Тридцать полных оборотов (джен)

Гарри лежал на одноместной кровати в одном из номеров «Дырявого котла». Где-то за дверью шуршала метла, снизу доносились звон стаканов и чье-то бодрое гоготание.

Хорошей новостью этого дня был факт отсутствия расщепленных конечностей, сумасшествия, припадков, агрессивного поведения — и еще сотни пунктов из списка артефакторов «Угрозы для организма при резких скачках во времени».

Плохой новостью дня был факт резкого скачка во времени аж на тридцать чертовых лет назад.

Гарри глубоко вздохнул и медленно закрыл глаза.

Первое правило перемещений во времени — «при возможности избежать перемещения — избегайте его!» — ему не поможет, так что стоило обратиться сразу ко второму пункту — «обдумать свои дальнейшие действия». Как сказал когда-то давно, ещё на третьем курсе, профессор Дамблдор: «Если я в чем-то сомневаюсь, я возвращаюсь к началу».

С чего все началось?

* * *

— Ты действительно готова отдать его мне?

Взгляд Гермионы, как и всегда, был серьезен, в потемневших глазах под сведенными бровями плясали искры — а на столе между ними лежал тот самый маховик.

— Конечно, Гарри. Не понимаю, почему ты вообще удивляешься. Как только до меня дошли слухи о твоем проекте, я приняла это решение.

В первые месяцы после Победы, когда открытые раны от потерь и гибели товарищей, соратников и сотен невинных людей еще кровоточили, тянули и не давали покоя, мысли Гарри не раз возвращались к маховику Гермионы. Сейчас, вспоминая их тогдашние жалкие потуги обмануть Хроноса и магию, он был очень рад тому, что Отдел тайн так строго оберегал ритуалы и любую информацию о них. После серии бесплодных попыток артефакт решили оставить Гермионе как талисман. Он был с нею, когда она становилась самым молодым мастером чар; когда перемещалась из отдела в отдел, наконец найдя себя в крупных дипломатических играх. Он знал, что у нее тоже были планы на маховик. С ним она всегда могла иметь на несколько часов больше, чем у всех ее противников. Но сейчас она стояла перед ним, отдавая свой козырь — и, кажется, он рисковал попасть под нешуточное проклятье, если откажется взять маховик себе.

— Н-но ты, кажется, хотела использовать его…

— Гарри! — Гермиона не дала ему закончить фразу. Она сейчас так отчаянно была похожа на Грейнджер-первокурсницу, упрямо бредущую вперёд в обнимку с учебниками, что сердце сжалось от воспоминаний. — Я хочу, чтобы ты в своих опытах опирался на что-то более реальное, чем теоретические изыскания, как тебе предложил Отдел. Кто знает, может, ты будешь тем самым магом, который перевернёт представление всего мира о времени и пространстве?

Так начались его пять лет отношений с маховиком. Большей частью они носили противоестественный характер, ибо где это видано, чтобы артефакт сношал артефактора, а не наоборот?

Где-то за кулисами наверняка стоял Хронос и хохотал в свою белоснежную бороду, запрокинув голову назад.

В один прекрасный, хотя и рутинный день, Гарри кое-что осознал. Мысль взорвалась в голове резко, без предупреждения, и была неотвратима. Раньше он никогда не верил в озарения. До этого момента. Сорвавшись с места, точно гончая, он уже не мог остановиться.

Дни полетели мимо него с пугающей скоростью, их границы не ощущались. Ночи сменялись днями, дни — ночами; Гриммо 12, как, наверное, в лучшие свои дни, ощущал волны магии и чувствовал торжество мага, засевшего в чародейной.

Скажи ему на старших курсах, что он добровольно будет торчать в библиотеке сутками, сидеть на Энергетическом зелье и заниматься наукой, он бы точно наподдал за очередное отстойное пророчество.

Артефактор Поттер был на пути к мастерству в одной из самых сложных и непредсказуемых областях магического дела.

Но, как это часто с ним бывало, подвели мелочи. Они всегда были фатальными.

Проводя эксперименты по подтверждению — или опровержению — своей гипотезы об основах магии маховика, Гарри хотел добиться статистической достоверности и заводил артефакт каждый день по разу на один оборот. Сбоя не было. Не было!

Жаль только, что обезьянья жопа, которая, видимо, заменяла его мыслительный центр, не догадалась крутануть маховик хотя бы на один оборот больше.

Тогда он смог бы разглядеть нарастающую экспоненту временной шкалы.

Тогда он смог бы внести коррективы в основную потоковую формулу.

Но, нет, нет, он крутанул сразу на тридцать полных оборотов.

Дальше он просто превратился в тонкий слой кварков, размазанный по тарелке Вселенной.

* * *

В единое целое Гарри собирался долго и болезненно.

Между жесткими приступами рвоты и стихийными выбросами магии он пытался сообразить, что произошло и что с этим делать.

Он был в лесу. В том лесу, который ещё долго виделся ему во снах, и чьи кочки, коряги, тропинки, пролески он знал так пугающе хорошо.

Лес Дин был не самой близкой локацией к дому на Гриммо. Такие отклонения в якорной точке сообщали о том, что в этот раз скачок был дальним. И если быть откровенными, то отметим, что артефактору Поттеру стало страшно. Очень.

Его прошлое — как и прошлое всего его поколения — трудно было назвать приятным местом для прогулки.

Его снова стошнило.

Дождавшись, когда организм отлихорадит и магия нормализуется, Гарри аппарировал в «Дырявый котел» — место, где проще простого было собрать информацию о времени и событиях нового настоящего.

И, да, путешественнику во времени еще до черта хотелось выпить.

* * *

Гарри лежал на одноместной кровати в одном из номеров «Дырявого котла». Где-то за дверью шуршала метла, снизу доносился звон стаканов и чье-то бодрое гоготание.

За окнами расцветал 1977 год. Когда волдемортова каша заваривалась в первый раз, когда родители еще были живы. Как и Сириус. Как и Римус. Как и прорва других людей, чьих имён сразу и не перечислить.

Где-то в другой штанине времени день, наверно, тоже катился к закату. Тишина снова овладевала когда-то блэковским особняком. Гермиона, наверно, потеряет сон на сколько-то дней или даже недель. Рон нажрется, как он нажирался только на дату смерти Фреда. Магический мир, возможно, справит траур по пропавшему без вести Герою…

Сможет ли он вернуться?

Кем он вернется, если этот путь потребует десятилетий?

И будет ли смысл возвращаться?

Гарри смотрел в потолок.

В голове было очень пусто. Ни о каком принятии каких-либо решений не могло идти и речи. Третье правило путешествий во времени — не торопиться. Но если что-то и нужно было сделать железно — так это написать Дамблдору.

В конце концов, если тот и не подскажет ему, что делать, так хотя бы даст работу — на дворе ещё лето, Гарри как никогда надеялся на то, что очередной профессор по ЗОТИ отъедет от проклятья, освободив место нуждающемуся. Монет у него осталось не так много, да и эксперименты по работе над маховиком абы где не проведёшь.

Написав директору Хогвартса сдержанное письмо с просьбой о личной беседе, он чувствовал, как кишки перекручивает ощущение бесконечной беспомощности и ужаса.

Чертовы тридцать лет.

Чертов плоский круг времени.

* * *

Ответ-приглашение в Хогвартс прибыл уже к вечеру.

Гарри решил встать с койки и спуститься вниз — пора уже показать местным доходягам, как потерянные на тропах времени Герои умеют хлестать шотландский огневиски. И видит вся Великая Четверка, у него есть вагон причин для этого!

Подмигнув первой же миловидной ведьмочке, он заказал себе бутылку — надо же с чего-то начинать вечер.

Заползая по лестнице в номер, Гарри с сожалением ощущал, что та пустота, которая поселилась в нём после выброса из своего времени, осталась нетронутой алкоголем.

С некоторым дерьмом просто придется научиться жить. Опять.

* * *

— Я рад, что мы так скоро с вами встретились, мистер Поттер.

Пронзительные глаза директора глядели на Гарри.

Тот не стал отводить глаз, в конце концов, так будет проще — и нырнул прямо навстречу разворачивающейся легилиментной сетке Дамблдора.

К своим двадцати семи годам, восемь из которых его пытались убить разными противоестественными способами, Гарри точно представлял свои слабости. К ним относились окклюменция, устные повествования и холодный расчет.

Активируя приложенный к письму одноразовый порт-ключ, он уже знал, что все покажет Дамблдору сам, безо всяких слизеринств и попыток двойной игры.

Он стоял перед директором с открытым коридором памяти: начиная от первого письма-приглашения в Хогвартс и заканчивая их беседой на Том-Самом-Вокзале. Поттер отрывками показал Победу, речь у могилы Дамблдора, восстановление Хогвартса, портрет Снейпа — и океан траурных флагов, которые, казалось, не опускались целый год.

— Гарри, мой мальчик…

Дамблдор как-то сразу осунулся и постарел. Он бессильно осел в наколдованном кресле; такое же появилось и за спиной Гарри.

— Как же я ошибался…

Не этой реакции ждал путешественник, ой, не этой…

Гарри не смел даже пошевелиться; да он и подумать не мог, чтобы устроиться в мягком фиолетовом кресле поудобнее, все словно кололо его, сам воздух и каждый предмет из окружения. Как не пытался он думать об океане и держать себя в руках, живот предательски подводило. От уверенного и относительного спокойствия первых минут встречи не осталось и следа. Почему-то он был уверен, что директор усмехнется в бороду, хитро поглядит на него из-за очков-половинок — и даст ему план действий… Поттер, ты идиот. Клинический, неизлечимый идиот.

Он изо всех сил старался принять для себя тот факт, что готовых ответов ему не получить; страх вперемешку с паникой осаждали его. «Ты застрял здесь, застрял, без простых решений и решений вообще», — шептали ему его же чувства. Гарри сопротивлялся как мог. Сжал кулаки до хруста — и уперся взглядом куда-то в пол.

Надо подождать. Директор, в конце концов, увидел последствия Первой войны и наверняка чуть ли не каждую смерть заочно записал на свой счет. Пока он в шоке, как и сам Гарри. Пока надо просто ждать.

Он чувствовал себя средневековым гонцом, который принес властителю весть о конце света.

— Я понимаю, что ты представлял иное, — тихо проговорил Дамблдор. — Но ты даже лучше меня представляешь, насколько опасны для будущего твои знания. Ты пришёл за помощью и советом, и я не оставлю тебя на произвол судьбы. Но я прошу дать мне время, ты задал непростую задачу, и я говорю не только о маховике.

Директор, тем не менее, слабо улыбнулся и щёлкнул пальцами, призывая домовика.

— Минки проводит тебя в твои комнаты. Договор о вступлении на должность профессора ЗОТИ ты можешь подписать когда угодно, — Дамблдор говорил мягко, как в бытность Гарри на первом курсе. — В твоей памяти я увидел многое… Этой школе нужен такой специалист. Что бы там ни было, я рад тебе, Гарри Поттер. Добро пожаловать в Хогвартс!

* * *

Комнаты встретили его тишиной и спокойной прохладой каменных стен.

Это было хорошим противовесом буре, назревающей внутри.

Сколько времени нужно человеку, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что он потерял всё? Уж точно не чертовы пару денечков.

«Дыши, Поттер, просто дыши».

— М-мистер сэр гость директора…

Перед ним всё ещё стоял Минки — и было видно, что бедняга хотел бы быть подальше от этого странного всклокоченного волшебника с белым, как полотно, лицом.

«Дыши».

— Спасибо, Минки. Думаю, я дальше справлюсь, — Гарри постарался выдавить из себя подобие улыбки, но, кажется, это окончательно напугало бедного домовенка.

Пытаясь думать об бескрайней морской глади, Гарри решил оглядеться. Один хороший наставник, учивший его внутренней стабилизации потоков магии, без которой нельзя даже приближаться к высокоуровневым артефактам, рассказал однажды о таком приеме.

«Просто делай одно дело за раз. Пусть существует только оно — без привязки к контексту, стратегии, фону. Только одно дело, только одно действие, от начала и до конца».

Это здорово выручало его, когда мир в очередной раз давал трещину.

Стоило оглядеться. Просто оглядеться. Сделать одно дело за один раз.

Итак…

Небольшая уютная гостиная; у противоположной стены видна приоткрытая дверь — спальня. Пустые каменные стены, массивная мебель из тёмного дерева. Есть простор для того, чтобы обставить всё под себя. На одной из стен можно было повесить живую карту Британии, как в одной из комнат на Гриммо... Зря он подумал о Гриммо.

В голову полезли мысли о доме.

Гарри только сейчас почувствовал, насколько он любил ту свою жизнь, пусть и с грузом потерь, пусть и с тем прошлым, пусть и с его жизнью, похожей на бег от самого себя…

Удар.

Каменная стена никуда не делась.

Удар. Боль в руке.

Легче не становилось.

За последний день он чувствовал себя всего лишь комком нервов, концентрированного поражения и страха. Где подающий надежды артефактор? Где Герой? Где мечта любого боевого подразделения Аврората?

Ему было не по себе. Ему было жутко. Ему было очень, очень страшно.

Не понимаете?

Представьте себе коридор. С каждым вашим шагом вперед некая сила моментально возводит позади вас стену — двигаться назад невозможно, только вперёд. А всё потому, что коридор — это время, и оно относится к линейным функциям.

Первые маховики времени могли отправить мага назад на несколько часов, создавая «петлю» внутри коридора. При условии невмешательства путешественника основная событийная канва коридора не нарушалась, линейная функция была способна продолжать свой бег. Но маховики времени последнего поколения, над которыми и работал Гарри, скорее, являлись маховиками пространства.

Чем больше времени умещается между точкой отправления и конечным пунктом путешествия, тем меньше вероятность не нарушить событийное полотно реальности — и не разрушить её. Поэтому новый маховик отправлял мага сквозь свёрнутые пространства, в ту реальность, где просто ещё не было тех событий, которые застал в своей плоскости путешественник. Но даже в теории описывались дополнительные условия, сообщающие смельчаку о том, что новая реальность не всегда тождественна исходной… На практике же Гарри оказался первым, кто запустил себя в такой полёт.

Как ему определить тождественность этой реальности со своей? Невмешательство до своего настоящего? А что, если здесь всё будет иным? А что, если здесь не будет ничего из того, что он знал о семьдесят седьмом годе из своей реальности?

Он медленно сполз на пол.

«Одно дело за раз, не забывай».

Гарри боролся со своими мыслями, пытался отвлечься, быть просто новым преподавателем в своих новых комнатах, но стоит ли говорить о том, что тщетно?..

Удар.

* * *

Судя по мягкому свету из окон — пришло новое утро.

Новоиспеченный профессор так и уснул в углу, прямо на полу. Зад онемел, спина болела, а во рту нагадили пикси.

Надо было продолжать жить — даже если тебе жить сейчас и не полагалось.

Более-менее приведя себя в порядок — Гарри просто сунул голову под струю ледяной воды и даже не стал особо вытираться, — он решил вытряхнуть на комод в спальне своё добро из поясной сумы артефактора.

Согласно внутреннему кодексу, каждый аккредитованный артефактор должен всегда иметь при себе необходимый набор инструментов и зелий. Это правило приживалось быстро даже у совсем зелёных новичков — такова специфика работы.

Помимо такого набора с Гарри всегда были Карта и Мантия; один артефакт был просто доброй памятью, ну а полезность Мантии было трудно переоценить.

Привычные вещи немного приободрили Гарри: любому человеку нужен хоть какой-нибудь якорь — пусть это и горсть инвентаря с парой артефактов.

Взъерошив ещё влажные волосы и похлопав себя по карманам в поисках сигарет, Поттер решил прошвырнуться по замку, раз уж это будет его полем битвы на неопределённый срок.

После дня, вечера и ночи ощущений абсолютной беспомощности, конца и ужаса Гарри почувствовал, что даже у таких чувств есть предел. Что-то внутри у него точно умерло, возможно, это была надежда — но он твёрдо вознамерился идти вперёд по новому коридору. В конце концов, иных вариантов у него не было.

Но ему определённо было над чем подумать.

Замок дышал.

Сквозняки гуляли под сводами древней крепости; старая, старая магия текла сквозь сами стены — возможно, она и была ими.

Впервые находясь в замке летом, Поттер начал понимать, отчего в своё время директор отказывал всем ученикам, просившим оставить их на лето в Хогвартсе.

Замок дышал.

Построенный на пересечении магических источников, целый год вмещая в себя сотни маленьких колдунов, тысячи заклинаний, миллионы попыток ворожбы — Хогвартсу тоже требовался отдых. Его изначальная магия приходила в движение, меняя рисунок коридоров, стирая одни кабинеты — и отдавая вместо них новые; это касалось всего замка, кроме закреплённых участков — таких, как Большой Зал, кабинет директора, гостиные факультетов и десяток постоянно используемых территорий.

…И если бы одна четвёрка бузотёров была внимательнее и, например, первые летние дни смотрели на свою Карту неотрывно — они бы тоже увидели этот величественный и пугающий танец.

Который и наблюдал сейчас Гарри, держа в одной руке Карту и стоя на открытом лестничном пролете Астрономической башни. Он переводил взгляд от пергамента к лестницам и чувствовал, как мурашки бегут по телу: замок действительно перестраивался.

— Захватывает дух, да, Гарри?

Он дёрнулся от внезапной фразы, как от заклятия. Но рядом стоял Дамблдор. И не было на нём уже той печати беспомощного ужаса, которая настигла директора при первой встрече с путешественником. Он смотрел дружелюбно и открыто; от этого взгляда внутри растекалось тепло.

— Я частенько выбираюсь сюда в это время года, — директор улыбнулся. — Но, приходя к самому началу, не нужно зацикливаться только лишь на нём. Я думаю, нам всем надо идти дальше, к новым горизонтам.

Гарри ждал продолжения, но один из сильнейший светлых магов Великобритании с чувством полного удовлетворения стоял рядом и глядел за танцем перестраивающихся лестниц, стен и коридоров. На его мягкой шелковистой синей мантии поблескивали звёзды и месяцы — и почему-то от этого зрелища повеяло домом.

Маги молчали. Замок продолжал дышать.

* * *

После разговора у танцующих лестниц Гарри с Дамблдором ещё не один вечер проводили в кабинете директора, обсуждая проблемы маховика. Раз за разом они приходили к выводу, что Гарри находится не в своём коридоре времени. Прибыв из своего мира — назовём его А — 2007 года он попал в 1977 год, но в мире Б. Общая событийная канва у миров могла совпадать: если событие может произойти с высокой долей вероятности — оно произойдёт; практически во всех мирах — теоретически! — Том Марволо Реддл выбирал путь крестражей, так же, как и Альбус Дамблдор выбирал дуэль с Гринденвальдом вместо сотрудничества… Но что делать с событиями, которые в мире Гарри были случайными или хотя бы спорными?

Во время одной из бесед Поттер осознал для себя, что может повстречать здесь совсем не таких Джеймса и Сириуса. Или это мог быть мир, где Лили Эванс простит Снейпа — и не согласится на отношения с кем-либо до выпуска… И тогда не будет малыша-Поттера, Пророчество прозвучит иначе, может быть, не услышанным Снейпом, потому что Снейп может не быть на службе у Лорда… Теперь Гарри очень хорошо понимал, почему путешественников во времени прежде всего стращали именно сумасшествием.

Но по здравому размышлению, конечно, ситуация с другим миром была более щадящей — Гарри всего-то нужно ничего здесь не испортить и не пытаться реализовать в мире Б мир А, а просто искать дорогу домой.

На том они с директором и сошлись.

Гарри предстояло получить документы, заявить о себе в Гильдии артефакторов — и продолжать работать над маховиком, чтобы выбраться из этого мира и… Возможно, вернуться домой. Или попасть в новый мир. Шансы тут были один к бесконечности, но попробовать определённо стоило. Это даже звучало пугающе, но Поттер пообещал сам себе делать то, что может — и без оглядки на временно потерянное.

Без поддержки и протекции Дамблдора Гарри, без сомненья, пришлось бы туго — и все процедуры затянулись бы: один прогон через Аврорат для установления личности чего стоил. Про регистрацию волшебной палочки и говорить нечего…

Но всего за месяц Гарри получил и документы — теперь его фамилия была Томпсон со статусом полукровки, — и зарегистрировал палочку, правда, не свою, а специально купленную Дамблдором для прикрытия, и снова был зачислен в Гильдию, где, к тому же, подтвердил свой уровень и изъявил желание получать мастерство — ну хотя бы в этом мире!

Теперь у него, как у сертифицированного артефактора, была возможность брать и выполнять заказы — что давало ему дополнительные галеоны и могло помочь наладить определенные связи.

Гарри выполнил пару заказов для Мунго по рекомендации Дамблдора — дезактивировал последствия привязки к опасным артефактам и снял средней силы проклятие — и теперь стабильно получал сов с разного рода запросами. От частных лиц и аристократических семей не было ни одного заказа, так что «Томпсон» с лёгким сердцем соглашался на них без страха как-либо изменить основную историю.

Постепенно новая жизнь приобретала привычные очертания. Личные комнаты, сначала выглядевшие чужими, стали почти как родные: повсюду были разбросаны магические инструменты, стопки книг возвышались около глубокого кресла в гостиной, занимали часть кровати в спальне; под потолком он подвесил несколько круглых светильников, дававших мерцающий тёплый свет в дополнение к оранжевым всполохам камина. На первые выплаты по заказам Гарри пополнил запасы ингредиентов для зелий, купил мантии и несколько комплектов одежды, причём эта задача оказалась весьма непростой, так как искал он что-то максимально классическое и по адекватной цене, ибо носить вещи по моде семидесятых ему не хотелось от слова совсем. Также приобрел отдельный секретер из магической породы дерева для самоличного зачарования: он не хотел хранить Мантию и Карту абы где — подобные вещи уже были в этом мире, и вызывать коллапс от их взаимодействий совсем не хотелось.

Учитывая высокий уровень Мантии, как артефакта, Гарри начал сомневаться в стабильности ее свойств при наличии в мире точно такой же. В истории артефакторики были прецеденты, когда путешественники во времени попадали в неприятные ситуации из-за того, что верный когда-то талисман подводил хозяина. Так Георгина Кураж, широко известная в узких кругах путешественников, желая проучить своего возлюбленного Карла Инеж, украла у того зачарованный арбалет — и шагнула в петлю во времени. В этой петле она по неосторожности наткнулась на Карла с тем же самым арбалетом — и испарилась вместе с ним в сильнейшем магическом выбросе. Случай этот был зафиксирован давно, и не было уверенности, что он не оброс сказками — но нестабильное поведение сильных артефактов, оказывающихся рядом, было фактом.

И если Мантию Гарри решил использовать только в самых крайних случаях, то вторую Карту — если в этом мире она была создана, конечно, — он решил во чтобы то ни стало выкрасть у Джеймса и Сириуса.

В таких думах и заботах артефактора «Томпсона» застал подступающий сентябрь.

* * *

В преддверии Дня Распределения Гарри обедал в составе своих новых коллег. Надо отметить, что отношение к нему сложилось нейтрально-жалостливое — женская часть преподавательского состава очень не хотела, чтобы проклятие должности профессора ЗОТИ коснулось такого приятного и серьёзного молодого человека. Поттер против этого не возражал — пусть лучше думают над проклятием и его последствиями, чем ищут сходство между ним и одним из учеников седьмого курса…

— Коллега, не боитесь маленьких демонов в мантиях? — весело подмигивая, спросил у Гарри Слагхорн. — На старших курсах встречаются настоящие драгоценности, но пока они дети… — он покачал головой, словно бы сокрушаясь.

Гарри сдержанно отвечал, что в Гильдии есть правило курировать тех, кто только хочет вступить в состав — и что процесс обучения его не пугает. Внутренне же он сомневался в своих силах, но решил для себя, что если Бинс, будучи призраком, мог давать лекции, то почему же «Томпсон» не сможет?

Тем не менее, к церемонии Распределения у него уже были готовы несколько склянок с Умиротворяющим бальзамом — на самую острую реакцию организма на первую живую встречу с лицами родителей.

* * *

— Фелтингтон, Генри!

Минутное ожидание.

— Когтевран!

Поттер был уверен, что он сидит в Большом зале целую вечность.

С одной стороны, это было невероятной мукой — видеть стольких мертвецов в одном помещении; а с другой, Мерлин и Моргана, какое же счастье было видеть этих же людей живыми! Они смеялись, переглядывались, что-то шептали друг другу, снова смеялись — и их глаза были похожи на маленькие сияющие планеты…

Гарри не мог отвести глаз от мамы. Хоть внутренне он раз за разом, точно мантру, повторял себе, что мама — это оставшаяся в могиле Лили Поттер из мира А, а здесь была Лили Эванс, седьмой курс, мир Б.

И всё же, всё же…

Они были такими красивыми. Мама, отец, Сириус — и даже чёртов Снейп выглядел пригляднее, чем в воспоминаниях с уроков легилименции. От его вида почему-то хотелось смеяться, Гарри просто не мог поверить, что из этой забитой сутулой фигурки вырос храбрейший мужчина из всех, кого только он знал. Снейп должен быть чёртовом символом надежды для всех доходяг, забитышей и изгоев — если он смог повернуть ход истории, то почему другие не смогут?

Смех всё-таки нашёл дорогу наружу, и «Томпсон» только и успел что прикрыть рот кулаком, как при кашле.

Пожалуй, он был бы осмотрительнее, если знал бы, что с гриффиндорского стола за ним наблюдали в ответ.

* * *

— Фиммион, Найджел!

Минутное ожидание.

— Пуффендуй!

Джеймс и Сириус чуть ли не с самого своего появления в зале чувствовали на себе взгляды нового профессора.

Тот был молод, держался очень прямо и казалось, что отстранённо — даже несмотря на то, что сидел в окружении других профессоров. Лицо его было похоже на маску, жили только глаза — и он то и дело задерживал их то на Джеймсе, то на Сириусе, то на Лили. И на последнюю он как будто бы не мог наглядеться.

Бродяга без слов знал, что по этому поводу думает Сохатый — и решил заранее положить ладонь тому на предплечье, чтобы безумная рогатая голова не рванула с места в карьер биться за честь, руку, сердце и всё на свете, принадлежащее Эванс, с новым профом.

Джеймс дёрнулся, взглянул в глаза другу и кивнул каким-то своим мыслям.

Рем молча наблюдал за друзьями. Но так и не дождавшись от них хоть словечка, заговорил вполголоса сам:

— Ребята, что происходит?

— А ты не заметил взглядов нового зотишного доходяги, а, Рем? — Джеймс хотел бы сказать о новом профессоре и больше, но нецензурщины в голове было так много, что до языка она так и не смогла пробиться.

— Ну, возможно, слава о Мародёрах уже достигла его ушей?

— И зачем тогда так пялиться на Лили? — такому рассерженному шипению позавидовал бы даже Салазар, честное слово!

Сириус хотел было сострить, но в этот момент новый проф рассмеялся — Мародёр отчётливо это видел, от его взгляда не ускользнула также и попытка скрыть смех за кашлем. Что смешного было в их компании? Он не успел поделиться наблюдением с Джимом, так как директор начал свою традиционную вступительную речь. Друзья навострили уши, им не терпелось узнать имя нового профессора, который уже сидел у них в печенках.

— …Хочу представить вам нашего нового профессора по Защите от Тёмных искусств. Профессор Томпсон! — зал зааплодировал. — Желаю удачи, профессор.

Томпсон ненадолго встал, улыбаясь одними уголками губ и кивая приветственным овациям.

— Да начнётся пир!

Ни у одного из Мародёров кусок не лез в глотку от любопытства. И только Хвост, проигнорировавший произошедшее целиком и полностью, наслаждался щедростью хогвартских столов.

— Предлагаю сразу после пира подкараулить нашего малыша Томми, — глаза Джима блестели от нетерпения, когда он наклонился к Бродяге, чтобы поделиться своим планом.

Сохатый с помощью Карты и Мантии хотел проследовать за их новым профессором, чтобы тот ни в коем случае их не заметил. Джеймс рассчитывал изучить коридор и подступы к комнатам Томпсона, чтобы каждый, каждый чертов день, вечер — а может, и утро! — устраивать этому козлу весёлую жизнь, используя весь арсенал Мародёров.

— Джеймс, но он же просто смотрел, мы ничего не знаем о нём!.. — Ремус был настроен против, но и Сириус, и Джеймс, да и сам Ремус знали, что всё в итоге будет так, как хочет Поттер.

— Сразу после пира, я сказал!

Мародёры готовились к самой ранней шалости учебного года.

* * *

Гарри видел, что за гриффиндорским столом назревало волнение: Джеймс Поттер зло и сквозь зубы объяснял что-то Ремусу — затевалась шалость, не иначе. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, против кого она должна была разыграться.

Он был не против поиграть. Но главное — нужно во чтобы то ни стало забрать у них Карту до того, как они увидят его фамилию.

«Томпсон» улыбнулся. Вечер обещал быть весьма… острым.

— Хвост, не отставай!

Выбраться из-под всевидящих очей МакКошки и деловито снующей там и сям Эванс было делом непростым, но вполне возможным.

Затерявшись в толпе при переходе в свою башню и воспользовавшись первой же возможностью, ребята прошмыгнули в один из заброшенных коридоров на третьем этаже.

— Рем, гляди за коридором!

Джеймс и Сириус засветили по Люмосу и склонились над Картой.

—…Что за херня?!

* * *

Гарри, всё больше сживающийся с фамилией Томпсон и даже готовый думать о ней как о своей, провернул манёвр ухода ото всех профессоров, сумев затеряться даже от зоркого взгляда директора. Замешкался здесь, постоял там, для виду прошёл половину коридора — и вот, он, как нашкодивший школяр, бежал к уже безлюдному холлу.

Как жаль, что он не учёл один малюсенький факт: самым зорким во всём Хогвартсе был всё же Филч — и тот ничего не упустил из виду.

По первому этажу разлеталось эхо уходящих по своим гостиным учеников. Времени у Гарри было немного, приходилось поторапливаться. Мародёры наверняка ушмыгнут в первую попавшуюся дверь по пути в Башню — и станут жадно выискивать фамилию «Томпсон»… Конечно, сопоставить факты моментально они не смогут, но так рисковать было нельзя.

Подстёгиваемый адреналином и непонятно откуда взявшейся безбашенной весёлостью, он воспользовался заклинанием Поиска — и со всех ног кинулся к столь памятному по своему Первому курсу «Запретному коридору». Мародёры на момент активации чар были неподалёку, и с очень высокой долей вероятности, эти четверо кинутся именно туда.

Коридор встретил полутьмой, факелы чадили только в начале длинной галереи. Гарри прошмыгнул в первый же кабинет, запер его невербальным — и тут же услышал топот ребят в коридоре.

Сердце колотилось как бешеное, время-время-время!..

Гарри произнёс не самое известное, но очень действенное заклинание Узловых помех.

Изначально, в Средневековую пору, оно применялось в осадах замков и крепостей: маг при помощи артефакта или с помощью сложного катрена и полной концентрации сил делал видимыми нити заклятий — тогда как другой маг «вышибал» слабые сцепки защитных покровов, делая осаждаемых уязвимыми не только для магии, но и для простых маггловских катапульт…

Со временем это заклинание стало архаикой — до 2001 года, когда один известный вам Герой уменьшил масштаб его использования до отдельных артефактов и их свойств, защитив тем самым своё звание подмастерья.

И с его результатом сейчас знакомилась группа друзей, с удивлением читая наскоро придуманные Гарри строки:

«Господин Никто рекомендует господам Сохатому, Бродяге, Лунатику и Хвосту запастись терпением — и не совать свои носы, куда их не просят».

— …Что за херня?!

И тут же в коридоре зазвучало скрипучее:

— Так-так-так, проходимцы, теперь-то вам никуда от меня не деться! — голос завхоза Филча стал неожиданностью и для Гарри, и, судя по внезапной тишине за дверью, для Мародёров тоже.

Филч, тем временем, упивался моментом — он наконец поймал Мародёров! В неурочный час! Всех вчетвером! Да ещё и с наверняка запрещённым пергаментом! Не замолкая ни на минуту, злорадствуя и повествуя о былых временах Хогвартса, когда с нарушителями не сюсюкали, он повёл бузотёров к декану.

Гарри же не мог поверить своей удаче: его первоначальный план включал в себя похищение этой Карты — и последующее её хранение в кабинете директора. Филч же облегчил задачу многократно, Гарри даже пожалел, что не подумал о таком варианте с самого начала… «Вечно ты всё стремишься сделать сам, Гарри, это несерьёзно. Тебе стоит подумать о делегировании задач, ты знаешь?» — проговорила в его сознании Гермиона. Ему от этого стало и смешно, и тоскливо, уже который раз внутри смешивались совершенно противоположные чувства. Гарри чуть заметно усмехнулся, накинул на себя лёгкие чары невидимости, чтобы без особых происшествий добраться в свои покои. Завтра, подозревал он, будет долгий день.

* * *

Не для всех вечер закончился быстро или хотя бы благополучно.

— Молодые люди!

…Для кого-то вечер оказался дивной порой открытий.

— Я всегда знала, что следование правилам не входит в ваши сильные стороны, но чтобы до такой степени!..

Декан Гриффиндора пылала.

— Ремус! О вас, юноша, я была куда лучшего мнения!

Это была самая провальная шалость Мародёров. Даже будучи ещё просто товарищами в начале первого курса, у них и то получалось лучше. За один вечер они умудрились и провалить задуманное, и попасться Филчу, и выслушать нравоучения от Кошки — и, что было самым страшным, остаться без Карты.

— Питер! Ты такой тихий мальчик, неужели ты не мог отговорить своих друзей?

Мародёры стояли понурив головы. Но мы не можем сказать, что все они чувствовали себя одинаково.

Виноватым признавал себя лишь Рем; как сказали бы Поттер и Блэк — это было следствием «хронического воспаления совести». Сами парни чувствовали дикий коктейль из злобы, обиды, уязвлённого самолюбия — и ещё раз обиды, почти детской, от того, что их Карта, их детище, в чужих руках.

Но ко всему прочему, потеряли ребята не только Карту — но и сто очков Гриффиндора. Ремус с трудом подавил желание тихонечко взвыть. Такого с ними ещё не случалось!..

— …Но не печальтесь своим потерям, мальчики. От себя я добавлю вам две недели отработок.

…И на этом вечер всё ещё не заканчивался.

В гостиной их ещё ждала гневная выволочка от Эванс, которая, казалось, вот-вот взорвётся от сдерживаемых проклятий. Да ещё и косых взглядов от однокурсников прибавилось: одно дело терять баллы и делать супер-смешные шутки или мерзкие проделки против слизерслизней, а другое — это просто просрать за раз сотню и ничего не дать народу взамен…

— Эванс… Давай не сейчас, ладно?

— Что-что, Блэк? — Лили зло сощурилась и вознамерилась продолжить мысль, но тут взорвался уже Сириус.

— То, что слышала! Если хочешь знать — мы уже наслушались говна от Кошки и ты нас ничем новым не удивишь! Премного благодарны за внимание и теплый приём! — это уже было сказано всей гостиной целиком. — Ваши покорные слуги откланиваются и идут на боковую, финита! — он схватил за руку тупо смотрящего в стену Джеймса и рванул в их спальню.

Этот день был полным дерьмом.

* * *

— Сириус?..

— Что, Джим?

Рем и Хвост уже сопели и, наверно, видели десятый сон. Но два друга просто не могли уснуть. Карта! Чёртова Карта!..

— Она ведь… Была нашим первым большим прорывом.

— И мы вернём её, слышишь, Джим? Вернём! Чёрта с два они от нас отделаются!

Но Поттер, видимо, впал в одно из своих краткосрочных меланхолических настроений, когда даже Эванс не мила, и ничего не было нужно. Блэк чувствовал себя погано вместе с другом — и всегда хотел сразу же взбодрить его. Но сейчас им лучше было не выходить на обычные свои прогулки.

— Может поспим, а, Сохатик?

Джеймс молчал, и Сириус уже обрадовался, что тот уснул, но через секунду друг снова задал вопрос:

— Столько лет она работала, как часы, даже лучше, чем часы. Как она могла показать нам такое? Кто этот «Никто»? Какого чёрта ему нужно было на нашей карте, Бродяга?

У них не было ответов на эти вопросы. И чем дольше говорили друзья, тем больше вопросов становилось.

За окном уже светало, когда два полуночника наконец забылись зыбким полусном. На завтрак оба благополучно опоздали.

* * *

— Вы хоть пару часов успели поспать?

Рем смотрел на ребят сочувственно: у обоих были под глазами круги, и выглядели оба достаточно бледно — хотя аристократу Блэку такой вид даже подходил, ни дать, ни взять, некромант вылез из-за древних гримуаров и отправился на поиски жертв…

— Только пару и успели.

Седьмой курс Гриффиндора толпился вокруг кабинета ЗОТИ. Вместе с ними стояли барсучата — и это было хорошей новостью, ибо начинать день с разборок со Слизерином Ремусу совсем не хотелось.

— Можете заходить, — дверь в кабинет призывно отворилась.

Зайдя в аудиторию, все ахнули. Не было привычных учебных парт, всё пространство было свободным, только в одном конце стояла небольшая передвижная доска; пол застилали маты.

— Сумки и свои принадлежности оставляйте в сундуке у входа, — навстречу ученикам вышел приятно улыбающийся профессор Томпсон. — Он специально зачарован, так что на выходе вам нужно будет только лишь назвать своё имя, и сундук вернёт вещи.

Лили Эванс, несмотря на то, что уже семь лет была связана с магическим миром, всё равно каждый раз внутренне приходила в восторг, когда сталкивалась с новыми чарами. До этого она была уверена, что подобная ворожба работает только на личных сундуках или сумках — а сейчас ей не терпелось расспросить профессора об этом уровне чар.

— Меня зовут Гарри Томпсон, и я ваш профессор по Защите от Тёмных Искусств, — преподаватель приветственно улыбнулся.

Со смущением Лили отметила, что их новый профессор по-мужски красив — и особенно выгодно на его открытом лице выделяются зелёные колдовские глаза.

— Он милашка, правда? — хихикнула рядом Алиса.

Лили покраснела.

А вместе с ней покраснел и Джеймс Поттер, не отрывающий от избранницы цепкого взгляда — но Сохатый, правда, краснел от менее приятных чувств.

— Джим.

— Чего, Сириус?

— Ты идиот.

Рем, слышащий диалог двух друзей, просто закрыл лицо ладонью, за которой прятал в том числе и улыбку — его любимые клоуны были в своём репертуаре. Хвост же решил подхихикнуть за компанию — за что тут же поплатился вопросом от зоркого, как оказалось, профессора.

— Мистер Петтигрю, назовите мне базовые оборонительные заклинания.

Минуту назад улыбающийся молодой профессор буквально на глазах постарел лет на пять; черты лица стали более жёсткими, между бровей пролегла морщина.

В аудитории на стороне львов начали было шушукаться, пытаясь коллективно составить ответ, но все попытки закончились под суровым взглядом Томпсона.

— Мистер Петтигрю, я задал вам вопрос.

— Я-а… — Хвост как мог тянул время, надеясь, что кто-то из друзей шепнёт ответ, но профессор не выглядел как тот человек, с кем мог пройти этот номер.

— Быть на седьмом курсе и не знать основ? Хм, — Томпсон презрительно скривил губы. — Я мог бы снять с вас баллы, но в наше опасное время такая безалаберность в отношении защиты накажет вас лучше всяких штрафов. Подумайте над этим, Питер.

Ученики двоих факультетов потихоньку выдохнули. Перед ними вновь стоял улыбающийся и молодой профессор Томпсон, который начал очень интересную вводную лекцию по курсу защиты от проклятий, на каждое определение или описание чар демонстрируя пример.

