Дни ухаживания (гет)

Глава четырнадцатая

Элизабет Дарси проснулась, в полной мере сознавая, кто она и где она. Это случилось в основном благодаря присутствию в одной кровати с ней ее мужа. Это была не ее постель — она никогда не спала в ней до этой ночи. Они ночевали в гостевой комнате арендованного поместья. В таком месте было невозможно почувствовать себя как дома.

С другой стороны, они сделали множество маленьких открытий. Дарси предпочитал спать справа, а она слева. Они не храпели и не издавали других странных звуков — во всяком случае, во сне. Элизабет в постели частенько бывало жарковато, а Дарси, наоборот, мерз, но когда они были вдвоем, это не имело значения. Прошлой ночью они, устало обнявшись, быстро и счастливо погрузились в сон в переплетении рук, ног, волос и простыней.

Элизабет, моргая, смотрела в потолок. Она чувствовала себя немного вялой, как будто заспалась слишком долго.

Судя по свету, льющемуся в окно, так оно и было. Элизабет потянулась и осторожно высвободилась из-под руки мужа. Его лицо было от нее скрыто — он не любил спать на спине, поэтому, кроме обтянутого шелком плеча и прядей светлых волос, она видела только очертания тела под простыней.

Она подошла к окну, слегка поморщившись. Между ног немного саднило, хотя отдаваясь наслаждению, она почти не заметила мгновенной острой боли.

День был солнечный и холодный. Элизабет немного смущенно закуталась в ночную рубашку, и бросила взгляд на спящего мужа. Ей понравилось лежать, прижавшись к нему, когда их ничто не разделяло, но она даже помыслить не могла, что прислуга может застать ее в таком виде. И еще менее — что в таком виде могут застать Дарси! Она никогда не думала, что склонна к ревности, поэтому сила собственных чувств ее изумила и позабавила.

Он об этом не упомянул ни разу. Когда она первый раз спросила, зачем ему ночная рубашка, он вспыхнул и ответил, что он — не дикарь, чтобы разгуливать без нитки на теле.

— Значит, я — дикарка, милый? — спросила она. Дарси только рассмеялся новым низким смехом, совсем не похожим на его обычный смех; она сказала ему, что это похоже на мурлыканье, что только заставило его рассмеяться сильнее. Нежно откинув ей волосы со лба, он ответил:

— Только время от времени.

При этом воспоминании Элизабет улыбнулась про себя, прижавшись лбом к стеклу. Ей хотелось бы увидеть, как встает солнце, но с другой стороны, парк был таким скучным, что это зрелище вряд ли бы ей понравилось. Первый рассвет она хотела сберечь для Пемберли. У нее было ощущение, что она зависла между прошлым и будущим, и что ее новая жизнь начнется только в Пемберли. Все начнется там.

Она повернула голову, поймала свое отражение в зеркале и подошла ближе, гадая, как она выглядит после этой ночи. Вчера зеркало отразило маленькую стройную девушку с широко раскрытыми любопытными темными глазами и прямым носиком, усеянным веснушками. А теперь?

Она принялась себя рассматривать. Она не прибавила в росте, веснушки не исчезли вместе с девичьей фамилией, и всей родовитости ее мужа недостало, чтобы придать солидности ее носику. Гладкая смуглая кожа, узкое лицо, простая золотая цепочка на шее, решительный подбородок и озорная улыбка — все осталось прежним. Но когда она машинально подняла руку к лицу, на пальце блеснули сапфиры. У нее перехватило дыхание, и она сделала еще шаг к зеркалу. У нее изменились глаз: цвет и форма остались прежними, но такого выражения в них никогда ранее не было. Взгляд стал более задумчивым, хотя и сохранил веселость. В глазах прибавилось уверенности в себе, и одновременно появилась новая неуверенность. Таких глаз не могло быть у девушки по имени Лиззи.

