Тридцать полных оборотов (джен)

Северус Тобиас Снейп не случайно попал в дом Слизерина.

Он был амбициозен, хитёр и обладал тем тонким чутьём, которое позволяет отличать полезные действия от бесполезных. Не всегда оно оказывалось сильнее собственной глупости, которая, как часто думал Северус, перепала ему вместе со вторыми именем — в честь дорогого папаши. Но после болезненного урока у Чёрного Озера в конце пятого курса он стал внимательно относиться к всплескам неконтролируемой, какой-то гриффиндурской ярости.

Ему хотелось обездвижить своих уже бывших соратников и долго, очень долго водить Режущим заклятием по их коже. Или воссоздать в общей гостиной Сферу Темноты, чтобы каждый встретился со своими кошмарами, от которых не отмахнуться простым Ридикулусом…

Но он держался. Мысленно перечислял ингредиенты Напитка Живой Смерти, загоняя картинку из Больничного крыла, где лежала Лили без единой кровинки в лице, поглубже в сознание и… И всего лишь проследовал к себе в спальню.

Когда он входил в гостиную, на лице была привычная — хоть и с трудом удерживаемая — маска скуки и лёгкого презрения. Стараясь не задерживать ни на ком взгляда, Северус чинно прошёл мимо диванов и камина. Периферическим зрением он выхватил Эйвери и Мальсибера, сидящих друг напротив друг друга у ростового портрета Эделбранда Хитрого; хотелось рассмотреть их ближе, понять, о чём эти двое ведут речь — но Снейп должен был прошествовать мимо, спокойным шагом, ни на секунду не позволяя магии искриться от гнева на кончиках пальцев.

Спальня, к счастью, встретила тишиной и невесомыми объятиями одиночества. Северус обновил защитные заклинания на сундуке, усилив их под действием начавшейся паранойи. Вероятность обнаружить в вещах гадюку была ничтожной — слизеринцы-семикурсники и без пяти минут Пожиратели Смерти не опустились бы до уровня детворы, но энергия требовала выхода.

Не дожидаясь сокурсников, он быстро переоделся, скользнул в кровать, закрывшись от мира балдахином, и приступил к медитации и очистке сознания. Без окклюменции ночь могла превратиться в пытку. Перед глазами то и дело всплывало обескровленное лицо Лили, а кулаки сжимались сами собой. Раненым зверем скулило сердце: Северус очень хотел сейчас быть у кровати возлюбленной, чтобы оберегать хотя бы её сон — но это было невозможным действием. Снейп слишком хорошо знал тех, кто сидел с ним бок о бок на собраниях будущих Пожирателей. Если им станет известно, что он не отступился от своей грязнокровки, то всё примет слишком скверный оборот.

По одной заглушая лишние и тревожные мысли, Северус очищал сознание. Он ещё был далёк от совершенного владения окклюменцией, но уже мог гордиться достижениями. Нечасто самоучки продвигались дальше чистого сознания — Снейп же дошёл до уровня менталистики. Он скользнул в холодное подземелье созданного образа, которое пока ещё отдалённо напоминало лабораторию зельевара, но, тем не менее, отвечало потребностям окклюмента. Здесь он мог спокойно подумать, не беспокоясь, что ненужные эмоции и переживания помешают работе сознания. Его проекция взялась за нарезку ингредиентов, разум же начал перебирать возможные варианты действий…

Ускользая в спокойный и защищённый сон, Северус даже жалел, что призвал своё умение окклюменции. Его разум пришёл к плану, который был сшит из красно-золотых нитей, и был настолько гриффиндорским, что Снейп даже засомневался, а слизеринец ли он?..

* * *

Джим сорвался к Лили ещё до того, как Хвост закончил фразу, опрокинув стакан с апельсиновым соком и роняя надкусанный сэндвич куда-то под стол.

Сириус не двинулся с места; если бы Питер не провожал Джеймса взглядом, то он обратил бы внимание на потемневшие от гнева глаза Сириуса.

— И что за игру ты завёл на этот раз, Петтигрю?