У Лили до сих пор испуганно билось сердце — она боялась, что в любой момент профессор может так же внезапно спросить что-то и у неё, как у бедняги Питера. Она ненавидела излишнее внимание — и оказаться под любопытными взглядами двух факультетов с неготовым ответом ей хотелось меньше всего.

«Лили, расслабься, сосредоточься на лекции».

— Выдыхай-выдыхай, — словно слыша мысли подруги, прошептала Алиса.

Урок вышел очень информативным и полезным, во второй половине профессор разбил всех на пары — и ученики под его присмотром отрабатывали заклинания защиты и нападения. Обошлось без инцидентов, профессор Томпсон был очень внимательным ко всем, чему Лили была рада.

Кажется, в этом году у неё появился новый фаворит среди предметов. И… возможно, среди профессоров.

* * *

В гостиной Гриффиндора было умеренно шумно: разделившись на маленькие группки, студенты сидели и тут, и там — играли в магические шахматы или карты, делали уроки или просто строили какие-то свои грандиозные и не очень планы.

На креслах около камина, всегдашнего места обитания Мародёров, было не всё спокойно.

— Она тоже на него пялилась!

— Мерлин, Джим, ты такой олень…

— Да ты заколебал со своим оленем! Чего она пялилась на него?!

— Потому что он профессор, задери тебя наргл, слышишь? У зубрилок типа Эванс и положено смотреть на них во время лекций, усёк?

Сириус готов был наслать на друга Силенцио. В такие моменты Поттер был просто невыносим. И его друг мог поставить десяток галеонов на то, что сегодня-завтра в голову Сохатого придёт очередной суперплан…

— Я думаю, нам нужно побольше разнюхать про этого профессора.

Бродяга застонал, откидываясь на кресло.

Рем, сидевший напротив них с книгой, сочувственно посмотрел на двоих бедовых товарищей: одного он жалел за внезапно проявившееся временное помешательство, а Бродягу — за то, что тот так мужественно брал удар слабоумия на себя.

— Тебе не кажется, что с ним слишком много странностей? Наверняка это он натравил на нас Филча! И ты только вспомни, как он угрожал сегодня Питеру! — Джеймс взглянул на Хвоста. — Правда же?

— Д-да, он так и сказал «надо вам быть осторожнее, Питер», — закивал Петтигрю. — Так раньше только слизерслизни мне говорили!

Всем было ясно, что оленя уже не переубедить.

Сириус, конечно же, был готов идти за другом на самые сомнительные дела — потому что не мог оставить того в одиночестве посреди океана авантюризма. Ремус не мог оставить этих двоих, по крайней мере, у него тлел призрачный огонёк надежды, что у него удастся сдержать самые безумные их порывы.

Первый разведывательный рейд запланировали на завтрашний день.

— Хвостик, придётся тебе побегать зверем до полнолуния!

«Мы рассчитываем на тебя, Хвост! Тебе всего-то что нужно — проследовать за профом до его покоев и разнюхать, кто он!».

Наставления Джеймса до сих пор стучали в ушах Питера. Не так уж и часто за последнее время ему доверяли какие-то важные Мародёрские дела. Раздолье было на первых курсах, когда ребята ещё не знали, что он, Хвост, лучше всего на свете умеет одно — терпеть неудачи.

Маленький, неуклюжий, неуверенный в себе — все до сих пор удивлялись, как же он мог оказаться в такой компании, как Мародёры.

«А не плевать ли тебе, что они там говорят за спиной? Ты наш друг — и точка».

Джеймсу и Сириусу, да и Рему было проще простого говорить так, с высоты своих талантов, красоты и природной харизмы. Питер же до сих пор считал себя «недомародёром», просто дополнением, неумелой и корявой припиской в конце какого-нибудь яркого и знаменитого трактата. Он — всего лишь тот, кто просто стоит рядом; всего лишь поддакивающий лидеру, всего лишь живое воплощение фразы «ходить за кем-то хвостом». Всего лишь Мародёрский Хвост...

Ему до сих пор нужно было доказать себе, что он чего-то да стоит, что он может быть полезным, смелым, умелым и по-Мародёрски безбашенным.

Чем старше становился Питер, чем ближе был выпуск из Хогвартса, чем ярче разгорался пугающий огонь войны за стенами школы, тем чаще его посещали мысли о том, что он мог бы найти себе другое место под солнцем. Мог бы? Ведь мог же, точно. К тому же, он был уверен на все сто, что после выпуска друзья и не вспомнят о нём. Джеймс и Сириус пойдут в Аврорат, где наверняка станут лучшими за рекордные сроки, они могут… Ремус тоже сможет устроиться, Питер не сомневался, что директор либо пристроит его сам, либо напишет ворох рекомендаций. А кому будет нужен Петтигрю?

Это пугало, по-настоящему. Тяжело выходить из тени, тяжело учиться говорить и думать самому.

Поэтому, впервые за свою жизнь, он составил какой-никакой, а план действий.

«Быть активным участником Мародёров; нормально сдать ЖАБА; хвататься за любую возможность стать самостоятельным».

Так что, можем сказать, что лоснящаяся пегая крыса, мчащаяся по коридорам Хогвартса, была вполне собой довольна — и планировала распрощаться с ролью неудачника.

Как жаль, что у жизни тоже на каждого свой план, правда?

* * *

Студенты Хогвартса, безусловно, должны быть выведены в отдельный класс мозговых слизней.

Проведя целый день в учебной аудитории, глядя на пёстрый поток студентов, наблюдая абсолютно рыбьи глаза, аморфность, озабоченность чем угодно, кроме предмета, Гарри был готов наложить на всех стазис — и вылететь в окно, бродяжничать и никогда, никогда не возвращаться в мир преподавания.

К концу дня Томпсон мог с уверенностью заявить, что он больше не порицает Снейпа.

И особенно остро он осознал это на уроке с седьмым курсом Гриффиндора.

Петтигрю.

Гарри, точно заклинание, твердил себе, что это не тот же самый Петтигрю, что и в мире А; что этот может, вообще, костьми ляжет за друзей и вообще станет храбрым аврором, что это не один и тот же человек, но…

Окей, разве вы смогли бы так?

Гарри был готов поставить сотню галлеонов против.

Этот мерзкий плюгавый коротышка стоял рядом с Джеймсом и Сириусом, чуть ли не заглядывая тем в рот, готовый захихикать над любой шуткой и фразой, демонстрируя омерзительное подобострастие.

А в ближнем к Гарри ряду стояла Лили, и её глаза сверкали так ярко, что сжималось сердце.

Томпсон с пугающей ясностью осознал, что же чувствовал Северус Снейп, когда увидел в своём кабинете маленькую копию десятилетие ненавидимого Джеймса Поттера. Что. За. Жуть.

Внутри разрастался ядовитый ком. Вместе с ним росла злоба и на отца с крёстным — если так было и в мире А, то какого, блядь, чёрта эти двое позёров терпели прогибающегося слизня рядом с собой? Добавляло очков? Доставляло удовольствие? Чувствовали себя неебаться какой важной частью Вселенной? Хотелось резко выдохнуть сквозь зубы и почувствовать тишину внутри черепа. Но он был не в мире А, и здесь не было ни матери, ни отца и никаких других мертвецов. Не здесь, не-здесь-слышишь-успокойся. Нет смысла так реагировать.

Но разве мог он удержаться от того, чтобы не припугнуть Петтигрю? Гарри не был железным, и никогда не тешил себя такой мыслью.

Как жаль, что это так и не принесло облегчения.

«Ожидаемо».

Томпсон был в своих комнатах, устало развалившись в кресле. Рядом валялась небрежно скинутая мантия, руки лежали на подлокотниках, в правой была зажата палочка — пару раз Гарри не удержался и запустил простым Режущим в полотно на стене. Хотелось глотнуть огневиски, но он не был уверен, что это хорошая идея перед ещё одним днём в загоне со студентами.

Вздохнув, Гарри рывком снял галстук, невербально устраняя наведённый беспорядок — и поплёлся в свои комнаты, уже рефлекторно ставя несколько мощных защитных блоков на свои покои.

* * *

Питер точно знал, что профессор находится за этой дверью. Просто потому, что он, чёрт возьми, не мог за неё попасть! Ни один из крысиных лазов не пропускал его! Шерсть поднималась на загривке, чуткие усики-антенны улавливали магический щит…

Он снова не справился.

А вот Джеймс или Сириус точно придумали бы, как провернуть всё в свою сторону.

Но их здесь не было. Не было…

Крыса бросила все свои попытки проползти в еле заметный человеку лаз между камней. Её осенила мысль. Плохая, но такая удобная.

Его друзей не было здесь. Значит, они будут знать обо всём, что случилось, только с его слов.

И разве можно осудить малыша-Питера за то, что он всего лишь не хотел выглядеть неудачником очередной раз?

Крыса со всех лап бежала в башню Гриффиндора, на ходу сочиняя историю о профессоре Томпсоне, которая обязательно понравится друзьям.

* * *

— Ну что, Эванс, пойдёшь со мной в Хог?

Лили даже отвечать не хотелось на очередное наглое и такое топорное приглашение, которое, правда, и приглашением назвать нельзя. Иногда ей казалось, что Поттер видит в ней всего лишь трофей.

Пытаясь игнорировать тот кусок реальности, который физически занимала туша очкастого, она уткнулась в книгу по ЗОТИ. Но тут в разговор совершенно внезапно и в несвойственной для неё манере влезла Алиса:

— Если ты не заметил, Потти, наша Лили будет готова пойти в Хог только с профессором Томпсоном!

Эванс показалось на мгновение, что кто-то запустил в Поттера Ступефаем, его разве что не откинуло к стене от произнесённых слов; и впервые за все годы совместного обучения тот просто вышел куда-то из гостиной.

Ремус, обычно приветливый с Лили, бросил в её сторону укоризненный взгляд. Словно бы она виновата в ситуации! Словно бы это она заставляет Поттера вести себя, как имбецила!

Разозлившись на весь белый свет, Лили захлопнула книгу и ушла в спальню, чувствуя, что ей как никогда не хватает молчаливой поддержки Северуса.

* * *

— Ты слышал, с кем он переговаривался?!

Хвост принёс поистине удивительные новости. Питер сидел на своей кровати и всё никак не мог отдышаться. Ребята смотрели на друга по-новому, в глубине души никто из них не ожидал, что Хвост и вправду сможет близко подобраться к профу.

— Дай ему отдышаться, Джим!

Джеймс был взволнован, рад, озадачен и зол; после первых же слов Питера ему хотелось рвануть к Дамблдору, чтобы обвинить Томпсона в сотрудничестве с Пожирателями. Все знали, что организация растёт день ото дня, так почему бы одному из них не стать профессором Хогвартса?

— Так с кем? Питер, это очень важно! Пожалуйста!

Питер виновато взглянул на друга и объяснил, что никто не называл себя; что профессор через камин общался с кем-то по поводу давно известных собеседникам вещей. Всё, что мог сказать Хвост, так это то, что обсуждался некий рейд, но детали, увы, остались вне разговора…

Мародёры ещё полночи обсуждали, что делать с новой и такой важной информацией. Ремус и Сириус пытались убедить Джеймса, что нужны доказательства, Джеймс же говорил о том, что промедление смерти подобно и в подробностях описывал стремление профа навредить, например, Лили.

Хвост же просто наслаждался доселе незнакомым чувством полезности — и никак не мог понять, почему же ему раньше не приходила в голову мысль привирать друзьям о своих делах.

О последствиях он решил не думать. Уж больно хорошим выходил вечер.

* * *

В ночной тишине серебристым колокольчиком зазвенел маховик, лежащий в отдельной ячейке секретера.

Мягкие волны магии докатились до Гарри — и он, толком не проснувшийся, застыл над артефактом. Что-то происходило, но что?

Маховик внезапно затих. Всё закончилось, не успев начаться. Гарри ещё час наблюдал за поведением предмета, не отметив более никаких всплесков активности, он решил заняться этим завтра.

Если всё неизвестное пугает, то мы не сможем описать, до какой степени был напуган Гарри.

Призвав к себе зачарованные хрустальные колбы для Омута памяти, он стал спешно сливать в них воспоминание о произошедшем — и, на всякий случай, решил слить всю информацию по маховикам, которая была у него, и все воспоминания о долгих часах в библиотеках, когда он изучал природу подобных артефактов. Никогда не знаешь, какая мелочь может помочь.

Морально вымотанный, с раскалывающейся головой от стольких манипуляций с памятью, Гарри провалился в сон, надеясь, что новый день принесёт ответы.

Выспаться так и не удалось.

Всю ночь он вскакивал от малейшего дуновения, самого тихого скрипа, практически неощутимых толчков магии; ночной Хогвартс, в общем-то, и состоял из всего этого — так что Гарри, в итоге, встал ещё до рассвета и провёл это время в нитях воспоминаний.

Не утруждаясь одеванием, он только схватил фиал с Поддерживающим зельем, чтобы не отключиться во время поиска нужных знаний.

Поудобнее устроившись в кресле, чтобы лишний раз не двигаться и не отвлекаться на возможно затекшие конечности, Гарри невербально откупорил недавно слитые воспоминания. Серебристые струны памяти, переливаясь в свете факелов, точно шелк, выскользнули на зов мага.

Как и любая магическая субстанция, будь это зелье, артефакт или заклинание, эссенция воспоминаний приобретала свойства характера заклинающего. Современная магия была скоротечной, редко когда зелье настаивали больше полугода; про многодневные формулировки катренов, истинные заклинания защиты, действующих десятилетиями, питающихся от потоков или источника маны, помнили только представители старых родов, артефакторы и исследователи истории магии. Отголосками той, старой магии, которую творил ещё Мерлин, чьи заклинания летели над вересковыми долами, были чары памяти. Эссенции сразу же содержали в себе осколки характера — и, как следствие, со временем могли приобрести нечто похожее на собственный разум. Для этого нужно было время, но Гарри уже не раз подмечал, что его нити с самого начала были своевольными. Многие мастера говорили о везении, ибо настоявшиеся воспоминания могли показать гораздо больше обычных. Гермиона считала, что это подтверждает глубину неизученности человеческого мозга и особенностей памяти. Гарри думал, что это просто… магия.

Нити заплясали в воздухе, окутывая хозяина вуалью. В белесых, заиндевелых, призрачных потоках он видел библиотечные закутки, лектории, видел свои записи и выписки из книг, шуршание сотен томов заполнило пространство вокруг Гарри. Среди тысяч слов он увидел зацепку:

«Аномалии в работе маховиков, как правило, сообщали наблюдателям о деградации общих магических потоков, кои являются ключевой составляющей артефакта.»

Обрывок наскоро записанной лекции от мастера Гильдии висел в воздухе, а вот Гарри — Гарри падал.

Деградация потоков магии в маховике превращало и без того тонкий инструмент в бомбу замедленного действия. И если обычная Бомбарда просто разнесёт вас на куски — то с таким маховиком вы рискуете оказаться в мире Х, ваша левая рука — в мире Y, ну, а ноги просто испарит мощнейшим выбросом энергии.

При таком раскладе выбор у него был невелик. Либо работать на свой страх и риск с высокой долей вероятности оказаться безнадёжно кричащим куском мяса без единой конечности, заброшенным в чёрт знает какую штанину времени — либо не работать вовсе, оставаясь профессором Томпсоном, пока жернова Первой магической не перемелют его кости.

Что. За. Жуть.

На негнущихся ногах Томпсон вернулся в спальню — в надежде, что всё это — дурной сон.

* * *

Не знаем, стоит ли говорить, что сном это не оказалось?

Завтрак в Большом зале, пустое директорское кресло, мало значащая болтовня учителей вокруг и любое взаимодействие с учениками были пыткой. Гарри хотелось бежать — но он не знал куда. И зачем.

Ему было двадцать семь лет; он уже прошёл войну, у него уже была седина, а старые шрамы саднило к дождю. Во снах он всё ещё изредка, но в мельчайших подробностях видел то, как Сириус медленно выгибается — и падает в Арку с навеки застывшей улыбкой. В особо поганые ночи он видел Большой зал после Последней битвы — и мертвецы стояли в нём, заглядывая Гарри в душу. После таких снов он сомневался, остался ли хотя бы один целый, неразодранный кусок чего-то живого внутри него.

Он не хотел проходить это снова.

Он и так внутренне умирал каждый раз, когда смотрел на всех этих несчастных юных идиотов, которые так храбрятся в коридорах, говоря о войне. Кретины! Маленькие, самодовольные…

Профессор Снейп из его мира, наверно, желчно и победоносно улыбался из-за своего Небесного котла.

В голове нарастал мощный гул мигрени.

«Помни об одном деле за раз».

Надо было включаться в жизнь. Надо было вести лекции — и никого не прибить.

Маленькие бесенята первых курсов были тихонями только сначала; курсы старше были целиком под крышесносом гормональных бурь; последние курсы вроде и парились насчёт экзаменов, но было видно, что они считают невероятным одолжением со своей стороны даже простое присутствие на лекциях. О, с ними можно было бы найти общий язык — но сегодня профессор Томпсон не был в настроении искать к кому бы то ни было ключи.

— Минус десять баллов со Слизерина! Мистеру Блэку стоит больше времени уделять лекции, чем своим соседям.

Застывшие нечитаемые маски Змей были не лучшим началом дня.

— Минус десять баллов с Гриффиндора! Мистер Поттер, наша любимая знаменитость! Вы сделаете большое одолжение своему факультету, если будете демонстрировать меньше самомнения и больше действительных знаний!

Оскорбленный Джеймс Поттер, злобно зыркающий с Сириусом в его сторону, были не лучшим его продолжением.

— Минус десять баллов с Когтеврана! Десять баллов с Пуффендуя!

Кучка глупых школьников! Неужели они с Роном и Гермионой были такими же поверхностными, злобными хобгоблинами?

День казался вечным.

Гарри ждал вечера, абсолютно иррационально надеясь, что беседа с Дамблдором подарит внезапное решение для всех проблем.

Правда, внутренний критик подсказывал, что проблемой может быть заевшая ширинка брюк, а нахождение в параллельном мире со сбрендившим маховиком — это хреновейший случай, который вряд ли имеет решение.

Одна его часть тоненько выла внутри черепа. Другая упорно делала одно дело за раз.

* * *

— А это правда, Снейп, что твоя мамаша уже померла?

Красные всполохи проклятий и контрзаклинаний озаряли коридор.

— Говорят, она была настолько жирная, что копать яму пришлось десяти магглам!

По вспышкам было видно, да и слышно, что Снейп — один, а врагов — несколько…

— Эй, ты хочешь сказать, что у этого нищеброда хватило бы денег хотя бы на одного вшивого корпрусного маггла?

…Но численный перевес, впрочем, не помешал жертве превратиться в охотника.

Мощная серия вспышек — и завершающим аккордом в коридоре прозвенело злобное:

— Сектумсемпра!

Томпсон, направляющийся после общего отбоя к директору и заставший часть студенческой коридорной разборки, успел выкинуть Блокирующее.

Выйдя из тени, он уже знал, что увидит.

Фразы драчунов и недоделанных дуэлянтов не меняются с первого курса. Меняются лишь приёмы: мелкие задиры только выкрикивают оскорбления, а задиры постарше выкрикивают их, пока жертва скручена заклинаниями и висит вниз головой; выпускники же наслаждаются всеми видами заклинаний, которыми снабдил их Хогвартс, воображая себя очень взрослыми и прожженными магами.

— Мы заканчиваем представление.

Гарри внутренне подивился тому, как мог звучать его голос — настолько ледяными были интонации.

— Минус десять баллов с каждого за нахождение в коридорах после отбоя. Минус двадцать баллов с каждого из нападающих.

Гарри задержал взгляд на двух неизвестных ему гриффиндорцах и одном пуффендуйце

«А Барсук-то что здесь забыл?»

— Я сообщу вашим деканам. Возвращайтесь по своим спальням. Немедленно.

Внутренне вздохнув, глядя на спины удаляющихся студентов, Томпсон повернулся к Снейпу.

Тот глядел на профессора исподлобья; было видно, как он пытается унять нервную дрожь, какая бывает после драки или хорошей ссоры.

— Вполне ожидаемо встретить в коридорах в такое время гриффиндорцев, но Слизерин…

Гарри физически почувствовал стыд и раздражение от осознания своего прокола, которые исходили от Снейпа.

— Я не буду снимать баллы с факультета за ваше участие в сваре. Но вы, мистер Снейп, получаете неделю отработок — за опрометчивое использование опасных заклятий. Жду вас с завтрашнего дня в своём кабинете в семь.

Томпсон резко развернулся на каблуках — и полы его плаща взметнулись, точно крылья летучей мыши.

Настроение несколько улучшилось — от мыслей о том, насколько циклична история.

Но только ненадолго.

* * *

Неоспоримый плюс директорского кабинета — обилие вещей, которые можно было бы разбить, опрокинуть, скинуть, швырнуть, поджечь, спалить, обратить в Стэнфордского болванчика и обратно…

Неоспоримый минус — это директор, который молча взирает на погром и не говорит ни слова.

Гарри Тогда-Ещё-Избранный в бытность свою студентом не раз хотел выплеснуть весь свой гнев на чёртовы побрякушки. Но тогда что его только не останавливало — и прежде всего мысль о том, что Дамблдор не будет против погрома. В мире Б ему шёл третий десяток, и он чувствовал, что слишком стар для всего этого дерьма.

И, да, Дамблдор просто смотрел на него. Чуть печально и словно виновато.

Гарри тяжело смотрел в ответ, сбивчиво дыша после приступа ярости.

— Мой мальчик…

— Нет! НЕТ!

Хотелось провалиться сквозь землю. Хотелось раствориться в воздухе.

Хотелось, Мерлин и Моргана, просто оказаться дома.

Внутри лопнула какая-то очень важная струна — и колени просто подкосились. Гарри опал в кресло точно осенний лист, оторвавшийся от кроны.

— Гарри, теперь это место и этот мир — твой дом. И я не скажу, что мне жаль…

— Ни слова. Прошу.

Два мага смотрели друг на друга.

Где-то за окном ночь окутывала замок черным бархатом.

Тишина. Это первое, что вы услышали бы, заглянув в покои профессора Томпсона.

После, возможно, вы начали бы различать тонкий голосок магии, исходящий от некоторых оберегов, капель зельевой установки, шуршание свитков, дышащих на столе и в полках.

Привыкнув к полумраку, в углах комнаты и под удобным широким креслом можно было разглядеть разбросанные носки; стол в кабинете, казалось, удерживал на себе критическую массу исписанных убористым почерком свитков, фолиантов, заложенных закладками — и предметами, выступающих в роли закладок.

Оставалось впечатление обычных покоев, оказавшихся в руках молодого мага, который ненадолго вышел из своего обиталища.

Но директор Хогвартса, стоявший посреди комнаты, был не из тех, кого можно обмануть напускной обыденностью.

— Гарри.

Спокойный голос прорезал тишину.

Ничего не последовало — только маленький лунный камушек, необработанный, но вставленный в ободок магической стали, с коротким звоном упал с полки шкафа. Тот был массивным, с широкими полками, и тянулся через всю стену. В нём нашли прибежище книги, небольшие артефакты, кристаллы, пузатые склянки из-под зелий, черепа магических существ и даже несколько таинственно мерцающих перьев.

Дамблдор вздохнул, размеренным шагом пересек комнату и сел в широкое кресло как раз напротив шкафа. Он долго устраивался, расправлял мантию, бороду, словно готовился быть запечатленным колдографом.

— Гарри, — проговорил он, поправляя особо настырные складки на своем одеянии. — Даже несмотря на путешествие в океане времени, я старше тебя, мудрее и, скорее всего, видел горестей чуть больше, чем ты. Да, я не терял свой мир, и вместе с тем я терял смысл оставаться в нём далее. Время — бушующий океан. Ты попал в жуткое цунами, мой мальчик… Сейчас ты у новых берегов. Скажи, что, кроме личного горя, заставляет тебя пытаться отринуть их?..

С полки упал ещё один амулет, очерчивая последовавшую за ним тишь.

Дамблдор нахмурился и вздохнул.

— Гарри, я не могу быть уверенным до конца, и всё же из твоих воспоминаний у меня сложилось мнение, что ты не из тех людей, кто жалеет себя, — директор остановил взгляд на одной из полок шкафа. — Я думаю, тебе стоит дать себе и этому миру шанс.

Массивный шкаф из тёмного дерева задрожал. Книги и свитки повалились в беспорядке на пол, амулеты, кристаллы, зачарованные части фактотумов со звоном вылетали со своих мест; некоторые полки пошли глубокими трещинами, некоторые — кривились или обугливались, словно от огня. Когда верхний ряд тяжелых фолиантов с громким треском провалился вниз, всё вдруг замерло.

Дамблдор сидел неподвижно.

— Гарри…

Шкаф медленно, с протяжным воем покосился. Было удивительно наблюдать, как такая махина против всех законов маггловской физики держится на одном из своих углов. Но ещё удивительнее было видеть, как древесина начинает осыпаться чуть светящейся пыльцой. Беззвучно и чинно, закручиваясь в спирали и создавая узоры в воздухе, пылинки отделялись от шкафа — тот таял и таял.

Первая пылинка, коснувшаяся поля, очертила в воздухе проход. Сквозь него был виден целый шкаф, яркий солнечный свет — и содрогающаяся от рыданий спина Гарри.

— Это очень красивое волшебство, Гарри. — Дамблдор подошёл к проходу и положил руку на плечо будущего бывшего подопечного. — Никакое горе не будет вечным.

Поттер-Томпсон чувствовал себя невероятно. Обычно такой эпитет использовался, чтобы подчеркнуть волшебство момента или что-то ещё — из хорошего. Но Гарри ощущал всю невероятную глубину момента крушения своего мира. Опять. Его артефакт не восстановить. Теперь мир Б — это его дом. А прошлого — нет.

— Я останусь здесь. Но я ничего не буду обещать.

Его надтреснутый голос развеял остатки волшебства. Пылинки обратились в стружку, а шкаф в полной тишине осел древней рухлядью в углу. Поттер, не замечая ничего, сел на эту груду.

— Дайте мне времени до начала недели. Пусть меня подменят или вовсе отменят уроки до понедельника. Мне надо… просто побыть здесь.

* * *

— Куда это ты собрался, Снейп?

Гостиная Слизерина в вечернее время суток была особенно торжественна. Факелы разгорались ярче, тени от древних каменных барельефов становились глубже, резче. Тяжёлые зелёные, почти чёрные, гобелены закрывали каменные стены; тонкие серебряные нити сверкали в свете вечерних огней. Смарагд и слёзы серебра.

— Это не твоё дело, Блэк. Лучше следи за своим старшим братом. Хотя он уже вряд ли поддастся дрессуре.

Эти комнаты словно были созданы для надменных гримас, в которую превратилось лицо Регулуса. Такие, как он, были здесь, как дома. Такие, как Снейп, чувствовали, что они в гостях — и в этом был смысл.

Ты можешь сломаться, и иногда это кажется самым лучшим выходом; но противостояние превратит тебя в самую ядовитую гадюку в садке. И Северус выбрал второй путь.

Не оправдываться. Не открываться. Не пропускать удар. Никому не верить. Жалить первым. Всё отрицать.

Конечно, существовали и другие правила, и дополнения к ним, и исключения: менее лаконичные и более гибкие, о том, что стоит также оглядываться в тёмных коридорах, не принимать еду из чьих-то рук и, в общем-то, не обострять ситуаций с теми, до кого не можешь даже допрыгнуть. Блэк, конечно, был исключением из последнего — с таким старшим братцем тот и сам понимал, сколь невыгодно и слабо выглядит его персона. Хотя и тут тоже стоило выдерживать меру… Всё это было похоже на сложный танец, который ты вынужден исполнять с нуля, сразу же на сцене и без предварительной подготовки — и, возможно, голым.

Это было бы сложным делом — но Северус знал, что у него нет выбора. Он должен пробиться — дальше и выше, чем остальные, и не только от того, что он был в самом низу социальной лестницы. Его гнало вперёд и честолюбие. На своём курсе Снейп не видел никого, кто мог бы с ним сравниться — на равных, а не в стиле Бью-Из-За-Угла-С-Компанией-Друзей-Поттер. Но ему нужно было быть ещё лучше — только так, Северус был уверен, он сможет преодолеть нищету и получить своё место под солнцем. Ничуть не худшее, чем у Поттера, к примеру.

Поэтому любой свободный момент Северус посвящал или зельям, или боевым заклятиям, или…

Сидя в пустой брошенной аудитории где-то на отшибе, он представлял себе, что Лили рядом — и занимается вместе с ним, перешучивается и переглядывается, слушает его или наоборот что-то рассказывает.

Не то чтобы это помогало ему достичь цели, но так он чувствовал себя ещё и живым. Сегодня ему хотелось побыть с Лили — хотя бы в мыслях.

Он находил это куда более полезным, чем отработка у Томпсона — было удачей, что профессор перенёс её на новую неделю. Это значило, что у Северуса было ещё три свободных вечера.

Томпсон был не самым плохим учителем, чувствовалось, что предмет он знает со всех сторон. Но одно дело быть на его лекциях, а другое — терять время на отработках. Тот факт, что просиживание в пустых классах с воображаемой бывшей подружкой, это нечто худшее, чем потеря времени, Северус старался не думать.

* * *

— Вы слышали, занятия по ЗОТИ отменили!

— Да ладно?

— Круто! Я как раз не брался за свитки!

Отмена любых занятий и по любым причинам в гостиной Гриффиндора всегда встречалась бурей эмоций. В основном, положительных.

— Ну что ты так расстроилась, Лил? Неужели ты и правда втюрилась в препода? — Алиса так долго ждала, чтобы её подруга Эванс в кого-нибудь влюбилась, что не могла удерживать вопросы при себе. И даже злой прищур подруги не мог унять довольного хихиканья, которое так и рвалось из груди. — Ой я не могу, ты серьёзно?!

Лили чувствовала себя очень смущённо. Конечно же она ни в кого не влюблялась, но Томпсон и правда был хорош… Но нет! Нет, конечно же нет. Как никогда она была рада галдежу в гостиной — только невероятный шум позволил любым фразам остаться незамеченными. Она терпеть не могла слухи, а уж когда они касались её или подруги, то готова была убивать — или быть убитой.

— Алиса, пожалуйста. У меня и так от шума раскалывается голова. Пойдем в спальни, а?

Поднимаясь к себе, ни одна из подруг не видели Питера Петтигрю, который жадно ловил каждое словцо из их диалога.

Спальня девочек седьмого курса пока была пустой. Их соседки Елена и Диана либо затерялись в общей куче внизу, либо где-то гуляли со своими парнями. Поэтому Алиса решила попытать удачу вновь.

— А если серьёзно, Лил, ты и правда того?..

Алиса собрала темные волосы в хвост, скинула с себя мантию и, оставшись в блузе и юбке, начала уборку в комнате с помощью невербальной магии. Она решила не смущать подругу пристальным и любопытным взглядом, и вообще решила оставить ей время подумать.

Разбросанные вещи поднялись в воздух и начали плавное движение по кругу. Как только вещь оказывалась над своим местом, она аккуратно вылетала из круговорота и «приземлялась» туда, где ей и надо было быть.

— Лис, нет, я думаю, что нет, — Лили зачарованно следила за хороводом вещей под сводом башни. — Он классный, кажется классным, но он учитель, а я не настолько наивна. И вообще… — Лили внутренне приготовилась к отповеди подруги. — Я тут решила с Северусом помириться.

Розовая туфелька Дианы приземлилась гриффиндорской старосте прямо на макушку.

— Что?!

В комнате начался настоящий вещепад. И Алиса не планировала его останавливать.

Лили ещё очень долго говорила ей о том, что она не видит ничего удивительного в своём решении. Терять друга детства не хотелось, причина разрыва уже давно казалась ей глупой, и она искренне тосковала по Северусу и их отношениям. Алиса вздыхала, закатывала глаза, качала головой, кривилась, снова вздыхала, периодически говорила «Мерлин, за что мне всё это» — но в итоге пообещала не отговаривать и поддерживать свою рыжулю Лили в этом сомнительном, но начинании.

Устроившись под опущенным пологом кровати Лили, они ещё долго перешептывались на разные темы — и только об одном та отказалась говорить.

— Прости, Лис, но тему Джеймса Поттера я затрагивать не хочу. Он может делать вид, что страдает по мне и всё такое, но за столько времени даже такое полено могло понять, как можно было бы меня привлечь или хотя бы не бесить. Все его ужимки — это часть шоу, и я не хочу становиться одним из его номеров. Перебесится. Это точно не любовь.

* * *

— …Перебесится. Это точно не любовь. Слышь, Джим?

В спальне Мародёров опять успокаивали своего Оленя.

В гостиной Питер услышал вопрос Алисы к Лили. Решив опять немного приврать, он передал Джеймсу разговор девушек о том, как Лили переживает за Томпсона, и что она «кажется, влюбляется в него».

Сириус, сидевший на полу у своей кровати, неотрывно следил за метаниями взъерошенного друга. Тот то стоял, то сидел на кровати, то вновь ходил, то снова сидел; его ловкие пальцы то оказывались в темных тяжелых волосах, то ловили снитч, то теребили галстук. Бродяга не мог за этим наблюдать слишком долго — но и не мог оторвать глаз от своего друга. Всё вдруг стало невероятно сложным для него в этот год. Пёс внутри тоскливо выл.

— Сириус говорит верно, — вступил в разговор Лунатик. — Да и Питер мог услышать не всё. Или услышать не так, там такой гам стоял.

Джеймс со стоном свалился на свою кровать, закрывая лицо руками.

Бродяга встал со своего места и пересел на кровать к другу.

— Может, лучше попробуем вернуть Карту назад?

Гермиона сидела за столом в знакомой кофейне на их обычном месте. В предзакатный час на столешницу падали янтарные лучи; тёмное дерево от этого становилось словно бы мягче. Солнце путалось в её волосах, мягкими локонами спускавшихся на плечи; иногда играло в её магических кольцах — фиолетовые кристаллы точно притягивали лучи к себе, наливаясь оранжевыми искрами.

Свет в кафе был приглушённым, вся мебель — тёмно-коричневой. До наступления темноты основным источником света были три широких арочных окна с деревянными подоконниками. В углу у такого окна как раз находилось их излюбленное место.

К приходу Гарри на столе уже стояли два высоких стакана с вкуснейшим венским кофе во всей магической части Лондона. Большие шапки взбитых сливок выглядели как две плавучие башни или маяки.

Гермиона тепло улыбнулась и поднялась из-за стола для объятий. Гарри тянулся к ней — но она становилась всё дальше и дальше; окружающая обстановка со всеми столиками, стульями, декоративными полками, движущимися картинами и фигурками начали медленное падение в темноту. У него вырвался крик — но не прозвучало ни звука. Темнота разрасталась, Гермиона погружалась в неё, как в воды океана; ее улыбка блекла, кожа становилась серой. Вскоре, кроме тьмы, не осталось ничего.

Утренние часы были особенно зыбкими.

Кошмарный сон даже после пробуждения висел на плечах Томпсона склизким спрутом. Не надеясь на возобновление сна, Гарри решил заварить себе травяной чай. Можно было бы откупорить очередную порцию Умиротворяющего зелья, но он отказался от лёгкого пути. Во-первых, хотелось потянуть время, проветрить голову, занять руки простыми механическими действиями; во-вторых, ему не хотелось развивать резистентность к зелью, его быстрое действие могло потребоваться в будущем.

Сизый сумрак почти ничем не был тревожим. Гарри запалил несколько свечей, сел за свой рабочий стол, заклинанием перенеся ворох свитков на кресло, призвал чайный набор и сухой сбор — и начал медленно, очень медленно готовить утреннее питьё.

За окном полз по вереску туман. Краешек Запретного леса, видимый из окна, был похож на древний бастион альвов. Гарри, облокотившись к окну, наблюдал за медленным движением облаков и утренней природы — и глотал, не замечая вкуса, обжигающий чай. Становилось легче, но это, как думалось Томпсону, было сродни самовнушению.

Прошлая жизнь крепко держала его, и с этим нужно было что-то делать. На ум приходила менталистика, но Гарри трезво оценивал свои способности — поэтому отбросил мысль о ежевечерних медитациях и очистке сознания.

В конце концов, чувствовать себя жертвой — это выбор. «Надо взять себя в руки», — решил для себя Томпсон. Он был Героем — и глупо было бы бегать от себя. Подсознание раз за разом будет мучить его, прокручивая во снах сцены гибели друзей, возвращать прошлое. Быть может, нынешнее положение дел — это подарок Судьбы? Быть может, весь его путь в артефакторике был пройден ради этого момента? Сколько раз он, Гарри, мечтал попасть в прошлое и всё исправить?.. Неужели можно было упускать такой шанс?

Второй неоспоримый плюс выпускников Дома Годрика — после преданности друзьям — лёгкость на подъём после принятого решения.

У него была пара дней перед выходом из вынужденного отпуска. Терять их Томпсон был не намерен. Первым делом он решил заглянуть к профессору Дамблдору, воспользовавшись внутренней сетью каминов. Взяв пригоршню летучего пороха, он протиснулся в свой узкий камин с надеждой, что застанет директора до того, как тот направится в Большой зал. Зелёный огонь и шум искр поглотили его, закрутив в привычный водоворот.

Красивый круглый кабинет с множеством портретов и хитроумных устройств встретил его пустым директорским креслом. Через стрельчатые высокие окна струился мягкий утренний свет. Сегодня в воздухе здесь витало что-то неуловимо спокойное, по-настоящему магическое… А может, всё дело было в том, что сам Поттер-Томпсон наконец договорился со своими внутренними демонами. Сегодня ему всё было ясно.

Не желая дольше положенного находиться в чужом кабинете, пусть и Дамблдор никогда не упрекнул бы его в этом, Гарри сотворил бестелесного Патронуса, чтобы предупредить Директора о своих планах, но при этом не демонстрировать телесную форму Патронуса всем факультетам во время завтрака. По рассказам Сириуса-Из-Прошлого-Будущего, к седьмому курсу Мародёры уже уверенно владели анимагией — и второй Патронус-сохатый может вызвать разговоры у нынешних не в меру ретивых ребят. Ещё раз с удовольствием взглянув на ещё недавно ненавистные покои, немного посетовав, что не видит на жёрдочке Фоукса, Гарри зачерпнул ещё одну горсть пороха, зашёл в камин и чётко произнёс:

— Косая Аллея!

* * *

Общественный камин выплюнул Гарри в привычном тупичке: старая кирпичная кладка, густо покрытые золой площадки, моментально пачкающие ботинки и мантии новоприбывших. Почистив свою одежду заклинанием, профессор ЗОТИ Томпсон направился за покупками.

Первым по плану была небольшая лавчонка около поворота на Лютный переулок. Небольшой подъезд, сложенный из крупных камней, буквально дышал средневековьем. Вывески над тяжёлой дубовой дверью не было — это место нужно было знать, и редко сюда заходил кто-то не из Гильдии артефакторов.

Внутри было темно, пахло сыростью. Голые каменные стены, тусклый, точно болотный, волшебный огонёк светил где-то под потолком, заливая небольшое пространство зеленоватым светом, отчего даже самое красивое лицо приобретало хищные, нездоровые черты. А лицо хозяина магазина красивым, кажется, не было никогда. Глубоко запавшие глаза, в таком свете выглядевшие как чёрные провалы, почти безгубый рот, высокие скулы, обтянутые кожей, — Гарри помнил Освальда таким и в своём времени. И, как в то первое посещение, так и сейчас, у него промелькнула мысль, что в крови торговца есть доля нечеловеческой крови. Выдержать его взгляд было трудно, но возможно. Поттер-Томпсон спокойным шагом преодолел расстояние до конца комнаты, где сидел за столом торговец. Освальд подался вперёд — и болотный свет подсветил его абсолютно белые, без радужки, глаза.

