Дни ухаживания (гет)

Брак мисс Лидии Беннет с мистером Уикхемом положил конец весьма многообещающим сплетням, и даже помолвка мисс Беннет с мистером Бингли не смогла их оживить. Единственное, что всех занимало – почему помолвка состоялась так поздно, потому как не было никаких сомнений, что эти двое созданы друг для друга. Этого не могли отрицать даже леди Лукас и миссис Лонг (несмотря на необходимость пристроить своих довольно-таки простеньких дочек). Если кому и полагалось счастье в браке, так это Джейн Беннет — во всяком случае, так утверждали меритонские кумушки. Такое доброе сердце! А какая красавица! Не ее вина, что у нее такое семейство.

А вот помолвка мисс Элизабет с мистером Дарси возместила нехватку сплетен с лихвой! Все, разумеется, исходили из того, что она пошла за него только из-за его богатства и знатности. Почему он решил на ней жениться, было не так ясно: ведь молодой человек его положения встречал множество самых красивых девушек? Как мисс Элизабет, всего лишь «недурная собой» мисс Элиза Беннет, ухитрилась изловить его, когда столь многие потерпели неудачу?

— Надеюсь, ее ждет большое счастье, — сказала миссис Джеймс.

Дочка торговца, на которой женился местный помещик, она была молода, хороша собой, и благоговела перед остальными дамами. Все не слишком искренне присоединились к этим пожеланиям.

— Хотя шансы на счастье с таким тяжелым человеком… — миссис Лонг не сочла нужным закончить фразу.

— Я никогда не считала, что он совсем уж неприятный человек, — заявила миссис Голдинг, поразив всех без исключения. Очень тихая, она, однако, имела привычку решительно высказывать свое мнение. — Со мной он всегда был вежлив.

Дамы постарше посмотрели на нее с сожалением. Всем известно, как легко вскружить голову молоденькой женщине, а спорить не приходилось: мистер Дарси был необыкновенно хорош собой.

— Согласна, — добавила миссис Джеймс. — Молли говорит, что в жизни не встречала хозяина добрее. Не то, чтобы она работала на мистера Дарси, но он гостит в Незерфильде, а Смит, ее отец, там дворецким, так он говорит, что мистер Дарси — единственный, кто заботится о слугах, и вообще настоящий джентльмен.

Надобно было признать, что слуги всегда отзывались о нем очень высоко.

— Может, он и хороший хозяин, — заявила миссис Лонг, — но это не значит, что из него получится хороший муж. Что не говори, а мне Элизу Беннетт жаль.

Остальные дамы были вполне готовы последовать ее примеру, но вскоре оказались в весьма неожиданном затруднении. Трудно жалеть того, кто понятия не имеет о собственном несчастье! Наоборот — Элиза, казалось, была в полном восторге и от своей помолвки, и от своего нареченного. Она была настолько поглощена им, что едва соблюдала правила вежливости: разговаривала только с ним, когда он был рядом, и не обращала внимания на всех остальных, когда его рядом не было. Куда бы он не пошел, она не сводила с него глаз, а уж выражение этих глаз, по мнению миссис Лонг, было почти что неприличным!

Сам мистер Дарси, которому, казалось бы, положено было играть роль одуревшего от любви, потерявшего голову поклонника, вел себя как ни в чем не бывало. Спокойный, сдержанный, элегантный, он уделял подобающее внимание своей нареченной и переносил интерес местного общества с несколько большей любезностью, чем можно было ожидать, но самообладание ни разу ему не изменило. Никаких особых признаков его чувства к Элизабет, кроме более мягкого, чем обычно, выражения глаз и решительного предпочтения, которое он оказывал ее обществу, заметить не удавалось. Некоторые из дам бессовестно подслушали их разговоры, и нашли их не только скучными, но и непонятными.

Они пришли к выводу, что Элиза решила выйти за мистера Дарси, потому что он оказался единственным мужчиной, способным понять хотя бы половину того, о чем она говорит.

Миссис Джеймс не без зависти прошептала:

— Она его любит. Как это прекрасно!

Миссис Лонг бросила на нее ледяной взгляд.

— Было бы прекрасно, если бы он хотя бы в грош ее ставил, — ядовито заметила она.

— Видимо, вы считаете, что это она сделала ему предложение? — кротко поинтересовалась миссис Голдинг. — Тогда почему он вообще решил на ней жениться? Ей нечего ему предложить, а если ему нужна красавица-жена, так их в его собственном кругу в избытке.

Миссис Лонг и леди Лукас очередной раз убедились, что им никогда не нравилась миссис Голдинг — слишком много о себе воображает! — и пробормотали что-то невнятное в адрес «этих проныр Беннетов».

* * *

В первые дни после помолвки Дарси и Элизабет были так несказанно счастливы, что забыли обо всем остальном мире. Полные любопытства взгляда, безумные слухи, бесстыдное подглядывание за каждым их шагом — все это не имело ровно никакого значения. Дарси принадлежал только ей, и Элизабет наслаждалась, чувствуя себя бесконечно любимой. Она стремилась как можно лучше познакомиться с его привычками, и пока они разговаривали, он — серьезно, она — жизнерадостно, с неутолимым любопытством его изучала.

Очень скоро она узнала, что опущенные веки говорят об усталости, нервные движения — о волнении, а жест, которым он отбрасывает со лба волосы, не говорит ни о чем. Когда он сердился, у него сжимались губы и проступали красные пятна на щеках. Когда над чем-то задумывался — обычно над очередным ее пытливым вопросом, то склонял голову набок, а когда испытывал боль — замирал, прикрыв глаза. Если ему было весело, он слегка приподнимал уголки губ, а от смущения заливался краской и отводил взгляд (что случалось нередко). Если ему не хватало слов — что тоже случалось нередко — он делал резкий жест правой рукой. Ее занимало, можно ли также легко расшифровать ее саму, и не переставало удивлять, что прежде считала его лицо непроницаемым — настолько легко она теперь его понимала.

Но больше всего Элизабет занимала одна его причуда. Сама по себе умилительная и, безусловно, забавная, она, однако, мешала их сближению. Дарси относился к ней с предельным, почти благоговейным почтением, что отнюдь не способствовало преодолению его природной скованности —потому что как еще можно было назвать такую сдержанность в выражении чувств? Неуклонное преклонение Дарси перед ее желаниями — или тем, что он считал таковыми, — вынудило Элизабет чуть ли не целых двенадцать минут завидовать Джейн, пока она не придумала выход.

— Тетушка Филлипс, — ласково сказала Элизабет, — мы с мистером Дарси хотим снова прогуляться до Оукхемского холма, но боюсь, вам это будет утомительно. Вы не станете возражать, если мы отправимся вдвоем?

Порой вульгарность миссис Филлипс бывала очень кстати. Теоретически обязанная их повсюду сопровождать, она ограничилась рассуждениями о том, что такой красивой молодой паре холм придется особенно по душе, и без малейших колебаний предоставила их самим себе. Элизабет вздрогнула и бросила на Дарси обеспокоенный взгляд, но не заметила на его лице ничего более страшного, чем сильное смущение. Так что она снова принялась за свой замысел.

— Я видела, что ты беседовал с Джоном Лукасом, Фицуильям, — сказала она небрежно, посматривая по сторонам, чтобы убедиться, что они одни. — И как он тебе?

— Никак, — ответил Дарси очень довольным тоном. — У него самые нелепые понятия.

— Ты ему это объяснил, конечно?

Он еле заметно улыбнулся.

— Конечно. Мы говорили об условиях на Севере, и он заявил, что бедняки сами виноваты в своем тяжелом положении, и помогать им — только поощрять их дерзость и разжигать недовольство.

— Что-что?

Дарси поморщился.

— Я не первый раз сталкиваюсь с таким мнением. Даже дядюшка, хотя его нельзя назвать черствым, любит повторять, что по молодости я рассуждаю слишком идеалистично, а когда он мной особо недоволен — наивно и невежественно.

Элизабет подумала было, не расспросить ли его про дядю, тем более, что из того, что она слышала о графе, было ясно, насколько маловероятно, чтобы тот одобрил брак племянника, но отказалась от этой мысли. На это будет время после, а сейчас это только отвлечет от задуманного. Она сильнее сжала его руку и улыбнулась.

— Под конец у мистера Лукаса был самый смиренный вид. Надо полагать, то ему разъяснил, насколько он заблуждается?

— Само собой.

Он посмотрел на нее, и улыбнулся широко и открыто. Эту улыбку она видела, только когда они бывали вдвоем. Элизабет прикинула его рост, и в первый раз за все время пожалела, что он такой высокий.

— Если бы он был хоть чуть-чуть пониже, насколько было бы легче…

— Я был рад, когда обнаружил, что твой дядя думает также, — внезапно заявил Дарси.

Элизабет, все еще поглощенная мыслями о том, как быть с шестью футами тремя дюймами его роста, рассеянно поинтересовалась:

— Мистер Филлипс?

Он удивился.

— Нет, я имел в виду мистера Гардинера. Когда у меня были… дела в Лондоне (у Дарси был богатый запас иносказаний для тех случаев, когда он не хотел говорить о чем-то прямо)… мы это обсуждали. Он не скрывает своего возмущения, но… — сказал Дарси с легким раздражением, — не так молод, чтобы быть обвиненным в невежестве и наивности каждый раз, когда защищает взгляды, не совпадающие с общепринятыми.

Элизабет улыбнулась: она вполне разделяла его чувства. Но ее позабавило еще и на мгновение проступившее на лице Дарси выражение детской обиды. Она любовно посмотрела на него, наслаждаясь своим счастьем, и приступила к действию.

— Фицуильям, — сказала она.

Он остановился и с любопытством поглядел на нее.

— Да?

Она погладила его по щеке, и посмотрела прямо в глаза (насколько это было возможно сделать, не напрягая шею до боли). Он слегка удивился, но не выразил никакого недовольства, и тогда она встала на цыпочки и решительно прижалась губами к его губам. В какой-то момент ей показалось, что он отшатнется в ужасе, но разве он не восхищался ее живым характером? Так что она не слишком удивилась, когда после мгновенного колебания он страстно ответил на поцелуй. Его губы разомкнулись, а пальцы в перчатке коснулись ее щеки. У Элизабет кружилась голова, все плыло, она чувствовала, как трепещут веки, и — конечно, исключительно для того, чтобы удержаться на ногах — крепко обняла его за плечи.

Задыхаясь, они отступили друг от друга. Всегда бледные щеки Дарси порозовели, но она полагала, что отнюдь не от смущения — такой у него был восхищенный вид. Она чувствовала, что ее собственные щеки горят огнем, а ведь она не испытывала ни малейшего смущения.

— Я тебя люблю, — сказала она легко, и он несколько мгновений молча смотрел на нее, а все прочие чувства на его лице вытеснило потрясение.

— Ты… я…как… почему?

Дарси сделал паузу, и, похоже, снова обретя дар говорить связно, сказал, страстно целуя ей руки:

— Ты — бесподобна, неотразима. Ты — радость всей моей жизни. Ты…

Элизабет слегка коснулась его головы, пораженная и растроганная такой реакцией на свое легкомысленное заявление. Она не знала, как лучше выйти из этого положения, но тут ей пришло в голову, что он на редкость удачно наклонился к ее руке. Поэтому она погрузила пальцы в его волосы и поцеловала его снова.

* * *

Элизабет не помнила его таким разговорчивым и оживленным с того дня, как он сделал ей предложение. Сама она с того дня не была такой тихой. Ее собственные чувства были настолько сильными и беспорядочными, что она с трудом отдавала себе в них отчет; Дарси понять было гораздо проще. Он, похоже, испытывал неподдельный восторг, был переполнен восхищением, которое и выражал с нескрываемым жаром. Торопливо, чуть задыхаясь, спросив: «Ты не против?», он сдернул свои и ее перчатки, и переплел ее пальцы со своими даже прежде, чем она успела улыбнуться в знак согласия.

Элизабет рассмешила собственная глупость: испытать такое удовольствием просто от внезапного соприкосновения пальцев! Потом они сидели на бревне, с которого просматривалась вся округа, она держала его руку в своей и восхищалась ею… И теперь уже смеялся он. Его рука была намного больше, но скорее в длину, чем в ширину.

— Ты такая маленькая, — сказал он своим тихим голосом, склонив голову в сторону и рассматривая ее. — Такая маленькая, что временами о твоем присутствии просто забываешь.

— Маменька оплакивала мое сложение годами, — ответила Элизабет с легким лукавством. — Мечтала, чтобы я была больше похожа на Джейн или Лидию.

Выражение безмерного ужаса на лице Дарси заставило ее залиться смехом.

— Но маменька постоянно утешала себя тем, что когда появятся дети, я пополнею — если, конечно, удастся выдать меня замуж!

Но он не рассмеялся — на его лице появилось странное выражение, какого она еще не видела. Он замер, и сразу оказался невероятно, ошеломляюще близко, и одновременно настолько далеко, что ей стало неприятно.

— Фицуильям, — рассмеялась она, потянув его за рукав, — ты где?

Вздрогнув, он очнулся.

— О! Я просто задумался.

Элизабет потрясла головой.

— Может, мне стоит испугаться: мы так недавно помолвлены, а ты уже не обращаешь на меня внимания? Это не сулит ничего хорошего после свадьбы!

На мгновение на его лице мелькнула тревога, но ее поддразнивающий взгляд тут же его успокоил.

— Ну, я легко отвлекаюсь, — сказал он, улыбаясь. — И лучше, чтобы ты обнаружила это сейчас, а не после свадьбы.

— Шарлотта думает иначе, — рассеянно сказала Элизабет, пытаясь понять, что он имеет в виду: потому что если уж он принял какое-то решение, остановить его было невозможно. Но, может, тогда у него не было такого соблазна отвлечься. Элизабет счастливо улыбнулась, и, положив голову ему на плечо, снова сжала его руку.

— Легко могу представить, что думает Шарлотта, раз уж она вышла замуж за мистера Коллинза, — не задумываясь, ответил Дарси, и поперхнулся, осознав, что именно он только что сказал вслух.

Элизабет от души рассмеялась.

— Ты гораздо лучше мистера Коллинза, милый, — сказала она, переведя дыхание. — Могу с уверенностью сказать, что предпочла бы ознакомиться с твоими причудами как можно скорее, чтобы привыкнуть к ним до свадьбы. — Она улыбнулась не без озорства. — И, конечно, чтобы на досуге я могла тебя отвлекать.

Дарси вспыхнул, и приподнял бровь. Его ответ подействовал на нее тем сильнее, что оказался очень коротким.

— Да?

Это было решительно больше, чем могла вынести девица пылкого нрава, в распоряжении которой к тому же имелся молодой человек изумительной красоты. В этот раз Элизабет ничего не планировала заранее, и даже не была уверена, кто первый начал. Они только что благопристойно сидели рядом, и в следующий момент она оказалась у него на коленях, и они целовались как безумные, забыв о всякой благопристойности. Они остановились, только чтобы перевести дыхание, и тут Дарси, издав звук, очень похожий на вскрик, отбежал к другому концу бревна, на безопасные пять футов от нее. Элизабет не знала, то ли обидеться, то ли смутиться, но откровенно жаждущий взгляд, каким он нее посмотрел, заставил ее прийти в себя.

—Э… Элизабет, — начал он неловко. — Может, нам лучше вернуться?

Она посмотрела на него, не веря своим ушам.

— Ну, мы гуляем уже… довольно давно, и… и твоя тетушка.., — продолжал путаться в словах Дарси.

— Миссис Филлипс будет в восторге, если ты полностью меня скомпрометируешь, — откровенно заявила Элизабет.

Дарси болезненно поморщился и прикрыл глаза, потом взял себя в руки.

— Элизабет, — нежно проговорил он, — не забывай, что мы с тобой помолвлены всего неделю.

— По-моему, у нас получилось очень обещающее начало, — сказала она.

— О, да!

От его тона и внезапной улыбки она вспыхнула с головы до пят.

Он откашлялся и уточнил:

— Но, если учесть, что мы гораздо ближе к началу помолвки, чем к ее концу… Поневоле приходится сделать вывод, что если мы… э… продолжим так, как начали, вероятность, что нам с тобой удастся достичь алтаря… э-э-э… сохранив добродетель в неприкосновенности… на редкость мала.

— Ох! — сказала Элизабет, наконец-то сообразив, в чем дело. — Ты, должно быть, считаешь меня ужасной дурой!

— Нет, дорогая, просто очень… невинной и полной энтузиазма, — осторожно ответил Дарси.

Элизабет рассмеялась, нашла перчатки, надела свои, передала ему его пару, и, взяв его под руку, сказала:

— Тогда надо отвле…

Она остановилась. Это слово, похоже, уже никогда не будет иметь для нее прежнего значения.

— Надо заняться чем-нибудь другим. — Она бросила на своего нареченного лукавый взгляд из-под ресниц. — Ну, то есть в основном.

— Элизабет!

Она рассмеялась, умиленная его пуританством.

— Ну же, Фицуильям, давай тогда поговорим. Нет, в самом деле — я о тебе очень мало знаю, за исключением самых общих вещей. Например, твое любимое место?

— Пемберли, — ответил он, не задумываясь, и она рассмеялась.

— Мне следовало сообразить самой.

— А у тебя? — спросил он, к ее удивлению.

Слегка порозовев, она ответила:

—Думаю… Думаю я тоже выберу Пемберли.

Глаза у него расширились, и она на мгновение замерла, растворившись в его горячем взгляде.

— Нет, мы неисправимы! Ладно. А в каких занятиях вы блистаете, сэр? [1]

— Прошу прощения?

Она упомянула про это просто, чтобы что-нибудь сказать, но мысль ей понравилась, и она храбро продолжала.

— Тебе известно, что я ни в чем не блистаю, во всяком случае, по стандартам мисс Бингли. Но ты, я думаю, знаешь современные языки, и… Как это она говорила? Имеешь нечто особенное в своей походке…

— Мисс Бингли! — презрительно бросил он, и Элизабет подавила улыбку.

— Бедняжка мисс Бингли! Ей предстоит стать моей сестрой, и, что еще хуже, твоей! Ее страдания не поддаются описанию. Но ты меня от… сбил с темы. Ты играешь на музыкальных инструментах и поешь?

— И да, и нет, — ответил Дарси, вежливо помогая ей сойти по ступенькам.

Это внезапное заявление действительно отвлекло Элизабет.

— Вот как? Надо думать, я ужасно опозорилась перед тобой, когда играла, потому что ты наверняка владеешь инструментом куда лучше меня. Это так, Фицуильям?

— Конечно, нет! — горячо возразил он. — Твое исполнение производит гораздо более приятное впечатление, чем могло бы мое. Не то, чтобы я когда-нибудь стал играть.

— Ну да — ты не садишься за инструмент перед незнакомыми людьми, так? [2] Но нас с тобой трудно назвать незнакомыми: могу я попросить тебя сыграть нам сегодня вечером?

На мгновение он замер.

— Нет, что ты! Я бы в любом случае отказался.

— Я бы хотела тебя послушать. — Она сморщила носик, недовольная его упорством. — Неужели нет способа тебя убедить?

— Никакого.

— Даже если при этом надо будет отвлечься?

Дарси благоразумно отступил на шаг.

— Даже так.

— Если ты не хочешь услаждать слух общества, и не занимаешься музыкой, зачем ты вообще взял труд учиться?

— Я никогда не говорил, что не занимаюсь музыкой, — строго сказал он, — но это была не моя идея. Матушка начала меня учить, как только я стал доставать до клавиш. Думаю, мне было года три-четыре.

— Мне и в голову не приходило, — сказала Элизабет, — но тогда, конечно, ты сам не хотел учиться.

— Нет, и отец считал, что я мог бы потратить это время на более подобающие занятия. После смерти матери он полностью запретил мне играть, хотя на это были и другие причины.

Элизабет внимательно слушала. Дарси говорил об отце очень редко, и обычно с каким-то холодным уважением, а о матери — вообще никогда. Ее не мог не мучить вопрос, каким стандартам ей придется соответствовать.

— И с тех пор ты не играл?

— Играл. Через несколько недель после смерти матушки меня отправили в Розингс, и там мне позволяли, даже поощряли заниматься столько, сколько я хочу. Несмотря на все свои претензии, леди Кэтрин действительно любит музыку [3]. Сам я не получал от занятий большого удовольствия, но продолжал их в память о матери; а когда мы с Джорджианой снова стали жить вместе, я начал учить ее, как собиралась это сделать матушка.

— Твоя мать, должно быть, обладала многими дарованиями.

— О да, она неплохо рисовала, прекрасно танцевала, и, если была такая необходимость, могла управлять нашими поместьями не хуже отца — он часто бывал в отъезде. Но больше всего она любила музыку. Она играла на фортепиано, арфе и скрипке.

Это звучало устрашающе.

— А как она выглядела? Она была хороша собой?

Дарси замялся.

—Ну… Наверно. Говорили, что она была очень красива.

С легкой улыбкой он добавил:

— Дядюшка любит повторять, что она свела с ума половину Лондона, не отдавая себе в том отчета.

Раздался смех, и на тропинке справа от них появился слегка растрепанный Бингли.

— О ком это ты говоришь, Дарси? О леди Элинор?

— Конечно, нет, — с достоинством ответил Дарси, и поклонился Джейн. — Мисс Беннет.

— Мистер Дарси.

Странно, но он выглядел встревоженным, и несколько мгновений инстинктивное желание защитить сестру боролось в Элизабет с любовью и доверием, которые она испытывала к своему нареченному.

— Я не буду делать поспешных выводов, — сурово сказала она себе, и решила поговорить с ним об этом при первой же возможности.

Примечания:

1. ГиП, гл. 8.

2. ГиП, гл. 31.

3. Дарси еще не получил от тетушки письмо, поэтому настроен довольно благодушно.

Не успели Элизабет и Дарси оказаться в Меритоне, как за них взялись приставленная к ним миссис Филлипс и добросердечные соседи, жаждущие пожелать счастья. Дарси справился почти безупречно, хотя мгновенно обрел обычную серьезность, а на лице у него застыло выражение, которое всеми, кто знал его недостаточно хорошо, воспринималось как непроницаемое. Он переносил неизбежные наглые расспросы гораздо лучше, чем ожидала Элизабет, давая спокойные и вежливые ответы и морщась лишь изредка. Только то, как сильно он сжимал ее руку, и каким напряженным стал его взгляд, выдавало, насколько ему неуютно. Джейн и Бингли, разумеется, с обычным благодушием ровно ничего не замечали, и завели беседу с миссис Лонг и тремя ее племянницами.

Похоже, до конца жизни им предстояло отбиваться от подобных дружеских нападений. Им почти не удавалось побыть вдвоем. Элизабет, хотя она никогда особенно не жаловала меритонских сплетниц, сначала расстраивалась в основном из-за Дарси. Она делала все, что в ее силах, чтобы оградить его, но сделать могла не много. Вскоре это испытание, и особенно — непрестанные расспросы дам, стало и для нее настолько невыносимыми, что она мечтала только об одном — поскорее от всех избавиться. И радости Пемберли никогда еще не казались ей такими заманчивыми.

Она изумлялась своему везению, наблюдая, как Дарси силится поддержать беседу с сэром Уильямом Лукасом. Сначала «драгоценнейшая жемчужина» в сочетании с поклоном в ее сторону, потом «Сент-Джеймский дворец» [1]. Она вздохнула. Дарси изумительно держал себя в руках, но – Элизабет подавила смешок – стоило велеречивому рыцарю отвернуться, резко пожал плечами.

«Ну, он хотя бы дождался конца разговора!»

Она нашла себе не просто человека с высокими принципами, более чем приличным состоянием, к тому же изумительно красивого, но при этом наделенного достаточным количеством причуд, чтобы быть источником неиссякаемого веселья. Короче, ей достались все земные блага, завернутые в элегантную оболочку.

— Я написала Шарлотте о твоей помолвке, мисс Элиза, — сказала леди Лукас. — Уверена, она поздравит тебя с таким выдающимся призом.

Элизабет поежилась, порадовавшись, что ее нареченного нет поблизости.

— Спасибо, леди Лукас, — любезно ответила она и бросила взгляд на противоположную сторону комнаты, где стояли Дарси и мистер Беннет.

За последние дни, когда, казалось, в доме не осталось ни одного свободного местечка, ее отец стал настоящим брюзгой. Отчаявшись отыскать хотя бы одного здравомыслящего собеседника, он обратился к будущему зятю, и к своему изумлению, нашел в нем родственную душу. В равной мере нелюдимые, они сошлись и заключили коалицию за кларетом, философией и редкими книгами.

— В нем нет почти ничего забавного, Лиззи, — сказал мистер Беннет, — что и есть его главный недостаток.

Он не вполне понимал природу их союза, потому что Дарси упоминал Элизабет очень редко, и — насколько мог судить мистер Беннет — без особого чувства, в то время как Элизабет могла говорить и говорила о нем часами. Но дела Дарси были громче, чем его слова, и мистер Беннет с этим смирился.

— Я довольна своим выбором, — мягко сказала Элизабет, но мистер Беннет уловил в ее глазах настороженность и приподнял брови.

— Какая серьезность, дитя мое! Это он на тебя так влияет, или твоей деликатной натуре чересчур тяжело переносить общество друзей твоей матери? А, вижу, что попал в цель. Ну же, Лиззи, наслаждайся глупостью, пока можешь — ты очень скоро от нее избавишься.

— Через два месяца, — мрачно сказала Элизабет.

Мистер Беннет рассмеялся.

— Лиззи, радость моя, эти девять недель пролетят так быстро, что ты и не заметишь.

— Три недели — и то слишком долго, — ответила, улыбаясь, Элизабет. — Я молода и неопытна, папенька, так что девять недель кажутся мне вечностью.

Мистер Беннет согласился, что в этом есть доля правды.

— Твой суженый, похоже, именно так и думает.

Элизабет улыбнулась.

— Он старается ради меня, но на самом деле все это ему противно. Но вы с ним, похоже, поладили.

Она выжидательно приподняла брови.

— Он поднимается в моем мнении с каждым часом, — заверил ее мистер Беннет. — Я весьма восхищен всеми тремя моими зятьями. Пожалуй, мой фаворит – Уикхем, но думаю, что твой муж мне будет нравиться не менее мужа Джейн [2].

* * *

Элизабет была в смятении. Она думала о том, как нахмурился Дарси, глядя на Джейн, о «леди Элинор», которую упомянул Бингли, и о странном замешательстве Дарси, что было на того совсем непохоже. Проведя пальцами по губам, она закрыла глаза и вспомнила неуверенный, нежный первый поцелуй, и как скользили под ее пальцами его волосы, когда она потянулась к нему снова, а потом…

На губах Элизабет медленно проступила улыбка. Тогда ее почти целиком поглотили новые, восхитительные ощущения, но крохотная частичка сгорала от любопытства, поэтому она открыла глаза, желая узнать, как повлияло на него ее прикосновение. Было невозможно остаться равнодушной: глаза его были закрыты, голова наклонена в сторону, и на высоких скулах горели красные пятна. Они никогда не видела Дарси таким… таким прекрасным, и, охваченная страстью, принялась целовать губы, горло, все, до чего могла дотянуться… Его молчаливое поощрение разрушало последние границы между ними, заставляя забыть, и где они, и что они…

— Лиззи?

Элизабет вздрогнула и резко открыла глаза.

— Джейн! — воскликнула она, заливаясь румянцем. — Я не заметила, как ты вошла.

— Я зашла не слишком тихо. У тебя только что был очень странный вид, Лиззи.

Элизабет рассмеялась:

— Наверно.

На какое-то мгновение она попыталась представить, как бы выглядела подобная сцена между ее сестрой и будущим зятем. Может, в порыве бездумной страсти мистер Бингли потерял голову и позволил себе слегка прикусить бледную шею Джейн? Элизабет спрятала и улыбку, и румянец: улыбку, потому что не могла в это поверить, а румянец, потому что с удовольствием вспомнила, что поступила именно так. Она была уверена —Джейн никогда в жизни не повела бы себя так бесстыдно. Элизабет улыбнулась. Дарси никогда в жизни не повел бы себя так бесстыдно.

— Лиззи? Лиззи?

— Ох, прости! Мне сейчас о стольком приходится думать! Но я рада, что у меня есть ты, чтобы поделиться мыслями, Джейн — она с любовью посмотрела на сестру.

Джейн сжала руки, потом удовлетворенно улыбнулась:

— Ах, Лиззи, я так счастлива!

Элизабет смотрела на нее, удивляясь уже не в первый раз, насколько они разные. Джейн, все всякого сомнения, была совершенно счастлива; но это было вовсе не то, чего желала Элизабет. Она хотела радости, и смеха, и страсти, а не только теплой, нежной, задушевной привязанности, которая существовала между Джейн и ее женихом. И все это она получила. В любви к ней Дарси была нежность, чем-то похожая на чувство Джейн, но все равно, немного другая — в ней была какая-то детская простота, особенно в первое время, когда он едва верил собственному счастью, и боялся лишний шаг ступить, чтобы не задеть ее и не лишиться ее расположения. Но в его любви была еще и всеобъемлющая сила и страстное чувство, настолько отличное от того, что она видела в отношениях Джейн и Бингли, и всех своих знакомых пар, и от того, что себе воображала, что она с трудом могла это постигнуть.

— Я так рада за тебя, Джейн, — сказала она, помолчав.

— А ты, Лиззи?

Она поморгала.

— Я?

— Ты счастлива? — настаивала Джейн.

Брови Элизабет взлетели вверх.

— Да, конечно, — она грустно улыбнулась. — И стану еще счастливее, когда окажусь в Пемберли вместе с мужем, вдали от всего этого.

Ее взгляд затуманился, и она мечтательно посмотрела в окно, а потом резко вернулась к разговору.

— Я думаю, что буду скучать только по тебе и папеньке, Джейн. А так это будут длиннейшие два месяца в моей жизни.

За исключением того времени, подумала Элизабет, когда я покинула Пемберли и думала, что больше никогда его не увижу.

На лице Джейн отразилось вежливое недоумение.

— Ну, ты же знаешь, наши дамы не очень-то меня любят. И Фицуильяму все это очень тяжело. — Элизабет вздохнула. — Это все не для него. Вокруг одни незнакомые люди, и за тобой постоянно наблюдают и оценивают тебя. Даже я от этого устаю, а я далеко не такая замкнутая, как он.

— Да, это непросто, — согласилась Джейн и осторожно добавила, —Я была так рада уехать в Лондон, после того ужаса… После того, что случилось в прошлом году, только для того, чтобы быть подальше…

— От любопытных глаз? — предположила Элизабет.

Джейн покраснела.

— Да. Я уверена, все мне желали только добра, но вынести такое было довольно тяжело.

Элизабет грустно улыбнулась.

— Думаю, да. Но все-таки я счастлива, и когда мы вместе — только мы вдвоем, или с тобой и мистером Бингли, — мне кажется, что я не была так счастлива за всю мою жизнь. Каждый день я боюсь, что уже никогда не смогу быть такой счастливой. Но только это все сильнее с каждым днем! Он … он такой… Я никогда и вообразить не могла, что так бывает!

Она рассмеялась.

— Из-за него я ужасно поглупела. Я ему так и сказала – это его вина, что я стала такой дурочкой. Это на меня совсем не похоже.

— Ты никогда не станешь дурочкой, Лиззи.

— Расскажи я тебе хотя бы про половину своих мыслей, ты бы так не говорила, — ответила Элизабет, откидываясь на подушки. — Я до смешного счастлива просто от мысли, что он здесь… где-то здесь, и что я могу каждый день смотреть на него, дразнить его, и, если захочу, потрогать его так, как мне нравится.

Джейн ахнула. Элизабет выпрямилась на кровати.

— Я сказала это вслух?

Сестра кивнула, и Элизабет, прикрыв рот рукой, захихикала.

— Мне очень жаль! Я не хотела тебя смутить. Но, милая Джейн, ты же наверняка….

Она остановилась и задумалась, как могла бы выглядеть любовная сцена между Джейн и Бингли. Торопливые поцелуи в щечку, пожатия рук, когда есть уверенность, что никто не видит… согласие по любому возможному поводу… Почему-то Элизабет казалось, что опыт Джейн никак не может быть похож на ее опыт, хотя Джейн была помолвлена дольше.

— Ну, — признала Элизабет, — может быть, и нет.

— Лиззи, что ты натворила? — взволнованно спросила Джейн.

Элизабет, снова откинувшись на подушки, не удержалась от озорного смеха. Она с драматическим вздохом прикрыла глаза рукой и искоса посмотрела на Джейн.

— Приготовься услышать нечто ужасное, милая сестрица.

Джейн спрятала улыбку.

— Лиззи, будь серьезнее. А если бы вас кто-нибудь увидел?

— Я постаралась, чтобы этого не произошло.

Она прикрыла глаза.

— Он вел себя со мной так… бережно, что я стала опасаться, что меня так и не поцелуют до свадьбы. А я предпочла бы заранее подготовиться, — она кашлянула. — Поэтому я пошла с ним на Холм и поцеловала его сама.

Рот Джейн раскрылся сам собой.

— Но, Лиззи… И что он сказал?

Элизабет лукаво улыбнулась.

— Насколько я припоминаю, почти ничего.

— Ты, должно быть, сильно его удивила?

— Не думаю, — Элизабет хихикнула в подушку. — Подозреваю, он меня для этого слишком хорошо знает.

— И… — Джейн поколебалась, — и это все?

Элизабет отвернула голову и порозовела.

— Нет. Я сказала, что люблю его — рассеянно, почти не думая… Я не сознавала, что он не знал…

Она нахмурилась, припоминая, как выглядел Дарси. Невероятно счастливым, охваченным таким безумным восторгом, что на это трудно было смотреть без боли. Он был настолько удивлен. Она прикусила губу.

— Он не знал? — растерянно повторила Джейн. — Но, по… А!

Элизабет взглянула на нее.

— Что значит «А»?

Джейн опустила глаза.

— Мне не надо бы говорить. Я не хочу, чтобы ты считала себя… Само собой, ты была права, но он не мог не… Если это было хоть немного похоже на то, что я пережила… Ох, прости!

Она глубоко вздохнула, и, сжав руку Элизабет в своих ладонях, тревожно посмотрела на нее.

— После всех этих месяцев, когда я верила, что Бингли меня не любит, и никогда не любил, мне иногда трудно по-настоящему поверить, что… Ну, что он меня любит. Конечно, он всегда был ко мне привязан, и я это знаю, но только не всегда это чувствую, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Да, — сказала Элизабет очень серьезно, — кажется, понимаю.

— Очень помогает то, — продолжала, покраснев, Джейн, — что он всегда такой внимательный. Но, должна тебе признаться, Лиззи, я так долго сомневалась в его чувстве, и была такой… — она сделала руками быстрый резкий жест, — такой покинутой, да, именно так… что я все равно изумляюсь.

Было видно, что ей очень неприятно говорить.

— При этом я знаю, что он все время меня любил, а тут совсем другое.

Глядя на расстроенное лицо Элизабет, она убежденно добавила:

— Я тебя не виню, и уверена, что и он тебя не винит, и он не хотел бы, чтобы ты из-за этого мучилась. И я убеждена, что ты поступила правильно — было бы очень дурно принять его предложение, думая о нем так плохо. Просто я знаю, что это такое, любить кого-то очень сильно, но…

На глазах Джейн проступили слезы и она отвернулась.

— Ну, все, что я хотела сказать, это что временами бывает непросто.

— Ох, Джейн!

Элизабет обняла сестру. Та несколько раз всхлипнула, и, наконец-то, позволила себе роскошь поплакать.

— Джейн, мне так жаль.

— Со мной все хорошо, правда, и я правда счастлива, — сказала Джейн. — Просто временами трудно удержаться, и… Я так рада, что ты рядом. Не знаю, что я буду делать без тебя, милая сестра. Ты будешь мне писать из Пемберли?

Элизабет поцеловала темноволосую голову Джейн.

— Конечно, буду! Ой!

Она внезапно вспомнила загадочный ответ Дарси на свой вопрос о его странном поведении с Джейн.

— Джейн, мистер Дарси хотел бы завтра с тобой поговорить, если тебя это устроит.

— Ну конечно, — ответила Джейн удивленно, — он может говорить со мной, когда захочет.

— Нет, он хотел поговорить с тобой наедине.

Элизабет вспомнила, какой у него был озабоченный и немного виноватый вид, но решила проявить терпение.

— Может, когда мы пойдем в Меритон. Я отправлюсь с мистером Бингли и буду ему рассказывать, какой ты была несносной девчонкой в детстве.

Джейн рассеянно улыбнулась.

— О, это было бы великолепно.

— Но ты должна будешь мне все рассказать, если только это не большая тайна, потому что я сгораю от любопытства. Он уже собрался мне объяснить, но тут появилась миссис Лонг!

— Я тебе все расскажу, — пообещала Джейн. — Что он мне может сказать такого, чего нельзя знать всем?

* * *

Утро выдалось ясное и солнечное. Дарси и Бингли обычно так рано не приезжали, поэтому Элизабет пошла в библиотеку к отцу. Начался обычный разговор, после чего мистер Беннет небрежно заметил:

— Надеюсь, в письме Дарси не было плохих новостей?

Элизабет замерла:

— В каком письме? Он написал письмо? Что-то случилось?

Мистер Беннет усмехнулся:

— Ни за какие сокровища мира не хотел бы снова стать молодым! Нет, я имею в виду письмо, которое мистер Дарси получил вчера вечером. Он тебе не сказал?

— Нет, — она нахмурилась. — Я не видела никакого письма.

— Без сомнения потому, что он разорвал его и бросил в камин, прочитав первые пять строчек, — сухо заметил мистер Беннет. — Но он и впрямь тебе ничего не сказал? Он точно собирался.

— Нет, он… — Элизабет вспомнила, что когда джентльмены вошли в гостиную после обеда, Дарси был напряжен и погружен в себя более, чем обычно. Но она отнесла это на счет чересчур общительных соседей. Он вообще не любил, когда к нему стояли слишком близко, и особенно – когда его касались незнакомцы. В какой-то момент они оказались рядом, и он, пристально глядя на нее, сказал: «Элизабет, я…», но их снова перебили, и она так и не узнала, хотел ли Дарси сказать что-то важное.

— Я думаю, он собирался, но вокруг постоянно были люди.

— Ну, тогда понятно.

— Он сказал, от кого письмо?

Элизабет стала перебирать его знакомых, пытаясь вообразить, у кого достало бы влияния и желания написать что-то, что могло уязвить Дарси, и пришла к неизбежному выводу еще до того, как мистер Беннет, откровенно развлекаясь, ответил:

— От его тетушки, леди Кэтрин де Бэр. Он тут же написал и отправил ответ.

— Интере…

Элизабет, заслышав стук каретных колес, бросилась к окну.

— О, это всего лишь Лукасы, — разочарованно сообщила она. Мистер Беннет рассмеялся.

— Лиззи, они никогда не приезжают до завтрака.

— Знаю, но…

Элизабет зажмурилась, потрясла головой и снова посмотрела в окно.

— Батюшка, вы приглашали мистера Коллинза на свадьбу?

Мистер Беннет припомнил свой ответ на послание мистера Коллинза.

— Нет, — решил он. — А почему ты спрашиваешь?

— Потому что, если глаза меня не обманывает, он сию минуту идет по подъездной аллее. И Шарлотта! Шарлотта тоже приехала!

Элизабет, задыхаясь, ворвалась в гостиную, как раз вовремя, чтобы встретить подругу.

— Я так рада за тебя, Элизабет, — сказала Шарлотта с теплой улыбкой. — Я всегда говорила, что он к тебе не равнодушен, помнишь?

— Да уж, — рассмеялась Элизабет, — ты проявила невероятную проницательность, Шарлотта. А у тебя как дела? Как куры, хорошо несутся? О! Мистер Коллинз! Рада видеть и вас тоже.

— Кузина Элизабет, — начал мистер Коллинз, отвесив тяжеловесный поклон. — Позвольте мне также принести вас свои поздравления в связи с вступлением в сулящий многие преимущества брак, несмотря на расстройство, и очень сильное расстройство, которое он вызывает у моей благородной покровительницы леди Кэтрин де Бэр…

— Уверена, Элиза и так знает о недовольстве ее милости, — вмешалась леди Лукас и рассмеялась похожим на ржание смехом.

Элизабет вздохнула и улыбнулась подруге. Во всяком случае, появился хоть один человек, чье общество доставляло удовольствие. Хотя порой ей казалось, что это удовольствие куплено слишком дорогой ценой: Дарси был вынужден выносить всю меру заискиваний и угодливости мистера Коллинза, явно принявшего совет мистера Беннета насчет приходов близко к сердцу.

Молодежь решила отправиться в Меритон. Шарлотта и Элизабет торопились обсудить все накопившиеся новости, Бингли по доброте души взял на себя мистера Коллинза, а Джейн и Дарси, отстав от всех остальных, о чем-то тихо и серьезно разговаривали. В Меритоне Дарси и Элизабет едва успели обменяться несколькими словами.

— Твоя сестра — святая! — сказал он ошеломленно.

Элизабет рассмеялась.

— Да, Джейн — настоящий ангел, — согласилась она. — Мне надо ревновать?

— Ревновать? — нахмурился Дарси. — С какой стати тебе ревновать, Элизабет?

Элизабет глянула на него, но он был совершенно серьезен.

— Ты давно смотрелся в зеркало, милый? — дерзко бросила она, и наслаждалась целых двадцать секунд, которые ему потребовались, чтобы сообразить, о чем речь. Глаза у него расширились, и он залился румянцем.

— А, ты об этом? — решительно сказал Дарси. — Это не важно. Теперь я твой.

Элизабет просияла, но прежде, чем они смогли продолжить этот многообещающий разговор, за спиной раздался голос мистера Коллинза, пребывавшего в полном восторге от того, что его и близкого родственника его благодетельницы разделяет всего сотня футов. И к ним присоединился многострадальный Бингли.

* * *

Как не утомителен был вчерашний день, сегодняшний оказался еще тяжелее, и, расставшись с женихом после церемонного поцелуя руки, Элизабет с радостью поднялась к себе наверх. Прежде чем она успела устроиться на кровати, появилась Джейн. После разговора с Дарси она весь вечер была молчаливее, чем обычно. Ее темные волосы были распущены, и так растрепаны, что было очевидно – их не раз ворошили пальцами. Для Джейн такое состояние свидетельствовало о глубокой обиде.

— Что случилось, Джейн?

Элизабет вспомнила разговор с Дарси, и, встревоженная, вскочила с кровати.

— Джейн, что он тебе сказал?

— Кто мне что сказал? — переспросила Джейн, не глядя на нее.

— Мистер Дарси, конечно!

— А… Ну, что это он убедил Бингли, что я нему равнодушна, и что знал, когда я была в Лондоне и ни разу об этом не упомянул, — Джейн с тем же отсутствующим видом взмахнула рукой. — Он извинился, и я попросила его называть меня по имени.

Она добавила немного удивленным тоном:

— Он действительно сильно мучался по поводу всей этой истории.

Элизабет села на кровать.

— Он сказал тебе? Но за…

Джейн вздернула голову. Она стояла очень прямо, и только пальцы мяли оборки ночной рубашки.

— Затем, что, как он сказал, я стану его сестрой.

В ее голосе не слышалось не малейшего осуждения, даже когда она добавила:

— Видишь ли, он считает, что было бы неправильно скрывать это от меня, раз мы станем близкими родственниками.

Элизабет не сводила с нее глаз.

— Джейн?

— Элизабет, — начала Джейн. Ее темные глаза горели. — Я могу понять, почему мистер Дарси поступил так, как он поступил, и я понимаю, почему Бингли сделал то, что он сделал; но не могла бы ты… — она на мгновение прикусила губу, — не могла бы ты объяснить, почему, еще с апреля зная, что Бингли искренне мною восхищался, ты мне ни слова не сказала?

Элизабет вздохнула.

— Джейн, к тому времени Бингли уже исчез. Какой смысл было тебе это рассказывать? Тебе бы стало только еще больнее. Это мог объяснить только сам Бингли.

Джейн отвернулась.

— Значит, я была права, — прошептала она.

— Ты о чем?

Джейн вздернула подбородок.

— Думаю, — сказала она, — ты промолчала, потому что действительно считала, что так будет лучше. Потому что ты была не в состоянии понять, что… что… — она стиснула руки, — что я отдала бы все на свете, чтобы знать, что он испытывал ко мне хоть какое-то чувство… Хоть что-то.

