Ворон ворону глаз не выклюет (джен)

В небе беспокойно каркали вороны. Осень вступит в свои права только через пару недель, а уже пришли гостить холода, угрюмые тучи и моросящие дожди. Поздним вечером, бывало, даже пар изо рта шёл. Чтобы не околеть, Хейд решил прикупить печёной картошки: об неё можно погреть руки, а потом с наслаждением съесть и согреться изнутри. В такую погоду до Сорочьего Гнезда пришлось добираться пешком да на попутном транспорте. Хейду нравился город в своей ночной ипостаси: тихий, безмятежный, словно вор в нём оставался совершенно один.

Чтобы сократить путь, он свернул с набережной в спальный район — не самый благонадёжный, но Хейд ведь тоже часть «тёмной стороны», пусть его и опасаются. Он успел съесть половину огромной картофелины, остывавшей до обидного быстро, прежде чем услышал сердитые голоса. Разбилась иллюзия уютного одиночества, даже еда показалась не такой вкусной, как секундой раньше. В свете газового фонаря он разглядел парней с кисточками в руках, за их спинами кричали алые буквы: «ГОРИ-ГОРИ ШЛЮХА-ИМПЕРАТРИЦА», «СКОРБЯЩИЙ ПАЛАЧ ОПЛАКАЛ ВАШУ СМЕРТЬ», «СКОРПИОН СДОХНЕТ ОТ СВОЕГО ЯДА». Компания мужчин в шляпах такие художества не оценила: грозилась набить «молокососные морды» и отчистить ими стены домов.

Чужие тёрки Хейда не касались, но свалить он не успел: один из шляпников кинулся на ближайшего парня, а тот вместо кисти вынул нож — брызнула кровь из рассечённого горла. Вандалы налетели стаей диких зверей, растерзав опешивших мужчин быстро и жестоко. Зверёныш, чьё лицо скрывал платок, указал ножом на невольного свидетеля, привлекая внимание остальных. Выронив недоеденный ужин, Хейд отошёл от ступора и рванул прочь.

Звери загоняли добычу молча, неотступно. Вокруг столько домов — нет, нельзя, это ловушки, никто не откроет дверь айрхе. Впереди замаячила вывеска паба, но увидев издалека, что за толпа к нему несётся, бармен тут же заперся. Хейд долбанул кулаками по стеклянным дверям: «Пусти меня, сволочь!», но бармен с виноватым лицом задвинул стальной заслон. Ушли драгоценные секунды. Хейд кинулся в сторону набережной, но ему отрезали путь. Ещё был шанс увильнуть через улочки, но его встречали и там. Загнанным кроликом Хейд бросился в оставшийся проход, он бежал, смаргивая дождевые капли, пока не наткнулся на тупик. Затормозил так резко, что не устоял на скользкой грязи и упал на колено. Сердце стучало, как бешеное, побуждая к действиям, сопротивлению, но что он мог сделать? Даже если закричит, никто не станет рисковать собой, чтобы его спасти.

Чужая тень накрыла Хейда, он сжался, затравленно глядя на своих палачей. Как же их много! От такой толпы и ножом не отбиться. Вдруг вспомнилось, как мать бинтовала ему ногу, рассечённую когтями степной кошки, приговаривая, что шрамы делают человека сильнее. Эти же слова он повторял ревущему брату, когда его руку порвала дарнеллская шавка, а Хейд дрожащими пальцами оставлял полосы кривых стежков. Почему в голову пришли именно эти воспоминания о людях, которых он когда-то любил?

Каркающий хор звучал всё ближе. Один из палачей, убрав нож за пояс, потянулся к Хейду голыми руками — действительно, зачем тупить лезвие о грязную обезьянку? — но не успел коснуться. Мгновение — и зверей накрыла галдящая волна. Вороны впивались когтями в кожу, выклёвывали глаза и раздирали лица. Они были неотвратимы, как стихия, то поднимаясь к небу, то вновь пикируя на охотников, ставших их пиром. Капала кровь, летели перья из сломанных крыльев, птицы со свёрнутыми шеями падали на землю. Несколько ублюдков осталось лежать в грязи, кто мог — бежал, воя от боли вполне по-человечески.

Хейд на ватных ногах выбрался из тупика, держась за стену. Голова гудела от криков птиц и людей. Какого чёрта это было? Будто один из кошмаров воплотился в реальности. От скрипучего «кар!» он дрогнул и вжался в рекламный столб — то был всего лишь один грач, с кривым клювом. Хейд же запрятал Дар в тайнике на Обводной, так почему птицы до сих пор преследуют его?

