Олений дракон (джен)

— Говоришь, кузен Роберт в ярости? — спросил Рейгар Лонмаута, своего бывшего оруженосца, который по-прежнему вечером приходил снять с принца доспехи и переплести ему на ночь волосы.

Иногда приходится держать при себе не только добрых псов, но и коварных змей, которые все твои тайны спешат прошипеть кому не следует — держать потому, что истинному королю новости из-под колоды нужны не меньше, чем новости с небесной сини.

— В ярости — мало сказать! Использовать Баратеонов, чтоб прикрыть брюхо малолетней шлюхи — куда это годится!

Лонмаут, как кажется, тоже был зол. Хотя чем Баратеоны так уж отличаются от Талли, что им стоит так злиться? Те возвысились милостью Завоевателя — и эти, те ничем не отметились в истории — и эти тоже. Разве что замечательным умением не вмешиваться, когда другие гибнут за правое или неправое дело — памятуя, как мастерски Баратеоны и Талли избегали всяческого участия в Войнах Бастардов.

— Не Баратеонам пренебрегать бастардами, — заметил Рейгар вслух.

— То был бастард дракона, мой государь, — заметил Лонмаут. — А кто папаша этого наёбыша...

— Прошу, без выражений, Ричард. Ты не в хлеву, в конце концов, и не в Штормовом Пределе.

— Прости, государь.

Рейгар кивнул, показывая, что не сердится. Мысли его были далеко.

— Неужели они не могли поссориться как-нибудь потом? Не сейчас, когда все мы должны вести себя благоразумно и осторожно ради общего Дела?! — печально вопросил он темноту за окном.

— Это к Талли вопросы, — живо ринулся на защиту родни Лонмаут. — Не знаю, в каком диком лесу они свою дочку воспитывали, что та мужиков травит да трахает.

— Ричард! — укорил его снова Рейгар. Ох уж эта штормянская грубость... — Но признай, она не могла выбрать более подходящую жертву. Из всех собравшихся мужчин и мальчиков, лорд Станнис...

— Самый подходящий, да, — вздохнул Лонмаут. — Я даже думаю, тут без его вины не обошлось. Он ведь от леди Кейтилин глаз отвести не мог. Небось, хлебнул лишку для храбрости, да с пьяных глаз сестёр и спутал.

— Однако, шаловлива там старшая сестра — прямо при женихе свиданья назначать...

— Не больше, чем младшая, — фыркнул Лонмаут. — Да и жених был занят.

— Занят?

— Так с леди Ашарой. Странно, что девка Талли с ними в саду не встретилась, они как раз в кусты пошли...

— Возможно, что не в кусты, — Рейгар позволил себе даже усмехнуться. — Возможно, что Брандон Старк предпочитает иметь девиц не на холодной земле, а в тёплой постели.

— Или в тёплом сортире, памятуя позавчерашнее, — пробурчал Лонмаут. — Вот уж чего не ожидал увидеть, когда шёл опростаться...

Да, держать его при себе стоило хотя бы ради таких забавных сплетен — хотя, конечно, возможность следить за Баратеонами была важнее.

* * *

Деймон смотрел в огонь и думал о своих дочках.

О старшей, Кэти, настоящей дочери Эйгора — сердитой и деловитой, пошедшей и лицом, и характером в леди Бракен. О младшей, Кире, родной кровиночке, которая росла похожей на дорогую сестрёнку Дени: строгой, тихой и опасной, как глубокая вода. О том, что он бросил их в самое тяжелое время: девятилетняя Кэти входила в пору отрочества, когда девочка постепенно оставляет детские игры и знакомится со взрослыми, а семилетняя Кира перешагнула рубеж младенчества и только-только начала оформляться как маленький, но самостоятельный человечек со своим мнением и характером.

Он думал о том, что Кира и Кэти навсегда останутся для него детьми, хотя они успели вырасти, выйти замуж и прожить целую жизнь после его смерти — жизнь, в которой его не было.

Жизнь, в которой он не слушал сбивчивые рассказы Киры о первой любви и грязную брань Кэти, столкнувшейся с очередной несправедливостью. В которой он не выбирал ткани для свадебного наряда и не искал деньги на подходящий к нему гарнитур — и чтобы непременно с любимыми Кэти опалами, проклятые они там или нет, непременно с аметистами для Киры, и лучше из белого золота.

Жизнь, в которую он не мог вмешаться и наорать на брата, треснуть его спиной об стенку, запретить ему продавать Кэти распутнику и лицемеру.

Жизнь, которой его лишила Тварь, воплотившаяся в глупого братишку Бриндена.

— Па, ты не виноват, слышишь? — голос, низкий и чудовищно взрослый, походил на голос Эйгора. Значит...

— Харви⁽¹⁾?

