Радко отважный (джен)

В том месте, где случилась наша битва с упырями, подгорный туннель плавно переходил в подвалы замка — в самый нижний их этаж. По-видимому, именно там эти уроды облезлые и обитали. Потому и столкнулись мы с ними, а не потому, что упырей послал сам Бела. Смысла в том не было, учитывая, какие из них бойцы. Слишком тупые и на редкость неуклюжие. Как говорится, сила есть — ума не надо… да и много чего еще. Так зачем переводить дармовую рабочую силу (ничем иным упыри, похоже, не являлись) в столь безуспешной попытке остановить нас.

Так думал лично я. Более того, даже осмелился предположить, что граф-де вообще думал, будто похоронил нас всех в туннеле, под устроенным им завалом.

Но это я. Тогда как большинство собратьев по оружию, включая господина Гайду, все равно в любом препятствии на нашем пути видели происки Белы Безбожника.

Туннель привел к винтовой лестнице, поднявшись по которой, мы оказались в темнице. Длинном коридоре с камерами, отделенными от него коваными решетками. За коридором находился довольно просторный зал, где вдоль стен были расставлены крохотные клетки — в таких можно сидеть, разве что скрючившись.

Пара клеток была подвешена под потолком — высоким, сводчатым. В одной еще сидел человеческий скелет, свесив наружу костлявые ноги. Выглядело это довольно забавно. Если конечно не задумываться, каково пришлось обитателю этой клетки, пока он был жив.

Единственный живой узник замковой темницы обнаружился в одной из камер. Какое-то тощее, болезненно бледное существо с почти совсем седыми волосами и в лохмотьях. Оно… он, скорее всего, не приветствовал нас, не жаловался и не звал на помощь. Но просто выглядывал из-за решетки, держась… нет, опираясь на ее прутья. И провожая нас мутным взглядом.

Видимо, будущий упырь, догадался я. Причем будущее это для него очень близко.

Еще… я не берусь судить, сколько всего деревень находилось под игом Белы Безбожника. Но не похоже, чтобы улов от них в последнее время был велик. А ведь сооружали эту темницу явно из расчета на большее количество узников.

В любом случае освобождать одинокого обитателя замкового узилища что я, что остальные считали пустой тратой времени. А прикончить, избавляя от страданий, ни у кого рука не поднялась.

Еще этажом выше, куда мы добрались по новой винтовой лестнице, обнаружилось несколько больших комнат, напоминавших казармы. Единственной их мебелью служили топчаны, выстроенные рядами. Ах да: в одной еще обнаружилось поганое ведро — правда, опрокинутое, потемневшее от гнили. Да с намертво присохшим… хм, содержимым. Сразу видно, что никто не торопился его выносить.

Ведро, впрочем, идеально вписывалось в общую обстановку. Потому что если в этих комнатах и размещались казармы… если вообще кто-то жил, то было это, по всей видимости, давно и неправда. Постельное белье, если где имелось, то успело безнадежно истлеть. Не только в углах, но и кое-где между топчанами развесили свои сети пауки. Оплетала паутина и упомянутое выше ведро.

На одном из топчанов простыню еще покрывало огромное темное… даже чуть ли черное пятно. Явно не чернила и едва ли вино. А что именно — догадаться нетрудно.

— Что здесь произошло? — вопрошал один из ополченцев.

Думаю, лишне говорить, что ответить ему было некому. Куда больше любого из нас… ну ладно, меня, по крайней мере, интересовали сокровища, о которых толковал Гайду. Богатства графа-чернокнижника. Вот только ни на какие сокровища мы пока не наткнулись.

Еще этажом выше мы увидели алтарь. Каменный постамент, тоже покрытый темным пятном, как давеча брошенная постель, а также множеством пятнышек от брызг. Еще на алтаре, как и вокруг него, валялись кости. А сам постамент располагался посреди фигуры, похожей на пятиконечную звезду, нарисованной на каменном полу. Чем нарисованную? Да все тем же… чем-то темным, черным почти.

Нетрудно было догадаться, кому здесь поклонялись. Или чему.

— Тьма! — пробормотал Мирча в благоговейном страхе.

Остальные молчали, полагая подобные пояснения лишними. Разве что некоторые судорожно хватались за священные символы, которые носили под одеждой.