Она внезапно подумала, что такой ее видит Дарси, когда смотрит на нее. Для него не существует юной озорной девочки, которую так хорошо знали — или думали, что знали — ее родные и знакомые. Точно так же, как для нее навсегда останется тайной мальчик, обнимающий свою мать. Для Дарси она всегда была, и всегда будет женщиной по имени Элизабет.

— Элизабет? Ты где?

Она резко развернулась. Дарси так и не переменил позу. Кажется, он даже не пошевелился — просто протянул руку и обнаружил, что ее нет. Не раздумывая, она нырнула в постель, на мгновение отметив, что ее одежда раскидана по всему полу, в то время как его аккуратно сложена на стуле.

— Я смотрелась в зеркало, — сказала она, прижав к его ногам свои.

— Элизабет, у тебя ледяные ноги, — пожаловался он, и притянул ее к себе еще ближе.

— Я хотела проверить, сильно ли я изменилась после … после…

Она залилась румянцем и застенчиво отвернулась. Дарси сел и отбросил волосы со лба. Она лениво отметила, что его волосы перепутались гораздо меньше, чем ее собственные.

— Ты точно изменился, — сказала она, прикоснувшись к его щеке. Жесткие волоски кололи пальцы. Она никогда его таким не видела, и не могла решить, нравится ей это или нет. — Щетина у тебя еще светлее волос. Наверно, поэтому ты всегда выглядишь свежевыбритым.

— Надо полагать.

Он откинул покрывало и встал, рассеянно поправляя рубашку.

— Мне надобно побриться и одеться. Я выгляжу как дикарь.

Элизабет подумала.

— В общем, да.

Он поморщился, и она добавила.

— В дикости имеются свои прелести.

— Прошу прощения?

Он кинул взгляд через плечо.

— Если она не выходит из границ, разумеется.

Она перекинула ноги за край кровати.

— Фицуильям, ты уже три минуты как проснулся и до сих пор меня не поцеловал. Я думала, у меня будет более обязательный муж.

Ее порадовало, когда, вместо того, чтобы слегка смутиться, как обычно случалось во время помолвки, когда она позволяла себе что-то в этом роде, он рассмеялся, подошел к краю кровати и наклонился, чтобы поцеловать ее. Это был не осторожный поцелуй жениха, а уверенный и страстный поцелуй молодого мужа.

Она уже собралась было закинуть руки ему на шею и поцеловать его в ответ, когда в дверь осторожно постучали. Оба оглянулись не без досады.

— Это, должно быть, Сара, — разочарованно заметила Элизабет. Щека у нее горела, и она прикоснулась к ней. — Ты был абсолютно прав, Фицуильям.

— Прав?

— Тебе стоило побриться прежде, чем целоваться со мной.

Он улыбнулся кончиками губ.

— Конечно. А тебе стоит поговорить со своей горничной. Похоже, у нее что-то спешное.

Привычной своей легкой походкой он направился в соседнюю спальню, на ходу рассеянно подняв с полу ее одежду и сложив на стул. У Элизабет слегка закружилась голова: такой жизнерадостной и полной сияния показалась ей внезапно скучная комната в чужом доме. Она с радостной улыбкой открыла дверь.

— В чем дело, Хилл?

У горничной был очень виноватый вид.

— Миссис Дарси, я не хотела ме… Я хотела сказать, что вы… вы сказали, чтобы я не поднималась, пока вы за мной не пошлете, но мне сказали…

— Сара, — ласково спросила Элизабет. — Что случилось?

— Ваша матушка, ми… мадам. Миссис Бингли занимает ее уже четверть часа. А потом появился мистер Бингли, и миссис Беннет захотела узнать про всякие разности, и задала столько вопросов, — в голосе ее звучало непривычное для Элизабет осуждение, — и они послали меня за вами.