— Джейн!

— А он понял, — продолжала она задумчиво. — Мистер Дарси понял. Наверно, поэтому до сих пор чувствует себя виноватым. Знаешь, я пыталась поблагодарить его за Лидию, а он ответил, что не заслуживает благодарности. Как-то странно рассмеялся и сказал, что это ему за грехи. Я почему-то не думаю, что он говорил о деньгах.

Элизабет не вполне поняла, что имела в виду Джейн. Но она осознала, что молчание причинило боль любимой сестре, и извинилась. Джейн устало улыбнулась.

— Все в порядке, — сказала она. — Все миновало, и, надеюсь, принесло нам пользу. Лиззи, — добавила она после мгновенного колебания, — остерегайся.

Элизабет подняла глаза.

— Почему? Что ты хочешь сказать?

Джейн серьезно объяснила:

— Я знаю, ты хотела как лучше. Но если ты станешь что-то скрывать от мистера Дарси, он расстроится гораздо сильнее, чем я. Я только хочу, чтобы ты была поосторожнее, Лиззи.

— Буду, — пообещала Элизабет.

Примечания:

1. В основе всего фрагмента – конец гл. 60 ГиП.

2. Цитата из ГиП, гл. 59.

На следующее утро Элизабет пробудилась усталой, больной и решительно не в духе. Она жаждала скрыться из дома, и сбежала вместе с Дарси, как только тот появился. Она знала, что он привык рано вставать и по утрам имеет обыкновение гулять или ездить верхом. К счастью, этим утром он предпочел пешую прогулку, так что не было никакого четвероногого чудовища, чтобы еще более смутить ее душевный покой.

Разумеется, их тайное свидание решительно выходило за рамки приличия. В ее теперешнем состоянии духа это только делало его привлекательнее, но Элизабет знала, что Дарси не так-то легко будет согласовать прогулку наедине с глубоко укорененными в нем понятиями о должном поведении. Поэтому она была зла на него, хотя и понимала, что без особых оснований. Она знала, как легко они могут поддаться соблазну, и сознавала, что осторожность Дарси была вовсе не беспочвенной. И когда копившееся в ней весь вечер и утро напряжение, наконец, прорвалось, она сказала резкость и тут же пожалела о своих словах — даже раньше, чем заметила, как он вздрогнул, а его глаза утратили всякое выражение.

Как ни странно, разрядить обстановку сумел именно Дарси.

— Элизабет, может быть, ты… — начал он неуверенно.

Поскольку обычно в такое время на нее либо вовсе не обращали внимания, либо огрызались в ответ, она даже слегка растерялась.

— Мне так жаль, — виновато сказала она.

— Нет… То есть, я имел в виду… Ты не… Э-э-э…

Он залился краской.

Элизабет вздохнула.

— Нынче утром я в ужасном настроении, Фицуильям, — резко ответила она. — Пожалуйста, скажи прямо, что ты имеешь в виду.

— Ну… Не знаю, как это назвать. Миссис Рейнольдс так и не сказала, когда у Джорджианы… — Он покраснел еще сильнее. — У тебя… это время?

— Я тебя не понимаю, — сказала Элизабет.

— Время месяца, когда у тебя…Э-э-э…

Он стиснул пальцы и впился глазами в дорожку у себя под ногами.

Элизабет пристально посмотрела на него, потом до нее дошел смысл его слов, и она рассмеялась.

— Но как ты догадался?

— Ну…

Он выглядел чуть менее смущенным, и, бросив на нее неловкий взгляд, решился продолжить.

* * *

Джорджиана Дарси проснулась, неуверенно пошевелилась, бросила взгляд на простыни и кинулась прочь из комнаты.

— А… — миссис Рейнольдс откашлялась. — Мисс Дарси, когда молодая барышня достигает возраста, когда она может рожать детей…

* * *

Элизабет смеялась до слез. Дарси смущенно улыбнулся и грустно сказал:

— Это был один из тех случаев, когда я мечтал, чтобы матушка или старшая сестра были живы…

— Старшая сестра?

Элизабет с трудом представляла себе даже родителей Дарси.

— У моих родителей до меня было четверо детей, – коротко пояснил он. — Старшая дочь умерла за полгода до того, как я родился. Остальные не прожили и несколько часов: родились недоношенными. Мы все появлялись на свет слишком рано, но я выжил. Потом матушка рожала еще трижды, двух дочерей и сына, а потом… — его сияющая улыбка странно не соответствовала словам, но он продолжил более мягким голосом, — потом появилась Джорджиана.

Элизабет пристально смотрела на него. То, о чем он говорил, находилось в полном противоречии с той неясной картиной, которая сложилась у нее в голове. В первый раз она подумала о его родителях, о семье Дарси, не как о нечетких туманных фигурах, существующих только в ее воображении, но как о людях, таких же реальных, как Лидия, миссис Гардинер или ее отец. Она подумала о молодой женщине, всего богатства, красоты и дарований которой не достало, чтобы… Которая родила столько детей, и потеряла их всех, кроме одного хрупкого мальчика. Элизабет даже представить не могла, как он ей должен был быть дорог.

— Бедная твоя матушка! — сказала она сочувственно.

— Да, — согласился Дарси серьезно и переменил тему. — Кстати, я получил от Джорджианы письмо. Думаю, тебе стоит его прочесть.

Увидев письмо, Элизабет улыбнулась про себя. Похоже, страсть к обильной переписке была фамильной чертой: мисс Дарси не хватило двух листов, чтобы уместить все свои восторги по поводу помолвки брата. Элизабет была рада (как за Дарси, так и за себя), что хотя бы кто-то в семействе одобряет их брак; но ее поразила манера, в которой Джорджиана обращалась к брату. Было очевидно, что между братом и сестрой существует глубокая привязанность, но еще более очевидно — что у сестры эта привязанность сочетается с почти благоговейным почтением. Достаточно было проглядеть письмо хотя бы наполовину, чтобы понять, что мисс Дарси боготворит самую землю, по которой ступает брат, и что в ее глазах он действительно, как когда-то насмешливо заметила Элизабет, во всех отношениях безупречен.

— От картин совершенства мне дурно и скучно [1] — подумала она капризно. — Я рада, что у него достаточно недостатков и причуд, чтобы искупить то, что он сумел так близко подойти к идеалу.

* * *

— На самом деле, — призналась Элизабет несколько минут спустя, — я была в дурном настроении из-за маменьки.

Дарси открыл рот, потом снова закрыл, и стал ждать, что еще она скажет. Элизабет, сама не замечая, придвинулась ближе, рассеянно теребя пальцами его рукав. Хотя она, безусловно, предпочитала разговор молчанию, одним из самых больших удовольствий во время их одиноких прогулок было то, что ей не надо было прилагать усилия, чтобы ее услышали. Дарси почти никогда не перебивал ее слова восклицаниями, и, конечно, всегда придавал им значение. Хотя иногда он медлил с ответом, его ответы были продуманными и взвешенными. Ей не приходилось принимать в расчет сделанные из самых добрых намерений умолчания, небрежные слова, сказанные под влиянием момента и потом вызывающие сожаление, и просто откровенную ложь. Дарси говорил только то, что думал.

Мысли о собственном везении немедленно подняли ей настроение, и Элизабет почувствовала, что может рассказать, в чем дело.

— Маменька твердо настроилась на поездку в Лондон за нашим приданым. У нее от всего, что случилось, немного закружилась голова. Конечно, ни Джейн, ни я не хотим разлучаться, поэтому мы вместе с папенькой попробовали ее отговорить, но …

Она красноречиво пожала плечами.

— Почему вы с Джейн должны разлучиться? — спросил Дарси с немного недоуменным видом. Элизабет порозовела.

— Не с Джейн — с тобой, — быстро ответила она, и, подумав, добавила: — И с мистером Бингли, конечно.

— Понимаю. Тогда…

Слегка расширившиеся глаза Дарси подсказали ей, что он обеспокоен, видимо, из-за какого-то воображаемого оскорбления, которое по неосторожности мог ей нанести.

— Фицуильям, о чем ты?

— Я… Мы с Бингли это обсуждали и…

Он откашлялся.

— Мы как раз хотели с вами об этом поговорить.

— О чем поговорить?

— О Лондоне. О поездке в Лондон. У нас у обоих есть там дела. Это не срочно, но в связи с брачным контрактом…

Даже такой косвенный намек на разницу в их материальном положении привел его в глубокое смущение.

— И мы подумали, что было бы хорошо, если бы вы нас сопровождали.

— Мы все?

— Если Гардинеры согласятся, то, наверное, да.

Элизабет улыбнулась про себя.

— Маменька будет счастлива. Она уже успела выпросить у дядюшки с тетушкой приглашение погостить.

— А ты?

Элизабет подняла глаза на его подозрительно спокойное лицо:

— Конечно, мы спорили только потому, что хотели остаться с тобой. И мистером Бингли.

Дарси улыбнулся. По их возвращении было решено, что миссис Беннет, не перестававшая громогласно жаловаться на судьбу, повезет Джейн и Элизабет в Лондон, где они и проведут две недели, пока Бингли и Дарси закончат свои дела. Несмотря на мрачную перспективу путешествия одновременно с матушкой и Дарси, Элизабет предвкушала краткое спасение от меритонских сплетниц, и написала полное благодарности письмо тетушке.

Примечание:

1. «Pictures of perfection make me sick and wicked» — из письма Джейн Остин любимой племяннице Фанни Найт.

Когда Джейн, как было у них заведено, зашла в комнату Элизабет, она, к своему изумлению, обнаружила сестру на коленях перед камином: та дрожащими руками подносила к огню какие-то листки бумаги и в самый последний момент отдергивала. Выражение лица у нее при этом было какое-то странное и неуверенное. Элизабет поднесла бумагу к огню еще три или четыре раза, потом вздохнула, подалась вперед и стала пристально смотреть в камин.

— Лиззи?

Элизабет вскочила, прижимая к себе письмо.

— Ох, это ты, Джейн, — выдохнула она облегченно. — Я так рада, что ты пришла.

Джейн подняла брови.

— Я тоже рада тебя видеть, дорогая, — согласилась она осторожно, и Элизабет залилась смехом.

— Я отчаянно нуждаюсь в добром совете, — продолжала она, устроившись на кровати и на пробу несколько раз подпрыгнув.

Джейн присела рядом:

— Каком совете?

— Я обещала Фицуильяму, что сожгу его, — сказала Элизабет, крутя письмо в руках. — Я и собиралась. Вот только… — Она нахмурилась. — Я могу понять, почему он хочет, чтобы я его сожгла. Это совсем не похоже на любовное письмо.

— Любовное письмо?

— Да нет, просто…

Она развернула листок, и Джейн увидела, что плотная, дорогая бумага выглядит сильно потертой, как будто письмо много раз читалось и перечитывалось без особой заботы о его сохранности. Между темными бровями Элизабет появилась морщинка. Она поглядела на письмо, и, нервно перебирая листки, сказала:

— Там есть очень резкие места. Я понимаю, хорошо понимаю, почему он опасается, что я когда-либо смогу их перечитать. Но есть и совсем другие… И я опасаюсь, что больше никогда не смогу перечитать их. Это все страшная глупость! — торопливо добавила она с легким смешком. — Я уверена, что, захоти я, он мне все повторит сам.

Джейн внезапно сообразила.

— Так это… то письмо?

Элизабет кивнула, не поднимая глаз.

— Джейн, скажи, я сильно изменилась… по сравнению с прошлым годом?

Ее сестра заколебалась.

— Ну, ты такая же, как была всегда. В главном, — сказала она. — Ты все та же Лиззи.

Элизабет устало улыбнулась.

— Но?

— Ты стала спокойнее, задумчивее, и, когда смеешься, это не потому, что… не над другими людьми, а потому, что ты счастлива и довольна. Ты стала мягче.

Джейн встревожено посмотрела на нее.

— Я не хотела тебя обидеть, Лиззи.

— Ты и не обидела. Я просто пытаюсь понять, как я выгляжу в чужих глазах. Иногда мне кажется, что я стала совсем другой, а иногда — что я совсем не переменилась.

Она взглянула на письмо и вздохнула.

— Когда мы простились в Лэмтоне… Я знала, что у меня нет на него никаких прав, но письмо было… таким утешением. Думаю, когда он его писал, он был очень уязвлен, и обижен, и зол.

В ее голосе была странная, совсем не похожая на Элизабет, глубокая сосредоточенность, но потом она заговорила более привычным тоном.

—И все-таки… несмотря на все… Я думаю… думаю, что он очень сильно меня любил, когда его писал.

Она печально добавила.

— Не то, чтобы он сейчас меня не любит… любит, конечно, но по-другому. В той любви было больше… горькой радости. Когда он это писал, он любил меня без всякой надежды на взаимность. И все-таки он мне доверился.

— Господи, да что в нем было, в этом письме?

Джейн вспыхнула до корней волос.

— Прости, мне не надо было спрашивать.

Элизабет протянула ей листок.

—Прочти последнюю строчку.

Мистер Дарси писал четким, изящным почерком, так непохожим на драгоценные для Джейн каракули Бингли, как только можно было вообразить. В конце значилось просто: «Могу прибавить лишь: да хранит Вас Господь!», и стояла подпись: «Фицуильям Дарси».

— Он подписался полным именем, — заметила она рассеянно.

— Что ты сказала?

Элизабет показалось, что она ослышалась. Джейн снова покраснела.

— Я просто удивилась – почему он не ограничился инициалами? Так было бы безопаснее. Если бы кто-то его нашел…

— Он был уверен, что я его сожгу. — Элизабет склонила голову к плечу. — Я рада, что оно подписано. В этом есть что-то более личное…

Она осторожно провела пальцами по подписи.

Джейн смотрела на нее с любопытством.

— Ты всегда называешь его по имени, Лиззи? Он к тебе обращается как к «мисс Элизабет».

Элизабет порозовела, и, перебирая пальцами бахрому на шали, призналась:

— Когда мы вдвоем, он всегда называет меня «Элизабет». С самого начала. Но он полагает, что обращаться ко мне на людях только по имени неприлично и непочтительно. Я сказала, что он может называть меня «Лиззи» или «Элиза», если ему больше нравится, но он предпочитает «Элизабет». Кроме него, меня так никто не называет, а он считает, что полное имя мне больше подходит. Ну, и было бы странно, если бы мы остались «мисс Беннет» и «мистер Дарси», поэтому, раз уж я знала его имя из письма, — она кивком головы указала на подпись, — я стала звать его по имени, и он был в таком восторге, что я так и продолжаю.

— Как прекрасно, — мечтательно заметила Джейн. — Я не могу представить, чтобы я обратилась к Бингли «Чарльз», хотя сестры, конечно, его так и называют. Но мы ведь и раньше знали, как его зовут… Я имею в виду мистера Дарси.

— О чем ты? —— Элизабет посмотрела на нее. — Я в жизни не слышала его имени до этого письма.

— Но миссис Гардинер же говорила, до того как… Ну, до всего. Помнишь, ты ее спросила — это было еще до того, как я уехала в Лондон, а ты в Кент, и она совершенно ясно сказала, что в Лэмтоне все знают мистера Фицуильяма Дарси [1]. Разве не помнишь?

Элизабет смущенно потрясла головой.

— Ни единого слова. Ну, в любом случае, мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к его имени. И я не собираюсь его сокращать — это было бы так заурядно, и… ну, не похоже на него. И он сказал, что в семье все зовут его по имени. У них всех зовут по именам, потому что у него четыре кузена с одинаковыми фамилиями, это не считая кузин, и иначе бы вышла страшная путаница. И теперь я даже вообразить не могу, что к нему можно обращаться как-то иначе. Даже «мистер Дарси» это не совсем… не совсем о нем. Для меня, думаю, он всегда будет Фицуильямом.

Элизабет взглянула на письмо.

— Джейн, как ты думаешь, я должна его сжечь?

Она умоляюще посмотрела на сестру.

— Ну, раз ты обещала…

Элизабет вздрогнула.

— Ты сказала, когда это сделаешь?

— Нет, а то бы мне пришлось сжечь его еще раньше.

— Ну, тогда… Не знаю, мистер Дарси так отличается от Бингли… Но почему бы тебе с ним не поговорить?

Элизабет непонимающе посмотрела на Джейн.

— О чем поговорить?

— О том, что ты хотела бы сохранить письмо. В конце концов, — добавила Джейн, строго глядя на сестру, — ты не можешь постоянно идти на уступки, Лиззи. Если это для тебя так важно, он поймет. А если не поймет, я заставлю его понять.

Временами, подумала Элизабет, Джейн очень похожа на миссис Беннет. Во всяком случае, она также яростно бросается на защиту своих родных. Немного утешенная, она нагнулась и поцеловала сестру в щеку.

—Спасибо, Джейн. Что я буду без тебя делать?

— Писать мне письма, — коротко ответила Джейн.

* * *

Элизабет не знала, умрет она от стыда или от сдавленного смеха. Миссис Беннет быстро исчерпала все темы разговоров с Бингли, и наскучила даже самой себе; поэтому она перенесла внимание на второго своего предполагаемого зятя. Дарси, слишком сдержанный, чтобы показывать свои чувства, чувствовал себя очень неуютно: Элизабет это было очевидно по холодной вежливости его тона и ничего не выражающему лицу.

— Прекрасная у вас карета, мистер Дарси! Такая большая, удобная и богатая! — радостно начала миссис Беннет.

Безупречные манеры Дарси в сочетании с несколько меньшей, чем ранее, сдержанностью, к несчастью, подтолкнули его будущую тещу к большей фамильярности.

— Благодарю вас, миссис Беннет.

Она прищурилась.

— Мы всё знаем о родственниках мистера Бингли, а о ваших — ничего. Сэр, расскажите нам о своей семье — она ведь скоро станет и нашей.

Он поморщился.

— Боюсь, что вынужден разочаровать вас, мадам, потому что нас только двое — я и моя сестра.

— Так ваша матушка умерла? — уточнила миссис Беннет со свойственной ей бестактностью.

— Да, она покинула наш мир пятнадцать лет назад.

— Вы, должно быть, были совсем маленьким, — заметила миссис Беннет. — Вы и сейчас еще молоды. Интересно, сколько вам лет?

Дарси глянул на Элизабет… Она беспомощно пожала плечами, и на его лице проступило незнакомое ей выражение. Если бы это был другой человек, она сказала бы, что его глаза загорелись озорством.

— Со взрослой сестрой более, чем на десять лет меня моложе, — ответил он серьезно, — вы не можете ожидать, что я признаюсь в своем возрасте [2].

«Так это оттого, что он сдерживает улыбку!»

Она понятия не имела, что Дарси знает о том разговоре. Не было сомнений, что у леди Кэтрин нашлось много чего высказать по поводу дерзкой подруги миссис Коллинз. Миссис Беннет сначала не поняла, о чем он, а потом нечаянно рассмешила дочь еще больше, без всяких околичностей заявив:

— Уверена, вы не можете быть более тридцати лет, а потому вам незачем скрывать свой возраст.

Элизабет фыркнула, Бингли и Джейн с любопытством посмотрели на нее, догадавшись, что упустили что-то, а Дарси с заговорщической улыбкой переглянулся с Элизабет, прежде чем ответить:

— Мне двадцать восемь.

— Так вы были совсем ребенком, когда ваша матушка умерла. Как же вы росли без ее советов и руководства?

— Я был … э… почтен вниманием других дам из нашей семьи, — сухо ответил Дарси.

— Да, мы знакомы с леди Кэтрин. Изумительно элегантная дама, не так ли, Лиззи?

Дарси и Элизабет обменялись тоскливыми взглядами.

— Она, безусловно, впечатляет, — сумела выдавить из себя Элизабет.

— Мы с тетушкой не ладим, — коротко ответил Дарси.

Он впервые признал разрыв публично, и Элизабет расстроено пошевелилась. Она не питала ни малейшей симпатии к наглой, высокомерной и до абсурда требовательной леди Кэтрин, но не желала, чтобы Дарси пришлось выбирать между нею и семьей. Ей вообще было не по душе быть причиной семейного разлада, и она могла только надеяться, что поведение леди Кэтрин не послужит провозвестником поведения остальных Фицуильямов. Несмотря на все ее недостатки, с леди Кэтрин было не так легко перестать считаться, как с миссис Беннет. Она не была настолько бесчувственна к мнению окружающих, а причуды судьбы сделали ее влиятельной персоной. И она была сестрой матери Дарси. Пока обида свежа, он не станет сожалеть о разрыве, но со временем, сколько бы он не утверждал обратное, обида сгладится... Элизабет нахмурилась, обдумывая, как лучше поступить.

— Какая жалость! Семейные ссоры – это такая неприятность, да еще часто длятся до самой смерти, — жизнерадостно сказала миссис Беннет. — Но леди Кэтрин — не единственная ваша родственница.

Дарси слабо улыбнулся.

— Нет, далеко не единственная.

— Ваше семейство, должно быть, из очень богатых и знатных, — предположила миссис Беннет.

Дарси, слегка порозовев, пояснил:

— Мы никогда не нуждались ни в чем, что можно купить за деньги.

Миссис Беннет ахнула. Как не смущена была Элизабет, она поняла ее чувства — она и сама чувствовала нечто подобное. Она до сих пор не имела полного представления о доходах Дарси: говоря о своих делах, он как-то упомянул «прочие владения», и сказал, что не настолько богат, чтобы вести разгульную жизнь и распутничать. Это все, что было ей известно. Она знала, однако, что в некоторых отношениях его образ жизни был для нее непостижим. Он был расчетлив по собственному выбору, а не из необходимости. Когда она попыталась растолковать ему, почему ей не нравится покупать слишком дорогие вещи, Дарси смотрел на нее так удивленно и непонимающе, как если бы она объяснялась на незнакомом языке.

— А неженатые кузены у вас есть? — пожелала узнать миссис Беннет.

Дарси улыбнулся.

— Да, мадам. Четверо только с материнской стороны.

Миссис Беннет чуть не упала в обморок при таком нежданном везении.

— И две кузины, — добавил он.

— Четверо! — выдохнула миссис Беннет. — Они также богаты, как вы, сэр?

— Боюсь, что нет.

Миссис Беннет поникла.

— Один — адвокат, один — священник, еще один — офицер…

— Офицер!

— В армейском полку, — невозмутимо продолжал Дарси, — а кузен Мильт получает щедрое содержание от дядюшки.

— От вашего дяди? А какой у него доход?

Она остановилась.

— Какое странное имя!

— Мильт — мой старший кузен, виконт Мильтон.

Когда речь заходила о возможных искателях руки ее дочерей, миссис Беннет без всякого труда складывала два и два.

— Так ваш дядя – граф?

— Да, мадам.

Глаза миссис Беннет засверкали.

— Должно быть, родственник одной из сестер вашей матушки?

— Нет, мадам, у нее была только одна сестра — леди Кэтрин. Лорд Анкастер и леди Энн, мои дядя и мать, были братом и сестрой.

— Господи! — миссис Беннет улыбнулась Дарси ангельской улыбкой. — Вы должны рассказать мне об остальной вашей родне.

Вполголоса она добавила:

— Племянник графа! Лиззи, ты слышала? Да, ты отлично устроилась!

Бингли поперхнулся, Дарси не смог скрыть румянца, а Джейн и Элизабет залились краской до корней волос.

— Когда же это кончится? — подумала Элизабет.

Примечания:

1. ГиП, гл. 26

2. ГиП, гл. 29 — ответ Элизабет леди Кэтрин на аналогичный вопрос. Далее по тексту.

Элизабет немало позабавило, как ее маленькие кузены сначала устремились к Джейн, потом, завидев Дарси, замерли, и, поколебавшись, разделились на две части и радостно набросились на обоих. Джон принялся дергать Джейн за юбку, Маргарет, как и подобает юной леди, церемонно сделала реверанс, Эдвард вцепился в ногу Дарси, а Амелия стала требовать, чтобы ее подняли на руки.

К изумлению Элизабет, ее всегда сдержанный жених громко рассмеялся, подхватил взвизгнувшую от восторга Амелию и вручил Эдварду свои часы, чтобы тот мог ими поиграть. Дарси говорил ей, что любит детей, но она не приняла его слова всерьез. Между тем, было очевидно, что дети Гардинеров его не только знают, но успели привязаться.

«Ну конечно! Лидия!»

— Все в порядке, — заверил Дарси миссис Гардинер, которая извинилась за поведение своей младшей дочери. — Мадам, сэр, рад видеть вас снова.

Элизабет увидела, как Бингли прошептал: «Снова?», но тут появился мистер Гардинер в сопровождении сестры и ее нервов, и все прошли в гостиную. Дети покинули своих любимцев, чтобы всех поприветствовать. Маргарет втиснулась между Элизабет и Дарси, а Амелия принялась прыгать у него на коленях.

— Лиззи, — пожелала узнать она, — ты действительно женишься на мистере Дарси?

— Да, — ответила Элизабет, взъерошивая волосы девочки. Эдвард, устроившийся на коленях отца, уронил часы и захлопал в ладоши.

— Я очень рада за тебя, кузина, — с достоинством сказала Маргарет. Амелия, со слегка недоумевающим видом, переводила взгляд с Дарси на Джейн и обратно. Ее бровки были нахмурены.

— В чем дело, Амелия? — спросила Элизабет, приподнимая собственные брови.

— Хорошо, что он станет наши кузеном…

— Куззз-ном? — радостно сказал Джон.

— Потому что с ним весело. — Дарси залился краской. — Но я не хотела бы жениться на человеке, который настолько красивее меня.

Элизабет не смогла удержаться от смеха, как и остальные гости Гардинеров. Маргарет расстроенным голосом прошептала извинения. Элизабет глянула на Дарси: тот прикрыл лицо ладонью, и плечи его еле заметно тряслись.

— Не вижу ничего смешного, — надменно продолжала Амелия. — Мистеру Дарси надо жениться на Джейн – так он все равно станет нашим кузеном, но они гораздо похожее. А ты могла бы жениться на мистере Бингли, Лиззи — он такой же симпатичный, как ты.

Джейн и Дарси посмотрели друг на друга в ужасе; Бингли сумел подавить смех, но не улыбку, а Маргарет прошипела:

— Люди женятся не потому, что похожи, Амелия.

— Ладно, Лиззи, — снизошла Амелия, не обращая внимания на сестру, — вы все равно неплохо смотритесь вместе.

— Спасибо, — серьезно ответила Элизабет. — Ты меня очень утешила.

Миссис Гардинер, помолчав, велела детям отправляться спать, и взрослые смогли насладиться менее откровенной беседой, только изредка прерываемой миссис Беннет. К счастью, удивление, вызванное нескрываемо дружескими отношениями между братом и будущим зятем в сочетании с усталостью сумели ее утихомирить.

Примерно три четверти часа спустя она и Джейн признались, что падают от усталости и удалились в отведенные им покои. Бингли, у которого больше не было особых причин оставаться и были дела дома (а именно, его сестры), откланялся и отправился на Гровенор-стрит.

— Я вас уже поздравил, — жизнерадостно начал мистер Гардинер, — но позвольте мне еще раз выразить, насколько я за вас рад. Изумительно удачный оборот событий, хотя нельзя сказать, чтобы непредвиденный.

Он улыбнулся Дарси, который слегка покраснел.

— Должна признаться, что я так и не поняла, как вы пришли к согласию, — сказала миссис Гардинер. — Лиззи уверяла меня, что вы не были помолвлены, когда мы покидали Дербишир.

Дарси был явно удивлен.

— Конечно, нет. Я был бы рад, если бы к тому моменту не вызывал у нее слишком сильной неприязни.

Миссис Гардинер приподняла брови.

— Не вызывал неприязни? — повторила она, бросив недоверчивый взгляд на свою племянницу. Мистер Гардинер расхохотался.

— Мы … в апреле… поссорились, — запинаясь, сказал Дарси. — Я… наговорил вещей, за которые мне теперь очень стыдно, и не был бы удивлен, если бы она возненавидела меня еще сильнее, чем раньше.

— Вещей, за которые тебе стыдно? — воскликнула, рассмеявшись, Элизабет. — Стыдиться следовало мне!

— Я заслужил каждое твое слово.

Элизабет тряхнула локонами.

— Нет! Нет, не заслужил. Не в таких выражениях, и тем более, не того, что я наговорила об Уикхеме.

— Об Уикхеме? — вмешалась миссис Гардинер. — Так вот как ты о нем узнала?

— Не совсем, — призналась, порозовев, Элизабет. — Он написал мне письмо… Кстати, мне надо поговорить с тобой об этом. Может быть, завтра?

Она нервно переплела пальцы. Дарси свел брови:

— Оно все еще у тебя?

Он заметил движения ее пальцев и нежно взял ее за руку.

— Да, я… Я как раз хотела с тобой о нем поговорить.

Он кивнул в знак согласия. Мистер Гардинер откашлялся:

— Вы написали моей племяннице письмо, сэр? [1]

— Я его не посылал, — торопливо сказал Дарси. — Отдал его прямо в руки. Может быть, мне следовало бы поговорить с ней самому, но…

— Ты поступил правильно, — заверила его Элизабет, прежде чем повернуться к дяде и тете. — Вот так обстояли дела, когда мы отправились в Пемберли. Можете вообразить, что я чувствовала.

— Так вот почему ты так упорно не хотела туда ехать!

— Комедия, достойная пера Шекспира, — заметил мистер Гардинер, откидываясь на спинку стула. — Насколько это было вероятно, как вы думаете?

— Сэр? — переспросил Дарси; но Элизабет полная невероятность того, что произошло, поразила уже давно.

Мистер Гардинер усмехнулся.

—Что ваш друг арендует поместье по соседству — это допустить легко. Что ваша тетушка станет покровительницей мистера Коллинза, это уже переварить труднее. А если принять в расчет прибытие Уикхема в Меритон вместе с полком, Маргарет, родившуюся в двух шагах от Пемберли, и совершенно случайное изменение маршрута нашей поездки на Север…

Он потряс головой.

— Мое воображение отказывает! Но с вами двумя меньшим вряд ли удалось бы обойтись.

Дарси улыбнулся Элизабет почти также тепло и открыто, как если бы они были одни.

— Да, наши… отношения дались нелегко, — согласился он.

— Двоих больших упрямцев не существовало в природе, — заявила Элизабет. — Нам нужна была вся помощь, какую мы могли получить.

Повинуясь порыву, она поцеловала тетушку в щеку.

— Мы всегда будем питать к вам благодарность, вы же знаете. Если бы вы не взяли меня с собой в Дербишир…

— Не стоит, — ответил мистер Гардинер, ласково глядя на свою жену. — Мы ухитрились свести вас прямо под носом у всех. Немалое достижение!

— Эдвард, — возразила миссис Гардинер. — мы не делали ничего подобного. Лиззи и мистер Дарси были вполне в состоянии решить свои проблемы самостоятельно. Мы их просто немного подтолкнули.

— Кажется, вам пришлось все время нас немного подталкивать, — сухо заметил Дарси. — Элизабет права: мы обязаны вам больше, чем кому бы то ни было. За наше счастье мы будем всегда у вас в долгу. Надеюсь… Надеемся, вы приедете в Пемберли на Рождество.

Миссис Гардинер покраснела при этой, для Дарси исключительно красноречивой, благодарности. Она с надеждой посмотрела на мистера Гардинера.

— К сожалению, дела вряд ли позволят мне…

— Вы, должно быть, давно не видели настоящую дербиширскую зиму, миссис Гардинер? — спросил Дарси.

— Зима в Дербишире вряд ли отличается от зимы в остальных местах: холод и слякоть, — смеясь, заявил мистер Гардинер.

Миссис Гардинер и Дарси обменялись сочувственными взглядами.

— Мой бедный невежественный муж не понимает, что говорит, мистер Дарси, — объяснила миссис Гардинер. — Он никогда не бывал зимой севернее Хартфордшира.

Оба посмотрели на мистера Гардинера с сожалением.

— Я тоже, — сказала Элизабет. — Неужели Пемберли может быть еще прекраснее, чем летом?

— Зимой все по-другому, — ответил Дарси.

— Я впервые побывала в Пемберли именно зимой, — добавила миссис Гардинер. — Мне показалось, я попала в царство небесное. Конечно, я была еще ребенком.

— Вы и раньше бывали в Пемберли? — удивился Дарси. — Когда?

— Мне, по-моему, было лет одиннадцать, значит, году в восемьдесят девятом, или около того.

— Я в ту зиму болел, иначе мы бы непременно встретились. Матушка всегда была очень внимательна к гостям, даже ес… — он запнулся, но миссис Гардинер сгладила неловкость.

— Да, так и было. Не думаю, что меня когда-либо более любезно принимали в большом поместье, во всяком случае, до нынешнего лета. Она была так изящна, так элегантна, так милостива — настоящая знатная дама! Признаюсь, я была просто в ошеломлении. — Она тряхнула головой. — Никогда и вообразить не могла, что увижу на ее месте собственную племянницу!

— Случались и более странные вещи, — заметил мистер Гардинер, но его жена тут же возразила:

—Только в романах. Я, в гостях в Пемберли? Если бы ты предположил такое, Эдвард, когда ухаживал за мной, я бы рассмеялась тебе в лицо и отказала, как настоящему безумцу. А теперь… — Она пожала плечами. — Прости, Лиззи, иногда слишком большая удача выбивает из колеи.

— Я понимаю, — заверила ее Элизабет. — Вы не можете быть поражены сильнее, чем я сама.

Без особой причины, просто повинуясь порыву, она взяла Дарси за руку и рассеянно переплела его пальцы со своими.

— Так что же, дядюшка, может быть, вы все-таки выкроите время среди своих забот?

Дарси и мистер Гардинер открыли рты, без сомнения, чтобы обосновать неизмеримое преимущество дербиширской зимы перед зимой в любом другом графстве, но мистер Гардинер их опередил.

— Думаю, что выкрою. Если Маргарет пропустит ваше ледяное Рождество, мне вовек не знать покоя.

Элизабет просияла, а Дарси серьезно ответил:

— Это большая честь для нас, сэр.

* * *

Поутру, до того, как миссис Беннет и Джейн встали, Элизабет рассказала историю с письмом миссис Гардинер с несколько большими подробностями, хотя всячески избегая прояснять суть их «ссоры». Они с Дарси давным-давно решили — или им казалось, что это было давным-давно, в самом начале помолвки — что его первое предложение и последующее поведение обоих должно остаться исключительно их частным делом. О происшедшем была осведомлена только Джейн, и, возможно, Бингли, хотя Элизабет сомневалась, что его поставили в известность.

Мнение миссис Гардинер оказалось утешительно похожим на мнение Джейн.

— Лиззи, — сказала она. — Мне не надо знать, что в нем было. Если это важно для тебя, он поймет.

— Он хочет, чтобы я его сожгла. Это важно для него.

Она знала, что Джейн слишком к ней расположена, чтобы постигнуть, в чем дело, но миссис Гардинер поняла мгновенно.

— Ваши интересы не всегда будут совпадать, Лиззи. Это — первая трудность, с которой вы столкнулись, и от того, как вы ее преодолеете, во многом будет зависеть ваше поведение во время будущих разногласий.

— Мы еще ни разу не ссорились!

Это прозвучало так по-детски, что Элизабет сама не удержалась от смеха.

— Но твои желания противоречат его, — спокойно заметила миссис Гардинер. — Это неизбежно, Лиззи. Послушай, милая. Мистер Дарси поступил очень благородно, и тем благороднее, что не ждал никакой награды. Испытывать по этому поводу смирение и благодарность вполне естественно. Но ты не можешь позволить, чтобы это создавало неравенство в ваших отношениях, просто потому, что тебе нечем ему ответить.

— Мы только помолвлены, не женаты. Когда мы поженимся, все будет по-другому.

— Тогда у него будет даже больше преимуществ. Лиззи, я не думаю, что тебе грозит опасность проникнуться к мистеру Дарси излишним почтением, или что он станет это поощрять. Но брак — это не только чувства, Лиззи. Это союз, и то, что заботит тебя, заботит и его.

Элизабет нахмурилась. Она любила Дарси — она никогда не думала, что сможет так сильно полюбить другого человека — но не имела обыкновения откровенничать, даже с Джейн, которой многие годы поверяла свои секреты. И еще она испытывала неукротимое желание защищать его, из-за чего опасалась сказать лишнее. Однако они не могли вечно сохранять дистанцию. Через несколько недель они станут мужей и женой и будут неразрывно связаны до конца своих дней.

— Вы совершенно правы, тетенька, — твердо сказала Элизабет. — Я ему все сегодня объясню.

Ее решимость не поколебало даже то, что Дарси явился с непривычным для него опозданием. Он прибыл на пятнадцать минут позже назначенного часа, причем выглядел гораздо хуже, чем прошлым вечером, когда они без всякой охоты простились. Элизабет немедля обеспокоилась, хотя он переносил подшучивание Бингли с невозмутимым терпением, которое прежде она бы приняла за скрытую издевку. Но когда они, воспользовавшись тем, что у него оставался свободный час, перед тем, как запереться со своими адвокатами, вышли прогуляться по маленькому парку в небогатом городском квартале, она спросила:

— Фицуильям, что случилось? У тебя ужасный вид.

Он устало улыбнулся.

— Полагаю, что сегодня даже Амелия не заявила бы, что я красивее тебя, или кого бы то ни было.

Этого молчаливого признания было достаточно, чтобы она задала следующий вопрос:

— Ты плохо спал?

— Дело не в этом, — он глубоко вздохнул. — Рано утром у меня побывали с визитом дядя с кузеном.

У Элизабет перехватило дыхание, хотя, если говорить честно, она не была слишком поражена.

— Они против нашего брака?

— Да.

У него был измученный вид, и хотя ее первой реакцией стала вспышка гнева — какое право эти люди, которых она никогда не встречала, имеют ее порицать? — она подавила ее и положила руку ему на рукав.

— Фицуильям, ты же не ожидал, что будет иначе?

Он поколебался.

— Нет, но я не ожидал и того… Мильтон начал меня упрекать! Мильтон!

Элизабет недоумевающе нахмурилась, но Дарси был в таком негодовании, что ему достаточно было иметь слушателя.

— Женился на этой мерзкой особе! Даже не скрывала, что охотится за состоянием! Отвратительная мать! А уж про ее безнравственное поведение я и знать не желаю.

Брови Элизабет взлетели вверх.

— И они имели наглость напомнить мне… Мне! — о долге!

Последнее слово он почти что выплюнул.

— Фицуильям, я не успеваю, у тебя слишком длинные ноги! — воскликнула она.

—О! Прошу прощения!

Он перевел дыхание, и замолчал, опустив глаза.

Элизабет была в недоумении. Дарси было совершенно безразлично негодование леди Кэтрин, однако двое мужчин, которые, судя по всему, мало от нее отличались, и неизвестная ей женщина, которую он явно презирал, расстроили его и вывели из себя.

После успокоительного молчания, Элизабет сказала.

— Расскажи мне о своем дяде, Фицуильям.

Когда он открыл рот, она добавила:

— Не о том, что было утром – ты бы так не расстроился без причины.

Он остановился и вздохнул.

— Он был очень добр ко мне, когда я был ребенком. Он обращался со мной как с сыном… Как с любимым сыном. Я бы не удивился, если бы мои кузены меня возненавидели – он не скрывал своего предпочтения. Отец и матушка… они не слишком ладили, и… Ну, ты знаешь, что это значит, Элизабет.

Это был первый намек на его мнение о ее семье с тех пор, как он написал письмо, и она прекрасно поняла, почему это было сказано.

— Мы с тобой поладим, — уверенно заявила она, и впервые за все время его лицо просветлело. Он нежно сжал ее пальцы и продолжил.

— Батюшка вечно бывал в отъезде, у матушки были свои занятия, поэтому я много времени проводил в семействе дяди, хотя, конечно, когда подрос, стал бывать у него реже. Но мы всегда были близки; Рождество мы с матушкой обычно проводили в Хьютоне – это его поместье, а когда я пошел в школу, мои кузены позаботились, чтобы было кому меня защищать [2].

Элизабет подняла глаза.

— Твои кузены тебя защищали?

— Ну, я же был самым младшим.

Сначала самая мысль показалась ей странной, наверно, потому, что она видела его только в роли заботливого старшего брата, но, поразмыслив, она признала, что в этом есть резон. Два несовпадающих образа: ласкового, добросердечного мальчика, о котором рассказывала миссис Рейнольдс, и испорченного, избалованного ребенка, о котором говорил сам Дарси, наконец-то стали сливаться у нее в голове. Красивый, умненький мальчик, единственный наследник своих родителей, любимчик графа… Она взглянула на шедшего с ним рядом мужчину, который, кажется, немного успокоился, и подумала, что начинает понимать, как он стал тем, кем стал.

— Твой дядя и матушка были близки? — уточнила она.

—Очень близки. Он ее обожал, оттого так не любил моего отца.

— Полковник Фицуильям – его сын?

— Да.

Вот и еще один человек прибавился к мысленному портрету ее будущей семьи. Гордый, высокомерный мужчина, невзлюбивший Элизабет, даже ни разу ее не видя. Он ни в коей мере не внушал ей симпатию, но и не казался таким отвратительным, как леди Кэтрин. Он любил сестру и оказывал предпочтение ее сыну перед собственными детьми. Такое редко способствует привязанности между кузенами, и безусловная преданность полковника Фицуильяма Дарси стала выглядеть в ее глазах совсем в другом свете.

— Ну хорошо, Фицуильям. Что же он такое сказал, что ты так расстроился? Ты же не ожидал, что он нас благословит, верно?

— Да нет, как раз благословение он дал.

Она посмотрела на него.

— Но тогда… почему…

— Он пришел, чтобы сказать, как я его разочаровал. Он слишком заботится о семейном единстве, или хотя бы о его видимости, чтобы порицать меня или мой выбор открыто.

— Но разве неодобрение леди Кэтрин не получило огласку? — удивленно спросила Элизабет.

Дарси потряс головой.

— Она не переписывается почти ни с кем вне семейного круга, и слишком горда, чтобы жаловаться публично. Так, во всяком случае, говорит мой дядя. Это единственное во всей истории, что доставляет ему удовольствие.

— Что именно?

На губах Дарси проступила невольная улыбка.

— Разойтись во мнениях с леди Кэтрин.

Поскольку они были не на улице [3], а в парке, она позволила себе рассмеяться вслух. Несмотря на все их величие, Фицуильямы очень походили на любую большую, тесно сплоченную семью, выделяясь только богатством и знатностью. Она поняла, однако, что Дарси… Фицуильям… вряд ли оценит это наблюдение, и поэтому сказала только:

— В чем именно ты его разочаровал?

— Ну, у всех были связаны со мной другие надежды.

— Мисс де Бэр?

Он моргнул.

— Нет, ее он никогда не одобрял. Он не думал, что я буду с ней счастлив или безмятежен.

Она вздрогнула, вспомнив опасения собственного отца.

— Он хотел бы, чтобы я нашел себе подходящую невесту из родни. Или пусть даже не родню, если она принесет связи и состояние, и если я смогу к ней привязаться и ее уважать.

— Тебе двадцать восемь лет, Фицуильям. Неужели ты никогда не встречал леди, достойной твоего уважения?

— Мои родители сначала тоже друг друга уважали, — откровенно сказал он, — и думали, что друг к другу привязаны. Я не хотел повторить их ошибку. Я так и не встретил никого, о ком мог бы судить с уверенностью.

«Подходящая невеста из родни».

Элизабет никогда не думала, что у нее может быть хотя бы воображаемая соперница. Когда он делал ей предложение в Розингсе, он явно не чувствовал себя связанным с мисс де Бэр, а к мисс Бингли всегда относился со снисходительностью, в которой частенько проскальзывало презрение.

—Никого? Даже среди полудюжины женщин, истинно блещущих своими дарованиями, с которыми ты знаком?

— Нет. Кроме того, две из них – моя бабушка и сестра, а еще две – мои кузины, на которых я не могу смотреть… иначе.

— Почему нет? — настойчиво поинтересовалась она, крепко сжимая его руку.

— Между мной и Эллой только три дня разницы. Матушка считала ее своей дочерью. Она часто повторяла, что мы были единственной радостью, какая выпала на ее долю в том году.

— Это был такой ужасный год?

— Восемьдесят четвертый [4].

Он явно счел это достаточным объяснением, и продолжил:

— Сьюзен много старше меня и наш образ жизни… очень разнится. Кроме того, она знает меня с пеленок. Это было бы невыносимо — мы с ней слишком несхожи.

