не более того. Дамблдору вскоре пришлось вернуться — начинался террор Волдеморта. А потом, когда Волдеморт впервые сгинул, столкнувшись с Гарри, мы долго не вспоминали о Ловушке Времени. Все равно она находилась в Отделе Тайн Министерства, мы не могли заполучить ее для детальных исследований. В Министерстве хранится много неизученных артефактов, многие из них засекречены. Некоторые — из-за их действительной опасности, другие — потому что чиновники очень не любят признаваться в своем незнании. А Ловушка Времени попадает в обе категории. Даже для Альбуса доступ к ней был связан с бесконечной бюрократической канителью, и он отложил ее изучение до лучших времен. Или… до худших — когда без нее никак!

Нам всем тогда казалось, что худших времен не будет. Волдеморт сгинул, Пожиратели Смерти, не попавшие в Азкабан, притаились. Десять лет покоя… Даже я поверила в то, что зло позади. А вот Альбус — нет. Из нас всех он обладал наибольшей дальновидностью, да и лучше всех понимал, что такое Том Риддл. Я не одобряла его решение отдать вас, Гарри, на попечительство Дурслей. Да, я знала о защите, которую давала вам магия крови, но не могла поверить, что вам эта защита нужна. Но вы выросли, поступили в Хогвартс — и в тот же год Волдеморт сделал первую попытку возродиться. И вы его остановили, а нам всем пришлось поверить Альбусу. Ему не понадобилось магии и пророческого дара, чтобы разглядеть скрытую в будущем опасность — хватило умения видеть, думать и делать выводы. Да, у него были и ошибки… как с вами, Гарри. Но если брать в целом — правоты у Альбуса намного больше, чем ошибок, а ошибки он умеет признавать.

— Однако у этого способа — прозреть будущее с помощью интеллекта — есть и один недостаток: порой это очень медленно, — говорила МакГонагалл. — Прорицатель видит будущее сразу… но это должен быть очень хороший, очень способный прорицатель, а такого у нас не было. Сивилла Трелони, как вы сами понимаете, не в счет. И дело не только в слабости ее дара, а еще и в том, что она не умеет верить в себя. После смерти Альбуса я вызвала ее и заставила рассказать обо всех случаях, когда ее предсказания совпадали с реальными событиями. Не поверите, сколько оказалось таких совпадений! В чем дело, Поттер?

Гарри смутился — МакГонагалл смотрела на него с неодобрением, очень уж не вовремя он хихикнул! Пришлось объяснить, как на шестом курсе, пойдя на первое индивидуальное занятие с Дамблдором, он чуть не столкнулся с Трелони и спрятался за статуей. Трелони его не заметила — она шла, тасуя колоду карт и вслух толкуя то, что выпадало. В двух шагах от статуи она вдруг остановилась и пробормотала: «Валет пик — молодой брюнет, враждебно настроенный к гадателю, с недобрыми намерениями… Ну, этого просто не может быть!» Повернулась и пошла прочь.

— Она ведь угадала! — объяснил Гарри под общий смех. — Я торопился к Дамблдору, тратить на нее время не было ни малейшего желания… Понятно, что я желал ей всяческих бед!

— Понятно, — развеселилась МакГонагалл. — Этого она мне не рассказывала! Хороший пример, кстати. Она сама не верила в свои предсказания, или была неспособна их истолковать, или даже не пыталась. Хотя, в последнем она была в какой-то мере права. Помнится, я вам говорила, за что я не люблю прорицания — за их смутность, расплывчатость, неточность информации. Вы знаете, Гарри, что даже сейчас, после победы над Волдемортом, нет полной ясности относительно того знаменитого пророчества! Не знаю, говорил ли вам Дамблдор, но оно в равной степени могло относиться как к вам, так и к Невиллу … говорил, да? Тогда смотрите — последний удар по Волдеморту нанесли Луна, Невилл и Джинни. Половина Светлого круга — та самая открытая половина, о которой говорил Мерлин, которая многократно увеличивает могущество волшебника! Смертельно раненый, Невилл пытался нанести ответный удар, его сила соединилась с силой девочек… помните, Джинни, вы сказали, что в этот момент вас «словно что-то прошило»? И еще, что вы чувствовали, как Волдеморт пытается вытолкнуть из себя вашу огненную дугу, но ему не удалось? Так вот, у него не хватило сил — потому что в поединке Гарри пробил его защиту и очень сильно изранил. Вряд ли я сильно ошибусь, если скажу, что Волдеморт был уже наполовину мертв, когда вы ударили по нему.

Получается, что пророчество сбылось насчет обоих — и Гарри, и Невилла — хотя в нем говорилось только об одном человеке.

МакГонагалл помолчала, давая им возможность вникнуть в сказанное. Потом вдруг улыбнулась:

— Я несколько отвлеклась, да? Не о Сивилле Трелони сейчас речь. И даже не о Дамблдоре. Я сейчас говорю о Времени. Прорицатель смотрит на него, как на реку, увлекающую за собой все сущее, и пытается смотреть вдоль русла этой реки. Нередко ему удается разглядеть быстрины и пороги впереди. Но если река вдруг выберет новое русло, все прорицания теряют смысл. А это бывает, и нередко. Мы тоже обладаем некоторой властью над Временем, как и все живое. Потому что Время — это еще и последовательность событий, а наши решения и наши действия — это тоже события. Поэтому, когда мы рассказывали друг другу о событиях Великой Битвы, я все время старалась показать вам, как пересекались их цепочки и как они влияли друг на друга. К одной цели порой ведет множество дорог, и события на каждой из них бывают очень разные. Или не бывают. То, что могло произойти, но не произошло. Или произошло, но не так, как было задумано. Если бы Перси Уизли, спеша за советом к Министру, где-нибудь подвернул ногу… Тогда вы шестеро остались бы вместе, вы бы намного легче пробились к Волдеморту и, скорее всего, одолели бы его без потерь. Однако тем временем группа детей, которую Рон и Гермиона спасли, запросто могла погибнуть. А могла и не погибнуть, если бы Перси набрался смелости поступить наперекор решению Амбридж, или Скриджмер приказал бы ему не валять дурака и эвакуировать группу в замок.

Это варианты, возможные варианты! События, сцепляющиеся в цепочки, капли, сливающиеся в те струйки, из которых и состоит Река Времени. Из всех вариантов реализуется один, и это — Реальность.

Вот почему нельзя изменить Реальность, возвращаясь в прошлое. Вы только добавляете в нее новые события, не меняя прежние — и они становятся частью Реальности. С помощью Маховика Времени вы можете что-то в ней исправить. Но для того, чтобы ее изменить, нужно другое устройство. Вот это.

МакГонагалл повела рукой, охватывая одним жестом макет Хогвартса, Ловушку времени и телескоп.

— И, конечно, нужна Птица Времени, Радужный Феникс. И еще человек, который согласится провести самый безумный эксперимент в истории магии. Я сравнивала Время с птицей, с Рекой — теперь сравню его с волшебным поездом без машиниста. Его нельзя заставить свернуть с рельсов. Нужен стрелочник, который переключит рельсы и направить поезд в нужную сторону. А рельсов бесконечно много и нет карты или плана, на котором они обозначены. Все, что можно сделать — это возвращать поезд назад, к стрелке, снова переключать ее и издали смотреть, движется ли поезд к нужной станции.

Остановившись перед Ловушкой, она пронзила рукой хрустальную стенку и пальцем описала внутри невидимый круг.

— Помните?

Шестеро друзей закивали. Чжоу и Седрик со смущенными улыбками переглянулись.

— Мы не видели ее, профессор, — сказала Чжоу. — Нас ведь не было тогда в Министерстве…

— Да, конечно, Чжоу. Простите. Но то, что говорил Дамблдор, вы слышали. Насчет нескольких лет в ограниченном пространстве.

Она снова описала рукой невидимый круг в стеклянном куполе.

— Вот оно, это пространство.

— Но это же… так немного! — воскликнула Чжоу.

— Вот именно… А нам нужно было изменить прошлое Хогвартса.

Все уставились на нее, и у всех в глазах был один и тот же вопрос..

— Зачем? — МакГонагалл вздохнула. — Я не могу дать точный ответ… позже вы поймете, почему. У Времени — свои законы, и я могу сказать вам только одно: раз это было сделано, значит, это было очень нужно сделать.

