Олений дракон (джен)

Межевиков на побегушки по лесу никто не звал, и они как-то сами собой, как рыбы на нерест, стеклись к большому лагерному костру — пожрать чёрной похлёбки, выпить пива, послушать, как придворный горлодёр Уэнтов пытается придумать вирши про «рыцаря Смеющегося Древа».

Горлодёр, увы, пел в нынешней мерзкой манере, подражая, не иначе, Моли — но большинству такое нравилось, а Деймон давно научился не жаловаться попусту.

Припав головой ему на бедро, дремал малыш Ренли — старшие братья убежали развлекаться, а старый мейстер слёг с головной хворью, какая настигала многих, непривычных к приреченским погодам, вот Деймон и заботился о бедолаге, как мог. И невольно тянулся перебрать жёсткие чёрные кудряшки, и ловил себя за язык, не позволяя окликнуть мальчика Харвином или Джоном — так он привык таскать с собою своих мальчишек, особенно в последние тяжёлые месяцы, когда кроме костра и старого шатра у них ничего уже не оставалось.

А у межевиков беседа, конечно, вертелась вокруг недавнего происшествия и того, стоило ли бегать по лесу вместе с лордами.

— Как по мне, не божеское это дело, Ты его притащишь, а он его и сожжёт, — резюмировал сьер Донтос своё нежелание шевелиться. — А там же мозгов с гулькин хрен...

— Нос.

— Нос у гульки побольше, чем там мозгов! Грех убогого на смерть посылать, я так считаю.

— Убогий-то чтоб так лордов заставил побегать? — усомнился кто-то.

— И дрался он неплохо, — заметил сьер Лимонд, причмокнув чем-то, налитом в меху. — Нашего Фрея как уделал!

— Жаль, не до смерти, — буркнул подсевший к костерку сьер Бринден Талли, принял из рук соседа глиняную бутылку, хлебнул.

Такие люди, и здесь! А впрочем, что удивительного? Младшие дети лордов частенько были ближе к межевому братству, чем к сильным мира сего. Надела им не полагалось, службу при дворе предлагали не все — вот и оставалось скитаться по свету, то на турнирах, то присяжником. Робб⁽¹⁾ вот тоже...

— Добрая встреча, мессьер, — он поднял руку, салютуя кружкой.

С братом гранд-лорда надо было быть повежливее.

— Добрая, — кивнул тот. — А я-то думал, ты помогаешь своему лорду искать ветра в поле.

— Спасибо, пусть ищет сам. Я полагаю, мессьер, что сьер Донтос прав, и за глупость наказывать костром — не дело.

С каждым днём он уверялся в том, что девица Старк неимоверно глупа, но разве мало на свете глупых женщин? Их и любят сильнее — многим нравится, когда они единственные в семье умеют мыслить и рассуждать. Жена-цветочек, жена-зверушка — нередкий трофей могучих повелителей... только вот едва ли он подойдёт Баратеону.

Два дурака на троне — горе их землям.

— Да, это верно, тоже так думаю, — кивнул сьер Бринден, вытянул ноги ближе к огню.

Лорды успели вернуться и отправиться набивать себе брюхо за праздничным столом в честь непонятно чего, а Деймон успел покинуть костерок по малой нужде, нарваться в лесу на нечто несообразное (да что тут за место проклятое... ах да, буквально ведь — проклятое место) и вернуться, а солнце успело закатиться, когда он наконец решился прервать неловкое молчание, повисшее меж ним и сьером Бринденом.

Молчание, которое чем дальше, тем больше становилось многозначительным.

— А вы сегодня неплохо выступили, мне понравилось, как вы со Старком расправились, не ссаживая. Скользящий по щиту — такого мастерства добиться надо! — наконец, сказал он.

Лесть была ему не меньше по руке, чем старый-добрый Блэкфайр.

— Из твоих уст, сьер Геймон, из уст такого искусника то есть, похвала мне слаще мёда, ну или как-то так. Только чего ты на "вы"? Знакомы, вроде.

— И правда, чего же это я... — ему всегда легко было скрываться за вежливостью, как дама за веером — а обращаться на «Бринден» он был согласен только к одному человеку.

К счастью, разговор прервал мальчишка Масси: Баратеону требовалась помощь, а заодно стоило отнести мальца в шатёр поспать.

* * *

Лиза Талли была в семье самая умная — и отлично это знала.

Да, ей было всего шестнадцать лет. Да, все мальчишки предпочитали дуру Кет. Но это ведь и понятно: дураки клевали на красоту, пусть даже пустоголовую.

На сиськи, которые у Кет были, а у Лизы... однажды будут. Вот ещё пара лет — и точно будут, и такие, что не стыдно будет в платье на западный манер ходить.

А до тех пор Лиза будет брать тем, чем Семеро порадовали: умом и рассуждением.

Если бы она была как Кет, дурёха — сейчас бы вышивала с дочками отцовских вассалов, ну или скучала в шатре да читала Звезду или какую-нибудь нудятину про жизнь Биргиты Джастмен. Но она отлично знала, чего хотела — и как этого добиться.