— Мы с тобой тоже не очень-то похожи, — отметила Элизабет.

— Во всяком случае, у нас одинаковые принципы.

Он потряс головой.

— Элла и Сьюзен мне как сестры, Элизабет.

Она подумала о случайном замечании Бингли, которое мучительно вспоминала и переживала гораздо сильнее, чем готова была признать.

— Когда ты рассказывал о своей матери, о том, как она разбила сердца половине Лондона, Бингли упомянул «леди Элинор»…

— Да, Эллу, — ответил он, как мог бы ответить гордый брат.

Элизабет подавила чувство легкой тревоги и прислонилась головой к его плечу.

— Если они и вправду тебя любят, — сказала она, — они смирятся с твоим выбором.

— Полагаю, что да.

Он помолчал, потом решительно добавил:

— Но довольно о моей родне. Ты хотела поговорить со мной о… письме.

В его голосе явственно прозвучало отвращение, и от того высказать то, что она собиралась, стало еще страшнее.

Утешало то, что пальцы Дарси у нее на талии продолжали описывать крохотные круги, хотя он, похоже, этого не сознавал. Она решила его не просвещать, а наслаждаться теплом, которое излучала его рука.

— Да, хотела. Фицуильям, я обещала тебе его сжечь, и действительно намеревалась это сделать, но это оказалось мне не по силам. Я не хочу его сжигать!

— Почему? — Он был искренне удивлен. — Это ужасное письмо.

— Да. То есть нет. Ну да, там есть такие места… полные высокомерия и обиды. Но само письмо… Ты ведь не только рассказал мне про Джорджиану, и про вмешательство между Бингли и Джейн… Там как будто весь ты, за подписью и печатью. — Под его пристальным взглядом она залилась краской. — И благодаря нему я поняла не только тебя, но и себя, и сумела исправиться. Я вспоминаю о прошлом с не большим удовольствием, чем ты… хотя наверняка делаю это реже.

Она улыбнулась ему, и получила в ответ сухую улыбку.

— Если бы не это письмо, я бы так и упорствовала в своих наклонностях, и страшно подумать, куда бы это меня завело. Понимаешь?

Она не знала, почему ей так важно, чтобы он ее понял. Он свел брови с выражением, напомнившим ей лицо Маргарет, когда та боролась со спряжением неправильных французских глаголов.

— Элизабет, — начал он осторожно, и она почувствовала, что в груди что-то сжалось. — Я… я не вполне понимаю…

Она совершено правильно истолковала «понимаю» как вежливую замену «согласен».

— Но, — он пожал плечами, — если для тебя это так важно, я, конечно, не буду вынуждать тебя сдержать слово.

Элизабет с трудом удержалась от смеха, такое нежданно глубокое облегчение она почувствовала.

— У меня есть и менее основательные причины сохранить его, — призналась она. — Когда после побега Лидии я его перечитывала, то видела совсем по-иному, особенно самый конец. Ты любил меня, когда его писал. Ты желал мне счастья, с тобой или без тебя — не важно. Сначала было легче верить, что ты не питал ко мне истинного чувства, но потом… каким утешением было знать, что ты любил меня. — Она взглянула на него, приподняв брови. — Ты бы поразился, узнай, сколько сентиментальных глупостей я подумала и натворила в то время. И, кроме того, — она улыбнулась, — это первое письмо, какое ты мне написал. Леди ценят и хранят такие письма, Фицуильям.

— Вот как? Почему?

— Чтобы помнить, конечно.

Они посмотрели друг на друга в полном недоумении, и Дарси потряс головой.

— Такое может понять только женщина, полагаю. Это твое письмо, Элизабет, делай с ним, что пожелаешь.

Примечания:

1. На всякий случай напомню, что состоять в переписке могла только официально помолвленная пара. Тайная переписка – вопиющее нарушение приличий (что прекрасно показано в «Эмме»).

2. Чтобы оценить это замечание, напомним, что в английских частных школах практически официально процветала дедовщина со всеми ее прелестями (лорда Байрона в Итоне изнасиловали, и это не было чем-то из ряда вон выходящим).

3. Смеяться на улице – верх неприличия даже для джентльмена, а уж для леди!

4. 15 апреля 1784 года тори во главе с премьер-министром Уильямом Питтом-младшим после ожесточенной борьбы выиграли парламентские выборы. Началось почти тридцатилетнее правление тори. Для вигского клана Фицуильямов это была катастрофа.

Чтобы стало совсем понятно, следует учесть, что партийные предпочтения в георгианской Англии (и в викторианской тоже) переходили по наследству: были знатные торийские роды, и знатные вигские роды, которые заправляли в Парламенте и пожинали плоды победы в виде титулов, должностей, пенсий и т.п. Как это выглядело на практике, можно почитать у Троллопа, где герцог Омниум из знатнейшего вигского рода определяет политику графства и решает, кто будет депутатом. И кто будет епископом. Для клана Дарси — Фицуильямов эту политическую роль, скорее всего, выполнял герцог Девонширский. Кстати, именно Чатсуорт-хаус в дербиширском поместье Девонширов исполнял роль Пемберли в сериале 1995 года.

— Не думаю, чтобы этот оттенок зеленого был вам к лицу, мисс Беннет, — заметила хозяйка модной лавки. Мадам Леклер обращалась с клиенткой со всей подобающей почтительностью, но совершенно не скрывала, что гораздо лучше самой мисс Беннет знает, что той идет.

Большую часть дня Элизабет обмеряли, крутили, обкалывали булавками и затягивали, и она испытывала тоскливое ощущение, что на все это уйдет слишком много отцовских денег — даже если мистер Беннет сам на том настоял. Она не видела Дарси целых шесть часов: он не испытывал ни малейшего желания сопровождать дам в их походе по модным лавкам, и у него было достаточно дел, которые необходимо завершить до свадьбы. Поэтому Элизабет была не в самом лучшем расположении духа.

Всего неприятнее были любопытные взгляды других посетительниц заведения мадам Леклер. Все они были одеты по последней моде и явно считали себя самыми утонченными созданиями, поэтому не могли бы быть поражены сильнее, даже если бы в модную лавку вместо миссис Гардинер с двумя племянницами забрел цыганский табор.

Внезапно нудное обсуждение было прервано. Стоявшие неподалеку две дамы, как раз дававшие приказчице подробнейшие указания о том, чего им желательно, заслышав фразу мадам Леклер, замолчали. Более худощавая обернулась и направилась к Элизабет, вторая неохотно последовала за ней.

— Мисс Беннет? Вы — мисс Элизабет Беннет?

— Да, — ответила Элизабет, слегка удивившись. Хотя она была уверена, что никогда не встречала свою собеседницу, все же в ней было что-то знакомое. Она была очень миловидна, и если ее нельзя было назвать красавицей, то, во всяком случае, она превосходила красотой саму Элизабет. Безупречную симметрию черт ее лица нарушали вздернутый нос и широкая улыбка, что делало ее менее эффектной, но гораздо более привлекательной.

— Послушай, Элинор! — воскликнула она. — Это — мисс Элизабет Беннет!

Элизабет хватило одного взгляда на вторую даму, чтобы признать в ней родственницу Дарси. Идеальная осанка, ледяные ясные глаза, холодная аристократическая красота – она походила на Дарси даже сильнее, чем он сам. Элинор… Так это и есть «кузина Элла»? Она, безусловно, могла свести с ума половину высшего света, не отдавая себе в том отчета.

Элинор молчала, не сводя с нее внимательного взгляда. Улыбка ее более молодой спутницы оставалась такой же широкой. Она весело продолжила:

— Я — Сесилия Фицуильям, а это моя кузина, леди Элинор Фицуильям. Надеюсь, вы не станете возражать, что я представилась вам первая? Как только я услышала ваше имя, я просто должна была убедиться, что это действительно вы.

Она с нескрываемым любопытством посмотрела на Элизабет.

— Вы совсем не такая, как я думала.

— Вот как? — сказала Элизабет, не зная, рассмеяться или обидеться.

— Ну, тетушка… леди Кэтрин… она нам написала, что вы — бесстыжая охотница за состоянием, — жизнерадостно заявила мисс Фицуильям, — а потом мой дядя отправился потолковать с ним, и он, конечно, стал вас защищать. Но не думаю, чтобы дядюшка ему поверил.

— Боюсь, что не вполне понимаю, о чем идет речь. Кто стал меня защищать?

— Кузен Фицуильям, конечно.

Мисс Фицуильям растерянно заморгала, и Элизабет рискнула предположить:

— Мистер Дарси?

— Ну да! Будь это кто-то другой, дядюшка Эдвард наверняка решил бы, что это просто не стоящее внимания увлечение. Но Фицуильям, он особенный. У него ужасная манера быть всегда правым. Это невозможно раздражает!

Последняя фраза была произнесена с несомненным подражанием тону леди Кэтрин, и Элизабет улыбнулась про себя.

— И он… то есть, я имею в виду Фициульям, должно быть, страшно рассердился, потому что до сих пор не был у нас с визитом, а он всегда бывает. Но я так довольна, что встретила вас, мисс Беннет, и желаю вам большого счастья!

Она остановилась, чтобы перевести дыхание, а ее спутница с церемонной вежливостью сказала:

— Рада познакомиться, мисс Беннет.

— Благодарю, — ответила Элизабет, убежденная, что леди Элинор в полной мере наделена тем критическим складом ума, который она некогда приписывала мистеру Дарси. Однако, кроме гордости, лицо ее поражало проницательностью, и Элизабет невольно почувствовала, что эту женщину нельзя будет списать со счета так легко, как леди Кэтрин.

— Это большая честь для меня, леди Элинор. Мистер Дарси о вас очень высоко отзывается.

Непроницаемое лицо леди Элинор несколько смягчилось, хотя она сказала только:

— У моего кузена очень доброе сердце.

— Ну да, в основном, — согласилась мисс Фицуильям. Она взглянула на Джейн. — Вы, должно быть, сестра мисс Беннет. Вы выходите замуж за мистера Бингли?

Джейн, миссис Гардинер и мисс Фицуильям начали общий разговор. Элизабет время от времени вставляла реплики, не спуская глаз с молчаливой леди Элинор. При упоминании Бингли высокомерное лицо той похолодело, однако на Джейн она посмотрела с несомненным одобрением. «Настоящая загадка!» — подумала Элизабет, и твердо решила не делать поспешных выводов. Раз Дарси так ее любит, в ней должно быть много больше, чем кажется на первый взгляд — как и в нем самом. Однако она не могла не гадать, является ли чувство леди Элинор к кузену таким же чисто родственным, как его чувство к ней.

— Мисс Элизабет, вы должны нас навестить, — говорила в это время мисс Фицульям. — О, и вы, мисс Беннет, тоже, если пожелаете.

В ее обращении к Джейн сквозил легкий оттенок пренебрежения. Это было настолько не похоже на то, как обычно вели себя с сестрами, что Элизабет одновременно сердилась и забавлялась.

— Возможно, у мисс Беннет имеются собственные дела, — сдержанно заметила леди Элинор. — Мы были бы весьма польщены, если бы вы втроем всё же сочли возможным нанести нам визит в удобное для вас время.

На такое приглашение мог быть только один ответ. Больше из вежливости, чем с радостью, Элизабет его приняла, и дамы семейства Фицуильям откланялись.

— Простите, что вынудили вас ждать, — начала Элизабет, но мадам Леклер, ставшая заметно более любезной, только тряхнула головой.

— О, я понимаю parfaitement! — воскликнула она. — Ваш fianc?, он один из Фицуильямов, и дамы хотят с вами познакомиться.

Она деловито добавила:

— Очень обходительные господа, даже самые молодые. Совсем не такие, как все в наши дни, которые пекутся только о себе. И такие высокие и красивые — трудно найти семейство красивее.

Элизабет улыбнулась, вспомнив Амелию.

—Благодарю, мадам. Я пока мало кого из них встречала, но один из них даже слишком красив!

Мадам Леклер проницательно заметила:

— Так вы выходите за мистера Дарси, мисс Беннет? Хотя, быть может, мистер Генри… о, нет! Это может быть только мистер Дарси, потому что мисс Дарси вчера заказывала новый наряд, и сказала, что у нее будет новая сестрица.

И почти без перехода продолжила:

— Раз уж вам так нравится зеленый, возможно, этот оттенок придется более по вкусу?

Элизабет вместе с миссис Гардинер изучила ткань.

— Идеально, мадам, — признала она, и, когда она покидала заведение француженки, все ее приданое было заказано к полному ее удовлетворению и удовлетворению мадам Леклер.

* * *

Вернувшись домой и проходя мимо кабинета мистера Гардинера, Элизабет внезапно услышала голос Дарси:

— Дело в том… Дело в том, что я все еще чувствую себя с ним неловко, сэр.

Мистер Гардинер что-то ответил. Он тоже говорил негромко, но его голосу недоставало четкости и ясности выговора Дарси, поэтому она не смогла разобрать ни слова.

— Это совершенно прилично, — сказал Дарси.

Элизабет, опомнившись, прошла мимо кабинета и нагнала своих спутниц. Через несколько минут в гостиной появился Дарси, и, завидев его, она улыбнулась от радости. Он тут же подсел к ней, и, извинившись перед Джейн за отсутствующего Бингли, позволил себе слегка коснуться руки своей нареченной.

— Мистер Дарси, — сказала миссис Гардинер, разливая чай, — мы сегодня повстречали ваших родственниц.

Дарси застыл, на лице его проступила настороженность, и Элизабет поспешила добавить:

— У мадам Леклер, когда мы заказывали приданое.

Он слегка расслабился:

— Так вы познакомились с девочками?

Элизабет подумала, что это довольно странное определение, учитывая, что леди Элинор не могло быть меньше двадцати восьми, но согласно кивнула.

— Мисс Фицуильям, она такая… непосредственная, — сказала она, и лицо Дарси озарилось улыбкой.

— Так вы познакомились с Сесили? Прекрасно! У нее… — он заколебался, — у нее не так много друзей.

Элизабет удивленно посмотрела на него.

— Не могу понять, как она может прийтись не по душе, Фицуильям.

— Обворожительная молодая леди, — вставила миссис Гардинер.

Джейн сосредоточенно смотрела в окно.

— Благодарю вас. У нее самое широкое знакомство, однако она не позволяет ему перейти в дружбу, — пояснил он с некоторой неловкостью. — Она в некоторых отношениях очень не похожа на остальных из нас, поэтому временами ей бывает одиноко, хотя мы все ее очень любим.

— Убеждена, что тоже ее полюблю, — уверенно заявила Элизабет, и добавила: — С ней была леди Элинор.

—Элинор? Надеюсь, она вела себя прилично, — сказал он.

Это заявление показалось ей довольно неуместным: хотя открытые и сердечные манеры мисс Фицуильям были Элизабет бесконечно более по вкусу, чем холодная сдержанность леди Элинор, но, если какое-либо отступление от хорошего тона и было допущено, виновницей этому могла быть только первая.

— Безупречно, — ответила она, и Дарси поморщился.

Элизабет тряхнула локонами. Со всей очевидностью общение в семействе Фицуильямов зависело от того, о чем не говорили в той же мере, как и от того, о чем говорили.

— Они пригласили нас нанести им визит, — пояснила она.

Дарси моргнул.

—Всех троих?

— Да, тетушку, Джейн и меня.

Надеясь его успокоить, она сказала:

— Они были исключительно любезны, Фицуильям.

Он стряхнул с себя странное настроение, которое на него нашло, и улыбнулся:

— Уповаю, что да. Вы заказали все, что хотели? Джейн, мне очень жаль, но Бингли занят делами и появится не ранее четырех.

Джейн вздохнула.

— Не то, чтобы всё, — ответила миссис Гардинер, — «но большую часть мы с рук сбыли. Кажется, у вас было дело к Эдварду, мистер Дарси?

— Не совсем дело, но… Я просто хотел посоветоваться с ним по одному вопросу, помимо… помимо всего прочего. Я сейчас улаживаю разные дела, чтобы обеспечить Элизабет и детей, которые у нас могут быть, — он повернулся к ней, и она счастливо порозовела, думая о его… об их детях. — Батюшка вложил несколько тысяч фунтов в предприятие, которое, на мой взгляд, выглядит довольно рискованным, но я плохо знаком с такого рода негоциями, и позволил себе смелость обратиться к мистеру Гардинеру за советом.

Элизабет отлично знала, как он уважает ее дядю и тетю, но такой степени доверия не ожидала. Она улыбнулась ему сияющей улыбкой, и Дарси, удивленный, но ни в коей мере не разочарованный, улыбнулся ей в ответ.

* * *

—Ты прелестно выглядишь, Лиззи, — сказала миссис Гардинер.

— Это ужасно глупо, — ответила Элизабет. — Это просто… визит.

— Конечно, — согласилась Джейн, бросая на тетушку встревоженный взгляд. — У тебя руки как лед, Лиззи.

— Я не боюсь!

Миссис Гардинер не вполне удалось скрыть недоверие, и Элизабет уступила:

— Ну, хорошо… я волнуюсь… чуть-чуть.

— Лиззи, тебе предстоит первая встреча с людьми, в семью которых ты войдешь, людьми, которые тебя не знают и заранее к тебе не расположены. Вполне естественно, если ты немного боишься.

— Ну, хорошо. Я чуть-чуть напугана.

Элизабет вошла в гостиную с прямой спиной, горящими щеками и самым спокойным выражением лица. Их ожидали четыре дамы: леди Элинор, мисс Фицуильям, и еще две незнакомки. Одна — очень красивая, светловолосая, примерно возраста миссис Гардинер, вторая — элегантная пожилая леди с очень знакомым пронзительным взглядом синих глаз.

— Бабушка, Диана, — холодно сказала леди Элинор. — Это — невеста Фицуильяма мисс Элизабет Беннет, ее сестра мисс Беннет и их тетушка, миссис Гардинер.

Джейн, Элизабет и миссис Гардинер сделали реверанс. Пожилая леди любезно наклонила голову в знак приветствия, однако дама, которую леди Элинор назвала «Дианой» едва соизволила им ответить, в то же время разглядывая с недобрым интересом.

— Мисс Элизабет, — продолжала леди Элинор, — позвольте представить вам мою бабушку — и бабушку Фицуильяма — вдовствующую графиню Анкастер. А это моя невестка, леди Диана Фицуильям.

Никакого явного пренебрежения выказано не было; но Элизабет, целый год изучавшая манеры Дарси, сразу поняла, насколько леди Элинор презирает леди Диану. Блеск в глазах, наклон головы, плотно сжатые губы — все говорило о том, что она питает к жене брата не слишком сердечные чувства, и только правила хорошего тона не позволяют ей выразить их прямо.

Элизабет подавила улыбку.

— Прошу садиться, — сказала леди Анкастер мягким голосом, обращаясь к Элизабет. — Это для нас большая часть, мисс Элизабет. Мой внук о вас очень высокого мнения.

— Ох, уж эти молодые люди с их увлечениями! — небрежно заметила ее сноха. — Будем надеяться, вам повезет, мисс Беннет, и его высокое мнение таковым и останется.

Ошибиться в смысле ее высказывания было невозможно. Элизабет, протягивавшая руку за чашкой чая, застыла.

— К счастью, — ледяным голосом сказала леди Элинор, — Фицуильям не склонен поддаваться капризам или легко менять свое мнение. В отличие от очень многих, он всегда знает, чего хочет, и редко ошибается.

Ее невестка поджала губы. Леди Анкастер торопливо произнесла:

— Насколько мне известно, вы, мисс Беннет, собираетесь замуж за друга моего внука – мистера Бингли?

— Да, мадам.

Джейн была немного подавлена, как изысканностью принимавших их дам, так и царившим в гостиной напряжением, смысл которого она не вполне улавливала.

— Желаю вам большого счастья! Для вас обоих это на редкость удачный союз: он — приятнейший молодой человек, и, учитывая его происхождение, ему очень повезло, что за него согласилась пойти дочь почтенного джентльмена.

Джейн моргнула, а графиня повернулась к миссис Гардинер:

— А вы, мадам, кажется, родом из Лэмтона?

— Да, миледи.

— Очаровательное местечко. Теперь у вас, я думаю, будет возможность чаще его посещать.

Миссис Гардинер улыбнулась.

— Надеюсь, что так.

Наступило молчание. Мисс Фицуильям, бросив нервный взгляд на невестку, решилась его нарушить.

— Кузен Фицуильям был у нас сегодня утром, мисс Элизабет. Он был очень занят, поэтому не нанес визит раньше. Я понятия не имела, сколько скучных дел требуется уладить для того, чтобы жениться! Надеюсь, они не мешают ему навещать вас?

Она слегка изогнула губы. Элизабет нахмурилась, удивленная, насколько безжизненной выглядит неукротимая Сесилия.

— Нет, что вы! — с улыбкой сказала она. — Мистер Дарси – сама любезность!

Она вспомнила их страстное прощание предыдущим вечером, и залилась жаркой краской.

— Какое везенье! — пробормотала леди Диана.

— Вы давно знаете моего кузена, мисс Элизабет? — поинтересовалась Элинор.

— Около года. Мы впервые встретились в прошлом октябре.

— Я же говорила! — воскликнула Сесилия, тряхнув головой и на мгновение превратившись в ту мисс Фицуильям, с которой они познакомились за день до того. — Он никогда бы не решился на такой шаг, не обдумав все возможные последствия.

Что, если вспомнить об основательном объяснении по поводу последствий, имевшем место в Хансфорде, было, безусловно, верно.

— Сесили, придержи язык! — резко бросила леди Диана.

Сесилия потупилась и осторожно отпила глоток чаю. На ее бледных щеках проступил румянец.

— Приятно сознавать, — заметила леди Анкастер, — что его решение было хорошо взвешено, а не принято под влиянием момента. Это очень в его духе. Ну, не смотрите на меня с таким ужасом! Все в порядке — тут одни дамы, и мы скоро станем родственницами.

Элизабет выпрямилась.

— Со всем должным уважением к вам, миледи, я не готова обсуждать привязанность мистера Дарси иначе, как в самых общих выражениях.

Леди Диана нахмурилась, на губах леди Элинор проступила легкая улыбка, а пожилая графиня посмотрела на Элизабет с чем-то, похожим на одобрение. Сесилия бросила на нее заговорщический взгляд, и снова занялась чаем.

Покинув Анкастер-хаус, Элизабет с облегчением вздохнула. Нелюбовь Дарси к жене своего кузена стала ей совершенно понятна. Именно леди Диана постаралась сделать их визит таким неприятным: Элизабет легко могла поверить в ее дурной нрав, глядя на то, как та обращается с Сесилией. Она склонялась к мнению, что леди Диане нравится распоряжаться другими людьми. Это объясняло и напряжение между нею и золовкой. Элинор Фицуильям, каковы бы не были ее недостатки, не меньше своего кузена была наделена несгибаемой волей и упорством, и это вызывало у Элизабет уважение. Ее непоколебимая преданность Дарси — потому что нападки леди Дианы в равной мере затрагивали не только Элизабет, но и его — не могла не восхищать, и хотя она явно не торопилась вынести окончательное суждение о невесте кузена, в ее манерах не было ни следа ревности или зависти. Если бы ее удалось убедить в их взаимном чувстве, она перешла бы на их сторону. Сесилия и Джорджиана и так были на их стороне, а на леди Анкастер, как хотелось верить Элизабет, она произвела скорее приятное впечатление. Главной проблемой оставался граф: Элизабет оставалось только надеяться, что старший сын и невестка не пользуются у него большим влиянием.

— Ну, — радостно заметила Джейн, — какой интересный визит!

— Это верно, — пробормотала миссис Гардинер.

Они сидели в гостиной миссис Гардинер, поджидая джентльменов. Джейн не находила себе места и вертелась так, что Элизабет стала опасаться за ее платье. Она с трудом удерживалась от смеха: она никогда не видела сестру в таком возбужденном состоянии, тем более — по самой банальной из причин. Перед этим бледнели даже переживания Джейн по поводу побега Лидии! В конце концов та немного опомнилась, но все же, казалось, едва сознавала, где находится. Миссис Гардинер прятала улыбку, а Элизабет решила, что расскажет обо всем Дарси попозже, когда они останутся вдвоем. Это его повеселит.

— Мадам, к вам мистер Дарси, мисс Дарси и мистер Бингли.

Элизабет вздрогнула от изумления. Дарси упоминал, что его сестра в Пемберли, и приедет в Хартфордшир примерно за неделю до свадьбы. Она подозревала, хотя прямо об этом они не говорили, что ему не хочется подвергать Джорджиану опасностям общения с меритонскими барышнями, особенно с Китти. Однако мисс Дарси вошла в гостиную.

Джорджиана крепко вцепилась в руку брата, и вид у нее был довольно напуганный — хотя для нее это было привычное выражение, поэтому сложно было судить, расстроило ли ее что-то конкретное. Но ее встретили очень тепло, и она, похоже, немного успокоилась.

— Я рада, что мы станем сестрами, — застенчиво сказала она Элизабет. — Я думала… то есть, я надеялась… Мой брат о вас всегда так высоко отзывался, и он так счастлив…

Обе взглянули на Дарси, который увлеченно обсуждал что-то с мистером Гардинером. Он, казалось, почувствовал их взгляд, и с легкой улыбкой посмотрел в ответ, прежде чем вернуться к разговору.

— Приятно, когда… , — продолжала подыскивать слова мисс Дарси — когда видишь, что он делает что-то… для себя. Я так боялась, что в конце концов он выберет леди, которой важны только его состояние и положение в свете.

Дарси был слишком умен и проницателен, чтобы его могла провести даже самая изощренная охотница за состоянием. Элизабет чуть было не сказала это вслух, но вспомнила историю самой Джорджианы. Бледное лицо девушки было очень серьезным. Элизабет, повинуясь порыву, коснулась ее руки.

— У вашего брата много других достоинств, — сказала она, улыбаясь. — Уверена, его ценят за его собственные заслуги.

Мисс Дарси неуверенно улыбнулась.

— Фицульяма любят все, — ответила она просто. — Во всяком случае, все, кто его знает.

Элизабет немного поколебалась.

— Как ваша кузина леди Элинор?

Джорджиана выглядела застигнутой врасплох.

— Ну, может не так сильно, как она, — призналась мисс Дарси. — Фицуильям и Элла, они… Дядюшка часто повторяет, что с ними вышла ошибка, потому что они должны были быть братом и сестрой. Они очень близки, и к тому же такие одинаковые. Все говорят, что я похожа на брата, но я и наполовину так на него не похожу, как Элла.

Джорджиана с горящими щеками уставилась на свои руки. Элизабет не могла решить, вызвано ли ее смущение излишней откровенностью, или просто необходимостью самостоятельно поддерживать разговор.

— Я рада, что их связывают чисто родственные чувства: ваша кузина очень красива, — заметила Элизабет.

— Да, они с Фицуильямом самые красивые в семье, — согласилась Джорджиана, нервно сцепив пальцы. — Хотела бы я выглядеть как она, или как мисс Беннет. Я всегда чувствую себя такой…

Она замерла, глядя на Элизабет большими встревоженными глазами.

— Мисс Дарси, мы с вами скоро станем сестрами, — сказала Элизабет, и, действуя по наитию, положила свою теплую руку поверх ледяных пальцев Джорджианы. — Мне можно говорить все.

— Я не знаю, каково это, — робко заметила Джорджиана.

Элизабет чувствовала, как дрожат под ее рукой сильные тонкие пальцы.

— У меня никогда не было сестры, а все мои кузины намного старше. Сесили из них самая молодая, но между нами восемь лет разницы, и я знаю, что Фицуильям не хочет, чтобы я с ней слишком сближалась.

Элизабет с трудом скрыла свое удивление.

— Ну, уверена, он хочет, чтобы вы сблизились со мной.

Джорджиана неуверенно улыбнулась в ответ.

— Да, конечно. Я… я только хотела сказать, мисс Элизабет, что… что когда я рядом с Фицуильямом или Эллой, я всегда чувствую себя такой… уродиной.

Элизабет от души ей посочувствовала. Джорджиана вовсе не была дурнушкой, просто не успела вырасти. Ее лицо все еще сохраняло детскую пухлость и мягкость, и безупречно правильные, как у всех Фицуильямов, черты слишком резко этой мягкости противоречили, чтобы ее в полной мере можно было назвать красавицей. Ее облику не хватало уравновешенности. Но, тем не менее, она была хорошенькой девушкой, и обещала стать еще красивее, когда окончательно повзрослеет.

— Я вас понимаю, — утешила ее Элизабет. — Моя старшая сестра… Ну, вы же видите Джейн. Никто, кроме вашего брата, не счел бы, что я могу с ней сравниться, и даже он сначала так не думал.

Джорджиана залилась ярким румянцем.

— Он просто хотел, чтобы мистер Бингли оставил его в покое, — с жаром сказала она. — Он иногда бывает ужасно настойчивым… Я имею в виду, мистер Бингли. Не брат. Хотя брат тоже временами… Но только не ужасно…

Она смущенно остановилась.

— Брат вам все рассказал, не так ли? — спросила Элизабет. — Ну, вот видите, он сначала отказывался считать меня хотя бы «недурной», что не помешало ему в меня влюбиться. Так что не волнуйтесь, мисс Дарси, тем более, что вы гораздо красивее меня.

— Конечно, нет! Ничуть не красивее! И он с самого начала считал, что вы очень хорошенькая, он сам мне сказал, когда…

Она прикусила губу. Элизабет приподняла брови.

— Он мне о вас писал… много писал, — призналась мисс Дарси. — Мы с Фицуильямом так долго были разлучены, что привыкли писать друг другу обо всем. Он уже через несколько недель после вашего знакомства написал мне, что вы очень хорошенькая, но не так, как другие женщины. Что у них самое главное – то, как они выглядят, а у вас – то, что вы есть.

Она нахмурилась.

— Я до сих пор не вполне уяснила, что он имел в виду.

— Тогда мы у него спросим!

— Ой, я не смогу!

Мисс Дарси взглянула в сторону брата с выражением одновременно нежным и почтительным.

— Мне, наверно, вообще не следовало об этом говорить, но… вы же поженитесь и вы станете моей сестрой, так что в этом нет ничего страшного, верно? Или мне сначала надо было спросить у него разрешения?

— Мисс Дарси, милая, — сказала Элизабет, — я уверена, что он не был бы против.

— Я… мисс Беннет… я… я надеюсь, это не слишком дерзко с моей стороны, но… раз бы будем сестрами… вы не возражали бы, если… вы не могли бы звать меня по имени?

— Конечно! — ласково сказала Элизабет. — Но только если ты будешь звать меня «Элизабет», или даже «Лиззи», как мои сестры.

Джорджиана робко улыбнулась.

— Я буду рада, ми… Элизабет. У ва… тебя очень красивое имя. Мою прабабку тоже звали Элизабет. Джорджиана Элизабет, если полностью, но все называли ее «Лиззи». Она умерла до того, как я родилась, но брат ее очень любил.

— Теперь я понимаю, почему твой брат не хочет называть меня «Лиззи», — сказала Элизабет.

— Ну, я не думаю, что он часто вспоминает прабабку, когда вы вместе, — ответила Джорджиана и покраснела до ушей. — Господи! Неужели я произнесла это вслух?

Элизабет рассмеялась.

— Я ему не скажу, не бойся.

— Нет, мне от Фицуильяма скрывать нечего! — воскликнула Джорджиана.

Ее горячность удивила Элизабет, но потом она вспомнила историю девушки. Какими бы неравными не казались Элизабет отношения брата и сестры, существовавшее между ними доверие спасло ту от участи, которая выпала Лидии. Эта мысль мгновенно ее отрезвила.

* * *

Дарси снова прибыл без Бингли, и они вместе с мистером Гардинером прошли в кабинет. Вскоре дядюшка появился в гостиной и с усталой улыбкой обратился к Элизабет:

— Пойдем, Лиззи. Мистер Дарси хотел с тобой поговорить.

Элизабет удивилась официальной сухости его тона.

— Но…

— Это довольно важно, — мягко добавил мистер Гардинер.

Элизабет нахмурилась, и прошла за дядей в кабинет. Дарси стоял у окна, и такого напряженного вида она у него не помнила очень давно.

— Элизабет, — сказал он и продолжил деловым тоном. — Я, конечно, передам бумаги твоему отцу, и, если ты захочешь, мы сможем обсудить их еще раз, но я предпочел бы, чтобы ты… высказала свои пожелания сейчас, пока мы в Лондоне, и можно без труда внести нужные изменения.

— Изменения? Какие… а!

Брачный контракт. Она заметила, что среди привычного делового беспорядка на столе мистера Гардинера лежит аккуратно сложенная пачка бумаг, и почувствовала, как ей передается неприкрытая обеспокоенность Дарси.

«Глупости», — сказала она себе. — «Я всегда знала, что он богат».

Она понимала неравенство их положения в обществе с самого начала; он сам приложил все усилия, чтобы и ей, и всему Меритону это стало предельно ясно. Пусть до недавнего времени его богатство не воспринималось ею как реальное, но она не могла, не должна была испытывать удивление. Тем не менее, она ничего не могла поделать с чувством неловкости. Мистер Гардинер ласково похлопал ее по плечу.

— Я… на самом деле я… я тебе доверяю, Фицуильям, — сумела наконец выговорить она. Дарси немного расслабился, и впервые за все эти дни улыбнулся ей теплой, открытой улыбкой.

Она протянула ему руку.

— Правда, это неважно… Я любила бы тебя, будь твое состояние в двадцать раз меньше. Ты это знаешь, и я знаю, и только это и имеет значение.

Он сжал ее пальцы. Даже теперь, когда они украдкой целовались каждый вечер, и часто — еще и по утрам, от его прикосновения ее пробрала сладкая дрожь. Она надеялась, что так будет и после долгих лет брака.

— Да, конечно, — сказал он, слегка задыхаясь.

Мистер Гардинер даже не стал скрывать ласковую, снисходительную улыбку.

— Но это важно, Элизабет. Ты станешь моей женой, и по этому контракту станут судить о том, насколько я тебя ценю. Это… неправильно, но так принято в свете. Понимаешь?

Она неохотно кивнула. Все это могло не нравиться, но не стоило притворяться, что мнение света им совсем безразлично. А свет интересовался не тем, каковы они, а тем, что у них есть. Она выходила за богатого человека, и не могла ожидать иного отношения. Однако ее твердое намерение быть практичной не устояло, когда Дарси приступил к условиям брачного контракта.

— Пять тысяч в год! — воскликнула она. — Да на что мне столько?

— Четыре тысячи девятьсот шестьдесят семь фунтов, и только после моей смерти. Я не хочу, чтобы ты зависела от чьей-либо милости, Элизабет, — объяснил он.

Элизабет вздрогнула. Когда она смотрела на него, высокого, красивого, в полном расцвете сил, казалось немыслимым, что однажды…

«Я не буду об этом думать».

— И потом, это сумма не окончательная, — добавил он. — Многое зависит от инфляции, налогов и прочего. Естественно, наш доход после свадьбы будет временами колебаться.

— Естественно, — Элизабет приподняла бровь, и он вздохнул, прежде чем перейти к другим деталям контракта.

— Фицуильям, совсем не надобно… ну, ладно. Будем уповать, что ты проживешь дольше, так будет гораздо проще.

Дарси моргнул, потом осторожно вставил:

— Во всяком случае, Пемберли – не майорат.

— Это большое утешение для меня… и для моей матушки.

Мистер Гардинер, который как раз отпил глоток чаю, внезапно поперхнулся.

— Сэр, вам нехорошо?

Дарси похлопал его по спине. Мистер Гардинер откашлялся, а Элизабет закусила губу.

— Для дочерей и младших сыновей – еще пятьдесят тысяч фунтов, с тем, чтобы мы распоряжались ими по своему усмотрению, — безмятежно продолжил Дарси.

У Элизабет перехватило дыхание.

— Пятьдесят тысяч? — повторила она. — Фицуильям, как это возможно? Где ты их раздобыл?

— Ну, у нашей семьи были кое-какие вложения, — неопределенно ответил он. — Вот и получилось довольно приличная сумма.

— Приличная су…

Ее глаза округлились. Неужели он ее поддразнивает? Не может быть, вопрос слишком серьезный… Нет, поддразнивает! Она рассмеялась от восторга. У мистера Гардинера тоже был довольный вид. Возможно, он радовался, что его жизнерадостной племяннице не придется в одиночку вносить в семейную жизнь оживление. Дарси только слегка улыбнулся.

— Я вполне искренне считаю ее достаточной, — добавил он. — Поэтому я и был так занят: мне пришлось разбираться с мелкими вложениями, чтобы в должной мере обеспечить тебя и детей, хотя у меня и были двадцать тысяч, унаследованных от матушки и бабушки.

— Только ты, — сказала Элизабет, нежно улыбнувшись, чтобы скрыть, как сильно она расстроилась, — только ты можешь назвать пятьдесят тысяч фунтов достаточной суммой.

— Меньшую все равно пришлось бы увеличивать, — сказал он деловито. — Так что лучше отложить сразу.

Ну, конечно. Пятьдесят тысяч фунтов, поделенные всего между двумя детьми, уже уступали приданому нынешней мисс Дарси. Элизабет не настолько витала в облаках, чтобы не понимать, почему брачный контракт отнял столько усилий: Дарси должен был жениться на девушке с приданым, которое и досталось бы младшим детям. О деньгах им все еще трудно было говорить. Ее не слишком заботило его состояние: средств хватало, чтобы они могли жить с комфортом, и этого было достаточно. Во всяком случае, так она себе говорила. Но как бы они не настаивали на полном равенстве, в этом отношении его не существовало, и именно поэтому тема вызывала такую сильную неловкость.

До сих пор она не слишком-то задумывалась о детях, разве что как о неизбежном последствии брака. Она взглянула на Дарси. Очень ли суетно с ее стороны радоваться, что у ее детей будет красивый отец? Интересно, в кого пойдут их дети: будут ли они высокими, как отец и тетка, или унаследуют хрупкое сложение Гардинеров? Такими же смуглыми, как Элизабет, или бледными, как Дарси? И внезапно она ощутила неистовое желание, сравнимое только с тем, что чувствовала в разгар своего унижения в Хансфорде, — ей страстно захотелось выйти замуж, оставить позади Элизабет Беннет из Лонгборна и стать миссис Дарси из Пемберли.

Элизабет волновалась, отправляясь на чай с четырьмя дамами из семейства Фицуильям, но это было ничто по сравнению с тем, что она испытывала теперь. Ее должны были официально представить всем членам семьи, бывшим в Лондоне, и, само собой, приглашение включало всех ее родственников. Миссис Беннет с утра до вечера пребывала в восторженной истерике, и собиралась из почтения к богатству и знатности хранить молчание, кроме тех случаев, когда могла выразить полное согласие с чужим мнением. Но Элизабет все равно опасалась, что она скажет какую-нибудь глупость. Она в жизни не была так благодарна Гардинерам и Джейн!

Семейство Дарси-Фицуильямов было звано на «скромный обед в узком кругу». Под узким кругом понимались только самые близкие родственники. Дарси небрежно заметил, что главное, чтобы они, припомнив старые обиды, не переругались вдрызг. Но Элизабет ни минуты не сомневалась, что недоверие и неприязнь к ней всех сплотит. За исключением Сесилии, конечно. Она еще раз встретилась с Сесилией и охотно приняла горячие извинения своей будущей родственницы за поведение невестки и собственное слабодушие. Ее радовало, что хотя бы один член семейства испытывает к ней симпатию, но не переставало удивлять, почему Дарси не хочет, чтобы Джорджиана тесно общалась с Сесилией: тут была какая-то тайна.

Они отдали накидки и предстали перед леди Анкастер. На мгновение резкий контраст между простотой собственного убора и роскошным одеянием будущей свекрови ее смутил, но тут она вспомнила советы мистера Коллинза, развеселилась, и ей сразу полегчало. Особняк отличался меньшей элегантностью, чем Дарси-хаус, где она побывала, нанося визит мисс Дарси и налаживая с ней отношения к величайшему удовлетворению всех заинтересованных сторон. Но он был куда величественнее. Дарси, немного забавляясь, объяснил ей, что Фицуильямы так и не смогли забыть о своем сравнительно скромном ирландском происхождении [1], и поэтому приложили все усилия, чтобы остальные о нем забыли.

— Мой дядя, мистер Гардинер, и моя матушка, миссис Беннет, — сказала Элизабет.

Вдовствующая графиня приветствовала их любезно (миссис Беннет была так ошеломлена, что с трудом пролепетала несколько слов в ответ), но с гораздо меньшей теплотой, чем саму Элизабет. Остальные гости, пояснила она, уже прибыли и собрались в голубой гостиной, потому что лорд Анкастер хочет преподнести мистеру Дарси совсем особый подарок, и все семейство — даже Дарси и Мередиты — предвкушает, как тот будет потрясен. Элизабет слегка расслабилась: как бы они не относились к ней, в их привязанности к Дарси усомниться было невозможно. Если они увидят, как он с ней счастлив, возможно, они легче примирятся с их браком?

Лакей объявил их имена, и перед ними предстал джентльмен лет пятидесяти или шестидесяти, все еще сохраняющий замечательную красоту, с седеющими темными волосами и пронизывающими синими глазами. Он был высок и строен: первый мужчина, который ей встретился, который был высок, как Дарси, и шире в плечах и талии. Примерно так, по ее мнению, должен был бы выглядеть Дарси в пожилые годы. Его сопровождали сам Дарси и еще один джентльмен лет тридцати пяти, немного пониже ростом, и с менее выраженными фамильными чертами.

— Дядя, — сказал Дарси с угрюмым и решительным видом, — разрешите представить вам мою невесту, мисс Элизабет Беннет.

Как она и полагала, пожилой джентльмен оказался лордом Анкастером. Элизабет улыбнулась, и пока Дарси представлял остальных ее родственников, разглядывала из-под ресниц. Тот был очень похож на Дарси — так же сильно, как леди Элинор. Так похож, что мог бы быть его отцом.

Во внезапном озарении она поняла, что именно чувствовал Дарси, возможно, даже лучше, чем сознавал он сам. Она прекрасно помнила, как терзала ее мысль, что она ранит любимого отца своим выбором. Почему ей никогда не приходило на ум, что ее жених может чувствовать в точности то же самое, что его семья — мисс Дарси, лорд Анкастер, полковник Фицуильям — значит для него так же много, как для нее?

Прошли месяцы со дня их знакомства, прежде чем она начала думать о нем как о реальном человеке, а не как об образе, который сотворила, и который всегда был при ней. Только в Пемберли она с изумлением осознала, что понятия не имеет, что происходит у него в голове, и что он — человек с собственными интересами. Но, похоже, она так и не избавилась от привычки думать о нем лишь как о «мистере Дарси», который существует исключительно для нее и сводится к тому, что она в нем видит. А ведь она знала, что Дарси был любимцем графа!

Он прилагал все усилия, чтобы угодить ее семье. Она может сделать не меньше, и особенно — для человека, который так сильно напоминал ее нареченного, того Фицуильяма, с которым она решила связать свою жизнь.

— Мисс Элизабет, — сказал граф, беря ее за руку, — позвольте мне приветствовать вас от имени всей семьи.

— И позвольте выразить надежду, что мы всей семьей не запугаем вас до смерти, — сказал полковник Фицуильям. Она его заметила, и так обрадовалась знакомому дружескому лицу, что улыбнулась ему улыбкой почти столь же сияющей, какой улыбалась Дарси. Граф вскинул брови.

— Полковник Фицуильям!

— Мисс Элизабет.

Он поклонился.

— Мисс Беннет, миссис Беннет, мистер Гардинер, миссис Гардинер. Я имел удовольствие познакомиться с мисс Элизабет, когда она прошлой весной гостила в Хансфорде.

Он улыбнулся с привычным теплом, однако в глазах его сквозила настороженность. Элизабет от души образовалась, когда Дарси выступил вперед, решительно встал рядом с ней, легким защитным жестом положил руку ей на талию, и сердечно приветствовал ее родственников, бросив на остальных многозначительный взгляд. Намека оказалось достаточно. На нее обрушился целый водопад имен. Джентльмен, стоявший рядом с графом, оказался его старшим сыном лордом Мильтоном. Суровый, старомодно одетый джентльмен, десятью годами старше лорда Анкастера, был представлен ей как сэр Джеймс Дарси, двоюродный дед-судья, а столь же пожилая леди рядом с ним — как его жена, леди Дарси. Подошел любезный господин лет шестидесяти — кузен Дарси с отцовской стороны лорд Вестхемптон. Его сопровождала светловолосая пара — его сын, лорд Беркхэм, и племянница, леди Сьюзен Элфретон. Остальные — леди Элинор, полковник Фицуильям, Сесили и прочие — были ей уже знакомы.

