Олений дракон (джен)

— Нет, ну куда это годится?! — сердито топнул ногой бесплотный дух, зависший над Краснотравным Полем.

— Никуда, — мрачно согласился его столь же бесплотный брат. — Но Алис говорит, наша судьба такая — ублюдкам проигрывать. Не стоило и пытаться.

Там, внизу, белые стрелы одна за другой вонзались в тело молодого претендента.

— Нахер судьбу.

— Легко сказать, а что с ней сделаешь? Вон, мой хотя бы спасся, — принц Эймонд проводил взглядом Эйгора Риверса, рванувшегося в отчаянную атаку с Блэкфайром в руке.

В самом деле — Деймону меч уже не понадобится. Хорошо, если на гроб расщедрятся, а то могут и пожадничать.

— Твой спасся, да. Будем за него теперь болеть? Так он на престол не хочет.

— Твой тоже не хотел. Может, потомки...

Но их общая жена поспешила их разочаровать.

— Ага, потомки. Будет один, сядет на трон. Так что ты думаешь? Его ради ублюдка на тот свет и отправят, я в огнях видела. Планида ваша такая, ублюдкам проигрывать.

— Нахер планиду, — мрачно буркнул король Эйгон.

— Повторяешься, брат.

— Похер, что повторяюсь. Алис, ну сделай же ты что-нибудь!

— Чего? — старуха пожала плечами. — Я внучкам говорила: не ходите вы в мятеж, живыми не уйдёте. Ну вот, один ушёл, и то хлеб. А чего больше-то?

— Чего-нибудь! — Эйгон раздражённо топнул ногой. — Ты ж чародейка! Колдунья, мать твою Риверс!

— Старуха я, милок.

— В душе ты вечно молода, — подхватил её под локоток принц Эймонд.

— Ох, льстец! Только бы языком трепать да чудес требовать... могла бы я чудеса творить — разве ж помер бы ты от руки Бандита? А ты, милок, разве ж я тебе дала потравиться?

Духи умолкли — но ненадолго.

— Ты была моложе. Слабее. Меньше знала, — начал снова Эйгон, сжав кулаки. — Я знаю, Алис, ты сможешь что-нибудь сделать! Что-нибудь невероятное и прекрасное!

— Мы отомстим отродью Рейниры! — согласился Эймонд. — Должны отомстить и сесть на трон!

Алис Риверс посмотрела на них усталым, тяжёлым взглядом.

— Ох уж вы мужья мои драконьи, горячие головы... ладно, есть у меня одно средство. Дай только травку одну найду — она как раз сейчас цвести должна, самое время собрать...

Человек, менее подверженный ударам судьбы, наверное, на его месте умер от скорби. Или ушёл бы в затвор. Или покончил бы с собой. Или спился. Или... мало ли глупостей может сделать человек, утративший любимую семью, жену, детей, друзей и весь привычный мир разом?

Но законный, между прочим, король всея Вестероса уже привык к несчастьям. Он знал, что его не ждёт ничего хорошего ещё в тот печальный день, когда праздновали именины малыша Мейгора и рождение Стеврона, Джена и Бринден встретили свою любовь, а Бейлор был особенно невыносим.

Он уже тогда сказал: «Нас ждёт новый Танец, и хорошо, что у нас нет драконов, кроме нас самих».

И что бы вы думали? Года не прошло, как грянуло!

А ведь они с братом всё делали, чтобы обошлось. Планировали поход в Андалос, собирали добрых люторан, готовых рискнуть жизнью за гробницу святого Элдрика...

— Ещё кружечку, милейшая!

Подавальщица кивнула и побежала наливать. В Штормовых Землях варили неплохое пиво — не сравнить, конечно, с тем, что подавали в Стонхедже, но неплохое. А законный, между прочим, король всея Вестероса отлично умел находить среди множества заведений то, где не обидят простого межевика ни выпивкой, ни пищей.

Вот, допустим, по соседству — казалось бы, и вывеска яркая, и пахнет из дверей неплохо, а посмотришь — сидят одни городские толстосумы да их подмастерья. Значит, и соваться нечего: обсчитают и накормят помоями за твои же деньги.

— А ты, значит, в Эссосе наёмничал? А на кого? — поинтересовался новый знакомый, сьер Деррек Лысый. Он угощал — отрабатывал стоимость доспеха, который после турнира в Насесте по всем правилам принадлежал бы Деймону, кабы не его истинно королевское милосердие.

И не то, что второй доспех ему не сдался, а вот деньги — ещё как.

— Так это, сам понимаешь, — туманно ответил он и с интересом стал ждать: а что же, собственно, додумают его собеседники.

— Да ладно! — недоверчиво сказал сьер Лимонд Птица.

— Только не говори, что сам из них, не поверю, — фыркнул старый сьер Донтос Бука.

— Всё может быть, — ответил Деймон столь же туманно, потому что видят Отец, Мать и сама Старица с её фонарём, он совершенно не представлял, о чём шла речь.

— Да ладно врать, ваш Мейлис был последним, — сьер Донтос аж закашлялся от возмущения. — Я своими глазами видел, как Барристан ему башку оттяпал... обе башки. А сына своего он сжёг, это всякий знает.

Мейлис.

Мейлисом звали двухголового срамкина, который вылез из лона Элинор после очередного их с Эйрисом «обряда Древней Валирии». Но вряд ли речь шла о нём: сьер Донтос был не настолько стар, а Правый и Левый едва ли прожили так уж долго.

Должно быть, назвали в честь них. Значит, родня. Но зачем королевскому гвардейцу рубить голову королевской же родне? Здесь была какая-то неочевидная закавыка — связанная, должно быть, с наёмными отрядами из Эссоса.

От мыслей про Правого и Левого память невольно скользнула к мыслям о близнецах, и пришлось её немедленно остановить. Пьяные слёзы — последнее, что нужно устраивать в компании межевиков.

— А мы-то думали, что ты нормальный, наш человек, а ты Блэкфаер! — укорил его сьер Ормонд Рыжий. — Смотри вот, донесу на тебя лорду, посадит куда положено.

Блэкфаер.

Блэкфайр.

Наёмники в Эссосе сражались за Блэкфайров? За кого-то из сыновей — Харвина, должно быть, сам Деймон выбрал бы Харвина. Но чтобы у Харвина родился Мейлис о двух башках?..

— Чего взбледнул-то? Да ты не бойся, Блэкфаер. Своих не выдаём, — сьер Ормонд хохотнул и стукнул кружкой по столу. — Будь ты хоть срамкин из-за Стены, кто с нами пьёт и дерётся — тот нам брат.

— Оно и верно. Если друг друга не прикрывать — так все на Стену отправимся, а то и на плаху, — согласился сьер Донтос. — У каждого есть за душою по грешку, а то и по два. Верно я говорю?

Стол одобрительно загудел.

Подавальщица поднесла ещё пива, но Деймон не пил. Он думал. Об Эссосе, наёмниках, Блэкфайрах — о Харвине, и Майлсе, и Лейноре, о Калле, и Джоне, и Кире, о своих детях, которые остались в живых и где-то, и как-то жили какую-то неведомую жизнь — без него.

— А я всё-таки устроюсь в Предел, — сказал он вслух, чтобы не слишком долго молчать.

Молчаливых за столом не любят.

— Да говорю же, не принимают. Лорд у них в Долине овец ебёт, а кастелян, сьер Харберт — старый скупчина, каких мало, и младший лорд, Станнис его зовут, ему подстать. «У нас довольно слуг, а защитить себя мы можем и сами», — и точка.

— И всё-таки устроюсь.

— Чего, шпионить послали? — посочувствовал сьер Лимонд. — Да там и узнавать-то нечего, поверь. Хотя, конечно, начальству это не объяснишь...

Деймон очередной раз неопределённо повёл плечом.

На самом деле, конечно, он просто хотел в библиотеку — узнать как следует судьбу своих детей и их детей, и как они, заради сисек Девы, докатились до Право-левого. Но приятели пусть думают, что вздумается.

* * *

Эйгор не знал, как здесь оказался. Последнее, что он помнил — это как лёг спать в своих покоях в Красном замке, до этого поругавшись с Дейроном из-за... он даже не мог вспомнить, чего. Они ругались с того самого кануна акколады, когда Эйгор отрёкся от семейной фамилии и герба — точнее, это он ругался, а Дейрон молчал и смотрел на него как на сопливого неразумного мальчишку. Это не могло не выбешивать, и Эйгор каждый вечер, чтобы хоть немного успокоиться, уже привычно посылал и его, и дорогую семейку ко всем чертям.

Ну вот, один раз послал, а проснулся уже здесь.

Бринден и его кузен Квентин по большому укуру как-то болтали, что души во сне могут выходить из тел и путешествовать по мирам; Эйгор в это не верил и, очутившись здесь, на первых порах преизрядно охреневал. Потом стал привыкать — к тому, что оказался... в будущем, примерно через сто лет после того, как уснул; к новому имени — теперь его звали Станнис; к Штормовому Пределу, которому ему приходилось управлять, пока его — Станниса — старший брат шлялся где-то в Долине Аррен и к старому нудному дяде Харберту — кастеляну замка. Не пришлось привыкать к возрасту — ему всё так же было семнадцать — и к младшему брату; Эйгор, сколько себя помнил, возился с Бринденом, потом с близнецами Деймона, так что Ренли не стал для него неприятным сюрпризом. По сравнению с тем же Бринденом — так даже наоборот: не ныл, не пытался колдовать, не жрал шмаль и сладкое в невообразимых количествах, а просто просил поиграть и ссал кипятком от радости, когда у Эйгора в редкие минуты отдыха это получалось. Видимо, настоящий Станнис его вниманием не баловал.

Настоящий Станнис, мда. Эйгор на первых порах неслабо так боялся, что местные поймут, что он не Станнис и поволокут на экзорцизм, но нет — никто в замке и окрестностях и ухом не вёл: похоже, он не сильно отличался по поведению от Станниса, а резко проснувшиеся тягу к сквернословию и внимание к младшему брату списали на недавнее падение с прогулочной лодки. И, кажется, ничего против не имели — во всяком случае, Эйгор своими ушами слышал слова стряпухи Дарлы: «Слава Штормовому Богу и Семерым и всем прочим — перетряхнули мозги нашему лорду, хоть на человека стал похож, а не на статуй каменный!».

Так что Эйгор выдохнул и продолжил спокойно жить дальше.

Точнее — спать и видеть очень, очень, очень странный сон.

— Ну и как у Гвенис это получалось? — очень тихо пробурчал Эйгор, бочком подбираясь к раненой птице.

Птица — Гордокрылая — посмотрела на него так, будто готова была отгрызть пальцы по самые локти и перчаток не выплюнуть, предупреждающе заклекотала и отодвинулась чуть дальше по насесту. Крутившийся рядом Ренли захихикал.

— Я тебе уже говорил, внук, — недовольно сказал Харберт. — Эта птица ни на что не годна — хоть лечи её, хоть не лечи, высоко летать не будет.

— Это ястреб, они вообще высоко не летают, — буркнул в ответ Эйгор и ещё тише добавил. — А ты сокола от ястреба не отличаешь, старый маразматик.

— Деда малазматик! — радостно завопил Ренли.

Харберт принялся наливаться краснотой. Бедолага. Тяжко ему пришлось, наверное — Дейрон вон твердил, что Эйгор и Бейлора Святого может вывести из себя.

— Ренли, по жопе дам! — привычно прикрикнул Эйгор. — Нельзя так про деда!

Если он думал, что мелкий заткнётся — он ещё никогда так не ошибался.

— Зопа, зопа, зопа-а-а-а! — принялся распевать Ренли, прыгая вокруг на одной ножке. — Зопа ебать!

— Это лишнее, — одёрнул его Эйгор. — Нам только пидрил в семье не хватало.

— Пидлила, пидлила, пидлила-а-а!

А он и забыл, как легко маленькие дети усваивают брань. Мать, помнится, говорила, что у него самого первым словом было вовсе не «мама».

Харберта тем временем неминуемо хватил бы удар, но тут подошедший стражник доложил о приходе какого-то межевого рыцаря, желавшего наняться на службу, и старик получил хороший повод выпустить пар:

— У нас и так достаточно людей, не хватает ещё подбирать всякое межевое отребье!

— Ой, да пусть остаётся, дед, — не глядя отмахнулся Эйгор, пытаясь снова подойти к Гордокрылой. — Лишним не будет.

— Да ты на рожу его взгляни! — не унимался Харберт. — Не то лисниец, не то вовсе Веларионов бастард!

— Вот и славно, — отрезал Эйгор. — Селтигары в последнее время охамели совсем, мне рыбаки говорили, мол, в наши воды рыбачить заходят. Можно будет этого к ним шпионом засылать. Ай!

Гордокрылая таки тяпнула его за палец и довольно нахохлилась.

— Конечно, можно, — легко согласился межевик. — И, к слову, мой лорд Станнис, с птицами я тоже умею обращаться.

Эйгор замер на мгновение, затем тряхнул головой. Нет. Показалось.

— Не дело это, — продолжал скрипеть Харберт. — Хоть лисниец, хоть бастард — всё одно грешник от рождения, и проблем с ним не оберёшься.

— Мы и сами потомки бастарда, — осадил его Эйгор. Разговоры про бастардов и их греховность осточертели ему и в обычной жизни, не хватало ещё и во сне — пусть и очень реальном — их слышать. — Таргариенов, если ты забыл.

— Так то Таргариены, а то лиснийский проходимец!

— Мой лорд Станнис, — снова вмешался межевик. — Мой лорд, послушайте меня...

Эйгор не утерпел — очень уж голос напоминал ему другого человека, оставшегося вне сна — поднял голову и тут же уронил челюсть обратно.

Он не ошибся

Перед ним стоял Деймон Идиот Блэкфайр собственной персоной, разве что постаревший лет на шесть.

— Да ну ёб твою мать, — только и смог сказать Эйгор.

— Зопа, — мудро и весомо подытожил разговор Ренли.

— Кто только её не, мой лорд, — не задумываясь ответил Деймон.

Привычка. С такой матерью на брань обижаться грех — как справедливо заметил прямолинейный Мейкар, шанс оказаться истиной у брани был слишком высок. Но не сейчас, не сейчас — сложно совокупиться с прахом в вычурной урне... хотя, наверное, желающие находились.

В их семье находились желающие на любое странное извращение — взять хотя бы любовь Лори к Гарту и Гарину...

— Родную мать не почитает, истый язычник, — заскрипел старик.

Вот ещё загадка не хуже Право-Левого: как чресла Лилли⁽¹⁾ исторгли такое унылище. Может, жена сходила на сторону? Но к кому? Скуп старикашка был, как Тирелл, зануден — как Флорент, а о чужих врождённых грехах с такой охотой рассуждали, пожалуй что, только Тарли.

Должно быть, леди сходила на вечеринку к Гарту — недоставало только чего-нибудь от Лори⁽²⁾.

— Дай мне поговорить с этим человеком, — неожиданно коротко и хмуро велел Станнис (а Станнис ли?) Баратеон. — Наедине.

Старика ожидаемо чуть пополам не порвало.

— Изгоняешь меня ради какого-то межевика-лиснийца? Где твои манеры, внук? Разве так тебя воспитывали?

А вот и наследственность Лори приплыла. Как есть, жена Лилли на вечеринку к Гарту ходила.

Лорд Станнис не обратил на возмущение деда ни малейшего внимания — или сделал вид, что не обратил. Опустившись на одно колено, он ухватил за руку носившегося подле мальчонку лет четырёх и притянул его к себе.

— Ренли, — вкрадчиво сказал он. — Помнишь, дедушка обещал показать тебе свой меч? Настоящий большой меч, которым он сражался на Ступенях?

Мальчонка радостно закивал.

— Хочешь пойти и посмотреть на него прямо сейчас?

Старик спал с лица, но было поздно.

— Деда, меч! — радостно заверещал Ренли, подбегая к старику. — Деда, меч, меч, деда, деда, меч, меч, меч!

Старику ничего не оставалось, кроме как, сурово зыркнув на внука, убраться восвояси. Дождавшись, пока вслед за ним уберутся и стражники, лорд Станнис запер за ними дверь, очень узнаваемым жестом скрестил руки на груди и не менее узнаваемым взглядом уставился на Деймона.

— Идиот, я надеюсь, что ты глюк. Только тебя мне во сне и недоставало.

— Повтори, — потребовал Деймон, потому что надежда — самое страшное зло на этом свете, и она уже схватила его сердце в когти.

— Ты идиот, и я надеюсь, что ещё и глюк, — послушно повторил дорогой, ненаглядный братишка Эйгор тем своим мерзким голосом, которым любил говорить гадости старшим в подростковые буйные годы.

— Не надейся, — слёзы таки навернулись на глаза, ну что за пакость! Пришлось утереться прямо рукавом — украсть платок, в отличие от приличного дублета, было негде. — Это я, собственной идиотской персоной, явился мучать тебя фактом своего существования. Почему ты... — Деймон провёл рукой вокруг, — Станнис?

— Кабы я ещё это знал, — буркнул Эйгор. И прибавил ещё пару выражений, долженствовавших отразить всю меру его незнания — Деймон и не думал, что соскучился по этой чудесной, приреченски-ройнарской брани!

Он снова смахнул слёзы — вот ведь дрянь такая, лезут на глаза и лезут — и вспомнил, что надо задать самый важный в мире вопрос:

— Ты-то как, выжил? А Ханна? А дети?

Эйгор в первые мгновения надеялся, что всё-таки ошибся — мало ли, бывают очень похожие друг на друга люди — но нет. Деймон Блэкфайр, своей собственной идиотской персоной заявился в его сон и самым идиотским образом распускал сопли, как будто они полсотни лет не виделись, а не расстались буквально накануне.

И задавал не менее идиотские вопросы.

— Ты о том, что Дейрон меня не прибил? Нет, хотя у него руки чесались, по глазам видел. Лори бы точно не стал себе в таком отказывать, — пожал плечами он. — А Ханна с детьми в Девичьем спит, что ей сделается?

И он бы сходил к ним сегодня, но тётка Дейна бдела.

Идиот же перестал реветь, уставился на него, как баран на новые ворота — ну, или как сам Эйгор на очередную валирийскую поэму — и потрясённо покачал головой.

— Ты... — проговорил он. — Ты что же... ничего не помнишь?

— А что, что-то должен? — насторожился Эйгор.

Идиот снова покачал головой и как-то тяжело опёрся на стол.

— Что вообще ты помнишь? — спросил он после небольшой паузы. Выглядел он при этом так... потерянно, да именно — так что Эйгор даже подкалывать его не стал.

— Как с Айронвудами махались, помню. И как мирились, — вот это он предпочёл бы забыть. Всё, всё, мать его, было напрасно... надо было сровнять с песком сраный замок козотраха Гарина, а его самого прикопать в руинах, а не отдавать ему в жены принцессу крови. Уж на что мать не любила Блэквудов и то сказала — мол, были бы живы леди Мисси и старик Бенджикот, они бы не позволили так опозорить Мию. — Как меня в рыцари посвятили и как мы с Дейроном тогда посрались... до сих пор остановиться не можем, с полгода уж прошло.

Если хорошо подумать, Дейрон объективно был прав: отрекаться от семейного имени и герба в обиду на то, что тебя назвали упёртым огнедышащим ослом — не признак взрослого человека. Но Эйгор помнил и то, почему его так назвали и правоту Дейрона — хоть объективную, хоть какую — признавать отказывался. Хотя её признавали все остальные — сьер Джонас прямо на акколаде долбоёбом припечатал, а мать дня три разговаривать отказывалась. В этом они с Дейроном были потрясающе единодушны, хотя обычно действовали друг на друга как красные тряпки на ройнарских тельцов⁽³⁾.

— И... больше ничего?

— Больше ничего, — мотнул головой Эйгор.

— Вот как. Везёт тебе.

Как хорошо — забыть про всё и вернуться в свои семнадцать, когда в их жизни всё было так легко, а Ханна и дети мирно спали в Девичьем Склепе и не думали увидеть войну, эвакуацию и бегство к морю по неспокойным водам осеннего Мандера...

— А знаешь, через шесть лет после этого нас втянули-таки в восстание, — сказал он лёгким, немного слишком лёгким тоном. — Теперь я, выходит, не на два года — на девять лет тебя постарше буду...

— Совсем старик, — не то серьёзно, не то в насмешку ответил Эйгор. — Постой, в восстание? В какое восстание, против кого? Хайтауэры, что ли?

Конечно. В их семнадцать (и девятнадцать) восстанием бредил Старомест — им в сердце стучал пепел сожжённого септона Лютора, а задницы горели неугасимым зелёным пламенем давно проигранной войны. Их кандидатом был Эйгор, конечно — потомок Эймонда, зачатый в условно-законном третьем браке⁽⁴⁾ венценосной свиньи, объявленный наследником едва после рождения... но грандиозные, как сама Башня, планы наткнулись на огнедышащего мула и его упрямство и развалились.

— О нет, ты что! Этих ты так послал, что они, должно быть, по сю пору идут и не дойдут никак. Нет, не поверишь, это был Болл. Ему надоело грезить о плаще, и он решил его завоевать — моими руками.

— А я вписался? За тебя?!

— Тебя вписали.

Любовь и верность, и четверо детей, зачатых чужой жене⁽⁵⁾ — но в семнадцать Эйгор был отцом одной лишь Каллы, и любви там ещё не было, одно желание, присущее подросткам. Ни к чему ему знать это будущее — что в нём, кроме пустой печали и сожалений о небывшем?

— Как это?

— Сказал, что есть войска, готовые за нас в рокош. Вообрази: какая-то скотина напела брату, будто я — нет, ты вообрази! Примеряю корону втихаря! А брат, вместо того, чтобы на эту чушь ответить, как подобает — посылает за мной Корбрея и велит связать и бросить в темницу... ну, тот и связал, он это дело всегда любил. С темницей, правда, не задалось.

— Тьфу, — ожидаемо ответил Эйгор.

Его любимый, неимоверно предсказуемый братишка: пара сальных намёков на подробности интимной жизни — и он соскочит с темы быстрее, чем коза ускачет от Гарина. Вот и сейчас он прекратил допытываться, а как это его вписали, и перешёл к материям конкретным и менее опасным:

— И что, я помер, что ли?

— Не знаю, — честно ответил Деймон. — Кто-то застрелил Эми, — он сглотнул, уж больно живо в глазах стояло, как сын... как сына... — Эми, я кинулся к нему... и превратился в ежа из стрел, и Эни, он тоже был рядом... — кажется, он окончательно расклеивался, надо бодрее как-то, не надо плакать. — Эми и Эни, Эйгор, они-то зачем, за что их?!

— Не знаю, — честно ответил Эйгор. — Не помню. Или... ёбаное пекло, я запутался.

Он был уверен, что спит и видит сон. Но во снах не являются постаревшие и прибитые горем братья-идиоты и не рассказывают всратое — про мятеж, про убийство близнецов, которых Эйгор буквально пару часов назад проводил вместе с их матерью спать. Про Квентина, который из-за так и не доставшегося белого плаща сбрендил настолько, что решил развязать войну.

Точно ли это был сон? Или Эйгор тоже умер в свои семнадцать, как Деймон — в двадцать шесть? Но если он умер в семнадцать, то как шесть лет спустя вписался, да ещё и против воли, в какой-то бредовый мятеж?

Голова уже слышимо трещала по швам от всех этих вопросов, и Эйгор решил отвлечься на что-то другое. Что-то более существенное и рациональное.

— Ты видел, кто это сделал? — спросил он. — Понятно, что он сдох... давно, — если допустить, что это всё-таки не сон и они оба попали в будущее, то с убийства Деймона прошло почти сто лет. — Но хоть на могилу уёбища поссать.

О том, кто мог приказать убить самого Деймона, Эйгор догадывался — Лори. Если они таки подняли мятеж против Дейрона, то Лори, должно быть, здорово взбесился. К тому же он полжизни ненавидел Деймона, по разным причинам, начиная от Чёрного Пламени и прочих знаков внимания, оказываемых покойным папашей после того самого турнира⁽⁶⁾, и заканчивая Корбреем. Из-за Корбея сильнее всего, пожалуй.

Но близнецы?

Кому и зачем понадобилось убивать двух мальчишек ещё младше Эйгора, тем более, что их, как сыновей претендента на трон, можно было преспокойно взять в плен?

И кстати...

— А как они вообще оказались в бою? Ты разве не отослал их с Ханной?

— Нет. Ты же знаешь... нет, не знаешь, они же для тебя совсем малые ещё... но Эми и Эни много общались с тобой, ты себя вот мог бы запихать на корабль к мамке под юбку? — Деймон сердито нахмурился.

Рассердился на самого себя. Если бы он был упрямее, если бы схватил обоих за шкирку, не слушая нытья... если бы да кабы — то на Бриндене росли его грибы, он бы их курил и со звёздами говорил.

— Их дед Джонас пас, — продолжил он уже спокойнее. Заставил себя отойти в сторону, смотреть на всё, как на картинки в любимой книжке. — А потом мы с Мейкаром договорились... Лори, он опять опаздывал, сам понимаешь...

— Ну бля, это же Лори. Если где битва — без пизды, он опоздает. Значит, договорились? Так зачем стреляли тогда?

— Мы договорились на Божий Суд. Я против Корбрея... — и снова нестихшая обида кольнула грудь. — Нет, ты подумай, чуть меня без обеих рук не оставил, я два часа лежал, пока ты не пришел...

— Лежал? Где ты лежал?!

— Не важно. Это личное, тебе не интересно... Главное — я победил, спешился, приказал Бивню отнести Гвейна до мейстера... и тут стрела откуда-то с гряды... под Тамблтоном, знаешь, там такое место... карту бы мне сейчас! Неважно. Главное — стрела куда-то под ключицу, и Эми падает. А он стоял со знаменем, с радужным. Безопаснее некуда, я думал. Идиот.

— Идиот, — согласился Эйгор. — Хуже, чем идиот.

Спорить с ним не хотелось — да и прав он был, кругом ведь прав.

— Ладно, так. Значит, ты где-то тут, — Эйгор привычно расчистил стол одним движением, сбросив наземь несколько перчаток и птичьих колпаков, ткнул в приметный глазок. — Где пацаны?

— Вот здесь и здесь. Здесь Джонас, здесь Мейкар, — показал Деймон. — Отсюда прилетает стрела, я бегу, вот так, Джонас тоже... ему попали в горло. Эми ещё жив, я его тащу, они стреляют, я выронил свой меч. Эни его подобрал и заорал, ты знаешь... нет, не знаешь, но он хуже тебя бранится — так вот, заорал и рванулся, мы с Эми остались валяться, рядом Джос... вот как-то и всё, — он развёл руками. — Дальше темнота, боль, а проснулся я в лодочном сарае в Дождливом Лесу. Я и сюда-то пришёл, собственно, чтобы до книжек добраться, прочитать, что с нами было, что стало с детьми... они до Право-левого дотрахались!

— Чего?!

От Эйгора сейчас немного было толку, да и ждать толку не следовало. Ему бы в девятнадцать рассказали про близнецов, восстание и прочие дела — он тоже бы только головой мотал, а потом велел бы оставить злую шмаль и срочно облиться водой похолоднее, чтоб отпустило. Но сложно всё списывать на шмаль, когда один проснулся на сто лет позже своей же смерти, а второй — лорд Станнис Баратеон.

— А, точно. Право-левый ещё и не родился. Это Эйрис и Элинор, дозанимались колдовством и прочим язычеством — народили младенца о двух головах, назвали Мейлис. Не знаю, что с ним стало, вряд ли что-то хорошее.

— Мейлиса убил какой-то сьер Барристан, дядька Харберт по нему течёт, как девка.

— В том-то и дело, брат. Вот этот, убитый Мейлис — он был Блэкфайр. То есть, или мои потомки, или твои — они...

— Доебались до Мейлиса. Блядь.

— Именно. Это же позорище Семи Богов, не понимаю, как Харвин до такого дошёл!

— А почему не Джон?

— Кто в своём уме даст Джону наследовать? Ах да, ты же не знаешь, он только родился... но, в общем, просто пойми, он, конечно, хороший мальчик, но дружит с Кокшо.

— Пиздец.

— Он самый.

Разговор приобретал какую-то... нормальность. Обыденность. Как будто всё так и надо, как будто они просто вчера расстались, и свиделись сегодня, и сели за работу — всё как обычно.

— В общем, я подумал: в Пределе всегда хранилось то, что выбрасывали из Красного Замка, верно? В библиотеке, наверное, тоже — вдруг там есть что-то по истории вот этих Блэкфайров, чьими бы они ни были детьми?

— Может, и есть. Посмотрим.

И Деймон ощутил, что беседа подходит к своему концу. Логическому завершению: «Ну вот, теперь вали читать, обсудим прочитанное — и привет, свободен». Эйгор — сын гранд-лорда, свободный и, в общем, довольный жизнью — зачем ему обуза в виде не сильно-то любимого старшего брата?

— Ты только не прогоняй меня, а, Эйгор? Я могу быть полезным, ты знаешь. Я много всего умею!

«Не прогоняй меня». Та ещё просьба.

Эйгор никогда особо с Деймоном не ладил — сначала Эйгор был слишком мелкий, потом случилось всё это дерьмо с папашей, потом история с Ханной... но здесь Деймону некуда было идти. Ему и там-то не было, но там Эйгор на него злился. Здесь, с учётом рассказанного, ему Деймона скорее было жаль.

И надо, надо было выяснить, что с ним самим случилось там, то ли в прошлом, то ли где, но Эйгор смутно подозревал, что от этих сведений у него крыша улетит прямиком в руины Валирии. Особенно если он будет читать и осознавать в одиночку, так что Деймон рядом точно не помешает.

И потом, ещё одни руки и ещё один меч им тут точно лишними не будут, что бы дядька Харберт не болтал.

И... и в конце концов, он не Лори, чтобы отыгрываться за старые обиды на беззащитном человеке.

— Оставайся, чего уж, — проворчал он. — У нас тут не всё так радужно, как дед рассказывает. Поможешь разобраться, опять же, что там с нами случилось, только надо тебе имя другое придумать. И где мы встречались, а то тут уже сообразили, что мы с тобой знакомы.

1) Лионель Баратеон Смеющийся Шторм, ровесник Бриндена и знакомец Деймона

Вернуться к тексту

2) Бейлора Сломи-Копьё

Вернуться к тексту

3) В числе прочего авторы спёрли и сунули в Дорн корриду.

Вернуться к тексту

4) По теории авторов, на своих официальных женщинах Швайгон таки женился

Вернуться к тексту

5) См. «Самодельную ПЛиО-матчасть» и информацию по детям.

Вернуться к тексту

6) Турнир оруженосцев 182 года, когда Деймон Блэкфайр был публично признан сыном Эйгона Недостойного.

Вернуться к тексту

— ...и он спас меня, когда я чуть не утонул, — твёрдо закончил Эйгор.

Сьер Харберт вид имел такой, словно юный лорд Ренли накормил его пирогами из грязи и заставил похвалить вкус — чего, впрочем, тоже исключать не следовало.

— Если каждого, кто вытащит кого из воды в нашем буйном море... — начал он, но быстро закончил, потому что Эйгор, подав Деймону знак следовать за собой, просто вышел вон.

И только за дверью оба позволили себе синхронно прыснуть.

История спасения была одной из позорнейших страниц и без того позорного восстания горных дорнийцев под предводительством старого Айронвуда. Точнее, пока старик был жив, позора там особенного не было, и горняки отлично наваливали и пустынникам, и поморам, да так, что Марону пришлось звать дважды шурина на помощь.

Вот тут-то позорище и началось.

Братец Дейрон не нашёл ничего умнее, чем отправить на помощь Марону всех наличных принцев, законных и не очень, придав им для ускорения и направления пару гвардейцев поопытнее и сьера Квентина Болла, чаявшего в Дорне завоевать столь вожделенный им белый плащ. Оказалось, что из двух опытных гвардейцев один дед Джос имеет представление о том, что делать с мятежниками — ещё бы, он-то здесь под самим Драконом сражался. Оказалось, что Лори предпочитает юбки местных красавиц, молодых и не слишком, унылой рутине партизанщины. Оказалось, что слушаться Мейкара солдаты не намерены, хотя он самый нормальный принц и знает, что говорит, подумаешь, ему четырнадцать. Оказалось, что Бринден, тринадцати лет от роду, считает очередную шмаль отличным обезболивающим средством, а что бойцы потом то птичек ловят, то срамкинов — так главное, зашиты и перевязаны...

Деймон не удержался и снова прыснул, погружаясь в светлые воспоминания о юном безумии тех дней. О том, как старый Айронвуд вдруг помер, и вместо него всем заправлять стал Гарин — известный больше своей страстью к козам, чем своим военным мастерством.

И Гарин похитил Джейн Хайуотерс, а они, мальчишки без мозгов, пошли её спасать, попали в грозу и чуть не потонули всё вместе в горной речушке — а потом сидели на драной заднице и зубрили «Дорнийскую войну», покуда от зубов не начало отскакивать, что «Дорн мы условно разделим на три части»... молодость, молодость, невинная и свежая, как весна мира, не ведающего зимы!

— Но почему Геймон? — поинтересовался Эйгор, отсмеявшись.

— Ну, меня же назвали в честь дяди Дейрона Дракона, так? А тётя говорила, его сначала король так и назвал, в честь Белокурого, но бабушка уговорила переименовать, сказала, люди не поймут. Так что, строго говоря, я и должен быть Геймон отродясь. Всё честно перед богами и людьми.

— Ну и у тебя и логика.

— Всегда была такая. Как будто ты не привык.

А может, и не привык ещё. Хотя ведь вроде жили же вместе на болоте? Но там Эйгор больше общался с Ханной... общался, мда. И дообщался до Каллы, а там и Харвина, и Майлса, и Лейнора... но, впрочем, Деймон зла не держал — если жене повезло найти любовь, тем лучше для неё.

— Сейчас в библиотеку, — меж тем скомандовал братишка. — Будем искать, что там стряслось и кто та сука, которая стреляет по радужному флагу и по божьим бойцам.

Но не успели они дойти, как снизу раздался звук трубы, и вскоре перед ними предстал запыхавшийся и раскрасневшийся сьер Харберт:

— Там... принц! Его Высочество принц Рейгар Таргариен со свитой изволил посетить! Немедленно переоденься, племянник, и готовься принимать высоких гостей!

Переодеться довелось и Деймону — скрипя зубами (и возможно, сердечной мышцей), старый хрыч отправил его с валетом до кладовой, переодеться в цвета Баратеонов. Отличные цвета, что чёрный, что золото — и колет он нашёл отличнейший, куда там краденому у Роджерсов старью! И пояс к нему, и даже серёжку в ухо с тигровым глазом. И отличный меч — едва ли Эйгор пожалеет меча для брата...

Да, настроение у Деймона немало приподнялось от визита в кладовую да оружейную — и от вида Эйгора, мрачного, как септон на похоронах, и облачённого в оттенки чёрного, как дозорный брат или морской владыка Браавоса.

Но это было так, преддверие веселья.

Веселье принёс с собою принц, окружённый рыжими молодчиками, разряженными так, что покойный Гарт укорил бы их за чрезмерную роскошь, доходящую до безвкусицы. Особенно порадовали глаз розовые чулки Мутона и его же камзол в тон рыбе на гербе.

Сам же принц среди них был молью средь пёстрых бабочек — белокожий, с серебряными волосами, художественно нечёсаными, в бело-серебряном колете и серо-серебристом плаще... и с арфой на плече, как будто бы он не принц, а бродячий музыкант.

Нет, он выглядел бы сносно, если бы не герб во всю грудь — личный, с белым (конечно, белым) драконом на чёрном, и с красным пламенем из трёх пастей. И если бы не выражение лица, исполненное то ли поэтической душевной муки, то ли желания скорее облегчиться.

А потом моль открыла рот.

— Как истинный дракон, я облетаю владения своих любезных подданных, — сказала она, и Деймон до крови закусил губу.

— Мать твою, Геймон, они же все рыжие, — тихонько прошептал Эйгор, явно подумав о том же самом.

* * *

Гости, снарк их за ногу три раза.

Эйгор ненавидел гостей — особенно высоких и наезжающих без приглашения. И особенно в такой ебовой компании. Одного из рыжих — Мутона, судя по гербу на колете — он не знал, зато с Норриджем доводилось встречаться, ко взаимному неудовольствию. Не говоря уже о Джоне Коннингтоне — у Эйгора до сих пор костяшки ныли после встречи кулака с коннингтоновской челюстью. Встреча была организована, к слову, за дело, даже дядька Харберт промолчал. Или рыжий обмудок его тоже бесил, или он увидел размер виры за вытоптанные поля и трёх изнасилованных девиц — сумма немаленькая, помнится, набежала.

И вот теперь обмудок торчал на пороге его дома, с кислой рожей и в компании ещё двух рыжих обмудков и кронпринца. Про кронпринца Эйгор до этого только слышал, но его уже терзали смутные сомнения; сейчас, когда он увидел кронпринца собственными глазами, сомнения только усилились. Арфа, поэтический надрыв, рыжий петушатник вокруг... боги старые и новые, можно это будет не то, о чём он подумал?

Но как только кронпринц открыл рот, стало ясно, что боги молитву Эйгора проигнорировали.

Похоже, Лори тоже где-то как-то сдох и вселился в наиболее подходящую для него тушку.

— Угу. А к нам за каким хером залетел?

Как и следовало ожидать, и кронпринца, и петушатник перекосило, будто они мешок дорнийских лимонов сожрали. Разве что кронпринц — Рейгар, да, точно, — приподнял брови в трагическом недоумении.

— Приличные люди таких вопросов не задают, мой лорд Станнис.

— Приличные люди обычно ворона с дороги присылают, кузен, — парировал Эйгор. — Ну так, в порядке вежливости, мало ли какие планы у хозяев. Может статься, они никаких гостей не ждут, ни низких, ни высоких.

Брови Рейгара взлетели ещё выше, и Эйгор невольно задался вопросом, смогут ли они такими темпами оказаться на затылке, ну или хоть на макушке. Судя по едва сдерживаемому смеху за плечом, Деймона интересовало то же самое.

— Вот видите, мой принц, я же вам говорил, — громким шёпотом зачастил Коннингтон. — Штормовыми землями управляет невоспитанный вздорный мальчишка, и не лучше ли будет передать их человеку сдержанному и опытному...

— Вроде тебя, что ли? — в голос спросил Эйгор. — А хер за щеку не хочешь? Впрочем, я слышал, что это ты делаешь регулярно.

Коннингтон побагровел, кронпринц позеленел, петушатник схватился за мечи, и дело непременно кончилось бы мордобоем с выдворением незваных гостей, но дед Харберт, как назло, решил спасать ситуацию.

— Мой принц, простите моего внука, он сегодня, видимо, встал не с той ноги, — заговорил он, сурово зыркая на Эйгора. — Мы рады приветствовать вас под крышей Штормового Предела...

— Да уж мы видим, как вы рады, — процедил Норридж.

— Не нравится — катись отсюда, — любезно предложил ему Эйгор.

— ...и просим отведать нашего хлеба, соли и воды, — дед Харберт дал отмашку, и слуги вынесли хлеб с солонкой и воду. — И позвольте представить вам моего младшего внука, Ренли. Ренли, скажи что-нибудь приятное гостям.

Ренли, в своём жёлтом платьице походивший на хорошенькую девочку, уставился на компанию огромными синими глазищами, поморгал и единым духом выпалил:

— Здлавствуйте! Ваше Высочество, а это очень тлудно месить глину в ведле лолда Джона?

Наверное, не надо было подливать Роннету, когда они с отцом приезжали за обмудка извиняться, флегматично подумал Эйгор, глядя, как Коннингтон и Рейгар синхронно подавились хлебом, а дед Харберт в который раз за день равняется по цвету со свёклой.

И надо было Роннета заткнуть, когда он начал орать, мол, братец ведро с глиной кронпринцу подставляет и ему всё сходит с рук.

И надо было сообразить, что Ренли рядом.

А сейчас абсолютно точно надо заткнуть Деймона, а то он там уже хрюкает от смеха.

— А что, ребёнок прав, хоть и трудно, но приятно... наверное. Я-то не пробовал, — пожал плечами он, на всякий случай задвигая Ренли за спину. — Эй, там, покажите гостям их комнаты. Только не обессудьте — там не очень чисто, обычно-то гости предупреждают о приезде.

Когда полыхающий праведным гневом петушатник соизволил убраться с глаз долой, дед Харберт обернулся к Эйгору, хватаясь за грудь.

— Ты... уф-ф... видит Матерь, Станнис, доведёшь ты меня до удара! Чему ты учишь Ренли?!

— Ничему, он сам всё услышал, — буркнул Эйгор.

— Это не только твой кузен, но и твой будущий король!

— И что?

— Неужели нельзя было быть с ним повежливее?!

— Я его и его глиномесов сюда не звал, сами припёрлись!

Дед Харберт только головой покачал.

— Станнис, пойми, — умоляющим голосом сказал он. — Кронпринц, как и король, не любит проявлений непочтительности, а Коннингтон не первый, кто болтает о том, что ты слишком молод... Веди себя, как вежливый и радушный хозяин, прошу тебя!

— Постараюсь, — буркнул Эйгор.

Не то чтобы он умел, но деда было жаль — и впрямь удар разобьёт, и что он тогда будет делать один с замком. Да и создавать себе лишних проблем в виде войны с собственными вассалами за Штормовые земли не хотелось.

А то проблемы с кронпринцем он уже, кажется, создал.

Ну и пекло с ними, не впервой. Одного Лори он как-то пережил, переживёт и второго.

* * *

Сам Деймон, как только его отпустили — ну, как отпустили, велели идти развлечь Ренли и научить чему-нибудь приличному — отправился в кабак. Отличное место для малых детей, своих близнецов он туда водил частенько, и пошло им это только на пользу.

Тем более, что именно с обитателями кабаков юному Ренли в будущем светило общаться чаще всего: такая уж судьба у младших детей великих и малых лордов — или заедать век приживалом при старших братьях, или добывать себе достаток и славу копьём наравне с простыми межевиками. Сьер Харберт вон выбрал первое — и сильно ли он счастлив?

— И наш рыжий любитель прогулок по пещерам и говорит — «Мой принц, давайте я докажу, что лучше заслуживаю место гранд-лорда». Это где же видано, чтоб у потомков Дюррана отнимать корону ради какого-то грифона?

— Грифон нашёлся! Вот батька его — тот грифон, а этот... петух лиснийский, только одно в нём хорошо, что жопа.

— И ту приходится приходовать Лонмаутом, принц-то обещает, но не берёт.

— Да он всем обещает, как девка с Шёлковой. Что папаше своему, что нашему придурку, что остальным. На то и принц обещанный, весь в обещаниях.

— Ну ты знай меру, Лейгон. Принца со шлюхой сравнивать, небось совсем уже надрался.

— А я говорю, он шлюха, и такая, что не даёт! И мне вот не даёт прибавки, а обещал — заради памяти покойного Джехейриса, который мамку мою ебал, и нашей общей драконьей крови!

— Опять надрался, точно. Он как надерётся — так начинает: я королевский сын, дракон вам не товарищ...

Деймон потягивал вино из местного какого-то фрукта, сладкое и терпкое на вкус, и слушал болтовню слуг — вбрасывая порою пару слов, чтобы те не останавливались. Ренли тоже слушал и задавал вопросы, причём весьма разумные. Например, почему глиномесы любят прогулки по пещерам.

Это напоминало детство и тот случай, когда покойный король затеял набрать себе не только девиц, но и парней со всей страны. Кто-то брякнул про прогулки до шоколадной пещеры, Бринден услышал и растрепал, малолетки тоже неправильно всё поняли и в итоге под руководством Эйгора (кого же ещё) собрали экспедицию — искать пещеру и тырить оттуда шоколад.

— Глиномесы, лорд Ренли, предпочитают искать глину в пещере, и эту глину мнят шоколадом, — задумчиво объяснил он. — Некоторые её едят, другие просто месят.

— Зачем есть глину? Она невкусная. Лучше есть мясо, — мудро заметил мальчик.

Деймон одобрительно кивнул — так, мол, и есть — не отвлекаясь от чужой беседы. Уж больно интересные в ней вещи говорили, братец оценит...

— Коснись моей души своим теплом,

Полынью горек высушенный ветер...

Деймон вздрогнул. Голос нового певца был слишком резким, высоким, но чудовищно фальшивым — каждая нота давалась ему с подъезда, и порою не давалась вовсе. Мелодия же арфы, которая должна была поддерживать и помогать, ушла куда-то вовсе не в те края и звучала почти что какофонией. Да кто такого пустил, приличное же место, здесь не настолько все надрались, чтоб... Он поднялся, намереваясь хорошенько вломить бездарности и выбросить его под дождь — и резко сел.

— Дядя Геймон, ты плачешь? — Ренли потрогал его за плечо.

Деймон издал отрицательное мычание. Он смеялся. Он не мог не смеяться, потому что бледная драконья моль в пёстрой бандане, из-под которой выглядывали серебряные пряди, в чёрной рванине поверх дорогой одежды и с вдохновением на унылой роже была невыносимо смешна.

— Я странная хвостатая звезда, — выводил меж тем принц, не замечая того, что не только Деймону его пение было поперёк души.

Лори вот тоже любил свои вирши исполнять по столичным тавернам — но по столичным ведь, где его ломаную рожу знал каждый кот! А этот явился туда, где его никто не знает, и нарывается на тумаки, а если нарвётся?

— Дядя Геймон, зачем певец орёт? Он петь должен.

— Лорд Ренли, это же принц. Ему виднее, что делать, — неискренне ответил Деймон, всё ещё соображая, как избежать скандала и оскорбления величия.

Не он один: ребятки из свиты свитских тоже всё поняли и в панике глядели по сторонам. Может, начать простую драку, и под шумок они своего принца выведут из заведения, как бы во имя безопасности?

— Может, он глину искал, но не нашёл? Кузен! — в голос крикнул Ренли. — Тут глину не подают, а только мясо! Ты за глиной ходи в карьер, там её много!

По крайней мере, мучать арфу и слушателей тот прекратил. На том спасибо добрым и злым богам...

* * *

— Тебе что сказано было делать, пентюх лиснийский? — негодовал дед Харберт.

Эйгор пока помалкивал, потирая ноющий висок и глядя то на Идиота, то на Ренли, жавшегося к его ногам.

— Тебе было велено развлечь молодого лорда и научить его чему-нибудь приличному! Приличному, орясина, чтобы перед принцем не краснеть! А ты его в кабак поволок, будто приблудыша какого!

— Ты как будто сомневаешься в пристойности наших кабаков, — буркнул Эйгор, но дед уже разошёлся и его не слушал.

— А теперь что делать, я тебя спрашиваю, а? После того, как принца так ославили!

— Муравью хер приделать! — рявкнул Эйгор. — А принц сам себя ославил, нечего было по кабакам бродячего лютнезвона изображать! Скажи спасибо, что гнилой репой не закидали!

Он бы точно не удержался. Слишком хорошо помнил хреновые вирши в исполнении Лори, а если Рейгар, по словам Деймона, был ещё хуже Лори... хорошая подгнившая репка в глаз прямо напрашивалась.

— Он принц, — в отчаянии простонал дед Харберт. — Принц, понимаешь? Хочется ему менестреля изображать — слушай и внимай с почтением, а иначе прощайся со штормовой короной!

— Мы и так с ней распрощаемся. Коннингтон на неё активно насасывает, во всех смыслах.

Правда, принцу для этого нужно было самому отжать корону у папаши, спровадив его на тот свет. Эйгор тут ничего против не имел — по сравнению с текущим королём его собственный папаня был просто великодушным гулякой, так что, как говорила тётя Мэр⁽¹⁾, на такого короля и изумрудов не жаль. Другое дело, что при вновь открывшихся обстоятельствах остро вставал вопрос обмена шила на мыло.

Посоветоваться бы с кем-нибудь взрослым и умным, но не с дедом Харбертом. И не с Деймоном. Должны же быть у него ещё какие-нибудь взрослые родственники, нет?

А ещё надо было разобраться с оскорблённым кузеном-принцем...

— Вот что, натащите ему в комнату воды погорячее, — решил наконец Эйгор. — Пусть прополощется и отойдёт, а там посмотрим. Может, у него за ужином язык развяжется, и он ещё чего-нибудь сболтнёт.

Или, что вероятнее, его петушатник напьётся и распустит языки. А уж о том, чтобы их болтовня вышла за пределы замка с должным смыслом, Эйгор с Деймоном позаботятся.

1) Она же королева Мирия Мартелл.

Вернуться к тексту

— Лорд Станнис, ваш брат разбудил дракона, — холодно известил их всех принц Рейгар.

Мокрые патлы его висели грустными соплями. Маскарадные шмотки он снял, но не надел ничего взамен и сверкал бледной грудью в запахе порядком испачканной дорогой рубахи перламутрового мирийского шёлка.

У Деймона в нормальной жизни была похожая, и цену ей он примерно представлял. Хорошо живёт кронпринц, если не боится такое пачкать...

— Кузен, это звучит, как фраза из дурного лиснийского романа, — скривился Эйгор. — «Миледи, вы разбудили моего дракона!», «Милорд, мои озёра уже трепещут!».

— Ваши дурные шутки не искупят греха вашего брата, лорд Станнис. Знаете, что он сказал?

Ну да, после тирады о пище Ренли решил осведомиться у принца напрямую, зачем тайному месту хвост. Что поделать, если слово «звезда» он, милостью братишки, знал хуже, чем созвучное, но бранное? Ребёнок же, чего с него возьмёшь. Уж на что покойный король был тварь последняя, но сколько бы братишки ни жгли глаголом, хуже порки им ничего не доставалось.

— Не знаю, и не вижу причин, зачем мне это знать. Он уже наказан, сьер Геймон позаботился.

Самое сложное было объяснить, что наказание — не за вопросы сами по себе, а за то, что вмешался во взрослый разговор без разрешения. Вопросы нужны, необходимы, дети должны их задавать — и Деймон ему даже не забыл объяснить, что тайному месту хвост, то есть борода, положен от природы, чтобы укрыть от посторонних глаз. Но вопросам есть своё время, и это время — совсем не когда взрослый исполняет свои творения... какими бы невыносимо-слащаво-туманно-бездарными они бы ни были.

— Речь не о наказании! Речь об оскорблении, нанесённом величию семьи Таргариен в моём лице! Если вы не способны воспитать своё отродье, кузен...

— Это мой брат, вообще-то.

— Брат, сын — какое мне дело, если он позволяет себе оскорблять наследного принца? Лорд Станнис, я буду вынужден...

Деймон покачал головой и отошёл от удобной щели. Маленький лорд Ренли наплакался в подушку и заснул, обняв лилового оленя — из Тироша, такие игрушки упоротых цветов там делали и сотню лет назад. У Эйгора вот был зелёный заяц, у Бриндена...

У лорда же Бриндена Риверса был потаённый приказ от самого короля Дейрона Доброго: не допустить победы Чёрного Дракона любою ценой. И во исполнение того приказа...

Да, поэтому он оставил библиотеку и пошёл подслушивать скандал в благородном семействе — так-то ему там присутствовать не следовало, даже наоборот. Беседа была семейная: принц, сьер Харберт и бедолага Эйгор, которому нельзя и выбраниться всласть, потому что Харберта хватит удар, а у принца хвост отрастёт и тут же отвалится.

...семь зачарованных стрел, принёсших победу делу законного государя, он поместил на свой личный герб...

Книжка — толстая, в деревянном переплёте, красивая «История мятежников» — полетела в стенку. Который уже раз, третий? Пятый? Деймон встал и пошёл подбирать, потому что гнев гневом, ярость яростью — а дочитать-то надо было.

Но чтобы такую клевету, такую откровенную дурную дрянь — и на кого, на Бриндена! Мальчишку, который, конечно, стрелял отменно, и мог, наверное, прибить кого-нибудь в сердцах — но добротою уступал одной сестре, а Гвенис была из ангелов.

Простить историку бред о самом себе, об Эйгоре и Ханне он мог: тот пел явно с голоса Лори, все обвинения один в один. Ну, кроме того, что Деймон пытался свести жену в могилу родами, а Ханна травила Джену и вызывала у неё выкидыши — это было ново и довольно оригинально.

Но Бринден?

Который остался верен полубрату, даже когда его сестра сидела заложницей у тётки Барбы?

Его-то за что?!

Он снова встал из-за стола, взял свечку, торопливо поднялся по ступеням к светлице Эйгора. Принц всё ещё изволил рвать и метать, сьер Харберт ползал на пузе, словно он не от крови Дюррана, а от крови какого-нибудь Фрея... надо было прекращать позорище, и он даже знал, как именно. Всего-то надо — немного вон того красного порошка взять у добрейшего Крессена, подсыпать в вино Грифону, Мутону и Норриджу... и можно бежать за принцем.

— Ваша Милость! Ваше Величество! — дверь он распахнул с самым перепуганным и полным ужаса видом. — Там ваша свита, они... они такое творят! И за кинжалы взялись! И всё по вашему, как будто, приказу!

Он, конечно, пока не видел, что именно они творят — но, помнится, из дорнийцев Родри от этого вот порошочка половина пошла сношать всю мебель подряд, а остальные решили друг друга зарезать. Едва ли эти павлины расфуфыренные будут покрепче ко всему привычному дорнийских распутников.

* * *

Нет, это был не Лори. Совсем не Лори.

Лори, в конце концов, шлея под хвост попадала только тогда, когда речь шла о его дружках-извращенцах или о Деймоне, в остальном с ним вполне можно было иметь дело. И у Лори были Мейкар, сам Эйгор и в особо серьёзных случаях — отец для того, чтобы спускать его с высот драконьего величия на грешную землю. И Лори не был оторван от реальности и народа — так, например, когда новый сотник золотых плащей во время обхода не признал в дорнийском горлопане кронпринца и на сутки упрятал его в каталажку, Лори не орал и не возмущался; честно отсидел положенное, а по возвращении домой со смехом рассказывал, как надул межевика с Марок в кости и как заучивал наизусть непристойные частушки от какого-то перебравшего бондаря.

У принца Рейгара шлею — или что другое — из-под хвоста не вынимали примерно никогда, опускать его на землю было явно некому, а представления о народе были... крайне своеобразными.

— Лорд Станнис, вы меня слушаете? — ввинтился в уши раздражённый голос принца.

Как знакомо. «Эйгор, ты меня слушаешь?», «Эйгор, что я сейчас сказал?», «Эйгор, ты же всё-таки принц, веди себя подобающе»... Ну почему его не могло закинуть в какого-нибудь межевика?

— Да, Ваше Высочество. Со всем почтением.

Рейгар ещё раз страдальчески вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Лорд Станнис, я вижу, что вы не в состоянии привить вашему брату должные манеры и почтение к величию королевской семьи. Как ваш принц и старший родич...

Эйгор насторожился. Принц впервые за всё время, кхм, визита, сам вспомнил, что они родственники. Плохой знак.

— ...я вынужден настаивать, чтобы вы передали лорда Ренли на воспитание в подобающую семью, а сами явились ко двору.

Что?

Этот петух не только в народе, но и в людях вообще не разбирается? Ради сисек Девы, даже папаша Эйгора подождал, пока ему исполнится пять, прежде чем забрать у матери!

— Ренли четыре года, ни одна семья не примет такого маленького воспитанника. И что мне делать при дворе?

— Семью я подыщу, — милостиво кивнул Рейгар. — Что до вас, то, очевидно, вы не можете дать брату подобающего воспитания, поскольку сами им не обладаете. Побудете при дворе, обтешетесь... вам это пойдёт только на пользу.

Судя по тому, как побелел дед Харберт, польза была сомнительной.

— А кто будет управлять Пределом и... всем остальным?

— Вашему брату Роберту давно пора вернуться из Долины домой. Но если он не пожелает, то ваш дед, сьер Харберт, отлично справится с замком, а Штормовые земли можно передать наместнику.

Судя по тому, что трепали по тавернам, наместника он уже выбрал.

На деда Харберта было больно смотреть, и Эйгор решил в кои-то веки последовать совету Лори, когда их или их с Дейроном ссоры заходили слишком далеко. А именно — «заткнись и не доводи до греха».

— Это лишнее, Ваше Высочество, — нехотя выдавил он. — Я... приму меры.

Рейгар снова милостиво кивнул и только собирался сморозить что-то ещё, как в горницу ворвался взмыленный Деймон с воплями, что рыжий петушатник-де творит непотребства.

Петушатник и впрямь творил непотребства, и ещё какие. Но теперь за Штормовые земли Эйгор был спокоен: вряд ли простые люди станут подчиняться наместнику, который на их глазах пытался совокупить кресло, горланя о своей любви к серебряному принцу, в то время как двое его приятелей в чём мать родила пытались его зарезать — из ревности, очевидно. Коннингтона было не жаль, а вот кресло — очень даже, его теперь оставалось только выбросить.

В любом случае, принцу резко стало не до Эйгора и чтения нотаций, так что лучшего момента для того, чтобы съе... сбежать в библиотеку сложно было представить.

— Ну что, нашёл что-нибудь?

Идиот посмотрел на него как-то странно — вроде бы и с сочувствием, и вроде бы неуверенно, словно собирался сообщить какую-то очень хреновую новость и очень не хотел этого делать.

— Нашёл.

— И что там? Кто это сделал?

Деймон снова замялся, будто девица перед первой брачной ночью.

— Уверен, что хочешь это знать?

— Да говори, не тяни! — взорвался Эйгор. — Я, что ли?!

— Нет, не ты, — сдался наконец Деймон. — Вон там, на столе, книга.

Эйгор недоверчиво хмыкнул, подхватил тяжёлый том в дорогом переплёте — «История мятежников», он видел её раньше, но не подозревал, что это о нём — и открыл на месте, отмеченном Деймоном.

Прочитал.

Моргнул.

Протёр глаза фигой, как учила в детстве мать — от наваждения и дурного глаза.

Нихера, написанное не пропало и не изменилось.

— Это что за сраный бред?

Иначе это и назвать было нельзя, разве что клеветой. Бринден-де застрелил сыновей Деймона по приказу Дейрона. Бринден, который и охотиться-то не любил, даром что в свои годы стрелком был отменным, а в мятеж Айронвудов предпочитал быть медиком, а не снайпером. По приказу Дейрона, который их всех вырастил, не особо разбирая, где свой, а где чужой.

У кого только рука повернулась такое нацарапать?

Закатив глаза, Эйгор перелистнул несколько страниц назад и чуть не выронил книгу.

— Ты пытался свести Ханну родами в могилу, чтобы получить Дени? Ханна травила Джену, чтобы у Джены были выкидыши?! — от возмущения он аж дал петуха. — Да кто, мать его, и под какой шмалью это писал?!

Книга полетела в стену — судя по свежим царапинам на обложке, не в первый раз.

— Эйгор, — Деймон осторожно взял его за плечо. — Эйгор, мы должны выяснить, что стало с...

— Да какая нахер разница? — слёзы, злые, почти детские сёезы застилали глаза, и Эйгор раздражённо смахнул их рукавом. Он бы ещё мог читать клевету на себя — а доставалось ему там изрядно, — но клевету на младшего брата... на возлюбленную... на человека, который заменил ему отца?.. — Просрали восстание и поубивали друг друга, будто эти грёбаные хронисты напишут что-то другое! А я наверняка пережил их всех и сдох в старости и одиночестве в каких-нибудь эссосских ебенях!

У Деймона сделался такой вид, что Эйгор понял — про себя он попал в точку.

— Читай это дальше, если хочешь, — он сердито рванулся из хватки брата. — А я забыл и вспоминать не желаю. И вообще, хватит с меня всей этой королевской хуйни на сегодня!

Двери в Штормовом Пределе, во всяком случае, делали не хуже, чем в Красном Замке.

Даже пыль не посыпалась, когда он от души грохнул дверью библиотеки за собой.

Эйгору снился сон.

На этот раз это точно был сон, потому что ни в Пределе, ни где-то ещё не могло быть такого странного места — вроде пещеры или подземелья, с тонкими чардревными корнями по стенам. В центре пещеры на огромном чардревном пне сидел Бринден — такой, каким Эйгор его помнил: тощий и нескладный, локти, коленки и глазища красные. Но не успел Эйгор спросить, что происходит, как Бринден поднял голову и, с ужасом глядя на Эйгора, прошептал:

— Он убил их.

Эйгор оторопел. Медленно, очень осторожно, он подошёл к брату и опустился на одно колено.

— Кого? — спросил так мягко, как мог. — Кого убил, Брин? Кто?

— Их всех, — Бриндена затрясло. — Эми и Эни, Деймона, Дейрона, Валарра и Матариса... и Гвенис, о боги, Хози⁽¹⁾, он убил Гвенис, — Бринден зажал рот рукой. — Он сказал ей, что это просто травяной чай, но это была отрава, я сам видел, как он брал воду из заражённого источника...

— Кто? — повторил Эйгор, холодея. — Брин, о ком ты говоришь?

Бринден не ответил. Его тень начала расти в размерах, постепенно превращаясь в гигантскую фигуру в чёрной короне с тремя пустыми гнёздами; тень улыбнулась — Старица и её фонарь, Эйгор и не знал, что тени могут улыбаться — а затем единым слитным движением втянулась в Бриндена. Тот вздрогнул всем телом, изо рта и глаз у него хлынула кровь, тело стремительно покрывалось белёсыми перьями; миг, два — и перед Эйгором вместо младшего брата сидела гигантская ворона, с оперения которой капала кровь; два её глаза были непроглядно-чёрными, а третий — алый, как рубин — жутким пламенем горел во лбу.

— Чтоб тебя, — прошептал Эйгор, облизав пересохшие губы. — Что ты за тварь?

Ворона распахнула клюв и закаркала — насмешливо и презрительно. Эйгор невольно схватился за звезду⁽²⁾ на груди и принялся судорожно вспоминать гимн Старице, тот, что про долину смертной тени... как вдруг проснулся.

Он всё так же был в своих покоях в Штормовом Пределе; на столе едва тлела свеча, в окна заливал дождь, а подле кровати сидела Гвенис — тоже такая, как Эйгор её помнил, разве что полупрозрачная.

— Идём, — тихо сказала сестрёнка.

