Девушка и Снейп (гет)

Весна 1990 года выдалась особенно теплой. Уже в конце марта земля покрылась короткой шерсткой травы, а в апреле солнце стало пригревать так, что расцвели примулы. Иногда я выходила за стены Хогвартса, чтобы сорвать несколько цветков и отнести их на могилу Хельги. Каменный ангел, венчавший её надгробие, всякий раз приветливо улыбался мне, а в ветвях ивы робко распевались птицы. Но девятого апреля я покинула стены школы не ради того, чтобы снова пойти к незабвенной подруге.

Два дня назад я пожаловалась Северусу, что мне грустно видеться с ним только в подземелье, каким бы милым оно теперь для меня не стало. «Хорошо, — сказал Северус. — послезавтра суббота. Приходи на берег озера в три часа дня».

Поэтому в субботу, в назначенный час я, волнуясь и радуясь, вышла на берег озера. За всю жизнь я так и не научилась наряжаться долго и тщательно, как мои новые приятельницы или та же Хельга. Вот и сегодня сборы мои были недолгими: быстро оделась, быстро пригладила щеткой короткие волосы, быстро достала из шкафа новый светло-голубой плащ. Никогда я еще не надевала обновку в таком безмятежном и радостном состоянии духа, и, соответственно, ни одна новая вещь прежде так не шла мне. Пока я не спеша прогуливалась вдоль берега, в голове назойливой толпой кружились стихи, но я гнала их прочь — только Северусу сегодня должны были принадлежать мои мысли. Между тем, он слегка запаздывал.

В пять минут четвертого я еще и не думала беспокоиться. Возникло лишь мимолетное желание — сбегать к Хельге и рассказать её о своей радости. Но я не решилась, опасаясь, что Снейп придет как раз тогда, когда меня не будет.

В семь минут четвертого я была уверена — его кто-то задержал. Может ли быть иначе? Северус так пунктуален и точен, как будто вырос в нашей семье. Я всем сердцем пожелала ему освободиться побыстрее, и, прислонившись спиной к стволу дерева, пыталась догадаться — с какой стороны он появится.

Еще пять минут спустя мной овладело нешуточное беспокойство — не случилось ли чего? Апрельский день был безветренным и тёплым, но по спине пробежал неприятный холодок. С трудом удерживаясь от желания немедленно вернуться в Хогвартс, я решила подождать еще немного — вдруг Северус все же придет, и тогда мы вместе посмеемся над моими страхами.

Ещё через пару минут беспокойство превратилось в самую настоящую тревогу. Я уже не сомневалась — с Северусом случилось что-то ужасное, а богатое воображение с готовностью подсовывало всё новые и новые версии — одна страшнее другой. Удивительно, но я не могла заставить себя уйти от озера и упрямо мерила шагами берег, нервно дергая пояс плаща.

«Только бы узнать, где он и что с ним! Только бы узнать!» Как тогда, в автобусе, я всеми силами души умоляла, не ведая, кого умоляю: «Где он и что с ним?! Скажите мне хоть кто-нибудь, где он и что с ним?!» Казалось, все моё существо сосредоточилось на этой безмолвной мольбе. Для меня уже не существовало ни весны, ни дня вообще, только темнота под сомкнутыми веками, только напряжение мышц и боль в пальцах, судорожно сжимающих поясок.

Внезапно в висках запульсировало, лоб налился свинцовой тяжестью. Ноги отказывались служить, и я села на землю, вцепившись в собственные волосы. Зыбкий, мерцающий туман заполнил голову, и из толщи этого тумана проступила страшная картина: Северус, лежащий в луже крови у подножия чугунной лестницы. Сделав невероятное усилие, я заставила изображение проясниться и смогла разглядеть желтую стену с грязновато-белой лепниной и причудливые завитки лестничных перил. Что-то знакомое померещилось мне в этом чугунном узоре. Ах, ну конечно! Любому книголюбу невозможно было не узнать лестницу, ведущую в букинистическую лавку, что в Nском переулке, а я много раз приходила туда с отцом.

Ужасная картина растаяла, оставив меня на скорчившейся на траве. Блузку на мне можно было выжимать. Вскочив на ноги, встретившие это простое движение предательской дрожью, я выдернула из подкладки плаща волшебную палочку, благословляя привычку всюду носить её с собой. Но правая рука тут же безвольно опустилась. Как могла забыть?! Я же не умею аппарировать! От досады я чуть не сломала волшебную палочку. Стоило ли такой бесталанной девице, как я, семь лет протирать юбку в Хогвартсе, чтобы в нужный час не суметь спасти самого дорогого человека?!

