Осколки чужого прошлого (гет)

Следующее пробуждение было другим. Уже пришло не только осознание произошедшего, но и принятие его, как чего-то естественного. Человек может смириться с любыми обстоятельствами, он всегда прав. Но это не отменяет остаточной пустоты в душе, понимания бессмысленности своих попыток что-то предпринять и разочарования.

Гарри не спешил открывать глаза. По приятному аромату трав, он понимал, что место не изменилось — он по прежнему в Больничном крыле. Ему даже казалось, что он и с закрытыми глазами способен понять, что сейчас полдень, так как ощущалось присутствие солнечного света, его мягкое тепло.

"Хватит притворяться, на тебя Дамблдор пялится уже минут пятнадцать. Открывай глаза. Быстрее он скажет ту чушь, которую пришел сообщить тебе, быстрее уйдет!"

Мальчик распахнул глаза. На краю его кровати действительно сидел пожилой маг, вид его был средоточием мировой скорби. И Гарри стало неприятно... Почти так же смотрела на него Лили Поттер тогда, когда он потерял сознание, и теперь ему казалось, что так может смотреть только мама. Только она может по-настоящему скорбеть о случившемся, только она может искренне желать ему счастья! Не Дамблдор, с которым он разговаривал лишь раз в жизни, и разговор этот нельзя было назвать душевным, даже с натяжкой.

— Добрый день, Гарри, — мягко произнес старик, улыбаясь.

— Сэр, я... извините, — мальчик не знал, что он должен сказать. Он не хотел ничего говорить. Он еще чувствовал слабость и единственным желанием было понежиться в постели, заправленной белыми накрахмаленными простынями, прижать к себя пушистого кота и просто помолчать.

— Тебе не за что извиняться, мой мальчик. Это я должен благодарить тебя за мужество и отвагу, достойную настоящего гриффиндорца.

— Камень... Что с ним стало?

— Что ж, поговорим о камне, — лицо Дамблдора стало серьезным, — Профессору Квирреллу не удалось отобрать у тебя камень. Признаться, я боялся, что не успею. Но... как выяснилось, я бы успел в любом случае. Когда я пришел, Квиррелл был уже мертв, — казалось, директора этот факт расстраивал не меньше, чем самого Гарри при его первом пробуждении.

"У него есть собственная, ничем не подтвержденная теория, что убийство калечит душу, — видимо, Матроскин по голосу Дамблдора заметил, что тот расстроен, — Жалко его приятеля Грюма, душа того должна была скончаться в страшной агонии от полученных ран уже много лет назад. Старику тебя жаль, он считает, что ты теперь у нас с неполноценной душой жить будешь".

— Вы получили сову? Я просил Гермиону отправить вам сову... — Гарри старался сохранить спокойное выражение лица, но слова Матроскина задевали. Вдруг с душой на самом деле что-то происходит?

— Должно быть, мы разминулись по дороге. Еще в Лондоне я почувствовал, что должен находиться в Хогвартсе. Я боялся, что опоздал, Гарри.

— Да, вы могли опоздать. Я в последний момент вспомнил про обрушенный потолок в запретном коридоре, и решил повторить этот трюк. Если бы я этого не сделал, Квиррелл бы отобрал у меня камень.

— Я беспокоился не за камень, а за тебя. Что касается камня, то он был уничтожен.

"Ложь!"

— Уничтожен? — недоверчиво переспросил Гарри, — Но как же Николас Фламель...

— О, ты знаешь о Николасе? — Дамблдор улыбнулся, — Что ж, мы с ним поболтали и решили, что так будет лучше.

— Но тогда он умрет...

"Полагаю, он уже это сделал".

— Такому молодому человеку, как ты трудно это понять. Но для Николаса смерть будет, словно сон, после длинного дня. Для высокоорганизованного ума смерть — это очередное приключение. К тому же камень — не такая уж прекрасная вещь. Представь себе — он может дать столько денег и столько лет жизни, сколько ты захочешь! То есть две вещи, которые в первую очередь выберет любой человек. Но беда в том, что люди, как правило, выбирают то, что для них является наихудшим.