В зале, где размещался алтарь, действительно было как-то особенно, как-то даже подчеркнуто темно. Даже несмотря на свет наших факелов. Воздух казался заметно душнее, а находиться — гораздо тягостнее, чем в пещере, темнице… да и вообще где бы то ни было.

Впечатление усугубили свечи — во множестве расставленные вдоль лучей фигуры на полу, а также в нишах, проделанных в стенах. Незадолго до того, как мы покинули это отвратительное капище, все они разом загорелись. Хотя света почти не добавили, как ни странно. Зато наполнили воздух горелой вонью.

Это было похоже на какое-то приветствие — как раз под стать хозяину-колдуну. Испуганно переговариваясь, а то и вовсе переглядываясь молча, мы поспешили прочь из этого места.

Новая лестница вывела нас в коридор, изогнутый как кольцо. Толкнув первую попавшуюся дверь, мы оказались в огромном и почему-то круглом как арена зале, тускло освещенном толикой дневного света, кое-как проникавшего через небольшие оконца.

Зал оказался не только обширен, но и высок — в этом смысле сделал бы честь любому собору. А еще… как разглядели мы благодаря факелам и свету дня, он был просто-таки заполонен стригами.

Крылатые твари висели под самым потолком, а также на стенах — свешиваясь с перил, перегораживавших галереи. Висели вниз головами, сложив кожистые крылья. Совсем как огромные летучие мыши. Вот только если летучие мыши в таком положении спали и прятались от дневного света, то стригам свет, как мы уже убедились, помехой не был.

Да и не спали они. В чем мы вскоре смогли убедиться.

Сначала одна скрипуче взвизгнула и сорвалась со своего места на одной из галерей, хлопая крыльями. Ее примеру последовали и остальные — две, еще три, десяток. А потом просто много. Хлопки множества крыльев и хор диких воплей огласили зал, отражаясь эхом, отчего захотелось уши зажать.

Только нам было не до того. Потому что почти сразу вся эта орущая, хлопающая крыльями орда метнулась вниз. Прямо на нас!

— Рассредоточиться! — перекрикивая стриг, скомандовал Шандор Гайду. — Пли! Стреляйте в этих стерв летучих!

Вот последнее уточнение было не обязательным. Мы и так видели, слышали и понимали, в кого стрелять.

Засвистели тетивы арбалетов, отправляя в полет болты с посеребренными наконечниками. Несколько стриг были подбиты и рухнули на пол с изяществом мешков с дерьмом. Однако большинство болтов — видел я — даже не долетели до тварей.

Перезарядить арбалеты мы не успевали. Стриги обрушились на нас градом… нет, даже лавиной, вцепляясь в горло или волосы, опрокидывая на пол. Краем глаза я видел, как пролетела чья-то голова, оторванная и окровавленная.

Кто-то попытался отбиться от ближайшей стриги прикладом арбалета, используя его в качестве дубины. Продержался он так всего миг-другой. Отразил атаку одной твари. Но вторая налетела на него со спины.

— Сабли! Секиры! Рассредоточиться! — драл глотку наш предводитель в отчаянии.

Правда, мы и так рассредоточились по залу, насколько могли. Все-таки место здесь было ограничено, а нас довольно много. Пока много.

Зато с оружием ближнего боя схватка пошла гораздо веселее. Ударом сабли я отсек руку одной из стриг, потянувшуюся ко мне. Тварь заверещала пуще прежнего. Но тут подоспел Мирча, неведомо каким чудом еще живой. И вонзил стриге в глаз кинжал покойного Слободана.

После такого удара твари ничего не оставалось, кроме как грохнуться на пол и забиться в предсмертных судорогах. Но расслабляться было рано. Уже в следующее мгновение мне пришлось заслонять Мирчу от еще одной стриги, метнувшейся к пареньку.

Эту летучую бестию я обезглавил прямо на подлете. Да сам же и восхитился — такой мастерский у меня вышел удар!

Вообще, оглядываясь по сторонам, я все чаще видел поверженных стриг на полу. А боевых товарищей своих — реже.

