Тридцать полных оборотов (джен)

— Я… Только, пожалуйста, Алиса, не кричи, — судя по испугу в глазах, та была готова к худшему. — Мы с Северусом, кажется, теперь встречаемся.

— ЧТО?

Ранее.

Оставив кабинет ЗОТИ позади, Северус быстрым шагом направился прочь. Внутри его раздирали противоречия: так хотелось снова увидеть Лили и заговорить с ней, но…

— Сев! — прозвенел самый желанный голос у него за спиной.

Чувствуя, как перехватывает дыхание, а к щекам приливает кровь, он обернулся. В голове был ворох абсолютно бесполезных мыслей: о том, не выглядел ли он удивлённым, как давно Лили шла за ним, вдруг он смешон…

— Что ты здесь забыла?

Слова вырвались прежде, чем он смог придумать более вежливый вариант вопроса о том, зачем она находится здесь, так далеко от гостиной, ведь уже скоро начнётся отбой; резкий тон, конечно, тоже был лишним.

По лицу Лили было видно, что она ожидала другого приёма. Её улыбка потухла; губы сжались в тонкую линию, напоминая постоянную гримасу старшей сестры — Петунии. Ответ прозвучал вполне в духе вопроса:

— Забыл ты, Северус. Правила хорошего тона, к примеру, — Лили поджала губы ещё сильнее. — Вообще-то я хотела увидеться с тобой.

Совершенно растерявшись от сказанного, Снейп не нашёл ничего лучше, как пробубнить что-то недовольно-невнятное и предложить прогуляться по замку до отбоя. Лили отрывисто кивнула и пошла рядом с ним.

Северус не следил за тем, куда они шагают. На этом этаже все коридоры были довольно широкими и сухими; факелы крепились к стенам на близком расстоянии друг к другу — было светло, как в Большом зале. Живые портреты привычно шушукались, а большая картина с изображением дамского салона и вовсе разразилась многозначительным хихиканьем. Северус почувствовал, как к щекам опять приливает жар: ведь их и правда можно было бы принять за парочку — если бы он не был таким отталкивающим кретином!.. Внутри него шевелилось столько чувств; так всегда было, когда Лили гуляла с ним или просто дарила своё внимание. Она всегда была доброй, терпеливой… Кто виноват, что Гриффиндор её факультет? Кто виноват в том, что между Слизерином и Грифами всегда была война? С чего он так взъярился на неё? Он оскорбил её, она оскорбила его — всё вышло справедливым, почему же он решил продолжать взращивать в себе чувство обиды? Когда в начале шестого курса Лили попробовала протянуть ему оливковую ветвь, он отбросил её, расточая яд: обвинив в том, что то заклинание, которым его подвесил Поттер, было придумано самим Северусом. А прочесть его этот очкастый придурок только в одном месте — в его учебнике Зельеварения с множеством заметок на полях, который был отдан Лили для её проекта!.. Хотя уже после он начал думать, что этот вихрастый мог и сам додуматься до формулы заклинания — или вовсе отнять силой у неё книжку, чтобы привлечь внимание к своей персоне.

Во рту у Северуса пересохло. Он украдкой взглянул на Лили — та тоже была погружена в свои мысли; и, судя по складочке между бровей, они были невесёлыми. Она шагала рядом и смотрела куда-то внутрь себя. Висела неуютная тишина, её срочно надо было чем-то заполнить, но чем?

«Какой же ты идиот!»

Ему хотелось выть от беспомощности: надо было срочно заговорить — но что сказать? Заговорить так, словно ничего не было? А если Лили как раз снова хотела обсудить их отношения после ссоры? Тогда она может обидеться на пренебрежение. Но если заговорить об их отношениях, то после его реплики в коридоре ей могло показаться, что он не рад — хотя он, чёрт возьми, был рад! Впервые за столько долгих, бесконечных месяцев…

— Знаешь, Сев, — Лили резко остановилась на повороте, ведущему к лестницам в факультетскую башню. — Я, наверно, зря потревожила тебя. Извини. Доброй тебе ночи.