— Куда? — только и смог спросить Эйгор.

Гвенис не ответила — только кивнула в сторону окна. Окно выходило как раз на богорощу; присмотревшись, Эйгор сумел сквозь темноту и пелену дождя разглядеть на мокрой траве под чардревом знакомую тощую фигуру.

— Твою мать, — выдавил он и в чём был, даже без свечи, бросился наружу.

1) По авторскому фанону, у Таргариенов было два имени — одно валирийское, второе — данное при миропомазании в септе в соответствии со святцами. «Помазанное имя» Эйгора — Хостер.

Вернуться к тексту

2) Семерянам при миропомазании в септе вешают маленькую семиконечную звезду на шнурке.

Вернуться к тексту

К вечеру разыгралась буря — да такая, шептались слуги, какой не видывали эти места десятки, а то и сотни лет. Стены старого замка дрожали под ударами могучих волн, а дождь хлестал так плотно, что воздуха совсем не оставалось.

Принц Драконья Моль отчего-то впал в панику и повелел всем сидеть безвылазно в донжоне и особенно не сметь ходить на улицу — а сам заперся в своих покоях и занялся какой-то дрянью. Из-под двери тянуло шмалью — по крайней мере, так же когда-то тянуло из-под Бринденовой двери, когда тот принимался за колдовские опыты, а в этих опытах всё начиналось шмалью и ею же заканчивалось.

Ох, Бринден...

Деймон устало потёр глаза, поправил огонь, снимая нагар со свечки. Ещё осталось сорок страниц — он дочитал до Харвина и Киры, впереди были их дети и дети их детей.

Кира, его малышка, серебряная принцесса с огромными глазами цвета сирени, удивительного цветка, что расцветает только весной... и вот её-то заставляли рожать наследников, пока она не умерла? Её, больную, измученную, выгнали идти с войсками, чтобы поддержать их боевой дух?

Нет, клевета, всё это клевета.

Харвин был слишком славный мальчик, чтобы творить подобное.

Нет, славные ребята порой, конечно, вырастают в снарк знает что — взять, допустим, Лори... но Лори не превратился во что-то новое и гадкое, он оставался собой, просто позволил дурному взять верх над тем хорошим, что ещё оставалось в его душе.

Он, конечно, не смог бы остаться верен ни женщине, ни даже мужчине — но был верен своим друзьям, пусть и паршивым, был верен отцу и братьям — ну, как умел, так был. Он смеялся как прежде, улыбался своей кривой улыбкой и в редкие минуты просветления с ним так же легко было шутить, как в детстве. Жаль, этих минут с годами становилось всё меньше...

...а вот что Харвин носил отцовского упрямого коня, отказывался зваться Хэйгоном и требовал от Эйгора себя признать — вот в это Деймон охотно верил. Очень похоже на Харвина.

Стёкла в окнах тряслись, гудела буря, но шум скорее убаюкивал, и Деймон начал поклёвывать носом — а потому не удивился, когда к нему в библиотеку явился Харвин. Таким, каким он его помнил: кудрявый, мелкий, в платьице с оборочками, сонный и с лиловым оленем.

Нет, откуда олень? Должен быть заяц! Отцовский зелёный заяц. И платьице не белое, а красное, с коричневой оборкой — работы леди Барбы...

— Геймон, мне страшно! — сказал сын, и грёза разрушилась.

Конечно, это был лорд Ренли. Хотя похожи они были невероятно — только глаза, у Ренли ярко-синие, у сына были столь же ярко-лиловые. Но Харвин или нет, когда ребёнок приходит бояться, выход один: подхватить на ручки и успокоить.

Отчего он пришёл сюда, а не в покои брата?

Ах, ну да. Какой-то умник поселил Эйгора на тот конец Предела, как можно дальше от детской. Этот же умник ещё поучал Деймона, что лорду Ренли-де надо учиться самостоятельности — и это в четыре года, с ума спрыгнуть. В четыре года мелкий должен не учиться всякой чепухе, а иметь возможность добраться до надёжной защиты от зла и страхов — родительской постели, ну или хотя бы кровати старших братьев.

Братья отлично умеют прогонять всех снарков и грамкинов, вот Бринден свидетель — он у себя-то ночевал, пожалуй, реже, чем у Эйгора, особенно когда пошли все эти видения, Неведомый бы их побрал...

— Мне страшно, Геймон! Сделай что-нибудь! — напомнил о себе лорд Ренли.

Деймон вздохнул. В отличие от брата он лично исцелять чужие страхи умел паршиво — самому бы избавиться от мыслей и образов, роящихся в уме... но можно попробовать. Всё равно он собирался сходить туда, где всяким ужасам совсем не место.

— Что ж, мой лорд, забирайтесь на ручки и поехали, — сказал он, привычно сажая ребёнка на сгиб локтя и прихватывая свечку.

— Куда поехали?

— Туда, где страхам нет места, мой лорд. К богам.

Потому что после такого чтения хотелось помолиться за души всех, оклеветанных и не очень, забытых и помянутых.

— В септе ночью страшно, там духи, — Ренли плотнее к нему прижался. — Так деда говорит.

«Маразматик старый твой деда и позор семьи».

— Зря говорит. В септе только боги, там духи ничего не могут, — сказал он вслух. — Это, если хотите знать, самое безопасное место на свете. И там даже ночью светло.

— Правда? Тогда поехали!

На жертвеннике горел огонь, выхватывая из темноты образы богов — черноволосых и синеглазых, потому что каждый воссоздаёт их по своему подобию. В септе Завоевания все боги были дети Валирии, а в Стонхедже — сердитые и корпулентные, как Бракены, и даже у Кузнеца заместо молота и наковальни были хмельная лоза и пара подков...

Деймон по памяти читал заупокойные молитвы, и Ренли постепенно заснул под звуки староандальского — как под колыбельную. Осталось ему сунуть под голову подушку для коленопреклонений и что-нибудь придумать относительно жертвы.

В былые времена он, не задумываясь, бросал в огонь по паре колец — всё равно с ближайшего турнира добудет не хуже. Дурная жертва, если подумать — о жертве надо хоть как-то сожалеть, а тут что бросил, что выбросил... но нынче он был беден, как нищий брат, и даже серьга у него в ухе была чужая, взятая из кладовой в счёт жалованья.

Что он мог отдать богам за память своих родных, за возможность понять, что стряслось с бестолковым братишкой Бринденом? Только обрезать косу и бросить её в огонь. Волосы — часть себя, замена древней жертвы всем человеком...

От запаха палёной шерсти чесались глаза, от дыма всё как-то плыло, и он увидел вдруг Бриндена — совсем мальчишку, каким тот был во время Дорнийского Позорища. Бринден стоял на взгорье в окружении стрелков, усталый и какой-то растерянный, а за спиной его стоял высокий и страшный воин в чёрно-сером доспехе, с тенью, похожей на великана в короне. Лица у него не было — только чёрная пустота и один глаз, багряный, словно воспалённый.

Воин взял Бриндена за руки и его руками положил на тетиву стрелу — «Так надо, это спасёт всех, всё равно и божий суд не божий и не законный, по закону бы с волком сражались». Тетива жалобно вскрикнула, и стрела ушла навстречу цели, а Бринден обернулся на Деймона, как будто что-то хотел сказать, но одноглазый сжал ему горло — одной рукой, шея у братишки была тонкая, как у цыпленка — и изо рта вырвался только хрип.

Из красных глаз катились красные слёзы, а одноглазый, словно насмехаясь, засунул Брину в рот пальцы в железной перчатке — засунул и вырвал оттуда язык.

Показал его Деймону — жирного красного червяка, плюющегося кровью...

И съел.

Деймон хотел проснуться, не видеть этаких ужасов, но не видеть не получалось: как чёрная пустота вместо лица прорезалась красной пастью и в ней скрылся трепещущий язык, как пальцы в перчатке вырвали из глазницы плачущий глаз и закинули его туда же, в пасть. Из рук и ног у брата вырастали, как паутинки, тонкие верёвки, за которые им управляли воин и его тень, и Бринден плакал, но слушался, нанося чёрным мечом удары — по Гвис, по юноше с печальными зелеными глазами, по Рейгелю и Мейкару, по незнакомому белоголовому мужчине...

— Эй ты, лисниец! Развалился, тоже мне, в святом месте!

Никогда он не был так благодарен карканью старого хрыча.

— Сьер Харберт? Прошу, простите мою оплошность. Чем могу вам служить?

— Лорд Станнис рехнулся! Выбежал под ливень в одной рубашке! Немедленно найди его и приведи домой!

От карканья хрыча проснулся Ренли, согнул губу подковой, собираясь реветь. Трагедия какая, Эйгор пошёл гулять под дождь... но Драконья Моль всем запретил ходить на улицу и может снова устроить скандал на пустом месте, и верно — значит, надо его вернуть.

Прикрывшись щитом, как зонтиком, подняв другой рукой фонарь, он шёл через двор к Богороще, куда зачем-то понесло дурного братишку — едва ли молиться среди ночи древолюбским богам. Ну, он надеялся.

Неверный жёлтый свет вскоре выхватил из темноты фигуру под деревом — как есть, в рубашке, простоволосого, и как обычно, кантующего куда-то бесчувственного Бриндена... нет, Деймон не удивился даже, просто подошёл и обоих прикрыл от ветра и дождя, и только тогда сообразил, что что-то не так.

* * *

Снаружи лило как из ведра, темень стояла — хоть глаз коли, но Эйгор мчал в богорощу что есть духу, оскальзываясь на камнях и не обращая внимания на заливавшуюся за шиворот воду. Пока добежал — промок и озяб как собака, но всё же сумел перевернуть тяжёлое от мокрой одежды тело на спину.

Тело действительно оказалось Бринденом. Исхудавшим пуще обычного, не бледным, а каким-то зеленоватым, заходящимся в кашле, но определенно живым Бринденом.

— Хози, скорее, — Гвенис, не отстававшая от него от самых покоев, торопливо озиралась по сторонам. — Нужно увести его отсюда.

— Это разве не ваше священное место?

— Не сейчас и не для него. Сейчас ему здесь опасно.

Гвенис Эйгор в таких вещах доверял безоговорочно, раз она сказала — опасно, значит, надо сматываться в темпе дорнийской баркаролы и не возникать. Не без труда подняв Бриндена и закинув себе на плечи — и почему мелкий всегда такой тяжёлый? Нихрена в нём нет же, одни кожа да кости, — он побрёл к замку; Гвенис подлетела поближе, подпёрла свою дурную половину⁽¹⁾ с другой стороны, и Эйгору стало немного легче.

— Откуда он здесь взялся?

— Мы отбили его. Я, мама, Квентин, тётя Мэрайя, дедушка Бенджикот, даже дедушка Джонас, хоть и не верит в Старых богов. И другие помогали.

— От кого отбили? От той твари?

Гвенис испуганно кивнула, и Эйгор прибавил ходу — от Твари тем более нужно сваливать, особенно если она всё ещё поблизости.

— Что это вообще такое?

— Спроси сам у него, как окрепнет. Я не смогу объяснить так, как он.

— Не сможешь объяснить, что тебя убило?

И не только её, если верить Бриндену.

Гвенис в ответ только опустила голову и затеребила кружево на платье.

— Это на самом деле долго объяснять, Хози, а у меня очень мало времени, — прошептала она. — Спроси у Брина, как он очнётся. Только передай, что я знаю, что это был не он, и совсем не обижаюсь, хорошо?

— Хорошо, — согласился Эйгор, вглядываясь в темноту и дождь. Когда он обернулся, сестрёнка уже исчезла, а Брин повис на нём всем весом, как мокрая тряпка.

От замка к ним двигалось пятнышко света — кто-то спешил к ним с фонарём. Прежде чем отрубиться от холода и усталости, Эйгор успел опознать Идиота под щитом — чтобы дождём не смыло — и подумать, что хоть что-то в жизни не поменялось: они всё так же прут больного Бриндена домой из богорощи.

* * *

Эйгору было плохо, Бринден был без сознания, но выпускать фонарь (и щит) было плохой идеей. По двору среди порывов дождя и ветра словно в самом деле ходило что-то, раскаты грома отдавались карканьем гигантской птицы, среди холодных струй мелькали как будто перья... зубами — руки были заняты — Деймон прихватил звезду.

На всякий случай, боги никогда не лишние.

Ещё фонарь взял тоже в зубы, щитом укрылся от чёрных струй (и чёрных гигантских перьев, похожих на копья, которые ему упорно мерещились), повесил братишек на освободившуюся правую руку и побрёл обратно в септу.

Там огонь, тепло, там хорошо и безопасно.

Сьер Харберт велел бы, конечно, нести своего внука в его покои — опять же, септа ведь за пределами донжона, тоже нарушает приказы Драконьей Моли... но сьер Харберт мог целоваться по-дорнийски с покойным королём, а Деймон отправит братьев в септу.

И прикажет туда же принести горячей воды.

На пороге маячил Ренли — что за ночь дурная, что всех мальчишек тянет промокнуть насквозь на холодрыге! Деймон отодвинул его с дороги, свалил бесчувственные тела на лавку, закрыл покрепче дверь — на оба засова, на всякий случай, и ещё святой водой засовы полил.

— Брат, брат в порядке? Мне виделось такое... как тень от человека, она грозилась, что он умрёт! — всхлипнул мальчишка.

Ну вот, и ему тоже вот виделось.

По окнам били чёрные крылья, а где-то там, под деревом, тускло мерцало что-то большое, красное. Как будто смотрело на них и видело насквозь. Огонь на жертвеннике дрожал, сжимался, но пока что держался. Ренли вдруг подбежал и кинул в него оленя.

— За братика!

Лиловый олень нормальный огонь бы загасил — он был немаленький и мокрый — но сейчас всё было не так, как в жизни, и потому огонь лишь разгорелся сильнее, поглотив игрушку. Холод сменился мягким теплом, а Бринден зашевелился.

А тут и слуги подоспели, с парой бадеек горячей воды, парой одеял и тёплой одеждой. Можно обоих братишек отогреть, переодеть и ждать, пока очнуться.

Уходить из септы Деймон пока что не хотел. Подумаешь, донжон Дюррана Богоборца — вот боги, они от этого снаружи может и защитят. А камни... в камни Деймон не верил, чай, не принц-лютнезвон.

* * *

Вокруг клубилась темнота. Темнота, холод и ливень, и среди них кружила гигантская крылатая тень в чёрной короне с тремя пустыми гнёздами. Эйгор старался не выпускать её из виду потому, что откуда-то знал: если он хоть на мгновение отвлечётся, хоть на мгновение ослабит бдительность, то конец и ему, и Бриндену, который тихо всхлипывал где-то за спиной.

— Глупый мальчишка, — тень перетекала из птицы в человека и обратно; человек походил на Бриндена с исказившимся до неузнаваемости, изуродованным пороком и чёрной магией лицом и провалом на месте левого глаза. — Ты и эти ничтожества, ушедшие в своё дерево, отняли моего слугу, прекрасного слугу, который так отменно меня кормил...

— Найди себе кого другого и жри, пока не лопнешь, а моего брата не тронь! — рявкнул в ответ Эйгор. — Мало тебе насовали, что не уймёшься никак?!

— Как они могут мне навредить? — в голосе тени мелькнул страх пополам со злобой, но тут же наполнился прежней вкрадчивостью. — Конечно, я найду себе другого, как только покончу с твоим братом. А ты умрёшь, глупый приверженец ложных богов, умрёшь в позоре и ужасе, и перед смертью будешь умолять меня принять твою жалкую душу... и я, конечно же, окажу тебе такую милость, потому что все вы от рождения принадлежите мне...

— Разбежался, одноглазый, — процедил Эйгор. — Буду я тебя умолять — когда солнце встанет на западе и зайдёт на востоке, не раньше!

Палку бы сюда, а лучше кадило. Квентин Блэквуд во время Дорнийского Позорища и теологического диспута жрецам Зеленокровной такой аргумент кадилом привёл, что желающих спорить не осталось. Но ни палки, ни кадила поблизости не было, а темнота всё сгущалась, и тень подбиралась всё ближе; Эйгор снова вцепился в звезду на груди и забормотал гимн Старице — тот самый, который поначалу не мог вспомнить:

— Если я пойду долиной смертной тени...

В руку ему легло что-то и тяжёлое; Эйгор скосил глаза — он держал за ножку вырезанную из чардрева табуретку. Почему табуретку, зачем табуретку... ладно, лучше табуретка, чем совсем ничего.

— ...не убоюсь я зла, потому что ты со мной!

Табуретка пролетела сквозь тень, не причинив ей видимого вреда; тень озадаченно замерла и тут же испустила пронзительный, полной злобной муки вопль, корчась в свете внезапно вспыхнувшего фонаря. Вслед за светом в неё полетели тяжеленное копьё и кузнечный молот, резная деревянная прялка и стая соколов, а затем вокруг возникли шесть ярких силуэтов, и темнота начала отступать.

— И твой фонарь освещает мне путь, — обессиленно прошептал Эйгор, опускаясь на землю.

— Молодец, мальчик, — свет из пронзительного стал мягким, и рядом с ним возникла женщина — высокая худая старуха, статная и строгая, неуловимо напоминавшая то ли бабку Алис Риверс, то ли леди Мэрайю Блэквуд, тётку Бриндена. — Теперь он — пока что наша забота, а ты отдыхай. Силы тебе ещё понадобятся.

У Эйгора на языке вертелся с десяток вопросов, но ни один из них он не успел задать — старуха мягко коснулась его лба, и он провалился в сон.

И лишь успел мельком понадеяться, что этот сон не будет таким же всратым, как предыдущие.

— Стан-ни-и-ис!

Эйгор нехотя открыл глаза.

Он лежал в септе Штормового Предела, на лавке под алтарём Старицы, укутанный в одеяла, а рядом с ним съёжился зарёванный Ренли. Чуть поодаль, подле такого же укутанного Бриндена, привалился спиной к стене криво и косо остриженный Деймон. Весёленькая ночка выдалась, ничего не скажешь, а главное — ничего из её событий, похоже, не было сном. Включая тень и табуретку.

— Станнис, ты очнулся, очнулся! — Ренли перестал размазывать сопли по мордашке и запрыгал от радости. — Мы боялись... тот чёрный в короне сказал...

— Меньше верь всякой хероборе, особенно в короне, — пробормотал Эйгор. Всё тело ныло так, будто по нему галопом пронеслась парочка дотракийских табунов, но при этом он чувствовал странное спокойствие. — А эта чёрная получила по роже табуреткой и свалила. Больше не вёрнется, боги не дадут.

Ренли замолчал на минутку и энергично закивал кудрявой головой.

— А я богам помогал! Я кинул в огонь своего оленя и крикнул, что это за тебя, и я хотел, чтобы чёрный ушёл, и огонь должен был погаснуть, а он ка-ак загорится!

Эйгор спихнул с себя тяжёлые одеяла, медленно сел на лавке — голова сразу закружилась — притянул к себе Ренли и взъерошил ему волосы.

— Будет тебе другой олень. Чёрный, жёлтый, зелёный — какой захочешь.

— Большо-ой?

— Верхом сможешь кататься.

— Ура-а! — завопил Ренли так, что в ушах зазвенело. — У меня будет пиздецкий олень!

— Не пиздецкий, а пиздатый, — поправил Эйгор. — И не бранись в святом месте.

— Но ты же бранишься!

— Я неправ и больше так не буду.

На другом конце септы закопошился в одеялах Бринден; Эйгор рванул к нему — просто чтобы убедиться, что это Бринден, а не Тварь — и мало не столкнулся лбами с Деймоном.

— Ушёл? — сиплым, странно взрослым голосом спросил Бринден.

— Да вроде, — осторожно ответил Деймон.

Бринден слабо улыбнулся, глядя куда-то за их спины.

— Светает, — прошептал он. — Точно ушёл.

И снова закрыл глаза и обмяк.

Лишь через пару минут судорожной проверки Эйгор с облегчением убедился, что братишка снова потерял сознание, а не умер, вымотанный Тварью до предела. Тем временем действительно светало — первые лучи легли на каменный пол, освещая статуи Семерых, а в окна виднелись мокрые от ночного дождя скалы и ровное, как стол, спокойное море.

— Ну пи... — Эйгор в последний момент удержался от крепкого словца — прав всё-таки принц-арфист, не стоит подавать Ренли дурной пример. — Брин, как очухаешься, скажи, что с этой х... тварью делать, не всё же время гонять? А то мне одного раза хватило, повторять как-то не хочется.

* * *

Даже после оленя огонь продолжал гореть неровно, дымить. В корзине почти что не осталось цветочных лепестков, а в памяти у Деймона — молитв.

Он был не слишком хорошим люторанином, пускай и обещался освободить Андалос из рук язычников. Всё больше рыцарем, а не молитвенником — для молитв был братец Ульфард, постриженный септон, сестрицы Аглая и Анели... и драгоценный часослов с картинками, который стоил почти что как доспех и которым Деймон гордился не меньше.

Зачем учить всё наизусть, если можно вот этак вынуть драгоценную книжицу из кармана и всем на зависть читать по ней? Теперь вот платить за былые грехи, и только бы не жизнями любимых братьев...

Кто же спасал от нечисти в уроках их детства?

Старица.

«Если я пойду долиной смертной тени, не убоюсь я зла. Твой фонарь укажет путь мне, и посох твой убережёт меня в пути». Он завернул братишек в одеяла и подволок к постаменту статуи Старицы, прося её защиты для них и толику мудрости — для себя, чтобы понять, что делать.

Хотя что делать — вопросов не было: ждать да молиться, не забывая не давать отчаяться мальчишке Ренли.

К счастью, Эйгор очнулся. За ним и Бринден — пусть ненадолго, пусть почти сразу опять закрыл глаза, откинулся на постамент, обмяк. Ничего, ему не привыкать валяться без памяти.

— Эйгор, есть дело. Ну-ка, подай... а, нет, не так. Держи-ка, — сунул Деймон в руки брату горсть цветочных лепестков, последнюю, оставшуюся в корзине.

До чего дошли хозяева Предела — в дворцовой септе ночью ни монахов, ни септонов, ни септы!

Но Аглая учила, и Блаженный Бейлор писал, что в случае нужды обряды можно свершить самим. Нужно только масло — да где оно, треклятое? Должно же быть, ведь четыре-то года назад Ренли кто-то помазал семью елеями... наверное.

Деймон уже не был уверен. Здесь даже слуги так дурно отзывались о богах и их служителях, что могли бы и не озаботиться столь важным делом...

Так и не найдя святого елея ни под жертвенником, ни в ризнице, он просто вынул флакон лавандового масла, которое купил вчера с последних денег — нечего жалеть для благого дела — и вылил его на белую башку дурного братишки.

— Эйгор, сыпь лепестки! — скомандовал он. — Если зло лезет из богорощи, помажем нашего Брина в Брандоны, пусть будет семерянин и под защитой нормальных богов, я так считаю.

— Ты ёб... рехнулся? — уточнил братишка, но лепестки на голову посыпал.

Видно, тоже решил подстраховаться.

Церемония была не очень похожа на реальную, но кое-как в четыре руки и с помощью мальчишки Ренли они изобразили что-то отдалённо приличествующее. И только повесили на шею Брину звезду, как подобает, как в септу вломился лорд Харберт.

— Принц немедленно зовёт всех к себе, внук... Мать и Отец всеобщие, вы что творите, грешники!

1) Авторы напоминают, что в их фаноне Гвенис и Бринден — близнецы.

Вернуться к тексту

Расслабиться Деймону довелось только к обеду. Всё утро ушло на то, чтобы утихомирить разбушевавшегося старикана, придумать какое-никакое объяснение тому, что ночью все оказались в септе — вопреки приказу принца — и устроили там столпотворение.

Потом очнулся Бринден, Бриндену было ожидаемо паршиво, пришлось бежать за Крессеном, потом на кухню — приказывать готовить горячий травяной настой и плюшки с мёдом...

Но к обеду и сьер Харберт усвоил, что зелёный септон, обратившийся в святую веру — масляный брат⁽¹⁾ лорда Ренли и никуда не денется, и Бринден наелся плюшек и прекратил дрожать совсем уж крупной дрожью и кашлять так страшно.

Осталось всё как обычно: сьер Харберт был недоволен, а Брин валялся пластом и жалобно-умильно просил ещё кусочек пирожного с лимоном.

Откуда он взялся? Почему был такой мелкий? Эйгор говорил, покойная родня отбила от твари-из-дерева, сам Брин не говорил ничего вообще, только ревел при одном упоминании той ночи и уточнял, точно ли оно ушло.

Сейчас бы кого-то взрослого и умного сюда — хоть даже брата Дейрона, а лучше — деда Джоса или леди Барбу. Но был один лишь Деймон, а он себя ни умным, ни взрослым никогда не чувствовал — скорее, наоборот.

— Может, в Красный Замок? — предложил Эйгор. — Там септон Аддам, если не свалил с концами...

Септона Аддама, то есть призрак Блаженного Короля, правда, мог видеть только Брин, и иногда сестричка Гвенис. Но слышать могли все — и слышали неоднократно, вспомнить только, как Эйгор усомнился, что добрый люторанин может порадовать супругу перстами и устами, а септон его разубеждал... впрочем, сюрпризом эта проповедь была лишь только для тех, кто не читал сборника дорнийских писем и поздних посланий Блаженного.

Там и не такое водилось — особливо в письмах к леди Мэрайе Старк, особливо дорнийского периода.

— В Красном Замке король. И верь мне, стоит тебе покинуть Предел, как Харберт выбросит Бриндена на улицу под дождь, а Ренли отправит... куда там его присватал Драконий Моль?

— Предлагал мне выбрать из Тиреллов и Айронвудов, — мрачно сплюнул брат.

— Это как выбирать между подагрой и любовной чесоткой, — скривился Деймон. — Нет, уезжать нельзя, если только не всем и сразу вместе... но куда можно поехать всей дружной толпой, и без сьера Харберта?

Ответ явился по мановению руки Небесного Отца в лице Драконьей Моли — потрёпанной, недобро глядящей из-под обвисшей чёлки, с такой гримасой на лице, как будто этой ночью Эйгор не твари-из-дерева, а лично принцу по морде засветил.

И свита его подстать — но их-то можно было понять. После настоя крушины с чемерицей никто не радуется жизни.

* * *

Принц Рейгар прекрасен и величественен в своей драконьей мощи... был бы, если б не выглядел так, будто, по выражению матери, на нём грамкины ячмень молотили. А может, судя по потрёпанности рыжих обмудков, и впрямь молотили, но не грамкины, а кто другой. Кто этих глиномесов разберёт, с их извращёнными любовными игрищами.

— Лорд Станнис, извольте объясниться.

Эйгору очень, ну прямо очень хотелось объяснить принцу, кто он такой и по какому известному маршруту должен отправляться, но пришлось сдержать себя и скроить самую постно-почтительную мину: наверху отлёживался больной Брин, чьё появление и так вызвало немало проблем и вопросов, и сраться с принцем было категорически нельзя. Как бы ни чесался язык.

— Вы клятвенно заверяли меня, что примете меры касательно своего поведения и поведения лорда Ренли, и что же? На следующую же ночь вы нарушаете мой приказ!

— На то была весомая причина, Ваше Высочество, — занудно-почтительным тоном ответил Эйгор. — Наш зелёный септон⁽²⁾ простудился под дождём и тяжело захворал. Мы со сьером Геймоном торопились помазать его в септе, боялись, что может отойти.

Принц поправили свалявшуюся чёлку и озадаченно нахмурился.

— Но зачем, если он и так...

— Хотели, чтобы он, если вдруг помрёт, отправился на небеса, — пояснил Эйгор. — А не остался болтаться неприкаянным духом в богороще, как все они.

Если честно, он понятия не имел, что там происходит с древобожниками после смерти, ляпнул, что первое в голову пришло. Принц, к счастью, тоже не знал, потому что ощутимо расслабился.

— А что там делал лорд Ренли?

— Так гроза была жуткая, Ваше Высочество, — спокойно пояснил Эйгор. — Ренли до смерти перепугался, пришлось взять его с собой. Вы бы своего брата тоже с собой взяли, полагаю.

Брат у Рейгара вроде был и вроде не сильно старше Ренли, но судя по лицу принца, тот вряд ли стал бы утешать пацана в грозу. Мда уж, бедный ребёнок. И бедные жена и дети принца — случись что, он же кинет их в столице на придворных и ёб... чокнутого папашу, а сам двинет на поиски подвига, достойного песен. Подвиг-то вряд ли найдёт, а вот что-нибудь тяжёлое на голову и смерть в какой-нибудь луже — это как пить дать.

— К сожалению, в этот раз Штормовой Предел не был ко мне гостеприимен, — высокопарно вздохнул Рейгар. — Поэтому я собираюсь отбыть самое позднее завтрашним утром, поскольку не испытываю ни малейшего желания находиться под вашей крышей, лорд Станнис...

Как говорил Дейрон после визитов папаши или особенно неприятного придворного — слава тебе, Отче, и хвала, съебнул наконец-то. Говорил, справедливости ради, на родном языке жены — при дворе ройнарский был в большом загоне, и даже из дорнийской свиты княжны Мирии его понимали далеко не всё. Откуда Дейрону было знать, что его дети — родные и не очень — годам к девяти запас ройнарской брани усваивали в полной мере...

— ...но перед отъездом я хочу оказать вам милость, которую вы, правда, не заслужили...

И тут Эйгору стало страшно так, как не было страшно даже ночью, когда он в одиночку отгонял Тварь от больного брата.

— ...и пригласить вас на большой турнир, на котором будет всё королевство, — неожиданно мило и даже мягко закончил Рейгар. — Он состоится в Харренхолле в ближайший месяц.

Эйгор заморгал от удивления. Предложение было удивительно... нормальным. Обыденным. Человеческим, можно сказать.

Турнир, на самом деле, это даже хорошо — ему категорически нужно было выпустить пар и кого-нибудь от души отмудохать. Тварь была не в счёт, а чучело и кинтана во дворе подходили не очень.

— Я настаиваю, лорд Станнис. Понимаю, вы не любите турниры, но...

— Да нет, почему, с радостью приму ваше приглашение, кузен, — пожал плечом Эйгор. — И буду совсем не прочь отделать в бугурте чью-нибудь наглую рыжую рожу.

— Смотрите, как бы вас самого не взгрели как мальчишку, мой лорд Станнис, — процедил Коннингтон.

— Не принимайте на свой счёт, лорд Джон, и вы тоже, сьеры. Просто к слову пришлось.

Деймон же хотел свалить куда-нибудь всей толпой без дядьки Харберта? Вот и славно, вот ему и повод.

Заодно сам развлечётся, а то на него тоже многое свалилось.

* * *

Ренли был вне себя от счастья — первые три дня дороги. Потом осознал, что до турнира ещё придётся добраться и приуныл — тем более, что лично ему добираться предстояло в возке, по соседству с болезным Бринденом, который почти не говорил, надсадно кашлял и смотрел глазами обиженной на мироздание мышки с тяжёлой дизентерией.

Ещё в возке расположился мейстер Крессен, добродушный старик с мягкими руками, который теоретически был должен помогать воспитывать мелкого лорда и лечить Бриндена, но в основном дремал, завернувшись в клетчатый шерстяной плед, просыпаясь лишь изредка и жалобно постанывая, когда возок подбрасывало на ухабах.

Не самая приятная компания для мальчика неполных пяти лет, одним словом. Не диво, что Ренли постоянно просился в седло к старшему брату, на свежий воздух. Но в седле он быстро уставал и начинал проситься уже обратно в возок — тоже весьма обычное для мелких поведение и причина, по которой Деймон ненавидел выбираться куда-нибудь со всем своим выводком.

И по которой отступление от Стонхеджа до Мандера было похоже на адский кошмар.

Ему не хотелось думать об отступлении, о бесполезном и безнадёжном восстании, но мысли приходили сами собой тем чаще, чем ближе они были к проклятому Тамблтону. К нему — но не к тому полю, где навсегда остались близнецы, и дед Джонас, и братец Бирен, и бедолага Бивень, и Моандер, и дядька Костейн, и столькие друзья. А выжившие? Выжившие позавидовали умершим — кто на эшафоте, как их септоны и мейстеры, а кто в монастыре или в насильном браке, как Лорна или Бесси...

Боги, Бесси!

Эти страницы он брату не показывал и не собирался показывать ни за какие блага. Для него Бесси Бракен оставалась тощей чернявой малявкой с одним гордым коренным зубом, шамкающей не хуже бабки Алисы и уже способной сварить кому-нибудь что крепкий здоровый сон, что неотступный понос. Незачем ему знать о том, как её в неполных двенадцать увезли из дома в столицу и отдали сорокалетнему Флоренту — и ещё прибавили, что это большая честь и удача, ведь сначала хотели выдать за межевого рыцаря, какого не жалко.

Но, конечно, выбрали Флорента. Межевики ведь люди простые, душевные — едва ли стали бы брюхатить ребёнка, да и тиранить тоже. Тиранить в дороге неудобно, для этого потребен и дом, и сад, и пара слуг для вящего удобства тиранства...

Нет, про Бесси пусть брат не знает. Вроде бы она потом сумела выбраться, зажить по-человечески — и ладно. А что прокляла и предала и брата, и племянников — так люди слабы, особенно несчастные, а брата проще винить во всех своих печалях, чем короля.

Король-то печалей может и добавить...

* * *

Поездка, по мнению Эйгора, вполне себе удавалась.

Деда Харберта даже уговаривать особенно не пришлось — тот был так рад выпроводить их всех куда-нибудь и наконец отдохнуть от постоянной угрозы сердечного удара, что ворчал недолго и исключительно для вида. Собрались и выехали тоже удивительно легко и вовремя, хотя на Королевском тракте к ним присоединилась толпа народу — в том числе тех, кого Эйгор не горел желанием видеть, так что небольшой кортеж вырос в самый настоящий поезд со всех Штормовых земель. Эйгор, на своё счастье, сумел перехватить на конюшне вороного дорнийца — не андалец⁽³⁾, конечно, но тоже ничего так лошадка, и скорость развивает вполне приличную: можно прокатиться, проветриться, вернуться и даже не отстать. Эйгор попробовал, и ему понравились, только вот лица у его спутников как-то странно вытягивались — не привыкли, видимо, наблюдать, как их молодой лорд уходит бешеным карьером куда-то в сторону горизонта, а потом из ниоткуда появляется обратно. Или из-за вороного — в Пределе тот слыл лютой тварью, к которой лишний раз старались не подходить, а с Эйгором был спокоен, как дохлый кот, и послушен, как собака.

Некоторые проблемы доставляли Брин и Ренли — или Эйгор, или Деймон должны были сообразить, что это убийственное сочетание. Ренли, как и все мелкие, любил ужасы; Брин, как и любой Блэквуд, знал кучу отборных приреченских сказок⁽⁴⁾, которые и рассказывал в пути, не стесняясь подбавлять особо красочные подробности. Ренли сказочки радостно слушал, а потом не менее радостно ссался в постель, потому что ему в очередной раз приснился мужик с глазами на ногах или баба без лица, или рыжий менестрель с зубами в три ряда, или что его утащили под холм грамкины, держали в плену девять раз по сто лет, а когда отпустили, он истлел заживо и рассыпался прахом под первыми лучами солнца.

— Маленькому лорду Ренли вредно всё время слушать сказки септона Брандона, — как-то сообщил Крессен в перерывах между спячками. — Нужно отвлечь его чем-то другим. Может, будете брать его с собой на прогулки, мой лорд Станнис?

Эйгор заподозрил было, что Крессен нарочно хочет куда-нибудь деть Ренли, чтобы в одиночку послушать самые забористые сказки — исключительно в целях изучения фольклора разных частей королевства, разумеется, — но старик был так прост и безмятежен, что мысль пришлось отмести как маловероятную.

— Его берёт на седло сьер Геймон.

— Сьер Геймон едет шагом, к тому же лорду Ренли быстро надоедает смотреть по сторонам на одно и то же. Покатайте его по округе, мой лорд, вам самому это пойдёт на пользу — нельзя же всё время носиться сломя голову.

Эйгор хотел было отговориться, но некстати вспомнил, как сам в этом же возрасте всю дорогу от Стонхеджа до столицы провёл на седле то у деда Джонаса, то у покойного Тойна, и нехотя согласился. Ренли был на седьмом небе от счастья и воспринимал эти прогулки как небольшие приключения, даром что как-то чуть не вылетел из седла и его частенько тошнило, когда Эйгор, забывшись, пускал коня быстрее, чем следовало.

— Только молчок, ясно? — напомнил Эйгор, когда Ренли в очередной раз вывернуло прямо на него и пришлось спешиваться, чтобы почиститься; благо, неподалёку оказался небольшой ручей. — А то не возьму больше.

— Ты за кого меня пвинимаешь? — Ренли упёр ручонки в боки, стоя по щиколотку в воде с подоткнутым подолом платьица. — Я мущ-щина и Баватеон! Баватеоны своих не выдают!

Эйгор одобрительно покивал, передал мелкому пригоршню черники на лопухе и продолжил отстирывать дорожный колет. Когда они, в мокрой одежде и самую малость вымазанные черничным соком, вернулись к остальным, никто ничего не заметил, только Брин ехидно похихикал.

Ему, неожиданно для Эйгора, становилось лучше день ото дня, даром что дорога была не из лёгких; чем ближе было к Приречью, тем чаще Брин откидывал полог возка и высовывался наружу, а как-то раз на привале даже выбрался, набрал какой-то травы и заварил вечером. Эйгор тишком попросил Крессена попробовать — мало ли, какую шмаль начал варить очухавшийся братишка — но это оказался всего лишь травяной чай для укрепления сил.

Бриндена это жутко возмутило.

— Мама это пила, когда носила нас с Гвис! — шипел он, когда их никто не слышал. — Гвис это пила! Тётя Мэрайя пила! Почему меня сразу потребовалось проверять?

— А мне откуда знать, что ты за шмаль варишь? — шипел в ответ Эйгор.

— Почему сразу шмаль?!

— Потому, что ты и шмаль — одно целое, единое и неделимое!

Брин в итоге обиделся и пару дней не показывался из возка, а Эйгор, на всякий случай, эти же пару дней стряпал себе сам — мало ли, до какой крушины доберётся обиженный брат. Но Брин то ли крушину не нашёл, то ли решил не дуться, потому что привычных по той, прежней жизни санкций в виде поноса с блевотой и чесоткой так и не последовало.

В общем и целом, поездка проходила как-то даже слишком мирно и радостно... а значит, скоро стоило ждать какой-то подставы.

* * *

Вдалеке виднелись развалины монастыря, который построила когда-то септа Гевея — дочка Киры, его родная, получается, внучка. Монастыря, который фанатичные сторонники правящего дома сожгли вместе с самой Гевеей и всеми насельницами.

Деймон тронул поводья и направил свою кобылку вперёд к развалинам и невысокому кургану за ними. Кобылку он свёл с пастбища близ Летнего через пару дней после пробуждения, и нисколько об этом не пожалел — она была, конечно, не андалочка из Стонхеджа и даже не дорнийка, но принесла ему аж три победы подряд, а победы принесли ему отличный доспех вместо обгорелого старья из Летнего.

О чём бы только не думать, лишь бы не о том, что здесь случилось.

Близ самой вершины кургана он спешился. Трава на Краснотравном была зелёная, высокая — по пояс, покрытая прохладной росой. Тогда... тогда он не смотрел ни на траву, ни на синее небо, ни на облака на нём — да и не было тогда, на что смотреть. Солдаты и их кони всё вытоптали.

Каменная плашка на вершине кургана была усыпана цветами — кто бы мог подумать!

Место смерти Деймона Претендента, да горит он в седьмом пекле, и проклят будь его род до последнего колена — многим ли довелось увидеть свою могилу? А прочитать на ней столь милую и столь исполненную любви и всепрощения эпитафию?

Но рядом с эпитафией официальной красовались не слишком официальные. Написанные от руки мелом, нацарапанные гвоздём слова — «Чёрный дракон, вернись!», «смерть всем тиранам», даже «Святой мученик Деймон, молись о наших грешных душах»... какой он мученик, он просто дурак, которого втянули в дурацкую же авантюру и который и сам погиб, и погубил других.

Лучше бы здесь молились Эми и Эни, вот уж кто — невинно умученные души...

— Папа, — прошептал ветер в траве.

— Папа пришёл.

— Так здорово, так здорово, папа пришёл! Робин, Харвин, идите сюда, здесь папа!

Дожил. Пил он, конечно, немало — но допиваться до голосов пока что не доводилось.

— Па-а-а, так здорово, что ты пришёл! А папу позови?

— Папе семнадцать, он вас даже не знает, — буркнул Деймон в шелестящую голосами пустоту. — Эми, Эни, зачем вы здесь? Ступайте... на Небеса, наверное?

— Нельзя нам на Небеса, мы все здесь сидим. И мы, и Харвин, и Кира, и даже Робин...

— Так вот откуда туман, — мрачно пошутил Деймон.

— Он больше не курит, у него головы нет, — ответил ветер. — Па, а ты ещё вернёшься?

— А может, лучше вы пойдёте со мной? Там Эйгор и Бринден, все отцы, считайте, в сборе.

— А может, пойдём... — ответил ветер.

* * *

Подстава пришла, откуда не ждали — от Деймона.

С самого Предела с ним творилось что-то не то: ещё при выезде был непривычно смурной — наверное, из-за той книжонки якобы по истории, — по дороге не пропускал ни одной септы, ставя с десяток свечей за упокой, и мрачнел всё сильнее. Когда огибали Тамблтон, и вовсе сотворил странное — застыл на месте, уставился дикими глазами в никуда, а потом унёсся к дальним холмам ещё быстрее, чем Эйгор во время своих прогулок.

— Что это со сьером Геймоном? — озадаченно спросил Крессен, покачивая уснувшего Ренли. — Что-то случилось?

— Не должно было, — пожал плечами Эйгор. — Захотел побыть один?

— Это здесь, — прошелестел из глубины возка Брин.

— Что здесь?

Брин нервно сглотнул, осторожно прополз мимо Крессена и дёрнул Эйгора за рукав, требуя наклониться в седле.

— Здесь, — повторил он едва слышно. — Здесь я его... и здесь ты меня... вон на тех холмах.

Эйгор с трудом удержался от того, чтобы не выбраниться. Ну да, действительно, что это случилось с Деймоном. Его самого бы от близости к месту собственной смерти коробило бы не меньше.

Не то чтобы Эйгор, правда, знал, где оно, это место, да и знать не хотел. Пока что.

— Мы уже выяснили, что это был не ты, а сраная Тварь, — тихо, но твёрдо ответил он. — А я ничего не помню, значит, ничего не было. Проследи за Ренли и Крессеном, я сейчас вернусь.

Деймона он встретил на полпути к каким-то развалинам — может, получилось бы догнать быстрее, но ноги вороного путались в высокой траве. Не успели они поравняться, как на Эйгора налетел вихрь — слабый, но ощутимый, и будто бы состоящий из десятка ветерков:

— Папа!

— Папа!

— Ой, какой ты молодой!

— Па сказал, что ты нас не помнишь?

— А раз ты молодой, то Эми и Эни могут тебе врезать?

— И врежем!

Эйгор вздрогнул — среди голосов он внезапно узнал близнецов, Эймона и Эйгона. Он не видел их, но слышал. Лучше, чем хотелось бы.

— Деймон, — выдохнул он. — Это...

— Дети, — печально улыбнулся тот. — Мои, твои... наши внуки. Они почему-то остались здесь, на поле, а не пошли дальше.

— Так из-за него всё, — буркнул незнакомый голос, и что-то несильно пихнуло Эйгора в плечо. — Это он поклялся огнём и кровью, что не знать покоя ни нам, ни ему, пока трон не отвоюем. Мы все поумирали, а трон тю-тю, так нашим и не стал.

— Я поклялся?! — ужаснулся Эйгор. — Я был пьян?

Дать самую страшную клятву, да ещё и в таком деле... он точно был пьян.

— Ты не пьян был, а зол на всех. Что почти одно и то же.

— Да отстаньте вы от него, — вмешался ещё один голос, незнакомый, но похожий на голос самого Эйгора. — Па же сказал, что ему семнадцать, и он ничего не помнит! У него даже я ещё не родился!

Значит, у него от Ханны была не только Калла, но и сын? Как интересно.

— А мой папа тоже меня не помнит? — спросил ещё кто-то. — Тётя сказала, они отбили его от Ворона, но он тоже стал маленьким!

— Вот ты ему про себя и расскажи!

— Как? Привет, пап, я твой сын Робин, и ты не уследил, как мне оттяпали голову?

Деймон в разговор — если это только можно было назвать разговором — никак не вмешивался, а только смотрел на Эйгора бесконечно печальными глазами.

— Можно, они поедут с нами? — тихо спросил он наконец. — Они все эти годы были здесь, на поле, а в Харренхолле все вместе веселее.

Эйгор только рукой махнул и развернул коня.

— Если хочешь. Только следи за ними сам, а? Я-то их не помню... и мне бы с живыми родственниками разобраться.

1) То есть брат через обряд помазания елеем; некий аналог нашего крёстного брата.

Вернуться к тексту

2) Зелёными септонами и септами в обиходе называют жрецов Острова Ликов, служителей Старых Богов, из-за характерного цвета одежд.

Вернуться к тексту

3) Порода лошадей, выводимых в Приречье, в частности Бракены.

Вернуться к тексту

4) В авторском фаноне — смесь из наиболее всратых сказок Японии и Ирландии.

Вернуться к тексту

Роберт, возвращавшийся с конной прогулки, по первости не удивился, когда из-за поворота показался кортеж Штормовых земель — в конце концов, турнир в Харренхолле был большим, призы обещал хорошие, глупостью было бы на него не заехать — но потом увидел идущую галопом кавалькаду перед кортежем и того, кто её возглавлял и не удержался от того, чтобы протереть глаза фигой.

— Станнис? Ты? — неверяще окликнул он, когда кавалькада поравнялась с ним и притормозила.

Это действительно был Станнис... ну или его копия, потому что Роберт никогда не видел его в таком виде и при таких обстоятельствах.

Во-первых, всегда прилизанный Станнис был растрёпан, и его волосы местами даже кудрявились.

Во-вторых, он сидел на вороном дорнийце — самой злобной твари конюшен Штормового Предела, которая и конюхов-то к себе подпускала ровно на то время, которое требовалось для чистки и кормёжки. Сейчас же тварь стояла смирнёхонько и разве что чуть приплясывала после бешеной скачки.

В-третьих, Станнис и турнир никак, никак не могли соприкасаться, но тем не менее Станнис был здесь, в полулиге от Харренхолла.

Невероятное по всем пунктам.

— А ты кого ожидал увидеть, Деву Небесную на Галладдоне? — ехидно спросил Станнис, и Роберт поперхнулся — так богов брат прежде тоже не поминал. — Конечно, я.

— А... где Ренли? — тупо спросил Роберт.

— Там, — кивнул Станнис на кортеж за спиной. — Ехал со мной в седле, умаялся, теперь дрыхнет. Не хотелось оставлять его с дедулей — потом расскажу, почему.

— А ты... ты приехал... на турнир?

— Нет, блядь, в паломничество к Девичьему Пруду! — рявкнул Станнис, и Роберт чуть не осенил себя семеричным знамением — в лесах близ Штормового Предела явно сдохло что-то ну очень крупное, если Станнис начал браниться впервые за семнадцать лет жизни. — На турнир, конечно. Ты что думал, я до старости буду дома сидеть и в богорощу прорасту?

Не дождавшись ответа, он разобрал поводья и дал шпор коню. На минуту Роберту показалось, что ехавший за братом светлоголовый присяжник (кстати, откуда он взялся?) посмотрел на него со странным сочувствием, но кавалькада тут же унеслась вперёд. Роберт подумал пару мгновений... и поехал следом.

Хер знает, что произошло с его занудой-братцем, но это явно пошло ему на пользу. И Роберт не хотел упускать ни единого момента, пока Станнис хоть чуть-чуть был похож на человека, а не на... Станниса.

Чудеса продолжились в Харренхолле. Ровно в тот момент, когда Роберт уточнял у распорядителей некоторые моменты относительно бугурта, в горницу ввалился Станнис — всё в том же лохматом виде, но хоть дублет с дороги переменил — и в сопровождении всё того же присяжника.

— Пишите тоже в бугурт, — выдохнул он, брякая на стол мешочек с турнирным взносом. — Поручитель — вот.

Роберт не сразу понял, что указывают на него, а как понял — с трудом подобрал с пола челюсть.

— А ты не мелковат ли для бугурта, братишка? — осторожно спросил он.

— Тебя ебёт? Не стеклянный, не побьюсь.

— Ладно-ладно, — примиряюще вскинул руки Роберт. — Только я ж тебе наваляю.

— Сперва поймай.

— Если мне будет позволено вмешаться, — проблеял распорядитель. — Мой лорд, вы и впрямь несколько молоды для бугурта. Возможно, вы хотите записаться в благородную джосту?

Станнис скрипнул зубами, и у Роберта отлегло от сердца — хоть что-то осталось неизменным.

— В джосту ходят только... — Станнис покосился на маячившего позади рыцаря, — позёры, лиснийцы и просторцы. Я не из Простора, так что, я похож на позёра или на лиснийца?

Роберт не удержался и заржал — Станнис попал в яблочко: на позёра, да и на лиснийца, как все Таргариены, был ещё как похож унылый кузен Рейгар, а уж как он любил джосты, знало всё королевство. Жену бы так любил, уже завёл бы детишек с десяток.

— Нет-нет, мой лорд, как вам будет угодно! — засуетился распорядитель. — Я надеюсь, вы сознаёте всё риски...

— Я за ним присмотрю, — пообещал Роберт и приобнял Станниса за плечи; тот, на удивление, только глаза закатил, а не стал вырываться, как обычно. — Пойдём, герой, познакомлю тебя с семьёй Неда. Вы с Брандоном по-любому поладите.

Он поймал страдальческий взгляд присяжника и подмигнул в ответ — всё зашибись, мол, не всё тебе страдать. Или не страдать. Если Станнис продолжит в том же духе, это будет очень весёлый турнир.

* * *

Лорд Роберт оказался... Баратеон. Типичный Баратеон — аж скулы свело воспоминанием о Лилли и его весёлом батьке, о выпитом вине из сосновых яблок Туманного Леса... о дурацком восстании, в котором они не поучаствовали лично лишь потому, что дядька Ройс слёг с грудной хворью — и больше не поднялся, писала книга, и Лилли стал лордом...

Неважно.

Важно, что Роберт был обычный Баратеон: огромный, шумный и, в общем, безобидный. С такими хорошо дружить, сидеть за кружкой пенного в уютном кабаке и слушать про былые битвы и приключения на ниве служения Деве — словом, отличный брат обнаружился у Эйгора, только вот в деле от него пользы не будет никакой и быть не может.

Кроме, конечно, как если придётся в бой: там Роберт будет ещё как полезен.

— Эй, ты! С огнём! — окликнул его Роберт, кивнув на щит, на котором Деймон, не особо задумываясь, нарисовал свой старый турнирный герб: чёрный огонь с золотой сердцевиной на зелёном поле. — Ты кто вообще будешь и какого хера кантуешь моего братишку?

Это он, должно быть, про Ренли — сладко спавшего, не ведая, что обожаемый им брат и ещё более (если такое вообще возможно) обожаемый турнир уже так близко.

— Присяжник из лиснийцев⁽¹⁾, — вместо Деймона ответил Эйгор.

Язва.

— Да хоть из мирийцев, хер ли мне, откуда он такой! Зовут-то как? — ответил Роберт, явно не выкупая пошлой шутки.

— К вашим услугам, позёр-лисниец по имени сьер Геймон Блэкриверс, мой лорд Баратеон, — с поклоном представился Деймон. — Присяжный рыцарь вашего брата и его... советник. Ваш брат — человек великих талантов и большой души, но уж такой наивный порою! Как тут оставить без помощи.

Одолжил фамилию у братца — то-то его сейчас скривило.

— Имечко у тебя конечно! — заржал Роберт. — Ладно, хрен на имя, если и дальше братишке будешь толковые советы давать, а то он с тобой пообщался и на человека стал похож. Ну что, пойдём к Не... Ой, ё, — теперь скривило уже Баратеона. — Станнис, тебе же надо зайти к королю и Рейгару, поздороваться. Ладно, пять минут на Его Унылейшесть — и к Неду.

Сказать, что принц им не был рад — ничего не сказать.

Зато на сей раз на моль похож он не был — всё было гораздо хуже.

У Деймона когда-то был доспех из красного железа, с красивым шлемом в виде башки дракона. Нормальный такой турнирный доспех, не столько полезный, сколько броский и запоминающийся. В турнирном деле без этого никак — если доспех и герб не узнают с первого взгляда, а того хуже легко с кем-нибудь путают, хоть сотни побед ты одержи — не заработаешь. Нет, надо строить свой образ, ковать известность, собирать поклонников. Тогда против тебя будут такие большие ставки, что стоит слегка поддаться — и можно полгода сытно есть и даже справить доспехи близнецам, он знал по опыту...

...Но это всё не имело значения, поскольку принц, похоже, услышал совет про яркий, запоминающийся образ — и воплотил по-своему, с тем же искусством и изяществом, с которым делал всё в этой жизни.

Ладно раззявленная пасть на месте дурной башки, хотя как он планировал с седла хоть что-то увидеть в этом сокровище — знала лишь Старица, и та едва ли. Но весь доспех был сплошь украшен узорным чернением, герб на груди был собран... Деймон свято надеялся, что просто из красных стекляшек, но надежда была слаба — а снизу, о Воин, снизу под это чудо оружейного дела была зачем-то поддета кольчуга из позолоченных колец.

Эйгор тоже узрел невероятную реальность перед ними, фигой протёр глаза, потом спросил:

— Бл... кхм... кузен, ты же на это, надеюсь, свои доходы потратил? Или из казны на ветер пустил?

Ну, кто о чём, а Эйгор — о финансах. Руководство снабжением армией во время восстания на него так повлияло, что ли? Ах нет, он же этого не помнит. Значит, тётя Ленни — её многоэтажным размышлениям о тратах покойного короля и последствиях оных трат для казны позавидовали бы самые отпетые тирошийские пираты.

— А я говорил тебе, кузен, что это не доспех, а дорнийский стыд, — прогудел Роберт. — Ты уж прости мелкого, он у нас режет правду в глаза.

— Мой лорд Станнис, пустите меня в джосту! — шёпотом взмолился Деймон. — Ну пожалуйста, ну ты же знаешь, как смешно будет! А потом это позорище распродадим, не надо будет у Харберта на прожитьё просить...

Рейгар сделал вид, что не понял, о чём речь, и любезно ответил Роберту:

— Я понимаю, кузен. Дикий юноша из диких Штормовых земель. Никакого представления о куртуазности...

— Куртуазность, акколады, Простор... увы, нашему лорду всё это чуждо, — с самым постным видом поддержал Деймон.

— Именно. И на турнире он будет смотреться дико. Я надеюсь, он не собирается позорить собой джосту?

— Не, он в бугурт хочет, — ответил Роберт.

Рейгар мигом потерял интерес.

— Грубый спорт для грубых душ.

— Он ещё и акколады принимает, Мати Небесная! — Эйгор был в должной мере восхищён.

Как и ожидалось.

— А что не так с акколадами? — насторожился наивный летний мальчик лорд Роберт.

— Я тебе потом объясню, — Эйгор усилием воли отнял руки от лица. — Да, сьер Геймон, если желаете, я даже взнос за вас сделаю. Роберт, можно мы уже откланяемся, я не могу больше не ржать?!

— Да уж откланяйся, кузен, довольно тебе позориться. Ещё солнце на небе высоко, а ты уже нетрезв, и это в твои-то годы, — покачал принц своей драконьей башкой, из которой торчали его лохмы, переливаясь на весеннем солнышке.

Бесценно, просто бесценно, всё бесценно.

* * *

Роберт вытащил брата из шатра и немедленно потребовал разъяснить, что с чёртовыми акколадами не так — он вот когда стал лордом, так принял их штук сорок, не меньше. Почему-то Блэкриверса, или как его там, это сообщение невероятно развеселило.

Впрочем, вскоре он куда-то увеялся — по его словам, «потусить с братвой». Что холёный лисниец забыл в толпе межевиков, было неясно.

— Побьют твоего советника, — сочувственно заметил Роберт. — Ну и хер с ним, так что там с акколадой?

— Э, серьёзно? — изумился Станнис. — Ты воспитывался в Долине и не знаешь?

Роберт и впрямь не знал.

— А должен?

— Как бы... А, хер с ним, — решился Станнис. — В общем, из-за сраных просторцев «давать акколаду» значит ещё и давать на клык. А принимать акколаду, соответственно... — и он очень выразительно поводил языком за щекой. — Интересно, у кого кузен её принимал: у Коннингтона, Мутона, Норриджа или всех разом?

— А Долина тут при чём? Там акколады по-людски принимают, рука в руку, без хуёв, — обиделся за любимого опекуна Роберт. — Да и зачем ему это всё, он женатый же.

По мнению Роберта, жена отсекала всяческую возможность чего-то нехорошего. Вот у него будет жена — копия Неда... а пока неженатые, Джон сказал — им можно и поразвлечься.

Теперь Станнис точно смотрел на него с жалостью.

— В Долине Корбреи, — наконец сказал он. — Да и не только, там через двух на третьего голубее знамени Арренов. Не как в Просторе, но тоже... частенько.

— Ну Корбреи. Ну Лин мужиков трахает, да, но он всё равно крутой воин, и меч у их семьи крутой, — почесал бородку Роберт. — А так нет такого, чтоб особо по мужикам. Это дружба такая просто, понимаешь? Очень крепкая. Потом женишься — и только бабы, а по молодости крепкая дружба помогает, ну, в общем... помогает.

Станнис покосился на него с большим скептицизмом, но просто пожал плечами.

— Дружба так дружба, что ж, — сказал он. — В Долине дружба, в Просторе акколады, а у Коннингтона с кузеном и то, и другое. Ты вроде хотел меня с кем-то познакомить?

— Да, точно же! Нед! Мой лучший друг, — это прозвучало как-то гадко, и Роберт поморщился, — практически мой брат!

* * *

Тот, кого назвали Недом, посмотрел на Роберта с печальной, привычной укоризной, когда они вдвоём ввалились в старковский шатёр.

— Я Эддард Старк, — сказал он. — Нед Старк. Если Роберт вас достал, мигните левым глазом, я его отвлеку, и вы можете сбежать.

Ещё одно до боли знакомое: так Гвенис говорила и смотрела на Бриндена, и кто бы её осудил — она, в конце концов, терпела этого долбоёба пернатого ещё под сердцем у тётки Мелиссы. Вряд ли этот Нед и новоявленный братец были знакомы так долго, но и Роберта было во всех смыслах больше, чем Бриндена, и доводить людей быстрее ему сами боги велели.

— Я Станнис Баратеон, — Эйгор немного неловко поклонился в ответ. — Нет, спасибо, Роберт пока не успел. Если он меня достанет, я дам ему в ухо.

Судя по офигевшим рожам братца и Старка, они ожидали несколько не этого.

— Роберт, ты нахера мне конкурента привёз? — Эйгор ругнулся, не успев увернуться от крепкого хлопка между лопаток, но, по крайней мере, не дал себя облапать дальше. Какой-то мутный тип, хорошенький, как девка с бородой, и такой же нелепый. — Ты гляди, какой орёл, а? Да на турнире все бабы его будут, нам с Беном ничего не достанется!

— Некогда мне будет на девок пялиться, в бугурте-то, — огрызнулся Эйгор, отходя от первого удивления. — Если только не захочу, чтобы мне башку проломили.

— Меня вообще не интересуют девчонки, я тебе уже говорил, — занудно напомнил Бенджен.

— Станнис, это Брандон, тоже мой дружбан, — представил Роберт новоприбывшего. — Он и на лошади, и в бугурте, и везде хорош. А я тебе говорю, джоста — для лиснийцев и просторян!

— Сам ты лисниец просторный, джоста — благородный спорт! — взвился Брандон.

Кажется, насчёт дружбана Роберт погорячился.

— Они подерутся, выпьют и успокоятся, — заверил Нед, перехватив задумчивый взгляд Эйгора. — Я их даже не разнимаю уже, была охота.

— Да, им полезно, похоже, — буркнул Эйгор. — Если не можешь сам въебать старшему брату, найди кого-то того же возраста или габаритов и запасайся орешками.

Роберт и Брандон, судя по всему, не собирались ждать, пока младшие запасутся калёными орехами и увлечённо мутузили друг друга. Бенджен со скучающим видом глядел то на них, то в потолок, то на корзину с припасами.

— Они каждый раз так? — не выдержал неловкого молчания Эйгор. — Или чисто на турнирах?

— Ну, они редко видятся, но когда видятся... — Нед вздохнул. — Хочешь, пойдём богорощу посмотрим? Там красиво и на стволе следы от меча Принца-Бандита!

— Была охота, — буркнул Эйгор. — Все богорощи одинаковы.

— Но Принц-Бандит же! — воскликнул Бенджен.

— Мало ли на свете бандитов, что с того, что один был ещё и принцем?

Так говорила маманя, а уж она-то знала, что говорила.

Роберт и его приятель — как его, Брандон? — начали помаленьку уставать, а Бенджен помаленьку приближался к припасам, когда завеса у входа резко распахнулась.

На пороге стояла девушка — не слишком хорошенькая, больше похожая на некрасивого мальчишку, на вид как будто помесь всех неудачных черт от Старков и Блэквудов: тощая, плоская, бледная как смерть, зато глаза большие, словно у срущей мышки.

— Мой мерзкий жених опять позорится на людях? — прозвучал её резкий, сердитый голос. — А меж тем принц даёт концерт! А вы тут в палатке, как волки в норе!

1) Лисниец — как и валонкар, и глиномес, и скрипач, и флейтист... всё синонимы.

Вернуться к тексту

Голова приятно кружилась от выпитого в межевой компании пива — настоящего Бракенского пива, по которому он искренне скучал всё это время. Конечно, нынче оно было не настолько бесподобно, как при леди Барбе — но быть может, это просто было сродни сластям, что в детстве были вкуснее, или траве, что вечно зеленее в глубинах памяти. Так-то пиво было отменное, с тем самым горьковатым привкусом от папоротников, из бочки с лошадиным клеймом... и стоило, конечно, немало, но в складчину они денег нашли.