Пусть мальчишки грезят ночами о сестре! Она уедет на стылый Север, терпеть измены мужа и рожать ему детей, унылых и скучных, как она сама, и с мордами, как у кобылы Зорьки. А Лиза получит то, о чём сестра даже мечтать не смеет. Нужно только немного мастерства, находчивости — и денег, что она скопила, потому что прошлые запасы кончились.

— Пей вино и всё пройдёт! — кричали зазывалы. — Расскажу всю правду о женихах, невестах! Рыба свежая, ещё сегодня плавала! Порадуй красотку, купи подарочек!

Здесь, в северном конце большого лагеря, раскинулся самый настоящий базар, как в Пеннитри. Конечно, приличной девушке здесь было не место, но Лиза и не была приличной, она была умной. Отговорилась сестре, что пойдёт к кузинам поболтать и поработать, а кузинам да тётке — что вызвала сестра. И набросила поверх платья папин плащ, большой и чёрный.

Где же эта лавка...

Лёгкий сладкий запах ей подсказал дорогу. Вот и она: гадалка предлагала поцелуй русалки, мандрагоровый лист, синий любисток, но это всё пустое. Их она подмешивала Петиру, и ничего не помогло. В отличие от серебристого порошка со вкусом, как у корицы — нескольких крупинок его хватило тогда... ах, для чего хватило!

Ах, для чего!

Но на сей раз она не собиралась экономить. Всё будет, как положено — и свой кисетик с красными рыбками она набила как следует. Гадалка взяла два золотых, но разве ж это цена за ночь любви? В романах пишут — наслаждение бесценно. А писатель не станет врать!

На сегодня Лиза назначила себе цель, и какую! Мальчишки всегда вились вокруг Кет. Лизе было не привыкать — это бесило, но так, обыденно, как бесит жаркое солнце летом или холод зимой. Но сейчас впервые Кет сама влюбилась, сама все уши прожужжала сестре о том, что не положено влюбляться не в жениха, сама мечтала, наверное, о поцелуях с этим придурком Станнисом, ночами не спала, крутилась да маялась!

Ах Кэти, Кэти, ах дурочка!

Жених её был парень такой, что с ним бы Лизе и зелье не пригодилось бы — только подмигни, и прибежит, на всё готовый. Но его ей было не нужно. Он был уже просватан, а любила она Петира, только Петира... но замуж собиралась не за него. Уж больно он молод и небогат — отец такому ни за что дочку не отдаст, а лунных кровей у Лизы в этом месяце не приходило, нужно было поторопиться, пока не вышло что нехорошее.

Она и так подумывала на турнире найти себе кого-нибудь стоящего, чтобы поднять шум — тогда отец заставит насильника на ней жениться и всё будет «шито-крыто», как говорят служанки — но теперь... теперь всё было куда забавнее.

А Лиза не поскупится на подробности, опишет всё, как в "Любовниках Нимерии", не хуже!

Любимец глупой сестрички был нынче под охраной: старший брат ни на минуту его не отпускал, хоть и был уже порядком пьян. Но и тут Лиза не сплоховала: она была умна! Ещё один дракончик — и служанка охотно приняла флакон с мирийским огнём. Пусть глупый лорд Баратеон не даёт брату выпить ничего, крепче компота — теперь в этом компоте будет секрет, который пьянит не хуже вина!

Лиза это знала по опыту: однажды они с сестрой украли огонь у мейстера, подлили в вишнёвый сок и упились так, что даже отец заметил и велел их выпороть. А научила так сделать её наперсница, горничная Нетти, которая когда-то жила в столице на Шёлковой, если, конечно, не врала.

Оставался последний шаг. А сестра ещё спасибо скажет за исцеление от искушений. Отшибёт, враз отшибёт, как услышит печальную историю — вот так вот и позабудет свою любовь. Пусть любит лишь жениха!

* * *

Когда Деймон вернулся запивать очередной подвиг своего дорогого брата — на сей раз решившего вызвать гнев второго е... лица в государстве — Талли всё ещё торчал у костра. Зато горлодёр наконец домучал лютню, просодию и самую гармонию, свалил в сторону господской пиршественной залы, и лютня пошла по рукам — а слава Деве, межевики не научились пока вздыхать и подвывать по-модному и пели, как люди. Сначала, конечно, «Медведя» и «Семь девиц», потом вдруг незнакомую про Алисанну, от которой заныло сердце («Ты осталась совсем одна у слепого стоять окна — там, где раньше звенел их смех — лишь пустое гнездо у стрех», — пел мальчишка лет пятнадцати, а Деймон видел своих мальчишек, которым никогда уже не вырасти, и своих мальчишек, которые выросли без него) — и наконец, внезапно, знакомую такую мелодию.

Только слова были какие-то не те.

— Это же как будто про Рейнов песня? — осторожно спросил он.

Ответил ему Талли.

— Про них. А ты не знаешь? Ах да, ты же недавно из Эссоса... это про то, как Тайвин Ланнистер тех Рейнов уничтожил за попытку не выплатить долги.

— Уничтожил?

— Ну да. Сначала катапультами разрушил замок, потом речные воды провёл и затопил все эти катакомбы, что там внизу...

