Девушка и Снейп (гет)

Из последующих дней я помню только ощущение душевной сухости и непрекращающееся желание, чтобы все оставили меня в покое. Я старалась как можно чаще отключать эмоции, но тело упрямо сообщало, что душа нездорова: всё время было жарко, всё время хотелось пить. Мантия, надетая на тонкую майку, нестерпимо грела и жалилась. Шум в любых количествах казался отвратительным, а запахи еды часто вызывали тошноту.

Из ночи в ночь повторялись похожие сны: будто брожу я по безводной пустыне, слушая свист и песни ветра, и вдруг понимаю, что эта пустыня — и есть мое опустевшее сердце. Как-то раз, стремясь хоть чем-нибудь заполнить вечер, я принялась перелистывать блокнот, в который выписывала любимые стихи, и наткнулась на такие строчки:

Дни свои влачить без друга — наигоршая из бед.

Жалости душа достойна, у которой друга нет.

Утешителя лишенный, проживи-ка не скорбя,

Эти несколько коротких, купленных у рока лет.

Дочитав четверостишие до конца, я с раздражением захлопнула блокнот и швырнула его за кровать.

Труднее всего мне пришлось на уроке зельеварения. Я старалась даже не поворачиваться в сторону профессора Зелий, но все-таки не смогла не заметить, что он выглядит более бледным и утомленным, чем обычно. Однако и это не смягчило меня. Я ослепла и оглохла к чужой боли, и сердце мое, казалось, обратилось в камень.

Как всякий, кто в глубине души догадывается, что он неправ, я упорствовала в своем заблуждении. Растравляла сердце, напоминая себе, что более половины своей короткой жизни Хельга провела без родителей. Перебирала в памяти все те истории, которые когда-либо слышала об упивающихся; истории, похожие на страшные сказки, ещё более ужасающие от того, что они были чистой правдой. И мне казалось, что, поступи я иначе, это было бы предательством памяти умершей, но, тем не менее, горячо любимой подруги.

Однако сквозь сознание мнимой правоты временами отчетливо проступали слова папы: «Доченька, горячее моё сердечко, не суди сгоряча. Жизнь намного сложнее, чем ты можешь представить». От этих слов, не раз говоренных с заботой и любовью, я не могла отмахнуться. И тогда озлобление сменялось жгучей болью и сомнениями: не совершила ли я самой большой ошибки в жизни?

Однажды вечером профессор Спраут отыскала меня в коридоре четвертого этажа, где я, усевшись на подоконник, безжалостно соскребала со стекла морозный узор.

— Мисс Мэй, директор вызывает Вас.

— Хорошо, я иду.

— Вас проводить?

— Нет, спасибо. Я сама.

* * *

Стучусь в кабинет Дамблдора. Директор радушно распахивает передо мною дверь.

— Добрый вечер, мисс Мэй!

— Добрый вечер, сэр. Вы звали меня. Я пришла.

— Присаживайтесь, прошу Вас.

Я присаживаюсь на один из стоящих в кабинете стульев и выжидательно смотрю на Дамблдора. Он стоит, сложив руки на животе, и добродушно улыбается, не торопясь сообщить мне причину вызова. Лучики морщинок разбегаются от его светло-голубых глаз к вискам, к желтоватым старческим щекам. Борода и усы белы, как снег. В который раз отмечаю, что наш директор похож на Отца Рождество. Вот только взгляд тяжеловат для Рождественского Деда.

— Я вызвал Вас, мисс Мэй, чтобы сделать Вам подарок.

— Подарок? Мне?

Я ожидала чего угодно, но не этого.

— А почему бы и нет? — хитро прищуривается директор. — Вы ведь любите кроликов?

— Да, — ещё больше удивляюсь я.

— Тогда мой подарок будет очень кстати.

Дамблдор идет к окну, под которым стоит доселе незамеченная мной клетка. Директор открывает дверцу клетки и достает оттуда — кролика!

— Мне кажется, вам нужен подопечный, — пушистый комок оказывается у меня в руках. — Вы ведь не подведете меня, взяв его на поруки?

-— Нет, ну что Вы! — говорю я, с восторгом разглядывая кролика. Зверёк и впрямь прехорошенький: серый, очень пушистый, с удивительно мягкими ушками. Кролик осторожно обнюхивает мои ладони, и то, как шевелится при этом его маленький нос, приводит меня в восторг.

— Спасибо, сэр!

— Не стоит благодарности, мисс Мэй. Не хотите ли чаю? Нет? Тогда Вы можете идти, только захватите с собой клетку.

К счастью, ни одной из моих соседок не оказалось дома. Я могла спокойно рассмотреть дамблдоров подарок. Кролик смирно сидел на ладони, шевеля аккуратным носиком.

«Я буду звать тебя Лапиком, — сообщила я ему. — Ты, наверное, хочешь есть? Подожди. Я сейчас что-нибудь принесу».

Я посадила кролика в клетку и побежала на кухню. Эльфы-домовики охотно дали мне несколько капустных листьев и три больших морковки. Лапик так аппетитно хрустел капустой, что и я сжевала листочек за компанию. Весь остаток дня я возилась со своим приобретением: устраивала ему постель, расчесывала и без того безупречную шерстку, учила отзываться на кличку. Соседкам зверёк понравился.

— Хорошо, что директор подарил тебе кролика, — заметила Кэтрин. — Ты опять стала похожа на человека, а не на привидение.

На следующий день, вернувшись с занятий, я первым делом подбежала к клетке Лапика.

— Лапик, миленький, привет!

Едва увидев меня, кролик прыгнул к решетке, и тут я заметила, что капуста, еще утром заботливо положенная в миску, осталась нетронутой.