Голова приятно кружилась, сплетни он поймал просто отменные — а сплетни товар не хуже вина, и продаётся порой дороже. Было бы у брата Дейрона хоть с гулькин носик разума, так поставил бы он Деймона над шептунами и наконец узнал бы, что творится в его же королевстве... но разума там не было, как не было желания хоть что-то знать.

Как там у Энзиридиса? «Мы выбираем сами слепоту, как выбирают раненые опий»?..

Мимо проходили люди — знатные и не очень, хорошо одетые и в стиле приятелей Драконьей Моли. Кого-то легко было узнать: даже сто лет спустя Тиреллы были похожи на Тиреллов, а кроме Блэквуда едва ли кто-нибудь додумался бы обрядится в плащ из вороньих перьев и думать, что это выглядит красиво и угрожающе, а не достойно придворного шута.

Другие были вовсе незнакомы — как эта вот дорнийка в платье рыжего бархата, брюхатая на позднем сроке. Тяжко ей, должно быть — ростом она была не сильно выше, чем Гвис, и фигурой похожа на неё, и... — Деймон рванулся, подхватил дорнийку под руки, потом на руки, отнёс к ближайшей лавке, сунул под нос флакон с солями, похлопал по щекам.

Она очнулась не сразу — совсем, как видно, ослабела, бедняжка. Вдохнула поглубже, тихо пробормотала чего-то совсем невнятное.

— Так, ты посиди тут, милая, — решительно сказал он. — Сейчас добуду тебе лекарство.

Как и следовало ожидать, иппокрас продавали неподалёку, и вернулся он быстро. Дорнийка всё ещё сидела на лавке, как он велел — и хорошо; пытаться идти в её-то состоянии было бы большой ошибкой. Но от чашки горячего вина ей стало явно получше, даже румянец нарисовался на впалых щеках.

— Спасибо, мессьер, — говорила она с густым ройнарским акцентом, совсем как мама Мэр⁽¹⁾. — Я даже сама заметить не успела, как мне подурнело, а вы вот заметили... спасибо!

— Пустяки, милая! У меня была жена и три сестры, и все рожали вперегонки, не диво, что я знаю, что делать, — в число сестёр он включал и Ханну тоже; по маслу они были брат и сестра.

— Вы были хорошим братом. Мой вот до сих пор так ничего и не усвоил, — со смешком пожаловалась та. — Только делает большие глаза и паникует.

— Небось, он не женат?

— Да, так и есть. И едва ли будет когда-нибудь женат — какая девица захочет мужа, дикого, как жеребец дорнийский, и столь же охочего до молодых девиц?

Жеребец, охочий до девиц... нет, лучше не думать.

— Всегда можно спасти кого-нибудь от Айронвудов, — пошутил Деймон. — Ты не торопись вставать пока, тебе бы посидеть часок.

— Часок?! Ох, нет, часок не выйдет. Свёкр устроит скандал, а муж ещё поддержит. Мне бежать надо, если меня не будет на концерте, такое начнётся...

— Если тебя не будет на концерте, ты спасёшь свои уши и чувство вкуса от воя принца-бездари, — фыркнул Деймон. — Неужто твоему мужу концерт дороже своего же наследника?

— Ты даже не представляешь, насколько, — дорнийка тяжело вздохнула. — И свекру тоже. Сразу начнётся — «Ты где гуляла, на кого смотрела, все дорнийки гулящие, и внучку мне родила чернявую»...

— Совсем тебя заели, — что за идиот выдал такую красавицу за чужеземца, да ещё в такую паршивую семью? Хотя в любой семье может начаться такая вот беда — припомнить хотя бы Джену... к слову о ней. — Ну, как по мне, так если подозревают, то надо их не разочаровывать. Найти себе кого-то хорошего и от него рожать.

— Тебя что ли, красивый? — дорнийка фыркнула, но посмотрела с некоторым даже интересом.

Деймон мгновенно вскинул руки, словно бы защищаясь:

— Нет уж, ни в коем разе не меня. Я, как говорят у вас, апельсинам предпочитаю лимоны. Но вот... — он задумался, перебирая немногих своих знакомых на предмет утешить красивую и замужем несчастную. Раньше-то всё было легко, друг Моандер Женский Стон был надёжнее мирийских часов, никого не разочаровывал.

— Вот кто? — лукаво спросила та. — Неужто нет кандидатов, готовых соблазнить брюхатую старуху?

— Да ты моложе меня! — возмутился Деймон. — И не вечно же ты будешь брюхата.

— Ох, хоть бы и вечно! Я как дочку родила, полгода полуживая лежала, не хочу опять такого! А только хуже того боюсь не доносить... — она вздохнула, уронила лицо в ладони. — Ты мне любовника прочишь, а мне бы в септы уйти, и век не видеть ни мужчин, ни их любви!

— Королева Нейрис тоже хотела в септы, но нашла любовника и получила хоть толику земного счастья... ну и земную радость, что мужу наставила рога. Тоже не лишнее, если подумать.

— Про королеву я такого не слыхивала, — покачала головой дорнийка.

— Так в книгах пишут, книгам врать незачем, — соврал он мгновенно.

Про любовников он знал из первых рук, от тёти Элейны и деда Джоса, которые взялись для королевы найти кого получше, чем покойный король да унылый сьер Эймон.

— И кого же ты мне порекомендуешь?

Кого же! Если отбросить в сторону дорнийство, бедняжка была похожа на Гвенис. А это значит, ей и нужно было кого-то вроде Дерметта: чтоб здоровенный, весёлый, преданный и кулаки пудовые. И чтобы детей любил, у неё же скоро второй появится.

— А знаешь, есть кандидат! Мне надо только кое-что уточнить в паре мест — но ты после концерта подойди к Вдовьей Башне, поговорим.

— Ты что это, серьёзно... насчёт любовника?

— Конечно. Абсолютно серьёзно. А теперь, раз у тебя такая паршивая семья — позволь-ка мне доставить тебя к концертной площадке, — он аккуратно подхватил дорнийку так, чтобы выглядело прилично, но идти той почти не приходилось. — Тебя, кстати, зовут-то как? Я вот Геймон Блэкриверс.

— Элия, — ответила дорнийка. — Мартелл.

* * *

— А можно он даст что-нибудь другое? — не раздумывая брякнул Эйгор.

Он ничего не мог с собой проделать — фраза "принц дает концерт" подействовала на него как ушат холодной воды на темя и сразу заставила вспомнить аналогичные эскапады Лори и чем они обычно заканчивались. Хотя, несколько раз выходило довольно недурственно и даже весело — как правило, когда Лори не изображал из себя высокодуховного менестреля и исполнял весьма похабные дорнийские куплеты и чуть менее похабные солдатские песни времен последней войны.

Впрочем, изысканный Рейгар до такого вряд ли опустится, а если верить Деймону и собственным домашним рыцарям, которых тоже занесло в тот кабак, с голосом и слухом у принца-арфиста все было прискорбно, так что концерт был обречен обернуться сущей пыткой.

Девица в ответ высокомерно приподняла брови и просто из срущей мышки стала мышкой, которую с размаху усадили на свеклу.

— Ты что же, не ценишь творчество нашего принца?

— А ты вообще кто? — в тон ей ответил Эйгор. — И кто тот несчастный, которому тебя прочат в жены?

— Ну ты даешь! — фыркнула девица. — Я Лианна, Лианна Старк. А мой жених — вот этот увалень!

Эйгор проследил за тем, на кого она ткнула пальцем, и нервно сглотнул.

Если подумать, то девчонка Флорентов — как ее там, Селиса? — которую впервые вывезли дальше родного замка, была не так уж плоха. Занудна, разве что, но ничего, перерастет.

И вообще по Штормовым землям нормальных девчонок наверняка хватает, нужно только поискать.

В крайнем случае, можно смотаться в Стонхедж — у Эдвила и Ото⁽²⁾ наверняка уже подрастали правнучки, хоть одна да сгодится.

Да во имя молота Кузнеца, которым тот промазал себе по пальцам, Эйгор был готов вытащить из чардрева любую из сестер или кузин, лишь бы эта срущая мышь не осталась в Пределе в качестве хозяйки и жены Роберта. Который, к слову, стоял, пялился на нее и скалился как идиот, что только в ней нашел.

— И если он не изволит меня сопровождать, то я отправлюсь на концерт одна! — закончила Лианна. — А вы можете продолжать тут заниматься... мужскими развлечениями.

— Лиа, не сердись, Станнис не хотел тебя обидеть, — поспешил вмешаться Нед. — Он просто... наверное, не любит менестрелей?

— Хороших ценю — уточнил Эйгор. — А херовых, как ваш арфист, на дух не выношу.

— Но принц Рейгар известен своим искусством и прекрасными стихами...

— Ага, прекрасными, как же, — неожиданно отмер Роберт. — Я раз услышал, чуть голову не сломал, что он в виду-то имел: "Моя душа летит в серебряный закат, где каждый как король и никому не рад"...

— Все люди — короли, и каждый — лишь слуга, серебряный закат, багряные рога, — мечтательно продолжила Лианна. — Обожаю эту его вещь, она такая глубокая!

— Ага, как козья жопа после встречи с Айронвудом, — не выдержал Эйгор.

Уж на что Лори любил всякое возвышенное, но до такой херни даже он не додумывался — максимум до канцоны о том, как Рыцарь обвинил свою куртуазную Даму в измене, а потом узнал, что Она невиновна, и теперь об этом страдал⁽³⁾.

— Да ты... — Лианна упёрла руки в боки, — ...кто вообще такой, чтоб оскорблять принца! Он гений!

— Может, в стихах и впрямь гений — мы люди простые, в этом вашем южном стихосложении не разбираемся, — почесал в затылке Брандон, игнорируя возмущенный взгляд сестры. — Но вот что поет он препогано — это факт. Я как-то слышал — у нас в Зимнем городке коты по весне и то мелодичнее орут.

— Голос-то у него есть, со слухом беда, — поддержал Роберт. — В ноты попадает хуже, чем я в штаны по пьяни. Но это для простолюдинов. А когда для знатных поет, то вроде всё верно делает, а пришептывает и глаза закатывает, будто девка в первую брачную.

— И что, лучше не становится? — ужаснулся Эйгор.

— Наоборот, братишка. С каждым годом только хуже. Вот как так у него получается, а?

— Никто не критикует? — предположил Нед. — Вот он и... совершенствуется.

— Так давайте намекнем принцу, что он... достиг предела, — предложил Эйгор. — Только маски наденем.

У него с самого Предела руки чесались устроить что-нибудь эдакое, а тут такой случай!

— А маски зачем? — не понял Нед.

— Хочешь закидывать кронпринца тухлыми яйцами в открытую? Жить тебе надоело?

— Тухлыми яйцами? — оживился Бенджен.

— И гнилой репой, и гнилой морковью — всем, чем раздобудем, — заверил его Эйгор. — И чем обычно доносят до менестрелей свое мнение.

Лианна раздулась что твоя дорнийская красная лягуха, но на нее не обращали внимания.

— Решено, вот сейчас и идем, — подытожил Роберт. — Вы трое, ты, я...

— Ты не идешь, — осторожно ответил Эйгор.

— Это почему еще?!

От фамильного рева Баратеонов у Эйгора заложило уши, Лианна присела, а Бенджен вжал голову в плечи.

— Потому что, — решительно, но не очень твердо ответил Эйгор. — Мы-то в тряпки замотаемся, и Брандона спрячем, а вот твои пять локтей чем прятать прикажешь, семейным знаменем?

Роберт сердито засопел, но спорить не стал. И верно — зачем, если Эйгор был все равно прав.

— Ладно. Прикрою вас. Только одна нога здесь, другая там, ясно? И не палитесь.

— Не будем, — успокоил его Эйгор. — Уже идем, только вот нашего септона захватим. Он здорово из рогатки по воронам пулял, пока обеты не принял, лишним не будет.

* * *

На концертах кронпринцев самое главное — иметь в достаточном количестве средство от крови из ушей, из глаз и прочих чувствительных к гармонии и красоте отверстий. Сиречь, креплёное вино — или хотя бы бракенское пиво. Увы, но действие последнего уже успело закончиться, а первого нигде не было видно.

Насухую такое счастье... боги были суровы.

— Ты ничего не понимаешь! — громко, сердито говорила какая-то девица Старк Баратеону. — Наш принц, он гений! Он так тонко передаёт всю душу этого страдающего мира, всю его сложность!

Баратеон только кивал, как сувенирный идол из дальнего И-Ти, и ничего не отвечал. Вся сложность страдающего мира писалась на его лице.

— Это его невеста, — осведомил старый знакомец сьер Донтос, который тоже притащился на такой богатый турнир. — Леди Лианна Старк.

Что Старк — заметно было издалека: фамильный подбородок и фамильные же большие грустные глаза не узнать было сложновато. Правда, они могли бы сложиться в нечто посимпатичнее — припомнить хотя бы леди Мэрайю, звезду двух королей... хотя, конечно, пока судить не стоило. Девице едва ли было сильно больше шестнадцати, а северянки взрослели позже южанок, им нужно было время. Через пару лет она, быть может, многих затмит...

— Ты просто дикарь, если не можешь понять всей глубины его стихов! «Рога судьбы, полынь и чёрный мак, мой грозный рок, написанный на звёздах» — как ты не понимаешь, что это про каждого из нас!

...затмит, но точно не своим умом.

По крайней мере, на сей раз Моль не орал. Но лучше бы орал. Но нет: вместо этого он томно вздыхал, закатывал глаза, пришёптывал и маскировал подъезды к нотам прочувствованным стоном. Или просто пристанывал, как будто его Моандер поймал. Деймон был уверен, что слышит голос Лори, обиженного тем, что его сравнили вот с этим. Он бы тоже, пожалуй, обиделся...

— Ломая птицам крылья ты не получишь звёзд, там за гнедой корою рыдает коновязь...

Да, тут вином не обойдёшься, тут помогла бы только Бринденова шмаль. Но милосердие богов явило себя: Моль заявил, что закончил со своими песнями и сейчас исполнит несколько классических. И начал, конечно, с того кошмара, которым Флорент встретил брак сестрички Гвенис — о, это нытьё на тему «прекрасная мне предпочла мужлана из дикого Приречья»!

Но боги снова явили милосердие: на полуслове песню прервали громкий свист и метко пущенная гнилая репа.

* * *

— А почему мы в масках? — не унимался Ренли, едва поспевая за ними всеми.

— Потому, что если нас поймают, нам пи... плохо придется, — коротко пояснил Эйгор.

— Потому что нельзя кидаться яйцами в пвинца?

— Именно.

— Но мы же кидаемся!

— Потому, что он не только принц, но и крайне паршивый менестрель...

Нельзя было, конечно, брать с собой на такое дело Ренли, но пришлось; они как раз заскочили за Бринденом и только собирались уходить, как проснулся мелкий и потребовал взять его с собой. Хоть пообещал вести себя тихо, не мешать старшим развлекаться и даже подавать средства убеждения принца, и то хорошо.

Место, откуда следовало разубеждать принца Рейгара в его певческих талантах, Старки уже присмотрели — приехали они ненамного раньше, но уже успели все тут облазать: с небольшой смотровой вышки, крайне удачно спрятанной среди деревьев, открывался крайне удачный вид на всю концертную площадку, Эйгор смог разглядеть даже Роберта, Лианну и Деймона, каким-то образом оказавшегося неподалеку от них. Слышимость тоже была хорошая: правда, пока они все затаскивали мешок с вонючими аргументами и помогали забраться Ренли (Брин, невзирая на зеленое облачение и потерю памяти, прежних навыков лазания по чему попало не растерял) им было сильно не до того, но едва они влезли на площадку и перевели дух, как принц снизу объявил, что собирается исполнить несколько классических песен.

— Каких-каких? — не понял Брандон.

— Сам не знаю, — пожал плечами Эйгор. — Может, про Флориана и Джонквиль?

Все оказалось намного, намного, намного хуже. Потому что не прошло и полминуты, как снизу донеслось немелодичное бренчание струн и надрывное причитание Рейгара:

— Весна перстами тронула леса, и распускается листва, и открывает сердцу даль...⁽⁴⁾

Братья Старки переглянулись с выражением полного охуевания на лицах, а Эйгор не выдержал — взвыл и осторожно стукнулся башкой об опору вышки.

Он многое забыл, но это, как назло, помнил — и песню, и то, кто и по какому поводу ее сложил.

— Весна — и вновь ликуют небеса, но не одна любовь жива — пришла сестра ее печаль...

А еще Эйгор понятия не имел, зачем делать паузы там, где их делал кронпринц. И был уверен, что ни одного завывания, то есть ни одной рулады, там не предполагалось.

— Это что, классика? — озадаченно спросил Нед.

— Слава богам, нет, — буркнул Эйгор. — Это Флорент.

— Кто?

— Старший сын тогдашнего лорда Флорента, — пояснил Брин. — Он ухаживал за одной из сестер короля Дейрона Доброго, а она предпочла другого... Дарри, кажется.

Дарри Эйгор помнил — и лорда Деремонта, и его сыновей, огромных, крепких и надежных, как скалы. Это ж которого выбрала Гвис, интересно — Дерметта или Лимана? В любом случае, сестренка не прогадала.

— Правильно сделала, — одобрил Брандон. — Дарри — ребята хоть и простые, но правильные, я с ними встречался.

— Ну вот сын лорда Флорента был другого мнения — мол, деревенщину ему предпочли, — развел руками Брин. — И написал... это вот и положил на музыку.

Вид у него был при этом не то изумленный, не то пришибленный, не то оба сразу.

— Ты чего? — шепотом спросил его Эйгор.

— Тут Гвис, — отозвался Брин. — И она просит... не поверишь!

— Горюшко ты мое, — вздохнула Гвенис, полупрозрачным облачком появляясь рядом. — Не так уж много я и прошу. Хози, мне эта песня и в хорошем исполнении...

— Остоебенила еще при жизни? — подсказал Эйгор. — И не могли бы мы заткнуть горлопана? Так затем и пришли, сестричка. Брин, приди в себя и покажи всем, как надо!

Брин, все еще немного ошалевший, кивнул и выдернул из мешка верхнюю репу.

Встреча репы подгнившей с репой кронпринца прошла в точности так, как и было запланировано: Рейгар заткнулся и с изумлением уставился на несчастный овощ, будто не мог поверить, что в него этим швырнули.

— А ты силен, зеленый! — оценил Брандон. — Спорим, я ему в маковку попаду?

Не успел принц взять очередную фальшивую ноту, как ему на макушку плюхнулось тухлое яйцо, а следом за ним настигла кара семибожья в виде целого ливня из гнилой репы и тухлых яиц. Довольный и изгваздавшийся по уши Ренли едва успевал доставать гнилье из мешка; зрители внизу в ужасе разбегались; среди общего бедлама слышалась помесь скрипа несмазаной телеги и вороньего карканья — это злорадно ржал в своей ложе король Эйрис.

— Ты был прав, малек, — мечтательно протянул Брандон, раскручивая за хвост очередную репу. — Засветить чем-нибудь тухлым в горлопана — это охеренно приятно.

— Я даже не представлял, как, — согласился Нед и метнул в принца гнилой морковью.

То ли рука у среднего из Старков была чересчур верная, то ли он был прирожденным копейщиком, но морковка вошла Рейгару точно в раскрытый для очередного вопля рот. Брин и Бенджен восхищенно присвистнули — им самое большее удавалось засветить принцу в глаз.

— Как взял-то, а! Как взял! — Брандон ожидаемо был в восторге.

— С заглотом, — согласился Эйгор. — Опыт не пропьешь.

Король заржал так, что свалился со своего кресла; Рейгар же выплюнул морковку, гневно и величаво — насколько вообще можно быть величавым, если ты с головы до ног в тухлых яйцах — махнул рукой, и рыцари Королевской гвардии, до того бдившие вокруг, суетливо разбежались по округе.

— Дерганый какой горлопан, чуть его покритикуешь, сразу гвардию зовет, — покачал головой Эйгор. — Однако, пора валить, мои лорды, покуда на за задницу не взяли. Ладно принц...

— ...а вот король, хоть и ржал, но не оценит, что его сыночка обижают, — закончил его мысль Брандон. — А мы не для того сюда приехали, чтобы по черным клеткам сидеть.

* * *

Деймон грязно выругался — не вслух, конечно. Ну кто, если не Эйгор, мог устроить такое непотребство на королевском турнире! И что-то теперь будет...

— Пиздец им, братец Геймон, — хмыкнул сьер Донтос. — Их Величество сыночка не любит, но чуть его обидят — так сотрясает и небо, и землю, и семь звёздных сфер со всеми богами. Но хороши ведь, черти! Жалко будет смотреть, как их сожгут!

Какой-то Лонмаут — черепа и поцелуи ни с чем не спутаешь — со всех ног бежал к Баратеону, тот даже невесту отпихнул. Девица всё время концерта не затыкалась — сначала ревела от восторга, потом от злости.

Деймон подумал и решил, что ему, пожалуй, тоже стоит бежать туда же.

— ...и Дейн сказал, что снимет затеявшему этот ужас голову, кузен! — докладывал Лонмаут ломким тенорком подростка. — И кто-то их видел у Старковских шатров, туда сейчас рванутся. Это твои друзья же?

— Хуже. Мой брат, — буркнул Баратеон. — Блэкриверс! Ты вовремя! — и резким движением толкнул в него девицу Лианну Старк. — Позаботься-ка о моей невесте, пока я позабочусь о братьях!

Заботиться о ней было не легче, чем о голодной помойной кошке: он только открыл рот на пару утешительных слов, как она немедля назвала его мужланом, дикарём и сообщником преступников.

— Но, моя леди...

— Не твоя! И хотела бы, чтобы не леди! — девица шмыгнула носом.

Деймон протянул ей свой платок — простой, без кружев, но чистый и довольно красивый. Она его взяла, но нос прочистила по-простонародному, прямо в рукав серого платья с меховой опушкой. Мия вот тоже, помнится, бесилась от слова "леди" и от слова "принцесса", всё хотела, как бабка Алисанна — на вороном коне, в кольчуге и чтобы кругом горело. Выросла потом, конечно, хотя тайком ходить в турниры лучников не перестала.

— На свете много судеб похуже. В конце концов, быть леди...

— Значит выйти замуж за олуха, который не знает толку в искусстве, а только и умеет, что ломать черепа бедолагам на площадке да портить служанок! — воскликнула она. — У него уже ребёнок, ты только представь!

— Многие гуляют до свадьбы. Это лучше, чем после свадьбы, — мрачно заметил Деймон. — Мне кажется, он к вам уже питает тёплые чувства, — иначе не стал бы терпеть все эти слёзы и похвалы бездарности.

— Как будто после свадьбы что-то изменится! Как будто люди меняются! Нет, сьер Блэкриверс, не стоит вот этих благоглупостей. Я их довольно наслушалась. Ах, если бы я только могла...

— Что именно?

— Сесть на коня и проучить его как следует! Я, знаешь, отлично обращаюсь с конями — даже Рисвеллы говорят, что я с ними словно сродни! Тогда бы он узнал, он понял бы...

— Боюсь, что это невозможно, — Деймон с трудом сдержал улыбку.

— Ты смеешь надо мной смеяться, ты, червяк лиснийский?!

— Ничуть. Но лорд Баратеон, насколько знаю, не ходит в джосту. Считает её спортом позёров и лиснийцев.

— Доказывает, что он идиот, — буркнула девица Старк. — Иди уже, отмазывай этих придурков. Мне твоя забота — как кобыле ось от телеги.

За шатрами Старков царило столпотворение. Лонмаут наматывал круги, Эйгор бранился, а лорд Баратеон, всё ещё обиженный, что его не взяли в дело — что весьма разумно, ведь его ты хоть мешком накрой, хоть в ковёр укутай, а пять локтей фамильной красоты не спрячешь, — демонстративно никак не помогал: стоял, скрестив руки на груди и обижался. Пришлось самому стаскивать маски и тряпьё с братьев и мелкого лорда — Старки помогли друг другу, на том спасибо.

— Быстрее, кузены, быстрее! — торопил всех Лонмаут. — Чем вы думали, зачем подняли... репу на самого кронпринца?! Не отвечайте, даже не интересно. Главное вы раздевайтесь уже, я всё спалю!

Но вот мешки были все сброшены и живо утащены куда-то в сторону большого лагерного костра, Ренли сдался на милость победителя и всё же позволил отмыть его от гнили, и можно было возвращаться в гости к Старкам — лорд Роберт расположился прямо у них, а привезённые из Предела шатры пока что ещё только раскидывали.

— Ты повейжен, гнусный пвинц! Пйед Баватеонами падай ниц! — продекламировал Ренли, пронзая воздух деревянным мечом.

— Если бы, — мрачно вздохнул Брандон. — Вечером на пиру будет услаждать наш слух новым позорищем, говорю вам. Морковки не напасёшься на этого гада.

— Может, не будет, после такого-то? — неуверенно предположил Нед.

— Надейся, — буркнул Роберт. — Оно необучаемое, все знают.

Жаль, он был нынче не в настроении — время встречи у Вдовьей Башни неумолимо приближалось, а своего вердикта по пригодности Баратеона в любовники, как оказалось, самой принцессе Деймон пока ещё не вынес. Что там насчёт его ребенка болтала девица Старк? Надо будет разведать...

— А точно снова не выгорит? — уточнил Эйгор. — Даже думать тошно о его песнях, не то, что слушать!

— Ну... нет, вас загребут, если полезете в открытую, но, — Деймон чувства брата разделял целиком и полностью, — всегда же можно вспомнить рецепт какого-нибудь полезного чая? А в богороще травы растут, добрые такие.

— Добрую траву Риды жрут, — гоготнул Брандон.

Риды... болотные хозяева, которые под крокодилом живут. Эти жрут, конечно... то-то Брин заулыбался мечтательно! И то-то Эйгор нахмурился.

— Шмаль? Ну нет, никакой шмали нам не надо!

— Но это просто очень добрая трава! — голос Брина был слаще медовых сот.

— И это кронпринц-горлопан, — веско добавил Брандон. — Кронпринца не... оу, — мимо шатра продефилировала девица из Ланнистеров, в фамильных цветах и с декольте глубоким, как принцевы стихи. — Не жаль, в общем. А что в ней такого доброго-то?

— А от неё люди тоже становятся... добрые, — хмыкнул Деймон, украдкой показав Брину кулак. — И начинают делиться всем, что накипело у них на душе. Один мой знакомый, например, поведал своему отцу о сравнительных достоинств зефира и задниц придворных дам...

— И кавалеров, — хмыкнул Эйгор. — И много чего ещё поведал, а как исполнил "На банане я сижу" — заслушаешься! Не то, что некоторые!

И залыбился прегадко, припоминая — для него тот случай, когда Лори достал святую Гвенис и покушал её супца был совсем-совсем недавно, не то, что для Деймона. Но кто просил кронпринца отдавать Мию за козотраха, спрашивается? Все наоборот просили не делать подобной гадости...

— Только я рецепт не знаю, — огорчённо признался Брин.

— А я не помню, — развёл руками Деймон. — Точнее, помню в самых общих чертах. Но эффект, я полагаю, будет... какой-нибудь. От доброй травы-то.

— А если чай кому другому достанется? Королю там... он и так сейчас разгневан, — младший Старк поёжился.

— Да всё будет ровно, не ссы, братан, — лорд Роберт зато, кажется, оставил свою обиду и снова повеселел. — Эй, как тебя, Блэкриверс, мути свой чаечек. Кузен упорот, конечно, но не в этом смысле, а хотелось бы полюбоваться.

— Тем более, что есть, кому подать наш скромный деликатесный дар, я тут составил знакомство с прекрасной принцессой Элией...

— Когда успел? Она же светоч целомудрия! — присвистнул Брандон. — Познакомишь?

Нет уж, не про него цвели лимоны в садах дорнийских. Только Роберт... и то, если покажет себя как следует.

— Долго ли умеючи, мой лорд. Но знакомства принцессы — дело выбора самой принцессы.

— Жмот ты, лисниец. Ладно, тогда проси сейчас, — посоветовал Брандон. — Завтра с утра начнутся заезды, можем не успеть.

— Да завтра и не надо, — Эйгор хмыкнул. — На заезды другая идея есть.

— Да, против упоротого ездить нечестно, — согласился Деймон. — А мне уж очень охота посмотреть, как он отреагирует... уверен, его в жизни никто не ссаживал, как можно, кронпринца-то.

— Не ссаживал, да, — кивнул Брандон. — Он же крут в этом деле. Все знают. Он половину гвардии ссадил однажды, я видел.

— В стихах и песнях он тоже крут, — фыркнул Эйгор. — А гвардия... там Ланнистер же служит, а Ланнистеры существуют для ебли в жопу и ничего другого.

— Если Джейме Ланнистера взяли в Гвардию для утех короля... — Нед зажал рот рукой. — Боги, меня сейчас стошнит.

— Да это всё Станнис, Нед, не слушай! У него всё не такое, как у людей — то акколады, то дружба, то жопы Ланнистеров... — живо подорвался Баратеон. — Что он из Ренли вырастит — подумать страшно. В Долину, что ли, пристроить мелкого? Уж папа Джон плохому не научит...

— Э, по твоему брату в Долине одни глиномесы. И в Просторе глиномесы, и при дворе, и везде. Может, проблемы у него какие? — ядовито спросил Брандон.

— В Речных землях не глиномесы и у нас в Штормах, — возразил Станнис. — А за проблемы ща ответишь.

— Сам ответишь, малёк, не наглей! — строго нахмурился Брандон. — А так много думают про глиномесов только сами глиномесы. Может, по твоему и мой брат Нед чем плох, если в Долине взрослел?! — и резко подался вперёд, пытаясь нанести удар.

Кулак ожидаемо пролетел мимо цели. И снова. И ещё раз. Да, так и должно быть. Всё правильно.

— Да ты бухой, что ли? — счастливо заржал братишка. — Когда успел, с нами же был всё время!

Глаза его горели, кудри летели по воздуху, щёки раскраснелись — и он был как никогда похож на самого себя, красавца-Бракена, а не тень-Баратеона. Обнять бы его да закружить... но увернётся, мерзавец!

— Но как? Как ты это делаешь? — взвыл Брандон, промахнувшись снова и вписавшись в стол.

Брин злодейски хихикал. Ренли восторженно смотрел, даже орать в поддержку брата забыл, так захватило его происходящее.

— Кажется, я понял, почему ты в бугурт хочешь, — задумчиво протянул старший Баратеон. — Ну ты жук, конечно.

— Ага, я тебя научу, а ты меня отмудохаешь. А ты, Боб, думал, я шутки ради туда собрался?

— Ну мало ли, дурь подростковая может накатила, — пожал плечами Роберт. — Но ты конечно от души отжигаешь, продолжай.

— Давай так, я убегаю от противника, а ты догоняешь и пиздишь, — предложил Станнис. — Будет весело, нам так точно.

Роберт охотно согласился.

— Отожжём по полной, братан! Все наши будут.

1) Мирия Мартелл

Вернуться к тексту

2) Эдвил и Ото "Бестия" Бракены — по авторскому фанону единоутробные братья Эйгора якобы от брака Барбы Бракен с межевым рыцарем Первином Бурым, а на самом деле — от рыцаря Джонаса Блэквуда.

Вернуться к тексту

3) Гуглить "канцоны Гаусельма Файдита". Это трындец, милорды и миледи.

Вернуться к тексту

4) Скади — "Даэрон".

Вернуться к тексту

Эйгор Риверс тщательно обдумывал произошедшее, и чем больше он думал, тем меньше оно ему нравилось.

По всему выходило, что за... сто? Да, сто лет и лорды Вестероса, и его собственная семья основательно скатились. Лорды Вестероса почти что приравняли королевскую семью к богам — а ведь септон Лютор завещал не сотворять себе кумиров! — и пресмыкались перед ней в пыли и прахе; Таргариены же то ли чересчур поверили в себя, то ли как-то превратно стали трактовать доктрину исключительности, потому что сами возомнили себя богами на земле со всем вытекающим.

Серьезно, как бы ни чудил в последнее время Лори, ему бы и в голову не пришло посылать за засветившим в него гнилой морковкой Королевскую гвардию, как за государственным преступником. И Дейрон не стал бы орать и приказывать сжечь всех, кто поднял морковку на кронпринца, как король Эйрис — скорей бы уж велел Лори перестать позориться, мол, глас народа — глас богов, и раз уж народ кидается в тебя тухлятиной, то лучше прикинуться ветошью и богов не гневить. Про отношение к младшим родственникам говорить нечего — Рейгар держал себя с ними, его кузенами, как со слугами, его папаша и вовсе что-то голосил про оленье отродье... а ведь тот же Дейрон, помнится, довольно жестко осаживал Лори, когда того несло на любимую тему «Деймон — нахлебник, выкинь его отсюда». И попробовал бы кто из них вести себя с Джоном или Джейн как с низшими — тетка Элейна живо бы объяснила, как они неправы. С особо отборными выражениями своего любимого Дубового Кулака.

А тут...

Гадючьи родственники, гадючьи лорды, все гадючье и все бесят. Еще и Идиот со своим стремным прошлым, и Брин с Тварью — тьфу-тьфу, пока вроде не показывалась, но малого уже потряхивает, мол, она редко надолго отваливает, значит, скоро вернется. Куда ни кинь — везде жопа, в общем.

Хорошо хоть с новым братом повезло. Вообще у Эйгора впервые был старший брат, которому не надо было все время что-то доказывать, как Лори, и которого не надо было выпасать, как Идиота; большой, сильный, с которым можно было на пару бить не понравившиеся морды, который прислушивается к твоему мнению и при котором можно побыть малолетним долбоебом. Привилегия, которой Эйгор был лишен сколько себя помнил.

Еще бы этот брат на него не дулся с тех самых пор, как они вернулись к себе, совсем хорошо было бы.

— Злишься?

— Злюсь, — сухо ответил Роберт.

Ренли все не мог выбрать, на каком из братьев задрыхнуть, и в итоге задрых на нем; Роберт осторожно покачивал его, но на Эйгора не смотрел.

— Ну прости. Я ж говорил, что нам тебя никак не спрятать.

— Да я не поэтому злюсь. Надо было вас отговорить, а то внимание лишнее привлекли. И надо было мне дотумкать, что король двинется и начнет орать про костры и казни.

Что и требовалось доказать.

— Ладно. Понял. Сижу тихо, с рожей кирпичом и зубовным скрежетом от происходящего.

— Слушай, братишка, — Роберт наконец-то обернулся к нему. — Я не знаю, что там с тобой случилось, пока я по Долине куролесил, но я этому даже рад...

— Не ты один, — буркнул Эйгор. — Весь замок от счастья прыгает, мол, наконец-то на нормального парня стал похож.

— Во-от, — довольно прищурился Роберт и тут же посерьезнел. — Но ты это, особенно в разгул не ударяйся. Я не против, но... не время и не место, понимаешь? Мы с тобой вдвоем еще зажжем так, что Стена растает, но это... посиди пока тихонько, не лезь на рожон, а?

Все-таки кое в чем все старшие братья одинаковы.

— Ладно, — почти кротко согласился Эйгор. — Обещаю. Буду паинькой и не буду доставлять проблем.

Правда, он обещал это Дейрону, Лори, деду Джосу, матери и маме Мэр, да кому только не обещал, и каждый раз происходила какая-то херня.

Но в этот раз он точно постарается.

* * *

Лютня перешла в руки Деймону, и он с ужасом осознал, что в голове у него после чудовищного концерта остались только «Родри домой собрался», дорнийские бранные частушки да костровые песни Восстания. И в общем это всё даже неплохо подходило для вечера в компании межевиков, спору нет, но настроение было на что-то стоящее, что-то, что могло бы перекрыть надругательство над музыкой, которое устроил Драконий Моль...

— Что, па, херопринц все песни из мозга выбил? — сочувственно спросил ветер голосом взрослого Харвина.

— Не то чтобы, но вроде того. Не петь же «Да ты кто таков, мой братец-бастард, чтоб я шёл к тебе на поклон».

— Да уж, за это и на костёр можно, — согласился другой голос-ветер, пониже.

Кажется, Майлс. Странно было представлять его взрослым, но того страннее было то, что близнецы при этом оставались мальчишками.

— А ты спой мамину любимую, — снова Харвин. — Я её, знаешь, так никогда и не слышал. То есть, слышал, наверное, пока ты был жив... а потом некому стало петь. В Тироше её и не знал никто, а из нас один Джонни был голосистый, а он... в общем, сам по себе, да. Споёшь?

Это была хорошая мысль, и Деймон негромко завёл «Серенаду Корлиса», которую сочинил когда-то для тёти Ленни:

Как же мне надоели, не скрою,

Все пропахшие перцем порты!

Я хочу только встречи с тобою,

Чтобы вспомнить, как выглядишь ты.

У тебя косы — ночи чернее,

И как вечер, лиловы глаза...

Голубица высоко на рее

Тихо шепчет на все голоса,

Как твой стан облегает кольчуга,

Как на громы походит твой смех...

Эти страны душного юга!

Пусть драконы поглотят их всех -

В мире будет без них веселее.

Только встречей живу я одной -

Так плыви, мой корабль, быстрее!

Голубица высоко на рее

Торопится вместе со мной.

Посиделки у большого костра были куда слаще королевского пира, и музыка тут была лучше — среди межевиков многие умели петь, да и лютню держали не хуже, чем меч. Что там, многие здесь каждую зиму меняли меч на струну: зимой от рыцаря немного проку, а певец поможет развлечься долгими вечерами, и наймут его охотнее, и на мороз не выгонят.

Кронпринц, впрочем, пирующих не терзал: верное средство, приготовленное под надзором Гвис, вещавщей через свою дурную половину, сработало отменно, и рыжая свита еле успела уволочь своего кумира прежде, чем тот выболтал свои очень далеко зашедшие планы. Средство он передал принцессе у Вдовьей Башни — и повинился, что покамест не уверен в кандидатуре любовника, но всемерно старается её проверить.

Принцесса посмеялась, как будто он шутил. Бедняжка, в каком мире она живёт...

Нет, здесь, у большого костра, было намного лучше, чем там, и народ душевнее. Смущало только одно.

— Дядь Донтос, — спросил он старого рыцаря, — а когда мы в септу пойдём?

Старик недоумённо нахмурился, словно не понял вопроса. А может, и впрямь не понял?

В Штормовых Землях Деймон побывал на пяти турнирах, и только у Дондаррионов перед началом служили мессу Воину — и многие на ней скучали и ныли, что можно было обойтись и без неё... неужто это не местная дурная ересь, а вся страна настолько рехнулась?

Как бы то ни было, а это никуда, совсем никуда не годилось. Турнир — не просто веселье, не пустое махание мечами да копьями. Нет, это — священнодействие во славу Воина, который направляет любого из рыцарей по его пути, наделяет одних победой, а другим дарует поражение и научение.

Конечно, не всегда он соблюдал святые обычаи. Конечно, бывало, он поддавался — ради ставок против себя, или за договорную плату. Ему надо было кормить семью, в конце концов, двух дочек и семерых сынков мал мала меньше, и супругу, которая достойна жизни принцессы...

Но всё-таки настолько забыть богов, что даже не помянуть их?

Деймон решительно направился к шатрам и сдёрнул Ренли и Эйгора с постели. Баратеона разбудить не вышло — может, и к лучшему. Тот мог ведь и прибить спросонок, характер-то у него семейный.

— Какого хера, Д...Геймон? — Эйгор был явно недоволен.

Ренли загнул губу подковой, намереваясь возмущённо реветь.

— А такого, что сегодня нам не служили мессу! — сердито прошипел он. — А значит, мы лезем без благословения на такое важное дело!

— Пиздец, а ведь и правда, — брат охнул. — Может, от этого все беды?

— Чего не знаю, того не знаю. Но мы сейчас пойдём все вместе в замковую септу и хоть как-нибудь, а помолимся.

— А чего мы-то, пусть септон, честь по чести...

— Да нет там септона, я проверял!

До чего люди дошли, если подумать: в Пределе вот тоже септона не было. Точнее был, но раз в неделю и не подолгу — служил скороговоркой, плескал в огонь растительного масла прямо с кухни и уходил. Не служба, а дурная скоромошина какая-то...

Молитва вышла короткой, но хотя бы серьёзной: толком службу Воину не помнил ни один из них, и оба решили заучить её как можно скорее. Эйгор и Ренли потом увеялись — оба спешили снова заснуть, а Деймон ещё долго стоял посреди септы и думал — о богах, о прошлом, о будущем... о том, что Отец здесь, по слухам, похож на Харрена, а Дева — на его дочку, погибшую в огне...

Когда он вышел, было совсем темно. Луна уже зашла, и только звёзды неясно мерцали наверху: Старицын Фонарь, Венок, Путеводная Надежда, Меченосец, Небесный Серп — хоть что-то осталось неизменным за эту сотню лет.

— Грешный слуга богов, не терпящих греха, — окликнул его кто-то, и Деймон резко обернулся, хватаясь на всякий случай за кинжал.

Перед ним стоял мальчишка, невысокий и тоненький, с волосами неясно-тёмными и бледной кожей.

— Боишься? Это правильно, ты должен бояться. Они ведь не станут тебя спасать, когда ты получишь заслуженную кару за наглость. Идти против создателя! Такое нельзя позволить, тем более каким-то ублюдкам, выродкам великой семьи.

Деймон молча схватился за звезду на шее, припоминая слова молитвы: «Даже если пойду...»

— Молись, молись. Надейся, что это спасёт тебя от клюва Трёхглазого — тебя и твоих братьев, таких же грешников. Недолго осталось вам радоваться! — сказал мальчишка, зашатался и рухнул вниз лицом.

Ветер переменился, и Деймон чётко различил в нём запах отборной квартийской шмали. И думай теперь: то ли это бред обкуренного, то ли через укурков глаголят твари из дерева!

Подумав ещё немного и пошевелив отъехавшего в блаженный мир парнишку — тот вяло пробурчал чего-то про шепчущие звёзды: верный признак, что нюх не обманул — он решил больше не думать.

Завтра утром был объявлен бугурт — а это значило, что Эйгор будет во всей красе. И Деймон собирался им любоваться, как подобает старшему брату.

* * *

— Будет весело, — заявил Эйгор утром, оценивая собравшуюся на поле толпу.

В бугурте всегда было весело, это вам не джоста: рассчитал, куда и с какой силой бить, и бей себе, только за противником следить успевай — простейшая математическая задачка, тьфу, неинтересно даже. А вот в бугурте... куча противников с разным оружием, и всех надо оценить, всех надо просчитать, и быстро-быстро, иногда даже посреди атаки, изменить решение — вот это дело, это настоящее служение Воину, а не все эти реверансы с копьями.

А тут еще и компания подобралась как по заказу: кто-то из Тиреллов, кто-то из Хайтауэров, Старки, кроме Бенджена, межевики со всех концов страны, лорд Бракен и лорд Блэквуд... и внезапно, Джон Коннингтон.

— А как же "грубый спорт для грубых душ"? — довольно похоже передразнил Эйгор принца.

— Ты с ним поаккуратнее, он хоть и флейтист, но мечом махать умеет, — озабоченно шепнул Роберт и в голос добавил, — не знаю, братишка. Может, кузен того, любит пожестче да погрубее?

Эйгор очень мерзко и очень злорадно заржал, глядя прямо в лицо Коннингтону; тот побагровел и прошипел в ответ явно что-то нелестное, стиснув меч. Это тоже было своеобразным ритуалом — задеть противника посильнее, чтобы раззадорить его и разгорячить себе кровь, но при этом знать меру, чтобы не довести до смертоубийства; вон, лорд Бракен и лорд Блэквуд неподалеку одобрительно покосились на молодежь и тоже продолжили ритуальный обмен оскорблениями в духе "я тебе копыта-то поотшибаю! — я тебе перья-то повыдергиваю!".

Хоть что-то в этом безумии было как всегда.

До сигнала о начале оставалось совсем немного времени; братья Старки за спиной о чем-то шептались, Роберт ненавязчиво покачивал молотом, а Эйгор прикидывал, кого вынести первым. Необязательно физически, можно и словами.

Цель нашлась довольно быстро.

— Эй, Мутон! Му-уто-он!

Мутон, в красивом доспехе и с красивым мечом, нехотя повернул голову.

— Мутон, ты охеренный красавчик, я тебя люблю! — проорал Эйгор и послал ему воздушный поцелуй.

Челюсть Мутона оказалась где-то на уровне колен, да там и осталась, и очень, очень зря: через считанные мгновения после сигнала в нее прилетело от какого-то приреченца.

— В большом бугурте не щелкай клювом, — назидательно сказал Эйгор и ринулся в общую схватку.

Он мало за что был благодарен папаше, но те два месяца в Браавосе в список входили определенно. Правда, еще больше Эйгор был благодарен Балериону Отерису и его учителю фехтования — "водному плясуну", как их называли в Браавосе; с их стилем боя Эйгор немножко поэкспериментировал, как подрос, и теперь проносился сквозь бугурт как нож сквозь масло, уворачиваясь от противников и раздавая удары налево-направо. Кого-то удавалось вырубить сразу — хорошо, кого-то нет — не беда: Роберт со своим молотом и фамильным хохотом шел позади, подчищая хвосты, а Старки прикрывали с флангов. Беспроигрышный вариант... ну почти.

В какой-то момент Эйгор оторвался дальше, чем следовало, и на него вылетел злой-презлой Коннингтон. От первого удара Эйгор увернулся, парировал, второй отбить уже явно не успевал... но тут Коннингтона сбил с ног уже ставший родным молот.

— Нехуй бросать законных лордов и ложиться под всяких скрипачей, я так считаю! — Роберт сплюнул на землю и от души пнул поднявшегося было Коннингтона. — Лежать, падла!

— По яйцам разок зацеди, чтоб кронпринца нечем было радовать, — злорадно посоветовал Эйгор.

На него уже нацелились трое просторских рыцарей, которых шустрый и наглый малек успел изрядно вывести из себя. Эйгор пожал плечами и привычно рванул прочь; пробегая мимо Джонаса Бракена, очень удачно подставил ему ножку, так что Джонас покатился по полю колбаской, сбивая до кучи всех, кто встречался ему на пути — трёх незадачливых просторцев в том числе. Роберт довольно заржал — видимо, не привык, что с братом может быть весело.

— Лорд Роберт, ваш брат дерётся не как рыцарь, а как школяр, сбежавший из Цитадели! — завопил Норридж, последний оставшийся на ногах из свиты кронпринца. — Впрочем, чего и ожидать от него! Призовите его к порядку, пока это не сделали провосты!

— Ты мне угрожаешь, флейтист дырявый? — возмутился Эйгор. Он только что совершил особо удачный вираж, в результате которого лорд Блэквуд, обидевшийся за подрезанные перья на плаще и тоже пожелавший поучить непочтительную молодежь манерам, с грохотом влетел в деревянное ограждение. — Роберт, он мне угрожает!

Роберта дважды просить не надо было — Норридж оказался птицей не гордой и от удара молотом полетел далеко. Но невысоко — к дождю, видать. Правильно, нечего залупаться на наглого мальчишку, если у наглого мальчишки есть брат с большим и тяжелым молотом.

У бугурта был один довольно весомый недостаток — он как-то быстро закончился.

— Ой, — почесал в затылке Эйгор, оглядывая оставшихся на ногах брата и Старков и расползающихся с поля противников. — Это что, нам теперь друг с другом драться надо?

— Не, малой, ты чего? — опешил Роберт. — Это же бугурт, а не сраная джоста. Мы все победили!

— Фух, — выдохнул Эйгор и тут же очутился в поистине медвежьих объятьях. — Роберт!..

— Роб, ты его задушишь, — предупредил Нед, вправляя Брандону вывихнутое плечо — их все-таки зацепили, хоть и не смогли вывести из строя.

— Не до смерти, — Роберт взъерошил Эйгору волосы и отпустил наконец. — Эй, распорядители, вы что, заснули? Мы победили, вам говорят!

Эйгор потер шею, пытаясь отдышаться, и невольно оглядел трибуны; почти напротив него в ложе сидели две рыжие девчонки — Талли, наверное — примерно его возраста; младшая чуть из платья не выпрыгивала, разглядывая победителей, зато старшая была чем-то расстроена. Эйгор подмигнул ей — по-дружески, просто чтобы развесилить.

Девчонка фыркнула и закрылась веером — точь-в-точь Дени, когда злилась.

Странные они все-таки существа. Надо будет поговорить об этом с Робертом, он же как-то свою срущую мышь понимает.

* * *

Деймон смотрел бугурт с трибуны. Вообще-то он был не против сходить размяться, но меч у него нынче был довольно паршивый, да и запись была только в команду поклонников дурного пения. А с ними быть заодно — обижать всё доброе, что есть в турнирной жизни.

Опять же, Эйгор заслуживал повеселиться как следует, без старших братьев над душой. Настоящих, а не таких, как Роберт, который сам — дитя великовозрастное... да и так ли велик он возрастом? Семнадцать и девятнадцать — с высоты двадцати шести казались одинаково мальчишками.

Поэтому он смотрел с трибуны, посадив на шею Ренли, чтобы тому было виднее, и периодически подбадривая братишку криками «Вперёд, Шторма!» и «В нас ярость бури»⁽¹⁾ — здесь бы куда лучше подошло, конечно, «Обуздать никто не сможет»⁽²⁾, но это могли принять за поддержку лорда Джоноса, а он сражался на петушиной стороне.

Смотрел — и радовался, потому что Эйгор был самим собой, Эйгор сиял и снова был молод и невинен, полон веселья и мальчишеского задора — не сравнить с тем усталым воином, который ночами пытался увидеть в карте хоть что-то, кроме того, что было всем очевидно.

— Я слышал, что молодой лорд Станнис излишне сух и серьёзен для своего возраста, — задумчиво сказал лорд Бракен, вставая и отряхнувшись. — А он мелкий шустрый наглый засранец, ещё и с драконьим шилом в заднице!

— Вылитый твой прадядя Хостер, — немедленно влез Блэквуд, потому что конечно же он влез. — Говорят, тоже таким был, пока не вырос в большую проблему для королевства.

— А твой прадядя шмаль жрал телегами, и что?

— А твой прадядя был сраный мятежник, вот что!

Деймон не выдержал, крикнул во весь голос:

— По крайней мере, этот "прадядя Хостер" не убивал беззащитных детей! — и тут же почувствовал укол вины, заметив, как Бринден рядом сник. Взял его за запястье, сжал осторожно: это не о тебе, это о том, о злобном.

Бринден заулыбался, шмыгнул носом, пожал руку в ответ. В спор родичей он лезть не собирался, как видно, да и Деймону не стоило. Это их дело, они справлялись с ним уже веками, и ещё веками справляться будут... но как по волшебству, его вмешательство вдруг породило новых участников.

— Хостер из Бракенов... да это же мой прадед! — внезапно гаркнул Роберт, больше всех этим ошарашив, пожалуй, Эйгора. И Деймона — немного. И Бриндена, конечно. — Так, вороньё, заткнулись, пока не получили по щам за предка!

— Эй, осторожнее с воронами, он так-то наш прадядька, хоть и шмалежор и детоубийца! — взвился Брандон. — За бабку Меланту я любому ебло начищу!

— Больше крови! Больше! — раздался из королевской ложи надсадный визг, но никого унять не смог.

— Не шмалежор, а жрец! Не шмаль, а священная субстанция! Нас предок Сэмвелл Мудрый учил: ей расширяют сознание и приобщаются к божественному хору! — лорд Блэквуд треснул Брандона, а Деймон задумался, не тот ли это Сэмвелл, который папаша деда Джоса, Бенджикота и Чёрной Али, и чьим именем все трое чертыхались до старости.

— А, так это ты так с богами общаешься, что у меня кумар над дальними пашнями по трое суток висит?! — рявкнул в ответ Джонас.

— Хера дают шмалежоры, — покачал головой Эйгор. — Лорд Бракен, да въебите ему уже!

— Это я завсегда!

— Родню не трожь, э! — рыкнул Брандон, поудобнее перехватывая меч.

Неизвестно, чем бы всё это кончилось, но на поле спустился кронпринц — прекрасный и гневный. В своём воображении: быть прекрасным и гневным, спускаясь в турнирном доспехе по довольно крутой лестнице довольно сложно. Это как орёл: прекрасен в профиль, но стоит повернуться клювом вперёд... или как лебедь на суше.

— Остановитесь! — воззвал он, простирая руку вперёд. — Вы же великие лорды и наследники лордов, а не грузчики в порту! Соблюдайте правила турнира и блюдите благопристойность!

Вероятно, это должно было кого-то в чём-то переубедить, но получилось что получилось

— Блють-то я буду, это дело святое, — Бракен опёрся на свою дубину, — но вороны, вороны же охерели совсем, Ваше Высочество!

— Да эти... эти непарнокопытные забыли, что такое благопристойность ещё тогда, когда их бабка раздвигала ноги для королей и их гвардейцев, простите за выражение!

— Ну раздвигала, но сиськи-то еёйные! Барбины сиськи. А значит — наши! — радостно осведомил всех Бракен.

Боги, сто лет же прошло! Неужто всё так и делят? Забрали бы по одной и успокоились!

— Наши сиськи! — возмутился Титос. — Мелиссины, король так и сказал, и в книгах об этом так и записано! Кронпринц, защитите от происков!

Впервые Деймон испытал к Моли что-то вроде брезгливого сочувствия: встрять между этими двумя в период их брачных игрищ... врагу не пожелаешь.

А Эйгор, конечно, немедленно вписался за своих:

— Да у Мелиссы сисек ни тогда, ни после двух беременностей не было! — и оробев немного, прибавил: — Я это... читал. В воспоминаниях Недостойного.

— Воооот! — торжествующе проревел Джонас. — Недостойный про свою бабу врать не станет, зачем ему!

Рейгар отчаянно пытался заткнуть Блэквуда и Бракена, которые насели на него с требованием распределить сиськи раз и навсегда — ну или по крайней мере на ближайшие лет десять.

Бракен орал громче, Блэквуд — изобретательнее, плюс его поддерживали три сына, а Бракена — только дочки. Но шум стоял адский.

Деймон задумчиво поднёс к губам стаканчик вина — с водой, ведь скоро должны были начаться заезды — и поучительно сказал:

— Поэтому, лорд Ренли, когда вырастешь — не лезьте в дрязги вассалов. Им будет хорошо, а вам потом отваром из ивовой коры мигрени лечить и не вылечить...

* * *

Роберт, поняв, что драки со Старками не будет, расслабился и даже немного заскучал. Разгорячённая после бугурта кровь постепенно утихала, требовала пойти и завалиться куда-нибудь поспать, ну или выпить сначала, потом поспать. И Неда под бок, он тёплый...

Но кое-что — не речные придурки — привлекло его внимание:

— Эй, Станнис, а что за воспоминания?

Тот даже как-то смутился. Точно что-то хорошее!

— Да так... книжка такая. Там про всякое, про непристойное. Как он со своими жёнами чем занимался. В библиотеке нашёл и пролистал.

Ага, конечно. Просто пролистал. В семнадцать-то весёлых лет, так Роберт ему и поверил.

— А где их можно найти? — немедленно влез Брандон, тоже почуяв мякотку.

Нед только тоскливо поднял очи горе, словно вопрошая, кто послал ему таких идиотов.

— Да много где. Я вот нашёл в Пределе, — буркнул Станнис, становясь очень похож на самого себя, и это было как-то... не очень-то приятно. Новый, непривычный брат был гораздо лучше.

Так что он припомнил совет Неда и попробовал сменить тему для разговора:

— До чего дошла земля, два мужика не могут две сиськи поделить!

— А я чего не понимаю, так это зачем Бракенам сдались те сиськи, если у них своих хватает? — спросил Брандон, искоса оглядывая дочек здоровяка Джонаса.

— У тебя вроде невеста есть, черта ли ты на чужие сиськи пялишься? — немедленно взвился Станнис.

— У твоего брата тоже невеста есть, моя сестра, между прочим. А он, судя по дочке, не только пялился, но и пожмакать успел.

— Так он жмакал до того, как с твоей сестрой обручился, да, Роберт?

Роберт сосредоточенно припомнил. Вроде бы до — Рос он встретил летом, после набега горцев, когда пошёл в кабак обмыть боевое крещенье, а она там пела, и слово за слово... эх, Рос, бедняга, земля ей пухом!

— До того. Я вроде как Лианну люблю, — он не был в этом уверен, но Лианна была сестрёнка Неда, а быть братом Неда он очень хотел. И вообще, сестра такого человека не могла быть плохой женой. Он припомнил вчерашнее и честно добавил: — Хотя она и странненькая.

— Это кто ебанутая, это моя сестра ебанутая? — Брандону явно мало прилетело в бугурте, что он был такой на взводе.

А Станнис только сильнее нарывался:

— А станет не ебанутая по горлопану так уписываться? И брату его предпочитать? Он же стрёмный, как смертный грех, он только внешне красавчик!

— Девчонкам, — неожиданно мирно заметил Брандон с видом эрцмейстера по бабам, — это важнее всего.

— Да, поэтому Барбри тебе и даёт, — буркнул Нед. — Был бы ты не так хорош, получил бы по мордасам.

— Но я именно так хорош, братишка! А тебе никто так и не даст, если ты будешь при виде юбки прятаться мне за спину. И Бенджен туда же, что за братья, позор сплошной...

— Я вроде не урод, но на меня девчонки заглядываться не спешат, — столь же неожиданно заметил Станнис. — Так что, может, им не только морда важна?

— Не спешат? — изумился Брандон. — Малой, да ты видно слепенький, тут уже штук шесть тебя под юбку хотят. Вон та, и эта, и эти двое... выбирай хоть девку, хоть невесту!

— Ну, я тут видел одну... красивую. И с достоинством. И не дуру, по глазам видел, — братишка совсем смутился, и Роберт немедленно его приобнял:

— Давай, показывай! Пока все тут, и сговорим вас по-быстрому!

— Вон. Рыжая. Их там две, но я про старшую.

— Это ващет моя невеста, приятель, — хмыкнул Брандон; известно, нарывался опять. — Хотя не при папашке будь сказано, я не против, бери тухлую рыбину, она мне как кость поперек горла.

— Сам ты... старой шубы кусок! Она не тухлая, она... порядочная просто. А то я видел тут одну, из Ланнистеров вроде — блядь блядью...

— Это Серсея, — определил Роберт. — Неудачная невеста принца, никто другой тоже брать не спешит, вот и страдает, дурища. Скоро до пупа опустит вырез, а клёва нету — никому не нужен тесть-Тайвин.

— Да скучная эта Кейтилин, ты с ней плесенью покроешься. Не то, что моя Барбаська, она девка ух, с ней никакого покоя... — мечтательно вздохнул Брандон. — Или вон та красотка-маргаритка, ты только глянь, какие булки что спереди, что сзади...

Станнис явно намеревался ответить — и возможно, на языке ударов, а не слов — но пропела труба и возвестила начало тоски болотной: заездов, и Брандон поспешил к щитам, занять позицию. Роберт заезды не любил — редко когда тут бывало хоть что-то веселее, чем особо причудливая брань кого-нибудь особо жестоко ссаженого — так что бухнулся на кресло и приготовился скучать.

— Тоска зелёная, — брат был с ним согласен, и то хлеб.

Брандон быстро прошёл во второй круг — и так же быстро из круга выбыл от копья лиснийского присяжника. Пришлось похлопать — как-никак, Блэкриверс служил их дому, и его победа — тоже победа Баратеонов.

Вообще он неплохо выступал, хотя кобылка, конечно, у него была такая себе: и мала, и не особо быстра. Роберт на такой ни за что бы не выехал — но он и не межевик безродный и безгрошовый, им перебирать ни лошадями, ни снастью не приходится. Вот и доспех у парня не очень, подогнан из разных кусков — небось, что где отбил, то и надел, бедняга...

Однако ж он вышел в новый круг — к общему удивлению, отправив Дейна в хороший такой полёт. И это на такой дурной кобыле... везёт, должно быть!

— Кронпринц Рейгар Таргариен, — провозгласил герольд, — против сьера Геймона Блэкриверса!

Тоже мне, схватка. Один в доспехе — пусть всратом, а дорогом и крепком, и на дорнийском отменном жеребце, другой... другой совсем как Станнис ушёл от выпада, а сам копьём не то, что ударил — колупнул кузену грудь.

Блеснуло на солнце что-то красное.

Роберт нахмурился. В джосте такого не положено, там надо сшибаться со всей силы...

— Очко Блэкриверсу! — провозгласил герольд. — Новый заезд!

И снова копьё кузена прошло мимо, едва не вырвав того из седла, а их присяжник колупнул нагрудник своим копьём и молча вернулся на позицию.

Станнис недобро хохотнул. Бенджен, сидевший рядом, тихо присвистнул:

— Да он же выбивает очки! Вот это да! Я о таком читал только...

— О чём?

— Ну, победу, её же по очкам присудят. Удар в нагрудник — одно очко, вот он и набирает себе. Как будто хочет ссадить потом кронпринца и с запасом выйти на следующий круг, но это ж невозможно, это ж кронпринц, да?

— Нахуй очки, — тихо ответил Станнис. — Геймон ему рубины колупает, пусть потом ищет в песке, сам виноват, придурок, что украсил себя, как блядь лиснийская!

Лично Роберт считал, что их присяжник просто дурачится над принцем. Уж слишком легко он тыкал его, уж слишком невинный вид имел, когда вёл лошадь на стартовую линию... трибуны, как видно, тоже считали так же: раздавались смешки, советы кузену точнее целиться...

— Прекратить балаган! — проорал король, и Блэкриверс послушался.

Кузен не просто был выбит из седла — он описал хорошую дугу и приземлился точно в кучу свежего конского кала. Интересно, нарочно это было, или боги сегодня не за принца?

— Ой, что будет... — охнул рядом Бенджен.

Роберт кивнул. Такого, конечно, не простят — чтобы лисниец кронпринца в конский навоз... но парень знал же, на что он шёл, самоубийца безмозглый?

