Реинкарнация Лили (гет)

Следующим вечером Гарри сидел в моём кабинете и рассказывал, что произошло прошлой ночью.

— Оказывается, между моими мыслями и мыслями Волдеморта есть связь. Прошлой ночью мне приснилось, что змея Волдеморта напала на отца Рона. Слава Мерлину, его нашли и он жив. Но теперь новая неприятность! — на последнем слове он сделал ударение и, сжав губы, посмотрел на меня.

— Что ещё? — спросила я, ожидая самого страшного.

— Снейп!

— Что со Снейпом?

— Следующая неприятность — это Снейп!

Я непонимающе вскинула брови.

— В каком смысле?

— Дамблдор попросил Снейпа давать мне уроки какой-то Окклюменции!

Про Окклюменцию я знала чисто теоретически.

— И что тут плохого?

— Как что плохого?! — он посмотрел на меня, как… хм ну как… как… как Ленин на буржуазию! Лучше и не скажешь, — он теперь в моих мыслях, как у себя дома, хозяйничает, — возмущённо закричал он, — это, во-первых. Во-вторых, ты знаешь, что я его, мягко говоря, не люблю. А в-третьих, он меня ненавидит, и я не желаю показывать ему свои воспоминания.

— Понятно…

— Что тебе понятно?

— Всё понятно.

— Я знаю, что ты к Снейпу хорошо относишься. Для меня всегда было странным, что ты находишь в людях его сорта.

— Это, какого же сорта?

— Малфой, Снейп.… Почему-то ты считаешь их хорошими друзьями.

— Хм.… Для меня они являются такими.

— Удивительно, но я только вчера заметил, как переменился Снейп. Он стал улыбаться.

— А раньше он не улыбался?

— Ну, нет, он ухмылялся иногда. Но чтоб улыбался, я за ним такого не помню. Вчера, я говорю, «Профессор, уже поздно, может, разойдёмся по спальням?» А он так улыбнулся, — тут он показал самую сладкую улыбку, какую только мог, — и говорит: «Да, Мистер Поттер, должно быть пора»

Я только смеялась в ответ.

Прошло несколько дней, а от Северуса не было ничего, он не писал, не назначал времени встречи, и только за завтраком или обедом кидал мне приятные взгляды, хотя и немногим более холодные, чем обычно, почему-то. Будто что-то замёрзло вместе со стёклами моих окон. Неумолимо приближались Рождественские каникулы. Контрольные, опросы, пробные экзамены. Кучи учеников, требующих дополнительные баллы и превосходно за промежуточные испытания. Всё это закрутило меня, и я только иногда беспокоилась, как он там.

Наступило последнее утро в Хогвартсе. Завтра Хогвартс-Экспресс увезёт ликующую толпу школьников в предрождественский Лондон. И я уеду вместе с ними. Северус сегодня просил о встрече в Хогсмиде. Днём в трёх мётлах было не слишком много народу, но нам было хорошо вдвоём. Он нежно касался моей руки.

— Я должен признаться, что не хочу, чтобы ты уезжала.

— Почему тогда я должна уехать? Я тоже не хочу расставаться с тобой.

— Мы часто вынуждены делать то, что мы не хотим. Хогвартс сегодня не похож на тот, что раньше. В этом году многое в Хогвартсе стало сложнее. Я думаю, ты хорошо проведёшь каникулы с Поттером и Блэком.

— Но как же ты? Я не хочу, чтобы ты на Рождество был один.

— Мне будет достаточно того, что ты счастлива.

— Да что с тобой? Я буду счастлива, только если ты будешь счастлив!

— Я буду счастлив. Счастлив тем, что тебе хорошо.

— Хорошо? Северус! Мне не будет хорошо без тебя!

— И ты согласишься провести каникулы со мной? Без твоих друзей?

— Я буду рада этому. С чего ты взял, что мне будет хорошо с ними, а не с тобой?

Северус молчал. Но я привыкла ждать его ответа.

— Я видел кое-что в его воспоминаниях. Ответь мне. Ты любишь Поттера? — наконец сказал он, видно было, что последние слова дались ему с трудом.