Элизабет никогда не слышала от Сары таких дерзких замечаний. Ну конечно, ведь теперь хозяйка Сары — она! Теперь горничная служит не Беннетам, а Дарси. Вне всяких сомнений, она будет пересказывать Элизабет ходящие среди слуг сплетни, как ее матушка пересказывала миссис Беннет.

— Спасибо, Хилл. Я скоро спущусь.

На лице Сары выразилось глубокое облегчение.

— Помочь вам одеться, мадам?

— Нет, сегодня не надо, — ответила Элизабет. — Просто спустись в гостиную и передай им, что я сказала.

Сара сделала реверанс. Элизабет закрыла дверь и вздохнула. Конечно, она любила мать, но Дарси был не так уж не прав, когда предположил, что она не захотела бы поселиться по соседству с Лонгборном. До Дербишира было три дня пути в хорошую погоду. Миссис Беннет никогда не рискнула бы подвергнуть свои нервы такому испытанию, во всяком случае, зимой.

Так что в браке обнаружились и другие преимущества, кроме красоты мужа.

— Фицуильям, — окликнула она. Дарси, уже гладко выбритый и безупречно затянутый в черное, появился почти немедленно.

— Что случилось, Элизабет?

— Маменька, — сказала она. — Она уже здесь.

Дарси приподнял брови.

— В такую рань? Сейчас только…

— Знаю, — вздохнула Элизабет.

Глупо было желать, чтобы маменька вела себе по-другому — она никогда не изменится.

— С ней Джейн и Бингли.

— Нам надо бы к ним присоединиться, — Дарси было повернулся к двери, но Элизабет удержала его, положив руку на рукав.

С улыбкой она сказала.

— Джейн — ангел, но, как бы добра она не была, у меня нет желания следовать ее примеру. Мы спустимся в свое время.

— Как пожелаешь.

Он согласился даже слишком легко. Элизабет бросила на него подозрительный взгляд поверх плеча.

— В отличие от Бингли, я не испытываю желания угождать всем и каждому и быть всем довольным. Если ты считаешь, что можно не торопиться… Ну, это же твоя мать. Тут я подчиняюсь твоему решению.

— Только «тут»?

Она поискала щетку.

— Что мне надеть?

— Элизабет, опасность, что я стану невыносимо покорным, тебе не грозит.

Он открыл ящик комода и подал ей щетку, похоже, немного позабавленный.

— Теперь мне понятно, почему твой отец решил отправить с тобой горничную.

— Это твоя вина. Ты меня отвлекаешь.

— Ты сама не захотела, чтобы я ушел, — указал Дарси.

Он был очень красив и очень не к месту. С его мужественной внешностью он на редкость странно смотрелся среди разбросанных по комнате женских уборов и украшений. Элизабет внезапно осознала, что на ней нет ничего, кроме ночной сорочки, в то время как он полностью одет. Чтобы скрыть острое смущение, она стала рыться в своих платьях, выбирая то, которое бы подошло для долгой дороги, и раскидывая остальные в своей обычной беззаботной манере. Дарси благоразумно отступил на шаг от кровати, и стал наблюдать за ней, сложив руки на груди и приподняв бровь.

— Ну, одно из этих двух подойдет, — заявила она. — Какое тебе нравится больше — желтое или голубое?

— Я… Элизабет, зачем ты меня спрашиваешь? Я знаю о платьях не больше, чем дозволяется брату. Уверен, что всегда найдется кто-то, кто сможет дать тебе более толковый совет.

Она рассмеялась.

— Фиуцильям, женщина почти всегда наряжается только для собственного удовольствия. Оттого, что она сменит наряд, ни один мужчина не станет восхищаться ей сильнее, и ни одна женщина не проникнется большим расположением [2].

— Тогда зачем ты спросила? — поинтересовался он.

— Я не закончила. А потом… потом она выходит замуж.

Она встретилась глазами с его озадаченным взглядом. Неужели так будет всегда? Неужели только от одного его вида ее будет затоплять волна счастья? От природы она обладала привязчивым нравом, но такого… такого она даже вообразить не могла.

