Пристегните ремни! (гет)

— Объясни мне, пожалуйста, и ради чего был затеян весь этот гнусный цирк? Это что: просто увлекательный «детектив» от безделья, или же такой изощрённый способ самоутверждения? И даже если это так, то незачем меня в это впутывать! Ты хоть понимаешь, к чему всё это могло привести?

Возмущение и недовольство росли в Кейт эмоциональными пиками, но природное самообладание и рассудительность вкупе с трезвомыслием всё же возымели свой верх. Ну не привыкла она, Беккетт, истерить и размахивать кулаками, даже если вдруг узнать про весьма и весьма пикантные обстоятельства появления Григориади в автошколе. Чему, кстати говоря, сама Кейт не особо и удивилась. Его папаша обладал столь обширными возможностями, что пожелай Петар марсианский браслет со вставками лунного камня — и то бы исполнилось. Правда, в этой ситуации Петар, явно злоупотребив доверием Беккетт, однозначно зарвался.

Пылкий румянец всё ещё горел на девичьем лице, но от серии глубоких вздохов-выдохов душа Кейт всё же обрела устойчивое равновесие. Гибкая роскошная завитушка её волос, маячившая перед глазами, была скромно заложена за аккуратное ушко, и только тогда Григориади предстал перед Беккетт во всей своей красе. Одетый стильно и с иголочки, Петар неприлично развалился на кожаном диване лицом к ней. Во рту Григориади держал коктейльную соломинку, которую небрежно переваливал из угла в угол. Согнутые в локтях сильные руки вольно покоились на спинке, нога заложена за ногу, с припечатанных кулаками Касла губ не сходила кривоватая, с наглецой ухмылка. Правда, Кейт как-то было наплевать на то, что сегодня у них не долгожданное свидание, а больше смахивает на разборки. Ну, ей же надо было внимательно выслушать хоть и не оправдания, но объяснения, и заодно побаловать себя, любимую, непревзойдённым латте со сливками и ванилью, и карамельно-шоколадными рогаликами, которые и вовсе, были вне конкуренции.

Худенькая, коротко-стриженная официантка в форменном переднике и кепи принесла серебристый поднос со свежей выпечкой, кофейником и чашками, и чтобы поскорее от неё отделаться, Петар тут же небрежно сунул девушке крупную банкноту. Вяло кивнул на вежливое, застенчивое: «Спасибо!» и манерами заправского баристы, тихо позвякивая кофейником о тонкий фарфор, наполнил чашки до самых краёв.

— Кофе? — Петар заискрил самодовольной улыбкой, предлагая отведать понятным жестом. Пока Кейт в раздумьях поглаживала кончик носа, он тоже тянул время, беспричинно, но с достоинством лорда поправляя отвороты шёлковой сорочки. И с течением времени взгляд Григориади совсем не просветлел, а наоборот, стал ещё неприятнее. От этого Беккетт даже почувствовала некий дискомфорт, но в ней ещё теплилась надежда, что Петар сможет убедительно объясниться. Потому что иначе она не даст ему спуску, и если его вчерашняя выходка — это и есть неприглядный, встреченный с достоинством поворот её судьбы, то в том, что всё наконец-то встанет на свои места, ничего плохого или непоправимого нет.

Кусочек за кусочком, пышный рогалик с корицей и шоколадом исчезал во рту Беккетт, попеременно пустела чашка, но Петар к своей так и не притронулся. Он лишь провожал пристальным взглядом каждый глоток Кейт, словно усиленно создавал в ней некую зависимость от себя, и недопитый кофе был решительно отставлен.

— Ну, и дальше-то что? — изящная, тонкая бровь Беккетт плавно и непреклонно пошла вверх. — Ванильный латте вместо бурных оправданий?

— О, нет-нет, Кейт, конечно же, нет. Только объяснения, и ничего более, — и Петар осторожно сцепил руки перед собой. Его мощная грудь до отказа вбирала воздух, который потом медленно, сквозь стиснутые зубы, выдавливался наружу. — Я могу, я всё смогу объяснить. Видишь ли, Кейт, всё дело в этом предельно жестоком, окружающем тебя мире. В мире, в котором нет места прекрасному, утончённому одиночеству, определённо предполагающему некую уязвимость. Таким слабым место можешь оказаться и ты, и тут мы вдруг видим, как вокруг тебя вдруг возникает некто, с предложениями защиты и покровительства. Конечно же, речь идёт про Касла, и я вижу его насквозь. Он лицемер, он чистейшей воды хамелеон, и его гнилая душонка смердит на несколько миль вокруг. Манеры у непредсказуемого его — так себе, а один вид этой сальной, напыщенной морды вызывает у меня стойкий рвотный позыв. И любое моё слово можно легко доказать. Ну, начнём хотя бы с того, что тебе о нём почти ничего неизвестно. Так, отрывки, сплетни, неточная информация о человеке, обладающем завидным красноречием. На которое ты наверняка уже клюнула.