Здесь была немая сцена. Я удивлённо смотрела ему в глаза. Он смотрел мне в глаза и терпеливо ждал ответа.

— Что же ты такого мог увидеть, что решил, что я его люблю?

— Я видел, как вы обнимались в гостиной Гриффиндора. Этого мало?

— А ты не удосужился посмотреть, что было до этого и после этого?

— Нет. Мне удавалось увидеть только, как я понимаю, самые яркие моменты его памяти. Так ответь же мне.

— Прочитай мои мысли.

— Что?

— Посмотри мои воспоминания.

— Я не хочу. Ты только скажи. Я поверю.

Я взяла его за руку и мысленно произнесла.

— Я люблю только тебя. Я не люблю Поттера.

Северус крепче сжал мою ладонь.

— Но я тогда не понимаю, что значила та сцена?

— Я пожалела его, утешила. Обняла по-дружески. Я хорошо к нему отношусь. Я люблю его, как лучшего друга, как младшего брата. Если хочешь, как сына.

На последнем слове я почувствовала, как рука Северуса вздрогнула. Он громко вздохнул и взглянул мне в глаза.

— Что ты хочешь этим сказать?

— О чём ты?

— Ладно, не важно, — он отпустил мою руку и грустно приподнял кончики губ, — Рождество с тобой было бы самым прекрасным в моей жизни, но я жду приглашения от Малфоя, там будет Тёмный Лорд, и я боюсь, что в любом случае не смогу провести праздник с тобой.

— Это значит…

— Это значит, что ты поедешь домой. Ради твоей же безопасности.

— Но что же это за напасть такая! Ради моей безопасности?! Все пугают меня, заставляют ради моей безопасности делать то, что мне не хочется. Одни пишут, не сближайся с ним, другие, не выходи из дома, третий сам не хочет быть счастливым и сделать счастливой меня! И всё это ради моей безопасности! Да, кому нужна такая безопасность! — сорвалась я.

Северус сначала был немного удивлён. На нас стали оборачиваться.

— Тише, успокойся, — он взял меня за руку, — пойдём, здесь очень много ушей, — сказал он шёпотом и, помог мне одеть пальто.

Мы шли по дороге, ведущей в Хогвартс.

— Прости, я не должна была так кричать. Меня многие слышали.

— Это не важно. Они быстро всё забудут.

— Ах, да, — я пошевелила кончиком носа, — вот теперь точно забудут. Но это на меня так не похоже. Прости, что не сдержалась.

— Не извиняйся. Я всё понимаю. Сам часто не сдерживаюсь, а потом себя ругаю. Но то, что ты говорила, меня пугает. Ведь ты понимаешь, что для тебя опасно. Ты не маленькая. Пусть и смелая, не зря тебя определяли на Гриффиндор. Но я не смогу тебя защитить, если ты сама себя не будешь хранить.

— Я знаю, прости, — сказала я и взяла его за руки, — но ты не хочешь провести каникулы со мной.

— Я тебе обещаю, что когда кончится война, а она обязательно кончится, мы уже никогда не расстанемся, — сказал Северус, сжимая мои пальцы и не отрывая взгляда от моих глаз, — все-таки, откуда у тебя в глазах эти зелёные огни?

Я засмеялась и, вырвавшись из его рук, побежала к сугробу и, сделав снежок, бросила его в Северуса, который тоже улыбнулся и побежал за мной.

— Ну, всё! — воскликнул он и кинул в меня снежком, потом подошёл и стал отряхивать с меня снег, а я, смеясь, пыталась стряхнуть с него последние снежинки.

Хогвартс-экспресс пыхтел и выпускал пар, подъезжая к станции Хогсмид. Ученики, которым больше всех не терпелось добраться до дома уже толпой стояли на перроне. За преподавателями поезд приезжал вечером. Мы отправлялись на ночном. В это утро мне не спалось, и я решила прогуляться до станции вместе с учениками.

С разных сторон слышались приветствия: «Здравствуйте, профессор Блэк! Доброе утро, профессор Блэк! С Рождеством, профессор Блэк! До свидания, профессор Блэк!»