Не без радости заметил, как какой-то бугай, размахивая и вращая секирой, словно балаганщик тросточкой, разил вившихся вокруг него крылатых тварей направо и налево. Видел я и Драгана. Как он выпустил одной из стриг кишки, пырнув саблей в живот, а потом разрезав его одним резким движением.

И все-таки этих тварей летучих оставалось еще очень много. Притом, что легкими противниками… сравнительно легкими, как упыри, они не были. И уж точно не помышляли о сдаче.

Вот от следующей стриги Драган отбиться не успел. Не смог даже достойно встретить атаку. Грохнулся на пол, саблю выронив и бранясь как грузчик. Но тут ему на помощь подоспел скромный я. И ударом своей сабли отсек стриге крыло.

Шлепнувшись на пол рядом с Драганом, тварь потянулась было к нему. Но приятель мой сперва оттолкнул ее пинком. Затем выхватил кинжал и вонзил в ладонь твари, снова простершей к нему свои руки с отросшими когтями.

А потом и я, наступив стриге на одно из крыльев, срубил ей саблей голову.

Подошел к Драгану, помогая ему подняться. Подобрав свою саблю, он теперь воинственно озирался в поисках ближайшей противницы.

— Не понял! — вдруг воскликнул Драган, тыча куда-то в сторону рукой, еще сжимавшей окровавленный кинжал. — Чего это… он?

Посмотрел, куда он указывал… и тот же вопрос застыл у меня на губах. В суматохе схватки я едва смог заметить, как Шандор Гайду проскользнул к самому краю зала. К самой стене… точнее, к одной из дверей, ведущих за его пределы.

То, что увиденное мне не понравилось, было еще мягко сказано. Потому что если капитан первым норовит удрать с корабля, терпящего бедствие, значит, скорее всего, это не капитан, а крыса, укравшая капитанскую треуголку, и долго, успешно убеждавшая команду, что она-де тут главная. И даже то, что находимся мы на суше, а корабль — лишь образ, сильно дела не меняло.

— Чего? — отозвался я недовольно. — Думаешь, я сам понимаю, чего?

Не сговариваясь, мы проскользнули через толпу сражающихся людей и стриг, по разу рубанув саблями оказавшихся на пути тварей. И бросились следом за удиравшим предводителем.

Да, немного чести было в том, чтобы бросить собратьев по оружию, да еще в такой тяжелой схватке. Вот только очередной финт Гайду мог поставить под угрозу весь поход. Ведь мало того, что мы оставались без командира. Вдобавок его бегство посеяло новые сомнения. По крайней мере, в моей душе.

Поневоле ведь задумаешься: а где еще наш так называемый предводитель соврал? И что вообще из сказанного им было правдой… ну, кроме того, что есть в Паннонии замок Боркау, он же гнездилище стриг? Те же сокровища, например, которыми он поманил нас, как осла морковкой — они вообще существуют?

Дверь, в которую ускользнул Гайду, выводила на новую лестницу. В этот раз широкую — человека три могли разойтись. Но по-прежнему винтовую. Огромной каменной змеей обвивалась она вокруг зала.

С саблей наголо (опасаясь нападения, не иначе) наш горе-предводитель несся вверх по ступеням. Поднимался, не оглядываясь и топая как целый табун лошадей. Поэтому не видел и не слышал, что за ним следуем мы с Драганом. Тем не менее, осторожности ради, мы предпочитали держать расстояние. Нарочито отставая от Гайду примерно на полвитка лестницы. Впрочем, постепенно сокращая разрыв.

Подъем закончился в круглой комнате где-то близко к вершине донжона замка Боркау, если я правильно понял. Здесь было непривычно светло — благодаря множеству окон, через которые проникал солнечный свет.

Окна были забраны витражами — почти как в церквях. Только изображали витражи, как я заметил, приглядевшись, сплошь отвратительнейших тварей из самой преисподней, на фоне стен адского же пламени.

Преобладали в этих картинах красные тона. Отчего даже свет солнца, проходя через витражи, краснел. И могло показаться, будто вся комната от потолка до пола не то залита кровью, не то соседствует с геенной огненной. Или не просто соседствует.

Едва Гайду, а следом мы оказались в этой «адской» комнате, прямо посреди нее лицом к лицу с нашим предводителем будто из ниоткуда возник еще один человек. В долгополом черном одеянии, похожем не то на рясу монаха, не то на мантию университетского студиозуса.