* * *

Деймон вскинул копьё, салютуя трибунам. В груди было легко, всё тело пело — он был в своей стихии, он играл и побеждал играючи. Он был любим, прекрасен, он был жив, он был Принцем Межевиков, турнирным драконом.

Соперников ему здесь не было — кроме, быть может, Барристана из гвардии да пары братишек-межевиков.

— Не нам, о Воин, не нам, но имени твоему и слава, и победа, — прошептал он молитву.

Воин даёт и отнимает, он решает, кто будет победителем. Ни мастерство, ни знатность, ни богатство — ничто не может превозмочь его святую волю. Споткнётся конь, или учует кобылу жеребец — и самый лучший боец отправится в полёт, как зелёный мальчишка.

Но не сейчас. Сейчас можно было торжествовать.

— Взять его!

Деймон сморгнул. Ослышался? Кого приказывают арестовать прямо среди турнира, что такого случилось?

Потом он понял. Нет, не понял — просто его стащили с кобылки два гвардейца в белых кольчугах, пинком заставили пасть на колени.

— Что такое, за что?

— Вы жулик, мессьер, — важно ответил кронпринц. — Вы обманом присвоили себе победу надо мной, нарушив святые установления турнира, и оскорбив мою священную особу.

Священную особу? Обманом присвоил победу?

Но все же видели!

— Так его, принц! — раздался крик, и сотни голосов поддержали: — К провосту нечестивца! Сдерите с него шкуру! — и конечно, пронзительное: — Сжечь! Повесить! Повесить, а сжечь потом!

Моль замер на миг — такого он, кажется, не ожидал — и быстро провозгласил:

— Нет, жечь не будем. К провосту его и выдрать, и солью присыпать. Будет знать, как позорить собой турниры!

* * *

Всего-то провостом обошлось, а Роберт уже готовился заказывать заупокойную.

— Вот видишь, Станнис, кузен не так уж...

Но Станнис куда-то сгинул. И — как чёртик из мирийской табакерки, вынырнул точно посреди арены, напротив Рейгара.

Роберт ощутил, как сердце заныло, предвещая недоброе. Не обмануло.

Станнис сложил правую руку в кулак — и двинул кузена в челюсть, благо, для приговора тот снял свой дурацкий драконий шлем.

— Но ты же обещал!... — только и смог он сказать.

Всё потонуло в криках и шуме.

1) Мой перевод девиза Баратеонов

Вернуться к тексту

2) Девиз Бракенов

Вернуться к тексту

Если Эйгор и мог что-то сказать в свое оправдание, так это только что с того самого момента, как Деймона стащили с коня, у него перед глазами висела красная пелена бешенства.

Во-первых, сраный принц нарушил законы божьи. Как учил септон Лютор, поединок — хоть в джосте, хоть на мечах — служение Воину, и способность принять поражение — часть этого служения. Можешь продолжать — сражайся, не можешь — смирись с проигрышем и извлеки из него уроки, все прочее — грех гордыни. Не сказать чтобы Эйгор всегда следовал этому правилу, но он старался, а хренпринц мало того, что вообще на него положил, так еще и объявил себя священной особой. Богохульник ебучий.

А во-вторых, хренпринц оскорбил его брата. Пусть об этом здесь никто не знал, пусть между ними с Деймоном водилось всякое, но Деймон оставался его братом. А еще — человеком, которого Эйгор принял на службу, которому давал кров, мёд и мясо... и да, защиту от такого вот мудачья.

Хороший сюзерен всегда вступается за своих вассалов, кем бы они ни были — безродными лиснийцами или внебрачными сыновьями короля.

Удар вышел хорошим, хренпринца аж на барьер отнесло. За это действительно спасибо папаше — старый черт хоть и разжирел, но был у него с прежних времен один приемчик: даст сбоку — и все, привет Валирии. Джон Хайтауэр⁽¹⁾, сам жердина здоровенная, от одного такого удара лег, как подрубленный, и зубы потом по всей горнице Малого Совета собирал. Ну ничего, Эйгор — не папаша, а принц — не Хайтауэр, ему и леща хватит.

Так что Эйгор стоял и потирал костяшки, отстраненно слушая крики позади...

...и в общем-то почти не удивился, когда его точно так же скрутили и поставили на колени перед принцем. Мда уж, еще немного — и он начнет думать, что Лори даже с его тараканами последних лет был вполне себе приличным человеком.

Лори, во всяком случае, умел проигрывать и когда его ссаживали, противника слал нахуй, а не к провостам — отборной ройнарской бранью слал, заслушаешься.

— Ты поднял руку на кронпринца, мальчик, — прогудел блондинистый тип в белой броне. — И сейчас ты лишишься и руки, и, возможно, жизни.

По всему, это был тот самый сверхрыцарь Барристан; Эйгор хотел было порадовать его песенкой про дорнийский отряд и барана по кличке Барри, но решил отложить на потом. Если оно будет, конечно, это "потом".

— Я поднял руку на кузена, мессьер, — прошипел Эйгор. И заорал так, чтобы слышали все: — На кузена и богохульника, который нарушает данные Воину обеты и не умеет принять честное поражение!

Шум на трибунах с гневного сменился на озадаченный.

— Да как ты смеешь обвинять кронпринца в богохульстве? — провизжал король. — Сжечь паршивца! Сжечь немедленно!

— У-жас, — отчеканил прямо над ухом Эйгора знакомый голос. — Папа, если его сейчас казнят, можно я его прибью?

— Лори, если его сейчас казнят, я его сам прибью, — пообещал другой, не менее знакомый голос.

— За мной занимайте, — проворчали совсем рядом. — Я этого черта родила, мне его первой и пиздить!

Эйгор нервно сглотнул. Костра он не боялся... пока, а вот мамка с прялкой в посмертии была очень серьезной угрозой.

— Может, пусть божий суд потребует? Прокатило же у твоего бастарда... — без особой надежды вопросил третий, чем-то схожий с Мейкаровым.

— И кому проломим голову? — осведомился Лори, отчего-то ну очень ядовито.

— Ваше высочество? — спросил ещё один из белых, продолжая заламывать Эйгору руки. — Прикажете на плаху или?..

Рейгар выдержал драматическую паузу, а потом покачал головой:

— Нет, сьер Артур, это лишнее, как и костёр. Он все же наш кузен. Грех проливать родную кровь. Отправьте его вслед за дружком-жуликом: за одно и то преступление положена одна и та же кара и господину, и его присяжнику. Мы справедливы.

— Рейгар, мне кажется, это лишнее.

Акцент — ройнарский, такой густой, что можно было ножом резать — Эйгору был знаком, а вот говоривший — не очень: дорниец чуть помладше Деймона, на рожу — вылитый Марон и, конечно, в мартелловских цветах. На Эйгора смотрел он тоже очень знакомо — примерно как Дейрон после того самого скандала с акколадой.

«В кого же ты такой упертый долбоеб?», — назывался этот взгляд.

— Право слово, зять, — у него что, сестра замужем за этим утырком? Матерь и Дева, бедная девушка, под какой шмалью Мартеллы согласились выдать её за это вот? — Стоит ли лишний раз беспокоить провостов ради выходки пьяного мальчишки?

— Да трезвый я! — прохрипел Эйгор.

— Раз орет, что трезвый, значит, точно бухой в говно! — а это Роберт с Недом подоспели. — Кузен, прости, не уследили. Первый турнир, первая победа, сам понимаешь...

— Мы и глазом моргнуть не успели, как он напился, — поддакнул Нед. — Послали в шатер проспаться, но он как-то улизнул по дороге.

— Если что — я его сам взгрею так, что жрать будет стоя и на коня неделю не сядет, — Роберт, судя по голосу, был чертовски близок к исполнению своей угрозы. — Только не позорь нас еще больше, и так из-за межевика нашего опозорились.

— Из-за кого? — взвился Эйгор, но Баран Барри и как-там-Артур прижали его обратно. — Да схерали вы перед ним все стелитесь?!

Рейгар посмотрел на него с высокомерной печалью — ну чисто Хайтауэр на вошь, — покачал головой и повернулся к Роберту:

— Займитесь братом, кузен наш Роберт. Я не желаю видеть и слышать его выходок до конца турнира. И стоит нам поговорить о его будущем. Невместно оставлять юнца с мальчишкой да стариком — как видишь, он от этого вовсе одичал и потерял и разум, и чувство меры. Это ведь надо — с утра напиться! Даже ты, со всеми своими пороками, себе такого не позволяешь. Но думаю, что это поправимо. Твой брат — замечательный боец, он многих превосходит своим талантом. А ты, должно быть, знаешь, со смертью сьера Харлана⁽²⁾ в Гвардии открылось место. На него просится сын нашего Десницы, но невместно было бы лишать юнца наследства...

— А можно лучше к провостам? — выдавил Эйгор.

В Гвардии его детства было ровно два нормальных человека из семи — дед Джос и покойный Тойн, земля ему пухом и Бет хоть после смерти. В нынешней Гвардии, похоже, нормальных людей не было вообще, а провести остаток жизни в компании подсосов хренпринца и самому быть у него на подсосе Эйгору ну очень не хотелось.

— Мой принц, место в Гвардии — это большая честь, — возразил Барристан. — Я... не уверен, что этот сопляк её достоин, и полагаю, лорд-командующий Хайтауэр со мной согласится.

Нет, Эйгор точно подкупит какого-нибудь менестреля и зашлет к этому типу с песенкой про дорнийцев и барана.

— Мы... обсудим это, кузен, — нехотя ответил Роберт. — После турнира, ладно? Мало ли что ещё произойдёт.

Рейгар милостиво взмахнул руках, и гвардейцы нехотя отпустили Эйгора; он, тихо чертыхаясь, поднялся на ноги и тут же заорал снова.

Потому, что его сгребли за ухо.

— Пойдем-ка, потолкуем, юноша, — голос дорнийца не обещал ничего хорошего. — Ты хоть и взрослый, и лорд, а все же некоторых вещей, похоже, пока не уразумел. Ничего, сейчас объясним.

А хватка у него была как у мамы Мэр, хрен вырвешься.

Единственным утешением для Эйгора стало то, что когда его протаскивали мимо ложи Талли, его проводил встревоженный взгляд девичьих глаз — синих-синих, как вода в божьем Оке.

* * *

Роберт с размаху швырнул брата в шатёр. Он был в ярости — и видят боги, кабы Станнис не был ему родным, не жить бы ему после такого позорища.

— Нахера ты подучил своего подсоса напасть на Рейгара? — прорычал он. — Ты это затем всё и затеял, чтобы влезть в драку, да? Репы было мало?! А ведь обещал...

— Кузен, — рука Мартелла на плече была хоть и легка, а крепче иного металла. — Кузен, не стоит уподобляться... кронпринцу. Мальчишка сам не знает, что натворил.

— Я должен был сделать хоть что-нибудь! — возмутился этот дурак. — Он оскорбил моего человека! Нарушил божьи законы!

— Успокойся. Если боги и существуют — им точно не до нас, — фыркнул Брандон. — Ну, некрасиво себя повёл, конечно. Но он же в своём праве. Если бы меня макнул в дерьмо какой-нибудь вольный всадник, я бы тоже, пожалуй, его высечь велел бы. Чего тут так беситься?

Вот. Человек разумный и понимающий, что в этом мире к чему. (Нет, брата не казнили бы, они всё-таки внуки Рейль, они не абы кто. Но как же будет ругаться Рикард, и как надоело его нытьё...) Ещё бы объяснить братишке, каких делов он натворил, какое важное он дело чуть не сломал!

— Тогда поздравляю тебя с тем, что ты ебанат с гордыней выше винтерфелльских башен!

— Малой, тебе бугурта было мало? — Брандон двинулся было вперед, но Нед придержал его за плечо — мол, толку от этого не будет, все равно не услышит и не поймет.

— Да посрать, ебанат, не ебанат, ты всех нас подводишь под плаху! Да что ты за человек такой... то Ренли научил на принца материться, то это вот, ты думаешь о доме вообще?! — рявкнул Роберт... и снова наткнулся на руку Мартелла.

— Нет, лорд Баратеон, тут по-другому надо. Тут надо и правда объяснить, — и как только Мартеллу удаётся быть таким спокойным и рассудительным! — Вот посмотри. Понимаешь, твой лисениец — он для тебя человек, но по сути? Пустое место в сравнении с тобой. Ты можешь его выгнать среди зимы, прямо в ночь холодную, и никто не скажет, что ты неправ. Но и мы сами перед кронпринцем — немногим выше того! Да, мы кузены — но мы-то не Таргариены. Нам ни браков с сёстрами, ни драконов не светит, мы не чистая, святая кровь, мы так, виверны какие-то. Ты понимаешь?

— Не понимаю и понимать не хочу! — рявкнул Станнис. — У Недостойного короля была толпа бастардов, и никто не ставил их ниже законных детей! И никто не тыкал носом в то, что их матери — не сестры короля! И никто, ни до них, ни после не мнил Таргариенов святой кровью, откуда, блядь, это вообще пошло?!

* * *

( — Вот я тоже хотел бы это знать. Сына, вроде, такому я не учил!

— Ты не учил. Я не учил. До такого додуматься же надо.

— Как будто драконы светят этим ничтожествам!

Голоса становились тем ближе, чем хуже было Эйгору: рука у брата Роберта немногим полегче его молота.)

* * *

— Святая, парень. Они боги среди людей, это и Вера признала. Доктрина Исключительности, читал такую, богослов? — Роберт постучал себя над бровью.

— Да она вовсе не о том! — брат поднялся, Роберт снова заставил его сесть. Конечно, ему виднее, чем Вере и всем умным людям, и папе Аррену. — Да что с вами всеми не так? Во все времена кузенам Таргариенов можно было бить им рожу, а простым рыцарям — ссаживать их на турнирах, и ничего!

— В какие все времена, мальчишка? Что ты знаешь о временах? Осилил пару книжек в библиотеке, где дрочили на Недостойного — и мнишь, что представляешь, как вертится весь мир? — сорвался Роберт, так заебало это всезнайство.

— Бить кронпринца вообще-то нельзя, за это руки всем рубят, — напомнил Нед. — Я тоже, знаешь, книжки читал. Так в книжках только сьер Дункан мог, но для этого понадобился Суд Семерых. А у нас говорят — что кровью отца родного, принца Бейлора, он купил себе такое право! Ты же не хочешь, чтобы ради тебя, твоего каприза устроить справедливость на публику, убили Роберта?

* * *

( — Это... альтернативная какая-то версия моей смерти... — пробормотал над ухом голос Лори.

— Они все ебанутые, брат, ебанутые! — да, это был точно Мейкар, только постарше.

— Ересь как она есть. Мы божьи чудовища, а вовсе не боги! Дурное, дурное богословие, пропитанное гордыней, как пьяница — вином! Вмазать бы им кадилом... — и септон Аддам тоже был тут.)

* * *

— Не знаю, что ты там читал, но никогда ведь такого не было, чтобы простому рыцарю дозволили кронпринца ссадить, — мягким своим голосом продолжил Оберин. — Великий Бейлор Сломи-Копьё, тот одевался простым межевиком, иначе его не трогали и поддавались — всё потому, что знали своё место и уважали драконью кровь! А он был наш, он гордый был, хотел по-честному.

— А кузен по-честному не хочет, и в своём праве, понял? А кто с ним не согласен — тому пизда. Он вообще-то жизнь тебе спас, осёл Отца Небесного, и подсосу твоему. А могли бы вместе гореть — то-то была бы красота! — влез Роберт. — И мы все вместе с тобой, как Дарклины.

Все эти разговоры его порядком уже подзадолбали.

Станнис так любит горькую правду — вот пусть слушает и скажет спасибо!

— А вот твой межевик, которого ты вроде бы так ценишь... ведь он же мог бы взять третье, четвёртое место, он талантлив, как чёрт. Второе мог бы! Хорошую награду бы получил, на выкуп справил бы новый доспех, получше, лошадь нашёл бы свежую. Но он тебя послушал — и где теперь? А ведь такие раны месяцами не заживают, от них и помереть ведь можно. Видишь, куда приводит мальчишеская прихоть, кузен мой Станнис?

Так подумать, и правда ведь. И Роберт ведь тоже думал: ну покрасуется он перед принцем — и проиграет. Красиво, и с очками.

Станнис смотрел то на одного, то на другого, то на третьего, и в его взгляде непонимание мешалось с бешеным отвращением.

— То есть, — медленно начал он. — Принцу Бейлору не поддавались, а знали свое место — так? Принц ссыт вам всем на лицо и мешает с дерьмом просто потому, что наши отцы не ебали сестер и на рожу не валирийцы, а мы должны глотать и говорить спасибо — так? И вообще мы должны молчать и внимать с почтением каждой хуйне, которую творит или он, или его папаша, потому что иначе нас сожгут к херам или унизят — так?! — под конец Станнис сорвался на крик. — Да мы, вашу мать, где — в Семи Королевствах или в ебаном Юнкае?!

Он снова попытался встать — и снова безуспешно.

— Не держи меня!

— Буду, а то ты в своей горячке наворотишь делов. Юнкай он себе придумал! Балда с ушами, везде есть лорды — и есть не лорды, и не лорды должны повиноваться, а лорды — править! В Долине — Аррены, в Штормах — мы, Старки — на Северах, а над нами всеми — Таргариены. Так устроен мир, такой порядок, ты понимаешь, дебил?! Или скажешь, крестьянин ничем не лучше тебя и может тебя в дерьмо макнуть?

— Не понимает. Верит в своих богов воображаемых, в святую справедливость, где всё позволено и можно замахнуться на короля, если король не прав, — печально покачал головой Мартелл. — Хочешь правду, лорд Станнис? Если король решит нас обоссать, мы скажем ему спасибо, потому что иначе сгорим. Или мы скинем короля, заменим его кем-то получше — вот, Рейгаром заменим, который ни за что не будет так поступать, потому что он, конечно, позёр и скоморох, но благороден и милосерден. А ты как будто не видишь, что он спас тебя и твоего болвана, только знаешь, что твердить про справедливость. Да где ты её видел!

— Не, ну зачем. Справедливость вполне нормально существует, — возразил Брандон. — Межевик огрёб за наглость, мальчишка от нас — тоже, но оба живы и в общем целы. Всё честно же: и по заслугам, и без уёбства, которое король творит. Так и папаня судит — по справедливости, и я однажды буду судить. Чего не так-то?

Только Нед отчего-то нахмурился, как будто был не согласен.

— Охеренный выбор — или смерть, или позор, или ложиться под флейтиста-скомороха, — огрызнулся Станнис, но уже с куда меньшей яростью. — И все равно, раньше было не так.

— Раньше, раньше, раньше... откуда тебе знать про это раньше? — устало спросил Мартелл. — Из книг?

— А хоть бы и из них! — снова вскинулся Станнис. — Люди шли в Дорн за Молодым Драконом и Бейлором Святым не из страха! Люди принимали разные стороны в Танце не из страха — иначе сидели бы под кем-то одним и дышать боялись! Даже Б... Блэкфайры, — на этом имени Станнис запнулся, будто что-то сдавило ему горло. — Вряд ли люди выбирали сторону Претендента потому, что он грозился их перевешать к херам!

— А почему ещё? — встрял Брандон. — В тех Золотых Мечах, которых намутили из остатков Блэкфайров, была железная дисциплина. Чем, как не страхом, можно держать в железных рукавицах десять тысяч рыл? И все знают, что Злой Клинок был зверем страшнее, чем его братишка-Кровавый Ворон. Так что всё держится на страхе.

— Ну, или на любви. Но это, малец, большая, большая редкость, любовь и верность. И встречаются они обычно в книжках, — Оберин вздохнул невесело. — А твои герои? Твои герои, милый мой лорд Станнис, никуда не годятся — в отличие от зятя, который тебя спас и даже твоего дурачка-межевика. Дейрон Дракон был диким зверем, сгубившим столько же своих, сколько чужих ради пустой гордыни и славы завоевателя! Бейлор? Безумец, гадюками покусанный, уморивший себя, лишь бы сестру не трахнуть! Мейстеры напишут про верность клятвам, но в Танце все ваши горло друг другу грызли вовсе не за клятвы, а за клочки земли да былые свары. А Претендент? О, нет, он не грозился их перевешать — он обещал им перевешать грязных дорнийцев! Зятёк хотя бы ни разу не оскорбил сестру неуважением её наследия, наследия своего сына! Вот какова реальность, кузен — добро пожаловать, тебе в ней жить. Она поганая, но другой покамест не придумали.

И Станнис не был бы Станнисом, если бы не буркнул:

— Тогда валить такую реальность нахер к Айронвуду козлиному!

Тут уже Роберт не выдержал. Он обещал — он сделал: братцу вломил, как следует.

* * *

— А Лори был ничего так... — улыбнуться не очень получалось, не с деревяхой в зубах, но он старался. — Солью ни разу не приказал посыпать, да и драли нас не так, а как детей дерут... и обычно за дело. Ну, относительно.

Попытки прибить козотраха были, справедливости ради, преступными деяниями. Но совершенно понятными и извинительными!

Бринден только вздохнул, накладывая на раны что-то прохладное и мягкое. Боль отступала, дышать становилось немного легче. Хорошо, что тут был Брин. У Брина золотые руки и раны лечить он научился лучше любого мейстера.

— Мудак я был, — на сей раз у ветра был голос Лори. — Боги, какой я был мудак! Если я был на это похож... если вот это вы всё время торопитесь со мной сравнить... о боги!

— Сравнить, да, — возразил Деймон. Поморщился: Брин тащил застрявший кусок чего-то прямо из мяса. — Потому что мы бесились на тебя, считали, что нету хуже зла. И ты был злом, не думай — но ты... был нашим братом. Ты никогда... ты просто...

— Тебя просто пришибло, ну, ответственностью, — тихо заметил Брин. — Уж я-то знаю, как это бывает. Паршиво.

— Нас всех пришибло, — это был голос... наверное, Мейкара? — Тебя, меня, когда корону надел. Малого. Эйгора, что клятвы полез давать тупые. Даже Идиота небось, уверен!

Деймон изобразил кивок, насколько это возможно лёжа на пузе.

— Паршивая работа — быть королём. Похуже, чем девичье рукоделье, и такая же муторная и мелкая. Но мы все работали! — он дёрнулся и тихо ругнулся по-валирийски. — Работали. Ты, Лори, я, братец Дейрон, Эйгор — мы все! И Бринден тоже!

— А вы болтали, что я только шмаль жру и хрень несу, — заметил Брин, но без особой обиды в голосе.

— Мы много что болтали, — Лори вздохнул. — Так посмотреть, и дед был не худшим на свете королём. Просто сношал кого попало и делал, что вздумается — но не припомню, чтобы люди вздохнуть боялись из страха перед костром. Это надо было совсем уж нагло ему в лицо сказать, что он последний мудак, чтобы на плаху отправиться...

— Ну, или быть отцом понравившейся девки. Или мужем. Женихом тоже можно. Но в чём прелесть — в том, что этим нынешний король тоже прославился! Ещё и жену зачем-то пытает в спальне, вместо супружеских утех.

Это Деймон слышал от Тодда, оруженосца при Барристане из гвардии. Он много рассказывал о жизни Красного Замка, и вчера-то Деймон ему не верил — а вот сегодня...

— Там Хози плохо, — негромко заметил Бринден. — Прям очень. Я чую.

— Так подлатай меня и вместе пойдём его утешим, — Деймон нахмурился. — По дороге придумаем, чем именно. Сказал бы, что надо поднять людей и перебить их всех, как Пастырь — драконов, так не поднимутся же...

— Не, они привыкли жить на коленях. Им стоя спину ломит, — презрительно заметил Мейкар.

— Ничего, — голос брата Дейрона он слышал впервые. — Я схожу. Я знаю, пожалуй, что тут сказать.

* * *

— Если ты пришел читать мне нотации, то лучше съе... уйди по-хорошему, — буркнул Эйгор.

Он растянулся под дубом на берегу Божьего Ока и еще никогда ему не было так паршиво — и физически, и морально. Морально — от всего увиденного и услышанного. Физически — от того, что рука у братца Роберта была невъебаться тяжелая, а трепку ему задали знатную. Хренпринц, дышло ему в забрало, будет доволен.

— Нет, — Дейрон присел рядом на траву, хотя ему, как призраку, не было в этом нужды. — Но если ты помнишь, я учил тебя не осуждать человека, не проходив в его шкуре хоть немного.

— Не хочу я в эту шкуру влезать, не раб в Юнкае, — Эйгор швырнул в воду подвернувшийся камень. — Лучше в навоз с головой.

— Потому, что ты привык к другому порядку вещей. А они привыкли к такому. Но я бы не стал их за это осуждать.

— Так что — засунуть язык в задницу и соглашаться с тем, что это правильно и нормально?!

— Нет. Хотя бы потому, что это неправильно и не нормально.

Эйгор проглотил очередную порцию ругательств и с недоумением уставился на... а, ладно, пора уже это признать — на приемного отца.

— Ты же умный мальчик, рассуди сам, — Дейрон был спокоен, даже безмятежен. — Сто лет назад и внутри нашей семьи, и с нашими подданными были совсем другие отношения. Что же произошло за сотню лет, что они превратились в... это? Вот тебе и твоя любимая задачка.

— И что же, я должен ее решить? — нахмурился Эйгор. — Поэтому я здесь?

— Почему ты здесь — я не знаю, — мягко ответил Дейрон. — Пути Семерых неисповедимы. Но я уверен, что они решили дать тебе второй шанс, а не узнав, что произошло за эти годы с нашей семьей и страной, ты не сможешь им воспользоваться.

— Я... — Эйгор помедлил. — Я так паршиво закончил... там, что мне понадобился второй шанс?

— Не мне об этом судить. Но если спросишь меня — я хотел бы тебе другой судьбы, куда лучшей.

Значит, жил он как черт и умер, как черт. Что логично, если уж про него болтали, что он хуже Твари.

Эйгор снова уставился на воду.

— Значит, решать задачку и сидеть молчать, так?

— Что ты знаешь о разорении Квохора Золотыми Мечами? — ответил вопросом на вопрос Дейрон.

— Ничего. Я и об этих Мечах только сегодня узнал.

Дейрона это отчего-то развеселило.

— Как-то раз Квохор не выплатил им обещанные по контракту деньги, хотя может, причина была в ином. Важно то, что командир Мечей решил осадить город. Он вырубил лес вокруг, построил осадные машины, но все было без толку: припасов в городе хватало, стены его были толстыми — так, что не пробьешь, а деньги у Мечей были на исходе, и чтобы удержаться на плаву, им нужно было отправляться на поиски нового нанимателя. Но и этого они сделать не могли — тогда бы у них была репутация отряда, которому можно не платить.

— То есть терпил, — отметил Эйгор. — И что же командир?

— Он послал на разведку сведущих в подземном деле людей, — охотно продолжил Дейрон. — И они выяснили, что одна из стен Квохора стоит над огромной пустотой — какой-то древней пещерой. На следующий день командир Мечей перевез все орудия к той стене и велел всем метать снаряды в маленький красный флаг в десятке футов от нее. Квохорцы со стены смеялись над отрядом, оскорбляли, говорили, что andalhi даже в стену попасть не могут... но через два дня земля над пещерой не выдержала постоянной долбежки и осела вниз, а вместе с ней рухнула и стена. Золотые Мечи вошли в город и разграбили его почти до основания — как сказал командир, взяли и плату, и неустойку.

— Умный он был, этот командир, и терпеливый, — задумчиво протянул Эйгор. — Предлагаешь мне сделать так же? Забить на укурков и долбить, пока стена не рухнет?

— А когда рухнет — ты возьмешь свое и даже больше, — подтвердил Дейрон. — Уверен, у самого упрямого из моих детей на это хватит терпения.

Эйгор слабо улыбнулся — в словах Дейрона определенно был здравый смысл, а здравый смысл он любил. Какой бы херней со стороны окружающих это ни сопровождалось.

— Спасибо, пап. Правда спасибо, я понял. Заглянете ко мне еще?..

— ...мой лорд? С кем вы разговариваете?

Эйгор повернулся, зашипев от боли — в десятке шагов от него стояла та самая рыжая девчонка из Талли. Кейтилин вроде, так Брандон ее называл.

— Ни с кем, моя леди. Вам показалось. Что вы здесь забыли?

Девушка немного опешила от его грубости.

— Я искала водяные лилии, мне сказали, они здесь растут, — ответила она несколько чопорно. — Но если я вам помешала...

— Нет, — Эйгору стало стыдно. Ну вот, еще и девчонку хорошую ни за что обидел. — Не обращайте на меня внимания, моя леди. Считайте, что тут лежит бревно или дохлый крокодил.

Он снова отвернулся к воде и принялся водить по ней кончиками пальцев. Поэтому, наверное, и не увидел, как леди Кейтилин подошла и села рядом — так близко, как было дозволено воспитанной леди.

— Я видела, что случилось на поле сегодня, — тихо сказала она. — Вы... вас очень?..

— Сильно ли мне влетело? Да нет, моя леди, терпимо. Бывало и похуже.

Бывало, но только раз — когда Деймон узнал о том, что он сделал Ханне дочь. Эйгор тогда двое суток отлеживался.

— И кому-то другому досталось куда больше.

— Вы очень смело вступились за вашего... друга, — шепнула леди Кейтилин. — Немногие бы на это пошли.

— Угу, потому что не такие дураки, как я, — фыркнул Эйгор. — И он — мой присяжный рыцарь, я обязан о нем заботиться.

— Все бы об этом помнили так, как вы, — возразила леди Кейтилин. — И хотя многие считают ваш поступок глупостью, еще больше вам сочувствуют и поддерживают. Даже мой отец сказал, что вы поступили глупо, но правильно.

— Жаль, моя семья с вами не согласна, — Эйгор поморщился и с усилием поднялся. — Но спасибо за теплые слова, моя леди.

Леди Кейтилин нерешительно теребила кружево на платье — совсем как Гвис, вдруг подумалось Эйгору. И совсем, как с Гвис, с нею паршиво было быть грубым.

— Извините меня, — он постарался сделать свой голос как можно мягче. — Обычно я... не такой, в общем. И не сидите, пожалуйста, здесь, моя леди — под дубом земля холодная.

— Видела я, какой вы, — чуть фыркнула леди Кейтилин, но с травы поднялась. — У вас, мой лорд, кстати, грязь на щеке. Вот здесь.

Платок Эйгор забыл в шатре, когда вылетел из него куда глаза глядят. Леди Кейтилин только головой покачала и протянула свой — голубой, с вышитыми серебряными рыбками.

— Я... я верну, — неуклюже пообещал Эйгор, приводя себя в порядок. — Выстираю только.

— Непременно. У меня ведь есть жених, мне не следует раздавать платки посторонним мужчинам, — ему показалось, или в ее голосе промелькнула тоска? — Мы... мы ведь еще увидимся, мой лорд? — спросила она с какой-то робостью.

— Непременно. Только не здесь и не в полночь, моя леди.

— "Под дубом, в полночь, мы встретимся с тобой"? — леди Кейтилин аж просияла. — В Штормовых землях тоже знают эту песню?

— Ее много где знают, моя леди. Это известная и довольно грустная история, — Эйгор отвернулся и закусил губу. — Только его не повесили, а четвертовали лошадьми. У нее на глазах и на глазах ее маленького племянника.⁽³⁾

Вот это он точно не отказался бы забыть. Все-таки сьер Терренс был ему другом, не говоря уже о Бет.

— Я знаю. Мой дядя рассказывал мне про это в детстве, — тихо призналась леди Кейтилин. — И мне всегда было жаль эту бедную девушку: она просто хотела, чтобы ее любили и уважали, а не бросили на ложе к... — она прижала пальцы к губам, словно чуть не брякнула что-то неподобающее. — Я все-таки пойду поищу лилии, я обещала сестре венок. До встречи мой лорд.... Станнис, верно?

— До встречи, моя леди Кейтилин.

Девушка ушла, а Эйгор все еще стоял на берегу и смотрел ей вслед как дурак — ну или как Роберт своей срущей мыши. Потом опомнился, аккуратно спрятал платок за пазуху и зашагал обратно к лагерю.

Кажется, боги и Дейрон только что подкинули ему аж два повода перестать дуться, как пацан.

1) Десница последних лет правления Недостойного

Вернуться к тексту

2) Харлан Грандисон — член королевской гвардии, место которого в каноне занял Джейме Ланнистер

Вернуться к тексту

3) Так-то это строчка из "Виселицы" из ГИ, но авторы считают, что она неплохо ложится на историю Бетани Бракен и Терренса Тойна.

Вернуться к тексту

— ...вам, северянам, не понять. Турнир — это божье дело! Так нагло нарушать его правила — это кем надо быть! Конечно, он королевский сын, но...

— Но ничего такого бы не случилось, Хостер, если бы Баратеон не выпустил межевика против кронпринца! Да чем ты думал, зятёк мой будущий?!

Конечно, пришла беда — открыли ворота. Не успел Станнис, в соплях и злобных слезах, убежать куда-то в ночь без плаща, как явились Эти.

— Роберт, мой мальчик, ты же не стал ему всё объяснять?

Эти — и папа Аррен. Хоть что-то хорошее среди говна.

— Что — всё? Что мы тут собираемся попячить старого психа и посадить на его место кузена? — спросил он сварливо. — Нет, конечно, я же не идиот! Да он меня и не слушал, только орал да злился. Взгрел его, может, через жопу до головы дойдёт.

— Подростки, — развёл руками Мартелл. — В его годы я тоже верил в богов и грезил о славе Дорна. Я вырос, и он тоже однажды вырастет. Хотя лучше бы ему знать, что мы не равнодушны и что-то делаем. Вдруг поутихнет?

Что Мартелл так уж вырос — это было сомнительно, если припомнить, какую идиотскую кликуху тот дал Бейлору Хайтауэру. И ведь пристала же к парню, даже жалко его немного!

— Главное — что инцидент исчерпан и что король отправился в опочивальню без новых казней, — заметил Талли. — И не переворачивает лагерь вверх дном, как после вчерашнего.

— Сынок, ты что потупился? Неужто и в этом замешан? — папе Аррену он врать не умел и учиться не собирался, так что молча кивнул. — Да что же это такое! Как будто проклял кто этого мальчишку бросаться на принца, словно обезьянка на боевого слона!

— Отсутствие мозгов прокляло, не иначе, — Рикард решительно прошёл к столу. — Зять, я искренне надеюсь, что тебе можно доверить разобраться с этой... неприятностью. Я понимаю, твой брат изрядно одичал там совсем один, но такое...

— Он обаятельный, — честно признался Роберт. — Умеет подбить на авантюру, я даже сам не подумал, когда вписался, чем мы рискуем. Весело же, прикольно... я идиот, прости, ну?

Папа Аррен мягко погладил его по плечу:

— Ты просто не привык общаться с братом, росли-то вы порознь. А я ведь говорил, что надо чаще тебе являться домой...

— Да дома вассалы, па, — Роберт устало уселся за стол рядом с будущим тестем. — Пока их всех выслушаешь, пока заставишь заткнуться и выслушаешь снова, пока разрулишь их тяжбы так, чтобы все были недовольны хотя бы в одной мере... я вечером бухну горячего — и спать, потому что ни на что другое ни сил, ни желания. Даже на охоту не ездил, а ведь там такая дичь...

— Дичь — это то, что устроил твой брат! — желчно буркнул Старк. — Лианна, бедняжка, всю ночь проплакала из-за вашей дикарской выходки. Ну кто так с невестой обращается?

Было ужасно стыдно, особенно за то, что в выходке он был на стороне своего брата-еблана, а не любимой невесты.

— К делу, милорды, к делу! Главное: король не подозревает ни о чём! Осталось только убедить кронпринца, что наши действия — во благо и государства, и королевской семьи. Что государь безумен, нуждается в лечении, что он не может больше нести заботы правления! — говорил Талли как по-писаному, обзавидуешься.

— Принц любит своего отца, — напомнил папа Аррен.

— Значит, будем тоже его любить, чо, — Роберт пожал плечами. — Мы не дикари, не Станнис и не Мейгор — мы просто хотим ему добра. Лечиться — это ж добро, нет разве? Только кто с ним говорить-то будет? На меня он зол, наверное. Ну, из-за брата, еби его в качель.

— Кто-то уважаемый, кого он выслушает. Может быть, попробуем ввести в курс дела Десницу?

— Нет, Аррен, с Ланнистерами каши не сваришь. Сколько было войн в наших землях — во всех они сидели в Горе, пока их земли грабил всякий желающий. Даже Блэкфайры, уж на что были слабы, а оскоромились!

— В таком случае даже не знаю. Может быть...

До сути — то есть, похищения чокнутого величества — пока не доходило, всё крутилось вокруг того, как бы умаслить кузена так, что тот бы согласился надеть корону.

Тупо, если подумать, что кого-то надеть корону придётся уговаривать — но у кузена честь, жесть и месть, и прочая фанаберия. Не лучше, чем у Станниса. Впрочем, Роберт тоже едва ли согласился бы на план, где его папу будут похищать руками, ну, Роберта. Вдруг пришибут — а ему остаток века ходить отцеубийцей с клеймом проклятия... эта мысль ему понравилась и он решил заметить:

— И это, надо намекнуть, что красть мы будем осторожно и без последствий, и король останется весь в целости. Что это не такое похищение, которое у Дарклинов...

* * *

Сумка с лекарствами — не дедушки Крессена, а его собственная — уныло сияла кожаным дном. Брин вывернул ее наизнанку, надеясь найти хоть стебелек, хоть листик, хоть завалившуюся скляницу, но безрезультатно. Похоже, на Деймона он потратил все, что было; не беда — брату нужнее, а лекарства можно сварить новые.

Разве что ингредиентов для них набрать.

Брин высунул нос из шатра и поежился. На дворе давно стояла ночь, и так не хотелось никуда выходить... с другой стороны, Деймона надо было перевязывать утром, а пока сваришь, пока оно настоится, времени должно пройти немало, И потом, он что, маленький — темноты бояться?

Поэтому Брин поправил сумку, аккуратно переложил Ренли под бок к Крессену и выбрался наружу.

Места эти он хорошо знал, еще с той, прошлой жизни, и помнил, что где растет. Благо, весь лагерь уже дрых без задних ног и никто не обращал внимания на мальчишку в зеленом, выбравшегося за его пределы далеко по берегу. Память не подвела, луна стояла высоко — никакого факела не надо, сумка быстро наполнялась, и Брин уже приободрился и даже думал о том, что ему удастся урвать часок поспать, как его окликнули из-за спины:

— Привет!

Брин обернулся — позади стоял мальчик примерно его лет и улыбался. Странно как-то улыбался.

— Привет, — осторожно ответил он. — С тобой все хорошо?

— Ага! — радостно подтвердил мальчишка.

Ветер переменился и донес со стороны мальчишки знакомый запах; Брин принюхался и чертыхнулся — ну конечно, квартийская тень. Вот ведь балбес, кто же ее чистоганом жрет — разбавлять надо, а то и потравиться недолго...

— Ага, вижу я, как тебе хорошо, — фыркнул он. — Пережрал, что ли? Бывает. Пойдем к нам в шатер, я тебе отвар от передоза дам, а то утром не встанешь.

— Не, я с тобой не пойду, — помотал головой мальчишка. — Это ты пойдешь со мной.

— Куда?

— К Трехглазому. Он по тебе соскучился.

Брин онемел от страха, невольно схватился за звезду на шее и сделал шаг назад — к лагерю, к огням, к знакомым людям, — но было поздно: лунный свет пропал, темнота вокруг сгустилась, оставив только его самого, мальчишку — и кого-то еще.

— Куда это ты собрался, мой юный чародей?

Голос из ниоткуда был мягким, даже ласковым, но Брин по опыту знал — помнил — что это-то хуже всего. Потому что потом будет очень, очень, очень больно, и не факт, что тебе, а не твоим близким.

— Никуда, — он постарался сделать голос потверже. — И я не твой.

— Глупый мальчишка, — теперь в Голосе прорезалось сожаление — насквозь лживое, и как Брин раньше этого не замечал? — Неужели ты думаешь, что если эти дураки, твои братья, вылили тебе на голову масло и посыпали горстку травы, то их ложные боги тебя защитят? Нет, мой дорогой, это так не работает. Ты все еще принадлежишь мне, и если будешь делать то, что велено, я не покараю тебя... слишком сурово.

— Я не твой! — выкрикнул Брин почти отчаянно. Кое в чем Тварь была права — пусть ему и надели звезду на шею, и назвали Брандоном, в Семерых он верить так и не стал... но неужели за него совсем некому вступиться, неужели он опять один?

— Еще как да, мой милый. Ты отдал мне человека, которого считал отцом; отдал ту, что пришла с тобой в этот мир в один день и час; наконец, ты отдал мне своего первенца — и многих, многих других. Неужели ты забыл?

— Брин не отдавал тебе ни Дейрона, ни меня, — раздался рядом родной, но странно строгий голос, и рядом с Брином возникла Гвенис — не та девочка, которая являлась к нему обычно, но молодая женщина, мать и дважды вдова, в облачении зеленой жрицы. — Дейрон умер по неосторожности, а я... я знала, что ты руками брата даешь мне яд.

— Ты знала? — пораженно прошептал Брин. — Ты знала, что это не я, знала про отраву — и все равно выпила?

— Чтобы защитить тебя и своих соплячек, не иначе, — презрительно бросил Голос. — И много ли дала ему твоя жертва, девчонка? Он сломался после твоей смерти, впустил меня — и два года я правил Семью Королевствами!

— Но ты так и не смог получить моих девочек — а ведь пытался, особенно Бету, — спокойно возразила Гвенис. — И ты не смог до конца поглотить Бриндена. Пока он помнил, что это ты убил меня и Дейрона, Деймона и мальчиков, и всех остальных — он сопротивлялся тебе. Поэтому он смог сбросить твою власть тогда, и поэтому мы смогли его отбить сейчас.

— Девчонки, — Брин аж почувствовал, как скривило Тварь, и утянул сестру за себя. — Девчонки всегда все портят.

Брин зажмурился, ожидая неминуемого удара, изо всех сил пытаясь закрыть собой сестру... но удара не последовало.

— А ну-ка отцепись от парня, курица кровавая, — угрожающе прогудели рядом.

Брин приоткрыл глаза, не веря своим ушам — ну да, так и есть: дед Джонас и дед Бенджикот, почти одинаково худые, напряженные и очень-очень злые. Только у деда Бенджикотв в руках верный чардревный лук, а дед Джонас — с мечом и в белой броне Королевской Гвардии.

— Думаете, что сможете одолеть меня, отступник и непочтительный сын? — презрительно процедил Голос.

— Тебе что-то непонятно, нечисть? Могу кадилом пояснить.

Квентин. Не тот кузен Квентин, который учил маленького Бриндена лазать по стенам и стрелять из лука, а Квентин времен Дорнийского Позорища: грозный молодой жрец, в одной руке тяжелое кадило, другая сложена в отвращающем жесте.

— Или табуреткой, — из-за их спин вышла смутно знакомая девушка: высокая, стройная, с длинными черными косами и густо-лиловыми, почти черными глазами. — Дядя Хостер со свекром тебе тогда хорошо табуреткой завезли, можем повторить при случае!

— Тем более, что он как раз подвернулся, — фыркнула тетя Мэрайя.

— Я, пожалуй, присоединюсь, — септон Аддам поднял свой лук из драконьей кости. — Жена здесь, сын здесь, даже внучка, а мне что — в стороне прохлаждаться?

Вновь появились луна и звезды, деревья и ветер: темнота съежилась до размеров огромной черной птицы, которую тут же окружили мужчины; женщины — тетя Мэрайя и смутно знакомая девушка — нацелились на мальчишку-шмалежора, который так и стоял столбом, бессмысленно хлопая глазами.

— К озеру, — Гвенис потянула Брина прочь от схватки. — Мы не сможем его прогнать, нас слишком мало, но можем отвлечь. Как окажешься в воде — плыви что есть силы к Острову, милый, хорошо? До рассвета еще далеко, а там тебе помогут.

Позади орал шмалежор и шипела Тварь; Брин, при поддержке сестры и еле передвигая ногами, кое-как добрел до кромки и плюхнулся в холодную воду. Остров Ликов маячил где-то вдали; сначала Брин греб изо всех сил — спасибо Эйгору, что когда-то научил его плавать — но силы стали оставлять его, и вокруг снова стало темнеть — видимо, Тварь больше не смогли отвлекать...

...и когда он решил, что ему конец, его рванули из воды чьи-то сильные руки. Брин кое-как подтянулся и, закашлявшись, плюхнулся животом в лодку. Облачение вымокло насквозь, в сумке с травами было сущее болото — но он был жив и не у Твари.

— Вот так рыба, — произнес добрый голос над ним. — Ты откуда здесь, малыш?

Брин поднял голову — перед ним был зеленый жрец с Острова: совсем седой, но глаза были молодыми, а в многочисленных морщинах прятался смех, а не печаль.

— А вы? — прохрипел он в ответ.

— Я-то? Да вот, сижу, гадаю на ночь, а кура мне и говорит — пойди, мол, сети проверь. Я и до сетей-то доплыть не успел, гляжу — ты барахтаешься, — охотно ответил жрец. — Так как ты здесь оказался?

Брин приподнялся и посмотрел на берег: там, в окружении светлых пятнышек, все еще металась черная тень — злая и бессильная добраться до добычи. Жрец глянул в ту же сторону и нахмурился:

— Экая дрянь в тебя вцепилась, малыш. Давай-ка до утра к нам на Остров. Обсохнешь, отогреешься, заодно расскажешь, что с тобой стряслось.

* * *

— Ты вообще... как? — нерешительно спросил Эйгор.

Он сидел рядом с Деймоном в сарае, где тот отлеживался — спасибо межевикам, помогли отыскать. Выглядел брат хреново — еще бы, после такого-то — но в то же время его явно подлатал Брин, а значит, все должно быть как минимум сносно: по части медицины руки у мелкого росли откуда надо.

Эйгор только надеялся, что брату не успели рассказать про исполненную им дичь, но судя по взгляду Деймона, надеялся зря.

— Всё хорошо, братишка, — тот улыбнулся даже, как-то криво, но искренне. — Оба мы с тобой сегодня два идиота, да? Думали, что люди вокруг — а оказалось... — Деймон неопределённо, но явно браннно махнул рукой. — Ничего. Что-нибудь придумаем, как-нибудь сломаем всё это к моей матушке, проучим их, как дядька Бейлор — тех Вилей. Мы же не просто так здесь втроём: ты, я и мелкий. Помнишь, как мы сдавали экзамены у Макарена? Три головы заместо одной, так вот и здесь... — он помолчал, и вдруг как-то совсем иначе добавил: — Но как он летел, а? Как летел! И прямо в дерьмо, я не был уверен, что верно рассчитал, да вспомнил твои задачки с онаграми — и вышло!

— И сам оказался в дерьме по самые уши, — покачал головой призрачный Лори, рассаживаясь рядом на сене. — Не подумай, я тебя не осуждаю... разве что я попытался бы макнуть его рожей, а не задницей.

— Ты?! — изумился Эйгор. — Впрочем... мда, ты на фоне этого ушлепка еще ничего.

— Я просто пытался привить вам осознание долга перед семьей и страной, — пожал плечами Лори. — Как умел — а умел плохо, признаю. Но все же я не осквернял правил турнира столь мерзостным образом и не ставил себя наравне с богами.

— Насчет наравне с богами — это вообще какая-то лютая дичь последних лет, — Мейкар, постаревший и хмурый, но вполне узнаваемый, тоже проявился рядом. — При мне такой херни не было.

— При мне сами помните, — развел руками Дейрон. — Да и при папаше тоже.

— Мне бы такое и в голову не пришло, — согласился Дейрон Дракон. — А уж брату... Эх, послушал бы я, что он думает по этому поводу, но он занят немного.

— Да никому бы такое в голову не пришло, — буркнул Эймонд Одноглазый, к некоторому неудовольствию остальных возникая посреди сарая. — Даже Рейнирке, шлюхе старой, и ее дядюшке-ебарю.

— Ты кого старой шлюхой назвал, мелочь одноглазая?! — донесся откуда-то женский визг.

— Старую шлюху и назвал, — откликнулся мгновенно ленивый мужской басок. — И я вам говорю, вся эта зараза от дядьки пошла, это он со своим «а вот валирийцы, они сами себе были боги», «а вот драконам закон не писан» и прочей хероборой через века дотянулся, такая дрянь...

— Папеньку не трожьте, пожалуйста, — негромко, но твёрдо потребовал ещё один король, весь в чёрном. — Он, конечно, был еретик, язычник и охальник, но чтобы в боги метить?

— Ну как, сынок, в постели он был бог. Бог скорости, — заметила Рейнира, о чём её, конечно, никто не спрашивал.

— Значит, всё это случилось когда-то после Мейкара, так? — осторожно уточнил Деймон, который пока живой.

— Началось-то раньше, — нахмурился Лори. — Еще мне на турнирах начали поддаваться, а Эйрион требовал отрубить руку моему Дунку... но тогда мы еще воспринимали это как дичь и выходки избалованного мальчишки, а не как должное.

— То есть, — Эйгор подхватил с земли ветку и начертил длинную линию. — Вот здесь мы, у нас еще все нормально. Вот здесь Лори, при нем уже не очень...

— А вот здесь я, и после меня уже вся эта ебань, — подсказал Мейкар. — Вопрос: что такого случилось между нашей юностью и Лори и после моей смерти?

— Я, кажется, знаю, — прошелестело из угла.

Еще один король — молодой парень с простым венцом на голове — с ужасом смотрел на начерченное.

— Я... я сослал дядю Бриндена на Стену, — выдавил он. — Ну, после всей этой истории с Блэкфайром, Бета просила этого не делать, но у меня не было другого выхода. А потом мои дети увлеклись всей этой оккультной чушью, и...

— Эгг, ты ебнулся? — ужаснулся Мейкар. — Бриндена на Стену... само собой, его эта хуйня крылатая там сожрала!

— А потом через чардрева до твоих детей дотянулась, и они всю эту чушь с возведением себя в боги устроили, — сурово кивнул Дейрон.

— И тут между нами как раз Краснотравное, где Брин впервые этой нечисти поддался, — нахмурился Лори. — Да, все сходится.

— Очень сходится, — тихо сказал Дейрон Дракон. — Бей мне тут обмолвился, кем может быть эта ваша Тварь... вполне в ее, то есть, его духе. Валирию он так и погубил.

— Он? — переспросил Эйгор.

— Балерион, — рядом с братом возник непривычно встрепанный Бейлор Святой. — Не который дракон, а который бог. Черный Враг, Черный Владыка, Иной... у него много имен. Он привил нашим предкам-валирийцам гордыню, которая в итоге привела их к Року, а теперь, при невольной помощи малыша Бриндена, делает это с нашими потомками.

— Зачем?

— Не думаю, что цели у него поменялись за последние пару-тройку веков, да и это не столь важно. Главное — как его одолеть.

Итого, все сводилось к одному — надо как-то навешать Твари, чтобы отгреблась и от Бриндена, и от королевства.

— Тут у нас дурной круг, дядя Аддам, — тяжело вздохнул Дейрон. — Без порядка в королевстве не одолеть Тварь, а навести порядок — то есть вернуть людям их достоинство и осознание их прав — невозможно, пока на троне находятся наши бедные потомки, ставшие Ее приспешниками.

— Так сковырнуть их с трона, вся недолга, — пожал плечами Мейкар. — И арфиста, и папашку его чокнутого — я отвечаю, они одну шмаль на двоих жрут, только приход у них разный!

— Откуда такие познания про шмаль? — съехидничал Лори.

— На Брина с Эйрисом нагляделся, в худшие дни.

— Хорошо, Мейкар. Допустим, — Дейрон как всегда был терпелив. — Король и кронпринц низвергнуты, а... кого на их место? Племянница беременна, но неизвестно, кто у нее родится — мальчик или вторая девочка...

— Чем тебе девочка на троне не нравится? — влезла Рейнира. — Я вот правила, и ничего, успешно!

— Да уж твои успехи все помнят, полгода их разгребали, — пробурчал Эйгон Зелёный.

— А мне вот мальчик на троне не нравится, — вздохнул Третий Эйгон. — Я таким был, и пока вырос — как страна намучалась под регентами! А мне-то было уже одиннадцать, а этот только ещё родится. Если родится вообще. И вот не надо, что вы-то не такие! Никто не вечен, все смертны, Тиланд тоже был не такой — вот только долго не прожил.

Деймон почесал нос:

— А почему бы нам, допустим, вбок не пойти? Чтобы не рисковать ни с девочкой, ни с новорожденным? Вот, есть Баратеоны... нет, я не предлагаю снова Эйгора сажать на трон, посадим олуха... ну, то есть, Роберта. Если Баратеоны не нравятся, есть... кто там, есть Дарри, например? И заодно народ увидит, что король — не обязательно женатый на родной сестре Таргариен. Такое чувство, к слову, что Оберин Мартелл и сам бы не прочь бы на сестре, да вот законы не позволяют...

— Ага, Роберта на трон и его срущую мышь в королевы, — съязвил Эйгор. — Просрем страну еще быстрее, чем при Твари и ее подсосах.

— Не слушайте его, он просто злится на выволочку, — фыркнул Лори. — За дело, кстати.

— Дарри слишком далеко в очереди и вряд ли согласятся, их и на мятеж-то не поднимешь, — нахмурился Мейкар. — Баратеон — хороший вариант.

— А кто у нас там еще, Старки?

— Еще дальше, чем Дарри.

— Мартеллы?

— Чтобы Айронвуды отжали себе Дорн, ага.

— Согласен, плохая идея.

— Да Баратеона давайте, ну!

— Стоп, а у поехавшего вроде второй сын есть, брат арфиста?

— Угу, ему шесть. Или семь. Что младенец, что семилетка — разница невелика, будет срань с регентами.

— Так мать и бабку в регенты, они вроде нормальные обе? И Баратеона, чтобы мужик был.

— А если у арфиста сейчас сын родится?

— Может, сначала свергнем, а там решим? — не выдержал Эйгор. — Ну там, Советом Великим?

Призраки озадаченно заткнулись.

— А как свергать-то будем? — спросил Мейкар.

— Ну ты тупой, правнук, — покачала головой Рейнира. — Драконом, а лучше двумя. У этих, которые на троне, драконов вроде нет, так предъявите своего — и дело сделано.

— Драконы вымерли, дура, — ввернул Эймонд.

— Я пытался возродить, ничего не получилось, — тихо добавил Эйгон Пятый.

— Тогда восстание?

— Да-а, вот эти двое уже организовывали, чем закончилось?

— Так у Хози со второго раза почти получилось!

— Он и первый-то не помнит!

— Пусть вспоминает!

— Нафиг эти ваши восстания, опять страну кровью зальете!

— И что предлагаешь?

Эйгор закатил глаза, глядя на срач призрачных родственников, а потом наклонился к Деймону:

— Помочь тебе встать? Тебе на воздух бы, бледный вон какой. А эти пусть срутся себе, авось до чего-нибудь договорятся, как мы придем.

* * *

На воздух... это была отличная идея, просто отменная, на самом деле — а то от предков уже болела голова и ум за разум решительно закатывался. Нет, сами по себе они не так уж и плохи были... наверное... возможно — уж точно те, которых Деймон знал лично... но тут прямо как с детьми. По отдельности любой из них — любимый и ненаглядный ребёнок, но когда все девять решают собраться вместе и всем чего-то надо от папы...

Опираясь на локоть Эйгора он вышел наружу, вдохнул полной грудью свежий воздух, влажный озёрной влагой.

— Эх, братец, всё-таки Приречье — лучшее из королевств. Все, кто хвалит Простор — болваны и ничего не понимают. И пиво здесь самое хорошее.

Зачем он добавил это, про пиво? Или просто без доброй кружки не справиться с толпой покойников?

— Как мамка варила, да? — Эйгор аж прижмурился от удовольствия. — Я бы тоже не отказался. И вообще, съездить в Стонхедж, посмотреть, как там все... а то чую, праплемянники тоже все всрали, — мрачно закончил он. — И в Хоггхолл — что там творится, интересно, если я был хер знает где, а Брин — в Твари. Может, это... смотаемся, как оклемаешься? Тут недалеко, если по берегу.

— Возьмём малявку Ренли с собой? Пусть посмотрит на настоящий мир, не только на стены замка да покорных вассалов. Тварь или не Тварь, а воспитание, брат, многое решает. Этих небось учили с детства, что они не хуже богов, вот и ведут себя... — Деймон вздрогнул, прислушался и подал брату знак затихнуть и затаиться.

Ветер донёс знакомый запах. На сей раз шмаль из Кварта смешали с... хммм, это что же было, Брин тогда с Рейгелем ещё разделись и пошли плясать по всему замку, пока брат принимал послов из Пентоса...

К его изумлению, следом за запахом на прогалине показалась девица Старк. По брату судя, он тоже не ожидал такого — и оба они с некоторым облегчением вздохнули, когда увидели, что девица была здесь не одна.

Тот самый укурок, что накануне поймал у септы Деймона, шёл вслед за ней и нёс мешок. С доспехами — уж их-то ни с чем не спутать, они ткань распирали уж больно характерно.

— И нарисуем герб! — решительно сказала девица. — Таинственному рыцарю же нужен герб. Вот сьер Эймон однажды выступал под голубым щитом с алмазными слезами, — (положим, просто белыми — на голубом щите, одолженном у сьера Торра из Арренов) — А принц Бейлор ходил с рассветным солнцем... — (по крайней мере, при жизни Деймона Лори гербы менял на каждом турнире, потому что земля-то слухом полнится — однажды это вообще был толстый поросёнок, подозрительно похожий на вывеску) — Хоуленд, у тебя получше воображение, что мне нарисовать?

— Чардрево, которое хохочет, — сказал укурок, потому что он был укурок.

— Типа мы смеёмся над ними надо всеми, что они не поймут наш план?

— Просто так надо. Ты будешь рыцарь Смеющегося Древа.

— Грустно, ему, наверное, быть рыцарем Смешной Травы, — шепотом заметил Деймон. — Вот, ищет напарницу...

— Трава у него смешная, ага, по запаху чую, — так же шепотом отозвался Эйгор. — Только, похоже, это не он напарницу ищет, а она нашла напарника.

Что поделать, похоже, девица ему была не по душе. Да и не диво, с её-то характером... зачем ей так рваться в мужчины? Можно ведь и леди быть воином, как Рейнис Некоронованной, как Чёрной Али, Джоанне Вестерлинг... ну или просто быть грозной леди, как Барба Бракен.

С другой стороны, может, он просто к ней предвзят, ревнует к брату и все такое?.. А может, просто не терпит дур — ибо только дура среди ночи, в лагере с толпой мужчин разденется до нижней рубашки примерить доспехи.

— Деймон, если предки соберутся Роберта на трон пропихивать, давай кого другого в королевы, а? — опасливо прошептал Эйгор. — Ну ты посмотри, она ж ёбнутая в чардревную корягу — в джосту лезет! Даже после того, что мы с тобой наворотили! Да еще и в компании какого-то укурка.

— Она просто ещё ребенок, и мозгов там как у ребёнка, — заступился за дуру Деймон. — Но королеву точно надо другую. Я вот думал его свести с княжной, женой... кронпринца. Она хорошая и добрая, вот только усталая совсем. А он же хоть и не очень умён, но вроде тоже незлой, был бы ей защитником, поддержкой...

— Ему дети нужны, наследники, — покачал головой Эйгор. — Не мне же ему наследовать, ну? А ты сам говорил, что она первого еле родила, и этого не доносить боится.

Хотя... папаша вон стругал детей другим женщинам, и ничего. Тетя Нейрис с ними как со своими носилась. А Роберт, хоть и придурок, но не мудак, как папаша, и если дорнийская княжна согласится не рожать, но воспитывать, может выйти и впрямь неплохо...

— Да, всё правильно, — сказал укурок. — Ты полностью готова.

Сломать себе всё, что ломается? Да уж пожалуй. При первом же ударе этот наплечник ей перебьёт ключицу, а там и шею может порезать...

— Не очень-то готова. Я на самом деле боюсь, — неужто глас разума?!

— Не бойся. Я знаю, всё будет хорошо. Всё будет правильно.

— Ну да. Я же не буду нападать на принца, я только проучу тех гадов, которые тебя обидели. Как мы договорились. Не выигрывать, как я хотела сначала, а проучить и сразу сбежать, так?

А, нет, показалось. Разум тут был укуренный вконец, но хоть немного соображал, на том спасибо.

— Теперь ступай! Я всё скрою, как мы договорились, и нарисую щит, — укурок был пафосен, что тот кронпринц. Как будто не идиотский план тут обсуждал, а возвещал судьбы не меньше, чем государства.

Девица Старк опять разделась — едва ли, впрочем, сия картина порадовала бы кого-то кроме Лина Корбрея, по слухам, любителя мальчишек помладше — натянула платье и убежала тихо, как мышка, оставив укурка всё собирать обратно в мешок.

И только они собрались уже продолжить прогулку — и приятную беседу о прелестях Приречья — как черти принесли самого кронпринца. В одной ночной рубахе, ещё более патлатого, чем обыкновенно, и словно напуганного.

— Ты! — вытянул он руку, и Деймон невольно дёрнулся. Но нет; указывал тот на укурка. — Ты мне снился. Ты скажешь мне Его волю?

Странно это было: тот гордый принц, что не терпел даже поражения от рук межевика сейчас склонялся перед каким-то укурком — и укурок стоял над ним, как септон над грешником.

— Скажу, — ответил укурок. — Не бойся, не сомневайся. Ты всё ещё Его любимое дитя. В нём нет гнева, только печаль — и она направлена не на тебя, Обетованный.

Да он и есть септон!

Деймон задвинул брата за спину, сжал в кулаке звезду. Чёрный септон Чёрного Врага... о таких писали в глупых детских книгах — где были ещё волшебники, прекрасные принцессы в высоких башнях и рыцарь Хэйгон на лихом коне.

Но ведь и о самом Враге писали тоже в таких же книгах — да старых песнях о Последнем Герое, о Галладоне и Симеоне Звёздные Глаза...

— Бля-адь, — с ужасом выдохнул Эйгор. — Твою ж мамашу... это что, он? Черный Пророк?

— Черный септон, — поправил Деймон.

— Да похер, как он называется, главное, что у Твари на подсосе! — Эйгор вцепился в волосы. — И эта дурища с ним путается... сука, а что, если специально?