— Я, — довольно ответил голос. — Так вот, па, ты нас не бросил. Мы тебя в этом ни минутки не винили — ну, кроме Джона⁽²⁾, но он дурак и не лечится. Тебя убили сволочи, и всё тут. Если бы ты мог, ты был бы с нами и въебал папаше за его тупые идеи. Так что не куксись.

— Спасибо, — Деймон улыбнулся. — Ты всегда умел утешить.

— Ну, тогда это было больше "забраться на коленки и умильно пырить", теперь я научился болтать, — голос звучал немного смущённо. — Ты это, не сердишься, что мы с Кирой, ну, размножились?

— Она ведь была счастлива? — ответил Деймон.

— Ну, в общем, была. Папаша мешал, конечно, но мы старались. Кира классная, ты знаешь? Второй такой на свете нет! Я помню, когда она мне близнецов забацала, ходил, как по голове пристукнутый, такое это было невероятное!

— Я вижу, близнецы у нас в крови.

— Ага! Твоя кровь, па, и близнецы были такие похожие. Мальчишка и девочка. Кира её назвала Гвенис. Тётю как раз тогда Уёбище травануло. А парня — Деймоном. Не в честь папаши же звать!

— Теперь он совсем мальчишка, папаша твой.

— Ага. И я тебе скажу, мой спиногрыз такого не вытворял! Хотя и тихим не был, не думай, он был в меня, борзой! Но батя, сука, батя... это пиздец какой-то, даже я так не выкаблучивался. Мне бы крапивы дотракийской, он бы неделю не встал!

— Он и так неделю не встанет, — мрачно ответил Деймон.

— Да, но он в этом не виноват! А в крапиве — был бы виноват и осознавал бы свою виновность. Кстати, ты зачем хной покрасился?

— Да так. Подумал глупое. И немного — назло одному гаду с большими обещаньями.

— С обещаниями всегда какие-то мудилы, верно, па? И чем больше наобещают — тем мудее. Закон природы, наверное...

Харвину немедленно возразил ломкий тенорок — кажется, голос Робина — и чей-то низкий бас, так просто не опознаешь. Вмешалась Кэти — больше никто из женщин не стал бы так браниться — Кира ей возразила... Деймон слушал, вставлял иногда пару слов и улыбался.

Пусть жизнь у него отняли, пусть оторвали от любимых детей — дети его не бросили, не отреклись от бесполезного (и неродного) отца. А значит, жить дальше стоило — хотя бы для того, чтобы освободить их души от глупого проклятья.

Знать бы только, какого — и как освободить!..

* * *

В камере, куда ее втолкнули, даже стены пропахли страхом. Страхом, горем, обреченностью... всем тем, что чувствовали несчастные жертвы проклятого Харрена перед смертью — наверняка жуткой и мучительной. Кейтилин ходила от стены к стене, чтобы хоть как-то успокоиться, но когда ноги заныли от усталости и пришлось сесть на убогую кровать, паника начала подступать к горлу.

Отец нашел способ передавать ей вести: одна из послушниц при стороживших их с Лизой септах была из деревеньки близ Риверрана и в септрий попала как раз благодаря протекции своего лорда, позаботившегося о вдове издольщика и ее дочерях, — но то, что успевала нашептать ей крепкая конопатая девчушка, когда приносила воду или похлебку, Кейтилин откровенно пугало.

Нашлись люди, которые рассказали, как она якобы завлекала лорда Станниса в присутствии нареченного жениха. (Завлекала? Нет, нет же, они просто танцевали вместе, и Станнис смешил ее замечаниями о лордах вокруг, а она рассказывала ему о Приречье; пусть это и против правил, но в этом ведь нет ничего дурного.)

Лиза на допросе сказала что-то такое, от чего отца чуть удар не хватил, и он заявил, что теперь у него только одна дочь — старшая. (Лиза, Лиза, они ведь сестры, за что она так? Неужели из одной лишь зависти?)

Тетя Шелла просила перевести из подвалов Харренхолла хотя бы Кейтилин, пока ее вина не доказана, запереть ее наверху, но король отказал: дескать, Уэнты — родичи Талли и помогут сбежать преступнице. (Как будто она согласилась бы на побег, и даже если дядя Бринден увез ее против воли, то далеко бы они не ушли, а если бы и ушли до ближайшего септрия, то нарушить Покров Матери королю и его людям ничего не стоит.)

Кейтилин знала, знала, что невиновна — и с каждой новой новостью понимала, что она обречена, что ей никто не поверит. Что спасти ее может только чудо. Машинально перелистывая "Семиконечную Звезду", она вспоминала истории о жизни святых: у святой Инис, когда безбожные ройнары сорвали с нее одежду и силой вели в дом подушек, волосы отросли и прикрыли ее наготу; святую Клейру боги обратили в птицу, когда она едва не разбилась, улетая на драконе от родни, принуждавшей ее к браку с братом; даже у святой Кейтилин, ее покровительницы, боги обратили хлеб и сыр в цветы, чтобы не раскрыть ее тайну перед суровым отцом... но все они стояли и страдали за Веру, а не за собственное имя.