Для церемонии вручения подарка ее посадили между леди Дианой и леди Элинор. Те старательно игнорировали друг друга, пока лорд Анкастер обращался к Дарси.

— Я всегда намеревался преподнести тебе этот дар, — говорил тот холодно и жестко.

Элизабет подняла голову, и на мгновение встретилась с ним взглядом. В глазах графа отражалось все, что напрочь отсутствовало на лице: боль, смирение, и какое-то странное облегчение.

— Мне давно следовало это сделать, но я счел, что сейчас — самый подходящий случай.

Он откашлялся, и вполголоса распорядился о чем-то слугам, которые деликатно расположились неподалеку. Через несколько минут в гостиную внесли что-то плоское, завернутое в холст – по всей видимости, картину.

Все присутствующие замерли в предвкушении, а Дарси, подчиняясь желанию графа, поднялся на ноги, с любопытством вглядываясь в холст. Она не ожидала, что у него может быть такое незащищенное лицо: похоже, он тоже догадывался, что это может быть. Холст сняли, и на свет появился великолепный портрет молодой женщины. В гостиной воцарилось молчание. Элизабет услышала, как леди Элинор резко втянула воздух. По щекам леди Анкастер катились слезы. Беннеты и Гардинеры, недоумевая, молча рассматривали портрет.

В ушах дамы сверкали изумительной красоты жемчужные серьги. Жемчужное ожерелье обвивало стройную шею. Напудренные, высоко взбитые волосы спадали до плеч, а на пышных кудрях под косым углом едва держалась черная шляпка [2]. Она была на редкость хороша, но какой-то холодной, неприступной красотой, несмотря на сверкающую улыбку и ясный, прямой взгляд. Элизабет поняла, что перед ней леди Энн Дарси едва ли не сразу, как ее увидела. Она провела слишком много времени, изучая лицо Дарси, чтобы не узнать на портрете эти же черты. Если он был похож на дядю, то только потому, что очень походил на мать.

Она вспомнила их разговор на Оукхемском холме. «Она была красавица?» Теперь она понимала, почему она замялся: все, что можно было сказать о внешности его матери, в равной мере относилось и к нему самому, а его тщеславия недоставало, чтобы так себя аттестовать.

Дарси шагнул вперед, не сводя взгляда с совершенно таких же, как у него глаз, смотрящих на него с портрета. Для большинства людей в выражении его лица не было ничего необычного — даже самые близкие родственники могли ничего не заметить, но Элизабет увидела в его глазах глубокую, тщательно скрытую тоску. На ее глазах выступили слезы, и она взглянула на собственную мать.

Они никогда не были близки. Миссис Беннет открыто отдавала предпочтение самой старшей и самой младшей из своих дочерей, и частенько пренебрегала второй. Та была отцовской любимицей и слишком на него походила. Конечно, матушка билась бы за нее насмерть, как за всех прочих, но в семейном кругу она с трудом ее выносила. И Элизабет часто ловила себя на том, что с трудом выносит мать. Она не могла припомнить, когда бы не испытывала невыносимого стыда, появляясь с ней в обществе или будучи вынужденной признавать родство. Такими чувствами не приходилось гордиться, и тем меньше хотелось о них задумываться.

И уж подавно она не считала себя счастливицей. До этих пор. Горе Дарси отозвалось в ней, как свое собственное. Будь они одни, она бы подбежала, обвила его руками, прижалась щекой к спине, и сказала бы первую утешительную фразу, какая пришла бы в голову. Но она могла только смотреть и думать.

Миссис Беннет прониклась к дочери истинным расположением с момента помолвки с Дарси, и еще более — после приглашения на званый обед. С тех пор, как Джейн исполнилось пятнадцать, первейшей и единственной целью ее жизни стало выдать замуж дочерей. Дженни Гардинер слишком хорошо знала, что такое бедность. Она и вообразить не могла, что однажды увидит, как ее собственная дочь станет невестой графского внука, род которого напрямую, от отца к сыну, восходит к временам Вильгельма Завоевателя, если не еще ранее. Все прочие его качества были для нее непостижимы; но он оказал предпочтение ее дочери, и тем заслужил ее бесконечную преданность. Мысли миссис Беннет не отличались сложностью.

Элизабет перевела взгляд со своей молчаливо ликующей матери на Дарси, который говорил: «Благодарю вас, милорд» голосом, звенящим от счастья при мысли, что у него будет портрет своей.

Она никогда не испытывала должной благодарности. Она даже не подозревала, что ей есть за что быть благодарной. Ее мать была жива.

Дарси протянул руку, и слегка провел пальцами по нарисованной щеке. Тишину внезапно разорвал поток поздравлений и восклицаний. Несколько минут Элизабет видела только макушку Дарси, окруженного многочисленными высокими родичами.

— Это мать мистера Дарси? — прошептала миссис Беннет.

— Да, мэм, — ответила Элизабет и пригляделась к ней.

Миссис Беннет молчала не только из почтения – она была сильно напугана.

— Та, что умерла, когда он был ребенком.

Как это странно – не знать, что сказать собственной матери!

Миссис Беннет обозрела портрет.

— Отец мистера Дарси вряд ли был доволен, — заявила она. — Джентльмены предпочитают, чтобы сыновья были похожи на них.

Элизабет вздохнула.

— Так что постарайся, чтобы твой сын выглядел как должно, — сурово добавила миссис Беннет. — Дочери отцам не нужны, но сыновья — другое дело. И, ради Бога, постарайся, чтобы у тебя были сыновья!

Элизабет проглотила напрашивающийся ответ и сказала сквозь стиснутые зубы:

— Сделаю, что смогу, маменька.

— Мне и думать не хочется, что тебе придется уступить свое место какому-нибудь противному кузену, — пояснила миссис Беннет более мягко.

Элизабет, смягчившись, ответила.

— Пемберли – не майорат, маменька. Если у нас не будет сыновей, поместье перейдет дочерям, или сыну мисс Дарси.

Она решила, ради спокойствия материнских нервов, не упоминать, что ее вдовья доля в два раза превышает доход мистера Беннета.

* * *

— Какой очаровательный подарок!

Все прошли в столовую и, по распоряжению леди Анкастер, расселись по местам. Элизабет оказалась между леди Дарси и миссис Гардинер, и улыбнулась в ответ на вежливое замечание первой. Та держала себя вполне естественно, и ее обращение можно было назвать почти что дружеским. Элизабет испытала глубокое облегчение от того, что хоть кто-то так себя ведет.

— Да, очаровательный, — ответила она с теплой улыбкой.

— Мне не следовало бы этого говорить, но… — леди Дарси понизила голос, — от Фицуильямов я такого не ожидала. О, я никогда не сомневалась в их привязанности, особенно в привязанности лорда Анкастера, но….

И она печально покачала головой.

Гостей начали обносить едой.

— Мистер Дарси, думаю, был очень рад, — настойчиво продолжала Элизабет.

Леди Дарси глубоко вздохнула.

— Бедняжка Энн. Не думаю, что она сумела оправиться после смерти Александры, она стала такая… суетливая.

— Александры? — недоуменно переспросила Элизабет.

— Старшая сестра Фициульяма. Умерла еще до рождения.

Элизабет попыталась разобраться в этой фразе.

— Александра умерла до рождения мистера Дарси?

— Да. Ей было лет пять-шесть. Знаете, одна из тех болезней, которые просто случаются. Лишиться ребенка – это всегда тяжело, но подросшего ребенка…

Леди Дарси снова покачала головой.

— Они так и не смогли это пережить. Энн цеплялась за Фицуильяма, а он за нее, хотя, конечно, не понимал, в чем дело. Он был совсем не похож на Александру, поэтому ей было легче. А его отцу, наоборот, тяжелее — он любил Александру почти также сильно, как Энн — Фицуильяма. Я частенько думала, что… и леди Александра тоже… что это не совсем правильно… Фицуильям был такой болезненный, и… Но вдвоем они смотрелись очаровательно. Мистер Дарси и леди Энн были душой общества, не пропускали ни одного бала или вечера, и, помню, она всегда брала к себе Фицуильяма, пока ее одевали. Они смеялись вместе, и ему всегда принадлежало последнее слово, когда она решала, что надеть, и если он просил, она оставалась дома. Она могла протанцевать ночь напролет, но потом сразу слечь, и ей снились ужасные сны. Бедняжка, она была такая чувствительная, и просто не могла обойтись без сына. Порой я думаю, что он заботился о ней не меньше, чем она о нем.

— Да, это очень на него похоже, — задумчиво сказала Элизабет.

Портрет, нарисованный леди Дарси, ее огорчил, и одновременно утешил, потому что она поняла: ей не придется состязаться с совершенством, как она опасалась.

Леди Дарси улыбнулась и отпила глоток вина.

— Вы, милочка, кажется, хорошо его понимаете.

— Не сказала бы, — печально призналась Элизабет. — Каждый раз, когда я думаю, что наконец-то разобралась в нем, он поворачивается новой стороной и снова меня поражает.

Миссис Гардинер тихо рассмеялась.

— Лиззи, дорогая, так будет до конца твоей жизни. Джентльмены любят ставить в тупик.

— И леди тоже, — подхватила миссис Дарси. — Любой сложный характер разгадать не просто, а уж такой замысловатый, как у Фицуильяма? Тут приходится заниматься толкованиями и предположениями, потому что наверняка сказать ничего нельзя. Но не сомневайтесь, вы для него такая же загадка. Что говорить — мы с сэром Джеймсом прожили вместе больше сорока лет, но он до сих пор не перестает меня удивлять.

Элизабет улыбнулась. Она видела, с какой заботой сэр Джеймс относится к своей жене. Каковы бы не были обстоятельства их брака, у нее не было сомнений, что они друг друга любят. Наблюдая за ними, трудно было удержаться от улыбки — в них было что-то бесконечно располагающее.

— Думаю, вы правы. Ф… мистер Дарси настаивает, что он — самый скучный и предсказуемый человек.

— Ну, он действительно человек привычки, — согласилась леди Дарси, — но скучный? Только для тех, кого не пугает до смерти. Мы всегда говорили, что любая леди, которая вздумает его заполучить, заслуживает того, на что напрашивается. Помню… как ее звали? Дочь лорд Уитэйкра. Премерзкая была особа пакостная и злобная, но умела это скрывать, в отличие от мисс Бинг… — она закашлялась. — Ну так вот, леди Корнелия… Точно, так ее и звали! Наконец-то я вспомнила. Леди Корнелия любила издеваться над молоденькими девушками, только что выехавшими в свет, а потом открыла охоту на Фицуильяма. Понятно, он не желал иметь с ней ничего общего. А когда увидел, как одна молодая леди, рыдая, убежала из зала из-за того, что та ей сказала... Увидел собственными глазами. Леди Корнелия всё старалась втянуть его в разговор. Рассуждала о том, насколько лондонское общество превосходит всё остальное, и он, конечно, сказал что-то резкое насчет того, что ему не вкусу лицемерие и притворство высшего света. Ну, леди Корнелия заявила, что только в Лондоне встретишь такое разнообразие развлечений. Тогда он бросил: «Не сомневаюсь, что это общество – как раз по вам», повернулся на каблуках и ушел. Но все, конечно, поняли, что он имел в виду, и несколько недель подряд ее те самые молодые леди, которых она запугивала, демонстрировали ей свое презрение, так что она нигде не смела появиться. Конечно, он поступил нехорошо, но все были рады, что ее наконец-то поставили на место.

— Кажется, припоминаю, — вмешалась Сесилия, которая сидела как раз напротив и на безопасном расстоянии от леди Дианы. — Какая она была противная! И сейчас есть, думаю, хотя я о ней с тех пор не слыхала.

— Она вышла замуж за ирландского баронета, — сказала леди Дарси. — Он богат, но чурается общества. Так что ей пришлось довольствоваться главной ролью в приходе Святой Катерины [3].

— Какая трагедия, — заметила Элинор, и вернулась к беседе с полковником.

Элизабет слегка улыбнулась. Ей не слишком понравилось поведение Дарси, но она утешила себя тем, что все это было в прошлом, а жертва заслужила наказание. Ее это даже позабавило, и она отлично понимала, что, присутствуй она при той сцене, у нее не нашлось бы никаких возражений.

Что поразило ее больше всего, это то, какие последствия возымела резкость Дарси. Ирония состояла в том, что в обществе, где он был не заезжим знатным гостем, а частью общего круга, одним из многих, его влияние ощущалось гораздо сильнее. Она думала об этом влиянии с точки зрения связей, интересов, зависимости, но никогда — под этим углом. В Меритоне его неодобрение не значило почти ничего, в Лондоне высказанное им осуждение, без сомнения, тут же подхваченное его родней, влекло за собой множество последствий. Здесь никто бы не осмелился над ним подшучивать, как это делала она: никто не мог себе такого позволить. И это касалось не только его самого, но и всех, кто был с ним связан. Мисс Дарси, будь у нее желание, могла бы поступать точно также, и, учитывая, что ее застенчивость часто принимали за надменную гордость, возможно, уже нечаянно кого-то задела. А когда она, Элизабет, станет миссис Дарси… Ей придется проявлять сугубую осторожность. Но у всего этого была и оборотная сторона, из которой Бингли неосознанно извлекал выгоду: одобрение Дарси значило не меньше. Она с предельной ясностью осознала, откуда взялось подобострастие мисс Бингли: отношение к ней в высшем свете, принадлежностью к которому она так гордилась, целиком зависело от расположения Дарси. Она не могла рисковать.

Элизабет улыбнулась леди Дарси, почти не прислушиваясь к разговору. На мгновение она помечтала, чтобы Дарси был простым сельским помещиком, таким же, как ее отец. Насколько все было бы легче! Но она же не хотела, чтобы было легко? Он был сложным человеком, и, если быть честной с самой собой, с ней тоже бывало непросто. Их счастье становилось только полнее от того, что досталось так трудно.

Примечания:

1. Ирландские титулы ценились заметно ниже английских и шотландских. Есть подозрение, что титул Фицуильямы получили после 1707 года (т.е. после принятия Акта об Унии), что дополнительно ставило их ниже всех графских родов, получивших такой титул до Акта. Добавим, что в английском обществе ходили шутки про нищих ирландских лордов, напоминающие те, что были популярны в Российской империи про грузинских князей.

2. Леди Энн одета и причесана по моде двадцатипятилетней давности: сильно взбитые напудренные локоны и пышное платье-рубашка с завышенной талией. Так было принято одеваться незадолго до Революции, которая, помимо прочего, освободила дам от пудры и ввела в моду короткие стрижки (правда, ненадолго).

3. Перифраз высказывания Джейн Остин о судьбе Мэри: вышла за клерка дядюшки Филлипса и удовольствовалась главной ролью в Меритоне.

Оставшаяся часть обеда прошла вполне приятно. Благодаря дружелюбию леди Дарси настроение Элизабет улучшилось, и все четверо — Элизабет, миссис Гардинер, леди Дарси и Сесилия, беседовали со свободой старых друзей и жаром новых знакомых. Элинор изредка вставляла реплики, которые свидетельствовали о том, что, разговаривая с братьями, она успевает слушать и дам. Элизабет мельком отметила, что в этом отношении она сильно отличается от Дарси, который порой с трудом мог сосредоточиться даже на одной беседе. Но она не позволила этой мысли встревожить или расстроить себя. Дарси сидел далеко от нее, но время от времени их глаза встречались, и тогда она улыбалась ему ослепительной улыбкой.

Обед закончился и все двинулись в гостиную, поскольку час был еще ранний. К изумлению Элизабет, граф подошел к ней и предложил руку. Остальные Фицуильямы незаметно разбились на пары. Дарси и Элинор, не задумываясь, встали вместе, и последовали за лордом Мильтоном, который сопровождал вдовствующую графиню.

— Позвольте поблагодарить вас за любезность, оказанную мне и моей семье, — вежливо начала Элизабет. Лорд Анкастер едва заметно улыбнулся, и небрежно ответил:

— Это не любезность, а удовольствие.

Старая нелюбовь Элизабет к безупречным манерам Дарси воскресла с новой силой. Ей так и не удалось уличить его в нарушении правил хорошего тона, потому что даже самые оскорбительные его выпады — за исключением одного случая — сочетали резкость со строгим следованием формальностям. Лорд Анкастер, похоже, был слеплен из того же теста.

— Я должен извиниться перед вами, мисс Беннет, — сказал он внезапно, сохраняя все тот же легкий светский тон.

— Прошу прощения?

— За поведение моей сестры, — пояснил он. — Кэтрин, какового бы мнения она не придерживалась, не имела права оскорблять вас так, как она себе позволила, и тем более не имела и не имеет никакого права вмешиваться в личные дела нашего племянника. Ему двадцать восемь лет, он сам себе хозяин и вовсе не обязан к нам прислушиваться.

Элизабет посмотрела ему прямо в глаза.

— Милорд, вы не ответственны за поведение леди Кэтрин. Я никогда не стала бы винить вас за пренебрежение ваших родственников хорошими манерами — к вам оно не имеет никакого отношения.

Лорд Анкастер слегка улыбнулся. Не было ни малейшего сомнения, что он отлично ее понял. Она продолжала как по наитию, руководясь исключительно своими чувствами.

— Однако мистер Дарси ставит мнение своей семьи гораздо выше.

— Вот как?

Граф скользнул по ней взглядом и отвел темные глаза.

Несомненно, он был бы сильно утешен, услышь он первое предложение Дарси.

При этой мысли Элизабет едва удержалась от кивка, и настойчиво добавила:

— Да, и ежели в конце концов он судит только на основании собственного сердца и разума, то, полагаю, так его воспитали в семье?

Граф бросил на нее загадочный взгляд.

— Судить на основании собственного разума — пожалуй. Мы не хотели, чтобы он повторил ошибку моей сестры.

Элизабет почему-то сразу догадалась, что он имеет в виду леди Энн, а не леди Кэтрин.

— Жаль, что нам так и не удалось добиться успеха.

С этим non sequitur они вошли в гостиную. Граф передал Элизабет племяннику и удалился.

— Что он тебе сказал? — тут же потребовал Дарси.

Элизабет выразительно на него посмотрела.

— Какая очаровательная комната, милый. Помнится, в Пемберли я видела что-то похожее, хотя, конечно, гостей было гораздо меньше.

Он слегка смутился, и, когда появилась его бабушка, откланялся, повинуясь кивку Элизабет.

— Мисс Элизабет, не хотели бы вы посидеть со мной?

Несмотря на старомодное очарование манер, вопрос был чисто риторическим — если это вообще был вопрос. Элизабет села.

— Я только что беседовала с мисс Беннет, — начала графиня. — Прелестная молодая леди.

— Благодарю вас.

Леди Анкастер по очереди рассматривала сестер, и вид у нее был слегка недоуменный. Очевидно, она находила выбор племянника довольно странным.

Элизабет заметила:

— Моя матушка до сих пор удивляется, почему мистер Дарси решил жениться на мне, а не на Джейн, раз уж он вообще решил выбирать из ее дочерей.

Губы леди Анкастер дрогнули.

— Ваша сестра очень красива, и кажется милой и добросердечной, но Фицуильяму нравятся совсем другие женщины.

— О?

Элизабет вскинула брови.

— Ему нравится, когда у человека живой и открытый нрав, как у Ричарда, или он умен и умеет настоять на своем, как Элинор, — спокойно сказала графиня.

«Или то и другое вместе», — без ложной скромности подумала Элизабет.

Удивительная дружба между Дарси и Бингли стала ей более понятна. Бингли шли на пользу твердость нрава и проницательность ее нареченного, а Дарси — открытость души и уступчивость Бингли.

— Я рада, что он женится. Я хотела бы увидеть его детей, перед тем, как умру. Из всех моих внуков женат только Мильтон, а остальные становятся все старше. Элинор, как и Фицуильяму, уже двадцать восемь».

«Столько же, сколько Шарлотте», — подумала Элизабет, глядя на свою будущую золовку новыми глазами. Элинор была богата, красива и знатна. Она могла выйти замуж за кого захочет, или не выходить вовсе. В то время как Шарлотта, наделенная не меньшими достоинствами, была принуждена стать женой мистера Коллинза. Она давно уже не чувствовала всю несправедливость этого с такой остротой.

«Ну, всё скоро закончится», — утешила она себя, и тут ее темные глаза округлились. Она поняла, что все не закончится никогда. Званому обеду конец придет, но когда она выйдет замуж за Дарси, его семья станет ее семьей до самой смерти. Она перевела дыхание, и осторожно поглядела на бесстрастное лицо графини.

— Леди Анкастер, я хотела бы задать вам один вопрос.

— Конечно.

— Есть что-то во мне, что вам не по душе, или у вас вызывает недовольство только мое скромное происхождение?

Графиня моргнула.

— Не уверена, что поняла вас, мисс Беннет. Вас интересует, почему вы не нравитесь мне или нам?

Стало ясно, откуда у Дарси пристрастие к бесконечному уточнению смысла слов. Элизабет вздохнула.

— Я говорила только о вас, миледи.

Леди Анкастер подумала.

— Я вас не слишком хорошо знаю, но полагаю, что Фицуильям вряд ли бы вас выбрал, если бы у вас были какие-либо пороки. У него безупречный вкус. Нет, меня беспокоит только ваше… положение в обществе.

— Это утешительно, — сказала Элизабет. — Было бы ужасно, если бы речь шла о чем-то, что я могла бы изменить.

— Вы не можете изменить свое происхождение, это верно, — согласилась графиня. — Но, мисс Беннет, проблема вовсе не в богатстве и родовитости, хотя и о них не надо забывать. Мы хотели бы, чтобы его жена была нашего круга и разбиралась в наших обычаях. Конечно, вас не приходится винить за ваше невежество — откуда вам было набраться знаний?

Почему-то, подумала Элизабет, из уст графини это не звучало так уж оскорбительно: в ней была мягкость, которая начисто отсутствовала у ее дочери, постоянно задевавшей окружающих. Непреклонная откровенность, похоже, была семейной чертой.

— Мадам, — сказала она, — я понимаю ваши чувства. Однако я — дочь джентльмена. Неужто я не смогу научиться быть женой джентльмена?

— Дорогая мисс Беннет, — ответила леди Анкастер, улыбаясь, как улыбаются, слушая простодушные рассуждения детей, — известно ли вам, что когда мистер Дарси ухаживал за моей дочерью, основные возражения выдвигало не мое, а его семейство? Они считали этот брак мезальянсом.

Элизабет нахмурилась.

— Я не знала, что были какие-то возражения.

— Они полагали, что она его недостойна, потому что Дарси — старинный, могущественный род, прибывший из Нормандии семьсот с лишним лет назад. Дарси ставили на место разбогатевших выскочек в ту пору, когда все, о чем мечтали Фицуильямы, — торговать шерстью в Дублине. С его происхождением и родством, то, что у Фицуильяма нет титула, не имеет ни малейшего значения. Имени вполне достаточно. Он принадлежит нашему кругу, а не вашему. Простите мою откровенность, но все обстоит именно так. Джордж Дарси выбрал Энн, потому что она была богата и хороша собой, а это было все, чего он ждал от жены. Она вышла за него, потому что мечтала попасть в самый избранный круг, а из всех ее кавалеров к нему принадлежал только он.

Элизабет улыбнулась:

— Ну, а я не богата и не хороша собой, и оттого вы не верите, что я смогу стать достойной женой вашему внуку? Полагаю, все семейство одного с вами мнения?

— Я не знаю, кем вы можете стать, — сказала леди Анкастер. — Я знаю только, кто вы есть.

— Дочь неотесанного сельского помещика, хотите вы сказать? Вы желали для мистера Дарси совсем не такую жену? И сам он желал не такую? — Элизабет вздернула подбородок. — Полагаю, вы считаете меня корыстной и бесчувственной, леди Анкастер?

— Нет, — сказала графиня. — Не сомневаюсь, что внука вы любите. Любой, кто видел вас вместе, в этом не усомнится.

Элизабет вздрогнула от удивления.

— У вас очень выразительное лицо, мисс Беннет.

— Спасибо.

Теперь удивленный вид был уже у леди Анкастер. Она, очевидно, не рассматривала свои слова как комплимент. Элизабет подавила вздох. Ее все сильнее поражало, как Дарси сделался таким, каким был. То, что он так стал так отличен от них, руководясь только собственной волей и совестью, походило на чудо.

— Миледи, мы с мистером Дарси помолвлены. Мы поженимся. Мы сделали свой выбор, и теперь его никому не изменить.

Она вздернула подбородок.

— Нерасположение ко мне его семейства никак не повлияет на его решимость, только сделает несчастным. В этом нет никакого смысла, раз вы не намерены рвать отношения ни с ним, ни со мной. Поэтому единственное, что вы можете сделать — это помочь мне стать такой, какой я, по вашему убеждению, стать не могу.

—Что вы сказали? — Графиня в изумлении смотрела на нее. — Боюсь, не постигаю, о чем вы.

Элизабет посмотрела ей прямо в глаза.

— Признаю, что в полной мере не могу оценить все последствия, но не полагаете же вы, что я не задумывалась о возможных сложностях? Я не имею ни малейшего желания, чтобы из меня пытались сотворить то, чем я не являюсь: я не хочу быть бесполезным украшением гостиной своего мужа и жить без всякой цели, но это не значит, что я должна цепляться за старые привычки в новой жизни. Мистер Дарси вправе жениться на мне, потому что он — джентльмен, а я — дочь джентльмена, но я хорошо понимаю, какое место в обществе он занимает благодаря своему происхождению. Вас вряд ли удивит, что я хочу быть достойной своего мужа. Это не мимолетное увлечение: я хочу, чтобы он гордился мной так же, как я горжусь им.

Леди Анкастер улыбнулась с большей теплотой, чем на протяжении всего вечера. В ее широко раскрытых глазах появились слезы, и она промокнула их кружевным платочком.

— Ваше сиятельство?

— Простите меня, мисс Беннет — к старости становишься сентиментальной.

Она посмотрела на Элизабет.

— Вы, кажется, мыслите очень здраво.

Она положила на руку Элизабет свою хрупкую руку с проступающими синими жилками вен.

— Он слишком хорош для нашего мира, и, конечно, ни одна женщина его по-настоящему не достойна, но, надеюсь, вы будете счастливы.

Элизабет улыбнулась, чувствуя, как сильно отлегло у нее от сердца. Она не думала, что за один-единственный вечер ей удалось покорить всю семью, или хотя бы леди Анкастер, но знала, что это сражение она выиграла.

— Благодарю вас.

* * *

— Элизабет!

Гостям — во всяком случае, в теории — показывали дом. С выражением мальчишеского озорства на лице, Дарси схватил ее за руку и увлек в пустую комнату.

— Фицуильям! — воскликнула она, рассмеявшись.

— Тише! — ответил он, закрывая ей рот рукой, и притягивая к себе, — а то услышат.

Она захихикала, и тут же ахнула, потому что он прижался губами к ее шее. Это была на редкость приятная неожиданность, и девичий смешок, который слетел с ее губ, превратился в низкий, грудной стон. И вдруг все ее тело ожило и приобрело невероятную чувствительность. По плечам побежали мурашки, а то место на талии, куда легла его затянутая в перчатку рука, стало излучать тепло. Впервые, насколько она могла припомнить, он обнял ее, повинуясь порыву, и она была в совершенном восторге.

Он поднял голову, и сказал легким и веселым тоном, совсем не похожим на его обычный размеренный и серьезный:

— Дорогая, в этой комнате гораздо меньше гостей.

— Фицуильям, это же дом твоего дяди! — пробормотала она.

Это было сказано исключительно ради приличия — ее охватила восхитительная истома, и совсем не хотелось шевелиться. Хотя разница в их росте временами причиняла неудобства, сейчас это оказалось весьма кстати: она смогла положить голову ему на плечо и замереть в полном удовлетворении. И, конечно, теперь он легко мог наклонить голову и поцеловать ее в шею, что тоже было… приятно. Они довольно рано обнаружили, что обоим это доставляет даже слишком большое удовольствие.

— Да, — ответил он, — это очень кстати.

Она едва не подняла голову с его плеча.

— Кстати?

— Конечно. В детстве я и мои кузены постоянно гостили здесь, и поскольку нам давали больше воли, чем в доме моего отца, мы облазили все закоулки…

Тут он поддался соблазну, и его губы переместились с ее ушка вниз, в основание шеи.

— Мы обнаружили множество тайников. Думаю, что я не только знаю этот дом лучше собственного — я знаю его лучше дядюшки. Представь себе, тут есть потайные ходы!

— Потайные ходы? — неуверенно переспросила она.

Дарси, совершив сверхчеловеческое усилие, отступил на шаг и повернулся к ней лицом. В комнате было полутемно, и она различала только, как сияют его глаза.

— Фицуильям, — сказала она, чувствуя, что по мере того, как он отдаляется, к ней возвращается способность говорить связно. — Что случилось? Ты на себя не похож.

— Я думаю, все уже далеко, — сказал он и громко рассмеялся. — Просто я очень счастлив.

— Судя потому, как ты себя вел себя весь вечер, мне бы в голову не пришло, — ответила она, пытаясь привести в порядок растрепавшиеся кудри.

— Мы были на людях. Я не могу показывать свои чувства перед другими людьми.

«Только передо мной», — подумала она, тоже чувствуя себя совершенно счастливой. Ей всегда казалось, что ей пришелся бы по душе поклонник, не стесняющийся демонстрировать свои чувства публично, но теперь ей вовсе не хотелось, чтобы он вел себя по-другому.

— Ты доволен всем на свете, или тебе угодило что-то особенное?

Она подошла к окну и отдернула штору. Бледный, сумрачный свет залил темную комнату. Дарси снова рассмеялся.

— Ну, я никогда не доволен всем на свете. Но до сегодняшнего вечера я и вообразить не мог…

Он остановился, и она увидела, что он пытается преодолеть природную замкнутость. На его лицо появилось выражение сердечного восторга, и оно полностью переменилось. Он подошел к ней, и, взяв руку, прижал ее к губам.

— Элизабет, я… сегодня вечером ты… ты была великолепна.

Он говорил сбивчиво, как приносящий извинения ребенок.

— Я так тобой горжусь. Я давно тебя люблю, но только увидев среди нашей семьи, понял, что, выбрав тебя, обеспечил не только свое… наше счастье, но и всё... Ты оказала мне честь, согласившись стать моей женой, матерью моих детей и хозяйкой моего поместья.

Элизабет в изумлении вскинула глаза. Она не могла припомнить, что совершила такого, что отличалось бы от обычного ее поведения. Быть может, она вела себя сдержаннее, чем обычно, из почтения к собравшемуся обществу, но не более того — исключением была только ее попытка ублаготворить леди Анкастер. Но одного этого было мало для такого взрыва чувств. Ее первым невольным желанием было избежать откровенности, отделавшись какой-нибудь шуткой, однако что-то подсказало ей, что такое поведение будет недопустимым даже тогда, когда они поженятся. Она подумала, что сейчас наступил момент, который определит, как они станут вести себя дальше.

— Фицуильям, я…

И тут они услышали чьи-то шаги.

Дарси вздрогнул.

— Должно быть, нас хватились. Нам лучше вернуться.

Нельзя было, чтобы между ними осталась недосказанность. Она сжала его пальцы, поразившись, что, даже через две пары перчаток, чувствует, какие у него ледяные руки.

— Фицуильям.

Она не могла придумать ничего умного, в голове была пустота, и Элизабет сумела сказать только:

— Я тебя люблю.

Но этого оказалось достаточно. Его лице, светившееся счастьем, засияло еще ярче.

— Спасибо, Элизабет.

И когда они вышли из комнаты, чтобы присоединиться к его родственникам, он положил руку ей на талию, и на мгновение коснулся ее виска полным нежности поцелуем.

— Лиззи, — сонно поинтересовалась Джейн, устраиваясь под одеялом, — почему мисс Фицуильям так настаивала на разговоре с тобой?

Элизабет вовсе не чувствовала себя усталой. Она неподвижно лежала, устремив глаза в потолок. Пожалуй, самый удивительный сюрприз за весь вечер поджидал ее незадолго до отъезда. Элизабет, конечно, сознавала, что ее решение выйти замуж за Дарси повлияло на жизнь многих людей, однако не понимала, насколько сильным оказалось это влияние, пока Сесилия не привела ее в еще одну незнакомую и, по всей видимости, малопосещаемую комнату. Похоже, в детстве Сесилия ходила за своими более взрослыми кузенами по пятам, и обнаружила не меньше тайников, чем они.

— Хотела поблагодарить, — сказала Элизабет.

Джейн недоуменно спросила:

— За что? Ты оказала ей какую-то услугу?

Элизабет рассмеялась.

— Не совсем. Во всяком случае, не намеренно.

Перед ней снова возникло лицо Сесилии с полными слез голубыми глазами.

— Если бы не вы, я бы в жизни не отважилась. Понимаете, Диана про нас узнала, и все время угрожала, что расскажет лорду Анкастеру. Он ведь мне не родной дядя. Мой отец был бедным родственником. Он взял нас с братом на воспитание, когда наши родители умерли, так что у нас нет ничего, кроме благородного происхождения. Я ему обязана всем. А потом Фицуильям, который всегда был его любимцем, и всегда был такой послушный, и надежный, и правильный — Фицуильям осмелился! И у меня появилась надежда, но только когда я повстречалась с вами, я набралась смелости и написала мистеру Хэммонду, что согласна. Он проявил ангельское терпение! А Фицуильям обещал, что даст Джону… мистеру Хэммонду приход недалеко от Пемберли и попробует заступиться за меня перед семьей. И завтра я скажу Диане, что настою на своем, даже если она все откроет дядюшке!

Элизабет уже открыла рот, чтобы все это рассказать, и тут же его закрыла. Джейн не была склонна излишне любопытничать, и если бы она рассказала, это не имело бы никаких дурных последствий, но все-таки ей оказали доверие. Она дала слова, что не расскажет о помолвке Сесилии никому, кроме Дарси. Да, она когда-то рассказала Джейн о том, как Джорджиана чуть не убежала с Уикхемом, но это было другое — она предположить не могла, что Джейн когда-либо познакомиться с Джорджианой. Конечно, она была бесконечно предана Джейн, но то, что для Джейн было предметом простого любопытства, для Сесилии составляло смысл жизни. И она ей пообещала!

— Прости, — сказала она Джейн со слезами. — Я дала слово, что никому не расскажу, о чем мы говорили.

— О! Тогда я ни о чем не спрашиваю, — не задумываясь, ответила Джейн, и перевела разговор на другую тему.

Но Элизабет продолжала чувствовать неловкость. Первой большой тайной, которую она скрыла от Джейн, были обстоятельства замужества Лидии, но она все равно собиралась когда-нибудь об этом рассказать, и, в конце концов, так и поступила. И потом, умолчать о чем-то, чего Джейн не слышала, было совсем не то, что прямо отказаться отвечать. Возможно, она вдавалась в излишние тонкости? Лежа в кровати, Элизабет думала о том, что их с сестрой отношения изменились, и уже никогда не будут прежними. Теперь ее первейший долг был перед Дарси. Она вздрогнула, а потом ей вспомнилось непривычно восторженное поведение Дарси. Ну, конечно — первым Сесилия сказала ему. Поэтому он и был так доволен — узнать, что его счастье принесло столько блага другим!

Элизабет еще раз вспомнила о том, что сказала Джорджиана. Дарси не хотел, чтобы она сближалась с Сесилией. Она еще удивлялась, почему, учитывая, как он любил свою кузину. Не полагал ли он, что своеволие Сесилии, особенно если он ее поддержит, может подтолкнуть Джорджиану к чему-то подобному ее неосторожной привязанности к Уикхему? Однако это выглядело не слишком правдоподобно. Элизабет все еще раздумывала над этим вопросом, когда наконец погрузилась в сон.

* * *

— Лиззи, Джейн, мы с вашей матерью хотим с вами полчасика поговорить. Мистер Гардинер, я уверена, найдет, чем занять ваших кавалеров.

Сестры удивленно переглянулись, но послушно последовали за миссис Гардинер и миссис Беннет. Мистер Гардинер с самым мрачным видом расставлял шахматные фигуры: мистер Бингли, похоже, ничего не смыслил в шахматной стратегии.

Миссис Беннет почему-то раскраснелась.

— Дочки, — начала она. — Настало время рассказать вам о… супружеских обязанностях. Чтобы у вас было время подготовиться.

Элизабет подавила смешок. Джейн зарделась. Миссис Гардинер хранила молчание, но Элизабет показалось, что она сдерживает улыбку.

— Вам повезло, что вам достались такие красивые молодые люди. Иначе пришлось бы предупреждать, что муж ни в коем случае не должен догадаться, что внушает вам отвращение. Вам, слава Богу, это ни к чему.

Элизабет вспомнила фразу Амелии «Я не пошла бы за человека настолько красивее меня!» и плотнее стиснула губы.

— Но все равно… Джентльмены, они… устроены не так, как леди.

— Я это заметила, маменька, — сказала Элизабет.

Миссис Беннет переменилась в лице.

— Лиззи, негодная девчонка! Что ты успела натворить?

— Ничего! — запротестовала она. — Но, маменька, это трудно не заметить! Мужчины просто не похожи на дам, даже такие, как Би… даже сравнительно невысокие. В мистере Дарси почти шесть с половиной футов роста.

— Это так, — признала миссис Беннет, — но я имела в виду немного… другое. То есть… Ну, вы же видели собак, кошек, лошадей и все такое?

Элизабет сморгнула.

Миссис Гардинер кашлянула.

— Ваша мать хочет сказать, что разница между самками и самцами — та же самая, что между мужчинами и женщинами.

Джейн нахмурилась. Элизабет закусила губу. Честно говоря, у батюшки отыскались довольно любопытные медицинские трактаты, где эта разница иллюстрировалась наглядно. Она только надеялась, что Джейн не будет слишком поражена.

— У мужчин гораздо больше волос. У дам тоже растут волосы на руках и ногах, но не в таком… изобилии. А у некоторых мужчин волосы бывают, — тут миссис Беннет выразительно посмотрела на Джейн — даже на спине. Слава Богу, к вашему отцу это не относится.

Элизабет проглотила комок в горле. Ей совсем не хотелось знать в подробностях, как они с сестрами были зачаты, и еще менее — откуда миссис Беннет разузнала про спину Бингли. К счастью, миссис Гардинер промолчала.

— Когда вы в первый раз ляжете в постель с мужем, — торопливо продолжала миссис Беннет, — может быть немного больно. Но если муж осторожен, а я уверена, что мистер Бингли будет очень осторожен, Джейн, милая, то боль несильная. А потом это может быть даже приятно, особенно если вы намекнете мужу, где вас лучше трогать. А если после свадьбы у вас возникнут какие-то особенные вопросы, вы всегда можете спросить меня, или написать Лидии.

Элизабет содрогнулась от одной мысли о такой перспективе. К счастью, ее мать была целиком поглощена Джейн, и ничего не заметила.

— Но иногда это может быть очень неприятно. Доченька моя дорогая, ты у меня такая нежная, боюсь, что тебе придется нелегко. Тогда ты просто лежи неподвижно, пока все не кончится, чтобы было не так больно.

— Но ты же сказала, что больно только в первый раз, — с пылающими щеками прошептала Джейн, не сводя глаз с ковра.

— Ну… — миссис Беннет беспомощно посмотрела на невестку. — Маргарет…

— Все зависит от обстоятельств, — мягко начала миссис Гардинер. — Джентльмены бывают разные, и леди тоже. Некоторым женщинам все это совсем не нравится, и они просто терпят ради мужей. А некоторые проявляют такой же… — она поперхнулась, — такой же энтузиазм, как их мужья. В большинстве случаев получается где-то посередине. Но если ты не испытываешь… энтузиазма, это может быть довольно неприятно, и даже болезненно, особенно если муж не слишком внимательный.

— Ты всегда можешь придумать отговорку, — добавила мисс Беннет. — Конечно, когда у тебя месячные, он и сам не захочет, хотя вы можете… Ну, не важно.

Элизабет изумленно посмотрела на мать: она за всю жизнь не видела, чтобы та так краснела.

— Всегда можно сослаться на головную боль, особенно когда предстоит бал или званый обед. Можно даже выпить чего-нибудь, чтобы стало дурно, но обычно в этом нет необходимости: достаточно запереть дверь, и он все поймет. А когда родишь сына или двоих, можешь дальше не мучиться. Можешь прямо так и сказать мужу, и покончить с этим.

«И жить счастливо до конца своих дней» — сухо подумала Элизабет.

— Но это только если ты сама захочешь, — добавила миссис Гардинер. — Это не обязательно.

— Да, да, конечно. Джейн, милочка, если тебе будет очень неприятно, ты всегда можешь подтолкнуть мужа, чтобы он завел любовницу. С таким увлекающимся человеком, как наш дорогой Бингли, это будет совсем несложно.

Джейн побледнела и подняла глаза на мать.

— Но… я не хочу, чтобы он…

— Ну конечно, не сейчас. Позже.

Она со знающим видом покачала головой.

— Поверь мне, родная, когда вы станете постарше, и у вас будет пятеро, шестеро или семеро детей, и мистер Бингли растолстеет и начнет лысеть, а от твоей красоты мало что останется, вот тогда ты начнешь думать по-другому.

— Только не батюшка! — воскликнула Элизабет.

Миссис Беннет фыркнула.

— Позвольте сообщить вам, мисс Лиззи, что твой отец всегда так гордился тем, что никогда мне не изменял. Я бы предпочла, чтобы это было не так, можешь мне поверить. Если бы это сделало его подобрее ко мне и девочкам, я бы была вполне довольна. И тогда Мэри и Китти родились бы у другой женщины, а я смогла бы принести сына.

Она встряхнула головой.

Элизабет даже не стала пытаться проникнуть в логику этого рассуждения.

— Но, Джейн, если тебе все-таки понравится, когда он с тобой, и ты захочешь, чтобы он и дальше приходил к тебе в постель, ты должна потрудиться. Ты красивее, чем была я, и ты будешь богаче. Существуют кремы, лосьоны… И если ты откажешься от еды, сможешь восстановить фигуру после родов.

— Джейн, — твердо вмешалась миссис Гардинер, — ты у нас красавица, и я уверена, что мистер Бингли восхищается тобой сейчас, и будет восхищаться и после того, как ты родишь двоих, троих или семерых детей. Он тебя любит и будет о тебе заботиться, я в том нисколько не сомневаюсь. Он — добросердечный, ласковый джентльмен, и, полагаю, представляет, что к чему.

На лице Джейн отразилось недоумение, но Элизабет вспомнила, как когда-то давно Дарси написал: «Прежде я часто видел, как он влюблялся»… А полковник Фицуильям полагал, что неудачное увлечение — как раз такая неприятность, какая может приключиться с Бингли. Она прикусила губу. Может, для Джейн так будет лучше, но все равно ей это не нравилось. А если Джейн повстречается с дамами, с которыми у него были романы? Это было бы просто ужасно!

— Но на всякий случай я попросила мистера Гардинера с ними поговорить.

Глаза Джейн округлились.

— С обоими?

Элизабет не смогла удержаться от смешка. Нет сомнений, все это было ужасно неловко и затруднительно, и если бы Дарси вздумал упомянуть об этом, она, как полагается, выразила бы ему сочувствие, однако перед ее мысленным взором возникла на редкость забавная картина. Бингли, Дарси и мистер Гардинер – мужчины, которым уже исполнилось двадцать три, двадцать восемь и тридцать шесть лет соответственно, сидящие вместе и обсуждающие свой «супружеский долг»! Нет, это не поддавалось воображению. Она попыталась прикинуть, будет ли дядюшка говорить с каждым по отдельности или с обоими вместе, и не смогла решить, что хуже. Ничего удивительного, что когда они уходили, у него был такой несчастный вид — он знал, что его ждет!

— Да, — спокойно ответила миссис Гардинер. — Для вашего же блага.

Она повернулась к невестке.

— Дженни, я думаю, что это все, вот только…

Миссис Беннет расправила плечи, и залилась еще более глубоким румянцем.