— Что с тобой? Ты не заболел?

Я поспешно достала кролика из клетки. На мой несведущий взгляд, Лапик выглядел абсолютно здоровым. Некоторое время я гладила его, нежно уговаривая:

— Не болей, мой хороший. Не болей, пожалуйста, не расстраивай хозяюшку.

Внезапно кролик соскочил с моих ладоней. Он сунул нос в миску и принялся с энтузиазмом хрустеть капустным листом. Я протянула ему кусочек банана — Лапик съел и банан.

— Так ты не болен, ты просто соскучился, — догадалась я. — Ты, наверное, думал, что я тебя бросила? Не бойся, я не оставлю тебя. Мы в ответе за тех, кого приручили, верно?

«А что ты сделала с профессором Снейпом? — холодно спросил внутренний голос. — Ты приручила его, а затем безжалостно бросила».

«Но он же убийца»! — горячо возразила я.

«А ты — неблагодарная дурочка! — жёстко ответил голос. — Он выхаживал тебя, заботился о тебе, он — взрослый, умный человек! — выслушивал твои россказни, и старался понять, это он помог тебе найти новых подруг, уговорил заняться сочинительством, он был добр к тебе, настолько, насколько умел. Так ли важно, кем он был прежде?! Важно то, каким ты его знаешь теперь!»

Я поспешно поцеловала Лапика, заперла его в клетке, прошептав скороговоркой: «Не-беспокойся-пожалуйста-я-скоро-вернусь!» и выбежала вон из комнаты.

* * *

Картины, лестницы, коридоры рвались мне навстречу, длинные полы мантии путались в ногах, сердце билось где-то в горле, но разве я могла добровольно прервать свой бег?

На втором этаже группа старшекурсников преградила мне дорогу. Кажется, все они были навеселе, иначе чем объяснить их непонятное возбуждение и покрасневшие лица?

— Куда бежишь, красавица? Останься с нами!

Они окружили меня, взялись за руки и начали водить хоровод, распевая «Walking Down Canal Street». Кольцо из черных мантий и разноцветных шарфов вертелось, словно в кошмарном сне, хохоча и обдавая парами спиртного. Я пыталась вырваться, но всё время натыкалась на чужие плечи и сцепленные руки. Голова закружилась, стало понятно — еще немного и мне не избежать обморока, поэтому я сделала отчаянный рывок, разорвала кольцо и стремглав помчалась по коридору. Этажом ниже пришлось ненадолго остановиться, потому что сердце угрожало вот-вот выпрыгнуть из горла.

Не успела я пробежать и нескольких ярдов, как мимо пронесся Пивз и с криком: «После обеда надо купаться!» опрокинул на меня кувшин ледяной воды. Я чуть не разрыдалась от досады и унижения. Что делать? Палочки с собой нет, высушиться при помощи магии не получится. Идти переодеваться? Но я не выдержу и минуты промедления. Бежать дальше? Но как показаться на глаза Северусу в мокрой мантии? И все-таки я побежала к нему. Промокла насквозь? И пусть! Если он простит меня, то утешит и согреет. Бежать теперь было не в пример легче — мокрая ткань приятно охлаждала разгоряченное тело. Правда, я рисковала сильно простыть. Но это неважно. Всё неважно, лишь бы поскорее его увидеть.

Филч схватил меня за руку у самой лестницы в подземелье. Его желчное, брюзгливое лицо светилось торжеством.

— Стойте, мисс! Думаете, что Ваши проделки сойдут Вам с рук?

— Какие проделки? Я ничего не сделала!

— А кто залил коридор первого этажа водой? — прошипел Филч.

— Это не я, честное слово, не я! Это Пивз! Вот, посмотрите на мою мантию. Она вся мокрая. Это он меня облил.

— Не пытайтесь морочить мне голову. Идемте!

— Куда?! — в отчаянии крикнула я.

— В подсобку, разумеется. Посидите там, пока директор не решит, как Вас наказать.

— Нет! Нет! Я ни в чем не виновата. Отпустите меня, пожалуйста! Мне нужно срочно повидаться с одним человеком. Это вопрос жизни и смерти, понимаете?!

Но Филч не знал сострадания. Пока он, сжимая мою руку своей костистой холодной рукой, тащил меня по коридорам, мне казалось, что это сама смерть влечет меня в царство мертвых. Когда ключ торжествующе повернулся в замке по ту сторону двери, я села прямо на пол и залилась злыми слезами. «Надо что-то придумать, — упрямо шептала я. — Если не увижу Снейпа — умру!» И тут… Лишь бы они были на месте! Скорее, сунуть руку в карман. Да, есть!

В кармане мантии завалялось несколько шпилек ещё с тех пор, когда я носила длинные волосы. Так, теперь к двери. Вспомнить, как мы Джулией открывали буфет. Замок поддался, и я рассмеялась от облегчения. Как хорошо! Можно бежать к Северусу.

Странно, что за всё это время мне даже в голову не пришло, что его может попросту не быть дома.

В этот раз никто не помешал моему бегу. Я благополучно миновала все коридоры, и знакомая дверь застонала от моих ударов, но… Никто не открыл мне. С последней надеждой я пробежала еще немного, и постучала в дверь класса. Тихо. И здесь тихо. Я буквально сползла по ближайшей стенке. Нет его! Нигде нет! Быть не может! Разом сказались и переживания предыдущих дней, и сегодняшний отчаянный бег, и мокрая одежда, и столкновение с Филчем. Меня начало трясти от волнения и холода. И тут за дверью послышались торопливые шаги.