Воцарилась тишина. Не уютная, которую так желал Гарри, нет. Звенящая и неестественная, какая бывает, когда два человека не знают о чем говорить.

— Сэр, — решил нарушить эту тишину Гарри, — даже если камень уничтожен...

"Что крайне маловероятно..."

— Он ведь может найти другие способы вернуться? Волд... я хотел сказать Сами-Знаете-Кто.

"Сами-Знаете,Что-Конечно-Может-И-Обязательно-Найдет!"

— Называй его Волдемортом, Гарри. Страх перед именем усиливает страх перед тем, кто его носит. Всегда называй вещи своими именами.

"Вот в этом и состоит главная ошибка Дамблдора. Но это по моему, личному кошачьему и пушистому мнению".

"В чем ошибка?"

"Позже, малыш".

— Да, сэр. Так он исчез не навсегда?

— Боюсь, что так. Он все еще здесь, возможно, ищет новое тело, в которое сможет вселиться. Он бросил Квиррелла умирать. Волдеморт безжалостен не только к врагам, но и к союзникам. Но ты не должен расстраиваться, Гарри. Ты, пусть и всего лишь на какое-то время, но отдалил его приход. В следующий раз найдется кто-то другой, кто будет готов с ним сразиться. И это не смотря на то, что наша борьба кажется заранее проигранной. Я хочу, чтобы ты понял — это не так.

— Сэр, можно спросить вас еще кое о чем. Я хочу знать правду...

— Правду... — вздохнул Дамблдор. — Правда — это прекраснейшая, но одновременно и опаснейшая вещь. А потому к ней надо подходить с превеликой осторожностью. Однако я отвечу на твои вопросы — если, конечно, у меня не будет достаточно веской причины для того, чтобы промолчать. Если я не смогу ответить, прошу меня простить: я промолчу, потому что ложь недопустима.

"Сколько пафоса! Я прямо таки прочувствовал всю мудрость этих слов!" — ехидно прокомментировал Матроскин.

— Хорошо, — Гарри прикрыл глаза. Он уже понял, что ответ на интересующий его вопрос придется искать в другом месте, — Почему тогда, десять с половиной лет назад, Волдеморт пытался убить меня? — Гарри посмотрел прямо в глаза Дамблдора. Кое-что из теории легилименции он уже изучил, благо Матроскин — его персональная энциклопедия, помог. Использовать легилименцию образов можно и без заклинания, но рискованно при непринужденной (или пытающейся таковой казаться) беседе. Любой человек может заподозрить что-то неладное, если в его голове внезапно начнут проноситься воспоминания, когда он думал совсем о другом. Поэтому максимум, что директор сейчас почувствует — это усталость и отсутствие надежды узнать эту самую пресловутую правду. Вот и пусть чувствует! Хороший намек, прямой и искренний.

— Увы, Гарри, на этот вопрос я не могу ответить. По крайней мере, не сегодня и не сейчас. Однажды ты узнаешь... а пока забудь об этом. Когда ты будешь старше... Я понимаю — наверное, это звучит неприятно. Тогда когда ты будешь готов, ты все узнаешь.

Гарри не стал настаивать, но грустно усмехнулся, продолжая смотреть Дамблдору в глаза. Такие искренние, светло-голубые, чистые. Казалось, он, так же как и Лили Поттер, желает мальчику лишь счастья. Возможно, оно даже так и было. Но Гарри не верил. Со смертью Квиррелла он утратил веру. Есть события, способные сломать человека, и неважно, сколько ему лет. Сейчас Гарри осознавал в полной мере, что на свете есть он и Матроскин, и любые беды, радости, разочарования — это только его, не Дамблдора, не Рона Уизли или кого-бы то ни было еще. Лишь его.

— А как я смог выжить? — еще один вопрос без ответа, мальчик это уже знал. Вот спроси он про погоду, самочувствие Гермионы или свою оценку за экзамен — Дамблдор ответит. Честно ответит.

— Твоя мать умерла, спасая тебя. Есть на свете вещи, которые Волдеморт понять не в силах. Это любовь, Гарри. Он не мог осознать, что любовь — такая сильная любовь, которую испытывала к тебе твоя мать — оставляет свой след. Это не шрам, этот след вообще невидим... Если тебя так крепко любят, то даже когда любящий тебя человек умирает, ты все равно остаешься под его защитой. Твоя защита кроется в тебе самом.

