Грехи Отцов (гет)

Выпавший за ночь декабрьский снег громко хрустел под ногами. Зябко кутаясь в мантию, Люциус в приподнятом настроении быстрым шагом шёл от ворот родового имения Малфоев к его парадному входу.

Мелкие снежинки, летевшие с неба, уже успели изрядно припорошить мантию молодого человека, а также букет алых роз, что он нёс в руках.

Алые розы… Ёще из далекого детства он прекрасно помнил, что мать очень любила эти цветы. Розы цвета крови, любви и боли как нельзя лучше подходили под судьбу этой несчастной женщины, но знал ли он об этом?

Возвращаясь домой на рождественские каникулы, семикурсник Люциус Малфой решил сделать матери приятный сюрприз в виде этого букета. Александра уже семь лет была прикована к постели, не имея способности двигаться и разговаривать. Потому после каждого приезда домой Люциус старался чем-нибудь порадовать мать, хотя прекрасно знал, что даже от одного его присутствия Александре становилось лучше.

Подарки были самыми разнообразными, в основном те, которые Люциус делал собственными руками. Закончив шестой курс, он привёз небольшую картину. Хотя было трудно назвать это картиной, скорее подарок напоминал большую рамку, в которой в хаотичном порядке сменяли друг друга колдографии, сделанные ещё в то время, когда Александра могла жить полной жизнью. И ни на одной из них не было изображения Абраксаса. Люциус решил, что тот — последний человек, которого мать желала бы видеть. Зато было много фотографий маленького Люциуса и даже несколько снимков Александры в юном возрасте (Люциус специально писал младшему брату матери с просьбой прислать несколько её колдографий, сделанных в отрочестве).

На этот раз Люциус решил, что преподнесёт матери её любимые цветы.

В просторном холле имения его никто, кроме домового эльфа, не встретил. Отец, как Люциус выяснил позже, с утра уехал в Лондон и о времени своего возвращения домовиков в известность не поставил. Его отсутствие почти обрадовало юношу, он уже было скинул зимнюю мантию, намереваясь поскорее подняться к матери и поприветствовать её, как вдруг неожиданно позади себя услышал негромкий хлопок аппарации.

Резко обернувшись, он увидел злого, как сто троллей, отца.

— Уже прибыл? — прозвучало вместо приветствия. Хорошо хоть сразу Авадой в лоб сыну не запустил, ибо у старшего Малфоя был вид человека, вполне способного послать третье Непростительное в первое попавшееся на глаза живое существо.

— Да, — спокойно ответил Люциус, вспоминая о манерах. Он отвесил почтительный поклон и хотел было сказать, что очень рад видеть отца, но не успел. Похоже, родитель пребывал не просто в неважном, а в крайне отвратительном настроении.

Не удостоив сына не то что отеческими объятиями, но даже простым рукопожатием, Абраксас зло пробормотал:

— Что, твои поклонницы уже сами начали дарить тебе цветы?

Не ожидавший такой колкости Люциус вспыхнул, но подавил в себе желание бросить в ответ что-нибудь такое же оскорбительное. Ему ещё предстояло идти к матери, а показываться ей на глаза расстроенным или в плохом настроением совершенно не хотелось. Да и первые минуты своего пребывания в родительском доме не было желания омрачать ссорой с отцом — они и так часто ссорились.

— Это для… maman. С твоего позволения, я поднимусь к ней.

Абраксас ничего не ответил, но проследил внимательным взглядом за тем, как сын быстро взбегает по лестнице.

Если бы Люциус только знал, насколько сильно старший Малфой хотел вместо очередной порции гадостей сказать, что соскучился и что ему приятно видеть сильно подросшего и возмужавшего за эти несколько месяцев сына. Однако он панически боялся наладить с наследником контакт, который сам так старательно разрушал в последние десять лет. Весной Люциусу исполняется семнадцать, и Абраксас страшился этого дня больше всего. Совершеннолетие сына означало, что проклятие окончательно вступит в силу. На сегодняшний день старшему Малфою до сих пор не удалось найти способ нейтрализовать его. Не одну тысячу галлеонов потратил он на поиски книг и информации, но, увы, всё было тщетно.

Друэлла, тоже знавшая о проклятии, всячески поддерживала любовника, пытаясь помочь. Вместе они неоднократно ездили в Египет, где Абраксас даже прикупил недвижимость. Друэлла в свою очередь пыталась найти что-нибудь полезное по этому вопросу в отцовской библиотеке, после его смерти перешедшей в наследство к её старшему брату.