— Ты же не думаешь, что меня заботит, понравлюсь ли я кому-нибудь другому, — добавила она более серьезным тоном.

Он моргнул, перевел дыхание, и осторожно сказал:

— Ты мне больше нравишься в желтом.

Она просияла.

— Знаешь, это мой любимый цвет [3].

— Знаю.

В своей обычной манере он неожиданно добавил:

— В Пемберли ты была в желтом.

— Верно! Это было мое самое любимое платье.

Напевая что-то себе под нос, она стала одеваться.

— Фицуильям, помоги мне!

— Что я могу сделать? — почти с ужасом спросил он.

— Я не достаю до всех пуговиц. Я забыла, что у него такой сложный фасон.

Неловкие движения его обычно таких изящных пальцев, пока он боролся с пуговичками на спине, заставили ее рассмеяться, а теплое дыхание у нее на плече — порывисто обернуться, обхватить его за шею и поцеловать. Он был удивлен, но ни в коей мере не разочарован, и его губы впились в ее.

Они отодвинулись друг от друга. Несмотря на проступивший на щеках яркий румянец, Дарси спокойно заметил:

— Милая, ты так и не расчесала волосы.

Она не смогла удержаться и негодующе наморщила носик, а потом в вихре оборок опустилась у зеркала.

— Было бы поделом, если бы я отправила тебя справляться с матушкой, как знаешь, а сама послала за Сарой. Она превратилась в настоящего командира. «Не забудьте о пеньюаре, миссис Дарси». «Не пропустите чай, миссис Дарси». «Как вы пожелаете, миссис Дарси», и все с самым дерзким видом. Но это только потому, что бедняжка до смерти напугана. Думаю, она также боится совершить промах, как Джорджиана.

— Я попрошу Рейнольдс обращаться с ней поласковее, — сказал Дарси.

— Я отлично могла бы обойтись и без нее, я не привыкла иметь собственную горничную. Мы с Джейн всегда делили ее между собой, — призналась Элизабет.

— Готово.

Она подколола последний локон и повернулась к нему лицом.

— Ну что, достаточно ли я хороша, чтобы очаровать тебя?

Он молча смотрел на нее с выражением спокойного удовольствия на лице. Потом выпрямился и протянул руку:

— Милая моя Элизабет, надеюсь, теперь ты знаешь, что я считаю тебя бесконечно очаровательной.

— Очень дурно с твоей стороны говорить мне такое, — сказала она со смехом, — так я совсем потеряю голову.

Он пристально посмотрел на нее. Это выражение было ей незнакомо… то есть… она опознала озорной блеск в его глазах, с которым как-то уже сталкивалась, слишком поздно. При открытой двери, так что их мог увидеть любой случайно проходящий мимо слуга, и при том, что она уже приготовила выражение лица, подобающее миссис Дарси из Пемберли, он взял ее лицо в свои ладони, и скользнул по губам легким мгновенным поцелуем, скорее даже намеком на поцелуй, явно предназначенным для того, чтобы ее подразнить.

Она вскинула брови, поражаясь, что губы могут загореться от такого незначительного прикосновения.

— У вас очень довольный вид, мистер Дарси.

— Это потому, что я доволен, миссис Дарси, — откровенно заявил он. — Сегодня я доволен всем на свете.

— Это я могу понять.

Она улыбнулась ему и добавила, когда они уже спускались по лестнице.

— Будем надеяться, что твое заявление относится и к моей матушке. Боюсь, что моего спокойствия на нее недостанет.

* * *

Войдя в гостиную, Элизабет залилась румянцем. Там оказались не только матушка, но сестры и батюшка. Первой ее мыслью было желание сделать выговор Саре, но потом она сильнее сжала руку Дарси и стала рядом с ним, гордо выпрямившись. Может, она не слишком изменилась внешне, хотя, судя по восклицаниям, с которыми миссис Беннет и Китти разглядывали ее платье, они так не думали, но она знала, где теперь ее место.