Отдышавшись, он помчался что есть духу к библиотеке. Астральная башня уже виднелась над крышами домов, манила, как спасительный свет маяка. Скорее, скорее бы укрыться в Гнезде! Там все свои, там можно не бояться кровожадных ублюдков и бешеных птиц. Массивные двери библиотеки с грохотом закрылись за Хейдом. Наконец-то. Осталось вытереть пот со лба, взять себя в руки и подняться по лестнице. Сороки осмелели, вновь начали слетаться в любимый хаб, поэтому народу в Гнезде хватало. Даже объявились воры, которых все считали повешенными после недавних рейдов. Вот только Счастливчика было не видать, опять опаздывал, зато вместо него нашёлся Михаил. Тот держался подальше от шумных компаний, смоля папиросу у открытого окна.

— Разве Несса ещё пускает тебя в Гнездо? — Хейд обессиленно сел на скамью рядом с ним. От пальто Михаила пахло рыбой и морем, этот запах не перебила и табачная вонь.

— Матушка-Гусыня любит даже тех птенцов, которые вылетели из гнезда искать свой путь, — Михаил протянул папиросу, но Хейд покачал головой. — К тому же я радую её свежей златочешуйной форелью. Где она найдёт ещё одного настолько щедрого контрабандиста?

— Может, и меня порадуешь? Сроки горят. Ты уже давно обещал, что мы свалим из города, — Хейд готов был хоть сейчас прыгнуть в трюм корабля и не вылезать оттуда до прибытия в Ашвайлию.

— Всё в силе, не переживай, братка. Сам не хочу затягивать: скоро Трёхглавый змей и Скорпион начнут жалить друг друга, лучше в такой момент находиться подальше от них. Снимаемся с якоря сразу же после отъезда нашей дражайшей императрицы.

И без того шумное Гнездо заполнила музыка — Спичка заиграл на гитаре, народ нестройным хором подпевал: «А я по жизни бродяга и вор, пока мне в спину не прилетит топор!» Михаил лениво наблюдал за ними со стороны, папироса в его руке медленно тлела.

— Знаешь, братка, буду я скучать и по Скорпиону, и по этой дыре. Повидал уже весь мир, везде свои достоинства и недостатки, но я всегда возвращался именно сюда, — проговорил он и глубоко затянулся.

Хейд промолчал. Он не станет горевать, даже если Морской хан поглотит весь Тормандалл, опустив его на дно океана. Рядом с Михаилом было сидеть невозможно, Хейд чувствовал, как вонь его курева въедалась в кожу. Не зная, чем себя занять, он подсел за стол к Сорокам, увлеченно играющим в Пьяного рыбака. Саму игру Хейд не любил, но руки помнили старые приёмы. Почему бы и не скоротать время, пока Счастливчик где-то пропадает.

— Гляньте, какая птичка к нам залетела, — оскалив больные зубы, пробасил Ловец. — Ставки делать будешь, коротышка?

— Коротышка у тебя в штанах, — Хейд выложил на стол двадцать шиллетов. За свою жизнь он слышал прозвища и обидней, но если промолчит — только хуже станет.

За ленивой перебранкой Сороки разыграли несколько «заплывов». Хейд собрал Опасную компанию, парочку Стайных охотников и завершил Большим уловом; хоть кости и падали хорошие, а играл без огонька. То и дело вглядывался в рожи Сорок, не чувствуя себя в безопасности.

— Тьфу на тебя! — от души плюнул Муха, увидев Опасную компанию у Хейда. — С айрхе в Рыбака играть — себя не уважать.

— Вся хорошая рыба ему в руки плывёт, как заговорённая. Чувствует дурную кровь, — поддакнул кто-то из новеньких.

— Забирай улов и проваливай, не порть нам игру, — закончил Ловец, махнув рукой, будто прогонял надоедливое насекомое.

Неудачники.

— Раскудахтались, как общипанные клуши, смотреть противно, — Счастливчик плюхнулся на свободное место и кинул на стол несколько шиллетов. — Чего зырите? Играть будете, или вы здесь ныть собрались?

— Ещё хоть раз назовёшь меня курицей, я тебе яйца снесу, — пригрозил Ловец и передал кости.

Поймав взгляд Хейда, Счастливчик подмигнул с весёлой ухмылочкой, но тот никак не отреагировал. Уж с зарвавшимся ворьём он разобрался бы и без посторонней помощи. Игра шла вяло. Сороки один за другим плевались и уходили ни с чем, спустя час за столом остались сидеть лишь двое.

