Как-то раз из-за Тимьяна (гет)

— Ваша матушка будет довольна тем, что вы, кажется, усердно взялись за шитье, — сказала Мэри Гермионе.

Иголка Гермионы проворно двигалась, то исчезая внутри, то вновь появляясь из темно-синего куска материи. То, что она терпеть не могла шить, не означало, что она не умела этого делать. Она была так сосредоточена на завершении шва, что не ответила на случайное замечание Мэри.

Мэри улыбнулась, глядя на свою госпожу. Со дня Ивана Купалы настроение девушки заметно улучшилось. Она перестала худеть, а на её щеках вновь появился румянец. Мысленно Мэри удивлялась: не имел ли к этим переменам какое-то отношение ритуал Фейл-шитайна, но ей хватало благоразумия не спрашивать Гермиону об этом. Мэри понимала, что некоторые вещи девушка желала бы сохранить в тайне.

Отец Лоренцо тоже был доволен возросшей после Иванова дня внимательностью Гермионы. Девушка обладала умом, о чем ему и её отцу всегда было известно, а также имела неплохие способности к латыни. В эти дни ей удавалось с легкостью заучивать отрывки из Писания, почти ничего не упуская. Кроме того, она перестала спорить с ним о Библии, предпочитая принимать участие в увлеченных обсуждениях прочитанного.

— Отец Лоренцо вы сказали, что жены должны во всем подчиняться своим мужьям, но что Библия говорит о том, что, в свою очередь, должны делать мужья? Мне кажется несправедливым, что мы, жены, прислуживаем им, словно животные.

— Мужья, госпожа, должны любить своих жен и не быть к ним суровыми. Они ответственны за их счастье и здоровье. Поэтому, как видите, в христианской семье всегда присутствует любовь.

— Вы правы. Несомненно, невозможно служить без любви. Я лучше совсем не выйду замуж, чем вынуждена буду служить кому-то без любви. Разве мы не читали в первом послании к Коринфянам, главе 13… Et si distribuero in cibos pauperum…

— «…И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы», — священник задумчиво посмотрел на неё, продолжая: — Ваш отец поступает мудро, не принуждая вас к браку без любви. Ибо это больший грех, чем позволить вам на всю жизнь остаться девой.

Гермиона кивнула и снова сосредоточилась на Псалмах.

Отец Лоренцо наблюдал за тем, как Гермиона заучивает еще один псалом, безмолвно шевеля губами. Он понял, что испытывает облегчение и удовлетворение.

Она будет спасена.

Он всегда знал, что однажды она начнет проявлять неподдельный интерес к Библии, несмотря на нетвердое начало пути в христианскую жизнь…

Гермиона не подозревала о мыслях, беспокоящих отца Лоренцо. Будучи в своем времени человеком, достаточно небрежно относящимся к посещению церкви, сейчас она получила уйму времени для размышлений над христианскими учениями, скрашивая этим длинные летние дни и неспешную рутинную жизнь в поместье. Кроме искренней эмоциональной заинтересованности в Писании, ею двигал и академический интерес в изучении латыни и истории семитов. Изучение Библии напоминало ей дни учебы в Хогвартсе, дни, по которым она очень скучала.

Когда она аккуратно соединила следующие два стежка на своем шитье, Мэри мягко похлопала её по плечу.

— Могу я спросить, что вы шьете, госпожа?

— Я практикуюсь в шитье платьев на этом образце. Сеньор Витторио прислал ткани, которые я выбрала, чтобы заказать платья в Лондоне, но я отложила отрез для себя. Хочу попробовать свои силы в шитье.

— Вы действительно очень трудолюбивы. Ваша матушка будет рада услышать об этом. И я рада видеть, что у вас хватило здравого смысла практиковаться на куске грубой ткани, прежде чем попытаться сшить платье из присланного сеньором Витторио материала.

Гермиона мысленно пожурила себя за эту маленькую невинную ложь.

— Да, Мэри.

Через какое-то время Мэри ушла, и девушка, скользнув через комнату, чтобы запереть дверь, взволнованно взяла синий материал из простого хлопка и разложила его на кровати. Гермиона подвернула кромку во внутрь, под лиф, и обметала по краю. Она сделала это по памяти, вспомнив, что носят слуги. Материю она стащила из большого хранилища бракованных тканей, которые её мать держала, чтобы практиковаться в различных швах.

