Соловей и брусничная фея (джен)

Марта Робертс родилась в Корлинге, в семье фармацевта и учительницы танцев. Отец ее был из "спустившихся креннов", мать приехала откуда-то с юга.

Они снимали квартирку в мансарде, жили весело и безалаберно, как и подобает, наверное, вчерашним студентам. В квартире, насколько помнила девочка, редко бывало меньше трех гостей разом. В любое время дня и ночи они спорили с хозяевами, читали вслух, танцевали под пластинки. Еще не зная буквы, Марта уже точно выучила, как зовут председателя парламента, как музыка влияет на зрителя. который смотрит фильм. И еще многое из истории, культуры, литературы и политики — совершенно бессистемно. Так и вспоминалось ей потом раннее детство: сидит она, бывало, солнечным зимним утром на журнальном столике у окна, на свернутом одеяле, на полу какой-то папин приятель чинит радиоприемник, а другой вместе с мамой по ролям читает "Выжигу" — очень модную тогда пьесу. Потом приходит тетя Ванесса, мамина подруга, берет Марту на руки, переносит за стол и сажает к розетке с вареньем и целой горке оладий. Мама, привстав с книжкой в руке, декламирует, но вдруг швыряет книжку в угол, хватает Марту и крепко целует. Марта счастлива, но еще счастливее становится вечером, ведь с работы приходит папа и тоже играет с ней.

Идиллия закончилась, когда Марте исполнилось шесть. Сначала гости стали приходить к ним реже и по одному, а некоторые вовсе исчезли. Потом пару раз девочка просыпалась ночью от криков. Марта принималась хныкать, папа подскакивал и укачивал ее, покуда она не засыпала. А после однажды в ноябре девочка проснулась совершенно одна. В квартире не было никого, совсем никого. Марта сначала закричала и расплакалась от испуга. Потом заставила себя успокоиться, прошла на кухню, увидела, что на столе оставлен завтрак для нее: яичница и бутерброд с сыром, и чай, который давно остыл. Марта поела, умылась и оделась. Подумав, села читать: они с мамой недавно начали азбуку, и мама посоветовала ей слова в учебнике пытаться читать самой. Марта не успела справиться и с одной страничкой, когда вошел папа.

— А где мама? — спросила Марта, радостно его обхватив.

— Уехала. На поезде, — глухо ответил папа, объяснил ей, что брать на обед, и скоро снова ушел. Марта успокоилась: раз мама уехала, значит, скоро вернется. Много дней — как ей тогда казалось — она ждала маму: каждый день протирала пыль и вызубрила всю азбуку. Но мама все не приезжала. И тогда Марта решилась спросить у папы, когда же мама вернется.

— Никогда, — ответил папа очень странным голосом. Марта тогда не решилась уточнять, надеясь, что он просто пошутил и до маминого приезда дня два. Как это вошло у нее в привычку, она стала представлять, как мама войдет в квартиру, обязательно поцелует дочь, возьмет на руки. Этого так не хватало.

Но мама все не возвращалась. Без нее Марту пошла в первый класс. Там соседка по парте сумела как-то разговорить ее, и Марте рассказала про маму. Соседка, из тех, кто всегда все знает, фыркнула:

— Тебе наврали, конечно! Твоя мать просто умерла.

Как Марта испугалась в тот день! Она едва смогла дождаться отца с работы и сразу спросила его.

— Мойра жива, надеюсь, — отец покачал головой. — Но она в самом деле больше не вернется. Она уехала от нас с тобой, мы ей не нужны.

— Почему? — Марта заплакала. — Ведь я стараюсь хорошо учиться, и даже сама уже пеку оладьи, и...

— Ей все равно, — прервал папа. — Если человек не любит, его любви не добиться ничем. Не жди ее больше. У нас своя жизнь.

Марта долго еще не верила, не мирилась. Она стала круглой отличницей, старалась, чтобы в доме не было не пылинки, осваивала кулинарию, читала запоем, училась играть на фортепьяно. Чем больше времени проходило, тем более острой, невыносимой становилась тоска. Походы в гости к одноклассницам стали мучением: Марта не могла равнодушно видеть, как тех обнимали и целовали матери. Но чтобы не вызывать ненужных вопросов, она научилась подавлять слезы.

И вдруг однажды все перегорело. Кажется, на дне рождения той самой соседки, которая знала все и про всех. Марте было уже тринадцать. Она вдруг осознала, что не может больше страдать. До ее боли действительно никому нет дела, ей придется лечить себя самой. Если еще не поздно — тем лучше. Она решила жить, радуясь тому, что у нее есть, и не думая о тех, кому не нужна — у нее получилось.