Деймон сморгнул. Насколько он помнил, речка была... не слишком полноводная. И речкой её назвать — как назвать девицей летнийку лет пятидесяти... но если люди поют...

Он на всякий случай решил спросить:

— А речка, она как называлась?

— Да вроде никак? Там где-то рядом речка была, совсем у Кастамере, ею вот и затопил. А что?

— Да ничего. Был у меня знакомый, как раз из Рейнов, в Эссосе, так он мне говорил, что вроде у Кастамере есть красивый ручей. Ещё легенда есть, будто его первый Рейн выбил из скалы мечом. Но чтобы речка...

— Из Рейнов, да в Эссосе? Ну надо же! — взгляд у Талли стал пристальным каким-то и даже почти недобрым, и Деймон понял, что брякнул что-то совсем не то.

— Да ручеёк и есть! — гоготнул сьер Геррик. — И этим ручейком-то лорд Ланнистер всё Кастамере и затопил. Раз в песне поётся — то так и есть, сам понимаешь! — он подмигнул.

— А, ну раз в песне поётся...

Деймон почувствовал, что его язык чешется ну просто неистово и тихо, но чётко проговорил:

— Могуч был ручеёк у лорда Тайвина, видать, у Крейкхоллов он перед этим обедал...

У Крейкхоллов был отличный эль, почти не хуже, чем бракенский. Вот только, как всякий эль, он имел свои... побочные эффекты. Но хороший эль того стоил — как и вкуснейшее винцо из зелёного приреченского винограда, пахшее земляникой. Мм, и на вкус ягодное такое!..

— Ну Тайвин-то у нас великий, могучий человек, — охотно подхватил сьер Бринден шутку. — И ручеёк его ему подстать.

— А люди гадают, как так Тигетт да Кеван от потопа спаслись, а вот оно что, — весело поддакнул Геррик. — Они, как видно, увернуться успели!

— Не знаю, как там с ручьями, а самомнение у лорда такое, что он, поди, поверил, что катакомбы все затопил, — дядька Донтос хлебнул из кружки и хмыкнул: — Служил я у него полгода, и второго такого надменного козлины... а только кто что вякнет — так сразу: «Он Кастамере брал!».

— Типа, и вас возьмёт? Однако, наказаньица у Ланнистеров!

Язык опять нещадно чесался — а всё это вино, не иначе. Межевицкая, конечно, шуточка... но он ведь и есть же межевик, он больше не принц. Авось и Талли удастся спугнуть, он вроде весь такой... куртуазный.

— Был у меня, — он начал негромко, зная, что такой тон речи привлекает больше внимания, — один знакомец, очень обиженный соседями...

Осгрей, конечно. Вебберы как раз у них отжали выпас в пользу их грязного оврага⁽²⁾, и он пылал гневом и жаждой мести, которые пытался залить дешёвым вином.

— Таких знакомцев у нас всех навалом, — поддержал сьер Лимонд.

— Но этот был... особенный. Он свои обиды вымещал на жене и на любовнице. Но не так, как все! Он когда с ними... махался, то вместо стонов или что там издают обычные мужчины, он перечислял этапы осады. Мол, вот подводит орудия, вот залп, вот брешь в стене, вот лестницы подносят... а когда всё доходило до вершины страсти, орал «Донжон!». И всё бы хорошо, у каждого свои милые странности, вот только любовницу он взял с собой в поход — святая женщина она была — и драл он её в шатре на радость всем соседям, пытающимся спать!

Сьер Бринден, отсмеявшись, молчал, смотрел в огонь — вдруг повернулся и крепко ухватил Деймона за локоть.

— Слушай, а ты весёлый. Ты смеяться умеешь, — сказал он как-то почти что удивлённо.

— Умею, — бесстрастно согласился Деймон. — Просто обычно стесняюсь.

— Что, воспитали иначе?

— Откуда у наёмника быть воспитанию? Просто мой гумор таков.

— Ночка какая лунная... должно быть, озеро всё светится. Хочешь, посмотрим?

И как назло, родимых покойников поблизости не видно было. Оставалось согласиться — а если что, придумать повод свалить. На это Деймон всегда был мастер — поводы придумывать.

* * *

Рейгар вышел на балкон, устав от сутолоки и шума пиршественной залы. Там собрались те, кто не знал иной радости, кроме радостей плоти. Вкусная пища и хмельное питьё заменяли им всё: и богов, и поиск истины, и наслаждение высокой поэзии.

— Как прекрасна луна в ночных небесах, — задумчиво начал он, чувствуя касание вдохновляющего безумия стихосложения, — отражённая в серых волчьих глазах. Как прекрасен розой увитый клинок...

— Ты правильно мыслишь, Обетованный, — произнёс за спиной знакомый глуховатый голос, и Рейгар невольно вздрогнул.

Посланники Великого Ворона не приходили попусту — им всегда было что-то нужно. Поступок, слово или просто пара монет — каждая мелочь шла на благо великого плана, каждая ложилась на весы ещё одним камнем в пользу того, что мироздание сможет прожить ещё цикл, не утратит себя в вечном серебре холодной гибели.

Что ему нужно было сейчас? О чём он говорил?

— Дева, что открылась тебе, послана тебе не зря. Поспеши, Обетованный: принц должен родиться в срок, и должен родиться сыном короля.