Тут Петар облизал языком сохнущие губы и слегка пригубил из чашки. Глядя на Кейт немного искоса, неспешно продолжил.

— Да, не отрицаю, что говорить он умеет. Забросает туманными тезисами, до хрипоты в горле наобещает златые горы и обольёт с головы до ног слащавым елеем. При этом будет истово клясться в вечных чувствах и любви до гроба, но только до первого мрачного угла. Там Каслу обязательно изменит выдержка, и эта похотливая обезьяна, грубо задрав твою юбку, влезет куда надо и не надо своими нетерпеливыми пальцами. Несомненно, что тебе будет мерзко и стыдно, а прокушенная насквозь губа подскажет, что взывать к милосердию Касла — это всё равно, что палочками ковыряться в супе. Конечно, я вижу в тебе устойчивый скепсис, в такой гордой, умной и независимой, но по-прежнему, увы, всё так же слепой и глухой. Это вполне на руку прожженному ловеласу Каслу, и я ни за что не поверю, что в показном его добросердечии есть хоть капля искренности. Или же твёрдые принципы, о которых он трубит на каждом углу, но это совсем не так. Просто такое поведение объясняется исключительно присутствием его дочери, которую шлепком по попе загонит на твою шею. Та, естественно, горько поплачется в твою жилетку, и Кейт Беккетт натурально поплывёт.

Наступила короткая пауза, во время которой Петар сменил ноги, но остался сидеть в прежней позе, с нехорошим блеском в глазах, ставшим ещё неприятнее и холоднее, и искусственной улыбкой, намертво приклеенной к надменно поджатым губам.

— Так вот, я продолжу, — процедил Петар сквозь сжатые зубы и сплюнул изжёванную с одного конца соломинку прямо на тарелку с выпечкой. — И всё, что я сказал выше — это отнюдь не выдумки, потому что впереди тебя ждут и обман, и разочарование, и предательство, и когда я спрошу, где же ночевал твой разум, тебе нечего будет сказать. Это сейчас в тебе булькают гормоны, идёт кругом голова и без устали трепещет сердце, но со временем, когда всё как следует осмыслится, эта увлеченность обязательно пройдёт. И не смотри, что Касл умело обращается с женщинами; по жизни он — типичный неудачник с ограниченным кругозором. Все эти его дрянные книжонки не стоят и пенни в кармане моего отца, а социальный статус — и ещё ниже. И уж совсем не удивлюсь, если Касл, вместо воспитания дочери, шатается по злачным местам сутки напролёт, и все как одна, эти расфуфыренные суки с готовностью раздвигают ноги при малейшем взвизге его ширинки. А ещё Касл наверняка азартный игрок и без малейшего зазрения совести транжирит свои скромные заработки на тараканьи бега или покер. Вот таков мой расклад. Подумай, Кейт, с кем ты связалась!

С каждым едким словом Петар распалял себя всё больше и больше, а показное благодушие слетало с него, как сухая листва с соседского дуба. Своим искривлённым ртом, да ещё и в полутьме Григориади чем-то напоминал вампира, и невольно казалось, что с его клыков вот-вот — да и закапает ядовитая слюна.

«Ничего себе откровения! Вот это выдал, так выдал! Пожалуй, не зря люди толкуют, что лучший способ обороны — это нападение!» — Беккетт и верила, и не верила своим ушам. Её аккуратные брови хмуро сошлись у переносицы, ладонь звучно хлопнула по крышке стола, подтверждая громкое возмущение и недовольство:

— Подумала сто раз и сто раз оправдала себя! Да как ты вообще смеешь такое говорить! Ведь ты же совсем не знаешь Касла!

— Смею, Кейт, смею, — гадко усмехнулся Петар, — но я, и только я — последний рубеж от таких, как он. И я не хочу, чтобы тебе сделали плохо.