— Ты иди, Джейн. Нам надо еще рассказать Лиззи про кое-какие мелочи. Кстати, дети все утро допытывались, где ты.

Недоумевающая Джейн послушно кивнула и отправилась разыскивать маленьких кузенов.

— Лиззи, ты не такая, как Джейн, — заявила миссис Беннет. — Ты не такая нежная, поэтому мы… В общем, есть вещи, которых Джейн лучше не знать.

Элизабет вскинула брови.

— Это ради ее же блага — чтобы впоследствии не разочароваться. Она — истинный ангел, но кровь у нее не такая горячая, как у меня и Лидии. И у тебя. Ты похожа на нас.

Элизабет с трудом удержалась от гримасы отвращения.

«Я не похожа на Лидию! Она – моя сестра, и я ее люблю, но у нее нет ни стыда, ни совести, ни…»

Но ее мать говорила о другом — и миссис Гардинер ее не останавливала. Свою жизнерадостность Элизабет унаследовала явно не от нелюдимого, вечно скрывающегося в библиотеке отца. Лидия единственная разделала ее любовь к смеху и веселью. Да, они были разными, но в то же время похожи. Она вспомнила о Мэри Кинг, и содрогнулась.

— Не думаю, что тебе захочется, неподвижно лежа, выполнять свой долг, — продолжала миссис Беннет. — Ты, вероятно, получишь от … этого не меньше удовольствия, чем мистер Дарси. Ты так на него глядишь, что порой я опасаюсь… Раз он такой холодный… Как бы тебе не пришлось соблазнять его, когда ты захочешь, чтобы он… проявил к тебе внимание.

— Дженни, — сказала миссис Гардинер, бросив сочувственный взгляд на свою стремительно заливающуюся краской племянницу. — Это можно обсудить и попозже, когда они поженятся. Если такое и случится, до этого еще далеко.

— Ну, наверное, — согласилась миссис Беннет.

— Милая Лиззи, когда молодой человек и молодая леди, страстно привязанные друг к другу, вступают в брак, их чувства первое время бывают очень пылкими. Не думаю, что ты представляешь, насколько сильными они могут быть, и в твоем случае наверняка будут. Все, что тебе известно о скромности, о приличиях…

— И чему я вас так хорошо научила, — радостно вставила миссис Беннет.

— Все это не имеет к браку никакого отношения, понимаешь? Все этим правила нужны, чтобы охранять твою репутацию и твое целомудрие. Но чем ты занимаешься с мужем, касается только тебя и его, и больше никого.

— Просто забудь о приличиях, — пришла на помощь миссис Беннет. — От них не будет никакого толку.

Элизабет нахмурилась. Вот так сразу отказаться от девичьей скромности, которой следовала всю свою жизнь? Она была даже рада, что никогда не соблюдала приличия так строго, как Джейн или Мэри. Но она никогда не вела себя как… ну, как Лидия. Она всегда была благовоспитанной девушкой. Она краснела от одной мысли, что ей придется надеть те ночные рубашки, на приобретении которых настояла тетушка. Она были прелестны, но стоило подумать, что Дарси увидит ее в этой рубашке… Ей делалось ужасно стыдно, но одновременно хотелось, чтобы он увидел ее такой. Все это трудно было выразить словами.

Миссис Гардинер откашлялась.

— Так вот, когда вы поженитесь… Если вы соблюдали приличия во время помолвки… Вы не будете знать, что нравится другому. Вы и про себя этого не будете знать.

— А мужчины просто не желают говорить, — сказала миссис Беннет. У Элизабет голова пошла кругом. — Даже такие говорливые, как мистер Бингли. А мистер Дарси, он совсем неразговорчивый. Так что этим придется заняться тебе.

— Говорить? — переспросила Элизабет.

— Да, — решительно заявила миссис Гардинер.

Элизабет во все глаза посмотрела на нее. Было крайне странно видеть такое согласие между матерью и теткой.

— И тебе придется убедить его рассказать, что ему нравится.

Элизабет прижала руки к пылающим щекам.

— Но я не смогу, — сказала она, чувствуя, как ханжески и неуверенно это звучит. — Как я смогу? Я такого и вообразить не могла.

— Есть многое на свете, чего ты не можешь вообразить, — многозначительно заметила миссис Беннет.

Элизабет казалось, что вся ее кровь, до последней капли, прилила к щекам. Она не могла припомнить, когда была смущена сильнее.

— И ты должна сказать ему, что тебе нравится, — продолжала миссис Гардинер.

— Зачем? — умоляюще спросила Элизабет.

— Потому что иначе ему неоткуда узнать. Не важно, если ты будешь чувствовать себя наглой и развратной — скажи ему. Моя матушка не рассказала мне почти ничего, кроме того, до чего я и сама к тому времени додумалась, и жутких историй об ужасной боли. Ты представить не можешь, как я была напугана.

— Я не боюсь, — сказала Элизабет.

Миссис Гардинер улыбнулась.

— Мы знаем, что ты у нас бесстрашная.

— Я вовсе не бесстрашная, я многого боюсь. Только не мистера Дарси.

Элизабет и Дарси едва не столкнулись друг с другом, она — спасаясь от миссис Гардинер и миссис Беннет, он — от мистера Гардинера. Оба замерли и вспыхнули от смущения, почти такого же сильного, как когда-то в Пемберли.

— Э-э-э… Ты была с матушкой? И тетушкой? — спросил Дарси, глядя на портреты детей, на ковер, на ее башмаки, словом, на что угодно, кроме ее лица. Его смущение помогло ей побороть собственное, и она, улыбнувшись, сказала:

— Да. Это было очень поучительно.

Он покраснел еще сильнее, но вскинул глаза и встретил ее взгляд:

— Вот как… Я… Э-э-э… Как замечательно.

Элизабет рассмеялась.

— Я шучу. Мама рассказала мне и Джейн очень мало.

— Но Джейн ушла, — сказал он недоуменно. — Бингли был с нею.

Он испытывал такую неловкость, что она представить не могла, как они разговаривали с мистером Гардинером. Ее бы очень удивило, если бы было сказано что-то серьезное. Если честно, ее бы удивило, если бы было сказано что-то помимо «э…» и «сэр». Вне всяких сомнений он жаждал, чтобы Бингли прошел через то же испытание, что и он.

— Ну… да. Маменька сочла, что ей нужно рассказать мне кое-что, что, как она полагает, а вернее, как полагает моя тетушка, Джейн знать не стоит.

Дарси поднял брови, но не сказал ни слова. Он предложил ей руку и торопливо переменил тему.

* * *

На следующий день, к всеобщему облегчению они покинули Лондон. Радовалась даже миссис Беннет, предвкушавшая, как наконец-то выдаст замуж дочерей. Странно, но следующие шесть недель прошли гораздо быстрее, чем первые три. Все были очень заняты: надо было планировать свадьбу, рассылать приглашения, занимать детей Гардинеров. И, само собой, принимать и наносить бесконечные визиты.

И Дарси, и Элизабет слишком уставали, чтобы совершать свои привычные тихие прогулки. Элизабет проводила все свободные часы с Джейн, понимая, что после свадьбы, пройдут месяцы, если не год, прежде, чем они снова увидятся. Еще надобно было утешать отца, который изо всех сил пытался скрыть, как сильно его огорчает утрата сразу обеих здравомыслящих дочерей, и особенно всегдашней своей любимицы. Она знала, что перед поездкой в Лондон он предложил Дарси вернуть долг, но тот не стал «бешено возражать и бурно уверять в своей любви», а просто отказал в своей обычной властной манере. Она была уверена, что ее нареченный нравится мистеру Беннету, но порой не могла не задумываться, насколько ее отец нравится Дарси. Было очевидно, что ее жених прилагает все усилия, чтобы ему угодить, но также очевидно, что для этого требовались именно усилия, в то время как с Гардинерами он общался легко и свободно.

Но, может, так сравнивать было нечестно. Дарси знал Гардинеров гораздо лучше, мистер Гардинер был человек общительный, умел расположить к себе, и не следовало забывать о дербиширской связи. Дарси сошелся с миссис Гардинер даже ближе, чем с мистером Гардинером… Но, возможно, дело было в Амелии. Элизабет видела, как настороженность и подозрительность, которую вызывал ее жених у большинства соседей, сменяется более теплыми чувствами. Они по-прежнему считали его нелюдимым молчуном, но невозможно было питать неподдельную неприязнь к человеку, если к его ноге постоянно цепляется шестилетняя девочка, а ее брат обретается где-нибудь рядом, поглощенный карманными часами, которые Дарси привычно вручал ему для игры.

За две недели до свадьбы прибыли родственники Дарси и Бингли. Элизабет без малейшего удовольствия приветствовала сестриц и зятя последнего, но его двоюродный дед оказался любезным, хотя и глуховатым джентльменом, которому Джейн явно пришлась по душе. Фицуильямы на этом фоне смотрелись гораздо выигрышнее. Приехало еще несколько родственников, которых она ранее не встречала. Кроме леди Анкастер, более пожилой родни не было, но зато появился достопочтенный Джеймс Фицуильям, овдовевший священник и жена лорда Анкастера, некрасивая вялая женщина, которая, похоже, была ответственна за неказистый вид бравого полковника, и разговоры которой касались исключительно ее мопсы и внуков. Из последних Элизабет чаще всего сталкивалась с самой младшей, белокурой девочкой, ничуть не походившей на Фициульямов, и, похоже, приходившей дочерью преподобному Фицуильяму. Отпрыски лорда Мильтона и леди Дианы, по всему, твердо усвоили, что детей должно быть видно, но не слышно. Они вели себя почти бесшумно, и она их от души жалела. Джорджиана также хранила молчание, если не считать того, что времени от времени изумленно ахала. Стремление Дарси любой ценой оградить ее от местного общества выглядело вполне оправданным, во всяком случае, пока.

Через три дня после их прибытия, Элизабет, под предлогом усталости, скрылась из гостиной, чтобы избежать скопления многочисленной родни. Они все смотрели в другую сторону, а она оказалась у окна в соседней комнате как раз вовремя, чтобы увидеть, как Дарси подкидывает Амелию в воздух. Девочка визжала от восторга — она была начисто лишена стеснительности и скованности его собственных племянников. Элизабет вздохнула: Дарси она видела ясно, поскольку он стоял к ней лицом, но Амелия спрятала голову у него на плече. Эта хрупкая, темноволосая девочка могла быть чьей угодно. Но ее волосы были не черными, как у Элизабет и мистера Гардинера, а светлыми, как у миссис Гардинер и Дарси. На мгновение она позволила себе вообразить, что на руках у него не ее кузина, а дочь — их дочь.

— Он очень любит детей.

Элизабет вздрогнула. Позади нее стояла мисс Фицуильям, Сесилия. Она до сих пор не понимала, как с ней обращаться — с того званого обеда, на котором Сесилия излила ей душу, их общение ограничивалось обменом обычными светскими любезностями. Сесилия вела себя в манере, которую Элизабет про себя называла «фицуильямовской» — спокойной, слегка загадочной, и подчеркнуто отрешенной. Может, стыдилась своего пылкого признания, а может, так и не сделала того, что намеревалась. А может, ее все-таки сумели переубедить: могло случиться что угодно. Но Дарси ни о чем таком не упоминал, а уж ему-то Сесилия наверняка бы призналась?

Элизабет осторожно улыбнулась.

— Мисс Фицуильям.

— Мисс Беннет. Надеюсь, я не доставлю вам неудобства, если отвлеку вас на несколько минут, пока подойдет мой кузен? Во мне достаточно от Бертрамов, чтобы разговор со мной не стал наказанием.

— О, конечно, — ответила Элизабет.

А что еще она могла ответить?

Сесилия решительным шагом приблизилась к окну. Что-то в ней изменилось, и сильно.

— Я никогда ранее не была в Хартфордшире, — продолжила она. — Места здесь очаровательные.

Элизабет моргнула.

— Спасибо, — сказала она не без удивления. — Я и сама в восторге от здешних мест, хотя с недавних пор мне более по вкусу Дербишир.

Сесилия улыбнулась.

— Надеюсь, что так. Там… там красота более дикая, вы не находите? И в то же время какая-то упорядоченная.

— Да, — ответила Элизабет. — Полностью с вами согласна. Вы часто там бывали? Я поняла, что вы родом из Йоркшира, мисс Фицуильям.

— Лорд Анкастер и леди Энн были очень близки. Когда я была маленькой, до смерти тетки, мы часто гостили в Пемберли.

Элизабет, задумавшись, наклонила голову набок. О женщине, которая могла бы стать ее свекровью, ей было известно только то, что рассказала леди Дарси. Дарси о ней вообще не упоминал, и Элизабет была уверена, что за этим что-то скрывается.

— Ну, конечно, — пробормотала она. — Мистер Дарси не говорит о леди Энн. Она была похожа на брата?

— Ну, мы все похожи, — сказала Сесилия, сморщив носик.

Элизабет подавила смешок. Фицуильямы и вправду были похожи до однообразия.

— О, в смысле по характеру? Когда она умерла, мне было только девять, но, насколько я помню сама, и как о ней говорили, она была очень гордой, замкнутой, даже высокомерной, но в то же время ей была присуща и большая доброта. И блеск, само собой, она была редкая умница. Мы ее любили, но любить ее было непросто, а еще сложнее — понять. Да, думаю, что она очень походила на дядюшку, особенно в молодости. Кузен Фицуильям пошел в обоих.

— Почему-то, — сказала Элизабет, — я сначала думала, что он весь в отца.

— Характер у него во многом отцовский, — признала Сесилия. — И отец научил его многому. Он не выносил обмана и несправедливости, и у него были… Не знаю, как сказать… Идеалы, мечты. Но практичным я бы его не назвала. Мне он всегда нравился. У него были очаровательные манеры, открытые, живые и непринужденные. Бабушка говорила, что в молодости он был большой повеса, но, женившись на моей тетке, остепенился.

— Должно быть, они были интересной парой, — заметила Элизабет. Но ведь Дарси как-то упомянул, что они были несчастливы?

— Ну, насколько мне известно, они не очень ладили, — сказала Сесилия, отведя взгляд в сторону.

Она сглотнула, и заговорила в своей прежней, торопливой манере, так что слова налетали друг на друга.

— Дело не в том, что вы нам не нравитесь, мисс Беннет. Мы желали бы, чтобы он выбрал женщину нашего положения, но это не все.

«Мы?» — подумала Элизабет. — «И Сесилия тоже?».

— Вы хотели, чтобы он женился на родственнице?

— Фицуильям, он… он не такой… Да, мы этого хотели. Но это не потому… Это не то, что вы думаете.

Сесилия перевела дыхание.

— Дарси, мои дядя и тетя… Я сказала, что они не ладили, но это было не так. Они были отчаянно несчастны. Возможно, поначалу они и были увлечены, особенно дядя, но под конец друг друга ненавидели. Порой я думаю, что моя тетка была рада умереть, такой она была несчастной, измученной, и… Мисс Беннет, это было ужасно! А Фицуильям очень на нее похож. В Пемберли нет ни одного ее портрета, только в Хьютоне и в лондонском особняке, потому что, когда она умерла, дядя… он, кажется, немного повредился в уме и видеть не мог ее лица. Теперь вы понимаете, что означало, когда лорд Анкастер отдал ему свой портрет? Вы же знаете, мисс Беннет, Фицуильям — совсем не такой, как другие мужчины, вообще другие люди.

Элизабет посмотрела в окно на высокую, гордую фигуру своего возлюбленного, который как раз громко рассмеялся и взъерошил волосы Амелии.

— Да, — сказала она, — знаю.

— Он сильный, умный и уверенный в себе, но за ним надо присматривать. И они… мы ужасно боимся, что вы этого не поймете и станете вести себя, как мой дядя — вы в некоторых отношениях очень его напоминаете.

Глаза Элизабет расширились. При всем ее любопытстве и богатом воображении, такое ей никогда не приходило в голову. Отец мистера Дарси был мужчиной! Но, очевидно, родственники не очень-то отличали Дарси от его матери, так что, возможно, это было не так уж дико. И если они думали, что она не только неподходящая партия в глазах света, но и сделает его несчастным…

Элизабет вздохнула.

— Дядя и бабушка, они ее просто боготворили, и когда она умерла, были в полном отчаянии. После они только сильнее привязались к Фицуильяму, но мистер Дарси… он с трудом его переносил.

Элизабет прищурилась. Да как он посмел? Фицуильяму было тринадцать, он был еще совсем мальчик… Она попыталась сообразить, какую роль во всем этом играл Уикхем. Какая-то роль у него была наверняка.

— И вот, мы не хотим, чтобы ему причинили боль, или вообще сломали. И еще они обижены на вас, потому что он всегда… ну, он всегда был там, где нужно, преданный и надежный. И мы боялись, что вы его у нас отнимете.

Сесилия смотрела на нее с каким-то детским, умоляющим и тоскливым выражением.

— Остальные до сих пор боятся, кроме Ричарда, и, может быть, Джеймса.

Полковника и священника, предположила Элизабет, и, вздохнув, повернулась к своей собеседнице.

Сесилия была бледна и не скрывала волнения. Что ни говори, она также была из рода Фицуильямов, и такая искренность, такая откровенность не могли дастся ей легко. А еще, подумала Элизабет, как бедная родственница, она не слишком заботилась о положении в обществе и больших ожиданиях, но отличалась большей глубиной, чем можно было подозревать. Возможно, среди всей родни Дарси она одна была ей другом, и она заслуживала достойного ответа.

— Когда я попала в Пемберли, — медленно начала Элизабет, — я его едва узнала. Я решила, что он переменился, стал другим человеком. Я не осмеливалась в него влюбиться. Мы были слишком разные, он бы меня не понял. Я не могла дать ему того, чего он заслуживал.

Сесилия понимающе улыбнулась и равнодушно сказала:

— Я не заметила никакой особой перемены.

— Нет, — сказала Элизабет, — и теперь я это понимаю.

Она улыбнулась со всей теплотой, на какую была способна.

— Благодарю вас, мисс Фицуильям. Я и помыслить не могу, чтобы отнять… или хотя бы попытаться отнять Фицуильяма у тех, кто его любит и ценит.

Она рассмеялась.

— Их и так не много.

— Прошу вас, мисс Беннет, — сказала Сесилия, сжав ей руку. — Надеюсь, мы станем не только родственницами, но и друзьями, что бы остальные не думали. В семье меня зовут Сесили.

— Имя достаточно простое, думаю, я смогу его запомнить, — легко ответила Элизабет. — Я могу надеяться, что вы справитесь с «Лиззи»?

Сесили рассмеялась вместе с ней, и в ее смехе впервые с момента их знакомства отсутствовали истерические или тревожные нотки.

— Можешь, Лиззи.

* * *

За два дня до свадьбы миссис Беннет внезапно пришло в голову, что одной беседы с Элизабет недостаточно. Она застала дочь врасплох и обрушила на нее уйму самых разнообразных советов, большей частью противоречащих друг другу: когда, и как, ей придется соблазнять Дарси, и как убедить «такого человека» завести любовницу, если ей это потребуется.

— В некоторых отношениях, — сказала она с выражением, которое у нее сходило за задумчивое, — он напоминает мне твоего отца.

Так что когда Элизабет рано утром скрылась из дома, она дрожала от ярости, тревоги и веселья. В последние дни у них с Дарси появилось больше времени, потому что почти все было улажено, и зачастую, пока остальные еще не встали, они встречались у холма.

— И тут, — закончила она, — матушка поведала мне, что если мне будет неугодно твое… общество, я должна подтолкнуть тебя обзавестись любовницей, чтобы тебе было чем заняться.

— Что?

Его голос стал… не мягче, но тише, спокойнее и размереннее, как обычно бывало, когда он выходил из себя. В конце их ужасного объяснения в Хансфорде, она едва могла его расслышать. Элизабет была одновременно обрадована и немного расстроена тем, что он принял ее слова так близко к сердцу. Она понимала, что ступает на опасную почву, так как ее знания о нравах высшего света были весьма скудными, но все-таки, защищаясь, сказала:

— В рассуждениях моей матери нет ничего особенного, Фицуильям. Ты же знаешь, чего-то в этом роде даже ожидают.

— Прошу прощения?

Он резко остановился, и впился в нее глазами. Щеки его пылали, но от гнева или смущения — она сказать не могла, а губы были крепко сжаты.

— Ну… я не хотела сказать…

Она не была уверена, что хотела сказать. Она никогда особо не задумывалась о таких вещах.

С ледяной отчетливостью он бросил:

— Очень надеюсь, что ты не хотела сказать, что ожидаешь чего-то в этом роде от меня.

— Нет, — резко ответила она. — Я знаю, что ты посвятил свою жизнь… как ты тогда выразился? Тому, чтобы избегать тех слабостей, из-за которых можно стать предметом насмешки [1].

— Должно быть, это звучало невыносимо высокопарно.

— Да, — согласилась она. — Хотя, возможно, не так высокопарно, как могло показаться, если заранее настроиться видеть все, что ты делаешь и говоришь, в самом худшем свете.

— Ну да, как мисс Бингли, — сухо заметил он, и Элизабет рассмеялась.

— К счастью для твоего рассудка, мир не состоит только из женщин, подобных мне, и женщин, подобных мисс Бингли.

Она поколебалась.

— Фицуильям, не надо переводить разговор. Я должна… я хотела бы знать.

Дарси моргнул.

— Тогда тебе лучше поговорить с миссис Гардинер.

Элизабет улыбнулась и ответила:

— Я слышала, что вы с мистером Гардинером снова обсуждали сей предмет.

Его щеки вспыхнули жаром.

— Амелия?

—Нет, Маргарет. Не думаю, что Амелия могла бы… э-э-э… постигнуть, что она услышала.

На его лице проступило какое-то измученное выражение, и он сказал:

— Дети способны постигнуть гораздо больше, чем это принято считать, Элизабет.

Элизабет нахмурилась.

— Фицуильям, — сказала она, — ты расстроен, и я не думаю, что дело только в моих словах.

Он взглянул на нее.

— Элизабет, я не хочу об этом говорить, и не могу понять, с какой стати ты настаиваешь.

— Отказ от обсуждения неприятных тем ни разу не привел нас ни к чему хорошему, — упорствовала Элизабет. — Мы скоро поженимся, Фицуильям. Мы можем говорить обо всем.

— Когда мы поженимся, да, — уточнил он.

— Осталось меньше двух дней, — нетерпеливо сказала Элизабет, усаживаясь и предлагая ему сделать то же самое. — Я понимаю, что тебя задели намеки моей матери, но они вполне в ее духе, и раньше ты не обращал на ее слова внимания.

Он недоверчиво посмотрел на нее.

— Одно дело — время от времени допускать бестактность, а другое — заявить, что я непременно буду тебе изменять.

— Я ей ни на миг не поверила, — ответила Элизабет. — Ты же знаешь, что нет.

Он вздохнул.

— Да, знаю.

— Тогда в чем дело? Я люблю маменьку, но она не самая разумная женщина. Представить не могу, чтобы тебя всерьез заботило, что она о тебе думает.

— Ты же не можешь ожидать, что мне будет безразлично мнение твоих родителей?

— Пожалуйста, перестань меня сбивать.

Она недоуменно добавила:

— Фицуильям, ты же не хочешь сказать, что ты… что ты не…

— Я не что? — спросил он тоном, в котором звучала легкая нотка враждебности.

— Я не знаю, как сказать.

Он бросил с холодным презрением на лице, хотя она не могла понять, на кого это презрение направлено:

— Я не имею привычки соблазнять чужих жен и вдов, посещать бордели, увиваться за актрисами или танцовщицами, и пользоваться слабостью тех, кто от меня зависит. Надеюсь, твое любопытство в полной мере удовлетворено?

Элизабет, одновременно обрадованная и задетая, поднялась на ноги и сделала несколько шагов, прежде чем повернуться к нему лицом.

— Фицуильям, если ты всего этого не делал, я не понимаю, что тебя так беспокоит. Если ты настаиваешь, мы можем отложить разговор до брачной ночи, но я бы предпочла, чтобы мы разобрались во всем до этого. Почему ты не хочешь мне объяснить? Если бы ты предавался разгулу и распутству, я бы могла понять, но я уверена, что это не так… Ты сам это сказал, и твои кузены уверили меня, что твое имя ни разу не связывали ни с одной дамой, поэтому мне нечего бояться возможных неловкостей.

Она протянула руку, переплела его пальцы со своими, и скорее почувствовала, чем увидела, как его яростная защита дала трещину.

Он поразил ее, на мгновение прижавшись лбом к их переплетенным пальцам.

— Я рассказал тебе не все, что случилось в моей семье, пока мы были в Лондоне.

— В твоей семье?

— Любовница Мильтона в ожидании, — сказал он прямо. — Нам пришлось решать, как поступить.

Элизабет удивленно посмотрела на него.

— У виконта есть любовница?

— Ты же сама только что сказала, что это скорее правило, чем исключение, — ответил он, но было видно, что ему это нравится не больше, чем ей. — Поэтому он и женился на Диане — он любит мисс Мартин, но не мог, не должен был на ней жениться. Мне так жаль, Элизабет, — на его лице внезапно проступило раскаяние, — мы с ним часто ссорились по поводу его поведения. Я не мог примириться с его неверностью, а он не видел другого выхода. И вскоре после того, как … в апреле… я…

Дарси нахмурился.

— Он часто брал у меня в долг. Я знал, зачем ему деньги, но он — мой родственник, и самый старший из нас, поэтому я всегда давал. Деньги были не слишком большие, во всяком случае, для меня, но отец выделяет ему только две тысячи в год, и он с трудом сводит концы с концами [2].

Элизабет довольно смутно понимала, к чему он ведет, но уловила слова «в апреле», и спросила:

— Тогда почему ты перестал?

— Потом… после всего… я тогда много думал. И, поразмыслив как следует, понял, каким лицемером был.

— Лицемером? — воскликнула она. — У тебя много разных качеств, любимый, но лицемерие к их числу не относится.

— Я потворствовал ему в жизни, которую осуждал, — возразил Дарси. — И по совести не мог поступать так дальше. В любом случае, когда мы приехали в Лондон, он все еще был сильно обижен, но слишком во мне нуждался, чтобы показать это открыто. Он уже знал о ребенке, и был полон решимости воспитать его вместе с собственными детьми, в своем собственном доме. У нас не было другого способа его разубедить, кроме как прекратив снабжать средствами, а от этого стало бы только хуже. Он не вел бы себя так по-дурацки, если бы имел хотя бы малейшее представление о том, каково …

Дарси оборвал себя, выпрямился и продолжил более спокойным тоном.

— Распутство моего кузена едва не раскололо нашу семью. Мне непереносимо думать, что кто-то может считать, что я могу поступить также.

— Что ж, я рада, что, что ты далеко не так неумолим, как я когда-то думала, — сказала она, и добавила. — Мне так жаль. Я хотела бы, чтобы ты рассказал мне раньше.

Он нервно рассмеялся.

— Такой сюжет сложновато вместить в обычный разговор, и в любом случае, у меня тогда и так хватало причин для расстройства.

— В будущем, — спросила Элизабет, — ты не станешь о чем-то умалчивать?

Дарси заколебался.

— Фицуильям, я не хочу, чтобы меня опекали и лелеяли, как какую-нибудь невежественную простушку. Сколько недоразумений мы могли бы предотвратить, если бы просто поговорили?

— Элиз…

— Обещай мне, — произнесла она так яростно, что он с нескрываемым изумлением посмотрел на нее. — Обещай, что не будешь ничего от меня скрывать, даже для моего собственного блага. Я так утомилась от скрытности и сдержанности, что думать не могу!

— Обещаю, — ответил он с легкой улыбкой, — только вот со сдержанностью ничего поделать не сумею.

Она отмахнулась.

— Это просто манеры, это совсем другое дело.

Она взглянула на его склоненную светловолосую голову и добавила.

— Тут есть что-то еще.

— Вот как?

О его недовольстве свидетельствовал только легкий трепет ресниц.

Она решилась.

— Почему это тебя так мучит? Я гораздо меньше тебе знаю свет, но понимаю, что твой кузен не совершил ничего из ряда вон выходящего. Но ты… Ты сказал, что он не имеет представления, о том «каково это», и еще обронил что-то про детей, которые способны постигнуть гораздо больше, чем это принято считать. Что ты подразумевал?

Он сжал губы и отвернулся, не сумев скрыть выражения боли. Элизабет, чувствуя себя виноватой, сказала:

— Если не хочешь, не говори, милый.

— Нет, ты права. Ты… Это нечестно по отношению к тебе. Ты имеешь право.

Он глубоко вздохнул и сжал ее пальцы так, как будто держался за соломинку, но на его лице проступило неожиданное спокойствие.

— Я помню.

Элизабет поглядела на него. Ей почти расхотелось продолжать. В ее голове всплыл образ леди Энн, как ее описывала леди Дарси — матери, цеплявшейся за маленького сына, и она догадалась, сама не зная, как.

— Твоя мать?

— Мне было столько, сколько сейчас Амелии, когда я в первый раз… увидел. Говорят, что дети ничего не понимают, но можешь мне поверить — я понял.

— Но как?

Элизабет пыталась приспособить то, что он сказал, к той картине, которая уже была в ее голове, но ничего не получалось.

— Тебе было шесть лет.

Дарси нахмурился.

— Тогда были другие времена, особенно… особенно в кругах, где вращались мои родители. Это теперь на такое поведение смотрят косо — или хотя бы делают вид. Люди женились и жили вместе ради титулов, земель и наследников, ну, иногда случалась и некоторая привязанность. Хотя отец как раз ее любил, во всяком случае, поначалу. Она не хотела идти за него, но она вообще не хотела замуж… Но решила, что он не хуже любого другого кавалера, и потом это был такой блестящий брак… Полагаю, она была права: учитывая, каковы были нравы в его кругу, его поведение можно было назвать прямо-таки щепетильным. Должно быть, я к тому моменту уже видел и понимал достаточно, чтобы догадаться, что это значит, когда мужчина нашего круга, мужчина, которого я знал, выходит за полночь из спальни моей матери. Она плакала, и я возненавидел его за то, что он причинил ей боль. Это одно из первых моих воспоминаний, очень яркое. Кроме этого, я помню только Лиззи, свою прабабку Дарси — у нее были рыжие волосы, и она постоянно смеялась. Она часто бывала у моей матери, когда у той случалось… нервическое расстройство.

Голова Элизабет пошла кругом.

— А твоему отцу это было… безразлично?

Дарси потряс головой.

— Они не слишком ладили, но у него была своя жизнь, у нее — своя, и в целом они были довольны. Они почти никогда друг с другом не разговаривали. Пока она соблюдала приличия, его не волновало, чем она занята. И, конечно, были еще женщины, которые жили в крыле для прислуги, но они… они не заслуживали даже звания любовниц — их держали не для общества или разговоров, а исключительно ради его удовольствия.

Дарси осекся, похоже, только сейчас осознав, что он ей сказал и какими словами.

— Мне не следовало… Ты — леди, Элизабет. Мне не следовало упоминать об этом.

— Нет, следовало, — с силой сказала она. — Я не хочу выходить замуж с закрытыми глазами, даже если тебе, именно тебе, так больше нравится… И я достаточно слышала, как ты осуждаешь навязанное женщинам невежество [3].

Он отвернулся.

— Мне не следовало рассказывать об этом, — повторил он. — Я никогда не собирался.

«Действительно не собирался?» — подумала Элизабет, но вслух сказала:

— Ну, раз мы это обсудили, мы можем… — Она покраснела. — Вернуться домой, прежде, чем у маменьки начнется истерика.

— Вернуться? Ладно.

Он помолчал.

— Мне кажется, за всем… этим таится какой-то вопрос.

Элизабет рассмеялась.

— Что-то не припоминаю. Я, право, не думаю, что ты когда-либо…

Она закусила губу.

— Фицуильям, помнишь, когда я была немного… огорчена тем, что ты… так сдержанно выражаешь свои чувства…

Дарси улыбнулся, позабавленный этой полной иносказаний речью.

— И ты сказал, что не хочешь меня опорочить?

— Помню.

— Но только потому, что мы не женаты. Ты это имел в виду? Что не хочешь меня обесчестить?

— Конечно.

Он поглядел на нее с легким удивлением.

— Тогда, — Элизабет, как не смущена она была, решительно продолжила, — если, когда мы поженимся… Если я захочу, чтобы ты… чтобы ты пришел в мою постель, ты не сочтешь, что я — порочная?

У Дарси перехватило дыхание, и несколько мгновений он молчал. Потом спокойно сказал:

— Нет. Нет, не сочту.

— Я рада, потому что… понимаешь… Я не хочу, чтобы ты передо мной преклонялся. Особенно, когда…

Она уперла глаза в землю, радуясь, что поля шляпки скрывают ее лицо, и едва слышно прошептала:

— Э-э-э… когда мы вдвоем.

— Я сознаю, что у тебя есть недостатки, Элизабет.

— Тетушка сказала… А что тебе сказал мистер Гардинер?

Дарси вспыхнул.

— Он отдолжил мне кое-какие книги, и мы их… э… обсудили.

— Книги? Что за книги?

Не дождавшись ответа, она добавила:

— Ты мне их покажешь, милый?

— Ни за что!

У него был такой возмущенный вид, что Элизабет в восторге рассмеялась. Ее умиляло его пуританство: такие маленькие причуды заставляли ее заново почувствовать, как сильно она к нему привязана.

— Что я хотела… Помнишь, до того, как я… Ну, до знакомства с Уикхемом. Мы с тобой все время спорили?

— Да. Ты тогда меня ненавидела, и по заслугам.

— Нет, — возразила она. — Это была не ненависть, и вообще причина была не в тебе, а скорее во мне. Но я хотела сказать о другом. Может, я и … Полагаю, я вижу ту пору через розовые очки, но временами я по ней тоскую. Не по той неприязни, которую я к тебе испытывала, она только делала меня несчастной, но по нашим разговорам.

Она рассмеялась.

— Тогда тебя ничуть не беспокоило, что я — леди. Ты спорил со мной, как будто я… Ну, почти так же, как если бы я была мужчиной.

Дарси недоуменно посмотрел на нее.

— Я имею в виду — без всякой снисходительности, полагающейся леди. Я так привыкла быть умнее всех, что, думаю, во многом именно из-за твоего ума так тебя невзлюбила. И все-таки это было первое, что я в тебе оценила. Ну, точнее, — она зарделась, — второе.

— Второе?

Он повернул голову. Элизабет почувствовала, что краснеет все сильнее.

— Сначала… Ну, я подумала, что у тебя красивые глаза. Но, — торопливо добавила она, — стоило тебе открыть рот, как я про это позабыла.

Дарси рассмеялся.

— Временами мы с тобой до ужаса похожи.

— Но я хотела сказать о другом. Когда мы поженимся, ты станешь снова со мной спорить? Мне нравится, когда мне бросают вызов. И, — виновато улыбнулась она, — думаю, мне это на пользу.

— Конечно, — ответил он. — Элизабет, из меня не получится мягкий и податливый муж, как из Бингли, сколько бы я не старался.

— Но я вовсе не хочу, чтобы ты походил на Бингли! — воскликнула она. — То есть он мне, понятно, нравится, но…

— Ты не пошла бы за него замуж. Понимаю. Я сам бесконечно восхищаюсь Джейн, но…

Он тряхнул головой.

— Думаю, стоит нам пожениться, я вернусь к своей прежней манере постоянно вступать в спор.

— Стоит нам пожениться? Почему только тогда?

Он улыбнулся.

— Потому что тогда ты уже не сможешь от меня избавиться.

Примечания:

1. ГиП, гл. 11.

2. Две тысячи фунтов в год — ровно тот доход, который приносит Лонгборн, и на которые живет все семейство Беннет с прислугой, причем отнюдь не в благородной бедности (такая бедность — это примерно сто пятьдесят фунтов в год). Но, понятно, жизнь в Лондоне дороже, а привычки у виконта — расточительнее.

3. У Дарси самые прогрессивные по тем временам взгляды. Напомним, что эпоха Остин — это еще и эпоха первой английской феминистки, Мэри Уоллстонкрафт. Про навязываемое женщинам невежество — это из ее трактата «Защита прав женщин» (1792), где доказывается, что женщины — не менее разумные существа, чем мужчины, им просто не хватает образования. Дарси трактат, видимо, читал, Элизабет — вряд ли. Она все-таки девушка благовоспитанная, а трактат считался хуже (и много хуже) «Опасных связей» и прочей французской порнографии.

— Возлюбленные чада, мы собрались здесь перед лицом Господа и перед лицом всей общины, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину святым таинством брака. Это состояние почетное, учрежденное Господом во времена людской невинности, и подобное обручению Христа с Церковью, который возлюбил ее, как чистую невесту…

Элизабет улыбнулась, когда Джейн протянула руку Бингли. Она почти не следила за венчанием, скользя взглядом по гостям. У преподобного Берсфорда был довольный вид. Должно быть, не часто ему выпадала возможность обвенчать такую пару: молодые, влюбленные и вполне достойные того счастья, которое их вне всякого сомнения ожидало. На лице Бингли застыла широкая, немного глуповатая улыбка. Непокорные кудри лезли ему в глаза, но Элизабет была уверена, что он этого не замечает. Джейн являла собой картину безмятежного спокойствия души.

Миссис Беннет силилась расплакаться, но была в таком восторге, что так и не преуспела. Нервы нимало ей не досаждали, хотя с утра она впала в настоящее расстройство, хлопоча над прической и убором невест. Джейн немного прибавила в весе, и новое платье сидело на ней не совсем идеально, а несколько веснушек на носу Элизабет и вовсе довели миссис Беннет до истерики. Но теперь ничто не могло нарушить ее блаженства.

Мистер Беннет часто моргал. Элизабет вздохнула. «Бедный папенька!» Она знала, как сильно ему будет их недоставать. Конечно, в Пемберли ему всегда будут рады, но она не знала, как часто он решится покидать свой дом. Он так не любил путешествовать! Стану ему писать, пообещала она себе. Писать длинные, несвязные письма, полные самых разнообразных новостей.

У Китти вид был скучающий и довольно одинокий. Временам она бросала жадные взоры на кружевную отделку платья Джорджианы. Элизабет почувствовала укол совести. Она едва вспоминала о своей младшей сестре, так полны были ее мысли собственными заботами и заботами Джейн. Мисс Дарси внушала Китти почти такой же благоговейный страх, как ее брат. Она часто посматривала на нее со смешанным выражением изумления и зависти. Слух о приданом в тридцать тысяч фунтов обежал всю округу также быстро, как когда-то толки о десяти тысячах годовых ее брата, и Джорджиану воспринимали как экзотическое заезжее чудо. Мэри ее пугала, но с Китти она порой действительно разговаривала. Если бы ту удалось избавить от меритонского влияния и дать подобающее образование, она могла бы перемениться к лучшему — она была еще очень молода.

— Обоюдный брачный союз предназначен, во-первых, для зачатия детей, чтобы вырастить их в страхе Божьем и преклонении перед Ним, и чтобы славили они его святое Имя.

Элизабет с нежностью подумала о своих маленьких кузенах, мальчиках и особенно девочках, старшая из которых стремилась быть образцом поведения. Амелия изводила Дарси и Джейн бесконечными вопросами, вцепившись рукой в юбку или панталоны. Элизабет на мгновение попыталась представить, как будут выглядеть ее собственные племянники и племянницы, на кого они будут похожи. Что за жизнь ожидает Лидию, и много ли счастья достанется отпрыскам от такого союза?

Она опустила глаза на свои сложенные руки. Не было смысла тревожиться о детях, которые еще и на свет не появились, во всяком случае, не в такой день. Дети Бингли должны от них сильно отличаться. Если только… На мгновение Элизабет позабавила мысль, что у них родится дочь, похожая на нее саму, или, еще ужаснее, на мисс Бингли. Ну, тогда им придется приложить особые усилия. Бингли, конечно, порой бывал безалаберным, но она не сомневалась, что в случае необходимости Джейн или Дарси быстро приберут его к рукам. Его покладистый характер имел свои преимущества.

— Во-вторых, предназначен он как врачевство от блуда и во избежание греха; чтобы те, кто не могут воздержаться, вступали в брак, и оставались неоскверненными членами Тела Христова.

— В-третьих, предназначен он для подачи друг другу заботы, помощи и утешения в печали и в радости. И этим святым таинством будут соединены эти двое. Так что если кому-то из вас известно препятствие, воспрещающее им вступить в законный брак, пусть объявит о нем незамедлительно, или пусть умолкнет навеки.

Элизабет подняла глаза и встретила взгляд Дарси. Она видела, что он очень счастлив. Но, в отличие от Бингли, на его лице не сияла ослепительная, радостная, глуповатая — хотя, вне всякого сомнения, милая и трогательная — улыбка. Дарси еле заметно улыбнулся, встретившись с ней глазами. Интересно, о чем он думает: он казался суровее, чем обычно. Возможно, испытывает сожаление, что попытался разлучить пару, так очевидно созданную друг для друга; а возможно, такое же радостное возбуждение, как она сама. Элизабет ни минуты не усомнилась в своем выборе, но так многое должно было перемениться. Они будут связаны навеки, и никогда не станут прежними.

Она увидела, как по щеке Джейн скатилась крупная слеза, и сосредоточилась, забыв обо всех, кроме них четверых — своей сестры, человека, которому предстояло стать ее мужем, и своего нареченного. Вскоре Бингли уже надевал на безымянный палец левой руки Джейн прелестное золотое кольцо. Оно было совсем новым. Бингли только обзаводились историей и собирались завести потомство: большинство подарков, которые Джейн получила от своего жениха, никогда не принадлежали другим женщинам, а тем более — обручальное кольцо. Может, для них так было лучше. Элизабет никогда бы в этом не созналась, но ей более по душе был тот груз столетий, который тянулся за Дарси и любым его подарком. У нее было ощущение, что она стала частью чего-то значительного и величественного. Она никогда ничего подобного не чувствовала, и наслаждалась этим ощущением.

— С этой поры Джейн и Чарльз соединены священным союзом, чему свидетели – Господь и эта община, и они дали друг другу обещание и клятву, и скрепили их обручением кольцом и соединением рук. Объявляю вас мужем и женой, во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

И вдруг наступила их черед. Джейн, теперь уже замужняя дама… На мгновение в голове промелькнуло нелепое требование Лидии уступить ей место за столом… Джейн поцеловала ее, и прежде, чем Элизабет успела сообразить, что происходит, они с Дарси оказались у алтаря. Наступила оглушительная тишина. Она подумала о своей семье, подумала, что расстается с ними навсегда, и оглянулась было в поисках Джейн, матери, Джорджианы, кого угодно… Но вместо этого взглянула на Дарси. У него был совершенно спокойный вид. Слишком спокойный. Она достаточно его узнала, чтобы понимать, что это спокойствие, это ничего не выражающее выражение означают предельное напряжение всех чувств, и слабо улыбнулась.

Сколько раз она слышала эту службу? Элизабет не могла припомнить. Еще минуту назад она почти не обращала на слова внимания: она знала их наизусть и могла прочитать, разбуди ее среди ночи… но внезапно все изменилось. Она пристально смотрела на мистера Берсфорда и слушала с большим вниманием, чем когда-либо прежде. Как быстро все случилось!

Он говорил:

— И оттого дар супружества доступен не всякому, и не должно вступать в него легкомысленно и бездумно, чтобы утолить плотские желания, как поступают дикие звери, но со всем благоговением, разумением, трезвостью и в страхе Божьем…

Элизабет снова подумала о Лидии и Уикхеме, и вдруг, несмотря на все ее старания сосредоточиться, монотонный голос мистера Берфорда затих в ее ушах, и она услышала, как Дарси произносит громким, ясным голосом:

— Согласен.

У Элизабет перехватило дыхание. Она не плакала, когда Джейн говорила эти слова, они была просто счастлива, но теперь…

— Согласна ли ты взять этого человека в мужья, чтобы жить с ним по заповедям Господним в священном союзе брака? Согласна ли ты повиноваться ему, служить, любить и почитать в болезни и здравии; и, отринув всех остальных, прилепиться к нему до конца дней?

— Согласна, — сказала Элизабет, с трудом сдерживая слезы. Она не желала плакать, даже счастливыми слезами.