— Принц? Но я...

— Обетованный, ты должен был знать. Принц родится из льда и пламени. Не из чистого пламени. Сыном Обетованного Короля родится Обетованный Принц — и никак иначе.

— Значит, вот почему ты звал меня Обетованным...

Все ночи, проведённые над книгами, все надежды, вся жизнь, брошенная под колёса истории — всё было тщетно. Он лишь сосуд с семенем, что взойдёт надеждой — не надежда. И что теперь делать?

Что думать?

На память невольно пришло, откуда-то из давным-давно прочитанного: «До унижения моего много погрешал я, и гордился много. Се, благодарю тя, Отче, яко смирил мя еси, да научуся правде твоей. Правда бо твоя дороже корон царских, дороже сребра и злата».

Посланник качнулся, словно от удара. Глаза его смотрели и не смотрели одновременно — таковы были все посланники, всего лишь сосуды для Ворона, орудия Его воли.

Рейгар мнил, что от них отличается, но это было обманом.

«Если это было обманом, что что ещё?» — невольно подумал он. Или, может быть, правильнее спросить — «то что было правдой?»

— Обетованный Принц будет мечом, что разрубит полночь, — сказал посланник, — но лишь ты можешь стать королём, который даст ему этот меч. Справедливым королём, собравшим страну и позволившим ей пережить испытание. Отцом, готовым принести сына на алтарь истории.

Рейгар улыбнулся.

Значит, он всё же не просто пешка. Нет, долой глупое смирение — удел серых и бурых мышей, монахов, поклоняющихся семи болванам! Рейгар и его великий наставник вместе повернут колесо истории, создав истинного Обетованного Принца и подготовив его к его великой судьбе!

— Поспеши, Обетованный, — повторил посланник. — Времени мало. Принц должен быть сыном короля.

* * *

Они шли по берегу, и Деймон смотрел не столько на своего спутника, сколько на серебряную воду озера и огромную белую луну над ним. Он бы, пожалуй, и вовсе отказался идти, если бы не желание высказать всё как есть — поговорить по душам, не стесняя себя обществом собравшихся у костра и гори всё алым пламенем. Тем более, что тишина начала уже давить — и становилась, проклятье, снова той самой многозначительной тишиной, что хуже любых слов.

— Я ведь... — негромко начал он, — не затем пошёл с вами. Я ведь не могу предложить того... лёгкого, мимолётного, что вы, может быть, ищете. Я и человек-то по природе своей тяжёлый. Да и...

— И ноша у тебя на плечах нелегка, так? — Талли хмыкнул. — Не делай таких глаз, Блэкфайр. Я, может, и не большой философ, но и не осёл же. Осёл здесь ты, что приехал. И на что только надеялся? На участь Эйниса?

Он не угрожал, этот Талли. Нет. Он... беспокоился. Говорил, как с другом, не с врагом. И отвечать ему стоило в тон, со всей доступной искренностью (и не думать, не думать об участи бедного Робина):

— Обычно меня зовут идиотом. Но я не про ношу, а про себя. Ноша эта... — как сказать, что до Трона ему нет дела, что его боль другая? — В том только, чтобы знать, что моя семья дошла до Мейлиса за неполную сотню лет, — он сплюнул сквозь зубы, по-межевицки. — В том, что здесь я чужой, а чужим быть не хочется. Что у меня была семья, а больше... больше нету её, семьи. Что любовь моя никуда не делась с годами, хотя толку в ней нету. Я межевик, мессьер — лорд Станнис приютил меня из жалости, как родича, не то скитался бы я по дорогам. Но и это лучше, чем... претендовать. А только ветер над Божьим Оком всё так же пахнет весной, и пиво у Бракенов всё то же. На это и надежда.

— Нашёл надежду — на пиво да ветерок...

— Пиво хорошее, и ветерок неплох. А остальное приложится.

— Трон семи королевств и корона Завоевателя?

— Зачем? Вот тебе, например, они нужны?

— Так я и не...

— Я тоже — не. Не Мейлис. И не совсем уж идиот, как бы меня не называли. Кто бы я ни был по крови, я присягнул Баратеонам как честный межевик, и честным межевиком намерен остаться. Блэкфайры закончились на Мейлисе — и лучше бы им не начинаться совсем, видит Мать.

Разговор ушёл в совсем уж иную степь, к неявным угрозам и обвинениям. А так ведь неплохо начиналось...

— Невесело звучит.

— Невесело. Как если бы вы, Талли, закончились на Медгаре. Но уж что есть — то есть, сьер Бринден Талли. Если ты ищешь претендента — ступай к Рейгару, это он мечтает занять место отца. К Баратеону, которого быть может, посадят вместо Рейгара. Но не ко мне.

«Не стоит мне угрожать — мне не страшно, я встречаю угрозы грудью, а не спиной».

— Нет, претендент мне не нужен. Так даже, знаешь, лучше. Не придётся однажды выбирать, не придётся сойтись в бою... хорошо, что ты — межевик.

Конечно, хорошо! С претендентом так не говорят, уж он-то знает. А межевик — он должен господской милости обрадоваться по уши, вестимо дело.