— Это всё подлый навет и неправда! Нам с Каслом не может быть плохо! — Беккетт так разволновалась, что трескучий шум в ушах даже заглушал гнев в её голосе. — Так, как Рик обращается с дочерью, — это редкая удача для любого ребёнка! Да, Касл обожает приукрасить. Да, часто бывает неописуем в невинном самолюбовании, но у него доброе, открытое сердце и чистая душа. И в общении с ним я не чувствую никакого напряжения, и поэтому наше знакомство не собираюсь прерывать. Уж не это ли ты ожидал от меня услышать?

— Я готов слушать тебя, Кейт, хоть целый день, но дело даже не столько в Касле, сколько в нас с тобой. Мне про тебя известно практически всё, и если между нами всё удачно сложится, то ни ты, ни твой отец, и никто на свете, и никогда об этом не пожалеет!

— Я? Мой отец? — неподдельно изумилась и встревожилась Беккетт, подспудно придавленная нешуточной тревогой, больно вскинувшей ноющую душу. — А причём тут вообще мой отец?

— А притом! — вежливо склонил голову Петар. Прикрыв ладонью сердце, он будто бы искренне раскаивался в своей грубоватой импульсивности, но даже сквозь мягкие интонации его голоса проступала грубая фальшь. — Притом, что твоему отцу не придётся преждевременно возвращать кредит, который он взял на твоё обучение … у моего отца.

— У твоего? — всё ещё осмысливая неожиданный поворот, Кейт усиленно тёрла ладонью лоб. — Но как… как так вышло?! Что-то у меня совсем не вяжется… Ведь папа же поклялся, что это не кредитные деньги, а гонорар за бракоразводный процесс!

— … моего отца, — некрасиво и коряво усмехнулся Петар. — К сожалению, твой папаша оказался патологически бездарен, и поэтому отец мой получил совсем не то, на что небезосновательно рассчитывал. Только по моей просьбе он ссудил деньгами Джима под нашу будущую свадьбу, и я думаю, что имею на тебя все права. И да, я хочу тебя, немедленно. Ты слышишь меня, Кейт?

Внезапно Петар вцепился в руку Беккетт, но та с усилием её вырвала. Раздался мелодичный звон фарфора, и Кейт негромко ойкнула: на скатерти под рукой неумолимо расплывалось тёмно-коричневое, безобразно неровное пятно. Самой блузке тоже досталось, и пока не высохло, Беккетт осторожно обработала салфеткой грязные места. Запястье и ребро ладони тоже оказались липкими, и пока Кейт занималась собой, она нет-нет — да и поглядывала на Петара: он был недоволен и зол. Его пальцы сжались в плотный кулак, взгляд немигающий, жёсткий и в упор, но в глазах так и не нашлось места тому самому, желаемому: ни дружелюбию, ни сочувствию, ни пониманию, ни извинениям, ни самому главному на земле — живому огоньку любви. Выражаясь фигурально, это был безжалостный взгляд голодного удава на кролика в своём вольере. Ещё минута, и мёртвый капкан челюстей сомкнётся на тонкой шее, на раз перерубая хрупкие позвонки. И только высокий прыжок мог бы принести спасение, но если не собраться с силами, то всё будет кончено. Как и между ними, окончательно и бесповоротно. Всё то хорошее, чем когда-то привлекал к себе Петар, бесследно исчезло. Осталось лишь самая неприглядная сторона, которую ничем не обелить. И Кейт решительно поднялась.

— Извини, Петар, но я ещё не готова. И, вообще-то говоря — прощай! — чувство такта оберегало её от резких телодвижений, но (Господь — свидетель!) ещё немного, и Петар получил бы кулаком в нос. Своим злобным выпадом этот мерзкий тип, наглец и шантажист окончательно оттолкнул её от себя, и крепко прижав к груди сумочку, Беккетт заторопилась на выход. Тот час же за ней загремел отброшенный стол, зазвенела битая посуда, но Кейт не оборачивалась до тех пор, пока Петар, догнав её в тамбуре, не повернул рывком на себя.