Подвеска на шее начала вибрировать. Это ещё что такое?! Я схватила фигурку чайки и поднесла к глазам, стараясь на полированной поверхности металла прочесть ответ на терзавший меня вопрос: «Что делать?» А если?.. Только бы удалось вспомнить заклинание! Как там? Des… Despi… Нет! Я так сильно сжала левую руку, что ногти вонзились в ладонь. Desperable! Точно! Я взмахнула волшебной палочкой, произнося заклинание трансфигурации.

Одежда прильнула к телу, стягивая руки и ноги, грудная клетка стремительно уменьшалась, кости черепа пришли в движение. Я непроизвольно зажмурилась, но едва лишь тело перестало посылать сознанию тревожные сигналы, открыла глаза, чтобы убедиться: заклинание сработало, я превратилась в птицу.

Взмахнув крыльями так уверенно, как будто делала это всю жизнь, птица по имени Джоанна Мэй поднялась в воздух. Не знаю, насколько быстро летают нормальные пернатые, но тревога за любимого и смертная тоска при мысли, что я могу не застать его в живых, гнала меня так, что лишь ветер свистел в ушах, а мирные английские пейзажи проносились подо мной словно страницы гигантской, перелистываемой великаном книги.

Вот и Лондон. Скорей, скорей, скорей! Дома и улицы Вест Энда сливаются в одну разноцветную кляксу. Лишь бы не пропустить! Спускаюсь ниже. Кто-то кричит: «Смотрите, над городом чайка», но крик его тонет в свисте рассекаемого воздуха. Наконец-то! ….street, ….street, Nский переулок, желтый, с белой лепниной дом. Так это всё-таки правда! Под лестницей лежит Северус, смертельно бледный, и кровь растекается под ним бордовой лужицей. Andesperable! Я снова становлюсь собой. От запредельного ужаса тошнота подкатывает к горлу, но я не могу позволить себе и крошечной слабости. Скорее, к нему! Шум в ушах мешает мне понять, дышит Северус или нет. Тогда я распахиваю его плащ, разрываю ворот рубашки и кладу голову ему на грудь. Сердце еще бьётся. Но ясно, что биться ему осталось недолго: в правом подреберье у Северуса — глубокая, страшная рана.

Я не знаю, как при помощи магии останавливать кровь и излечивать смертельные раны, но одно я сделать могу. Поднимаю отброшенную в спешке палочку, описываю ей круг сперва над собой, потом над Северусом и отчетливо произношу заклинание подмены. Я еще успеваю увидеть, как рана на груди Северуса стягивается, но мгновением позже нечеловеческая боль заставляет упасть на землю, согнувшись в три погибели. Отток крови из раны неправдоподобно скор, но, наверное, так и должно быть? И ликование охватывает моё сердце: всё получилось, Северус будет жить.

Хельга, милая Хельга! Скоро мы с тобой увидимся…

* * *

Дивный запах лаванды так силен, что мне грезится: я — на солнечном юге, о котором столько рассказывала Хельга, лежу на траве среди лиловых, сладко пахнущих соцветий. Грёза так убедительна, что я слегка сжимаю пальцы, чтобы нащупать цветок, но пальцы мои скользят не по траве, а по гладкой ткани. Так это был лишь сон? А откуда же запах лаванды?

Рядом слышится шорох. Одеяло скользит по мне, укрывая обнажившееся плечо. Лежать тепло и мягко. Поняла! Это я раскрылась во сне, а Хельга подошла меня укрыть. От неё пахнет любимыми лавандовыми духами. Словно в подтверждение моей догадки, Хельга ласково гладит меня по голове. Я хочу сказать ей, что уже не сплю, но не могу произнести и звука — только губы беспомощно шевелятся. Пробую открыть глаза. Но веки — почему они такие тяжелые? И тут я догадываюсь. Ну конечно! Я больна, и моя верная подруга ухаживает за мной.

Хельга снова подходит и кладет мне на лоб прохладную руку. «Жара нет», — еле слышно шепчет она. Наверное, я болею очень серьезно, раз не могу и глаз открыть. А Хельга, голубка моя, наверняка всё это время провела у моей постели. Напрягая все силы, я шевелю губами и, наконец, выговариваю по слогам: «Спа-си-бо, Хель-га».