— И всё-таки, мессьер...

— По имени зови. Ну или Чёрной Рыбой. А что до лёгкого с весёлым... опять же, я не осёл, Блэкфайр.

— Блэкриверс, — твёрдо поправил Деймон.

— Да хоть как назовись, не осёл. С такими, как ты, на одну ночку не затеваются — тут или на всю жизнь, или лучше и не пытаться.

Тропинка под ногами была залита белым лунным светом — каждый камушек видно, каждый корешок, и никогда Деймон с таким вниманием не разглядывал землю у себя под ногами. С таким вниманием и так долго. Но отвечать следовало.

— И всё-таки, ты меня позвал, — ничего лучше он не придумал.

Вот где покойные родственники, когда они так нужны?

«Где Лори, когда он так нужен».

— Позвал. Я, знаешь... подумал, вдруг выгорит? Я человек фартовый.

— И вот — мы здесь.

— Здесь, да. Есть тут одно местечко укромное, там ещё братюня когда-то целовался с Минисой... — Талли отвёл в сторону ветви ивы, покрывшиеся пушистыми почками.

Деймон попытался развернуть разговор подальше от поцелуев:

— А ведь на всю жизнь, мессьер — это серьёзно!

— Опять мессьер!

— Прости, привычка. Так вот, это ведь очень серьёзно. И долго. Один такой мне клялся уже, — он не хотел вспоминать Гвейна, но к слову пришлось.

— Бросил?

— Бросил.

— Ну, я не такой и я не брошу. Я Талли, знаешь ли, у нас с серьёзным всё очень серьёзно. Мы умеем быть верными — что слову, что престолу, что милым.

— Медгер с тобой бы не согласился.

Подлый удар, но может, теперь проймёт?

— Он не Талли, а чмо с ушами.

Деймон невольно рассмеялся.

— Не смейся!

— Не смеюсь. Просто... да что это такое?!

Похоже, это было то самое укромное местечко — полуразрушенная беседка. Не слишком и укромная. Нет, летом она была бы красива, надёжно укрыта, вся увита плющом ли, виноградом ли — но сейчас сухие лозы, без листьев, только с почками, да полная луна позволяли отлично видеть, что творилось внутри. А творилось такое, что все сложные чувства по поводу симпатичного Талли и непроходящей, старой, как старые раны, любви выбило из головы.

В беседке была девица.

Растрёпанная, с вываленной наружу грудью — хотя куда же вываливать ещё, с нынешней-то модой... да и было бы, что там вываливать, у той Лианны, и то богаче, — с задранной юбкой, она сидела верхом на неподвижном теле кого-то долговязого. Тот был совсем уж пьян, до неподобия — не шевельнулся даже на шум.

— Лиза! — охнул охнул его спутник.

Лиза? То есть, эта девица непотребная — дочь грандолда Хостера Талли? Дожили.

— Дядя! — девица взвизгнула, пытаясь заправить своё скудное богатство обратно в корсаж, картинно всхлипнула и кинулась на шею сьеру Бриндену. — Он меня... снасильничал, меня, мне было... так страшно, так больно! — прорыдала она.

— Хорош насильник, — заметил Деймон, про себя подумав, что с долгом, честью и семьёй у этой Талли, как видно, было разве только чуть лучше, чем у Медгера. — Да он же никакой совсем, похоже, нажрался кифа для храбрости!

Если шмаль он знал на запах из-за Брина, то кифа нанюхался когда-то из-за того, что золотая молодёжь в столице эту дрянь лиснийскую, наполовину приворотное и на другую — всё ту же шмаль, когда-то очень любила. А Деймон — ненавидел, потому что без неё не обходилась ни одна пьянка с приличными людьми.

— Он меня заманил сюда и как набросится! Он... он угрожал мне! Ножом, дядя, ножом!

Угрожать тот мог разве что блевануть ей в вырез. И то едва ли: с членораздельной речью у парня явно всё было плоховато.

Талли оторвал девчонку от себя, с силой толкнул на пол беседки:

— Молчи, позорище! Глаза-то у меня пока что не выпали, что видел, то видел! Кто это и как ты его сюда приволокла?

— Он сам пришёл! — девица Лиза попыталась встать, споткнулась и снова рухнула.

Похоже, тоже чего-то хлебнула. Пришёл он, как же... если только приполз, и то едва ли — бедолага по-прежнему не шевелился, и Деймон заволновался.

Киф пили, растворив в молоке, причём не больше щепоти — и сколько дураков и дур, переборщив ли с дозой, сыпанув ли её в вино, отправились в Семь Преисподних после вечеринок у Гарта да Гарина, припомнить страшно. Золотые Плащи и Эйгор лично (а значит, Деймон — у брата почерк был чудовищный) аж устали писать родителям — несчастный случай, охота, трагедия: не правду же говорить.

А если это не конюший какой, а лорд? На турнире скандалов и так случилось больше, чем нужно! Да если и конюший, не помирать же ему за это...

— Я за септоном, — сказал он.

— Венчать их, что ли? Идея, конечно, недурна... — ядовито заметил сьер Бринден, брезгливо накрывая племянницу плащом.