 — Я вижу тебя в первый раз.

Это был не вопрос, не вежливое предложение представиться. В Гильдии поговаривали, что замешкавшихся с ответом или дерзивших потом находили на окраине Аллеи, в Мусорном тупике — оглушённых и не помнящих событий последних трёх дней. Подавив естественную нервозность, Гарри произнёс положенную ответную формулировку — и комната растворилась вместе со своим хозяином.

Магия переносила прошедших проверку в нижние покои торговца — в мрачный подземный зал, напоминающий Поттеру о Тайной комнате. Здесь было ещё темнее из-за высокого потолка, до которого не дотягивались крохотные мутные лучики света. Вокруг Гарри высились стеллажи: какие-то были сбиты из шероховатого белёсого дерева, какие-то напоминали маггловские металлические конструкции — за исключением того, что у простецов железо не сочится дурнопахнущей слизью; попадались и совершенно пугающие, точно из плоти, полки, на которых покоились такие артефакты, от которых разило хаосом и смертью души.

Но сегодня Гарри не нужны были готовые артефакты. Проходя мимо полок с фонящими эманациями страданий артефактов, оставляя позади стеллажи, оборачивающиеся сладострастными иллюзиями, он глазами выискивал нужное. Когда его чуть не заарканил негатор⁽¹⁾, Томпсон в очередной раз поблагодарил своеобразную заботу Освальда: тот не зря не пускал сюда никого, кроме гильдейских и сопричастных. Остальные пусть довольствуются лавками древностей или Горбинскими коллекциями — в этих же залах жили по-настоящему опасные вещи.

Петляя в лабиринте бесконечных полок, Поттер-Томпсон наконец увидел нужный ему неприметный сундучок возле одного из мрачного вида шкафов. Тот был сбит из светлого дерева, которое чуть светилось изнутри — и этот мягкий свет не получалось исказить даже витающим под потолком болотным «светлякам». Бережно взяв сундук в руки, Гарри произнёс нужную зубодробительную формулу возвращения. Через мгновение он снова был пред очами мрачного торговца. Выписав тому чек из хогвартской денежной книжки⁽²⁾, Гарри поспешил убрать в безразмерный холщовый мешок своё приобретение и выйти на дневной свет. Самая неприятная часть плана была позади.

Карманные часы показывали, что он провёл в подземельях почти четыре часа — из-за колоссальных защитных чар, которые защищали склад от реакций артефактов друг с другом, само время там искривлялось. Зверски хотелось есть, но Гарри решил сначала навестить Гильдию, про которую начал забывать из-за вала событий. Оглядев немноголюдную Аллею, Томпсон трансгрессировал прямо с порога лавки Освальда.

* * *

Было странно-забавным, но ни один из Гильдии артефакторов не мог бы точно назвать местоположение их здания. Говорили, что это где-то в Кардиффе, но никто не смог бы ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию.

Когда выпускник, достигший совершеннолетия и поскитавшийся по разного рода практикам, почувствует, что его призвание — это артефакты, он подаёт прошение в Министерство, в Отдел тайн. В условленный день и час заявителя встречали в Атриуме — и сопровождали в Сектор Девять и Одна Десятая. Несмотря на странное название, которое отваживало тех, кто был не уверен в себе — и людях, скрывающихся за такими названиями отделов, — сектор представлял собой всего лишь одну продолговатую комнату, где молодого мага собеседовало несколько невыразимцев. При удовлетворительных результатах устного экзамена, проверки выпускного табеля, лёгкой легилименции для проверки «чистоты устремлений» ищущего знаний в области артефакторики, один из невыразимцев трансгрессировал с магом в зал Гильдии. Дальше для каждого начиналось своё путешествие. Кто-то становился на путь искателя древних, затерянных артефактов. Находки случались редко, но зачастую экспедиции находили настоящие сокровища в виде утерянных рецептов или формул чароплетения. Кто-то становился теоретиком, уходя в зубодробительные дебри магической артефакторской науки, корпя над возможными моделями предметного колдовства. А кто-то становился создателями артефактов — артефакторами.

Гарри как сейчас помнил первые месяцы в Гильдии. Большего количества неверных ответов он не давал даже на первом курсе Зельеварения. Казалось, что ничего из вынесенных из Хогвартса знаний не могло принести пользу в этих стенах. Его познания были либо поверхностными, либо в корне отличались от нужных — и это после такого тщательного собеседования! От отчаяния спасали только совместные ужины в общей трапезной, где все неофиты, вне зависимости от своего специалитета, собирались за едой. Все жаловались на сложность обучения, скорое подтверждение первой ступени обучения некоторых доводило до полного отчаяния. Но об этом времени Поттер-Томпсон вспоминал как о лучшем этапе жизни. Магия и свобода от войны, что ещё было нужно?..

Поэтому трансгрессировал он уже с улыбкой — к тому же, тут его помнили ещё по летним визитам, так что идти по широким коридорам, чеканя шаг по идеально гладким плитам, было вдвойне приятно.

В цветовом оформлении Гильдии преобладал тёмно-серый, графитовый цвет; торжественные залы дополнялись льдистым прозрачным хрусталём. Переходы во внутренние дворики часто оформлялись стелами с горгульями. Изнутри здание казалось удивительно большим, хотя Гильдия никогда не была многочисленной. Поэтому многие новички первое время испытывали гнетущее чувство от вездесущего серого цвета и пустоты. Редко когда местная колючая тишина нарушалась звуками шагов или разговорами. Гарри же — особенно после многоголосого гомона Хогвартса — скучал по здешней атмосфере уединения. Но дела торопили, поэтому пришлось миновать любимый двор с небольшим квадратным фонтаном и отказать себе в удовольствии посидеть у его спокойных вод, а поспешить в Хранилище.

Дорога к Хранилищу своей запутанностью напоминала и Хогвартс, и Отдел тайн. Хитросплетения коридоров так и норовили свернуть не туда. Но на третий или четвёртый год все гильдийцы начинали внутренне ощущать направление. Поскольку Хранилище было своеобразным сердцем Гильдии и располагалось оно в центре здания — и глубже всех уровней. Здесь не было удобных лифтов или лестниц — хотя бы движущихся; идущий к Сердцу ориентировался по ощущениям, спуская по спирали всё ниже и ниже, проходя Торжественный зал, библиотеки, жилые уровни, лекториумы и тренировочные площадки. Чем ближе Гарри был к цели, тем больше у него было опасений: а найдётся ли кристалл, за которым он идёт?

Кристалл — которому так и не выбрали название — был относительно свежей разработкой Отдела тайн — и позволял удерживать длительные иллюзии. Из-за опасности такой магии не каждый мог получить к нему доступ — и артефактор Томпсон надеялся, что его заслуг будет достаточно для того, чтобы чары Гильдии позволили взять артефакт на время…

С этими думами он спускался всё ниже и ниже. Обстановка вокруг менялась. Гладкие ровные плиты сменялись необработанным камнем; элегантные магические светильники в виде прямоугольных прозрачных вставок сменялись факелами с зачарованным огнём. Пол стал заметно уходить вниз, да и идти уже приходилось по неровной каменной породе. Спуск закончился внезапно — массивными створками из светящегося металла. В воздухе чувствовалось потрескивание древней магии. Гарри глубоко вздохнул — и приложил ладони к центру створок. Он закрыл глаза и мысленно представил нужный ему предмет. От контакта с чужой ворожбой его привычно начало мутить, но рук от дверей он не отводил, а только настойчиво удерживал перед внутренним взором вид кристалла. Спустя несколько долгих минут он почувствовал руки на острых и холодных гранях артефакта. Открыв глаза, Томпсон обнаружил себя в зале Гильдии, кристалл был у него в руках. Пошатываясь от усталости и в который раз удивляясь магии невыразимцев, он трансгрессировал обратно на Аллею.

* * *

Сидеть вечером в глубоком и мягком кресле, вытянув ноги после насыщенного, полного беготни дня, было невообразимо приятно. В руках была добрая кружка крепкого чёрного чая с бергамотом и с парой кусочков сахара. Уютно потрескивал поленьями камин. Гарри впервые со дня прибытия в это время ощущал такое спокойствие.

В зачарованном шкафу покоились сундук и кристалл, который он поместил в подготовленную «ловушку», чтобы своевольная вещица не вошла в реакцию с каким-нибудь из его обычных амулетов. Два главных трофея этого дня должны были обеспечить успешное исполнение задумки Поттера-Томпсона. Он блаженно улыбался в кресле, наслаждаясь хрупким моментом между подготовкой плана и действиями — моментом, когда ничего ещё не сошло с намеченного курса, и когда всё кажется таким стабильным. Гарри прекрасно знал, как быстро рушатся карточные домики любых задумок — оттого особенно ценил столь редкие часы затишья.

Новый день подарит Хогвартсу новую магию и нового Томпсона. Гарри захотелось войти в историю ещё раз — осознанно — и без смерти ни в чём не повинных людей.

1) Негатор представляет собой опасный для мага артефакт; предмет подпитывается от магического ядра колдуна или колдуньи, высушивая саму магию. Для волшебника это означает долгую и непредсказуемую смерть.

Вернуться к тексту

2) Аналог чековой книжки; даётся в пользование лично директором.

Вернуться к тексту

Может, лучше попробуем вернуть Карту назад?

Удивительно, но Джеймс Поттер, раз за разом прокручивая эту фразу в голове, не чувствовал ни азарта, ни злобы — хотя ещё недавно готов был выть из-за того, как бездарно Мародёры упустили своё творение. Сейчас он лежал на смятой кровати, распластавшись звездой, и глядел в пустоту. Тяжёлый, опущенный на ночь полог иногда скользил по голой икре от залетевшего в окно ветра. Главный бузотер Хогвартса чувствовал себя так странно, как никогда раньше. Злость и неприязнь к Томпсону сменилась какой-то детской обидой на Эванс, ради которой он был готов превратить Хогвартс в фигурную зефирину; обида к ночи сменилась апатией и желанием одиночества.

Чувствуя, что не в силах больше находиться в душном коконе спальни, Джеймс тихо выскользнул прочь, не забыв прихватить Мантию. Остальные ребята видели уже десятый сон; Сириус умильно подложил под щёку ладонь и беззастенчиво пускал слюни, лёжа на боку. Ремус чуть подёргивал ногами, видимо, куда-то бежал во сне — так всегда было перед полнолунием. Пит, как и сам Джеймс, этой ночью спал за пологом. Мысли о ребятах подняли внутри тёплую волну. Он улыбнулся и взлохматил волосы — и шагнул на лестницу. В общей гостиной никого не было, хотя неуловимо пахло чьими-то духами. Видимо, кто-то из девушек уходил на свидание.

Хогвартс привычно распахнул свои объятия: коридоры ложились покорными лентами под ноги. Каждый закоулок был знаком и отмечен если не памятным событием, то совершённой шалостью. Проходя мимо гобелена с изображением стелющихся изумрудных стеблей, Джеймс вспомнил день, когда взглянул на Лили не как на самодовольную девочку-зазнайку, такую смешливую и приятную в общении со всеми, кроме него, а как на девушку своей мечты. Возможно, Ремус мог бы перечислить все знаки, которые указывали на симпатию Джеймса к Эванс, но лично для Поттера так внезапно накрывшее с головой чувство было подобно грому среди ясного неба. Её яркие рыжие локоны, нежная — по крайней мере на вид — кожа, колдовские зелёные глаза были в глазах Джеймса ценнейшими сокровищами. А её смех, такой звонкий и задорный!.. И как было обидно, когда он доставался кому угодно — даже этому хмырю Нюниусу! — а не Джеймсу. Чувствуя себя героем слезливой новеллы, которые периодически читала матушка, он ускорил шаг. Он злился сам на себя за такую иррациональную одержимость этой девушкой. На их курсе и курсом младше попадались такие девчонки, что можно было голову потерять: длинноногие, с красивой фигурой, которую они, в отличие от Эванс, не прятали по выходным в прямые джинсы и свободные кофты, готовые подарить ему всё своё внимание… Один раз он даже поддался на эти чары — в конце прошлого курса. Элоиза, его однокурсница, была настойчивой с самого начала шестого года обучения: часто мелькала где-то поблизости, заводила с ним приятную и лёгкую болтовню, иногда делала комплименты или хвалила мародёрские проделки — и Джеймс всё чаще бросал на неё совсем уже не мимолётные взгляды. Девушкой она была что надо: смазливенькая мордашка, короткая распахнутая мантия, демонстрирующая не менее короткую юбку на длинных и стройных ногах… В общем, в один из погожих весенних дней, когда почти все очумевшие от учебного года студенты резвились на берегу озера, они с Элоизой уединились в Выручай-Комнате. Джеймс был настроен на тесные объятия, поцелуи и другие приятные моменты, когда его руки будут скользить за линией юбки или будут покоиться на бюсте девушки. У самой Элоизы планы были несколько… углублённого характера. После череды страстных поцелуев, когда брюки стали для Джеймса слишком тесными, она легко и умело скользнула к ширинке. Ещё пара мгновений, и она уже делала ему минет. Нет, вы не подумайте, Поттер не был против — но после, почистив партнёршу и себя заклинанием, он яснее ясного понимал, что Эванс на секс он точно не променяет. С Элоизой, кстати, Джеймс объяснился тем же вечером. К счастью, девица та была не промах и заявила, что, вообще-то, он — её трофей, и ничего кроме ей так-то и не нужно было. Бродяга потом ещё долго смеялся над его удивлённым лицом.

Выходя к коридору с Варнавой Вздрюченным, Поттер сбавил шаг — ему показалось, что в коридоре кто-то шагает. И, точно, чуть высунувшись из-за угла, он увидел одинокую фигурку с подсвеченной Люмосом палочкой. Приглушённый свет от редких факелов делал рыжие волосы похожими на тяжёлую медную накидку. Лили Эванс была прекрасна и днём, и ночью. Он мог бы тихо уйти или так и стоять под Мантией, глядя на свою любовь издалека, — но это было не по-гриффиндорски. Не по-поттеровски. Поэтому…

— Лили, разве старосты не должны патрулировать коридоры в парах?

Она быстро развернулась на коротких и устойчивых каблуках; испуг в изумрудных глазах сменился удивлением и узнаванием — а они сменились обычным выражением, которое терзало Джеймса не первый месяц. Презрение? Брезгливость? Пренебрежение? Что-то явно более сложное, чем его простая и уязвимая любовь.

— Поттер?! Что ты здесь делаешь?

— Мне не спалось, если честно, — и с небольшой паузой, чуть тише добавил: — И, знаешь, меня зовут Джеймс.

В её глаза снова вернулось удивление. И, кажется, даже смущение. Хотя это запросто могло быть бликом от ближайшего факела.

— Я… Я вообще-то не патрулирую. И я знаю, что тебя зовут Джеймс, — раздражение снова вернулось в свои права в настроении Лили. — Просто, знаешь мы не в тех отношениях, чтобы звать друг друга по имени.

То, как она отзеркалила его слова, было по шкале безнадёжности где-то между удушающими объятиями Дьявольских силков и провальным финтом Вронского. Но иногда хочется не просто прыгнуть в пропасть, а сигануть с разбега, красиво оттолкнуться от края — и даже крутануть сальто в полёте, понимаете?

— Так давай узнаем друг друга получше! Послушай, я могу вообразить, каким я обычно предстаю перед тобой, в смысле, ну, хэй, неужели ты и правда думаешь, что я такой конченый? — и, не дав Лили выплеснуть очередную порцию яда, Джеймс продолжил, подойдя к ней ближе: — Всё, о чём я прошу, это один малюсенький шанс для самой большой задницы Хогвартса — и это я о себе, а не о старике Слиззи.

Эванс улыбнулась. Улыбнулась. Эванс. Только что. От его фразы. Джеймс решил задержать дыхание и максимально впитать в себя весь этот гребаный момент без остатка.

— Джеймс… — О боги, о боги, о боги! — Я думаю, что это дохлый номер, — только что обретённая Джеймсом вера превратилась в валун, который накрутил на себя его кишки. — Ты… Ну, ты мне не очень интересен. Меня не привлекают такие, как ты.

— Но ты же меня не знаешь! Постой, Лили, пожалуйста, послушай! — собравшаяся уйти прочь, Эванс всё же остановилась. — Я ведь именно об этом и говорю, в смысле, чёрт, почему у Кальмара в озере больше шансов, чем у меня? Я… Я вообще-то люблю тебя, — Лили нахмурилась, взглянула на него так, словно бы у него изо рта выпала пара слизней. Она хотела было ответить, но он опередил её. — Перед тем, как ты опять обесценишь все мои попытки, я хочу сказать одно. Я не шучу. Я испытываю к тебе чувства и хочу, чтобы ты хотя бы дала им шанс. Я не псих. И не маньяк. Просто дай мне и моему чёртовому сердцу шанс. Пожалуйста.

Джеймс неотрывно смотрел на Лили — и мысленно поклялся, что никогда не будет высмеивать чужие чувства и невзаимную симпатию, потому что то, что он ощущал в эти минуты, было сродни жидкому Круциатусу, пущенному по венам. Воздуха не хватало, и глаза подозрительно защипало.

— Я… Не хочу ничего обещать. Мне нужно подумать, — Лили взметнула вверх узкую белую ладошку. — Давай закончим этот странный разговор. Извини.

Не дожидаясь реакции, она невербальным погасила палочку — и быстрым шагом направилась прочь. «Видимо, пойдёт к спальням в обход», — подумалось Джемсу. К каким-то более серьёзным мыслям он не был готов.

Она не отказала.

Не согласилась, да, но и не отказала.

Поттер прислонился к стене спиной — и не замечая выступов каменной стены, съехал по ней на пол.

— Мряу.

Миссис Норрис подействовала на его сознание точно удар Режущим. Вскочив на ноги, Джеймс накинул на себя Мантию отработанным движением. Подумав над дальнейшими действиями, он решил затаиться за углом. В его воспалённый мозг начала проникать одна гнусная затея. Если Филч сейчас здесь, то его кладовка пуста. А в его кладовке была Карта…

— Что, моя хорошая, нарушители? Думаешь, староста нас обманула, сказав, что тут пусто? Давай-ка проверим!

Никогда ещё завхозовское полубезумное бормотание не звучало так по-ангельски. «Староста нас обманула». Эванс не выдала его! Губы сами расползлись в улыбке. Его настрой быстро вставал на привычные рельсы. Ну, а ноги уже несли его знакомым маршрутом. Аккуратно прошмыгнуть вдоль стены мимо Филча, пройти пару лестничных пролётов, потом по второму коридору налево — и хорошо бы повстречать старину Пивза!..

Через некоторое время ночной Хогвартс опять услышал знаменитый Толчковый хор имени Пивза: туалеты на втором и третьем этажах заполнились водой и воем полтергейста, которому вторила Миртл. Завхоз был в бешенстве и метался между этажей точно ошпаренный, пока к нему на помощь не прибежала заспанная МакГонагалл, к которой потом присоединилась Стебль.

В это же время, но в другой части замка, студент Поттер увеличивал вероятность быть оштрафованным, наказанным до конца учебного года или вовсе быть исключённым. Он методично и пугающе-умело вскрывал один за другим всевозможные защёлки и замки на двери параноидального сквиба-завхоза. Когда последний замок издал долгожданный громкий «клак!», Джеймс скользнул внутрь. Его трясло, как на самом мощном Энергетическом зелье. Произнеся «Акцио, Карта!», он чуть не кинулся в пляс, когда заклинание не нашло никаких преград — и вложило в руку такой родной пергамент.

Ураганом он нёсся к башне Гриффиндора. Почти добравшись до последнего лестничного пролёта, Джеймс остановился у удобного углубления в стене — главное, было не задеть доспехи, находящиеся там же. Трясущимися руками он развернул Карту, по-хозяйски осматривая окрестности замка…

 — Какой ещё Гарри Поттер?!

* * *

Сириус сидел перед камином в общей гостиной факультета. Оранжевые блики от пламени плясали на пледах в шотландскую клетку, на низких и глубоких креслах, на чьём-то недописанном свитке с домашкой по астрономии. Обычно умиротворяющая обстановка сейчас была раздражающим фантиком. Хотелось выбежать прочь из гриффиндорских покоев, кинуться искать чёртового Оленя по коридорам, а найдя — встряхнуть за плечи и спросить, что с ним, Мордред, не так. Но Сириус продолжал сидеть в кресле, демонстрируя блэковский характер, — только пальцы крепче сжали полированные подлокотники.

Если бы не аристократическое воспитание, которое, несмотря на все проказы и бунтарских дух, давало о себе знать, то он мог бы ходить туда-сюда по комнате, заламывать руки, вопрошать Мерлина о том, почему Джеймс такой… такой Джеймс Поттер до мозга костей. Сириус прекрасно видел, в каком состоянии тот отходил ко сну — и с каким лицом задёргивал полог. Он так надеялся, что его друг проспит до утра и что его можно будет втянуть в какие-нибудь невинные шалости, пролезть в Хогсмид, распить огневиски, в конце концов… Но вместо этого, проснувшись в глубокой ночи, он нашёл лишь пустую кровать. Увиденное подействовало лучше ушата с ледяной водой. Джим никогда до этого не уходил один; он мог ничего не сказать Лунатику, хотя тот обычно сам всё понимал, не обмолвиться и словом с Питером — но Сириусу он всегда и всё говорил сразу, открыто. Значит, дело было серьёзнее, чем просто хандра.

И как же было мерзко на душе у Сириуса от того, что он остался в стороне, даже не знал, чем и как помочь другу. Оставалось только сидеть в кресле и гипнотизировать язычки пламени.

Размышления прервал скрип открывшегося прохода в гостиную. Блэк затаился в кресле: со стороны входа, если не двигаться, его, возможно, не заметят. Судя по тихому цоканью каблуков, с поздней прогулки возвращался кто-то из девушек. Подождав, пока гулёна пройдёт до лестниц в спальни, Сириус показался из-за спинки кресла, чтобы взглянуть на нарушителя со спины. Ужасные скучные туфли-лодочки и насыщенные рыжие волосы — это точно Эванс.

Сегодня не было дежурства — Лунатик пропускал только дни полнолуния; гулять после отбоя было не в характере гриффиндорской заучки. Свидание?.. Или Джим в итоге выманил её? Или он тут вовсе не при чем? Вопросы помогали приглушить внутренний голос ревности — дружеской, как тысячу раз повторял себе Бродяга. Они были неразлучны с одиннадцати лет. Если Лили ответит взаимностью, то Джим наверняка каждую секунду будет посвящать ей — потому что он действительно долго этого ждал. С одной стороны, Бродяга очень хотел, чтобы Джеймс был счастлив. С другой стороны, он ненавидел Эванс за то, что она была такой тупой в вопросах отношений — иногда казалось, что она способна к эмпатии так же, как сломанная швабра. И поэтому Сириус также хотел, чтобы Сохатый переболел эвансизмом и чтобы всё вернулось на круги своя. В этих невесёлых думах, он не заметил, как в гостиную проник ещё один студент. На плечо опустилась знакомая ладонь.

— Извини, что не предупредил, — Джеймс смущенно взлохматил и без того нечесаные вихры. — Я хотел побыть один, ну, знаешь, просто послоняться тут и там в ночи… — он замялся, но карие глаза блестели. Сириус невольно заулыбался.

— Но?..

Вместо ответа чёртов засранец протянул ему Карту.

— Ты бы слышал, что сейчас творится на третьем этаже: Пивз завёл свою любимую Пердёжную арию, а Филч гоняется за ним со шваброй и пытается не слишком уж орать. Так, по крайней мере, было, когда я бежал по соседнему пролёту, — Сохатый усмехнулся и устало прикрыл глаза.

Сириус попеременно смотрел то на пергамент, то на друга.

— Я был уверен, что ты охмуряешь Эванс. Она прошмыгнула не так давно.

— Ну… Можно, конечно, и так сказать о произошедшем. Давай по порядку, и в спальне. Но скажу сразу: у меня появился ещё один вопрос к нашему профессору ЗОТИ.

* * *

Я… Я вообще-то люблю тебя.

Лили умылась холодной водой, быстро переоделась в ночнушку и, сидя на кровати, начала расчесывать волосы перед сном.

Я испытываю к тебе чувства и хочу, чтобы ты хотя бы дала им шанс.

Она закрыла глаза — и видела перед собой осунувшегося, непривычно-серьёзного Поттера. Его губы не были сложены в одну из омерзительных самодовольных усмешек, глаза смотрели прямо и чуть печально. Отложив расчёску, она зло одёрнула полог, закрываясь от внешнего мира. Это был выпускной год! Это был военный год! А Поттер опять решил выпендриться — и видеть ничего, кроме неё, Лили Эванс.

Кокон из одеяла успокаивал — как в детстве, после мелких ссор с Петунией. И, как в детстве, из глаз потекли на подушку слёзы. Она чувствовала себя очень уставшей.

Каждое сообщение в «Пророке» о пропавших без вести или убитых волшебниках заставляло внутренности перекручиваться меж собой. Каждый раз, разворачивая газету, она боялась увидеть родные имена. Многие студенты из семей не-магов стали собираться в группы: садились рядом в Большом зале, делали вместе задания в библиотеке, даже просто ходили по замку — так было… спокойнее. Чувствовалась какая-никакая, но поддержка. Лили знала, что многие из ребят также ходят в Больничное крыло за успокоительными. Она и сама думала о том, чтобы обратиться к мадам Помфри за помощью: страх за родных и увеличенная нагрузка в последний год обучения давали о себе знать. Сейчас Лили понимала, что первое, что она сделает завтра — это пойдёт за зельем в Больничное крыло.

Мысленно досчитав до ста и выровняв дыхание, Лили перевернулась на спину, тыльной стороной ладони вытерла остатки слёз — и решила уснуть. Джеймс — если всё это не было частью какого-то нового безумного розыгрыша — наверняка поймёт, если она не сразу даст ему ответ. Так, по крайней мере, должно быть.

С этими мыслями она провалилась в зыбкий сон, где попеременно из-за угла на неё выскакивал Джеймс, Алиса, Слагхорн и даже МакГонагалл — и каждый из них кричал о смерти родителей и проваленных экзаменах.

* * *

Утро никогда не было для Джеймса хорошей порой. Особенно в понедельник. Особенно после такой странной и насыщенной ночи.

За завтраком о показал сложенную Карту Лунатику. Тот подавился яичницей и поражённо уставился на Сохатого. Питер тоже заметил Карту — и случайно опрокинул розеточку с мармеладом на стол. Сириус, искоса наблюдая за реакцией, остался доволен. Он был очень горд за друга: в одиночку провернуть кражу из запасов Филча — это достойная Мародёра шалость. Джеймс, убирая пергамент в карман, произнёс:

— После Зелий соберёмся в Выручай-Комнате. Карта показывает оч-чень интересные вещи.

— А без драматической паузы никак?

— Лунатик, ты как всегда! Ладно, скажу только одно: Томпсон — это ненастоящая фамилия нашего «любимого» профа.

Римус только скептически покачал головой. Ему нравился профессор: он уверенно владел материалом и очень тактично спорил с материалами учебника — не выставляя авторов министерскими идиотами, но и давая студентам полезную в реальном мире информацию. Поэтому одержимость Джеймса идеями, что профессор что-то скрывает или как-либо относится к Пожирателям, ему не нравилась; а историю, принесённую Питером, можно было трактовать как угодно… Мало ли с кем специалист по ЗОТИ может говорить в ночи по своему камину?

Единственное, что по-настоящему смущало, это запах. Оборотни имеют лучшее обоняние в сравнении с обычными людьми — и могут улавливать тончайшие ароматы. Римус не любил намеренно обращаться к волчьим навыкам, но… Профессор Томпсон имел одинаковые с Джеймсом ноты в своём шлейфе. Обычно это было характерно для кровных родственников, хотя, возможно, это было простым совпадением. Намеренно задумываться над этим фактом он не хотел, да и вряд ли о подобном найдётся книжка в хогвартской библиотеке.

Лунатик глазами поискал за столом Эванс — чтобы предупредить об отсутствии на следующем дежурстве. Но на завтраке Лили так и не появилась. Заметил это и Джим. По пути в кабинет Флитвика он спросил Алису о том, где её подруга. Оказалась, что староста школы весь день проведёт в Больничном крыле с нервным срывом.

— Только, Джеймс, я надеюсь, что это не пойдёт дальше вашей компании. Ты же знаешь, как Лилс не любит лишнего внимания…

Сохатый воспринял известие необычайно тихо: просто кивнул головой и чуть нахмурился — и больше к теме не возвращался. Переглянувшись с Питером, Римус решил, что, видимо, что-то такое Джеймс и предполагал. «Захочет — расскажет всё сам».

Занятия прошли спокойно. Что было удивительным для любых мероприятий, где находились Джеймс и Сириус. Редко, когда Римус напрямую участвовал в их задумках: они сами придумывали каверзы, сами их воплощали в жизнь — сам Лунатик скорее назвал бы себя «сторонним наблюдателем». Сегодняшний день для него был блаженством — ни подрывов магических шутих, ни новых проделок с невербальными. Оставалось только пережить собрание в Выручай-комнате — и можно будет отмечать этот день в календаре, как самый спокойный за все годы обучения…

Выручай-комната привычно впустила в себя группу Мародёров. Четыре удобных кресла, небольшой стеллаж с книгами, в основном — по анимагии, красивое знамя Гриффиндора на стене и целый сонм маленьких жёлтых магических огоньков под потолком.

— Я хочу, — без вступлений начал Джеймс, — чтобы вы все посмотрели на карту и нашли Томпсона.

Римус и Питер склонились над уже проявленной Картой; Сириус смотрел без живого интереса, видимо, Джим уже показывал ему до собрания.

Гарольд Томпсон/Гарри Поттер.

— Что думаете, господа Мародёры?

— Джеймс, ты же понимаешь, какое сейчас время. Он мог перейти дорожку Пожирателям…

— Или он сам — Пожиратель! — неожиданно громко сказал Питер.

Бродяга издал звук, очень близкий к рычанию.

— Джим, извини, но это всё не имеет смысла без фактов. Я согласен, что с ним может быть что-то странное, но…

Судя по выражению лица Джеймса, он ожидал несколько иной реакции. Он поджал губы и с досадой запустил пятерню в волосы.

— Знаете, ладно, я напишу отцу и спрошу у него, не знает ли он такого. Вдруг это и вовсе мой родственник.

Это был отличный момент для Римуса, чтобы поделиться своим наблюдением касательно одинакового запаха, но он решил смолчать. Чем меньше исходных будет у Джеймса, тем раньше он бросит всю эту затею. И вообще…

— Джим, если поторопишься, то успеешь попасть в приёмное время в Больничном крыле.

Получив убийственный взгляд, Лунатик засмеялся. Близилось полнолуние, но сегодняшний день всё же получился неплохим.

После нервной ночи Лили не почувствовала себя лучше. С трудом разлепив глаза, она отрешённо слушала возню девочек, собирающихся к завтраку. Несмотря на нагретую кровать и тёплое одеяло, её бил озноб.

— Лили! — Алиса аккуратно отодвинула полог и обеспокоенно заглянула к подруге. — Я звала тебя ещё пару минут назад. Ты… Выглядишь нездоровой.

Она присела на краешек кровати и погладила Лили по руке. Та в ответ слабо улыбнулась и сказала, что действительно очень плохо себя чувствует.

— Тогда тебе обязательно нужно в Больничное крыло! — Она решительно сунула Лили вещи с сундука у изножья. — Ты оденешься, и я пойду вместе с тобой к мадам Помфри.

Лили смогла только благодарно улыбнуться в ответ. В голове было пусто и гулко, очень болел левый висок — и всё ещё знобило. Кое-как надев форменную юбку и натянув свободный кремовый свитер, она была готова к выходу. Алиса взяла её под руку: «Не хочу, чтобы ты оступилась!», и девушки не спеша направились к медсестре.

Никогда ещё дорога по замку не была такой мучительной для Лили. Каждый шаг отдавался в голове болезненным спазмом; начало подташнивать, а свет, льющийся из узких стрельчатых окон невыносимо резал глаза. На четвёртом этаже в нос ударил резкий и сильный аромат недавно распылённых духов — «Мадам Роша» словно бы отхлестала её букетом цветов. Тошнить стало сильнее. Идущая рядом Алиса как могла её подбадривала, сетовала на сильные запахи и свет, а про себя ещё и на подругу, которая, как ей казалось, слишком много нервничала из-за учёбы.

— Мадам Помфри! — дойдя до Крыла, Алиса посадила Лили на ближайшую кровать, а сама побежала в кабинет целительницы.

Оставшись одна, Лили почувствовала себя так плохо, как никогда раньше. Голову просто разрывало от боли. Проваливаясь в темноту она была рада, что мучение, наконец, закончится.

* * *

В понедельник в обед Гарри решил появиться в Большом зале. Вчерашний вечер он провёл у директора: Томпсон рассказал тому о своём плане — и, получив одобрение, был абсолютно счастлив впервые за время пребывания в этой ветке реальности. Дамблдор же сообщил ему, что ночью неизвестные вскрыли кладовку завхоза Филча — у Гарри сразу же появилось нехорошее предчувствие — ведь именно там хранилась вторая Карта Мародёров. «Я был бы рад, если такой специалист, как вы, проявили участие в этом вопросе». Директор хитро глядел на Гарри из-за очков половинок так, словно бы ему всё было известно о Карте и её близнеце из другого времени.

На обеде профессор Томпсон был тепло принят коллегами, которые расспрашивали его о здоровье и самочувствии — директор объяснил отсутствие профессора полученным несильным проклятьем во время вынужденной отлучки в Гильдию артефакторов. Слагхорн порекомендовал ему пару зелий для нейтрализации основных сглазов и порч; профессор Стебль любезно предлагала ему самые питательные и на её взгляд полезные блюда. Гарри был очень тронут таким отношением. Ему вспомнилась «Нора» и семейство Уизли, которое принимало его как родного. «Надо бы придумать повод, чтобы заглянуть к ним», — подумал Гарри.

— Миневра, — заговорил профессор Флитвик, — как самочувствие мисс Эванс?

— Поппи сказала, что у неё разыгралась сильнейшая мигрень на фоне нервных переживаний. Мисс Эванс пока прописан постельный режим. Но, зная эту девушку, как крайне ответственную и упорную, думаю, она будет пытаться вырваться на занятия уже завтра.

Другие преподаватели посетовали на то, как влияют СОВ и ЖАБА на некоторых студентов — и углубились в совместные воспоминания о подобных случаях.

Томпсон участвовать в дискуссии не стал, но решил навестить Лили в Больничном крыле. Но только после того, как разберётся с Филчем.

Тот запомнился Гарри неприятной личностью с жёлтыми зубами, которые он любил оскаливать, когда замечал малейшую провинность; также Томпсон с содроганием вспоминал жуткую филчевскую привычку обнюхивать студентов при малейшем подозрении на наличие у бедолаг навозных бомбочек.

В этом времени завхоз тоже был неприятным. Он встретил профессора подозрительным, недоверчивым взглядом и густым ароматом лука изо рта. Стараясь не смотреть на Филча и, по возможности, не дышать носом, Гарри задал несколько общих вопросов: были ли защитные заклинания: нужды в этом вопросе не было — Филч был сквибом и в этой ветке — Гарри задал его из чувства вредности, в каком состоянии была его кладовка и комната, пропало ли что-то… Почти не вслушиваясь в брюзжание завхоза, который решил перечислить каждый вскрытый замок или щеколду, хотя они и так были видны с обратной стороны тёмной тяжёлой двери, Томпсон невербально применил «Акцио» к Карте. Его руки так и остались пусты, даже спустя несколько попыток. Невпопад кивнув и произнеся пару общих фраз о том, что обязательно займётся поиском нарушителей, Гарри направился в свои покои.

Вероятность того, что какой-то случайный оголтелый студент решил взломать каморку Филча и украсть именно Карту, стремилась к нулю. Это значило, что Джеймс Поттер и остальные Мародёры теперь знают его настоящее имя. Вернувшись в свои комнаты, первое, что сделал Томпсон, это заглянул в свой пергамент.

Гарольд Томпсон/Гарри Поттер.

Это было удивительно. Насколько он помнил по школьной поре, Карта показывала настоящее имя сущности. Видимо, артефакт был ещё более сложным, чем казалось ранее. Этот факт, конечно же, был на руку Томпсону. «В конце концов, — думал он, — Поттер — это не самая редкая фамилия в Англии». И, если всё пойдёт, как нужно, то никому и не нужно будет рассказывать правду.

На глаза ему попалось имя «Лили Эванс», одиноким флажком качающееся в Больничном крыле. Поразмыслив, Гарри решил, что нет ничего страшного, если он навестит её, как преподаватель, и настоит на том, чтобы та отдохнула подольше. Несмотря на постоянные внутренние напоминания самому себе, что в этой штанине времени нет ни его отца, ни мамы, ни крёстного, его так и тянуло к ним. И если с Джеймсом и Сириусом, которые восприняли его, как профессора, в штыки, то ма… Лили Эванс была к нему благосклонна. И, Гарри не мог врать сам себе, он блаженствовал в её тёплых лучах, если видел на лице улыбку или слышал её довольный смех в коридоре. «Потому что есть сила, которая затмевает все прочие, — как сказал когда-то в другом времени профессор Дамблдор. — Потому что нет ничего сильнее любви». Пусть здесь Лили Эванс могла и не родить, или родить не мальчика, неважно — она ассоциировалась с его матерью, и ему было нужно и приятно её общество.

* * *

Лили никак не могла проснуться. Открыв глаза в первый раз, когда над ней хлопотала мадам Помфри, она поняла, что с радостью заснёт снова — голова всё ещё болела. В последующие два раза долго бодрствовать не давали зелья, которыми её щедро отпаивала целительница. К вечеру же, Лили уже могла сидеть, удобно откинувшись на подушки, и чувствовала необыкновенную лёгкость во всём теле. Её уже навестила Алиса: принесла ей домашние задания — но с наказом не притрагиваться к ним хотя бы до завтра; о том, что Лили планирует выписываться на следующий день она даже слышать не хотела. «Ну и не могла же я прийти к своей Лилси только с домашкой!» — с этими словами Лиса разместила на прикроватной тумбочке всевозможные сладости и фрукты, а также расческу и зеркальце. Лили была ей очень благодарна за заботу и крепко обняла подругу на прощание.

Когда Лиса ушла, Лили прикрыла глаза, думая о том, навестит ли её Северус. Думы прервала мадам Помфри, сообщив, что к ней ещё один посетитель. Не успев удивиться, Лили увидела профессора Томпсона, ждущего приглашения от целительницы зайти за ширму.

— Добрый вечер, мисс Эванс! За обедом я узнал о том, что вам нехорошо, и решил навестить.

Лили была так удивлена, что с трудом промямлила какую-то невразумительную благодарность — и от смущения залилась краской. Она надеялась, что в приглушённом свете не будет заметно алеющих щёк.

Профессор же, увидев на тумбочке сладости и свитки, чуть нахмурился.

— Удивительно, что никто не догадался принести цветы. Но это поправимо, — добавил он с усмешкой и сделал очень сложное движение палочкой.

Воздух над тумбой заискрился нежно-розовым цветом; светящиеся точки появлялись всё активнее, примыкая друг к другу плотнее. Лили уже могла различить объемные шапки нежных пионов, с трудом умещающихся в невысокой голубой вазе. Чем ближе к поверхности тумбочки, на которой лежали фрукты и конфеты, тем прозрачнее была ваза. Лили протянула руку — и она прошла сквозь цветы, не нарушив при этом заклинания. Она тихо и восхищённо охнула.