Но отец ее плакал, вручая ее своему старому другу-ректору, и она могла только утешающе ему улыбнуться. Дарси взял ее за руку, и сказал все тем же ровным голосом — и только Элизабет услышала, как этот голос дрогнул на слове «жена», и только она увидела, как засияли от восторга его глаза…

— Я, Фицуильям, беру тебя, Элизабет, в законные жены, дабы беречь и заботиться в печали и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, дабы любить и лелеять, пока по предначертанию Божьему смерть не разлучит нас; и в том приношу свою клятву.

Ей совсем расхотелось плакать, ее охватил восторг предвкушения, как будто перед ней должен был открыться целый мир. Она взяла его руку, и сказала:

— Я, Элизабет, беру тебя, Фицуильям, в законные мужья, дабы беречь и заботиться в печали и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, дабы любить, лелеять и повиноваться, пока по предначертанию Божьему смерть не разлучит нас; и в том приношу свою клятву.

Она неохотно выпустила его руку, и сквозь туман перед глазами увидела, как скользнуло на безымянный палец кольцо леди Энн. От него нельзя было отвести глаз; Дарси вручил его ей, когда они были в Лондоне, и распорядился переменить оправу, так что теперь оно свидетельствовало одновременно и об истории, которую она унаследовала, и о самой Элизабет.

— Своим кольцом я с тобой обручаюсь, своим телом тебе поклоняюсь, и все мои земные блага отныне твои; во имя Отца, Сына и святого Духа. Аминь.

Это кольцо, которое ей больше никогда не снять, превратило ее руку из девичьей руки в руку женщины. Она улыбнулась сияющей улыбкой, не в силах скрыть радости, когда они вместе опустились на колени.

— О предвечный Господь, наш Творец и Хранитель, Податель благодати и Обетование жизни вечной; благослови слуг своих, этого мужчину и эту женщину, и мы благословим их Именем Твоим; чтобы сохранили друг другу верность, как Исаак и Ревекка, чтобы истинно соблюли завет и клятву, которую дали (символ и залог которой есть кольцо, врученное и принятое), и вечно пребывали в совершенной любви и согласии…

«Неужели такое возможно?» — подумала Элизабет.

— … и чтобы покорялись закону Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

Их руки соединились в последний раз. Они смотрели друг на друга, Дарси, опустив ресницы, Элизабет, приоткрыв губы, и их пальцы крепко сплелись, пока мистер Берсфорд говорил:

— Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает [1].

* * *

Венчание закончилось, и на нее разом обрушилось не менее полудюжины мыслей. Наконец-то это свершилось: Элизабет Беннет исчезла, и на ее месте была Элизабет Дарси! Она стала женой этого человека, она будет жить с ним, рожать ему детей, вести его дом. Она перестала быть одной из Беннетов, а превратилась в Дарси из Пемберли. В глазах закона она не просто полностью принадлежала ему, она стала его частью [2]. Она ничуть его не боялась, но понимание того, что теперь в его власти сделать ей любое добро и причинить любое зло, заставило ее остро осознать, как переменилась ее жизнь. За последний год в ее семье случились сразу четыре свадьбы: Шарлотты и мистера Коллинза, Лидии и Уикхема, Джейн и Бингли, и, наконец, ее собственная. И все они были такими разными! Внезапно ее охватила невероятная благодарность за счастье, которое она едва не упустила.

Хор запел: «Господь помнит нас» [3], и Элизабет в последний раз написала свое прежнее имя, в то время как на ее руке поблескивало кольцо.

Бингли, Хёрсты, Дарси и Беннеты отправились в Лонгборн из церкви пешком. Кареты были отосланы вперед, потому что идти было очень недалеко. Китти и Мэри тут же пристроились за мистером и миссис Беннет, а Джорджиана осталась в одиночестве. Сестры Бингли обернулись, явно намереваясь пригласить ее пойти с собой, и Элизабет мгновенно перешла от размышлений о своем замужестве к выполнению обязанностей, которые влекло за собой это замужество.

— Джорджиана, ты с нами? — спросила она, и на лице девушки вспыхнула улыбка облегчения.

— Я бы не хотела навязываться…

Дарси с привычной нежностью обратился к сестре: «Пойдем, дорогая», и предложил ей свободную руку. Было странно и довольно-таки неловко возвращаться из церкви не только без Джейн, но и впереди нее, поэтому Элизабет сосредоточилась на своих новых спутниках.

— Очень глупо с моей стороны ни разу не поинтересоваться, но, Джорджиана, куда ты отправишься, когда мы с Фицуильямом останемся вдвоем в Пемберли?

— На север, в Хьютон, — кротко ответила Джорджиана. — Не знала, что вы собираетесь в Пемберли.

— Да, завтра утром. Мы давно уже согласились, что хотим хотя бы некоторое время провести вдали от городской суеты, и я так мечтаю снова увидеть поместье.

Она улыбнулась так ободряюще, как только могла.

— Зимой там очень красиво, — произнесла Джорджиана, прежде чем вздрогнуть, заслышав, как ссорятся сестры Элизабет, и вновь погрузиться в молчание. С этого момента она только следила за беседой брата с женой, изредка отваживаясь тихо выразить свое согласие.

Свадебный завтрак [4] был накрыт в Лонгборне, и они совсем не намного опередили пунктуальных, как всегда, Фицуильямов. При появлении новых родственников Элизабет машинально приготовила улыбку. Но, к ее изумлению, они обращались с ней совсем по-иному: манеры их нельзя было назвать дружескими, но неодобрение и холодность исчезли, и ее улыбка быстро стала искренней. Все по очереди пожали ей руку и назвали «миссис Дарси». Глаза графа блестели, глаза его матери были залиты слезами.

Элизабет предложила вдовствующей графине свой платок. Леди Анкастер высморкалась.

— Спасибо, дорогая.

— Не за что.

Леди Анкастер, выпрямившись, не сводила глаз с Дарси, который о чем-то серьезно и спокойно разговаривал с полковником Фицуильямом и леди Элинор.

— Их с детства было водой не разлить. Эллу отправили к Энн, когда моя невестка заболела. Они часто бывали в Хьютоне и тогда не расставались с Ричардом.

Ее синие глаза снова наполнились слезами. Она сердито их смахнула.

— Вы видели портрет. Он весь в нее.

— Да, он очень на нее похож, — мягко заметила Элизабет.

— В такой день ей следовало быть с нами. Она так его любила.

С этими словами старая графиня ее покинула, и, прежде чем Элизабет успела опомниться, к ней присоединилась Сесилия.

— Бедная бабушка, — сказала та. — Не думаю, что она счастлива, она так и не сумела пережить свое горе. Впрочем, мы все довольно мрачные. Надеюсь, ты не в обиде — все-таки это твоя свадьба.

— Понимаю, — сказала Элизабет.

Можно ли считать сиротой мужчину двадцати восьми лет, или только шестнадцатилетнюю девушку? Ее удивляло, почему его родня так решительно настояла, чтобы присутствовать — для свадьбы их было многовато. Но, конечно же, они хотели восполнить холодную пустоту от отсутствия родителей. Может, они и были черствыми и замкнутыми, но Дарси они любили; и, выйдя за него замуж, она стала частью семьи.

Элизабет тряхнула головой, и подошла поцеловать отца и мать, которые, каждый на свой собственный лад, сияли от гордости и немного печалились. Обе Амелии, племянница и новая кузина, крутились около Дарси. Одна дергала его за рукав, пока он не поднял ее на руки, вторая просто стояла поблизости, не сводя с него тоскливого, кроткого взгляда темных глаз, такого же, как у всех детей в семействе Фицуильям. Он взял ее за руку, и девочка боязливо улыбнулась. Элизабет подумала — может быть, даже сегодня она сумеет зачать наследника, или дочь… На самом деле, она обязана, это ее первейший долг. Ее охватило внезапное желание взять на руки их ребенка, показать его, или ее, Дарси, увидеть, как он подкидывает в воздухе их дочь, или гуляет вместе со следующим хозяином Пемберли.

— Мисс Беннет? — раздался робкий голосок.

Элизабет опустила глаза на белокурую девочку. Ее звали Софи, но это имя ей не слишком подходило. Ей куда больше пошло бы имя попричудливее, потому что в ней было что-то от лесной феи, но вот назвать ее «мудрой» было никак нельзя, по крайней мере, в житейском смысле.

— То есть миссис Дарси. Могу я называть вас «тетя Дарси»? Я называю мистера Дарси «дядя», потому что он – мой крестный. И еще он крестный Джона и Амелии.

Элизабет услышала собственные слова:

— Ну конечно, можешь.

Она понимала, что так к ней будут обращаться и другие, ее же собственные племянники и племянницы… но маленькая Софи Фицуильям была первой, кто назвал ее «тетей Дарси», и она была глубоко тронута.

— Ты что-то хотела мне сказать?

— Я подумала, что раз дядя Дарси так с вами счастлив, может, вы сумеете найти жену и папеньке? Он всегда такой грустный.

— Твой отец уже был женат, Софи. Вдруг ему не нужна другая жена?

— Может, и так.

Софи несколько мгновений рассматривала отца, который, стоя поодаль от всех остальных, разговаривал с лордом Мильтоном.

— Он все время говорит с дядей Мильтоном, а остальные не хотят. На него все сердятся. То есть на дядю Мильтона, не на папеньку. Особенно дядя Дарси. Я слышала, как они ссорились. Дядя Мильтон кричал, но дядя Дарси никогда не кричит. Мне это нравится. Джон хочет стать таким, как он, когда вырастет. Джон — это сын дяди Мильтона. А вы знаете, что тетя Сесили собралась замуж? На нее тоже все сердятся, ну, кроме дяди Дарси, тети Элинор и папеньки. Надеюсь, она не поедет в Кент, потому что там живет тетя Кэтрин, а она страшная, и совсем мне не нравится, а ей не нравится, когда кругом дети, поэтому я ее редко вижу. Если они будут жить в Йоркшире, я смогу ездить к ним в гости. Если дядя Анкастер даст им… как это называется [5]? Тогда они смогут. Или дядя Дарси, он тоже близко живет. Я уже была в Пемберли. Я смогу быть в Пемберли, если вы там будете? Тетя Джорджиана мне разрешала.

— Я тоже разрешаю, — заверила ее Элизабет.

— Софи!

Леди Диана отвела девочку обратно к остальным детям. Софи, отвернувшись, высунула язык, и Элизабет прикрыла рот, прежде чем обернуться к лорду Мильтону, который терпеливо ждал рядом.

— Миссис Дарси. Рад приветствовать вас в семье.

Он пожал ей руку. Ее немного удивило, что ему потребовалось так много времени, но она понимала, что он избегает общаться с Дарси без крайней необходимости.

— Благодарю.

Она посмотрела на него. Виконт походил на Дарси сильнее, чем оба были готовы признать, но выглядел гораздо романтичнее. Его темные кудри были искусно уложены, в карих глазах светилась грусть, и одет он был по последнему слову моды. Но прямой нос, густые ресницы и благородная наружность были теми же самыми. Еще Мильтон, в отличие от Дарси, полностью сознавал достоинства своей внешности, и то, какое впечатление он производит.

— Миссис Дарси, боюсь, вы сочтете меня ужасным наглецом, раз я обращаюсь к вам в день вашей свадьбы, — нервно продолжил он, — но я всё думал, не могли бы вы…

Догадаться было несложно.

— Вы хотите, чтобы я поговорила с мужем… (она с наслаждением произнесла это слово) о вашем финансовом положении? Или вам нужен его совет?

— Достаточно, если мы помиримся, — сказал лорд Мильтон. — Похоже, Дарси вам все рассказал.

В его тоскующем взгляде проступило что-то похожее на изумление и зависть.

— Я не могу ничего обещать, особенно сегодня, — сказала Элизабет, — но я всегда считала, что семейных ссор следует избегать.

Мильтон моргнул, не улавливая ее логику, потом слабо улыбнулся.

— Спасибо, кузина.

При этом обращении она вздрогнула. Он поклонился и отошел.

К моменту, когда они собрались уезжать, Элизабет поступило не менее семи требований от самых разных членов семейства Фицуильям, которые хотели, чтобы она убедила Дарси помириться с кузеном. Еще три относились к совершенно посторонним темам. От просьб воздержались только лорд и леди Анкастер и их дочь. Анкастеры, похоже, в принципе не умели вести себя неблаговоспитанно: лорд Анкастер рассуждал о погоде, леди Анкастер — о своей мопсе, а леди Элинор, хотя и заметно смягчившаяся, ограничилась тем, что пожелала им счастья и упомянула о Пемберли. На эту тему обе женщины могли говорить часами, что и позволило им благополучно завершить беседу.

Несколько раз Элизабет бросала взгляд на Джейн, которая терпеливо переносила внимание своих новых сестер. Внезапно она ощутила благодарность к Фицуильямам, которые не лицемерили, и которых можно было не стыдиться. Готовясь к отъезду, она продела руку под локоть Дарси, и, обняв и поцеловав родственников, повернулась к Джорджиане.

— Вы все отбываете нынче после полудня?

Та робко кивнула, бросив боязливый взгляд на родню. Элизабет сочувственно улыбнулась. Саму ее Фицуильямы ничуть не пугали, но застенчивой, неуверенной в себе девушке, вечно опасающейся сделать что-то не так, они могли внушить не меньший ужас, чем тот, который Бингли некогда приписал Дарси.

Элизабет взяла юную золовку за руку и прошептала:

— Возвращайся как можно скорее, через неделю или две. Пемберли — твой дом, мы теперь сестры, и я хочу узнать тебя также хорошо, как собственных сестер. И думать не смей, что ты нам помешаешь.

Она отступила назад и повысила голос:

— Мы оба хотим, чтобы ты была с нами. Верно, Фицуильям?

— Конечно, — спокойно подтвердил он.

На губах Джорджианы проступила неуверенная улыбка.

— Все говорят, что вы захотите побыть одни.

— Ну, может быть, недолго, — Элизабет взглянула на Дарси, и оба залились румянцем. — Но я всю свою жизнь провела в женском обществе, а твой брат будет очень расстроен, если не сможет вокруг тебя хлопотать.

Глаза Джорджианы округлились, она посмотрела на Дарси, но тот вовсе не выглядел задетым, только слегка позабавленным. Она сглотнула.

— На Рождество мы ждем Гардинеров, — добавил он. — За неделю до их приезда ты должна быть в Пемберли.

— Но это уже через неделю, — заколебалась Джорджиана, потом улыбнулась брату, — я приеду так скоро, как ты желаешь.

Элизабет ее обняла, Дарси поцеловал, и, выслушав на прощанье множество пожеланий, они присоединились к Джейн и Бингли, виновато радующимся своему освобождению, расселись по каретам и отправились в Незерфильд, где должна была пройти их брачная ночь.

Примечания:

1. Заключительная фраза — Матф. 19:6. Текст венчания – из «Книги Общей молитвы», официально утвержденного молитвенника англиканской церкви (полное название — «Книга Общей молитвы и администрации таинств и прочих обрядов и церемоний в церкви»). Автор использует версию 1662 года, утвержденную при Карле I и продержавшуюся триста с лишним лет. В современной версии из клятвы невесты убрано «и повиноваться».

2. Именно так. До принятия в 1870 году «Акта об имуществе замужних женщин» женщина рассматривалась как простой придаток мужа. Даже кража у нее кошелька по английскому закону описывалась как «кража у миссис Дарси кошелька, принадлежавшего мистеру Дарси».

Опасность, которой подвергалась Джорджиана в случае побега с Уикхемом, помимо утраты репутации, состояла еще и в том, что ее состояние попадало в полное его распоряжение, и мистер Дарси (брат, а не отец) ничего сделать не мог – просто не успел бы. А так, разумеется, родители и опекуны придумывали разные способы, чтобы защитить девушку от охотников за приданым. Почитайте, например, «Лунный камень», там такой способ описан, и «Женщину в белом», где отказ опекуна применить другой похожий способ запускает преступную интригу против Лоры Фэрли.

3. Свадебный гимн Генделя на Псалом 128 (в русском синодальном переводе – 113).

4. Завтрак, потому что по закону венчание должно было происходить от 8 до 12 часов утра.

5. Называется «приход». Как мы помним, такой приход Дарси уже пообещал Сесилии.

Они провели весь день с четой Бингли. Все четверо испытывали огромное наслаждение, гуляя по парку, разделяя хорошо приготовленную трапезу и просто разговаривая. Трудно было переоценить удовольствие, какое вызывает общество разумных, воспитанных людей, к тому же – близких друзей. Постепенно напряжение от свадебного завтрака растаяло. Джейн призналась, что всегда мечтала узнать, какова по-настоящему холодная, снежная зима, на что Бингли заявил, что такие зимы — сущее наказание, и служат исключительно для воспитания крепости духа, а Дарси обвинил своего друга, нет, теперь уже брата, в том, что его изнежила привольная жизнь в Лондоне. Элизабет, Джейн и Бингли весь день смеялись, а Дарси улыбался. Но никто ни разу не упомянул как о наступающей ночи, так и об Уикхемах. Они в той или иной степени обсудили все знакомые супружеские пары, но на эти две темы был наложен запрет.

Элизабет почувствовала первый укол неловкости, только когда настала пора прощаться. Бингли не скрывал нетерпения, а Джейн — беспокойства, хотя все оставалось в рамках приличия. Дарси стал очень серьезным и задумчивым, что у него всегда свидетельствовало о внутреннем напряжении, а Элизабет… она едва сознавала, что чувствует, потому что у нее безумно колотилось сердце, как от вполне естественной для новобрачной тревоги, так и от предвкушения, что наконец-то ей не придется подавлять чувства, вспыхивавшие при каждом украденном поцелуе, при каждой запретной ласке. Наконец-то все это стало естественным и дозволенным!

Понимание, а, может, отсутствие понимания того, что должно произойти, стояло между ними почти ощутимым барьером. Элизабет не была напугана, и уж точно не боялась Дарси, но ее снедало острое беспокойство. Она часто дышала, и наступившая тишина так сказалась на ее нервах, что она запнулась о ступеньку. Неужели они оставили Джейн и Бингли только полминуты назад? Она никогда не думала, что это такая длинная лестница, не сравнить с парадной лестницей в Пемберли…

Но стоило Дарси протянуть руку и придержать ее за плечо, чтобы помочь устоять на ногах, как острое чувство неловкости рассеялось.

— Элизабет?

Она ощутила прилив счастья. Они были женаты, они стали мужем и женой, и теперь никто не посмеет косо посмотреть на слишком долгие прогулки, на запертые двери комнаты, на слишком… На всё. Теперь никто не посмеет им указывать, как им надлежит, а как не надлежит поступать. И даже если посмеет, они могут не слушать. Они могут забыть о приличиях — когда они вдвоем, они принадлежат только друг другу.

У нее было ощущение, что «мисс Элизабет Беннет» и «мистер Дарси из Пемберли» словно бы испарились, как будто были только масками, в которых предстают перед светом, но которые не нужны наедине. «Дарси» и «Лиззи», такие, какими их знали друзья, тоже исчезли. Ей казалось, что от нее осталась только самая суть, то, что составляло ее глубинную основу, и не было частью чего-то другого – «Элизабет». Переживал ли он что-то подобное? У него был встревоженный вид. О! Она опомнилась.

— Не волнуйся, — сказала она. — Ничего страшного. Я всего лишь споткнулась.

И вдруг они оказались у двери, которая, как она предположила, вела в отведенную ей спальню. Оба посмотрели друг на друга и на мгновение вновь испытали сильнейшую неловкость.

— Мне… мне понадобится время. Чтобы приготовиться.

— Разумеется, — он рассеянно кивнул. — Получаса будет довольно?

— Хватит и двадцати минут, — сразу же ответила она и порозовела. — Больше двадцати минут не понадобится.

— Тогда через двадцать минут я к тебе присоединюсь.

Он тоже залился краской, и за это она полюбила его еще больше.

— Что я… может быть, я что-то…

Она не могла подобрать слов, а может, просто не могла их произнести.

— Ступай, Элизабет, я тебя подожду, — сказал он, улыбаясь так, как он улыбался на портрете в галерее Пемберли. Она как раз отвернулась, скрывая неуверенность, когда он ее остановил.

— Разве что… хотел попросить тебя об одолжении…

Она повернула голову и серьезно спросила:

— Каком?

— Я хотел бы…

У него перехватило дыхание, и понадобилось время, чтобы снова заговорить.

— Не разбирай волосы, пусть останутся, как есть.

Элизабет коснулась рукой изысканной прически, которая стоила Саре таких трудов.

— Волосы? — удивленно переспросила она. — Ну, если ты просишь…

— Я хочу видеть, как ты их распускаешь, — ответил он, не сводя с нее глаз. В его взгляде появилось что-то новое. Не желание, с ним она уже была знакома, но что-то иное. Что-то в нем изменилось…

— Решимость, — подумала она. — До этого он всегда сдерживался, всегда вел себя так, как будто желание ничего не значит, потому что он все равно не даст ему воли, а теперь оно значит…

Решимость и что-то еще, чему она не знала названия. Она смущенно отняла руку от волос.

— Тогда увидишь, — сказала она, бросив на него дерзкий взгляд, ошибиться в смысле которого было невозможно, и вошла в спальню, ощутив, как по щеке скользнул легкий поцелуй. Ей вслед послышался его тихий смех, и внезапно стало нечем дышать. Она не была уверена, что за перемена в нем произошла, но чувствовала в себе ее отзвук. И была этому рада.

* * *

Элизабет была убеждена, что в жизни не представала перед мужчиной одетой столь непристойно. Даже перед собственным отцом. Она с нервным смешком вспомнила мистера Коллинза, возблагодарив небеса за то, что мужчина, которого ей предстояло встретить без защиты нижних юбок и корсета, ни в чем не походил на ее кузена. Через пятнадцать минут она обратилась к Саре, которая отправлялась с ней вместе с Дербишир, со словами:

— Больше ничего не надо.

— Но, миссис Дарси, ваши во…

Элизабет вспыхнула от удовольствия, услышав это обращение, все еще не утратившее для нее своей новизны и прелести, и в то же время со смущающей остротой ощутила тяжелый узел волос на затылке.

— Больше ничего не надо, — повторила она более настойчиво.

— Да, мадам, — сказала горничная, и, бросив на хозяйку наполовину сочувственный, наполовину испуганный взгляд, выскользнула из комнаты.

Элизабет перевела дыхание, и посмотрела на часы, стоявшие на туалетном столике. Прошло восемнадцать минут. Она почувствовала, как забилось сердце, и вспыхнули жаром щеки, как будто она снова стояла перед алтарем. Она в жизни не представала перед мужчиной одетой столь непристойно… Нет, сказала она себе строго, в этом нет ничего непристойного, он мой муж. Но все равно он оставался мужчиной, мужчиной, который как-то раз потерял дар речи от одного вида ее лодыжки. Она покусала губы, и обернулась, чтобы посмотреться в зеркало. В белом пеньюаре, бледная от нервического ожидания, с проступившими на носу веснушками, она выглядела как дева, которую вот-вот принесут в жертву какому-то языческому богу. Ну… Элизабет потеребила полу пеньюара… ни одна уважающая себя дева не рискнула бы появиться на людях в таком виде. Миссис Гардинер настояла, и покрой был прелестный, но… вдруг ему не понравится?

И как раз в этот момент, как раз когда длинная стрелка на ее часах отсчитала двадцать одну минуту, в дверь постучали, и раздался голос Дарси:

— Элизабет?

У нее свело живот. После сегодняшней ночи все изменится навсегда… Она сама изменится навсегда. А он? Она не знала, насколько это важно для мужчины — взять жену и лечь с ней. Но она уже не сможет смотреть на него по-прежнему.

Элизабет, прижав руку к животу, постаралась успокоиться, и сказала:

— Да, входи.

Как странно, подумала она. Халат и ночная рубашка прикрывали его также прочно, как самый парадный костюм, но насколько по-другому это воспринималось. Ее глаза скользнули по его обнаженной шее. Как глупо, что от одного вида такой обыкновенной и заурядной части тела, как шея, у нее застучало сердце, и запылали щеки. Но она никогда не видела его без галстука [1], никогда не видела ничего, кроме лица и рук, и в халате он выглядел совсем по-иному, чем в обычной своей одежде. Выше, тоньше, при этом шире в плечах, и… ей захотелось коснуться синего шелка. Синий был ему к лицу, хотя она никогда его в нем не видела. Почему он его не носит? Все ее знакомые мужчины носили — но он всегда одевался в черное.

Пока она собирала разбежавшиеся мысли, Дарси стоял совершенно неподвижно.

— Я… Фицуильям, предполагается, что мы будем не только смотреть друг на друга, какое бы это не было увлекательное зрелище, — сказала она, с самой дерзкой улыбкой, какую сумела изобразить.

Дарси очнулся, и с резким стуком закрыл дверь у себя за спиной.

— Очень увлекательное, — спокойно ответил он, сделав несколько быстрых шагов ей навстречу.

— Ты… — он отвел глаза от ее лица и обежал ее взглядом. Элизабет покраснела. — Ты совершенно очаровательна, дорогая.

— Я…

Она в жизни не чувствовала такой растерянности, и, поскольку держаться было не за что, ухватилась за его руку.

— Я тебя люблю, — внезапно сказала она. — Люблю, что ты считаешь меня очаровательной.

Он протянул другую руку и коснулся ее щеки. Под его пальцами по коже пробежал трепет, и в то же время прикосновение было таким нежным и успокаивающим, что ее губы изогнулись в неуверенную улыбку. Если так пойдет и дальше, подумала она, ей нечего волноваться – такое можно пережить без всякой неловкости.

— Тебе страшно, Элизабет? — спросил он спокойно.

Она потрясла головой, кивнула и снова потрясла головой. Дарси улыбнулся, а она рассмеялась.

— Тебя я не боюсь — я знаю, что ты никогда не причинишь мне обиды, — честно ответила она. — Но я немного побаиваюсь… ну, неизвестности. То есть, я понимаю, что надо… теоретически, а это не одно и то же. И я хочу доставить тебе удовольствие, и боюсь, что у меня не получится.

Ей велели разговаривать, но это было так тяжело! Она старалась, как могла…

Элизабет сильнее сжала его руку.

— Элизабет, — сказал Дарси, — поверь, что этой ночью, что бы ты ни сделала, доставит мне удовольствие. Но… если тебе не понравится, ты должна мне сказать. На самом деле, тебе придется сказать мне, и если тебе понравится, чтобы я мог… чтобы я знал, что доставляет тебе удовольствие.

Она залилась жаркой краской, и, крепко вцепившись в его руку, ответила:

— Скажу. И ты… ты тоже?

— Попытаюсь.

Оба улыбнулись, испытав облегчение, хотя толком и не понимая, почему.

— Я не позволила Саре разобрать волосы, — сказала она, чувствуя, что до смешного напоминает ребенка, преподносящего отцу сюрприз.

— Вижу.

Кончики его пальцев коснулись выбившихся из прически прядок. Ощущение оказалось очень приятным, и Элизабет, наслаждаясь, на мгновение прикрыла глаза. Ей всегда нравилось, когда ее волосы расчесывали, заплетали, просто трогали, и вообще делали что угодно. И тут ей пришло в голову, что в то время как он изучает ее, она просто стоит. Это было нечестно, и потом — ему бы наверно тоже понравилось?

— Фицуильям, могу я тебе потрогать?

Они стояли так близко, что она видела золотые и серебристые искорки в его глазах… Она с интересом наблюдала, как он затаил дыхание, глядя на нее ясными глазами — глазами, которые когда-то вызвали у нее такое восхищение.

— Элизабет, — выдохнул он, не сводя с нее взгляда. Она решила, что это означает «да», выпустила его руку, на мгновение опустила глаза, и поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его волос. Прямые светлые пряди скользили под ее пальцами. Она нежно откинула их со лба.

— У тебя точно такие волосы, как у тетушки Гардинер, — сказала она, наблюдая, как затрепетали его веки, как только что у нее самой. — Сейчас они кажутся почти белыми, но летом отливают золотом. Я помню по Пемберли.

Он открыл глаза и спросил:

— Ты заметила еще тогда?

— Ну, я всегда замечала, какой ты красавец. Милый, я же не слепая.

Она не смогла удержаться от смеха, когда его щеки залились вполне предсказуемым румянцем.

Она убрала руку.

— Тебя не раздражает, что всякий может видеть, когда ты смущаешься?

— Часто, — невнятно ответил он. — Элизабет…

Он обнял ее за плечи и повернул лицом к зеркалу. Несколько мгновений они просто смотрели на свое отражение. Элизабет отступило назад, оказавшись в кольце его рук, и удовлетворенно улыбнулась.

— Я так счастлива. Я тебе про это уже говорила?

— Нет. Сегодня еще нет.

Он коснулся ее черных волос, и уронил руку. Элизабет вздрогнула.

— Как хорошо, — мечтательно сказала она. — Кто бы мог подумать, что шея может быть такой чувствительной. Я никогда не замечала ничего подобного, кроме того, что ранней весной она чешется.

Он издал сдавленный смешок, и замер, когда она резко повернулась и прижалась губами к его шее.

— Я помню… мне это понравилось. А тебе? — спросила она.

— Нет… да… не сейчас, — сказал он, шагнув назад и ухватившись за дальний кроватный столбик.

С отголоском своей старой — а для всего остального света привычной — властной манеры, он сказал:

— Элизабет, распусти волосы.

— Может быть позже? — спросила она. — Мне нравятся шеи.

Вид у него стал едва ли не мученический.

— Позже ты сможешь делать, что душа пожелает, я буду полностью в твоем распоряжении. Но сейчас, распусти волосы – я хочу тебя видеть.

— Маменька не советовала ничего подобного, — заметила Элизабет, бросив на него взгляд через плечо.

— Маменька!

— А как, по-твоему, мы все появились на свет?

Он вспыхнул.

— О некоторых вещах лучше не думать, — чопорно сказал он, и она рассмеялась.

Потом снова стала серьезной, и сказала:

— Иди сюда. Ты слишком далеко, а я хочу тебя видеть.

Он повиновался беспрекословно, подошел ближе, и прислонившись к соседнему столбику, сложил руки на груди и впился взглядом в ее отражение в зеркале. Элизабет не смогла удержаться от долгой, откровенно соблазнительной улыбки, пока опускалась на стул и поднимала руки, наслаждаясь пристальным взглядом мужа. На его щеках проступили красные пятна. Она вытащила шпильку… потом еще одну… и еще одну. В сооруженной Сарой прическе их было не так уж много, так что прошло всего несколько безмолвных, наполненных напряжением мгновений, и вся масса кудрей упала ей на спину. Почти сразу он сделал два быстрых шага, и, сдвинув кудри с шеи, протянул руку за щеткой и принялся расчесывать ее волосы.

— Как хорошо, — сказала Элизабет. — У тебя получается лучше, чем у Сары.

Он улыбнулся.

— Я всегда расчесывал матушке волосы. Это ее успокаивало.

— Не думаю, что мне это нужно.

Он смущенно рассмеялся.

— Думаю, что нужно мне.

Она осознала, что рука, придерживающая волосы у шеи, слегка дрожит.

— Ты волнуешься, любимый?

— А ты не волнуешься?

— У меня на то есть причины, — пояснила она. — У мужчин все по-другому.

Его рука замерла. Он серьезно посмотрел ей в глаза.

— Не думаю, что… Элизабет, ради тебя я хочу, чтобы все прошло безупречно. Ты этого заслуживаешь.

— Нет, нет, — воскликнула Элизабет. — Я бы никогда не смогла ужиться с совершенством. Не думай так.

Она прикрыла глаза. Он продолжал свободными, мерными движениями расчесывать ее волосы, и она подавила дрожь, чувствуя, как все тело охватывает трепет. Она всегда любила, когда ей расчесывали волосы, но сознание, что щетку держит в руках ее муж, что пальцы Дарси почти касаются ее головы, превратило это простое действие в что-то совсем особенное.

— Чего же ты тогда хочешь? — спросил он, на мгновение прекращая медленную ласку.

Элизабет протестующе мурлыкнула, и с удивленной, довольной улыбкой он снова стал водить щеткой.

— Чего я хочу?

Она постаралась преодолеть смущение, чтобы дать по-настоящему правдивый ответ. Как она ни старалась, позабыть о правилах приличия и девичьей скромности оказалось гораздо труднее, чем она думала. Вдруг перед ней на краткий, ужасный миг вспыхнул образ Лидии с Уикхемом. У них точно не было таких проблем, так что она им чуть не позавидовала.

Потом вспомнила, какая их ждет жизнь, и подумала:

— Уикхем никогда бы не задал такой вопрос: ему не было нужды, а главное — не было любви. Я рада… так рада, что Фицуильяму пришлось спросить, что он ничего не знает заранее, что это не какое-то… приукрашенное соблазнение, что безупречно не получится, и мы сможем учиться вместе — нам придется. Пусть лучше сегодня ночью мы будем стесняться и путаться, чем делить его, и каждый раз, когда мы вместе, или когда я увижу его с другой женщиной, думать — сколько раз, и с кем, он делал тоже, что со мной?

Так чего же ей хотелось? Элизабет зажмурилась и постаралась перестать думать, и отвечать только по наитию.

— Чтобы ты погладил мои волосы. Мне это так нравится… Такое изумительное чувство. А потом…

Она с трудом смогла это выговорить.

— Потом я тоже хочу тебя потрогать, — Дарси приподнял брови, — и ты должен сказать мне, чего хочешь ты.

Когда его рука коснулась ее тщательно расчесанных волос, у нее затрепетали веки. Зеркало только усиливало все ощущения, потому что она одновременно не видела, что он делает, и могла видеть свое и его лицо. Она поднялась на ноги и покачнулась.

— Что? — с удивлением спросил он.

— Я не хочу, чтобы зеркало нам мешало. Я не вижу твои руки.

— Не закрывай глаза, — сказал он, подступая ближе. Его рука стала рассеянно, как будто против его воли, скользить по ее шее. Другая рука робко поднялась к виску, откинула со лба выбившиеся пряди, и погрузилась в волосы.

— У тебя чудесные волосы, — нежно сказал он. — Я мечтал увидеть их распущенными, коснуться их, с тех пор, как…

Он замер, как будто не в силах продолжать.

Голос его звучал непривычно. Элизабет моргнула, положила голову ему на плечо, и посмотрела на их отражения. Мужчина и женщина, которые смотрели на нее из глубины зеркала, были ей настолько незнакомы, что не верилось, что это они и есть. Она, с копной распущенных волос и полуоткрытыми, часто дышащими губами, выглядела, как какое-то дикое создание, как лесная нимфа. А какой ее видел он? Уж конечно, отвращения не его лице не было — скорей совсем наоборот. На его отрешенном лице вообще редко проступали какие-либо чувства, и только глаза были выразительными — порой даже слишком выразительными. Сегодня ее это не пугало, главное, чтобы он их не закрывал. Он не сводил с нее взгляда — с нее, а не с нимфы в зеркале. Она могла его видеть, но он себя не видел, и не знал о том, какой восторг отражается в его глазах, когда он перебирает ее кудри, и даже когда просто смотрит на нее. И она тоже могла открыто восхищаться тем, какой он изумительный человек. Это чувство только окрепло, когда спали все условности, наложенные богатством и знатностью.

— Фицуильям, — она стала поворачиваться к нему, и ее затопило ощущение безумного, невозможного счастья.

Он выпустил прядь ее волос, чтобы не причинить ей боли, но счастье такой силы тоже вызывало боль.

— Я хочу…

Она так и не нашла нужные слова, поэтому сжала его запястья, чувствуя бешеное биение пульса под пальцами. Почему-то сознание, что он возбужден не менее ее, было очень успокаивающим.

— Пожалуйста, — умоляюще сказала она, — «пожалуйста… помнишь, тогда на Холме? Ты остановился, ты едва меня не покинул, потому что все случилось так внезапно.

Он обхватил ее запястья своими пальцами.

— Помню, — тихо сказал он. — Я понятия не имел, как прожить следующие девять недель.

— Мы женаты, — ответила она, глядя ему в прямо глаза. — Нам нет нужды останавливаться.

Он посмотрел на нее.

— Если… если что-то будет тебе неприятно… ты скажешь?

— Я же обещала! — рассмеялась она, обвила руками его шею, встала на цыпочки и запрокинула голову. Он наклонился ей навстречу, одной рукой зарылся ей в волосы, а второй резко притянул ее к себе. Нежность поцелуя странно противоречила сильному движению руки. Элизабет не успела удивиться — ее затопило возбуждение: она внезапно полностью и до конца осознала, что дверь заперта, что они женаты, что теперь их ничто не остановит, и она может делать все, что захочется, как только ей это придет в голову. Она крепче обняла его за шею, приоткрыла губы и наклонила голову просто потому, что ей этого хотелось.

И вдруг что-то в их объятии резко переменилось. Элизабет ощутила это на мгновение раньше, чем оно случилось, и по привычке, а еще потому, что была не в силах окончательно побороть беспокойство, прикусила губу. Во всяком случае, собиралась, но они стояли так близко, и так трудно было понять, где его рот, а где ее, что на самом деле ее зубы задели его губу.

— Ой! Тебе, наверно, бо…, — начала она, подавшись назад, но ее муж повел себя так, что ее вопрос уже через секунду утратил смысл.

Он рывком притянул ее к себе, и она ощутила, что он перестал сдерживаться: его руки упали ей на талию, затем скользнули вверх по телу, как будто он не мог решить, что он хочет погладить сильнее. Элизабет ахнула, ее глаза распахнулись — это уж никак нельзя было назвать успокоительным! — и на мгновение она прижалась губами к его челюсти, стараясь перевести дыхание. И, как только смогла, снова вернулась к его рту, вжимаясь в него всем телом, отвечая на его страстные поцелуи такими же страстными.

Они снова были на Оукемском холме, только в этот раз все было в десятки раз сильнее. Она совершенно потеряла голову от грешного трепета, охватившего все тело, и впоследствии могла вспомнить только какие-то обрывки — все остальное утонуло в тумане страсти. Первое ошеломляющее прикосновение его длинных пальцев к ее груди… на его холодной белой коже проступает румянец, когда она прижимается губами в его шее… мгновение трезвости, когда они отступили друг от друга, задыхаясь так, как будто бегом пробежали от Лонгборна до Незерфилда. Он смотрел на нее глазами, почерневшими от страсти — только едва заметная полоска серого оставалось на границе зрачков, и она почувствовала себя странно покинутой, несмотря на то, что их разделяло не более шести дюймов.

— Фициульям, — сказала она, и ей показалось, что это первое слово, которое они произнесли за много дней.

Ее собственный голос прозвучал в очарованной тишине так громко и резко, что она просто не смогла это вынести, и снова обняла его, поднявшись на цыпочки, чтобы прижаться к нему всем телом. Он прикоснулся к ней, и все началось сначала, и она окончательно пропала.

Прошло еще несколько часов, а может, несколько секунд. Она с необычайной отчетливостью запомнила, как рукав сорочки соскользнул с плеча, и пальцы ее мужа немедленно оказались там, где ее никогда не касался ни он, ни какой другой мужчина. Элизабет вскрикнула, и он замер, прижавшись лбом к ее лбу.

— Нет, нет, не останавливайся, — невнятно сказала она. Все было так неожиданно и так чудесно, что она хотела только, чтобы это продолжалось и продолжалось, но ее руки, почти помимо ее воли, стали развязывать пояс его халата и решительно стягивать с его плеч. Его пальцы не двигались, и когда Элизабет прижалась к его груди, к ней внезапно вернулась прежняя неуверенность.

— Фицуильям, — прошептала она, — можно я?

Ее рука замерла на верхней пуговице рубашки.

— Да, — сказал он, и сдернул с нее второй рукав. В какой-то момент он успел развязать пояс, и шелк соскользнул на пол. Элизабет ахнула и прижалась к нему еще сильнее: внезапно к ней вернулись все страхи, которые она когда-либо испытывала по поводу своего тела. Она стала лихорадочно расстегивать его рубашку, изо всех сил стараясь отвлечься.

—Элизабет, постой…

Он слегка отстранился. Она бросила на него укоризненный взгляд.

— Ты же сказал, что можно…

—Да, знаю.

Он перевел дыхание.

— Тебе нечего стыдиться, ты прекрасна.

— Маменька всегда утверждала, что с такой фигурой я никому не смогу понравиться, — ответила Элизабет, слишком поглощенная происходящим, чтобы думать, что она говорит.

Стоявший перед ней мужчина с взъерошенными волосами, горящими глазами и пылающими щеками, в полурастегнутой рубашке и с халатом, забытым у ног, так мало напоминал всегда невозмутимого мистера Дарси, как это только можно было вообразить.

«Фицуильям», — подумала она. «Это и есть Фицуильям. Он мой».

Она едва не рассмеялась от самого примитивного чувства обладания.

— Твоя маменька ухитрилась так и не научиться разбираться в мужчинах, прожив с одним из них почти четверть века, — сказал он, глядя на нее сияющими глазами. — Я восхищался твоей фигурой с нашей третьей встречи.

Ее губы дрогнули – такая точность в такую минуту!

— Тогда я тебя опередила, — сказала она, раскрывая губы, чтобы он их поцеловал, и воспользовавшись моментом, чтобы расстегнуть еще несколько пуговиц.

— Элизабет…

Ее руки замерли у него на талии. Она серьезно посмотрела на него.

— Я что, не могу тобой восхищаться?

Она осторожно провела пальцами по его голой груди, и рассмеялась от восторга, когда почувствовала трепет его мускулов.

— Мужчины не похожи на женщин, но вовсе не так не похожи, как я думала.

Ей послышалось, что он сказал «О!», но она могла и ошибиться.

— Ты такой высокий, и у тебя такие широкие плечи, — добавила она самым светским тоном. — Но талия у тебя почти такая же узкая, как у меня, а волос гораздо меньше, чем должно было бы быть, если верить маменьке.

Она попробовала повторить то, что он делал с ней, и была вознаграждена, когда у него вырвался то ли вскрик, то ли стон.

— Нет, — сказал он. — Слишком много, слишком быстро…

Элизабет широко раскрыла глаза.

— Но, милый, ты же меня трогал, а теперь моя очередь, не так ли?

— Это совсем другое дело.

И прежде чем она успела ответить, он подхватил ее на руки. Комната закружилась перед ее глазами, и Элизабет не смогла удержаться от счастливого смеха. Он тоже рассмеялся, и этот радостный звук разнесся по комнате. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, потом Элизабет, наслаждаясь непривычным ощущением от того, что оказалась выше него, наклонилась и медленно поцеловала его в губы.

— Элизабет, — выдохнул он ей в рот.

Глаза его сияли. Он отвел взгляд, только чтобы найти стул, который смог бы выдержать их двойной вес во время очередного обмена страстными поцелуями.

Но Элизабет обвила его шею руками, прижалась щекой к волосам и прошептала:

— Фицуильям, отнеси меня в постель.

Примечание:

1. Тогдашний мужской галстук – это большой кусок тонкого полотна, который перегибали по диагонали и укладывали сложными складками вокруг шеи.

Глава четырнадцатая

Элизабет Дарси проснулась, в полной мере сознавая, кто она и где она. Это случилось в основном благодаря присутствию в одной кровати с ней ее мужа. Это была не ее постель — она никогда не спала в ней до этой ночи. Они ночевали в гостевой комнате арендованного поместья. В таком месте было невозможно почувствовать себя как дома.

С другой стороны, они сделали множество маленьких открытий. Дарси предпочитал спать справа, а она слева. Они не храпели и не издавали других странных звуков — во всяком случае, во сне. Элизабет в постели частенько бывало жарковато, а Дарси, наоборот, мерз, но когда они были вдвоем, это не имело значения. Прошлой ночью они, устало обнявшись, быстро и счастливо погрузились в сон в переплетении рук, ног, волос и простыней.

Элизабет, моргая, смотрела в потолок. Она чувствовала себя немного вялой, как будто заспалась слишком долго.

Судя по свету, льющемуся в окно, так оно и было. Элизабет потянулась и осторожно высвободилась из-под руки мужа. Его лицо было от нее скрыто — он не любил спать на спине, поэтому, кроме обтянутого шелком плеча и прядей светлых волос, она видела только очертания тела под простыней.

Она подошла к окну, слегка поморщившись. Между ног немного саднило, хотя отдаваясь наслаждению, она почти не заметила мгновенной острой боли.

День был солнечный и холодный. Элизабет немного смущенно закуталась в ночную рубашку, и бросила взгляд на спящего мужа. Ей понравилось лежать, прижавшись к нему, когда их ничто не разделяло, но она даже помыслить не могла, что прислуга может застать ее в таком виде. И еще менее — что в таком виде могут застать Дарси! Она никогда не думала, что склонна к ревности, поэтому сила собственных чувств ее изумила и позабавила.

