Дамы семьи Поттер (гет)

Примечания:

Автор обещал выход главы в ускоренные сроки и слово свое сдержал :)

Знаю, я часто это говорю, но этой главе удалось потеснить моих прежних фаворитов ❤️

Саундтреки к разговору:

https://www.youtube.com/watch?v=VsxlqmSDmBU

https://www.youtube.com/watch?v=WtCREZoiSQQ

Он бесконечно долго куда-то шел, не помня ни куда, ни зачем. Точно знал только одно: надо идти дальше, несмотря на то, что ноги утопали во мхах и каждый шаг требовал все большего усилия. Высоко над головой смыкались кроны исполинских деревьев, у самой земли стволы обвивал туман, — этот лес, темный и древний, должен был вызывать опаску, но вместо этого казался давно потерянным домом. Нестерпимо тянуло улечься на перину мха и позволить травам укрыть себя пышным одеялом, убаюкивая на долгие века… Тем не менее он упрямо шел дальше, чувствуя, как в груди нарастает смутная звериная тоска. Когда-то он знал это место, знал и отчаянно любил, — но совсем его не помнил, и от этого хотелось по-волчьи выть, жалуясь невидимой луне. Он переступил границу ведьминого круга, возникшего впереди неясно когда, в последний раз оглянулся назад и…

…оказался в зале с высокими сводами, знакомом до последней звездочки на зачарованном потолке; в зале, богато украшенном для праздника. Он танцевал, изо всех сил стараясь не ударить в грязь лицом, потому что вел ту, кого любил, — вот только никак не мог рассмотреть лица напротив. При этом он прекрасно видел все остальное: и сотни свечей, парящих под потолком, и золотое конфетти, похожее на падучие звезды, и других танцующих, хоть те и казались смутными тенями, — и откуда-то он знал, что так бывало всегда, стоило им оказаться слишком близко друг к другу.

Конфетти оседало на волосах (темных или рыжих?), путалось в них, и тянуло провести рукой по тяжелым прядям, собирая хрупкие золотые искорки в ладонь, чтобы сохранить магию этого вечера хотя бы так. Украсть ее, спрятать в карман незаметно от взглядов, жгущих спину, — вот только, несмотря на соблазн, делать этого было нельзя… Почему? В чем крылась причина?

Она что-то говорила, эта девушка, вся золотая, ослепительная, словно солнце, а он отвечал, а сам думал о том, что сперва закончится песня, а затем и вечер, и учебный год, и вся привычная жизнь, — когда он увидит ее в следующий раз и увидит ли вообще? На что он готов пойти, чтобы прикоснуться к ней снова?

Ответ пришел откуда-то изнутри, единственно верный и возможный: на все… Совершенно на все.

А затем музыка утихла, и они направились обратно к столику с пуншем. Она молчала, а он остро чувствовал, как с каждым шагом расстояние между ними увеличивается, как они неизбежно расходятся по разным мирам. Он повернулся было, чтобы напоследок налюбоваться ею, такой невозможно красивой, но вместо этого…

…проснулся, рывком вскинулся на кровати, всматриваясь в темноту спальни и вслушиваясь в шорохи. Воспоминания рвались изнутри, настойчиво стучались в сознание, но им не хватало сил, чтобы пробить заслон Обливиейта. Северус закрыл лицо ладонями и немного посидел так, глубоко дыша и пытаясь ухватить за хвост смутные образы. Те манили и ускользали, раздражая все больше и больше, и через пару минут он сдался. Лег обратно, заложив руки за голову и прикрыв глаза.

Снам веры нет — ночью мозг перемалывает вымысел и явь, щедро сдабривая результат ассоциациями, страхами и желаниями. Случился ли тот танец на самом деле? Северус не знал и почти привык к своему незнанию. В последнее время он ловил себя на крамольной мысли: что если Поликсена оказалась права и не стоило ворошить былое? По крайней мере, сейчас мир обрел шаткое равновесие, но каждый последующий шаг грозил снова послать все к черту — и теперь уже навсегда.

Как дальше жить с собой, если Северус выдал Лорду тайну Каролины, ее истинное пророчество? И что если это не единственная страшная ошибка? Он ведь запил после дуэли, нарушил зарок, данный в детстве, — так кем вообще был тот парень, которого Северус не помнил и не понимал? И на что тот парень был способен?

Он поколебался и все-таки встал с кровати: сегодня сон уже не придет. Накинул халат, сделал кофе, сел за стол и снова пробежался глазами по последнему письму Слагхорна — тот советовал новый метод перегонки и божился, что с ним рецензенты не только примут статью, но и устроят стоячую овацию. Северус тепло усмехнулся, откладывая письмо и удивляясь тому, насколько сильно его тронула чужая забота.

На поверку Гораций Слагхорн оказался отличным ментором и приятным человеком, особенно если позволять старику невинные маленькие слабости: пить с ним хороший чай, баловать засахаренными фруктами, а еще слушать и кивать в положенных местах. Пожалуй, именно он стал для Северуса отцовской фигурой, хоть и слишком поздно…

Приемный родитель из него вышел на славу — уж кому-кому, а сыну Тобиаса Снейпа было с чем сравнить. Слагхорн прилагал все возможные усилия, чтобы помочь любимому ученику встать на ноги: обещал свести с нужными людьми, присылал полезные материалы и соглашался выступить соавтором любой статьи, которая взбредет его протеже в голову.

А еще он не задавал лишних вопросов, но при этом безошибочно отделял зерна от плевел. Такт — Северус не ожидал, что оценит такое качество, но все случается в первый раз. Деликатная поддержка Горация была феноменом новым, но до боли приятным, и Северус чувствовал, как постепенно заполняется пропасть где-то внутри, о существовании которой он и не догадывался.

Северус кому-то интересен. Кто-то, помимо Поликсены, болеет за него и желает ему успеха…

Мысль об обширных связях Слагхорна повлекла за собой другую, а потом и третью, четвертую… Финальный вывод был неожиданным: прежде чем смириться, нужно сменить метод и попробовать снова. Северусу требуется помощь со стороны. Недостаток самоучек — склонность заново изобретать велосипед: у его пикантной проблемы может иметься решение, известное профессиональному обливиатору. Нужно всего ничего: взять гордость за шкирку, засунуть ее поглубже и явиться к мастеру на прием. Смиренно попросить о помощи — вот только он не привык полагаться ни на кого, кроме себя.

С раннего детства и по сей день Северус решал проблемы самостоятельно, почти не привлекая других людей. До Хогвартса сам готовил есть и следил за одеждой, сам собирался в школу, сам ходил за покупками, без напоминаний делал уроки и стиснув зубы убирал за пьяным отцом. В Хоге он сам сражался с четверкой Мародеров и выгрызал признание своих талантов. Если Северус и принимал чужую помощь, то в порядке исключения, когда отказываться было просто-напросто глупо: например, от смены гардероба на третьем курсе или от воспоминаний Поликсены…

Или от заступничества Дамблдора, который снизошел до незадачливого шпиона и спас его от тюрьмы. Тогда Северус тоже позволил себе помочь, — но кто встал бы в позу и ответил отказом? Принципы — штука хорошая и приятная, пока жизнь не прижмет по-настоящему: их не намажешь на сухарь и ими не согреешься в могильном холоде… От мысли, что он мог перестукиваться с Сириусом и Рабастаном в соседних камерах, стало почти смешно. Трагикомический анекдот: встретились как-то в Азкабане первая любовь Поликсены Паркинсон, ее жених и лучший друг…

Впору было делать Альбусу анонимный подарок. Подсунуть под дверь открытку: дорогой профессор Дамблдор, большое человеческое спасибо — благодаря вам кое-кому важному было проще жить…

Открытка, которую он никогда не отправит.

Северус знал, что многое в его личности изменилось, но дурацкая гордость осталась неприкосновенной: видимо, она была константой характера, стержнем, на который нанизывалось все остальное. А еще ахиллесовой пятой: будь он менее независимым, все могло устроиться намного лучше. Проще и приятнее: всего-то и стоило чуть уступить в одном и прогнуться в другом… Правда, даже под страхом смертной казни Северус не принял бы помощь Поликсены и ее Блэка, особенно денежную. Мелочная злопамятность — у всех есть невинные маленькие слабости…

Стоило подумать о подруге, как что-то вкрадчиво прошептало: а ведь сейчас ночь с пятницы на субботу. Впереди выходные — и можно сорваться в квартиру за Барьером, надеясь, что Поликсена тоже там появится. Северус откроет дверь своим ключом и безмятежно кивнет в знак приветствия. На долгих два дня он забудет о выборах и Сириусе, о крестражах и пророчествах, наплюет на правильное, уместное и логичное. Притворится, что ничего не изменилось.