Ей пришлось чуть-чуть солгать Мэри. Она не практиковалась в шитье платьев. Каждый стежок, сделанный ею на этом платье, приближал её к возможности сбежать вместе с Драко на ярмарку в наряде крестьянки. Через пять дней её новое платье будет готово.

Еще через час Гермиона потерла глаза. Было тяжело шить при свечах, но у неё не оставалось выбора, если она хотела закончить вовремя. Она решила, что пора прерваться на ночь и, осторожно сложив почти готовое платье, убрала его в огромный сундук, заперев его. Ключ она засунула под кровать. Затем, взяв подсвечник со свечой, Гермиона выскользнула из комнаты и начала пробираться по старым каменным лестницам к кухням. Быстро пробежав сквозь опустевшие кухни к крошечному коридору с боковой дверью, ведущей на внешнюю территорию поместья, она опустилась на колени и нащупала пальцами щель под каменной плитой, расположенной наполовину внутри, а наполовину снаружи двери.

Дрожащими пальцами она сдвинула тяжелый камень вверх и ухмыльнулась, отыскав крошечный листок пергамента, спрятанный в узкой щели под плитняком.

В мерцающем свете свечи Гермиона прочитала записку от Драко:

«Спасибо за перо и чернила. Оставь мне знак, что получила это».

Гермионе казалось, что громкий стук ее сердца слышно во всем поместье. Её план сработал! Наконец-то они могли общаться, не встречаясь лично! Из складок своего платья она достала небольшой кусок пергамента, на котором её аккуратным почерком было написано:

«Это работает. Не могу дождаться начала ярмарки. Осталось пять дней! Напиши, где и когда встречаемся».

Засунув его в небольшую щель в земле, она задвинула булыжник обратно.

Схватив маленький клочок пергамента Драко и свечу, она пробралась обратно в свою комнату. Её сердце колотилось от волнения. Всё это так напоминало ее приключения с Гарри и Роном в Хогвартсе!

Уютно устроившись в постели, Гермиона отдалась во власть сна. К этому времени маленький золотистый цветок под её подушкой засох, от него лишь остались ароматный сухой бурый мусор. Гермиона не выбрасывала его, потому что этот сладкий запах напоминал ей об очень особенном сне, увиденном ею в ночь на Ивана Купала.

* * *

Одли еще раз терпеливо объяснил своей госпоже расчеты. Новый амбар будет готов принять необычайно богатый урожай только в октябре — но даже если продолжать строить его день и ночь, мельница была не готова перемолоть такое большое количество пшеницы. Им придется организовывать перевозку лишней пшеницы в соседний город для помола. А это означает необходимость уплаты соседствующему лорду налога за использование его мельницы… Поэтому не сможет ли она придумать какой-нибудь способ избежать этого?

— Почему вы не задали этот вопрос моему отцу? — спросила Гермиона в недоумении.

Одли выглядел виноватым.

— Эту проблему невозможно было предвидеть.

Гермиона глубоко задумалась.

— Что ж… Как далеко до этого соседнего города?

— Альдебург в пятидесяти милях к северу.

— До него можно добраться за день?

— На быстрых лошадях можно.

— А сколько времени понадобиться крестьянам, чтобы отвезти туда возы с зерном?

— Около четырех дней — два туда и два обратно.

— Таким образом, мы теряем четыре рабочих дня… Достаточно ли у нас телег для этого?

Одли выглядел озадаченным.

— О Боже…

— Неужели нет другого способа для помола?

Заговорил Фэнхоуп.

— Существуют ручные мельницы. У нескольких крестьян они есть, но мы запретили пользоваться ими, иначе они бы не стали платить налог за использование водяной мельницы лорда Грейнджера.

— Ручные мельницы! Ну конечно! Пусть крестьяне используют свои ручные мельницы!

Одли и Фэнхоуп переглянулись.

— Но госпожа, — произнес Фэнхоуп, — лорд Грейнджер специально приказал нам не разрешать им пользоваться своими ручными мельницами из-за налогов, которые мы смогли бы собрать с них, пользуйся они водяной мельницей…

Гермиона улыбнулась.

— Ну, тогда все очень просто. Вам просто придется позволить им… Или мы не только не соберем деньги, но и вынуждены будем платить лорду Альдебургу.

Помрачневший Одли записал несколько цифр в книгу счетов. Его хозяйка была права. По крайней мере, разработанный ею план спасет их от уплаты денег лорду Альдебургу. Фэнхоуп восхищенно смотрел на Гермиону.