"Большего бреда я в жизни не слышал!"

Гарри глубоко вздохнул, и не стал ничего отвечать. Ему больше не о чем было говорить с директором. Разумеется, когда Дамблдор уйдет, Матроскин пояснит все, не скроет. Кому он больше верит? Конечно, тому, кто приносил ему в пасти пакетики чипсов, когда из-за Дадли его в очередной раз наказывали, запирали в чулане. Гарри почувствовал, что Матроскин отчего-то развеселился, сказав про "бред" речей старика, но его не интересовали причины веселья кота. Он еще был слишком маленьким, чтобы заметить свое самое первое, выигранное словестное сражение. А он его только что выиграл! Еще до начала войны, которой, скорее всего и не будет. Это сражение — не битва, цена которой жизни людей или власть, нет. Это лишь маленький эпизод чьей-то жизни, конкретно мальчишки в нелепых круглых очках. Но именно этот мальчишка сейчас замолчал, давая понять пожилому магу, что разговор окончен, точно так же, как профессор МакГонагалл снова принялась за проверку работ, когда первокурсники пришли сообщить ей о готовящемся похищении камня. Гарри не радовался своей победе, он ее не заметил, как не заметил и ее возможных последствий, а они будут. Не хорошие или плохие, просто будут. Между взрослым и ребенком должно быть доверие. Если родитель говорит, что какой-то уважаемый человек на самом деле не прав, ребенок искренне верит. Родителем был бело-черный кот, тот, кто видел маленькую победу Гарри. И свою победу. Это было, своего рода, противостояние двух взрослых за влияние на ребенка.

Эта маленькая, на первый взгляд незначительная война была выиграна Матроскиным давно. Еще тогда, когда кот-человек, неизвестно как оказавшийся в доме Поттеров, неизвестно какие цели преследовавший, появился у порога дома номер четыре на Тисовой улице в Литтл-Уингинге после того, как оттуда исчез Дамблдор. Исчез, оставив маленького ребенка на пороге дома, как оставляют молоко. Матроскин выиграл эту войну тогда, когда просидел час на этом самом пороге, глядя на маленького ребенка, которому как-то удалось выжить, размышляя о своих планах и дальнейших действиях. Чтобы потом уйти, но вернуться вновь, после того, как он примет окончательное решение.

Не мог ребенок, говоривший странное слово "Матлоскин" (что, по мнению тети Петунии, лишний раз подтверждало ненормальность ребенка), не верить этому самому "Матлоскину". Как не мог и сам кот, мурлыкавший что-то этому ребенку на ухо, вместо колыбельной, повторявший вместе с ним математику и изучавший историю Великобритании, которую никогда не знал, не привязаться к этому ребенку. И теперь, какие бы свои цели не преследовал Матроскин, он никогда не предаст Гарри, как не может предать любящий родитель своего ребенка. Просто цели теперь у них будут — общие.

Необъявленное противостояние за влияние на мнение ребенка было выиграно давно, а вот первый результат этого выигрыша — маленькая победа самого мальчика, появился только сейчас. Тогда, когда Гарри ничего не ответил на слова Дамблдора, промолчал, так как не поверил. Не поверил из-за замечания Матроскина. Понял ли сам старик, что мальчик ему не верит и хочет, чтобы он ушел? Несомненно. Намек был вполне ясен. Но впереди у него столько лет, чтобы это исправить, поэтому он не придал такому незначительному факту большого значения. Он ведь не знал о Матроскине, не знал, что впереди у него нет этих самых лет. Именно в этот солнечный летний день Альбус Дамблдор, пришедший навестить в Больничном крыле мальчика, потерял свой последний шанс на какое-либо доверие.

Дамблдор перевел взгляд на сладости, которыми была завалена тумбочка. Гарри сам их только сейчас заметил.

— Полагаю, это от поклонников, — улыбнулся старик, — Конечно, то, что произошло — очень большой секрет. Разумеется, все о нем знают. О, драже на любой вкус "Берти Боттс". Мне не повезло, в юности я съел конфету, со вкусом рвоты. Боюсь, с тех пор я несколько утратил к ним интерес. Но вот эта конфетка мне кажется вполне безобидной, как ты считаешь?