У всех есть маленькие слабости, правда? Северус не железный, и сердце у него на месте, что бы ни твердил папаша Тобиас. Он нальет Поликсене вина и накормит подругу вкусной едой, которую приготовит под ее насмешливым взглядом. Поликсена вызовется кромсать помидоры или неумело тереть сыр, или защипывать тесто, очень при этом стараясь, хотя выйдет криво, — в общем, делать хоть что-нибудь, потому что ей нравится участвовать в процессе. На десерт у них будет темный виноград — интересно, изучил ли Блэк жену так же хорошо, как ее лучший друг?

А потом Северус сядет обок и закроет глаза, позволяя себе наконец расслабиться. Наслаждаясь тем, что на время мир застыл в единственно верном порядке, а сам он обрел долгожданную цельность…

После ужина он внимательно выслушает новости и прокомментирует их, вызвав у Поликсены мимолетную улыбку. Легко отразит пару выпадов и сам пощекочет чужие нервы — просто так, в порядке разминки, потому что им обоим скучно без адреналина. Кто-то играет вместе в бадминтон, кто-то коллекционирует монеты, а они жонглируют ножами в паре⁽¹⁾ — ну чем не хобби?

Позже Северус сходит в магазин через дорогу и купит продукты для дома, придуманного его воспаленным воображением, дома, похожего на мираж в пустыне. Они с Поликсеной посмотрят фильм — Северус даже согласится на повтор «Унесенных ветром», — а потом пожелают друг другу спокойной ночи и разойдутся по спальням. Воскресенье пройдет точно так же, лениво и размеренно, и его это вполне устроит: он был бы рад проводить так каждый день, отныне и до самой смерти…

Вот только утро понедельника наступит намного раньше. Оно всегда наступает, но каждый раз умудряется застать Северуса врасплох.

Понедельник непременно настанет, и они — что? Выпьют кофе после ночи, проведенной порознь? Зато позавтракают вместе, как и положено лучшим друзьям: Северус — блинчиками, почти не стесняясь любви к сладкому, а Поликсена — яйцами Бенедикт, которые он научился готовить ради нее… И потом вернутся каждый в свою жизнь, в скучное настоящее: он отправится в школу, а она — на Гриммо, к мужу?

Северус был человеком отчаянным, но не законченным садомазохистом.

Пора было сдаваться хоть кому-то, пока он не свихнулся окончательно, — не хотелось бы дотянуть до Закрытого крыла Мунго. Северус нуждался в срочной и квалифицированной помощи, ему требовался обливиатор с обширным опытом и частной практикой. Кто-то, готовый принести Обет и обладающий рекомендациями, — к примеру, один из знакомых Горация…

Было тошно от мысли, что в его сознании будет снова шарить посторонний, но игра стоила свеч: самостоятельно он снимет Обливиейт не раньше второго пришествия. Пора было менять метод — и чем скорее, тем лучше. Понять уже, кто он, чего хочет и на чем стоит, — а наконец поняв, разобраться со своей неожиданной и сумасшедшей любовью. Расставить все точки над «i»: если да, то да; а если нет, то нет.

И наконец начать жить — пока он и правда не убелился благородными сединами.

Северус устал ждать. Он желал действовать, но для решительных шагов требовался прочный фундамент. В последнее время он особенно остро ощущал, что пока остальные дружат и любят, куда-то движутся и к чему-то стремятся, сам Северус застрял на пороге между старой личностью и новой, между одной жизнью и другой. Это продолжалось уже полтора года, и у него имелся прогресс, но он был совершенно недостаточен.

Как претендовать на чужое доверие, если любое воспоминание может перевернуть все с ног на голову? Именно поэтому Северус опасался значимых знакомств — его сковывала проклятая неопределенность. Горькая правда заключалась в том, что на него нельзя было положиться, — Поликсена проявляла чудеса терпения, но Северус не мог ждать такого благодушия от других.

Так что даже хорошо, что оба Малфоя в нем больше не нуждались: Люций наверстывал упущенное с лучшим другом, а Драко успел стать подростком. Это раньше он мог прийти к крестному, чтобы спросить совета, — отныне ему было стыдно плакаться взрослому. Северус отлично понимал крестника и поддерживал его независимость как умел, но в глубине души все равно скучал…

Их последний разговор случился на вилле Поликсены и окончательно расставил все по своим местам: смешной беловолосый мальчик, которого Северус помнил и знал, незаметно стал другим. Не хуже и не лучше — просто другим, словно основа для зелья, которой не хватает лишь пары ингредиентов, чтобы превратиться в сложный эликсир.

«Что рисуешь?» — спросил тогда Северус, так и не подыскав лучший вопрос. Драко нарочито спокойно довел линию до конца, закрыл блокнот и устроил его на бортике бассейна. Заложил карандаш за ухо и только тогда констатировал:

«Руки».

«Ну это я и сам вижу, — хмыкнул Северус и сел рядом. — И чьи же?»

«Просто руки, — отрезал Драко и независимо пожал плечами. Врал, конечно: у просто рук не бывает приметного кольца-цветка и уж тем более маленького шрамика между большим и указательным пальцами. — Меня это успокаивает».

А вот это было чистой правдой — Драко действительно успокаивало рисование. Северус помнил, как тот мог часами напролет возить по бумаге кистями, больше разводя грязь, чем изображая действительность. Где теперь тот мальчик, к которому он прикипел всем сердцем за неимением собственной семьи? Когда именно Северус его упустил — да и упустил ли?

Он поймал взгляд крестника, намертво прикованный к Метке, и рефлекторно потянулся к рубашке, но после секундного колебания все-таки не стал одергивать рукав.

«Смотри хорошенько, — тихо сказал он. — В свое время Метку приняли самые разные люди, и исходили они из самых разных побуждений. Многие из них были надежными друзьями, верными мужьями и прекрасными отцами, — но если Лорд вернется и обретет прежнюю власть, что им останется делать?»

«Метке нельзя сопротивляться, правда? — убито предположил Драко. — Человек становится как бы марионеткой?»

Северус покачал головой и поймал его взгляд. Глаза у мальчишки были очень несчастные, и наверное, стоило его подбодрить и дать надежду, пускай и обманчивую, но чирлидинг никогда не был сильной стороной Северуса. Пожалуй, из него вышел бы плохой отец — и было иррационально обидно от того, что он так и не узнает наверняка.

«В том и дело, что человек остается собой, но так даже опаснее, — честно пояснил Северус. — Если твой отец велит вернуться домой — как ты поступишь? Он будет выглядеть и звучать точно так же, как и обычно».

Драко тяжело вздохнул и низко опустил голову. Северусу не нужно было читать мысли, чтобы понять: крестник был одинок и потерян. Любимый сын и обожаемый внук, Драко привык к тому, что может безраздельно доверять Люциусу, — но если за спиной старшего Малфоя встанет Лорд, как его наследнику распознать ловушку?

«И ты тоже, да? — тихо спросил Драко. — Неужели Поликсена права? Не отвечай, я и так знаю. Конечно, она права, и я обязательно потеряю всех вас: и тебя, и папу, и дедушку… Совершенно всех до единого».

«Все верно, — просто кивнул Северус и заметил, как глаза Драко расширились от горького удивления. — У тебя останутся мама и… леди Блэк».

Потому что Поликсена давно не Паркинсон — и пора бы это запомнить, записать где-нибудь на случай, когда он снова поддастся соблазну и забудет о существовании Сириуса… Того самого Сириуса, уже не врага, но еще далеко не друга, который успел побывать на вилле, а позже ждал жену на Гриммо. Того самого Сириуса, с которым требовалось найти общий язык, но Северусу пока недоставало душевных сил.

«Зачем вы приняли Метку? — простонал крестник, с силой прижимая ко лбу сжатый кулак. — Ну зачем?»

Северус поколебался, не желая его смутить, — бог их знает, этих подростков, — но затем все-таки придвинулся ближе и накрыл плечо Драко ладонью.

«Люциусу велел отец, уж не знаю почему, — подумав, сказал он. — А я… когда-то я полагал, что все дело в профессиональном росте. Видишь ли, Лорд обещал мне содействие, он открыл для меня запертые двери. Сейчас уже не знаю, в чем была настоящая причина, — но если разберусь, тебе скажу первому».

Это было опасное обещание, но Северус ставил на откровенность. Когда-то в родительском доме ему недоставало именно этого — честности, готовности обсудить проблемы и совместно отыскать решение. Их семья напоминала архипелаг из островов, между которыми отсутствовала коммуникация. Так остров Тобиаса неуклонно затапливала вода, до неузнаваемости меняя рельеф. Остров матери был выжженной пустыней, по которой ветер гонял редкие клубки перекати-поля. Остров самого Северуса был домом действующего вулкана, царством дыма и пламени…

Они могли бы помочь друг другу, если бы объединились. Однажды маленький и наивный Северус изобразил это на карте мира: уместил архипелаг Снейп в Атлантическом океане, между Аргентиной, Намибией и Антарктикой, а потом соединил рукотворные острова мостами… За это он ночь напролет простоял в углу. Отец обвинил его в порче имущества, ушел топить злость в кружке и напрочь забыл о сыне, вернувшись уже наутро.