Человек опирался на здоровенный двуручный меч с широким клинком затейливой формы и рукоятью, украшенной каким-то драгоценным камнем, вроде алмаза. Был бы тут ювелир, может и узнал.

Совершенно лысую голову венчала простенькая корона — черный венец с несколькими зубьями; не то чугунный, не то из вороненого железа.

Несмотря на лысину, назвать человека старым у меня не повернулся бы язык. Он не горбился, бледное лицо не покрывали морщины… почти. Взгляд был ясен. Хотя, подойдя поближе, я различил в его глазах искорки безумия.

Увидел я в лице человека с мечом и кое-что еще. Его черты сразу показались мне знакомыми — даже несмотря на отсутствие на голове хотя бы мельчайших признаков растительности. Та же форма носа и надбровных дуг, тот же цвет глаз, тот же острый подбородок придававший лицу что-то хищное. В общем, не хватало только усов и волос, чтобы Шандору нашему Гайду могло показаться, будто смотрит он в зеркало.

— Ну, приветствую, родственничек! — язвительно изрек лысый человек. — Хотя я поприветствовал тебя еще там… внизу. Помнишь? В часовне?

— Бела… Безбожник, — проговорил с какой-то неприличной, на мой взгляд, робостью Драган.

— Или правильнее называть вашу светлость Бела Гайду, — гораздо громче заявил я, в отличие от напарника робеть и расшаркиваться перед хозяином Боркау не собиравшийся. — То-то наш… хм, предводитель не упомянул, какого вы рода… ну, когда рассказывал.

Шандор Гайду оглянулся на меня с таким выражением, с каким обычно встречают нежданных и незваных гостей. Такое с трудом скрываемое раздражение, прячущееся под маской усталости. Чего, мол, приперлись. Я вам не рад, вам здесь не место, но приходится терпеть ваше треклятое присутствие.

— Что? О, ни в коем случае! — граф недобро усмехнулся. — Этот мерзавец, вломившийся ко мне домой во главе разбойничьей ватаги — не родной для меня. Просто моя сестра…

— Моя прабабушка, — пояснил Гайду.

— …однажды сбежала от меня. Из замка… и вообще на чужбину.

— Где вышла замуж за барона Гайду, — довершил наш как бы предводитель. — Его-то фамилию теперь я ношу.

— А сбежала, надо полагать, через тот тайный ход, через который потом пробрались сюда мы, — сообразил я. — То есть, так понимаю, почтенный господин не от стриги-пленницы о нем узнал.

При этом так кстати вспомнились мне сомнения Мирчи насчет действенности допроса и пыток этих тварей. А также его слова: «стриги вообще-то не мастаки разговоры разговаривать».

Бела же не преминул те слова подтвердить.

— От стриги? Ну насмешил! — сказал он, хотя ни в голосе графа, ни в выражении лица не чувствовалось ни тени веселья. — Мои питомицы говорят лишь то, что велю им я. Ты бы еще упырей на откровенность вызвал!

— Если бы я просто привел людей к нужной пещере, — проговорил Гайду, неловко оправдываясь, — возникли бы вопросы… подозрения. И без того вы все не рады были, сперва столкнувшись со стригой, а потом узнав о них… от меня.

— Ну уж извиняйте, — я дурашливо раскланялся, разводя руками, — так оно обычно и бывает, когда ведешь дела нечестно. Обман и скрытность подрывают доверие, рождают подозрительность.

Но ладно я. Драгана же признание нашего предводителя просто взбесило.

— То есть, — проговорил он, — весь этот балаган… с пытками… с поимкой и доставкой стриги… все это — чтобы просто лишний раз от нас скрыть что-то? Вокруг пальца обвести? Да знаешь ли ты, кусок дерьма, что мы десятника из-за твоих кривляний потеряли?! Человек погиб!

На последних фразах Драган вообще сорвался на крик. Видно Слободана он ценил больше, чем я.