Разумеется, Абраксас сразу понял, что цветы предназначались Александре, но было необходимо испортить сыну настроение, чтобы желания пообщаться с отцом у того не возникло ещё долгое время. В самом лучшем варианте — все дни каникул. Разве что по острой необходимости.

— Когда-нибудь ты меня поймешь, — тихо проговорил мужчина пустой лестнице и ушёл в свой кабинет. Нужно было написать письмо Друэлле и пригласить её хотя бы на новогодний ужин. Рождество она в любом случае будет обязана провести в кругу своей семьи.

* * *

— Maman… — Александра снова видела прекрасный сон, где её сын, её обожаемый Люциус, с улыбкой зовет её на французском языке.

— Maman…

Сон граничил с явью, потому что она очень чётко и ярко слышала его голос.

Женщина резко распахнула глаза и увидела перед собой сына. Тот сидел у неё на постели и с нежностью покрывал поцелуями её правую руку.

«Люци!» — мысленно закричала она, в тысячный раз сожалея, что он её не услышит. Единственным, что Судьба у неё пока не отобрала, были слух и зрение.

Даже улыбка была ей не под силу, но лучистые серые глаза светились любовью, когда она смотрела на своего ребёнка.

«Ты так вырос!» Её сердце болезненно сжалось от обиды и отчаяния. Столько слов ей хотелось бы сказать Люциусу, поведать, как любит его и насколько он ей дорог. Александра смотрела на него и не могла наглядеться. Словно стараясь запомнить каждую чёрточку его лица, столь дорогого ей. Запомнить его улыбку, взгляд, жесты, то, как он невольно отбрасывает назад свесившуюся на лицо прядь уже отросших по плечи волос. Она жадно впитывала весь его образ, пытаясь как можно чётче запечатлеть его в своей памяти. Её взгляд упал на розы.

Заметив, куда смотрит мать, Люциус улыбнулся ещё шире.

— Это тебе. — Он поднял цветы, чтобы Александра смогла увидеть их во всей красе. — Я помню, что ты любишь именно такие — красные, с шипами.

Он вызвал домовика и приказал принести вазу с водой. Как только приказ был исполнен, Люциус поставил розы в принесённую хрустальную вазу, разместив её на небольшой тумбочке у изголовья кровати так, чтобы Александра могла любоваться ими. Аромат цветов, наполнивший комнату, был сказочно прекрасен.

За эти годы Люциус научился распознавать взгляды матери, и сейчас он понял, что она благодарит его.

— Как у тебя дела? — мягко спросил он, поглаживая её теплую руку.

Он прекрасно знал, что мать не ответит, но не спросить не мог. Это уже давно вошло у них в привычку. Возвращаясь из Хогвартса на время каникул, он очень много свободного времени проводил с матерью, рассказывая ей обо всём на свете: учёбе, сокурсниках, профессорах и ещё Мерлин знает о чём. Он всячески старался сделать так, чтобы мать никогда не ощущала себя ущербной в его присутствии. Александра молчала, но Люциус знал каждый её взгляд и с лёгкостью мог определить, что происходит в душе матери: сердится ли она, грустит, радуется или переживает.

— Ты потерпи ещё пару месяцев, — в его голосе послышалось волнение. — Совсем скоро я закончу Хогвартс и вернусь к тебе. А ещё… — Он запнулся и потупил взор, даже вдохнул пару раз, словно не решаясь заговорить. — А ещё я начал изучать легилименцию, и если у меня получится, то мы сможем таким образом общаться. Но это всё временно. Ты не отчаивайся, как только я закончу школу, я найду лучших специалистов, лучших светил колдомедицины, и ты быстро поправишься. Вот увидишь!

Он говорил так оптимистично, так возбуждённо, а потому не сразу заметил, что по лицу матери текут слёзы.

— Ну что ты, мама! Не плачь, пожалуйста. Я обещаю, что всё будет хорошо. Раз отец не желает позаботиться о тебе, это сделаю я.

«Не надо! Для Рекса я слишком большая обуза. Было бы лучше, если бы я умерла там, в лесу. А ты… ты так наивен и молод, что просто пока ещё многого не понимаешь и не замечаешь».

Ей было очень больно видеть, как сын в своей слепой подростковой наивности желает чудесным образом вылечить её. Да только Абраксас сделает всё, чтобы этому воспрепятствовать. Иначе, едва Александра поправится или как минимум сможет говорить, Абраксасу Малфою сильно не поздоровится.