— Это было сделано?!! — ошеломленно спросила Гермиона.

МакГонагалл кивнула:

— Было. Мы находимся в измененном настоящем. В измененной истории. В новой Реальности.

Видно было, каких огромных усилий стоили ей эти слова. Она медленно опустилась в кресло.

— Но раз Дамблдор это сделал… значит, была какая-то необходимость? — осторожно спросил Рон.

— Дамблдор? — МакГонагалл слабо усмехнулась. — Не он. Это сделала я. Да, причина наверняка была. И еще раз повторю — у Времени свои законы. Равно как и у той новой Магии Подобия, которую применили мы с Альбусом, — она показала на макет. — В сущности, все достаточно просто. Альбус сделал макет, в котором отображался Хогвартс, и снабдил его мощным зарядом Подобия. Это и был тот волшебный «поезд», который я снова и снова возвращала к исходной точке и отправляла по новым рельсам. Он был накрыт Ловушкой времени, Радужный феникс описывал над ним круг за кругом, снова и снова замыкая время в кольцо. А я смотрела в Проникающий телескоп и видела все, как наяву, как в реальном Хогвартсе.

Я должна была сначала определить исходную точку. Мы не могли вернуть время, когда Волдеморт убил Амелию, и попытаться ее спасти. Она ведь погибла в Лондоне, а охватить события на такой огромной площади просто невозможно. И, к тому же, такой большой отрезок времени оказался не по силам Радужному Фениксу. Он у нас был только один, и то совладать с ним оказалось нелегко. Каким бы он ни был мудрым, могущественным, но он был всего лишь птицей. Нужно было постоянно находиться в контакте с ним, уговаривать его, обещать ему свободу, если он сделает то, о чем я его прошу.

Он делал круг за кругом, каждый раз — по моем указанию — слегка меняя направление полета… направление во времени, а не в пространстве. После каждого круга спрашивал: «Теперь ты отпустишь меня?» Я уговаривала его, успокаивала, благодарила и просила: «Сделай еще круг… еще круг… еще…» Одновременно приходилось удерживать магический канал, объединяющий меня, Феникса и Хогвартс — потому что, пока сохранялся заряд Подобия, макет Хогвартса был самим Хогвартсом. И еще я должна была следить за событиями, направлять их в нужную сторону и не упустить момент, когда будет достигнут конечный результат. А тут возникла непредвиденная проблема…

История менялась в макете, но для меня это был Хогвартс. Я снова и снова проживала это время, каждый раз по-другому, но… когда Феникс возвращался назад, моя память о предыдущем варианте не исчезала… Очередная Реальность менялась на новую, предыдущая уходила в Нереальность, но я запоминала ее как реальную! В какой-то момент я стала опасаться, что все закончится безумием. А Феникс с каждым кругом набирал силу.

Скажу коротко — меня не хватило. Я уже приближалась к конечному варианту, к нужной Реальности — и тут память о событиях, которых уже не было, прорвала все удерживающие ее заслоны и обрушилась на меня. Это был почти физический удар. Я упала, магический канал разорвался, и заряд Магии Подобия освободился. Вариант Реальности, до которого я добралась, превратился в Реальность Хогвартса. Последнее, что я видела — это взмах огромных, великолепных радужных крыльев, и серебристая вспышка «Мгновения Феникса».

Не знаю, сколько времени длился обморок, но для меня он был спасительным. Волна воспоминаний отхлынула, и я смогла осознать — надо поскорей избавиться от этого груза. Знаете, я впервые в жизни поняла эти слова «груз воспоминаний»! Я бросилась к Омуту и начала сбрасывать в него свою память. Все подряд, все, что всплывало и захлестывало сознание. Хорошо, что я вспомнила про Омут!

Никто из вас никогда им не пользовался, верно? У него есть одна особенность — то, что вы сбрасываете в Омут Памяти, не забывается целиком. У вас остается некая отметка — воспоминание о том, что есть такое воспоминание. Иначе в нем не было бы смысла — чтобы что-то забыть, достаточно заклинания «Обливейт», не так ли? Но благодаря воспоминаниям-меткам — этакому своеобразному «каталогу» вашей памяти — вы всегда можете найти в Омуте ту мысль, которая вам нужна. Правда, как потом оказалось, в моем случае от меток было немного пользы. Догадываетесь, почему? А все просто. У меня не было способа определить, какие из них относятся к новой Реальности!

МакГонагалл задумчиво повела палочкой, и волшебный потолок померк, наступила почти полная темнота. Света оставалось не больше, чем в сгустившихся сумерках, когда до ночи остаются считанные минуты.

— Вот так я приглушила свет, — рассказывала она, — и продолжала сидеть в полумраке. Сидела прямо на полу, прислонившись к опоре телескопа, и в голове блуждали только обрывки мыслей. Помнится, была даже такая — что бы сказали мои ученики, увидев меня сейчас? Я сижу на полу, обнимая ногу телескопа, пытаюсь что-то разглядеть во тьме, и меня бьет дрожь… Да, я дрожала. Мне было страшно, и одновременно — очень легко: оттого, наверное, что все закончилось и вокруг меня снова Реальность.

Однако я не знала, какая она… Не знала, что я увижу, открыв дверь Выручай-комнаты. Сама комната существовала — значит, Хогвартс не разрушен. Мне нужна была хоть одна маленькая зацепочка, хоть что-то, связанное с событиями новой Реальности. Начальная и конечная точка измененного отрезка Времени… И если с начальной было просто — появление Альбуса и Гарри на Астрономической башне — то конечная все еще скрывалась за дверью комнаты.

А потом Альбус появился в комнате, и все встало на свои места. То, что это призрак, придуманный и созданный им, я знала. Были вещи, общие, даже одинаковые во всех пройденных мной Реальностях. То, что для истинного Альбуса Дамблдора не нашлось спасения от древнего проклятия — к сожалению, одна из таких вещей. Но раз ему удалось создать призрак, значит, конечная Реальность достаточно хороша. Уже одно его появление говорило о многом, и прежде всего — что Волдеморт и в этой Реальности побежден. Как — мне еще предстояло вспомнить. Пока что Альбус предложил мне просто пойти к себе и выспаться. Что я и сделала.

— Мы ничего не стали обсуждать в тот вечер, — тихо говорила МакГонагалл. — Я должна была прийти в себя. Спросила только про «ключи», но он отказался отвечать, сказал только: «Гарри жив, это главное!» Я спросила: «А остальные?», уже догадываясь об ответе, и он ответил: «Не все. Но я уже представляю, как их вернуть». Что, Гермиона? Да, конечно, я объясню про «ключи», это достаточно просто — ключевые события. Даже в пределах времени Хогвартса, в отрезке в полтора года невозможно охватить все количество событий, особенно когда среди них — Великая Битва. Поэтому с каждым новым кругом я перемещала исходную точку вперед, к следующему «ключу». Первый — Реальность, в которой Альбус не погибает от заклинания Снейпа и получает свои последние сутки. Второй — это успех Снейпа в его задании… об этом я расскажу в другой раз. Достаточно того, что Снейп лишил Волдеморта почти половины его армии, и без всякой магии — только интригами. Третий «ключ» — это ваше спасение, Гарри! Четвертый — смерть Волдеморта. И так далее… Я говорю упрощенно, для примера, «ключей» было намного больше, предыдущий определял следующий… И для каждого из них требовалось по меньшей мере несколько кругов! Я стремилась к Реальности, в которой победа была безусловной, в живых осталось как можно больше хороших людей, и главное — все вы, весь Светлый круг. Как вы очень хорошо знаете, в полной мере это не было достигнуто, и я во многом считаю себя ответственной за гибель троих из вас… Нет, сейчас не надо со мной спорить. Это не та ответственность, которая заставляет человека без толку терзать и казнить себя. Ошибка была неизбежной, поскольку мы не обладали достаточными знаниями.

Там, в Омуте, я сохранила память обо всех Реальностях, ставших небытием. И среди них — та, что осуществилась бы, не будь этого вмешательства в прошлое. Она стала просто одной из многих нереализованных Реальностей, и я не знаю, каким способом ее можно отделить из прочих. Поэтому я не могу назвать конкретную причину, по которой мы пошли на этот безумный эксперимент. Но она наверняка была — никто не пойдет на такое только ради интереса.