Может быть, дурочкам, позволившим оклеветать себя, да так, что многие верят, и вовсе не положено никакого чуда.

Кейтилин, измученной ожиданием и лихорадкой от сырой камеры, снился странный сон: она, тепло одетая, сидела у огня в большой и уютной горнице; горница казалась смутно знакомой, но Кейтилин никак не могла вспомнить, в каком замке она находится и когда она там была.

И в горнице с нею были три женщины.

— Ты ничего не докажешь им, как ни старайся, — сказала первая.

Юная и хрупкая, с белокурыми волосами и фиалковыми глазами, прекрасная той красотой, что напоминает о древних сказаниях и лесных богинях, полюбивших смертного воина, она смотрела на Кейтилин с печалью и состраданием, как на младшую сестру, попавшую в беду.

— Я могу попросить, чтобы меня осмотрели перед судом, — робко возразила Кейтилин. — Это позорно, но может быть, хоть тогда...

— Осмотр ничего не даст, — мрачно ответила вторая. — Ты могла неудачно прокатиться верхом, у тебя там могло ничего не быть от рождения⁽³⁾, в конце концов, септ могут подкупить — все люди грешны, а золото и божьим слугам не лишнее. А уж если послушать, что плетет про тебя сестрица, то и возьмут не очень дорого — что там, с радостью признают тебя виновной за пару монет.

Эта, высокая и полнотелая, работала за ткацким станом, за которым ей было явно тесновато; челнок мягко шуршал в такт ее словам. Кейтилин она чем-то напомнила братьев Баратеонов: ее стать и темные кудри могли быть статью и кудрями лорда Роберта, а темно-синие, почти черные глаза, смотрели так же пристально и пытливо, как смотрел на мир лорд Станнис. Но в этой женщине не было ни удали одного, ни почти болезненного желания справедливости другого — только непреклонная сила жены и матери, способной сеять и собирать урожай, работать по-женски в управлять землей, давать жизнь и вести за собой ополчение, если в доме не осталось мужчин.

— Ты ничего не добьешься людскими методами, девочка, — мягко поправила их третья. — Вспомни, куда идут обиженные, оболганные, отчаявшиеся? Куда идут за справедливостью люди, когда не могут найти ее на земле?

Она не была стара — но в ее длинных, почти до пола косах было намного больше соли, чем перца, а серые глаза были полны тяжести прожитых лет. У нее не было посоха — она опиралась на резной лук белого дерева, а небольшой камень в серебряном венце светился мягким, ободряющим светом, позволяющим отличить истину ото лжи, найти правильную дорогу. И Кейтилин, чуть глянув на него, сразу нашла ответ на заданный вопрос.

Она должна была раньше догадаться, если до нее снизошли сами Дева, Матерь и Старица.

— К богам, — тихо произнесла она. — Они идут к богам.

Божий суд мог быть выходом для нее. Рыцарь-Дракон вышел биться за королеву Нейрис, и целых шесть рыцарей бились бок о бок со славным сьером Дунканом... но кто выйдет за Кейтилин? Отец давно не брал в руки меча, и пусть дядя Бринден — один из славнейших рыцарей королевства, она не может позволить ему так рисковать, иначе дом Талли останется совсем без защиты. Конечно, на турнире собралось много умелых рыцарей, и отец мог нанять любого из них, пообещать им деньги и землю, но кто теперь согласится выступить в защиту блудницы? И кто будет искренне сражаться за нее, а не за обещанную отцом награду — ведь иначе нельзя, иначе и суд будет таким же лживым, как обвинение, а боги не терпят, когда кто-то лжет от их имени?

Станнис, подумала она. Станнис Баратеон вышел бы биться за меня — без наград и условий, просто ради того, чтобы спасти от позора.

Конечно, он бы сражался за нее — и пал, но не раньше, чем ее объявили бы невиновной. Но Станнис и сам при смерти, он отравлен, отравлен ее родной сестрой.

Может, это и к лучшему.

Спасать свою жизнь ценой жизни Станниса Кейтилин не хотела совершенно.

— Он тебе не помощник, девочка, — подтвердила Матерь. — У него своя битва, и битва непростая. Но суд поединком — не единственный выход.

— Людям необязательно убивать друг друга ради того, чтобы доказать божью правоту, — Дева взяла Кейтилин за руки. — В вере Старых богов человек выходит против священного волка. Сироты Зеленокровной бросают обвиняемого в воду — пусть его судит река, преемница их праматери...