— Нет, за зелёным, за нашим. Тут парень явно в глубоком передозе, надо спасать!

— А чем тут зелёный лучше серого?

— Тем, что он всю юность проторчал и знает, как такое лечить. Я побежал!

— Да какой вам передоз, всего-то горсточка, — сердито взвилась девица. — Петир как огурец был, а лорд Станнис только накинулся с ножом, как вдруг упал!

— Твою же Деву да Галладоном... — только и выдохнул сьер Бринден Талли, и Деймон, впервые за этот день, был с ним согласен целиком и полностью.

* * *

День у Брина прошел... продуктивно.

Рассчитал он правильно — в палатке мейстеров категорически не хватало рук; мейстер Уэнтов, Осфрид, зашивался даже при нескольких помощниках и полудюжине голубых сестер из септрия по соседству: шли не только ушибленные-переломанные-поцарапанные на самом турнире, но и передравшиеся латники, и не поделившие клиента шлюхи, и сцепившиеся за товар маркитантки... все, все прелести большого турнира.

В общем, Брину в палатке так обрадовались, что не посмотрели на молодость и тут же приставили к делу, благо, его хватало: мазать, шить, накладывать лубки, а в редкие свободные минуты — приготовлять снадобья, которые улетучивались как снег под весенним солнцем.

— Ты чьих будешь-то? — спросил Брина один из помощников — Фрей, судя по характерной хорьковости лица — когда где-то в середине дня мейстер Осфрид, оглядев умотанных в ноль септ и помощников, объявил перерыв и снарядил слуг сообразить скромную трапезу. — Учился на древобожском острове, служишь Баратеонам, а сам откуда, умелец такой?

— Риверс, — буркнул Брин прежде, чем сообразил, что стоило бы сообразить себе легенду.

— Блэквудов бастард, что ли?

— Ну да, Блэквудов, — не без вызова ответил Брин. — Что с того?

Родню в обиду он давать не собирался, хотя того же дядьку Сета от души обидел бы сам, за маму и тетю Мэрайю. Но что бы в семье ни происходило — то было их дело, всяких хорьков не касаемое, ни тогда, ни сейчас.

— Да ничего, в бутылку-то не лезь, — неожиданно добродушно похлопал его по спине Фрей. — Ты молодец, и что выучился, и что место себе подальше от родни нашел. Тезкам твоим куда меньше повезло.

— Каким тезкам? — Брин понял, что ничего не понимает.

— А ты что, не знаешь? — влез в разговор еще один парень, тоже приреченец, судя по выговору. — Папка твой, лорд Титос, уже который год округе бастардов строгает и всех первых мальчиков Бринденами называет, в честь какого-то архивеликого предка. Ну не ебнутый, а?

Брин не сразу сообразил, о каком таком предке речь; когда сообразил, то вспомнил лицо, которое давно, в прошлой жизни, изо дня в день, из года в год видел зеркале — изуродованное черной магией и Тварью лицо трупа с провалом на месте глаза и клеймом-пятном на лице — и содрогнулся.

— В корягу, — абсолютно искренне ответил он. — В чардревную... хотя нет, чардрева такой мерзости бы не потерпели. Просто в корягу.

У него отлегло было от сердца — вот и не надо мучиться с легендой, имя назовешь, и все сами додумают, — и тут же замутило от осознания, что произошло.

Кажется, с подачи Твари деградировали не только Таргариены, но и Блэквуды. Причем настолько, что Врагу не то что проход к Белому Древу откроют, а сами его спилят и с поклонами вынесут.

Долго казниться Брину не пришлось — после перерыва пациенты потянулись таким косяком, что времени не было не то что присесть, а до выгребной ямы сбегать, на самокопание и самокусание — тем более. Сил на то, чтобы дойти до баратеоновских шатров, тоже не было, поэтому Брин прикорнул прямо в палатке — на лавке, подсунув под голову зеленое облачение.

Ему показалось, что он едва закрыл глаза, как его разбудили тряской за плечо.

— Ну что там? — сонно спросил он. Спать хотелось адски; день был сложный, а до этого была ночь с ритуалом, а до этого еще один день... — Все ушли, что ли?

— Брин, вставай. С Хози беда.

Это был Деймон. Растрепанный, непривычно разозленный и, кажется, немного напуганный.

— Я не хотел тебя будить, прости, — а голос у него был откровенно виноватый. — Но там с Хози совсем все плохо, и...

— С ним все плохо с того момента, когда тетка Барба его с батей делала и стоп-рычаг приспособить забыла, — буркнул Брин. — Ладно, что случилось, он опять с кем-то подрался? Или допрыгался, и его теперь как тебя латать придется?

Последнее казалось наиболее вероятным: если уж у святого папы Дейрона время от времени тянулась рука к палке, то что уж говорить о местных, к выступлениям брата непривычных.

— Нет, он... не поверишь, он кифа пережрал.

Брин замер, натянув сапог до половины.

— Хози — что?! — он поспешно надел сапог и нырнул головой в облачение, чтобы не заржать в голос. Да неужели, впервые за сто лет в семье малолетний долбоеб пережрал шмали, и этот долбоеб — не он? — Ты уверен?