Хвост побледнел от того, как Бродяга произнёс его фамилию. Он никогда не думал, что голос может быть настолько ядовитым и звенящим от гнева.

— Я не играю, — Пит и сам не знал, откуда взялись слова. — И, если ты хочешь обсудить это, то выйдем из школы.

Блэк, несмотря на воспитанную с детства выдержку, не сдержал удивления: глаза на пару мгновений расширились — и не прозвучало никакого ответа. Он лишь молча поднялся из-за стола, с силой отшвырнув салфетку с колен, и направился прочь из Большого зала. Питеру пришлось идти следом, словно это его вызвали на разговор, а не наоборот…

* * *

Джеймс не мог поверить своим глазам.

Перед ним на кровати лежала смертельно-бледная Лили; сквозь тонкую кожу на правом виске Джим видел бьющуюся венку. У него не осталось ни единой мысли в голове — только образ девушки, чьё лицо практически сливалось с кипенно-белой подушкой. Он неловко присел на наколдованный табурет и взял прохладную и мокрую ладошку Эванс в руки.

Он не знал точно, сколько времени прошло. О занятиях Джеймс даже не задумывался, а только лишь накинул на себя Мантию. Лили была в Больничном крыле при смерти, значит, и он будет здесь.

Когда на стенах явственно заплясали всполохи факелов, а Поппи подошла к койке Лили для диагностических чар, Джеймс понял, что стоит подняться в Башню ненадолго. Бродяга сможет подменить его на пару часов — ну или он позаимствует зелье Бодрости у кого-нибудь из зубрил. Оставить Лили Джеймс не мог, такая мысль казалась крамольной, неправильной.

Со стороны кровати послышался еле уловимый хрип; Лили беспокойно заворочалась. Сохатый уже приготовился позвать мадам Помфри, но Лили зашевелила губами, силясь что-то сказать. Джим не удержался, и наклонился поближе.

— С-с…

— Чш-ш, Лили, это я, всё в порядке, — произнёс Поттер как можно мягче, вложив в слова всю нежность и заботу.

— Северус…

Лили мимолётно улыбнулась — и вновь провалилась в сон.

Джеймс медленно разогнулся, накрылся Мантией с головой — и прозрачной тенью ушёл прочь.

Блэк смотрел на Питера с удивлением. Тот, хоть и трясся, упорно глядел Сириусу прямо в глаза. Над тихой полянкой у кромки Запретного леса не было сказано ни слова оправданий, угроз или лжи. Петтигрю молчал, словно бы… словно бы за ним не было вины.

— Какого чёрта, Пит? — Бродяга решил, что нет никакого смысла ходить вокруг до около. Он успел очень устать за это утро, и после пары часов сна это особенно чувствовалось. В свой вопрос — пускай и общий — он постарался вложить всё своё отношение: и к ситуации, и конкретно к утру.

Питер не спешил отвечать. Он бледнел, на щеках и подбородке выступали красные пятна, портящие и без того некрасивое лицо. И когда Петтигрю заговорил, Сириус понял, что просто так тот точно не прервётся. В каждой паузе таились обида, неуверенность, зависть; каждая фраза была и криком о помощи, и обвинительной тирадой.

— Ты, дракклов пёс, когда-нибудь задумывался, каково мне, заурядной рыбешке с мелководья, находится рядом с такими акулами, как вы! Ты всегда видел только себя и Джеймса, остальной мир для тебя — лишь декорации, о которых ты вспоминаешь, только когда их нужно заменить!

Он говорил ещё долго, постепенно сдуваясь и сбиваясь, повторяясь и, наконец, постепенно затихая. Когда закончились слова — пришло время говорить заклинаниям. Сириус не ожидал Режущего, быстрого и ударившего совсем рядом с лицом.

— Я не буду извиняться, Блэк. Ни за что не буду, — он снова послал в Бродягу Режущее, от которого тот умело закрылся. — Мы не враги. Просто…

Питер Петтигрю остановился. Он выглядел так, словно был готов вырвать из груди собственное сердце.

— Просто я тебя ненавижу.