Могло быть все, что угодно. Скажем, погибли вы все. Или только Гарри — а без его крови и Магии Жизни нечего было и думать о Светлом круге. Или Альбус, без которого мы никогда не узнали бы о книге Мерлина. Если бы, скажем, он не смог увернуться от заклинания Снейпа, или Малфой решился бы его убить, а Фоуксу не удалось перехватить заклинание… Тогда, даже если бы вы все остались в живых, а Волдеморт потерпел поражение, нам все равно нечем было бы остановить надвигающийся хаос. А то, что он надвигается, Альбус предвидел! Так же, как семнадцать лет назад предвидел возвращение Волдеморта. Друзья, для нас хаос равнозначен смерти. Смерти всего волшебного сообщества! Вы никогда не интересовались, сколько на свете живет волшебников?

— Я интересовалась, — печальным голосом сказала Гермиона. — Не во всем мире, конечно… но у нас, во всей Англии, их меньше десяти тысяч человек! Точно не скажу, последняя перепись состоялась чуть ли не четыреста лет назад. Но волшебников в каждом столетии все меньше!

МакГонагалл улыбнулась и покачала головой:

— Не совсем так. В двадцатом веке наша численность все же стабилизировалась. В начале века Министерство приняло разумные меры: начало поощрять стремление волшебников жить среди маглов, браки между волшебниками и маглами. Сторонникам «чистокровности» это, конечно, не нравилось — несмотря на то, что в их семьях чаще всего рождались сквибы. Нас сейчас даже несколько больше, чем в девятнадцатом веке… но все же пока слишком мало. Но я вернусь к своему рассказу. Да, я так и не сказала — это произошло в конце весны, через два месяца после битвы.

Альбус тогда проводил меня до спальни, очень мягко, в своей обычной манере, пресекая все мои расспросы. Пожелал мне спокойной ночи — и перед тем, как уйти, положил на тумбочку вот это, — она подкинула на ладони шар-напоминалку. — И ушел, ничего не объяснив. Он иногда так делает — ну, вы же его знаете. По правде, я несколько даже разозлилась — что мне делать с детской игрушкой? Посидела в постели, повертела в руках этот шарик… Сон все равно не шел, я стала рыться в своих воспоминаниях-метках, пытаясь хоть как-то привести их в систему, найти в этой жуткой мешанине свое действительное знание Реальности. И в какой-то момент шарик засветился, и я поняла. Это и был способ определения. Вы знаете, как он действует?

— Ну конечно! — воскликнул Невилл, которому чаще всего приходилось иметь дело с напоминалками. — Мне бабушка объясняла! Он сравнивает память человека, в контакте с которым находится, и действительность.

МакГонагалл кивнула:

— Вот именно. И он загорается, когда в нем возникает неравновесие. Да. решение было в стиле Альбуса! Мне стоило громадных сил не бросится тут же назад, в лабораторию, чтобы извлечь из Омута свою реальную память. Но я все же положила шарик на тумбочку. Главное, что способ определения существовал, это меня окончательно успокоило. И мне наконец-то удалось уснуть.

— …Это была долгая работа. И очень нелегкая, даже с напоминалкой. Кое-что оказалось легче восстановить чем откопать в Омуте. Поэтому я приходила и требовала у всех подробного рассказа о Битве. Это было лучше еще и потому, что я узнавала множество новых деталей и могла увидеть все и глазами других. Все равно на это ушли месяцы. А мы еще и работали над способом воскрешения. Ужасно было узнать, что трое из вас все-таки погибли! Еще ужасней было — вспомнить. Но я вернула себе эти воспоминания. Ужасно или нет — это знание фактов, точное знание, без которого ничего не добьешься. Альбус знал кое-что о Светлом круге. Меня сильно удивило то, что он услышал о нем от Снейпа, но Сириус вчера объяснил, в чем дело. Именно поэтому Дамблдор завещал нам свой план изменения прошлого. Он предвидел, что спасти всех может и не удастся, и набросал путь к Магии Жизни, которым мы — Орден Феникса — должны были идти во что бы то ни стало. Альбус не хуже вас, Гермиона, умеет рыться в книгах и подмечать косвенные связи!

— Да я не сомневаюсь! — воскликнула Гермиона и несколько смутилась: похоже, сравнение ей польстило.

— Замечательно, — слегка улыбнулась МакГонагалл. — О том, что Гарри — Маг Жизни, Альбус догадался давно. А после того, как услышал легенду о Светлом круге и нашел множество разрозненных упоминаний о нем, стал внимательно присматриваться к вам, его друзьям. Особенно после битвы в Министерстве! Но уверенности у него еще долго не было. Не забывайте — в то время у нас не было доступа к книге Мерлина, мы даже не знали, точно существует она или нет.

А для такого человека, как Альбус, неуверенность опасна. «Глупость мудреца»… Да, он прав, есть такое явление. Он начал делать ошибки. Решил, что не вправе рисковать чужими жизнями, чтобы справиться с Волдемортом — и начал рисковать вашей жизнью, Гарри, раз за разом. Решил, что с Волдемортом надо бороться объединенными силами — и один отправился на поиски кольца Марволо. Чем это закончилось для него — вы знаете. Боль от древнего проклятия усугубила ситуацию. А мы, его соратники, Орден Феникса… тоже были хороши! Не вы один, Гарри, слепо верили Дамблдору. Для вас это простительно — он был вашим учителем, другом, тем самым взрослым, который давал вам чувство защищенности — вы это замечательно сказали, Гермиона. Но мы, взрослые люди, буквально молились на него… и этим только повредили ему. Как же никому из нас не пришло в голову трезво оценить его действия, поспорить с ним, указать на ошибки — это была бы реальная помощь и поддержка! Похоже, Гарри, что в то время вы оказались единственным человеком, на кого он мог по-настоящему рассчитывать…

Не смотрите на меня так возмущенно, друзья. Мне можно его критиковать — я же его бывшая жена. А если серьезно — я его не критикую, а цитирую. Он сам сказал нам все это в свои последние часы на Гримо, 12. С приближением смерти боль в руке утихла. Так, видимо, было задумано Волдемортом — чтобы человек почувствовал облегчение и тут же понял, что смерть близка. Но он просчитался. Вы знаете, с каким пренебрежением Альбус относился к смерти. Он воспользовался тем, что с его разума спала пелена боли, спокойно сотворил своего призрака, а затем послал к нам Патронусов. Когда мы поспешно трансгрессировали в дом Блеков, он уже лежал в постели и читал магловский журнал. Никто из нас не сказал ни слова — так мы были ошеломлены. И тогда он заговорил. Он сказал нам все то, что вы уже слышали. Говорил, как обычно — тихо, мягко, с незлой иронией. Про свои ошибки и про наши ошибки. Я никогда не забуду эту картину — мы, усевшиеся вокруг его постели, грустный Фоукс на подоконнике, мерцающие свечи и безмолвно парящий в углу призрак, которого почему-то мы не сразу заметили. Возможно потому, что он просвечивал, угол был темный, и мы решили, что это просто кто-то из хогвартских привидений. Альбус говорил долго. Закончив с разбором ошибок, он рассказал нам то, что к тому времени узнал о Светлом круге, о надвигающемся хаосе, о Ловушке Времени и Радужном Фениксе. Показал нам своего призрака и сказал: «Сейчас он будет мной. Портрет не скоро заговорит. У Волдеморта не будет полной уверенности в том, что я действительно мертв, это на какое-то время удержит его. Есть время подготовить все. И давайте с этого момента, здесь и сейчас, примем решение всегда оставаться разумными». Он улыбнулся, опустил голову на подушку и закрыл глаза. Прошла минута, другая — и мы поняли, что он умер. А потом ожил призрак. Опустившись на пол, он обрел плотность, шагнул в свет и сказал:

— Вот и все.

Кто-то из мудрых сказал, что нельзя ступить дважды в одну и ту же реку, потому что в ней каждый раз течет другая вода. То же самое можно было сказать про одно из самых неприметных и самых замечательных чудес Хогвартса — Выручай-комнату. Созданная объединенными силами четырех Основателей Хогвартса, она всегда оставалась невидимой, появляюсь только для тех, кто отчаянно нуждался в ней, и становясь именно тем, в чем он нуждался. А потом исчезала. Как вызвать ее сознательно — эту тайну хранили преподаватели и домовые эльфы Хогвартса, больше о ней никто не знал до тех пор, пока на пятом курсе Гарри не понадобилось место для подготовки по защите от Темных искусств. И Добби поделился с ним этой тайной.