Она вовсе не глядела на него, разворачиваясь и шагая прочь. Северусу показалось, что внутри у него всё сжалось — и вытянулось струной, готовой вот-вот разорваться.

— Я люблю тебя!..

В это признание он вложил всего себя: дни и ночи тянущей тоски, детскую влюблённость, переросшую в настоящую привязанность, горечь потери, сожаление о случившимся, чувство вины и желание загладить её. Не так он представлял момент признания в своем воображении. Но в его мечтах многое было иным: не было той ссоры, не было суки-Поттера, не было собственной бедности, бледности, сальных волос и огромного носа.

Лили остановилась спиной к нему, он не мог увидеть ни эмоций, ни выражения лица или хотя бы её колдовских зеленых глаз.

— Лили, пожалуйста…

Он чувствовал себя глупым, голым, абсолютно уязвимым — но свободным; впервые Северус позволил настоящим, глубоким чувствам захватить себя и делать то, что велит сердце, а не слизеринская осторожность.

— Я не хочу тебя терять.

Понимая, что хуже уже не будет, он приблизился к ней вплотную. Почувствовав его приближение, она резко развернулась. Волосы от движения и всплеска магии красивой искрящейся пеленой разметались в воздухе. Лицо у Лили было чуть румяным, глаза блестели в свете факелов, а губы сложились в такую трогательную улыбку, что внутри у Снейпа всё затрепетало. Она сухой горячей ладошкой сжала его длинные холодные пальцы и прошептала:

— А я и не хочу теряться.

Не помня себя, он качнулся вперёд — и поцеловал её. Свою Лили.

* * *

— …То есть вы с ним поцеловались, а потом пошли гулять? — Алиса, выслушав сцену после посещения кабинета ЗОТИ, до сих пор не могла поверить в случившееся. Она удобно устроилась на второй подушке, подбив часть себе под живот, а на другую часть облокотившись рукой; её тёмные глаза жадно смотрели на Лили — было видно, что несмотря на поздний час, Алиса готова спрашивать и слушать.

Лили же хотела бы наконец улечься — хотя и понимала, что совсем скоро наступит время подъёма, да и эмоции разрывали её изнутри.

— Да, Алиса, я потащила его погулять к пустой оранжерее: не ходить же по замку. Я боялась наткнуться на кого-нибудь, — она чуть смутилась. — Ну, знаешь, не хочу, чтобы Поттер узнал об этом, не хочу слухов. Нам с Северусом только предстоит это обсудить.

Она легла к Алисе; они, как в детстве, укрылись с головой одним одеялом. Лили рассказывала о том, что в оранжерее Снейп встал перед ней на одно колено: извиняясь за всё и второй раз признаваясь в любви, еле-еле касаясь губами кончиков её пальцев — и долго потом говоря о своих чувствах.

Усталость брала своё, Эванс уже еле-еле ворочала языком, проваливаясь в сон. Алиса узнала для себя самое главное: кажется, этот патлатый чёрт и вправду крепко влюблён в Лили — а большее её и не интересовало.

* * *

Большой зал величаво принимал студентов на завтрак. Высокий потолок отражал осеннее небо, а стрельчатые окна пускали живой свет внутрь. Он разливался по факультетским столам, играл на бронзовых кубках, хрустальных графинах, отполированных ложках; звенела посуда, тут и там слышались просьбы передать джем или масло и чей-то задорный смех — и уханье сов, прилетающих с утренней почтой.

— Сириус! Смотри, кажется, отец прислал ответ! — Джеймс Поттер, который с самого утра был активным, издалека увидел их семейную сову Дори.

Блэк с улыбкой наблюдал за возбуждённым другом; даже Ремус, который уже сегодня вечером должен был отправиться к мадам Помфри, а после — в своё мрачное лунатическое логово, улыбнулся. Питер же после того урока ЗОТИ и их разговора к парням не подходил; из комнаты он уходил ещё до их пробуждения, а возвращаясь — сразу ложился и закрывался балдахином.

Джим, как только Дори опустилась перед ним на стол, начал судорожно отвязывать письмо от её лапки. Конверт он безжалостно надорвал, пододвинул сове свою тарелку с недоеденной лорнской колбаской в качестве угощения, и принялся за чтение. Глаза за очками так и бегали от строчке к строчке. Сириус видел, как в удивлении у Джима чуть вытягивается лицо. Пробормотав что-то в духе «Ну дела», он протянул письмо Бродяге.