Училась она, как уже упоминалось, блестяще, лучше почти всех в их довольно сильном классе, и многие учителя советовали ей продолжить образование. Не вышло: началась война, отца забрали на фронт, а Марта отправилась работать в госпиталь санитаркой. С войны отец вернулся невредимым, и Марта взялась было за учебники по химии и биологии, собираясь рискнуть и попробовать выучиться на врача: молодой доктор Фицли в госпитале очень ей это рекомендовал. Но об этом снова пришлось забыть, на сей раз навсегда: отец заболел лейкозом.

Печатать на машинке Марта умела с детства. Наскоро выучившись еще и делопроизводству, она устроилась секретарем в торговую фирму, дела которой шли очень хорошо. Заправляли фирмой два совладельца: энергичный, крайне подвижный Джек Бейли постоянно был в разъездах, а вот Юстас Ивлинг, молчаливый человек за тридцать, предпочитал сидеть в кабинете. На работе поначалу приходилось трудно, и лишь через полгода, привыкнув, Марта стала замечать странные взгляды, которые мистер Ивлинг посылал ей порой не в самое подходящее для этого время. Она бы подумала, что ошиблась, ведь, в конце концов, она не имела раньше дел с мужчинами. Но все чаще он вызывал ее в свой кабинет, даже если в ее помощи не было особой нужды, стал с завидной регулярностью требовать то чай, то кофе. И однажды, когда она, поставив перед ним маленькую чашку, повернулась к двери, вдруг взял ее за руку.

— Простите? — удивилась Марта, но вырываться не стала.

— Я хочу, чтобы вы побыли со мной, — буркнул Юстас Ивлинг; его рубленое лицо потемнело, глаза впились в пенку в чашке.

— О, я совсем не против, — пролепетала Марта, совершено растерявшись, — но ведь могут прийти посетители.

— Да, правда, — кивнул Ивлинг. — Тогда позвоните отцу и скажите, что задерживаетесь. Сегодня мы с вами поужинаем в кафе.

— Спасибо, вы очень добры...

Марта не помнила, как вышла из кабинета. Как нарочно, сразу навалились бумаги, посетители пришли, и нескоро удалось обдумать произошедшее.

Первое, о чем вспомнила Марта, когда приемная наконец опустела — что Ивлинг знал про ее отца. Видимо, он уже наводил справки. Неужели настолько заинтересован ею? Марта не могла понять, было ли ей приятно. Юстас Ивлинг был слишком отстраненным и закрытым, чтобы она могла о нем сказать что-то, как о человеке; на внешность смотреть она не привыкла, но все-таки красавцем его никак нельзя было назвать, а деньги... Не сказать, чтобы сейчас она не нуждалась: все уходило на лекарства и питание для отца, Марта ела пустую кашу и носила длинные юбки, чтобы прикрыть дыры на чулках. "Но кто сказал, что мистер Ивлинг потратится на меня? И потом, ведь будет получаться, что я с ним... За деньги?" Стыд обжег щеки, точно жар начался, нахлынуло отвращение к себе.

Было ведь, было иначе... Марта вспомнила полдень, больничный двор. Искры солнечного света окружают лужи, без умолку перекликаются воробьи. У доктора Фицли точно золотая корона на голове, щеки золотые от веснушек, а как согревают глаза...

Он перенес полиомиелит в детстве, ходил, тяжело опираясь на трость, был долговязый и худой, как скелет, и сиял для всех, как солнце. Он улыбался Марте, подбадривал, шутил, а через полчаса озарял палату и точно так же шутил со всеми больными, а потом с медсестрой на посту... Он явно не нуждался в Марте, и она запретила себе думать о нем. Только имя запомнила зачем-то: звали его Андерс.

После войны он уехал — вроде в Розфильд, а может, и южнее. И не было смысла о нем вспоминать, он не мог ей помочь. И оставалось только подавить острый стыд перед тайной нежностью и глупыми мечтами, связанными с ним.

...В ресторан мистер Ивлинг свозил ее несколько раз, потом вывез прогуляться на Королевский бульвар, но вел себя очень корректно — даже, пожалуй, с робостью. Весной он пригласил ее в театр, на оперетту — ту самую, о которой недели за две до того Марта хорошо отзывалась в столовой, когда болтала с Пэм, машинисткой из юридического отдела. Шпион был вычислен, но внимательности мистера Ивлинга Марта снова отдала должное. Как и его стойкости: классическая музыка явно его утомляла, а когда главная героиня начинала петь высочайшим сопрано, он прижимал пальцы к вискам. Марта сжалилась над ним и в антракте предложила сбежать.

— Правда? — по-детски обрадовался мистер Ивлинг. — Да, пожалуй. Мне, знаете, больше по душе мюзик-холл.

— Может, в другой раз? — осмелела Марта. — Давайте просто погуляем пока.