Северусу было — сколько? Пять или шесть? Тогда он еще слушался своего папашу. Он верил, что тот желает добра, даже если его методы вызывали сомнение. Потому Северус стоял и терпеливо ждал возвращения Тобиаса — час, другой, третий… В какой-то момент он понял, что о нем забыли, но продолжал стоять, как будто если исполнить волю отца, тот будет вынужден ответить взаимностью.

Глупости, конечно. Это никогда не срабатывало.

Тобиас набирался в какой-то забегаловке, Северус маялся в углу, отковыривая штукатурку и считая в уме до тысячи и обратно… а где была мать? Снова умирала на ночной смене, чтобы потом спонсировать запои мужа? Северус отлично помнил стол на кухне, за которым она сидела, сгорбившись, как старуха, — и Тобиаса, нависавшего над женой. Еще он помнил одно-единственное слово, повторяемое, словно могущественное заклинание: дай. Папаша знал, что рано или поздно Эйлин сдастся и пойдет у него на поводу, — нужно просто подождать. Мать просила и плакала, она грозила и проклинала, а в ответ слышала только одно, снова и снова: дай! Ну дай же.

Дай.

Эйлин не разочаровывала. Она всегда сдавалась: трясущимися руками открывала кошелек, швыряла наземь купюры, а затем прятала в ладонях изможденное скуластое лицо. Тобиас победно ухмылялся и наклонялся за деньгами, методично подбирал их с пола, не пропуская ни единой монетки. «Уж не переломлюсь, — шипел он, пересчитывая их на ладони. — В отличие от некоторых носатых, я человек простой и не гордый».

А маленький Северус, замерев в тени, напряженно размышлял: если отец не гордый, если он выставляет это качество напоказ, кичится им… значит, я пойду от обратного. Я буду гордым, стану полной противоположностью Тобиаса, до пепла выжгу схожесть с ним, и тогда…

И тогда все наконец наладится. Он наконец-то поймет, как правильно. Я научу Тобиаса на своем примере. Мама не сумеет, потому что она совсем другая, она слабая, да к тому же женщина, а я его родной сын, кровь от крови и плоть от плоти. Только я смогу дать Тобиасу Снейпу отпор, только у меня хватит и упрямства, и методичности, и безжалостности…

Конечно же, он ошибался. Если отца и задевала холодность сына, их подчеркнутая разность, то он никак это не показывал. Разве что стал больше пить, — но кто знает, что послужило причиной?

И когда Северус пообещал себе не заводить детей, чтобы на нем линия Снейпов пресеклась, а потом выплюнул обещание в лицо Тобиасу, тот только посмеялся. Страшная месть сына позабавила папашу — и Северус отказался от этой идеи, потому что не желал радовать своего первого настоящего врага…

Он бездумно отхлебнул остывший кофе. Повел затекшими плечами, размял шею холодными, твердыми пальцами — когда Северус вспоминал детство, обычно спрятанное подальше и накрепко заколоченное досками, то забывал о беге времени. Навыки окклюменции помогали не ухнуть в омут с головой, но чувства все равно просачивались: ненависть и тоска, страх, ярость и отчаяние. То, что сделало Северуса таким, каким он был до Обливиейта, выковало и закалило его прежнюю личность.

Он был родом из Коукворта, тот мальчик со взглядом исподлобья, всегда готовый дать отпор обидчикам. Черноволосый мальчишка в одежде с чужого плеча был родом из грязного, запущенного дома, в который стыдно было привести друзей, — а потому Северус специально ни с кем не сближался…

С какого-то момента он вообще держался настороже со всеми, включая собственную мать — потому что понял: Эйлин была ненадежным союзником. Сегодня она обещала стоять на своем, а завтра легко нарушала слово. Порой мать нарочно откупалась от Тобиаса, приносила тому бутылку и ставила ее на стол. «Хоть один вечер проведем спокойно», — слабо улыбалась она, а Северус прятался в ванную, включал воду и молча давился слезами. Со временем он научился плакать бесшумно, потому что Тобиас обладал особым нюхом на слабость.

«Что, снова развесил сопли? — радовался отец, поджидая его у двери, будто хищник в засаде. — Так я и знал! Нюня и размазня! Никогда не поверю, что ты и в самом деле мой сын, — разве у меня мог родиться такой нытик?»

Северус отдал бы что угодно, лишь бы Тобиас был прав, но мать качала головой: «Ты действительно его ребенок». Эйлин укоризненно поджимала губы, словно желание не иметь со Снейпами ничего общего было постыдным, — и в конце концов Северус перестал спрашивать. Зеркало подтверждало печальную правду: нос у него был материнский, как и мысок на лбу, и разрез глаз… Зато четкую линию губ и упрямый подбородок он совершенно точно унаследовал от папаши — и долгое время ненавидел собственное лицо, кутался в колючие, пахнущие плесенью шарфы…

Когда уже в Хоге Северуса посвятили в перипетии взросления Сири Блэка, он долго смеялся, а потом не на шутку разозлился. Судя по обмолвкам Регулуса, характер у его матери был не сахар, но что-то подсказывало: леди Вальбурга не пила горькую и не поднимала на сыновей руку. Сири вряд ли вытирал за ней рвоту и прятал синяки от соседей и одноклассников… Какими были репрессии в его уютном и безопасном доме, где всегда водилась еда, а домовик готов был выполнить любой каприз? Запрет на маггловскую одежду? Требование жениться на умной и красивой девушке?

Сытый голодного не поймет, но верно и обратное. Северус скорее проглотил бы язык, чем стал жаловаться посторонним, — зато Сири было хоть бы хны. Он свободно трепал имя матери, гордился репутацией бунтаря и позволял девицам себя утешать. За это Северус его презирал.

Мериться психологическими травмами детства — все равно что участвовать в специальной олимпиаде, но удержаться от сравнения не выходило. Долохов любил говорить, что каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, но Северус был категорически не согласен. Когда растешь в аду, легко вычисляешь того, кто едва уловил запах серы, — и для нелюбимого ребенка Сири удался слишком уж беззаботным и уверенным в себе. Возможно, Вальбурга ценила сына только как наследника фамилии, наплевав на его личность и интересы, — но она хотя бы не ненавидела своего старшенького…

«Снова сплелись в клубок, — злился папаша, стоило лишний раз прижаться к материнскому боку. Он был труслив и всегда ждал, пока Эйлин уйдет в другую комнату и не сможет его услышать. Боялся, что та достанет палочку? Это он напрасно — мать ни разу этого не сделала. Видимо, она действительно полностью отказалась от колдовства, и очень зря: Тобиасу не помешала бы пара профилактических Круцио. — Что, метишь на мое место, выползок? Хочешь быть главным мужчиной в доме?»

«Кому-то же надо», — огрызался Северус и привычно уклонялся от затрещины.

«Ну давай, пошипи мне тут! — рычал отец, неотрывно следя за ним налившимися кровью, бычьими глазами. — Беги прячься к матери за юбку, только это ты и умеешь!»

А наутро пожимал плечами: ничего не помню и ничего не знаю. Кто, я?! Да ни в жисть — это ты, сынок, снова путаешь. Северус был бы рад ошибиться, но на следующий день все повторялось, словно безумный день сурка.

«Звереныш, — так начал звать сына Тобиас, когда тот отучил себя плакать. — Ведьмино отродье, ишь зыркает из-под челки! Порчу на меня наводишь?»

Папаша замахивался, но без особого запала и все реже и реже — трогать Северуса стало себе дороже. Вместо этого старший Снейп приучился бить словами и раз за разом безошибочно попадал в яблочко, а его ядовитые ремарки продолжали жить своей жизнью еще долгие месяцы, а то и годы:

«Ну вот кто тебя полюбит, а, чучело? Ты и сам-то любить не умеешь, ровным счетом как твоя фригидная мамаша. Проклятое чудовище!»

Бессердечный монстр, которому самое место в кунсткамере, а не в приличном доме. Выродок, не понимающий чужих горестей. Психопат без капли сочувствия. А вот помог бы папе…

Помощь требовалась всегда. Дать денег на опохмел, выкроив из школьных обедов. Сгонять в магазин за очередной бутылкой — «только порезвее, мне тошно»! Убрать беспорядок, помочь добраться до дивана и ничего не говорить матери — будто Эйлин не догадается, как догадывался сам Северус, еще даже не переступив порог. Вовремя выключить газ, который Тобиас повадился оставлять, а потом засыпать, и слава богу, что без сигареты, — сколько раз перепуганные соседи вызывали газовщиков? Два или три?

А еще не оставаться в стороне, когда папаше хотелось сыграть в счастливую семью. В такие дни он метеором носился по дому, размахивая руками, весь во власти сладких фантазий: здесь встанет шкаф! А вот тут мы прорубим новую дверь! И обои тоже переклеим — правда, сынок?

Сперва Северус не понимал, что именно от него требовалось. Он молчал, неотрывно глядя на сбрендившего отца и пытаясь осмыслить новый тектонический сдвиг. Зато мать вся расцветала и кивала, поддакивала мужу и толкала сына в бок острым локтем: ну конечно, мы все переклеим! Ну разумеется, милый, все так и будет. У нас все сложится наилучшим образом, правда? Правда ведь?..