Он об этом не упомянул ни разу. Когда она первый раз спросила, зачем ему ночная рубашка, он вспыхнул и ответил, что он — не дикарь, чтобы разгуливать без нитки на теле.

— Значит, я — дикарка, милый? — спросила она. Дарси только рассмеялся новым низким смехом, совсем не похожим на его обычный смех; она сказала ему, что это похоже на мурлыканье, что только заставило его рассмеяться сильнее. Нежно откинув ей волосы со лба, он ответил:

— Только время от времени.

При этом воспоминании Элизабет улыбнулась про себя, прижавшись лбом к стеклу. Ей хотелось бы увидеть, как встает солнце, но с другой стороны, парк был таким скучным, что это зрелище вряд ли бы ей понравилось. Первый рассвет она хотела сберечь для Пемберли. У нее было ощущение, что она зависла между прошлым и будущим, и что ее новая жизнь начнется только в Пемберли. Все начнется там.

Она повернула голову, поймала свое отражение в зеркале и подошла ближе, гадая, как она выглядит после этой ночи. Вчера зеркало отразило маленькую стройную девушку с широко раскрытыми любопытными темными глазами и прямым носиком, усеянным веснушками. А теперь?

Она принялась себя рассматривать. Она не прибавила в росте, веснушки не исчезли вместе с девичьей фамилией, и всей родовитости ее мужа недостало, чтобы придать солидности ее носику. Гладкая смуглая кожа, узкое лицо, простая золотая цепочка на шее, решительный подбородок и озорная улыбка — все осталось прежним. Но когда она машинально подняла руку к лицу, на пальце блеснули сапфиры. У нее перехватило дыхание, и она сделала еще шаг к зеркалу. У нее изменились глаз: цвет и форма остались прежними, но такого выражения в них никогда ранее не было. Взгляд стал более задумчивым, хотя и сохранил веселость. В глазах прибавилось уверенности в себе, и одновременно появилась новая неуверенность. Таких глаз не могло быть у девушки по имени Лиззи.

Она внезапно подумала, что такой ее видит Дарси, когда смотрит на нее. Для него не существует юной озорной девочки, которую так хорошо знали — или думали, что знали — ее родные и знакомые. Точно так же, как для нее навсегда останется тайной мальчик, обнимающий свою мать. Для Дарси она всегда была, и всегда будет женщиной по имени Элизабет.

— Элизабет? Ты где?

Она резко развернулась. Дарси так и не переменил позу. Кажется, он даже не пошевелился — просто протянул руку и обнаружил, что ее нет. Не раздумывая, она нырнула в постель, на мгновение отметив, что ее одежда раскидана по всему полу, в то время как его аккуратно сложена на стуле.

— Я смотрелась в зеркало, — сказала она, прижав к его ногам свои.

— Элизабет, у тебя ледяные ноги, — пожаловался он, и притянул ее к себе еще ближе.

— Я хотела проверить, сильно ли я изменилась после … после…

Она залилась румянцем и застенчиво отвернулась. Дарси сел и отбросил волосы со лба. Она лениво отметила, что его волосы перепутались гораздо меньше, чем ее собственные.

— Ты точно изменился, — сказала она, прикоснувшись к его щеке. Жесткие волоски кололи пальцы. Она никогда его таким не видела, и не могла решить, нравится ей это или нет. — Щетина у тебя еще светлее волос. Наверно, поэтому ты всегда выглядишь свежевыбритым.

— Надо полагать.

Он откинул покрывало и встал, рассеянно поправляя рубашку.

— Мне надобно побриться и одеться. Я выгляжу как дикарь.

Элизабет подумала.

— В общем, да.

Он поморщился, и она добавила.

— В дикости имеются свои прелести.

— Прошу прощения?

Он кинул взгляд через плечо.

— Если она не выходит из границ, разумеется.

Она перекинула ноги за край кровати.

— Фицуильям, ты уже три минуты как проснулся и до сих пор меня не поцеловал. Я думала, у меня будет более обязательный муж.

Ее порадовало, когда, вместо того, чтобы слегка смутиться, как обычно случалось во время помолвки, когда она позволяла себе что-то в этом роде, он рассмеялся, подошел к краю кровати и наклонился, чтобы поцеловать ее. Это был не осторожный поцелуй жениха, а уверенный и страстный поцелуй молодого мужа.

Она уже собралась было закинуть руки ему на шею и поцеловать его в ответ, когда в дверь осторожно постучали. Оба оглянулись не без досады.

— Это, должно быть, Сара, — разочарованно заметила Элизабет. Щека у нее горела, и она прикоснулась к ней. — Ты был абсолютно прав, Фицуильям.

— Прав?

— Тебе стоило побриться прежде, чем целоваться со мной.

Он улыбнулся кончиками губ.

— Конечно. А тебе стоит поговорить со своей горничной. Похоже, у нее что-то спешное.

Привычной своей легкой походкой он направился в соседнюю спальню, на ходу рассеянно подняв с полу ее одежду и сложив на стул. У Элизабет слегка закружилась голова: такой жизнерадостной и полной сияния показалась ей внезапно скучная комната в чужом доме. Она с радостной улыбкой открыла дверь.

— В чем дело, Хилл?

У горничной был очень виноватый вид.

— Миссис Дарси, я не хотела ме… Я хотела сказать, что вы… вы сказали, чтобы я не поднималась, пока вы за мной не пошлете, но мне сказали…

— Сара, — ласково спросила Элизабет. — Что случилось?

— Ваша матушка, ми… мадам. Миссис Бингли занимает ее уже четверть часа. А потом появился мистер Бингли, и миссис Беннет захотела узнать про всякие разности, и задала столько вопросов, — в голосе ее звучало непривычное для Элизабет осуждение, — и они послали меня за вами.

Элизабет никогда не слышала от Сары таких дерзких замечаний. Ну конечно, ведь теперь хозяйка Сары — она! Теперь горничная служит не Беннетам, а Дарси. Вне всяких сомнений, она будет пересказывать Элизабет ходящие среди слуг сплетни, как ее матушка пересказывала миссис Беннет.

— Спасибо, Хилл. Я скоро спущусь.

На лице Сары выразилось глубокое облегчение.

— Помочь вам одеться, мадам?

— Нет, сегодня не надо, — ответила Элизабет. — Просто спустись в гостиную и передай им, что я сказала.

Сара сделала реверанс. Элизабет закрыла дверь и вздохнула. Конечно, она любила мать, но Дарси был не так уж не прав, когда предположил, что она не захотела бы поселиться по соседству с Лонгборном. До Дербишира было три дня пути в хорошую погоду. Миссис Беннет никогда не рискнула бы подвергнуть свои нервы такому испытанию, во всяком случае, зимой.

Так что в браке обнаружились и другие преимущества, кроме красоты мужа.

— Фицуильям, — окликнула она. Дарси, уже гладко выбритый и безупречно затянутый в черное, появился почти немедленно.

— Что случилось, Элизабет?

— Маменька, — сказала она. — Она уже здесь.

Дарси приподнял брови.

— В такую рань? Сейчас только…

— Знаю, — вздохнула Элизабет.

Глупо было желать, чтобы маменька вела себе по-другому — она никогда не изменится.

— С ней Джейн и Бингли.

— Нам надо бы к ним присоединиться, — Дарси было повернулся к двери, но Элизабет удержала его, положив руку на рукав.

С улыбкой она сказала.

— Джейн — ангел, но, как бы добра она не была, у меня нет желания следовать ее примеру. Мы спустимся в свое время.

— Как пожелаешь.

Он согласился даже слишком легко. Элизабет бросила на него подозрительный взгляд поверх плеча.

— В отличие от Бингли, я не испытываю желания угождать всем и каждому и быть всем довольным. Если ты считаешь, что можно не торопиться… Ну, это же твоя мать. Тут я подчиняюсь твоему решению.

— Только «тут»?

Она поискала щетку.

— Что мне надеть?

— Элизабет, опасность, что я стану невыносимо покорным, тебе не грозит.

Он открыл ящик комода и подал ей щетку, похоже, немного позабавленный.

— Теперь мне понятно, почему твой отец решил отправить с тобой горничную.

— Это твоя вина. Ты меня отвлекаешь.

— Ты сама не захотела, чтобы я ушел, — указал Дарси.

Он был очень красив и очень не к месту. С его мужественной внешностью он на редкость странно смотрелся среди разбросанных по комнате женских уборов и украшений. Элизабет внезапно осознала, что на ней нет ничего, кроме ночной сорочки, в то время как он полностью одет. Чтобы скрыть острое смущение, она стала рыться в своих платьях, выбирая то, которое бы подошло для долгой дороги, и раскидывая остальные в своей обычной беззаботной манере. Дарси благоразумно отступил на шаг от кровати, и стал наблюдать за ней, сложив руки на груди и приподняв бровь.

— Ну, одно из этих двух подойдет, — заявила она. — Какое тебе нравится больше — желтое или голубое?

— Я… Элизабет, зачем ты меня спрашиваешь? Я знаю о платьях не больше, чем дозволяется брату. Уверен, что всегда найдется кто-то, кто сможет дать тебе более толковый совет.

Она рассмеялась.

— Фиуцильям, женщина почти всегда наряжается только для собственного удовольствия. Оттого, что она сменит наряд, ни один мужчина не станет восхищаться ей сильнее, и ни одна женщина не проникнется большим расположением [2].

— Тогда зачем ты спросила? — поинтересовался он.

— Я не закончила. А потом… потом она выходит замуж.

Она встретилась глазами с его озадаченным взглядом. Неужели так будет всегда? Неужели только от одного его вида ее будет затоплять волна счастья? От природы она обладала привязчивым нравом, но такого… такого она даже вообразить не могла.

— Ты же не думаешь, что меня заботит, понравлюсь ли я кому-нибудь другому, — добавила она более серьезным тоном.

Он моргнул, перевел дыхание, и осторожно сказал:

— Ты мне больше нравишься в желтом.

Она просияла.

— Знаешь, это мой любимый цвет [3].

— Знаю.

В своей обычной манере он неожиданно добавил:

— В Пемберли ты была в желтом.

— Верно! Это было мое самое любимое платье.

Напевая что-то себе под нос, она стала одеваться.

— Фицуильям, помоги мне!

— Что я могу сделать? — почти с ужасом спросил он.

— Я не достаю до всех пуговиц. Я забыла, что у него такой сложный фасон.

Неловкие движения его обычно таких изящных пальцев, пока он боролся с пуговичками на спине, заставили ее рассмеяться, а теплое дыхание у нее на плече — порывисто обернуться, обхватить его за шею и поцеловать. Он был удивлен, но ни в коей мере не разочарован, и его губы впились в ее.

Они отодвинулись друг от друга. Несмотря на проступивший на щеках яркий румянец, Дарси спокойно заметил:

— Милая, ты так и не расчесала волосы.

Она не смогла удержаться и негодующе наморщила носик, а потом в вихре оборок опустилась у зеркала.

— Было бы поделом, если бы я отправила тебя справляться с матушкой, как знаешь, а сама послала за Сарой. Она превратилась в настоящего командира. «Не забудьте о пеньюаре, миссис Дарси». «Не пропустите чай, миссис Дарси». «Как вы пожелаете, миссис Дарси», и все с самым дерзким видом. Но это только потому, что бедняжка до смерти напугана. Думаю, она также боится совершить промах, как Джорджиана.

— Я попрошу Рейнольдс обращаться с ней поласковее, — сказал Дарси.

— Я отлично могла бы обойтись и без нее, я не привыкла иметь собственную горничную. Мы с Джейн всегда делили ее между собой, — призналась Элизабет.

— Готово.

Она подколола последний локон и повернулась к нему лицом.

— Ну что, достаточно ли я хороша, чтобы очаровать тебя?

Он молча смотрел на нее с выражением спокойного удовольствия на лице. Потом выпрямился и протянул руку:

— Милая моя Элизабет, надеюсь, теперь ты знаешь, что я считаю тебя бесконечно очаровательной.

— Очень дурно с твоей стороны говорить мне такое, — сказала она со смехом, — так я совсем потеряю голову.

Он пристально посмотрел на нее. Это выражение было ей незнакомо… то есть… она опознала озорной блеск в его глазах, с которым как-то уже сталкивалась, слишком поздно. При открытой двери, так что их мог увидеть любой случайно проходящий мимо слуга, и при том, что она уже приготовила выражение лица, подобающее миссис Дарси из Пемберли, он взял ее лицо в свои ладони, и скользнул по губам легким мгновенным поцелуем, скорее даже намеком на поцелуй, явно предназначенным для того, чтобы ее подразнить.

Она вскинула брови, поражаясь, что губы могут загореться от такого незначительного прикосновения.

— У вас очень довольный вид, мистер Дарси.

— Это потому, что я доволен, миссис Дарси, — откровенно заявил он. — Сегодня я доволен всем на свете.

— Это я могу понять.

Она улыбнулась ему и добавила, когда они уже спускались по лестнице.

— Будем надеяться, что твое заявление относится и к моей матушке. Боюсь, что моего спокойствия на нее недостанет.

* * *

Войдя в гостиную, Элизабет залилась румянцем. Там оказались не только матушка, но сестры и батюшка. Первой ее мыслью было желание сделать выговор Саре, но потом она сильнее сжала руку Дарси и стала рядом с ним, гордо выпрямившись. Может, она не слишком изменилась внешне, хотя, судя по восклицаниям, с которыми миссис Беннет и Китти разглядывали ее платье, они так не думали, но она знала, где теперь ее место.

Все-таки ей стало грустно, особенно когда визит подошел к концу, и пришла пора прощальных поцелуев. Она любила своего отца, но появление Дарси, не говоря уже о любви к нему, породило между ними отчуждение. Теперь она знала, каким может быть умный, образованный и здравомыслящий человек, и это заставляло ее испытывать горькое разочарование от того, каким был ее отец. Она и раньше сознавала его недостатки, но никогда — с такой остротой.

Для нее стало открытием, что она успела полюбить в своем муже не только Фицуильяма, страстного и нежного любовника, шепчущего ее имя в ее объятиях, но и мистера Дарси, серьезного и непроницаемого мужчину, молча стоящего с ней рядом. Она не могла удержаться от того, чтобы украдкой бросать на него взгляды — пусть на краткий миг, но этого было достаточно.

— До свидания, папенька, — сказала она, с радостью ощущая на талии теплую тяжесть руки Дарси. — Китти, Мэри…

К ее удивлению, глаза ее младших сестер были полны слез. Она никогда не уделяла им особого внимания.

— Я буду писать, обещаю, — сказала она.

Китти всхлипнула.

— Лидия тоже обещала писать…

— Ох, Китти! Я не дала бы слово, если бы не собиралась его сдержать.

Китти кивнула и снова обняла ее.

— Мне будет тебя недоставать, Лиззи.

Она боязливо посмотрела на Дарси, который разговаривал с Бингли с выражением обеспокоенной наседки, чей цыпленок только что выпрыгнул из гнезда.

Элизабет нежно улыбнулась мужу. Их глаза встретились, и его суровое лицо смягчилось. Китти перевела взгляд с нее на Дарси, порозовела, закусила губку, и, когда тот подошел, протянула ему руку.

— Мистер Дарси, — храбро сказала она. — Желаю вам счастья!

Он был крайне удивлен, но руку ей пожал. Не поцеловал, как сделал бы Уикхем, чему Элизабет была скорее рада — а то Китти могла бы упасть в обморок.

— Спасибо, Кэтрин.

— Я рада, что теперь вы наш брат, вы сумеете о нас позаботиться, — выпалила та.

Элизабет не знала, радоваться ли ей за мужа, или стыдиться за отца. Она решила выбрать первое, поблагодарила Мэри за торжественные пожелания благополучия, и повернулась к своей последней, но первой по значению сестре.

— Ох, Джейн! Когда мы с тобой снова увидимся?

Они крепко обнялись и обменялись горячими обещаниями писать письма.

— И не забывай, что хозяйка в Незерфильде — ты, — шепнула Элизабет.

Джейн рассмеялась.

— Не забуду. Лиззи… остерегайся.

— Мне будет тебя не хватать, я знаю. Как я обойдусь без тебя?

— Я не больше тебя знаю, что делать, — серьезно ответила Джейн.

— Нет, зато ты убедила бы меня, что то, что я делаю — правильно.

Она крепко сжала руки сестры.

— До свидания, Джейн.

— До свидания, Лиззи.

Джейн не скрывала слез. Элизабет поцеловала всех родных в последний раз и подошла к мужу.

— Фицуильям, — сказала она, и этого было достаточно.

Они попрощались, Дарси пожал руки мистеру Беннету и Бингли, помог ей сесть в карету, и кони тронулись.

Они отправились в Пемберли.

Примечания:

1. Горничная Элизабет — Сара Хилл, дочь домоправительницы Беннетов. Поскольку, став личной горничной госпожи, она резко повысила свой статус, к ней, как и ко всем «высшим слугам», положено обращаться по фамилии (но без приставки «мисс» — она не барышня).

2. Это, конечно, навеяно «Нортенгерским аббатством».

3. Во всяком случае, так думала сама Джейн Остин. Любимым цветом Джейн она считала зеленый.

Бонусы — фрагменты из неоконченных фиков Peradan, где рассказывается о дальнейшей жизни мистера и миссис Дарси.

Это письмо существует в нескольких авторских вариантах. Я выбрала тот, который мне больше всего нравится. Надеюсь, придется по вкусу и читателям!

Дорогая Джейн,

Я пишу это письмо, с трудом подбирая слова, но написать я должна, потому что все изменилось и навсегда. Скажу прямо — у меня сын, и его зовут Фицуильям Эдвард Дарси. Это имя привело в восторг всех, потому что оба его дядюшки — Эдварды, и так мы его и зовем. Я так счастлива, что родился сын! Ф. всегда настаивал, что его устроит и дочь, и, вне всякого сомнения, совершенно искренне (иначе он не умеет), и, конечно, мы любили бы его не меньше, окажись он девочкой. Но родился наследник, а знатным семействам необходимы наследники. И не слишком знатным тоже, чему мы с тобой свидетели!

Сара рассказала, что слуги поговаривают — мистер Дарси привез меня в поместье, а не в Лондон, чтобы, как выражается наш месье Рено, «pour faire un enfant» [1]. Хотя это и не так, я рада, что Эдвард родился в Пемберли и в такое удачное время. Урожай отличный, лорд А. сумел провести свой билль, а полковник Ф. нашел невесту с приданым [2]. Один из арендаторов Ф., и притом весьма зажиточный, согласился взять на воспитание Марианну. Признаюсь, я была в удивлении, Ф. всегда так решительно отказывался вмешиваться в «это дело», но она — такое очаровательное создание! Я спросила его, и он ответил только, что она — «mes petites entrailles» [3]. Он всегда переходит на цитаты или на иностранные языки и всячески избегает прямой речи, если чувствует себя неловко, но думаю, то, что он сказал, верно. Похоже, все обернулось благополучно. Я понимаю, что это долго не продлится, такого просто не бывает, но как радостно сознавать, что ребенок родился в том месте, и в ту пору, когда вокруг царила гармония, и все были довольны всеми, и особенно — его родители друг другом. Это так правильно, так, как и должно быть.

Прости меня за этот приступ сентиментальности. Тебе придется быть особенно строгой и суровой. Из Дж. получилась самая снисходительная тетушка (она и Ф. замучили меня своей заботой — они ничего не могут с собой поделать, хотя доктор и утверждает, что роды были легкие), и я не могу не думать, что раз уж в Эдв. сочетаются мои с Ф. лучшие черты, у него есть все шансы избаловаться до безобразия. Хотя поверить в это трудно — он такой необыкновенный ребенок! Никогда больше не буду смеяться над глупыми маменьками, я сама теперь ничем от них не отличаюсь. Ф. проявляет гораздо большее здравомыслие, кроме тех случаев, когда считает, что его никто не видит. Так что ты — единственная надежда нашего бедняжки Эдв.!

Джейн, вы должны к нам приехать: Бэйлдон вам отлично подойдет, даже твоя обворожительная золовка с этим согласится. Ф. снизошел до признания, что это — «неплохое поместьице», что в его устах настоящая похвала. И нас будет разделять каких-то тридцать миль. Не хочу сказать ничего дурного о Н., но иной раз соседство с родным домом может оказаться слишком близким. И Б. родом из Йоркшира, ты же знаешь.

Я знаю, что тебе пока нельзя путешествовать, поэтому напиши мне как можно скорее. Я жажду вас всех увидеть, и прежде всех — моего племянника. Передай всем мои наилучшие пожелания, и успокой матушку: я родила своему мужу сына, и он — вылитый отец.

С любовью, твоя сестра

Элизабет Дарси

Примечания:

1. «Pour faire un enfant» — «сделать ребенка». Месье Рено — конечно, повар-француз, тот самый, в существовании которого была убеждена миссис Беннет. И не ошиблась!

2. Полковник Фицуильям в этом хедканоне женился на племяннице адмирала Крофорда, мисс Мэри Крофорд. Вражда миссис Дарси и миссис Фицуильям стала семейной легендой.

3. «Mes petites entrailles» — «моя плоть и кровь». Эта история рассказана в фике «Дело случая». Марианна — дочь лорда Мильтона и его любовницы мисс Клей. Оба свалились на голову Дарси и ему пришлось решать их проблемы.

Парный фик к главе 10, где матушка и тетушка знакомят Элизабет с фактами жизни. Тем временем мистер Гардинер беседует с Дарси.

Беседа

Мистер Гардинер наслаждался жизнью. Ему снилось, что он в Пемберли, ловит рыбу в речке своего племянника. То, что они собирались туда в декабре, а в это время года форель почти не клюет, его совершенно не волновало. Потом, как это бывает во сне, все внезапно переменилось, и он, все еще в Пемберли, стал наслаждаться приятнейшей близостью со своей женой. Падал снег, но они его не чувствовали. В этот момент перед ними появилось чудище, отливающее пурпуром. Неизвестная женщина, закутанная в фиолетовые и лавандовые шелка, и чем-то напоминающая Дарси.

Она заявила:

— Я весьма вами недовольна! Эдвард! Ну, Эдвард же!

Мистер Гардинер силился понять, с чего леди Кэтрин де Бэр обращается к нему по имени, и внезапно проснулся.

Жена трясла его за плечо:

— Эдвард!

— В чем дело, Маргарет? Мне снился чудесный сон. Ну, по крайней мере, он был чудесным, пока…

Воспоминание быстро таяло, и осталось только слабое чувство неловкости.

— Эдвард, — настойчиво повторила миссис Гардинер. — Тебе надо поговорить с мистером Дарси.

— Хорошо, поговорю. Но в этом нет никакой необходимости. Может, ты не заметила, но мы разговариваем каждый раз, как он бывает с визитом. На редкость славный джентльмен.

Он зевнул, и откатился от нее, намереваясь заснуть.

— Рыба, — подумал он рассеянно.

— Нет! Я имею в виду, да, славный… Но, Эдвард, ты обязан с ним поговорить.

— Поговорить, — повторил Гардинер. — Дорогая, что значит «поговорить»? Просто поговорить? О чем?

— Да про брачную ночь, разумеется! — сказала она нетерпеливо.

Сон у мистера Гардинера как рукой сняло.

— Ты с ума сошла?

— Это ради Лиззи.

— Маргарет, ты это всерьез? Ты действительно считаешь, что я должен рассуждать о… супружеских обязанностях с человеком, который моложе меня меньше, чем на десять лет?

— Ну, раз ты женат, а он нет.

— Ему двадцать девять лет, — решительно ответил мистер Гардинер. — Я уверен, что он и сам понимает, что к чему.

— Ему двадцать восемь, и… Эдвард, мне кажется, у него очень странные понятия. Я хотела бы, чтобы ты кое-что прояснил, просто на всякий случай.

Мистер Гардинер поморгал, глядя в потолок.

— Что ты имеешь в виду — «странные понятия»?

— Лиззи рассказала мне, что… ну, она была немного разочарована, что он ведет себя так сдержанно. Я имею в виду не манеры, а… — Она кашлянула. — Выражение своих чувств.

— Слава Богу, хотя бы одному из них можно доверять. С Бингли я вынужден глаз не спускать!

— Ну, и они это обсудили.

— Интересно, осталось ли что-то, чего эти двое еще не обсуждали?

Мистер Гардинер сунул голову под подушку.

— Ладно. Я с ним поговорю.

— С обоими.

Мистер Гардинер снова погрузился в сон.

— А-а-ах, — пробормотал он.

* * *

— Я… прошу прощения, сэр?

Мистер Гардинер и его будущий племянник залились краской.

— Это все моя жена, — сказал он. — Она настояла. Пока мы беседуем, она разговаривает с Элизабет.

Дарси моргнул. Его румянец стал еще глубже.

— Вот как… понимаю. А Бингли, он тоже получит такие… — он кашлянул — дополнительные наставления?

— Да, но только в самой общей… только кратко. Подозреваю, что моя жена считает, что молодой человек с таким… легким, порывистым, открытым нравом уже сам во всем разбирается.

Мистер Гардинер был горд, что сумел договорить фразу, не изменившись в лице.

— Понимаю, — повторил Дарси. К нему вернулось спокойствие и привычная бледность.

— Конечно, я уверен, что человек… э-э-э… вашего уровня… он тоже…

— Во всем разбирается, — подсказал Дарси.

— Да. При вашем положении в обществе…

— Моем положении в обществе? — Дарси слегка прищурился. — Боюсь, сэр, что не вполне вас понял. То есть, надеюсь, что не понял. Вы имеете в виду, что все мужчины «моего положения в обществе» — отъявленные распутники, или должны ими быть?

Мистер Гардинер впервые осознал, почему его племянница сначала так не взлюбила своего нареченного. Прямой и обычно любезный, тот мог больно уколоть, если бывал чем-то недоволен.

— Этого я не говорил, мистер Дарси. Однако я понимаю, что есть определенные правила… что в тех кругах, в которых вы вращаетесь, свое представление о приемлемом и даже благопристойном поведении.

Дарси вскинул голову.

— При всем моем уважении, сэр, принципы аристократов — вы это имеете в виду, верно? — бывают такими же разными, как принципы тор… негоциантов.

— Ну, — торопливо продолжил мистер Гардинер, — это, в общем, и не важно. Это все чистая формальность, сами понимаете. Я пообещал жене, что поговорю с вами, и намерен это сделать. («Даже если умру от стыда», — подумал он). Я уверен, что вы и так отлично разбираетесь… Ну, я знаю, как вы любите Лиззи, и я уверен, что вы будете с ней нежны. Вот и все, что я хотел сказать.

— Сэр, я… Вы немного не поняли, — сказал Дарси более вежливым тоном. — Я предпочел бы более… подробный совет.

Мистер Гардинер широко открыл глаза.

— Что?

— Прошу, не заставляйте меня повторять. Это было трудно сказать и в первый раз.

Мистер Гардинер поперхнулся. Ему в голову не могло прийти, что придется действительно… Он искоса глянул на Дарси.

Тот сидел, весь красный, устремив глаза в пол.

— Я…

Что в таких случаях надо говорить?

— Я не уверен, насколько вы осведомлены о… То есть, конечно…

Мистер Гардинер прикрыл глаза и подумал о своей любимой племяннице. Он налил себе полный бокал вина и выпил его залпом.

— Вы представляете себе, как оно работает, да?

Дарси это, кажется, слегка позабавило.

— Конечно.

— Ну, тогда… Лиззи, она… в первый раз девушке может быть больно. Вы должны…

Господи, за что?!

— Если она тоже… увлечена, боли может быть меньше. Если вы… если вы вдвоем позволяли себе… во время помолвки так себя вести не полагается, но все-таки это не сам акт… это может… может помочь. Э, вы понимаете, о чем я?

— Не совсем.

Мистер Гардинер поглядел на него в отчаянии. Дарси продолжал внимательно изучать ковер.

— Вы же не можете быть… э-э-э… совсем целомудренным? — спросил он в упор.

— Ну… — Дарси задумался. — Нет. Да. Не то чтобы полностью, но в основном.

«Не то, чтобы полностью»? Как можно быть девственником «в основном»?

— Тогда… Просто разговаривайте с ней.

Мистер Гардинер зажмурил глаза, чтобы отогнать слишком живописные образы.

— И… коснитесь ее. Позвольте ей коснуться себя. Заставьте ее сказать, что ей нравится. Правила приличия, они к этому не имеют никакого отношения, понимаете? Вы и ваша… э-э-э.. жена, вы можете делать все, что вам нравится, поскольку вам это нравится.

— Вот как?

— И Лиззи, она такая… бесстрашная, поэтому временами лучше просто… сделать то, что она предлагает. Позвольте ей … э-э-э… проявить инициативу, если она захочет… Это может оказаться…

Мистер Гардинер внутренне застонал.

— Вы можете не ограничивать себя… общепринятыми… э-э-э… м-м-м… э-э-э… действиями.

— Вот как?

— Потом поймете лучше. Но надо разговаривать. Это — самое главное. Маргарет все время это повторяет. И Лиззи захочет разговаривать, в этом я уверен. И еще одно. Вы намного крупнее Лиззи. Она — девочка хрупкая, а вы очень… ммм… высокий, — мистер Гардинер кашлянул. — Вы должны… потом… чтобы… чтобы не раздавить ее. Вы понимаете?

— Понимаю.

У Дарси был такой вид, как будто его слегка подташнивало. Он почти метнулся к двери.

— Э… Я пойду, найду Бингли. Будет несправедливо, если он упустит такую… возможность.

И он спасся бегством.

Бал в Незерфилде

Мистер Беннет так и не сумел найти предлога, чтобы отклонить приглашение своего зятя. И ровно через год после первого бала, он снова хмуро стоял в углу незерфильдской залы, не спуская глаз со своей самой младшей незамужней дочери. По просторной зале кружились в вальсе [1] пары, а Китти тоскливо их рассматривала.

— Папенька, но почему мне нельзя танцевать? Зачем тогда ты вообще позволил мне прийти, если я не могу танцевать? Я хочу танцевать, папенька!

Джейн и Бингли, как отметил мистер Беннет, тоже не танцевали. Джейн еще не оправилась после рождения маленького Чарльза, хотя и настояла, чтобы бал состоялся, как было задумано. А Бингли, само собой, суетился вокруг нее, изо всех сил стараясь угодить.

— Китти…

— Это нечестно, папенька! Мне уже восемнадцать, я скоро стану старой девой, как Мэри!

Мэри, сидевшая поблизости в своей лучшей «не-подходите-ко-мне» позе, презрительно фыркнула.

— Я не старая дева, просто у меня высокие запросы. Я выйду замуж только за человека безупречной репутации, серьезного и строгого нрава, полностью лишенного легкомыслия, и…

— Ну да, только мистер Дарси не захотел на тебе жениться, — ядовито бросила Китти. — Папенька, это такой красивый танец, и так я никогда не научусь его танцевать, и опозорюсь в Лондоне, если не буду знать, как это делать. Даже мисс Дарси умеет танцевать вальс, хотя она вообще не танцует!

— Это непристойный танец, — отрезал мистер Беннет. — Можешь танцевать его с сестрами или их мужьями, если уж тебе так хочется. Но на публике — исключено!

— Непристойный, папенька? Но Лиззи и мистер Дарси танцуют его уже третий раз. А он таких строгих правил, что я уверена, в этом нет…

Мистер Беннет нашел взглядом свою любимую дочь и нахмурился еще сильнее. Он обожал ее, и восхищался ее мужем, но все еще не мог преодолеть неприязни к человеку, который увез от него Лиззи и завладел большей частью ее сердца. Когда они прибыли в Лонгборн, на какое-то мгновение мистер Беннет не узнал собственное дитя: ему показалось, что его малютка Лиззи куда-то исчезла, а на ее месте оказалось это стройное элегантное создание, эта блестящая дама, место которой было в лондонском особняке или в большом поместье, потому что для Лонгборна и Меритона она была слишком великолепна. В это мгновение он почти ненавидел своего зятя.

— Китти, — сказал он сурово. — Сядь. Миссис Дарси и ее муж, если пожелают, могут делать все, что им угодно, но тебе так себя вести не подобает.

— Но папенька!

Примечание:

1. На всякий случай напомню, что в эпоху Остин только что завезенный из Вены вальс считался непристойным танцем: кавалер держит даму в объятьях, вместо того, чтобы, как в контрадансах, на почтительном расстоянии выделывать курбеты, изредка соприкасаясь руками (в перчатках). Незамужним девушкам танцевать его категорически не рекомендовалось. В залах Олмака, где собирался весь высший свет, чтобы обозреть девиц на выданье, вальс был просто запрещен.

Кое-что о причинах поведения леди Элинор в "Днях ухаживания".

Катализатор

Леди Элинор Фицуильям была всерьез обеспокоена. Беспокойство не имело отношения к очередному предложению руки и сердца, которое она получила, отвергла, и которое ее всей семьей уговаривали принять. Предложения — дело привычное, и герцог он или не герцог, Элинор не собиралась связывать жизнь с человеком, отец и дед которого не имели права переступить порог дома Фицуильямов из Хьютона.

Гораздо больше, чем уверения упорного поклонника в вечной страсти, ее тревожило непонятное состояние любимого кузена. Они выросли вместе; между ними было только три дня разницы, они дружили с раннего детства, и эти узы только окрепли, когда Элинор сразу после смерти матери отправили в Пемберли. Ей тогда было всего четыре года, и тетушка обожала ее не меньше, чем собственного сыночка. Граф отплатил сестре за доброту после ее смерти: он обращался с племянником как с любимым сыном. До самой школы кузены почти не разлучались, а потом постоянно, часто и помногу переписывались. Они знали, какие о них ходят слухи, но не придавали им никакого значения. Их научили принимать в расчет только собственное суждение, голос совести и, конечно, интересы семьи. Все остальное было неважно. К двадцати годам они прошли стадию неизбежных экспериментов и решили, что брак их не слишком интересует: зачем разрушать, или хотя бы просто портить совершенную дружбу? Так что от мысли об интимных отношениях они отказались и с тех пор видели друг в друге самых близких людей.

После двадцати восьми лет тесной дружбы Элинор понимала кузена лучше, чем кто—либо, может, даже лучше, чем понимала саму себя. И с прошлого лета он стал вести себя странно. Это было похоже на меланхолию. Но Дарси никогда не предавался романтической меланхолии. Хотя по складу характера он постоянно помнил о прежних ошибках, но опять—таки по складу характера стремился в дальнейшем их избегать. И потом, он вообще не был склонен к бурной демонстрации чувств: ни печали, ни радости. Он был всегда спокоен, вывести его из себя было нелегко, а уж если такое случалось, это было крайне неприятно для окружающих. Но из Розингса он вернулся сам не свой. Конечно, леди Кэтрин на кого угодно могла нагнать тоску, но все же… Последней каплей стало то, что за одну единственную неделю он насмерть рассорился с Мильтоном, оборвал Сесили, и едва не сказал грубость миссис Фэрчайлд!

Для начала Элинор потолковала с Джорджианой. Не то, чтобы она не доверяла собственному суждению, но ее юная кузина чаще сталкивалась со странным поведением Фицуильяма, и потом, Элинор была уверена, что ей потребуется помощь, когда он попытается от нее отделаться. Дарси лучше было наносить предупреждающий удар.

— Это я во всем виновата, — сообщила Джорджиана, мрачно глядя на нее темными глазами. Элинор вздохнула. Временами члены семейства Дарси были даже слишком друг на друга похожи. Не было ни малейших сомнений, что Фицуильям засел в кабинете в точно таком же состоянии духа, и чашка за чашкой пьет кофе, пока Джорджиана мучается в гостиной по поводу своих воображаемых прегрешений.

— А как брат?

Девушка вспыхнула.

— Ты знаешь? Ричард тебе рассказал?

Элинор нахмурилась.

— Ричард мне ничего не рассказывал, но я вижу — что—то случилось.

— Мне надо было лучше думать! Я не заслуживаю такого брата. Я вела себя как настоящая эгоистка!

— Ты — не эгоистка, а Фицуильям — не безгрешный ангел, — устало заметила Элинор.

Джорджиана смахнула с ресниц слезу.

— Он — лучший человек на свете.

— Ну, может быть, но все—таки человек, и он тебя очень любит. Он рассердится, если узнает, как ты о себе говоришь.

— Я его не заслуживаю, — повторила Джорджиана.

Элинор вздохнула. Самая младшая ее кузина, на свой собственный лад, была такой же упрямой и своевольной, как и все остальные.

— Так как у него дела, Джорджиана? Он тебе не сказал, что его так расстраивает?

— Нет, он утверждает, что это все мелочи. Но… — она протянула руку и сжала запястье Элинор. — Ты нам поможешь, да? Элинор, я не знаю, что делать. Он так странно себя ведет, с тех пор, как вернулся из Розингса. Он пытается это скрыть, ради меня, но я же не слепая…больше не слепая… И временами говорит просто дикие вещи. Спросил меня, не считаю ли я, что он не умеет себя вести, как подобает джентльмену.

— Фицуильям? Не умеет себя вести? — Элинор расхохоталась.

— Я думаю, ему кто—то сказал какую—то ужасную гадость. Не понимаю, как он мог в это поверить, обычно он не обращает внимания на глупости. Но это был не Ричард. Он так и сказал, когда я спросила. Даже после всего, что случилось, он так себя не вел. Он мне велел не беспокоиться, но я не могу… не могу не беспокоиться. Кроме него у меня никого нет. То есть, конечно, есть вы, но Фицуильям мой брат, и раз матушка и отец умерли… И я просто не могу вынести, что он так несчастлив! Ты нам поможешь? Он снова станет счастливым?

— Сделаю, что смогу, — пообещала Элинор.

Джорджиана улыбнулась.

— Спасибо тебе. Он в кабинете.

* * *

Ее кузен сидел за столом в одной рубашке, прижимая пальцы к виску. Элинор заглянула в чашку, которую он держал в другой руке. Чай, а не кофе. Ну, хоть что—то…

— Фицуильям.

Он вздрогнул и вскочил на ноги.

«Не умеет себя вести, ну надо же!»

— Фицуильям, что с тобой случилось? — спросила она в лоб.

— О чем ты, Элинор? — Он снова сел и пригласил сесть ее, больше, кажется, подчиняясь усвоенным с детства правилам хорошего тона, чем желанию ее видеть. Сомнительно, что в своем нынешнем состоянии он хотел видеть кого бы то ни было.

— Ты последнее время сам на себя не похож. С прошлого лета, а особенно — с тех пор, как вернулся из Розингса. Не знаю, что случилось, только Джорджиана вообразила, что совершила какую—то непростительную ошибку.

— Она ни в чем не виновата, — немедленно ответил Дарси. — Она просто не понимала, что делает.

— Ричард ничего мне не сказал, — сказала Элинор. — Я вообще ничего не знаю, кроме того, что бросается в глаза. Если уж о себе ты думать не желаешь, мог бы подумать о семье и о сестре. Ей хватает своих проблем, без того, чтобы волноваться по поводу твоих.

Он впился в нее взглядом.

— Элинор, ты не понимаешь…

— Может, если бы мне хоть что—то рассказывали, я бы поняла!

Дарси вздохнул.

— Я спрошу Джорджиану, можно ли тебе рассказать. Тебя это устроит?

— Нет, — решительно заявила она. — То, что происходит, с ней не связано. Во всяком случае, не напрямую. Она с ума сходит от беспокойства за тебя. В Розингсе что—то случилось. Наверняка случилось! С лета ты просто ушел в себя, но теперь… Фицуильям, ты всегда умел держать себя в руках, но теперь и твоя сестра, и слуги, даже Ричард просто не знают, как к тебе подойти.

На первый взгляд, ничего не изменилось — у него было не слишком—то выразительное лицо, даже когда он ничего не скрывал, но потом Элинор заметила, как на щеке дернулся мускул. Дарси опустил взгляд на собственные пальцы, намертво переплетенные поверх какого—то письма, и она поняла, что это — признаки невыносимого напряжения. Для него, по крайней мере.

— Фицуильям, — повторила она гораздо более мягким тоном. — Если ты сделал что—то неправильно, просто скажи об этом, или исправь, только не мучай себя. Ты всегда переживаешь все гораздо острее, чем остальные, и это плохо и для тебя, и для всех.

— Элла, я… — Она напряглась: он почти никогда не употреблял сокращенных имен, особенно когда говорил с самим человеком, а ее не называл «Эллой» с детства. — Я думаю, что допустил ошибку. — Ему явно стоило большого труда произнести эти слова.

— Ты? Это значит, что ошибка грандиозная, кузен?

Дарси кивнул.

— Я не делаю мелких ошибок.

Если бы это сказал кто—то другой, это прозвучало бы вызывающе. У него это была просто констатация факта. Ум, здравый смысл и умение делать выводы почти никогда его не подводили. Его друзья, родные, временами даже сама Элинор, были вынуждены с некоторым раздражением признавать, что он почти всегда бывает прав. Если речь не шла о чувствах. При его предельной щепетильности, разборчивости и крайней осторожности, если уж он совершал ошибки, то гигантские. Он ничего не умел делать наполовину.

Последние несколько месяцев он провел с Бингли. Элинор, которая одно время была предметом воздыханий этого влюбчивого джентльмена, ставила его не слишком высоко, но признавала, что Дарси общение с ним идет на пользу. Как правило. Ясно, что проблема как—то связана с ним. Учитывая, что речь шла о Бингли, совет мог касаться только очередного романа. Она вспомнила кое—какие подробности из длинных писем кузена.

— Так мисс Беннет все—таки любила мистера Бингли?

Он слишком привык к ее мгновенным выводам, чтобы сильно удивиться.

— Судя по всему, да.

Элинор задумалась, помолчала и наконец сказала:

— Они общались всего несколько недель. Оба еще молоды, так что пережить это им будет нетрудно.

— Бингли, конечно. Но мисс Беннет… — Дарси передернул плечами. — Она не такая, как все. Она до сих пор по нему тоскует.

Элинор попробовала вообразить, что кто—то может тосковать по Бингли, который по характеру в точности походил на отлично выдрессированного пойнтера Дарси, и потерпела неудачу.

— С чего ты взял? Ты был так уверен в ее равнодушии. Должно было случиться что—то из ряда вон выходящее, чтобы ты переменил мнение.

— Оно и случилось. — К ее недоумению, Дарси порозовел, а в голосе его неожиданно зазвучали мягкие, почти умоляющие ноты. Он откашлялся. -Мне сказала ее сестра.

— Мисс Элизабет Беннет? Не думаю, что ты стал бы слушать других ее сестер. О! Она была в Розингсе, так?

— Так.

— Я помню, что она тебе понравилась, но потом ты писал… Я уверена, что ты писал что—то насчет того, что она тебя недолюбливает, особенно с тех пор, как повстречала мистера Уикхема.

Дарси моргнул.

— Я… ну в Кенте… она была настроена более дружелюбно.

Элинор нахмурилась, обдумывая сказанное.

— Все равно странно, что она стала говорить с тобой о чувствах своей сестры.

— Она знала, что… Ричард рассказал ей про мой совет Бингли.

— Ричард сделал что? — Элинор уставилась на него. У нее стало закрадываться подозрение, что увлечение Дарси было даже серьезнее, чем она предполагала: ему явно было больно говорить о неприязни мисс Элизабет. — Что на него нашло? — раздраженно поинтересовалось она. — У него что, совсем нет такта?

— Думаю… — Дарси закашлялся. — Он не упоминал имени мисс Беннет. Я его ему и не называл. Он понятия не имел, что они сестры.

— Мог бы сообразить, что они по меньшей мере могут быть знакомы друг с другом, — отрезала Элинор. — Он вообще не имел никакого права рассуждать о твоих частных делах.

— Он думал, что оказывает мне услугу, — спокойно заметил Дарси. — Хотел, чтобы я лучше выглядел в ее глазах. Насколько я понимаю, он рассказывал о моей преданности друзьям.

Элинор покачала головой.

— Большего сплетника, чем мой братец, свет не видывал!

Она обрадовалась, заметив на лице кузена тень улыбки.

— Не стану спорить, хотя если бы ты встретилась с маменькой мисс Беннет…

Элинор рассмеялась:

— Ну, на это надежды мало, верно?

— Никакой.

Она вернулась к прежней теме.

— Даже в этом случае, не понимаю, с чего она стала откровенничать с тобой о своей сестре. Похоже на то, что она была на тебя скорее зла, чем дружелюбно настроена.