Недавно прошел дождь, мостовая блестела. Небо было темно-фиолетовое, с золотой полосой на горизонте. Они остановились на мосту через старинный Йельский канал — каменном гнутом мостике с широкими перилами. И там тяжелая рука Юстаса Ивлинга очень бережно легла ей на плечо. Марта не стала уклоняться.

— Я... Вы нравитесь мне, — пробормотал он, разглядывая ботинки.

— Спасибо, — только и смогла она вымолвить. Новость была ожидаемая, но что с ней делать, она так и не смогла себе сказать.

— Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж.

А вот это было уже неожиданно. Такой обеспеченный человек мог найти невесту побогаче.

— Я... Я ... Вы уверены в этом, мистер Ивлинг? Вы достаточно хорошо меня знаете?

Он серьезно кивнул.

— Я наводил справки, где только можно. О вас никто ничего дурного не может сказать. Вы прекрасный работник... Хорошая дочь.

Он то ли кашлянул, то ли крякнул.

— Я понимаю, что... не гожусь в герои романа. Вы не можете в меня влюбиться. Но вам будет выгоден брак со мной. Я могу оплатить хорошее лечение для вашего отца. Надо ведь все попробовать. Понимаете, я могу и просто так дать вам денег, если попросите, но... Не знаю, наверное, не слишком подло, что я и для себя чего-то прошу?

— Каждый думает прежде всего о себе, — улыбнулась Марта. — Зачем же себя обвинять. Вы и так очень благородно себя ведете. Я согласна, мистер Ивлинг. Спасибо за все.

...Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы полюбить Юстаса — стоило лишь получше его узнать. Да, он был страшно упрям, к целям всегда шел напролом, и кроме его планов, для него ничего не существовало. Ему трудно пришлось в жизни, отец его был пьяницей, а мать рано умерла. Будь Юстас другим, вряд ли он бы достиг такого успеха. Но именно с ним Марта почувствовала то. чего давно не ощущала: что рядом с ней человек, на которого можно положиться, который не оставит ее одну, что бы ни случилось — но которому и она сама бесконечно нужна, которым она... любима. Отец, наверное, любил ее, но после ухода матери перестал обращать особенное внимание, а чем дальше, тем больше проблем на нее перекладывал. Было очень больно, когда он умер — незадолго до их с Юстасом свадьбы — но Марту не настигло ужасное одиночество, потому что рядом был ее твердый, умный, но в чем-то доверчивый и прямолинейный муж.

Похоронив отца, они скоро переехали в Квинленд: Юстас возглавил открывшееся там дочернее предприятие. Марта осела дома, на съемной квартире, поглощая творог и яблоки и читая все новомодные книжки по уходу за детьми, раннему развитию и воспитанию, какие успела вывезти из Корлинга. Перед самым отъездом выяснилось, что она беременна.

Она полюбила сосновый парк Квинленда, его ухоженные сады, булыжные мостовые. Каждое утро, проводив мужа, Марта, не спеша, выходила из дома на долгую прогулку. Она наблюдала за служанками, болтавшим на углах, лавочниками, представлявшими свой товар скромно одетым старым девам, ребятишками, с блаженным визгом запускавшими змея. И ей казалось, что здесь, в такой чистоте, и родиться может только самый чистый, добрый, миролюбивый человек на свете.

Роды прошли довольно тяжело, но ребенок ее порадовал: крупный, здоровый мальчик со звонким голосом, темным пушком на голове и ярко-синими креннскими глазами. Юстас был тоже очень рад, правда, дома стал появляться не каждый день: на предприятии были какие-то проблемы. Ну что ж, у молодой и здоровой Марты сил было много, и она полностью сосредоточилась на младенце.

Андерс рано пошел и заговорил, читать выучился уже в три года, чуть позднее — и считать. Болел он мало, вопросов поначалу задавал много, но очень рано как-то отделился от матери, предпочитая в одиночку убегать из дому и заводить знакомства — каждый раз новые. Это не тревожило Марту: она ведь не собиралась слишком привязывать его к себе. Правда, ей было бы спокойнее, если бы он дружил с детьми соседей или ее новых подруг. Но с ними Андерс предпочитал соревноваться в счете или в том, кто больше знает, понимая, что выйдет победителем. У Юстаса времени на семью по-прежнему было мало, но все же Марта, понимая важность присутствия в жизни ребенка обоих родителей, придумала для него роль. Отец в семье стал "высшей инстанцией", к которой обращались в случае крупных провинностей мальчика и который, в то же время, устраивал необычные развлечения вроде поездки на аттракционы в Корлинг. И много лет все было хорошо: с делами у Юстаса все наладилось, бизнес значительно расширился, семья переехала в собственный дом. В тот год, когда Андерс должен был пойти в школу, у Марты родился второй ребенок — Брюс.