И Северус тоже кивал и криво улыбался — что ему оставалось делать? Тогда у него еще была надежда. Он заискивал перед Тобиасом ради матери, потому что вечером, когда они оставались наедине, Эйлин горячо шептала: «Подыграй, ну что тебе стоит? Может, он наконец возьмется за ум. Может, Тоби просто не хватает цели — пускай это будет ремонт, в самом деле… Ну что тебе, жалко, что ли?»

Ремонт, который так никогда и не сделали. Новая работа, на которую папаша не пошел. Переезд в другой дом, который откладывали так долго, что совсем про него забыли…

Последней каплей стал поход в пиццерию. В тот зимний день Тобиас забрал сына из школы — между прочим, впервые в жизни, и Северус позволил себе поверить в то, что все начало налаживаться. Отец был гладко выбрит и причесан, он вел сына за руку и раскланивался с соседями, а Северус, наивная душа, хватался за грубую ладонь и молился неведомо кому: пускай так будет всегда. Пожалуйста, пускай это окажется правдой…

Они пришли в пиццерию, которую Северус видел только со стороны улицы. Сели за стол, как взрослые, получили меню, и папа позволил ему выбрать пиццу для них обоих. Северус до сих пор помнил свой выбор: курица с ананасами, потому что жестяные банки ананасов в сиропе напоминали ему о празднике. Он очень старался ничего не испортить: улыбался и кивал, ел аккуратно и медленно, чтобы не наставить пятен, а еще охотно отвечал на бессмысленные вопросы — родной отец совсем его не знал…

Потом они расплатились и даже оставили чаевые официантке, но Тобиас не пошел с ним домой. Вместо этого он отослал Северуса поиграть с друзьями, которых у него не было. «Погуляй часок, я как раз приду, — пообещал папа и напоследок потрепал сына по голове. — И тогда мы сыграем в шахматы, можешь готовить доску».

Северус отправился на пустырь за домом и там в одиночестве катал снежки, а потом слепил безносую и скособоченную снежную бабу. Небо было серым, как ртуть, выцветшим и пустым, но ему казалось, что это самый прекрасный день от начала времен. К исходу условленного часа Северус улегся прямо в снег и лежал там несколько минут, чувствуя, как радость поднимает его на невидимых волнах все выше и выше. Жизнь казалась удивительной и полной заманчивого обещания…

А потом Северус пришел домой — и стало ясно, что доску можно не готовить…

Он не стал ни плакать, ни упрекать, потому что это было бесполезно. Все было бесполезно, пора было взглянуть правде в глаза. Вместо этого десятилетний Северус решил действовать — и не придумал ничего лучшего, чем отравить своего отца.

Он ничего не знал и не умел, а потому действовал по наитию: собрал волчью ягоду в соседском палисаднике, тщательно растер добычу в кашицу и подмешал во вчерашнее рагу. Сам подал Тобиасу тарелку, заслужив пару ядовитых насмешек, сел рядом и молча, внимательно следил за каждой ложкой. Всю ночь он не спал, ужасаясь своему поступку, во всех красках представляя, как за ним приедет полиция и Северуса отправят в тюрьму, а мать упадет на колени и бросит ему в спину последнее отчаянное проклятие…

«Отрава» не сработала, и ничего Тобиасу не сделалось, только желудок поныл. Тогда Северус еще не знал, что волчья ягода — название собирательное, и в эту группу растений входят как ядовитая белладонна, так и вполне съедобная дереза… Если кому и стало хуже, то только самому отравителю — потому что в тот день он переступил важную черту. Северус доподлинно узнал, что на свете есть люди, которых он готов убить. Уничтожить их по-настоящему, стереть с лица земли, пройти весь путь от начала и до самого конца…

Надо все-таки продать ту развалюху и попрощаться с Коуквортом раз и навсегда. Решение было принято уже давно, но у Северуса никак не доходили руки. Если бы он мог себе это позволить, то не продал бы дом, а сжег его до основания. Он обложил бы фундамент хворостом, щедро полил бензином и бросил бы не Инсендио, а маггловскую спичку — такие любил жевать Тобиас, мусоля деревянный кончик на диво крепкими желтоватыми зубами. А сам стоял бы, скрестив руки на груди и любуясь: у его детства вышел очень красивый погребальный костер…

Северус не глядя подцепил со стола фиал с очередным воспоминанием Поликсены, взял наугад, наплевав на временную очередность. Крепко сжал в руке, чувствуя, как в ладонь впиваются острые грани. Когда нервничал Драко, крестник брался за бумагу и карандаши.

Когда нервничал Северус, он все чаще тянулся за поддержкой к чужой жене…

Он снова и снова завязывает галстук, но всякий раз выходит криво. Нынешний Северус догадывается о причине своей неловкости: конец школы — еще не конец жизни, но безусловно кажется таковым. Этот момент хочется оттянуть, и Северус-в-прошлом оттягивает его как умеет, хотя прекрасно знает, что бегу времени сопротивляться бесполезно…

— Ты себя удушишь, — предупреждает Поликсена, чьими глазами он видит самого себя, одновременно узнавая и не узнавая. Каролина молчит, но наблюдает за его усилиями с заметным сочувствием. В этот день Каро выглядит донельзя хрупкой, почти хрустальной. Кажется, стоит подуть ветру — и подруга зазвенит от напряжения…

Стоящий у трюмо Северус усмехается и качает головой, ловит взгляд Поликсены в зеркале, и она смело его встречает. Прищуривается. Возвращает ли при этом улыбку? Северусу-в-прошлом, должно быть, все равно, но нынешнему Северусу очень важно это узнать. Ему хочется верить, что Поликсена улыбается в ответ, и ему грустно от того, что он не может подтвердить свою догадку.

Тем временем подруга отводит глаза и внимательно оглядывается по сторонам, словно впервые замечая три кровати под темно-зелеными балдахинами, дубовый шкаф на массивных вычурных ножках и письменный стол у окна, за которым сидит Каролина. За окном простираются глубины Черного озера: там плавают важные карпы и колышутся водоросли. Из него исходит зеленоватый рассеянный свет, и от этого спальня напоминает затерянное подводное царство.

— Так странно наконец тут побывать… — задумчиво говорит Поликсена. Она подходит к окну, становится вполоборота и постукивает по зачарованному стеклу костяшкой пальца. Ближайший карп подплывает ближе, в нерешительности шевелит плавниками, а затем виляет хвостом и уходит на глубину. — И где чья кровать?

— У окна берлога Эйвери, — сообщает Северус, снова переводя взгляд на узел галстука и сдвигая его чуть влево. Он пристально изучает результат, недовольно кривит губы, а затем срывает галстук с шеи и повязывает заново. Интересно, в который раз? Нынешний Северус не припоминает за собой такой щепетильности, но он и тот парень в хорошем костюме — по-прежнему очень разные люди… — А у выхода спит Розье. Говорит, в глубине комнаты негде развернуться, а ему тесно и тянет на волю, в пампасы. Я предлагал ложиться сразу под дверью, но он не прислушался. Зря, ему там самое место, прямо на коврике.

Поликсена оглядывается на третью кровать, у стены, и снова переводит на друга взгляд. Замирает на пару секунд, изучая галстук на его шее. Нынешнему Северусу кажется, что он понимает ее мысли: ровнее повязать у него не выйдет, а микроскопические улучшения погоды не сделают.

— Все, я сдаюсь. Завяжите кто-нибудь, — наконец просит Северус и поворачивается к ним с Каролиной, выше поднимает подбородок. — Хочется выглядеть на колдофото приличным человеком.

Северус-в-настоящем понимает то, что остается между строк: сохранится ли наша дружба после выпуска? Этот снимок мог остаться единственным напоминанием о проведенных бок о бок годах…

Он внезапно задумывается о том, почему все пошло иначе. Интересы тогдашнего Северуса Снейпа, сына безразличной матери и маггла-отца, всегда лежали в других плоскостях, однако нынешний он знал, что обе его подруги уже были просватаны. Помолвленным девицам не положено встречаться с посторонними мужчинами, тем более у них дома, да еще и без чужого пригляда, — и тем не менее после выпуска они проводили время втроем, совсем как раньше. Ходили в кафе, устраивали пикники и встречали вместе праздники в Коукворте…

Приходилось скрепя сердце признать, что ревность Патрокла имела основания. Как поступил бы на месте Паркинсона сам Северус, будь он воспитан в том же духе?

— Давай я, — тем временем вызывается Каро, а Поликсена кивает и отворачивается к окну. Она смотрит вдаль — туда, где русалки пытаются поделить улов поровну, но выходит нечетное число, и они злятся и потрясают трезубцами.

— Ничего не выходит, — вскоре печально говорит Каролина, и Поликсена на секунду прикрывает глаза. — Я когда-то завязывала папе, но это было так давно… Ну что же, теперь твоя очередь.