Тем временем Люциус аккуратно вытер слёзы с лица матери и продолжал, только уже с обидой в голосе:

— Если честно, то я совсем не понимаю отца. Не успел я и на порог ступить, как он тут же начал меня оскорблять. Что я ему сделал?! Мне так хотелось, чтобы он мной гордился. Чем я его не устраиваю?

«Тем, что ты родился от нелюбимой женщины…» Только сейчас, спустя столько лет, Александра начала понимать, что всё, что делал Рекс в отношении неё, было ложью. Ложью грубой и жестокой. Александра нужна была ему лишь для прикрытия, для появления на свет наследника, а всю свою любовь он отдавал Друэлле Блэк и её младшей дочери Нарциссе. Впрочем, как подозревала Александра, не только её, а их совместной с Рексом дочери. Незадолго до трагического падения она видела маленькую Цисси и не могла не отметить светлый цвет волос девочки и её ярко-голубые глаза. Было весьма подозрительно видеть столь явное различие между матерью и ребёнком, ведь Друэлла отличалась копной тёмных волнистых волос и карими глазами. Малышка была на шесть лет младше Люциуса и родилась через полтора года после того, как Малфои переехали жить в Англию.

* * *

Празднование Нового года было в самом разгаре. Абраксас устроил для Друэллы торжественный ужин, весь вечер и ночь были в их полном распоряжении. Люциуса пригласили на праздник Нотты, и он уехал к ним только потому, что на этом настоял сам Абраксас, не желавший, чтобы сын путался под ногами, пока он будет проводить время со своей любовницей. Друэлла дала согласие ещё за неделю до торжества, ибо по счастливому стечению обстоятельств неожиданно оказалась свободна от зоркого наблюдения Сигнуса — своего законного супруга. До середины января Блэк планировал вести какие-то дела в Италии и возвращаться на праздники не собирался.

Ужин плавно перетёк из обычной трапезы в нечто более легкомысленное. Любовники перебрались в гостиную и откупорили уже третью бутылку коллекционного французского шампанского. На столике рядом с диваном, помимо алкоголя, были лёгкие закуски, стояла ваза с фруктами, однако парочке было не до еды. Они были полностью поглощены друг другом, хотя всё пока оставалось в рамках приличий. Абраксас и Друэлла предавались воспоминаниям и неспешному разговору обо всём на свете, нежели прелюдии. На любовные утехи их пока не тянуло, и кто первым предложил поздравить с Новым годом Александру, они так и не смогли потом вспомнить. К тому времени они были уже изрядно пьяны. Докончив третью бутылку, они решили подняться наверх по лестнице, поскольку аппарировать в таком состоянии было для здоровья и жизни.

Леди Малфой спала, когда далеко за полночь дверь её спальни открылась. Нетрезвые смешки и бурная возня, доносившиеся с порога комнаты, разбудили её. Не имея возможности повернуть голову, она могла лишь ожидать, пока нарушители её сна и спокойствия появятся в поле зрения.

Сильно пошатываясь, пьяные Друэлла и Абраксас в обнимку, с почти пустыми бокалами шампанского в руках, наконец предстали перед больной женщиной. Молчание затягивалось, и леди Блэк несильно пихнула в бок любовника, чтобы тот что-нибудь сказал.

— А мы тут тебя поздравить решили, — пьяно икнув, пробормотал Абраксас.

Снова молчание, а затем внезапный смех Друэллы. Женщина обошла любовника и встала у кровати соперницы, ухватившись рукой за столбик полога.

— Идиот! — истерично расхохоталась она, запрокинув голову. Подобный смех будет в свое время у её старшей дочери Беллатрикс. — Она же тебе всё равно не ответит! Она немая, да ещё и не понимает по-английски! Ты на её родном скажи…

— Ну уж нет! На фраснц… на ранф… на французском я сейчас не потяну. Состояние не то! — заявил Малфой, с трудом выговаривая слова, и, дёрнув на себя любовницу, жадно поцеловал в губы.

Друэлла тихо вскрикнула и, прогнувшись, словно кошка, вернула поцелуй с не меньшей пылкостью, запуская пальцы в волосы мужчины. Опьянённые алкоголем и друг другом, они совершенно не стеснялись того, что в комнате были не одни. За годы болезни Александры Абраксас настолько обнаглел, что уже позволял любовнице командовать домовиками и управлять домом.

Александра сначала было пришла в ярость от такой наглости и вопиющей бесцеремонности. Её буквально колотило от приступа гнева. Это продолжалось ровно до тех пор, пока она внезапно не осознала, что мужа надо не ненавидеть, что всё, чего он заслуживает, — это жалость. В тот же миг чувство жалости и презрения накрыло её, словно прохладное покрывало в летнюю жару.