— Так значит, тебе всё-таки плевать и на мои предостережения, и на мои чувства? Так значит, всё дело исключительно в Касле? Раз тебя тянет к нему, как магнитом, — хрипел Петар, брызгая слюной. — А знает ли он, чем рискует, клеясь к несовершеннолетней? Боюсь, что не совсем, хоть он не бог, не дьявол, и вообще никто, и хорошо подвешенный язык — ещё не гарантия от удручающего жизненного замеса. Своим дружкам он может без устали хвастаться хоть чем угодно: длиной языка, мощью члена, кучеряво завитой мозговой извилиной, даже редкими выходами в свет, но всего один-единственный звонок — и ему конец! Всё его бытие моментом обратится в прах, в настоящий ад, и в итоге у Касла не останется ничего — ни семьи, ни жалких книжонок, и никакого будущего. Не только с тобой, но и ни с кем другим!

— Ты не посмеешь! — вырвав локоть из мощных тисков его рук, Кейт гневно ткнула пальцем в мускулистую грудь, и тут же невольно вскрикнула, отшагивая назад: сустав обожгла острая боль. — Да кто ты такой, чтобы вершить чужие судьбы? Да что ты такое вообще о себе возомнил? И даже если у тебя в душе и саднит, не утихая, уязвлённое самолюбие, то это вовсе не повод отравлять жизнь другим!

— Напрасно ты обо мне так плохо думаешь! — Петар хищно сузил глаза. Его прямо-таки распирало от нарастающего гнева и раздражения. — Я просто лишь хочу сделать тебя счастливой, Кейт! В моих силах дать тебе всё, сделать тебя счастливой, но если тебе и самолюбия своего отца тоже не жаль, то давай, беги, требуй с него отчёта!

— Оставь в покое моего отца! — Петар вновь опасно сократил дистанцию, и получил резкий, импульсивный толчок обеими ладонями прямо в грудь. — Это наше с ним дело, и только нам самим решать, что говорить, как поступать и как оценить то, что уже сделано! И учти, что я не твоя вещь, Петар, и никогда ей не буду! Да как ты вообще мог так низко пасть?

— Это любовь, Кейт, пусть жестокая, болезненная, но любовь! И я ненавижу, когда кто-то по имени Никто путается у меня под ногами! Я привык получать от жизни всё, сполна, и по-другому никак! Ты слышишь меня Кейт? — и он снова подхватил её под локоть.

— Пусти, Петар! Мне больно! — резким поворотом корпуса Кейт высвободилась из захвата, и теперь стальные шары дверных ручек больно упирались в её спину. — И вообще, ты хотел сближения, но вместо этого повернул магниты наших отношений одним полисом друг к другу. И если я и промахнулась, то только с тобой. Ты злой, бесчеловечный, эгоистичный мизантроп, и я жалею, что не порвала с тобою раньше. Не ходи за мной на лекции, не садись плечом к плечу в библиотеке и не жди с куском пиццы в выходные дни. Мне нравятся открытые и добрые люди, а самовлюблённые эгоисты пусть идут лесом. Я всё сказала, Петар! Прощай!

Беккетт надавила плечом на свободно распахнувшуюся створку и почти вывалилась наружу. Петар вышел следом. Лениво сунув руки в карманы, пренебрежительно осмотрел разгневанную девушку, задержавшую шаг. Пожалуй, ещё немного, и её сумочка врезалась бы прямо ему в челюсть, но Петар весьма шустро уклонился, скользнув вбок. Неимоверной силой воли Кейт повернулась к нему спиной, втайне испытывая дикое желание испытать твёрдость туфельного мыска на его мягких тканях, и сорвалась в карьер практически с места, но Петар всё же успел желчно выдохнуть ей вслед:

— Пф-ф… Попомни мои слова, Кейт. Хлебнешь ты горя со своим инструктором тире писателем по самую капотную крышку. Скорее всего, ты даже не себе представляешь, сколько баб им «вспахано» до тебя, и поэтому мнишь его своим. НО ТЫ! СИЛЬНО! ОЧЕНЬ СИЛЬНО В ЭТОМ ЗАБЛУЖДАЕШЬСЯ! Прозрение всегда приходит с опозданием, и сотню раз я ещё подумаю, пускать ли тебя с извинениями на порог, или отправить восвояси. А я терпеливый, Кейт, и даже терпимый, но когда меня публично унижают, опуская ниже плинтуса личное достоинство, гордость и самолюбие, адекватные ответные меры не заставят себя ждать!

— Личное достоинство?! Гордость?! Безупречная самооценка, ещё скажи, да?! Да ты! В тебе столько болезненного самомнения, что ты так и не смог понять самого главного, Петар! — придержав шаг, Кейт презрительно глянула через плечо. — Что ты не себя потерял, ты потерял меня!