Морозный воздух трудно было вдыхать. Светило яркое декабрьское солнце. Я проводила Гарри, Гермиону и Рона. С ними со всеми можно было не прощаться, потому что уже завтра ранним утром я буду дома, и мы встретимся снова. Драко в окружении своих «друзей» был рад меня увидеть. Цвет его пепельных волос сливался со снегом и отливал на солнце серебром. Я обняла его.

— До встречи, братишка! Я буду скучать, — сказала я.

— До встречи, кузина. Я буду скучать сильнее, — ответил он и не хотел меня отпускать чуть дольше, потом он вошёл в вагон и помахал мне.

Ели и сосны в снегу. Высокие сугробы. Если закрыть рукой волшебный замок, виднеющийся над деревьями, то можно представить себя в России. Я вернулась в замок, в котором стало очень тихо. В коридорах ещё можно было встретить, остающихся на Рождество учеников, но в этом году таких было очень мало. Я поднялась к себе и осмотрелась. Удостоверившись, что ничего не забыла убрать в чемодан, я направилась в Большой зал на обед.

Обед был праздничным, лица учителей и учеников радостными, но за преподавательским столом чувствовалось напряжение. Все знали, что Амбридж всё больше власти забирает в свои руки.

Вечером мы сидели в купе. Я и он. Друг напротив друга. Я не смотрела в окно. Мы, не отрываясь, следили друг за другом. Купе было ярко освещено. За окном шёл снег, и метелью носились белые клочья снегопада. За окном уже было ничего не разобрать. Но огни Лондона стали поблёскивать в его отражении на стекле. Рука лежала на столе чёрные глаза следили за моими серыми. Мне было хорошо под этим взглядом. Спокойно и жарко. Совершенно противоположно снежной буре за окном.

— Поцелуй меня, — произнесла я одними губами.

Если бы кто-то в эту минуту проходил по коридору или смотрел на поезд со стороны, он бы подумал, что в одном из купе проблемы с освещением.

Всю ночь уже дома я не могла уснуть. Вертелась в постели, иногда вставала и подходила к окну, чтобы вдохнуть морозный воздух. Что-то крутилось в голове, не давая покоя. Это были воспоминания, это была боль, это было счастье.

Весь день до вечера я сидела у окна. Так хотелось аппарировать отсюда туда, где есть он. Зачем иметь портключ от всех дверей, если не пользоваться им? Я крутила в руке колечко. Солнышко всё не возвращалась. Она должна была принести ответ. Ответ от него. Снег за окном на фоне неба стал казаться какой-то внеземной галактикой. Что это значит? Это значит, что небо уже потемнело. Я слышала, что в столовой говорили обо мне, что со мной что-то происходит. Они просто не могут меня понять. Поэтому я и ушла от них и сейчас сижу на подоконнике в своей комнате. В пустоте и темноте этого старого дома. И смотрю, как приближается ночь. Я спрыгнула с подоконника и отправилась к ужину, который для своих детей и любимого мужа с таким старанием приготовила Молли.

Я уже привыкла отмечать Рождество по Католическому календарю, но Православное Рождество я отмечала так, как хотела сама.

Утром я написала письмо Северусу, в котором просила его приехать седьмого. Отложить все возможные дела и седьмое января провести со мной. «Двадцать пятое — это не мой праздник, — писала я, — и если ты не возражаешь, настоящее Рождество я хочу отпраздновать с тобой.

После ужина я долго стояла у окна и снова смотрела на снежную галактику. Незаметно ко мне подошёл дядя.

— Скучаешь? — спросил он.

— Отдыхаю.

— Неужели тебя так измотала новая работа?

Я промолчала.

— Ты не проронила почти не слова за весь день.

— Дядя, со мной всё в порядке. Я не понимаю, с чего Вы решили, что со мной что-то не так.

— Ты слишком грустная. Ты сейчас очень напоминаешь мне одну девушку, что я знал когда-то.

— Мою маму?

— Нет, на маму ты похожа всегда. А сегодня, сейчас ты похожа на совершенно другую женщину.

— Я, кажется, знаю, о ком ты говоришь, дядя. У меня не зелёные глаза.

Что-то светлеет в темноте. Одна снежинка росла, росла и превратилась в большую птицу. «Солнышко!» — она забилась о стекло. Через мгновение окно было настежь распахнуто и письмо было у меня в руках.