Снова она постаралась избежать всех проблем. Она не превращала старшего сына в няньку, но и не стала бы мешать ему играть с младенцем, если бы только он захотел. Она нашла время, чтобы проводить его в первый класс, познакомиться с учителями, узнать про одноклассников. Она старалась хоть иногда учить с ним уроки — впрочем, быстро поняла, что ее помощь здесь не требуется. Это стало большим облегчением: роды протекли еще труднее, чем в первый раз, Марта плохо себя чувствовала, да и Брюс капризничал и часто болел.

От каждого его крика заходилось сердце, от его плача слезы катились из глаз — но его улыбки, головка, доверчиво прижатая к ее плечу, протянутые к ней ручки приводили в восторг. Марта была готова часами сидеть рядом с его кроваткой, слушать дыхание, наблюдать, как он теребит погремушки или напрягает плечики, пытаясь перевернуться. С Андерсом она, наверное, слишком старалась сделать все безошибочно и даже не успела понять, какая радость — поцеловать крошечную ножку своего, своего ребенка. Порой она чувствовала себя каким-то зверем. у которого не осталось ничего, кроме любви к детенышу, да ничего больше и не требовалось.

Когда она впервые поняла, что Андерсом что-то не так? Когда увидела своего старшего сына другими глазами, разглядела страшную, наглую усмешку и зимний холод в глазах? Может, когда к ним на Рождество зашла в гости соседка, вечно недовольная своими сыном и дочерью, и Андерс сиял от гордости, когда соседка хвалила его и ругала своих детей? Когда колко и зло отказался с ними играть: мол, ему с ними скучно, а того, во что привык играть он, они не поймут?

Марта давно убедилась: на старшего сына не влияют нотации. Она решила действовать иначе: потихоньку выучила соседских детей решению нескольких задач на сообразительность — из нового сборника, который не показывала сыну. Потом однажды пригласила их в гости, достала книжку и предложила каждому решить по задаче. Естественно, Том и Лиззи справились лучше, чем Андерс. Конечно, им было приятно торжествовать над мальчишкой, который их презирал (и насколько знала Марта, поддразнивал); конечно, он раскраснелся от досады и разочарования.

— Какой урок ты извлек из сегодняшнего? — спросила Марта сына, когда гости ушли. Андерс хмуро вертел сборник задач в руках.

— Надо лучше соображать, — буркнул он.

— И это все?

— А что еще? — он непонимающе посмотрел на мать.

Марта наклонилась к сыну.

— Ты не самый умный. С этим надо смириться и спокойно принимать, если тебя кто-то обходит. Второе вытекает из первого: если ты и сам можешь проиграть, то не должен презирать проигравших.

— Я не буду больше проигрывать! — он вскочил на ноги. — Я выучу все, и эти ничтожества...

— Что ты сказал? — прервала сына Марта, чувствуя, что ей становится страшно.

— Эти ничтожества, — повторил Андерс. — Такие же, как мои одноклассники. Полные идиоты. Там не с кем даже поговорить!

— Тебя поэтому в ноябре побили? Ты отказался говорить нам с отцом, кто и почему — знал, что мы не будем довольны тем, как ты обращаешься с одноклассниками?

Андерс закатил глаза.

— Если они действительно идиоты, что я могу сделать?

— И даже после того, как сегодня проиграл именно ты, не хочется ни над чем задуматься?

Сын в самом деле задумался, съежившись снова над задачником. Он вертел книжку в руках — и вдруг бессмысленно уставился на заднюю сторону обложки.

— Они не могли выиграть сами, — выпалил он. — Им ни за что не решить бы эти задачи сразу!

И он посмотрел Марте в глаза, дрожа от ярости. — Ты это подстроила!

"Главное — не начать оправдываться. Ты же права".

— Допустим. А теперь прими во внимание, что я твоя мать и все делаю для твоего же блага. Подумай, зачем я сделала это.

— Мне плевать! — взревел Андерс, швырнул книжку об пол и убежал. Марта осталась стоять, нервно сжимая пальцы. Она пыталась зацепиться хоть за одну здравую мысль, но вместо этого снова почувствовала себя всеми оставленной шестилетней девочкой — и, упав на стул, уронив голову на руки, горько расплакалась.

Сумерки сгустились, скоро должен был вернуться Юстас, а она все рыдала, всхлипывала, дрожала, раскачиваясь из стороны в сторону. Вдруг услышала быстрые, легкие шаги. Андерс вошел на кухню, зажег свет, подобрал книжку и, равнодушно скользнув взглядом, ушел.

Виски сдавило, Марта побоялась, что сейчас сойдет с ума. Но наверху заплакал Брюс, и она поспешила к нему.