Поликсена нехотя открывает глаза, разворачивается, подходит к Северусу и мягко отстраняет расстроенную подругу. Затягивает узел в три движения, упрямо не отрывая от него глаз — так, словно перед ней не зеленый галстук в серую полоску, а готовая к броску ядовитая змея.

— Ну вот, — бодро говорит она и отступает к окну. — Попытка самоудушения предотвращена, и будущее мировой науки вне опасности. Можно рассчитывать на новый философский камень.

Северус кивает, гладит ровный узел кончиками пальцев и идет к шкафу — видимо, за пиджаком. Каролина кусает губы, а потом тонким голосом говорит, что ей нужно заняться платьем и что до бала они обязательно увидятся, и еще что-то такое же фальшивое и не способное никого обмануть. Поликсена и Северус делают вид, что верят, и Каро наконец берет себя в руки и благодарно улыбается самым краешком губ.

Она выскальзывает за дверь, а Северус продолжает копаться в шкафу, ворча себе под нос, что Розье ничему не учит жизнь и тот снова посягнул на чужие полки. Поликсена садится на кровать друга и после секундного колебания проводит ладонью по зеленому покрывалу, медленно и вдумчиво, словно гладит кошку. Северус-в-настоящем чувствует разлившееся в воздухе напряжение, пронизывающее кости электричество. В тот день все были на взводе, и каждый справлялся с тревогой как умел…

Внезапно дверь в комнату распахивается, и в проеме возникает Розье со своими вечно торчащими вихрами и рубашкой, лихо расстегнутой сразу на три пуговицы. Галстук у него нарочито сбит в сторону, болтается на шее висельной петлей — нынешний Северус прекрасно помнит эту привычку. Заметив Поликсену, Эван широко открывает рот, а потом закрывает, пару секунд молчит и криво усмехается.

— Уединились в спальне и развратничаем, ага? Я так и знал: стоило учуять сладкий запах свободы, как у всех начало рвать крышу, — с порога заявляет он и плюхается на свою кровать, ерзая так энергично, словно по нему ползают полчища муравьев.

Поликсена опасно прищуривает глаза, но молчит. Молчит и Северус, и только Эван продолжает как ни в чем ни бывало:

— По пути сюда я застукал Эйвери сразу с двумя девицами. Вроде не наши, но имен не назову — Сандро вытолкал меня быстрее, чем удалось собрать разведданные, — делится новостями он, легкомысленно болтая ногами в воздухе. — Вы же гостеприимнее, правда?

Эван играет бровями и гримасничает, а Поликсена подхватывает его шуточки, дурачится и зовет присоединиться: третий, мол, никакой не лишний, а вполне себе запасной, а Сандро Эйвери — умный и предусмотрительный человек, на которого всем стоит равняться… И только Северус продолжает искать пиджак, висящий на самом видном месте.

Когда воспоминание закончилось, догорело до пепла, он какое-то время сидел неподвижно, ни о чем толком не думая — состояние для него небывалое. Было спокойно и упоительно приятно, будто Северус обжегся, а затем подставил руку под струю холодной воды. Облегчение — вот чем это было. Облегчение и умиротворение…

Он посидел так еще немного, смакуя то, каким легким казался сам себе. Куда-то исчезли ярость и страх, зашевелившиеся после воспоминаний о детстве, словно клубок червей. Все-таки о Северусе хоть кто-то да заботился — пускай, не родители, но подруги. Его ценили и знали по-настоящему, а еще готовы были в любой момент подставить плечо… Это ли не удача? Это ли не счастье?

Северус бездумно скользил взглядом по гостиной: кресло и книжный шкаф, распахнутая дверь в спальню, тлеющий камин, — пока не остановился и не нахмурился. Снова взглянул на камин, встал и присмотрелся к углям. Игра воображения? Или в них действительно проступило: «ТУК-ТУК»?

Заглавные огненные буквы вспыхнули и погасли, а затем на углях проступило новое послание: «ЭТА ШТУКА ВООБЩЕ РАБОТАЕТ?»

Северус подошел ближе, подумал и сел по-турецки прямо на пол. Открыл камин для связи — зеленое пламя взметнулось вверх, застыло изменчивым, трепещущим экраном, и перед ним предстала сконфуженная, неловко сгорбившаяся Поликсена.

— Мордред, — пробормотала она и, поколебавшись, тоже села на пол. Покрутила в руках кочергу и отложила ее в сторону. — То есть, Север. Слушай, я не ожидала, что это сработает. Ты чего не спишь, а?

Он молча усмехнулся, и Поликсена фыркнула и скрестила руки на груди.

— Ладно, признаю: идея была дурацкой. Я действительно рассчитывала на твое отсутствие, хотела проверить догадку. Полтретьего ночи! Что за бурная активность держит тебя на ногах?

— А тебя? — еще шире улыбнулся он, даже не пытаясь скрыть, насколько рад ее видеть.

Вообще-то вовсе не Северус стучался в чужой камин, а потом на ходу изобретал оправдания… Впрочем, подозревай он, что подруга не спит, и знай наверняка, какой адрес назвать, то назвал бы его без раздумий. ​​Пора было признать честно: с правильными решениями у него не заладилось.

— Отвечать вопросом на вопрос невежливо, — развеселилась Поликсена. — Но так и быть, удовлетворю твое любопытство первой, в качестве жеста доброй воли. Мы с Сириусом играли в вист за бутылкой вина и засиделись допоздна. Мы теперь вроде как дружим… И если тебе интересно, выиграла именно я. Ты мной гордишься?

Северус полагал, что готов к любому развитию событий, но это заявление застало его врасплох.

— Дружите? — медленно, с намеком повторил он, и Поликсена важно кивнула и приосанилась. Северус заметил, что ее глаза лихорадочно блестят: видимо, бутылка вина не прошла даром.

— Серьезный дипломатический успех, первый в портфолио будущего Министра, — протянула она, копируя манеру Люциуса, и тут же продолжила своим обычным тоном: — Слушай, ну надо же притираться друг к другу? Вист для этих целей — самое то. Хотя нет, вру: еще можно резаться в покер. У Сири я даже выигрываю: у него слишком богатая мимика… Возьми на заметку, мне надоело уступать тебе каждую партию.

— И на что играете? Тоже на желание?

Вопрос прозвучал прежде, чем Северус успел осмыслить его значение, и Поликсена взглянула на него странно — искоса и с насмешливым любопытством. Вскинула брови, тщательно обдумывая ответ, и он пожалел о том, что Блэк недоработал и подруга не выпила больше, — впрочем, даже тогда она редко давала волю языку.

Желания, которые могли прийти в дурную голову Сири после стольких лет воздержания… думать о них не хотелось, но Северус все равно думал — и едва удерживался от того, чтобы не заскрипеть зубами от злости и обжигающей ревности.

— Нет, мы играем не на желание. Здесь ты по-прежнему вне конкуренции, — наконец мягко сказала Поликсена, глядя куда-то в сторону, и он неприятно удивился своей вспышке радости.

Северус привык владеть собой и заслуженно гордился самоконтролем — однако Поликсена, сама к тому не стремясь, умудрялась найти в его щитах тайную лазейку и сыграть на струнах, спрятанных глубоко внутри. Велико достижение: быть единственным человеком, с которым подруга играет на желание, — но Северус все равно ухватился за него как за ценный приз. Он хотел остаться для нее единственным хотя бы в чем-то, даже если это пустяк, не заслуживающая внимания мелочь. Унизительное первенство, но здесь Северусу — удивительное дело! — было наплевать на гордость с Астрономической башни.

— И не на раздевание тоже, — продолжила тем временем Поликсена. — На Сири и так слишком мало надето, это было бы неспортивно. Ставка в нашей игре — выше и не придумаешь: честность и откровенность. В нашем положении самое то. Почему Сири не любит колдомедиков и зачем я учила гоббледук… А еще с кем случился первый поцелуй — его и мой…

Поликсена усмехнулась, отвела глаза и потерла бровь.

— Правда, тут Сири дал маху: он и так прекрасно знал, что я отвечу. Проверял, видимо, — вдруг пора расчехлять фамильный топор… Ну а его самого затащила в кладовку Марлин МакКиннон — может, помнишь такую? Мышка Марлин, рыженькая такая, смешливая… на выпускном норовила сплясать на столе, но Сири вовремя вмешался и куда-то ее уволок — теперь понятно куда, развратник.

Северус пожал плечами: МакКиннон он припоминал очень смутно, — и Поликсена с сожалением покачала головой.