— Но в нашей вере ничего подобного нет.

—Отчего же, — возразила Мать. — В Звёздной Септе учат: стихии созданы богами, но не успели испортиться и извратиться, как племя людское, а значит, суд стихией так же верен, как и суд богов.

Теперь Кейтилин вспомнила — септа Демельза рассказывала им про разные толки семеричной веры. Она тогда мало поняла, но заучила наизусть, не вдумываясь...

— Но Звёздная Септа — это почти люторанство, а люторанство было запрещено еще при Добром Короле, и септа Демельза говорила, что нынешний король ненавидит его едва ли не больше. Он ни за что не позволит мне выбрать суд стихией.

— Этому дурному семени нужно зрелище, и неважно, какой смысл за ним кроется, — ответила Старица. — Он позволит, если ты не скажешь об этом прямо. И если правильно выберешь стихию.

Это тоже была несложная загадка.

— Я слышала, он любит сжигать людей, виноватых и нет, — с отвращением сказала Кейтилин. — Выходит, мне... мне нужно будет пройти сквозь огонь?

— Именно, — кивнула Старица.

— И когда даже огонь, который мерзавец присвоил и похваляется им, что лучшей кобылой на торгу, отступит перед тобой, ему ничего не останется, как снять обвинение, — прибавила Матерь.

Это действительно было выходом: не надо искать человека, готового отдать за нее жизнь, с огнем ни король, ни другие судьи не смогут поспорить, но все же, все же...

Кейтилин на мгновение зажмурилась.

— Мне страшно, — созналась она. — Что, если у меня ничего не получится?

Дева, Матерь и Старица переглянулись — молча, будто сговариваясь о чем-то.

— Конечно, тебе страшно, — мягко ответила за всех Дева. — Но не бойся, милая, тебе нечего бояться. Твои близкие знают, что ты невиновна, а главное — мы знаем, что ты невиновна. И мы не допустим твоей гибели.

Когда на следующий день Кейтилин повели на суд, она была спокойна и собранна, даже улыбалась слегка. Септы и охрана озадаченно переглядывались, но Кейтилин было все равно.

Что бы ни сказали против нее сегодня, теперь она знала, что делать.

* * *

Перед последним боем Рейгар нисколько не волновался. Во-первых, Барристан ему уступит — не мог не уступить, это было бы нарушением его обетов. Во-вторых, даже если допустить, что Барристан сочтёт возможным пойти против обета, оставалось Его благословение и обещание, что Рейгар одержит победу. Не ради славы — слава для меньших людей, не для драконов, которым и без того принадлежит вся слава мира. Ради того, чтобы выполнить свой долг — печальный, но благородный.

Вчера ночью он обещал Лианне венок прекрасной дамы. Она пришла на его зов, послушная воле дракона и Того, кто превыше драконов — лёгкая, как утренний туман, в одной лишь белой рубашке с широким горлом и какой-то вышивкой. Доверчивая, как ручная птичка, прильнула к его груди, готовая принять из его рук любое нечестие.

Он, конечно, ограничился лишь поцелуем. Лианна была красива, как зимний сон — но Рейгар не был настроен грезить, и похоть его давно не мучала. А если вдруг она бы и проснулась некстати — всегда был верный Джон, готовый с благодарностью принять любую милость.

Нет, покамест Лианне бояться было нечего; Обетованный Принц должен быть сыном короля.

Победитель, он снял шлем, позволяя всем любоваться тем, как солнце вплетает золото своих лучшей в лучшее серебро Валирии, наслаждаясь шумом трибун, любовью своих подданных — которых он скоро отнимет у отца. Отнимет вопреки тому, как ему мешают Талли с Баратеоном.

Но сейчас было не до склочных лордов. Сейчас было время Лианны.

Вчера он обещал ей достойную награду за славное деяние — победу над тремя сильными рыцарями. Вчера он ей сказал: "Обычно дева коронует победителя, но завтра всё будет иначе. Завтра я дам тебе венок — но ты не коронуешь меня, ты оставишь его себе по праву, о Рыцарь Смеющегося Древа".

Об этом будут слагать легенды, об этом будут петь песни, Рейгар был твёрдо уверен.

На кончике копья он протянул Лианне венок из зимних роз, и их взгляды — взгляды двух заговорщиков — на миг пересеклись.

Сегодня день Лианны. Ей, матери Обетованного, пристало быть царицей любви и красоты — ей пристало слышать завистливые стоны женщин и восторженные голоса мужчин. Ей, матери Обетованного, сегодня можно было порадоваться — ведь впереди у неё будет лишь горький долг.

* * *

После вчерашнего у Роберта ломило виски. Он даже припомнил слова того зелёного септона и подумал, что слишком много вина — наверное, тоже какой-то яд, и поэтому-то у людей так и болит башка, если с ним переборщить.