— Как понимаю, тех двух искателей приключений тоже не было, — предположил я, — ну, один из которых погиб, а другой крышей поехал. Про Боркау же вы узнали…

— …из семейного предания, — сказал Гайду. — О графе. О том, что случилось с Паннонией. Почему она стала такой. А насчет авантюристов… да. На самом деле никто так далеко сюда не забирался, чтобы Боркау живьем увидеть. Но люди заходили. После чего… ну, те, кто смог вернуться, конечно, рассказывали об виденных ими тварях, которых могла породить лишь темная волшба.

Опять масло масляное!

— Некоторые встречали здесь и людей, — продолжал Гайду. — Я же просто сопоставил одно с другим и сделал выводы. Раз в Паннонии есть колдовские существа, значит, есть, кому колдовать. А раз так… и поскольку волшбой в этой земле занимался мой славный прадед, значит, в этом он преуспел. Как и в другом… жив коли.

С этими словами наш некогда бравый командир бухнулся перед Белой на колени, саблю бросая на пол.

— Прадед, прошу! — взмолился он. — Ты все же открыл секрет вечной жизни… видно же! Так поделись… ради нашего родства.

— И для этого ты сюда со своей бандой притащился, — проговорил граф с презрением в голосе.

— Один… один бы я сюда вряд ли дошел! — оправдывался Гайду, чуть не плача. — Эти… питомицы твои… они бы разорвали меня.

— Допустим, — Бела кивнул, — однако это не значит, что меня порадовало… сколько их погубили твои головорезы.

— Прошу! — вновь воскликнул Гайду, словно не слыша слов графа. — Они не значат для меня ничего! Мы можем вместе их убить… если стриги не разорвут.

Эх, никогда не видел его таким жалким. Жалким и гнусным, как раздавленный таракан.

— И к твоему сведению, — продолжал Бела, — я не открывал никакого так называемого секрета. Просто мой хозяин наградил меня за верную службу. А он не зря зовется Князем Тьмы. Тьма же, дорогой родственничек, она, знаешь ли, ничего не открывает. Скрывает, наоборот.

— Тогда я тоже готов служить! — с горячностью выпалил Гайду. — Тебе, хозяину твоему… да хоть самой Тьме! Только…

Граф покачал головой, брезгливо прищурившись.

— А с чего ты взял, — произнес он затем, — что моему хозяину требуется новый слуга… вот прямо сейчас? Не говоря о том, что это твое «только»… думаешь, он какой-нибудь купчина, чтобы с ним торговаться?

С этими словами Бела вскинул меч — удивительно легко для оружия таких размеров. И ничтоже сумняшеся пронзил своему незадачливому потомку грудь.

Гайду захрипел, даже вскрикнуть не в силах. Из раны хлынула кровь… и еще что-то. Нечто легкое, невесомое, едва уловимое взглядом, заструилось вдоль клинка причудливой формы, устремившись к руке графа, сжимавшей рукоять.

Жизненная сила? Вполне возможно. Ибо я видел, как стремительно из тела Шандора Гайду вытекает сама жизнь. Сохнет кожа, стекленеют глаза, деревенеют руки. Тогда как Бела с каждым мгновением выглядел все бодрее. Даже подобие улыбки на лице появилось. Само лицо, впрочем, не стало от этого приветливее и добрее.

Что до меня и Драгана, то нас граф будто не замечал. Словно не было нас здесь, так держался. А зря. Потому что… не знаю, как для Драгана, но для меня его довольный вид оказался последней каплей.

Да, Гайду, нас сюда приведший, был человеком непорядочным, вероломным, даже подлым. Отвращение под конец вызвал, что уж там говорить. Но он был все же по-человечески подлым и по-человечески же отвращал. Тогда как стоявшее перед ним чудовище, наслаждавшееся чужими мучениями, от человека имело разве что внешность.

В порыве праведного гнева я подскочил к Беле и рубанул его саблей по туловищу. Затем ее же острием ткнул в живот графу, легко прорывая его черный балахон.

Безбожник в ответ на это лишь оглянулся на меня. С выражением… укоризненным каким-то. Как будто на детскую шалость взирал, а не на человека, принесшего ему смерть.

Смотрел на меня так Бела пару мгновений. После чего повалился на пол, в одеянии своем став похожим на куль тряпья. Рухнул, из последних сил сжимая рукоять меча. Не выпуская из рук.

Такое вот трогательное и драматичное зрелище. Герой рыцарского романа, ни дать ни взять!