— От кого это? — поинтересовался дядя, увидев мои сияющие глаза.

Я только улыбнулась.

— Я пойду в свою комнату, дядя. Мне нужно прочитать письмо. Давай позже поговорим, — сказала я и, прижимая письмо к груди, направилась по коридору к своей комнате.

— У тебя действительно зелёные глаза, — сказал он.

Я не обернулась, только улыбнулась себе в помутневшем зеркале.

Я легла на кровать, закутавшись в плед, распечатала письмо. Почему-то мне очень сильно захотелось спать, наверное, последствие бессонной ночи.

Любовь — это ты. Я никогда не заставлю тебя страдать. И ты будь терпеливой, прошу. Завтра я отправляюсь к Нему. Сейчас сижу один в своей старой комнате и пишу тебе эти строчки. Даже этот холодный дом не остужает моих чувств к тебе. Чувствую себя, как 15 лет назад, но гораздо более счастливым. Твоё письмо сегодня принесло мне что-то большее, чем радость. Оно принесло жизнь.

Прости, наверно слишком много эмоций. Я и сам не ожидал от себя такого, но ничего не могу с собой поделать. Знаю, что только ты можешь понять меня, и только с тобой я могу быть таким откровенным.

Думаю сейчас, когда ты читаешь это письмо, ты уже поужинала. У вас, должно быть, было весело. Не знаю как, но твой дядя, я уверен, не даёт тебе скучать, так же и все твои друзья. Вот сейчас перечитал и испугался, не хочу, чтобы ты думала, что я ревную. Это не так. За столько лет я научился не ревновать, а довольствоваться тем, что есть. Они, я знаю, тоже не в восторге, когда видят нас вместе. Когда-то это со мной уже было…

Я закрыла глаза. Но сразу открыла. В руке не было письма, а комната была наполнена снегом, странно, в моей комнате шёл снег. В камине огонь горел тёмно-зелёным пламенем. Кто-то сидел в кресле. Это была женщина.

— Ну, здравствуй, — сказала она, — давно мы с тобой не разговаривали.

— Лили? Это Вы?

— Да, это я. Я рада, что ты меня узнала. Сев больше не хочет меня видеть.

— Что это значит?

— Ты помнишь, я посылала тебе сновидения? Ты была мной. Ты странно вела себя там. Я не ожидала, что ты окажешься умнее меня.

— Но ты же не знала его таким, каким знаю я.

— Да, действительно не знала или не хотела знать. Ты спутала мои карты, и теперь я не знаю, что делать. Ведь он действительно влюбился в тебя.

— Ты не хочешь ему счастья?

— Очень самонадеянно считать, что его счастье — это только ты.

— Ты сама сказала, что он любит меня.

— Он так же любил и меня, но я стала для него несчастьем.

— Я уж постараюсь, чтобы это не случилось снова.

— Я не вправе распоряжаться тобой. Моя душа будет в тебе до конца войны. Если он не оставит тебя вместе со мной, я желаю вам счастья.

— Что ты хочешь этим сказать? Что он любит меня только из-за тебя? — сказала я уже в пустоту, потому что моя собеседница растаяла.

А на смену этому сну пришёл другой. Утром я уже плохо помнила, что именно мне приснилось, что точно она говорила, и почему на душе остался странный осадок. Дочитывала письмо я уже при свете солнца, которое било мне в окно под звуки улицы, на которой какие-то люди весело играли в снежки, смеялись, эти звуки таяли в звуках города. Из каких-то окон доносилась Рождественская музыка. А для меня музыкой было шуршание пергамента в руках.

… Прости, что увлёкся воспоминаниями. То, что было — прошло. Я сегодня понял это до конца. Ты пишешь, что хочешь встретиться седьмого января, я буду счастлив. Если я в этот день не буду нужен Лорду, я буду в твоём распоряжении. Нам всем нужен праздник. Тогда подарок я преподнесу тебе на твоё Рождество. Желаю тебе самого приятного в эти дни.

Люблю всем сердцем.

Твой Сев.