Сейчас она снова была местом подготовки — но таким, каким представляла его Чжоу. Лаборатории не было. Потолок терялся в мраке, его подпирали деревянные столбы, лакированные и расписанные иероглифами. На стенах вперемежку висели выполненные тушью рисунки с изображением гор и водопадов, цветущих деревьев и хмурых воинов — и полки с оружием. Мечи и сабли чередовались с деревянными шестами, подобия алебард — с короткими ножами и чем-то совершенно непонятным, порой лишенным даже намека на клинок. Горели разноцветные бумажные фонари. Шестеро друзей сидели на полу — по большей части в свободных позах. Сидеть, откинувшись на пятки, с прямой спиной — это было слишком непривычно, все мышцы затекали, и на первый раз Чжоу милосердно разрешила им сесть так, как будет удобно. Одна Луна оставалась по-прежнему в ритуальной позе. Сидящие образовывали полукруг, в центре которого танцевала Чжоу.

Это был, конечно, не танец: она демонстрировала приемы и «тао» — формальные упражнения своего боевого искусства. Но выглядело танцем. Ее тело перетекало из одной позы в другую, волшебная палочка в руке рисовала в воздухе светящиеся линии, показывая, как должны двигаться руки и ноги. Время от времени она что-то говорила — что-то, что должно было пояснять, но казалось некими стихами.

— Из одного положения ударов три, — напевно говорила Чжоу, — один удар — это три повреждения, многочисленны движения, непредсказуемы изменения…

Присев на правую ногу и вытянув левую далеко в сторону, она описала вытянутыми руками два широких полукруга, выпрямилась, взмыла в воздух и, сделав сальто, бесшумно приземлилась на согнутых ногах. Палочка нарисовала в воздухе ряд светящихся силуэтов, один за другим медленно показывающих фазы прыжка.

— Отвага начинает, — говорила Чжоу, — сила решает, дух завершает, дух побеждает…

Она застыла, как статуя, лишь руки словно жили своей жизнью, плетя вокруг нее несокрушимую паутину.

— Тот, кто хорошо обороняется, прячется в глубинах Преисподней. Тот, кто хорошо нападает, обрушивается с высоты Небес!

И палочка в ее руке, вспыхнув серебряным огнем, удлинилась, превратившись в тонкий, слегка изогнутый меч.

— Тигр выпускает когти, не думая о них, — нараспев говорила Чжоу, — но жертва не может скрыться.

Клинок со свистом разрезал воздух, сверкая спереди, по бокам, сзади, окружая Чжоу завесой из призрачной стали.

— Дракон применяет свою силу, не замечая ее, и сокрушает горы!

Меч атаковал, словно врага, одну из деревянных колон, вихрем обрушиваясь со всех сторон, и останавливаясь в каких-то миллиметрах. На лакированной поверхности не возникало ни малейшей царапины.

— Тот, кто может вовремя остановить удар, тот способен ударить в полную силу!

Рука Гарри бессознательно легла на лежащий рядом Экскалибур. Чжоу заметила его движение и слегка покачала головой:

— Еще рано, Гарри.

— Я могу, — раздался голос Луны.

Никто не заметил, когда она встала.

— Еще рано, — повторила Чжоу.

Луна молча шагнула вперед. Некоторое время они стояли друг напротив друга — Луна в своей любимой синей мантии, с заложенной за ухом волшебной палочкой, и Чжоу в черном трико. Меч в руке Чжоу остановился, сейчас она держала его двумя руками сбоку от себя, лезвие стояло вертикально. Луна слегка сдвинулась влево.

— Ладно, — с удивлением сказала Чжоу. — Чем?

Взяв палочку, Луна сделала короткий взмах, и в ее левую руку влетело, сорвавшись со стены, что-то похожее на два длинных стилета. Чжоу подняла брови:

— Сай? Непростое оружие, Луна!

Девочка кивнула, снова заложила палочку за ухо и взяла стилеты в обе руки, держа почему-то рукоятками вперед, так что клинки лежали вдоль предплечий. Судя по одобрительному кивку Чжоу, так и надо было, но выглядело странно. Как и сами стилеты. Гарри разглядел, что клинки не заточены — просто длинные многогранные прутки с острым кончиком. Гарды, тонкие и длинные, изгибались наподобие крюков.

Чжоу отвела ногу назад, присела на нее и опустила меч, указывая на Луну. Та развела руки, свела их перед собой; стилеты, коротко свистнув, завертелись и снова легли вдоль рук. Несколько секунд обе сохраняли неподвижность, потом Чжоу атаковала. Комната наполнилась звоном. На этот раз неподвижно стояла Луна. Чжоу вилась вокруг нее, меч расплылся в воздухе, обрушиваясь со всех сторон и натыкаясь на свистящие саи. Непонятно было, как они могут так вращаться и при этом не вылетать из рук. Скорость нарастала, очертания Чжоу порой расплывались, ее меч и мелькающие руки Луны и вовсе становились невидимыми, лишь меч раскидывал короткие теплые блики, а звоны частили, как весенняя капель.

Вдруг они остановились. Меч стоял вертикально, Луна защемила клинок гардами саев, а Чжоу, держа рукоять обеими руками, тянула оружие на себя. Она внезапно села в шпагат, сделала подсечку. Луна подпрыгнула, меч выскользнул из захвата. Чжоу легла, перекатилась и сделала широкий молниеносный взмах. Клинок просвистел над самим полом, раздался треск разрываемой ткани, от низа мантии Луны отделилась узкая полоса и кольцом легла вокруг щиколоток.

Раздались два испуганных крика — Чжоу и Рона. Приподнявшись на свободной руке, Чжоу с ужасом смотрела на Луну. Гарри сначала не понял, в чем дело, потом до него дошло: чтобы срезать весь низ мантии, меч должен был перерубить Луне ноги!

А та стояла, как ни в чем не бывало, и с удивлением смотрела на Чжоу.

— Ты цела?! — закричала Чжоу. — Почему ты не прыгнула?

— Зачем? — с удивлением спросила Луна. — Я перешагнула, ты разве не видела?

— Луна, у меня нет Волшебного глаза! — чуть спокойнее сказала Чжоу и села. Ее лицо все еще было белым. — Я не вижу сквозь мантию! — до нее только сейчас дошел смысл. — Как… перешагнула? Через меч? — она порывисто вскочила на ноги. — Такая скорость невозможна!

— Это ты говоришь? — удивилась Луна.

Чжоу беспомощно оглянулась на Рона, такого же бледного, с ошеломленным лицом. Гарри тоже чувствовал запоздалый страх и не мог поверить. Может, Луну защитил Круг? Нет, вряд ли, меч тогда просто отскочил бы, скорее всего. Да и может ли Круг защитить от обычного оружия?

— Давай, Чжоу, продолжим. Сама увидишь.

— Не надо, Луна… — хрипло попросил Рон.

Девочка коротко глянула на него, послав ободряющую улыбку.

— Ладно… — тихо сказала Чжоу.

Опустилась на колено, и меч свистнул — раз, другой, третий. Еще три срезанные полосы легли вокруг ног Луны. «Чем же это кончится?» — с тревогой думал Гарри. Он почти лег на пол, чтобы лучше видеть. Действительно, Луна с нечеловеческой скоростью каждый раз переступала через меч! При том, что удары шли все выше!

Четвертый удар Чжоу, осмелев, нанесла выше колен; Луна наконец подпрыгнула, подогнув ноги, и меч, пролетев под ней, снес изрядный кусок мантии. Чжоу ударила в пятый раз, Луна снова взвилась в воздух и обеими ступнями прижала лезвие к полу.

— Отлично! — воскликнула Чжоу, выдергивая меч.

Луна отскочила, первый раз за время поединка сдвинувшись с места. Чжоу тоже отпрянула и снова присела на правую ногу, меч слева, вертикально. Несколько секунд неподвижности, потом Луна внезапно метнула оба сая. Чжоу выставила меч перед собой, на ее лице мелькнула усмешка — стилеты зацепились гардами за лезвие и со звоном завертелись вокруг него, опускаясь все ниже. Выхватив палочку из-за уха, Луна крикнула:

— Акцио!