— Темпераментная была девчонка. Жаль, что погибла — тела так и не нашли, но куда еще Марлин могла подеваться? Впрочем, с нашей стороны тоже был исчезнувший без вести… Вдруг они с Пиритсом плюнули на войну, на Лорда и Дамблдора, и махнули вместе в Аргентину? Я как-то узнавала: в Мендосе очень красиво, сплошь горы да виноградники…

Северусу вспомнились собственные фантазии о пляжах Кюрасао. Было странно понимать, что Поликсена тоже думала о том, чтобы сбежать на край света. Странно и очень приятно, и воображение чуяло слабину и рвалось с привязи. Подсовывало какой-то безумный калейдоскоп: бирюзовая гладь воды до самого горизонта; широкополая шляпа, ослепительно белая на влажных темных волосах; звезды, крупные и низкие, запах соли и почему-то хвои, а еще сухой жар песка под лопатками — наверное, так бывает, если лежать у кромки моря и смотреть на ночное небо, указывая на созвездия свободной рукой…

Поликсена продолжала говорить о том, что после гоббледука испанский — плевое дело, что вина в Аргентине хоть залейся и еще что-то про мясо, самое лучшее в мире, но Северус не поддерживал беседу. Он не то чтобы не находил слов — просто все без исключения слова выдавали его с головой. Черт с ними, с первыми поцелуями: хорошо смеется тот, кто смеется последним… Важно было другое: Блэк оказался куда умнее, чем Северус полагал. Он привык думать о школьном враге свысока, потому что тот прочно вжился в амплуа беззаботного троечника, — однако на практике в дураках остался вовсе не сиятельный Сириус.

Может, он пока и не знал, что его жена любит темный виноград и ночное небо. Что Поликсена до сих пор ревнует к младшей сестре и начинает газету с раздела некрологов. Что иногда она засыпает посреди фильма, а потом пылко уверяет, что не спала, хотя на щеке успел остаться красный след…

Заполнение этих пробелов — дело времени, а его у Блэка с избытком. Он узнаёт Поликсену и завоевывает ее доверие, пока сам Северус преподает и присматривает за факультетом — и еще повезло, что слизеринцы привыкли к независимости и не доставляли декану хлопот…

Надо было все-таки увольняться, — с тоской подумал он и тут же себя одернул. Даже если завтра положить заявление на стол Альбусу, ничего не изменится… Разве что времени на сожаления станет на порядок больше.

— Поговорила с мужем, и он оказался интересным человеком?

Северус переиначил старый анекдот, скрывая горечь за насмешкой, и Поликсена подумала и закивала. Каждый кивок ощущался как гвоздь, забитый в гроб его безумных надежд. Подруга была оживленной и цветущей, совсем как в первые дни на вилле, пока Северус не начал претворять свой дурацкий план в жизнь. Она светилась так, что глазам было больно, и ему казалось: еще немного, и он ослепнет. Он был благодарен Сири за улыбку на ее лице и в то же время отчаянно завидовал. То, что сближение четы Блэк было делом рук самого Северуса, никак не унимало тоску — напротив, только подливало масла в огонь.

— Сири и правда очень изменился, — сказала Поликсена, и он уловил в ее голосе подозрительную нотку: еще не нежность, но что-то опасно близкое. — Оказывается, с ним можно иметь дело. Никогда бы не подумала, приятный сюрприз.

— Не знал, что тебе по вкусу богатенькие бездельники, — не удержался от шпильки Северус. — Надо было сдаваться Блэку еще в Хоге, только зря потратили время. Давно бы свили уютное гнездышко и вывели птенцов один другого прожорливее.

Подруга склонила голову к плечу. Прищурилась, словно брала его на прицел.

— Снова за старое, да? — с опасной мягкостью спросила она. — Эйвери и Макмиллана не хватило, нашел новую жертву? Тебя послушать, так впору уйти в монастырь — в кого ни ткни, все меня недостойны. Дай угадаю, ты надеялся, что в итоге мы состаримся вместе, убежденный холостяк и старая дева? И что станем делать: разводить кусачую герань и разгадывать кроссворды?

Этот пассаж вышел очень двусмысленным, и Северус до боли прикусил щеку, чтобы не вырвалось предательское «да».

Да, Поликсена, я действительно хочу состариться вместе — почему бы и нет, в самом деле? Правда, впереди у нас лет сорок активной жизни, и уверен, мы нашли бы, как провести время с толком. Ну ее к черту, эту герань! Почему бы не сыграть в карты на желание? С чем-чем, а с воображением у трансфигуратора и окклюмента полный порядок…

— Молчишь, — криво усмехнулась она. — Ну и правильно, я тоже считаю, что остаток жизни можно провести с большим толком. И, раз ты так любишь метафоры, вот еще одна: в наследство от сестры мне досталась пара лимонов, и я пытаюсь сделать лимонад. Пора понижать стандарты, Север, сколько можно жить прошлым? Или тебе можно, а мне нельзя, а?

Поликсена смотрела странно, выжидающе, словно это была пьеса и наступило время для его реплики. Северус недовольно пожал плечами: намек пропал втуне, — и подруга хмыкнула с заметным разочарованием. Стало обидно, несмотря на то, что Северус по-прежнему не понимал, что такого он сказал — или не сказал.

— Жаль. Тогда я возьму инициативу на себя. Предупреждаю честно: отныне ты под колпаком — у меня завелся шпион в Хоге, — скучающим голосом пояснила Поликсена. — Ремус и Сири пытаются разобраться, кто из них дурак, и с этой целью ведут трогательную переписку. Им быстро надоедает бодаться, и тогда достается остальным — так вот, Люпин упоминал твои амуры с коллегой. Ну что, поздравляю, давно пора: в нашем возрасте таскаться в «Сладкое яблоко» уже несолидно.

С этой стороны Северус удара не ожидал. Проклятый оборотень, ну что ему стоило держать пасть на замке?.. Он почти собрался с мыслями, чтобы парировать и перейти в атаку, как Поликсена медленно, со значением покачала головой, останавливая его на вдохе.

— Не ври, Север, это ни к чему. Я правда за тебя очень рада. Жаль только, что ты не признался сам, — я думала, мы друг другу доверяем… Впрочем, какая разница, правда? Главное, что теперь ты не один, и я тоже пристроена в добрые руки. Разве не этого ты хотел? — спросила она с очередной кривой усмешкой. — Руки оказались очень даже ничего, мне понравилось. Так что за дружеский пинок спасибо, но отныне можешь за меня не переживать. Дальше разберусь сама, там несложно.

Разве не этого он хотел…

Вообще-то Северус хотел совершенно обратного, потому что «хотеть» и «делать» — это принципиально разные вещи. Внутри всколыхнулась тень воспоминания: он слишком часто делал то, чего не хотел, и никогда не делал того, что хотелось до замирания сердца…

— Вечер закончился, но ночь только начинается, — намекнул Северус, уходя от прямого ответа и наконец возвращая себе самообладание. — Самое время заняться лимонами Блэка вплотную, но супруг не корчит зверские рожи из-за твоей спины. Почему?

— Ай-яй-яй, Север, что за грязные намеки? — фыркнув, укорила его Поликсена, и ее глаза смеялись. — Я так и знала, а еще притворялся джентльменом!.. Все просто: Сири здесь нет, потому что это личный камин в будуаре Вальбурги. Собственно, за него я эту комнату и ценю.

Подруга мимолетно оглянулась назад, и Северус проследил за ее взглядом, впервые обращая внимание на обстановку: туалетный столик у окна, натюрморты на стенах, пионы в огромной фарфоровой вазе…

— Интересно, с кем болтала по ночам леди Вал, — задумчиво сказала Поликсена, снова поворачиваясь к нему. — Я никогда об этом не задумывалась, но она ведь была живым человеком. Так странно: я была знакома с Вальбургой столько лет, но понимать ее начинаю только сейчас… В общем, я нашла руководство к камину — и скажу тебе, игрушка экстра-класса, явно сделана на заказ. Ты вот знал, что можно передавать сообщения в углях? Вот и я не знала.

— И зачем ты пошла в будуар свекрови? Тебе совсем нечем заняться, кроме настройки каминов? — нахмурился Северус и добавил с тщательно скрываемым злорадством: — Все-таки Блэк недорабатывает, я так и знал.

Подруга взглянула на него с веселым недоумением.

— Теперь это моя спальня. Куда еще мне деваться посреди ночи? И вообще, что за нездоровая фиксация на моей личной жизни? Давай без дружеского соперничества.

«Моя спальня»… Он не любил строить догадки на основе обмолвок и намеков, но все равно не сумел остановить ход мысли. «Моя спальня» предполагает наличие другой спальни, принадлежащей исключительно Сириусу, — а значит, они хотя бы не спят в одной постели. Это ровным счетом ничего не значило, но все равно подняло ему настроение.

Руки ей, видите ли, понравились!

Поликсена вдруг прищурилась, усмехнулась, и от следующей фразы его бросило в жар. Когда они познакомились заново, Северус бесился, воспринимая шуточки новоявленной подруги слишком серьезно. Затем привык и начал получать удовольствие, а то и сам азартно проверять, где именно пролегает черта…

Теперь все перевернулось с ног на голову, круг замкнулся — и Северус не мог удержаться от поиска скрытого смысла там, где его никогда не было.