Дамблдор улыбнулся, закинул в рот золотисто-коричневую карамельку, и тут же поперхнулся.

— Не повезло, — выдавил он, и побрел к выходу из палаты.

"Ага, не повезло ему! Это я сделал!"

Уже у самой двери старик обернулся и тихо сказал:

— Я очень прошу тебя, Гарри, не рассказывать никому о том, что произошло между тобой и Квирреллом. Даже Рону и Гермионе. Все подробности известны лишь тебе, мне и Волдеморту, пусть это и останется нашим секретом.

"Матроскин... — Гарри заглянул под кровать, где все это время и находился Матроскин, дабы не смущать Дамблдора сентиментальным желанием погладить кота, которое обычно и возникает при виде животного, — что было с Волдемортом? Чем его так поразили мои воспоминания, ведь ты их даже не изменил!"

"Как там сказал Дамблдор, малыш, — кот выбрался из своего временного убежища и запрыгнул на белые простыни, — Нужно называть вещи своими именами? Вот в этом и весь он. Не Волдеморт, а Дамблдор. Для него темный маг — лишь вещь, не более. И в этом его ошибка. Волдеморт не абстрактное зло, он реальный человек. Запомни это, еще не раз пригодится. А человека очень легко сбить с собственных мыслей своими мыслями, нет ничего проще.

Хороший легилемент не тот, кто может просто залезть в чужую голову. Маг должен многое понять, прежде чем это сделать. Я уже говорил тебе, что у человека в подсознании творится. И если ты субъективно воспринимаешь Уизли, как недалекого человека, простого мальчишку, нужно быть готовым к тому, что в голове у него будет куча различных идей, мыслей и нехороших чувств, самое безобидное из которых — зависть. Слепая, черная зависть тебе, Малфою... Увидев ее, ты моментально поменяешь отношение к приятелю, но будешь в корне не прав. Тот действительно не самый умный человек, но он готов был идти с тобой в этот запретный коридор, рисковать собой. А этой черной зависти он сам стыдится, но не может ничего с собой поделать. Он просто считает себя лучше тебя, и со своей точки зрения — он полностью прав. Это естественные мысли, присущие каждому человеку. Он может считать тебя недостойным выскочкой, очкастым уродом, да кем угодно, но одновременно быть хорошим другом, который не предаст. Одно не исключает другого, просто человек не всегда властен над своим подсознанием, тайными мыслями и желаниями.

Волдеморт — не исключение. Он хотел увидеть твои детские воспоминания — он их получил. Если бы я не мешал ему тем, что подкидывал их в определенном порядке, он бы выбрал те из них, которые соответствовали бы его, уже сложившемуся образу о тебе. Но выбирал не он. Разрыв шаблона у него произошел, малыш! Волдеморт ожидал, что ты его ненавидишь, мечтаешь о его мучительной смерти, хочешь быть героем вся магической Британии, а получил воспоминание о том, как ты говоришь, что он не убивал твоих родителей, так как их не существует. Он хотел увидеть ребенка, гордящегося тем, что является идолом для борцов со злом, ребенка, купающегося в лучах славы, наслаждающегося ей, он ведь наблюдал за раболепным лицом Уизли. А получил воспоминание о том, как ты злишься на глупость этого Уизли за то, что тот ляпнул ерунду в поезде. Хотел увидеть гордого выскочку, кичащегося своим младенческим подвигом, а увидел ребенка, водящего по ковру найденного под кроватью солдатика, и наслаждающегося тишиной в гостиной. Ты сломал его образ о тебе. Вернее, я сломал его образ.

В этом еще одно достоинство, но в то же время недостаток легилименции. Ты начинаешь воспринимать все чуть менее субъективно. У всех нас есть представления об окружающих людях. А эти люди могут оказаться другими. Волдеморт — такой же человек, у него тоже может быть свое мнение о Дамблдоре, тебе, своих Пожирателях, устройстве мира и так далее. И он точно так же, как все люди, заблуждается. Все заблуждаются. Истина одна, все остальные ее вариации — ложь. Но наш мир способен жить лишь в этой лжи. Я ответил на твой вопрос?"