И конечно — поскольку боги, как видно, ненавидят Баратеонов — с трещащей головой ему пришлось тащиться смотреть на джосту, где всё было до омерзения обычно. Кузен жеребцевал, его противники старательно валились на грязный песок... тут, право-слово, пожалеешь что о выходках лиснийца, что о давешнем придурке с воспитанием оруженосцев — они были хотя бы забавными!

Хорошо Станнису, он там лежит себе и в ус не дует. За неимением, понятно, усов.

А потом Роберт вспомнил, что так и не выполнил свой обет пожертвовать богам что-нибудь ценное. В сущности, и не собирался его выполнять — в сущности, это ведь и обетом не было, так, выражением изумления — но боги явно восприняли всё всерьёз и теперь были на него обижены. Это ж ведь они выполняют желания тех, кого хотят покарать?

Потому что кузен Рейгар, закончив красоваться, как павлин перед павами — или, скорее, как петух перед курами — и изволив получить от герольда веночек, возвещавший о том, что с джостой наконец-то закончено — кузен Рейгар отдал этот веночек Лианне.

И Лианна, святая безмозглая душа, приняла дар и напялила венок себе на голову.

Признаться, Роберт даже не сразу разгневался.

Сначала просто удивился и подумал, что Лианна, как видно, совсем на своём Севере одичала, что не соображает, зачем ей дан венок. И эта её дикость его даже порадовала — ведь чем меньше его жена будет придавать значения всякой куртуазной муре, тем лучше! Может, даже удастся её приучить к нормальным человеческим развлечениям — охоте, кулачным боям...

Разгневался он, когда Папа Джон вцепился в его плащ и зашипел, как целое змеиное кубло:

— Сиди смирно! Если принц хочет ухаживать за твоей невестой, пусть ухаживает!

— Ухаживает... за моей невестой?..

А ведь и правда. Рыцари называли царицей любви и красоты свою даму сердца, верно? А нынче не времена короля Мейкара, когда дамы сердца были нужны только для того, чтоб по ним красиво вздыхать и выполнять их дурацкие капризы. Нынче дамой сердца называли шлюху, готовую открыто признать, что её кто-то трахает.

И такой шлюхой Рейгар только что выставил Лианну?!

— Да, ухаживает! Да сядь ты, болван! — папа Джон дёрнул Роберта за плащ, заставив упасть на скамью. — Он это в хорошем смысле! Он же рыцарь!

— А то у рыцарей хуй отрезают, когда шпоры дают, — буркнул Роберт, но так, вполсилы.

Если кто при дворе и жил во времена короля Мейкара, то это Рейгар. Надо будет, пожалуй, ему объяснить, что он натворил — а то вон Мартелл уже лютоволком смотрит, да и Брандон вскочил и орёт что-то гневно, но неразборчиво.

И всё же, всё же Лианна так держала этот клятый венок и так смотрела на трижды клятого кузена, что Роберт на краткий миг разозлился по-настоящему. На то, что на него она никогда так не посмотрит. На то, что никогда она так не будет держать его плащ.

Потом, конечно, успокоился.

Девке сколько, четырнадцать? Будет, конечно. Всё проходит, и это тоже пройдёт — а Роберт её любит, а бабы любят тех, кто их любит.

* * *

— Станнис не очухался покамест? — хмуро спросил Роберт Баратеон прямо с порога.

Брин покосился на бессознательного брата и покачал головой. Состояние Эйгора было хоть и стабильным, но не самым легким; лекарства в него приходилось вливать, с опорожнением тоже были проблемы... и была еще одна проблема, с которой Брин справляться не собирался. С одной стороны, он не совсем понимал как, с другой — ему очень хотелось посмотреть на рожу братца, когда тот очнется и проблему обнаружит.

Впрочем, в ближайшие сутки ему это, кажется, не светило.

— Нет. И еще долго не очнется, мой лорд Роберт, не сегодня и не завтра точно.

— Херово, — Роберт снял пояс и перчатки, расшвырял их по разным углам, рухнул в походное кресло и вытянул ноги. — А может быть и нет. Если бы сейчас очухался, то точно навертел бы хуеты до седьмого неба, не разгребли бы.

— Что-то случилось, мой лорд? — осторожно спросил Брин.

Роберт подумал, пожевал губами, но, видимо, решил, что от него не убудет, если расскажет мальчишке-жрецу и махнул рукой:

— Случилось. Девчонку, которая Станнису глянулась, за блядство загребли, вместе с сестрицей-отравительницей.

Брин на мгновение представил, что сделал бы Эйгор, если бы так поступили с Ханной, и чуть не прикрыл глаза рукой. Да уж, действительно, хорошо, что брат в отключке.