Все-таки ей стало грустно, особенно когда визит подошел к концу, и пришла пора прощальных поцелуев. Она любила своего отца, но появление Дарси, не говоря уже о любви к нему, породило между ними отчуждение. Теперь она знала, каким может быть умный, образованный и здравомыслящий человек, и это заставляло ее испытывать горькое разочарование от того, каким был ее отец. Она и раньше сознавала его недостатки, но никогда — с такой остротой.

Для нее стало открытием, что она успела полюбить в своем муже не только Фицуильяма, страстного и нежного любовника, шепчущего ее имя в ее объятиях, но и мистера Дарси, серьезного и непроницаемого мужчину, молча стоящего с ней рядом. Она не могла удержаться от того, чтобы украдкой бросать на него взгляды — пусть на краткий миг, но этого было достаточно.

— До свидания, папенька, — сказала она, с радостью ощущая на талии теплую тяжесть руки Дарси. — Китти, Мэри…

К ее удивлению, глаза ее младших сестер были полны слез. Она никогда не уделяла им особого внимания.

— Я буду писать, обещаю, — сказала она.

Китти всхлипнула.

— Лидия тоже обещала писать…

— Ох, Китти! Я не дала бы слово, если бы не собиралась его сдержать.

Китти кивнула и снова обняла ее.

— Мне будет тебя недоставать, Лиззи.

Она боязливо посмотрела на Дарси, который разговаривал с Бингли с выражением обеспокоенной наседки, чей цыпленок только что выпрыгнул из гнезда.

Элизабет нежно улыбнулась мужу. Их глаза встретились, и его суровое лицо смягчилось. Китти перевела взгляд с нее на Дарси, порозовела, закусила губку, и, когда тот подошел, протянула ему руку.

— Мистер Дарси, — храбро сказала она. — Желаю вам счастья!

Он был крайне удивлен, но руку ей пожал. Не поцеловал, как сделал бы Уикхем, чему Элизабет была скорее рада — а то Китти могла бы упасть в обморок.

— Спасибо, Кэтрин.

— Я рада, что теперь вы наш брат, вы сумеете о нас позаботиться, — выпалила та.

Элизабет не знала, радоваться ли ей за мужа, или стыдиться за отца. Она решила выбрать первое, поблагодарила Мэри за торжественные пожелания благополучия, и повернулась к своей последней, но первой по значению сестре.

— Ох, Джейн! Когда мы с тобой снова увидимся?

Они крепко обнялись и обменялись горячими обещаниями писать письма.

— И не забывай, что хозяйка в Незерфильде — ты, — шепнула Элизабет.

Джейн рассмеялась.

— Не забуду. Лиззи… остерегайся.

— Мне будет тебя не хватать, я знаю. Как я обойдусь без тебя?

— Я не больше тебя знаю, что делать, — серьезно ответила Джейн.

— Нет, зато ты убедила бы меня, что то, что я делаю — правильно.

Она крепко сжала руки сестры.

— До свидания, Джейн.

— До свидания, Лиззи.

Джейн не скрывала слез. Элизабет поцеловала всех родных в последний раз и подошла к мужу.

— Фицуильям, — сказала она, и этого было достаточно.

Они попрощались, Дарси пожал руки мистеру Беннету и Бингли, помог ей сесть в карету, и кони тронулись.

Они отправились в Пемберли.

Примечания:

1. Горничная Элизабет — Сара Хилл, дочь домоправительницы Беннетов. Поскольку, став личной горничной госпожи, она резко повысила свой статус, к ней, как и ко всем «высшим слугам», положено обращаться по фамилии (но без приставки «мисс» — она не барышня).

2. Это, конечно, навеяно «Нортенгерским аббатством».

3. Во всяком случае, так думала сама Джейн Остин. Любимым цветом Джейн она считала зеленый.