"Да... — Гарри погладил кота, и на некоторое время задумался, пытаясь до конца осознать сказанное Матроскиным, — А что там насчет любви моей матери?"

"Нет, твоя мама тебя искренне любила, разумеется. Но сколько родителей погибало за своих детей, а детей потом, тем не менее, убивали. Я сам был свидетелем таких случаев не раз. Любовь — это чувство. Сильное, да. Но, скажем, чувство голода — сильнее. Тем не менее, ни то, ни другое чувство не способно пойти против магии. Если ты хочешь есть, то еда не упадет с неба. Если ты кого-то искренне любишь, и готов пожертвовать собой, чтобы этот человек жил — этого тоже недостаточно".

Яркое летнее солнце освещало палату и казалось таким уютным... Оно, солнце, не знало, что у ребенка в этой палате сейчас нет сил. Не физических — духовных. В данный момент он почему-то почувствовал себя стариком. Он пытается узнать, почему не умер, когда должен был, хочет понять причины поступков людей, в то время как его ровесники наслаждаются обедом в Большом зале. И сейчас этот ребенок понял одно — он хочет домой. А своим домом он пока считает не Хогвартс, который как заверяла профессор МакГонагалл должен был стать таковым, а тесный чулан под лестницей. Там, в чулане, было не важно, что сбило с толка Волдеморта, почему любовь не способна спасти. Там были другие, настоящие проблемы — где достать еду, как почитать ночью книгу, чтобы утром все же вовремя проснуться и не получить крепкий подзатыльник от того, что проспал...

"И еще, малыш... Дамблдор сказал, что Волдеморт беспощаден и к врагам, и к союзникам. Так-то он прав, но не совсем. Хотя, это лишь мое мнение. Я не стану оспаривать твое право на собственное, ты можешь со мной не согласиться. Но, все же, покинув тело Квиррелла, он все сделал верно. Когда твой союзник уже умер, или умирает, было бы высшей глупостью умереть с ним ради нелепых принципов. И что-то подсказывает мне, что сторонники Дамблдора не раз бросали мертвых товарищей, убегая от заклятий Пожирателей Смерти".

Мальчик погладил кота, улыбнулся. Шерсть красиво переливалась на свету, она была мягкой, гладкой. Сколько раз он проводил рукой по этой шерсти, а Матроскин поворачивался, желая, чтобы ему почесали живот.

"Ты сейчас пытаешься оправдать Волдеморта потому, что поддерживал его в войне?" — простой вопрос. Даже слишком, и ответ — не важен. Он не имеет значения.

"Я не участвовал в той войне, малыш. Более того, я в то время вообще не жил. Хочешь — верь, хочешь — нет. Просто я помню, как бежал... Тогда убили близкого мне человека, а я тоже решил не геройствовать, решил не умереть вместе с ним, а просто сбежал. Бросив тело, не похоронив и не проплакав у могилы, я бежал, не оборачиваясь, не сомневаясь, что я все делаю правильно. И сейчас, много лет спустя, я так же не сомневаюсь, что тогда я принял верное решение".

"Извини..."

* * *

Узнать о том, почему Дамблдор попросил не распространяться о произошедшем, Гарри довелось уже через пару часов. К нему заглянули Рон и Гермиона, и оказалось, что они ничего не знают. Квиррелла официально обвинили в попытке украсть философский камень, но никому не было известно, что произошло на самом деле. Более того, никому не было известно, где сейчас сам Квиррелл.

"А вот это интересно..." — подумал Гарри.

"Ничего интересного. Старик молодец, спасибо ему. Или ты хотел бы мотаться по Министерству, доказывая свою невиновность?"

"В смысле?"

"Нет тела — нет проблем, малыш! Учись, пока жив Дамблдор. Тела мертвого Волдеморта тоже никто не видел, а оно было. Я помню!"

— Получается, если камень уничтожен, то Сам-Знаешь-Кто не сможет вернуться? — с надеждой в голосе спросил Рон.