— Не замечал в тебе страсти к Рыбаку, — сказал Счастливчик, поправив платок на шее. Опять он нацепил на себя нелепый горошек.

— Чем только не займёшься, лишь бы скрасить ожидание одной запаздывающей пташки. У которой, видимо, поломаны все крылья и лапы, потому она ползком тащилась до Гнезда.

— Перестань дуться, цивильчик. Уверяю, я летел к тебе со всей возможной скоростью.

Хейд отмахнулся от брехливых слов и бросил кости.

— Так что за заказ, которым ты недавно дразнился?

— Ого, три кита, опасно, — присвистнул Счастливчик, оценив расклад подельника. Оглянувшись, он понизил тон, почти шепча: — Намечается дело века, не шучу! Однако великие дела требуют великого доверия, а оно у Сорок, сам знаешь, такое же непостоянное, как шлюхи в «Аисте». Если согласишься — придётся укрепить наши отношения, — он задумался над сказанным и расхохотался, растеряв весь серьёзный настрой. — Будто замуж зову, а? Но навар того стоит, цивильчик, а ты единственный совмещаешь две важные характеристики: достаточно умелый вор, которому я достаточно доверяю.

— Погоди, погоди. Столько слов наговорил, а сути я так и не уловил. Во что ты хочешь меня втянуть?

— Нас втянуть, но риск того стоит, верь мне. Если не подведёшь, Морт — мы попадём в историю!

И ради этого пустобрёха Хейд тащился сегодня в Гнездо? Он начал демонстративно вставать из-за стола, но Счастливчик с торопливым «стой-стой-стой» успел схватить его за рукав и заставил сесть на место. Удостоверившись, что Сорок в Гнезде не осталось, все разлетелись по заказам, даже Спичка со своей гитарой, он перешёл к сути:

— Замут таков: императрица привезёт не только косточки нашего бывшего монарха, но и некие реликвии династии Аргелов, вывезенные из Дарнелла годы назад. Эдакая дань уважения и памяти. Смекаешь, Морт? Смекаешь, насколько ценные штучки везут в наше захолустье?

— Смекаю. Не смекаю лишь, зачем мне в это ввязываться. Такой хабар сбыть даже сложнее, чем украсть. А если Чёрная гвардия вклинится? — Хейд хмуро кинул кости. Не удалось собрать пять китов для Большого улова, но шансы на выигрыш, если сравнивать с результатом Счастливчика, всё ещё хорошие.

— Один человек уже говорил мне подобные слова. А потом рискнул — и прославился как искуснейший вор Дарнелла.

Сердце Хейда замерло на мгновение. Ублюдок знал, на что давить.

— Ты… ты про Соловья?

— Именно, мир его праху. Мы были молоды и горячи на голову, когда я предложил безумную идею — обчистить музей Губернаторского дворца. Правда, Соловей в итоге провернул дело без меня… ну, и где он теперь, а? — Счастливчик подмигнул с неестественной улыбкой. — У нас-то судьба лучше сложится. А главное, каков момент! Императрица собирается одарить народ целой речью, власть из портянок выпрыгнет, лишь бы организовать достойную охрану. Музей будет закрыт и не так защищён, как обычно. Вот он — шанс. Наши имена будут шептать в Гнезде с таким же благоговением, как некогда шептали имя Соловья. И, конечно, обогатимся, не без этого. Даже если не доберёшься до реликвий Аргелов, в музее всё равно найдёшь, чем поживиться. Уж я-то найду нам коллекционера с достаточно большим кошельком, который с радостью купит всё, что притащишь.

Счастливчик заливал с таким вдохновением и страстью, что его затея начала казаться любопытной. Только не из-за славы, денег, или честолюбивого желания проверить мастерство, на что пытался надавить информатор. Хейд проговорил: «Я согласен», и словно нырнул в ледяную прорубь.

— Знал — не разочаруешь, — Счастливчик облегчённо выдохнул и ослабил узел платка. — Толковый ты мужик, не то, что Соловей. Но смекаешь, да? Никто из семейки Мугнус не должен знать о наших планах. Майр не одобрит риск для всех Сорок, а то и потребует процент! Держи рот на замке и готовься. Хорошенько так готовься, а я тебе помогу. Ух, вот это дело мы замутим, дружище!..