— Абсолютно. Я запах этой дряни ни с чем не перепутаю.

— Так, ага, — Брин внимательно покивал, но злорадная улыбка все равно просилась на губы. — И что он делает? Исполняет "На банане я сижу" как Лори? Голым пляшет, как Рейгель? Крутит корону на своем хозяйстве, как... хм, неважно? Я просто хочу на это посмотреть, я же его упоротым ни разу...

— Брин, он лежит и не шевелится.

Брин осекся. Потом одним движением натянул капюшон, сгреб сумку с лекарствами со стола и, подумав, закинул туда еще пару мелочей — небольшое зеркало и небольшой же светец из прозрачного, но плотного мирийского стекла.

— Вот с этого и надо было начинать, — отрезал он. — Веди. Не очень далеко, надеюсь?

* * *

Эйгор обнаружился в беседке на берегу озера в состоянии, на первый взгляд близком к трупному. Рядом обнаружились незнакомый рыжий рыцарь и полураздетая рыжая же деваха, но Брин не стал обращать на них внимание — рухнул на колени рядом с братом и рванул ворот его дублета, на ходу нащупывая пульс.

Первая паника от того, что они с Деймоном опоздали, схлынула так же быстро, как и накатила — пульс у Эйгора был, частый, но слабый, как будто сердце из последних сил трепыхалось, чтобы протолкнуть по жилам отравленную кровь; Брин поднес к губам брата зеркало — поверхность запотела. Хоть это хорошо, не надо качать сердце и легкие, но вот стремительно синеющие губы не радовали.

А братец еще и зубы стиснул, рвотное не влить.

Блядство.

— Кинжалом лучше не надо, можешь сломать совсем не кинжал, — бесстрастно заметила из-за плеча Гвенис. — И рвотного, боюсь, больше дозы понадобится, иначе не успеем.

Один Брин знал, чего при жизни стоила ей эта бесстрастность во время лечения.

— Вижу, — процедил он. — Д... Геймон, давай сюда, голову ему придержи. И сам постарайся не стошнить.

На такой случай у него тоже имелось средство, кроме рвотного: банальная охотничья приманка для лис и волков. Для зверей она благоухала, для людей — воняла так, что выдергивало в мир и выворачивало наизнанку даже из комы, Брин не раз проверял на себе. Сработала и на этот раз: стоило сунуть откупоренный флакон братцу под нос, как он тут же распахнул глаза, еле успел перевернуться, и его с шумом вырвало — хорошо хоть в кусты, а не Деймону на сапоги.

— Кет...

— Какая Кет? Нет ее тут, блюй давай, — Брин украдкой перевел дух: все было не так плохо, как показалось сначала. — Геймон, суй ему это под нос каждый раз, как его рвать перестанет. Только дыхание пусть переводит, чтобы не захлебнулся.

— Он же так кишки свои выблюет.

— Пускай выблевывает. Чем меньше у него в брюхе этой дряни, тем легче будет выводить остаток из крови, — Брин поднялся на ноги. — К слову о дряни: сколько он выжрал и в чем?

— Понятия не имею, — Деймон нахмурился и как-то очень недобро покосился через плечо. — Все вопросы вон туда.

Ага, значит, не просто так те двое тут маячат.

Девица, как оказалось при ближнем рассмотрении, тоже была в очень характерном состоянии: расширенные зрачки, нарушенная координация — как есть, сама хлебнула для храбрости, но немного, раз в сознании... и да, наряд, наряд тоже красноречивый: якобы растрепанная прическа, где все шпильки на месте, аккуратно расшнурованный корсаж (правильно, рвать лучше не надо — ткань денег стоит, притом дорогих) и демонстративно вываленные прыщики, которые только по недосмотру божьему назывались грудью. Классика, как сказали бы Мейкар и взрослый Хози. Сколько таких дур Брин повидал в той жизни, сколько, как почти штатный медик городской стражи, осматривал... и сколько из них ехало не замуж за выбранного богатого дуралея, а домой с позором — в лучшем случае. А то и под постриг или на тот свет.

Брин все, связанное с любовной магией и приворотами, ненавидел еще с прошлой жизни, дур, пытавшихся подобными методами прикрыть грех или поймать богача, искренне презирал и при мысли, что это пытались провернуть с его братом, его замутило. Хотелось взять девчонку за горло и сжимать, сжимать, раздирая горло голыми руками, пока у нее глаза из орбит не вылезут и жизнь не вылетит вместе с дыханием... нет, стоп. Это не его мысли, это мысли Твари, Тварь такое очень уважала; Тварь почуяла его злость и тут же нарисовалась рядом, радостно потирая бледные ручонки. Не дождется.

Брату он сейчас нужнее, помощь брату важнее его гнева.

— Основа? — отрывисто спросил он, усилием воли и мысленными пинками загоняя Тварь обратно. — Концентрация?

— Ч-чего? — не поняла девица.

— Сколько разбодяжила и в чем, говори, дура, быстро!!

Церемониться Брин с ней не собирался, да и некогда было — Эйгор на заднем фоне блевал трудолюбиво и почти безостановочно, но снарки знают, сколько отравы попало в кровь.