— Я тоже спросил об этом у Дамблдора. Он сказал, что есть и другие способы.

— Плохо, — констатировал Уизли, — А Фламель, выходит, умрет?

— Для высоорганизованного ума смерть — лишь очередное приключение. Как-то так.

— Что за бред? — скривился Рон.

— Дамблдор так сказал.

— Я всегда знал, что он сумасшедший, — благоговейно прошептал Уизли. Директор был его кумиром.

"Как все просто! Если это твои слова — то бред, если Дамблдора — то это философское изречение, малыш".

— Ты не думаешь, что он специально все подстроил? Что он хотел, чтобы именно ты это сделал? — задумчиво произнес Рон.

— Ну, знаете! — взорвалась Гермиона. — Если это он... Я хочу сказать, это ужасно, ведь тебя могли убить...

— Да нет, все было правильно, — после недолгой паузы ответил Гарри, — Я многое понял, правда.

— Наверно, он хотел дать тебе шанс, — все так же задумчиво продолжал Уизли.

— Да, наверно.

"Интересно, оправдал ли я его ожидания... Как думаешь, Матроскин?"

"А как бы ты сам хотел?"

"Не знаю".

"А если не знаешь, то зачем спрашиваешь?"

— Ты бы тут не задерживался, завтра банкет по окончанию учебного года. Конечно, праздновать нам особо нечего, факультетские соревнования выиграл Слизерин, но еда будет вкусной. О, драже "Берти Боттс". Я возьму? — и Рон, не дожидаясь ответа, кинул зеленую конфетку себе в рот. Но тут же скривился.

"А вот так тебе! Покушай рвоту! Что они все сегодня сговорились, и хотят увести у нас конфеты, малыш?"

— Вы уже здесь пятнадцать минут сидите, а я разрешила только пять! Марш отсюда! — мадам Помфри выгнала из палаты Гермиону и Рона.

Гарри почему-то больше не чувствовал прежней неприязни к Рону, да и выводы Уизли сделал правильные. Он, не Гермиона, привыкшая к тому, что старшие всегда правы. Грейнджер умная, со временем и она поймет, что это не всегда так, но Уизли, казавшийся недалеко ушедшим от тролля в своем умственном развитии, уже сейчас догадался, что Дамблдор все это подстроил.

Не догадался он только о том, что старик сейчас смотрит в окно, провожая отправленную сову. Сова несет не важное письмо в Министерство, просто она красиво летит, поэтому взгляд остановился на ней. И если Гарри спрашивал, оправдал ли он его надежды, то здесь не было однозначного ответа. Дамблдор жалел... Он искренне верил, что убийство калечит душу, пусть и совершено оно в целях самообороны. Да и способ убийства — не стандартная Авада Кедавра, а потолок. Все же именно он, мудрый столетний маг, стал причиной того, что одиннадцатилетний ребенок искалечил свою душу. Но у прошлого нет сослагательного наклонения, что сделано, то сделано. Впрочем, о подобных мыслях Дамблдора не догадывался не только Рон Уизли, но и сам Гарри.

Вечером навестить Гарри пришел Хагрид, он долго рыдал, и мальчику стало искренне жаль лесника, не умеющего хранить секреты. Вот его он простил, не задумываясь. Хагрид преподнес Гарри самый замечательный подарок в его жизни — альбом, с фотографиями родителей. И Лили Поттер оказалась почти такой же, какой он ее видел в ненастоящем мире, придуманном собственным воображением.

* * *

Гарри пришел на банкет, когда зал был уже полон. И все из-за мадам Помфри, настоявшей на повторном осмотре. Мальчик медицину не всегда понимал, даже магическую. Он чувствовал себя прекрасно, разве не это главный показатель его здоровья?

Поскольку соревнование между факультетами выиграл Слизерин, зал был оформлен в зелено-серебряной гамме. На стене, позади преподавательского стола, висело огромных размеров полотно, с изображением змеи — герб Слизерина.

Гарри хотел незаметно проскользнуть на свое место, но судьба решила, что это будет слишком просто. Поэтому, как только мальчик переступил порог, в зале наступила полная тишина, и через секунду все школьники одновременно заговорили.