Хельга молчит. Почему она молчит?! Я пытаюсь пошевелиться. Безуспешно. Тоскливая слеза проступает в уголке правого глаза. Хельга склоняется надо мной и шепчет: «Не беспокойся. Я здесь, всё в порядке». Слабо улыбаюсь. Очень хочется спать, и я не могу противиться этому желанию.

Мне снится, что я очень люблю кого-то. Во сне нет ни его присутствия, ни разговоров о нем, а только всепоглощающее, сладостное ощущение любви и мечта о поцелуе. Я знаю — мой любимый где-то рядом, и стоит его отыскать, как мечта моя сбудется. Но где он? Знаю, дом его — в Паучьем тупике, и бегу туда, но знакомые улицы Лондона путаются, то и дело меняя облик, название и количество кварталов. Я упорствую, но путаницы всё больше, а нужный переулок ускользает от меня. Неужели я его не увижу?! Не скажу, как я его люблю? Сажусь на чье-то крыльцо и горько плачу.

Хельга тормошит меня за плечо.

— Что с тобой? Тебе больно? Страшный сон приснился? — шепчет она. Шепот у неё какой-то грубый. Наверное, опять напилась ледяного молока.

— Страшный сон, — с трудом выдавливаю я. — Искала… Кого люблю… Не нашла.

— Кто он? — спрашивает Хельга.

— Не помню.

И снова сон набрасывает на меня своё удушливое покрывало. На сей раз некто, управляющий снами, смилостивился надо мной, и я не видела во сне ничего. Лишь абсолютное забытье баюкало меня, возвращая здоровье и силы.

Когда я проснулась, у моей постели вновь витал успокоительный запах лаванды. Пытаюсь открыть глаза — нет, не удается. Подошедшая Хельга гладит меня по волосам.

— Хель-га, — шепчу я.

Язык и губы стали немного сговорчивей.

— Я больна?

— Да.

— Что со мной?

— Тебя ранили.

— Кто?

Хельга молчит.

— Кто? — снова спрашиваю я.

Ответа нет. Мои губы жалко кривятся.

— Любовь, — наконец, отвечает Хельга.

— К кому?

— К нему, — эхом отвечает Хельга.

Её рука осторожно приподнимает мой затылок.

— Тебе вредно волноваться. Пей, Джоанна.

Питье слегка горчит, но я глотаю с жадностью. Зубы стукаются о край кружки. Как, уже всё? С трудом выговариваю: «Спасибо» и, обессиленная, засыпаю.

И снова лабиринты лондонских улиц. Мне бы только найти его дом! Компания подвыпивших студентов окружает меня. «Куда бежишь, красавица? С нами веселей!» Они, взявшись за руки, водят вокруг меня хоровод и горланят Walking Down Canal Street. Вырываюсь от них и убегаю. Кажется, это уже когда-то было?

А вот и его дом! Плачу от счастья. Скорей бы войти. Но что это? Во всей стене ни одной двери. Оббегаю вокруг дома. Да, дверей нет, нет и окон. Дом превращается в огромного уродливого слона и хохочет мне в лицо. Вскрикиваю и просыпаюсь.

Хельга, склонившись надо мной, шепчет:

— Что с тобой, Джоанна? Опять страшный сон?

— Да.

— Бедная моя.

— Хельга, — прошу я её, — возьми меня на ручки.

Подруга легко отрывает меня от кровати, заворачивает в одеяло и действительно берет на руки.

— Ты с ума сошла! — взволнованно шепчу я.

— Что не так? — пугается Хельга.

— Надорвешься! Отпусти.

Она бережно опускает меня на кровать.

— Ты всё забыла, — бормочу её недовольно, силясь поднять непослушные веки. Снова не получается. Из последних сил шепчу:

— Посади меня. Сядь рядом. И обними.

Чувствую, как под мою спину подталкивают подушку. Скрипит кровать. Хельга садится рядом. Её объятье, как всегда, успокоительно и приятно, но что-то непривычное чудится мне в нем. Хельга обнимает меня очень нежно, но руки у неё какие-то странные. Слишком жесткие, что ли? И грудь, на которую склоняется моя голова, тоже… Такая… Нет сил додумывать. Проваливаюсь в сон, как в бездонный колодец, и мне снится, что я превратилась в белую чайку и лечу над незнакомым городом, чтобы постучаться в окно любимого знахаря.