Поттер Лодж, Годрикова впадина

Дорогой сын!

Я крайне удивлён твоим вопросом, хотя матушка и настаивает на том, что ты, возможно, просто не помнишь домашнего имени нашего почтенного предка — твоего деда, Генри Поттера. Тот любил называть себя «Гарри», и возьму на себя смелость предположить, что в юные годы он вполне мог подписывать этим именем даже свои работы.

Ваше с ним знакомство вышло совсем недолгим, быть может, ты и вовсе его не помнишь. Тот факт, что ты очень небрежно участвуешь в семейных беседах за праздничным столом, вероятно, влияет на твои познания о собственном деде. Тут, конечно же, меня бы остановила твоя любящая мама, попросив не слишком докучать тебе нравоучениями — и, как бы я ни хотел в очередной раз упомянуть важность семейственности и преемственности, мне придётся всё же уступить её советам. Ты входишь в тот возраст, когда уже сам в состоянии определить важное и нужное.

Твой дед Генри (Гарри) Поттер был большим любителем свобод — и это право всегда отстаивал до последнего. Он был храбрым человеком и никогда не стеснялся выражать своё мнение открыто, как, например, в памятный для нашего семейства день, когда на заседании Визенгамота он прямо выразил своё желание помочь магглам в их Первой маггловской войне, жуткой бойне на Континенте, где погибло невероятное число простецов. День заседания стал важным для всего нашего рода, так как после него фамилию Поттер исключили из Священного списка.

Я по сей день жалею об этом, ибо, несмотря на всевозможные минусы, Список давал множество преимуществ… Но, я думаю, что ты, как и твой ближайший друг (мой сердечный привет Сириусу), никогда бы не согласился на все эти блага, если бы в жертву им приносилась свобода. Так что смею надеяться, что впредь ты окажешь больше почтения своему деду, Гарри Поттеру, самому свободному и независимому из нас.

Мама и я приглашаем тебя и твоих друзей на Рождество — хоть ты и хотел провести его в Хогвартсе. В семейной библиотеке до сих пор хранятся заметки и записки твоего деда, думаю, раз уж в тебе проснулся интерес, ты мог бы ознакомиться с ними.

P.S. Мы всегда рады твоим друзьям — и, конечно же, будем рады и Лили.

С любовью, твой отец и т.д.

— Джим, ну ты же не хочешь сказать?..

Сохатый забрал из рук Сириуса письмо — и тут же передал его Ремусу. Лунатик без энтузиазма взял пергамент и углубился в чтение.

— Бродяга, Карта никогда не врала нам.

— Но «Поттер» фамилия не из редких! — прервал друга Сириус. — Это может означать что угодно!

Они ещё долго препирались друг с другом, пока Ремус не вернул письмо Джиму, глубоко вздохнув и проговорив:

— Ребята, кажется, пришла пора вам кое-что рассказать…

* * *

Окончания учебного дня Гарри, как всегда, ждал с нетерпением: преподавание ЗОТИ всем курсам было невыносимым занятием. После двух-трёх уроков подряд ему хотелось кидаться массовым паралитическим, чтобы заставить мелких и средних хобгоблинов заткнуться и слушать. С пятым курсом и старше дела, конечно, обстояли лучше — большинство понимало, что предмет полезен не только для оценок и будущей карьеры, но и для сохранения жизни. Всё чаще он думал о Снейпе из своего времени, который тоже вынужден был страдать в должности преподавателя долгие-долгие годы, хотя основной его задачей и миссией был шпионаж и защита одного неблагодарного ребёнка…

С некоторым ужасом Томпсон осознавал, что с большим удовольствием снова вступит в борьбу с Волдемортом, чем будет продолжать жить, как… обычный преподаватель и человек. И Дамблдор был прав в одной из их бесед — Гарри уже не может быть «просто Гарри». Он ничего не обещал директору, но остаться в стороне уже не мог. Вечером, на уже традиционном чаепитии в кабинете Альбуса, которые, впрочем, часто проходили в уютном молчании и периодическом пении Фоукса, Гарри хотел сообщить о том, что он в деле — но с рядом условий. Он не хотел выступать открыто: его имя не должно было остаться в истории этого мира, так как последствий обратного предсказать было нельзя. С Орденом Феникса Томпсон также хотел иметь ограниченный контакт — чем меньше людей будут о нём знать, тем лучше. Главной для себя задачей он считал уничтожение крестражей — непосредственное убийство Волдеморта Гарри хотел оставить на того, кому по вкусу придутся геройские лавры.