Саи, опустившееся почти до гарды, рванулись назад, вырвав меч из рук Чжоу. Молниеносно заложив палочку обратно за ухо, Луна поймала их левой рукой, рукоятку меча — правой. И улыбнулась. Меч исчез, снова превратившись в волшебную палочку, и Луна вручила ее Чжоу.

— Я несколько выдохлась, — просто сказала она и тут же церемонно добавила. — Для меня было честью сразиться с тобой.

— Для меня честь… — ответила ошеломленная Чжоу. — Но, Луна! Так не делают!

— Все-таки Луна? — засмеялась девочка.

— Да… Да! — несколько придя в себя, Чжоу засмеялась, обняла подругу. Луна повела ее к сидящим друзьям. — Чань-Э никогда не нарушила бы канон!

Луна, сияя улыбкой, опустилась рядом с Роном, который уже несколько оправился от испуга, свернулась на полу уютным клубочком и положила голову ему на колени. Чжоу тоже присела, и все подвинулись ближе.

— Что ты скажешь, Гарри? — спросила она.

— Слов нет! — отозвался тот. — МакГонагалл рассказывала, как ты сражалась с Пожирателями Смерти, но увидеть, как это выглядит… Ты прекрасный учитель!

— Вы все так думаете? — Чжоу слегка покраснела. — Я ведь не одна из вас.

— Ты умеешь учить, — возразила Гермиона. — Я не знаю, когда я буду способна проделать все это, но я поняла все.

Улыбнувшись, она последовала примеру Луны.

— Я даже немного устала, — добавила она, — будто тоже сражалась… не знаю с кем!

— Это хорошо, — задумчиво сказала Чжоу.

Гарри осторожно зарыл пальцы в волосы Гермионы. Это помогало думать.

— Дамблдор сказал — мы будем «особым курсом», — заговорил он. — Каждый из нас будет попеременно то студентом, то учителем, и будет учится тому, чему учит других… Есть в этом что-то сумасшедшее!

— Вполне в его стиле, — заметила Джинни. — Это же Дамблдор!

Послышались смешки, а Рон сказал:

— В свое время тут ходил анекдот про Снейпа. В общем, он жалуется Дамблдору: «Ну что за курс мне попался! Полные тупицы! Я им одно и то же пять раз объяснил, сам, в конце концов, понял, а они — ни в какую!»

— Не стоит так, Рон! — недовольно сказала Гермиона, хотя сама с трудом сдержала смех. — Каким бы он ни был, но он все-таки умер.

— Одним словом, — поспешил продолжить Гарри, — сегодня была первая проба. И я думаю, что прошло замечательно. Или мы еще не закончили, Чжоу?

— Пока нет, — Чжоу встала. — Дай мне свой меч, я хочу на него посмотреть.

Гарри протянул ей Экскалибур. Девушка извлекла меч из ножен, ее взгляд скользнул по клинку. Отойдя, несколько раз взмахнула, потом прижала к уху и как-то по-особому щелкнула пальцами по металлу. Раздался тихий глубокий звон.

— Хороший меч, — сказала она, вкладывая Экскалибур в ножны. — Очень необычный. Добрый… если можно сказать так про оружие. Добрый и беспощадный. Видно, что ковали с любовью. И как отполировали — можно смотреться, как в зеркало! Напоминает наши «цзянь», но несколько тяжелее, лезвие жесткое. Рукоять полуторная — можно держать одной рукой, можно двумя. И голос у него красивый. Оружие хорошего и справедливого человека. Короче, это твой меч, Гарри. По-настоящему твой.

Чувствуя, что краснеет, Гарри забрал меч, надеясь, что Чжоу скажет еще что-нибудь — у него из головы все слова вылетели. И, к его радости, она заговорила:

— Когда я представляла, каким должен быть зал для тренировок, я представляла и вас всех, и я пожелала, чтобы в нем было все то, что нужно вам. В том числе, — она кивнула на стену, — оружие. И раз Луна нашла свое оружие — значит, ваше тоже находится здесь. Так что сейчас вы все пройти вдоль стен и сделать то же, что и Луна. Я имею в виду — каждый должен найти свое оружие. Это понятно?

Все закивали.

— Давайте, — приказала Чжоу. — Не торопитесь. Рассмотрите все, что здесь развешено, и постарайтесь узнать то, что действительно ваше.

— Удачи, — шепнул Гарри Гермиона, которая, ухватившись за его плечо, вскочила на ноги.

Джинни, Рон и Невилл последовали за ней. Луна сидела, рассеянно вертя в руках саи и думая о чем-то своем.

— Не все получилось как надо, Гарри, — тихо сказала Чжоу, — и была одна очень непонятная вещь.

— О чем ты? Все замечательно!

— Да, но… Я пыталась наложить на вас чары.

— Что?!

— Так надо, иначе вам пришлось бы учиться много лет. Это одна из наших Высших Тайн — Искусство Постижения. Это вроде способности сразу понять, сразу овладеть…

— То, что Гуаньинь говорила насчет… тех двоих, кого она пришлет?

— Да. С Седриком это получилось без проблем, но мы с ним — Золотой Луч. А с вами сначала не получалось. Светлый круг сопротивляется внешней магии. И вдруг получилось…

— По идее, не должен, — нахмурился Гарри. — Это ведь не Темная магия, верно?

— Да… Наверное, потому что незнакомая. Я же говорю, в какой-то момент получилось, хотя я не уловила, когда именно. Я все-таки не очень хороший учитель, Гарри!

Гарри не мог согласиться и хотел возразить, но тут вернулись Рон, Джинни и Невилл, и он оглянулся. Гермиона по-прежнему бродила вдоль стен, останавливаясь и внимательно рассматривая висящее оружие. Гарри показалось, что она чем-то подавлена, но не решился ее окликнуть и повернулся к остальным. Выбор Джинни его порядочно удивил — лук, колчан со стрелами и короткий клинок, больше напоминающий длинный нож. Уловив его взгляд, она пожала плечами:

— Артемида так Артемида! Или там Белфегора…

Рон показал что-то вроде шпаги или узкого меча с замысловатой гардой — решетчатой и сквозистой, свитой из тонких золоченых прутков.

— Прямо позвал меня! — возбуждено сказал он. — Нет, правда! Я так и слышал: «Меня возьми»! Красивая штука, кстати… — он сделал несколько выпадов. — Как тебе, Чжоу?

— Придется подумать, — отозвалась она. — Оружие европейское, надо найти его стиль, чтобы вписать в канон… А что у тебя, Невилл? Посох?

— Ну да… — смущенно подтвердил Невилл. — Не знаю, почему выбрал именно его, но… он мне подходит. Я не очень-то люблю острые предметы.

— Ты хорошо выбрал, — возразила Чжоу. — У Седрика такой же. Мастер с посохом может одолеть пятерых меченосцев!

— Не знаю насчет мастера, — Невилл опустился на пол, положив рядом длинный посох. — Я вроде немного вспомнил те времена, о которых говорил Мерлин. И себя — сэра Кея, сенешаля… Вы знаете, кто такой сенешаль?

— Управляющий замка, — мрачно ответила подошедшая Гермиона, садясь рядом с Гарри. У нее ничего не было.

— Ага. Вроде Филча, — хмыкнул Невилл. — А оружие сенешаля — палка, слуг гонять! Рон, давай, если Филча встретим, поприветствуем его: «Наше почтение, сэр Филч, сенешаль!»

Все рассмеялись, даже хмурая Гермиона.

— Представляю его физиономию! — воскликнул Рон.

— Что случилось? — шепнул Гарри. — Ты ничего не нашла?

— Ничего…

Смех утих. Чжоу, нахмурившись, размышляла.

— Может, тебе и не надо оружия? — предположила Джинни. — Чжоу ведь показала, что можно сражаться голыми руками.

— Нет, — возразила Чжоу, — это все должны уметь, но и оружие должно быть у всех. Прости, Гермиона — похоже, это я дала маху. Мы поищем твое оружие…

— Оно не здесь, — подала голос Луна.

— А где?

— У вас, сэр.

Луна сказала это, глядя поверх их голов, и все повернулись. Никого не было.

— Я вас вижу, сэр! — настойчиво сказала Луна.

Секунда-другая — и в пустоте материализовался Дамблдор. Его глаза поверх очков-половинок ошеломленно смотрели на Луну. Наконец он расхохотался и несколько раз хлопнул в ладоши.