— Ты о чем?

— Помнишь, Брин нам недавно рассказывал про какую-то хрень у Старков и Блэквудов, что они под Тварь легче подпадают? Что, если Тварь при помощи укурка дурищу уже сожрала и теперь через нее уже к Роберту подбирается? Да и к нам с Ренли? Чтобы с гарантией, чтобы совсем некому было сопротивляться?

Он ломанулся было через кусты, но Деймон в последний момент успел его перехватить.

— Девица Старк не выглядит порабощенной Тварью, — успокаивающе сказал он. — А принц — очень даже. Давай послушаем, заодно узнаем, что их связывает.

Эйгор медленно кивнул и залег обратно, хотя его ощутимо трясло.

Рейгар встал с колен, горделиво выпрямился — да у него талант какой-то пытаться выглядеть величественным, а выглядеть нелепым! То в доспехе на лестнице, то вот сейчас в ночной рубахе среди деревьев...

— Благодарю тебя, пророк, — сказал он. — Твоя служба не будет нами забыта. Есть ли ещё какие вести? Мне мнится, скоро должно случиться что-то, Трёхглазый Ворон мне обещал дать знак, и дядя писал...

— Есть только совет, Обетованный. Следуй Смеющемуся Древу.

— Что это значит?

— Узнаешь, Обетованный. Смеющееся Древо укажет, что дальше делать, — пообещал чёрный септон.

— Смеющееся Древо... звучит как строчка моих стихов, — покачал принц головой.

— Это будет твоими стихами, Обетованный. Лучшей песней, которую ты сложишь. Так суждено.

— Пиздец, — только и смог сказать Эйгор, когда оба подсоса Твари убрались по своим тварьским делам.

Его все еще трясло, и Деймон невольно обнял брата, прижал к себе. Он старший, он защитит.

— Пиздец, просто конченый пиздец... думали, она максимум короля поехавшего сожрала, ну принца на полшишечки, а тут от ее слуг не продохнуть. Надо наших предупредить, призраков, в смысле, Роберт мне не поверит, особенно если я про его дурищу расскажу. И Бриндена тоже предупредить, чтобы поосторожнее был... а кстати, где он?

А где он, собственно, был?

— Плохо дело, — вздохнул старший жрец — Айвен, как его называли на Острове. — Совсем скверно.

В хижине жрецов горел яркий огонь, и травяной чай для укрепления сил был горячим, только-только из котелка, но Брина все равно пробрал озноб.

— Но... я же выбрался, — пробормотал он.

— То, что ты выбрался — это чудо, — заметил Айвен. — Я сколько лет на свете живу, а о таком лишь слыхал. И чтобы не духом бесплотным, а человеком в своем теле... чудо как оно есть. Только вот ты выбрался, а зло, что ты в мир привел, и от тебя не отцепилось, и дальше расползаться стало.

Брин сморгнул набежавшие на глаза слезы.

— Я не хотел...

— Знамо дело, не хотел, — сочувственно покивал Айвен. — Никто нарочно не хочет. Да только вот он приходит тогда, когда ты на распутье и не знаешь, что делать, и предлагает то, за что хватаешься как за соломинку. Думаешь, что вот оно, самое правильное — ан нет. А дальше все дальше и все хуже, так-то он людей и заманивает.

— Он? Вел... Враг?

— Что? Нет, — Айвен помешал угли в очаге. — Дрянь эта, что к тебе прицепилась, при нем навроде слуги. Но — самого сильного, самого верного слуги, и поет этот слуга всегда с голоса хозяина.

— И что с ним делать?

Айвен пожевал сухими губами.

— Для начала подпитки его лишить, что ж еще. Чем меньше людей он захватит, тем он слабее и тем слабее его хозяин. А там видно будет — или добить, или сами в пустоте сгинут. Но долго это будет, долго и трудно.

— А со мной?

— С тобой сложнее, — задумался Айвен. — Выбраться ты выбрался, но ниточка от тебя-того к тебе-нынешнему тянется, и за эту ниточку Тварь цепляется. Связь разорвать не трудно — ритуала очищения хватит...

— Я согласен!

— Не торопись, — осадил его Айвен. — Во-первых, ритуал — это еще не все. Сам ты должен от Твари отречься, сам за собой следить, сам от искушений удерживать. Один раз сорвешься, один раз ей вслед обернешься — и пропал ты пропадом, снова станешь рабом бессловесным.

Брин кивнул — это он понимал прекрасно. Магия способна далеко не на все, он за годы жизни-нежизни с Тварью вполне это усвоил.

— А во-вторых, отказаться должен ото всех ее даров.

— Как это?

— А так. Что она тебе обещала — всезнание? Дар магический? Жизнь вечную? От всего откажись. Стань обычным человеком, вот как братья твои. Проживи столько, сколько боги отмерили, используй тот талант, которым они тебя наделили. Уверен, что готов?

Брин опустил взгляд на свои руки — худые, бледные, слабые.

Он помнил, каково это — знать обо всем, что происходит в мире, под водой, на земле и в воздухе, в лачуге нищего и в дворцах правителей. Помнил, как течет магия в крови, помнил силу, что она дает, и помнил пьянящее осознание того, что он может всё. Абсолютно все. Для него нет недоступного и нет недозволенного, и пусть он не бог, но он выше всех людей на этом свете.

Никто не может назвать его слабым или мелким, или больным. Они боятся его, эти ничтожества, и их страх дает ему силу.

Брин улыбнулся, вспоминая... и тут же вспомнил сырость пещеры и то, как мучительно прорастают в тело корни чардрев. Вспомнил темноту, одиночество и страх. И боль — не физическую, но от потери близких, от своего бессилия и невозможности им помочь.

Вспомнил, как тряслись руки, бессильные удержать и направить ни лук, ни скальпель.

Вспомнил, как пытался по редким солнечным лучам угадать время года наверху и как злился, зная, что настоящего солнца никогда не увидит и не почувствует.

— Я готов, — твердо сказал он. — К снаркам такие подарки. Пусть... пусть оно уже закончится.

Утром лодка мягко ткнулась в берег под Харренхоллом; Брин перевалился через борт и, махнув перевозчику, пошагал обратно в лагерь. Его всё ещё пошатывало после ночного ритуала: казалось бы, ну что такого — куриной и вороньей кровью окропили, дали выпить чардревного сока, смешанного с водой из местного родника... а ломало его хуже, чем после самой злой шмали, будто в камнедробилку попал. И выворачивало наизнанку, снова и снова, и не кровью, а чём-то чёрным, маслянистым и дико мерзким на вкус. Только к рассвету он как-то отстранённо осознал, что всё ещё жив, а не перекручен и не выблевал все внутренности, и тут же отрубился. Через пару часов его растолкали, отпоили укрепляющими отварами, дали с собой лекарств — и отвезли обратно. Уговаривали остаться хоть на денёк, но Брин отговорился братьями — один, мол, болен, а второй мастер над сотворением дичи, одних их оставлять никак нельзя.

И разумеется, не успел он сойти на берег, как тут же услышал этих самых братьев:

— Бринден! Бринден, срамкина кусок, где ты шляешься?!

Вот видишь, милый мой, сострадательно шепнул кто-то на краю сознания. Посмели бы они так с тобой разговаривать, будь у тебя прежняя сила? Еще не поздно вернуть все назад, только скажи "да"...

Брин стиснул зубы и лямку сумки и решительно зашагал вперед. Ну уж нет, на эту удочку он больше не попадется.

— Бринден!

Но он делал вид, что не слышит, молча шагал вперед и почти дошел до баратеоновских шатров, когда его сгребли за плечо.

— Ты оглох? — Эйгор прерывисто дышал, явно после бега; за ним деланно-вальяжно (а на самом деле — чтобы не растревожить раны) вышагивал Деймон. — Где тебя снарки носили, я спрашиваю?

— Тебя ебет? — в тон ему ответил Брин.

Эйгор аж опешил, но, к несчастью, ненадолго — мгновений на пять.

— Мелкий, ты не охерел так со старшими разговаривать?

— Немедленно извинись, — прошипел подоспевший Деймон. Вот где, спрашивается, благодарность — ты его латаешь, а он... — Мы уже половину лагеря перерыли, пока ты... бродил неизвестно где!

Точно не хочешь вернуться? Совсем?

Брин сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

— Где я был — вас не касается! — рявкнул он так, что у самого в ушах зазвенело. — И хватит меня мелким звать, у меня имя есть вообще-то! Даже два — второе сами давали!

— Бринден!

Но Брин их уже не слушал — вывернулся и зашагал к шатрам.

Надо будет — придут и поговорят, а нотации он выслушивать больше не намерен. Хватит, за предыдущую жизнь накушались.

Конечно, они пришли.

Конечно, это было скорее, чем он предполагал.

И конечно, Деймон пытался пристегнуть Эйгора к переговорам.

— Почему я?!

— Ты его обидел, ты и извиняйся.

— Да не умею я перед ним извиняться!

— Вот и научишься.

И конечно, Деймон добился своего. Как и всегда.

— Слушай, извини, — неуверенно сказал Эйгор, переминаясь на пороге шатра.

Брин, готовивший Деймону компресс для перевязки, гордо промолчал.

— Мы правда волновались. У нас тут такая срань творилась, а еще и ты пропал, хоть бы предупредил... мы уже успели себе навоображать хер знает чего. Извини, а, м... Брин?

Брин закатил глаза и покачал головой. Видимо, прав был в свое время Висси Пламм, говоривший, что старшие братья и сестры — это стихийное бедствие, которое нужно пережить. К тому же, если так подумать, вся их брань и нотации — это такое кривое и косое проявление беспокойства о том, что он, младший и неразумный, опять куда-то влез. И если подумать, сейчас младшим и неразумным был Эйгор...

Эта мысль так согрела Брину душу, что он даже сердиться перестал. Да, злорадствовать нехорошо, но он немного и он заслужил!

— Просто больше так не делайте, ладно? — сказал он почти мирно. — Зови Деймона его перевязать надо. И сам рубашку сними, ты тоже вчера от лорда Роберта огребся.

— Так где ты вчера был-то, если без дураков? — спросил повеселевший Эйгор, пока Брин сосредоточенно менял Деймону повязки. — Только не говори, что с девчонкой загулял, не поверим.

— Скорее бегал. И не от девчонки, а от Твари.

Братья сразу посерьезнели и напряглись.

— И как, успешно?

— Было бы не успешно, я бы с вами тут не разговаривал, — буркнул Брин. — И так еле ноги унес. Если бы не помогли... все, кто можно, плавал бы сейчас дохлой рыбкой в Божьем Оке. Или тварьничал, что еще хуже.

— Так ты за этим к зеленым плавал? За помощью?

— И за ней тоже. Они мне помогли, только вот... — Брин уставился на крышку ларца с настойками. — Я теперь обычный человек. Врач и стрелок. Призраков могу видеть, может быть, зеленые сны, — на Острове сказали, что это у него от рождения, а не подарок Твари. — А колдовать там, лица менять или через деревья видеть — больше нет.

Он до дрожи боялся увидеть на лице братьев разочарование и презрение — в конце концов, магия была его единственным бесспорным талантом, — но когда поднял голову, то оба чуть не сияли от облегчения.

— Плохо разве? Хорошо! — ободряюще сказал Деймон. — Мы всегда тебе говорили, что нет в этом колдовстве ничего хорошего, богомерзость одна.

— А стрелок ты еще какой, а медик — так тем более! — прибавил Эйгор. — Гляди, как идиота залатал — кто другой бы пластом валялся, а он бегает!

— Ну, бегать ему еще рановато, лучше не перенапрягаться пока, — Брин улыбнулся в ответ, и на душе у него было легко как никогда. — А у вас что случилось, что вы меня искать кинулись?

Братья разом помрачнели.

— Черный Септон объявился, — ответил Деймон. — Мелкий, правда, совсем...

— ...парень такой, моего возраста примерно, шмалью несет за две лиги? — прищурился Брин. — Знаю, встречались. Он-то Тварь на меня и натравил.

— Опознать сучонка сможешь? — вскинулся Эйгор.

— Только если по голосу и запаху, там темно было, — развел руками Брин. — Лучше скажите, он кого-то захватить уже успел или?..

— Проще сказать, кого не успел, — буркнул Эйгор. — Хренпринца сожрал, короля... дурищу эту, Лианну...

— Вот насчет девицы Старк я сомневаюсь, порабощенной она не выглядела, — задумчиво протянул Деймон. — Брин, женщины могут служить Врагу?

Брин задумался, нашарил кое-что неприятное в памяти о прежней жизни — странно это было, будто смотришь через толстое мутное стекло — и решительно помотал головой:

— Нет. Очень редко. Он женщин не любит, говорит, они вечно все портят...

— Глиномес, — вставил Эйгор.

— Может быть, — Брин при мысли о Враге-глиномесе едва сдержал идиотское хихиканье. — В любом случае, Он женщин не трогает и не захватывает, только если там совсем конченая баба. Ваша Лианна на нее не похожа.

— Ну да, она просто дура, — буркнул Эйгор.

Но Брин видел, что убедить его не получилось.

— Она называла его как-то по-особенному? Пророк, Посвященный, Знающий?

— Нет, — нахмурившись, ответил Деймон. — Кронпринц — тот прямо соломкой расстилался, а она болтала вот как мы с тобой.

— Тогда она может вообще не знать, что он за черт, — пожал плечами Брин. — А раз он сразу перед ней не раскрылся, то и потом вряд ли раскроется, и она как... марионетка... ему не нужна.

Он хотел было добавить, что за укурком он всё равно проследит — и непременно поспорить из-за этого с братьями, доказывая, что с ним ничего не случится, — но тут в шатер ворвался парень чуть постарше его самого, с трёхцветной спиралью⁽¹⁾ на дублете и, по выражению тётки Барбы, в состоянии свадебной лошади — башка в цветах, а жопа в мыле:

— Милорд Баратеон зовёт к себе лорда Станниса и сьера Геймона! Вот прямо сейчас, говорит, это срочно!

— Вот прямо сейчас в пизду бы он не пошёл, а? — взвился Эйгор. — В любую на выбор, какую поймает?

Пацан Масси хихикнул, но тут же состроил серьёзное выражение лица:

— Не. Лорд сказал — по важному делу.

— Раз по важному, придётся сходить, — рассудительно ответил Деймон. — Идёмте, мой лорд Станнис, чревато заставлять вашего брата ждать.

Братья свалили — Эйгор, правда, предостерегающе зыркнул на Брина, мол, не вздумай во что-нибудь вляпаться, — а пацан Масси, подождав, бочком подполз к нему:

— Ты Бринден, да? А я Джастин. Слушай, ты вроде сьера Геймона так хорошо подлатал, а можешь мне мазь от синяков дать? А то я тут с одним ебланом сцепился, по шее ему насовал, но и он меня достал, а лорд Роберт увидит — добавит... выручишь, а?

На шее у него и впрямь виднелся синяк, а глаза были такие голубые и честные, что Брин только тяжело вздохнул и полез в сумку.

Кажется, лечить долбоебов разной величины ему теперь придётся до скончания жизни. А раз так... надо будет прогуляться до палатки мейстеров на поле, там вечно рук не хватает, Брин помнил это по турнирам из прошлой жизни. А ему сейчас нужно делать имя, заводить знакомства... опять же, пара золотых лишним не будет, не всё же на шее у братьев сидеть.

* * *

Признаться, к Баратеону Деймон особенно не торопился. Да, мальчик Масси сказал, что вызов срочный — но Эйгор совершенно точно пока что ничего не натворил, а значит, «срочной» была только шлея, попавшая под хвост оленю. Пусть она там и остаётся, Деймон не собирался перенапрягаться. Ему Брин запретил.

— Позволишь проводить, мессьер? — высокий рыцарь в чёрном доспехе быстрым шагом подошёл, протянул ему руку, предлагая опору.

Деймон благодарно кивнул:

— Почту за честь, мессьер.

Некоторое время они шли молча. Словно вся смелость незнакомца ушла в то, чтобы подойти. Деймон разглядывал своего спутника, пытаясь угадать, кем тот может быть — для межевика уж больно хороша была кольчуга из чёрной чешуи, но герб был незнакомым. Но у многих из рыцарей гербы были свои, только с мотивами семейных... родич Мутонов? Но для Мутонов тот был слишком хорош собой: тёмно-рыжая волна волос, гордый профиль, синющие глаза... скорее, похож на Талли.

И что нужно лорду от скромного межевика?

Шли они не по главной дороге лагеря — рыцарь повёл его кружным путём, по берегу Божьего Ока, через луг, покрытый утренней росой. Солнце играло на воде, отражалось от чёрной чешуи доспеха, золотило рыжие волосы незнакомца...

— Ты настоящий рыцарь, — неожиданно сказал тот. — Не то, что мы все.

— Не стоит... — быстро отступил Деймон на шаг назад.

Ему хватило с лихвой урока. Не стоит вспоминать.

— Стоит. Мы все сидим, засунув язык под хвост драконам так глубоко, что скоро до глотки дотянемся. А ты вот просто вышел — и макнул их в дерьмо, напомнив, что они простые люди, как ты да я. Хуже, чем ты да я, мы не такое... — его спутник сердито махнул рукой. — Ведь каждый же этого хотел! А потом слышал этот противный голосок: «Не смей, не вздумай, огребёшь, и вообще не принято». А ты...

— А я не думал, что огребу, — перебил явно заготовленную его речь Деймон. Приписывать себе подвиг он не желал: какой тут подвиг, тут одна дурость. — Я ведь вырос не здесь, местные порядки мне покамест не очень-то знакомы. Конечно, знал, что мне достанется за кучу дерьма и немного за веселье с рубинами, но...

— Ну вот. Ты знал, что огребёшь — но поступил, как должно, — убеждённо ответил тот. И глянул своими глазами синими, словно говоря: «Не вздумай перечить, мне виднее». — Это и есть поступок рыцаря, я так считаю. А сейчас отмазываешься от похвалы, потому что ты... настоящий рыцарь, снарк подери.

Деймон почувствовал, как краска заливает его лицо. Пьян тот что ли, что его так несёт?

— По божьему закону ты — победитель турнира! Ну, я не бог и не Таргариен, но, — рыцарь шагнул в сторону, горстью сорвал ромашки и одуванчики с обочины, засунул Деймону за ухо, — увенчаю тебя, пожалуй. Позволишь?

Он тоже был весь красный, как рак, и явно не слишком-то привычен к таким красивым жестам, и Деймон понял, что обязан его приободрить, всё-таки ведь лорд (наверняка), и вообще, куртуазность, так её мать...

Он (несколько неловко) усмехнулся, поправил цветы. Улыбнулся своей самой любезной и самой кокетливой улыбкой:

— А почему бы нет, мессьер. Ведь вы же, не ошибусь, родич гранд-лорда Речных Земель? Вам и венчать героев.

— Вообще-то, моей племяшке, Кет, ну или дочке Уэнта. Но так-то ты угадал, да. Я брат зануды Хостера, а называют меня обычно Чёрной Рыбой Талли.

— А масляное имя имеется? — лукаво поинтересовался Деймон. — Или так у колыбели матушка и назвала, что выплыло — то выплыло?

Тот фыркнул:

— Бринден. Но по имени меня только брат зовёт, когда бранится.

Хостер и Бринден... это ж надо додуматься! Ещё бы назвали Бейлор и Деймон. Или Деймон и Дейрон... или Рейнира и Эйгон... или Аррик и Эррик... или Бирен и Робетт... мало ли хороших имён, если подумать.

— А «чёрная» — это из-за доспеха, сьер Бринден?

— И это тоже. Но вообще была одна история забавная... но так-то чёрный, по-моему, честнее, чем белый. Под белым доспехом иногда такая дрянь таится!

— Не без того, — он вспомнил своего рыцаря в белых доспехах и снова почувствовал укол тоскливой обиды. — Но что поделать, если каждый из них решает, какими обетами им пренебречь, а какие можно считать святыми! Прости, сьер Бринден, что-то меня несёт.

Тот махнул рукой, мрачно нахмурился. Неужто может его... понять? Тогда надо немедля свернуть с неловкой темы:

— Но чёрное, оно ведь и правда честнее. Мне... тоже мил чёрный цвет, — чёрт, вышло почти что политически. Он не это имел в виду!

— Да, видел твой герб, — собеседник не понял невольного намёка, ну или решил проигнорировать. — Ну, вкусы общие — хорошее начало для... дружбы?

— Не без того... но вот и шатёр милорда. Как мне не жаль, мессьер, а мне придётся тебя оставить... надеюсь, что не навеки?

— Да уж надеюсь. До встречи, Блэкриверс! И надеюсь, до скорой.

Баратеон был недоволен — и вооружён каким-то стариком из Арренов. На вид так чуть ли не самым главным — лордом Долины. На старого Доннела, отца кузины Алис, он был похож и непохож одновременно: та же мягкость в лице, та же усталость от долгой жизни — но больше сил и меньше измотанности болезнями. Впрочем, как и Доннел, этот не слишком-то правил, переложив заботы на сьера Денниса и занимаясь в основном внешней политикой и множеством воспитанников: от юного племянника до... собственно, Баратеона с приятелем, да.

— Сьер Геймон, вот чего ты так лыбишься? — Он? Лыбится? Так, губы нервно кривятся... — Вот, так-то лучше. Разговор серьёзный. Про Станниса.

А сам-то косился всё время на старика, словно спрашивал: я верно всё делаю? Не ошибаюсь?

— Да, милорд.

— Он твой лорд и покровитель, но он ребёнок и ты не должен потакать его капризам! Наоборот, ты должен следить, чтобы он вёл себя порядочно, как подобает брату гранд-лорда, и не марал честь рода Баратеон!

Как будто в детство вернулся. «Он твой оруженосец, ты за него в ответе».

— Да, милорд, — как ни больненько было, пришлось склониться в поклоне.

У старика был довольный вид. Он словно говорил: «Молодец, мой мальчик, отлично заучил, возьми конфетку». («И пососи, тебе не привыкать», — добавил бы тут Эйгор, выдавая лиснийский леденец.)

— Вот. Ступай теперь, и чтобы брат из ложи ни ногой, ты понял? Головой мне отвечаешь!

* * *

Эйгор от Деймона намеренно отстал — к братцу он торопиться не собирался — и намеренно сделал крюк по лагерю: не мелькнут ли где рыжие косы Кейтилин Талли. К сожалению, леди Кейтилин он так и не нашел, зато с полдюжины других девиц разной степени стремности все глаза на него проглядели. Эйгор был непривычен к такому количеству женского внимания, тем более — за один раз, так что волей-неволей пришлось тащиться к шатру Роберта. В пику братцу он нарочно торчал у входа до последнего, и только когда из-за шитого золотом полога донеслось "Станнис, блядь, я знаю, что ты там!!" нога за ногу вплелся внутрь.

Роберт был взвинчен, немного зол — никак, Деймон постарался — и не один: рядом с ним ошивался какой-то дед, судя по роже и цветам на одежде — Аррен, а судя по тому, как Роберт на него то и дело поглядывал — тот самый Папа Джон. Эйгору он отцом не был — ни родным, ни названым, — так что старика он проигнорировал и оперся на столб:

— Звал?

— Тебя за смертью посылать, где только шляешься! — взорвался Роберт. — Да, звал. Сядь.

— Не сяду, — в тон ему ответил Эйгор. — У меня с этим проблемы, спасибо тебе.

— Если сейчас не захлопнешься — точно проблемы будут! — рявкнул Роберт, покосился на деда и скривился. — Сядь. Пожалуйста.

Эйгор сел — не потому, что чревато, а потому, что несколько охренел от "пожалуйста". Роберт же то ли запал потерял, то ли с мыслями собраться не мог — во всяком случае, он пыхтел, кряхтел, нарезал круги по палатке, но молчал. Эйгор ему не мешал — ему было интересно, что же будет, когда братец разродится.

— Кхм. Станнис, — начал наконец Роберт. — Я уже говорил, что рад, что ты наконец-то стал нормальным парнем, но я также просил тебя не идти в разнос...

— Да я даже не начинал, — почесал в затылке Эйгор.

Ну в самом деле, он и не начинал особо. Взять хотя бы, как он свое посвящение в рыцари отпраздновал — уже после скандала на церемонии, в тесном дружеском кругу... ох, как же у него все утром-то болело: башка — от выпитого, хребет — от мамкиной прялки, костяшки — от встречи с чьими-то зубами, и это еще Дейрон с дедом не знали, что он месячное содержание проебал, узнали — так подбавили. А тут он вообще паинькой сидит, можно сказать. Почти.

— Вот и не начинай, а то и так уже выше Лунных гор нагородил! — снова взвился Роберт.

— Да что я сделал-то? Горлопана репой закидал? Морду богохульнику набил?

— Межевика своего кто подговорил кузена в дерьмо ссадить, я?!

Эйгор открыл было рот, но тут же передумал спорить: пекло с ним, пусть считают, что это он Деймона подбил устроить хренпринцу незабываемый полет с воссоединением с себе подобным, а то мало ли, что с ним сделают, если правду узнают. Но и сдаваться так просто не собирался:

— Ничего, ему полезно, попустился немного до нас, смертных!

— Ты своим "полезно" нас чуть не угробил, придурка кусок! — Роберт перевел дыхание. — В общем, так. Мой долг старшего брата велит тебе напомнить, что ты — еще ребенок...

— М-м, хороший такой подход: как Пределом управлять, пока ты где-то шаришься — так взрослый, а как хренпринцу морду бить — так ребенок, — не удержался от подъеба Эйгор. — Это у тебя такие двойные стандарты, или ты на ребенка управление замком скидываешь?

Роберт взвыл раненным в задницу кабаном, но, вместо того, чтобы звездануть Эйгора, принялся снова нарезать круги по шатру. Бедолага — к младшему брату, способному, если верить все тому же Дейрону, и Бейлора Святого вывести из себя за считанные минуты, его жизнь явно не готовила. Или настоящий Станнис бесил его как-то по-другому. Или просто реже.

— Пап, ну ты видишь, какой он? — простонал, наконец, Роберт. — Я ему слово — он мне двадцать, ну невозможно же, сам с ним разговаривай, а то я ж зашибу ненароком!

Дед Аррен, все время разговора сидевший с ладонью у лба, кивнул — успокойся, мол, сейчас все решим, — и повернулся к Эйгору:

— Хорошо, Станнис. Я понял, что ты взрослый человек, и буду говорить с тобой, как со взрослым. Договорились?

Эйгор нехотя кивнул — сложно отказаться от такого предложения и не выставить себя малолетним долбоящером.

— Я не растил тебя, как Роберта, — мягко продолжал Аррен. — Я не отец тебе и даже не родич, и читать нотации не имею права. Поэтому я просто расскажу тебе кое о чем, а ты над этим подумаешь — как взрослый и умный человек, разумеется.

— А неплохой заход, — на грани слышимости оценил невидимый Дейрон. — Может сработать.

— С Хози-то? — фыркнула такая же невидимая мать. — Не смеши мою конюшню, спорим, что нет?

Эйгор едва не фыркнул — и эти люди говорили ему о взрослом поведении, в то время как сами при каждой встрече собачились, будто его сверстники. Ну или бывшие супруги после тяжелой аннуляции, так что Эйгор временами задумывался, а точно ли он от бати или не просто так зовет Дейрона папой.

— Ты ведь знаешь о восстании Синего Дола, не так ли?

— Что-то слышал, — припомнил Эйгор. — Они вроде хотели каких-то преференций и даже короля захватили?

— Именно так, — подтвердил Аррен. — А чем все закончилось?

— Мятеж не может кончиться удачей — в противном случае его зовут иначе, — ответил Эйгор кстати вспомнившимся двустишием времен Танца⁽²⁾. — Ничем хорошим, я думаю?

— Правильно думаешь, — тяжело вздохнул Аррен. — Когда пал Сумеречный Дол, король Эйрис велел привести всех Дарклинов, его бывших хозяев, в цепях. Лорда Дениса сожгли заживо, невзирая на мольбы о пощаде, его жену, леди Сералу, тоже, перед этим вырвав ей язык и... сотворив над ней непотребство как над леди и женщиной, и всех Дарклинов также предали огню и мечу, истребив под корень. И не только их — еще и Холлардов, их вассалов и родичей. Кого-то казнили, кто-то умер на дыбе под пытками, как бедняга Робин... только один мальчик и остался в живых, и то благодаря сьеру Барристану. Их земли были разорены, замки разрушены, а все из-за их своеволия.

— Я уже понял, что король еб... с головой у него беда, — буркнул Эйгор. — Я тут при чем?

Роберт скрипнул было зубами, но Аррен был намного, намного терпеливее.

— Я не просто так рассказал тебе об этом, Станнис. Если бы ты был сам по себе, ты бы имел право рисковать своей головой так, как тебе заблагорассудится, но ты ведь не один. У тебя есть братья и люди, которые зависят от тебя как от своего лорда или нанимателя.

Эйгор промолчал.

— Твой межевик уже пострадал из-за твоей глупой выходки, — продолжал Аррен. — Повезло, что кронпринц не держал обиды и сумел остановить отца... а если бы нет? Ты бы погубил человека из-за желания насолить кузену, подумай!

Деймон, положим, сам бы себя погубил... но Эйгор решил не спорить, как не спорил с Робертом. В самом деле, если уж два не последних в Приречье рода вырезали под ноль из-за покушения на Священную Драконью Кровушку, то что сделали бы с безродным рыцарем, тем более якобы лиснийцем, даже страшно представить.

— Ты ведь не хочешь для Роберта и Ренли судьбы Дарклинов и Холлардов, правда?

— Нет, — проворчал Эйгор. — Не хочу.

— Тогда веди себя скромнее, прошу тебя. Королю стало намного хуже, и даже драконья кровь вас с братьями не спасет, — Аррен на мгновение задумался о чем-то и, неожиданно просветлев лицом, кивнул своим мыслям. — Не перечь королю, не кидайся на кронпринца, не задирай его свиту... свиту по возможности.

— Ага, за нее только бока намнут или взгреют, а не сожгут, — влез Роберт. — И только тебя, а не нас всех!

— А ничего, что там два наших вассала? — не выдержал Эйгор. — Я что, своему вассалу в зубы дать не могу, раз он нас кинул и под крылышко хренпринца забрался?

— Лонмаута не трожь, он наш кузен и он нормальный, помогал вас с репой прикрывать, — Роберт призадумался. — Коннингтона... добро, Коннингтона можешь задирать сколько влезет. Побежит к Рейгару жаловаться на своего лорда — сам себе злобный долбоеб.

— И на том спасибо, — буркнул Эйгор. — Значит, договорились? Я сижу с языком в ж... за зубами, не трогаю принца, а вы мне за это разрешаете бить Коннингтона?

— Можно сказать и так, — тяжело вздохнул Аррен.

— Замечательно, — Эйгор даже немного приободрился. Головомойка оказалась не такой уж и страшной, могло быть хуже. — Я тогда пойду?

— А ты куда это собрался? — прищурился Роберт.

— Да так, по делам.

Нужно было все-таки найти леди Кейтилин, и за Бринденом присмотреть — не вывезет он один против Черного Септона пока, и поискать сведения, как с Тварью бороться... дел и впрямь было по горло, а братец тут ему мозги полощет.

— Знаю я твои дела — исчезнешь куда-нибудь, а потом у Рейгарова коня рога отрастут, или ему самому кто-то рвотное подольет! — обвиняюще ткнул в него пальцем Роберт. — В прошлый раз ты мне тоже обещал тихо сидеть, и что вышло?!

Эйгор сердито засопел, но крыть и впрямь было нечем.

— В общем так, Станнис. Я пока тебе не верю. Поэтому иди-ка ты в нашу ложу на поле и сиди там, чтобы на виду был!

— Весь день на джосту пялиться? — ахнул Эйгор. — Роберт, ты охерел?

— Это ты охерел нас под плаху подводить, — рыкнул Роберт. — Ничего, посмотришь джосту, заслужил. Все, вали отсюда, и чтобы к моему приходу в ложе был как штык, не найду тебя там — уши оборву.

Эйгор обозлился так, что вылетел из шатра и даже с Арреном не попрощался. И почти не заметил, как в спину ему донеслось:

— Ф-фух, какой же он трудный. Пап, я таким же был?

— С тобой было трудно... в другом плане, сынок. Ничего, я знаю, кто нам поможет со Станнисом.

* * *

В прошлый раз в ложе недоставало Станниса. На этот раз брат — он был здесь, сидел, как миленький. Или, точнее, как злобненький и очень недовольненький, но Роберту было насрать. Главное — что не лезет ни в какую непредсказуемую жопу, из которой его потом вытаскивать.

За ним стоял Блэкриверс, и Роберт подумал было разрешить бедняге сесть, но передумал. Будет знать, как идти на поводу тупого мальчишки и подкладывать свинью родному гранд-лорду!

Роберта из-за него и его выходки бранили не хуже, чем из-за Станниса.

Мол, брата ты не воспитывал, но рыцарей-то надо держать в узде, у лорда хорошего и слуги не смеют вякнуть, да вот лорд Тайвин бы за такое... короче, всё как обычно.

Ебал, конечно, Роберт бы этих хороших лордов, но слушать нытьё не очень хотелось. Да и папа Аррен ужасно огорчался, а это как-то херово — огорчать родного папу.

Ну, не родного, но Стеффона он видел не слишком часто, помнил не очень хорошо, и любил не слишком сильно — в отличие от брата.

Папа говорил, тот не опомнился от смерти отца и матери, тоскует по ним, и потому так бесится. Как будто надеется, что те вернутся ему въебать, хотя при жизни оба не слишком обращали внимание на сыновей — насколько помнил Роберт, конечно. Отец, тот был всё время при дворе, всё время в королевских делах, и даже когда свободен — то с королём и Тайвином, а мать, скажем прямо, бухала, как не в себя, чудо, что Ренли родился не уродом.

Как по таким возможно тосковать — хер знает, но папе было виднее. Роберту-то и двадцати нет, а папе за шестьдесят, он больше знает о жизни.

Может, и у него родители были не очень, а он по ним скучал? Мысль, что у папы Аррена когда-то были родители, казалась нелепой, но были же они!

Так вот, на этот раз Станнис был на месте, и Ренли был на месте — тоже злобный, обиделся за брата и за присяжника, к которому зачем-то привязался — но не было Лианны.

И с какой-то стороны оно и хорошо.

Нет, он любил невесту! Он любил её — пускай она его и не любила, и ныла, и несла какой-то бред. Она же сестрёнка Неда. Его невеста. Красивая... наверное.

Ну, Рос, покойница, была покраше, и поумнее тоже, и дочку родила хорошую, но померла. И лорды на музыкантшах не женятся, а женятся на леди, и среди леди Лианна была не худшей.

Чай, не дочка Тайвина, да и не дочка Уэнта, прошедшая, по слухам, через всю отцову стражу.

Опять же, Лианна — сестра Неда, а лучше Неда на свете никого и не было — а значит, Лианна тоже лучшая. Конечно, Брандон немного портил эту идею своим существованием, но Брандон и не сестра.

Так что они с Лианной скоро поженятся и заведут детишек — не меньше трёх, кудрявых, как Мия, и таких же улыбчивых. И он любил невесту, да. Он её любил.

Но всё же то, что её здесь не было, не так уж было и плохо.

Уж больно она любила джосту и... что там — уж больно она любила кузена Рейгара. Тут даже и ревновать было не очень осмысленно, все девки его любили, даже Рос — а Рос его не видела ни разу в жизни. Только терпеть и помнить, что любить она может хоть снарка со Сраного Болота, а трахать будет Роберта, и деток ему родит, а не кузену.

А кузену рожать будет Серсея — так папа говорит. Что княжна скоро совсем помрёт, и Тайвин не преминет подсуетиться, и будет Рейгар женат на стрёмной девахе, которая не знает, что такое улыбка, и смотрит на всех, как на гниду лобковую.

Но слушать вопли невесты о том, как охуенен серебряный ебучий дракон и как он сделал то или это... ну нет, увольте. Роберт и так-то в джосте не разбирался, ходил в бугурт да поединки и другим советовал того же, и так-то кузена не терпел, а слушать похвалы обоим сразу... ищите охотников!

А джоста тянулась и тянулась. Всё потому, что герольды объявили об отборе с нуля — поскольку Блэкриверс своё место получил неправедным обманом — и все, кто выбыл в прошлый раз, а также все припоздавшие, немедленно явились попробовать опять.

И среди них — молоденький совсем придурок на северном коняке, в доспехе из говна и... говна немного посуше. Или старобожник, или бастард из Блэквудов — он слышал, у Титоса тех воронят был целый выводок — поскольку на гербе было их дерево молельное, но с рожей, какие режут на фонарях в день Неведомого⁽³⁾: кривая такая лыба со множеством острейших зубов.

Придурок — это потому, что в таком нелепом доспехе он весь побьётся, тут не надо быть знатоком, чтобы это видеть. Но так-то он выступал неплохо, даже спешил Чёрного Фрея, опасного такого и злобного мудилу — в давешнем бугурте он чуть не навешал Брандону таких люлей, после которых тот месяц бы не встал.

В итоге он даже победил — ну, в своём круге. Но что-то чем дальше он побеждал, тем больше мрачнел Блэкриверс, и тем злее был Станнис. Как будто что-то знали.

А может, и знали.

Потому что придурок вдруг вывел лошадку в центр арены и заорал — а голос у него был высокий, почти девчачий:

— Я здесь не ради победы! Пусть сьеры Фрей, Хэй и Блаунт поучат приличиям своих людей — иной награды мне не надо! И пусть оруженосцы навеки усвоят, что, обижая слабых, они позорят себя и своих сьеров!

Да что он, блядь, из сказки сюда явился?!

А придурок, окончив свою речь, дал шенкелей лошадке и ускакал — вот так вот просто взял и покинул арену, оставив всех только охуевать, и гадать, что это было. Блэкриверс закрыл лицо рукой, и Роберт был с ним согласен — ну стыд же дорнийский, скоморошина, а не нормальный турнир!

Впрочем, не этому про стыд тут разоряться, сам-то не лучше выступил.

— Да он же над нами издевается! — раздался голос короля Эйриса. — Вчера один, сегодня вот этот... это планы! Признавайтесь, кто это затеял! Кто вздумал издеваться над королём на его же турнире!

Ох, ёбаный ты нахуй, началось утро на Стене...

1) Трехцветная строенная спираль на белом фоне — герб дома Масси, вассалов Баратеонов

Вернуться к тексту

2) На самом деле это Джон Харрингтон в переложении Маршака, и эту эпиграмму куда удачнее было отнести на счет самого Эйгора, но, думаю, читатели простят нам этот анахронизм — Б.В.

Вернуться к тексту

3) 29 второй луны, она же Порог Года. Отмечают его раз в четыре года, чтобы приходил пореже. Никто не знает, что лежит за порогом — потому каждый порог принадлежит Неведомому.

В этот день Неведомый ложится отдохнуть от трудов, и вся нечисть, которую он обычно держит в узде, выходит на свободу, гулять среди людей. Поэтому следует наряжаться в страшные костюмы, танцевать особые танцы, петь чаровальные песни, жечь костры и иными способами распугивать злых духов. На окна домов ставят фонари из репы с подобиями страшной морды. Эти фонари должны обмануть нечисть и заставить её подумать, что в доме сидит сам Неведомый.

Дети рассказывают друг другу страшные истории, а ведьмы проводят самые сильные обряды.

Вернуться к тексту

Неизвестно, на что там дурища Старк хотела повлиять своим, кхм, выступлением, но что на короля повлияла — это факт: тот ебанулся на отличненько и тут же принялся орать про заговоры. Кто бы мог подумать... точнее, подумать могли многие, но у дурищи мозги явно не под это были заточены.

Эйгора, впрочем, волновали не ее — отсутствующие, скорее всего — мозги, а то, как бы ему отбрехаться. Вон, на него уже коситься начали, будто он тут уже как минимум на пост мастера над ебаниной наработал и априори виноват в любом случившимся пиздеце. Дикие люди, дикое время — при папе Дейроне над дурищей самое большее поржали бы или пальцами у висков покрутили, а то и вовсе забили бы на ее выходку. А тут забегали, как клопы в матрасе, который слуги мейстерским порошком засыпать собираются.

— Это не я, — быстро сказал он, едва пылавший гневом Роберт обернулся к нему. — Чем хочешь поклянусь, Боб, вот в этой тупой срани я не участвовал. Не придумывал и не подговаривал.

— Кто бы говорил про срань, — буркнул Роберт, но вроде несколько поостыл. — Почему тупая-то?

— А что, нет? — пожал плечами Эйгор. — Вот скажи мне, чего этот еблан добился? Если рыцарей хотел ославить — ну, знают теперь люди, что у них оруженосцы долбоебы, и?

— У кого они не долбоебы, ну да, — нехотя согласился Роберт. — Я сам таким был... а сейчас у меня таких двое, если тебя считать.

Джастин Масси надул губы на долбоеба в свой адрес, но промолчал — видимо, в отличие от Эйгора, звание заработал заслуженно.

— Во-от. А если оруженосцам отомстить, то зачем вот это все — победа их сьеров, вопли на все поле?

— Ты бы так не сделал?

— Нет, конечно. Я бы их сам отработал — и оруженосцев, и сьеров, при необходимости.

— Фрея хер отработаешь, — вздохнул Дикон Лонмаут, потихоньку смывшийся к ним от херпринца и его рыжей свиты. — Я тут поговорил с ребятами из Приречья, все как один твердят, что он злобная и живучая тварь. Да ты и сам видел, Станнис.

Эйгор Черного Уолдера Фрея в бугурте видел, еле ноги от него унес и на рожон лезть не собирался — не самоубийца все-таки, что бы там разные живые и не очень ни твердили. На случай таких Уолдеров существовал Брин с Настоечками и Порошочками — просто, эффективно и задница цела.

— И на злобную тварь найдется свой крестьянин с вилами, — глубокомысленно ответил он. — В общем, заморачиваться с таким спектаклем я бы не стал. А то выехал, наябедничал... по-девчачьи как-то.

Сказал и покосился на Роберта — может, сопоставит намек и северный доспех и догадается — но тот, похоже, не услышал: сидел, смотрел на королевскую ложу, куда уже стягивались желающие поймать дурищу за вознаграждение... и вдруг сам сорвался в ту же сторону, расталкивая остальных как иббенийский когг прогулочные яхты:

— Ваше величество, милорд дядя! Позвольте и нам с братом попробовать поймать нечестивца, нарушившего ваш покой!

Если бы Эйгор не поймал челюсть в районе пола, она наверняка пробила бы трибуну, твердь земную и застряла пекле так в третьем — до седьмого бы не хватило инерции.

— Он... он что творит? Он зачем к ебнутому полез?

— Этот, юноша, ебнутый — все еще наш король, — откуда-то, как черт из шкатулки, нарисовался хмурый Мартелл. — А твой брат все делает правильно. Вызваться ловить очередного... наивного молодого человека — значит, отвести от вас подозрения хотя бы на время. Нелишнее, знаешь ли, особенно если опять ты все это устроил.

— Это не я, — буркнул Эйгор.

— Это не он, мой лорд Мартелл, — подтвердил Деймон.

— Говорит, что не он, милорд, — отрапортовал Дикон. — Говорит, для него это слишком тупо, милорд. Говорит, он бы им и сам зубы пересчитал при надобности, милорд.

— Хорошо, если так, — судя по скепсису в голосе, Мартелл никому из них ни на полгроша не поверил. — Потому, что если это все-таки ты, Станнис — я не стану ждать, пока брат тебе ума подбавит, сам уши оторву.

— Да не я это! — рявкнул Эйгор.

Пожалуй, слишком громко — из соседней ложи на него обернулась пара Ланнистеров: лысый хрен и его сынок, кудрявый хрен. Лысый просто скривил нос, а кудрявый скорчил такую рожу, что Эйгор тут же показал ему от локтя — мол, попадешься мне. Пацан начал было приподниматься, но плюхнулся обратно, с силой усаженный на место папашей, и принялся метать в Эйгора вроде-как-угрожающие взгляды. Замечательно, будет хоть кому рожу набить.

— Ты можешь быть посерьезнее хоть пару минут? — упрекнул его Мартелл, но как-то вяло: видимо, не считал, что задирать Ланнистеров — это что-то плохое. — Я бы очень хотел тебе верить, но после того, что ты устроил...

Эйгор тяжело вздохнул и состроил лучшие щенячьи глазки, которые когда-то подсмотрел у Бриндена — мол, это на самом деле не я, как я могу такое устроить, я же такой хороший — но Мартелла не проняло:

— Станнис, у тебя то-то с желудком?

— Да оставьте его, княжич, он свое уже получил, — отмахнулся вернувшийся Роберт. — А вы чего расселись? Подъем и за мной!

— Куда? — мрачно спросил Эйгор.

— Долбоеба ловить, куда ж еще. Дядька, конечно, попустился немного, но лучше все-таки убедить его, что мы не при делах, — Роберт подпихнул его к лестнице. — Давай, братишка, шевелись. Раньше начнем — раньше закончим, кто-то вообще отсюда свалить хотел.

...нет, Эйгор не бил девчонок ни в той жизни, ни в этой, самое большее за косы дергал, ну так кто этого не делал.

Но сейчас втащить срущей мыши за испорченный остаток дня и необходимость бегать по лесу в компании королевских подсосов — а король почти всю гвардию на поиски загнал, не поскупился! — хотелось аж до чесотки в кулаках.

Оставалось только надеяться, что мышь спрячет улики и спрячется сама до того, как ее кто-то найдет. Особенно Эйгор.

К его вящей радости королевские подсосы отсеялись довольно быстро — видимо, считали ниже своего достоинства шастать по лесу с простыми смертными — а остальные как-то растеклись по кустам и полянам, из-за пазух и корзин стали появляться бутылки и всякая разная снедь, и поиски превратились в стихийный пикник. Роберт, как оказалось, тоже запасся мясом, хлебом и вином и теперь добрел с каждым глотком из здоровущей фляги — настолько, что ткнул Эйгора в плечо, взъерошил волосы и посоветовал не дуться. Эйгор гордо промолчал — как взрослый и разумный человек — чем отчего-то привел Роберта в неописуемый восторг и окончательно хорошее расположение духа. Хотя, сложно было в него не прийти: солнце грело, птички чирикали, поехавший король, херпринц и Баран Барри с компанией исчезли из видимости — сплошная благодать семибожья, в общем.

— Слушайте, — задумчиво протянул Дикон, жуя кусок окорока. — Вот, допустим, мы поймали этого придурка. Что с ним будет-то?

— Что да что — пизда болезному, — пожал плечами Роберт. — Сами видели, как дядьку переехало. Хорошо, если на Стену отправит, а не на костер.

— Может, пацан суд поединком попросит?

— Так сколько раз тот суд назначали за все время — три раза, четыре? — нахмурился Роберт. — Нет, дохлое это дело. Тем более, что решение выносит суд, а судит все тот же король.

— А если до суда попросить? — наивно спросил Дикон.

Роберт в ответ заржал в голос — так, что с окрестных деревьев повзлетали птицы. Эйгор держался изо всех сил, но тоже расфыркался — редко в той жизни и этой он слышал более странные предложения.

— Балбес ты, Дик, — Роберт, отсмеявшись, переводил дыхание. — Ну кто же суд поединком до самого суда требует?

— Тем более, что король ебанутый, выдаст что-нибудь в духе "а моим бойцом будет огонь" — и привет, костер, — поддержал его Эйгор.

— Во-во. К бабке не ходи, так и заявит. И сожжет еще как-нибудь... с фантазией.

— Да понял я, понял, что придурку лучше не попадаться, — почесал в затылке Дикон. — Будем надеяться, он отсиживается где-нибудь и ждет, пока короля попустит и все утихнет.

— Или, если не совсем без мозгов, снял доспехи и вместе с остальными по лесу шарится, в поисках себя любимого, — неожиданно мудро заметил Роберт. — И ржет в кулачок от того, какой он умный, а мы — лопухи.

На это Эйгор, с учетом умственных способностей девицы Старк, не рассчитывал, но и с Робертом уже привычно спорить не стал. Тем более, когда тот на него не сердился.

Поиски продлились почти до вечера, но результатов ожидаемо не принесли, разве что они втроем намотали по округе с полдюжины лиг, сожрали все мясо, выпили все винище, догнались купленным у зажиточного арендатора яблочным сидром и овечьим сыром и угваздались как черти с Дохлого Болота. На обратном пути Роберту приспичило отлить; Эйгор с Диконом скучали под соседним деревом, как тут нелегкая вынесла на них того самого ланнистерского блондинчика, чумазого и взъерошенного, а с ним — девицу с вырезом чуть не до пупа, не иначе, маркитанточку.

Не иначе, сам Воин послал эту встречу — хоть немного украсить паршиво начавшийся день. Будет кудряшка знать, как рожи корчить — уж об этом Эйгор позаботится, а заодно и душеньку отведёт. Позаботится и о том, чтобы Бобу не к чему было придраться: сам первый он в драку не полезет, доведёт кудряшку.

Так что, усиленно разглядывая облачка в небе, он принялся насвистывать популярную — в его время, по крайней мере — песенку про то, как молодой и удалой Дальтон Грейджой брал Ланниспорт с моря, а со стен города умоляли еще и с суши зайти.⁽¹⁾. Песенка, похоже, была известна и по сю пору: во всяком случае Дикон сдержанно заржал, маркитантка покраснела, а Ланнистер так вовсе зарычал, что родной герб, и ломанулся на Эйгора, сбросив под ноги щёгольский алый плащ.

Тётки Элейны на него нет, бархат — и на траву!

От первого удара Эйгор привычно увернулся, парировал, но его кулак встретил пустоту; однако, шустрый противник попался. В следующее мгновение ему прилетело в скулу; он чертыхнулся, саданул мелкого Ланнистера по ребрам, услышал сдавленный вздох и поймал довольно болезненный пинок в голень; не удержав равновесия, упал, откатился и вскочил было на ноги, но тут...

— Джейме!

Маркитантка подала голос, да ещё сердито так, словно она тут главная.

— Джейме, перестань!

— Отойди, Серсея, ты не знаешь, что он только что...

— Все я знаю! — маркитантка развернула его к себе лицом. — Перестань, я приказываю!

Пацан рванулся было из ее рук, но она держала крепко, более того: обняла и что-то-то зашептала на ухо. Видать, не просто маркитантка — любовница. Может, и родня даже — таких блонд на Западе жопой жуй, и все от Ланнистеров пошли.

Аж противно посмотреть, с какой нежностью она это делала, как оглаживала брата по плечам, как касалась губами мочки его уха; было в этом что-то очень знакомое и очень неправильное... хотя, возможно, ему показалось из-за выпитого вина и сидра.

— Гляди, Дик, на юбочника нарвались, — хрипло хохотнул он, стараясь выкинуть из головы стремные мысли. — Его толком не стукнули, а он за блядину юбку прячется.

К изумлению Эйгора и Дикона, мальчишка остался стоять. Скривился весь, но с места не тронулся.

— Вы как смеете так говорить о моей сестре, мой лорд? — процедил он сквозь зубы.

— А если она на блядь похожа, что делать-то? — в тон ему ответил Эйгор. — Мой лорд.

Его, как выяснилось, сестра (но если сестра — что это за нахуй был сейчас с обнимашками и мурлыканьем в ухо?) тут же покраснела и надулась, потеряв остатки привлекательности и став удивительно похожей на итийскую ядовитую лягуху.

— Наш отец узнает об этом! — прошипела она.

— В этом месте по сценарию я должен был обосраться со страху, да? — саркастически спросил Эйгор. Дикон несколько спал с лица и подергал его за рукав, но Эйгор только отмахнулся — не мешай, мол. — Ну, узнает ваш папаша, и дальше что?

Близнецы озадаченно переглянулись — видимо, на их памяти кто-то впервые не боялся их папеньки. Эйгору аж интересно стало, что там за хрен.

— Наш отец — десница!

— По вам заметно, — учтиво покивал Эйгор. — Особенно по твоему брату, он явно пальцем деланный.

Вот теперь пациент точно дозрел, как говорил Брин во время похода на Айронвудов: Джейме взвыл в жопу раненым котом, отпихнул возмущенно взвигнувшую сестру и рванул меч из ножен — побрякушек на эфесе что на лиснийской путане, а вот сталь так себе, могла быть и получше, машинально прикинул Эйгор. Дикон у него за спиной тоже взвыл и принялся аккуратно биться головой о ближайшую березу — тоже хорош, набрался от херпринца привычки пиздострадать без повода.

— Железку убери, оттяпаешь что-нибудь нужное, — почти миролюбиво посоветовал Эйгор.

— Голова тебе не нужна, так что не беда, — процедил Джейме.

— Прекратите немедленно оба! — завизжала Серсея, но ее никто не слушал.

—А тебе она зачем, чтобы есть? — Эйгор чуть сощурился; парень и двигался неплохо, и кулаками махать умел, и вряд ли с мечом был сильно хуже, но надо было вывести его из себя. — Кстати, что-то я тебя в бугурте не видел. Папочка не разрешил, чтобы мордашку не попортили? Или не прошел отбор, а сестричка тебе сопли подолом вытирала?

Хорошо, день выдался ясным: если бы пошел дождь, пар от пацана валил бы столбом, так его распирало.

— Защищайся!

— Кто тут еще защищаться должен, — парировал Эйгор, вынимая собственный меч.

У богов на эту драку оказались свои планы: не успел они толком сойтись, как раздался треск кустов, и на поляну вломился отряд ланнистерских латников — как обычно, в доспехах из говна и палок на рядовых и доспехах получше на командире. Вслед за ними по образовавшейся просеке величаво прошествовал лысый хрен, папаша мелких Ланнистеров, и обозрел картину перед собой таким взглядом, будто с неделю просраться не мог — не иначе, большой слиток золота попался:

— Что здесь происходит?

Пацаны — в том числе Дикон — и Серсея под его взглядом сникли, как морозом прибитые, Джейме даже сжался немного; видимо, привык огребать от папаши по самое не балуйся.

— Драка, мой лорд, — флегматично пожал плечами Эйгор. — Ну, почти. Вот-вот начнется.

— Вот как. И почему же она начнется?

— Отец, он оскорбил нашу семью, он...

— Я не с тобой разговариваю, Серсея, — девчонка на этих словах поникла еще сильнее, а ее брата аж затрясло; как у них в семье все запущено, однако. — И почему же драка должна начаться, мой лорд... Станнис?

— Понятия не имею, мой лорд Ланнистер, — развел руками Эйгор. — Мы с кузеном болтали о своем, я вспомнил балладу о том, как Молодой Кракен брал Ланниспорт, напел... а тут ваш сын. Взбесился неизвестно от чего и начал мечами махать.

Старший Ланнистер тоже сбледнул от бешенства и принялся буравить его своими бледно-зелеными глазищами; Эйгор в ответ только бровь приподнял — подобные взгляды на него не действовали лет с девяти, а уж в гляделки он даже взбешенного Лори уделывал как стоячего. Нашел, чем напугать.

— Да что ты за черт дурной?! — страдальчески заорали сзади и на поляну, на ходу завязывая штаны, вылетел Роберт. — Я ж на пару мгновений поссать отошел, а ты уже встрял в очередную жопу... ох. Простите мне мой вид и мои речи, лорд десница, но тут кое-кто с утра опять на взбучку напрашивается да никак не напросится!

С минуту старший Ланнистер разглядывал Роберта, а потом с холодной учтивостью наклонил голову:

— Тогда выдайте ему желаемое, мой лорд Баратеон, и побольше. Будь я его отцом... или даже братом... я бы постарался вбить в него манеры как можно крепче, во избежание инцидентов наподобие вчерашнего. Со своей стороны так же обещаю призвать к порядку моего сына — не дело Ланнистеру кидаться с мечом на первого встречного, позабыв о достоинстве.

— Отец, но это он первым!..

— Молчать, — а вот тут даже Эйгора холодком пробрало. — Вы с сестрой и так достаточно опозорились на сегодня. До встречи на пиру, мой лорд Баратеон.

Роберт подождал, пока они уберутся (младший Ланнистер — чуть ли не за ухо), а потом зыркнул на Эйгора, точно так же сгреб его за шкирку и поволок обратно в лагерь; Дикон, судя по звукам, перевел дух и потопал в отдалении. До лагеря Роберт тащил его молча, только сопел сердито, а у баратеоновских шатров толкнул в сторону вышедшего навстречу Идиота:

— На, держи. Твоя очередь до его мозгов пробиваться.

— Милорд? — озадачился Идиот. — Мне... мне его выдрать?

— Да уж вложи ему, и покрепче! — рявкнул Роберт. — Чтоб точно стоя жрал!

— Да за что?! — изумился Эйгор.

— Ты еще спрашиваешь?! Ты нахера Джейме Ланнистера задирал, жопа с ушами? Ты знаешь, чей он сын?

— И что? — не понял Эйгор. — Он сын гранд-лорда, я — брат-грандлорда и племянник короля. Ну, набили бы мы друг другу морды и разошлись, взаимно недовольные друг другом. Что не так-то?

Роберт открыл рот. Закрыл. Снова открыл... и махнул рукой.

— Короче, Блэкриверс. Дай ты ему... чтоб до мозгов достало. А то я его убью.

— То есть, на пир я не иду? — вкрадчиво спросил Эйгор. — Ну, если Геймон мне сейчас даст. Как я на пиру-то буду?

Роберт замер, и Эйгор прямо увидел, как скрипят, ворочаясь, его мозги: с одной стороны, Эйгор в очередной раз навертел какой-то хероты, и Роберт не мог — да и не хотел — оставить это просто так. С другой, если ему сейчас выдать по самое нехочу, он останется в шатре... один... без присмотра, Крессен не в счет. А что бывает, если оставить Эйгора без присмотра, Роберт за эти дни уяснил в полной мере.

— Ладно, — наконец выдавил он. — Отставить пиздюли. Но если хоть малейшая, Станнис, хоть малейшая срань случится на пиру — клянусь богами, ты у меня огребешь так, что чертям в пекле тошно станет. И на пиру я буду за тобой следить.

— Понял, принял, — примиряюще вскинул руки Эйгор. — Сижу тише воды, ниже травы, буду паинькой.

— Знаешь, — произнес Роберт после долгой паузы. — Я за тобой следить не буду. Я с тебя глаз не спущу.

— Почему?

— Потому что каждый раз, когда ты говоришь, что будешь паинькой, случается какая-то ебань! — рявкнул Роберт. — Пир, конечно, псу под хвост, ну да и хер с ним — спокойствие важнее! Дуй, давай, приводи себя в порядок, как раз должны не опоздать!

— Бедный мальчик, — сочувственно прошелестел невидимый Дейрон, едва Роберт скрылся в шатре. — И это Хози еще не в полную силу...

— А что, было хуже? — ужаснулся такой же невидимый Лори. — Я просто подзабыл уже.

— Намного, — буркнул Идиот. — Пойдем, несчастье наше, будем приводить тебя в божеский вид.

И этот туда же. Никакого сочувствия, как будто Эйгор и впрямь одна ходячая проблема.

* * *

Пиршественный зал... впечатлял.

Уэнты поставили столы в Зале Тысячи Очагов, оставив достаточно места для музыкантов и танцев; стены и огромные камины были украшены живыми цветами (в начале весны, рехнуться можно) и полотнищами с гербами всех мало-мальски крупных домов королевства, среди которых то тут, то там попадались знамена королевского дома и самих Уэнтов. Столы, застеленные белоснежными скатертями, ломились от мяса, вина, морских тварей и дичи в меду, печеных овощей и подливок к ним хватило бы, чтобы с месяц кормить небольшое поместье, а уж на хлеб в зале наверняка пошел запас муки со всей округи...

...так, что Эйгор невольно задумался, а кто, собственно, платит за всю эту роскошь. Турнир длится семь дней, и в каждый из них угощение должно быть не хуже, чем в предыдущий, а ведь еще призы победителям — не только джосты и бугурта, но и будущего состязания лучников, певцов и скачек, а еще оплата фокусников, гимнастов, музыкантов и кто там гостей развлекает, и это не считая мелких расходов. Взносы за участие, конечно, решают дело, но даже с ними по самым приблизительным подсчетам Уэнтам хватило бы средств самое большее на три дня — доход с Харренхолла и окрестностей, насколько помнил Эйгор, был немаленький, но не настолько, чтобы позволять себе мероприятия подобного масштаба.

— О чем задумался, горе луковое?

— О деньгах, — машинально отозвался Эйгор, забыв даже обидеться. — Уэнты вроде золотом не срут, откуда деньги на вот это все, Харренхолл браавосийцам заложили?

— Ага. И нычку Харрена нашли, — заржал в ответ Роберт, и Эйгор насторожился: в смехе братца было что-то натянутое. — Тебе какое дело, Станнис, ну правда? Ешь, пей и не думай ни о чем, тебе это вредно иногда.

— Ну, кто-то же из нас должен, — съязвил Эйгор. — Потому, что ты тоже думаешь иногда. Очень иногда.

Роберт пихнул его под ребра, отвесил легкого подзатыльника, но скорее для проформы — или знал, что Эйгор прав, или просто не обиделся на шпильку.

Не успели они дойти до столов, где разместили лордов Штормовых земель, как рядом нарисовался один из белых подсосов херопринца — сьер Артур-как-его-там. Вот еще с кем Эйгору надо было поквитаться за предложение послать на плаху: Барану Барри он песенку закажет, а этому... ну, тоже можно что-нибудь сообразить.

Не сейчас, конечно, когда Роберта немного отпустит.

— Милорды, его величество требует лорда Станниса Баратеона к себе. Прямо сейчас.

"Пиздец", — пронеслось в голове у Эйгора.

— Приплыли, — мрачно подтвердил невидимый Мейкар. — Достукался ты, братишка.

Роберт не побледнел даже, а позеленел, что трава снаружи, рванул ворот дублета и как-то беспомощно посмотрел на Эйгора.

— Он... да, сьер Артур, разумеется. Сейчас будем.

— Его величество хочет видеть только лорда Станниса, лорд Баратеон.

Дважды пиздец.

— Вряд ли там что-то дурное, — быстро сказал Эйгор, пока Роберта не хватил удар. — Я же все время был при тебе, меня не за что наказывать.