— Я ж еще вчера, когда все про ее сестрицу узнали, подумал: надо будет девчонку вытащить, ради Станниса-то, да и не похожа она на блядь, — продолжал Роберт, скорее сам себе, чем Брину. — Не успел. Ночью их забрали, сегодня ближе к вечеру суд будет.

— Но до вечера еще далеко, — возразил Брин. — Вы же можете что-то сделать... ради лорда Станниса?

— Что, например?

— Ну... — Брин запнулся. — Послать мейстера Крессена, пусть он ее осмотрит. Есть же способы узнать, была девушка с мужчиной или нет.

— Мочь-то могу, — поскреб подбородок Роберт. — Только вот девчонке это не поможет. Мы в некотором роде заинтересованная сторона, показания нашего мейстера не примут.

Чего?!

Брин чуть не выронил бинт, который взялся было скатывать.

— Всем известно, что мейстер говорит с голоса хозяина, — охотно объяснил Роберт, радуясь возможности почувствовать себя умным. — А тут еще многие видели, как братишка ухлестывал за этой Кейтилин, поговаривают даже, что это с ней он до тех кустов идти хотел, просто со шмалью перебрал и сестер попутал. Вот и выходит, что если я Крессена пошлю, то все подумают, что я так любовницу брата выгородить пытаюсь.

Брину понадобилось несколько минут для того, чтобы переварить услышанное.

— А если я засвидетельствую, что это не лорд Станнис перебрал, а злонамеренный приворот был? — наконец выдавил он. — Я же там был, мой лорд, я его видел и потом полночи откачивал, полный шатер свидетелей.

— А ты кому служишь? — хмуро спросил Роберт. — Вот то-то. Так что хоть ты не веди себя, как будто во времена короля Мейкара живешь.

— Но...

— Еще скажи, что король этих девиц не имеет права судить, — закатил глаза Роберт. — Нет уж, король в своём праве, понял? Вот так и молчи. С девчонкой, будем надеяться, обойдется, а нет — ну, не судьба Станнису, найдет кого-то еще.

Брин скрипнул зубами, но промолчал — что тут скажешь, сам виноват отчасти.

Если бы не Тварь, такой срани в стране бы не творилось.

— Так что сиди тут тихо и делом займись, — Роберт поморщился и потер висок. — Скажи лучше... пекло, забыл, как тебя звать...

— Брандон, — буркнул Брин. — Или Бринден. Это одно и то же, в общем, просто в разных королевствах по-разному произносится.

— Нахер Брандонов, они ебанаты. Вот что, Бринден, есть у тебя отвар какой от головы? Только не та гадость, которой ты братишку выпаивал, как вспомню — блевать тянет.

Переводить ценное снадобье на перепившего? Нашли дурака.

Вслух этого Брин, конечно же, не сказал.

— Шиповник могу заварить, мой лорд. Он и от головы помогает, и на вкус приятен.

— Вот. Вот это ты хорошо придумал. Тащи.

Брин скатывал бинты и думал о том, что Тварь, по всей видимости, похерила не только династию, но и закон как таковой.

В его время все было просто и понятно: королю принадлежало светское, септе — духовное, и в дела друг друга они не лезли, разве что дело было государственной важности. Свидетелей выслушивали вне зависимости от положения (исключением была только репутация завзятого пиз... лжеца), показания мейстера принимались на веру без доказательств, а если были подозрения в нечистоплотности и стремлении кому-то подыграть, то всегда можно было созвать консилиум или позвать голубых сестер. В конце концов, если не было веры никому, можно было затребовать заключение у мейстера Красного замка — дядьки Макарена, славившегося своей беспристрастностью, или у внештатного мейстера городской стражи — самого Брина, то бишь.

А тут на медицинское освидетельствование всем насрать, король в одну рожу что хо́тит — то и воротит, а все остальные сиди и не вякай, а то на поджарку пойдешь. Очень в духе Твари, ее тоже на абсолютную власть тянуло, как-то раз почти получилось. Брин до сих пор те два года между смертью Гвис и Белостенным вспоминал, как страшный сон.

— Я понимаю, что ты за Станниса переживаешь и все такое, но что поделать, если жизнь такая? — в мысленные рассуждения вклинился голос Роберта.

— Да, мой лорд, — сделать вид, что очень занят бинтами, и пропускать мимо ушей.

— Занимайся лучше отварами своими, ты в них здорово шаришь, как я посмотрю. Хотя, ты же на древоёбском острове учился, всяких торчков повидал, поди?

— Угу, — Брин аккуратно раскладывал скатки в ящичке. — И сам не без греха.

— Да ладно? — вытаращился Роберт. — Сам шмаль жрал? Когда успел, тебе лет-то сколько?!