За завтраком все были веселые, и даже я. Молли подарила мне шарф. Она просто сама доброта. Я улыбалась. Жизнь никогда ещё не играла такими красками.

Наступил новый год. Что бы он ни принёс, я счастлива, что я здесь. В компании этих людей. В этом мире у меня появилось много того, что я бы не хотела потерять. В 12 ночи я, как всегда загадала желание, которое, я знала, должно сбыться. Ещё в магловском мире я знала, что то, что загадаешь в новый год, обязательно исполнится, пусть и не совсем так, как хотелось.

6 января. Я жду его с нетерпением. Минуты проходят медленно, словно кто-то цепляется за стрелки часов в гостиной. Слышу грохот на верху. Северус перепутал комнаты. Думаю, Джинни или Молли упала в обморок. Хватаю кольцо, всё-таки научилась чему-то у близнецов. Оказываюсь в комнате наверху. Что случилось? Сев растерянно смотрит на, лишившегося чувств, Рона. А я просто покатываюсь от смеха. Смахнув проступившие от смеха слёзы, беру Северуса за руку и, надев кольцо, оказываюсь с ним в России.

— Где это мы?

— Мы в моём доме, — говорю я. Сегодня Рождество 2008 года. Мы тогда с роди… с мамой и отчимом ездили в гости к родственникам, так что здесь сегодня никого нет, но я хочу сводить тебя в другое место. А для этого…— я помолчала, осматривая Северуса с ног до головы, — чувствую себя феей-крёстной, — сказала я и щёлкнула пальцами. Современный чёрный костюм, из-под которого выглядывает воротник белой шёлковой рубашки. Северус подходит к зеркалу и засовывает руки в карманы брюк, помяв полу пиджака. Вижу, что он чувствует себя странно, но ему нравится.

— Ну и куда я так пойду? Что это за шутки? — спрашивает он, по-хозяйски доставая из кармана маленькую чёрную расчёску, и причёсывается.

Я не могу сдержать улыбку. Он неотразим. Тогда я начинаю рассказывать ему, что же я придумала.

— Я долго думала, как нам провести Рождество и решила сходить с тобой в театр, если ты не возражаешь.

— Смотря, что это за спектакль, — говорит он, стряхивая с пиджака откуда-то взявшиеся пылинки.

— Это не просто спектакль. Тебе нравится классическая музыка?

— Это единственное, что я люблю слушать из репертуара маглов.

— Вот и хорошо. Сегодня в Большом театре дают балет «Щелкунчик» — прекрасная рождественская сказка! — говорю я, доставая шкатулку, куда я всегда складывала театральные билеты, — Как раз нам на двоих! — Говорю я, вынимая два билета, — когда Гермиона мне рассказывала, как на каникулах была с родителями в театре, я вспомнила, что тогда, в 2008, из-за внезапного отъезда у меня пропали два билета в театр. Ну, теперь они не пропадут, — говорю я, покрутив у него перед носом бумажками.

Театр он оценил. Красивое фойе, зал, у нас места в партере. Я надела простое, но элегантное чёрное платье-футляр. Музыка — волшебство. Как легко он вливается в другую среду, подумала я, когда на ломанном русском он пытается объяснить в буфете, что ему нужно огневиски. Я смеюсь и заказываю ему напиток на свой выбор. В толпе он чувствует себя не уютно, отшучивается, что бывает и хуже. Весь последний акт он не выпускает моей руки. Всё, что происходит на сцене, так соответствует биению наших сердец. Кажется, что прошла целая вечность с того момента, как он появился на Гриммо 12, а я услышала грохот в другой комнате. Кажется, что остались только мы и музыка и волшебное представление на сцене. Мышиный король повержен, Щелкунчик — уже не Щёлкунчик, он прекрасный Принц, он Принц. Не знаю, насколько в 21 и 35, почти 36 лет можно верить в сказку, но мы жили этой сказкой. Может для кого-то кажется, что сказка — наша жизнь? — Наша жизнь не сказка. Это реальность, в которой нам приходится быть. А магия, магия — вот это наша жизнь, в которой нам приходится бороться за существование. Говоря «мы» я не голословна. Держась за руки, мы мысленно беседовали друг с другом. Это оказалось очень удобным даром, особенно в театре. Спектакль закончился. Прямо из театра мы «перенеслись» воспользовавшись кольцом сразу в мою комнату на Гриммо 12 в нужный момент. В 1996 прошло всего несколько секунд, и можно было подумать, что мы никуда не отлучались. Только наши новые наряды выдавали нас. Но от них было легко избавиться, что не без приятного сопровождения, было сделано почти сразу.