"Встречайте нас, плебеи! В этот момент тебе нужно наслать на них кару Божью, малыш!"

"Что наслать?"

"Ну, не знаю. Сам придумай. Гром и молнии — скучно. Может всем в рот по драже со вкусом рвоты?"

"Да ну тебя, Матроскин".

Гарри сел между Роном и Гермионой. Краем глаза он замечал, как некоторые студенты косятся на него, кто-то даже показывал пальцем. Но он предпочел сделать вид, будто не замечает ничего вокруг себя.

"Прав был Олливандер, малыш. Волдеморт творил великие дела. Видишь, стоит убить человека — как сразу же становишься значимым!"

Через минуту в зале появился Дамблдор. Все разговоры стихли, и Гарри вздохнул свободно.

— Итак, еще один год позади! — радостно воскликнул Дамблдор. — Но перед тем как мы начнем наш фантастический пир, я немного побеспокою вас старческим брюзжанием и пустой болтовней. Итак, позади остался отличный учебный год! Я надеюсь, ваши головы немного потяжелели по сравнению с тем, какими они были в начале года. Впрочем, впереди у вас все лето для того, чтобы привести свои головы в порядок и полностью опустошить их до начала следующего семестра.

"Почему он так часто несет всякую ерунду, Матроскин?"

"Ему досталось бракованное чувство юмора, малыш. Хотя, помню, мы как-то гадали, употребляет ли он что-то..."

Дамблдор, все так же улыбаясь и, должно быть, радуясь своему остроумию, сообщил о количестве баллов, набранных за учебный год всеми факультетами. Гриффиндор оказался на третьем месте, был бы на втором, если бы не провальная игра в квиддич. Таким образом, герб Слизерина висел за спиной директора не зря — этот факультет в седьмой раз подряд выиграл кубок школы. Зал взорвался аплодисментами, которые, разумеется, исходили в основном от самого дальнего стола, где Малфой так усердно хлопал в ладоши, что Гарри задумался над тем, не будут ли у него после этого болеть руки.

— Однако мы не учли последних событий, — Дамблдор хмыкнул, — Итак... Начнем с мистера Рональда Уизли и мисс Гермионы Грейнджер... За выдающуюся храбрость и преданность, которую вы показали, я присуждаю Гриффиндору пятьдесят баллов.

Зал, уже преимущественно благодаря выходцам из алознаменного факультета и хаффлпаффцам, просто умеющим радоваться за других, снова разразился громкими аплодисментами. Рон побагровел, и теперь цветом лица напоминал редиску.

— Мистер Гарри Поттер, — в зале воцарилась абсолютная тишина, — За железную выдержку и ваше мужество я присуждаю Гриффиндору пятьдесят очков.

Поднявшийся шум оглушил Гарри. Судя по согнутым ушам Матроскина, ему приходилось еще хуже. Все, кто умел считать, уже поняли, что Гриффиндор обогнал Слизерин на один балл. Студенты львиного факультета подорвались со своих мест и начали хлопать Гарри по плечу. Поздравлений удостоился и красный от смущения Рон. Поттер, несмотря на неумение использовать легилименцию, чувствовал, что Уизли очень собой доволен. А ему самому стало мерзко...

Мерзко от простой до неприличия, даже гениальной в своей простоте несправедливости. Эх, Дамблдор, Дамблдор... Не ты настоящий гриффиндорец, ведь этому факультету свойственна не только храбрость, но и чувство справедливости. Настоящий гриффиндорец, пожалуй, единственный на всем факультете сидел с кислой миной и размышлял. О том, как странно подогревает директор межфакультетскую вражду. О том, как начисляются баллы и назначаются наказания, когда за нарушение школьных правил можно потерять баллы, а можно получить, когда за ночную безобидную прогулку по Хогвартсу можно заработать отработку в виде менее безобидной ночной прогулки в Запретном лесу, точно так же нарушающую правила школы.