Хороший вопрос. Наверное, все еще на три года меньше, чем Эйгору, а если Эйгор сейчас в Станнисе и не помнит ничего после определенного момента, то...

— Четырнадцать, мой лорд. И я не жрал, я так... экспериментировал. На себе.

— Тебе по шее за такие эксперименты не давали, нет?

— Давали, мой лорд Роберт, еще как давали, — отозвался Деймон, до того молча сидевший над Эйгором. — Ему дашь, а он опять, ему дашь — а он опять... младшие, они такие, сами знаете.

Роберт тему бесивших младших, вне ожиданий, не поддержал, а подозрительно сощурился:

— А ты часом, лисниец, не задумал ли чего? Решил, поди, девчонку на суде поединком защищать, если вдруг она попросит — а она попросит, ей деваться некуда? — Роберт грузно повернулся в кресле. — Не вздумай. И так слишком много внимания привлекли, что ты, что Станнис, еще что-нибудь выкинете — точно на костер всей толпой пойдем.

Снаружи зашумели голоса.

— А вот и мои неприятности пожаловали, — проворчал Роберт, приканчивая чекушку, в которой шиповник совершенно потерялся. — Так, Блэкриверс, бери зеленого и деньтесь куда-нибудь, только Станниса задерните, не хочу, чтобы на него пялились. Я, конечно, своим людям доверяю, но лучше вам все же этого не слышать.

* * *

— Да у вас тут на Югах, я смотрю, принято девиц развращать! — с такими словами лорд Брандон Старк ворвался в шатёр Баратеонов. — Ну-ка скажи, скажи, твой кузен тебе золотом заплатил за право опозорить мою сестру, или ты бесплатно позволил, по-родственному?

— А у вас на Северах принято чуть что орать и оскорблять кого попало? — Роберт был, судя по голосу, поддат и потому благодушен.

— У нас на Северах у людей в крови не масло, а колкий лёд!

Что бы это ни значило.

— Сын, успокойся. Криком делу не поможешь. Тем более — нашему общему делу, — строго сказал лорд Рикард Старк.

— Наше общее дело? Отец, наш будущий король только что оскорбил твою дочь!

Вот тут Деймон затаил дыхание за пологом, прижал палец к губам, показывая Брину — молчи, нас тут нет. Уж он-то знал, какими нервными бывают заговорщики!

— Оскорбил? Он оказал ей честь, сын. Быть возлюбленной дракона...

— Эй, она всё ещё моя невеста!

— Потерпишь, — вмешался старый Аррен.

— Нынешний король тоже сначала чужих невест и жён воровал, а нынче что?! — незнакомый голос.

— Элберт, не думаешь же ты, что принц Рейгар...

— А кто, собственно, нам может гарантировать обратное? Мы, знаешь, дядя, и такого вот от него не ждали.

— Я уверен, он хотел чего-нибудь вполне приличного, — слабо возразил старик.

— Приличного?! Его жена скоро родит, а он прилично пристал к чужой невесте! — в этом яростном шипении Мартелла было почти что не узнать. — Элия может погибнуть родами, и что тогда? Он эту невесту себе присвоит, как будто так и надо?!

— Королю нужно иметь много детей, мой княжич, — заметил Рикард.

— Ты так говоришь только из-за того, что получил шанс пристроить свою шлюшку...

— Ты как сестру назвал, дырявый!

— А тебе не помешало бы прочистить дыру, а то ты ей всё только говоришь да думаешь!

— Слышь, Деймон, — прошептал ему на ухо Бринден, — а у вас на этих, на совещаниях такое же творилось?

У них на совещаниях обычно сидели уютно за столом, бухали понемногу и жаловались на произвол дорнийцев. Но это, конечно, до войны. Во время войны всё было строго и обходилось без выпивки. Хотя...

— Помнишь, мы по Приречью ваших гоняли и Медгера? Так вот, однажды брату надоело слушать, как Фреи и Баттервеллы перечисляют свои обиды, и он на рынке в Пеннитри купил хороший такой кулёк лиснийских леденцов⁽⁴⁾...

* * *

Когда Старки наконец ушли — а в ушах перестало звенеть — Роберт устало посмотрел на папу Аррена и спросил:

— Ты это серьёзно, насчёт уступить невесту кузену?

Лианна была, конечно, странная и всё такое, но она была сестрёнка Неда. А значит — Роберт её любил. А тех, кого ты любишь, нельзя же уступать, даже кузену, будь он сто раз дракон?

— Если он того потребует. Ради вящего блага, Роберт, сынок, — руки у папы Аррена дрожали, как у алкаша, не получившего чекушки.

— Вящее благо — это жопа кузена на троне?

— Это отсутствие на троне безумца, равно опасного для всех. Мы об этом уже ведь говорили...