«Животное! До чего же ты опустился, Рекс! Уже готов трахнуть эту шлюху на моих глазах! Совсем себя уважать перестал, не говоря уже обо мне».

Возможно, Александра и стала бы в эту ночь свидетельницей прелюбодеяния, но спасло её от непристойного зрелища внезапное появление личного домовика леди Блэк. Только Тигги разрешалось появляться в имении Малфоев. Этот старый домовый эльф верой и правдой служил Друэлле ещё со времен её жизни в родительском доме, а после свадьбы она упросила отца подарить Тигги ей. Маленький слуга доложил хозяйке, что мистер Блэк вернулся домой и спрашивает, где миледи, почему она отсутствует.

С громкими возгласами Друэлла быстро распрощалась с любовником, не забыв при этом выпить специально принесённое услужливым домовиком отрезвляющее зелье, и дизаппарировала домой прямо из спальни Александры.

— Чёртов Блэк! Вечно не вовремя, — недовольно проворчал Малфой. — Всегда ему надо всё испортить.

Он скептически посмотрел на жену и, вызвав своего домовика, приказал принести ещё шампанского. Идти к себе и ложиться спать не хотелось. В комнатах жены он не был уже очень давно, даже и вспомнить не мог, когда в последний раз навещал её. Душа желала общения, а новогодняя ночь весьма способствовала подобным порывам. Его потянуло на откровения.

Усевшись в кресло напротив кровати так, чтобы он мог видеть супругу, мужчина откинулся на спинку и наполнил свой бокал игристым вином.

— Прости, что не предлагаю выпить со мной…

На этом его красноречие иссякло. Он попытался усмехнуться, но смех застыл в горле, когда он скользнул взглядом по супруге. То, во что она превратилась, — это была лишь блёклая тень Александры, которую он знал раньше. Весёлая, всегда улыбчивая и наивная девушка испарилась, исчезла, и теперь перед ним лежала болезненно-худая женщина с бледным как мрамор лицом. И лишь глаза — живые и яркие серые глаза — смотрели на него с такой неприкрытой жалостью и явным презрением, что Абраксас невольно содрогнулся.

Долгое время в комнате стояла тишина. Он быстро отвёл взгляд и принялся пытливо рассматривать пузырьки в бокале.

— Знаешь, так глупо всё получилось…

Александра, которая, благополучно наплевав на хамство мужа, уже начала было дремать, внезапно распахнула глаза и с удивлением уставилась на незваного гостя.

Это было что-то новенькое. Несмотря на пьяный вид, было в словах Малфоя что-то такое, что заставляло думать о его адекватности и относительной трезвости.

— Я не хотел, чтобы ты вела сейчас такую жизнь. Правда! Я хотел, чтобы ты умерла. Умерла быстро и безболезненно.

На такую откровенность у Александры не нашлось даже что подумать. Она ещё больше округлила глаза и затаила дыхание, ожидая, что супруг скажет дальше.

— У меня не было другого выбора! — В тишине комнаты его всхлип прозвучал слишком странно. — Я ведь Друэллу со школы знал…

Новогодняя ночь всегда кажется слишком короткой, потому что праздника всегда мало. Так и эта ночь пролетела незаметно. Александра слушала, пожалуй, самую невероятную историю в своей жизни. Историю, которая сломала её судьбу, разрушила все надежды на счастье и превратила в прах любовь к человеку, который сейчас сидел напротив неё в кресле и говорил, говорил, говорил…

За окном уже почти рассвело, когда Абраксас закончил свою исповедь.

— Люциусу этой весной исполняется семнадцать. Он станет совершеннолетним, и, если проклятие вступит в силу… Я пока не смог найти способ нейтрализовать проклятие, но я костьми лягу и не допущу… инцеста!

Ещё пару минут Абраксас сидел в кресле, а затем, поднявшись и пожелав жене доброй ночи, покинул её спальню.

Сейчас миссис Малфой как нельзя более остро ощутила тишину и своё одиночество. Чувство беспомощности и сожаления было таким сильным, что на глаза невольно наворачивались слёзы и хотелось кричать.

Своей исповедью Малфой, вероятно, немного облегчил совесть себе, но, как обычно, в силу своего эгоизма, не учёл, что жене может быть очень больно услышать всю горькую правду.

Тем не менее, именно эта новогодняя ночь заставила Александру принять для себя очень важное решение.