— Или ты предлагаешь свою посильную помощь, а? — промурлыкала Поликсена, и ее слова отразились эхом, отправились гулять по закоулкам его воображения. — Спасибо, я знала, что ты настоящий друг и не оставишь меня в беде. Правда, Сири не поймет, а ему волноваться вредно.

— Ну тогда не будем его тревожить. Впрочем, вдруг Блэку тоже не спится? Возьмет да и заглянет на огонек, а у тебя сепаратные переговоры, — переведя дух, вкрадчиво ответил Северус.

— А мы будем сидеть тихо, как мыши, — криво усмехнулась подруга. — Он постучит-постучит, а потом соскучится и пойдет спать дальше… Так что выдыхай: сцена ревности отменяется, в шкаф можно не прятаться. Говорю же: мой супруг очень вырос над собой.

Северусу стоило подыграть. Сказать то, что Поликсена хотела услышать: что она права, что пора понижать стандарты, а еще — что из Блэка выйдет не только превосходная первая леди, но и прекрасный отец, и верный, любящий муж…

Ему следовало улыбнуться как можно естественнее и уверить, что все в порядке: они оба наконец нашли себе пару, так что совместная старость за кроссвордами им больше не грозит. Хороший друг именно так и сказал бы — вот только Северусу было тесно в этой роли.

Ну а под конец своей трогательной речи нужно было благословить их с Блэком союз и пообещать, что он обязательно найдет с Сири общий язык — почему бы и нет, в самом деле? Лучшему другу Поликсены нечего делить с ее супругом — Северус ведь совсем не ревнует, правда?

Все это было бы правильно и уместно — вот только он никак не мог сделать нужный шаг. У него не получалось, и даже привычка брать себя за шкирку пасовала перед этой задачей. Так странно: обычно Северус врал легко и непринужденно, не выдавая себя ни жестом, ни взглядом, — а тут почему-то не выходило, и слова застревали в горле, царапались острыми краями.

Пауза затянулась, но он упрямо молчал. Зато Поликсена приободрилась и продолжила свой бенефис:

— Впрочем, что такого предосудительного в нашем разговоре? У меня есть лучший друг, и я желаю провести с ним время. Ну да, глубокой ночью — мы занятые люди, днем нам недосуг. Уже представляю: Сири врывается, дабы пресечь разнузданную оргию, а тут не разврат, а одно расстройство. Просто обнять и плакать: гнусные изменники одеты, и все до Мордреда благопристойно. Хоть бери и подыгрывай, чтоб не чувствовал себя дураком…

Поликсена снова помолчала, а затем нахмурилась и спросила:

— Я же ни от чего не отвлекаю, правда? Или… гм… ни от кого? Вдруг ты вышел за водичкой после бурной ночи, а тут я в камине. Боюсь, твоя барышня не поймет нашу крепкую дружбу.

— Да один я, один, — отмахнулся Северус. — Грехопадение откладывается до лучших времен.

Всегда один, и ладно бы только в романтическом смысле — в остальных сферах жизни тоже было шаром покати. Отношения похожи на костер, их нужно поддерживать, чтобы пламя не угасло, а Северус откровенно тянул резину, не спеша к Сивилле на вечерний чай. Трелони достаточно просветить его своим рентгеновским, все подмечающим взглядом, чтобы понять: Снейп додумался до чего-то важного, но не спешит делиться открытиями, так в чем же причина? Сколько времени уйдет у нее на то, чтобы сложить два и два вместе и сделать выводы?

Потому он тепло здоровался и улыбался, придерживал для Сивиллы дверь и спрашивал о самочувствии, но при этом безукоризненно соблюдал дистанцию. Приятельница приняла правила игры, однако ее взгляд все чаще замирал и приобретал задумчивое выражение. Трелони размышляла — и Северусу хотелось иметь ответы, когда она начнет задавать вопросы.

Тем временем Поликсена, помедлив, кивнула. Зевнула, прикрываясь узкой ладонью.

— Так почему не спишь? — снова недоуменно спросила она. — Со мной все ясно: масса впечатлений, и они никак не улягутся, вот сон и не идет.

— Вспоминал детство, — признался Северус и потер переносицу, собираясь с мыслями. — Я ведь помню его верно? Все было именно так, беспросветно?

Он и сам не знал, что именно надеялся услышать, — вот только Поликсена тяжело вздохнула, и едва появившаяся робкая надежда испарилась без следа, как снег по весне. Возможно, тот самый снег, в котором маленький Северус делал ангела перед тем, как вернуться домой и окончательно разочароваться в собственном отце, а потом отправиться на поиски волчьей ягоды…

— Ты очень редко говорил о жизни вне Хога, — мягко сказала Поликсена и подтянула к груди колени, обхватила их руками. Она вообще выглядела поразительно уютно в этой темно-синей пижаме с длинным рукавом, с распущенными волосами и в окружении зеленых искорок каминного пламени, вспыхивавших то тут, то там, и подчеркивавших то изгиб шеи, то всегда готовые к улыбке губы. — Мы щадили твою гордость и не настаивали, но одно знаю точно: с Тобиасом вы были на ножах. Нужно было видеть, как ты ожесточался от одного его имени. В такие моменты на тебя страшно было смотреть.

— А что с матерью? — не своим голосом сказал Северус, и Поликсена вздохнула и спрятала глаза. Потерла лоб рукой и неприязненно дернула уголком рта.

— С ней все куда сложнее. Ты любил Эйлин и презирал одновременно, так тоже бывает. Каро сочувствовала ей, все пыталась разобраться в том, что именно сломало твою мать…

— А ты? — тихо спросил Северус, и Поликсена подняла голову и взглянула на него в упор.

— А меня проблемы Эйлин не трогали. Одно время я вынашивала планы тайно явиться в Коукворт и вставить ей мозги на положенное природой место.

Она снова вздохнула и подняла ладонь, выставила ее вперед, словно щит.

— Знаю, знаю: меня это не касалось. Ты помощи не просил, семья идет первой, да к тому же она была тебе родным человеком… Впрочем, меня ведь тоже можно понять…

— Спасибо.

Было заметно, что благодарность застала Поликсену врасплох. Она нарочито потянулась, выгадывая время, а потом сказала:

— Пожалуйста.

И добавила, садясь по-турецки:

— Мне очень жаль, Север. Мне правда очень, очень жаль. Я никогда не понимала Эйлин — и ты тоже, будем честны. Не нужно много ума, чтобы тайком наложить Репаро на вещи сына. Даже если бы Тобиас возмутился, она могла приложить его если не Обливиейтом, то Конфундусом. А Эйлин просто смотрела, как отец над тобой издевался, смотрела и молчала, и ни разу не подняла палочку в твою защиту — почему?

С каждым словом Поликсена все больше распалялась, а Северус сжимал зубы все крепче, потому что это было попросту невыносимо: смотреть на нее, такую близкую и одновременно бесконечно далекую. Смотреть, слушать — и понимать, что она действительно готова была сорваться в Коукворт еще тогда, целую жизнь назад, и призвать его родителей к ответу. Заступиться за мальчишку с волчьим взглядом исподлобья, до которого не было дела никому на целом свете. Никому, кроме нее самой — и Каролины.

— Поттеру с тобой повезло, — наконец собравшись с мыслями, прокаркал он, и Поликсена осеклась. Улыбнулась так тепло, что Северусу стало больно от этой теплоты, направленной на совсем другого человека. Ревновать любимую женщину к ее названному сыну — до такого он еще не опускался, новый отрицательный рекорд.

— Гарри — отличный мальчишка, — сказала Поликсена и продолжила странным тоном, понизив голос, — этот разговор, который не должен был происходить, вообще изобиловал странностями, но уставший Северус не успевал их осмыслить. — Знаешь, иногда я позволяю себе помечтать, что он мой родной сын. Что это я родила его тогда, в восьмидесятом, и что Эванс и Джейми Поттер тут ни при чем. Я никогда не скажу этого Гарри, я не собираюсь соперничать с его настоящими родителями… но тебе признаюсь. Я хотела бы, чтоб он был моим от начала и до конца.

— Поттер и так твой, причем с потрохами, — нехотя признал Северус. — Мальчишка пойдет за тебя в огонь и в воду.

— И это взаимно, — снова улыбнулась Поликсена. — Иногда мне кажется, что я вижу в нем собственные черты: верность, порывистость… а иногда мне мерещатся чужие, но тоже знакомые…

Она осеклась и подытожила с жестокой самоиронией:

— В общем, занимаюсь самообманом, гоняюсь за миражами. Хобби у меня такое.

— Глупости, — горячо возразил Северус. — Настоящая мать — та, что воспитала. Он пытается походить на тебя, и это нормально и естественно — уж поверь педагогу со стажем.

Поликсена прикрыла глаза в знак благодарности, но потом поколебалась и упрямо покачала головой.

— Вот только здесь я тоже опоздала, — с сожалением сказала она, открывая глаза. — Пока я не увидела его впервые, пока не узнала, каков Гарри на самом деле, он был для меня чужим. Наши миры не пересекались: ну есть у магической Британии герой — вот и славно, людям нужны символы… И то, что он — сын моего кузена, никак меня не смягчало, я не считала себя в долгу перед Поттерами. В итоге Гарри воспитал себя сам, в точности как ты…

Поликсена осеклась, отряхнула колени и решительно встала.