— Блестяще, мисс Лавгуд! — воскликнул он. — Блестяще! Но как вы меня увидели?

— Свет проходит через вас и немного преломляется, — невозмутимо пояснила девочка, — и позади вас все чуточку искажено. Когда вы двигаетесь, это особенно заметно.

— Вы не устаете меня поражать, мисс Лавгуд! — заявил Дамблдор. — И вы совершенно правы. Ваше оружие действительно у меня, Гермиона. Возьмите.

Он извлек из воздуха меч в черных ножнах и небрежным жестом протянул Гермионе.

— Спасибо, сэр! — она вскочила с радостной улыбкой, схватила меч и начала разглядывать. — Но… сэр! Это же…

Перестав улыбаться, она расширившимися глазами уставилась на Дамблдора.

— Меч Гриффиндора?! Мне?!

— Вы достойны его, — просто сказал Дамблдор и, словно сразу забыв о мече, обратился к остальным: — Это ничего, что я за вами несколько как бы… подглядывал?

Все стали отвечать наперебой, уверяя, что все в порядке и никто не в обиде. Лишь Джинни, по своему обыкновению, немного сердито спросила:

— Только зачем было прятаться, сэр?

— Чтобы вам не мешать, ясное дело! — весело пояснил Дамблдор. — Я мог бы, конечно, попросить разрешения и тихонько посидеть в уголочке, но боялся, что все будут на меня оглядываться.

Он непринужденно сел на пол и жестом пригласил тех, кто встал при его появлении. Гарри потянул Гермиону за локоть и весело шепнул:

— Очнись!

Гермиона, словно загипнотизированная смотревшая на украшенную рубинами рукоять, вздрогнула, растерянно глянула на него и послушно уселась рядом.

— Прекрасный урок, мисс Чанг, — говорил тем временем Дамблдор, — прекрасный! Вы с первого же раза показали себя прирожденным учителем — хоть в восточном смысле, хоть в европейском!

— Сэр, я все же не уверена… — попыталась возразить Чжоу, покраснев, как мак.

Дамблдор жестом остановил ее:

— Скромность хороша в меру, мисс Чанг! Со временем уверенности в вас прибавится. И она вам понадобится. Вам всем придется быть учителями, как вам уже сказал Гарри. В том числе и тебе, Гарри! Но у тебя уже есть опыт — вспомни, как ты обучал ОД. А мы собираемся его восстановить. На место погибших членов отряда придут новые… да что я говорю, от желающих нет отбоя! Можно сказать, что ОД и Особый курс — это одно и то же.

— Замечательно, сэр, — тихо сказала Луна.

— Помнится, вы больше всего тосковали по Отряду, мисс Лавгуд, — улыбнулся Дамблдор. — Что ж, теперь вы будете счастливы.

Луна улыбнулась.

— Мы тоже будем учить вас, — продолжил Дамблдор, — я имею в виду и себя, и хогвартских преподавателей, и Орден Феникса. И тоже будем учиться тому, что в наших силах. Хотите, верьте, хотите — нет, но вы можете научить нас многому. Так что пришел я не только посмотреть на сегодняшний урок, но и походатайствовать и за себя, и за своих коллег.

— Да кто же будет возражать! — воскликнул Гарри.

Все заулыбались. Дамблдор посмеялся, потом стал серьезным и замолчал. Казалось, он хочет чего-то добавить и не знает, с чего начать.

— Я хочу походатайствовать за еще одного человека, — сказал он наконец. — Вам решать, примете вы его или нет. Он пока еще не согласился, а мне выпала нелегкая задача уговорить и его, и вас.

— О ком вы, сэр? — с недоумением спросил Гарри.

— Об… одном выпускнике Слизерина, — Дамблдор с пониманием кивнул. — Что делать… Волдеморта уже нет, проклятие с должности преподавателя ЗОТИ снято, а найти человека на эту должность по-прежнему непросто.

— Им может быть Гарри! — воскликнула Джинни.

— В следующем году — да, — согласился Дамблдор, — если он захочет, конечно. Но я полагаю, он хотел бы закончить учебу, как и все вы. А преподаватель ЗОТИ нужен сейчас, и к тому же у меня в голове вертится одна сумасшедшая мысль. Я уже давно стал понимать, что таких преподавателей должно быть двое. Один должен учить студентов собственно защите от Темных искусств, а второй… как бы сказать поточнее… учить пониманию Темных искусств. Да, он должен быть специалистом в них, но при этом обладать достаточным разумом, чтобы не стать их адептом. Непонятно, да?

— Вполне понятно, — возразила Луна.

— Да, вы правы, — неожиданно согласилась Чжоу. — В Удане есть похожая система. Чтобы победить, надо понимать то, что хочешь победить.

После ее слов все задумались. Луна, подцепив сай у гарды, рассеянно крутила его вокруг пальца. Вот оно как, подумал Гарри. Он даже не понял, к чему относилась его мысль — то ли к способу вращения сая, то ли к придуманной Дамблдором системе преподавания…

— Непосредственно защите вас будет учить Гарри, конечно, — сказал Дамблдор, — он уже многому вас научил. А тому, что такое Темные искусства… Знаете, если бы Снейп не покинул нас таким неожиданным образом, я бы предложил его.

Кто-то отчетливо, с отвращением пробормотал: «О-о-й…»

— А почему бы не пригласить Люпина? — дерзко спросила Джинни. — Или Грюма?

— Потому что они оба учат именно защите, — объяснил Дамблдор, — и они оба считают, что Гарри превзошел их и что им самим стоит у него поучиться!

«Ох! — подумал Гарри. — Они что — все сговорились вогнать меня в краску?» Несколько резче, чем следовало, он спросил:

— Но раз Снейп умер, тогда кого вы хотите нам…

— …навязать? — с улыбкой закончил Дамблдор. — Давайте называть вещи своими именами. В любом случае решение за вами, и я говорю вполне откровенно — характером он хуже и Снейпа, и Драко Малфоя, вместе взятых! Кстати, оба они терпеть его не могли, а он не выносил их.

— Ох, кажется, я знаю, о ком вы говорите! — воскликнула Гермиона, и Гарри тоже начал догадываться.

— Забини, что ли?

Дамблдор со вздохом кивнул.

— Последнее слово за вами, — подчеркнул он, — и всегда будет за вами. Вы же Особый курс. Только не просите меня найти более приятного человека — хорошие люди не изучают Темные искусства, а их изучение еще больше портит характер. Все, что я мог сделать — найти наиболее выносимого из лучших знатоков. А Блез Забини — один из лучших. Да, человек он высокомерный, но с этим, я думаю, вы справитесь. Он, кстати, среди тех слизеринцев, которые выступили против Волдеморта — были такие, если вы не в курсе.

— Мы в курсе, — хмуро сказал Рон, — хотя меня лично это порядочно удивило.

— Удивляться нечему, — усмехнулся Дамблдор. — Многие из Темных волшебников считали, что Волдеморт перегнул палку и скомпрометировал и их, и Темные искусства. Раз даже Дурмстранг послал нам помощь…

— Крум! — воскликнул Рон. — Сэр, почему бы не пригласить преподавателем его? Где он, Гермиона, еще не уехал?

— Уехал уже — к себе в Болгарию.

— Так пригласи его, тебе он не откажет, я думаю!

— Наверное, — смущенно улыбнулась Гермиона, — только он нам не подойдет, если я правильно поняла идею. Виктор тоже специализировался на защите, и Темную магию он очень не любит, примерно как Сириус.

— Совершенно верно, — подтвердил Дамблдор, опередив Рона. — Так что особого выбора нет. Забини, кстати, после седьмого курса проходил специализацию в Дурмстранге. И в битве участвовал как представитель Дурмстранга. Я думаю, — добавил он, — мое предложение он все же примет. Сейчас престиж Хогвартса очень высок.

— Мы подумаем, — неохотно сказал Гарри. — Раз мы вправе отказаться…

— В любое время!

— Хорошо, сэр. Мы подумаем.

— Замечательно, Гарри. Гермиона, у вас скоро день рождения, верно?

— Да, сэр.

— Ну что ж, мой подарок вы уже получили. Пока, друзья.

Он растаял в воздухе. Луна, все так же счастливо улыбаясь, повернулась, провожая взглядом что-то невидимое.

— Он что, не трансгрессировал? — спросил у нее Рон.