— Виновны вы в чем-то или нет — решать королю, лорд Станнис, — сухо ответил сьер Артур. — Идемте, не стоит заставлять его величество ждать.

— Что опять натворил ваш брат, что за ним присылают Королевскую гвардию, лорд Баратеон? — ядовито поинтересовался проходивший мимо Коннингтон. — На всякий случай, предложение моего принца все еще в силе. При дворе лорду Станнису живо привьют подходящие манеры и научат подобающему поведению, а я с удовольствием этому поспособствую.

Эйгор бы с удовольствием окунул рыжую блядь рожей в ближайшую миску с морковным соусом — рыжее к рыжему, очень гармонично, да и соус немного пригорел, судя по запаху — но было некогда: гвардеец шёл быстро, и надо было поспешить, чтобы не пришлось позорно догонять бегом.

И изо всех сил стараться не закатить глаза, когда на помосте для королевской семьи обнаружились не только ёбнутое величество с херопринцем, но и старший Ланнистер.

— Ваше величество. Ваше высочество, — Эйгор сцепил зубы, выгреб из памяти остатки воспитания и отвесил два вполне приемлемых поклона. — Вы хотели меня видеть?

— Поди, поди сюда, юноша, — прохрипел король. — Ты, оказывается, непочтителен не только к нам, но и к нашим верным слугам?

Подойти совсем близко Эйгор не решился — от короля несло как от помойной ямы за скотобойней, проблеваться ничего не стоило — и остановился на одной линии с Ланнистером. Параллельно отметил, как того перекосило на пассаже про слуг, что неудивительно: ни папа Дейрон, ни даже батя не считали десниц своими слугами. Кому другому Эйгор может быть и посочувствовал бы, но тут мог только позлорадствовать — не только им с Робертом страдать от королевских заебов.

— Ваше величество?

— Лорд Тайвин утверждает, что ты оскорбил его семью, — влез херопринц, потому что он не мог не влезть. — Я охотно ему верю после того, как сам имел возможность с тобой пообщаться, но я также отдаю должное справедливости и хочу выслушать твою версию произошедшего.

У Эйгора на языке крутился с десяток предположений, где находится эта самая справедливость, которой должное отдают (у Коннингтона на хую, например), но весьма ощутимый тычок в спину то ли от Лори, то ли от Мейкара напомнил про рассказы Аррена и необходимость держать язык за зубами.

— Да когда бы я успел? — вместо этого почти искренне возмутился он. — Ваше высочество, я весь день провел с братом и Ричардом Лонмаутом! Он же ваш оруженосец, спросите его!

— А вот лорд Тайвин говорит, что очень даже успел и оскорбил, — ехидно вставил король. — При сестре молодого Джейме и том самом молодом Лонмауте.

Засада.

Отбрехиваться Эйгор никогда не умел и не любил, за что частенько огребал неприятностей на голову и не только — особенно в последнее время, когда Лори стал десницей, и у него на этой почве снесло кукушку. Зато был кое-кто, кто мог отпиздеться хоть от Лори, хоть от Хайтауэра, хоть от бати — и за себя, и за всех остальных.

Так что... что бы сейчас сделал Деймон?

Правильно.

— Я... не предполагал, что лорд Ланнистер и его сын воспримут это как оскорбление, государь, — Эйгор потупился и сделал вид, что ему неловко, он признает свою вину и вообще. — Это была пустая болтовня, я не хотел никого оскорбить. Тем более лорда десницу.

— Так что же ты сделал?

— Ничего! — Эйгор посмотрел на короля и херопринца честными синими глазами и тут же опустил голову. — Мы с Диконом просто болтали про всякое, я вспомнил одну балладу... а тут пришел сын лорда Ланнистера и оскорбился. Чуть до драки не дошло.

Строго говоря, дошло, но ебнутому величеству знать об этом было необязательно.

— И что за балладу ты вспомнил?

— "Лев и щупальца", — как бы нехотя ответил Эйгор. — Про то, как Дальтон Грейджой брал Ланниспорт.

Он ожидал чего угодно.

Что его прямо сейчас поволокут в подземелья — на костер он, кажется, все-таки не наработал. Или на конюшню. Или что король вместе с вонищей вывалит на него очередную речь про Подчинение и Уважение к Драконам.

Но уж никак не того, что кузен-херопринц страдальчески покачает головой, а король начнет громко и очень злорадно ржать — сущее насилие над ушами, к слову: как будто осла резали очень тупой пилой, одновременно с этим пытаясь переехать сто лет не смазанной телегой.

— Ваше величество, — Ланнистер тоже подохуел от неожиданности, но быстро взял себя в руки. — Ваше величество, мальчишка лжет. Мой сын и его друзья говорят, что он начал вспоминать всякие непристойности, едва увидел их на той поляне, не раньше и не позже.

— Даже если и так, что с того? — каркнул король. — Мой племянник просто подшутил над твоим сыночком. Обычные шутки мальчишек, а ты уж разъярился и побежал ко мне жаловаться.

— Но...

— Твоему сыну следовало решить это на кулаках или на мечах, но он, похоже, очень боялся запачкать свои белые одежды и повредить хорошенькое личико, — хмыкнул король и тут же осклабился так, что и пню стало бы ясно: ничего хорошего ждать не стоит. — Ладно, ладно, будет вам с сыном истинно королевское утешение, истинно королевский подарок... а ты, — он ткнул узловатым пальцем в Эйгора, — запомни: можешь шутить над кем угодно, но не над драконом, ясно тебе?

— Я бы не посмел, ваше величество, — Эйгор снова состроил большие честные глаза.

Херопринц кашлянул и выразительно потрогал челюсть.

— Будем считать, что вчера ты просто огорчился жульничеством твоего слуги, — неожиданно примиряюще сказал он; Эйгор многое мог бы возразить, но через силу кивнул. — Полагаю, инцидент исчерпан, и мы можем отпустить лорда Станниса, отец?

Король махнул рукой — мол, пусть проваливает, пока он добрый. Эйгор задерживаться не стал — откланялся и скатился с помоста, не дожидаясь, пока Ланнистер начнет исходить на дерьмище.

— Пронесло, — выдохнул позади Дейрон.

— Ага, — мрачно поддакнула мать. — Меня так безо всякой крушины.⁽²⁾

— А вы говорили, я Деймона почем зря гноблю, — встрял Лори. — А вот: Хози вспомнил наши препирательства, и сразу сообразил, как вести себя с этим чокнутым... не то, чтобы мне это делало честь, правда.

— Ну?! — заорал Роберт, едва его завидев.

— Подковы гну, — буркнул Эйгор, подходя ближе и перелезая через лавку. — Не было ничего. Ну как... Ланнистер прибегал жаловаться за сегодняшнее.

— И что король? — с тревогой спросил Дикон.

— Ничего, поржал и отпустил с богами.

Дикона это не успокоило. Роберта тоже.

— Тайвин нам этого не простит, — мрачно проворчал он.

— Да пусть прощает, кому должен, — отмахнулся Эйгор и потянул к себе кувшин с борским; после разговора с ебнутым величеством хотелось или помыться, или надраться. — Нам от его прощения ни холодно, ни... эй, вино верни!

— Ага, с разбегу, — рыкнул Роберт и поставил перед ним кубок с компотом. — Ни глотка чтобы, понятно? А то раз ужрался — принцу в зубы дал, два — с Тайвином закусился, а он ебанат тот еще... что на третий раз будет, даже проверять не хочу.

— Сам-то пить будешь!

— Нет, не буду. Буду тебя пасти.

И без того скверное настроение Эйгора рухнуло куда-то в седьмое пекло и выбираться не планировало.

Впрочем... день начался не то чтобы очень, следовало ожидать, что к вечеру все окончательно пойдет по пизде.

* * *

Больше, чем идиотов и оправдываться, Эйгор ненавидел, пожалуй, только приемы при дворе — там тоже нужно было держать рожу топором и вести себя прилично. Но с королевского приема можно было хоть свалить куда подальше, попросив Мейкара прикрыть перед отцом и Лори, а тут стоило ему дернуться, как Роберт тут же вставал в охотничью стойку — куда собрался да чтобы сразу вернулся. Вот и оставалось мрачно ковыряться в тарелке со жратвой (очень приличной, надо сказать, но Эйгору кусок в горло не лез), прихлебывать компотик и односложно отвечать на немногочисленные вопросы окружающих. Тоска зеленая, зато Роберт доволен — наконец-то мелкий черт, то есть Эйгор, под присмотром и не творит всякое нехорошее.

Немного скрасить вечер могли бы певцы — случалось, и на королевских приемах исполняли что-нибудь этакое, задорное, особенно когда гости были навеселе и жаждали не изысканных развлечений, а старых добрых дорнийских куплетов — но местные, как назло, бренчали или любовные баллады, или какую-нибудь куртуазную богосрань, так что Эйгор уже на третьем исполнителе стал пропускать их мимо ушей. Хорошо хоть херопринц не выперся — сидел себе на помосте и не отсвечивал.

— Танцы! — неожиданно захлопала в ладоши Шира. — Танцы-танцы-танцы!

Танцевать она всегда любила, хоть и, на памяти Эйгора, не умела толком — так, прыгала козленком в паре с Бринденом, смешная малявка. Он присмотрелся — действительно, последний из мудо... лютнезвонов слинял в закат, и на оставленной между столами площадке стали выстраиваться пары.

— Так, Хози, не сиди колодой, — Дени, как всегда решительная, была тут как тут. — Раз-два, раз-два, руки в ноги и танцевать! Пригласи кого-нибудь из Штормов, а там как пойдет.

— Вон ту, лопоухую, — подсказала Мия. — Шансов у нее мало, а так хоть какое хорошее воспоминание от турнира останется.

— Зачем? — мрачно буркнул Эйгор.

Если он что-то не любил больше, чем оправдания, идиотов и королевские приемы, так это танцы.

— Затем, — Гвенис мягко повернула его голову в сторону танцующих, — что ты там будешь не один.

Действительно, в толпе мелькнули знакомые рыжие косы — леди Кейтилин уже стояла рука об руку с Брандоном Старком.

— Не со мной же она танцует.

— Ба-албе-ес, — протянула Мия.

— Хози, танцы — это очень удобное прикрытие, — принялась разъяснять Шира. — Людей много, все меняются партнерами... ты сможешь просто подойти к своей даме, потанцевать с ней, поговорить — никто и не заметит, а заметит — слова вам не скажет!

Сестренка была еще как права... но даже ради леди Кейтилин Эйгор был не готов на такие жертвы. Пока, по крайней мере.

— Я же из пяти танцев хорошо если один помню, — предпринял он последнюю попытку отбиться.

— Мы подскажем! — в один голос заявили сестры.

Против одной у него еще были шансы, но против всех четверых? Лучше даже не рыпаться.

— Роб... я пройду кружок-другой? Тут столько девчонок... отпустишь?

Роберт не возражал и отпустил.

Чудны дела твои, Дева.

План — не тот, который у Бриндена, а нормальный — у сестер был хорош, но что-то пошло не по плану.

Эйгор прошел уже не один круг — сначала с лопоухой малявкой из Флорентов, на которую ему указала Мия, потом с девчонкой Дейнов — еле избавился, потом еще с кем-то, еще с кем-то, даже Серсея попалась ему в танцевальной чехарде — и тут же по привычке задрала нос и сиськи, но к леди Кейтилин он подойти так и не сумел, разве что смотрел издалека да пару раз поймал ее взгляд. Нужны были более решительные действия, но Роберт бдил и вряд ли одобрил бы, что младший брат уводит невесту у приятеля и будущего родича. Итого, одно из двух — или продолжать вздыхать на расстоянии, или рискнуть и отвлечь Роберта.

Выбор был очевиден.

— Дикон! — Эйгор поймал за рукав пробегавшего мимо Лонмаута. — Дикон, выручай ради Девиных пречистых сисек!

— Что, опять с кем-то драться задумал? — ужаснулся тот. — Станнис, тебе свою жопу не жаль, так хоть мою не подставляй!

— Да не драться!

— А что?

Эйгор как мог выразительно кивнул в сторону стайки девчонок в отдалении; Дикон посмотрел туда же и сочувственно вздохнул:

— Нашел себе кого-то?

— Ага. Только Роберт не оценит, боюсь... отвлечешь его? На минутку, я хоть словом с ней перекинусь.

— Должен будешь, — закатил глаза Дикон. — И за Тайвина, и за это вот.

— Спасибо, всегда знал, что ты мой друг! — Эйгор хлопнул его по плечу и тут же принялся проталкиваться сквозь толпу, пока его не обогнали.

* * *

На свете были вещи, которые Роберт любил — например, друг Нед, вино, сиськи, охота и вкусная еда. Были и вещи, которые Роберт терпеть не мог — например, ответственность.

И так случилось, что застолье по случаю непонятно чего — в основном, сколько Роберт понимал, того, сколько титулованных особ собралось в Харренхолле — соединило эти две противоположности.

Стол был заставлен яствами, от одного вида которых текли слюнки.

Здесь был и бараний бок с рассыпчатой кашей на сале, и кабанчик, жареный на вертеле (и с яблоком во рту), и медовые соты, и даже деликатес из далёкого Эссоса — белый, нестерпимо сладкий съедобный камень, называемый сахар.

А вина! Какие здесь были вина!

И горькое дорнийское, и сладкое борское, и серебристое, с ни на что не похожим вкусом, которое гонят на севере из лепестков этих их дурацких синих роз... даже ананасовое вино из родных Штормов, и то было — и Роберт щедро плеснул его себе в кубок, да так и замер на половине глотка.

Потому что вторая, ненавистная, противоположность — ответственность за брата — не давала пить вволю. И есть тоже не давала. Особенно после того, как снарков пиздюк нарвался на внимание чокнутого короля — и чудом, чудом божьим только не выбесил того пуще прежнего.

Роберт не был особенно благочестив, но тут постановил себе непременно зайти в септу, поставить свечку и бросить в огонь что-нибудь по-настоящему ценное — ибо без прямого божьего вмешательства Станнис всенепременно бы уже горел, и даже нельзя было бы сказать, что не за дело.

Но, как видно, близкое знакомство с папашей кузена Рейгара оказало должное действие: Станнис сидел тихо и особо не рыпался, и даже — как приличный мальчик — сходил потанцевать с девчонками. Тур с той, тур с этой...

Мельком Роберт отметил, что братец, видно, запал на невесту Брандона — и мельком же пожалел обоих. Братишку — что ему ничего не светит, девчонку — что ей светит Брандон, прозванный Кровавым Мечом отнюдь не за военные заслуги.

Мельком же он подумал, что было бы забавно, если бы братец наставил Брандону рога — забавно и, прямо сказать, довольно справедливо. Хотя у Брандона, конечно, другие вкусы, замужние его не слишком интересовали... он, по собственным словам, не слишком любил пить вино из распечатанной бутыли.

Роберт с грустью воззрился на стеклянный мирийский кувшин, полный золотого, сладкого вина из ананасов. Впервые он попробовал его лет, пожалуй, пятнадцать назад — ещё был жив отец, и мама была жива, и Роберту позволили приехать из Долины домой на Отцов День, и налили ему вина в большой стеклянный кубок с витой ножкой рубинового стекла...

— Кузен, а кузен, — приобнял его вдруг за плечи Лонмаут. — Что ты скучаешь? Хлебни, и грусть рассеется.

— Нельзя мне хлебать. Я так хлебну, а этот еблан опять.

— Да ладно тебе, кузен! Его изрядно напугал наш государь; смотри, он даже танцует!

Танцевал братишка хреново, но старание, конечно, стоило отметить.

— Ну, если ты так думаешь...

— Опять же, тут сколько умных взрослых людей! Вон, Аррен сидит. Думаешь, он не заметит, если Станнис начнёт чудить?

Папа Аррен, конечно, заметит. И конечно, предотвратит — ведь папа Аррен ужасно не любил всяческий бардак и беспорядок.

Роберт задумчиво допил вино и не заметил, как кубок оказался снова полон до краёв, а Лонмаут всё маячил, подначивал:

— Ну же, давай, докажи, что сможешь выдуть больше ананасного, чем я! Докажи, что Горы не вывели из тебя штормянина!

* * *

Эйгор зря торопился.

Леди Кейтилин — в синем платье, чуть темнее ее собственных глаз — стояла у стены, далеко от веселящихся пар; за все это время она танцевала или с женихом, или с кем-то из сыновей отцовских вассалов, но жених бросил ее чуть ли не после первого танца, а парни из Речных земель, к вящему удивлению Эйгора, вставали в общий круг не так уж и часто.

Шут с речниками, хотя к ним у Эйгора были большие вопросы, но вот Брандон — не лютоволк, а псина горбатая, заставлять смущаться и скучать такую девчонку!

— Привет, — негромко сказал он. — То есть... здравствуйте, моя леди Кейтилин.

— Лорд Станнис! — она обернулась и просияла, но тут же опустила глаза и присела в церемонном поклоне. — Рада видеть вас здесь.

— Ага, — неловко ответил он. — И я... в смысле, я тоже рад вас видеть, моя леди.

Между ними повисло молчание — громоздкое, как эссосский слон, и вязкое, как смола.

— Чудесный пир, не правда ли? — робко спросила леди Кейтилин.

— Ага, — Эйгор почувствовал, как у него краснеют уши. — Все такое... — он неопределенно махнул рукой, — масштабное. А у вас очень красивое платье.

— Да, оно милое, — тихо согласилась леди Кейтилин. — Даже моя сестра Лиза это признает, а она получше моего разбирается в нарядах. Я не щеголиха.

И снова молчание.

— Это будет сложно, — пробормотала Дени.

— Сложно, моя принцесса, вниз головой рожать, — мрачно буркнула мать. — А это пиздец.

— Что вы начинаете, — вступилась за него Гвенис. — Я ничего не хочу сказать про правнука, но там все еще хуже. Хози на его фоне почти галантный кавалер.

— Мда? Ну, может, и к лучшему, что у бедной девочки такая низкая планка...

— А как у них с Ханной срослось? — задумалась Мия. — Может, повторим?

— Он ей вина принес, кажется, — припомнила Шира. — А потом как-то... раз, два и Кэти.

— Нет, этот вариант нам не подходит. Не поймут.

Неизвестно, что отчудили бы мать, или сестры, или он сам, но тут музыканты заиграли знакомую мелодию. "Прихоть лорда Рована"⁽³⁾, один из немногих танцев, которые Эйгор помнил и в которых мог не опозориться даже без помощи сестер.

— Пойдем? То есть... разрешите вас пригласить, моя леди.

Леди Кейтилин вспыхнула, как маков цвет, и смяла рукав.

— Я не могу. У меня жених, а за вами наблюдает ваш брат, я видела.

Эйгор оглянулся на пирующих: Брандон за столом северян ударными темпами надирался в компании приятелей. Тем же в компании бедолаги Дикона за столом штормян занимался Роберт.

— Да они на нас и не смотрят, у них свидание с кувшинами. Ну же, давай!

— Я... боюсь, лорд Брандон неправильно нас поймет.

Брандон мог. Ебанцы, по мнению Эйгора, в нем вполне хватало, чтобы заявить что-то вроде "моя невеста — моя собственность". Ну что ж, у него самого должно было хватить силы, чтобы Брандона заткнуть и надолго — в силу необходимости длительного лечения сломанной челюсти и выбитых зубов.

— Если он к нам полезет, я его поколочу. Не сомневайтесь, моя леди.

— Как раз в этом, мой лорд, я не сомневаюсь!

Ну вот, уже лучше — пока не улыбается, но в глазах уже зажглись веселые искорки. У Ханны так же было, когда ему удавалось ее развеселить — а поводов для веселья у нее было совсем немного, видит Матерь.

— Один танец. Пожалуйста.

Колебалась леди Кейтилин недолго.

— Один танец, — строго предупредила она, подавая ему маленькую, но сильную руку. — Я все же помолвлена, лорд Станнис, давайте не забывать об этом.

Хотя, судя по ее глазам, именно об этом она и хотела забыть.

* * *

Один танец вполне ожидаемо растянулся на... больше, чем один. Намного, намного больше. После первого леди Кейтилин собиралась было уйти, как и полагается приличной помолвленной девушке, но Эйгор не выпустил ее руку, не захотел выпускать — и все.

А она, почти не сомневаясь, не захотела вырываться.

Поэтому они хихикали над дорнийскими плясками — особенно если их пытались исполнять очень габаритные дамы, — танцевали придворную муть, прыгали в северной и приреченской джиге, и так пока ноги у обоих не начали гудеть от усталости, а дыхание — перехватываться каждую пару минут.

— Фух, — выдохнула леди Кейтилин, падая на скамью у стены. — Я и забыла, когда в последний раз так веселилась!

Ее глаза сияли, как ночное небо; волосы растрепались и ореолом осенних локонов окружали лицо так, что Эйгор не удержался — протянул руку и заправил пару прядей за ухо. Леди Кейтилин, к его радости, не отдернулась и не выбранила его, только смутилась немного.

— Куда руки-то потянул, папин сын? — прогремела мать. — Не видишь, что перед тобой приличная девочка?

— Оставь его в покое, — добродушно вмешался Дейрон. — Как будто сама молодой не была и ни с кем по углам не целовалась.

— Ох не поминай старое, не беси душеньку!

— Станнис? — голос леди Кейтилин вернул его к реальности. — Что с тобой?

Ах да, они где-то в середине танцев перешли на "ты", когда выяснили, что приходятся друг другу дальними, но кузенами⁽⁴⁾, а он и забыл.

— Ничего. Голова закружилась.

И ведь почти не соврал, голова у него и впрямь немного кружилась — из-за духоты в зале, наверное.

— Давай, ты посидишь пока, а я отойду на минутку?

— М...

— Я правда на минутку, — улыбнулась Кейтилин. — Волосы только поправлю, а к следующему танцу вернусь.

— Если не вернешься, я пойду тебя искать, — буркнул Эйгор. — И не позволю никакой волчаре тебя украсть.

Кейтилин поджала губы, чуть сверкнула глазами — не одобряет, но спорить не хочет, это Эйгор успел понять по их разговорам, — и исчезла в толпе; он подхватил с ближайшего стола кубок с чем-то ягодным, отхлебнул и блаженно откинулся на затылком на потрясающе прохладную стену.

Жизнь вроде бы налаживалась.

— Лорд Станнис?

Ну вот, не было печали, как снарки накачали. Только это был не снарк, а сестра Кейтилин, как ее там; тоже ничего, но ниже, пухлее и в целом некрасивее сестры.

— Что такое?

Девица огляделась по сторонам и присела на край лавки так близко, что Эйгора обдало ее духами; знакомый запах, сладковатый... где же он его слышал?

— Кет просила передать, что ждет в саду, — заговорщицки шепнула она.

— А что она там делает?

— Тут душно очень, вот и вышла на воздух.

— А, — Эйгор чуть расслабился. — Скажешь, где именно?

— Вы не бойтесь, — голос девчонки отчего-то дрогнул, но не расстроенно, а как будто предвкушающе. — Я покажу дорогу.

Совсем замечательно.

Эйгор в два глотка допил то, что было в кубке, и рывком поднялся на ноги; его снова повело, куда сильнее на этот раз, но Эйгор снова списал это на духоту. Он встряхнул головой и, стараясь не обращать внимания на усиливавшееся головокружение и и неожиданно подступившую тошноту, как можно тверже зашагал за девчонкой. На воздухе и с Кейтилин ему точно станет лучше, главное — до сада дойти.

В конце концов, у всратого дня планировалось совсем не всратое окончание, и испортить его Эйгор не позволил бы никому, даже своему взбунтовавшемуся организму.

1) Ну... понятно же, что не город имеется в виду, совсем не город... — БВ

Вернуться к тексту

2) Отвар крушины — довольно сильное слабительное

Вернуться к тексту

3) На самом деле — контрданс "Прихоть лорда Байрона", можно загуглить схемы и/или видео — БВ

Вернуться к тексту

4) Если точнее, то четвероюродными братом и сестрой: в авторском фаноне Бета, прабабка Станниса, и Кейтилин, прабабка Кет (в честь которой Кет и назвали) — родные сестры. А их мать, Гвенис Риверс — родная сестра Эйгора, который попал в Станниса... слом мозга как он есть, таки да.

Вернуться к тексту

Межевиков на побегушки по лесу никто не звал, и они как-то сами собой, как рыбы на нерест, стеклись к большому лагерному костру — пожрать чёрной похлёбки, выпить пива, послушать, как придворный горлодёр Уэнтов пытается придумать вирши про «рыцаря Смеющегося Древа».

Горлодёр, увы, пел в нынешней мерзкой манере, подражая, не иначе, Моли — но большинству такое нравилось, а Деймон давно научился не жаловаться попусту.

Припав головой ему на бедро, дремал малыш Ренли — старшие братья убежали развлекаться, а старый мейстер слёг с головной хворью, какая настигала многих, непривычных к приреченским погодам, вот Деймон и заботился о бедолаге, как мог. И невольно тянулся перебрать жёсткие чёрные кудряшки, и ловил себя за язык, не позволяя окликнуть мальчика Харвином или Джоном — так он привык таскать с собою своих мальчишек, особенно в последние тяжёлые месяцы, когда кроме костра и старого шатра у них ничего уже не оставалось.

А у межевиков беседа, конечно, вертелась вокруг недавнего происшествия и того, стоило ли бегать по лесу вместе с лордами.

— Как по мне, не божеское это дело, Ты его притащишь, а он его и сожжёт, — резюмировал сьер Донтос своё нежелание шевелиться. — А там же мозгов с гулькин хрен...

— Нос.

— Нос у гульки побольше, чем там мозгов! Грех убогого на смерть посылать, я так считаю.

— Убогий-то чтоб так лордов заставил побегать? — усомнился кто-то.

— И дрался он неплохо, — заметил сьер Лимонд, причмокнув чем-то, налитом в меху. — Нашего Фрея как уделал!

— Жаль, не до смерти, — буркнул подсевший к костерку сьер Бринден Талли, принял из рук соседа глиняную бутылку, хлебнул.

Такие люди, и здесь! А впрочем, что удивительного? Младшие дети лордов частенько были ближе к межевому братству, чем к сильным мира сего. Надела им не полагалось, службу при дворе предлагали не все — вот и оставалось скитаться по свету, то на турнирах, то присяжником. Робб⁽¹⁾ вот тоже...

— Добрая встреча, мессьер, — он поднял руку, салютуя кружкой.

С братом гранд-лорда надо было быть повежливее.

— Добрая, — кивнул тот. — А я-то думал, ты помогаешь своему лорду искать ветра в поле.

— Спасибо, пусть ищет сам. Я полагаю, мессьер, что сьер Донтос прав, и за глупость наказывать костром — не дело.

С каждым днём он уверялся в том, что девица Старк неимоверно глупа, но разве мало на свете глупых женщин? Их и любят сильнее — многим нравится, когда они единственные в семье умеют мыслить и рассуждать. Жена-цветочек, жена-зверушка — нередкий трофей могучих повелителей... только вот едва ли он подойдёт Баратеону.

Два дурака на троне — горе их землям.

— Да, это верно, тоже так думаю, — кивнул сьер Бринден, вытянул ноги ближе к огню.

Лорды успели вернуться и отправиться набивать себе брюхо за праздничным столом в честь непонятно чего, а Деймон успел покинуть костерок по малой нужде, нарваться в лесу на нечто несообразное (да что тут за место проклятое... ах да, буквально ведь — проклятое место) и вернуться, а солнце успело закатиться, когда он наконец решился прервать неловкое молчание, повисшее меж ним и сьером Бринденом.

Молчание, которое чем дальше, тем больше становилось многозначительным.

— А вы сегодня неплохо выступили, мне понравилось, как вы со Старком расправились, не ссаживая. Скользящий по щиту — такого мастерства добиться надо! — наконец, сказал он.

Лесть была ему не меньше по руке, чем старый-добрый Блэкфайр.

— Из твоих уст, сьер Геймон, из уст такого искусника то есть, похвала мне слаще мёда, ну или как-то так. Только чего ты на "вы"? Знакомы, вроде.

— И правда, чего же это я... — ему всегда легко было скрываться за вежливостью, как дама за веером — а обращаться на «Бринден» он был согласен только к одному человеку.

К счастью, разговор прервал мальчишка Масси: Баратеону требовалась помощь, а заодно стоило отнести мальца в шатёр поспать.

* * *

Лиза Талли была в семье самая умная — и отлично это знала.

Да, ей было всего шестнадцать лет. Да, все мальчишки предпочитали дуру Кет. Но это ведь и понятно: дураки клевали на красоту, пусть даже пустоголовую.

На сиськи, которые у Кет были, а у Лизы... однажды будут. Вот ещё пара лет — и точно будут, и такие, что не стыдно будет в платье на западный манер ходить.

А до тех пор Лиза будет брать тем, чем Семеро порадовали: умом и рассуждением.

Если бы она была как Кет, дурёха — сейчас бы вышивала с дочками отцовских вассалов, ну или скучала в шатре да читала Звезду или какую-нибудь нудятину про жизнь Биргиты Джастмен. Но она отлично знала, чего хотела — и как этого добиться.

Пусть мальчишки грезят ночами о сестре! Она уедет на стылый Север, терпеть измены мужа и рожать ему детей, унылых и скучных, как она сама, и с мордами, как у кобылы Зорьки. А Лиза получит то, о чём сестра даже мечтать не смеет. Нужно только немного мастерства, находчивости — и денег, что она скопила, потому что прошлые запасы кончились.

— Пей вино и всё пройдёт! — кричали зазывалы. — Расскажу всю правду о женихах, невестах! Рыба свежая, ещё сегодня плавала! Порадуй красотку, купи подарочек!

Здесь, в северном конце большого лагеря, раскинулся самый настоящий базар, как в Пеннитри. Конечно, приличной девушке здесь было не место, но Лиза и не была приличной, она была умной. Отговорилась сестре, что пойдёт к кузинам поболтать и поработать, а кузинам да тётке — что вызвала сестра. И набросила поверх платья папин плащ, большой и чёрный.

Где же эта лавка...

Лёгкий сладкий запах ей подсказал дорогу. Вот и она: гадалка предлагала поцелуй русалки, мандрагоровый лист, синий любисток, но это всё пустое. Их она подмешивала Петиру, и ничего не помогло. В отличие от серебристого порошка со вкусом, как у корицы — нескольких крупинок его хватило тогда... ах, для чего хватило!

Ах, для чего!

Но на сей раз она не собиралась экономить. Всё будет, как положено — и свой кисетик с красными рыбками она набила как следует. Гадалка взяла два золотых, но разве ж это цена за ночь любви? В романах пишут — наслаждение бесценно. А писатель не станет врать!

На сегодня Лиза назначила себе цель, и какую! Мальчишки всегда вились вокруг Кет. Лизе было не привыкать — это бесило, но так, обыденно, как бесит жаркое солнце летом или холод зимой. Но сейчас впервые Кет сама влюбилась, сама все уши прожужжала сестре о том, что не положено влюбляться не в жениха, сама мечтала, наверное, о поцелуях с этим придурком Станнисом, ночами не спала, крутилась да маялась!

Ах Кэти, Кэти, ах дурочка!

Жених её был парень такой, что с ним бы Лизе и зелье не пригодилось бы — только подмигни, и прибежит, на всё готовый. Но его ей было не нужно. Он был уже просватан, а любила она Петира, только Петира... но замуж собиралась не за него. Уж больно он молод и небогат — отец такому ни за что дочку не отдаст, а лунных кровей у Лизы в этом месяце не приходило, нужно было поторопиться, пока не вышло что нехорошее.

Она и так подумывала на турнире найти себе кого-нибудь стоящего, чтобы поднять шум — тогда отец заставит насильника на ней жениться и всё будет «шито-крыто», как говорят служанки — но теперь... теперь всё было куда забавнее.

А Лиза не поскупится на подробности, опишет всё, как в "Любовниках Нимерии", не хуже!

Любимец глупой сестрички был нынче под охраной: старший брат ни на минуту его не отпускал, хоть и был уже порядком пьян. Но и тут Лиза не сплоховала: она была умна! Ещё один дракончик — и служанка охотно приняла флакон с мирийским огнём. Пусть глупый лорд Баратеон не даёт брату выпить ничего, крепче компота — теперь в этом компоте будет секрет, который пьянит не хуже вина!

Лиза это знала по опыту: однажды они с сестрой украли огонь у мейстера, подлили в вишнёвый сок и упились так, что даже отец заметил и велел их выпороть. А научила так сделать её наперсница, горничная Нетти, которая когда-то жила в столице на Шёлковой, если, конечно, не врала.

Оставался последний шаг. А сестра ещё спасибо скажет за исцеление от искушений. Отшибёт, враз отшибёт, как услышит печальную историю — вот так вот и позабудет свою любовь. Пусть любит лишь жениха!

* * *

Когда Деймон вернулся запивать очередной подвиг своего дорогого брата — на сей раз решившего вызвать гнев второго е... лица в государстве — Талли всё ещё торчал у костра. Зато горлодёр наконец домучал лютню, просодию и самую гармонию, свалил в сторону господской пиршественной залы, и лютня пошла по рукам — а слава Деве, межевики не научились пока вздыхать и подвывать по-модному и пели, как люди. Сначала, конечно, «Медведя» и «Семь девиц», потом вдруг незнакомую про Алисанну, от которой заныло сердце («Ты осталась совсем одна у слепого стоять окна — там, где раньше звенел их смех — лишь пустое гнездо у стрех», — пел мальчишка лет пятнадцати, а Деймон видел своих мальчишек, которым никогда уже не вырасти, и своих мальчишек, которые выросли без него) — и наконец, внезапно, знакомую такую мелодию.

Только слова были какие-то не те.

— Это же как будто про Рейнов песня? — осторожно спросил он.

Ответил ему Талли.

— Про них. А ты не знаешь? Ах да, ты же недавно из Эссоса... это про то, как Тайвин Ланнистер тех Рейнов уничтожил за попытку не выплатить долги.

— Уничтожил?

— Ну да. Сначала катапультами разрушил замок, потом речные воды провёл и затопил все эти катакомбы, что там внизу...

Деймон сморгнул. Насколько он помнил, речка была... не слишком полноводная. И речкой её назвать — как назвать девицей летнийку лет пятидесяти... но если люди поют...

Он на всякий случай решил спросить:

— А речка, она как называлась?

— Да вроде никак? Там где-то рядом речка была, совсем у Кастамере, ею вот и затопил. А что?

— Да ничего. Был у меня знакомый, как раз из Рейнов, в Эссосе, так он мне говорил, что вроде у Кастамере есть красивый ручей. Ещё легенда есть, будто его первый Рейн выбил из скалы мечом. Но чтобы речка...

— Из Рейнов, да в Эссосе? Ну надо же! — взгляд у Талли стал пристальным каким-то и даже почти недобрым, и Деймон понял, что брякнул что-то совсем не то.

— Да ручеёк и есть! — гоготнул сьер Геррик. — И этим ручейком-то лорд Ланнистер всё Кастамере и затопил. Раз в песне поётся — то так и есть, сам понимаешь! — он подмигнул.

— А, ну раз в песне поётся...

Деймон почувствовал, что его язык чешется ну просто неистово и тихо, но чётко проговорил:

— Могуч был ручеёк у лорда Тайвина, видать, у Крейкхоллов он перед этим обедал...

У Крейкхоллов был отличный эль, почти не хуже, чем бракенский. Вот только, как всякий эль, он имел свои... побочные эффекты. Но хороший эль того стоил — как и вкуснейшее винцо из зелёного приреченского винограда, пахшее земляникой. Мм, и на вкус ягодное такое!..

— Ну Тайвин-то у нас великий, могучий человек, — охотно подхватил сьер Бринден шутку. — И ручеёк его ему подстать.

— А люди гадают, как так Тигетт да Кеван от потопа спаслись, а вот оно что, — весело поддакнул Геррик. — Они, как видно, увернуться успели!

— Не знаю, как там с ручьями, а самомнение у лорда такое, что он, поди, поверил, что катакомбы все затопил, — дядька Донтос хлебнул из кружки и хмыкнул: — Служил я у него полгода, и второго такого надменного козлины... а только кто что вякнет — так сразу: «Он Кастамере брал!».

— Типа, и вас возьмёт? Однако, наказаньица у Ланнистеров!

Язык опять нещадно чесался — а всё это вино, не иначе. Межевицкая, конечно, шуточка... но он ведь и есть же межевик, он больше не принц. Авось и Талли удастся спугнуть, он вроде весь такой... куртуазный.

— Был у меня, — он начал негромко, зная, что такой тон речи привлекает больше внимания, — один знакомец, очень обиженный соседями...

Осгрей, конечно. Вебберы как раз у них отжали выпас в пользу их грязного оврага⁽²⁾, и он пылал гневом и жаждой мести, которые пытался залить дешёвым вином.

— Таких знакомцев у нас всех навалом, — поддержал сьер Лимонд.

— Но этот был... особенный. Он свои обиды вымещал на жене и на любовнице. Но не так, как все! Он когда с ними... махался, то вместо стонов или что там издают обычные мужчины, он перечислял этапы осады. Мол, вот подводит орудия, вот залп, вот брешь в стене, вот лестницы подносят... а когда всё доходило до вершины страсти, орал «Донжон!». И всё бы хорошо, у каждого свои милые странности, вот только любовницу он взял с собой в поход — святая женщина она была — и драл он её в шатре на радость всем соседям, пытающимся спать!

Сьер Бринден, отсмеявшись, молчал, смотрел в огонь — вдруг повернулся и крепко ухватил Деймона за локоть.

— Слушай, а ты весёлый. Ты смеяться умеешь, — сказал он как-то почти что удивлённо.

— Умею, — бесстрастно согласился Деймон. — Просто обычно стесняюсь.

— Что, воспитали иначе?

— Откуда у наёмника быть воспитанию? Просто мой гумор таков.

— Ночка какая лунная... должно быть, озеро всё светится. Хочешь, посмотрим?

И как назло, родимых покойников поблизости не видно было. Оставалось согласиться — а если что, придумать повод свалить. На это Деймон всегда был мастер — поводы придумывать.

* * *

Рейгар вышел на балкон, устав от сутолоки и шума пиршественной залы. Там собрались те, кто не знал иной радости, кроме радостей плоти. Вкусная пища и хмельное питьё заменяли им всё: и богов, и поиск истины, и наслаждение высокой поэзии.

— Как прекрасна луна в ночных небесах, — задумчиво начал он, чувствуя касание вдохновляющего безумия стихосложения, — отражённая в серых волчьих глазах. Как прекрасен розой увитый клинок...

— Ты правильно мыслишь, Обетованный, — произнёс за спиной знакомый глуховатый голос, и Рейгар невольно вздрогнул.

Посланники Великого Ворона не приходили попусту — им всегда было что-то нужно. Поступок, слово или просто пара монет — каждая мелочь шла на благо великого плана, каждая ложилась на весы ещё одним камнем в пользу того, что мироздание сможет прожить ещё цикл, не утратит себя в вечном серебре холодной гибели.

Что ему нужно было сейчас? О чём он говорил?

— Дева, что открылась тебе, послана тебе не зря. Поспеши, Обетованный: принц должен родиться в срок, и должен родиться сыном короля.

— Принц? Но я...

— Обетованный, ты должен был знать. Принц родится из льда и пламени. Не из чистого пламени. Сыном Обетованного Короля родится Обетованный Принц — и никак иначе.

— Значит, вот почему ты звал меня Обетованным...

Все ночи, проведённые над книгами, все надежды, вся жизнь, брошенная под колёса истории — всё было тщетно. Он лишь сосуд с семенем, что взойдёт надеждой — не надежда. И что теперь делать?

Что думать?

На память невольно пришло, откуда-то из давным-давно прочитанного: «До унижения моего много погрешал я, и гордился много. Се, благодарю тя, Отче, яко смирил мя еси, да научуся правде твоей. Правда бо твоя дороже корон царских, дороже сребра и злата».

Посланник качнулся, словно от удара. Глаза его смотрели и не смотрели одновременно — таковы были все посланники, всего лишь сосуды для Ворона, орудия Его воли.

Рейгар мнил, что от них отличается, но это было обманом.

«Если это было обманом, что что ещё?» — невольно подумал он. Или, может быть, правильнее спросить — «то что было правдой?»

— Обетованный Принц будет мечом, что разрубит полночь, — сказал посланник, — но лишь ты можешь стать королём, который даст ему этот меч. Справедливым королём, собравшим страну и позволившим ей пережить испытание. Отцом, готовым принести сына на алтарь истории.

Рейгар улыбнулся.

Значит, он всё же не просто пешка. Нет, долой глупое смирение — удел серых и бурых мышей, монахов, поклоняющихся семи болванам! Рейгар и его великий наставник вместе повернут колесо истории, создав истинного Обетованного Принца и подготовив его к его великой судьбе!

— Поспеши, Обетованный, — повторил посланник. — Времени мало. Принц должен быть сыном короля.

* * *

Они шли по берегу, и Деймон смотрел не столько на своего спутника, сколько на серебряную воду озера и огромную белую луну над ним. Он бы, пожалуй, и вовсе отказался идти, если бы не желание высказать всё как есть — поговорить по душам, не стесняя себя обществом собравшихся у костра и гори всё алым пламенем. Тем более, что тишина начала уже давить — и становилась, проклятье, снова той самой многозначительной тишиной, что хуже любых слов.

— Я ведь... — негромко начал он, — не затем пошёл с вами. Я ведь не могу предложить того... лёгкого, мимолётного, что вы, может быть, ищете. Я и человек-то по природе своей тяжёлый. Да и...

— И ноша у тебя на плечах нелегка, так? — Талли хмыкнул. — Не делай таких глаз, Блэкфайр. Я, может, и не большой философ, но и не осёл же. Осёл здесь ты, что приехал. И на что только надеялся? На участь Эйниса?

Он не угрожал, этот Талли. Нет. Он... беспокоился. Говорил, как с другом, не с врагом. И отвечать ему стоило в тон, со всей доступной искренностью (и не думать, не думать об участи бедного Робина):

— Обычно меня зовут идиотом. Но я не про ношу, а про себя. Ноша эта... — как сказать, что до Трона ему нет дела, что его боль другая? — В том только, чтобы знать, что моя семья дошла до Мейлиса за неполную сотню лет, — он сплюнул сквозь зубы, по-межевицки. — В том, что здесь я чужой, а чужим быть не хочется. Что у меня была семья, а больше... больше нету её, семьи. Что любовь моя никуда не делась с годами, хотя толку в ней нету. Я межевик, мессьер — лорд Станнис приютил меня из жалости, как родича, не то скитался бы я по дорогам. Но и это лучше, чем... претендовать. А только ветер над Божьим Оком всё так же пахнет весной, и пиво у Бракенов всё то же. На это и надежда.

— Нашёл надежду — на пиво да ветерок...

— Пиво хорошее, и ветерок неплох. А остальное приложится.

— Трон семи королевств и корона Завоевателя?

— Зачем? Вот тебе, например, они нужны?

— Так я и не...

— Я тоже — не. Не Мейлис. И не совсем уж идиот, как бы меня не называли. Кто бы я ни был по крови, я присягнул Баратеонам как честный межевик, и честным межевиком намерен остаться. Блэкфайры закончились на Мейлисе — и лучше бы им не начинаться совсем, видит Мать.

Разговор ушёл в совсем уж иную степь, к неявным угрозам и обвинениям. А так ведь неплохо начиналось...

— Невесело звучит.

— Невесело. Как если бы вы, Талли, закончились на Медгаре. Но уж что есть — то есть, сьер Бринден Талли. Если ты ищешь претендента — ступай к Рейгару, это он мечтает занять место отца. К Баратеону, которого быть может, посадят вместо Рейгара. Но не ко мне.

«Не стоит мне угрожать — мне не страшно, я встречаю угрозы грудью, а не спиной».

— Нет, претендент мне не нужен. Так даже, знаешь, лучше. Не придётся однажды выбирать, не придётся сойтись в бою... хорошо, что ты — межевик.

Конечно, хорошо! С претендентом так не говорят, уж он-то знает. А межевик — он должен господской милости обрадоваться по уши, вестимо дело.

— И всё-таки, мессьер...

— По имени зови. Ну или Чёрной Рыбой. А что до лёгкого с весёлым... опять же, я не осёл, Блэкфайр.

— Блэкриверс, — твёрдо поправил Деймон.

— Да хоть как назовись, не осёл. С такими, как ты, на одну ночку не затеваются — тут или на всю жизнь, или лучше и не пытаться.

Тропинка под ногами была залита белым лунным светом — каждый камушек видно, каждый корешок, и никогда Деймон с таким вниманием не разглядывал землю у себя под ногами. С таким вниманием и так долго. Но отвечать следовало.

— И всё-таки, ты меня позвал, — ничего лучше он не придумал.

Вот где покойные родственники, когда они так нужны?

«Где Лори, когда он так нужен».

— Позвал. Я, знаешь... подумал, вдруг выгорит? Я человек фартовый.

— И вот — мы здесь.

— Здесь, да. Есть тут одно местечко укромное, там ещё братюня когда-то целовался с Минисой... — Талли отвёл в сторону ветви ивы, покрывшиеся пушистыми почками.

Деймон попытался развернуть разговор подальше от поцелуев:

— А ведь на всю жизнь, мессьер — это серьёзно!

— Опять мессьер!

— Прости, привычка. Так вот, это ведь очень серьёзно. И долго. Один такой мне клялся уже, — он не хотел вспоминать Гвейна, но к слову пришлось.

— Бросил?

— Бросил.

— Ну, я не такой и я не брошу. Я Талли, знаешь ли, у нас с серьёзным всё очень серьёзно. Мы умеем быть верными — что слову, что престолу, что милым.

— Медгер с тобой бы не согласился.

Подлый удар, но может, теперь проймёт?

— Он не Талли, а чмо с ушами.

Деймон невольно рассмеялся.

— Не смейся!

— Не смеюсь. Просто... да что это такое?!

Похоже, это было то самое укромное местечко — полуразрушенная беседка. Не слишком и укромная. Нет, летом она была бы красива, надёжно укрыта, вся увита плющом ли, виноградом ли — но сейчас сухие лозы, без листьев, только с почками, да полная луна позволяли отлично видеть, что творилось внутри. А творилось такое, что все сложные чувства по поводу симпатичного Талли и непроходящей, старой, как старые раны, любви выбило из головы.

В беседке была девица.

Растрёпанная, с вываленной наружу грудью — хотя куда же вываливать ещё, с нынешней-то модой... да и было бы, что там вываливать, у той Лианны, и то богаче, — с задранной юбкой, она сидела верхом на неподвижном теле кого-то долговязого. Тот был совсем уж пьян, до неподобия — не шевельнулся даже на шум.

— Лиза! — охнул охнул его спутник.

Лиза? То есть, эта девица непотребная — дочь грандолда Хостера Талли? Дожили.

— Дядя! — девица взвизгнула, пытаясь заправить своё скудное богатство обратно в корсаж, картинно всхлипнула и кинулась на шею сьеру Бриндену. — Он меня... снасильничал, меня, мне было... так страшно, так больно! — прорыдала она.

— Хорош насильник, — заметил Деймон, про себя подумав, что с долгом, честью и семьёй у этой Талли, как видно, было разве только чуть лучше, чем у Медгера. — Да он же никакой совсем, похоже, нажрался кифа для храбрости!

Если шмаль он знал на запах из-за Брина, то кифа нанюхался когда-то из-за того, что золотая молодёжь в столице эту дрянь лиснийскую, наполовину приворотное и на другую — всё ту же шмаль, когда-то очень любила. А Деймон — ненавидел, потому что без неё не обходилась ни одна пьянка с приличными людьми.

— Он меня заманил сюда и как набросится! Он... он угрожал мне! Ножом, дядя, ножом!

Угрожать тот мог разве что блевануть ей в вырез. И то едва ли: с членораздельной речью у парня явно всё было плоховато.

Талли оторвал девчонку от себя, с силой толкнул на пол беседки:

— Молчи, позорище! Глаза-то у меня пока что не выпали, что видел, то видел! Кто это и как ты его сюда приволокла?

— Он сам пришёл! — девица Лиза попыталась встать, споткнулась и снова рухнула.

Похоже, тоже чего-то хлебнула. Пришёл он, как же... если только приполз, и то едва ли — бедолага по-прежнему не шевелился, и Деймон заволновался.

Киф пили, растворив в молоке, причём не больше щепоти — и сколько дураков и дур, переборщив ли с дозой, сыпанув ли её в вино, отправились в Семь Преисподних после вечеринок у Гарта да Гарина, припомнить страшно. Золотые Плащи и Эйгор лично (а значит, Деймон — у брата почерк был чудовищный) аж устали писать родителям — несчастный случай, охота, трагедия: не правду же говорить.

А если это не конюший какой, а лорд? На турнире скандалов и так случилось больше, чем нужно! Да если и конюший, не помирать же ему за это...

— Я за септоном, — сказал он.

— Венчать их, что ли? Идея, конечно, недурна... — ядовито заметил сьер Бринден, брезгливо накрывая племянницу плащом.

— Нет, за зелёным, за нашим. Тут парень явно в глубоком передозе, надо спасать!

— А чем тут зелёный лучше серого?

— Тем, что он всю юность проторчал и знает, как такое лечить. Я побежал!

— Да какой вам передоз, всего-то горсточка, — сердито взвилась девица. — Петир как огурец был, а лорд Станнис только накинулся с ножом, как вдруг упал!

— Твою же Деву да Галладоном... — только и выдохнул сьер Бринден Талли, и Деймон, впервые за этот день, был с ним согласен целиком и полностью.

* * *

День у Брина прошел... продуктивно.

Рассчитал он правильно — в палатке мейстеров категорически не хватало рук; мейстер Уэнтов, Осфрид, зашивался даже при нескольких помощниках и полудюжине голубых сестер из септрия по соседству: шли не только ушибленные-переломанные-поцарапанные на самом турнире, но и передравшиеся латники, и не поделившие клиента шлюхи, и сцепившиеся за товар маркитантки... все, все прелести большого турнира.

В общем, Брину в палатке так обрадовались, что не посмотрели на молодость и тут же приставили к делу, благо, его хватало: мазать, шить, накладывать лубки, а в редкие свободные минуты — приготовлять снадобья, которые улетучивались как снег под весенним солнцем.

— Ты чьих будешь-то? — спросил Брина один из помощников — Фрей, судя по характерной хорьковости лица — когда где-то в середине дня мейстер Осфрид, оглядев умотанных в ноль септ и помощников, объявил перерыв и снарядил слуг сообразить скромную трапезу. — Учился на древобожском острове, служишь Баратеонам, а сам откуда, умелец такой?

— Риверс, — буркнул Брин прежде, чем сообразил, что стоило бы сообразить себе легенду.

— Блэквудов бастард, что ли?

— Ну да, Блэквудов, — не без вызова ответил Брин. — Что с того?

Родню в обиду он давать не собирался, хотя того же дядьку Сета от души обидел бы сам, за маму и тетю Мэрайю. Но что бы в семье ни происходило — то было их дело, всяких хорьков не касаемое, ни тогда, ни сейчас.

— Да ничего, в бутылку-то не лезь, — неожиданно добродушно похлопал его по спине Фрей. — Ты молодец, и что выучился, и что место себе подальше от родни нашел. Тезкам твоим куда меньше повезло.

— Каким тезкам? — Брин понял, что ничего не понимает.

— А ты что, не знаешь? — влез в разговор еще один парень, тоже приреченец, судя по выговору. — Папка твой, лорд Титос, уже который год округе бастардов строгает и всех первых мальчиков Бринденами называет, в честь какого-то архивеликого предка. Ну не ебнутый, а?

Брин не сразу сообразил, о каком таком предке речь; когда сообразил, то вспомнил лицо, которое давно, в прошлой жизни, изо дня в день, из года в год видел зеркале — изуродованное черной магией и Тварью лицо трупа с провалом на месте глаза и клеймом-пятном на лице — и содрогнулся.

— В корягу, — абсолютно искренне ответил он. — В чардревную... хотя нет, чардрева такой мерзости бы не потерпели. Просто в корягу.

У него отлегло было от сердца — вот и не надо мучиться с легендой, имя назовешь, и все сами додумают, — и тут же замутило от осознания, что произошло.

Кажется, с подачи Твари деградировали не только Таргариены, но и Блэквуды. Причем настолько, что Врагу не то что проход к Белому Древу откроют, а сами его спилят и с поклонами вынесут.

Долго казниться Брину не пришлось — после перерыва пациенты потянулись таким косяком, что времени не было не то что присесть, а до выгребной ямы сбегать, на самокопание и самокусание — тем более. Сил на то, чтобы дойти до баратеоновских шатров, тоже не было, поэтому Брин прикорнул прямо в палатке — на лавке, подсунув под голову зеленое облачение.

Ему показалось, что он едва закрыл глаза, как его разбудили тряской за плечо.

— Ну что там? — сонно спросил он. Спать хотелось адски; день был сложный, а до этого была ночь с ритуалом, а до этого еще один день... — Все ушли, что ли?

— Брин, вставай. С Хози беда.

Это был Деймон. Растрепанный, непривычно разозленный и, кажется, немного напуганный.

— Я не хотел тебя будить, прости, — а голос у него был откровенно виноватый. — Но там с Хози совсем все плохо, и...

— С ним все плохо с того момента, когда тетка Барба его с батей делала и стоп-рычаг приспособить забыла, — буркнул Брин. — Ладно, что случилось, он опять с кем-то подрался? Или допрыгался, и его теперь как тебя латать придется?

Последнее казалось наиболее вероятным: если уж у святого папы Дейрона время от времени тянулась рука к палке, то что уж говорить о местных, к выступлениям брата непривычных.

— Нет, он... не поверишь, он кифа пережрал.

Брин замер, натянув сапог до половины.

— Хози — что?! — он поспешно надел сапог и нырнул головой в облачение, чтобы не заржать в голос. Да неужели, впервые за сто лет в семье малолетний долбоеб пережрал шмали, и этот долбоеб — не он? — Ты уверен?

— Абсолютно. Я запах этой дряни ни с чем не перепутаю.

— Так, ага, — Брин внимательно покивал, но злорадная улыбка все равно просилась на губы. — И что он делает? Исполняет "На банане я сижу" как Лори? Голым пляшет, как Рейгель? Крутит корону на своем хозяйстве, как... хм, неважно? Я просто хочу на это посмотреть, я же его упоротым ни разу...

— Брин, он лежит и не шевелится.

Брин осекся. Потом одним движением натянул капюшон, сгреб сумку с лекарствами со стола и, подумав, закинул туда еще пару мелочей — небольшое зеркало и небольшой же светец из прозрачного, но плотного мирийского стекла.

— Вот с этого и надо было начинать, — отрезал он. — Веди. Не очень далеко, надеюсь?

* * *

Эйгор обнаружился в беседке на берегу озера в состоянии, на первый взгляд близком к трупному. Рядом обнаружились незнакомый рыжий рыцарь и полураздетая рыжая же деваха, но Брин не стал обращать на них внимание — рухнул на колени рядом с братом и рванул ворот его дублета, на ходу нащупывая пульс.

Первая паника от того, что они с Деймоном опоздали, схлынула так же быстро, как и накатила — пульс у Эйгора был, частый, но слабый, как будто сердце из последних сил трепыхалось, чтобы протолкнуть по жилам отравленную кровь; Брин поднес к губам брата зеркало — поверхность запотела. Хоть это хорошо, не надо качать сердце и легкие, но вот стремительно синеющие губы не радовали.

А братец еще и зубы стиснул, рвотное не влить.

Блядство.

— Кинжалом лучше не надо, можешь сломать совсем не кинжал, — бесстрастно заметила из-за плеча Гвенис. — И рвотного, боюсь, больше дозы понадобится, иначе не успеем.

Один Брин знал, чего при жизни стоила ей эта бесстрастность во время лечения.

— Вижу, — процедил он. — Д... Геймон, давай сюда, голову ему придержи. И сам постарайся не стошнить.

На такой случай у него тоже имелось средство, кроме рвотного: банальная охотничья приманка для лис и волков. Для зверей она благоухала, для людей — воняла так, что выдергивало в мир и выворачивало наизнанку даже из комы, Брин не раз проверял на себе. Сработала и на этот раз: стоило сунуть откупоренный флакон братцу под нос, как он тут же распахнул глаза, еле успел перевернуться, и его с шумом вырвало — хорошо хоть в кусты, а не Деймону на сапоги.

— Кет...

— Какая Кет? Нет ее тут, блюй давай, — Брин украдкой перевел дух: все было не так плохо, как показалось сначала. — Геймон, суй ему это под нос каждый раз, как его рвать перестанет. Только дыхание пусть переводит, чтобы не захлебнулся.

— Он же так кишки свои выблюет.

— Пускай выблевывает. Чем меньше у него в брюхе этой дряни, тем легче будет выводить остаток из крови, — Брин поднялся на ноги. — К слову о дряни: сколько он выжрал и в чем?

— Понятия не имею, — Деймон нахмурился и как-то очень недобро покосился через плечо. — Все вопросы вон туда.

Ага, значит, не просто так те двое тут маячат.

Девица, как оказалось при ближнем рассмотрении, тоже была в очень характерном состоянии: расширенные зрачки, нарушенная координация — как есть, сама хлебнула для храбрости, но немного, раз в сознании... и да, наряд, наряд тоже красноречивый: якобы растрепанная прическа, где все шпильки на месте, аккуратно расшнурованный корсаж (правильно, рвать лучше не надо — ткань денег стоит, притом дорогих) и демонстративно вываленные прыщики, которые только по недосмотру божьему назывались грудью. Классика, как сказали бы Мейкар и взрослый Хози. Сколько таких дур Брин повидал в той жизни, сколько, как почти штатный медик городской стражи, осматривал... и сколько из них ехало не замуж за выбранного богатого дуралея, а домой с позором — в лучшем случае. А то и под постриг или на тот свет.

Брин все, связанное с любовной магией и приворотами, ненавидел еще с прошлой жизни, дур, пытавшихся подобными методами прикрыть грех или поймать богача, искренне презирал и при мысли, что это пытались провернуть с его братом, его замутило. Хотелось взять девчонку за горло и сжимать, сжимать, раздирая горло голыми руками, пока у нее глаза из орбит не вылезут и жизнь не вылетит вместе с дыханием... нет, стоп. Это не его мысли, это мысли Твари, Тварь такое очень уважала; Тварь почуяла его злость и тут же нарисовалась рядом, радостно потирая бледные ручонки. Не дождется.

Брату он сейчас нужнее, помощь брату важнее его гнева.

— Основа? — отрывисто спросил он, усилием воли и мысленными пинками загоняя Тварь обратно. — Концентрация?

— Ч-чего? — не поняла девица.

— Сколько разбодяжила и в чем, говори, дура, быстро!!

Церемониться Брин с ней не собирался, да и некогда было — Эйгор на заднем фоне блевал трудолюбиво и почти безостановочно, но снарки знают, сколько отравы попало в кровь.

— Ты не смеешь так разговаривать с дочерью гранд-лорда!

Какая она, однако, смелая, с сиськами наружу и мужиком за спиной.

— Я смею разговаривать со сраной отравительницей как хочу, — вкрадчиво, даже ласково ответил Брин. — А еще я смею пойти к королю или кронпринцу и сказать, что у нас тут попытка отравления королевского племянника и... — он демонстративно втянул носом воздух, — м-м-м, да это киф, никак? Приворот, значит, злочинное колдовство... так как — скажешь, что ты там намешала, или прямо тут костер разведем?

Деймон, придерживавший Эйгора за плечи, посмотрел на него с одобрением и чуть ли не с нежностью, девица — так, будто Тварь во плоти увидела. Хотя, тут дело было как раз не в Твари, просто не надо бесить человека, который может сломать вам все кости в теле, перечисляя их при этом на высоком валирийском⁽³⁾.

— Лиза, скажи ему, — прошипел рыцарь.

— Я... да я горсточку, дядя, я же говорила...

— Горсточку — это сколько? — каменным голосом спросил Брин. — Две щепоти, три?

— Не зна-аю...

— Сосуд из-под нее где?

— Кисет... с собой...

— За корсажем, скорее всего, — кивнул Брин рыжему рыцарю — дядьке шалавы, как выяснилось. — Достаньте, мессьер, окажите любезность.

— А сам почему не достанешь? — отмер тот.

— Потому что тогда она заорет, что я ее лапаю.

Спасибо взрослой версии Хози, научил, как этих дряней обыскивать.

Кисет ожидаемо нашелся там, где Брин и предполагал — красивый кисетик, с рыбками вышитыми и содержимым, которого половине столицы хватило бы уторчаться вмертвую, уж Брин-то в этом толк понимал. Он пригляделся, взвесил кисетик на ладони — на всякий случай, и уточнил:

— Полный был?

— Битко-ом... — прохныкала девица.

— Хм, — Брин развязал тесемки, принюхался — нет, не пересыпанный мукой или мелкой солью, как это любят делать жуликоватые торговцы, обычный киф... качеством мог быть и получше, правда — примесь шеша чувствовалась, очищать надо было нормально. — А растворяла в чем?

— В компоте...

А, ну тогда понятно, почему Эйгор пока жив...

— ...а в компоте был мейстерский ого-онь! Я сама попросила его подлить, чтобы сработало быстрее!

...или нет. Совсем нет. Ни разу не понятно, разве что действительно боги вмешались, старые или новые.

— Что у тебя с лицом, парень? — осторожно спросил рыцарь. — Удивлен, что благородная девица знает такие вещи?

— Удивлен, что мой... лорд жив еще! — взорвался Брин. — Что он дышит, что у него сердце еще бьется! Эта ваша идиотка ему полторы смертельных дозы в алкоголь херанула, как он до моего прихода дотянул — божьим чудом, не иначе!

— И моими молитвами, — процедила тетка Барба за спиной. — Так, девки, дайте-ка мне прялку, ту, что для канатного волокна. Этой пиздорванке рыжей как раз и по форме, и по размеру зайдет в то место, которым она думала.

— Не дадим, — кротко отозвалась Гвис.

— Нам после вас, тетушка, ничего не останется, — мрачно поддержала ее Дени.

— Да я же Петиру столько же сы-ыпала! — взвыла девица, до которой наконец дошло, в какой заднице она оказалась. — И с ним все в порядке-е!