— Но Элберт прав. Как можно доверять кузену, если он такое вытворяет — и это после скандала с дочками Талли, когда все и без того на взводе?!

Роберт думать не слишком-то любил, но если приходилось — то думал не хуже прочих. Талли сейчас поссорился со Старками, а это значит — или Север, или Приречье выйдут из заговора. А это значит — надо снова сговариваться, искать эти блять компромиссы, пытаться кого-то подкупить и кому-то додать...

— Но если не доверять ему, то, Роберт, кому же доверять? Кто сможет стать нашим претендентом? — печально развёл руками папа Аррен.

Ответ, конечно, был — но Роберту он слишком не нравился. Уж лучше терпеть кузена, чем это.

В любом случае, трубили всеобщий сбор: должен был состояться суд над падшими девицами.

То есть, не девицами уже, конечно.

* * *

Слова "шлюха" — в его ругательном смысле — Деймон не любил.

Может быть, потому, что с детства был дружен с обитательницами Шёлковой — покойный король любил к ним завалиться, прихватив с собой детей-внуков-племянников, какие не увернутся. Были среди рабочих бабонек и добрые, и злые, и заботливые, и не слишком — но кого не было, так это подобных юной леди Лизе Талли.

Нет, они, конечно, на многое шли, если представлялся шанс поймать хорошего мужика — вспомнить хотя бы Широкозадую Нинну — и они, конечно, бывали и глупы, и опрометчивы... но такого сочетания безмозглой похотливости, самовлюблённости и наглости он среди честных (и не слишком честных) шлюх не встречал.

— Это всё сестра, государь, сестра меня подучила! — фальшивые слёзы лились по слишком красным щекам наглой девчонки, подсказывая, что она их, должно быть, щипала перед тем, как явиться пред очи государя; приём из арсенала как раз таких, как эта Лиза — потерявших совесть вместе с девичьей честью дворяночек. — Она хотела узнать заранее, каков в постели лорд Станнис!

— Блядину на кол! — Брандон Старк, конечно, не мог не подать голос.

— Зачем ей это было знать? — Ланнистер сделал вид, что не заметил выкрика.

— Она хотела сама с ним переспать, она велела ему подсыпать приворотного, — даже не запнувшись (не считая картинных всхлипов) ответила распутница. — А потом испугалась, что он будет груб, и послала меня проверить!

— И кто подтвердит твои слова?

— Любой, кто видел, как сестра за ним бегает! — а вот злость и ярость сейчас были настоящие.

Как можно так ненавидеть сестру? Даже Иббенийка Нелл свою сестру любила — а ведь та её пристроила в бордель, когда Нелл было меньше десятка лет...

— Вот как. Действительно, свидетели показали, что она оказывала лорду Станнису знаки внимания.

— Южная проблядь! — Брандон был, кажется, пьян в дрова.

— Она всегда так, сначала посылает меня, а потом сама берёт лишь тех, кто особо хорош в постели. А я страдаю от тех, кто дурен, — заломила картинно руки леди Лиза.

— И как страдания относятся к твоей беременности? — холодно уточнил Ланнистер.

— Что я могу поделать против воли старшей сестры? — Лиза закрыла лицо руками и пала на пол, силясь изобразить покаяние. Вышло не очень. — Я ложилась с мужчинами, а от этого бывают дети. А добыть себе лунного чая я не могла, мой лорд, никак не могла!

— Однако могла добыть любовное средство.

— Ах, мой лорд! На любой ярмарке можно купить приворотное зелье, и никто не осудит за это, но разве честная девушка может искать лунный чай! Я только хотела помочь сестре, когда напоила лорда Станниса — кто же знал, что он, как зверь, набросится на меня!

— Что может сказать на это леди Кейтилин? — голос Тайвина был холоден и равнодушен.

— Я невиновна, — сказала бедняжка.

Зал ответил хохотом и грязными шутками.

— И в свидетели своей невинности я призываю Деву Небесную, — голос Кейтилин внезапно наполнился нездешней силой, лицо её сияло вдохновенно и гордо. — Если я виновна, пусть огонь возьмёт меня! Но если я не погрешила против Её заветов и сохранила свою девичью честь, то пусть я невредимой пройду через костёр!

Деймон закрыл лицо руками. Где-то далеко противно и сладострастно захохотал безумный король.

1) Харвин, он же Хэйгон

Вернуться к тексту

2) Он же Деймон II

Вернуться к тексту

3) Есть такая особенность развития, называется аплазия девственной плевы. Редко, но встречается.

Вернуться к тексту

4) Небольшие леденцы из разноцветной карамели, выполненные в форме пенисов. В Лисе продаются по праздникам и являются прасадом, но в Вестерос поставляются как шуточный товар.

Вернуться к тексту