— Нет, — рассеянно ответила она, снова начав играть с саем. — Вышел сквозь стену. Он же не любит нарушать собственные запреты…

Гарри показалось, что она немного нервничает, и он удивился, потом сообразил — для Луны всеобщее внимание было непривычным, а сейчас на нее смотрели шесть пар восхищенных глаз (включая его собственные).

— Теперь я верю, что ты видела меч… — ошеломленно проговорила Чжоу. — Я это и хотела сказать насчет невозможной скорости!

— А я думала, что ты о скорости движений.

— Не только… Она у тебя отличная, техника вообще на высоте. Ты сделала только одну ошибку — не надо было отскакивать, когда я выдернула меч у тебя из-под ног…

— Да как было не отскочить! — воскликнула Луна. — Я думала, что умру от щекотки! Тапки у меня очень тонкие!

Чжоу рассмеялась:

-Ох, ничего себе! Все равно… я о другом, — она задумалась, глядя на подругу. — Луна, ты что… в состоянии разглядеть, как пчела крыльями взмахивает?

— Конечно! — Луна в полном недоумении уставилась на нее. — Когда пчела летит, ее крылья движутся по кругу, когда зависает, описывают восьмерку…

Она осеклась, глядя на всех по очереди, потом медленно спросила:

— Вы что… разве вы не можете этого видеть?

Все, как один, помотали головами.

— Пойдем прогуляемся? — растерянно предложила Луна и глянула на Чжоу. — Урок ведь закончен?

Очнувшись, Чжоу выпрямилась:

— Не совсем, но пошли. Нам стоит немного проветриться!

Только после третьего круга Чжоу сжалилась над ними и объявила урок оконченным. Гарри с трудом переводил дух, о Гермионе и говорить было нечего — она шаталась и держалась за его плечо. Единственная из их компании (кроме Луны), которая не увлекалась квиддичем, она сейчас расплачивалась за свою нетренированность и дулась на Чжоу, а та ее утешала:

— Ты быстро обретешь форму, у тебя есть все задатки.

— Суровый ты учитель! — кисло заметила Гермиона.

— Что делать, — Чжоу развела руками, — по-другому нельзя !

Да, сурово, думал Гарри. Никто не ждал, что в устах Чжоу «проветриться» означает бегом, с оружием в руках, дойти до стадиона да еще сделать вокруг него три круга! А та весело сказала:

— Отдохните сейчас, а я пошла — Седрик там обустраивает нашу спальню. Сделайте дыхательные упражнения, и силы вернутся.

Чжоу весело побежала к замку.

— Интересно, она когда-нибудь устает? — проворчал Рон. — Как ты, Луна?

Девочка все еще дышала тяжело.

— Да ничего, — тем не менее сказала она, — только холодно что-то. Ну да, я же забыла, — она посмотрела на свои голые ноги и достала палочку из-за уха.

— Вообще-то, стоило бы так оставить! — сказала вдруг Джинни.— Тебе идет, и ноги у тебя красивые.

— Да? — удивилась Луна и начала рассматривать свои ноги так, будто впервые их увидела.

— Я тебе сто раз это говорил, — с упреком заметил Рон, — а ты мне все не веришь.

— Я думала, ты хочешь сделать мне приятное, — рассеянно отозвалась Луна, продолжая осматривать мантию.

— Только стоит сделать поясок, — предложила Джинни, — а то мантия так нелепо болтается.

— Тогда уже получится не мантия, а платье, — заметила Гермиона. — Мини.

— И что? — возразила Джинни. — Пусть будет платье. Очень мило смотрится.

«Девчонки!» — весело подумал Гарри. Луна некоторое время размышляла, потом сказала с явным сожалением:

— Нет, все-таки — в Хогвартсе так не одеваются. Но я себе такое платье сделаю, Джинни, спасибо за идею.

Она была права, конечно, и больше никто не возражал, когда она привела свою мантию в порядок. Друзья расселись на скамейках и принялись за дыхательные упражнения. Удивительно, но силы и правда вернулись в считанные минуты. Забыв о недавней усталости и раздражении, Гермиона задумчиво рассматривала свой меч.

— До сих пор не могу поверить, — тихо сказала она. — Меч Гриффиндора! И он отдал его мне так легко…

— Да это он нарочно, — хмыкнула Джинни, — это он так рисуется.

— Джинни, не стоит так о Дамблдоре!

— Но я же права!

— Да и он не против, — рассмеялся Невилл. — Я как-то слышал — еще в позапрошлом году — как он про себя анекдот рассказывал.

— Ну-ка! — заинтересовался Рон.

— Ну… у меня тогда сумка лопнула, я начал учебники собирать, а они прошли за углом. Кажется, там были Флиттвик, Синистра, кто-то еще… А анекдот такой — разговаривают Малфой и его дружки, Кребб и Гойл, и Драко говорит: «Ну до каких пор этот старый маразматик будет дурить нам головы? Пора бы нам нового директора!» Кребб ему: «Драко, ты бы о Дамблдоре поосторожней!» Драко возмущается: «Да с каких пор он стал вам нравиться, этот старый маразматик?!» А Гойл так шепотом поясняет: «Не то чтоб стал нравиться, Драко. Просто этот старый маразматик стоит сейчас у тебя за спиной!» Ладно… — закончил он под общий смех и встал. — Джинни, пойдем посмотрим нашу комнату?

— Пошли все! — воскликнула, вскакивая, Гермиона. Про усталость она уже забыла.

К замку они направились, конечно, не бегом. Шли не торопясь, и Хогвартс медленно рос, заполняя собой все пространство. Невилл и Джинни негромко затянули «Наш волшебный дом», Рон присоединился к ним. Гарри и Гермиона несколько отстали.

— Да, я хотел спросить, — сказал Гарри, — когда ты сказала, что Крум нам не подходит… Ты как будто имела в виду еще что-то.

— Это… личное, — поколебавшись, ответила Гермиона. — Его личное.

— Ну, ладно тогда…

— Да нет, — решила она. — Тебе я могу сказать. Он просто не может быть преподавателем, и лучше ему не предлагать — расстроится. Помнишь, когда мы впервые познакомились, как он мучался с моим именем?

— Помню. Наверное, для болгарина это трудно.

— Я тоже так думала, но там было еще несколько ребят из Болгарии, его друзья — они мое имя произносили без проблем. Мне Виктор потом объяснил — просто у него дефект речи. Он потому и такой молчаливый, что в детстве над ним многие смеялись. Особенно девочки…

Гарри несколько смутился. И задумался, непроизвольно потрогав лоб.

С тех пор, как Волдеморт пал, его шрам поблек, не так бросался в глаза и больше его не беспокоил — ни болью, ни жжением. Но остался — шрам Мальчика-Который-Выжил. Казалось бы, мелочь — но во многом она определила его жизнь, сделала ее именно такой, какой она была… А у Крама — просто легкий дефект речи, больше ничего, но без этого дефекта все у него было бы… по-другому.

— Как его занесло в Дурмстранг? — вдруг спросил Гарри. — Раз он ненавидит Темную магию…

Гермиона вздохнула:

— Куда же еще? Ни Шармбатон, ни Хогвартс не принимают иностранцев — дурацкие традиции!

— Погоди — Чжоу китаянка, сестры Патил — индуски…

— У всех у них британское подданство, и они — граждане нашего волшебного сообщества.

— А Габриель Делакур? Она же француженка.

— Для нее сделали исключение — и то потому, что Флер получила гражданство. Виктору больше некуда было податься. На Балканах есть магические школы, но они слабоваты. А в Дурмстранге изучают не только Темную магию, тем более после смерти Каркарова.

Следом за остальными они уже подошли к центральной башне. Рон, Джинни и Невилл по-прежнему пели, Луна шла молча, легкой походкой, слегка вприпрыжку и улыбаясь. На лестнице Гарри и Гермиона догнали их, и они поднялись на третий этаж.

— Уф, — вздохнул Рон, когда они пошли по коридору, — каждый день придется бегать вверх-вниз…

— Это полезно, — безмятежно заметила Луна. Они свернули за угол. — Чжоу сказала, что нам всем несколько не хватает тренированности…

— Луна…

Все повернулись. Из-за угла вышла девочка-третьекурсница, Гарри ее вспомнил — она почему-то была в группе четверокурсников, которые дарили им цветы. Единственная, которая не подошла к ним — все время стояла у окна, не глядя на них, а потом ее за руку увела одна из девочек. У нее были короткие черные волосы, она держала в руке волшебную палочку и сейчас была одета по-другому — в синей мантии с блестками, на шее висело ожерелье из пробок от сливочного пива. Никто не смог сдержать улыбки.