— Это иллюзия, — с мягкой улыбкой объяснил профессор. — Я не большой их мастер, но что-то умею.

Он приятно рассмеялся. Лили набралась смелости и посмотрела ему прямо в глаза. В них было столько тепла; от его присутствия веяло спокойствием. Ощущение дома и чего-то родного окутало её — и она так и не смогла промолвить ни слова.

— У неё сейчас посетитель, мистер Поттер, подождите пока здесь.

Строгий голос мадам Помфри разрушил момент, отчего Лили смутилась ещё сильнее. Профессор же снова улыбнулся и сказал, что будет очень рад, если она уделит своему здоровью чуть больше внимания — а он готов уделить ей потом пару дополнительных часов для практики, если потребуется. Она кивнула в ответ и с чувством поблагодарила профессора.

— Только недолго, мистер Поттер!

Чуть не столкнувшись с профессором, из-за ширмы вывалился Джеймс. Он послал совсем недружелюбный взгляд удаляющемуся мужчине, что не очень понравилось Лили. Хотя внутренний лукавый голосок отметил, что Поттер, скорее всего, приревновал её к Томпсону — и, к ужасу Лили, такая мысль ей польстила.

— Привет, Лили, как ты? — Джеймс хотел было взъерошить волосы, но в последний момент одёрнул руку. — Вижу, цветы от поклонника?

И если она уже готова была ответить на приветствие, то от следующей фразы Лили захотела метнуть в него Летучемышиный сглаз.

— Если тебе хочется думать именно так, я не буду доказывать обратное! — она сложила руки на груди и намеренно не смотрела в сторону Поттера.

В палате повисла тишина. Лили плотнее сжала губы и пыталась унять бурлящее негодование и, как бы она не отнекивалась, обиду. «Почему обязательно нужно было всё испортить этим глупым вопросом о цветах?» — думала она с досадой. Лили украдкой взглянула на Поттера — и чуть не захохотала в голос. Тот присел на самый краешек кровати и каким-то заклинанием увеличил себе глаза, сделав умилительно-жалобное выражение лица.

— Извини, Лили. Но когда ты рядом, у меня отключаются мозги…

В ответ она беззлобно фыркнула — и сделала вид, что хочет кинуть в него подушкой. Он решил поддержать шутку и в отместку на пару минут изменил цвет её волос на насыщенно-изумрудный, под цвет глаз. Возня грозила затянуться, если бы не мадам Помфри, которая каким-то образом почувствовала излишнюю активность пациентки и решившая наведаться с очередной микстурой.

— Это что здесь происходит? Ворожба у кровати больного?!

К счастью, волосы Лили уже снова приняли свой обычный цвет. Она, внезапно сама для себя, улыбнулась Поттеру — и была готова принять столько зелий, сколько принесёт медсестра. Помахав на прощание, Джеймс поспешил скрыться, чтобы не нарваться на гнев мадам Помфри.

— Как вы себя чувствуете, дорогая?

— Спасибо, мадам Помфри, я чувствую себя прекрасно! Может быть, вы выпишете меня?..

Ко сну Лили готовилась с удивительно хорошим настроением — впервые за столько времени. Утром она решила написать большое и развёрнутое письмо родителям, начать заниматься домашними заданиями по планировщику — и обязательно сходить на дополнительные занятия по ЗОТИ к профессору.

* * *

Мистер Снейп, напоминаю вам о необходимости посещения отработок. Начало — во вторник. Профессор Томпсон

* * *

Дорогой отец!

Знакомо ли тебе имя «Гарри Поттер»? Я случайно наткнулся на него в одном из архивных списков Хогвартса, когда был на отработке. Это мог быть наш родственник?

Жду твоего ответа! И обними матушку за меня. Я надеюсь, что вы оба здоровы.

P.S. Это ещё не точно, но, если всё сложится хорошо, можно я приглашу одну (да вы знаете, какую) девушку в нашу совместную поездку летом?

Ваш сын Джеймс

* * *

— Ты так и не рассказал, чем закончился поход в Больничное крыло. Как там Эванс?

Они с Бродягой прогуливались по широкому коридору третьего этажа. Первым занятием дня была Защита от Темных искусств — аудитория находилась напротив красивого старого витража с тремя магами. Ребята бродили перед уроком вдвоём, Римус и Хвост ещё были на завтраке. Коридор постепенно наполнялся сокурсниками и слизерслизнями, с которыми должно было проходить занятие.

Джеймс рассказал Сириусу о цветах, которые наколдовал профессор, и о том, какой польщённой выглядела Лили. «Ну ещё бы, Джим, если бы к тебе наведалась молодая преподша и подарила набор по уходу за метлой, ты что, не выглядел бы довольным?» — отметил Сириус в конце рассказа. Спорить с этим, конечно, было трудно.

— Но, вообще, знаешь, я вроде не провалился. Мы затеяли с ней возню, и она улыбалась, а не послала меня с порога. Так что… — улыбка Джеймса и блеск глаз сказали Бродяге больше, чем весь предыдущий рассказ. У Сохатого наконец появилась надежда — и он был за него рад. Чувство же ревности и даже обиды Сириус постарался запереть глубоко-глубоко внутри. Счастье друга и сама дружба были ценнее.

Колокол пробил, возвещая о начале занятий. Дверь аудитории широко распахнулась, со стуком ударившись о каменную стену. Многие студенты переглянулись друг с другом — и осторожно ступили за порог.

Аудитория значительно отличалась своим видом от прошлых занятий. Пространство было шире, никакой мебели, только диковинные письмена и фигуры покрывали пол, словно для какого-то обряда.

У дальнего окна стоял профессор. Он был в отглаженной распахнутой чёрной лекторской мантии, белой рубашке с воротником-стойкой и начищенных ботинках-оксфордах. Девочки, шедшие за Джеймсом и Сириусом, зашушукались и стали посмеиваться. Слизеринки, которые уже заняли часть аудитории справа одарили тех презрительным взглядом: в их понимании любое яркое проявление эмоции было достойно порицания.

— Темные искусства, — заговорил Томпсон, отходя от окна, — многочисленны, разнообразны, изменчивы и вечны.

За спиной профессора с хлопками закрывались окна — одно за одним. Аудитория погружалась в полумрак.

— Бо­роться с ними — все равно что сражаться с много­головым чудовищем. Отрубишь одну голову — на ее месте тут же вырастает новая, еще более свирепая и коварная, чем прежде. Это битва с противником, непостоянным, неуловимым, вечно меняющим об­личья, и уничтожить его невозможно. Следовательно, ваша защита, — чуть громче продолжал Томпсон, — должна быть такой же изобре­тательной и гибкой, как те Искусства, которые вы тщитесь одолеть. Эти картины, — он на ходу мах­нул рукой, создавая в воздухе пугающие изображения людей, — дают довольно точное представление о том, что происходит с человеком, подвергшимся, к примеру, воздействию заклятия Круциатус — он указал на изображение волшебни­цы, скорчившейся и кричащей от боли, испытав­шим поцелуй дементора — на картине волшебник бессильно привалился к стене, безучастно глядя прямо перед собой пустыми глазами, или спрово­цировавшим нападение инфернала — кровавая каша на земле.

Аудитория молчала. Даже Джеймс и Сириус не решились что-то произнести, лишь переглянулись между собой.

— Сегодня вы не будете отрабатывать обычные заклятия защиты и нападения. Вы не будете статично стоять в парах, как пятикурсники во время подготовки к СОВ, — Томпсон из ниоткуда выудил небольшой ларец, который чуть светился в создавшемся сумраке. — Я погружу вас в живую иллюзию, которая поможет вам понять, насколько вы готовы — или не готовы! — к реальной опасности.

Кто-то из студентов начал пятиться и пытаться улизнуть из первых рядов, но все эти попытки были бесполезными. Профессор резко распахнул сундучок — привычный мир пропал.

Гарри Поттер не был мастером иллюзий. Хотя бы потому, что даже не подозревал об этом разделе магии до того, как попал в Гильдию артефакторов.

Гарольд Томпсон, к счастью, был уже достаточно сведущ в том, что есть артефакты способные помочь в любой ворожбе.

Шкатулка Пандоры, которую он взял у торговца редкостями, и Концентратор — кристалл из Хранилища Гильдии — позволили ему сотворить масштабную, живую, динамичную иллюзию, которая смогла бы вместить в себя две группы учеников. Конечно, помимо артефактов и собственной магии, направляющей потоки, ему понадобилось ещё несколько часов ползать по полу аудитории с зачарованным куском мела. Символ за символом Гарри наносил на заранее определённые участки пола формулу пространственного расширения, которая смогла бы работать и в мире иллюзии.

Последний раз проверяя все руны, он остановился в углу аудитории. На вдохе профессор невербально распахнул дверь — и приготовился к удержанию сложной и тонкой ворожбы.

* * *

Джеймс падал. Пол ушёл из-под ног, на его место пришёл потолок, тот потом обратился небом, которое закрутило в свой водоворот всех студентов, что были в классе. Рослый Генри Стерджис кричал, Аманда Хэнс и её подружка по регулярным вылазкам за платьями Хэлли Брук пытались удержаться с помощью заклинания, а Хвост и вовсе зажмурился и зажал уши. Бродягу отнесло куда-то левее, в круговерти чёрных мантий нельзя было разглядеть точнее.

Их выплюнуло у какого-то незнакомого леса. Это был точно не Запретный лес, Джеймс узнал бы его сразу. Найдя взглядом Сириуса, который уже вскочил с палочкой в руке, он хотел было окликнуть друга, но его прервал отдалённый звук охотничьего рога. Почти все студенты уже были на ногах — кроме Ким Лэд, гриффиндорки. Та, похоже, была в отключке; её подруга из-за трясущихся рук не могла наложить заклинание Восстановления. Римус был единственным, кто сразу кинулся на помощь девушкам. Другие студенты либо глядели по сторонам, либо собирались в тесные группы. Многие опасливо косились на лес; кто-то смотрел вдаль — на осеннее поле с уже пожухлой травой. Слизеринцы уже собрались вместе; тесной группой они встали подальше от гриффиндорцев — и каждый был с волшебной палочкой наготове. Многие внимательно следили за львами, подозревая возможное нападение.

— Нам надо собраться! — пролаял Сириус, выбравшись на видное место. Он оглядел гриффиндорцев. — Это проверка, и нужно…

Одинокий красный луч, вылетевший из-за леса, попал прямо в грудь Бродяги, откидывая того от остальных студентов. Охотничий рог зазвучал громче, послышались азартные мужские крики — и к этим звукам прибавился свист от летящих заклинаний.

— Отходим! Живее! — впервые за время перемещения подал голос кто-то из Слизерина. Было похоже на Розье или Мальсибера.

Уилкис, один из дружков Снейпа, закрыл убегающих слизеринцев усиленным Протего, оттолкнув при этом одного из гриффиндорцев, который также кинулся подальше от леса.

Джеймс пытался прорваться к Сириусу сквозь мельтешащих сокурсников. Но тело друга исчезло — место, куда его откинуло, пустовало.

— Джим, надо отходить! — к нему, пригибаясь и отражая летящие заклинания, спешил Ремус. — Ну же!

Но отбежать друзья уже не успели. Из леса показался противник. Группа крепких мужчин в старомодных охотничьих костюмах появились из-за деревьев; их невербальные заклинания летели точно стрелы над поляной. Они весело переговаривались, глядя на разбегающихся учеников, которые даже не попытались им противостоять. Сохатый впервые за всю жизнь почувствовал такую невероятную злость, что не раздумывая направил палочку на врага.

— БОМБАРДА МАКСИМА!

Он вложил максимум силы в магический взрыв, желая оставить на месте охотников лишь дымящуюся воронку. Но ещё не закончив формулы, он видел, как мужчины, словно в танце, расступились — и окружили его и Ремуса.

Заклинание нашло только пустоту. Самого Джеймса нашли десять одинаковых красных вспышек — и не помогло даже Протего от Лунатика. Мир кончился.

* * *

— Мерлин мой, как же мне было страшно!.. Я серьёзно думала, что меня убьют.

— Ты видела, как приложили Сириуса в самом начале? У меня всё оборвалось!

— А этот патлатый со Слизерина держался молодцом!

— Рем, ты видел Хвоста? Где Пит?

Аудитория гудела. Как и голова у Томпсона.

Каждого выброшенного из иллюзии он диагностировал простым заклинанием, если нужно было — накладывал лёгкие Тонизирующие чары, которые помогали скорее отойти от стресса.

Он уже не был рад задуманному испытанию: профессор рассчитывал увидеть совсем другие результаты — нынешние были до боли похожи на то, что происходило в Первую магическую ещё в его реальности. Выбыли почти все гриффиндорцы. Сириус, Джеймс и Ремус вышли из испытания первыми — из-за храбрых, но необдуманных поступков; после — две плачущие подружки, которые не могли поверить, что это была иллюзия. Ддля них пришлось откупорить лёгкое успокоительное зелье. Затем в ходе борьбы наступил перелом. Студент Генри Стерджис объединил остатки Львов и пошёл в контратаку против егерей. Успехом она не увенчалась, но профессор добавил Генри пятнадцать баллов — хотя бы за то, что смог остановить неконтролируемое и бесполезное бегство.

После начали выходить из иллюзии слизеринцы: егери смогли ударить сбоку отступающим и прорвать их щиты, тем самым разделив одну группу на несколько. Уилкис и Эйвери выбыли первыми, так как остальные из их группы не стали их прикрывать. Следом, к всеобщему удивлению — и мстительной радости Гарри! — выбросило Петтигрю, который не сразу смог оправиться от перехода. Слизеринцы при его появлении многозначительно переглянулись и презрительно скривили губы. Томпсону со своего места была видна также и реакция Мародёров: Сириус недобро нахмурился и отвернулся к Джиму, что-то прошептав тому на ухо; Ремус застыл в нерешительности, но в итоге жестом показал Питеру идти к ним.

Дольше всех продержались Мальсибер и Снейп. Гарри не стал дожидаться очередной схватки с преследователями, ведь слизеринцы оторвались от них на приличное расстояние — их можно было считать спасшимися. Томпсон разомкнул связующие заклинания между артефактами и иллюзией. Начертанные на полу символы вспыхнули и мгновенно погасли. Посреди зала стояли плечом к плечу тяжело дышащие семикурсники.

Мальсибер, осознав, что он снова в учебной аудитории, зло посмотрел на профессора и, натянув на лицо маску безразличия, хотя его и выдавали чуть подрагивающие от нервов губы, гордо проследовал к слизеринцам. Снейп же в своей манере, ни на кого особо не глядя, последовал за сокурсником — но встал чуть поодаль от основной группы.

— Этот урок, — начал говорить Томпсон, оглядывая присутствующих, — показал ваш уровень подготовки. Я рекомендую вам задуматься не только над тем, какие заклинания вы знаете и как вы их используете, но и над вашим поведением перед лицом противника, — профессор взмахнул рукой, призывая картинки прошедшего испытания. — Вы мельтешили — живая картинка показывала панику среди Львов после падения Сириуса, не взаимодействовали — слизеринцы продолжали убегать, пока егери расправлялись с Эйвери и Уилкисом, думали только о своей шкуре — Хвост вынырнул из укрытия сразу после выбывания двух слизеринцев, чтобы прибиться к оставшейся группе, и заискивающее смотрел на Мальсибера).

Раздался звук колокола. Урок ЗОТИ подошёл к концу, но никто из присутствующих не решился сдвинуться с места. Профессор ещё раз строго взглянул на семикурсников.

— Я не собираюсь быть нянькой и разжёвывать азы защиты или заклинаний. Каждый из вас знает — должен был узнать сегодня — свои слабые места. И вы должны работать над ними. Скорее всего, когда вы выпуститесь из Школы, вас встретит мир, который будет полыхать в огне войны. Чтобы дать вам шанс на спасение, каждое воскресенье, в шесть вечера, я буду создавать живую иллюзию в этом классе. Каждый из вас может приходить и тренироваться.

Гарри не ожидал радостного ажиотажа, поэтому толпа студентов, застывших с озабоченными, насупленными, злобными или вовсе отсутствующими лицами, не удивила его. Многие ещё не вышли из стресса, кому-то — он был уверен — сегодня будут сниться тревожные, возможно, кошмарные сны. Они все были детьми, которым нужно очень быстро включиться во взрослую жизнь — иначе их ждал безотрадный конец. И, судя по всему, сегодня он смог поселить в них эту мысль. Гарри надеялся, что они придут к правильным выводам.

* * *

— Лилс! Ты даже не представляешь, что за урок это был!

Целительница согласилась выписать Лили только со второй половины дня, так что она пропустила ЗОТИ, трансфигурацию и зелья. После обеда у них с Алисой было окно перед последними занятиями — но вместо самоподготовки Лили слушала подробный рассказ подруги об испытании, который устроил профессор Томпсон для Седьмого курса.

Было трудно поверить в то, что Сириус и Джеймс провалились — они выбыли одними из первых. Лили ощущала смешанные чувства: с одной стороны, можно было надеяться, что гонора у этих двоих поубавится; но с другой стороны, если эти двое провалились, то какая участь ждала бы её?..

— А что было с тобой, Алиса?

Многого подруга рассказать не могла, так как её выбило немногим позже. «Честное слово, мне так страшно ещё не было: все носятся, толкаются, пытаются укрыться… Знаешь, я даже рада, что мало кто колдовал, иначе, уверена, результаты были бы ещё хуже. Кто кидал заклятия — кидал их не глядя».

Послышались шаги мадам Пинс, которая последнее время устраивала невозможные выволочки тем, кто переговаривался в библиотеке — даже громким шепотом. Девушки вынужденно замолчали и уткнулись в свои свитки, пытаясь сосредоточиться. Алиса, видимо, быстро поймала нить своих рассуждений и продолжила строчить эссе по зельям. Лили же бездумно смотрела на пергамент, не замечая даже капающих с пера чернил. Тревоги, которые удалось обуздать буквально вчера вечером, опять зашевелились в подсознании. Профессор Томпсон открыто говорил о войне, а Лили не ощущала в себе ни сил, ни умений: как никогда её тяготило звание «школьной заучки» — потому что именно таким бесполезным книжным червём она себя сейчас и считала. Мысли опять вернулись к родителям и сестре, которые совсем ничего не подозревали, а ведь их могли атаковать в любой момент. От этих образов Лили стало тошно.

— Я пойду сегодня к профессору Томпсону, — прошептала она Алисе. — Хочу взять у него дополнительных заданий.

Не хотелось кривить душой перед подругой, но признаться в своих страхах она не могла. Даже прокручивать в голове мысли о гибели родителей было страшно — а произнести такое вслух она решится только если перед профессором ЗОТИ.

Алиса же хитро блеснула глазами, но комментировать не стала.

— Надеюсь, не столкнёшься со Снейпом. У него вроде сегодня отработка.

— Вообще-то, я была бы рада с ним столкнуться.

Алиса сделала вид, что не услышала этого комментария и продолжила заниматься. Лили помаялась ещё несколько минут с сочинением, но решила отложить его. Взявшись за «Словник Чародея», она надеялась отвлечься от зудящих мыслей, сменяющихся одна другой: от родителей и занятий с профессором Томпсоном к примирению с Северусом. И, к своему удивлению, где-то между ними мелькал Поттер со своей ухмылочкой и признанием, которое он выдал ей в одном из коридоров замка. Тяжело вздохнув, Лили закрыла книгу и сказала Алисе, что до лекции побудет в гостиной. Возможно, она и правда рано покинула Больничное крыло.

* * *

— Снейп, я очень надеюсь, что это неудачная шутка.

Этан Мальсибер стоял в тени анфилады. Падающий сбоку неровный свет факела придавал его лицу хищное выражение. Он был похож на гарпию-ведьму, которая вот-вот кинется в атаку.

— Я предупреждал тебя об отработке ещё на той неделе, — Северус, как и обычно в таких случаях, говорил намеренно тихо. — Если возня с очередной девкой напрочь отшибла тебе память, я могу порекомендовать зачарованный ежедневник.

Скажи он такое любому другому слизеринцу, то беды было бы не миновать. Но с Мальсибером, Эйвери и Уилкисом у Северуса были иные отношения. Это можно было бы назвать дружбой по-слизерински. Каждому из их компании было выгодно сотрудничество: Мальсибер и Эйвери получали в распоряжение острый ум Снейпа, он от них — протекцию; Уилкис набирал очки для своей фамилии, которая пусть и была из числа чистокровных, но последний век находилась в плачевном положении — тесный контакт с двумя из Двадцати восьми священных был для него очень ценен.

— Ты пропустишь собрание. Для такого полукровки, как ты, Снейп, это непозволительная роскошь.

Северус почувствовал, как загорелись его щёки. Его происхождение и бедность были той слабой точкой, по которой можно было очень легко ударить, и он ничего с этим не мог поделать. Пока не мог.

— Если хочешь, Этан, можешь попробовать договориться с профессором Томпсоном сам, — он попытался вложить во фразу всё презрение и яд, на которые был способен. — Он не очень похож на того, кто меняет свои решения.

Мальсибер выругался и с досадой закинул свою сумку на плечо.

— Об этом Томпсоне не мешало бы навести справки, и на собрании я обязательно подниму этот вопрос. Так что присмотрись к нему повнимательнее, сделай хоть что-нибудь для нашей компании.

Снейп оскалился в ответ и, не прощаясь, пошёл в противоположную сторону. Он не чувствовал особого сожаления из-за того, что пропускал собрание. Лишний раз наблюдать павлинов, лопающихся от чувства собственной важности, не хотелось. К тому же, из письма Люциуса Северус доподлинно знал, что Малфоя на встрече не будет, а без него такие сборища теряли здравый смысл и половину шарма. Раньше их собрания носили менее формальный характер и были похожи, скорее, на некий аналог Клуба Слизней — только собирались исключительно слизеринцы, а новых членов утверждали совместно. Разговоры так или иначе крутились вокруг теорий Тёмного Лорда, Пожирателей Смерти, пополняющих свои ряды, планов после выпуска; многие хотели получить заветную Метку — и Снейп был в их числе — но предыдущее собрание заставило его напрячься.

Проводили его некие Кэрроу — малоприятные брат и сестра, глядя на олигофренические лица которых с трудом верилось, что им доступны даже базовые функции мозга. И звучавшие речи тоже отличались от ранее произнесённых. Не было в них исконной слизеринской хитрости и интеллектуального изящества — их заменили призывы к действию, приказы, пусть и завуалированные, но, как думалось Северусу, вуаль спадёт, как только наберётся нужное количество последователей.

Это были тяжёлые мысли.

До этого он не задумываясь был готов принять Метку. Стать одним из свиты Тёмного Лорда казалось лучшим, на что мог рассчитывать талантливый полукровка. С каким наслаждением он предавался картинам, в которых первым делом мстит чёртовым Поттеру и Блэку, не дававшим ему покоя всю его школьную жизнь; бесхребетного старосту-оборотня он первым делом направил бы в резервации, где такие существа жили бы отдельно от здорового и чистокровного общества магов. Слизняк-Петтигрю, который, судя по испытанию, прибивается к побеждающим, мог бы стать его слугой — но только непременно на глазах у своих недалёких дружков, чтобы те наконец поняли, что все их гриффиндорские сантименты ничего не стоят. Но становиться кем-то вроде Кэрроу, простым исполнителем, чернорабочим при некой эфемерной элите — для Снейпа это было неприемлемым…

С этими думами он направлялся на отработку к профессору. Для себя Снейп решил, что переговорит на волнующую тему с Малфоем. Люциус был истинным слизеринцем: умным, хитрым, изворотливым и амбициозным — и понимающим выгоду разного рода знакомств. Снейпа он заприметил ещё на первых курсах, когда Северус был диковатым и мрачным заучкой. С той поры они стали друзьями — насколько это возможно исходя из их происхождения. И если кто и мог дать совет, то только Малфой.

— Профессор Томпсон.

Постучав и открыв дверь в кабинет защиты, Снейп остановился на пороге. Томпсон стоял на полу на коленях и что-то чертил мелом.

— А, мистер Снейп, — профессор легко поднялся на ноги, не обращая внимания на белые следы от меловой крошки на брюках. — Пока я занимаюсь заклинанием Живой иллюзии, с которой вы сегодня познакомились, для других курсов, вы пройдёте в конец аудитории и займётесь архивной работой.

Оказалось, что ему придётся потратить около двух часов на то, чтобы разгребать подшивки «Пророка», в которых нужно было находить заметки о нападениях на магов или магглорождённых, — и классифицировать эту информацию. Но хуже всего была напутственная фраза от Томпсона.

«Так называемые «Пожиратели Смерти», о которых знают многие, но о которых так неохотно пишет «Пророк», должны стать известны ученикам — и, прежде всего, своими кровавыми деяниями, уж слишком многие идеализируют их. На следующих лекциях я воспользуюсь подготовленным вами материалом, мистер Снейп. Не рекомендую относиться к этому безалаберно».

Северус погрузился в монотонную бумажную работу; от перелистывания несвежих газетных листов на руках оставалось неприятное ощущение сухой пыли. Он решил, что также сообщит Люциусу и о профессоре ЗОТИ — о деятельности, которую тот хочет развернуть. Возможно, это поможет Малфою заработать дополнительные очки перед Лордом, к которому, как Снейпу было известно, он уже имел доступ. И это, в свою очередь, позволило бы Северусу пробиться в ряды выше, чем предлагались Кэрроу.

— Профессор Томпсон!

Чистый, переливчатый девичий голос заставил Снейпа вздрогнуть, как от Жалящего заклинания. В дверях стояла Лили. Её глаза блестели, на щеках виднелся лёгкий румянец — от волнения или быстрого бега.

— А, Лили! Я рад видеть вас вне Больничного крыла.

Томпсон снова легко поднялся с пола, но на сей раз невербально очистил и одежду, и руки от мела; улыбка и тёплый взгляд, направленный на Лили, скрутили внутренности Северуса болезненной судорогой. Чёртов Томпсон до зубного скрежета напоминал в этот момент чёртового Поттера.

Несмотря на ссору, Лили занимала отдельное место в сердце Снейпа. Лили нравилась ему, он действительно любил её, чувствовал в ней потребность. Даже несмотря на её предательство. Даже несмотря на то, что он наговорил ей. Сегодня ощущение гулкой потери отдалось в нём с невероятной силой.

Тем временем они с профессором продолжали разговаривать. Лили подошла к нему ближе и спросила о том, может ли она получить дополнительные задания, чтобы нагнать класс. На что профессор Томпсон лучезарно улыбнулся и ответил:

— Мисс Эванс, я думаю, что лучшим выходом будет ваше присутствие на таком же уроке у шестого курса завтра. Разница будет небольшой, так как их поток довольно-таки силён.

Лили с чувством поблагодарила профессора и обещала присутствовать. Перед тем, как шагнуть за порог и уйти, она обернулась — и посмотрела точно на Северуса. Он не смог отвести взгляд, и внутри сладко потянуло от той озорной теплоты, что плескалась в зеленых омутах ведьминских глаз.

Остальное время отработки пронеслось незаметно. Северус прокручивал перед глазами образ любимой Лили раз за разом, чувствуя, как улыбка так и просится наружу. Он ещё не подозревал, что самое удивительное ждёт его дальше.

* * *

— Где ты был, дементор тебя задери, а?!

Ещё буквально утром этого дня Снейп бы напрягся от того, в каком бешенстве пребывал Мальсибер. Тот продолжал ему выговаривать и выговаривать. Что-то нелепое о собрании, подпорченной репутации от того, что один из доверенных лиц променял их круг на болтание по замку и окрестностям с грязнокровкой, недовольство ими всеми вышестоящими представителями и так далее, и тому подобное…

— Ты вообще слышишь меня?! — терпение Этана лопнуло, и он взял своего товарища за грудки. — Это охуенно серьёзно, Севви, не вынуждай меня.

Северус посмотрел в глаза сокурснику и медленно отвёл руки того от себя.

— Если, как ты выразился, вышестоящие личности верят глупым слухам, — произнёс он вкрадчиво, — то я очень ошибался в их умственных способностях. И это касается и тебя тоже. Не неси ерунды и иди спать. Лично я не намерен задерживаться. Отработка отняла у меня слишком много времени.

Запахнувшись в мантию, Снейп пошёл прочь из гостиной факультета; он надеялся, что неровный приглушённый свет факелов позволит скрыть глупую улыбку, которая, кажется, уже не сойдёт с его лица.

Это были лучшие его вечерние часы, лучшее нарушение режима и правил. Теперь, конечно, ему придётся выкручиваться из капкана сплетен и обеспечить им с Лили полную тайну. Но не зря же он учился на лучшем факультете Хогвартса?

* * *

— Лили! Уже почти два часа ночи! Где ты была?

Алиса переползла к ней в кровать, под балдахин почти сразу, как только её подруга пересекла порог спальни.

Лили не была уверена, что сможет ответить что-либо подруге. То, что произошло совсем не вязалось с её планами, было неожиданным и… Тёплым. Теплейшим за начавшийся год.

— Я… Только, пожалуйста, Алиса, не кричи, — судя по испугу в глазах подруги, она была готова к худшему. — Мы с Северусом, кажется, теперь встречаемся.

— ЧТО?

— Я… Только, пожалуйста, Алиса, не кричи, — судя по испугу в глазах, та была готова к худшему. — Мы с Северусом, кажется, теперь встречаемся.

— ЧТО?

Ранее.

Оставив кабинет ЗОТИ позади, Северус быстрым шагом направился прочь. Внутри его раздирали противоречия: так хотелось снова увидеть Лили и заговорить с ней, но…

— Сев! — прозвенел самый желанный голос у него за спиной.

Чувствуя, как перехватывает дыхание, а к щекам приливает кровь, он обернулся. В голове был ворох абсолютно бесполезных мыслей: о том, не выглядел ли он удивлённым, как давно Лили шла за ним, вдруг он смешон…

— Что ты здесь забыла?

Слова вырвались прежде, чем он смог придумать более вежливый вариант вопроса о том, зачем она находится здесь, так далеко от гостиной, ведь уже скоро начнётся отбой; резкий тон, конечно, тоже был лишним.

По лицу Лили было видно, что она ожидала другого приёма. Её улыбка потухла; губы сжались в тонкую линию, напоминая постоянную гримасу старшей сестры — Петунии. Ответ прозвучал вполне в духе вопроса:

— Забыл ты, Северус. Правила хорошего тона, к примеру, — Лили поджала губы ещё сильнее. — Вообще-то я хотела увидеться с тобой.

Совершенно растерявшись от сказанного, Снейп не нашёл ничего лучше, как пробубнить что-то недовольно-невнятное и предложить прогуляться по замку до отбоя. Лили отрывисто кивнула и пошла рядом с ним.

Северус не следил за тем, куда они шагают. На этом этаже все коридоры были довольно широкими и сухими; факелы крепились к стенам на близком расстоянии друг к другу — было светло, как в Большом зале. Живые портреты привычно шушукались, а большая картина с изображением дамского салона и вовсе разразилась многозначительным хихиканьем. Северус почувствовал, как к щекам опять приливает жар: ведь их и правда можно было бы принять за парочку — если бы он не был таким отталкивающим кретином!.. Внутри него шевелилось столько чувств; так всегда было, когда Лили гуляла с ним или просто дарила своё внимание. Она всегда была доброй, терпеливой… Кто виноват, что Гриффиндор её факультет? Кто виноват в том, что между Слизерином и Грифами всегда была война? С чего он так взъярился на неё? Он оскорбил её, она оскорбила его — всё вышло справедливым, почему же он решил продолжать взращивать в себе чувство обиды? Когда в начале шестого курса Лили попробовала протянуть ему оливковую ветвь, он отбросил её, расточая яд: обвинив в том, что то заклинание, которым его подвесил Поттер, было придумано самим Северусом. А прочесть его этот очкастый придурок только в одном месте — в его учебнике Зельеварения с множеством заметок на полях, который был отдан Лили для её проекта!.. Хотя уже после он начал думать, что этот вихрастый мог и сам додуматься до формулы заклинания — или вовсе отнять силой у неё книжку, чтобы привлечь внимание к своей персоне.

Во рту у Северуса пересохло. Он украдкой взглянул на Лили — та тоже была погружена в свои мысли; и, судя по складочке между бровей, они были невесёлыми. Она шагала рядом и смотрела куда-то внутрь себя. Висела неуютная тишина, её срочно надо было чем-то заполнить, но чем?

«Какой же ты идиот!»

Ему хотелось выть от беспомощности: надо было срочно заговорить — но что сказать? Заговорить так, словно ничего не было? А если Лили как раз снова хотела обсудить их отношения после ссоры? Тогда она может обидеться на пренебрежение. Но если заговорить об их отношениях, то после его реплики в коридоре ей могло показаться, что он не рад — хотя он, чёрт возьми, был рад! Впервые за столько долгих, бесконечных месяцев…

— Знаешь, Сев, — Лили резко остановилась на повороте, ведущему к лестницам в факультетскую башню. — Я, наверно, зря потревожила тебя. Извини. Доброй тебе ночи.

Она вовсе не глядела на него, разворачиваясь и шагая прочь. Северусу показалось, что внутри у него всё сжалось — и вытянулось струной, готовой вот-вот разорваться.

— Я люблю тебя!..

В это признание он вложил всего себя: дни и ночи тянущей тоски, детскую влюблённость, переросшую в настоящую привязанность, горечь потери, сожаление о случившимся, чувство вины и желание загладить её. Не так он представлял момент признания в своем воображении. Но в его мечтах многое было иным: не было той ссоры, не было суки-Поттера, не было собственной бедности, бледности, сальных волос и огромного носа.

Лили остановилась спиной к нему, он не мог увидеть ни эмоций, ни выражения лица или хотя бы её колдовских зеленых глаз.

— Лили, пожалуйста…

Он чувствовал себя глупым, голым, абсолютно уязвимым — но свободным; впервые Северус позволил настоящим, глубоким чувствам захватить себя и делать то, что велит сердце, а не слизеринская осторожность.

— Я не хочу тебя терять.

Понимая, что хуже уже не будет, он приблизился к ней вплотную. Почувствовав его приближение, она резко развернулась. Волосы от движения и всплеска магии красивой искрящейся пеленой разметались в воздухе. Лицо у Лили было чуть румяным, глаза блестели в свете факелов, а губы сложились в такую трогательную улыбку, что внутри у Снейпа всё затрепетало. Она сухой горячей ладошкой сжала его длинные холодные пальцы и прошептала:

— А я и не хочу теряться.

Не помня себя, он качнулся вперёд — и поцеловал её. Свою Лили.

* * *

— …То есть вы с ним поцеловались, а потом пошли гулять? — Алиса, выслушав сцену после посещения кабинета ЗОТИ, до сих пор не могла поверить в случившееся. Она удобно устроилась на второй подушке, подбив часть себе под живот, а на другую часть облокотившись рукой; её тёмные глаза жадно смотрели на Лили — было видно, что несмотря на поздний час, Алиса готова спрашивать и слушать.

Лили же хотела бы наконец улечься — хотя и понимала, что совсем скоро наступит время подъёма, да и эмоции разрывали её изнутри.

— Да, Алиса, я потащила его погулять к пустой оранжерее: не ходить же по замку. Я боялась наткнуться на кого-нибудь, — она чуть смутилась. — Ну, знаешь, не хочу, чтобы Поттер узнал об этом, не хочу слухов. Нам с Северусом только предстоит это обсудить.

Она легла к Алисе; они, как в детстве, укрылись с головой одним одеялом. Лили рассказывала о том, что в оранжерее Снейп встал перед ней на одно колено: извиняясь за всё и второй раз признаваясь в любви, еле-еле касаясь губами кончиков её пальцев — и долго потом говоря о своих чувствах.

Усталость брала своё, Эванс уже еле-еле ворочала языком, проваливаясь в сон. Алиса узнала для себя самое главное: кажется, этот патлатый чёрт и вправду крепко влюблён в Лили — а большее её и не интересовало.

* * *

Большой зал величаво принимал студентов на завтрак. Высокий потолок отражал осеннее небо, а стрельчатые окна пускали живой свет внутрь. Он разливался по факультетским столам, играл на бронзовых кубках, хрустальных графинах, отполированных ложках; звенела посуда, тут и там слышались просьбы передать джем или масло и чей-то задорный смех — и уханье сов, прилетающих с утренней почтой.

— Сириус! Смотри, кажется, отец прислал ответ! — Джеймс Поттер, который с самого утра был активным, издалека увидел их семейную сову Дори.

Блэк с улыбкой наблюдал за возбуждённым другом; даже Ремус, который уже сегодня вечером должен был отправиться к мадам Помфри, а после — в своё мрачное лунатическое логово, улыбнулся. Питер же после того урока ЗОТИ и их разговора к парням не подходил; из комнаты он уходил ещё до их пробуждения, а возвращаясь — сразу ложился и закрывался балдахином.

Джим, как только Дори опустилась перед ним на стол, начал судорожно отвязывать письмо от её лапки. Конверт он безжалостно надорвал, пододвинул сове свою тарелку с недоеденной лорнской колбаской в качестве угощения, и принялся за чтение. Глаза за очками так и бегали от строчке к строчке. Сириус видел, как в удивлении у Джима чуть вытягивается лицо. Пробормотав что-то в духе «Ну дела», он протянул письмо Бродяге.

Поттер Лодж, Годрикова впадина

Дорогой сын!

Я крайне удивлён твоим вопросом, хотя матушка и настаивает на том, что ты, возможно, просто не помнишь домашнего имени нашего почтенного предка — твоего деда, Генри Поттера. Тот любил называть себя «Гарри», и возьму на себя смелость предположить, что в юные годы он вполне мог подписывать этим именем даже свои работы.

Ваше с ним знакомство вышло совсем недолгим, быть может, ты и вовсе его не помнишь. Тот факт, что ты очень небрежно участвуешь в семейных беседах за праздничным столом, вероятно, влияет на твои познания о собственном деде. Тут, конечно же, меня бы остановила твоя любящая мама, попросив не слишком докучать тебе нравоучениями — и, как бы я ни хотел в очередной раз упомянуть важность семейственности и преемственности, мне придётся всё же уступить её советам. Ты входишь в тот возраст, когда уже сам в состоянии определить важное и нужное.

Твой дед Генри (Гарри) Поттер был большим любителем свобод — и это право всегда отстаивал до последнего. Он был храбрым человеком и никогда не стеснялся выражать своё мнение открыто, как, например, в памятный для нашего семейства день, когда на заседании Визенгамота он прямо выразил своё желание помочь магглам в их Первой маггловской войне, жуткой бойне на Континенте, где погибло невероятное число простецов. День заседания стал важным для всего нашего рода, так как после него фамилию Поттер исключили из Священного списка.

Я по сей день жалею об этом, ибо, несмотря на всевозможные минусы, Список давал множество преимуществ… Но, я думаю, что ты, как и твой ближайший друг (мой сердечный привет Сириусу), никогда бы не согласился на все эти блага, если бы в жертву им приносилась свобода. Так что смею надеяться, что впредь ты окажешь больше почтения своему деду, Гарри Поттеру, самому свободному и независимому из нас.

Мама и я приглашаем тебя и твоих друзей на Рождество — хоть ты и хотел провести его в Хогвартсе. В семейной библиотеке до сих пор хранятся заметки и записки твоего деда, думаю, раз уж в тебе проснулся интерес, ты мог бы ознакомиться с ними.

P.S. Мы всегда рады твоим друзьям — и, конечно же, будем рады и Лили.

С любовью, твой отец и т.д.

— Джим, ну ты же не хочешь сказать?..