Близнецы Уизли подошли к Гарри и начали что-то говорить, но мальчик их уже не слышал. Он смотрел на умиляющегося Дамблдора, и к горлу подступал ком. Справедливость? Где это? Что это? Нет, мы не знаем такого слова. Мальчик резко поднялся и направился к выходу, в зале сразу все замолчали. Его переполняла злость... на директора за то, что он так откровенно подарил Гриффиндору победу, начислив баллы после объявления о том, что Слизерин выиграл Кубок школы, на слизеринцев, которые молчат, не пытаясь отстоять свои права. Действительно, они же слизеринцы, к чему им открытая борьба. Они просто в следующем году будут тихо мстить, задевая гриффиндорцев, насылая на них заклятия подножки, пока никто не видит и все в таком духе. Дамблдор не может этого не понимать.

Злость, она такая сильная, сильнее разума. Она затмевает его, не дает возможности нормально мыслить. Но есть у нее одно преимущество... Она дает силы. Физические, магические, не суть.

У самого выхода Гарри обернулся, увидел, что за ним бежит Матроскин, а все студенты провожают взглядом и кота, и его самого. Посмотрел на герб Гриффиндора и хлопнул в ладоши, как до этого сделал Дамблдор, чтобы сменить декорации. И вот позади преподавательского стола снова висит зеленое полотно с изображением змеи, а сам зал украшен в зелено-серебристой гамме.

— Я считаю, что нарушение школьных правил не стоит поощрять, прикрывая их храбростью. Это не справедливо, — в абсолютной тишине произнес Гарри.

"Трепещите! Великий и ужасный Гарри Поттер только что продемонстрировал вам неплохую беспалочковую магию, а вместе с ней — несусветную глупость! Сегодня Его Величество добрый и справедливый. Примите наши подачки с барского стола!"

"Заткнись, прошу тебя", — Гарри покинул зал.

"Ладно. Только представление твое — показатель гриффиндорского идиотизма, как еще одной характерной черты факультета. Слизеринцы не оценят подачку, они гордые".

"Да плевать я на них хотел!"

* * *

Гарри ехал на заднем сидении серебристого форда. Матроскина рядом не было, родственники итак чуть с ума не сошли, когда мальчик заявился домой с белой совой. Наличие еще и кота они бы вряд ли потерпели. Гарри вспоминал неприятный эпизод прощания на платформе девять и три четверти, когда несколько человек, которых он даже не помнил, пожимали ему руки. Его выходку посчитали чуть ли не более гриффиндорским поступком, чем решение спасти философский камень. Поэтому, как заметил Рон, Гарри был по-прежнему популярен.

Внезапно за одним из повторов мальчик увидел как на них на полной скорости несется автобус. Единственное, что он успел сделать, это прикрыть ладонью рот, но глаза не закрыл. Он смотрел в глаза Волдеморта, полагая, что Смерть уже не только выбрала его в качестве своей жертвы, но и дышит ему в затылок, шепча на ухо обманчиво ласковые слова. Какая злая ирония, что ему предстоит умереть вот так, в маггловском мире на обычной пригородной трассе. И все вовсе не так, как в фильмах. Более... обычно что ли. Просто понимаешь, что это твоя смерть. Все.

И сколько же мыслей проносится в голове, последняя из них — уже точно истинно гриффиндорская! Гарри переживал за Матроскина, которого нет в машине, который не умрет, но, как минимум, огорчится смерти своего... друга? Воспитанника? Впрочем, сейчас формулировка важна меньше всего.

Но... автобус словно растворился в воздухе! Вот он только что был, только что дядя Вернон попытался вывернуть машину, что, разумеется, уже бы не помогло, и все закончилось, словно было лишь иллюзией.

Дядя Вернон обернулся с ошеломленным видом, мельком взглянул на Гарри, вид которого тоже вряд ли выражал спокойствие, но не сказал ничего. Глупо ругать мальчишку за его фокусы, если эти фокусы только что спасли твою шкуру. Но и поблагодарить его он все же не решился. Дурсль ведь не знал, что автобус был лишь плодом воображения. А воображение у Матроскина хорошее!

"Убью, сволочь!"

"Да ладно тебе, по-моему, весело!"

"Надо запомнить на будущее, что несущийся на меня автобус — это весело. Может, в следующий раз от души посмеюсь!"

"Скучный ты какой-то. Если твоей жизни не существует, то с чего ты взял, что существует смерть? Нашел чего бояться!"

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.