— Она была в ярости.

— Она что, прямо при следующей встрече потребовала от тебя объяснений? Ну, если ты ее сильно разозлил, она могла выпалить про свою сестру, не думая.

— В определенном смысле так и было.

— В смысле, который предполагает пропуск большей части истории?

Он коротко рассмеялся.

— Да.

Элинор задумалась. Дарси нравилась, очень нравилась мисс Элизабет Беннет. Она его невзлюбила. Ричард попытался за него вступиться. Элинор нахмурилась. Братец, во всяком случае, считал, что это сделать нужно. Несмотря на учиненную Ричардом дурацкую выходку, обычно он имел нюх на такие вещи. Если бы это было мимолетное увлечение — хотя Дарси не был склонен к мимолетным увлечениям — он бы не стал беспокоиться. Но ни тот, ни другой не могли иметь серьезных намерений — дочка захудалого помещика, без гроша за душой и с родней по торговой части! Дарси должен был помнить о семье и поместье, Ричард — о своих дорогостоящих привычках. Но если все-таки… Внезапно Элинор стало страшно.

— Фицуильям, пожалуйста, скажи… ты же не … нет, ты на такую глупость не способен…

Он твердо посмотрел ей в глаза, приподняв бровь. Кажется, самообладание к нему вернулось, хотя до привычного спокойствия было далеко.

— Ты же не предложил ей стать твоей любовницей? Нет?

Дарси яростно вскочил.

— Элинор! Да за кого ты меня принимаешь! — Он даже произнес это несколько повышенным тоном.

Она облегченно вздохнула.

— Прости, кузен. Ты так злился на Мильтона из-за всех этих неурядиц, и я подумала, что, может, у тебя были причины, о которых ты предпочел не говорить.

— Неужели нужны еще какие-то причины? — сердито спросил он.

— Да. Уж ты-то должен знать лучше всех, что в его поведении нет ничего особенного. Это допустимо, даже ожидаемо. И не более неприлично, чем игра на большие ставки или пьянство.

Дарси вспыхнул.

— Именно потому, что знаю слишком хорошо, я и считаю это совершенно недопустимым. И я не одобряю ни игры, ни злоупотребления спиртным, ни в отношении других, ни в отношении себя. Ты тоже все видела, Элинор, не понимаю, как ты можешь с этим мириться.

— Наверное, потому что я женщина, и поэтому не склонна водружать других женщин на пьедестал, — язвительно ответила она, и продолжила уже мягче: — Фицуильям, я не думаю, что ты когда-нибудь станешь похожим на… на тех, кто вызывает у тебя такое отвращение, но ведь мисс Беннет не замужем, у нее нет ни детей, ни положения в обществе. Это совсем другое.

Его губы сжались в тонкую линию.

— Элинор, я презираю их не за то, что они воспользовались слабостью замужней женщины, или графской дочери. Я ненавижу их за то, что они воспользовались слабостью человека, которого я любил. И, можешь мне поверить, что родные мисс Беннет, родные любой девушки, привязаны к ней также… почти также сильно, как я был привязан к матери.

После короткой, неловкой паузы, она сказала:

— Мильтон считает, что ты превратился в настоящего ханжу.

— А он стал настоящим распутником.

— Он содержит любовницу и уже пять лет хранит ей верность. Это вряд ли можно назвать распутством, Фицуильям.

— Если бы он ее действительно любил, он бы ее не обесчестил, — продолжал настаивать Дарси. — До него она была порядочной женщиной.

Элинор вздохнула.

— Ну, кузен, ты по-прежнему не склонен мириться с человеческим несовершенством. По крайней мере, это означает, что ты не просил мисс Беннет стать твоей любовницей.

— Нет, — подтвердил он, и добавил: — Я просил ее стать моей женой.

* * *

Элинор пришло в голову несколько вопросов разом. Первым — малооригинальное «Что?!». Потом более элегантный вариант: «Ты что, с ума сошел?». Но она промолчала, всеми силами пытаясь сохранить спокойствие и одновременно разобраться в происходящем. Она обдумывала, сопоставляла, и только надеялась, что сложив два и два, не получит в итоге дюжину. Когда она заговорила, то поразила Дарси почти также сильно, как он ее.

— Она тебе отказала? Она что, рехнулась?

— У нее были претензии к моему характеру, — чопорно ответил он.

Элинор задумалась. Она отлично понимала, что можно отказать человеку с распутными привычками и порочным нравом, как бы он не был богат. Но Фицуильям таким человеком не был. На самом деле он являлся полной его противоположностью.

— К твоему характеру? — повторила она машинально. — Она что, считает, что честь, здравый смысл и твердые принципы можно найти где угодно? Чего еще она могла бы пожелать, кроме того, что ты ей предлагал? И ты знаешь, что я говорю не о твоих землях и знатном роде, Фицуильям. Ты — лучший человек, какого я знаю.

Она заметила, что пальцы у него слегка задрожали. Он опустил голову и вздохнул. Потом сказал тихо:

— Спасибо, Элла.

Его боль была так очевидна, что ее охватил гнев, нет — хуже. Что она себе позволяет, эта незнакомая мисс Беннет?! Элинор протянула руку и осторожно положила ладонь ему на запястье. Дарси не любил, когда к нему прикасались, но она не знала, как его еще утешить, и спустя мгновение его пальцы разжались, и он поднял голову. Она посмотрела на его бледное, напряженное лицо, и поняла, что, как бы они не были близки, он только сейчас ослабил самоконтроль настолько, чтобы заговорить.

— Фицуильям, расскажи мне, что случилось, — сказала она.

И он стал рассказывать — сначала медленно и неохотно, потом все быстрее, и даже с каким-то облегчением. Элинор была в такой ярости, что с трудом сохраняла спокойствие. Только величайшим усилием воли ей удалось сохранять молчание, пока он говорил.

— Ну, Элинор? — устало спросил он, закончив. — Ты — женщина. Что ты об этом думаешь?

— Что думаю? — В своем негодовании она дала полную волю языку и нраву. — Если она такая умная и проницательная, как ты, кажется, считаешь, хотя тебя трудно назвать беспристрастным, я никак не могу понять, как она могла поверить такому дешевому соблазнителю как Джордж Уикхем. По меньшей мере могла бы сообразить, насколько неприлично, что он вообще стал о таком рассказывать. И построить на этом свое мнение о тебе!

— Я ей и до того не нравился, — спокойно заметил Дарси.

— Она сказала, что вы были знакомы около месяца, когда у нее сложилось о тебе окончательное мнение. И как раз через месяц после вашей первой встречи она столкнулась с мистером Уикхемом. Что-то это не похоже на совпадение. — Элинор перевела дыхание. — Можешь не сомневаться, она ему поверила, потому что он ей льстил, а ты нет. Конечно, если она считала тебя настолько ничтожным человеком, ее поведение становится более понятным, но… — Ее гнев вспыхнул с новой силой. — Ты хотел знать мое мнение? У нее не было ни малейших оснований так тебя судить. И говорить-то об этом унизительно!

— Да, — согласился Дарси, усмехнувшись уголком рта, — да, это ты точно подметила.

— Может, если бы она была принята в свете, это не было бы настолько безрассудно, но девушка в положении мисс Беннет не может себе позволить так ошибаться в людях. Ричард говорит, что у нее нет ни гроша! Всего лишь дочь джентльмена, да еще с такими родственниками! Ей очень повезет, если ей еще раз сделают предложение. Даже человек вполовину менее значительный, чем ты, и тот для нее слишком хорош.

Дарси открыл рот, потом закрыл его, глядя на нее с каким-то непонятным выражением. Похожее у него было, когда они обнаружили, что Альфред принес котят.

— Я никого не хочу обидеть, — торопливо добавила она.

Он покачал головой.

— Я знаю, что не хочешь, Элинор. — Но по-прежнему в его глазах было какое-то странное удивление, как будто он увидел ее в первый раз, или заметил что-то, что раньше от него ускользало.

— Я могу понять, — добавила она неохотно, — почему она была так расстроена из-за мистера Бингли, раз ее сестра его действительно любила. Но вообще-то винила бы лучше самого мистера Бингли! Ему двадцать три года, и, если он и прислушался к твоему совету, то по своей воле. И еще — зачем было тебя поощрять, если она не собиралась принимать твое предложение?

Он нахмурился.

— Думаю, что она, возможно, не считала это поощрением.

— А для чего тогда она предложила встречаться с тобой наедине? — поинтересовалась Элинор. Дарси пожал плечами. — Мне очень жаль, что тебе причинили боль, и я надеюсь, что она будет за это наказана… — Он слабо улыбнулся ее слепой преданности. — Но я не могу сказать, что жалею о том, что произошло. Тебе будет гораздо лучше без этой дерзкой пустышки!

Тут он не выдержал.

— Элинор! — Он глубоко вздохнул. — Элинор, ты же ее даже не видела.

Она слегка успокоилась.

— Верно, но ты… Ты мне как брат, Фицуильям, я люблю тебя всей душой, и ненавижу любого, кто причиняет тебе боль. Хотела бы я надеяться, что это было преходящее увлечение, но не думаю.

Он промолчал, и она вздохнула.

— Хотела бы я, чтобы ты был больше похож на других мужчин. Тогда тебе было бы легче. — Она подошла и поцеловала его в щеку сестринским поцелуем. — Не расстраивайся так из-за этого. Женщина, которая обращается с достойным человеком таким образом, тебя не стоит.

— Мое поведение тоже было небезупречным, — сказал он спокойно.

— Может, это объясняет ее поведение, но не оправдывает. Фицуильям, пожалуйста, скажи, что ты ко мне прислушался и снова станешь собой.

Он помолчал, задумавшись, и она осознала, что не знает, о чем он думает. Его глаза, так же хорошо знакомые ей, как свои собственные, были совершенно непроницаемы — просто темные глаза без всякого выражения. У нее было ощущение, что они двадцать восемь лет шли вместе, а потом он сделал шаг, или завернул за угол, и туда ей никак не попасть.

Наконец он сказал ровным голосом.

— Ты меня заставила о многом задуматься, Элла. Спасибо.

Десять фактов об Элизабет Беннет

По случаю возвращения автора в ГП-фэндом — небольшая миниатюра из серии "Десять фактов о..."

10) Она стала любимицей отца, как только начала говорить.

И подозревает, что матушка невзлюбила ее с той же поры.

9) Она подружилась с Шарлоттой Лукас, невероятно утонченной особой двадцати одного года от роду, лет в четырнадцать или пятнадцать, хотя Лукасы жили по соседству… Можно сказать, всегда.

Но до этого они с Шарлоттой почти не были знакомы. Конечно, Шарлотта была на семь лет старше, а в детстве такой разрыв — непреодолимая пропасть. Хотя на самом деле все обстояло проще.

С дочерями торговцев не знакомятся.

8) Элизабет не тревожится о том, на что не может повлиять.

Иначе бы ее жизнь состояла из сплошных тревог.

7) На балах Элизабет нравится танцевать с жизнерадостными, легкими, остроумными, очаровательными партнерами. Такими как она сама.

Но в жизни ее привлекают совсем другие люди: Джейн, отец, Шарлотта, миссис Гардинер. Дарси. Их при самом сильном воображении нельзя назвать ее противоположностью. Они — другие. Не как противоположность, нет, но и не как длинная линия ее теневых отражений.

Она ни в малейшей степени не наделена безмятежностью Джейн, отцовской сухой отстраненностью от жизни, практичностью подруги, замкнутостью тетушки, и ледяной сдержанностью своего… наверное, возлюбленного.

Они существуют сами по себе. Они другие, они отличаются — и именно поэтому ей ничего не остается, как их полюбить.

6) Когда Бингли ищет в ее лице черты Джейн [1], это свидетельствует о неугасающей привязанности.

Когда Элизабет высматривает черты Дарси в леди Кэтрин и мисс Дарси, это свидетельствует…

«Ни о чем», — думала она когда-то. Он — единственная ее связь с ними. Естественно искать знакомые черты в незнакомом лице.

Потом она задумывается — может, это все-таки о чем-то свидетельствует. Не о любви. Просто о чем-то.

5) Элизабет всегда хотелось иметь собаку, а с ней — обожание, нерассуждающую преданность и симпатию. Дарси, полагающий собак необходимым злом (и боготворящий кошек, этих нелепых созданий) выслушивает ее с несколько насмешливым изумлением.

Через несколько месяцев, счастливо устроившись Пемберли, они встречают Рождество с Джорджианой и Гардинерами. Она дарит ему старинную иллюстрированную рукопись.

Дарси дарит ей рубиновое ожерелье и щенка.

4) Как только объявлено о помолвке, Элизабет начинают приходить письма. Множество писем: из Корнуолла, Йоркшира, Дербишира, Глостершира, даже из Ирландии.

Несколько писем присылают ее собственные родственники. Про остальные Дарси поясняет: «это от дяди», «от бабушки», «от кузины Филадельфии, той, что замужем; малютка Филли еще не успела написать». Элизабет выслушивает, немного смущенная и немного позабавленная, но она довольна.

Потому что во всех письмах в разных выражениях говорится одно и тоже: «Пусть ваш брак будет счастливым».

3) Сначала Элизабет нисколько не беспокоил разрыв Дарси с теткой. Леди Кэтрин для нее ничего не значила, а Дарси и без того распоряжался целой армией родственников.

Но через несколько месяцев в этой армии начали проступать отдельные лица: сдержанная Кассандра, дружелюбная и жизнерадостная леди Оклэнд, дерзкая и своевольная Лавиния, мягкосердечный лорд Дарси и его хрупкая матушка. Она встречается с ними чаще, чем с собственной родней, ведет переговоры с соперничающими сторонами, и дозволяет немногим счастливчикам встретится с самим Дарси.

И все они что-то значат. Не потому, что в большинстве своем они ей нравятся, и не потому, что как-то влияют на ее собственную жизнь. Они значат, потому что они — семья Дарси, также как Мэри, Китти, Гардинеры, отец с матушкой, и даже Уикхемы — ее семья.

Элизабет вкладывает чек в адресованное Лидии письмо, и думает о надменной, нелюбезной женщине, которая, возможно, любит своего племянника.

2) Дочь Элизабет назвали Элизабет Филадельфия Джейн, в честь матери и крестных. В том году на свет появилась еще одна Элизабет: дочь Уикхемов, названная с нескрываемым намерением подольститься к богатой родственнице.

Эта родственница все прекрасно понимает, но, тем не менее, проявляет к девочке интерес.

Когда через одиннадцать месяцев рождается Элиза Бингли, Элизабет балует ее с чистой совестью.

1) Все в семействе Дарси, каждый на свой манер, ненавидят Джорджа Уикхема.

Элизабет ненавидит его сильнее всех.

Примечание:

1. См. «ГиП», ч. 3, гл. 2, встреча в Лэмбтоне — «раз или два ей почудилось, будто он искал некое сходство в ее чертах».

Аномалия

Весьма личный для автора фик, вызвавший в свое время споры.

Фицуильям Дарси неуклонно следовал самым строгим принципам. Он был суров к себе и отличался крайней разборчивостью. И, ко всему, нрав у него был холодный и сдержанный, а характер — необщительный. Он не сумел бы соблазнить женщину, даже если бы захотел.

Он никогда не хотел.

Нет, женщины ему нравились. Он восхищался правильными чертами и изящной фигурой не меньше, чем всякий мужчина. Но почему-то это восхищение никогда не перерастало в нечто большее, чем удовольствие, какое вызывала у него гармоничное строение или живописный пейзаж. И никакого желания.

Конечно, он был обязан жениться. Когда-нибудь. Не сейчас. Он был молод, здоров, и не хотел… В смысле, не собирался жениться до совершеннолетия Джорджианы. Он взял бы жену, подчиняясь холодному, безрадостному долгу, а его долг в отношении Джорджианы выглядел совсем иначе. Вряд ли нашлась бы женщина, какой бы мягкосердечной она не была, которая бы согласилась уступить первое место сестре.

Так что лучше бы Джорджиана вышла замуж. Скажем, лет в двадцать с небольшим. Она была бы молода, но не слишком, и они сумели бы подыскать ей доброго, мягкого и покладистого мужа. Такие люди встречаются редко, но все-таки существуют — достаточно вспомнить его друга Бингли.

Бингли, на самом деле, вполне бы подошел. Может быть, когда-нибудь, лет через пять-шесть, стоило бы об этом подумать. Бингли, возможно, согласился бы принять фамилию Джорджианы, и тогда их дети могли бы унаследовать Пемберли. И Дарси не пришлось бы жениться.

А потом он встретил Элизабет.

Он не помнил их первую встречу, но он вообще плохо запоминал незначительные события. Раньше он ее не встречал, а потом встретил, так что в какой-то момент они познакомились и стали… Не друзьями, а…

Ему понадобилось до нелепости много времени, чтобы сообразить, в каких они отношениях. За все двадцать семь лет жизни ни одна женщина не пленяла его воображения сильнее, чем весенняя рощица, а теперь происходило что-то странное. Что-то непонятное, чуждое, смущающее. Впервые за много лет он понятия не имел, что делать, говорить и думать.

Он не мог заставить себя заговорить с ней. Он никогда не страдал стеснительностью, но все было неправильно. Он никогда не испытывал ничего подобного. Он не знал, как ведут себя, когда поддаются соблазну. Поэтому набирался храбрости, прислушиваясь к ее беседам, и торопливо вступил в разговор, когда она обратилась к нему.

Он не был влюблен и не хотел на ней жениться. Он вообще не хотел жениться. Но и никакого другого исхода, кроме женитьбы, не видел. Раз он не мог на ней жениться, ему не следовало с ней общаться. А он, само собой, не мог на ней жениться. Пока не оказалось, что может.

Ему действительно понадобилась для этого вся сила страсти, как он написал в письме. Не потому, что он хотел жениться, или что ему требовалась… спутница жизни. Он никогда не нуждался ни в чем подобном, и ничего не изменилось. Кроме Элизабет. Все дело было в ней, не в нем. Что-то отличало ее от всех остальных, или делало его отличным… Но это не была плотская страсть. Это была она сама.

Много лет спустя, когда они были давно женаты, он посмотрел на Элизабет и начал: «Я никогда…»

И остановился, потому что дальше пришлось бы сказать: «Не был ни с одной женщиной, кроме тебя». А он вовсе не это имел в виду. У него не было слов, чтобы это выразить. Возможно, это и нельзя было сказать словами, тем более вслух. И тем более, Элизабет.

В любом случае, это уже не имело значения. Все изменилось.

Продолжаем переводить драбблы. Постепенно вы разберетесь в многочисленных родственниках Дарси:)

Писаный красавец

В детстве Фицуильм был очень хорош собой.

Ему это не мешало. Ему нравилось, когда всё вокруг красивое, даже собственное отражение. И люди обращались с ним, Джорджем и Филли гораздо ласковее, чем с Джеком и Энн.

Но ему не нравилось, когда матушке делали комплименты, какая у нее прелестная малютка-дочь. Он вовсе не был прелестным! И потом, сколько бы раз это не повторялось, Джек вел себя так, словно ничего забавнее в жизни не слышал.

Однажды, когда он был совсем маленьким, кто-то даже решил, что он приходится Энн младшей сестричкой, и теперь, стоило им встретиться, она сразу заводила об этом речь. Фицуильям мрачно подозревал, что она будет всем это рассказывать и после того, как они поженятся. (Он не знал, когда это произойдет, но надеялся, что очень-очень нескоро).

В конце концов, все поняли, что он — не девочка. Ненавистные локоны срезали во время детской лихорадки, и они так и не отросли, скулы заострились, плечи пошли вширь, и в пятнадцать лет в нем было почти шесть футов роста. К двадцати годам он подрос еще на пару дюймов. Если бы отец был жив, он бы едва доставал Дарси до плеча.

Меньше, чем через год после женитьбы, им с кузеном пришлось пообщаться с Уикхемом. Они встретились втроем впервые за много лет: последний раз под этой крышей Уикхем побывал, когда читали завещание, и капитан (тогда еще капитан) Фицуильям не снизошел до того, чтобы признать его существование

А разговаривали они за долгие годы до этого, когда еще были Джеком, Фицуильямом и Джорджем, и весь мир лежал у их ног. Пожилой джентльмен заметил, что юной барышне не подобает разгуливать повсюду в мужском наряде, и Джек с Джорджем просто зашлись от смеха.

Теперь они встретились как полковник, достопочтенный Джон Фицуильям, мистер Дарси из Пемберли и этот подлец Уикхем. Тот разглядывал кузенов с видом, предполагавшим, что он в любую минуту может высказать все, что думает. Фицуильям в ответ смерил его гневным взглядом, а Дарси ограничился улыбкой.

Он ничего не мог поделать: крохотная ребяческая часть его была в восторге. Он был богат, счастливо женат и перерос их обоих.

Из раннего цикла «Хорошие принципы»

(Название — аллюзия на слова Дарси «Мне привили хорошие принципы, но позволили следовать им с гордостью и высокомерием». Вот автор и решила показать, как это выглядело).

Джону Хэнкоку было под тридцать. Ему так и не повезло получить приход, но он был умен и здравомыслящ, а еще искренне любил детей, что и рекомендовало его Анкастерам. Родом из Дербишира, он был наслышан о мистере Дарси как о любезном джентльмене и щедром хозяине, не склонном предаваться принятым в его кругах порокам и любимом всеми, кто его знал. Он был заранее к нему расположен, и личное знакомство только укрепило это расположение.

С леди Энн все обстояло иначе. Мистер Хэнкок признавал, что она — редкая красавица, но ее обхождение, хотя и безупречно вежливое, не отличалось сердечностью. Она была столь же высокомерна, сколь элегантна. Слуги ее уважали, но считали менее щедрой, чем мистера Дарси. Капризной она не была, но отличалась требовательностью. А еще говорили, что она скрупулезно следит за соблюдением правил. Мистер Хэнкок решил воздержаться от суждений. Леди Энн очень напоминала брата, который ему сначала не понравился, но потом стал вызывать восхищение.

Понять детей оказалось гораздо легче. Джордж, крестник мистера Дарси, на первый взгляд казался воплощением добродушия и обходительности, но мистер Хэнкок быстро понял, что, хотя тот и неглуп, но не желает ни думать, ни напрягаться, и может напакостить исподтишка. Обычно дети ему нравились, но к юному Уикхему он так и не сумел проникнуться симпатией.

Единственный сын и наследник Дарси, Фицуильям, хрупкий шестилетний мальчик, был точной копией матери, и настолько не походил на товарища своих игр, насколько это было возможно. У него полностью отсутствовала наигранная непринужденность Джорджа, но страстная жажда знаний в сочетании с природной живостью ума не могли не расположить к нему самого равнодушного наставника.

Поэтому мистер Хэнкок был поражен нежеланием мистера Дарси признавать дурные стороны крестника, и едва ощутимым недоверием, которое тот питал к сыну.

— Мистер Дарси, могу я говорить откровенно?

— Да, конечно.

Мистер Хэнкок понимал, что следует проявить определенный такт.

— Джордж не… Он вовсе не глуп, и достаточно сообразителен. Но ему не хватает умственной дисциплины.

— У него очень живой нрав, — сказал мистер Дарси. Возможно, это было своего рода согласие.

— Да, это так. — Он набрал побольше воздуха. — Но порой мне кажется, что вы недооцениваете способности своего сына.

— Я знаю, что он очень умен, — ответил мистер Дарси и коротко рассмеялся. — В этом он пошел в мать.

«Как, похоже, и во всем остальном».

— Сэр, меня особенно впечатляет его память.

Поскольку мистер Дарси на вид не выказывал недовольства, он продолжил:

— Даже когда он не понимает то, что прочитал или услышал, он в состоянии воспроизвести текст с изумительной точностью. Боюсь, вероятность того, что он мог… опираться на ответы Джорджа, исчезающе мала.

Мистер Дарси слегка напрягся и откинулся на спинку стула.

— В последнее время Джордж немного… Он сильно переживает. В феврале умерла его мать.

— Я знаю об этом… печальном событии.

Мистер Дарси бросил на него внимательный взгляд.

— Обстоятельства, конечно, непростые, но, со всем уважением, они не оправдывают ни распущенности Джорджа, ни его попыток переложить вину на Фицуильяма, который абсолютно не причем.

Мистер Дарси глубоко вздохнул.

— Я сам поговорю с Джорджем.

— Спасибо, сэр. Я буду держать вас в курсе их успехов.

Он поднялся, поклонился мистеру Дарси и, обернувшись, увидел в дверном проеме леди Энн с удивительно мягким выражением лица. Он снова поклонился, чувствуя себя неловко из-за того, что оказался на перекрестье двух сильных воль.

— Если вас не затруднит, мистер Хэнкок, я тоже хотела бы знать об успехах моего сына, — спокойно начала она, жестом предлагая следовать за собой. Он занервничал сильнее.

— Ну, они с Джорджем…

— Я прекрасно осведомлена о недостатках Джорджа, — резко ответила она. — В отличие от мужа, он меня не интересует. Скажите, как дела у Фицуильяма?

Ее лицо выражало глубокую сосредоточенность — такую же, как у ее сына, когда тот особенно увлекался уроком. Но леди такое выражение не шло.

Мистер Хэнкок вздохнул.

— Что ж, ваша милость, он…

* * *

— Я спрашиваю не из пустого любопытства, — сказал мистер Хэнкок, — а чтобы избежать возможных… промахов.

— М-м-м… — ответила миссис Рейнольдс.

Высокая угловатая женщина средних лет умела наводить ужас, но острый глаз мистера Хэнкока сумел различить (и оценить) ее нерассуждающую преданность Дарси.

— Никогда не обсуждайте с ее милостью юного Уикхема. Лучше вообще никогда о нем не упоминайте. Он не вызывает у нее симпатии.

— Да, я заметил, — сухо подтвердил мистер Хэнкок. — А еще каких неприятностей избегать?

— Если мастер Джордж провинится, позаботьтесь, чтобы не досталось мастеру Фицуильяму. — Серые глаза домоправительницы сузились. — Он очень славный мальчик — я имею в виду мастера Фицуильяма. Я никогда не слышала от него грубого слова. И другие слуги тоже.

Про себя мистер Хэнкок подумал, так ли это хорошо.

— Но хозяину он не по душе, не то, что тот, другой.

— Я наслышан о недавней трагедии, — намекнул он.

Миссис Рейнольдс фыркнула, не оставив сомнений, какого она мнения о покойной миссис Уикхем.

— Да, сэр. Чахотка. К счастью, никто больше не заразился, хотя ее милость отослала Фицуильяма, как только узнала диагноз.

Мистер Хэнкок неуверенно поинтересовался:

— И часто он покидает Пемберли?

В ответ на подозрительный взгляд, он уточнил.

— Если он будет часто отсутствовать, мне надо подогнать расписание занятий.

— А. Ну, бывает по-всякому. В тяжелые времена ее милость всегда отсылает его к лорду Анкастеру. Обычно за ним приезжает леди Кэтрин, но не в этот раз, когда заболела миссис Уикхем.

— Я одно время жил в Хьютоне, — заметил он. — Лорд Анкастер — замечательный человек. Вспоминаю проведенное время с удовольствием. А ее милость похожа на брата?

Домоправительница задумалась.

— Да, конечно. Но больше с виду. У них совсем разные обычаи: леди Энн не любит общества. Она предпочитает быть сама по себе.

— То есть в Лондоне они бывают редко?

— Мистер Дарси может поехать на пару недель, но ее милость светская жизнь не привлекает. За последние три года она не была в столице ни разу. Уикхемы — те ездили постоянно. Крестная мастера Джорджа, миссис Хокинс, очень его балует.

— Хокинс? Не думаю, чтобы слышал …

— Это вдовая кузина миссис Уикхем, — отмахнулась миссис Рейнольдс. — Урожденная Торп [1].

— Понятно.

Он немного подумал.

— А крестные мастера Фицуильяма интересуются его воспитанием?

— Мистер Дарси выбрал крестным отцом старого друга, сэра Перси Блэкни, но у того… множество своих забот [2].

Мистер Хэнкок с трудом удержался от смешка: невозможно было представить, чтобы сэр Перси, самый нелепый человек в Англии, смог поддержать простейший разговор со своим серьезным умненьким крестником. Судя по лицу миссис Рейнольдс, та полностью разделяла его мнение.

— Крестная мать живет в Сомерсетшире, в мужнином поместье. Она поддерживает переписку с леди Энн, но из-за слабого здоровья почти не покидает его пределов. Она замужем за родственником мистера Дарси, племянником его бабки.

— Позвольте поинтересоваться, как ее зовут?

— Леди Эллиот [3].

— Вот как.

Он опустил стакан.

— И последний вопрос. Мастер Фицуильям настаивает, чтобы с ним повсюду была кошка. И не лучшая представительница своего рода, на мой взгляд. Когда он не приносит ее с собой, она является сама. Поскольку юного Уикхема это создание презирает, во время занятий возникают проблемы.

— Это Альфред [4], — ответила миссис Рейнольдс. — Можете поговорить с мистером Дарси, если хотите. У нее прескверный нрав, и она всегда поблизости от мастера Фицуильяма. Когда он в прошлом году сильно расхворался, она вообще от него не отходила.

Мистер Хэнкок нахмурился.

— И часто он болеет?

— Да.

Примечания:

1. Надеюсь, родство Уикхема с Огастой Хокинс и Изабеллой Торп было в должной мере оценено читателями.

2. Сэру Перси действительно не до крестника — он под маской «Алого первоцвета» занят спасением французской аристократии от революционных злодейств (см. одноименный увлекательный роман).

3. Ну да, в этом хедканоне все друг с другом в родстве. Кузина Элизабет Фицуильяму совсем не понравилась. А вот кузина Энн — наоборот.

4. Альфред — женского пола. Мистеру Дарси было три года, когда он спас ее из пемберлейского озера (угадайте, кто ее туда закинул). И назвал в честь короля Альфреда Великого, о котором как раз рассказывала мама. Ошибся по молодости лет, бывает.

Из неоконченного цикла «Пять женщин, на которых Фицуильям Дарси так и не женился»

«Ежели б я полюбила — тогда, конечно, другое дело!»

«Эмма», гл. 10

Мистер Вудхаус никогда не отличался телесной крепостью, но в год, когда Эмме исполнилось семнадцать, здоровье его стало быстро приходить в упадок. Эмма посоветовалась с мистером Найтли и с мистером Перри, и через несколько недель отец с дочерью (и компаньонкой дочери) очутились в Бате.

Местное общество пришлось Эмме не по душе. Она рассчитывала на почтение, подобающее мисс Вудхаус из Хартфилда, а приходилось толкаться среди вульгарной толпы в Галерее-бювете.

Поэтому, когда выдавались свободные полчаса, она предпочитала прогулку с мисс Тейлор.

— Сначала чуть не сбил меня с ног, — возмущалась она, — а как при этом смотрел! Извинился только после того, как какая-то дама — которую я впервые видела — упомянула мое имя и размер приданого. После чего я пятнадцать минут не могла от него отделаться.

Миссис Тейлор успокаивающе что-то пробормотала.

— А потом мне пожелал представиться лорд Клэр! Ир…

— Ирландский виконт, — презрительно произнес мужской голос.

Эмма, пылая от негодования, резко свернула за угол.

— В Лайме он вполне сошел бы за знатного вельможу… Ох!

Голос принадлежал высокому, очень красивому, очень молодому и очень изумленному джентльмену.

— Прощу прощения, мадам, — сказал он, и Эмма тут же прониклась к нему расположением.

— Это моя вина, — честно призналась Эмма. — Как и в большинстве случаев. Но все равно спасибо.

Все рассмеялись, и спутник молодого джентльмена, с которым ее вроде бы знакомили несколько дней назад, представил его как мистера Дарси из Пемберли.

Эмма сделала реверанс. Мистер Дарси поклонился, и довольно скоро выяснилось, что между ними — пятая степень родства и что он — наследник ее прапрадеда.

Мистер Тилни наблюдал за происходящим с явным удовлетворением.

Пять встреч и один танец спустя (только один, потому что мистер Дарси ненавидел танцы еще сильнее, чем мистер Найтли) оказалось, что их мнения совпадают по всем возможным поводам. Он был суров, а она — жизнерадостна, он язвил там, где она оставалась серьезна, но это не имело значения. Их соединяло внутреннее сродство, инстинктивное согласие, которое пронизывало любой разговор.

Они не могли наговориться. Слова не успевали сбежать с языка — они схватывали мысли друг друга из наполовину высказанных фраз. Дело было не в понимании — временами Эмма совсем его не понимала. Но она знала его просто потому, что знала себя.

Двадцать пять лет спустя

(Из неоконченного фика «Спокойствие и достоинство»)

Кроме персонажей всем известных, упоминаются: мисс Элизабет Дарси, старшая дочь мистера Дарси из Пемберли и точная копия отца, мистер Джордж Уикхем, старший сын Лидии Уикхем (обязанный Дарси карьерой и положением в обществе), а также мистер Эдвард Дарси, наследник Пемберли, его младший брат Кристофер и младшая сестра Джорджиана, виконт Дарси Рочфорд, единственный сын графини Джорджианы Равеншо, урожденной Дарси, Элизабет «Бесс» Уикхем, старшая дочь мистера Уикхема, Джон Уикхем, его старший сын (будущий священник, учится в Кембридже на деньги мистера Дарси), Изабелла Уикхем, его младшая дочь (Дарси взяли ее на воспитание, как Бертрамы — Фанни Прайс).

Остальных попытайтесь расшифровать сами.

Письмо пятнадцатое.

Миссис Дарси мистеру Дарси.

10 февраля 18__ года.

Дорогой мой супруг!

Нам всем (а не только мне) очень тебя не хватает, но, конечно, ты не можешь покинуть Эрдсли. Меня совсем не удивляет, что поместье в упадке. Уилкокс всегда напоминал мне поумневшего мистера Коллинза, что, на самом деле, жутковато. Может, тебе прибегнуть к помощи младшего священника? До преподобного Стэнли ему далеко, но, думаю, он мог бы принести прихожанам немалую пользу, особенно если бы его усилия были вознаграждены: что для нас незначащая мелочь, для них — богатство, о котором можно только мечтать.

Что касается Джорджа, то, признаться, не знаю, что и думать, а тебе лучше, чем кому-либо, известно, что такое со мной случается нечасто. Он очень осторожен и тщательно блюдет приличия, но при всем том я почти уверена, что он влюблен в Элизабет. Его намерения — вот что меня смущает. Страх перед тобой заставлял его таиться, и теперь он дал себе больше воли, особенно потому, что Элизабет немного оттаяла. Только не думай, что она отвечает на его чувства или в восторге от ухаживания. Не сомневаюсь, что приданое и положение в обществе составляют большую часть ее очарования. Я не питаю иллюзий о принципах Джорджа, каким бы милым тот не казался. Может, намерения у него и честные, но мне в это не верится: он не может не понимать, что наткнется на сопротивление всех заинтересованных сторон.

Поэтому Дарси (хотя теперь его, вероятно, следует называть Рочфордом) был встречен нами с облегчением. Оба молодых джентльмена гордятся своими манерами (обходительными и благовоспитанными соответственно), оттого испытывают друг к другу глубочайшее презрение, и не снисходят до того, чтобы выражать его открыто. Дружелюбие, с каким они общаются, не может не внушать благоговения. Мы с Элизабет с трудом удерживаемся от смеха.

Она поделилась со мной некоторыми своими тревогами. Я хотела бы большего, но понимаю, что любая барышня в двадцать один год не может даже вообразить, что маменька тоже была молодой. Единственное исключение — Бесс. Она никогда мне не нравилась, но я жалею ее, как жалею всех этих детей, вынужденных платить за чужие ошибки. До сего дня я порой гадаю: окажись я менее доверчивой, может, все удалось бы предотвратить? Но как я могу желать, чтобы одиннадцать моих племянников и племянниц вовсе не появились на свет? К иным я питаю симпатию, насколько это в моих силах. Джек и Белла, бедняжки, им там совсем не место. Признаюсь, была бы рада, если бы Джек нас навестил: он смог бы повлиять на Кристофера.

Увы, вместо него у нас гостит Джордж. Он мне нравится, но совершенно не подходит Элизабет ни по характеру, ни по положению в обществе. Начинаю думать, что она скрывает свои подлинные мысли. За шесть недель она стала нервной, как сестра Стэнли. Мы в таком расстройстве, что ради поддержания мира и спокойствия я готова послать за любым здравомыслящим родственником. Дарси на днях заявил мне, что охотно проткнул бы Джорджа шпагой. Как ты думаешь, он когда-либо догадается о разнице между откровенностью и бестактностью? Даже Джорджиана не наделена такой способностью задевать ближних. То, что все до сих пор не перессорились, отношу на счет собственной гениальности.

О, забыла упомянуть, что прислуга тоже невзлюбила Джорджа. Еду ему все время подают холодной, а у меня не хватает духа сделать реприманд месье Рено. Они составили комплот, чтобы отравить ему жизнь. Я учусь перед зеркалом делать кислую мину на случай, если дойдет до прямого столкновения. Иначе сразу станет ясно, что я придерживаюсь того же мнения, и они попросту обойдут мой приказ каким-нибудь искусным новым способом. Нет гордости сильнее, чем у доверенных слуг. До сих пор вспоминаю, какие уничтожающие взгляды бросал на меня старик Робертс. Точнее, бросал бы, если бы мог меня видеть. Только ты, мой дорогой, мог оставить при себе слепого камердинера.

Фицуильям, я не прошу тебя поторопиться. Твои заботы много важнее, чем наша пародия на сватовство. Но поспеши с ответом. Напиши мне одно из своих восхитительно длинных и запутанных писем, полных советов, беспокойства и сетований на то, как тебе меня не хватает.

Я подумала, что если мы проведем в Лондоне сезон [1], Элизабет окажется в более широком кругу и сможет отдалиться от Джорджа, не оскорбляя его. У Джорджианы и Беллы такое крепкое здоровье, что я уверена — нет ни малейшего риска [2].

Передавай Эдварду мои наилучшие пожелания. И скажи ему, что леди Вестерморлэнд заверила меня: ее дочь вовсе не считает, что мужчинам к лицу борода, так что он может не утруждать себя ее выращиванием.

Твоя любящая жена,

Элизабет Дарси

Письмо двадцать второе.

Мистер Дарси миссис Дарси.

21 февраля 18__ года.

Сразу попрошу прощения за задержку с ответом. Моим единственным оправданием является то, что я прилагаю все усилия для того, чтобы завершить здешние дела, несмотря на рушащийся на меня вал едва прикрытых требований.

Письма — плохая замена твоему обществу. Обстановка в доме мистера Беллингхэма наводит уныние, вполне соответствующее его репутации. Ему было за семьдесят, когда я родился, и его вкусы обличают в нем старого и невежественного человека, коим он и являлся. Двоюродная бабка не стала ничего менять, только повесила вместо портрета его матери портрет собственного деда. Тот, по семейному преданию, был человеком порочным, корыстолюбивым и нетерпимым, так что дети стремились покинуть его кров при первой возможности. Я вполне этому верю. Ежели бы предание описывало его как уродливого сластолюбца, запершего жену на чердаке, я бы и в это поверил. Его портрет выглядит порождением ночного кошмара. Из-за семейного сходства его лицо кажется злой карикатурой на мое собственное. За исключением глаз. Глаза у него карие, близко посаженные и похожие на бусинки. И слава Богу: кошмары мучили меня только каждую вторую ночь, пока я не проглотил свою гордость и не распорядился убрать портрет.

Уверен, что будь ты со мной, меня бы нисколько не беспокоили дурные дела и злые взгляды первого Александра Дарси. Твоя веселость быстро бы меня излечила. Я послал за детским портретом Элизабет и Джорджианы. Мы так и не смогли решить, куда его повесить, и, вне всяких сомнений, Александр отнесся бы к моей плаксивой сентиментальности с полным презрением. Хоть это просто мое воображение, сама мысль мне приятна.

Буду ждать от тебя новостей о том, что происходит на поле битвы при Пемберли. Я полагаю, всеобщее беспокойство явилось результатом той скорости, с какой разошлись новости, но скорость эта необычайно велика даже для нашего семейства. В дополнение к твоему письму и упражнениям Эдварда в дипломатии я получил послания от сестры, племянника, племянницы, тетушки и двоих кузенов. Я отлично понимаю, случись что-либо серьезное, ты не писала бы о мелких хлопотах. Мне и так пришлось предъявить Элизабет ультиматум — кажется, без особой необходимости. Если таким путем удастся прекратить это безумие, я с удовольствием отправлюсь в Лондон. А если в результате прекратится наша разлука, я буду только счастлив. Дорогая, нас испортило полное благополучие: мы не хотели расставаться, и потому не расставались. Когда мы последний раз были в разлуке? Тринадцать лет назад? Пятнадцать? Да, это случилось, когда в одну неделю скончались твой дядя Филиппс и мой дядя Далримпл.

Временами мне кажется, что мы недооцениваем преимущества жизни на Континенте. Конечно, будь ты здесь, ты бы заметила, что человеку моих почтенных лет дуться не подобает. Это мне напомнило, как я в четырнадцать лет убежал из дому. Уже через полчаса я умирал от тоски. Я тебе об этом не рассказывал? Матушка как раз заболела, и я разругался с отцом. Он прочел мне нотацию о необходимости сдерживать свой нрав, и я был в такой ярости от того, что посчитал его лицемерием, что решил навсегда покинуть Пемберли.

Ты была права — мысли мои путаются и мне ужасно тебя не хватает. В твое отсутствие я стал мрачным и нелюдимым. Я забыл, как мерз во сне. Мне уже за пятьдесят, и без жара твоего тела, как бы я не привык про это ворчать, я чувствую каждый прожитый день. Здесь нет твоего портрета, чтобы напоминать мне, каким я был, когда мы только поженились, и я впервые осознал, что в жизни бывает не только удовлетворение, но и радость. Но я не хотел бы, чтобы портрет оказался здесь. Я не хотел бы, чтобы к нему вообще прикасались. От одной мысли меня охватывает озноб. Может, я проявляю излишнюю деликатность, но если его увидит Эдвард! Да кто угодно увидит! Можешь считать меня ханжой, и, вероятно, это так и есть, но эта юная особа предназначена только для моих глаз.

Миниатюра, которая у меня с собой, это совсем другое, как и письма — совсем другое. Я чувствую себя таким же далеким от «молодого мистера Дарси», как от «маленького племянника лорда Равеншо». Я устал, и почти что чувствую, как волосы покрываются сединой. Думаю, нам стоит поехать в Лондон. Попадись мне в такой момент Джордж, не уверен, что не распорядился бы выставить его из поместья. Прошло много времени с тех пор, как мне приходилось принимать решения в одиночку, и я утратил к этому вкус.

Думаю, что скоро вернусь. Не говори Элизабет — я хочу устроить ей сюрприз. На самом деле, самое горячее мое желание — видеть тебя и говорить с тобой. Получив это письмо, не тревожься из-за его унылого тона. Со мной все в порядке. Я просто не в духе. Всему виной Эрдсли. Я почти готов поверить местным жителям, уверяющим, что место проклято. Беллингхемы были вполне способны навлечь на себя что-то подобное.

Жалею, что не выбрал другой оборот — сразу вспомнилось то, другое письмо. Думаю, ты все еще хранишь это жуткое послание. Со временем оно обратится в фамильную реликвию, и через несколько сотен лет будет стоить тысячи фунтов, а наши потомки станут гадать, что оно обозначает. «Получив это письмо, не тревожьтесь» — это единственное, что я с четкостью помню.

Я уже написал Элизабет весьма суровое послание и вынужден был просить прощения за свой стиль, так что в завершение могу попросить его и у тебя за то, что разворошил прошлое. Поцелуй от меня детей, и надеюсь, что через несколько дней после того, как ты прочтешь эти строки, мы увидимся.

Твой преданный муж,

Фицуильям Дарси

Примечания:

1. Светский сезон в Лондоне совпадал с сессией парламента и длился с начала мая по конец августа. Потом начинался сбор урожая, открывался охотничий сезон, шли выездные судебные сессии — ассизы и находились прочие важные дела, требующие присутствия хозяина в поместье.

2. Лето в георгианском Лондоне — это еще и сезон заразных заболеваний, прежде всего желудочно-кишечных. Почему, вряд ли нужно пояснять. Тогда считалось, что от миазмов, которые испускают городские трущобы и свалки.