Сохатый забрал из рук Сириуса письмо — и тут же передал его Ремусу. Лунатик без энтузиазма взял пергамент и углубился в чтение.

— Бродяга, Карта никогда не врала нам.

— Но «Поттер» фамилия не из редких! — прервал друга Сириус. — Это может означать что угодно!

Они ещё долго препирались друг с другом, пока Ремус не вернул письмо Джиму, глубоко вздохнув и проговорив:

— Ребята, кажется, пришла пора вам кое-что рассказать…

* * *

Окончания учебного дня Гарри, как всегда, ждал с нетерпением: преподавание ЗОТИ всем курсам было невыносимым занятием. После двух-трёх уроков подряд ему хотелось кидаться массовым паралитическим, чтобы заставить мелких и средних хобгоблинов заткнуться и слушать. С пятым курсом и старше дела, конечно, обстояли лучше — большинство понимало, что предмет полезен не только для оценок и будущей карьеры, но и для сохранения жизни. Всё чаще он думал о Снейпе из своего времени, который тоже вынужден был страдать в должности преподавателя долгие-долгие годы, хотя основной его задачей и миссией был шпионаж и защита одного неблагодарного ребёнка…

С некоторым ужасом Томпсон осознавал, что с большим удовольствием снова вступит в борьбу с Волдемортом, чем будет продолжать жить, как… обычный преподаватель и человек. И Дамблдор был прав в одной из их бесед — Гарри уже не может быть «просто Гарри». Он ничего не обещал директору, но остаться в стороне уже не мог. Вечером, на уже традиционном чаепитии в кабинете Альбуса, которые, впрочем, часто проходили в уютном молчании и периодическом пении Фоукса, Гарри хотел сообщить о том, что он в деле — но с рядом условий. Он не хотел выступать открыто: его имя не должно было остаться в истории этого мира, так как последствий обратного предсказать было нельзя. С Орденом Феникса Томпсон также хотел иметь ограниченный контакт — чем меньше людей будут о нём знать, тем лучше. Главной для себя задачей он считал уничтожение крестражей — непосредственное убийство Волдеморта Гарри хотел оставить на того, кому по вкусу придутся геройские лавры.

Запечатав кабинет ЗОТИ, Томпсон поспешил в свои покои — плотно ужинать в гудящем Большом зале не хотелось. Перед важной беседой он рассчитывал некоторое время побыть в тишине и немного отдохнуть.

— Профессор Томпсон, сэр!

Обернувшись на зов, Гарри увидел Джеймса Поттера. Тот выглядел чуть смущённым, без нагловатого прищура — хотя это запросто могло быть какой-то игрой.

— Извините за беспокойство, профессор, но я хотел задать небольшой вопрос… — и Поттер пустился в какие-то невероятно-нелепые рассуждения о заклинаниях защиты. Томпсон почти не вслушивался в речь студента, ожидая подвоха или начала розыгрыша. На всякий случай он решил воспользоваться невербальным беспалочковым заклинанием Текучего щита, который помог бы защититься от изысков подросткового чувства юмора.

Джеймс в это время нёс уже полную околесицу, и было видно, что он просто тянул время. Не желая больше участвовать в нелепом спектакле, Гарри сказал, что не имеет времени для дискуссий, и что любой студент всегда может изложить свои идеи в формате свободного эссе и сдать его на уроке.

Не став дожидаться ответа, он широким шагом пошёл прочь. У одной из анфилад ему померещилось движение — но он решил проигнорировать его. Хотелось поскорее оказаться в своей спальне, поскорее сообщить директору о решении — и поскорее лечь спать.

«Думай об океане, Гарри, думай об океане…»

Выпив немного глинтвейна в прекрасной, славной тишине своей комнаты, он, наконец, почувствовал себя хорошо. В какой-то момент Томпсон даже захотел вызвать Карту и посмотреть, где и с кем сейчас Джеймс — любопытства ради — но потом решил, что есть дела поважнее и рассиживаться не нужно. Предупредив с помощью бестелесного Патронуса о своём приходе, Гарри шагнул в камин.

— Кабинет директора!

* * *

— Рем, ты уверен? Как это вообще возможно?

Ремус тяжело вздохнул и третий или четвёртый раз пустился в объяснение своих ощущений: да, он видит кровных родственников; да, у Джеймса и Томпсона запахи выглядят похожими; нет, он не знает, как это может быть…

Парни провожали его в Больничное крыло, и, в целом, он был не против отвлечься беседой, даже повторяя что-то снова и снова.

Замок готовился к ужину и отбою. Тени от факелов становились более резкими, каменные стены выглядели ещё древнее; коридоры начинали жить своей жизнью, призраков становилось больше. Ему бы искренне нравилась такая пора — если бы ночь не ассоциировалась у него с Луной…

— Послушай, Сириус, если ты сомневаешься, обернись псом и сам взгляни на Джеймса и профессора. Собачий нюх пусть и слабее, но если они родственники, ты это увидишь.

— РЕМ! ТЫ ГЕНИЙ!

Ремус засмеялся. Эти двое были просто невыносимыми: спорить весь день о возможности или невозможности родства Джима и профессора — и в один миг забыть о спорах ради внезапной идеи.

Ребята не стали обсуждать детали плана на ходу: вдвоём они могли обсудить всё во время ужина или после — ну, а с Ремом предстояло прощание, пусть и недолгое.

— Давай, Лунатик, держись. К ночи будем в Хижине.

Сириус и Джеймс по очереди обняли его, подождали, пока за ним закроется дверь — и рванули со всех ног в башню Гриффиндора. Им не нужен был какой-то то там план: только Мантия и Карта. Мародёры снова были в деле.

— ...Обратишься в пса, я накину на тебя Мантию. Сам задержу его возле себя как можно дольше, а ты гляди на нас получше, лады? — Джеймс повторил план, кажется, уже в третий раз, гипнотизируя главную точку на Карте.

Гарольд Томпсон/Гарри Поттер завис в своём кабинете, и Сохатый решил, что лучше подловить того где-то поблизости: тот коридор вечерами обычно пустовал — чем меньше людей будет их окружать, тем лучше.

Рядом раздалось ворчливое рычание и тихое гавканье. Бродяга уже был в образе, готовый к свершениям, пусть ему и досталась в этот раз пассивная роль наблюдателя. Джим улыбнулся и потрепал пса за ухом:

— Иду-иду, давай-ка уже сделаем это!..

* * *

Томпсон выбросил все рутинные бредни из головы, пока в зелёном пламени нёсся в кабинет директора. Сегодняшнее чаепитие будет отличаться от всех предыдущих — слишком большую ношу решил водрузить на себя Гарри. Он предпринял попытку отгородиться от эмоций и болезненных воспоминаний: несмотря на прошедшие десять лет, некоторые особо яркие картинки прошлых сражений упорно вставали перед глазами так, словно происходили вчера — но окклюментный щит упорно разваливался, и Гарри оставил это неблагодарное дело.

«Какой же ты слабый, Поттер», — отчётливо прозвучал в голове голос профессора Снейпа из его мира.

В расстроенных чувствах Гарри вывалился из каминной сети, чувствуя, как у него подрагивают руки. Дамблдор сидел за своим столом, внимательно читая архивный свиток — через каждый фут на бумаге виднелась литера «А». Нельзя было сказать, был ли директор доволен прочитанным, лицо его оставалось серьёзным. Свернув свиток и заклинанием направив его к другим таким же на один из стеллажей, Альбус взглянул на Гарри лучистыми молодыми глазами:

— Очень рад вас видеть, профессор Томпсон. Предполагаю, что сегодняшний вечер будет посвящён серьёзным темам?

Тот поджал губы и кивнул, радуясь проницательности директора — или же отсутствию щита на своих мыслях. Он был бы даже рад, если бы Дамблдор не постеснялся и сам считал все его мысли, и Гарри не пришлось бы говорить.

Самый сильный волшебник Британии вышел из-за стола и с улыбкой спустился с возвышения, где располагалась его рабочая зона. На нём было жемчужно-голубое одеяние, за спиной болтался длинный треугольный капюшон. Одним незаметным движением кисти он наколдовал низкий столик перед широким камином, призвал трогательнейший чайный сервиз, на который были нанесены живые узоры, и жестом пригласил своего бывшего-будущего ученика к чаепитию.

Гарри трансфигурировал себе кресло поглубже и подготовился говорить. Гул пламени успокаивал, а в воздухе, кажется, разливался запах осенних трав, чуть холодящий, обещающий покой — скачущие до этого мысли вернулись в спокойную ниву.

— Директор, — заговорил он, — я хочу уничтожить крестражи Реддла и избавить этот мир от его влияния. Навсегда, — он решил не тянуть и сразу сказать главное. Дамблдор с интересом посмотрел на него, и Гарри изложил свои главные требования: о том, что он должен быть в тени и о том, что последний удар по Лорду должен нанести кто-то из этого мира.

— И, — внезапно для себя добавил Томпсон, — я хотел бы повидать семейство Уизли. Они… многое сделали для меня в моём мире. Пусть здесь я их не знаю, но я хотел бы оградить «Нору» дополнительными чарами и познакомиться со всеми.

Альбус выслушал его молча, периодически кивая и внимательно глядя на огонь. Гарри почувствовал себя очень неуютно, словно наговорил глупостей, но в следующий же момент это ощущение пропало — директор заговорил, взглянув на него:

— Гарри, я не могу передать, насколько благодарен тебе за этот жест. Ты можешь рассчитывать на моё содействие и все ресурсы Ордена, хотя я и не уверен, что с твоими познаниями тебя это понадобится, — он хитро улыбнулся. — Что же касается Уизли… И Молли, и Артур, я уверен, с радостью примут твою помощь. Я отправлю им сову сегодня же.

В груди у Гарри словно разрубили разом несколько гордиевых узлов. Остальное время беседы они провели за обсуждением деталей плана по уничтожению частей души Волдеморта. Гарри хотел начать с диадемы Ровены, после пуститься за медальоном — а дальше уже разбираться с оставшимися в зависимости от ситуации. Директор предоставил ему доступ к думосбросу и колбам с воспоминаниями. В целом, рассудил Томпсон, всё прошло даже лучше, чем он ожидал. Хотя странно было ожидать чего-то дурного, если худшее — невозможность возвращения домой — уже произошло.

Пришло время действий.

* * *

Лили сидела в библиотеке, отгородившись от внешнего мира тремя стопками книг: словарями по рунам, пособиями по арифмантике, справочниками по ядам и противоядиям для высшего уровня — но так и не могла сосредоточиться ни на одном из предметов. Она думала, что сможет за пятнадцать-двадцать минут сочинить исчерпывающее послание для Поттера, после чего возьмётся за уроки, но вместо этого уже второй час сминала пергамент за пергаментом, не находя нужных слов. Возле учебников уже скопилось изрядное количество скомканных неудавшихся посланий.

Джеймс,

удели мне время, пожалуйста, нужно поговорить.

Лили

Короткая записка оказалась тем максимумом, который она смогла выдать; в конце концов, отшивать человека с помощью письма было малодушием.

Хотелось увидеть Северуса, но на это можно было рассчитывать только к концу недели. Ему и так дорого далась та ночь признания, особенно, судя по тому, что утром за столом в Большом зале тот сидел в крайнем напряжении. Лили боялась навлечь на него ещё больше подозрений и старалась меньше смотреть в его сторону — и за своим столом, и за столом Змей было достаточное количество глазастых кумушек, подмечающих любые переглядки, чтобы напридумывать рекордное количество сплетен в кратчайшие сроки.

Почувствовав нарастающую головную боль в висках — видимо, из-за нервов! — Лили потеряла всякую надежду на продуктивную самоподготовку по предметам, поэтому выудила ещё один пергамент — для письма родителям и Тунье.

Закончив обширное, но, по сути, бессодержательное письмо, она поспешила в совятню. Холодный и чистый осенний воздух слегка успокоил пульсирующую боль, дышаться стало свободнее и легче. Постояв немного у парапета и посмотрев на поднимающуюся над Запретным лесом Луну, Лили решила, что лучше она сегодня подежурит в коридорах. После вечерней пробирающей прохлады возвращаться в натопленные душные спальни не хотелось.

Вопреки мнению многих, ей не очень-то нравилась должность старосты: выслеживать учеников-нарушителей, снимать с них баллы или проводить краткие разъяснительные беседы не было досугом её мечты. Поэтому, несмотря на угрызения совести, свои дежурства она превращала в некий вечерний променад. Лили особенно любила западную часть замка: в свете Луны пустующие галереи переносили её мысли вглубь истории, во времена Утера Пендрагона и Игрэйны, в те тревожные и пронизанные людскими слабостями часы, когда меж королём и Мерлином был заключен договор, и ещё не родившийся первенец должен был стать учеником мага.

Глубокие тени в углах расползались чернильными пятнами. В них была особая магия. Лили помнила, как в детстве любила наблюдать за их ночными танцами — и как сама заставляла их принимать разные фигуры. Туни боялась этих игр и всегда шипела на сестру рассерженной кошкой — но никогда, никогда не звала родителей. Сейчас тени вновь манили Лили, и она потянулась к ним еле ощутимым магическим потоком. Как только магия соприкоснулась с тенью, мир рухнул.

Тени, точно змеи, ринулись к Лили, тугими лентами оплели ноги, тело, шею; она попыталась вдохнуть или закричать, но воздух не поступал в лёгкие. Она почувствовала, как отрывается от пола, давление на шею стало невыносимым, из глаз брызнули слёзы.

— Не бойся, грязнокровка, сдохнуть ты не сдохнешь, — раздался голос откуда-то сзади и снизу. Из-за теневых пут и страха, затмевающего сознание, Лили не могла определить, кто говорит.

— В Хогвартсе вы и правда защищены, — между тем продолжал невидимый собеседник. — Но всё рано или поздно заканчивается. И мой тебе совет: не суйся к змеям, лев отравлен будешь вмиг, — его голос прорезали сардонические нотки. — Подумай над этим, Эванс, найди себе других друзей и подумай-ка лучше о своих маггловских родичах. Ты же не хочешь им проблем, верно?

Магические ленты вновь пришли в движение, затягиваясь ещё туже на теле. Сознание почти покинуло Лили, как путы ослабли — и она кулём свалилась на пол.

— И запомни, — тихо обратился к ней мучитель, — я не люблю повторять дважды.

Всё тело болело; места, на которых сжимались тени, горели. Из-за пелены слёз она почти ничего не видела, а вытерев глаза, поняла, что в коридоре абсолютно одна. Еле поднявшись на ноги, чувствуя, как внутри дрожит каждая клеточка, всхлипывая, Лили поплелась к своей башне. Ей оставалось только надеяться, что больше её никто не тронет.

Лили не помнила, как добралась до спален. Всё, на что ей хватило сил, это упасть в объятия Алисы, кинувшейся ей навстречу со своей кровати, и заплакать навзрыд: от боли, шока и страха.

* * *

— Ну и чушь же ты нёс, дружище, — Сириус до сих покатывался от смеха, вспоминая ту дичь, которую Джим втирал профессору.

— Ой да пошёл ты!.. — в тон другу отвечал Сохатый. Они в приподнятом настроении возвращались в спальню — закинуть Карту в сундук. После их ждали ночь, лес и их оборотень-друг.

Бродяга подтвердил, что его и профессора действительно связывают одинаковые «нити», как выразился ранее Ремус. Что это означало, никто из них с уверенностью сказать не мог, поэтому на следующий день их ждала библиотека, Выручай-комната — и, в крайнем случае, их декан. Учитывая то, что её анимагическая форма была кошкой, она, скорее всего, могла знать что-то о визуализации запахов и кровном родстве.

— Ого, Джим, интересно, кто это тебе прислал сову на ночь глядя?

Первое, что увидели парни, придя к себе в спальню, это недовольно глядящая на всех маленькая школьная совушка. Видимо, её впустил Питер, который уже был в комнате, судя по задёрнутому балдахину, и не желающий слышать настырный стук в стекло. Джеймс с интересом заглянул в письмо и запустил пятерню в волосы; улыбка на лице расползлась на половину лица — так что Сириусу было ясно. Джиму написала его ненаглядная Эванс.

— Просит уделить ей время, — Сохатый взглянул на Бродягу абсолютно счастливыми глазами. — Чёрт, Сириус, я так счастлив.

Блэк не позволил себе скорчить рожу или ещё как-то выразить классический дружеский ревнивый скепсис. Джеймс так долго ждал эту зазнобу — пусть порадуется. Он хлопнул друга по плечу, они скинули ненужные вещи, и, насколько позволяла мантия, поспешили за стены Хогвартса.

* * *

Эванс спала рваным и тревожным сном; Алиса осталась с ней в кровати, чтобы иметь возможность хоть как-то успокоить Лили, если ту начнут мучить кошмары. Из бессвязного, прерывающегося рыданиями и всхлипами рассказа, она узнала о том, что какой-то умник напал на Лили в коридоре, чуть не задушил заклинанием и говорил что-то о её семье.

Алиса Стоун была неглупой девушкой: Эванс только начала встречаться с Северусом, как кто-то — в типично слизеринской манере — напал на неё и угрожал родителям-магглам. Стоун не хотела вникать во внутреннюю возню змеиного факультета, но, очевидно, кто-то очень не хотел выпускать из своего клубка Снейпа. Возможно, кто-то подумал, что он бросает тень на весь факультет — с них станется… Обеспокоенно взглянув на сморщившуюся во сне Лили, Алиса, несмотря на внутренний протест, решила сообщить о нападении Северусу. «И, желательно, скрыть это от всех остальных… Особенно от Поттера».

Скрепя сердце Алиса стала будить Лили, чтобы проводить ту в Больничное крыло до общего подъёма и завтрака. Чем меньше людей их увидит, тем лучше; соседки по комнате, благо, вернулись чуть ли не к утру — наверняка встречались со своими пуффендуйцами.

Пока она помогала Лили одеваться, Алиса рассмотрела на её бледной коже множество уродливых кровоподтёков. Раны выглядели слишком скверно для обычных синяков, особенно жуткие отметины были на шее — наверняка не обошлось без тёмной магии. Внутренне Алиса даже обрадовалась этому: мадам Помфри сообщит все тонкости МакКошке — и уж та не оставит от того ублюдка и мокрого места!.. А можно было и вовсе позвать профессора сразу.

Кое-как дойдя до Больничного крыла, Алиса передала Лили в руки обеспокоенной целительнице — и попросила ту вызвать профессора МакГонагалл. Пока мадам Помфри хлопотала над Лили, Стоун максимально подробно рассказала все о произошедшем декану, упустив только информацию о Снейпе; она не была уверена в правильности этого поступка, но тайна не принадлежала ей, и рассказать о Лили и Северусе не представлялось возможным.

Неплохо изучив своего декана и профессора трансфигурации, Алиса могла сказать, что та пребывала в ярости: и без того тонкие губы вытянулись в тонкую нить, ноздри трепетали. МакГонагалл решительно высказалась о недопустимости использования тёмных заклинаний в стенах школы и сказала, что немедленно идёт к директору школы.

Алиса же ещё немного потопталась у койки, от которой, впрочем, её достаточно быстро отогнала мадам Помфри: Лили нужен был покой — и любые визиты пока были под запретом. Кинув последний взгляд на бледное лицо подруги с жуткими синяками от тревожной ночи под глазами и кровоподтёками на шее, Стоун поплелась в Большой зал. Дальше её ждал самый сложный и неприятный пункт плана: нужно было понять, как передать сообщение Снейпу — и сделать это так, чтобы не подставить и его, и себя.

На полпути на завтрак на неё с двух сторон налетели Поттер и Блэк. Судя по глазам, те тоже провели бессонную ночь — но на их настроении этот факт никак не отразился. Оба, как и всегда, лучились энергией и весельем.

— О дева! — завёл свою шарманку Блэк. — Утоли же печали сего рыцаря — он указал на театрально закатывающего глаза Поттера — и поведай, неужто рыжеволосая принцесса, свет очей его, осталась в башне?

«Вот чёрт».

Алисе пришлось выкручиваться на ходу, сказав, что Лили сейчас нужно побыть одной, якобы ей пришли какие-то вести из дома, поэтому её не будет весь день.

Парни умотали так же быстро, как и появились. Оставалось надеяться, что они успокоятся хотя бы на день.

В Большом зале её ждала сумятица: столы гудели, за преподавательским столом отсутствовали все деканы, директор и профессор Томпсон. Подсев к Джилл Хопкинс — одной из главных сплетниц факультета и школы в целом — Алиса спросила о том, что случилось, решив притвориться дурочкой. Джилл с радостью и невероятным оживлением рассказала, что на кого-то из учеников напала тёмная тварь и что её будет вылавливать сам Дамблдор. Стоун стоило большого труда не закатить глаза от этого бреда, но в то же время она порадовалась, не услышав фамилию Эванс в этой истории.

Аппетита совсем не было, Алиса без энтузиазма ковыряла десертной ложечкой манный пудинг и то и дело поглядывала на слизеринский стол. Большинство слизней были конченными снобами, поэтому на лицах в основном были маски с разной степенью брезгливой отстранённости. Шептались в основном младшие курсы и совсем уж набитые дуры вроде белобрысой Таттинг. Снейп, как всегда, сидел скрючившись — волосы закрывали половину лица.

«И что она в нём нашла?..»

Дождавшись момента, когда Снейп зашагал прочь от факультетского стола, Алиса поспешила за ним, понадеявшись, что в общей суете, когда многие уже направились к выходу из зала, не будет заметно, что она идёт именно за слизеринцем. Приблизившись, она намеренно зацепилась за кого-то туфлёй — и полетела вперёд, хватая за мантию идущего совсем рядом Снейпа.

— Лили в Больничном крыле из-за твоих дружков, — одной шипящей фразой выдала Стоун.

Для Снейпа, благо, такие игры были, видимо, не в новинку: на его лице читались только бесконечное раздражение и брезгливость — и только в одном коротком взгляде мелькнула настоящая обеспокоенность.

Алиса выдохнула — и с чувством выполненного долга поспешила обратно в гриффиндорскую башню. Сумку с учебниками она так и оставила возле своей кровати.

Пендл Хилл⁽¹⁾ всегда славился своими видами. Раскинувшиеся от окоёма до окоёма смарагдовые пустоши поражали своим простором; по утрам меж холмов вился густой, точно живой, туман. К ночи его место занимали чернильные тени. Маленький Эван больше всего любил их природную магию, и Розье-старший с удовольствием вспоминал моменты из детства сына. Установившаяся сегодня ветреная погода, вольно текущий по зелёным холмам посеребрённый воздух и глубокая синева неба благостно влияли на настроение мага. Последние дни выдались сумбурными — и как никогда нужна была передышка. Тёмный Лорд выражал неудовольствие темпами захвата ключевых позиций в Министерстве, и ни Розье, ни даже Малфой не могли донести до своего предводителя, что поспешность в политике редко когда играет на руку. Но Лорд был… одержимым великой мечтой волшебником. Узкие и скромные по масштабу политические кулуары Магической Британии для него были неинтересны. Некоторые из ближнего круга понимали, что если Лорд не занимался чем-то лично, значит, эту область он считал недостойной своего внимания. Поэтому политика была отдана на откуп таким, как Малфой и Розье, Лестрейнджи с недавно перешедшей к ним от Блэков Безумной Беллой занимались террором, прочие оказывали посильную помощь или выполняли прямые и, чаще всего, тайные поручения Лорда.

Розье с радостью бы разделил прогулку со своей дорогой Друэллой, которая также любила эти места, но сегодня жена предпочла разобраться с многочисленной корреспонденцией, напоминающей о приближении Самайна и череде традиционных торжественных приёмов. Сделав круг по любимым тропкам, он неспешным шагом направился в сторону поместья. Но, не сделав и двух десятков шагов, он был вынужден остановиться. В воздухе перед ним возник Патронус-гончая: Друэлла сообщала о деле крайней срочности и просила прибыть в поместье незамедлительно. Помянув Мордреда, Розье аппарировал в холл поместья.

— Эбенезер! — супруга уже спускалась к нему по парадной лестнице. Только хорошо знавший её или других Блэков мог понять, насколько она была взволнована. Губы были плотно сжаты, руки с силой сжимали кружевной платок. Друэлла подошла к мужу и очень тихо, словно их кто-то мог услышать, прошептала одними губами: — Здесь Слагхорн, мне пришлось открыть для него камин. Наш сын на грани исключения!

* * *

Питер никогда не чувствовал себя хуже. За один день он потерял своих друзей, уважение двух факультетов и очередной раз возненавидел себя… Лёжа в кровати в ненавистной спальне, стараясь отгородиться от сопения бывших друзей, Питер пытался найти хоть что-то хорошее в сложившейся ситуации. Он постепенно осознавал, что он больше не Хвост. Ему теперь не нужно ходить с ребятами там, где ему не хочется; не нужно будет постоянно заботиться о том, чтобы быть полезным; он может делать то, что нужно именно ему. Но что ему нужно?

Очередное утро принесло странное чувство пустоты и неизвестного ранее острого и гнетущего одиночества. До одиннадцати лет Питер всегда был под опекой мамы-колдуньи; отец-маггл тоже не обделял его вниманием и любовью, но виделись они всё же реже, так как отец много работал. А поступив в Хогвартс, он буквально с первых дней оказался в компании мальчишек, которые быстро взяли его под крыло. Это были его первые и единственные друзья. Теперь он остался один. Под подушкой лежало письмо от матери и отца, полученное вчера, но отвечать ему не хотелось. Признаваться единственным любящим его людям, что он ничто? Он не был к такому готов.

В спальне ещё было тихо: Питер специально встал раньше обычного, чтобы не пересекаться с Джеймсом и Сириусом — Ремус всё равно был в Больничном крыле после полнолуния. Возможно, если настроение останется, он навестит его. Лунатик всегда проявлял понимание к нему, и, вроде как, пытался его защитить от обвинений в переходе к слизеринцам.

Он по инерции оделся, без зеркала, как обычно, на ощупь, завязал форменный галстук — и поплёлся в Большой зал. Нечасто ему приходилось бывать в зале в такую рань. За столом Когтеврана уже сидело несколько зубрил; за столом Грифов была пара ребят с пятого курса, видимо, готовились к СОВ. Ему тоже стоило взяться за ум и начать подготовку к ЖАБА, но в голове был сумбур, даже кусок в глотку не лез. Ещё немного посидев за столом и кое-как проглотив сэндвич с ветчиной, Пит решил всё же наведаться к Лунатику. Сомнения продолжали его грызть, ведь Сириус с Джеймсом могли тоже навестить друга перед уроками… Такое случалось нечасто, ведь парни, как правило, опаздывали на лекции и заглядывали к Ремусу в обед. Поэтому фраза, оброненная как-то отцом, упорно лезла в голову. «Если что-то может пойти не так — оно пойдёт не так». Остановившись у одной из бесчисленных ниш в широком коридоре первого этажа, он, несмотря на раздрай в мыслях, решил по-быстрому обернуться крысой. Вокруг не было не души — это был его шанс.

Оказавшись на четырёх лапках, Питер почувствовал облегчение. Петтигрю больше нет, есть только неприметная крыска, теряющаяся на фоне древнего замка.

Быстро и без проблем добравшись до Больничного крыла, крыса прислушалась. В помещении слышались напряженные мужские голоса. Пит аккуратно засеменил вдоль стены, стараясь держаться в тени и не показываться на открытых участках. У одной из коек стояли Дамблдор и профессор Томпсон, обсуждающие нападение на студентку.

— Профессор Слагхорн уже отправился к мистеру и миссис Розье. Они скоро прибудут в замок, и я хотел бы попросить вас, профессор Томпсон, присутствовать во время нашей беседы.

Петтигрю не мог видеть лиц профессоров. Но по тону Томпсона было слышно, что он не в восторге от слов директора. В конце концов, он произнёс:

— Директор… Вы же понимаете, что это плохая идея. Я не хочу показываться ни Ордену, ни Пожирателям.

Дамблдор сумел настоять на своём. Питер боялся шевельнуться: зная профессора ЗОТИ, он очень волновался, что тот сможет его опознать даже в образе крысы. Профессора ещё некоторое время постояли у больничной койки и направились прочь из крыла. Было очень любопытно, что происходило в школьных кулуарах, поэтому Пит решил проследовать за ними. Но на выходе двери перед ним захлопнулись так резко, что Петтигрю чуть не лишился головы.

«Дракклов Томпсон! Наверняка это его рук дело! Разузнать бы, что он скрывает…»

Мысленно послав профессора куда подальше, Хвост пошёл на запах Ремуса. Проходя мимо койки, у которой до этого стояли маги, он остановился — запах был знакомым. Эванс! Значит, на неё напал Розье? Как интересно!

Ремус спал на своём обычном месте: самая дальняя, огороженная высокими ширмами кровать. Лицо было бледнее обычного, поэтому длинные шрамы были особенно хорошо видны. Крыса, сидящая на прикроватной тумбе, конечно, с трудом охватывала осунувшееся лицо друга — приходилось часто вращать головой — но за несколько лет образ Рема не менялся. Всегда разбитый, но всегда жалеющий остальных больше, чем себя… Пит немного потоптался на месте и решил поспешить прочь — вряд ли Лунатик проснётся так рано, ждать не имело смысла. А вот второй раз позавтракать Питер вполне успевал. Обернувшись человеком за одной из ширм, он поспешил в Большой зал.

Времени оставалось совсем немного судя по тому, сколько студентов выходило из Зала; образовалась небольшая толкучка. На его глазах обычно ловкая Алиса чуть не сбила Снейпа с ног. Примерно представляя, какими заклинаниями слизеринец мог угостить сокурсницу, Питер ускорил шаг.

Плюхнувшись на привычное место, он не сразу вспомнил, что больше не Мародёр — и медленно поднял взгляд на сидевших напротив Джеймса и Сириуса. Их взгляды потяжелели, возможно, они даже произнесли бы пару-тройку хлёстких и метких фраз, но не успели. У Петтигрю, внезапно для него самого, вырвалось:

— Лили в Больничном крыле! Её серьёзно проклял Розье.

* * *

Томпсон был в ярости. Совсем свежие отметины чёрной ворожбы расползались по Хогвартсу, напоминая своими багровыми всполохами шестой курс и Пожирателей Смерти, прорвавшихся в замок. Перед глазами мелькали вспышки обрывочных воспоминаний: кровь на камнях, отдалённые крики Джинни и Невилла, безумный бег сквозь Порошок мгновенной тьмы… Сейчас, как и тогда, Гарри ничего не мог изменить — но был готов идти до конца. И, если Дамблдор считает, что его присутствие необходимо во время беседы со старшим Розье, то он будет там.

В кабинете директора уже ждал Слагхорн, который выглядел так, словно на его глазах только что выбросили последнюю во Вселенной коробочку с засахаренными ананасами, а все бархатные халаты сняли с производства. Неподалеку в удобном и очень элегантном кресле расположилась миссис Розье. По её лицу невозможно было что-либо прочитать, она выглядела так, словно отдавала дань вежливости. Розье-старший стоял за креслом жены, положив одну руку на его спинку. У него был пронзительный взгляд, высокий лоб и безукоризненная осанка. С первых мгновений Розье стал пристально изучать Томпсона, словно бы тот был ему знаком.

Дамблдор поприветствовал гостей, вызвал чайный сервиз и предложил угощения. Обменявшись дежурными фразами со старшим Розье, он перешёл к делу.

— Скажу вам прямо. Ваш сын серьёзно изувечил студентку с помощью чар Оживших теней. Мы не знаем его мотивов, но какими бы они ни были, это нарушение правил Хогвартса. Я, как директор школы, не вижу ни единой возможности для Эвана в продолжении обучения здесь.

Как и предполагал Гарри, родителей Розье это не устраивало. Их сын был на седьмом курсе. Иные школы континента имели другие программы, подготовка к выпускным, самым важным экзаменам, не могла проходить в стрессе от смены учебного заведения.

— Более того, при всём уважении, Дамблдор, студенты вечно проклинают друг друга. Просто у Эвана знаний и умений оказалось больше, чем у этой… Эванс.

— В хорошей же морали вы воспитывали своего сына, мистер Розье.

Это было ошибкой. Томпсон это знал, но не мог слушать таких речей. Не после Второй войны. Беседа становилась всё напряженней.

Переговоры закончились тем, что Эвана Розье перевели на домашнее обучение до решения Попечительского совета. Для всех учащихся и остального преподавательского состава он уезжал домой по семейным обстоятельствам. Покидая кабинет Директора, Гарри думал, что с большой радостью ввязался бы в дуэль с Розье, чем вёл с ним слизеринские беседы с неуловимыми намёками и словесными играми.

* * *

Оставив хлопоты по подготовке дома к возвращению сына Друэлле и домовикам, Эбенезер закрылся в своём кабинете. По каминной сети он поочередно связался с благородной частью совета, чтобы обеспечить сыну место в Хогвартсе до окончания обучения. Только в разговоре с Малфоем он вскользь затронул личность профессора ЗОТИ. Судя по его повадкам — очередной верный пёс Дамби. А если так, то Лорд им рано или поздно заинтересуется, и к этому моменту лучше знать всё об этом человеке.

Судя по спискам и данным Министерства, этот маг появился в Британии буквально перед началом учебного года. Ни прошлого, ни семьи, ни имён. Только работа в Хогвартсе и место в Гильдии артефакторов. Это настораживало. Более того, черты лица профессора напоминали Розье кого-то.

Размышления прервало жжение Метки. Лорд созывал собрание. Призвав маску Пожирателя, Розье аппарировал с мыслью о том, что лучше сразу расскажет Тёмному Лорду о странном профессоре.

1) Гора в графстве Ланкашир. В XVII веке считалась гиблым местом: именно здесь ведьмы собирались на шабаш и проводили свои колдовские ритуалы. С этим районом связан один из самых громких судебных процессов против ведьм, в результате которого в 1612 году было повешено десять человек, "продавших душу дьяволу и умертвивших посредством колдовства множество невинных людей".

Вернуться к тексту

Северус Тобиас Снейп не случайно попал в дом Слизерина.

Он был амбициозен, хитёр и обладал тем тонким чутьём, которое позволяет отличать полезные действия от бесполезных. Не всегда оно оказывалось сильнее собственной глупости, которая, как часто думал Северус, перепала ему вместе со вторыми именем — в честь дорогого папаши. Но после болезненного урока у Чёрного Озера в конце пятого курса он стал внимательно относиться к всплескам неконтролируемой, какой-то гриффиндурской ярости.

Ему хотелось обездвижить своих уже бывших соратников и долго, очень долго водить Режущим заклятием по их коже. Или воссоздать в общей гостиной Сферу Темноты, чтобы каждый встретился со своими кошмарами, от которых не отмахнуться простым Ридикулусом…

Но он держался. Мысленно перечислял ингредиенты Напитка Живой Смерти, загоняя картинку из Больничного крыла, где лежала Лили без единой кровинки в лице, поглубже в сознание и… И всего лишь проследовал к себе в спальню.

Когда он входил в гостиную, на лице была привычная — хоть и с трудом удерживаемая — маска скуки и лёгкого презрения. Стараясь не задерживать ни на ком взгляда, Северус чинно прошёл мимо диванов и камина. Периферическим зрением он выхватил Эйвери и Мальсибера, сидящих друг напротив друг друга у ростового портрета Эделбранда Хитрого; хотелось рассмотреть их ближе, понять, о чём эти двое ведут речь — но Снейп должен был прошествовать мимо, спокойным шагом, ни на секунду не позволяя магии искриться от гнева на кончиках пальцев.

Спальня, к счастью, встретила тишиной и невесомыми объятиями одиночества. Северус обновил защитные заклинания на сундуке, усилив их под действием начавшейся паранойи. Вероятность обнаружить в вещах гадюку была ничтожной — слизеринцы-семикурсники и без пяти минут Пожиратели Смерти не опустились бы до уровня детворы, но энергия требовала выхода.

Не дожидаясь сокурсников, он быстро переоделся, скользнул в кровать, закрывшись от мира балдахином, и приступил к медитации и очистке сознания. Без окклюменции ночь могла превратиться в пытку. Перед глазами то и дело всплывало обескровленное лицо Лили, а кулаки сжимались сами собой. Раненым зверем скулило сердце: Северус очень хотел сейчас быть у кровати возлюбленной, чтобы оберегать хотя бы её сон — но это было невозможным действием. Снейп слишком хорошо знал тех, кто сидел с ним бок о бок на собраниях будущих Пожирателей. Если им станет известно, что он не отступился от своей грязнокровки, то всё примет слишком скверный оборот.

По одной заглушая лишние и тревожные мысли, Северус очищал сознание. Он ещё был далёк от совершенного владения окклюменцией, но уже мог гордиться достижениями. Нечасто самоучки продвигались дальше чистого сознания — Снейп же дошёл до уровня менталистики. Он скользнул в холодное подземелье созданного образа, которое пока ещё отдалённо напоминало лабораторию зельевара, но, тем не менее, отвечало потребностям окклюмента. Здесь он мог спокойно подумать, не беспокоясь, что ненужные эмоции и переживания помешают работе сознания. Его проекция взялась за нарезку ингредиентов, разум же начал перебирать возможные варианты действий…

Ускользая в спокойный и защищённый сон, Северус даже жалел, что призвал своё умение окклюменции. Его разум пришёл к плану, который был сшит из красно-золотых нитей, и был настолько гриффиндорским, что Снейп даже засомневался, а слизеринец ли он?..

* * *

Джим сорвался к Лили ещё до того, как Хвост закончил фразу, опрокинув стакан с апельсиновым соком и роняя надкусанный сэндвич куда-то под стол.

Сириус не двинулся с места; если бы Питер не провожал Джеймса взглядом, то он обратил бы внимание на потемневшие от гнева глаза Сириуса.

— И что за игру ты завёл на этот раз, Петтигрю?

Хвост побледнел от того, как Бродяга произнёс его фамилию. Он никогда не думал, что голос может быть настолько ядовитым и звенящим от гнева.

— Я не играю, — Пит и сам не знал, откуда взялись слова. — И, если ты хочешь обсудить это, то выйдем из школы.

Блэк, несмотря на воспитанную с детства выдержку, не сдержал удивления: глаза на пару мгновений расширились — и не прозвучало никакого ответа. Он лишь молча поднялся из-за стола, с силой отшвырнув салфетку с колен, и направился прочь из Большого зала. Питеру пришлось идти следом, словно это его вызвали на разговор, а не наоборот…

* * *

Джеймс не мог поверить своим глазам.

Перед ним на кровати лежала смертельно-бледная Лили; сквозь тонкую кожу на правом виске Джим видел бьющуюся венку. У него не осталось ни единой мысли в голове — только образ девушки, чьё лицо практически сливалось с кипенно-белой подушкой. Он неловко присел на наколдованный табурет и взял прохладную и мокрую ладошку Эванс в руки.

Он не знал точно, сколько времени прошло. О занятиях Джеймс даже не задумывался, а только лишь накинул на себя Мантию. Лили была в Больничном крыле при смерти, значит, и он будет здесь.

Когда на стенах явственно заплясали всполохи факелов, а Поппи подошла к койке Лили для диагностических чар, Джеймс понял, что стоит подняться в Башню ненадолго. Бродяга сможет подменить его на пару часов — ну или он позаимствует зелье Бодрости у кого-нибудь из зубрил. Оставить Лили Джеймс не мог, такая мысль казалась крамольной, неправильной.

Со стороны кровати послышался еле уловимый хрип; Лили беспокойно заворочалась. Сохатый уже приготовился позвать мадам Помфри, но Лили зашевелила губами, силясь что-то сказать. Джим не удержался, и наклонился поближе.

— С-с…

— Чш-ш, Лили, это я, всё в порядке, — произнёс Поттер как можно мягче, вложив в слова всю нежность и заботу.