Запечатав кабинет ЗОТИ, Томпсон поспешил в свои покои — плотно ужинать в гудящем Большом зале не хотелось. Перед важной беседой он рассчитывал некоторое время побыть в тишине и немного отдохнуть.

— Профессор Томпсон, сэр!

Обернувшись на зов, Гарри увидел Джеймса Поттера. Тот выглядел чуть смущённым, без нагловатого прищура — хотя это запросто могло быть какой-то игрой.

— Извините за беспокойство, профессор, но я хотел задать небольшой вопрос… — и Поттер пустился в какие-то невероятно-нелепые рассуждения о заклинаниях защиты. Томпсон почти не вслушивался в речь студента, ожидая подвоха или начала розыгрыша. На всякий случай он решил воспользоваться невербальным беспалочковым заклинанием Текучего щита, который помог бы защититься от изысков подросткового чувства юмора.

Джеймс в это время нёс уже полную околесицу, и было видно, что он просто тянул время. Не желая больше участвовать в нелепом спектакле, Гарри сказал, что не имеет времени для дискуссий, и что любой студент всегда может изложить свои идеи в формате свободного эссе и сдать его на уроке.

Не став дожидаться ответа, он широким шагом пошёл прочь. У одной из анфилад ему померещилось движение — но он решил проигнорировать его. Хотелось поскорее оказаться в своей спальне, поскорее сообщить директору о решении — и поскорее лечь спать.

«Думай об океане, Гарри, думай об океане…»

Выпив немного глинтвейна в прекрасной, славной тишине своей комнаты, он, наконец, почувствовал себя хорошо. В какой-то момент Томпсон даже захотел вызвать Карту и посмотреть, где и с кем сейчас Джеймс — любопытства ради — но потом решил, что есть дела поважнее и рассиживаться не нужно. Предупредив с помощью бестелесного Патронуса о своём приходе, Гарри шагнул в камин.

— Кабинет директора!

* * *

— Рем, ты уверен? Как это вообще возможно?

Ремус тяжело вздохнул и третий или четвёртый раз пустился в объяснение своих ощущений: да, он видит кровных родственников; да, у Джеймса и Томпсона запахи выглядят похожими; нет, он не знает, как это может быть…

Парни провожали его в Больничное крыло, и, в целом, он был не против отвлечься беседой, даже повторяя что-то снова и снова.

Замок готовился к ужину и отбою. Тени от факелов становились более резкими, каменные стены выглядели ещё древнее; коридоры начинали жить своей жизнью, призраков становилось больше. Ему бы искренне нравилась такая пора — если бы ночь не ассоциировалась у него с Луной…

— Послушай, Сириус, если ты сомневаешься, обернись псом и сам взгляни на Джеймса и профессора. Собачий нюх пусть и слабее, но если они родственники, ты это увидишь.

— РЕМ! ТЫ ГЕНИЙ!

Ремус засмеялся. Эти двое были просто невыносимыми: спорить весь день о возможности или невозможности родства Джима и профессора — и в один миг забыть о спорах ради внезапной идеи.

Ребята не стали обсуждать детали плана на ходу: вдвоём они могли обсудить всё во время ужина или после — ну, а с Ремом предстояло прощание, пусть и недолгое.

— Давай, Лунатик, держись. К ночи будем в Хижине.

Сириус и Джеймс по очереди обняли его, подождали, пока за ним закроется дверь — и рванули со всех ног в башню Гриффиндора. Им не нужен был какой-то то там план: только Мантия и Карта. Мародёры снова были в деле.