Счастливчик бросил кости в последний раз: выпали недостающие краб и луфарь, собрав Пьяного рыбака. Воскликнув: «Глянь-ка, сегодня мой день, хоть беги лотерейные билетики покупай!», он сгрёб со стола сотню шиллетов. Простенькая манипуляция с костями осталась незамеченной — у Хейда были свои представления о благодарности. Пусть порадуется, засранец.

Оставшись в одиночестве, Хейд устало потёр лицо. Не слишком ли он поспешил с решением? Губернаторский дворец — далеко не особнячок Бороха. Там полегло не меньше сотни воров разной степени искусности, так и не взявших эту «крепость». Все публично вздёрнуты, а ведь были среди них и знакомые Хейда, такие же Сороки, решившие бросить вызов и что-то доказать.

«Зачем только согласился?» — перед глазами возникла картина из прошлого: мрачная комната на вершине маяка, силуэт висельника на фоне окна, рыдающая в истерике Несса, ещё такая юная и красивая. Именно поэтому. Хейд запер на множество замков эту часть прошлого, но кошмары напомнили, что оно до сих пор сидит где-то глубоко в голове. Грех не воспользоваться шансом решить загадку смерти Соловья и покончить с этим делом раз и навсегда. Стоило забрать у Ардашира перстень-ключ и отпереть им кое-какие тайны «Аиста»: карты музея, записи и планы — даже спустя годы все они были сохранены в целости, Хейд не посмел касаться вещей друга. Перечитать бы, освежить в памяти.

Дождь утих, лишь слышался редкий стук капель о шифер. Хейд так и не придумал, как рассказать Айлин, что он покидает Тормандалл. Малодушно не хотелось обременять себя прощаниями — исчезнуть бы из её жизни так же внезапно, как в ней появился... и всё же Айлин подобного не заслужила. Привычным путём Хейд забрался на каркас астральной башни и постучал в окно. На удивление, долго ждать не пришлось: лиственная завеса расступилась, явив покрасневшее от бешенства лицо Нессы. От неожиданности Хейд дёрнулся назад и чуть не полетел с карниза, но Несса успела распахнуть окно и затащить упирающегося вора внутрь.

— Я. Так. И. Знала! — Несса по одному слову выплёвывала в лицо Хейда, сейчас она была не Матушка-Гусыня, а разъярённая гарпия. — Предупреждала ведь — не лезь к Айлин! Её жизнь — не твоё собачье дело!

— Моё собачье дело, что ты заперла ребёнка в клетке и оставила чахнуть в одиночестве, — Хейд попытался оттолкнуть Нессу от себя, но та лишь сильнее вцепилась в лацканы пиджака. Этот разговор давно зрел между ними, но момент для него выпал ну совсем не подходящий. — То, что Айлин ослепла, не значит, что надо отрезать её от мира своей опекой. Вечно за ней ухаживать ты не сможешь, как она будет выживать без тебя?

— Послушайте только, как заговорил наш доморощенный папашка! — Несса противно засюсюкала, сощурив глаза. Этот её тон Хейд особенно ненавидел. — Где же было его ценное мнение, когда он свалил чужого ребёнка на мою голову и спрятался в нору, поджав хвост? — она осмотрелась, будто у окружавших их растений должен был найтись ответ. — Заглядываешь к Айлин раз в полгода, милуешься, а она и рада — её герой-спаситель явился. Где же этот герой пропадал первые месяцы, когда девчонка рыдала днями и ночами, шугаясь любого звука? Отозвался ли герой хоть раз на мои просьбы помочь приучить эту дикарку к туалету, ванне и ложке с вилкой? Нет, он струсил! Побоялся взять на себя ответственность за чужую жизнь, скинув её на меня! Будто моя собственная жизнь была недостаточно сложна после смерти Соловья.

Несса выговорила это всё на одном дыхании. Но она ещё не закончила, о нет.

— Ты дурной человек, Морт! Ты даже понятия не имеешь, что происходит с Айлин на самом деле, тебе не интересны проблемы любимой зверушки, и ещё считаешь себя вправе высказывать мне какие-то обвинения?!

Крик Нессы эхом прокатился по оранжерее. У Хейда внутри всё кипело от невысказанных упрёков, но он молчал. Наверно, потому, что Несса была отчасти права — или даже полностью. Но ведь она тоже ошибалась!..

— Меня от тебя тошнит, — Несса оттолкнула Хейда в сторону открытого окна. Тот едва успел схватиться за раму. — Запрещаю приближаться к моей Айлин, к моему Гнезду, к моей библиотеке. Ещё раз увижу — застрелю, — закончила она пугающе спокойным тоном.

И Хейд ушёл.