— Северус…

Лили мимолётно улыбнулась — и вновь провалилась в сон.

Джеймс медленно разогнулся, накрылся Мантией с головой — и прозрачной тенью ушёл прочь.

Блэк смотрел на Питера с удивлением. Тот, хоть и трясся, упорно глядел Сириусу прямо в глаза. Над тихой полянкой у кромки Запретного леса не было сказано ни слова оправданий, угроз или лжи. Петтигрю молчал, словно бы… словно бы за ним не было вины.

— Какого чёрта, Пит? — Бродяга решил, что нет никакого смысла ходить вокруг до около. Он успел очень устать за это утро, и после пары часов сна это особенно чувствовалось. В свой вопрос — пускай и общий — он постарался вложить всё своё отношение: и к ситуации, и конкретно к утру.

Питер не спешил отвечать. Он бледнел, на щеках и подбородке выступали красные пятна, портящие и без того некрасивое лицо. И когда Петтигрю заговорил, Сириус понял, что просто так тот точно не прервётся. В каждой паузе таились обида, неуверенность, зависть; каждая фраза была и криком о помощи, и обвинительной тирадой.

— Ты, дракклов пёс, когда-нибудь задумывался, каково мне, заурядной рыбешке с мелководья, находится рядом с такими акулами, как вы! Ты всегда видел только себя и Джеймса, остальной мир для тебя — лишь декорации, о которых ты вспоминаешь, только когда их нужно заменить!

Он говорил ещё долго, постепенно сдуваясь и сбиваясь, повторяясь и, наконец, постепенно затихая. Когда закончились слова — пришло время говорить заклинаниям. Сириус не ожидал Режущего, быстрого и ударившего совсем рядом с лицом.

— Я не буду извиняться, Блэк. Ни за что не буду, — он снова послал в Бродягу Режущее, от которого тот умело закрылся. — Мы не враги. Просто…

Питер Петтигрю остановился. Он выглядел так, словно был готов вырвать из груди собственное сердце.

— Просто я тебя ненавижу.

— Просто я тебя ненавижу.

Поднявшийся промозглый ветер неприятно задувал за ворот мантии. В иное время Сириус закутался бы плотнее, чтобы сохранить тепло. Но сейчас холод был необходим. Потому что Бродяга готов был взорваться.

Перед ним стоял чёртов коротышка, который обвинял его и Джеймса — хотя именно Джим был тем человеком, который ввёл Петтигрю в компанию, обеспечивая тому комфортную жизнь до сего момента.

«Сириус, да ладно тебе, он нормальный. Не всем же рождаться такими звёздными, как ты».

Питер на первом курсе был просто пугалом. Путался в коридорах, падал на лестницах, боялся метлы и вечно мычал что-то нечленораздельное, когда с ним пытались заговорить. Джим был уверен, что мальчишка просто до этого ни с кем не дружил — и что обязательно надо ему помочь. Они же гриффиндорцы!..

«Сириус, не срывайся на нём! Споткнуться и уронить доспехи мог любой из нас!»

Джеймс всегда защищал Петтигрю. Даже если тот действительно был виноват. Но Сохатый находил где-то в себе столько терпения, чтобы его хватало, в итоге, и на Сириуса тоже.

«Сириус! Не смей называть его так! Он наш друг!»

На пятом курсе, когда они смогли впервые обратиться в свои анимагические формы, Бродяга назвал Питера Червехвостом. Тот надулся, как всегда, тихо и жалко, и только Джеймс накинулся на друга с отповедью.

…А теперь эта вонючая крыса обвиняла в том числе и Джеймса!

На кончиках пальцев заискрила стихийная магия. Гнев достиг пика, выжигая все лишние мысли, оставляя внутри идеальную пустоту, звенящую в ушах.

— Импедимента!

Петтигрю, неожиданно для его комплекции, увернулся — и движением снизу метнул Режущее. Сириус сместился, плавно, как в танце. Питер, хоть и неуклюже, двинулся следом, не ослабляя напора чар. В Блэка полетели Связывающие, Слепящие, Оглушающие…

Бродяга понимал, что может победить в их внезапной дуэли — потому что для Питера такое противостояние было новинкой. Стоило заставить Пита войти в нужный ритм — и послать заклинание на противоход. Но с каждым заклинанием тугой узел в груди у Сириуса развязывался. Такое же облегчение мелькало и в водянистых глазёнках Питера. Тот раскраснелся, вспотел, но не останавливался; Петтигрю выглядел живее и искреннее, чем за все годы, вместе взятые. Он переступил через себя, раздавил в себе Червехвоста, которым дразнил его Блэк с первого анимагического превращения, и сейчас Сириус ощущал, что бьётся если не с равным по силе, но с тем, кто может быть его другом.

 — Импедимента!

Брошенное с силой заклинание взрыхлило землю, отбрасывая и Бродягу, и Хвоста. Сириус почти сразу же приподнялся; Питер же остался лежать. Несмотря на ударную волну, он не выпустил палочки. Его грудь вздымалась от тяжёлого дыхания; Питер с трудом уселся — и посмотрел на Блэка, то ли оскалившись, то ли улыбнувшись. С кряхтением поднялся на ноги и двинулся в сторону замка.

Сириус, не в состоянии сдерживать рвущуюся веселость, прокричал:

— Смотри не споткнись, Червехвост!

Пит, не поворачиваясь, ответил неприличным жестом.

Бродяга был готов загавкать от восторга. Наконец в крысе проснулся человек.

* * *

Джеймс сидел на подоконнике и бездумно смотрел на Озеро. Мантия сползла с головы и болталась на одном плече, но он не спешил её поправлять. Он чувствовал себя невероятно опустошенным — хотя ещё полчаса назад метался подбитым зверем по пустому коридору третьего этажа.

Джеймс впервые в жизни оказался за бортом.

Поттер был уверен, что начинается новый виток прекрасной жизни. Он видел в своих мечтах, что улыбка Лили теперь принадлежат ему; в красках представлял их вечера и прогулки, ощущал её талию под своей ладонью, фантазировал о романтических проделках в её честь…

Как его самая сокровенная мечта могла так гнусно обосраться?

Он тяжело вздохнул и откинул голову назад. Камень холодил макушку, но всё же не мог остудить жар разочарования. Защипало глаза.

В таком состоянии — абсолютно разбитом и абсолютно не поттеровском — его обнаружил Бродяга. Тот кинулся к другу, как к умирающему.

— Джим! Джим, ты чего? Что произошло?

Но всё, что смог сделать Сохатый, это прохрипеть:

— Погнали к Розмерте. С меня на сегодня хватит.

* * *

В Хогвартсе было душно.

Артефактору очень не нравилась история с Розье; нападение на Лили было отвратительным, но ничего уже нельзя было сделать сверх того, что уже было сделано. Дамблдор и так втянул его непозволительно глубоко: Томпсон старался не думать о том, как высока вероятность упоминания его личности Розье-старшим на каком-нибудь собрании Пожирателей и зачем это всё потребовалось директору…

«Дыши, Гарри, дыши».

Он выбивался из своего недавно настроенного ритма, мысли опять скакали безумным табуном, тревога нарастала. Если им заинтересуются люди со стороны — особенно с волдемортовой — то вопросов не избежать. Ещё живые Блэки, Малфои, с неизменными регалиями от Попечительского совета, другие чёртовы аристократы наверняка не оставят в покое неизвестного доселе мага и вполне могут вывести его на чистую воду — с его-то купленными документами… Часть его сознания пыталась успокоить словами о том, что Дамблдор ничего не делает просто так. Но другая его часть твердила о том, что Дамблдор из мира А — это не обязательно Дамблдор из этого мира.

Очередной раз Томпсон обратился к своей любимой технике — одно дело за раз — и просто решил добраться до своих комнат. Всё остальное подождёт. Удариться в паранойю он может в любое время.

Покои встретили его, как всегда, тишиной и прохладой; вздохнув, Томпсон скинул с себя мантию и упал в кресло. Ему уже стоило аппарировать в Литтл-Хэнглтон, но он чувствовал, что просто обязан ещё некоторое время побыть в немного ватной тиши своих комнат. Перевести дух, собраться… В памяти Гарри начал по кусочкам воспроизводить мельчайшие детали того самого кладбища, где Волдеморт снова обрел тело. Вспоминать было неприятно, но необходимо.

Когда картинка была перед глазами такой четкой, словно он был там вчера, Гарри призвал из гардероба ничем не примечательную маггловскую одежду, трансфигурировал ботинки в более удобные для случая кроссовки, ещё раз осмотрел комнаты и вышел прочь.

Мантия мягко окутывала хозяина, движущегося к Запретному лесу, к границам аппарационного купола. И только после того, как Гарри подхватил под рёбра привычный крюк, у него мелькнула мысль о том, что он не зачаровал свои комнаты, оставив базовую хогвартскую защиту.

Хлоп!

Привычный закручивающийся тоннель, растягивающийся горизонт, пустота, словно высасывающая лишние мысли…

Хлоп!..

Кладбище выглядело ровно так, как и в памятный день несколько десятков лет вперёд. Гарри не хотел осматриваться и впитывать в себя больше, чем тогда. Ему до сих пор иногда снилось щербатое надгробие, за которым он, нескладный подросток, прятался от глумливых взрослых магов.

До халупы Гонтов было не близко; Томпсон, не снимая мантии, двинулся в сторону рощи. Он почти не замечал сырого стылого воздуха, игнорировал резкие порывы ветра. Гарри мог бы накинуть на себя Согревающее и что-нибудь сделать с ветром, но последнее, что он хотел, так это остаться наедине с собой и своими мыслями в комфортном коконе магии.

Тропа вилась вдоль разросшейся живой изгороди, в ночи она казалась почти чёрной; сухие деревья нависали, стараясь зацепить невидимого пришельца своими узловатыми сучьями. Чем дальше уводила тропа, тем плотнее становились заросли. Ветер шуршал в кронах, но Гарри казалось, что это шипит потревоженный клубок змей. Деревьев становилось больше, а дорога уходила вниз, уводя Томпсона в прогалину. Потянуло болотной сыростью. Чувство страха становилось явным. Видимо, работали чары вокруг дома.

Покосившаяся хижина, с иссохшейся змеёй на двери, излучала тревоги больше, чем оставленное позади кладбище. Томпсона разобрала дрожь, но она не помешала ему решительно отворить дверь.

— Гоменум Ревелио.

В хижине не было никого, кроме Томпсона.

Гарри плотно закрыл за собой дверь, свернул мантию, уложив её в карман, и засветил огонёк под потолком.

Пахло плесенью и разложением. Не хотелось ничего трогать, до того мерзотным выглядело обиталище. Пыль, разросшиеся плантации чёрной плесени, застывшее среди мебели ощущение медленной смерти и забвения. Томпсон силой воли абстрагировался от лишних эмоций и естественной брезгливости. Артефактор должен быть готовым ко всему, если вопрос касается артефактов.

Поиски начались.

* * *

…Предрассветный час для окрестностей Литтл-Хэнглтона был привычно туманным. Уже виднелась светлая полоса на горизонте, ночные птицы совершали последний полёт.

Гарри, сидящий на старом поваленном могильном камне на окраине кладбища, не замечал холода. У него в руке была бутылка пойла, которую он стащил из «Висельника», местного паба. Бутылка, мантия, палочка — всё было при нём.

Кроме чёртового кольца-крестража, которого не оказалось в лачуге.

— …Я чувствую себя таким придурком, знаешь? Та записка, чёртова короткая записка… — Джим прервался, чтобы прикончить ещё одну стопку Огденского. — Я должен был догадаться!.. Я такой идиот, дружище…

Сириус выразил солидарность молча, запрокинув в себя огневиски вслед за другом.

Они расположились в старой Мародёрской берлоге в одной из пещер близ Хогсмида. «Мадемуазель Роззи», как в шутку называл Розмерту Сириус, без проблем отпустила парням огневиски. Под честное слово, «только потому, что я знаю — пить вы двое умеете». Ну и, возможно, из-за сочувствия разбитому сердечку.

Джеймс потянулся к бутылке вновь, но передумал. Он откинулся на спинку старой софы и прикрыл рукой глаза. И без того непослушные волосы у него совсем растрепались; форменный галстук валялся в стороне, а на рубашке виднелись капли от виски.

Сириус не помнил дней, когда видел Джеймса хотя бы вполовину столь же печальным, потерянным и разбитым, как сейчас. Вся ситуация не нравилась Блэку ровно с того момента, как они покинули замок. Джим был раздавлен.

Другу было понятно, что просто так Джеймса не развеселить и абы чем не развеять. Надо было предпринимать серьёзные меры, желательно, Мародёрские.

Продолжать сидеть в берлоге и глушить Огдена было неправильным. Самое паршивое, что можно сделать — дать Сохатому провалиться в пьяный сон в разбитых чувствах. По себе Сириус прекрасно знал, каким дерьмом обернётся следующий день.

Джим продолжать сидеть с закрытыми глазами. Не в силах наблюдать за другом — и ничего не делать — Бродяга выудил из сумки Джеймса, валявшейся неподалёку, Карту. Он заскользил глазами по нарисованным коридорам и комнатам.

«Лили Эванс» лежала в Больничном крыле, около неё крутилась «мадам Помфри». Слизнежопый «Северус Снейп» болтался в подземельях; Сириус захотел было приглядеться к змеям внимательнее, но мелькнувший «Регулус Блэк» заставил загнуть часть листа. «Филч» слонялся по коридорам, проходя мимо «Комнаты профессора Защиты», которого, правда, там не было…

Сириуса точно прижгли заклинанием.

Он спешно просмотрел все закоулки замка по Карте; потом сделал это опять, но медленно, внимательно, не упуская ни одного уголочка. «Томпсона/Поттера» не было на Карте. А это значит, что его не было в замке.

— Джим, — не своим голосом проговорил Сириус. Друг поднял на него осоловелые глаза. — Держись крепче, малыш, следующая остановка нашего экспресса — «Комната Томпсона»!

* * *

— Ты псих, Бродяга! Просто конченый псих! — Джеймс не мог сдержать восторга. Хмель и тоску сняло, как по волшебству. Сейчас они с Бродягой перемещались на полусогнутых от одного угла к другому. Обоих потрясывало от азарта и адреналина.

Они и раньше вламывались в закрытые комнаты: в кладовку с ингредиентами, теплицы, парочку неиспользуемых башенок, Филчевскую каморку — но никогда их рука не подымалась взломать учительскую спальню.

Коридор пустовал. Завхоз, судя по Карте, ошивался где-то в районе туалетов этажом ниже, видимо, караулил Пивза. Момент был просто идеальным. Если сделать всё быстро, старый сквиб ничего не поймёт и не заметит. А Томпсона пока на Карте видно не было.

— Слышь, Джим, — произнёс Бродяга, проводя палочкой вдоль дверного проёма. — Либо это какой-то финт, либо на его дверях заклинание точь-в-точь, как на сарае для мётел!..

Джеймс, решив подстраховать друга на случай ловушки, тоже начал чаровать. Всё выглядело проще, чем можно было представить.

— Ну так что?.. — посмотрел на него Сириус, еле сдерживая шальную улыбку.

— Кто не рискует, тот слизень! — ответил Джеймс, доламывая защиту и толкая дверь.

Уже не таясь, парни ввалились внутрь. Бродяга захлопнул дверь пинком.

В небольшой гостиной горела пара латунных ламп. Часть пола скрывал под собой красивый ковёр в красно-золотых цветах, напоминающий гриффиндорский, что лежал в гостиной факультета. Массивная мебель из тёмного дерева могла выглядеть торжественно, если бы в комнате царил порядок. Но вместо этого…

Свитки, кипы бумаг, стопки книг занимали практически всё жизненное пространство. Относительно нетронутыми выглядело кресло около входа. На нём небрежно была оставлена чёрная мантия — и складывалось тревожное ощущение, словно хозяин вот-вот вернётся. Большой, почти во всю стену, шкаф был до отказа забит кристаллами, камнями, черепами магических созданий и небольшими коробками.

— Смотри, за бумагами почти стола не видно, — мотнул головой Сохатый. — Я бы посмотрел, над чем корпит проф.

Вдвоём с Сириусом они аккуратно, чтобы не вызвать бумажной лавины, стали наугад брать листы.

— Учебный план, эссе, ещё эссе… Смотри, какой почерк, наверняка девчонка писала… О! — Джим выудил свиток откуда-то из глубины стола. — А вот это интересно! «Маховик времени»…

После этого свитка они нашли ещё один — о парадоксах путешествий во времени и времени-пространстве.

— Невероятно, — Джеймс скользил глазами по строчкам и чувствовал, как волосы на затылке шевелятся. — Отец говорил, что Время изучают в Отделе тайн, но… Сириус, — он серьёзно посмотрел на Бродягу. — У меня есть сумасшедшая теория…

Договорить Сохатый не успел.

На грани слуха раздался тонкий звон. Он был еле слышным, но заполнил всю комнату. Его переливчатость напоминала весеннюю капель или пение дивной механической птицы. Сириус, отмерев, упруго и мягко двинулся к чуть приоткрытой второй двери. Но звон оборвался. В комнате снова воцарилась тишина.

Бродяга непроизвольно сглотнул и посмотрел на Джима. Тот стоял, вытянувшись в струнку. Чтобы разбить тишину, Сириус спросил:

— Посмотрим ещё?..

Джеймс взглянул на Карту: Томпсона/Поттера на ней всё ещё не было.

— Пожалуй.

Сохатый вернулся к бумагам; Сириус решил исследовать шкаф.

С детства приученный к тому, что в жилище мага — и особенно в его кабинете — не стоит трогать вещи, ведь самый безобидный камень может оказаться проклятым, Блэк ни к чему не тянулся руками.

— Сириус.

Бродяга обернулся. Джеймс отошёл от стола и взволнованно посмотрел на друга.

— Пошли отсюда, а? Меня жуть берёт, как подумаю, что… Это же не может быть Генри Поттер? Ну, мой предок, а?

* * *

После дуэли с Сириусом Питер чувствовал себя удивительно легко. Он даже подумал, что стоило взорваться раньше… Внутри не осталось ни следа горечи или липкой обиды. Это было непривычно — и удивительно приятно.

Взглядом он упёрся в свои руки, лежащие на столе. Пит не мог поверить, что он этими самыми руками, своими руками кидал заклинания в Бродягу, ставил защиту и… Не проиграл. Он позволил себе улыбнуться и прикрыть глаза, чтобы прочувствовать мысль, но тычок в ребра от соседа заставил встрепенуться.

— Мистер Петтигрю, я буду вам очень благодарна, если вы всё же обратите на меня внимание, — Спраут глядела на Пита, чуть поджав губы. — Вы и так опоздали на лекцию.

Сконфуженно извинившись, Хвост заёрзал на скамейке и попытался уловить суть урока. Оглядев класс и поняв, что ни Сириуса, ни Джеймса на занятии нет, он принялся старательно записывать теорию. Когда Рем «болел», ребята по очереди вели конспекты для него. Сегодня должна была быть очередь Джеймса, но… Раз его не было, кто-то должен был сделать это вместо.

На последующих занятиях парни тоже не появились.

А после уроков Стефани Пауль, гриффиндорка то ли со второго, то ли с третьего курса, принесла записку от МакКошки — нужно было явиться к ней как можно скорее. Сглотнув, Питер кивнул и поплёлся к декану. По пути он судорожно пытался придумать, как лучше отмазать перед МакГонагалл ребят.

— Проходите, мистер Петтигрю.

Декан сидела за столом. Строгое выражение лица подчеркивал свет от настольной лампы; в кабинете было хорошо натоплено, ярко горел камин. Весёлое потрескивание дров немного успокоило Питера.

МакКошка предложила ему присесть и без предисловий начала допрос.

— Мне сообщили, что мистер Поттер и мистер Блэк не появлялись на занятиях, хотя я лично видела их на завтраке. — МакГонагалл говорила в своей обычной манере, не громче, чем на своих уроках, но Питер упорно боролся с желанием скрючиться и обратиться в крысу. — Я хочу знать, где они. И это не тот вопрос, мистер Петтигрю, который я могу позволить оставить без ответа.

Сглотнув и до сих пор сомневаясь в словах, Пит начал говорить. Не придумав ничего лучше, он решил рассказать правду. О том, что они, вообще-то, поссорились; последний раз он видел Блэка, когда они беседовали на улице утром, а Поттер был у Эванс…

— …Я думаю, что Джеймса могло расстроить состояние Лили. Ну, — он чуть покраснел, — вы же знаете… Блэк не мог остаться в стороне. Я уверен, что парни скоро вернутся и…

— И понесут наказание, мистер Петтигрю, — строго прервала его МакГонагалл. — Как декан Гриффиндора, я не могу порицать вас за преданность друзьям и попытку их выгородить. Но меру вины и тяжесть проступка определять не вам!

Вжав голову в плечи, Питер мечтал как можно раньше оказаться в спальне.

…И он надеялся, что с парнями и правда всё в порядке.

Выйдя от Кошки — и отдышавшись за углом — Хвост решил заглянуть к Ремусу. Всё же не зря Блэк называл его «совестью Мародёров»: Питер хотел рассказать другу обо всех событиях дня — и очень надеялся, что в ответ не увидит фирменный укоряющий взгляд старосты.

Лунатик полусидел на больничной койке за ширмой. Он слабо улыбнулся и поприветствовал Питера.

— Э… Как себя чувствуешь? — Пит примостился на краешке кровати. — Я заходил перед завтраком, но ты спал. А потом…

И он, как на духу, рассказал обо всем: дуэли с Сириусом, пропаже парней, разговоре с деканом… Рем слушал очень внимательно — из всей компании только он умел так слушать. Помолчав ещё некоторое время после рассказа, он медленно, взвешивая каждое слово, произнёс:

— Я очень рад, что ты рассказал о вашей стычке с Сириусом… Мне кажется, это к лучшему. Бродяга всегда… ценил прямое противостояние, — Питер закивал. — А вот Джеймса я здесь не видел. К Лили заглядывал только один человек, и совсем ненадолго.

— Её подруга?

— Снейп.

* * *

К вечеру Северус ощущал себя хаффлпаффкой. Он был нервным, то и дело возвращался мыслями к Лили и не мог дождаться поры, когда он сможет побыть в одиночестве.

Между уроков он всё же улучил момент, когда можно было незамеченным проскользнуть в Больничное крыло. Лили спала. На лице у неё было умиротворённое выражение, так что на душе у Снейпа стало чуть светлее.

На занятиях он спиной чувствовал взгляды от других учеников. Но взгляды в любой момент могли перерасти во что-то иное; грань, за которой начиналась травля, была очень тонкой. Со Снейпом пока прервали общение: он снова стал тёмной лошадкой, причём большинство даже не вникали в причины. Главные игроки — из свиты Розье — демонстративно игнорировали Северуса, так что остальные выбрали вариант скопировать их поведение.

Он шёл к гостиной факультета, когда к нему присоединился Регулус Блэк.

— Снейп, — кивнул он вместо приветствия, — нам нужно проговорить. Сейчас и без свидетелей.

Северус направил все силы, чтобы на лице не отразилось лишних эмоций. Он коротко кивнул, и двое растворились в тёмном ответвлении коридора.

Отворив заклинанием дверь неиспользуемого кабинета, Блэк пропустил Снейпа вперёд себя. Тот был заинтригован: Регулус Блэк, в отличии от своего буйного братца-грифа, был сдержанным — и презирал силовое решение каких-либо проблем. Будь на месте Блэка любой другой слизеринец со старших курсов, то Северус бы подозревал возможное нападение или прямые угрозы. Сложившаяся ситуация была интригующей.

Блэк магией очистил пару стульев, стоявших около преподавательского пюпитра, и предложил Снейпу присесть.

— Прежде, чем я начну, хочу подчеркнуть, что всё, сказанное в этом кабинете, должно остаться в тайне, — Северус насмешливо фыркнул, но всё же кивнул. — Это совсем не смешно, Снейп. Я не собираюсь выяснять причины, которые заставляют тебя идти против общей идеи. Но мне нужна информация о профессоре Томпсоне.

Северус выдавил из себя кривую усмешку. Зачем Блэку Томпсон?

— Если тебе так нужна информация, попади на его отработку сам.

— Извини, Снейп, мои вечера заняты иной деятельностью, — произнёс Регулус, закатывая рукав.

На белой коже чернела Тёмная Метка. В комнате воцарилась тишина.

Блэк продолжил:

— Тёмного Лорда заинтересовала личность нашего профессора ЗОТИ. Старший Розье сообщил ему о неизвестном ранее маге, который абсолютно точно не учился в Англии. И я хочу быть тем, кто сможет сообщить Лорду то, чего нет в его досье.

— И почему ты обратился ко мне? — Северус не мог отвести взгляда от Метки. Ещё совсем недавно он мечтал об этом знаке, но сейчас, глядя на предплечье Блэка, Снейп понял, сколь необратимым бы стал такой ход и как необратимо изменилась бы его жизнь.

Регулус сложил тонкие губы в неприятной улыбке.

— Насколько мне известно, ты, Снейп, больше не посещаешь собрания по весьма компрометирующей причине. Взамен нужной мне информации я мог бы… нейтрализовать процессы, запущенные Розье-младшим. Влияния у меня хватит.

В его глазах мелькнуло нечто, что заставило Северуса не продолжать расспросы. Ограничившись взаимными обещаниями, слизеринцы по очереди покинули класс.

Снейп надеялся, что не пожалеет, доверившись тому, кто носил фамилию Блэк.

Когда Гарри пробирался сквозь Запретный лес, на улице уже светало. Он продрог, после дрянной выпивки болел правый висок, и всё, чего он хотел — это добраться, наконец, до своих комнат.

Гарри шёл, не разбирая тропы, и даже не думал о том, чтобы облегчить своё состояние с помощью магии. Пусть тело трясёт от озноба, пусть ноги продолжают хлюпать в уже расколдованных ботинках, — это лучше, чем мысль, поставленная на повтор.

Кольца не оказалось на месте, кольца-не-оказалось-на-месте, кольцанеоказалосьнаместе!..

Было ли это следствием лично его, Гарри, вмешательства?

Он ускорился, желая поскорее оказаться в замке.

В холле было пусто; сонные портреты лениво переговаривались друг с другом, хотя большинство ещё посапывало, пользуясь субботней тишиной. Осенний утренний свет лился свободно сквозь стрельчатые высокие окна. Умиротворяющий вид на Гарри, к его же сожалению, не подействовал.

В голове у него было пусто, тревожно. Хотелось скорее забыться во сне, но Томпсон эгоистично решил, что сначала поселит тревогу и в душе Дамблдора. Он был не готов тащить подобный груз в одиночку — прошлое научило его делиться.

Вперёд по коридору полетел сгусток энергии, сияющий бестелесный Патронус — он должен был предупредить директора о скором визите.

Каменная горгулья сторожила проход к кабинету директора. Стоило Гарри подойти ближе, как она начала движение сама, без произнесённого пароля. Поднявшись по лестнице — или, точнее, вместе с лестницей, — он предстал перед внимательным взглядом льдистых глаз.

— Рад видеть тебя, Гарри, в добром здравии, — Дамблдор вышел из-за стола. Его движение сопровождалось шелестом красивого пепельно-зелёного одеяния. На свету на шелковистой ткани можно было разглядеть диковинный орнамент из стеблей и тел животных. — Не многие бы решились посетить те места, что и ты этой ночью.

Гарри занял кресло, предложенное директором, отказавшись от чая и кофе. Он бы с удовольствием выпил охлаждённый тыквенный сок и съел пару кусков теплого пирога с почками, но важность беседы — и внезапно проснувшееся чувство стыда — заставили его отложить мысли о трапезе.

— В окрестностях Литтл-Хэнглтона я бывал и ранее, — начал говорить Томпсон. — Ещё в тех воспоминаниях, которыми со мной делился директор в моём мире. Я точно знал, куда мне следует идти и что именно я должен был найти, — он невольно сжал руки в кулаки и посмотрел на директора.

Дамблдор смотрел на Гарри чуть печально, на губах играла лёгкая полуулыбка. Томпсон почувствовал, что у него перехватывает дыхание. Внезапная догадка ослепила его. Несмотря на спазм, сковавший горло, он выдавил сиплое:

— Вы знали… — минутная слабость обернулась взрывом. — Вы знали с самого начала!

Томпсон в гневе вскочил со своего места. Директор же остался сидеть; он спокойно наблюдал за Гарри, отчего тот довольно быстро растерял свой пыл. Внутри у него плескалось ядовитое чувство обиды, иррациональное, осязаемое, точно заноза. Он представлял, что сейчас скажет Дамблдор, но легче от этого не становилось.

— Я понимаю твои чувства, Гарри, — начал свою речь Дамблдор. — И я уверен, что ты понимаешь причину, по которой я вынужден был утаить некоторые факты. Учитывая твоё состояние в первое время, я посчитал груз этого знания слишком тяжёлым для тебя.

Директор с поспешностью, удивительной для его возраста, поднялся с кресла и проследовал к знакомой витрине, где в отдельных стеклянных колбах хранились воспоминания. Сейчас колб было куда меньше, чем в том мире, где Гарри получал «уроки» на шестом курсе.

— Пришло время, Гарри, познакомиться с действительным положением дел.

Вместе с Томпсоном к директору проплыла тяжелая каменная чаша, до этого стоявшая около директорского стола. Это был хорошо знакомый Омут памяти. Дамблдор уже откупорил один из фиалов, серебряные нити потянулись наружу. Когда воспоминания оказались в чаше, он жестом пригласил Гарри к погружению.

Мир вокруг потускнел, сужаясь до размеров Омута. Детали обстановки исчезли: потолок сменился пасмурным небом, стены обернулись ольховой рощей, беспокойной от порывов ветра. Томпсон вновь стоял на тропе, ведущей к хижине Гонтов.

Мимо него деловито прошёл высокий и крепко сложенный мужчина в аврорской мантии. У него была тяжелая квадратная челюсть и короткий ёжик тёмных волос с проседью. Шагал он уверенно, было видно, что места аврору знакомы.

Довольно быстро показалась гонтовская мрачная лачуга. Около входа стояло ещё двое переговаривающихся друг с другом молодых авроров. Они вытянулись по струнке, когда мимо них прошёл спутник Гарри.

Дверь в халупу висела на одной петле; внутри виднелся ещё один аврор. В центре комнаты стоял человек в обычной мантии, похожий на клерка. У него в руках был длинный свиток, нижняя часть которого лежала на грязном деревянном полу.

— Сигаль, сколько ещё моим людям придётся здесь торчать?

Сигаль, которого Гарри про себя уже назвал клерком, скрипуче ответил, не отрываясь от пергамента:

— Ты знаешь протокол не хуже меня, Ваймс. Авроры должны быть со мной до конца описи, — свиток в его руках с громким шелестом свернулся. — Эта лачуга принадлежала полубезумной семейке. Двое из них уже кормят дементоров в Азкабане — за нападения на магглов, — Сигаль выразительно замолчал. — Поэтому я не имею права торопиться. Мы осмотрим каждый закуток  — и если здесь есть предметы, опасные для простецов или магов, мы должны деактивировать их и доставить в Реликварий…

Пока Сигаль говорил, половина кухонных вещей плавно взмыла в воздух и поплыла прочь из дома. Аврор Ваймс хотел было что-то сказать, но Сигаль продолжил:

— Взгляни на это.

Напротив аврора повисло кольцо, которое Томпсон тотчас же узнал. Это было то самое, нужное ему кольцо Марволо Гонта.

Ваймс начал что-то говорить Сигалю, но Гарри уже тянуло наверх, прочь из лабиринта воспоминаний.

— Я думаю, этого достаточно, — произнёс уже в реальном мире директор.

Гарри потёр глаза, горевшие после бессонной ночи. Он заметил, что свет за окном уже смахивает на полуденный: в Омуте легко потерять чувство времени.

— Получается, что крестраж сейчас в Реликварии? В Министерстве? — спросил он.

Дамблдор, который успел вернуться к своему удобному креслу возле камина, прямо посмотрел на Гарри и произнёс:

— Кольцо, безусловно, было направлено в Министерство. Но в архивных списках уже не значится.

Томпсон тоже вернулся к камину и устало опустился в кресло. Голова неприятно гудела; разговор, несмотря на важность, хотелось закончить — и отложить, перенести. Не желая вникать в последнюю произнесённую Дамблдором фразу, он спросил, что это всё означает.

Директор вздохнул и сообщил Гарри, что означает это всего лишь тот механизм, с помощью которого получают редкие старые артефакты различные состоятельные волшебники. Поэтому кольцо может быть у кого угодно — и могло сменить уже несколько рук.

В голове Гарри неприятно зудело. Так бывает, когда ускользает очевидная мысль. Он пытался собраться, и только упрямство позволило сформулировать главный вопрос этого утра:

— Кольцо стало крестражем?..

— Это и мне интересно, Гарри.

* * *

Утро для Джеймса началось ближе к полудню. С трудом разлепив веки, он сел на кровати. Яркий солнечный свет заливал спальню; кровати парней были пусты. Из гостиной доносился лающий смех Сириуса. Джим чувствовал себя почти как обычно — если не начинал думать о Лили. Поэтому он решил подумать о Томпсоне. Или, лучше, о квиддиче.

За всей суматохой первых недель он позабыл даже о внутреннем чемпионате Хогвартса. К счастью, старшие члены сборной были, так или иначе, оглушены навалившейся учёбой, а ребятки помладше, как обычно, пребывали в уверенности, что у старших всё под контролем.

Сохатый быстро умылся прохладной водой, чтобы прогнать остатки сна, и чуть ли не кубарем покатился прочь из спальни.

— Хэй, проснулся?

Сириус с улыбкой поднялся ему навстречу. Он сидел в обществе Шимуса О’Флаэрти и Салли Пеннифезер, загонщиков с шестого курса. Те тоже тепло поприветствовали Поттера, помахав со своих мест.

— Побегу к Кошке, пора провести отборочные — и хорошо бы сделать это вперёд слизняков! — Последние слова потонули в одобрительном гуле гриффиндорцев.

Улыбаясь, они с Сириусом поспешили к декану. Почему-то ни один даже не вспомнил вчерашний день, который оба прогуляли от первого до последнего урока.

* * *

Это было… громко.

МакГонагалл не скупилась на эпитеты; ребята были признаны самыми безалаберными и безответственными студентами, которые за один месяц — «первый же месяц учёбы!» — откинули факультет далеко назад. За такое «возмутительное» поведение их отправили чистить старые котлы и отскребать остатки флоббер-червей от парт. И МакКошка обещала не ограничиться этими мерами: она планировала договориться со всеми преподавателями, чтобы наказание длилось до тех пор, пока тяжёлая и грязная работа в Хогвартсе не закончится.

— Хорошо хоть разрешение на отборочные подписала, — произнёс Джим, натирая бронзовый бок котла номер три. Бродяга что-то пробубнил из чрева чугунного монстра номер десять, в который Сириус мог поместиться целиком.

Во время таких отработок, конечно, особо не поговоришь. Не так-то просто соскребать застаревшую бурду от стенок котлов, особенно без помощи магии. От средства «Миссис Чистикс» свербило в носу, а руки жгло даже через перчатки; пот заливал глаза.

— Что думаешь о профе? — подал голос Бродяга от очередного котла. Для него подобные отработки всегда были пыткой, хоть Сириус никогда бы не сознался в этом. Тот с блэковским упорством продолжал бы разговор, даже если бы под котлом развели огонь.

Джим не знал точно, что ответить на вопрос друга. С Томпсоном точно всё было... сложно. Записи о путешествиях в коридорах времени захватывали дух, а фамилия «Поттер» над точкой с профессором наводила на такие мысли, что голова шла кругом. Проф — его родственник? Его предок? Кто?

Посоветоваться с родителями он не мог — смешно было даже думать об этом. «Дорогой отец, мой профессор ЗОТИ, кажется, наш родственник из прошлого». После этого маменька наверняка вызовет кого-нибудь знакомого из Мунго…

Освободились ребята только к вечеру. Джеймс чувствовал себя — к своему же удивлению — просто отменно. Рутинная и грязная работа напрочь отшибла мысли о разбитом сердце. Мысли о профессоре Бродяга предложил тоже пока отложить. Он предложил к Рождеству попросить родителей пригласить Томпсона на праздничный ужин. Пусть мистер и миссис Поттер сами посмотрят на гостя.

Вернувшись в общую гостиную, Джеймс наколдовал красивое объявление об отборочных вечером в среду. Сириус дополнил его звуками беснующихся трибун; периодически из объявления вылетали маленькие копии бладжеров, сталкивающихся друг с другом, и рассыпающихся разноцветными искрами.

Вокруг доски сразу же образовалась толпа; особенно много было мелюзги — им в радость было любое волшебство. Сириус улыбнулся зрелищу и задорно подмигнул Джеймсу. Сохатый улыбнулся в ответ — и тому тёплому чувству, что может расцвести только от ощущения родных стен.

Ночью, когда всё стихло, парни вновь ускользнули навстречу тёмным коридорам. Нужно было добраться до кухни, взять побольше шоколада — и добраться, наконец, до Лунатика.

Эльфы, как обычно, с радостью выдали бы им и тонну шоколада; маленькие существа пытались накормить и самих Джеймса с Сириусом, но те были быстры.

До Больничного крыла они добрались спокойно. Джим хотел было подойти и к кровати Лили, но Бродяга вовремя его одёрнул.

Из-за ширмы в конце общей палаты лился тёплый свет. Рем, видимо, достаточно оправился, чтобы уткнуться в обожаемые книжки.

— Бу!

Тот от неожиданности даже дёрнулся, но через секунду уже облегчённо улыбнулся друзьям, стягивающих мантию-невидимку.

— Клоуны!.. — он с благодарностью принял десяток шоколадных плиток, который протянул ему Джеймс. — Соскучился без вас. Если бы не Пит, вообще остался бы отрезанным от мира.

Ремус поинтересовался у Сириуса, как сейчас Питер и как у них дела после дуэли.

Джим удивленно уставился на Бродягу. Тот ни слова не сказал об этом, хотя это должно было быть событием века: дуэль между Мародёрами!..

— Забей, Сохатый, уже всё хорошо, — в своей манере улыбнулся Блэк. — Я даже успел об этом позабыть.

Поттеру захотелось кинуть одной из Ремовских книг в этот самодовольный прямоходящий комок блэковства; завязалась шуточная возня.

Хорошенько подумав, Джеймс решил, что не будет сейчас рассказывать Лунатику об их с Бродягой взломе профессорских покоев. Так что ребята продолжали беседовать обо всём и ни о чём одновременно, словно чувствуя желание друг друга не поднимать никаких серьёзных тем.

— Гарри… Гарри Поттер…

Он стоял посреди осиновой рощи. Синий сумрак заливал всё вокруг, превращая силуэты деревьев в неведомых чудовищ; стелющийся по земле туман то и дело заставлял Гарри дёргаться — ему мерещилось, что некто двигается во тьме. Стоять неподвижно не было смысла — и он пошёл вперёд, отгоняя липкое чувство страха перед неизведанным.

Из-за туч показалась подернутая дымкой Луна. Её бледные лучи выхватили из тьмы угол зеркала, стоявшего недалеко от Томпсона, прямо между осин. Игнорируя внутренний крик, Гарри двинулся прямо к нему. На удивление, его поверхность не отражала мага и ночную рощу: внутри он видел коридор древнего замка, посреди которого лежала в луже чёрной крови рыжеволосая женщина. Её лица не было видно, она напоминала одновременно и молодую Лили, и его мать, и Джинни.