— Привет, Гроза Василисков! — радостно воскликнула Луна.

Мальчики переглянулись — это прозвище их удивило.

— Ты и правда здесь! — обрадовалась девочка. — Я услышала твой голос.

— А что ты так оделась?

— Я хотела тебя пригласить, — пояснила она и неспешно двинулась к ним, почему-то глядя мимо Луны. — Сегодня собрание клуба твоих фанатов!

— Ой… — Луна смутилась. — Айрис, я не знаю…

— Луна, ну пожалуйста! — девочка порывисто шагнула к ней, зачем-то провела палочкой перед собой и схватила Луну за руку.

— Ты Айрис Смит? — воскликнула вдруг Джинни.

— Да… — девочка оглянулась, ее странный взгляд скользнул мимо Джинни. — А вы…

— Джинни Уизли.

Гарри поразило то, что кто-то мог не знать Джинни. А потом до него начало доходить, и он оцепенел.

— Мисс Уизли! — девочка повернулась к ней. — Пожалуйста, уговорите ее!

Отпустив Луну, она протянула руку, Джинни схватила ее:

— Я здесь.

— И приходите тоже! — она оглянулась. — Вы все здесь?

— Мы все здесь, — сдавленным голосом подтвердила Гермиона.

— Здорово! Вы мисс Грейнджер?

Гермиона кивнула, спохватилась и сказала вслух:

— Да.

Догадка превратилась в уверенность; Гарри беспомощно и с острой жалостью смотрел на девочку, и в голове вертелось: «Неужели ничего нельзя сделать? Мы — Светлый круг, и мы ничего не можем?» Он поднял голову и встретил растерянные взгляды Рона и Невилла. А потом в воздухе тихо прозвенело, и вспыхнула серебристая нить. Раздался страшный крик, девочка пошатнулась, закрыла ладонями лицо, упала и скорчилась на полу.

— Айрис!!! — закричала Луна и опустилась на колени. — Что с тобой, Айрис?!

— Больно… — всхлипывала девочка. — Больно…

Гермиона, присев рядом с Луной, попыталась отнять ее руки от лица, но Айрис начала вырываться, потом вдруг обмякла. Луна подняла ее на руки и встала, не зная, что делать. Гермиона схватила безвольно болтающуюся руку девочки, прислушалась:

— Пульс есть. Это обморок. Оглянувшись, она схватила за руку Джинни, которая достала палочку:

— Ты что хочешь сделать? Привести ее в чувство?

— Конечно!

— Не надо! Ей отчего-то больно! Я не понимаю в чем дело, но так она хотя бы не чувствует боли. Отнесем ее в больничное крыло!

Секунду помедлив, Джинни кивнула и убрала палочку. Рон хотел забрать девочку у Луны, но та возразила:

— Я понесу, она не тяжелая, а ты можешь споткнуться на лестнице. Мое оружие только забери.

Она помчалась вниз по ступенькам. Рон подобрал с пола стилеты и бросился следом.

— Что с ней случилось? — спросил на бегу Гарри. — Неужели из-за Круга?..

— Не знаю, Гарри… — выдохнула Гермиона, еще не оправившаяся от первой пробежки. Гарри больше не стал расспрашивать.

Внизу Невилл и Джинни поравнялись с ними, потом они вчетвером догнали Луну и Рона. Все были на занятиях, им никто не встретился — кроме МакГонагалл, выходящая из кабинета.

— Что случилось? — воскликнула она, отпрянув с дороги. — Это Айрис Смит? Что с ней?

Гермиона остановилась, чтобы объяснить. Гарри оглянулся через плечо — МакГонагалл достала палочку, и над их головами, обгоняя, пролетела серебристая чайка. Гермиона догнала их.

— Все в порядке… — быстро сказала она. — Она послала Патронуса к мадам Помфри.

Больше они никого не встретили, и Гарри подумал, что это к лучшему. Вот был бы переполох, если бы студенты увидели их, бегущих с оружием и с девочкой на руках у Луны!

Когда они ворвались в больничное крыло, мадам Помфри молча распахнула перед ними дверь палаты и показала на ближайшую койку. Луна бережно уложила Айрис, потом решительно заявила:

— Я с ней останусь!

— Хорошо, — неожиданно усмехнулась мадам Помфри, — но остальные пускай подождут снаружи.

Гарри и друзья послушно вышли.

— Не представляю, что с ней могло произойти, — пробормотала Гермиона, устало опускаясь на стул. — Ведь Светлый круг не может причинить зла!

— Вряд ли что-то страшное, — успокоил ее Рон. — Мадам Помфри выглядела не особенно встревоженной.

— Но все же… — она замолчала, положила голову на плечо Гарри и задумалась.

— Надо же, — сказал Невилл, — кто-то говорил, что в Когтевране учится слепая девочка, но я думал, что мне голову морочат. А почему она — Гроза Василисков?

— Да ходит тут такая байка, — усмехнулась Джинни. — На младших курсах каких только историй про Битву не придумали, будто там настоящей жути было мало… подождите!

Она замолчала, приоткрыв рот, и глаза у нее расширились.

— Что? — удивился Рон.

— Но я и про Айрис думала, что это байка! — ошеломленно проговорила Джинни. — Насчет слепой девочки!

Гермиона подняла голову:

— Айрис Смит! В Зале почета есть именная табличка — ее наградили за особые заслуги. И табличка золотая!

— А за какие заслуги? Хотя, там никогда не пишут конкретно…

— Иногда пишут. Но про нее сказано только «За храбрость и спасение человеческих жизней». И дата как раз — 14 марта 1998 года!

— Битва… — почти шепотом сказала Джинни. — Все сходится! Она убила василиска из Тайной комнаты!

— Что?! — воскликнул Гарри. — Он что, уцелел? Я же ему голову проткнул!

Джинни развела руками:

— Я не знаю, Гарри. Может, их было два, или Волдеморт подпустил другого — я слышала, у него были василиски.

— Вряд ли, — решительно заявил Рон. — С василисками он и без своей армии мог взять Хогвартс!

— С ними расправился Дамблдор, — возразила Гермиона. — Я читала в записях МакГонагалл, — пояснила она в ответ на удивленный взгляд Гарри. — Попросила у папы. Дамблдор, наверное, догадался, что Волдеморт может использовать их — он ведь умел управлять ими и был неуязвим для смертельного взгляда. Главным образом для этого Дамблдор и создал своего призрака.

— А что может сделать призрак против василиска? — недоверчиво спросил Рон. — Помнишь, как тот василиск парализовал Почти Безголового Ника?

— Ник — обычный призрак, Рон. А Дамблдор создал своего как оружие. Его призрак тоже неуязвим для смертельного взгляда.

— Ну хорошо, — недоумевал Рон. — Василиск ничего не мог сделать ему — это понятно. Но что Дамблдор может сделать василиску? Я читал, что василиска почти невозможно убить обычным оружием… получается, Гарри, что ты его тяжело ранил, но он все-таки выжил… для него смертельно только пение петуха…

— Не только, — перебила его Гермиона. — Существует легенда — если человек, встретивший взгляд василиска, не умрет, смертоносная сила отражается назад, и тогда умирает сам василиск! Дамблдор-призрак разыскал василисков Волдеморта к северу от озера — и посмотрел им в глаза. Легенда оказалась верной!

— А Айрис Смит спустилась в подземелья, — тихо добавила Джинни, — ей ведь без разницы, темно там или нет. Вышла навстречу василиску, и он посмотрел ей в глаза. А она ведь слепая…

Она осеклась и все вскочили на ноги — дверь открылась, из палаты вышли мадам Помфри и сияющая Луна.

— Как она? — взволнованно спросила Гермиона.

Мадам Помфри пожала плечами:

— Да все в порядке.

— Более чем! — добавила Луна.

— Но что с ней было?!

— Вы что, так и не поняли? — удивилась мадам Помфри. — Если человек, слепой с рождения, впервые видит свет — это очень больно. Ничего, полежит дня два в затемненной палате, понемногу привыкнет. И запомните на будущее — это надо делать не при ярком свете!