— Уже уходишь? — расстроился Северус, изо всех сил пытаясь не подать виду, и она остановилась и вдруг улыбнулась краешком губ.

— Сейчас вернусь. На меня вдруг напал зверский голод… Ночное обжорство — не мой конек, но можно списать все грехи на очень ранний завтрак.

— Тогда встречаемся здесь через десять минут, я тоже добуду чего-нибудь, — азартно предложил Северус, поглядывая на дверь. Домовиков будить не хотелось, но он еще не забыл, где и как щекотать грушу на портрете, чтобы получить доступ в их святая святых.

— Правду говорят: у умных людей мысли сходятся, — развеселилась Поликсена и исчезла из поля видимости.

Вернувшись из кухни, Северус удивился добыче подруги — молоку и тарелке овсяного печенья. Когда он сел напротив со своим сэндвичем и новой чашкой кофе, Поликсена как раз принюхивалась к стакану — и выражение лица у нее было престранное, одновременно насмешливое и настороженное.

— Кричер, — ответила она на так и не заданный вопрос. — Повадился оставлять мне под кроватью презенты. Я хотела оскорбиться — что за гнусные намеки? — а потом плюнула и оставила старика в покое. Пусть его, мне не жалко. Сири говорит, у него едет крыша, и я думаю, дражайший супруг прав: взять хотя бы недавний плач по Регулусу… А вчера Кричер порывался расчесать мне волосы и бормотал что-то про леди Вальбургу — хотя мы с ней совсем не похожи. Так жаль его: он ведь верно ждал целый десяток лет, крепился как мог, а стоило жизни снова обрести смысл…

Поликсена замолчала, и он ощутил за этими словами глубину, которой пока не понимал.

— И ты нюхала молоко, потому что… — намекнул Северус, и она пристыженно наморщила нос.

— Вроде обошлось без Амортенции. Был тут на днях прецедент… Но ты не зевай: если завтра у нас с Сири начнется настоящий медовый месяц, смело заглядывай в гости и прихвати антидот.

Он вскинул бровь, ожидая продолжения, но Поликсена сосредоточилась на печенье. Амортенция, ну надо же… Северус осторожно разжал кулаки, сами сжавшиеся до белых костяшек. Что вообще творится в том доме, куда ему хода больше нет?

Он взял в руки бутерброд и укусил, не чувствуя вкуса ни копченой индейки, ни чеддера — один только пепел.

— Есть новости о крестражах? — покончив с едой, спросил Северус, чтобы сменить тему. Поликсена покачала головой и отставила в сторону свою пустую тарелку.

— Патрокл переживает, — с каким-то ожесточением сказала она. — А вместе с ним переживаю и я. Мне не нравится, куда все идет — вернее, куда все не идет.

— Твой брат по-прежнему меня ненавидит? — неожиданно для себя спросил Северус, и Поликсена крепко задумалась.

— Пожалуй, нет. Теперь он от тебя просто не в восторге, — наконец определившись, «успокоила» подруга со слабой улыбкой на губах. — По крайней мере, твое имя не под строгим табу — и, Север, для Патрокла это огромный прогресс. Пожалуйста, оцени его по достоинству и пойди навстречу — о большем я не прошу.

— А как он относится к Сири? — заинтересовался Северус, и Поликсена бросила мимолетный взгляд в сторону, на не видную ему дверь, словно ожидала услышать вкрадчивый стук мужа.

— Ну а что Сири… Как бы он ни заигрывал с рабочим классом, с Патроклом у них намного больше общих тем. Ожидания от наследника, строгость родителей, взросление под присмотром домовиков… Осточертевшие правила приличия и ширина виндзорского узла… Да хоть порядок вилок за столом. Это уж не говоря о браке по расчету.

Поликсена помолчала и продолжила с неожиданной горечью:

— Понимаешь ли, Север… Сириус Блэк — это зять, о котором Патрокл всегда мечтал. Человек его положения, с нужной фамилией, правильной родословной и прочими достоинствами. Брат хотел для меня именно этого, чтобы все было правильно: чтоб я была хозяйкой уютного и богатого дома, и чтобы выходы в свет и общий круг знакомств… А знаешь, что самое печальное? Что Патрокл искренне желал мне добра. Он желал мне счастья, как понимал его сам, а для моего брата вершина счастья — это покой.

Северус медленно кивнул, зачарованный ее откровенностью, как кобра — звуками флейты. Эта открытость кружила голову и пьянила крепче вина, а еще заставляла искать двойное дно с особым рвением. То, ради чего Сириусу пришлось попотеть, Северусу подали на серебряном блюде, и это должно было хоть что-то да значить — или нет?

Еще казалось, что он вот-вот услышит нечто важное, но что именно? Что Северус и в самом деле надеялся услышать? «​​Надо было всегда выбирать тебя, а не Басти и не Сириуса, — ну и что, что сам ты вечно выбирал других?»

Скажи это Поликсена не шутя, а всерьез, стало бы только больнее: потому что Блэк оставался опекуном мальчишки, к которому она прикипела намертво, и Блэк был хозяином дома на Гриммо 12, куда Поликсена хотела спрятать Гарри на случай войны. А еще на предплечье законного супруга не чернела проклятая Метка, отдавая его во власть вернувшегося Лорда…

Чтобы в такой ситуации подруга пренебрегла Сириусом Блэком ради Северуса Снейпа, чувства должны перевесить любые доводы разума, — а Поликсена, как бы ни прибеднялась, была человеком рациональным. Умным человеком, который, встав перед сложным выбором, остановится на правильном варианте, — так, как учили отец, брат и крестный…

Откровенность откровенностью и дружба дружбой, а семья всегда идет первой.

— Ладно, пора на боковую, — слабо улыбнулась Поликсена, вдребезги разбивая хрупкую тишину. — Не хотелось бы завтра пугать супруга красными глазами.

— Подожди немного, — остановил ее Северус и, собравшись с духом под удивленным и настороженным взглядом, сказал:

— Я знаю, что ты не хочешь об этом говорить, но я не могу найти себе места. Скажи мне честно: это ведь Каролина изрекла пророчество об Избранном ребенке? А я…

Он стиснул зубы, помолчал и все-таки заставил себя продолжить, хотя горло снова перехватило невидимой гарротой, и Северус едва подавил желание заскрести по нему пальцами.

— А я взял — и выдал все Лорду, так ведь? — проскрипел он. — Я предал доверие Каро?

Поликсена смотрела на него молча, широко распахнутыми глазами. Потом сгорбилась и на пару мгновений прикрыла лицо рукой. Северус не торопил подругу — слишком боялся услышать ответ.

— Ты не предавал Каролину, — наконец очень мягко произнесла Поликсена, убирая ладонь и глядя на него с невыносимым сочувствием. — Это было чем угодно, Север, — но только не предательством.

И тут же добавила жестким, деловым тоном:

— И это все, что я готова сказать по камину, без личной встречи. Дай мне закончить хоть одно дело, дай вернуться с конференции — и обещаю, мы обязательно сядем и поговорим. Обсудим все детали, и я отвечу на все наболевшие вопросы…

Она не договорила, но Северус и так прекрасно понял, что скрывалось за наступившим молчанием: Поликсена поднимет эту тему исключительно ради него. Ответит честно и без утайки только потому, что он об этом попросил. Потому, что стало очевидно: избежать неприятного разговора все-таки не выйдет — как бы ни хотелось обратного.

— Почему не обсудить все сейчас?

Северус спросил скорее для проформы, чем действительно настаивая. Облегчение разливалось по его телу волнами, а голова кружилась, и он впервые заметил, в каком страшном напряжении пребывал последние недели, с того самого момента, когда мысль о предательстве впервые пришла ему на ум.

— Потому что через камин не наколдуешь Ступефай и Инкарцеро, — отрезала Поликсена и скрестила руки на груди. — Прислушайся ко мне хотя бы раз: дождись моего возвращения и не пори горячку. Я пошла тебе навстречу и ожидаю ответной любезности — это минимум того, что я могла бы попросить.

— Договорились, — легко согласился Северус и поднял чашку с остатками кофе, потянулся ею к зеленому пламени. Подруга усмехнулась и отсалютовала своим стаканом с молоком, но ее глаза оставались очень печальными. Даже уютный треск огня, даже шаловливые зеленые искорки, плясавшие у ресниц, не могли скрыть перемену в ее настроении.

Поликсена выглядела так, словно вынесла самой себе смертный приговор.

Примечания:

PayPal, чтобы скрасить мои суровые будни: ossaya.art@gmail.com

Карта для тех же целей: 2200700436248404

Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️

Название — отсылка к комментарию Weis_ к главе 10.

Отдельное спасибо моим бетам, а также Irina Zimno и Alina.

1) Отсылка к комментарию Liona Horns

Вернуться к тексту