Он стоял перед зеркалом, пытаясь понять, какие чары наложены на него, но он не чувствовал магии, да и палочки его не было на привычном месте. Не отдавая себе отчёта, Гарри дотронулся до гладкой и холодной поверхности — и зазеркальный мир тут же покрылся рябью, утягивая в свои глубины.

Это было похоже на трансгрессию, только затяжную, невероятную: мир оборачивался вокруг него, точно маховик — в его тугих лентах был виден Хогвартс и Дамблдор, разгневанный Розье-старший после выходки его сына, напавшего на Лили в коридоре; он видел Мародёров, глядящих на него с ненавистью и вызовом, как он, в своё время смотрел на профессора Снейпа. Калейдоскоп образов топил его в эмоциях; Гарри не мог прервать этот поток и не мог вырваться из ловушки, хотя ловушкой была его собственная голова. Полёт сквозь ничто и всё ускорялся, он чувствовал, что падает, падает, падает — а потом стало вдруг темно.

— Гарри… Гарри Поттер…

Подушка под щекой была холодной и влажной, тонкая струйка слюны тянулась прямо от уголков губ. Утеревшись тыльной стороной ладони, он кое-как сел на кровати, пытаясь собраться воедино.

Он уснул в одежде и ботинках. Конечно, бывало и хуже: в Гильдии, например, не всегда удавалось добираться до кровати — так что Гарри засыпал за свитками в общем зале Библиотеки.

Хмурое рассветное небо разливалось за стрельчатым высоким окном. С чувством тревоги, оставшегося после очень сумбурного и тяжелого сна, Гарри взглянул на зачарованный календарь — к счастью, начиналось воскресенье.

Почувствовав себя лучше от осознания целого выходного впереди, Гарри сел на кровати, стянул ботинки, носки и направился в ванную, сбрасывая остальные вещи на ходу. Душ должен был помочь ему не столько проснуться, сколько смыть остатки видения, душащего его даже наяву своими яркими образами.

Горячая вода смывала опасения и страхи; невозможно было зацикливаться на своих страхах, стоя у пропасти целого мира.

Сызнова искать крестражи было и сложной, и рискованной задачей — но цель заслуживала усилий. Да и мог ли он остаться в стороне? Как можно было бы спокойно смотреть на гибель целого поколения? На тех, кто был как две капли воды похожи на самых близких людей?..

Подставив лицо под струи, Гарри почувствовал желанную тишину внутри.

После душа ему нестерпимо захотелось полетать. Ощутить заново вкус этих мест, полюбоваться с высоты полем для квиддича, вдохнуть туманного воздуха, от которого по всему телу разбегаются мурашки… Чудовищно было осознавать, что те же эмоции по отношению к Замку и его окрестностям испытывал когда-то и Том Реддл, глупый мальчишка, разбивший свою душу на куски — и ступивший на тропу, с которой уже не сойти.

Гарри зашёл в гостиную, но остановился на пороге. Всё было таким же, как и перед его уходом вчера, — но неуловимо другим.

Он не был Грозным Глазом — и никогда не питал иллюзий на сей счёт; не было у него и легендарного артефакта, фиксирующего и чары, видящего сквозь мгновения. Но Гарри был готов поставить свою палочку на то, что кто-то шарил в его комнатах. Его интуиция, которая лет с пятнадцати балансировала на грани паранойи, и обточенная Гильдией, заворочалась в подкорке, словно сторожевой пёс. Он кинул лёгкие чары-ищейки. Почти невидимые глазу нити начали тянуться от его ног к стенам и дверям; они скользили по полкам шкафа и поверхности стола и призывно засветились у входа, выделяя нарушенные звенья защиты.

Томпсон тяжело вздохнул и потёр переносицу.

Заклинанием левитации он перенёс все бумаги и ненужные предметы в большой сундук в спальне. Разбираться с тем, что мог или не мог узнать нарушитель, не было никакого желания. Если его догадка верна — и это Мародёры подгадали момент с помощью украденной у Филча Карты — то ни один из его свитков не мог открыть им всей картины.

Решив припугнуть их при первом удобном случае — и подождать ответной реакции от них, Томпсон нацепил профессорское одеяние и отправился завтракать. В конце концов, может быть, случившееся обернётся на пользу?

* * *

В Большом Зале царила благостная атмосфера воскресного завтрака. Большинство студентов ещё нежилась в кроватях, профессора же наслаждались относительной тишиной и спокойствием, отдавая должное кулинарным способностям эльфов-домовиков, которые особенно старались в выходные дни.

Пожелав доброго утра преподавателям, которых Гарри даже про себя с трудом называл «коллегами», он с удовольствием приступил к трапезе, заняв своё место слева от Слизнорта. Прервавшаяся с появлением Томпсона беседа вновь потекла еле слышным звенящим ручейком. За столом обсуждался вопрос состояния мисс Эванс: сегодня должен был прибыть приглашённый целитель из Мунго — и, скорее всего, подтвердить необходимость перевода Лили для прохождения более серьёзного лечения. Гарри решил обязательно расспросить колдоведьму о состоянии Лили, образ мёртвой рыжеволосой женщины из сна очень ярко всплыл в памяти.

Пока пребывал в задумчивости и гипнотизировал кусок пирога с почками, к нему обратился Флитвик:

— Гарольд, я слышал от своих старшекурсников, что вы планируете провести крайне занимательный факультатив. Вы действительно решили воссоздать иллюзию боя для студентов?

Он кожей почувствовал, как остальные преподаватели обратились в слух, иные разговоры сами собой затихли. Гарри с трудом поборол связавшее его смущение и выдавил из себя приглушённое:

— Эти дети будут поколением войны, и мы не имеем права отгораживаться от этого факта, лелея пустые надежды, — он старался говорить сдержанно, как и должен говорить преподаватель Хогвартса; но голос предательски вибрировал — как у подростка, который так и не смог справиться с тем, что видел на войне. — Я тренирую их. Потому что тогда у них появится шанс. У нас появится шанс.

За столом всё ещё царило молчание, смутившее Томпсона ещё сильнее. Пытаясь скрыть волнение, он хлебнул тыквенного сока из ближайшего кубка, но сделал это так резко, что чуть не поперхнулся.

— Если вам что-то потребуется, вы можете обратиться ко мне. Я окажу любую посильную помощь, — произнёс Флитвик, под одобрительные реплики остальных профессоров. Гарри смог лишь кивнуть.

Аппетит поугас. Несмотря на то, что его идея оказалась принята, на душе сделалось паршиво. Гарри смотрел по сторонам, но не видел живых — только мертвецов и раненых, уложенных пугающе-ровными рядами, меж которых сновали белые робы колдомедиков, похожих на проводников в иной мир.

От мрачных видений его отвлекли появившиеся в Зале Джеймс и Сириус. Небрежно красивые, живые, уверенные в себе, то и дело поглядывающих на него, думая, видимо, что он не замечает. Это почему-то так позабавило Гарри, что он не удержался — и отсалютовал парням кубком с соком.

Враз побелевшие лица парней дали понять, что он верно вычислил взломщиков.

* * *

Алиса начинала уже не первый день с посещения Лили. Та выглядела совсем нехорошо: если в первый день казалось, что всё страшное уже позади, то во все последующие посещения было видно, что первые впечатления были ложными — рыжие волосы потускнели, кожа стала похожа на сухой пергамент.

«Хорошо, что сукиного сына перевели из Хога. Иначе я скормила бы его Спруту».

— Доброе утро, мадам Помфри.

Та уже не обращала особого внимания на Алису, хотя в первые дни и ворчала, не понимая, зачем приходить к больным, которые всё равно находятся без сознания. Сейчас целительница была занята нанесением Летейского эликсира доктора Лето на тёмные подтёки на коже Лили.

— Как она?

— Ничего утешительного сообщить не могу, — мадам Помфри так и не взглянула на Алису, продолжая сосредоточенно обрабатывать кожу пострадавшей. Но спустя мгновение, уже смягчившись, добавила: — Сегодня вашу подругу осмотрит целитель из Мунго и, возможно, её перевезут туда сегодня же.

Алиса сдавленно охнула. Мунго! Неужели всё так серьёзно?..

Волнение за подругу усилилось; внутренне обругав себя и приказав собраться, она принялась мысленно составлять список необходимых действий. Нужно было узнать о том, когда и как можно будет навещать Лили; обязательно предупредить Снейпа. Спросить Кошку о том, можно ли передать с вещами и письмо — чтобы когда Лили очнётся, она не подумала, что о ней позабыли…

Но сначала — Снейп.

* * *

Ремус чувствовал себя живым мертвецом. Кости болели, суставы не работали, кожа была настолько чувствительной, что даже свободная рубаха под мантией доставляла страдания. Радовало одно: в кои-то веки его внутреннее состояние полностью соответствовало внешности. По коридорам шёл не русоволосый пай-мальчик-староста с добрым взглядом, а ковыляло бледное, измождённое нечто, которое можно было перепутать как с семнадцатилетним, так и с сорокалетним одновременно.

Несмотря на боль, идти коротким маршрутом от Больничного Крыла к Башне не хотелось: в воскресенье в том крыле вечно была толкучка — студенты сновали туда-сюда, а ему сейчас меньше всего хотелось сталкиваться с другими людьми.

Рем шёл по одному из коридоров, когда за одной из закрытых дверей услышал знакомые голоса — судя по интонациям, это были Сириус и Джеймс, и они явно спорили, что само по себе было событием редким.

Немного подумав, стоит ли прерывать их беседу, Ремус всё же решился — и толкнул дверь.

— …Он знает! Знает, слышишь!

— Да не вопи ты, Джим!

Сириус оборвался на полуслове, выхватив палочку, но, увидев Рема, палочку тут же опустил. Теперь они стояли вместе с Джимом и напряжённо глядели на него. Ремус не нашёл ничего лучше, кроме как сделать вид, что всё в порядке:

— Привет, парни! Услышал вас из коридора… Эм, так кто и что знает?

Повисло неловкое молчание.

Джеймс был бледным, и от того красные пятна на скулах, проявляющиеся обычно только перед финалом за кубок по квиддичу, выделялись особенно ярко. Сириус же походил на всех Блэков, вместе взятых, представляя надменность во плоти. Это в его случае означало крайнюю степень нервного напряжения.

Это было нехорошо, очень нехорошо. Что они могли сотворить за одну ночь и утро?

Их волнение, которое явственно ощущалось волчьим нутром ещё крепко накрепко не уснувшим, заволокло Рема с ног до головы. В голове одна за другой мелькали картинки возможных бед, которые эти двое могли наворотить не подумав. Или… А вдруг дело в нём? Вдруг во время их ночной прогулки что-то случилось и они об этом узнали только сейчас? Он спросил не своим голосом:

— Джеймс, Сириус, чего я не знаю?

Джим не сводил с него напряжённого взгляда. Сириус устало прикрыл глаза, отчего блэковская маска рассыпалась, словно бы её и не было, и выдохнул:

— Мы пробрались в спальни Томпсона в пятницу вечером. И, кажется, он об этом знает.

Ремус открыл рот. Ремус закрыл рот. Снова открыл — и снова закрыл.

— Вы шутите, да?..

Но, видимо, никто не шутил.

* * *

С помощью деканов и старост Гарри напомнил старшекурсникам о возможности попробовать свои силы в боевой и дуэльной магии. А по совету профессора Флитвика Томпсон решил провести факультатив в зале, находящемся аккурат над Большим залом. Как объяснил декан Когтеврана, ранее, когда ещё он сам был студентом Хогвартса, здесь обучались дуэльному мастерству или проводили практические занятия по рунам, когда ученикам нужно было применить на практике свои познания в пентаграммах. Сильные чары Большого зала помогали студентам, питая даже самые слабые руны.

И, действительно, вся ворожба в широком и низком, напоминающем каменный мешок, помещении давалась удивительно легко. Артефакты помогли закрепить разные уровни иллюзий так, чтобы разные курсы попадали в свои измерения и не пересекались: Гарри совсем не хотел напугать или лишить уверенности пятикурсников или слабых учеников. Совесть пыталась напомнить ему о том, как он поступил с Петтигрю, запугав того на первой же лекции, но он отмахнулся от этой мысли, как от назойливой мухи. Он всего лишь встряхнул его тогда — ведь так?..

Студенты начали прибывать уже за полчаса до назначенного времени. Стайки смешливых четверокурсниц в гриффиндорских мантиях, которые все, как одна, напоминали ему Лаванду Браун. Приветствуя их, Гарри надеялся, что в его глазах они не увидят отражение растерзанного тела девушки, которая нашла свой конец в Битве. Новые группы учеников и одиночки заходили в зал, глядели на него, а он только и мог что улыбаться им одеревенелыми губами.

Пытаясь собраться и вылезти из душного кокона, давящего на него со всех сторон, Томпсон сосредоточился на ровном дыхании. Он оглядывал студентов и подмечал мелкие разрозненные детали — эти простые действия помогали собраться. Из Слизерина пришло только несколько одиночек — в том числе и Снейп; больше всего было студентов из домов Годрика и Ровены: одних влекла жажда приключений и гнал вперёд дух авантюризма, других — желание познания, любопытство, живой и открытый ум… Барсучата, видимо, отправили самых сильных из своих рядов, чтобы те могли рассказать остальным, а стоит ли вообще соваться на этот факультатив. Кажется, в Хогвартсе ничего не менялось. Гарри даже подумал, что вот-вот услышит голос Захарии Смита или фразу Луны о его мозгошмыгах.

Во время вступительного слова, когда он рассказывал о правилах безопасности и о том, что настоящей опасности никто не подвергнется, в зал просочились Мародёры — все вчетвером. Томпсон с удивлением отметил про себя, что Петтигрю, кажется, всё же пошла на пользу та встряска. По крайней мере, за целых пять минут он только дважды взглянул на Джеймса — и без всякого подобострастия.

— А теперь внимание! Мы начинаем! Собирайтесь в группы согласно вашему курсу!

Переходя от группы к группе и завершая заклинание иллюзии, Гарри решил Мародёров оставить напоследок. Судя по красноречивым взглядам Ремуса, который, правда, еле держался на ногах после полнолуния, он ждал каких-то действий от Джеймса и Сириуса — и поочерёдно смотрел то на одного, то на второго. Приглядевшись, Томпсон отметил бледность Джеймса и отстранённое выражение лица Сириуса.

Приблизившись к Мародёрам, которые так и остались стоять особняком от однокурсников, професор пристально взглянул на Джеймса. Тот не отвёл взгляд, хотя и выглядел так, словно вот-вот взойдёт на плаху:

— Профессор Томпсон, мы с Сириусом хотели бы переговорить с вами. Наедине.

Гарри пожалел, что не умел выгибать бровь по-снейповски. Поэтому удовлетворился лишь коротким кивком и указал друзьям в противоположный конец зала.

— Вы были группой поддержки? — уточнил он у Петтигрю и Ремуса. — Это факультатив, так что я не удерживаю здесь студентов насильно.

Люпин слабо улыбнулся и действительно подтвердил, что зашёл лишь за компанию — остаток дня он хотел провести в кровати. А вот Питер попросил погрузить его в иллюзию с остальными гриффиндорцами-семикурсниками. Отправив Петтигрю к остальным, Гарри направился к ожидающим его Сириусу и Джеймсу.

Широкий зал, похожий на каменный мешок, озаряли еле видные при солнечном свете голубые прозрачные всполохи. Они возникали на местах сотворённых иллюзий, магических троп, на которые шагнули студенты-смельчаки.

Гарри хотел бы насладиться чувством робкой надежды, отдалённым напоминанием об Отряде Дамблдора. Но его ожидало другое дело: надо было выслушать откровение Мародёров.

Те стояли поодаль, напоминая Гарри себя самого и Рона в ожидании очередной ядовитой отповеди профессора Снейпа или гневной выволочки от профессора Макгонагалл.

Джеймс смотрел вперёд себя невидящим и ничего не выражающим взглядом. По лицу стоящего рядом с ним Сириуса тоже ничего нельзя было прочесть — кроме готовности следовать за своим другом. Оба старались держать спину прямо, оба выглядели так, словно проглотили по жерди.

— Итак… — Томпсон сложил руки на груди и прямо посмотрел на обоих парней. — У меня есть предположение насчёт темы нашей беседы. Поэтому говорите коротко и по существу.

Поттер побледнел ещё сильнее, но взгляда не отвёл. Глухим, чуть хрипящим от волнения голосом он признался в том, что пробрался в личные покои профессора. Джеймс попытался целиком перетянуть одеяло вины на себя — но Сириус сделать этого не дал, говоря о том, что именно он предложил проникнуть в комнаты.

Гарри прервал парней взмахом руки:

— О степени вашей вины судить не вам. После факультатива я отведу вас к директору, а пока вы будете помогать мне во время занятия.

Глядя на Джеймса, который от новости о директоре побелел ещё сильнее, Гарри подумал, что самому парню, видимо, может потребоваться помощь.

Он объяснил, что студенты, вышедшие из иллюзии, могут чувствовать лёгкое недомогание: им необходимы лёгкий Энервейт, стакан воды или просто время, чтобы вернуть себе ориентацию в пространстве.

— Я тоже буду помогать ученикам, но ещё две пары рук лишними не будут.

Томпсон улыбнулся, хотя и понимал, что подобное не сможет отвлечь ребят от мыслей о походе к директору. Оба наверняка думали об исключении и о последствиях, и о реакции своих семей…

Гарри постепенно схлопывал иллюзии. Сначала он подвёл к заключению испытания для тех, кто был помладше. Студенты один за одним вываливались из порталов: кто-то ещё был с палочкой наготове, кто-то ощупывал себя, видимо, пытаясь отыскать следы от заклинаний, а кто-то просто ошалело глядел по сторонам.

Поттер и Блэк, несмотря на своё моральное состояние, всячески помогали ученикам. Гарри заметил, как некоторые девицы разыгрывали целый спектакль с обмороками и другими уловками — лишь бы удержать внимание одного из парней подольше. Слизеринцы — как и всегда — держались обособленно, справляясь своими силами, несмотря на малое количество студентов факультета.

Пока Мародёры были заняты делом, Гарри отправил безликого Патронуса к директору, предупредить того о скором посещении.

Когда студенты окончательно пришли в себя — что легко определялось по громкости гомона и активному обсуждению прошедших событий, — Томпсон поблагодарил всех за участие и объявил о дате следующего факультатива.

— В следующий раз иллюзия будет общей, и я отправлюсь вместе с вами. А на сегодня всё.

Он с улыбкой смотрел на уходящих школьников, греясь в лучах их улыбок и горящих глаз, забыв на миг обо всех тревогах. И даже странный взгляд Снейпа не смог омрачить момент.

— Что же… — когда зал покинула последняя стайка студенток, Томпсон повернулся к Джеймсу и Сириусу. — Пришло время навестить кабинет директора.

* * *

Дорога к директору с самого начала не задалась — Джеймс понял это сразу.

Всё началось с Пивза, который заголосил о том, что Поттер-Обормоттер и его дружок исключены из Хогвартса. Профессор при этом никак не отреагировал на полтергейста, и тот продолжал метаться над ними под сводчатым потолком, вопя всё громче и громче.

Джеймс с трудом держал себя в руках — но использовать какое-либо заклинание в коридоре прямо за спиной профессора, к которому они совсем недавно залезли в комнаты, было перебором даже для Мародёров. Шагающий рядом Сириус, видимо, мучился такими же думами.

По пути к лестницам они столкнулись в большой группой сокурсников. Пивз не замолкал ни на минуту — и многие стали оборачиваться в их сторону и шептаться. Поттер впервые захотел провалиться сквозь землю; Сириус только выше поднял голову. Бродяга выглядел непрошибаемым — но ровно до того момента, как в толпе увидел Регулуса.

Сириус небрежно помахал тому рукой, но Джеймс знал, чего ему стоило выдержать промелькнувшее в глазах младшего брата беспокойство. К счастью, вскоре одна из лестниц отнесла их подальше от толпы, а Пивз улетел куда-то ввысь, увидев в одной из галерей Кровавого Барона. Остаток пути они проделали в тишине.

* * *

Минерва Макгонагалл была обеспокоена.

Декан Гриффиндора, несмотря на внешнюю невозмутимость, каждый раз внутренне вздрагивала, когда в одном предложении фигурировали слова «директор», «просит зайти» и «ваши студенты».

Поднимаясь к кабинету Альбуса по движущейся круговой лестнице, она вполне чётко различала голос Финеаса Блэка, самозабвенно спорящего с директором.

— Да как вы смеете! Обвинять наследника благороднейшего дома в подобном! Неслыханно! Неслыханно!

— Финеас…

— Это возмутительно! Блэки никогда и ни к кому не пробирались!

— Финеас…

Не желая ждать ни минуты и предчувствуя самое недоброе, Минерва быстро поднялась по оставшимся ступенькам и отрывисто постучала в тяжёлую дверь. Та отворилась, демонстрируя ей следующую картину.

Перед директорским столом стояли Поттер и Блэк: бледные, без следа привычных уже ухмылок, сосредоточенные — такими она не видела их даже на С.О.В. Неподалёку от них, в тени гобелена стоял профессор Томпсон. Его лица не было видно, только круглые стёкла очков отражали пляшущий в камине огонь.

Альбус не сидел по обыкновению за столом, а стоял сбоку от него, сложив руки на груди, как делал это ещё в бытность преподавателем Трансфигурации. Он еле заметно кивнул Минерве, посылая ей уставшую улыбку. Позади него бесновался Финеас Найджелус Блэк — насколько это возможно для портрета. Остальные директора с интересом наблюдали за происходящим со своих полотен; некоторые не стеснялись шептаться и показывать пальцем на Финеаса.

Тот, не обращая внимания на смешки и шёпот, с упоением перечислял заслуги рода начиная с тринадцатого века.

— Финеас, я буду признателен, если мы перейдём от родословной семейства Блэк к настоящему времени, — в ответ прошлый директор Хогвартса лишь оскорблённо осёкся и удалился из портрета. — Что же… Профессор Томпсон, будьте любезны, расскажите профессору Макгонагалл о случившемся.

* * *

Гарри чувствовал себя неофитом на первом испытании Гильдии.

Он хотел лишь соблюсти формальность, привести не в меру любопытных парней к директору — а после назначенной им отработки переговорить с Дамблдором с глазу на глаз об изъятии у Мародёров их Карты. Но он позабыл, что просчитывание ходов было характерно, скорее, для Рона или Гермионы — и никак не для него самого.

Поэтому вместо запланированной тихой и быстрой беседы случилась истерика Финеаса Блэка, вызов Макгонагалл, которая пока ещё ничего не знала, — зато Гарри за шесть лет обучения прекрасно мог представить, как она отреагирует на новости о взломе преподавательских комнат.

— Профессор Томпсон, я буду вам очень признательна, если вы наконец сообщите мне, что здесь происходит.

Гарри чувствовал себя первокурсником, опоздавшим на первый же урок Трансфигурации, но никак не профессором.

Губы Минервы Макгонагалл вытянулись в тонкую нить, а ноздри трепетали. Краем глаза Гарри видел лёгкую улыбку Дамблдора: директор наверняка получал наслаждение от разыгрываемой сцены!.. Собравшись с мыслями, Томпсон сообщил декану Гриффиндора о том, что два её студента — Джеймс Поттер и Сириус Блэк — взломали защиту его личных комнат и проникли в них, пока он отлучался по личным делам.

На целую минуту в кабинете воцарилась тишина.

Минерва Макгонагалл молчала — и молчание её было страшнее, чем самый громкий крик.

Декан Гриффиндора повернулась к свои студентам, посмотрела каждому в глаза — и отвернулась от них, словно тех и не существовало.

— Дом Гриффиндора лишается двух сотен баллов. Отработка…

— А отработку, профессор Макгонагалл, я хотел бы обсудить только в присутствии преподавателей, — быстро проговорил Дамблдор, точно поджидавший этих слов.

Он с улыбкой отошёл от стола, кивнул ни живым ни мёртвым Джеймсу и Сириусу, попросив тех вернуться в гостиную факультета. Когда дверь за студентами захлопнулась, директор произнёс:

— А теперь, Минерва, я хотел бы приоткрыть завесу тайны.

Внутри у Гарри всё оборвалось. Сердце пропустило удар, превращаясь в глиняный комок и устремляясь куда-то к горлу, перекрывая дыхание.

— Дело в том, что профессор Томпсон, — продолжил Дамблдор, — является членом Ордена Феникса. И он выполняет очень опасную и сложную миссию…

Гарри не смог сдержать вздох облегчения.

Томпсон так привык к тому, что его подлинная история известна только директору, что даже не думал до сего момента о том, что о ней может узнать кто-либо ещё. Ему не хотелось воображать возможных последствий; особенно не хотелось думать о том, какой катастрофой могла бы обернуться огласка, если бы слухи достигли Пожирателей.

Гарри из-за потока тревожных и сумбурных мыслей пропустил большую часть речи директора; тот уже призвал большой чайный набор, вазочку лимонных долек и наколдовал для всех троих красивые и удобные кресла.

Профессор Макгонагалл смотрела на него с уважением. Он же чувствовал себя неловко, словно вор или пустоголовый дурак-Локонс, присваивающий чужие заслуги.

— Сириуса и Джеймса на этот шаг толкнули никак не злокозненные намерения, я в этом убеждён, — проговорил Дамблдор, наполняя чашки ароматным чаем. — Их заинтересовал профессор Томпсон. Не исключено, что они заподозрили его в некой деятельности…

— Это не оправдывает их поступок!

— Дорогая Минерва, я и не пытаюсь их оправдать, — директор лучезарно улыбнулся. — Поэтому мы и остались здесь, чтобы обсудить будущую отработку. Я думаю, что Сириус и Джеймс смогут быть полезны в изысканиях профессора Томпсона. Вместе с ним, я уверен, они раскроют самые лучшие свои качества.

Петуния Эванс находилась в прекрасном расположении духа.

Вся посуда была вымыта и убрана в шкаф, пол сверкал чистотой, вещи лежали на своих местах. Даже складки на занавесках казались выверенными по линейке, абсолютно симметричными. Сквозь них робко пробивалось осенние солнечные лучи.

Несмотря на то, что она съехала от родителей только отметив совершеннолетие, Петуния до сих пор не могла привыкнуть к новой жизни. Теперь она сама определяла порядок в доме. Пусть мама и была неплохой хозяйкой, но… Она не была идеальной — как и остальная семья. С подросткового возраста Туни понимала, что ее выводят из себя неубранные в шкаф чистые тарелки; что она терпеть не может привычку сестры бросать альбом для рисования в гостиной, а отец мог бы и не оставлять свою крикетную биту в прихожей. Они называли всё это «уютным гнездом Эвансов». Петуния же чувствовала себя лишней в этом «гнездышке», случайно прицепившейся колючкой.

Она достала из шкафа недавно купленное платье. Придирчиво осмотрела его со всех сторон, выискивая изъяны — и аккуратно повесила его на спинку стула. Петуния была уверена, что Вернону оно понравится.

Младший администратор Дурсль не терял времени даром. Он активно приглашал ее на свидания, дарил цветы и присылал открытки с комплиментами. Вернон был потрясающе нормальным. Петуния не уставала повторять, что его ждет большое будущее. От этих слов молодой человек расплывался в улыбке — и смотрел на неё с таким обожанием, что перехватывало дыхание.

Сегодня Петунии хотелось быть экстра-леди: в новом платье, с красиво уложенными волосами, модным макияжем… Телефонная трель беспардонно развеяла рисующийся образ.

Раздраженно поджав губы, она поспешила к аппарату. Выдохнув, отпуская эмоции прочь, приветливо проговорила:

— Петуния Эванс слушает.

— Туни, дорогая!

Мама.

Не давая Петунии вставить и слово, она быстро затараторила, как это бывало в минуты ее сильнейшего волнения.

— Лили в больнице! Волшебники из Хогвартса говорят, что о-она… — голос дрогнул, а Петуния почувствовала, как воздух вдруг начал с трудом проходить в легкие. — Она не приходит в сознание. Нам разрешили навестить её в больнице, мы заедем за тобой через…

Петуния сжала телефонную трубку так, словно та могла спасти ее от падения в бездонный колодец.

— Я никуда не поеду.

Фраза повисла в воздухе. Трубка укоризненно молчала. По витым проводам текло материнское разочарование. Как всегда.

Недостаточно добрая Туни не хочет навестить добрую волшебницу Лили. Горло сдавило, но Петуния выдавила сдержанное, металлическое:

— У меня назначена встреча. Я не могу ее отменить.

Трубка что-то тихо прошелестела в ответ, послышались прерывистые гудки.

Вспорхнули за окном птицы. По радио заиграла новая заводная мелодия. Гудели автомобили на перекрестке, где-то лязгнула крышка мусорного контейнера.

Петуния ненадолго закрыла глаза. После, взглянув на себя в зеркало, она решила не надевать нарядные сережки и ограничиться обычной укладкой — ее экстра-настроение исчезло. Словно по волшебству.

«Будь ты проклята, Лили».

* * *

— Зелье, быстро!

— Спокойно, спокойно!..

Посторонним нельзя находиться в Больничном крыле во время процедур. Это правило отлично знали все гриффиндорцы, начиная с первых курсов.

Но колдомедикам на правила было уже плевать: Алиса замерла в середине прохода — и ошарашенно смотрела, как двое лекарей в мантиях Мунго борются за Лили. Перед ней разворачивалась одна из самых страшных картин в ее жизни.

— Стабилизируй!

Всполох синевы. Лили вывернуло, словно в припадке.

— Обезболивающее!

Вены на руках извивались под кожей черными змеями. Маги в лимонных мантиях и с застывшими в напряжении лицами перебрасываясь редкими фразами. Мадам Помфри судорожно искала что-то в огромном ридикюле.

— ЗЕЛЬЕ, РАДИ МЕРЛИНА!

— Уведите постороннего из крыла!

Алиса не помнила, как выбежала прочь. Перед глазами мелькали ступени, рыцарские доспехи, анфилады, призраки, картины.

Остановилась она только в тот момент, когда боль в боку от быстрого бега стала невыносимой. Переведя дух, Алиса поняла, что ноги снова принесли ее к библиотеке. Тяжело дыша, она снова вошла в обитель мадам Пинс.

Схватив первый попавшийся том, Алиса скрылась за стеллажами и не глядя плюхнулась на ближайшую скамью. Хотелось скрыться ото всех, унять дрожь и прийти в себя после увиденного. Что будет с Лили?..

— Я слышал, что ты меня искала.

Она вздрогнула от неожиданности. Напротив нее сидел Снейп с раскрытым томом перед собой. Еще час назад Алиса была бы рада тому, что он нашел ее сам, но после увиденного в Больничном крыле его спокойный, будничный тон был последней каплей.

Алиса обещала себе принять выбор подруги, каким бы он ни был. Алиса была терпелива. Алиса закрывала глаза на то, что только она крутилась в Больничном крыле, пока змея в зеленой мантии прохлаждалась в компании уродов, один из которых и проклял его же девушку.

И сейчас, когда возлюбленный Лили был на расстоянии вытянутой руки, и Стоун видела каждую его сальную прядь, желтоватую кожу, прыщавый подбородок, узкие губы, которые большую часть времени были сложены в неприятную саркастическую усмешку, что-то внутри гриффиндорки взорвалось. Его безразличный взгляд был последней каплей.

Она вскочила, вырвала книгу у Снейпа и с силой, наотмашь, ударила его.

— Сидишь тут, как индюк!

Он не успел оправиться от первого удара — но тут же получил следующий.

— Лили стало хуже! Ее хотели перевести в Мунго! Но все! Пошло! Не так!

Каждую свою фразу Алиса сопровождала крепким ударом «Полного сборника фимиамов, масел и зелий». Когда Снейп, наконец, совладал с потоком ударов и крепко схватил Алису за запястья, та была на грани настоящей истерики.

— Что вы творите! Ради Мерлина, потасовка в библиотеке!

До Алисы ругань рассерженной библиотечной фурии доносилась откуда-то издалека. Снейп что-то прошипел библиотекарше, та сняла сколько-то баллов со Слизерина и Гриффиндора и выпроводила нарушителей прочь.

Северус, до сих пор крепко державший Стоун за запястье, оттащил ее в пустующий кабинет неподалеку. Наспех бросив простейшее заклинание-заглушку на дверь, он резко спросил:

— Что с Лили?

Алиса только сейчас почувствовала, что по ее щекам бегут слезы. Она рваным движением отерла их, вздохнула — и рассказала Снейпу все, что знала, и то, что увидела сегодня в Больничном Крыле.

* * *

— …Поэтому мы остались здесь для обсуждения отработки. Я думаю, что Сириус и Джеймс смогут быть полезны в изысканиях профессора Томпсона.

— Это исключено.

Гарри и предположить не мог, что когда-нибудь снова заговорит с Дамблдором в таком тоне: словно ему снова пятнадцать, а Волдеморт делит с ним один разум на двоих. В груди клокотали раздражение и злость. Он резко встал, не в силах оставаться на месте.

— Проказы в коридорах и дело, связанное со смертельной опасностью, не могут стоять в одном ряду! Уж лучше отправьте их в Запретный лес!

Он остановился и посмотрел на директора. Тот молча помешивал чай в кружке из тонкого фарфора, полностью отдавшись этому процессу. Выверенные движения и напускное безразличие разозлили Томпсона еще сильнее.

— Послушайте, они еще даже не члены Ордена!.. Что будет, если их схватят? Под какой удар вы ставите их самих, их друзей, их близких?

Перед глазами стояла гостиная поместья Малфоев; густая кровь, сочащаяся по предплечью Гермионы; мертвый домовик, стеклянными глазами смотрящий в небо.

— Если их схватят, их используют, как приманку!

Среди множества вспышек заклинаний его крестный падал и падал в Арку на одном из безымянных этажей Министерства. Гарри хотел продолжить, несмотря на тянущую боль в груди, но почувствовал на себе взгляд директора.

Тот смотрел ему прямо в глаза и очень серьезно произнес:

— Гарольд, неужели вы и правда считаете, что я подвергну студентов опасности?

Томпсон сжал переносицу и зажмурился, унимая внезапно накатившую головную боль, и опустился в кресло.

— Если вы думаете, что так нужно, я не могу с вами спорить, директор, — он удивился тому, насколько бесцветно и глухо прозвучал его голос.

Макгонагалл, без сомнения, уловила его настрой и напряженно смотрела на Дамблдора, ожидая прямого указания. Тот невесомо улыбнулся.

— Тогда не вижу смысла медлить. Минерва, я прошу вас оповестить молодых людей о предстоящих отработках, — директор вновь посмотрел на Томпсона. — Гарольд, я надеюсь, что вы поговорите с ними сегодня. Время не ждет.

Гарри искренне удивился тому, что профессор Дамблдор изменил своей привычке говорить туманными и расплывчатыми фразами. Никогда до этого он не слышал от него прямых указаний — кроме памятного третьего курса, когда Гермиона воспользовалась маховиком для спасения Клювокрыла и Сириуса. Тогда ситуация была серьезнейшей — сейчас же она была уже на грани катастрофы, если директор изменил своей любви к иносказаниям.

Томпсон кивнул и попросил профессора Макгонагалл прислать парней к нему в кабинет.

Он не был готов рисковать чужими жизнями.

У него снова не было выбора.

* * *

Говорят, что нет ничего быстрее заклинания.

Но Сириус знал, что существовало нечто, способное обогнать даже вспышку проклятья — это сплетни в Хогвартсе.

Они с Джеймсом не успели переступить порог гостиной, как на них обрушилась лавина вопросов — и Мародеры впервые не отшучивались и стояли, окруженные любопытствующими, насмехающимися, разозленными, злорадствующими студентами. На помощь пришел Лунатик.

— Расходитесь! Все расходитесь по местам! Лучше уделите время домашним заданиям! — Люпина не было видно из-за спин остальных. Многие обернулись на него, в гостиной повисла тишина. Девочки-четверокурсницы посмотрели на бедолагу так, словно у него флоббер-черви посыпались из носа. Но, тем не менее, толпа расступилась, пропуская парней к товарищу. Не сговариваясь, они сразу же поднялись к себе в спальню.

* * *

Снейп стоял, уткнувшись лбом в холодный камень Астрономической башни.

Лили ввели в стазис, который сродни коме, — по словам колдомедика, это был единственный способ не дать распространиться проклятью. Северус, подслушивающий разговор, чувствовал, как сердце забилось по-другому. Он мог представить последствия такой ворожбы — и ему становилось физически плохо.

— Страдаем, Снейп?

Северус медленно выпрямился и повернулся к младшему Блэку. Регулус стоял, небрежно облокотившись о перила. По его лицу ничего нельзя было определить.

— Я рекомендую тебе скорее заняться делом, которое мы обсуждали не так давно. Я все еще жду информации. И не только я.

Северусу как никогда хотелось метнуть в Блэка проклятье — не слабее того, что опутало Лили. Вместо этого он выдавил из себя улыбку и, обойдя Регулуса, пошел прочь. С каждой пройденной ступенью улыбка угасла, а в голове зло жужжали обрывки мыслей.

Он не имел права на слабость. Он должен был помочь Лили — и себе самому.

* * *

— Мистер Блэк, мистер Поттер.

Профессор Макгонагалл редко когда смотрела на студентов так, словно бы перед ней вывалили целый мешок драконьего навоза. Но сегодня она была как никогда к этому близка.

— Если бы я выносила решение единолично, то вы уже занимались бы упаковкой чемоданов. Но директор решил, что отработка — достаточная мера.

К счастью, бузотеры молчали и смотрели куда-то в ковер. Стены собственного кабинета успокаивали, и Минерва постаралась вернуть себе самообладание и мир, в котором нет любимчиков, а, значит, нет и разочарования.

— Идемте. Отработка для вас начнется сегодня же.

Пока они шли по коридорам Хогвартса, она рассказала молодым людям о том, что отработку они будут проходить с профессором Томпсоном — и что она будет отличаться ото всего, что они когда-либо делали.

— Боюсь только, что вы, в итоге, сочтете это наградой, а не наказанием.

* * *

Декан Гриффиндора в сопровождении Мародеров скрылась за поворотом. Северуса Снейпа, замершего в тени доспехов, не заметил никто.

Томпсон сверлил взглядом дверь.

Скоро в кабинет зайдет Макгонагалл. Она приведет за собой Джеймса и Сириуса, полностью доверяя решению директора. Он напряженно думал над тем, как лучше избавиться от необходимости втягивать в поиск крестражей двух студентов, страдающих от неуемного любопытства и подавленного инстинкта самосохранения. Он уже устал задаваться вопросом, почему не смог отговорить Дамблдора от этой безумной затеи. Чем они могли ему помочь?..

«Медальон Слизерина. Кикимер. Регулус Блэк».

…Но даже если в этой Вселенной медальон Слизерина существовал как крестраж — после пропавшего кольца ни в чем нельзя было быть уверенным, он смог бы справиться с ним сам — без смертельной угрозы для кого-либо, кроме него самого. Он привык.

За окном уже темнело, бесконечный день подходил к концу. Повинуясь магии самого замка, в факелах и светильниках появилось пламя. Мягкий оранжевый свет разлился меж стеллажей и под потолком. Когда-то давно, в другом мире и в другом времени, Гарри обожал этот кабинет. Здесь профессор Люпин читал лучшие лекции по ЗОТИ, показывал гриндилоу, а в выходные — поил чаем с вкуснейшим шоколадом.

Хотелось закрыть глаза и улизнуть из мира, где он был одиночкой, обернутым в ложь, как престарелая модница в меха.

Отрывистый стук прервал ход его мыслей. Нужно было принимать решение, и Гарри все еще был уверен в том, что не желает втягивать студентов в войну. Особенно тех, кто до боли в груди напоминал родных. Он сделает все сам. Он сможет.