— Ты не смеешь так разговаривать с дочерью гранд-лорда!

Какая она, однако, смелая, с сиськами наружу и мужиком за спиной.

— Я смею разговаривать со сраной отравительницей как хочу, — вкрадчиво, даже ласково ответил Брин. — А еще я смею пойти к королю или кронпринцу и сказать, что у нас тут попытка отравления королевского племянника и... — он демонстративно втянул носом воздух, — м-м-м, да это киф, никак? Приворот, значит, злочинное колдовство... так как — скажешь, что ты там намешала, или прямо тут костер разведем?

Деймон, придерживавший Эйгора за плечи, посмотрел на него с одобрением и чуть ли не с нежностью, девица — так, будто Тварь во плоти увидела. Хотя, тут дело было как раз не в Твари, просто не надо бесить человека, который может сломать вам все кости в теле, перечисляя их при этом на высоком валирийском⁽³⁾.

— Лиза, скажи ему, — прошипел рыцарь.

— Я... да я горсточку, дядя, я же говорила...

— Горсточку — это сколько? — каменным голосом спросил Брин. — Две щепоти, три?

— Не зна-аю...

— Сосуд из-под нее где?

— Кисет... с собой...

— За корсажем, скорее всего, — кивнул Брин рыжему рыцарю — дядьке шалавы, как выяснилось. — Достаньте, мессьер, окажите любезность.

— А сам почему не достанешь? — отмер тот.

— Потому что тогда она заорет, что я ее лапаю.

Спасибо взрослой версии Хози, научил, как этих дряней обыскивать.

Кисет ожидаемо нашелся там, где Брин и предполагал — красивый кисетик, с рыбками вышитыми и содержимым, которого половине столицы хватило бы уторчаться вмертвую, уж Брин-то в этом толк понимал. Он пригляделся, взвесил кисетик на ладони — на всякий случай, и уточнил:

— Полный был?

— Битко-ом... — прохныкала девица.

— Хм, — Брин развязал тесемки, принюхался — нет, не пересыпанный мукой или мелкой солью, как это любят делать жуликоватые торговцы, обычный киф... качеством мог быть и получше, правда — примесь шеша чувствовалась, очищать надо было нормально. — А растворяла в чем?

— В компоте...

А, ну тогда понятно, почему Эйгор пока жив...

— ...а в компоте был мейстерский ого-онь! Я сама попросила его подлить, чтобы сработало быстрее!

...или нет. Совсем нет. Ни разу не понятно, разве что действительно боги вмешались, старые или новые.

— Что у тебя с лицом, парень? — осторожно спросил рыцарь. — Удивлен, что благородная девица знает такие вещи?

— Удивлен, что мой... лорд жив еще! — взорвался Брин. — Что он дышит, что у него сердце еще бьется! Эта ваша идиотка ему полторы смертельных дозы в алкоголь херанула, как он до моего прихода дотянул — божьим чудом, не иначе!

— И моими молитвами, — процедила тетка Барба за спиной. — Так, девки, дайте-ка мне прялку, ту, что для канатного волокна. Этой пиздорванке рыжей как раз и по форме, и по размеру зайдет в то место, которым она думала.

— Не дадим, — кротко отозвалась Гвис.

— Нам после вас, тетушка, ничего не останется, — мрачно поддержала ее Дени.

— Да я же Петиру столько же сы-ыпала! — взвыла девица, до которой наконец дошло, в какой заднице она оказалась. — И с ним все в порядке-е!

Брин в ответ только презрительно махнул рукой — мол, знать не хочу, что там за Петир, пошли ему боги здоровья, — и зашагал к братьям: судя по звукам, Эйгору уже нечем было тошнить.

— Давай его в палатку, — коротко велел он. — Скажи там, пусть простыни тащат, полотенца и воду, много воды — будем обтирать, — ко всему прочему у брата выступил характерный холодный липкий пот. — Дедушку Крессена попроси достать ромашку, отвар маргариток и еловых иголок, если есть, — горный пот⁽⁴⁾ бы, конечно, сюда, да только где его взять, Брин не был уверен, что подобная редкость найдется и в королевском обозе. Значит, придется обходиться чем есть. — Кровь пусть не отворяют, только хуже сделаем. Все, иди вперед быстро, я догоню.

— Слушаюсь, мой лорд мейстер, — Деймон легко подхватил на руки заблеванного Эйгора и вдруг замер. — Брин... я тебе говорил, что ты солнышко и умница?

— В основном ты мне говорил, что я шмалежор, — невесело хмыкнул Брин. — Но про солнышко я не прочь еще раз услышать... только не здесь, и не сейчас, когда балбеса нашего откачаем.

1) Робб Рейн, известный сподвижник Блэкфайра, позднее один из капитанов Золотых Мечей

Вернуться к тексту

2) Владения Вебберов — Холодный Ров

Вернуться к тексту

3) Парафраз другого, очень известного доктора.

Вернуться к тексту

4) Он же горная смола, он же шиладжит, он же мумие. В медицине с древних времен использовался как ранозаживляющее и детоксикационное средство, стоил баснословных денег: драхма мумие (4,25 г) по цене равнялась молодому сильному рабу

Вернуться к тексту