Рождественское утро. Просыпаюсь в его объятьях, в ушах всё ещё звенит ПаДеДе из балета. Целую нежно-нежно его губы. Он просыпается и дарит мне такой поцелуй, после которого можно забыть всё на свете. Не возможно. Задумываюсь на мгновение, что бы сказало всё моё окружение, если бы увидело нас. Забываю, что Сев меня слышит, а он начинает смеяться. Смеяться на самом деле. И я смеюсь. Бросаю в него подушкой, он валится обратно на кровать, хватая меня за руки. И я падаю на него. Он нежно целует, мои губы, переворачиваясь, кладёт меня на спину. И, нависая надо мной, смотрит прямо в глаза. Потом снова начинает целовать, покрывая меня своими поцелуями. И накрывая страстью.

— Ну, останься на обед! Ну, не будет Блэк к тебе цепляться. Обещаю.

— Нет, не могу. И Блэк здесь не причём. Просто я должен держать дистанцию.

— Где-то я об этом уже слышала. Я надеюсь, тебе не понадобится держать дистанцию от меня.

— Всё, мне пора.

— Летучий порох? — грустно спрашиваю я.

— Это лучший вариант, чтобы меня никто не увидел.

— Скажи, ну почему ты боишься, что все узнают, что мы вместе?

— Тебе объяснить? — с недовольством в голосе спрашивает он.

Я в какой-то степени понимаю, что это необходимо, но хочу услышать то, как это понимает он, а может просто побыть с ним рядом ещё чуть-чуть.

— Объясни.

Я села в кресло у камина.

— Ты — моя слабость.

— Это приятно.

— Нет, ты не понимаешь. Ты — моя слабость, а мы сейчас не имеем права на слабости. Если кто-нибудь узнает, что существует такой человек, которым я дорожу, мы все окажемся в огромной опасности. Сейчас все считают, что терять мне нечего, и поэтому ни у кого нет и мысли, что мной можно манипулировать.

— А Дамблдор, — не удержалась я, чтобы не высказать своих мыслей.

— Что Дамблдор?

— Он любит манипулировать людьми. Я это давно заметила, — я встала с кресла и стала ходить по пространству между креслом и камином. Северус сел в кресло и мы, как будто поменялись ролями, — он не упускает момента, чтобы, воспользовавшись случаем, не заставить кого-нибудь поступить, так или иначе, облекая всё в форму совета или отеческого наставления.

— Если ты имеешь в виду моё решение стать двойным агентом, то Дамблдор, конечно был тем, кто подтолкнул меня к этому, но решение я принял самостоятельно, — возразил Северус.

— А он и старается выставить всё так, будто ты сам решаешь. Я, конечно, не утверждаю, что твои решения не самостоятельны и не призываю, не слушать директора, многие его советы очень мудры, но… мне кажется, нужно признать, что многие из нас являются пешками в его игре.

— А ты сильно повзрослела, — сказал Северус, удивленно глядя мне в глаза.

— Нет, просто мне кажется, я начала понимать, что здесь происходит. Вчерашний вечер в театре напомнил мне, что сказка — это только то, что происходит в книгах, в кино или на сцене. А наша жизнь, пусть и казалась бы сказкой для кого-то, но она реальна. Просто я стала отходить от магловского чувства этого мира. Перестала чувствовать себя здесь гостьей. Если хочешь, вернулась в реальность, посмотрев на всё со стороны.

— Значит, со стороны это видится именно так?

— Я высказывала своё мнение.

— Знаешь, был момент в моей жизни, когда казалось, что всё кончено и больше жить незачем. Тогда Дамблдор и подал мне новую идею. Ради чего жить. Он просто спас меня. И, наверное, этим я обязан ему. Хотя и своим одиночеством тоже я обязан ему.