Брин в ответ только презрительно махнул рукой — мол, знать не хочу, что там за Петир, пошли ему боги здоровья, — и зашагал к братьям: судя по звукам, Эйгору уже нечем было тошнить.

— Давай его в палатку, — коротко велел он. — Скажи там, пусть простыни тащат, полотенца и воду, много воды — будем обтирать, — ко всему прочему у брата выступил характерный холодный липкий пот. — Дедушку Крессена попроси достать ромашку, отвар маргариток и еловых иголок, если есть, — горный пот⁽⁴⁾ бы, конечно, сюда, да только где его взять, Брин не был уверен, что подобная редкость найдется и в королевском обозе. Значит, придется обходиться чем есть. — Кровь пусть не отворяют, только хуже сделаем. Все, иди вперед быстро, я догоню.

— Слушаюсь, мой лорд мейстер, — Деймон легко подхватил на руки заблеванного Эйгора и вдруг замер. — Брин... я тебе говорил, что ты солнышко и умница?

— В основном ты мне говорил, что я шмалежор, — невесело хмыкнул Брин. — Но про солнышко я не прочь еще раз услышать... только не здесь, и не сейчас, когда балбеса нашего откачаем.

1) Робб Рейн, известный сподвижник Блэкфайра, позднее один из капитанов Золотых Мечей

Вернуться к тексту

2) Владения Вебберов — Холодный Ров

Вернуться к тексту

3) Парафраз другого, очень известного доктора.

Вернуться к тексту

4) Он же горная смола, он же шиладжит, он же мумие. В медицине с древних времен использовался как ранозаживляющее и детоксикационное средство, стоил баснословных денег: драхма мумие (4,25 г) по цене равнялась молодому сильному рабу

Вернуться к тексту

— Лорд Станнис, конечно, сильно изменился за последнее время, — задумчиво сказал мейстер Крессен. — Но употребление подобных... веществ... даже на спор... нет, на него это совсем не похоже. Или я совсем его не знаю.

В углу шатра, наспех отгороженном запасными простынями, устроили что-то вроде госпиталя: Деймон и сдернутый на помощь Джастин Масси стаскивали со слабо трепыхавшегося Эйгора грязную одежду и обтирали чистой водой и разбавленным отваром ромашки, Брин рядом колдовал — не в прямом смысле — над походными котелками с настоями. Крессен притулился подле него с Ренли на руках; малыш даже уже не ревел, а просто прижимался к деду и пырил на мир испуганным олененком. Дать бы ему чего-нибудь, чтобы заснул побыстрее и не видел всего пиздеца, но дедушке Крессену явно было виднее, как успокаивать таких маленьких.

У самого Брина такого опыта не было: сына увезли за море еще в пеленках, дочку он сам просил от него прятать — точнее, от Твари, — а девочки Гвенис были все же постарше.

— А он не употреблял, ни на спор, никак, — Брин подсыпал в котелок еловых иголок — спасибо жрецам с Острова, дали с собой всякого. — Его отравили.

— Отравили? — напрягся Крессен. — По приказу короля?

— Нет, слава богам. Девица какая-то, чуть постарше меня. Приворожить хотела, не рассчитала дозу.

Или просто была из породы тех дур, которые считают, что чем больше бахнуть мужику приворотки, тем вернее он тебя полюбит. Брин в прошлой жизни видел одну такую — поцелуем русалки⁽¹⁾ человека отравить умудрилась, это ж какой-то недостижимый уровень идиотизма.

Крессен поджал губы, задумался на мгновение и коротко кивнул своим мыслям.

— Маргаритки можно отцеживать, — заметил он. — Остужай и попробуем выпоить лорда Станниса, если не возьмет — тогда еловый настой, он как раз доварится. И... Брандон, нам придется объясняться с лордом Робертом. Я подумаю, как это сделать.

Само собой, беда не пришла одна.

— Где эта сволочь?!

Брин как раз отцеживал иголки, когда у него над головой рявкнули так, что чуть уши не заложило; только многолетняя привычка — выработанная при помощи все тех же Мейкара и Хози — позволила ему не дернуться и не перевернуть котелок с лекарством.

Интересно, кто же растрепал до времени, Джастин, что ли... хотя нет, он тут все время был. Видимо, сам лорд Роберт заподозрил неладное, не нашел брата и оруженосца поблизости и пошел их проверить.

— Не держи меня, лисниец! Станнис, нашу с тобой мать, я тебе говорил — хоть одна срань на пиру случится...

— Роберт, тихо!

Ух ты. А Брин и не думал, что дедушка Крессен умеет так греметь.

— Да что тихо-то, мейстер Крессен?! Этот пиздюка кусок то деснице надерзит, то с кронпринцем сцепится, а сейчас до кучи шмаль жрать начал!

— Станнис ничего не употреблял, его отравили!

В шатре повисла звенящая тишина; Брин выглянул из-за занавески — лорд Роберт замер горой у опорного столба и, кажется, не мог вымолвить ни слова.

— Отравили? — хрипло выдавил он наконец. — Кто? Как? Когда?

— Обсудим это потом, — сурово ответил Крессен и всунул ему в руки готовившегося зареветь Ренли. — Успокой пока брата, сядь где-нибудь и, ради Старицы, не мешай септону Брандону и мне — Станнис очень плох!

Лорд Роберт машинально покачал Ренли, рухнул на тот стул, где раньше сидел Крессен — стул заскрипел, но не развалился — и уставился на неподвижного Эйгора на кровати.

— Я... могу что-то сделать?

— Можете, — быстро сказал Брин. Ему-то, неизвестному зеленому жрецу, драгоценное снадобье вряд ли отдадут, а вот для личной просьбы грандлорда, быть может, и расщедрятся. — Мой лорд Роберт, вы сможете достать горный пот, хоть немножечко? Неважно, где, неважно, как — купить, украсть... вы бы нам очень помогли!

— Не надо красть, — Роберт провел рукой по лбу. — У меня в сумках... мы в Долине горцев гоняли перед тем, как на турнир ехать. Нашли эту штуку близ одного селенья, много, папа Джон сказал — это знатное лекарство. Я мейстеру Крессену в подарок вез, ну и просто чтобы в замке было, не лишнее же... бери сколько надо, пацан, о чем разговор.

Что ж, Семеро продолжали являть чудеса и хранить Эйгора. Этак и Брин в них уверует вскорости.

Ну, или это Старые боги сжалились над ним и отвели от перспективы выпаивать братца одними еловыми иголками.

— Он умрет?

— А? — Брин вздрогнул и отвлекся от ступки, в которой толок для снадобья мягкий черный камень.

В шатре было все так же тихо, только огонь трещал да еле слышно постанывал в беспамятстве Эйгор; Деймон, Джастин и мейстер Крессен не отходили на него ни на шаг. Ренли уснул на руках у брата, устав плакать и бояться, а сам Роберт сидел на том же самом месте и все еще не сводил взгляда с Эйгора.

— Станнис умрет? — повторил он свой вопрос.

— Я не знаю, — честно ответил Брин. Его учили не лгать больным и их родичам, хоть это и нелегко давалось. — Мейстер Крессен и я делаем все возможное, но... доза яда была слишком велика. Тут только молиться, мой лорд Роберт.

— Какого яда, это же шмаль? Ею разве можно отравить?

Удивительная незамутненность для человека его возраста и положения; когда Брину в прошлой жизни было столько же, золотая молодежь при дворе и в остальных королевствах знала не только как это делается, но и какую шмаль — или сочетания шмали — для этого лучше выбрать. Особенно просторцы отличались, за ними записывать можно было, что Брин и делал время от времени.

— Этой — можно, мой лорд Роберт. Вы слышали что-нибудь о предельной дозе?

— Ну да, мелькало что-то у Корбреев в разговорах.

— Ее еще называют смертельной дозой, так понятнее. Предельная — потому, что предел человеческого тела достигнут, дальше только привет предкам. Не у всякой шмали такая доза есть, лишь у самой забористой, у кифа примерно вот столько, — Брин взял со стола одну из бронзовых ложечек и продемонстрировал лорду Роберту. — А лорд Станнис получил в полтора раза больше. Кроме того, киф обычно растворяют в молоке или воде, а вашему брату сначала мейстерский огонь в питье плеснули, и только потом эту дрянь засыпали...

— Да хватит юлить уже, зеленый, говори как есть!

Вот и пробуй потом не говорить им неприятную правду в лицо. Никакой благодарности.

— Такое сочетание — это почти мгновенная смерть. Сердце не выдерживает, и... все.

Роберт чуть нахмурился, глядя на брата:

— Но Станнис-то еще жив.

— Да, жив. И был жив, когда я пришел. Это внушает определенную надежду, — Брин взболтал в воде получившийся порошок. — Идемте, мой лорд Роберт, мне понадобится ваша помощь.

— Думаешь? — Роберт принюхался и поморщился. — Я вот не думаю, что моему брату надо эту гадость пить.

— Ему не нужно, а необходимо, — подтвердил Брин. — Но вы правы, гадость жуткая. А... лорд Станнис и когда обычным лекарством его накормить пытаешься, пинается и плюется, как злобная скотина, — и даже без "как". — Сейчас ему тяжко, но я все равно не уверен, что мы с мейстером Крессеном его удержим.

Только спустя несколько долгих, почти бесконечных часов и Брин, и мейстер Крессен смогли с уверенностью сказать, что жизнь Эйгора вне опасности — во всяком случае, на ближайшие сутки. Мейстер Крессен остался у его кровати — наблюдать; Деймона Роберт поманил за занавеску, и Брин, только закончивший наводить порядок на рабочем столе, двинул следом.

— Брин, тебе бы поспать, ты третьи сутки на ногах, — озабоченно шепнул ему Деймон.

— Пусть останется, я быстро, — хмуро кивнул Роберт. — А теперь рассказывайте: кто, как и когда траванул моего брата.

Брин пожал плечами — он пришел уже под конец и ничего не знал. Слово взял Деймон: по нему выходило, что он пошел прогуляться по берегу и у беседки столкнулся со сьером Бринденом Талли; в самой беседке обнаружились бессознательный Эйгор и племянница сьера Бриндена в абсолютно непотребном виде, а при племяннице — кисет, битком набитый шмалью. Роберт слушал его и мрачнел с каждым словом.

— Она созналась, что отравила? Или может, видел ее кто?

— Созналась, мой лорд Роберт, — кивнул Брин. — При мне, сьере Геймоне и своем дядьке. Еще орала, дескать, еще кому-то так же сыпала, и с этим бедолагой все в порядке, не знаю, правда ли.

— Да нахера ей это?

— Когда мы пришли, девица Талли пыталась инсценировать изнасилование, мой лорд Роберт, — негромко и зло ответил Деймон. — Очень неправдоподобно, должен сказать.

— А Станнис не мог ее и впрямь того, под шмалью-то? — задумался Роберт. — Я не сомневаюсь в братишке, но это же шмаль, я просто уточняю!

— Исключено, — мотнул головой Брин. — В том состоянии у него не то что не встало, даже не пошевелилось бы. Да и на ней самой ни следа.

— Даже одежда не изорвана, — подтвердил Деймон. — Мой лорд Роберт, поверьте, я знаю, увы, как выглядит изнасилованная женщина, и вполне могу отличить настоящую беду от маскарада.

— Я вас понял, — Роберт побарабанил по колену. — Только вот не пойму, нахера девчонке Талли это все. Она — младшая дочь, Станнис — младший сын... за каким пеклом такое блядство разводить, мы бы их и так поженили при надобности!

— Если только девчонка уже давно не девочка, — буркнул Брин. — А то и вовсе с подарочком.

Справедливости ради, для дуры Талли в таком случае было бы куда безопасней стравить плод, пока срок небольшой — наверняка состряпала тоже под шмалью, да и потом жрала — и наплести будущему мужу что-нибудь про потерю девичества в седле, в Приречье это была типичная отговорка. Но дура — она и в Соториосе дура, очевидное и простое ей в голову как раз и не придет.

Деймон пихнул было Брина локтем, чтобы поменьше болтал, но было поздно — по лицу Роберта загуляли желваки.

— Так значит, да? — рыкнул он. — Ну ничего, я с вами разберусь, селедки тухлые... Блэкриверс!

— Я здесь, мой лорд.

— Руки в жопу и за мной, прижмем этих блядин по горячим следам. Моим братом шлюху прикрывать, надо же додуматься! — Роберт посмотрел на Брина, и в его голосе прорезалось беспокойство. — Ты, пацан, и впрямь шел бы спать, а то будешь ни зеленый септон, ни серый, а никакой. Рассказ твой Блэкриверс повторит при необходимости.

Брин хотел было поспорить, но Деймон мягко приобнял его за плечи и подтолкнул в сторону кроватей — иди, мол, тебе нужно. И не успел Брин потихоньку улизнуть к котлам, как на его пути возник мейстер Крессен:

— Спать, септон Брандон. На тебе лица нет.

— Но лорд Станнис...

— Я посмотрю, а молодой Масси мне поможет.

— Но...

— Ты не слышал своего лорда и своего старшего товарища? Спать немедленно!

* * *

— Мой... лорд, — "брат", кричало всё внутри, "мой брат", — едва не погиб по вине этой девки! О каком изнасиловании может идти речь, он ходить не мог! Вы обезумели, милорды и мессьеры?!

Ярость затмила рассудок, заставила забыть о том, каково его место в этом новом, неправильном, безумном мире — Деймон говорил с ними как равный. Нет, как высший — как Таргариен, как избранный король Чёрного Воинства.

И конечно, реальность не преминула о себе напомнить: его слова просто оставили без внимания.

Только лорд Роберт положил ему на плечо тяжёлую руку.

— Бринден, ты был свидетелем происшествия. Что ты можешь сказать? — холодно спросил лорд Талли.

— У меня нет причин не верить племяннице, — ответил тот. — Она была беззащитна перед лордом Станнисом, и всё говорило, что только моё появление спасло её честь.

Талли важно кивнул. Рука Роберта стала словно вдвое тяжелее, пальцы вцепились в плечо Деймона, оставляя синяки.

— Может быть, можно будет договориться? — старик Аррен бросил строгий взгляд на своего воспитанника, словно боясь, что тот сорвётся и вытворит что-нибудь.

Лучше пусть боится Деймона.

— Ты ничего не изменишь, если сейчас их всех убьёшь, — невесело сказал Лори над ухом.

— Но можешь всё запомнить и подсыпать им яду потом, — хмыкнула с другой стороны Дени.

О да. Он запомнит.

— Договориться? — Роберт поднялся, медленный и страшный, как горный медведь. — Мой брат невиновен. Его присяжник клянётся в этом, и наш зелёный септон свидетельствует в его пользу. О чём мне договариваться — со лжецами?

Аррен картинно вздохнул. А чего он ждал? Что хозяин Штормов утрётся, получив нелепое обвинение от гнилой рыбины?

— Можно не договариваться, — неожиданно мягко сказал вездесущий Мартелл, но в его чёрных, немигающих глазах не было ни толики добра. — Можно отнести это дело на суд королю и пусть он решает, чьё слово имеет больший вес — лиснийского мошенника или природного Талли.

Вдох. Выдох.

Отче, неправду зриши на земле моей, зриши грешников, блядословие рекущих. К тебе взываю из тьмы бессилия: будь моей силой, к тебе взываю из тьмы отчаяния: будь мне надеждой. Буди огнём, что растопит воск злочиния, буди мечом, что рассечёт путы клевет, буди ветром, что развеет дым обмана, буди светом, что укажет путь к правде. Ты бо, Отче, един Судья, и един Царь, к тебе прибегаем и тебе молимся...

Сколько ещё голосов у него за спиной шептало молитву святого Тиланда, последнюю надежду неправедно обиженных?

— Чего ты хочешь за жизнь моего брата? — сквозь зубы спросил Роберт.

— Сущий пустяк: честь моей дочери, — любезно улыбнулся Талли и Деймон понял, что этот мерзавец ни на секунду не поверил малолетней распутнице.

— Зашить ей порватое? Это к портному, — сплюнул Роберт.

— Зачем так грубо? — снова подал голос Мартелл. — Мой лорд Баратеон, посудите трезво. Это идеальная партия для вашего брата. Младшая дочь и младший сын — никто не скажет, что они не равны друг другу, не так ли? В конце концов, семейство Талли не обошли вниманием даже драконы, — Мартелл гаденько усмехнулся и добавил: — Опять же, подумайте с такой стороны: в этом браке юноша получит самое близкое к тому, чего он желает — разве это не прекрасно?

— Нет, — просто ответил тот.

— Выбор за тобой, — развёл руками Мартелл. — Король будет просто счастлив такому развлечению.

— Я не говорю, что я против! — поспешно выкрикнул Роберт и тише добавил. — Но вы не заставите меня сказать, что я этому рад.

— Вот и чудесно, — хлопнул в ладоши Мартелл. — Когда огласим помолвку?

— Завтра, — потребовал Роберт.

На что он надеялся? Может быть, тоже на Отца и его справедливость.

— Чтобы к завтрашнему вечеру придумал, как этого не допустить. Понял, Блэкриверс?!

* * *

Деймон не знал, чем сьер Мелбин Творожок заслужил свою кличку — и не особо хотел знать, если честно — но был ему благодарен достаточно, чтобы отдать свой единственный золотой. Творожок последние года три гулял с Аннабет, горничной из Риверрана — знакомить с ней Деймона он отказался, зато поведал, что за последние три месяца леди Лиза не оставила ей ни единой кровавой тряпочки и ни одного пятнышка на простынях.

Теперь бы понять, как эту интересную истину подать так, чтобы семейка лжецов не смогла отвертеться — а то ведь наличие бастарда их только подстегнёт.

— Мейстер, — сказал Лори. — Пусть прилюдно сообщит, что девица беременна. От такого не отмоешься.

— Мейстер служит хозяину, — возразил Мейкар. — Нашему не поверят, а чужой едва ли согласится.

— Если у него не будет своих счётов с Талли, — возразил Лори. — Давай, нахле... Деймон, думай. Кто хочет им подгадить, но сойдёт за независимого?

Как будто он разбирался в нынешней политике. А впрочем...

— Есть одна идея.

Гнуть спину Деймон, признаться, умел не очень. Гордость у него была и от природы — драконья кровь не водица — и от воспитания, особенно от тёти Элейны, и от памяти о том, как он был избранным королём. Но ради брата — ради того, чтобы никто никогда не посмел безнаказанно его обвинять — он готов был не то, что спину гнуть — на брюхе валяться.

— Простите, что посмел обратиться, мой лорд, — ниже, ещё ниже поклон, и надеяться паче надежды, что до высокой особы не дошёл слух о разговорах у костра.

— Прощаю, — брезгливо ответил Ланнистер. Значит, Отец миловал. — Ты сказал, что у тебя есть некая ценная информация? Говори быстрее, время — деньги.

— Недостойный слышал, что сына вашей милости, — он нарочно ошибся титулом, выбрав один из королевских, и прямо почуял, как тот замаслился, — сватали за девицу Талли...

— Сватали, — согласился Ланнистер. — Но ты опоздал с любыми новостями, сговор не состоялся.

— Но ваша милость не знает, отчего переговоры начали так внезапно, — не поднимать глаз, не разгибать спину, беседовать с отвратительного фасона туфлями.

— Оттого, что она вошла в возраст, полагаю?

— Можно и так сказать, ваша милость, — этот фанфарон ни разу не поправил Деймона, поэтому стоило продолжать. — Вот только всё Приречье знает, что старый Талли пытается сбыть дочку с рук, пока не вышел срок.

— Какой срок?

— Ну, после которого уже никак нельзя будет сказать, что дитё просто до срока народилось, ваша милость, — нарочито-простовато ответил Деймон.

— Ты! Ты понимаешь, кого и в чём обвиняешь, лисниец?! — неужто и этот в сговоре?

Плевать, отступать некуда. Ниже поклон, раболепнее тон, непреклоннее суть:

— Как не понимать, ваша милость! Да только вот обидно же, что вашим сыном, таким славным юным рыцарем, хотели брюхо прикрыть! Как рыцарю обидно, ваша милость, видит Воин...

— Обидно ему... Селестин! — Ланнистер не крикнул, просто позвал негромко, но мейстер его услышал и явился почти немедленно. — Дочь Талли нуждается в полном медицинском осмотре. Возьмёшь с собой септу Эглантину. Всё понял?

Мейстер низко поклонился и исчез.

— А ты, лисниец, подождёшь здесь. И посмотрим, чего ты заслужил: награды — или казни за клевету на тех, кто неизмеримо выше тебя.

* * *

И конечно, Талли был у костра. Как ни в чём не бывало, улыбнулся Деймону, приветственно махнул рукой:

— Я тебе место придержал, садись.

У Деймона заныла скула.

— Воздержусь.

— Чего так? Сердишься, что ли? — искренне удивился тот.

Найти приличные наследнику Зелёного Дракона слова было очень сложно. Впрочем, если подумать, как раз наследнику Зелёного Дракона — судя по опыту общения с его призраком — приличествовали именно те слова, что шли сейчас на ум.

— Мне очень дорог лорд Станнис, — наконец сказал он.

Талли сочувственно кивнул:

— Бывает. Но ты ж понимаешь, нашу девочку надо было спасать. Пацану-то что, для него все дороги открыты, а ей был бы позор на всю жизнь.

— Он еле выжил, — тихо сказал Деймон. Наверное, пытался всё-таки достучаться — и как всегда, чувствовал, что тщетно. — Пока что выжил. Я не знаю, будет ли он жив завтра, или послезавтра, или потом. Вы так споро его жените, что даже не озаботились об этом узнать — что вы, что лорд Роберт.

— Ну да, некрасиво вышло, девочка переборщила с любовным напитком. Что поделать, умница в семье у нас Кет! — он усмехнулся. — Ничего, оклемается, как раз к добрым вестям. Не каждому, знаешь ли, младшему сыну такая невеста достаётся.

Он не слышал.

— Лорд Станнис может умереть, — внятно, разборчиво повторил Деймон. — Он отравлен, и хотя наш зелёный септон помог ему пройти первый кризис, остаются ещё три. Ваша племянница отравила его, мессьер! А вы, человек, который говорил мне о рыцарстве, оболгали её жертву.

— Громкие слова, Блэк...риверс, — нахмурился Талли. — А по сути-то что? Она моя племянница, я её с детства знаю. Сам-то как бы поступил на моём месте?

Деймон попытался представить хоть одну из своих дочерей или племянниц на месте отравительницы. Фантазия ему решительно отказывала.

— Так-то, молчишь. Значит, понимаешь — своя кровь выше всего. А я — Талли. У нас как? Семья, долг, честь. Так что не обессудь, Геймон — а если твой лорд помрёт, иди ко мне в присяжники? Будем вместе искать в мире правды, а?

Крепкие, сильные руки обняли его со спины, не давая сделать ни шагу. Кровавый туман, заволокший разум, медленно отступил и Деймон разобрал голос Лори:

— Вот так, спокойно. Вдох. Выдох. Ты убьёшь его потом, так, что никто не найдёт следов. Не сейчас. Сейчас ты улыбнёшься и скажешь что-нибудь бессмысленное — никто не умеет это делать лучше тебя. И сядешь у костра думать о том, что лысый лев уже разинул пасть и все усилия этих гнилых рыбин пошли прахом... подумать только, такой красавчик — и такая дрянь!

Лори. Конечно, это был Лори.

Кто, если не он.

— Я покрашусь в рыжий, — сказал Деймон, и, конечно, Талли понял это совершенно неправильно.

* * *

Роберт мерил шагами шатёр, когда явился лисниец — счастливый, словно в Материн День.

— Сегодня на вечернем пиру будет веселье, мой лорд.

— Будет, — согласился Роберт. — Да только не у нас.

— Почему не у нас? У нас тоже. Особое такое веселье, — хмыкнул лисниец. — После которого Талли не навязывать вам брак будет, а униженно умолять, чтобы взяли с любым приданным. И не младшую его гулящую, а старшую умницу.

— Она за Брандона просватана.

— Просватана, да, — хмыкнул лисниец. — До вечера.

— Да что такое будет вечером, несносный ты человек?!

— Ах, мой лорд, кто же портит хорошие сюрпризы? Только знайте, что лорда Станниса это освободит от любого обвинения. И, как я сказал, если вы захотите взять в семью леди Кет — это будет совсем несложно и даже сказать, крайне выгодно.

Звучало бредово, но в сущности, что Роберту оставалось, если не верить?

До вечера Роберт был, как на иголках, и даже вина за столом выпил всего две кружки — Дикон аж посмотрел на него с опаской, как на больного. Шла уже третья перемена блюд; остатки барашка унесли, пришёл черёд лебедей — как положено, плывущих по столу во всей пернатой красе.

Третья перемена блюд, а обещанного чего-то важного всё не было, как вдруг...

— Мой лорд Талли, — прозвучал голос Тайвина Ланнистера, как всегда, негромкий, но отвратительно хорошо слышный. — Я слышал, ваша дочь нездорова?

Талли бросил взгляд на Роберта и ответил:

— Да, ей нездоровится. Вчера было свежо.

— В самом деле, — согласился Тайвин. — Я даже послал к ней своего мейстера. Он говорит, в её положении не стоит слишком много гулять, надо быть осторожнее.

Роберт поперхнулся лебяжьей ножкой и решил, что ослышался.

— Мой лорд Ланнистер? — переспросил Хостер.

— Право, мой лорд Талли, вы некрасиво себя ведёте — не известить нас о том, что уже нашли дочери супруга, — продолжал Тайвин. — И кто же счастливый отец?

Пронзительный, мерзкий смех короля раздался как нельзя вовремя, потому что Роберт уже начал терять ощущение реальности.

— В чём вы обвиняете мою дочь, мой лорд Ланнистер? — Талли силился изобразить спокойствие, но рожа у него всё больше и больше краснела.

— Обвиняю? — с деланным удивлением переспросил Тайвин. — Неужели мой лорд Талли хочет сказать, что леди Лиза ещё не замужем? Нет-нет, я отказываюсь в это верить. Только не в вашей семье. Отчего вы так старательно скрываете имя жениха, мой добрый лорд? Мы жаждем его знать!

Глаза у Хостера бегали, как тараканы в банке: туда-сюда, туда-сюда, а Роберт большими глотками пил белый эль и в ушах у него стучало: "Свобода, свобода, свобода".

Станнис не достанется отравительнице, Баратеоны не прогнутся под рыбий плавник.

— Да, Талли, мы жаждем, — оторвался от гусиной ножки король. — Кого ты предпочёл сыну нашего Десницы, а? Давай, давай, не стесняйся. Мы слушаем! Не может же быть, что честная девица Талли пошла по рукам до брака? Сами знаете, что с такими делают, а?!

Рот его и борода были алыми от брусничного соуса.

Как всегда, когда вмешивался король, все затихли и испугались.

Вот папа Аррен. В отличие от Роберта, он был явно в отчаянии — губы его шевелились в беззвучной молитве, бледно-голубые глаза чуть не выпрыгивали из орбит от напряжения. Как будто что-то плохое случилось, а не Станнис от отравительницы спасся.

Старший Старк переводил взгляд с Талли на Аррена и обратно и рассеянно барабанил пальцами по столу. Эддард и Бенджен обняли за плечи побледневшую, напуганную Лианну — да и другие дамы выглядели не лучше. И то: конечно, шлюшка Талли заслуживала всего, что взбредёт в голову ёбнутому величеству, но он же на ней не остановится!

— Знаем! Их голыми проводят по городу, чтоб каждый видел, чем они согрешили, — против ожидания, раздался голос Брандона. — Не такого я ждал, Талли, когда мечтал увидеть телеса моей невесты!

— Да, да... проводят голыми, — разочарованно повторил король, явно намеревавшийся придумать что поизвратнее. — Голыми и без рубашки! — уточнил он. — И пусть каждый бросит в блудницу камнем или гнилым овощем! А потом её высекут и поставят на заднице клеймо! А потом забреют в Безмолвные!

— Моя Кет невинна! — заорал Талли, уже даже не пытаясь выгораживать малолетнюю шлюшку.

— Ты и про Лизу так же говорил, — бросил Брандон. — Старки не берут пользованный товар. Ваши боги, я вижу, не столь брезгливы — так пусть она достаётся им, а я свободен от клятв.

Роберт допил белый эль и вздохнул. Похоже, предстояло выручать эту, как её, Кейтилин. Ради братишки-то. Ну, да лисниец справится, или Дикон поможет. "Главное — от позорной свадьбы удалось избавиться", — подумал он и, наконец-то ощутив прилив аппетита, вгрызся в молочного поросёнка и щедро плеснул себе в кубок сладкого борского.

* * *

Кейтилин Талли на вечерний пир не пошла.

Во-первых, расхворалась Лиза; еще накануне здоровая и веселая, сегодня сестра лежала в постели, дулась на весь свет и огрызалась на все расспросы, попутно жалуясь на больную голову и живот. Зная, насколько невыносима может быть в таком состоянии Лиза, Кейтилин отпустила септу Демельзу отдохнуть, а сама заняла место сиделки — в конце концов, за столько лет она привыкла к Лизиным капризам и знала их все наперечет, а для бедной септы они каждый раз были неприятной неожиданностью.

Во-вторых, отец с дядей опять поссорились; Кейтилин, вставая ночью, слышала, как они спорили о чем-то, а утром глядели друг на друга лютоволками. Пойти с ними хоть куда-нибудь, хоть на прогулку, значило мирить их весь оставшийся день, а от этого Кейтилин, признаться, порядком подустала.

И в-третьих... если быть совсем-совсем честной с собой, она и на вчерашний-то пир пошла скорее потому, что хотя бы так могла увидеть одного человека. И ей это удалось, они разговаривали, смеялись, даже танцевали вместе не один и не два танца подряд, хоть это было и против всех правил, но потом он исчез, даже не попрощавшись, хотя обещал, что будет ждать. Она сама, конечно, виновата — слишком долго задержалась с горничной: пока прибрала волосы, пока подшила на живую нитку оторвавшийся кусок подола — кто-то наступил в танцевальной сумятице; когда вернулась в зал, то ни того человека, ни его брата в зале уже не было. Его брат держал его куда строже, чем она сама — Лизу и Эдмара, значит, на сегодняшнем пиршестве его тоже не будет, а самой искать встречи с посторонним юношей для обрученной девушки было непристойно. Жаль, конечно; она все же хотела поговорить с ним в последний раз перед тем, как выйдет замуж и станет принадлежать только супругу, но все, что боги ни делают — к лучшему.

Так что пока Кейтилин побудет с Лизой. Пиры в ее жизни еще будут, хоть иногда, а с сестрой неизвестно когда они увидятся в следующий раз.

Отец вернулся из-за стола рано — и Кейтилин давно не видела его в таком бешенстве.

— Мейстер и септа Ланнистеров были здесь сегодня?

Кейтилин отложила вышивку — приданое само себя не сошьет, что бы ни болтали девушки из Простора и Западных земель, — и наморщила лоб, припоминая:

— Да, были. Приходили около полудня, осматривали Лизу. Очень любезно со стороны лорда Ланнистера прислать их, когда помолвка Лизы и сьера Джейме расстроилась.

Правда, и мейстер, и септа так странно на нее посмотрели, когда уходили, будто подозревали и осуждали за что-то. Кейтилин так и не поняла, в чем виновата — не может же она, в самом деле, закутать Лизу в вату и оберегать от любого ветерка?

Тем более, что Лиза в последнее время не очень-то ее слушает.

Отцу ее ответ почему-то не понравился — у него сделалось такое лицо, будто он вот-вот ее ударит.

— Зачем ты их пустила? — почти прошипел он. — Зачем?

— Было бы невежливо их прогнать! — Кейтилин поднялась во весь рост; если уж отец вздумал кричать на нее, то пусть делает это не сверху вниз. — Отец, что происходит? Почему я не могу пустить к сестре мейстера?

— Она ничего не знает, Хос, — предостерегающе сказал дядя Бринден, входя следом и плотно задергивая входной полог. — А я говорил, что не надо скрывать от нее, надо рассказать. Кет у нас умница, может, тоже что-нибудь сообразила бы на этот счет.

— На счет чего? — осторожно спросила Кейтилин.

— Неприятностей, в которые нас втравила твоя сестра, — проворчал отец, понемногу остывая. — И Тайвин Ланнистер.

— Лорд Ланнистер? — раздалось из-за спины.

Лиза, простоволосая и босая, в одной нижней рубашке стояла около занавеси, разделявшей их с Кейтилин половину и мужскую; при виде нее отец покраснел до корней волос и стремительно шагнул вперед, но дядя Бринден перехватил его за рукав, придерживая и успокаивая.

— Лорд Ланнистер? — переспросила Лиза, не сводя с отца испуганного взгляда. — Он... он рассказал тебе мою тайну?

"Какую тайну, о Матерь", — подумала Кейтилин. "О чем она?"

— О да. И не только мне, — отец шумно выдохнул, сжимая и разжимая кулаки. — Лорд Тайвин был настолько любезен, что поведал твою тайну половине собравшихся здесь людей, включая безумного короля! Половина королевства теперь знает об этом! Что я должен делать, скажи на милость, Лиза?!

— Хорошо еще, что Баратеон промолчал, — пробормотал дядя Бринден. — Хотя их мальчишка чуть жив, как я слышал.

Кейтилин почувствовала, что с нее хватит.

— Отец. Дядя. Что происходит, скажите мне наконец?

— Происходит то, Кет, что уместнее всего назвать "катастрофа", — отец болезненно скривил рот. — Твоя сестра от кого-то забрюхатела, а лорд Тайвин Ланнистер через своих септу и мейстера об этом узнал и радостно оповестил половину турнира. А до того твоя сестра решила прикрыть свой грех и опоила чем-то молодого лорда Станниса... уж не знаю, чем опоила и чего ждала, да только он теперь при смерти!

Если бы дядя Бринден ее не поддержал, Кейтилин упала бы, где стояла.

Лиза беременна. Неизвестно от кого, без мужа, и об этом знают чуть ли не все лорды, собравшиеся на турнире... и она опоила чем-то Станниса Баратеона, чем-то, отчего он теперь умирает... и если он умрет...

Матерь и Старица, пощадите ее разум.

— Лиза, — прошептала Кейтилин, чувствуя, как по щекам катятся слезы. — Лиза, что ты наделала?!

Лиза молчала, сопела, уставившись на босые ноги... и вдруг обвиняюще ткнула в Кейтилин пальцем:

— Это ты во всем виновата!

— Я?!

— Ты, ты, кто же еще? Кто пустил сюда эту серую крысу и мерзкую старуху? — Лиза сорвалась на крик. — И до этого все всегда тебе, а я — так, что осталось, тому и радуйся! Лучшие платья — тебе, лучший жених — тебе, даже этот придурок Станнис с тебя глаз не сводил, а на меня и не глянул! И даже Петир... даже он, когда был со мной, когда зачал мне ребенка, думал о тебе, называл меня "Кет"! Почему я всегда должна подбирать за тобой? Ненавижу!

Хлесткая отцовская пощечина заставила ее замолчать.

— Бейлиш, значит, — мрачно протянул дядя Бринден. — Ну погоди, доберусь я до этого сопляка...

— Оставь это мне. И займемся, когда вернемся в Риверран, — оборвал его отец. — Сейчас нужно как можно скорее оспорить слова Ланнистеров для начала, представить все так, будто его люди ошиблись, и Лиза не беременна... хотя бы.

— И как ты ее пузо оспоришь?

— Лунным чаем, как еще. Демельзу и других мейстеров в это впутывать не будем — съезди сейчас на Остров к зеленым септонам и возьми там. Кет... — отец повернулся к ней, и его лицо чуть смягчилось. — Сходи завтра к Баратеонам, навести лорда Станниса. Я слышал, вы поладили, а еще одни обвинения нам сейчас ни к чему.

— Но я не могу, я помолвлена...

— Больше нет. Брандон Старк отказался от тебя и своих клятв сразу, как только узнал про Лизу. В довольно... гм... грубой форме.

В другое время Кейтилин бы обрадовалась неожиданной свободе — хоть она и помнила о своем долге, предстоящий союз тяготил ее, и лорд Брандон не хотел облегчить эту ношу, — но сейчас ей на сердце легла горечь: у нее не будет больше другого союза, не будет своей семьи, она не станет женой и матерью; теперь ей одна дорога — в Молчаливые сестры или септы, потому что никто не возьмет замуж сестру блудницы и отравительницы.

И свою дочь за Эдмара тоже никто не отдаст, а это значит... нет, об этом даже думать страшно.

— Я не буду ничего пить, — подала голос Лиза.

— Будешь, — отрезал отец. — Если в тебе осталась хоть капля чести или хоть капля любви к своей семье, ты выпьешь лунный чай сама. Если нет — я волью тебе его в горло.

— А я помогу, куда деваться, — вздохнул дядя Бринден. — Свое будущее, девочка, ты уже загубила, так не ломай жизнь сестре и брату... так, а это что за шум?

На пороге шатра стояли семеро септ — семь суровых старух в сером облачении.

— Мы пришли за преступницами, — проскрежетала та, что стояла впереди. — Король велел взять под стражу блудниц и держать их там до исполнения приговора.

— Какого приговора? — побелевшими губами спросил отец.

— Который его величество огласил сегодня утром в присутствии высоких лордов. Прилюдного покаяния, порки и клеймения, пострига в орден Молчаливых сестер.

Лиза зарыдала; дядя Бринден оцепенел и с ужасом посмотрел на отца. Кейтилин невольно прижалась к ним обоим и почувствовала, как кто-то из них обнял ее за плечи, словно стараясь спрятать.

— Иди, Лиза, — мертвым голосом сказал отец.

— Отец, нет! Пожалуйста! Не отдавай меня этим старым сукам!

— Иди, — повторил отец. — Я... постараюсь что-нибудь сделать.

Всхлипывавшую Лизу пинками и подзатыльниками — сама она упиралась — втянули в круг септ, но та, что была за главную, не двинулась с места:

— Вторая тоже.

Что?

— Это ошибка, — отчеканил взявший себя в руки отец. — Король не мог приказать арестовать Кет, она невиновна!

Старшая септа неприятно оскалилась:

— Его величество сказал, что девочки всегда берут пример со старших. Его величество сказал, что если младшая сестра гуляет, то и на старшей клейма ставить негде. Его величество сказал, что если старшая сестра не попалась, то она просто более ловка, чем младшая. Девица пойдет с нами и разделит сестрину участь.

Этого не могло быть. Просто не могло. Это все происходит не с ней, это просто страшный зимний сон.

— Отец! — Кейтилин прижалась к нему со всей силы. — Дядя Бринден, я невиновна, поверьте мне, прошу вас!

— Мы верим, Кет, конечно, верим, — сбивчиво зашептал дядя Бринден.

— Мы знаем, что ты ни в чем не виновата, — отец прижал ее голову к груди. — Король в это не верит, но я заставлю его поверить, слышишь, Кошечка?

— Поторопись, пожалуйста! — несколько пар сильных, как стальные клещи, рук оторвали ее от отца и дяди и толкнули к захлебывающейся плачем Лизе. — Я люблю вас!

— А ну помолчи! — пихнула ее в плечо одна из септ. — Не вздумай голосить, как сестрица, живо палки отведаешь!

Бледные, без единой кровинки лица отца и дяди и вышивка на пологе, которую она подправляла только вчера утром, были последним, что видела Кейтилин, когда их с сестрой уводили.

1) Поцелуй русалки — слабое лиснийское приворотное на основе корня мандрагоры. Отсылка к фанфику "Принцы, оргия, два трупа"

Вернуться к тексту

— Говоришь, кузен Роберт в ярости? — спросил Рейгар Лонмаута, своего бывшего оруженосца, который по-прежнему вечером приходил снять с принца доспехи и переплести ему на ночь волосы.

Иногда приходится держать при себе не только добрых псов, но и коварных змей, которые все твои тайны спешат прошипеть кому не следует — держать потому, что истинному королю новости из-под колоды нужны не меньше, чем новости с небесной сини.

— В ярости — мало сказать! Использовать Баратеонов, чтоб прикрыть брюхо малолетней шлюхи — куда это годится!

Лонмаут, как кажется, тоже был зол. Хотя чем Баратеоны так уж отличаются от Талли, что им стоит так злиться? Те возвысились милостью Завоевателя — и эти, те ничем не отметились в истории — и эти тоже. Разве что замечательным умением не вмешиваться, когда другие гибнут за правое или неправое дело — памятуя, как мастерски Баратеоны и Талли избегали всяческого участия в Войнах Бастардов.

— Не Баратеонам пренебрегать бастардами, — заметил Рейгар вслух.

— То был бастард дракона, мой государь, — заметил Лонмаут. — А кто папаша этого наёбыша...

— Прошу, без выражений, Ричард. Ты не в хлеву, в конце концов, и не в Штормовом Пределе.

— Прости, государь.

Рейгар кивнул, показывая, что не сердится. Мысли его были далеко.

— Неужели они не могли поссориться как-нибудь потом? Не сейчас, когда все мы должны вести себя благоразумно и осторожно ради общего Дела?! — печально вопросил он темноту за окном.

— Это к Талли вопросы, — живо ринулся на защиту родни Лонмаут. — Не знаю, в каком диком лесу они свою дочку воспитывали, что та мужиков травит да трахает.

— Ричард! — укорил его снова Рейгар. Ох уж эта штормянская грубость... — Но признай, она не могла выбрать более подходящую жертву. Из всех собравшихся мужчин и мальчиков, лорд Станнис...

— Самый подходящий, да, — вздохнул Лонмаут. — Я даже думаю, тут без его вины не обошлось. Он ведь от леди Кейтилин глаз отвести не мог. Небось, хлебнул лишку для храбрости, да с пьяных глаз сестёр и спутал.

— Однако, шаловлива там старшая сестра — прямо при женихе свиданья назначать...

— Не больше, чем младшая, — фыркнул Лонмаут. — Да и жених был занят.

— Занят?

— Так с леди Ашарой. Странно, что девка Талли с ними в саду не встретилась, они как раз в кусты пошли...

— Возможно, что не в кусты, — Рейгар позволил себе даже усмехнуться. — Возможно, что Брандон Старк предпочитает иметь девиц не на холодной земле, а в тёплой постели.

— Или в тёплом сортире, памятуя позавчерашнее, — пробурчал Лонмаут. — Вот уж чего не ожидал увидеть, когда шёл опростаться...

Да, держать его при себе стоило хотя бы ради таких забавных сплетен — хотя, конечно, возможность следить за Баратеонами была важнее.

* * *

Деймон смотрел в огонь и думал о своих дочках.

О старшей, Кэти, настоящей дочери Эйгора — сердитой и деловитой, пошедшей и лицом, и характером в леди Бракен. О младшей, Кире, родной кровиночке, которая росла похожей на дорогую сестрёнку Дени: строгой, тихой и опасной, как глубокая вода. О том, что он бросил их в самое тяжелое время: девятилетняя Кэти входила в пору отрочества, когда девочка постепенно оставляет детские игры и знакомится со взрослыми, а семилетняя Кира перешагнула рубеж младенчества и только-только начала оформляться как маленький, но самостоятельный человечек со своим мнением и характером.

Он думал о том, что Кира и Кэти навсегда останутся для него детьми, хотя они успели вырасти, выйти замуж и прожить целую жизнь после его смерти — жизнь, в которой его не было.

Жизнь, в которой он не слушал сбивчивые рассказы Киры о первой любви и грязную брань Кэти, столкнувшейся с очередной несправедливостью. В которой он не выбирал ткани для свадебного наряда и не искал деньги на подходящий к нему гарнитур — и чтобы непременно с любимыми Кэти опалами, проклятые они там или нет, непременно с аметистами для Киры, и лучше из белого золота.

Жизнь, в которую он не мог вмешаться и наорать на брата, треснуть его спиной об стенку, запретить ему продавать Кэти распутнику и лицемеру.

Жизнь, которой его лишила Тварь, воплотившаяся в глупого братишку Бриндена.

— Па, ты не виноват, слышишь? — голос, низкий и чудовищно взрослый, походил на голос Эйгора. Значит...

— Харви⁽¹⁾?

— Я, — довольно ответил голос. — Так вот, па, ты нас не бросил. Мы тебя в этом ни минутки не винили — ну, кроме Джона⁽²⁾, но он дурак и не лечится. Тебя убили сволочи, и всё тут. Если бы ты мог, ты был бы с нами и въебал папаше за его тупые идеи. Так что не куксись.

— Спасибо, — Деймон улыбнулся. — Ты всегда умел утешить.

— Ну, тогда это было больше "забраться на коленки и умильно пырить", теперь я научился болтать, — голос звучал немного смущённо. — Ты это, не сердишься, что мы с Кирой, ну, размножились?

— Она ведь была счастлива? — ответил Деймон.

— Ну, в общем, была. Папаша мешал, конечно, но мы старались. Кира классная, ты знаешь? Второй такой на свете нет! Я помню, когда она мне близнецов забацала, ходил, как по голове пристукнутый, такое это было невероятное!

— Я вижу, близнецы у нас в крови.

— Ага! Твоя кровь, па, и близнецы были такие похожие. Мальчишка и девочка. Кира её назвала Гвенис. Тётю как раз тогда Уёбище травануло. А парня — Деймоном. Не в честь папаши же звать!

— Теперь он совсем мальчишка, папаша твой.

— Ага. И я тебе скажу, мой спиногрыз такого не вытворял! Хотя и тихим не был, не думай, он был в меня, борзой! Но батя, сука, батя... это пиздец какой-то, даже я так не выкаблучивался. Мне бы крапивы дотракийской, он бы неделю не встал!

— Он и так неделю не встанет, — мрачно ответил Деймон.

— Да, но он в этом не виноват! А в крапиве — был бы виноват и осознавал бы свою виновность. Кстати, ты зачем хной покрасился?

— Да так. Подумал глупое. И немного — назло одному гаду с большими обещаньями.

— С обещаниями всегда какие-то мудилы, верно, па? И чем больше наобещают — тем мудее. Закон природы, наверное...

Харвину немедленно возразил ломкий тенорок — кажется, голос Робина — и чей-то низкий бас, так просто не опознаешь. Вмешалась Кэти — больше никто из женщин не стал бы так браниться — Кира ей возразила... Деймон слушал, вставлял иногда пару слов и улыбался.

Пусть жизнь у него отняли, пусть оторвали от любимых детей — дети его не бросили, не отреклись от бесполезного (и неродного) отца. А значит, жить дальше стоило — хотя бы для того, чтобы освободить их души от глупого проклятья.

Знать бы только, какого — и как освободить!..

* * *

В камере, куда ее втолкнули, даже стены пропахли страхом. Страхом, горем, обреченностью... всем тем, что чувствовали несчастные жертвы проклятого Харрена перед смертью — наверняка жуткой и мучительной. Кейтилин ходила от стены к стене, чтобы хоть как-то успокоиться, но когда ноги заныли от усталости и пришлось сесть на убогую кровать, паника начала подступать к горлу.

Отец нашел способ передавать ей вести: одна из послушниц при стороживших их с Лизой септах была из деревеньки близ Риверрана и в септрий попала как раз благодаря протекции своего лорда, позаботившегося о вдове издольщика и ее дочерях, — но то, что успевала нашептать ей крепкая конопатая девчушка, когда приносила воду или похлебку, Кейтилин откровенно пугало.

Нашлись люди, которые рассказали, как она якобы завлекала лорда Станниса в присутствии нареченного жениха. (Завлекала? Нет, нет же, они просто танцевали вместе, и Станнис смешил ее замечаниями о лордах вокруг, а она рассказывала ему о Приречье; пусть это и против правил, но в этом ведь нет ничего дурного.)

Лиза на допросе сказала что-то такое, от чего отца чуть удар не хватил, и он заявил, что теперь у него только одна дочь — старшая. (Лиза, Лиза, они ведь сестры, за что она так? Неужели из одной лишь зависти?)

Тетя Шелла просила перевести из подвалов Харренхолла хотя бы Кейтилин, пока ее вина не доказана, запереть ее наверху, но король отказал: дескать, Уэнты — родичи Талли и помогут сбежать преступнице. (Как будто она согласилась бы на побег, и даже если дядя Бринден увез ее против воли, то далеко бы они не ушли, а если бы и ушли до ближайшего септрия, то нарушить Покров Матери королю и его людям ничего не стоит.)

Кейтилин знала, знала, что невиновна — и с каждой новой новостью понимала, что она обречена, что ей никто не поверит. Что спасти ее может только чудо. Машинально перелистывая "Семиконечную Звезду", она вспоминала истории о жизни святых: у святой Инис, когда безбожные ройнары сорвали с нее одежду и силой вели в дом подушек, волосы отросли и прикрыли ее наготу; святую Клейру боги обратили в птицу, когда она едва не разбилась, улетая на драконе от родни, принуждавшей ее к браку с братом; даже у святой Кейтилин, ее покровительницы, боги обратили хлеб и сыр в цветы, чтобы не раскрыть ее тайну перед суровым отцом... но все они стояли и страдали за Веру, а не за собственное имя.

Может быть, дурочкам, позволившим оклеветать себя, да так, что многие верят, и вовсе не положено никакого чуда.

Кейтилин, измученной ожиданием и лихорадкой от сырой камеры, снился странный сон: она, тепло одетая, сидела у огня в большой и уютной горнице; горница казалась смутно знакомой, но Кейтилин никак не могла вспомнить, в каком замке она находится и когда она там была.

И в горнице с нею были три женщины.

— Ты ничего не докажешь им, как ни старайся, — сказала первая.

Юная и хрупкая, с белокурыми волосами и фиалковыми глазами, прекрасная той красотой, что напоминает о древних сказаниях и лесных богинях, полюбивших смертного воина, она смотрела на Кейтилин с печалью и состраданием, как на младшую сестру, попавшую в беду.

— Я могу попросить, чтобы меня осмотрели перед судом, — робко возразила Кейтилин. — Это позорно, но может быть, хоть тогда...

— Осмотр ничего не даст, — мрачно ответила вторая. — Ты могла неудачно прокатиться верхом, у тебя там могло ничего не быть от рождения⁽³⁾, в конце концов, септ могут подкупить — все люди грешны, а золото и божьим слугам не лишнее. А уж если послушать, что плетет про тебя сестрица, то и возьмут не очень дорого — что там, с радостью признают тебя виновной за пару монет.

Эта, высокая и полнотелая, работала за ткацким станом, за которым ей было явно тесновато; челнок мягко шуршал в такт ее словам. Кейтилин она чем-то напомнила братьев Баратеонов: ее стать и темные кудри могли быть статью и кудрями лорда Роберта, а темно-синие, почти черные глаза, смотрели так же пристально и пытливо, как смотрел на мир лорд Станнис. Но в этой женщине не было ни удали одного, ни почти болезненного желания справедливости другого — только непреклонная сила жены и матери, способной сеять и собирать урожай, работать по-женски в управлять землей, давать жизнь и вести за собой ополчение, если в доме не осталось мужчин.

— Ты ничего не добьешься людскими методами, девочка, — мягко поправила их третья. — Вспомни, куда идут обиженные, оболганные, отчаявшиеся? Куда идут за справедливостью люди, когда не могут найти ее на земле?

Она не была стара — но в ее длинных, почти до пола косах было намного больше соли, чем перца, а серые глаза были полны тяжести прожитых лет. У нее не было посоха — она опиралась на резной лук белого дерева, а небольшой камень в серебряном венце светился мягким, ободряющим светом, позволяющим отличить истину ото лжи, найти правильную дорогу. И Кейтилин, чуть глянув на него, сразу нашла ответ на заданный вопрос.

Она должна была раньше догадаться, если до нее снизошли сами Дева, Матерь и Старица.

— К богам, — тихо произнесла она. — Они идут к богам.

Божий суд мог быть выходом для нее. Рыцарь-Дракон вышел биться за королеву Нейрис, и целых шесть рыцарей бились бок о бок со славным сьером Дунканом... но кто выйдет за Кейтилин? Отец давно не брал в руки меча, и пусть дядя Бринден — один из славнейших рыцарей королевства, она не может позволить ему так рисковать, иначе дом Талли останется совсем без защиты. Конечно, на турнире собралось много умелых рыцарей, и отец мог нанять любого из них, пообещать им деньги и землю, но кто теперь согласится выступить в защиту блудницы? И кто будет искренне сражаться за нее, а не за обещанную отцом награду — ведь иначе нельзя, иначе и суд будет таким же лживым, как обвинение, а боги не терпят, когда кто-то лжет от их имени?

Станнис, подумала она. Станнис Баратеон вышел бы биться за меня — без наград и условий, просто ради того, чтобы спасти от позора.

Конечно, он бы сражался за нее — и пал, но не раньше, чем ее объявили бы невиновной. Но Станнис и сам при смерти, он отравлен, отравлен ее родной сестрой.

Может, это и к лучшему.

Спасать свою жизнь ценой жизни Станниса Кейтилин не хотела совершенно.

— Он тебе не помощник, девочка, — подтвердила Матерь. — У него своя битва, и битва непростая. Но суд поединком — не единственный выход.

— Людям необязательно убивать друг друга ради того, чтобы доказать божью правоту, — Дева взяла Кейтилин за руки. — В вере Старых богов человек выходит против священного волка. Сироты Зеленокровной бросают обвиняемого в воду — пусть его судит река, преемница их праматери...

— Но в нашей вере ничего подобного нет.

—Отчего же, — возразила Мать. — В Звёздной Септе учат: стихии созданы богами, но не успели испортиться и извратиться, как племя людское, а значит, суд стихией так же верен, как и суд богов.

Теперь Кейтилин вспомнила — септа Демельза рассказывала им про разные толки семеричной веры. Она тогда мало поняла, но заучила наизусть, не вдумываясь...

— Но Звёздная Септа — это почти люторанство, а люторанство было запрещено еще при Добром Короле, и септа Демельза говорила, что нынешний король ненавидит его едва ли не больше. Он ни за что не позволит мне выбрать суд стихией.

— Этому дурному семени нужно зрелище, и неважно, какой смысл за ним кроется, — ответила Старица. — Он позволит, если ты не скажешь об этом прямо. И если правильно выберешь стихию.

Это тоже была несложная загадка.

— Я слышала, он любит сжигать людей, виноватых и нет, — с отвращением сказала Кейтилин. — Выходит, мне... мне нужно будет пройти сквозь огонь?

— Именно, — кивнула Старица.

— И когда даже огонь, который мерзавец присвоил и похваляется им, что лучшей кобылой на торгу, отступит перед тобой, ему ничего не останется, как снять обвинение, — прибавила Матерь.

Это действительно было выходом: не надо искать человека, готового отдать за нее жизнь, с огнем ни король, ни другие судьи не смогут поспорить, но все же, все же...

Кейтилин на мгновение зажмурилась.

— Мне страшно, — созналась она. — Что, если у меня ничего не получится?

Дева, Матерь и Старица переглянулись — молча, будто сговариваясь о чем-то.

— Конечно, тебе страшно, — мягко ответила за всех Дева. — Но не бойся, милая, тебе нечего бояться. Твои близкие знают, что ты невиновна, а главное — мы знаем, что ты невиновна. И мы не допустим твоей гибели.

Когда на следующий день Кейтилин повели на суд, она была спокойна и собранна, даже улыбалась слегка. Септы и охрана озадаченно переглядывались, но Кейтилин было все равно.

Что бы ни сказали против нее сегодня, теперь она знала, что делать.

* * *

Перед последним боем Рейгар нисколько не волновался. Во-первых, Барристан ему уступит — не мог не уступить, это было бы нарушением его обетов. Во-вторых, даже если допустить, что Барристан сочтёт возможным пойти против обета, оставалось Его благословение и обещание, что Рейгар одержит победу. Не ради славы — слава для меньших людей, не для драконов, которым и без того принадлежит вся слава мира. Ради того, чтобы выполнить свой долг — печальный, но благородный.

Вчера ночью он обещал Лианне венок прекрасной дамы. Она пришла на его зов, послушная воле дракона и Того, кто превыше драконов — лёгкая, как утренний туман, в одной лишь белой рубашке с широким горлом и какой-то вышивкой. Доверчивая, как ручная птичка, прильнула к его груди, готовая принять из его рук любое нечестие.

Он, конечно, ограничился лишь поцелуем. Лианна была красива, как зимний сон — но Рейгар не был настроен грезить, и похоть его давно не мучала. А если вдруг она бы и проснулась некстати — всегда был верный Джон, готовый с благодарностью принять любую милость.

Нет, покамест Лианне бояться было нечего; Обетованный Принц должен быть сыном короля.

Победитель, он снял шлем, позволяя всем любоваться тем, как солнце вплетает золото своих лучшей в лучшее серебро Валирии, наслаждаясь шумом трибун, любовью своих подданных — которых он скоро отнимет у отца. Отнимет вопреки тому, как ему мешают Талли с Баратеоном.

Но сейчас было не до склочных лордов. Сейчас было время Лианны.

Вчера он обещал ей достойную награду за славное деяние — победу над тремя сильными рыцарями. Вчера он ей сказал: "Обычно дева коронует победителя, но завтра всё будет иначе. Завтра я дам тебе венок — но ты не коронуешь меня, ты оставишь его себе по праву, о Рыцарь Смеющегося Древа".

Об этом будут слагать легенды, об этом будут петь песни, Рейгар был твёрдо уверен.

На кончике копья он протянул Лианне венок из зимних роз, и их взгляды — взгляды двух заговорщиков — на миг пересеклись.

Сегодня день Лианны. Ей, матери Обетованного, пристало быть царицей любви и красоты — ей пристало слышать завистливые стоны женщин и восторженные голоса мужчин. Ей, матери Обетованного, сегодня можно было порадоваться — ведь впереди у неё будет лишь горький долг.

* * *

После вчерашнего у Роберта ломило виски. Он даже припомнил слова того зелёного септона и подумал, что слишком много вина — наверное, тоже какой-то яд, и поэтому-то у людей так и болит башка, если с ним переборщить.

И конечно — поскольку боги, как видно, ненавидят Баратеонов — с трещащей головой ему пришлось тащиться смотреть на джосту, где всё было до омерзения обычно. Кузен жеребцевал, его противники старательно валились на грязный песок... тут, право-слово, пожалеешь что о выходках лиснийца, что о давешнем придурке с воспитанием оруженосцев — они были хотя бы забавными!

Хорошо Станнису, он там лежит себе и в ус не дует. За неимением, понятно, усов.

А потом Роберт вспомнил, что так и не выполнил свой обет пожертвовать богам что-нибудь ценное. В сущности, и не собирался его выполнять — в сущности, это ведь и обетом не было, так, выражением изумления — но боги явно восприняли всё всерьёз и теперь были на него обижены. Это ж ведь они выполняют желания тех, кого хотят покарать?

Потому что кузен Рейгар, закончив красоваться, как павлин перед павами — или, скорее, как петух перед курами — и изволив получить от герольда веночек, возвещавший о том, что с джостой наконец-то закончено — кузен Рейгар отдал этот веночек Лианне.

И Лианна, святая безмозглая душа, приняла дар и напялила венок себе на голову.

Признаться, Роберт даже не сразу разгневался.

Сначала просто удивился и подумал, что Лианна, как видно, совсем на своём Севере одичала, что не соображает, зачем ей дан венок. И эта её дикость его даже порадовала — ведь чем меньше его жена будет придавать значения всякой куртуазной муре, тем лучше! Может, даже удастся её приучить к нормальным человеческим развлечениям — охоте, кулачным боям...

Разгневался он, когда Папа Джон вцепился в его плащ и зашипел, как целое змеиное кубло:

— Сиди смирно! Если принц хочет ухаживать за твоей невестой, пусть ухаживает!

— Ухаживает... за моей невестой?..

А ведь и правда. Рыцари называли царицей любви и красоты свою даму сердца, верно? А нынче не времена короля Мейкара, когда дамы сердца были нужны только для того, чтоб по ним красиво вздыхать и выполнять их дурацкие капризы. Нынче дамой сердца называли шлюху, готовую открыто признать, что её кто-то трахает.

И такой шлюхой Рейгар только что выставил Лианну?!

— Да, ухаживает! Да сядь ты, болван! — папа Джон дёрнул Роберта за плащ, заставив упасть на скамью. — Он это в хорошем смысле! Он же рыцарь!

— А то у рыцарей хуй отрезают, когда шпоры дают, — буркнул Роберт, но так, вполсилы.

Если кто при дворе и жил во времена короля Мейкара, то это Рейгар. Надо будет, пожалуй, ему объяснить, что он натворил — а то вон Мартелл уже лютоволком смотрит, да и Брандон вскочил и орёт что-то гневно, но неразборчиво.

И всё же, всё же Лианна так держала этот клятый венок и так смотрела на трижды клятого кузена, что Роберт на краткий миг разозлился по-настоящему. На то, что на него она никогда так не посмотрит. На то, что никогда она так не будет держать его плащ.

Потом, конечно, успокоился.

Девке сколько, четырнадцать? Будет, конечно. Всё проходит, и это тоже пройдёт — а Роберт её любит, а бабы любят тех, кто их любит.

* * *

— Станнис не очухался покамест? — хмуро спросил Роберт Баратеон прямо с порога.

Брин покосился на бессознательного брата и покачал головой. Состояние Эйгора было хоть и стабильным, но не самым легким; лекарства в него приходилось вливать, с опорожнением тоже были проблемы... и была еще одна проблема, с которой Брин справляться не собирался. С одной стороны, он не совсем понимал как, с другой — ему очень хотелось посмотреть на рожу братца, когда тот очнется и проблему обнаружит.

Впрочем, в ближайшие сутки ему это, кажется, не светило.

— Нет. И еще долго не очнется, мой лорд Роберт, не сегодня и не завтра точно.

— Херово, — Роберт снял пояс и перчатки, расшвырял их по разным углам, рухнул в походное кресло и вытянул ноги. — А может быть и нет. Если бы сейчас очухался, то точно навертел бы хуеты до седьмого неба, не разгребли бы.

— Что-то случилось, мой лорд? — осторожно спросил Брин.

Роберт подумал, пожевал губами, но, видимо, решил, что от него не убудет, если расскажет мальчишке-жрецу и махнул рукой:

— Случилось. Девчонку, которая Станнису глянулась, за блядство загребли, вместе с сестрицей-отравительницей.