Она улыбнулась ему.

— Госпожа, вы отлично управляетесь с цифрами, — сказал Фэнхоуп. — Теперь я понимаю, почему лорд Грейнджер так часто говорил, что хотел бы, чтобы вы были мальчиком. На ваши плечи легла бы большая часть забот о поместье.

— Мой отец часто говорил, что хотел бы, чтобы я была мальчиком?

Одли оторвался от своих счетов.

— Да, я сам это слышал перед его отъездом в Ланкашир. Он очень гордится своим домом и землями, и не хотел бы, чтобы все это досталось кому-то другому, когда вы выйдете замуж.

Гермиона покачала головой.

— Возможно, тогда я вообще никогда не выйду замуж.

— Но если вы уйдете в монастырь, тогда все его земли отойдут Церкви.

— Это единственный вариант для меня?

— Да, и если эти земли будут проданы Церкви, нам, жителям деревни Милденстоув, придется пахать и жать для действительно сурового хозяина. Всем хорошо известно, что нет суровее хозяина, чем Церковь, — произнес Одли.

— Ваша семья хорошо относится к нам. Лорд Грейнджер выступил против Графства, когда они захотели поднять десятину. Он хорошо заботится о нас — в городе о вашей семье отзываются с любовью, — добавил Фэнхоуп.

— Ваш отец относится к своим обязанностям со всей серьезностью. Вашу семью очень уважают. Но Милденстоув пострадает, если наши земли заполучит Церковь — её жажда налогов и десятин безгранична, а Король поддержит ее.

Гермиона была удивлена. До сих пор её единственным опытом общения с Церковью были занятия с отцом Лоренцо. Он был добрым и мягким священником, и она не могла представить его в роли надсмотрщика.

— Вероятно, вы думаете об отце Лоренцо… — произнес Фэнхоуп, читая её мысли. — Отец Лоренцо — исключительный случай. Такие милосердные характер и воззрения не часто встречаются в духовенстве. Именно благодаря этому он завоевал расположение лорда Грейнджера и был назначен в качестве постоянного церковного служителя. Лорду Грейнджеру требовалось утешение, когда вы… — Фэнхоуп покраснел. Одли сделал быстрое движение рукой, и двое мужчин обменялись взглядами.

— Когда я что? — спросила заинтригованная Гермиона.

Фэнхоуп отвернулся и взял у Одли книгу. Казалось, распорядитель очень расстроился из-за оговорки управляющего.

— Когда вы были младше… ваш отец столкнулся с некоторыми… проблемами. Но какой лорд с ними не сталкивается? Король, Церковь и крестьяне разрывают его на части, — закончил Одли вместо Фэнхоупа.

— Какие проблемы в прошлом?

— Да ничего особенного, — произнес Фэнхоуп, избегая яростного взгляда Одли. — Сущий пустяк.

— Спасибо за вашу помощь, госпожа, — сказал Одли. — Мы отчитаемся завтра, — распорядитель и управляющий поклонились и быстро ретировались.

«Что же такого случилось в прошлом, что заставило лорда Грейнджера искать утешения в милосердных и успокаивающих словах отца Лоренцо?» — стало немного любопытно Гермионе, и в первую очередь она спросит об этом у Мэри. И если это не сработает, она возьмется за самого пожилого священника.

А пока Гермиона потянулась и встала из-за отцовского стола. Она пошла к себе в комнату и тихо заперлась внутри. Достав из потайного кармашка своего платья небольшой кусок пергамента, она в десятый раз за этот день перечитала его.

«Увидимся у меня завтра в три. Не попадись. Не опаздывай».

Она поднесла послание к пламени свечи и наблюдала, как скручиваются и чернеют его края. Завтрашний день казался таким далеким!

Даже несколько часов спустя Гермиона не собиралась забывать о странном поведении и замечаниях Одли и Фэнхоупа.

— Мэри, — Гермиона дотронулась до руки своей служанки, когда они играли в карты.

— Да?

— Мне хотелось бы узнать, как получилось, что отцу Лоренцо была дана должность в поместье Грейнджеров?

Если бы Гермиона не искала признаков того, что служанка что-то от нее утаивает, то ничего бы не увидела. Но поскольку она их искала, то заметила, как задрожали руки Мэри, когда та сдавала карты.

— Это было очень давно, я уверена, что не смогу припомнить. Его назначили вскоре после вашего рождения.