Макгонагалл первой переступила порог. Гарри завидовал непробиваемости этой женщины: пару часов назад она узнала, что двое лучших ее студентов проникли в личные комнаты преподавателя, оказавшегося тайным агентом Ордена — но на её лице не было и намека на переживания, ни единой эмоции. Воплощение сдержанности.

За ней следовали Мародеры. Оба были бледными, но держались гораздо спокойнее, нежели в кабинете у директора.

Томпсон встал из-за стола. Он, вовремя вспомнив Люпина и его манеры, поблагодарил Макгонагалл за то, что она привела студентов. Та коротко улыбнулась — и сухо сообщила, что мистер Поттер и мистер Блэк готовы приступить к бессрочной отработке. Когда дверь закрылась за деканом, Гарри осознал, что теперь ведущая роль принадлежит ему — только ему.

Сказав парням разместиться на первом ряду, он призвал из ближайшего стеллажа пару увесистых томов по продвинутой Защите, свитки и перья из запасников. Повинуясь магии, они аккуратно осели перед студентами.

— Теперь откройте страницу триста девяносто четыре. На основе этого раздела и ваших познаний напишите эссе об особенности использовании защитных чар на жилых помещениях. Ожидаю увидеть законченные работы через два часа. Приступайте.

Произнося эти слова и понимая, что сейчас он отправится на поиск крестражей один, не подставляя под удар безвинных ребят, Гарри с трудом сдерживал улыбку. Чинно покинув кабинет, он победоносно вскинул руку — и поспешил к Выручай-комнате, перепрыгивая на лестнице через две ступени.

В конце концов, как Дамблдор мог заставлять его впутывать в эту авантюру школьников? Ему необходимо скорее разделаться с этим — и вернуться к вопросу возвращения…

Он оставил за собой лестничные пролеты и пустой коридор, в котором отчетливо звучали его шаги. Гарри остановился около глухой стены на восьмом этаже. Сосредоточившись на образе Комнаты потерянных вещей, он услышал позади тихие шаги и мягкий шорох одеяний. Его окликнул голос, который он совсем не хотел слышать — не сейчас.

— Гарольд, мне жаль, что вы делаете выбор в пользу одиночества. Иногда груз лучше разделить, — негромко и немного печально проговорил Дамблдор.

— Но делить груз надо между равными! — гораздо резче, чем сам того желал, ответил Гарри. — А Сириус и Джеймс даже не знают, во что вы их втягиваете!

Это определенно звучало… как обвинение. Но Гарри не на шутку разозлился на директора — и даже не думал останавливаться. Желая быть более прямолинейным и без опаски заговорить о крестражах, Томпсон решил окружить их с профессором защитой от посторонних ушей. Но стоило сплестись первым звеньям заклинания, Дамблдор оборвал их ход, сказав, что не желает делать тайну из явного.

Гарри опустил палочку и недоуменно посмотрел на директора. Тайное стало явным? О чем это он?

— Не понимаю направления вашей мысли, сэр. Просто хочу напомнить вам, что те артефакты, которые я ищу, не только могут повлиять на исход войны, но и являются смертельной угрозой для любого живого существа.

Плохое предчувствие захлестнуло Томпсона с головой. Тот еще не произнес ни слова, но Гарри уже знал ответ. Возможно, он просто никогда не понимал логики великих магов.

— Вы уйдете, Гарольд, покинете эти пределы. А мистер Поттер и мистер Блэк останутся. Они никогда не будут прятаться за чужими спинами — и вы это знаете. Как и то, что им лучше быть с вами на этом пути.

В глазах Дамблдора не было теплого огня. В голосе не было добрых ноток. Гарри как никогда остро осознавал, что перед ним сила, которая в состоянии смести его, если он не примет нужное решение. По спине пробежали мурашки, но он упрямо произнес:

— Тогда я расскажу им. Они имеют право знать.

— Это ваше решение.

Томпсон раздраженно дернул головой, изображая то ли согласие, то ли прощание. Возвращаясь к кабинету ЗОТИ он чувствовал, как воздух вокруг него искрит от магии. Гарри был зол. Блядские крестражи, сумасшедший Дамблдор и целый мир мертвецов. Он был сыт этим по горло.

* * *

Снейп затаился в тени доспехов. Резкий голос Кошки отчетливо звучал в пустом коридоре. Он впервые за все годы обучения слышал, как отчитывали дражайших гриффиндурчиков и всеобщих любимцев, драгоценного Поттера и звездного Блэка. Настроение становилось все лучше и лучше — декан красно-золотых упомянула отработку у Томпсона. Это был его шанс! Он должен был во что бы то не стало проследить за ними и разузнать про профессора ЗОТИ столько информации, чтобы заткнуть ею пасть младшего Блэка. Если тот обманул его, и Лили останется под действием проклятья, то он заплатит за это. Даже если ему придется проклинать своих бывших соратников.

Макгонагалл вела своих студентов к кабинету ЗОТИ. Снейп хорошо знал эту часть замка и не сомневался, что останется незамеченным. Не только Мародеры знали тайные переходы и закоулки замка — просто ему всегда хватало ума не трещать об этом на весь Хогвартс. Глупые, самодовольные пустышки.

Процессия скрылась за дверью кабинета. Северус почувствовал легкую завесу заклятья Недостижимости, но чутье подсказывало, что отчаиваться было рано — нужно было ждать. И чутье его не обмануло.

Сначала кабинет покинула Макгонагалл. Вскоре показался и Томпсон. Один. Северус отчетливо видел на лице профессора улыбку. Тот торжествующе вскинул руку — и совершенно нетипичным для преподавателя образом кинулся прочь от кабинета. Северусу оставалось лишь броситься следом за ним.

Взбалмошный профессор примчался на восьмой этаж и зачем-то остановился посреди коридора и зажмурился. Снейп же наоборот уставился на него и новое действующее лицо во все глаза. Ладони предательски вспотели — в коридоре стоял Дамблдор. Северус замер в тени точно изваяние и был готов перестать дышать, когда директор нарушил тишину.

От внимания слизеринца не ускользнула попытка Томпсона закрыть их завесой — как и контрзаклятие Дамблдора. Состоявшийся между магами разговор рождал множество вопросов. О каких артефактах шла речь и как они могли решить исход войны? Какая роль отводилась Поттеру и Блэку? Какие пределы должен был покинуть Томпсон?

Услышав, что Томпсон хочет что-то рассказать этим двоим, несмотря на неудовольствие директора, Северус понял, что обязательно должен это услышать.

Он выбрался из своего укрытия только после того, как Дамблдор скрылся из виду. Снейпу пришлось двигаться быстро — он боялся не успеть за профессором ЗОТИ и потерять след. К счастью, тот был настолько зол после состоявшейся беседы, что его магия растекалась по коридорам искрящим потоком. Томпсон направлялся к своему кабинету.

Снейп вновь, согнувшись в три погибели, приготовился ждать в самой темной нише коридора. За профессором захлопнулась дверь — но Снейп даже не успел задуматься о том, какое заклинание для подслушивания лучше использовать. Дверь снова отворилась, и в коридор опять вышел Томпсон — с двумя Мародерами.

Судя по направлению, профессор снова шел на восьмой этаж. В том же коридоре тот зажмурился и начал ходить туда-сюда перед глухой стеной. Снейп замер, когда увидел очертания двери, проступающей в стене. Он не успел опомниться, как троица скрылась в открывшемся проходе. Сразу после этого дверь растаяла — словно бы ее никогда и не было.

Борясь с липкой робостью, Северус все же покинул укрытие. Аккуратными шагами, словно он подкрадывался к дикому зверю, он подошел к стене. Холодный камень, ничего больше. Уже зная результат, слизеринец бросил несколько заклинаний Слуха — ничего. Что же это за проход?

Решив, что вряд ли он сегодня сможет разгадать эту загадку, Снейп отправился в подземелья, мстительно воображая, какое выражение лица будет у младшего Блэка, когда тот услышит, что его брат имеет непосредственное отношение к странному профессору и его делам.

* * *

Старомодная птичья клетка, связка свитков, изрядно побитая защита вратаря из плотной коричневой кожи. Стул без ножки, «История Хогвартса» с торчащими засаленными страницами, пыльный хрустальный графин. Груды вещей высились и справа, и слева, и насколько хватало взгляда. Наконец Гарри мог сказать, что попал в то место, где ничего не изменилось. Комната забытых вещей была такой же, какой он ее запомнил.

Парни остановились рядом с ним.

— Мы никогда не видели эту комнату такой, — тихо произнес Джеймс.

— Нужно иметь определенную цель, чтобы попасть сюда, — ответил Гарри. Он чувствовал себя ловцом, которого снитч увел далеко ввысь, туда, где пропадают все ориентиры и метла перестает слушаться. — Мне нужно отыскать несколько предметов. Они — ключ к победе над Волдемортом и его самая главная тайна.

Он нервно сглотнул. Томпсон повернулся к будущим спутникам. В глубине души Гарри надеялся, что эти Мародеры откажутся от войны — и что их страх отразится в глазах. Тогда бы он снова отвел их к директору и снял с себя всю ответственность — он не хотел подставлять их под удар.

Но парни не выглядели напуганными. На их лицах были написаны самые разные эмоции: сомнение и надежда, обеспокоенность и любопытство — но страха не было. Страха не существовало для них, как и смерти. Гарри со смятением понял, что не в состоянии смотреть на этих молодых глупцов, которые еще ничего не теряли, кроме карманных денег и баллов Гриффиндора.

Он направил взгляд чуть выше их плеч, на одну из гор хлама. Ярким пятном среди потускневших обложек учебников выделялся ворох фантиков от шипучки. Такие же получал в подарок Невилл, когда навещал родителей в Мунго. Их разум истязали, доведя до полного забвения, по приказу Волдеморта только лишь за то, что они упоминались в пророчестве — что ждало тех, кто решал бросить ему вызов в открытую он знал не понаслышке.

Томпсон вновь посмотрел в глаза Мародерам.

— Директор считает, что вы сможете помочь мне в поисках. А я считаю, что вы можете отказаться и не подвергать себя и своих близких смертельной угрозе. Это не шутки.

Он видел, как нахмурился после этих слов Джеймс и как напрягся Сириус. Друзья обменялись мимолетными взглядами, словно договариваясь о дальнейших действиях.

— Расскажите, что нам нужно делать, профессор.

— Мы верим директору.

Их слова прозвучали одновременно. Гарри снова вздохнул и отвернулся от парней. Он словно наяву услышал голос Снейпа из своего времени: «Доверчивые, глупые, сопливые… гриффиндорцы».

На глаза снова попалась гора хлама с вратарской экипировкой; недалеко от нее все еще валялся внушительный том «Истории Хогвартса» с торчащими страницами. Вспомнился Рон и их матчи на шестом курсе. Вспомнилась Гермиона и ее книжки для «легкого чтения». Они не раздумывая отправились за ним — и сам Гарри сорвался в самое опасное путешествие в своей жизни, имея за душой только бесконечную веру словам Дамблдора. Их компания была не менее доверчивой, глупой, сопливой — и уж точно не менее гриффиндорской.

— Профессор?..

Он обернулся. Джеймс и Сириус продолжали внимательно смотреть на него. Они ждали ответа. Гарри знал, что потом проклянет себя за это, но слова уже сорвались с его губ:

— Нам нужно отыскать древнюю диадему. Разделимся, чтобы не терять времени.

Чтобы дать понять Сириусу и Джеймсу, как выглядит артефакт, Томпсон трансфигурировал попавшийся под руку кусок пергамента в подобие диадемы Рейвенкло. Он не помнил мелких деталей, но надеялся, что в этом мире зачарованный венец выглядел так же, как и в его прошлом.

— Если отыщете что-то похожее, пустите сноп красных искр. И помните: ни в коем случае не прикасайтесь к предмету — он проклят самой темной магией, о которой вы даже не имеете представления.

Гарри надеялся, что принял верное решение.

* * *

Регулус долго не мог совладать с завязками на лапе почтового филина.

Кое-как справившись с отправкой короткой записки, Блэк вышел на небольшой балкон, пристроенный к совятне. Ему был необходимы свежий порыв ветра и промозглый холод осенней ночи. Перед глазами до сих пор стояло лицо Снейпа, когда тот с мстительным наслаждением говорил о связи Сириуса с делами Томпсона. Наследник дома Блэк всегда знал, что язвительный полукровка не зря распределен на Слизерин — и не касайся дело старшего брата, Регулус бы даже выразил тому свое уважение.

Сейчас он хотел его проклясть.

Постояв еще немного под злыми порывами ветра, он отправился в подземелье. Ему осталось ждать ответа кузины — последнее задание Темного Лорда для вступления в ряды Пожирателей он выполнил. Назад дороги нет.

— Если отыщете что-то подобное, пустите сноп красных искр. — Гарри поочередно посмотрел Джеймсу и Сириусу в глаза. — И помните: ни в коем случае не прикасайтесь к предмету — он проклят самой темной магией.

Томпсон отправил Мародеров вперед, контролируя пространство вокруг них.

— Спешка ни к чему, — сказал он. — Только внимательность и аккуратность.

Парни работали сообща — и так слаженно, словно они каждую ночь проводили в поисках темных артефактов. Ему было интересно наблюдать за действиями Джеймса и Сириуса и думать о том, в чем его отец и крестный были похожи на их полные копии в другой Вселенной.

Забытые вещи занимали все пространство Выручай-комнаты; между островками, архипелагами, взгорьями и насыпями из всевозможных вещей петляли проходы, иногда расширяющиеся, а иногда опасно сужающиеся и проходящие под нависшими грудами древнейших гобеленов и тяжелых штор.

Джеймс и Сириус двигались аккуратно, держа палочки наготове. Гарри благодарил свои навыки ловца: он выискивал глазами диадему, но полностью контролировал все окружение — и был готов моментально заслонить парней магией, если что-то пойдет не так.

Тогда он еще был достаточно оптимистичен, чтобы предполагать хороший исход.

Они продолжали движение. Томпсон почуял неладное быстро: он замечал одинаковые груды сложенного хлама, чувствовал усиление магического фона — но ничего не мог с этим поделать. Комната действовала необычно, воссоздавая свои же части в виде копий предметов — и это означало, что на ее магию что-то воздействовало. Выручай-комната сама была артефактом, а они искали артефакт, созданный воспаленным сознанием безумца, променявшим свою душу на вечный террор, — и вероятность того, что Волдеморт решился связать часть себя и Хогвартс, была высокой. Объединенной магической мощи двух этих артефактов хватит, чтобы разнести четверть замка.

Томпсон не чувствовал и половины того, что мог в момент этого страшного осознания. Они уже оказались в ловушке темного и коварного волшебника на пике своего могущества — и Гарри был виноват в том, что снова вышел навстречу Смерти не в одиночестве.

Вскоре и Мародеры почувствовали неладное. Он наблюдал за ними. Первым прислушался к магии Сириус — он подолгу замирал у пыльных зеркал и вглядывался в потусторонние дали. Джеймс поначалу одергивал друга, косясь при этом на Томпсона, а потом и сам начал спадать с лица. Они не сговариваясь остановились у подножия целой мебельной горы. Парни тихо обменялись парой фраз и повернулись к нему.

— Профессор, вы ведь чувствуете… это? — Сириус понизил голос. — Чужая магия.

Гарри кивнул, останавливаясь рядом с ними и рассматривая отражение комнаты в мутном зеркале старого трюмо без дверцы.

— Я думаю, что это чары, защищающие артефакт. Вполне в духе Волдеморта.

Стоило ему произнести это имя, как тени сгустились, ожили — и ринулись к ним со всех сторон.

Густые чернильные щупальца скользили по полу, вырывались из углов и вытекали из-под оставленных вещей. Реакция Мародеров была впечатляющей: они наравне с Гарри бросили щитовые чары — но примитивная магия не могла противостоять изощренному темному колдовству.

В голове у артефактора помутилось, как бывало при ментальных атаках. Мир пошатнулся и поплыл. Из последних сил Томпсон кинул особый щит на ребят — тот замерцал перламутровыми гранями, образовав вокруг Мародеров идеальную защиту.

Его мутило и хотелось опустить руки, сдаться, но Гарри отмахнулся от наваждения и сосредоточился на сложных движениях палочкой — ему нужно было освободиться от липкой тьмы, которой дышали тени; они оплетали и тело, и сознание — нужна была абсолютная концентрация, чтобы высвободиться из этого плена хотя бы на мгновение.

«Сосредоточься, Гарри!» — он словно наяву услышал голос Гермионы, и это было той самой спасительной соломинкой, которая была ему необходима. Не один вечер они провели вместе в больших залах на Гриммо, совместно изучая и осваивая сложные защитные чары.

Он перестал чувствовать давление: на затылок словно вылили ледяное пюре, тиски спали — и вовремя. Тени вокруг Мародеров терзали щиты, истончая их грани. Гарри бросил в чернильные хвосты мощную вспышку чистого света.

— Отходим! — щиты рухнули, тени отступили — счет шел на секунды, им нельзя было стоять на месте. — Ходу, ходу!

Мародерам не нужно было лишних слов. Они сорвались на бег — но все равно были недостаточно быстры. Тени продолжали сгущаться, сжимая кольцо вокруг магов.

Втроем они пускали во все стороны яркие вспышки света: огни летели вперед, вверх, огибали груды хлама, разбивались о сгущающуюся тьму.

— Надо использовать магию комнаты! — Гарри на бегу бросил очередную вспышку. — Сосредоточиться на выходе!

Это было хорошее решение — но запоздавшее.

Последняя вспышка света, сорвавшаяся с палочек Мародеров, разбилась о чернильную волну, накрывающую их с головой. Тьма окутала Томпсона, завернув в плотное чернильное покрывало. Он не видел дальше вытянутой руки, растворившись в черноте. Не было больше натиска — тьма разлилась, заполняя собой все на пути.

Артефактор глубоко дышал. Он не имел права на страх.

— Никаких заклинаний! — сказал он в темноту, но никто не отозвался. — Джеймс? Сириус?

Ответом ему была тишина. Паника начала давить на сознание, но Гарри запретил себе думать о Мародерах и том, что с ними могло случиться.

Томпсон прикрыл глаза — и начал плести сложное контр-заклинание, одно из тех, которое они практиковали с Гермионой. У него ушли месяцы, чтобы обучиться таким чарам, но даже спустя годы Гарри смог в точности воспроизвести нужную формулу.

Гермиона гордилась бы им.

Воспоминание о ее улыбке прорезало его сердце так же, как мощная вспышка света — тьму вокруг.

* * *

Джеймс и Сириус не устояли против магического выброса от столкновения двух противоположных магических сил. Гарри левитировал их в Больничное крыло, стараясь двигаться аккуратно.

«К Дамблдору. Обязательно!»

Только мысли о разговоре с директором и чувство долга перед парнями заставляло его механически идти вперед. Магический поток не пощадил и его: кожа на руках пошла пузырями, а силы были выпиты до дна.

Поворот, еще поворот. Он еле переставлял ноги, пару раз плечом встречал углы и чуть не уронил рыцарские латы, но двое его подопечных висели строго на одном уровне и ни разу ни с чем не столкнулись. Его уже прожигал стыд за то, что не смог их закрыть и что они пострадали только из-за того, что были рядом с ним. Гарри из прошлой жизни помнил, что рядом с ним лучше не быть, — и проклинал себя за то, что позволил себе нарушить это правило. Снова.

Потом он все-таки поплыл — где-то на подходе к заветному Больничному крылу. Словно со стороны он слышал грохот распахиваемых дверей и удивленное восклицание медиведьмы. Целительница удивительно быстро расположила Джеймса и Сириуса на койках. Сам Гарри без сил упал на стоящий возле одной из кроватей стул. Поддерживающее заклятье таяло, усталость наваливалась на него свинцовыми гирями. Ломило суставы, а руки ощущались как сгустки боли. Он глухо попросил у медиведьмы зелья. Та призвала сразу три флакона.

Пока мадам Помфри исцеляла ребят, Гарри пытался сконцентрироваться на деле. Залпом опрокинув зелье, он передернулся от ощущения кома, провалившегося в желудок. Сознание продолжало плыть. Он старался глубоко дышать и не думать о лишнем.

Ему очень хотелось отключиться и передать заботы Дамблдору, но позволить этого он не мог. Нужно было срочно рассказать ему о заклинании, которое здешний Волдеморт каким-то образом смог наложить на Выручай-комнату… Может, и кольцо Гонта также было укрыто хитроумной иллюзией? За этими размышлениями он не заметил, как двери Больничного крыла распахнулись, впуская внутрь самого Альбуса Дамблдора.

— Альбус! Ты быстро! — медиведьма обернулась на директора лишь на миг и снова вернулась к диагностическим чарам. Тот кивнул целительнице, пристально взглянул на каждого из Мародеров, но остановился возле Томпсона.

— Вновь столкнулись с зеркальным отражением мира, я полагаю?

Директор говорил спокойно, даже буднично. Томпсон смотрел на невозмутимого старика, думая о том, как же он отличается от Альбуса Дамблдора из его родной Вселенной. Или Гарри был просто таким наивным?

— Вы предполагали это?

Дамблдор прямо посмотрел на артефактора.

— Без ложного стеснения, профессор Томпсон, хочу сказать, что мой интеллект позволяет предполагать вещи и куда более неочевидные.

Гарри устало прикрыл глаза: было понятно, что им предстоял очередной долгий и неприятный разговор.

— Соглашусь, — просто сказал директор. — Но все же настою на том, что вам необходимо отлежаться. Хотя бы до вечера. Все хлопоты я возьму на себя.

Протест растворился в крепких объятиях сна без сновидений.

* * *

Хуже Регулус спал только после того, как мама выжгла Сириуса с гобелена.

Этой ночью он долго не мог уснуть. К рассвету робкий сон ненадолго затуманивал сознание. Но вместо спасительного отдыха перед его глазами мелькали тревожные образы: смертельно бледная матушка, поверженный проклятьем Сириус, окровавленная Белла.

Утром он с трудом оторвал себя от подушки. В ванной он взглянул на свое отражение: после ночи под глазами залегли тени, а глаза лихорадочно блестели. Регулус включил холодную воду и в совершенно несвойственной для себя манере сунул голову под струю.

Леди Блэк всегда хвалила его сдержанность и умение скрывать эмоции. Только благодаря ее речам, сохранившимся в памяти, Блэк смог привести себя в порядок после бессонной ночи, безучастно поприветствовать однокурсников, проводящих время перед завтраком в общей гостиной, обменяться парой дежурных фраз с деканом по пути в Большой зал и, наконец, занять свое обычное место за слизеринским столом.

Регулус взял себя в руки и решил, что не будет поддаваться слабости. Он не был готов врать Темному Лорду, как и не был готов упоминать Сириуса при Лорде. Ему не хотелось, чтобы непутевый братец соприкасался с делами Лорда, подставляя себя и семью под удар. Сердце вновь ускорило бег, и Регулус вновь взял под контроль собственное дыхание.

Он решил не поддаваться слабости и взять себя в руки, но филин за завтраком принес известие от Беллы, и последние опоры его самообладания затрещали под тяжестью новостей.

Кузина была в восторге — Регулуса пригласили на сегодняшнее собрание Пожирателей.

«Этой ночью, в наш обычный час, буду ожидать тебя на старом месте. Будь один и будь готов».

Его замутило от вида еды — но он притянул к себе тарелку с глазуньей.

«Этой ночью, в наш обычный час».

Его тошнило от самого себя — но он вел себя как обычно.

«Будь один и будь готов».

Он чувствовал себя в западне.

Занятия сменяли друг друга. Блэк делал все безучастно, не задумываясь. Ему с трудом удавалось сохранять невозмутимое выражение лица, поддерживать разговоры и даже что-то отвечать на занятиях — мысли витали далеко от уютных хогвартских стен.

Чем ближе был вечер, тем сильнее проявлялась дрожь. После уроков он пытался отвлечь себя эссе и книгами, но не преуспел: из-под пера выходили одни кляксы, а глаза сами искали циферблат каждые пять минут. От переживаний виски сдавила головная боль. В общую гостиную из библиотеки Регулус вернулся совершенно измученным. Он уже просто мечтал о том, чтобы все поскорее закончилось.

В гостиной он ради приличия перекинулся с друзьями парой реплик и сел неподалеку от них с первой попавшейся книгой, чтобы прикрыться чтением и не вступать в активный диалог. Время тянулось нещадно долго.

Гостиная пустела.

Регулус захлопнул книгу, когда часы отбили еще один час. Он наклонился вперед, чтобы положить том на столик возле дивана.

— Мне нужно прикрытие на эту ночь, — сказал он тихо, так, чтобы услышал только сидящий напротив Лестрейндж. Тот все понял без объяснений, только взглянул пристально, оценивающе.

Блэк беспрепятственно выскользнул из подземелий, добрался до главного холла и выскользнул в промозглую прохладу ночи. Накинув на себя заклятие Невидимости, он двинулся к Запретному лесу, дальше от замка и анти-аппарационных чар. Его ждали Белла, особняк Лестрейнджей и темнейший маг современности.

Регулус, собиравший о нем все газетные заметки с пятого курса, отдал бы все, лишь бы еще на чуть-чуть сохранить дистанцию между воображаемым и действительным. Он до сих пор не мог поверить, что происходящее с ним — правда, а не сюрреалистичный сон, где последствия действий принимали монструозные формы, обрушивающиеся со всех сторон, точно океанические волны на беззащитный береговой выступ.

То и дело цепляя выступающие корни, Регулус упорно двигался вперед. Он не мог пропустить аудиенцию — и не мог подставить брата. Петляя меж узловатых стволов, сухих ветвей и лесных духов, Регулус думал о том, как будет врать своему кумиру, сильнейшему магу и будущему правителю магической Британии.

Он подошел к границе хогвартских земель, закрыл глаза и стал ждать.

— Салазар свидетель, я так горжусь тобой.

Белла выплыла из тьмы, и лунный свет заиграл в ее глазах. Регулус протянул ей руку и отпустил себя в короткий полет.

* * *

— Круцио.

Темный Лорд не кричал. Ему не нужно было сосредотачиваться на ненависти — она была для него языком таким же естественным, как и парселтанг.

Воздух искрился от силы проклятия, а младший сын Вальпурги и Ориона выгибался под красным лучом, срывая связки, с крика переходя на хрип.

— Что за кретин? — реплика Лестрейнджа растворилась в приступе глухого рыдания.

Эбенезер Розье промолчал, но с оценкой был согласен. Юлить и что-то скрывать от Лорда было настоящим самоубийством — но, учитывая пунктик Блэков по поводу семьи, было неудивительным, что Регулус попытался скрыть связь брата с таинственным профессором, который мешал Волдеморту.

— Белла, можешь забрать его, — Темный Лорд возвышался над бездыханным Блэком. — Я разочарован. Надеюсь, — обратился он к остальным Пожирателям, — ваши успехи будут более впечатляющими.

Эбенезер позволил себе улыбнуться — за маской все равно никто не различил бы его эмоций. Он не мог дождаться возможности преподнести хорошие известия.

Его сын, его хитрый и умный сын нашел способ провернуть практически идеальное преступление: он подготовил жертву для ритуала Лорда — и никто в Хогвартсе и Мунго не заподозрил, что проклятье на грязнокровке впитывает чужую магию.

Это пора заканчивать.

Только одна мысль звенела внутри его пустой головы. Он редко доходил до такого состояния — и обычно с помощью темных волшебников, которые помогали ему как можно скорее расстаться с жизнью. На этот раз Гарри справился сам, и дебют удался: он чуть не угробил себя и двух парней — но не просто парней.

Истощенные темными заклинаниями, Джеймс и Сириус остались в Больничном крыле. Гарри видел, в каком они состоянии, их обескровленные лица и синеющие губы отпечатались в памяти, как вспышка колдокамеры — на сетчатке глаза. Гарри надеялся, что Дамблдор, предполагавшийтакой исход, не станет его искать.

Гарри стоял в пустом широком коридоре первого этажа; он подпер плечом явно не нуждающийся в этом холодный подъем каменной арки. По полу гуляли сквозняки. Факелы догорали, и оранжевые отсветы на стенах смешивались с синим сумраком. Гарри не смог определить время и усмехнулся: для мага, связавшегося с временем, он слишком плохо его чувствовал — и новая судьба потерянного меж времен казалась ближе некуда. Он со вздохом оторвался от стены и поплелся вслед за сквозняками.

Гарри никуда не шел, на самом деле, это его воля тащила трясущееся тело. Разум оставался немым, и путь Гарри складывался сам собой. Он не заметил, как вышел к Черному озеру. В другом мире и в другое время Гарри обожал сидеть неподалеку на холме или под деревом, смотреть на воду, на блики солнца, бег облаков или рябь, нагоняемую ветром с предгорий. Сейчас он шел через предрассветную синеву среди теней — и сам был тенью, и черные воды о чем-то ему шептали. Ноги несли его вперед, гладкая подошва скользила по влажным булыжникам; пятки бились о камни, когда он проскальзывал вперед и вниз — так же бились друг о друга мысли.

Он не должен был быть здесь.

Он не должен был ни во что вмешиваться.

Он не должен был никого втягивать в свои дела.

Внутри Гарри клокотало, но его лицо словно онемело и застыло страшной маской. Он все сделал неверно с самого начала, а теперь не мог вынести самого себя и своих решений.

Он резким и размашистым движением трансфигурировал первый попавшийся на дороге камень. Перед ним выросла и растянулась уродливая скособоченная скамейка, но достаточно устойчивая, чтобы выдержать тяжесть его бытия. Ноги его не держали, а трансфигурация выкачивала из него последние силы. Ему было паршиво настолько, что он жалел, что сам не потерял сознание в той прокля́той комнате. Гарри закрыл лицо руками.

Он был жалок и знал это. Он делал глубокий вдох на «четыре», а выдыхал на счете «шесть». Остро, очень остро хотелось закурить — хотя он редко докуривал сигарету до конца из-за дрянного привкуса. Просто иногда чувствовал себя Сириусом после Азкабана. Гарри был в мире, знакомом до боли, но места для себя не находил — и делал ошибку за ошибкой, следуя недоброй тропой благих намерений.

Как ему теперь все исправить?

Это была не его война, но он не хотел давать никакой войне и шанса.

Что он мог сделать?

Морозная свежесть давно заставила его сжаться, скрючиться, засунуть руки подмышки; в носу хлюпало, неприятно кололо уши. Гарри передернулся и попытался расслабиться. Он слышал голос просыпающегося леса, хотя Запретный лес никогда не засыпал по-настоящему; видел свет над горизонтом и как звезды становились прозрачными.

На самом деле, он знал ответ. Ответ всегда был одним — и с самого начала этого нежданного приключения он был под рукой, а сейчас лежал в заколдованном ящике стола в его профессорских комнатах. В своих мыслях Гарри уже откручивал произвольное количество оборотов на разрушающемся маховике времени. Лучше смертельная лотерея, чем чужая игра в чужом мире, который похож на свой собственный до сумасшествия. Если магия и время не поделят его на ноль, он обязательно расскажет, почему теряли рассудок путешественники во времени.

Гарри поднялся со скамьи и перестал мучить камень своими чарами трансфигурации. Он шел словно бы на собственную казнь — не медля, не оглядываясь — палач и преступник в одном лице. Накатившие волны слабости разжали свои когти, хотя Гарри не был уверен во всем, что чувствует. Двор и подступающее утро остались смазанной картинкой за спиной. Когда Гарри стремительно прошел через холл, эхо его чеканного шага разлилось под сводами.

Лестницы сами ложились под ноги и несли к нужным переходам. Лучи восходящего солнца изрезали все восточные коридоры: каждый раз, когда лестница проплывала мимо, в памяти Гарри словно оставляли отпечатки — чистый свет, полосами прорезающий темноту. Когда он сошел с лестницы, в глаза ему бросились колдовские огни: синий, жёлтый и красный огонь — это горели витражи Хогвартса. Герои и святые смотрели на него, но он прошел мимо.

В своих комнатах, с которыми Гарри уже мысленно попрощался, он парой взмахов начал собираться. Вещи не приплясывали, не кружились, они резко слетали со своих мест, стремительно уменьшались и исчезали в его бездонной сумке. Он действительно собирался уйти. Гарри со скрипом отодвинул стул и сел за оставшийся стол, взялся за перо. Он написал одно за одним четыре коротких бессвязных письма: Джеймсу, Сириусу, Дамблдору, Лили.

Все вещи были сложены. Письма оставались на столе, а стол остался последним предметом со следами пребывания Гарри в этом мире. Гарри слышал, как кровь стучала в жилах и чувствовал тяжелые удары сердца.

Сейчас или никогда.

* * *

Минуты продолжали утекать. Небо над замком наверняка давно поменяло цвет.

Гарри Поттера удерживала на месте его самая крепкая и отчаянная часть, воспитанная Дамблдором и его испытаниями, умеющая верить и не терять надежды в самые отчаянные времена. Трудно было сказать, что на него нашло. Произвольное количество оборотов, серьезно?

Он в этом мире оставил много следов. Он был как упавший в воду камень, от которого по по побежали круги. Скольких он подставил, задел, впутал? Как много здесь, в этом мире, «мире Б», пошло по-другому? Каждое его решение здесь, каждое его взаимодействие с этим миром рождали новую реальность — он в любом случае менял всё, он это знал. Почему бы не вернуться снова в точку отсчета? Не повторять ошибок?

Размышления прервал тонкий перезвон — Гарри узнал его сразу. Он моментально снял защитные чары с ящика и распахнул его. Что, если это последняя песня маховика? Гарри замер над мерцающим маховиком.

Его сфера еле заметно светилась голубоватым. Гарри приглушил свет в пустой спальне движением руки. Факелы перестали плясать и шипеть, приглушенный оранжевый свет распластался по стенам, оставив комнату в полутьме. В наступившей тишине отчетливо был слышен затихающий перезвон артефакта. Гарри с большой осторожностью и с еще большей неуверенностью окутал маховик легкой паутиной диагностических чар. Он знал, что артефакт деградировал, что его потоки магии слабели — но дальше этого вывода не продвинулся, убежав от главной проблемы в мир проблем людей, похожих на тех, кого он любил. Сейчас у него не было даже секунды, чтобы пожалеть об этом и других своих решениях в этой вселенной. По лбу Гарри скатилась капелька пота. Он не заметил, что покрылся испариной в прохладной комнате.

Паутинка его чар истончилась и пропала. Гарри наблюдал, в каких участках и как распадалось заклинание — читал артефакт, как сотни других на занятиях в Гильдии. Магия оставляла маховик; ее потоки угасали, и петля, которую маховик способен был нарисовать, вряд ли была больше года. В абсолютной тишине Гарри казалось, что он слышит, как магия утекает из артефакта. Само время утекало прямо перед его носом. Его отстраненность тонула в ужасе осознания, что еще немного — и он останется в этой вселенной со всеми последствиями уже принятых решений.

Гарри судорожно отер верхнюю губу и лоб, привычным жестом взлохматил волосы. Шум в ушах и страх оглушили его, но все же не замедлили ум. Перед глазами мелькали формулы и расчеты, Гарри Поттер перебирал переменные одну за одной. Единственно верное решение предстало перед глазами спустя всего лишь минуту. Оно было очевидным и простым. Простым настолько, что Гарри сразу же протянул руку к артефакту, привычно наклонил и второй рукой начал закручивать маховик.

Магия маховика деградировала. Он стал слабым, Гарри предполагал, что артефакт станет обычной безделушкой после этого скачка. Это его не остановило. Гарри Поттер продолжал делать тридцать полных оборотов. Он невербально призвал свои вещи.

На этот раз его путешествие будет короче.

* * *

Он все еще был в 1977 году. Но уже не в Хогвартсе, не в тот момент, когда он, скрюченный от ужаса, завис над своим сундуком. Гарри смотрел на «Дырявый котел» со стороны, попивая прохладный кофе с молоком. Он сидел за уличным столиком, скрываясь за чужой личиной, в образе лысеющего, чуть осунувшегося мужчины тридцати-тридцати пяти лет. На нем была мантия горчичного цвета, а из-за выреза виднелся простой темно-красный свитер. Небольшой круглый циферблат часов отбрасывал солнечные зайчики вокруг.

Гарри перенесся за несколько часов до своего первого прибытия в мир Б. Он успел купить в Лютном переулке фиал с Оборотным зельем и человеческую частичку к нему. Гарри выпил его почти тут же, за углом магазина, в тени небольшого темного тупика. Он отвернулся от грязного переулка, подождал, пока новая личина расползется и растянется по нему как нужно — и вернулся в магазин. Гарри это не нравилось, но он твердо решил не светиться в мире Б. Он изменил воспоминания продавца, заставив того уверовать, что дорогущий фиал Оборотного зелья выскользнул из рук и разбился. Пока продавец приходил в себя от осознания убытка, Гарри накинул на себя мантию-невидимку и выскользнул из лавки прочь.

Он снова стал зрим, когда показался на свет Косой аллеи — такой же уютной, светлой, приветливой, как и в детских воспоминаниях. С легкой душой он зашел к мадам Малкин, выбрал комплект повседневной одежды и пару мантий.

Гарри бросил взгляд на часы и сделал большой глоток кофе. У него в распоряжении были сильные артефакты, послезнание, его боевой опыт. А вот терять ему было нечего. И сейчас Гарри как никогда отчетливо чувствовал себя взлетающим на предельную высоту, вертикально вверх — и ничего не изменить, потому что сдвинуться даже на миллиметр невозможно.

В паб ввалилась компания, которая уже где-то успела повеселиться. Через окна «Дырявого котла» было видно, как в своем темпе работает прислуга: как крепкий официант разместил компанию, как уборщица левитировала большое ведро с целой связкой швабр и скрылась в глубине здания. Скоро на постоялый двор заглянет Гарри Поттер.

А потом за ним придёт другой Гарри Поттер. И убьет его.

Гарри допил кофе, поставил кружку и бросил чаевые на стол. Он был рад, что его сознание не могло полностью осознать происходящее. Гарри Поттер не хотел никого убивать — но выбора не было. В мире не могло существовать двух Гарри Поттеров. В конце концов, он прибыл в мир Б первым — ему и оставаться.

Он увидел себя со стороны, себя прошлого, распахивающего дверь в «Дырявый котел», и зашел следом, отставая на несколько шагов. Тот Гарри был в таком состоянии, что не особо видел и понимал происходящее вокруг. Гарри с легкой ухмылкой занял ближайший столик и продолжал наблюдать со стороны. Он помнил всё, несмотря на то состояние, в котором прибыл в паб. Наконец, его близнец с другой страницы двинулся к комнатам, неверной походкой преодолевая лестницу.

Гарри встал из-за столика, бросил легкий Конфундус на бармена и официанта, видевших его, прошел мимо шумной компании и проследовал за самим собой. Сердце билось в груди, как кулаки гуляк о столешницу, быстро и сильно. Гарри замер на верхних ступенях лестницы, выглядывая из-за угла. Он из прошлого прошел в свой номер и захлопнул дверь — Гарри в один прыжок нагнал его, успевая распахнуть дверь до того, как он же наложит ставшие привычными защитные заклинания. Гарри ворвался в комнату, врезался в свою спину. Его копия после путешествия через десятилетия не могла похвастаться реакцией и скоростью. Всё кончилось за два заклинания. Ещё два потребовалось, чтобы разобраться с телом.

К тому моменту, как пальцы Гарри перестали дрожать, закончилось действие Оборотного. В 1977 году по-прежнему был один Гарри Поттер — никому не известный и оттого невидимый.

Он не совершит ошибок. Его корявые письма никому не понадобятся. Никто не попадет в Больничное крыло и не пострадает. Гарри найдет способ, как ему покинуть эту ловушку коварного времени.