Брин на мгновение представил, что сделал бы Эйгор, если бы так поступили с Ханной, и чуть не прикрыл глаза рукой. Да уж, действительно, хорошо, что брат в отключке.

— Я ж еще вчера, когда все про ее сестрицу узнали, подумал: надо будет девчонку вытащить, ради Станниса-то, да и не похожа она на блядь, — продолжал Роберт, скорее сам себе, чем Брину. — Не успел. Ночью их забрали, сегодня ближе к вечеру суд будет.

— Но до вечера еще далеко, — возразил Брин. — Вы же можете что-то сделать... ради лорда Станниса?

— Что, например?

— Ну... — Брин запнулся. — Послать мейстера Крессена, пусть он ее осмотрит. Есть же способы узнать, была девушка с мужчиной или нет.

— Мочь-то могу, — поскреб подбородок Роберт. — Только вот девчонке это не поможет. Мы в некотором роде заинтересованная сторона, показания нашего мейстера не примут.

Чего?!

Брин чуть не выронил бинт, который взялся было скатывать.

— Всем известно, что мейстер говорит с голоса хозяина, — охотно объяснил Роберт, радуясь возможности почувствовать себя умным. — А тут еще многие видели, как братишка ухлестывал за этой Кейтилин, поговаривают даже, что это с ней он до тех кустов идти хотел, просто со шмалью перебрал и сестер попутал. Вот и выходит, что если я Крессена пошлю, то все подумают, что я так любовницу брата выгородить пытаюсь.

Брину понадобилось несколько минут для того, чтобы переварить услышанное.

— А если я засвидетельствую, что это не лорд Станнис перебрал, а злонамеренный приворот был? — наконец выдавил он. — Я же там был, мой лорд, я его видел и потом полночи откачивал, полный шатер свидетелей.

— А ты кому служишь? — хмуро спросил Роберт. — Вот то-то. Так что хоть ты не веди себя, как будто во времена короля Мейкара живешь.

— Но...

— Еще скажи, что король этих девиц не имеет права судить, — закатил глаза Роберт. — Нет уж, король в своём праве, понял? Вот так и молчи. С девчонкой, будем надеяться, обойдется, а нет — ну, не судьба Станнису, найдет кого-то еще.

Брин скрипнул зубами, но промолчал — что тут скажешь, сам виноват отчасти.

Если бы не Тварь, такой срани в стране бы не творилось.

— Так что сиди тут тихо и делом займись, — Роберт поморщился и потер висок. — Скажи лучше... пекло, забыл, как тебя звать...

— Брандон, — буркнул Брин. — Или Бринден. Это одно и то же, в общем, просто в разных королевствах по-разному произносится.

— Нахер Брандонов, они ебанаты. Вот что, Бринден, есть у тебя отвар какой от головы? Только не та гадость, которой ты братишку выпаивал, как вспомню — блевать тянет.

Переводить ценное снадобье на перепившего? Нашли дурака.

Вслух этого Брин, конечно же, не сказал.

— Шиповник могу заварить, мой лорд. Он и от головы помогает, и на вкус приятен.

— Вот. Вот это ты хорошо придумал. Тащи.

Брин скатывал бинты и думал о том, что Тварь, по всей видимости, похерила не только династию, но и закон как таковой.

В его время все было просто и понятно: королю принадлежало светское, септе — духовное, и в дела друг друга они не лезли, разве что дело было государственной важности. Свидетелей выслушивали вне зависимости от положения (исключением была только репутация завзятого пиз... лжеца), показания мейстера принимались на веру без доказательств, а если были подозрения в нечистоплотности и стремлении кому-то подыграть, то всегда можно было созвать консилиум или позвать голубых сестер. В конце концов, если не было веры никому, можно было затребовать заключение у мейстера Красного замка — дядьки Макарена, славившегося своей беспристрастностью, или у внештатного мейстера городской стражи — самого Брина, то бишь.

А тут на медицинское освидетельствование всем насрать, король в одну рожу что хо́тит — то и воротит, а все остальные сиди и не вякай, а то на поджарку пойдешь. Очень в духе Твари, ее тоже на абсолютную власть тянуло, как-то раз почти получилось. Брин до сих пор те два года между смертью Гвис и Белостенным вспоминал, как страшный сон.

— Я понимаю, что ты за Станниса переживаешь и все такое, но что поделать, если жизнь такая? — в мысленные рассуждения вклинился голос Роберта.

— Да, мой лорд, — сделать вид, что очень занят бинтами, и пропускать мимо ушей.

— Занимайся лучше отварами своими, ты в них здорово шаришь, как я посмотрю. Хотя, ты же на древоёбском острове учился, всяких торчков повидал, поди?

— Угу, — Брин аккуратно раскладывал скатки в ящичке. — И сам не без греха.

— Да ладно? — вытаращился Роберт. — Сам шмаль жрал? Когда успел, тебе лет-то сколько?!

Хороший вопрос. Наверное, все еще на три года меньше, чем Эйгору, а если Эйгор сейчас в Станнисе и не помнит ничего после определенного момента, то...

— Четырнадцать, мой лорд. И я не жрал, я так... экспериментировал. На себе.

— Тебе по шее за такие эксперименты не давали, нет?

— Давали, мой лорд Роберт, еще как давали, — отозвался Деймон, до того молча сидевший над Эйгором. — Ему дашь, а он опять, ему дашь — а он опять... младшие, они такие, сами знаете.

Роберт тему бесивших младших, вне ожиданий, не поддержал, а подозрительно сощурился:

— А ты часом, лисниец, не задумал ли чего? Решил, поди, девчонку на суде поединком защищать, если вдруг она попросит — а она попросит, ей деваться некуда? — Роберт грузно повернулся в кресле. — Не вздумай. И так слишком много внимания привлекли, что ты, что Станнис, еще что-нибудь выкинете — точно на костер всей толпой пойдем.

Снаружи зашумели голоса.

— А вот и мои неприятности пожаловали, — проворчал Роберт, приканчивая чекушку, в которой шиповник совершенно потерялся. — Так, Блэкриверс, бери зеленого и деньтесь куда-нибудь, только Станниса задерните, не хочу, чтобы на него пялились. Я, конечно, своим людям доверяю, но лучше вам все же этого не слышать.

* * *

— Да у вас тут на Югах, я смотрю, принято девиц развращать! — с такими словами лорд Брандон Старк ворвался в шатёр Баратеонов. — Ну-ка скажи, скажи, твой кузен тебе золотом заплатил за право опозорить мою сестру, или ты бесплатно позволил, по-родственному?

— А у вас на Северах принято чуть что орать и оскорблять кого попало? — Роберт был, судя по голосу, поддат и потому благодушен.

— У нас на Северах у людей в крови не масло, а колкий лёд!

Что бы это ни значило.

— Сын, успокойся. Криком делу не поможешь. Тем более — нашему общему делу, — строго сказал лорд Рикард Старк.

— Наше общее дело? Отец, наш будущий король только что оскорбил твою дочь!

Вот тут Деймон затаил дыхание за пологом, прижал палец к губам, показывая Брину — молчи, нас тут нет. Уж он-то знал, какими нервными бывают заговорщики!

— Оскорбил? Он оказал ей честь, сын. Быть возлюбленной дракона...

— Эй, она всё ещё моя невеста!

— Потерпишь, — вмешался старый Аррен.

— Нынешний король тоже сначала чужих невест и жён воровал, а нынче что?! — незнакомый голос.

— Элберт, не думаешь же ты, что принц Рейгар...

— А кто, собственно, нам может гарантировать обратное? Мы, знаешь, дядя, и такого вот от него не ждали.

— Я уверен, он хотел чего-нибудь вполне приличного, — слабо возразил старик.

— Приличного?! Его жена скоро родит, а он прилично пристал к чужой невесте! — в этом яростном шипении Мартелла было почти что не узнать. — Элия может погибнуть родами, и что тогда? Он эту невесту себе присвоит, как будто так и надо?!

— Королю нужно иметь много детей, мой княжич, — заметил Рикард.

— Ты так говоришь только из-за того, что получил шанс пристроить свою шлюшку...

— Ты как сестру назвал, дырявый!

— А тебе не помешало бы прочистить дыру, а то ты ей всё только говоришь да думаешь!

— Слышь, Деймон, — прошептал ему на ухо Бринден, — а у вас на этих, на совещаниях такое же творилось?

У них на совещаниях обычно сидели уютно за столом, бухали понемногу и жаловались на произвол дорнийцев. Но это, конечно, до войны. Во время войны всё было строго и обходилось без выпивки. Хотя...

— Помнишь, мы по Приречью ваших гоняли и Медгера? Так вот, однажды брату надоело слушать, как Фреи и Баттервеллы перечисляют свои обиды, и он на рынке в Пеннитри купил хороший такой кулёк лиснийских леденцов⁽⁴⁾...

* * *

Когда Старки наконец ушли — а в ушах перестало звенеть — Роберт устало посмотрел на папу Аррена и спросил:

— Ты это серьёзно, насчёт уступить невесту кузену?

Лианна была, конечно, странная и всё такое, но она была сестрёнка Неда. А значит — Роберт её любил. А тех, кого ты любишь, нельзя же уступать, даже кузену, будь он сто раз дракон?

— Если он того потребует. Ради вящего блага, Роберт, сынок, — руки у папы Аррена дрожали, как у алкаша, не получившего чекушки.

— Вящее благо — это жопа кузена на троне?

— Это отсутствие на троне безумца, равно опасного для всех. Мы об этом уже ведь говорили...

— Но Элберт прав. Как можно доверять кузену, если он такое вытворяет — и это после скандала с дочками Талли, когда все и без того на взводе?!

Роберт думать не слишком-то любил, но если приходилось — то думал не хуже прочих. Талли сейчас поссорился со Старками, а это значит — или Север, или Приречье выйдут из заговора. А это значит — надо снова сговариваться, искать эти блять компромиссы, пытаться кого-то подкупить и кому-то додать...

— Но если не доверять ему, то, Роберт, кому же доверять? Кто сможет стать нашим претендентом? — печально развёл руками папа Аррен.

Ответ, конечно, был — но Роберту он слишком не нравился. Уж лучше терпеть кузена, чем это.

В любом случае, трубили всеобщий сбор: должен был состояться суд над падшими девицами.

То есть, не девицами уже, конечно.

* * *

Слова "шлюха" — в его ругательном смысле — Деймон не любил.

Может быть, потому, что с детства был дружен с обитательницами Шёлковой — покойный король любил к ним завалиться, прихватив с собой детей-внуков-племянников, какие не увернутся. Были среди рабочих бабонек и добрые, и злые, и заботливые, и не слишком — но кого не было, так это подобных юной леди Лизе Талли.

Нет, они, конечно, на многое шли, если представлялся шанс поймать хорошего мужика — вспомнить хотя бы Широкозадую Нинну — и они, конечно, бывали и глупы, и опрометчивы... но такого сочетания безмозглой похотливости, самовлюблённости и наглости он среди честных (и не слишком честных) шлюх не встречал.

— Это всё сестра, государь, сестра меня подучила! — фальшивые слёзы лились по слишком красным щекам наглой девчонки, подсказывая, что она их, должно быть, щипала перед тем, как явиться пред очи государя; приём из арсенала как раз таких, как эта Лиза — потерявших совесть вместе с девичьей честью дворяночек. — Она хотела узнать заранее, каков в постели лорд Станнис!

— Блядину на кол! — Брандон Старк, конечно, не мог не подать голос.

— Зачем ей это было знать? — Ланнистер сделал вид, что не заметил выкрика.

— Она хотела сама с ним переспать, она велела ему подсыпать приворотного, — даже не запнувшись (не считая картинных всхлипов) ответила распутница. — А потом испугалась, что он будет груб, и послала меня проверить!

— И кто подтвердит твои слова?

— Любой, кто видел, как сестра за ним бегает! — а вот злость и ярость сейчас были настоящие.

Как можно так ненавидеть сестру? Даже Иббенийка Нелл свою сестру любила — а ведь та её пристроила в бордель, когда Нелл было меньше десятка лет...

— Вот как. Действительно, свидетели показали, что она оказывала лорду Станнису знаки внимания.

— Южная проблядь! — Брандон был, кажется, пьян в дрова.

— Она всегда так, сначала посылает меня, а потом сама берёт лишь тех, кто особо хорош в постели. А я страдаю от тех, кто дурен, — заломила картинно руки леди Лиза.

— И как страдания относятся к твоей беременности? — холодно уточнил Ланнистер.

— Что я могу поделать против воли старшей сестры? — Лиза закрыла лицо руками и пала на пол, силясь изобразить покаяние. Вышло не очень. — Я ложилась с мужчинами, а от этого бывают дети. А добыть себе лунного чая я не могла, мой лорд, никак не могла!

— Однако могла добыть любовное средство.

— Ах, мой лорд! На любой ярмарке можно купить приворотное зелье, и никто не осудит за это, но разве честная девушка может искать лунный чай! Я только хотела помочь сестре, когда напоила лорда Станниса — кто же знал, что он, как зверь, набросится на меня!

— Что может сказать на это леди Кейтилин? — голос Тайвина был холоден и равнодушен.

— Я невиновна, — сказала бедняжка.

Зал ответил хохотом и грязными шутками.

— И в свидетели своей невинности я призываю Деву Небесную, — голос Кейтилин внезапно наполнился нездешней силой, лицо её сияло вдохновенно и гордо. — Если я виновна, пусть огонь возьмёт меня! Но если я не погрешила против Её заветов и сохранила свою девичью честь, то пусть я невредимой пройду через костёр!

Деймон закрыл лицо руками. Где-то далеко противно и сладострастно захохотал безумный король.

1) Харвин, он же Хэйгон

Вернуться к тексту

2) Он же Деймон II

Вернуться к тексту

3) Есть такая особенность развития, называется аплазия девственной плевы. Редко, но встречается.

Вернуться к тексту

4) Небольшие леденцы из разноцветной карамели, выполненные в форме пенисов. В Лисе продаются по праздникам и являются прасадом, но в Вестерос поставляются как шуточный товар.

Вернуться к тексту

— А что-то менее укуренное вы ей посоветовать не могли?! — возопил Брин.

Возопил — и тут же зажал рот рукой: в шатре дедушка Крессен укладывал спать Ренли, а тот только что угомонился, не хватало, чтобы опять разгулялся.

— Клюв прикрой, щегол, — лениво посоветовала тетка Барба. — У нас все по плану.

— Ага, которым вы там в посмертии втроем закидывались, и вас жмыхнуло, — огрызнулся Брин. — Гвенис, ну ты-то? Ладно, эти две, — тетка Барба при жизни была не чужда авантюризма, а про дорнийские приключения тети Мэрайи с Молодым Драконом и Святым Королем до сих пор байки ходили, и не всегда приличные, — но ты же понимаешь, что это дичь?

— Брин, не кипятись, — Гвис неуловимо перетекала из девочки-подростка в молодую женщину и обратно — сердилась. Понять бы еще, на что. — Мы все предусмотрели.

— Если вдруг что пойдет не так — с Хози я объясняться не буду, — буркнул Брин. — И что вы предусмотрели, что она пройдет сквозь костер и не сгорит?

— Разумеется, — кивнула тетя Мэрайя. — И если ты перестанешь нас перебивать, то узнаешь, как именно.

Тетя была в своем репертуаре — вежливо опускала так, что уши горели и легко было почувствовать себя идиотом.

— Если и есть способы не сгореть, сиганув в костер, то я о них не знаю, — уже спокойнее сказал Брин.

— Я знаю, — так же спокойно возразила тетя Мэрайя. — Ты слышал про darian-tan?

— Огнещит, он же огненный папоротник? — нахмурился Брин. — Да, но это сказки.

— Не совсем. Как-то перед дорнийской войной я наткнулась на него в... одном месте, собрала и шутки ради выткала из него полотно, а из полотна скроила Дейрону рубашку. Во время штурма одной из крепостей нас окатили горячей смолой, и часть попала ему на руку; я уж думала, что все, конец, там даже кольчугу расплавило немного, но нет, обошлось кольчугой и поддоспешником — рубашка была цела, только пятно осталось. И на руке под рубашкой ни следа ожога.

План переставал казаться Брину таким уж укуренным.

— И вы хотите обвесить леди Кейтилин этой травой?

— Травой обвесить не выйдет, даже браслет сплести не получится — отберут перед костром, — качнула головой тетка Барба.

— Ты же помнишь сказку про принцев-лебедей? — спросила Гвис.

— Помню, только вот это как раз не сказка, — почесал в затылке Брин. — Дело было вскоре после основания дома Сваннов, одиннадцать братьев тогдашней леди были оборотнями и застряли в птичьем облике... и что, вы предлагаете сделать из этой травы рубашку и как-то передать леди Кет? А мы успеем?

— Успеем, — отрезала тетка Барба. — Если ты соберешь свои птичьи мозги в кулак, перестанешь задавать тупые вопросы и дослушаешь.

Тоже ничего нового. Хози бы лучше так пилила в свое время, глядишь, и не валялся бы сейчас в шатре прошмаленной тушкой.

— Это точно сработает? — на всякий случай уточнил он.

— У Мэрайи вроде сработало, — пожала плечами тетка Барба. — Я про этот случай читала что-то в поздней апокрифике про кузена⁽¹⁾ Бейлора: мол, Святой Король исцелил своим прикосновением рану брата... еще подумала, что совсем заврались, сектанты сраные.

— Бей этого никак сделать не мог при всем желании, он лиг за пятьдесят от нас был, — отмахнулась тетя Мэрайя. — А сработать — сработало, я... хм... проверила. Вечером в палатке.

— А, так вот почему ты не сомневалась, от кого Мелисска?

— Барба!

— Ну что? Как будто они не знают, кто на самом деле родители их мамани!

Брин о том, что тетя Мэрайя ему с сестрами на самом деле родная бабушка, знал прекрасно, но лишний раз эту тему старался не поднимать.

Вместе с ней обычно всплывали другие, куда менее удобные, вроде вопроса о престолонаследии.

— Где эта ваша трава растет? — перевел он разговор в более насущное русло. — Время идет, сами говорили, надо поскорее.

— Я ее нашла на краю Мертвой Топи, — нахмурилась тетя Мэрайя. — Но туда вам не успеть.

— И мы бы тебе не советовали вообще туда соваться... ну, ты понимаешь, — неловко добавила Гвис.

Брин мрачно кивнул — еще как понимал. Мертвой Топью называли лощину позади Высокого Сердца; некогда там было озеро, в котором захватчики-андалы утопили Первых Людей и Детей Леса. Озеро поросло лесом и травой, превратилось в болото, и одни боги ведали, что за дрянь водилась на этом болоте. Даже Тварь их побаивалась — Брин помнил, что даже с нею в башке не заходил дальше окраин.

А вот чокнутую людоедку Донеллу вглубь топей как-то занесло... после этого она, вроде бы, и стала чокнутой людоедкой.

В любом случае, Брину там нечего делать — не хватало на место Твари подцепить еще что-нибудь, сестренка права.

— А поближе?

Тетки и сестра переглянулись, и в его руке сам собой, словно по волшебству, возник небольшой свиток. Брин развернул его, пробежал глазами... и чуть не взвыл в голос:

— Да вы издеваетесь?!

— Нет, — хором ответили тетки.

— Брин, правила есть правила, — развела руками Гвис. — Для нас, призраков, они даже построже. Мы бы хотели сказать тебе напрямую, но... но.

— А если я не успею разгадать? — простонал Брин.

— А ты постарайся, — посоветовала тетя Мэрайя. — И потом, не один же ты здесь, две головы лучше. Только у мертвых не спрашивай, мы не можем ответить.

Кто бы сомневался. Но помощь действительно будет не лишней, и Брин даже знал, у кого ее просить.

— Оберегами запасись, как пойдете, — хмуро добавила тетка Барба. — Там не Мертвая Топь, конечно, но место тоже... неприятное. Божья помощь лишней не будет.

— К слову о божьей помощи, — не удержался Брин. — Это не богохульство, что вы к леди Кет в таком облике явились?

— Мы явились к ней как есть, — фыркнула та. — А как девочка нас восприняла — ее дело.

Это не богохульство, если надо спасти невесту Хози, перевел для себя Брин, но озвучивать не стал. Рука у тетки-мачехи и в призрачном состоянии была нелегкой, отоварить могла запросто.

А ему еще Деймона искать.

* * *

— Тёмной ночью пойди в проклятый храм. Встреть свой самый страшный страх, одолей того, кто не зверь, минуй того, кто не птица, иди во тьму, пока не услышишь пение и не увидишь танец, — прочитал Деймон и мрачно воззрился на Бриндена, потому что от каждого слова несло отборной шмалью.

— Это не я! — вскинул тот руки. — Это правда не я! Призраки просто не могут вот так прямо сказать, где искать огнещит-траву! Им положено говорить загадками, ну. Ты как сказок не читал.

Сказок Деймон читал даже больше, чем ему хотелось бы — Робин, бедняга, без очередной жуткой приреченской истории засыпать отказывался, например, — поэтому довод принял.

— Хорошо. Положим, это загадка. О чём она? Потому что я понимаю только слова "тёмной ночью": если погодка не изменится, ночью и впрямь будет темно — сам глянь, сколько туч на небе.

— Главное, чтоб они не решили пролиться дождём, — поёжился Брин.

Вот уж точно. Ходить по проклятому храму в поисках танцев и пения и так будет тем ещё удовольствием, а заниматься этим, промокнув до нитки... нет уж.

— Положим, положим, гадать, что там за не-звери, не-птицы и страхи тоже бессмысленно, — продолжал рассуждать вслух Деймон. — Потому что гадай, не гадай, а мы их неизбежно встретим.

— Если знать заранее, можно подготовиться, не?

— И как подготовишься к самому страшному страху?

— Можно хлебнуть для храбрости, например, — не очень уверенно ответил братишка. — Значит, думаешь, есть смысл только про Проклятый Храм гадать?

— Да чего гадать, Брин! Мы в Харренхолле! Тут всё — про́клятое!

— Тоже верно, — приуныл тот. Потом живо воспрял, — но не всё — храм!

— Вряд ли это про септу. Она небольшая, — вздохнул Деймон. — И в ней огни горят, так что не тёмная.

— Угу. И вряд ли про солёный храм, потому что там надо было бы плавать, — согласился Брин. — Остаётся, значит, богороща...

— Боголес, скорее. Харрен и так-то не мелочился, засадил чуть не сто акров, а теперь совсем разрослось...

— Тем больше шансов, что там можно найти то, что нам нужно, не?

— И не нужно. Ваши богорощи и так-то стрёмные, а эта ещё и проклятая... — Деймон поёжился.

— А есть варианты? Или мы туда пойдём, или девчонка сгорит, брат.

Позволять невинной деве сгореть заживо рыцарская честь не давала, поэтому Деймон обречённо кивнул.

— Фонарь возьми, и лук со стрелами. На всякий случай. И звезду надеть не забудь.

— Зачем звезда, там наши боги!

— А я вашим богам не особо доверяю, а нашим — очень даже. Так что не забудь.

* * *

Харрен Черный, да примут его ласково те боги, которым он молился, мыслил масштабно: если строить — так самый большой замок на свете, если сраться — так со всем регионом, если помирать — так от огненного "апчхи" здоровенного дракона.

Вот и у харренхолльской богорощи от рощи было одно название — тянула она на небольшой лесок. Или на не небольшой: ее настоящих размеров не знал никто; те, кто якобы туда ходил, на деле заходили не дальше опушек, а в глубь не совались.

И Брин мог понять, почему.

— Ну что, пойдем? — пробормотал он, вглядываясь в темноту под ветвями впереди.

С неприятным местом тетка Барба несколько... ошиблась; если в их с Деймоном время в харренхолльскую богорощу не ходили скорее из-за суеверий, то сейчас оттуда тянуло не меньшей жутью, чем от Мертвой Топи. Спасибо Донелле с ее чернобожными экспериментами, не иначе.

— Ты же сам говорил, что другого выхода нет, — Деймону тоже было явно не по себе, но он старался держаться. — Ничего, братишка. Мы одолели Тварь, что нам какой-то темный лес?

Брин растянул губы в улыбке и на всякий случай наложил стрелу на тетиву.

Беда была в том — и Деймон не мог этого не понимать, просто старался подбодрить их обоих — что там, дальше, могло водиться что-нибудь похлеще Твари.

Света от опушки пока хватало, чтобы не зажигать фонарь или факел, но чем дальше они шли, тем гуще становилась темнота. Брин, не выпуская лука из рук, вглядывался в нее — и то, что он там видел, ему категорически не нравилось.

Во-первых, вокруг не было птиц — ни дневных, ни ночных, никаких. Даже воронов и их гнезд не было в ветвях, а уж воронов в любой богороще всегда хватало. Паршиво — птицы не селятся только в совсем конченых местах.

Во-вторых, небольшие озерца между чардревами давно подернулись черной ряской — верный признак того, что лес летит прямиком в направлении Мертвой Топи со скоростью дотракийского табуна.

В-третьих, между деревьев шныряло... нечто. Нечто, что явно не могло быть созданием богов или природы. К тропе оно не подходило — но только пока, покуда не сообразило, что ими с Деймоном можно вкусно поужинать.

Ну, и сами чардрева со слишком красной листвой, почти животными оскалами и очень подозрительными (хоть и побледневшими) бурыми пятнами на коре доверия, мягко говоря, не внушали. Брин только надеялся, что кровь, которой их некогда поливали, все же воронья или волчья, а не...

— Человеческая, — мрачно кивнул септон Аддам; с того момента, как они вошли в лес, он не отходил от Брина ни на шаг. — Кровь человеческая, малыш, увы.

— Какой дегенерат кормит чардрева человеческой кровью? — сердито прошептал Брин; нет лучше способа обратить священное дерево из стража в проход для Врага, чем полить его корни и ветви кровью человека, на Острове Ликов это знали даже несмышленыши. — Еще бы покойников под ним хоронили, чтобы не дверь для Твари была, а ворота!

— Ты удивишься, но кое-кто это очень практикует.

— Бринден...

От неожиданности Брин чуть не выронил лук и стрелы. Да нет, этого не могло быть, ему послышалось.

— Бринден, сынок...

Или нет. Он почти не слышал этот голос, разве что во снах или далеком детстве, но забыть не мог и не хотел.

— Мама! — он бросился в темноту богорощи, не разбирая дороги. — Мама, я тут!

— Брин, стой! — отчаянно закричала позади Гвенис, но он ее не слушал.

Деревья и иссохшие кусты словно сами расступались перед ним, камни — больше и маленькие — словно отпрыгивали с тропы, не давая запнуться, как обычно, наконец, он выскочил на небольшую поляну... и там была она.

Мама, его мама, молодая и красивая, как в смутных детских воспоминаниях или на миниатюре в столе у папаши, стояла спиной к нему, держа что-то на руках и укачивая, как младенца.

— Мам? — Брин перевел дух. — Мам, это я, ты звала меня, я здесь!

— Ты...

Голос матери изменился; в нем появилось что-то такое, от чего Брина продрал озноб по спине.

— Ты не мой сын...

Ее голова развернулась — только голова, отдельно от тела, будто она была деревянной куклой на шарнирах, — и у Брина застрял в горле вопль ужаса: лица в обрамлении густых черных локонов не было — две косые щели на месте глаз, кое-как уголком обозначенный нос и оскал неестественно огромного рта, точь-в-точь как на оскверненных чардревах.

— Мой сынок здесь, со мной, — проскрежетало чудовище, поворачивая тело вслед за головой.

Младенец на руках был ему под стать — чардревный чурбак с грубо вырезанными руками-ногами и такой же жуткой рожей. Чурбак захохотал — будто несмазаная телега заскрипела, спрыгнул на землю, сделал два неверных шажка, и... превратился в Брина.

Точнее, не в него, а в Кровавого Ворона, десницу короля-чернокнижника Эйриса, точь-в-точь такого, каким тот был в те два жутких года.

Само собой, Брин тут же взял его на прицел.

— Воин, стой с нами! — выдохнул за спиной подоспевший (и продравшийся сквозь чащу) Деймон. — Это что за семибогосрань?!

— Тварь, — сквозь зубы ответил Брин. — Неприятно познакомиться.

— Как грубо, юноша, — надменно хмыкнул Кровавый Ворон. — Если я — Тварь, то и ты тоже, ведь я — это ты.

— Имел я твое мнение сучковатым поленом, — прошипел Брин, не сводя с него ни стрелы, ни взгляда. — Советую съебаться в пекло и прихватить его с собой.

— Я-то уйду, — с деланным сожалением развела руками Тварь. — А вот что с ними делать?

За нею, из темноты проклятой богорощи проступали еще шесть силуэтов.

Шесть силуэтов, в которых без труда узнавались самые близкие и дорогие для Брина люди.

— Ты и меня пошлешь в пекло, убийца? — высокомерно, ну точно Ланнистерша, спросила лже-Гвенис. — Если бы не ты, я была бы жива и вырастила своих дочерей.

— А что он еще может? — пожал плечами лже-Дейрон. — Жалкий, хилый ублюдок венценосной свиньи, нужно было удушить его подушкой в колыбели.

— Или с лестницы скинуть, — злобно ухмыльнулся лже-Эйгор. — Ой, вороний выкидыш летать не умеет, горе-то какое! Сколько раз я хотел это сделать, блэквудское отродье, ты бы знал!

— Жаль, что не сделал, — прильнула к нему лже-Шира. — Я бы тогда не тратила время на немощного урода, а была твоей и только твоей.

— И жадного, — скрестила руки на груди девушка с темными косами — Бета, вспомнил Брин, это Бета, просто взрослая. — У тебя было столько знаний, столько могущества — а ты хоть бы крупинкой поделился со мной и Эггом! Драконы бы вернулись и никто, никто не посмел бы усомниться в силе нашего дома!

— Да чего с вами, он с родным сыном делиться отказался, — фыркнул лже-Робин. — Небось голову мне оттяпал как раз потому, что конкурентов не хотел, а, папаша?

"Они правы", — с горечью подумал Брин. "Старые боги и новые, они ведь правы!"

И в этот момент его щеки коснулась легкая рука.

— Оно лжет, — от Гвенис, настоящей Гвенис, пахло цветами и чем-то лекарственным, как при жизни. — Я сама выпила яд, братик, ты же знаешь. И сделала бы это еще тысячу раз, если бы понадобилось.

— Оно лжет, — Дейрон чуть растрепал ему волосы. — Ты был мне сыном, не меньше, чем родные. И я горжусь тобой, сынок, особенно сейчас.

— Между прочим, мне он такого не говорил, — буркнул Лори.

— Ещё бы не лжёт, мелкий! Сколько ты с Робином носился, нянчился — как ты мог его не любить? — сказал Деймон. — И Эйгору ты был всегда даже дороже меня, я аж завидовал.

— Конечно врёт, папа! Ты ли меня не учил всему? Даже нехорошему — но ведь учил же! — сердито заметил Робин.

— Пиздит как дышит, вражья блядь, — Брина несильно, но тепло встряхнули за плечи, и на него пахнуло мирийскими духами и разогретым на солнце ячменем. — Хози защищал тебя с тех пор, как ты ходить толком не умел, даже если его жизни угрожала опасность. И ему всегда было начхать, из чьей щели ты вылез.

— Врет и не краснеет, — Шира на мгновение прижала его к себе. — Я любила тебя, Брин, и только тебя. А с Хози... боги, он ведь был старше меня в полтора раза, мы просто помогали друг другу!⁽²⁾

— Врет, конечно, — подтвердила Бета, настоящая Бета. — Я ненавидела всю эту магическую срань, дядя Брин, ты же знаешь. И не умри я тогда... ох, объяснила бы я Эггу, что думаю про его затею с яйцами, да не прялкой, а коромыслом!

— Давай, Брин, — тихо сказал септон Аддам. — Ты знаешь, где правда, а где ложь. Выбирай.

Брин на мгновение зажмурился изо всех сил — и выбрал.

Стрела сорвалась с тетивы, целя точно в здоровый глаз Твари, но в полете разделилась на семь — по одной на каждую фигуру на поляне.

Семь стрел, не чардревных, но обычных, пронзили Тварь и ее порождения, как Деймона тогда на Краснотравном; вопль, полный злобной муки, прокатился по поляне — и стих в глубинах проклятого леса.

* * *

— Я дурак, — в сердцах сказал Бринден. — Идиот!

После того, как это убралось восвояси, он отбросил было лук, рухнул на траву и уткнулся головой в колени; когда через пару мгновений поднял голову — на ткани штанов темнели два мокрых пятна.

— Первое правило, когда находишься в подобной богосрани — не ломись на зов, кто бы ни позвал... блядство. Еще и стрелу просрал, дурачина.

— Мда уж, ну и лесок, — сплюнул Деймон. — Брин, ты как вообще, живой?

— Относительно, — ответил тот. — Погоди, дай фонарь разжечь... ещё не хватало, вслепую ломиться...

Действительно, идея была не из лучших — учитывая, сколько больших, добрых, но очень голодных глаз горело в темноте впереди. Впрочем, у Бриндена был лук — а ничто так не украшает драку, как наличие лучника, потому что до ближнего боя дорвётся хорошо, если один из десятка.

Десятка... чего-то. Слов для описания вот этого вот у Деймона не было, и искать он пока не планировал: есть вещи, которым лучше оставаться неописуемыми. И дохлыми. Совершенно точно дохлыми.

Мера по мере они продвигались вглубь. Над ними аркой сплетались белые чардревные ветви, перед ними стелилась какая-то колючая дрянь и тянулись тощие лысые ветки кустов, под ногами была трава — слава всем Семерым, вроде самая обычная, мокрая от вечерней росы, разве что слишком густая да высокая для столь ранней весны.

Бринден потихоньку веселел, приходил в себя после встречи с... этим. Деймон, наоборот, становился всё смурнее: чем глубже они заходили, тем яснее становилось, что идти им ещё и идти — и неясно, куда идти-то?

— Привет вам, принцы-драконы! — раздался откуда-то голос, и прямо перед ними вырос из-под земли незнакомый мужчина.

Высокий, статный, с длинными тёмными волосами, в доспехе, и...

— Деймон, у него хвост, — севшим голосом сказал Брин.

— И не один, смею вас заверить! — ответил мужчина.

В самом деле, не один: когда он задрал их и развернул этаким веером, стало видно: не меньше десятка.

— А... зачем так много? — выдавил Бринден.

— Ну как же, мальчик, — улыбнулся мужчина. — Ты же знаешь присказку, мол, мерзни, мерзни, волчий хвост? Один отмерзнет — остальные останутся!

Он снял с пояса странный сосуд, раскупорил и поднёс к губам. Потом, словно спохватившись, спросил:

— Будете? Хорошее винцо, молодое.

Деймон всерьёз задумался, потом кивнул.

— Хвалю за смелость, дракончик! — одобрил незнакомец, протягивая сосуд. Вино в нём оказалось и впрямь хорошее, сладкое. — Вот что, мальчики. У меня сегодня хорошее настроение, так что давайте-ка поиграем. Сначала мы схватимся на мечах, а потом будем стрелять из лука — и побеждённый будет должен победителю желание.

— А можно нет? — ответил Деймон. — Не хочу быть должен незнакомцу.

— И мы торопимся, — поддержал его Бринден. — Может быть, как-нибудь в другой раз?

Судя по его голосу, он отчаянно надеялся, что другого раза не будет.

— Право, мы ведь знакомы. Вы — принцы-драконы, а я... я просто Волк, — улыбнулся мужчина. — И без меня вперед вам не пройти: я-то знаю дорогу к тому, что вам нужно, а вы — нет. Так что, поиграем?

— Волк? — задумчиво переспросил Бринден. — Волк... в доспехах... в богороще... — внезапно его глаза округлились, став похожими на два больших рубина. — Бл... Них... то есть... ой, мама!

— Ты чего? — обеспокоенно спросил Деймон, но Бринден только отмахнулся, не сводя глаз с незнакомца.

— Вы же... вы же по-другому выглядеть должны! Как, ну, волк!

— Что верно, то верно, птенец, — кивнул мужчина. — Но ты же понимаешь, какая богороща — такая и охрана. Для нашей зубов и когтей маловато, сам видел, поди, так что сталь лишней не будет.

Бринден ошарашенно кивнул, невольно расцарапывая древесину лука.

— Вот это мы попали, — прошептал он.

— То, что мы попали, я понял еще когда мы в эту срань полезли, — прошептал Деймон в ответ. — С ним-то что не так?

— Все не так, брат. Это не просто Волк, а Страж Деревьев.

— Погоди-погоди, — Деймон не поверил своим ушам. — Тот самый, что ли? Из ваших сказаний?

Он не очень-то разбирался в древобожии — всё-таки он был семерянин, и учили его Звезде, а не Древу, — но во время восстания Айронвудов ночи у походного костра были длинными, а баек про Волка и Ворона, стражей священного Белого Дерева, охраняющих его от Вечного Врага, у Бриндена и Гвенис водилось в избытке. Сложно было не запомнить.

— А-га, — Бринден нервно сглотнул. — И как Страж, пусть и такой всратой богорощи, просто так он нас дальше не пропустит. Придется соревноваться.

Придётся — так придётся.

Меч у Волка был самый обычный: без украшений, из простой тусклой стали. И всё же в нём было что-то неуловимое, какой-то секрет, который Деймон ощутил, когда принял первый удар на свой паршивый мечик. Или это была сила самого Волка? Должно быть, так.

За первым последовал второй, третий, пятый — и уходить от них становилось всё сложнее, а найти брешь и атаковать самому было и вовсе невозможно. Там, где Волку недоставало меча, были хвосты — одним из них Деймона сбило с ног и он еле сумел откатиться, подняться на ноги и не словить решающий выпад. Проигрыш становился всё более и более неизбежным, вопрос был только в том, сколько удастся продержаться до того, как противник обозначит смертельный удар и придётся принять поражение.

И всё же проигрывать совсем вчистую не хотелось. Деймон был, может быть, молод и глуп — но он был горд. И он умел фехтовать — пусть не так хорошо, как Волк, но умел.

Снова и снова разрывая дистанцию, он старался заучить хотя бы часть движений соперника — чтобы в решающий момент сделать выпад, открывшись полностью, и всё-таки оцарапать того.

Хотя бы в руку, горло тот живо защитил хвостом.

Касание стали у горла Деймон принял как неизбежное.

— А ты неплох, мальчик, — хмыкнул Волк. — Но и не достаточно хорош. Возьму с тебя за проигрыш... хммм... а, потом приду и возьму. Теперь посмотрим на лучника.

(- Это было красиво, — сказал Лори, и другого комплимента Деймону было не надо.)

— Посмотрим? — Бринден еле удерживался от того, чтобы не истерически заржать. — Да тут же темно, как... как... как у летнийца в заднице!

Деймон напрягся было — все же не стоило, наверное, так говорить с божеством — но Волк неожиданно беспечно рассмеялся в ответ:

— А и точно, птенец! Но так даже забавнее, верно? — он подмигнул Брину, и в его руках из ниоткуда возник лук: белоснежный, почти в человеческий рост, вырезанный, казалось, из небольшого чардрева, с мощной и тугой тетивой. — Чур, стреляем вон в ту ветку, со старым гнездом, кто попадет — того и желание!

"Вон та ветка" — здоровенный чардревный сук с остатками вороньего гнезда — смутно белела где-то в доброй сотне шагов впереди; не всякий лучник попал бы в нее и при дневном свете, а уж в этакой темнотище..

— Уверен, что справишься? — тихо спросил Деймон.

— Нет, но попробовать надо, — так же тихо ответил Бринден. — Потому, что я понятия не имею, что он попросит... они с Вороном, с нормальным, а не с Тварью, те еще шутники.

Низко, уверенно пропела тетива, мелькнула в воздухе стрела, белая, как и лук — и вонзилась в ветку, сбив с нее остатки гнезда. Волк довольно оскалился и крутанул хвостами — всеми сразу, так, что смел палые листья в небольшую кучку.

— Сойдет. Твой черед, малец. Только чур, не подсказывать, вы там, гости из другого мира!

— Да мы и не собирались, — пожал плечами септон Аддам, но особой уверенности в его голосе не чувствовалось.

Бринден наложил стрелу на тетиву, вышел на тропинку и прикрыл глаза, словно с духом собирался. А дальше Деймон даже понять не успел, когда все произошло — вот братишка стоит, опустив стрелу в землю, а вот она светлым росчерком прорезает темноту и входит ровнехонько в стрелу Волка, расщепляя ее оперение. Бринден, кажется, сам от себя такого не ожидал, но и бровью не повел — якобы так и надо.

— Ну и выстрел, всем выстрелам выстрел! — прицокнул языком Волк. — Не иначе, сам братец Ворон нашего внучка⁽³⁾ учил. Ну что, я проиграл — мне и расплачиваться: чего ты хочешь, птенец?

— Свалить отсюда поскорее, — пробормотал Брин так, чтобы его слышал только Деймон и вслух, куда вежливее, прибавил: — Найти огнещит-траву, почтенный Волк.

— Это дело нехитрое, — Волк махнул рукой, и богорощу неожиданно залил свет. — Вот по этой тропинке и ступайте, пока не услышите песню и не увидите танец. Только смотрите, не сворачивайте ни вправо, ни влево, ни даже назад, пока до цели не доберетесь, иначе навеки останетесь здесь, среди деревьев. Понятно вам, принцы-драконы?

— Понятно, как не понять, — ответил Деймон и на всякий случай склонил голову. — Спасибо за все, уважаемый Страж.

Но Волк не ушел, напротив — стоял на месте и всматривался в Бриндена.

— Еще о чем-то спросить хочешь, птенец? По глазам вижу, хочешь. Спрашивай, так и быть.

— А... а вы можете показаться в настоящем облике? — неуверенно спросил Бринден.

Волк по-доброму усмехнулся, и спустя мгновение на его месте стоял... волк — огромный, какими не бывают обычные волки, статный зверь серебристо-серого цвета с единственным белым пятном на груди. Бринден подошел к нему, неуверенно улыбнулся и... запустил руку в густую жесткую шерсть, начесывая загривок; Волк прижался к его боку, довольно порыкивая.

— Он пушистый! — Шира пищала от восторга точь-в-точь как в детстве при виде котенка.

— Брин, а нам можно его погладить, можно? — вторила ей Гвенис.

— Большой волчик! — совсем по-детски ахнул септон Аддам и тоже потянулся погладить.

— Не, ну слушайте, где ваше уважение к божественному?! — тихо возмутился Лори. — И потом, это Брин его победил, ему и радоваться.

Деймон, конечно, и близко не был богословом, но, на его взгляд, происходящее на неуважение к божеству никак не походило — наоборот, божество было совсем не против, чтобы его чесали за ухом.

* * *

Гигантский зверь в конце концов ткнул Брина носом, то ли шутя, то ли благословляя — и пропал, тенью метнувшись среди деревьев. И вместе с ним пропал и свет, холодный и ясный, оставив братьев пробираться дальше сквозь глухой лесной сумрак.

Деймон шёл первым — на всякий случай, чтобы если какая дрянь, то первым её встретить. Пусть в руке у него был больше не Блэкфайр, рука-то осталась прежней!..

Но были вещи, которые разить непонятно куда, неясно, как — и главное, сомнительно, что осмысленно.

Например, то, что вышло на них из ствола очередного чардрева: существо с длинной хищной мордой, телом не то гигантской гончей, не то чудовищно тощей лошади — тело было сплетено из гибких веток чардрева, на которых трепетали листочки — и чёрными когтями, острыми, как сама смерть.

— В загадке такого не было, — пробормотал Брин.

— Наверное, они не придумали, как эту... это описать, — ответил Деймон.

Чудище разинуло пасть — и боги, сколько в той пасти было клыков, и зелёных огоньков, и зачем-то жёлтых глаз — но пугаться было нельзя; будь Деймон один — так сколько угодно застывай столбом, как жена валирийского праведника, но рядом был братишка, а братишку надо защищать, а защитить кого-то, когда стоишь столпом, очень сложно.

Поэтому Деймон собрался с духом и спросил (стратегически загородив собой Брина):

— Что... вам от нас нужно, о создание леса?

— Вежливый, — одобрительно сказала рожа. — Люблю вежливых.

Что-то в её тоне подсказывало, что дальше должно следовать "на завтрак". Или "на обед".

— Благодарю вас, — если он мог поклониться Тайвину Ланнистеру, сможет и этой штуковине.

— Поскольку ты вежлив и не кричишь дурным голосом, как некоторые, я скажу тебе прямо и просто: я — Зверь-Стихоед. Возможно, ты обо мне слышал; один милый юноша обещал написать обо мне повесть. Не знаю, впрочем, сдержал ли он обещание.

— Сдержал, уверяю вас.

И кажется, теперь Деймон понимал, почему в "Славных повестях о рыцаре Хэйгоне" глава о Звере-Стихоеде была полна красочных описаний того, какой же ужас объял обычно храброго рыцаря.

— В таком случае, ты знаешь, что мне нужно. Я могу съесть вас — или ваши песни. Но песня должна быть такой, какой я доселе не слышал — и горе вам, если она окажется не нова для меня!

Рыцарь Хэйгон (и, наверняка, дядя Дейрон) вышел из ловушки, сочинив песню прямо на ходу, но Деймон никогда не был поэтом. Певцом — да, был, и неплохим, и умел складывать ноты в мелодию, но стихи...

— Деймон, давай, ты же знаешь кучу всего! Ты же Омейроса наизусть помнишь! — прошептал Бринден.

Беда была в том, что Зверь-Стихоед тоже мог помнить Омейроса наизусть.

Нет, здесь надо было что-то другое, посвежее, — а Деймон, как назло, с перепугу забыл все стихи, что когда-то учил, все мелодии, что он сложил для этих стихов... почти все.

— Есть одна штука, — тихо сказал он, — но совершенно ужасная, правда!

— Совершенно ужасно будет, если оно нас сожрёт, и мы не спасём леди Кет! — резонно ответил Брин, и Деймон запел, на ходу припоминая слова — запел песню, слова для которой сложил пьяный Лори, а мелодию придумал он сам, тоже весьма нетрезвый, в том далёком году, когда они практически помирились и ходили вдвоём по кабакам, соревнуясь, кто лучше поёт и кто больше соберёт медяков.

Наш король⁽⁴⁾ — он таков: он двоих барсуков

Олениху, фазана и цаплю

На охоте ебал — но его причиндал

Не насытился ими ни капли.

— Кенет⁽⁵⁾, милый дружок, не нагнёшься разок?

Я не поскуплюсь на награду!

Но тот промолчал и плотнее прижал

Свои руки к обширному заду.

Недотрахан и зол государь наш пришёл

Со свитой в ближайший бордель,

И поклялся тогда, что монаршья елда

Побывает в каждой пизде.

Я скажу тебе, друг, что в борделе на круг

Работало сорок блядей.

А у них сорок ртов, сорок в жопе глазков,

И дважды по сорок грудей!

Лицо Бриндена было бесценно, но ещё более бесценной была рожа Зверя-Стихоеда. А Деймон, на крыльях того смертельного ужаса, что неотличим от безрассудной храбрости, продолжал повествовать, как король было вознамерился оприходовать всех девиц, когда появилась главная героиня песни — между прочим, хорошенько намявшая им с Лори бока за такую рекламу.

Как дорниец, смугла, как весна, весела

Была Иббенийка Нелл

Кроме барда-слепца, нет такого певца,

Кто её бы красу воспел.

Её зад был таков, что затмил бы коров,

А рогатка её была

Глубиной в три локтя, шириной в три ногтя,

И свежайшей рыбой пасла.

"Ты, конечно, король — но оставить изволь

Недостойных твоих мудей!

Королевский свой хуй мне в рогатку ты суй,

Он утонет в моей пизде!"

— Хватит! — закричало чудовище.

— Но всё только начинается? — вдохновляющий ужас всё ещё не оставил Деймона. — Сейчас она...

— Хватит! — повторил зверь. — Я ухожу. И вы уходите, куда-нибудь как можно дальше от меня! И никому, никому не рассказывайте, что вы мне пели! Вообще, лучше просто забудьте нашу встречу, как страшный сон!

С каждым словом он словно выцветал, становясь всё бледнее, пока совсем не растворился в красной чардревной листве.

— Да уж не сомневайся, мы с удовольствием, — буркнул Брин. — Ты где такую восхитительную гадость узнал?

— Да так, мы с Лори однажды...

— Знаешь, — сказал голос Лори совсем рядом, — я сейчас буду как этот зверь. Давай ты забудешь ту историю, как страшный сон?

— Но это был очень хороший и приятный сон, Лори! Было так весело! — возразил Деймон.

— Ага. А потом нас за публичную непристойность и оскорбление величия загребли в тюрьму, — ответил тот.

— И ты сочинил прямо на ходу ещё три куплета, чтобы подмаслить стражника. Ты такой талантливый! — Деймон мечтательно улыбнулся, вспоминая былое веселье.

— Ты... правда так считаешь? — смутился Лори.

— Конечно!

— Кхм. Спасибо. Кстати, рыжий тебе очень идёт.

* * *

Деймон вытер пучком травы клинок от крови... нет, он не знал, что это было, но в лесу их было отвратительно много и они упорно лезли пытаться их сожрать. Большинство снимал на подлёте Брин — но сейчас у него закончились стрелы, а искать их в такой темнотище... в общем, пришлось доставать меч.

А беды не спешили заканчиваться, потому что Деймон отчётливо слышал шелест перьев и шум, как от взмахов больших — огромных — крыльев. Он тревожно оглянулся на Бриндена, но братишка помотал головой: нет, на этот раз — не Тварь. Хотя, наверняка, тварь редкостная.

Значит, дальше во тьму — вперёд, вперёд, пока не услышат пение и не увидят танец. Что бы это ни значило.

А потом они услышали смех.

Странно, но это не был злой, обидный смех. Нет, смеявшийся просто веселился — неясно, чему и зачем, среди ночного леса-то, но веселился искренне и зажигательно.

Шум крыльев становился громче, смех звучал всё ближе — и наконец, выйдя на небольшую поляну, они увидели очередного странного обитателя проклятой богорощи.

Это был юноша — или девушка — или старик — или мужчина — или женщина... нет, внешность странного существа не менялась, оно просто было похоже одновременно и на то, и на другое, и на третье, и длинные тёмные волосы и платье какого-то неясного цвета, с широкими рукавами, за которыми не было видно рук, и с длинным подолом, скрывавшем ноги, ничуть не помогали определиться. А ещё оно было похоже на птицу, так что Деймон совсем не удивился, когда оно соскользнуло с ветви, на которой сидело, и подол, задравшись, обнажил когтистые птичьи лапы.

— Здравствуй, — поприветствовал Деймон странное создание вежливым поклоном.

По крайней мере, это был не Стихоед.

(- Оно рыжее! — восторженно заявил Лори, и нет, пожалуй, Стихоед был бы лучше.)

— И вам привет, — ответило оно. — Далеко ли путь держите?

— Как получится, — честно отвечать лесным созданиям не рекомендовалось во всех известных Деймону сказках. А он, как отец девяти детей, знал их немало.

— Я бы предложил вам чаю, — сказало существо, словно не заметив его уклончивость и добавило с нажимом (Лори как раз открыл рот брякнуть что-нибудь глупое; значит, существо видело призраков), — Но вы наверняка спешите. Поэтому предложу вам пару загадок. Ну, ну, не надо кукситься! Загадки делают разум пластичнее и радуют душу!

— Мою душу порадует, когда мы дойдём уже и можно будет выбраться из этого мрачнолесья, — пробурчал Бринден.

— Этого я вам, увы, дать не могу! — существо снова рассмеялось. — Придётся обойтись загадками. Расскажите мне, принцы-драконы, что такое: ранит без меча, пьянит без вина, жжёт без огня, ведёт без повода?

Деймон хмыкнул. Загадка была проще простой.

— Любовь, — ответил он.

— Тот, кто её знает, тот всегда ответит, — одобрительно кивнуло существо. — Второй вопрос. Что такое: летит без крыльев, лечит без лекарства, учит без книг, судит без суда?

— Время, — ответил Бринден странно-печальным голосом. — Это время.

— Тебе ли не знать, воронёнок, тебе ли не знать, — согласилось существо. — Последний вопрос! Что такое: светит в небе, но не звезда; спит на дне морском, но не рыба; пришло из Валирии, но не дракон?

Начало было, как у загадки про Три Света из одной старой книги — но там третьим было "горит вечно, но не сгорает"... хотя, если подумать, Валирия была самое то место, чтобы вечно гореть. Но третья часть загадки пришла из Валирии, а про Три Света в книге было сказано, что они пребудут на своём месте до конца времён...

Деймон оглянулся на брата, но тот только помотал головой. Значит, тоже не знает.

И что делать?

Что вообще с ними будет, если они не ответят на загадку?

— Думаете, братья-драконы? — спросило существо. — Думайте! Два из трёх вам не найти, но третью часть этой загадки вам предстоит сыскать — а где и как, это не мне решать. Сыскать — и приставить к делу. А теперь идите, и поторопитесь — скоро рассветёт, и огнещит-трава уйдёт спать под землю!

Плотно сросшиеся деревья расступились, открывая проход, а странное существо обернулось огромной чёрной птицей — и Брин как-то по-детски ойкнул при виде неё.

— Лети, — каркнула птица. — Лети.

— Кто должен лететь? — дрогнувшим голосом спросил Брин. — Куда?

— Лети, — повторила птица — и начала преображаться.

Перья ее выцвели до грязно-белесого цвета, потом будто бы набухли алым изнутри, и с них на землю закапала густая кровь; во лбу птицы прорезался третий глаз, какого не могло быть ни у людей, ни у животных — непроглядно-черный, с вертикальным огненным зрачком и редкими огненными всполохами. Брин побелел как снятое молоко, хотя, казалось бы, куда уж больше; Деймон оттолкнул его за спину, вынимая меч — ну уж нет, больше он ни одному чудовищу не даст братишку в обиду — когда Тварь вдруг резко иссохла, превратившись в живой скелет, покрытый перьями и заскорузлой кровью. Скелет оплели невесть откуда взявшиеся корни чардрева, и сверху на него спикировал другой ворон — молодой, снежно-белый, с алыми глазами; он бил Тварь клювом и когтями, пока она не каркнула — и не издохла, рассыпавшись в пыль. Белый ворон тоже исчез — и на его месте снова появилось странное существо.

— Освободись — и лети, — повторило оно и медленно растворилось среди темноты и ветвей.

— Непременно, — пробормотал Бринден. — Как только выйду отсюда.

— А выйдем, когда найдем чудо-траву, — Деймон на всякий случай не стал убирать меч в ножны. — Давай, малыш, немного осталось.

Страх, не-зверя и не-птицу они уже миновали — а значит, заветные песня и танец должны были быть совсем близко.

* * *

Они услышали пение раньше, чем увидели танец.

На поляне, покрытой светящимися белыми цветами, самозабвенно плясала девушка — красивая, пусть и с несколько зеленоватым лицом. Даже сказать, весьма зелёным. И её волосы — Деймон зуб бы прозакладывал, что они не чёрные, как ему казалось в темноте, а тоже зелёные.

Голые руки девушки были оплетены цветущими лианами, и крупные цветы были у неё в волосах, и золотистая сияющая пыльца летела за ними по ветру.

— Гости! — воскликнула девушка, перестав петь и хлопнув в ладоши. — Как здорово, у меня гости! Здравствуйте! Издалека ли вы идёте? Наверное, вы устали? Хотите поесть? У меня есть вкусные ягоды!

Она развела руки в стороны и между ними повисло несколько гирлянд с румяными клубничинами. Деймон с сомнением оглянулся на Бриндена. Тот развёл руками: сам был, похоже, не уверен. Оставалось опять вспоминать сказки, а там полагалось принимать дары от тех, кто предлагает их вежливо.

Но сначала надо было помянуть богов — на всякий случай.

— Да благословит тебя Матерь за твоё милосердие, красавица, — сказал он; девица благодарно кивнула, ничуть не боясь божьего имени, и Деймон взял ягодку на пробу.

Та была на диво вкусна, и стоило её съесть, как усталость, накопившаяся за их нелёгкий путь, куда-то улетучилась. Увидев, что Деймон пока жив, съел пару ягод и Брин — и залыбился, что котейка на свежую рыбку.

Малой всегда был охоч до сладостей.

— Кушайте, кушайте, гости дорогие! — сказала девица. — Я сама Дариятан, имя моё такое. Вы, небось, не просто так ко мне пришли, а по делу?

— Ищем мы траву, что защищает от огня, — кивнул Бринден. — Очень надо, невинную душу спасти.

Девица погрустнела чуть-чуть, и Деймон невольно подумал: ведь никто не приходит к ней, такой весёлой и доброй, просто поговорить, поплясать и послушать, как она поёт. Всем-то нужно от неё что-то. Поэтому он спросил:

— А ты сама всегда тут живёшь, никуда не выходишь?

— Не выхожу, — та печально мотнула головой. — Мне нельзя из леса уходить, только если кто позовёт.

— Деймон, нет, — прошипел было Брин, но было поздно:

— Я позову. Если будет одиноко, приходи, красавица, в гости к Деймону Блэкфайру.

— Я приду, — серьёзно и очень изумлённо ответила девица. — А теперь к делу! Чтобы получить от меня то, что вы хотите, вам нужна моя одежда. А чтобы я отдала вам одежду — дайте мне наслаждение! Тогда я разденусь, и все будут довольны.

— А... — даже в темноте было видно, как покраснели у Бриндена уши. И не только — он весь полыхал. — То есть... вы... хотите...

А, точно, ему же четырнадцать, и всратые эксперименты его в этом возрасте интересовали куда больше девчонок.

— Наслаждение, да? — Деймон вздохнул и достал из заплечного мешка немаленький мех. — Вот.

— Это что?

— Наслаждение, красавица. Другого у меня третий год уже, как не бывало. Слыхала что-нибудь про "напиться до положения риз"?

Конституция у лесной феи оказалась паршивая: она только-только сбросила верхний слой платья (рассыпавшийся на травяное волокно), как пошатнулась и, опираясь на ближайшее дерево, согнулась пополам в приступе лютой блевоты.

— Хватаем, что есть — и бежим, — мудро сказал Бринден.

И только порядком уже отбежав Деймон вспомнил, что сам же пригласил фею приходить, когда та захочет.

* * *

Обратный путь оказался на диво коротким; казалось, они блуждали по лесу целую вечность, а на деле отошли от опушки самое большее на половину лиги.

И весь этот путь Брин на чем свет стоит честил Деймона за то, что позвал из леса ту, кого звать бы не стоило.

— Но она такая милая и добрая! — отбивался Деймон. — Совсем не то, что вся эта срань вокруг! Я просто не могу тут ее оставить!

— Она фея, Деймон! — закатывал глаза Брин. — Фея, и логика у нее фейская, возьмет и припрется, когда ты в бою будешь, в говнище по колено или, не приведи боги, на эшафоте — и потребует от тебя... наслаждения!

— Но я же не знал!

— А спросить?!

На счастье их обоих, они выскочили к Харренхоллу и лагерю; траву Брин незамедлительно сгрузил женской половине призраков, тут же улетевших с нею в сторону Острова — логично, где же еще шить волшебную рубашку — и устало уселся на землю.

— Я бы дунул...

— Я тебе сейчас дуну! — мгновенно рассвирепел Деймон. — Опять за старое?

— ...но нельзя, — закончил Брин. — И нечего так на меня смотреть, будто сам нарезаться не хочешь!

— После такого грех не нарезаться, — Деймон подумал и снова достал мех с остатками вина. — А заодно выжечь нахер эту богосрань и солью засыпать, чтобы ни травинки... эй!

Было поздно — Брин уже присосался к меху и отлипать не собирался.

Ну и что, что он хмелеет моментально, и вообще это было в прошлой жизни.

В этой он, быть может, хлещет винище как лошадь воду, и хоть бы что.

Эксперимент провалился — Брин крайне позорно окосел после нескольких, хоть и крупных, глотков. Деймон, к его чести, ничего не сказал — только вздохнул, сам как следует глотнул из меха и честно потащил Брина в баратеоновский шатер.

А у шатра их ждал явно нахлобученный кем-то Джастин Масси.

— Сьер Геймон, септон Брандон, — зачастил он, едва Деймон (и груз в виде Брина) приблизился к шатру. — Я ничего не хотел ему говорить, но он из меня чуть душу не вынул, и оно само... как-то... в общем, вот.

— Не переживай, мы сможем объясниться с лордом Робертом, — ободрил его Деймон, откидывая полог. — Что он про нас спра... Матерь Всеблагая!

Брин поднял голову — не без труда, в голове черти танцевали северную джигу — и протрезвел так же быстро, как надрался.

Потому, что на кровати сидел не лорд Роберт, а вполне прочухавшийся, пусть и не слегка зеленоватый, и очень, очень злой Эйгор.

— Да чтоб тебя, — выдавил Брин после паузы. — Не мог еще денек тушкой проваляться?

— Не дождешься, — процедил Эйгор. — Так, блядь, а теперь быстро рассказали, что происходит и куда вы шлялись, что у вас такой вид, будто на вас черти ячмень молотили. И да — что там за нахуй с моей Кет?

1) В авторском фаноне Барба Бракен — дважды кузина Бейлора Благословенного: по браку (как жена его кузена Эйгона) и через своего деда Эймонда Одноглазого.

Вернуться к тексту

2) В авторском фаноне между Широй и Эйгором ничего не было в силу кучи обстоятельств; их якобы великий роман — просто игра на публику: Шира очень не хотела замуж за какого-нибудь Хорошего Мальчика, выбранного братцем Лори, а Эйгору кровь из носу нужно было прикрытие для его отношений с Роханной, женой Деймона.

Вернуться к тексту

3) По поверьям старобожников, Старки — потомки Волка и человеческой девушки, Блэквуды — потомки Ворона и другой человеческой девушки; их кровь священна, но она же делает их желанной целью для Врага и его сообщников. Мэрайя, родная бабушка Бриндена — дочь Кригана Старка и Алисанны Блэквуд, так что интересных генов к нему приплыло в двойном размере.

Вернуться к тексту

4) Песня повествует об Эйгоне IV... что, в принципе, немного очевидно, наверное, о ком еще ТАКОЕ сложат

Вернуться к тексту

5) Имеется в виду Кенет Бракен, десница при Эйгоне IV

Вернуться к тексту