— Ты говорила, что приехала сюда через год после моего рождения, чтобы быть моей няней. Ты просто обязана что-то знать об этом.

— Госпожа, служителей на подобные должности назначает Церковь, — с чувством произнесла Мэри, словно испытывала облегчение, что нашла такое хорошее оправдание. Но Гермиона знала больше.

— Нет, служителем в местную церковь его взял мой отец, — тихо сказала она. — Почему отец выбрал его? Что за неприятность случилась здесь в прошлом?

Пальцы Мэри нервно перебирали карты в её руках.

— Ваш черед, — произнесла Мэри. — Что будет козырем?

— Мэри, — Гермиона забрала карты из рук пожилой женщины, — пожалуйста. Пожалуйста, расскажи мне. Я люблю тебя как мать.

— Дитя, почему вы спрашиваете меня об этом сейчас? Восемнадцать лет мы не говорили об этом. Почему вы спрашиваете сейчас? От кого вы слышали об этом?

Гермиона едва не выдала Одли и Фэнхоупа, но вовремя сдержалась. Нет смысла вовлекать их.

— Я слышала об этом из надежного источника. Но подробностей я не знаю.

Мэри коснулась рукой лица Гермионы. Взгляд её глаз устремился куда-то вдаль, когда она произнесла:

— Дитя с лицом, словно роза. Вы мне снились. На Фейл-Шитайн. Но вы оказались не сном, вы настоящая. Я заботилась о вас восемнадцать лет… Вы настоящая.

— Почему я не должна быть настоящей? — испугалась Гермиона. Голос пожилой женщины пугал её. Она выглядела как профессор Трелони, которая вот-вот погрузится в один из своих трансов.

Мэри погладила её по мягким каштановым волосам и сжала её ладонь.

— Я ни на минуту не пожалела об этом. Я знаю, что вы хорошая, невинная, дитя от Бога. У вас озорной характер, и вы очень красивы… Но это не делает вас… — служанка улыбнулась и снова взяла свои карты.

— Что?! — в отчаянии воскликнула Гермиона. — Что со мной не так?!

Мэри рассмеялась.

— Не глупите, дитя мое. С вами абсолютно все нормально. Я купала и кормила вас с тех пор, когда вы были совсем малюткой, и вы такая же крепкая и здоровая, как и другие девушки. Поэтому выбросите все эти глупые мысли из головы. Что касается отца Лоренцо, он уже жил здесь, когда я прибыла, и с той поры я никогда не задавала никаких вопросов. И если бы вы осознавали, что для вас лучше, вы бы тоже ни о чем не спрашивали!

В голосе Мэри появились суровые нотки. Гермиона поняла, что разговор окончен. Чувствуя себя разочарованной, она подняла свои карты и грубо швырнула одну из них на стол. Она приложит все усилия, чтобы добраться до сути. Следующим шагом будет разговор со священником, потом — с родителями. Здесь происходило что-то странное. И то, что это каким-то образом касалось её, внушало беспокойство. Она докопается до истины.

* * *

Драко зевнул и перевернулся на своей жесткой соломенной постели. После возвращения с работы он вымел хижину — почему-то ему не хотелось, чтобы Гермиона думала, что он не в состоянии содержать дом в чистоте. Он выстирал свою одежду и сам отмылся в ручье. Для купания сейчас было достаточно тепло, и пойти к ручью после тяжелого трудового дня было его мечтой.

Завтра была среда, и слуги получили три выходных дня, чтобы сходить на ярмарку, сделать покупки, посмотреть представления и просто повеселиться. Драко с нетерпением ждал выходных. Живи он в Малфой-мэноре, мысль о посещении средневековой ярмарки нагнала бы на него зеленую тоску, но после двух месяцев тяжелого физического труда без единой возможности расслабиться ярмарка казалась ему очень интересным событием.

Он также понимал, что ждет ярмарку из-за того, что вместе с ним пойдет Гермиона. Он надеялся, что ей удалось должным образом спланировать вылазку. До этого времени у неё получалось придумывать кучу самых изощренных способов совершать общие вылазки — но пойти вместе с ним на ярмарку? Как же она собиралась справиться с этим?

Он вспомнил о маленьком клочке пергамента, лежащем в кармане вместе с красной лентой для волос. В нем было написано:

«Буду завтра в три. У меня для тебя сюрприз!»

Завтра он скажет ей все.

Завтра он увидит, сбылось ли его желание.

Завтрашний день обещал быть приятным.

Он задул свечу и отправился спать.