Право на поражение (гет)

— Мне кажется, что я схожу с ума, — пожаловалась я Гарри.

В ответ он покачал головой и сказал:

— Ерунда. Лучше на доску смотри, а то снова прошляпишь слона.

Волшебные шахматы — то ещё удовольствие. Я никогда не понимала, что хорошего в том, чтобы раз за разом уничтожать фигуры соперника, а затем чинить их с помощью Репаро.

Протянув руку, я переставила пешку так, чтобы она оказалась на пути офицера. Если Гарри решит сбить её, то поставит под удар короля, если нет — королеву. Несмотря на то, что Рону так и не удалось привить мне любовь к этой забаве, играть я научилась сносно.

— Я вижу Луну. Везде. На улице — в проходящих мимо людях, дома — в зеркалах, во снах. Это неправильно. Это ужасно!

— Почему? — Гарри не понимал меня. Для него всё это было увлекательной игрой, от партии до партии, а то, что на кону стояла чья-то жизнь — ерунда.

Он ведь мёртв, а мёртвым не бывает страшно.

— Потому что её больше нет. Луна погибла.

Произнести это оказалось ничуть не легче, чем две недели назад. У меня никак не получалось смириться с этим.

— Что за чушь? Луна жива. Оглянись, — сказал он, и я невольно его послушала.

Возле камина сидела девушка в белом платье. Светлые волосы были распущены и свободно ниспадали на плечи. Казалось, что она легче флера и вот-вот исчезнет, стоит лишь потревожить её покой.

— Луна? — испуганно прошептала я, не веря своим глазам.

Это ведь не могло быть правдой. Не могло! Если она ко мне и приходила, то только в кошмарах, наполненных огненными цветами, болью и сладким запахом горелого мяса.

Её голова повернулась, а тело — нет. Совсем как у совы, отчего кожа на шее пошла складками, а затем начала трескаться и осыпаться, обнажая обожжённую плоть. Лицо же было прекрасно, даром что и оно пошло трещинами. Прежней осталась лишь улыбка, чуть рассеянная, добрая и такая чужая на лице мертвеца.

Всхлипнув, я закрыла рот рукой, чтобы не закричать.

— Гермио-о-н-на, — просипела Луна. Казалось, в её горле что-то застряло, и ей никак не удавалось чётко выговорить слова.

Испугавшись, я отшатнулась — отчего стул подо мной опрокинулся — и упала, больно ударившись затылком. Лавгуд мягко рассмеялась, а затем раздался противный хруст, будто кто-то сломал пару сухих веток — это вслед за головой повернулось и тело. Луна поползла ко мне, вцепилась тонкими пальцами в лодыжку, оставляя на коже синяки и царапины.

Я дёрнула ногой, пытаясь освободиться. Тщетно! Лавгуд держала крепко. Из-под трещин на её коже стали выбираться бабочки с серо-коричневыми грязными крыльями. Насекомые встряхивались, словно пробуждаясь ото сна, а затем переползали на меня, поближе к кровоточащим царапинам.

Ночницы. Это были ночницы!

Вскрикнув, я в отчаянье пнула Луну; она даже не пошатнулась.

— Ну что же ты вертишься, Гермиона? Разве они тебе не нравятся? — насмешливо спросила Лавгуд, оставляя на моей коже ещё больше царапин.

Каждую из них облепили ночницы, присасываясь и напиваясь моей крови, а я ничего не могла сделать. Никак не удавалось освободиться из рук покойницы и сбежать.

— Гарри! Гарри, помоги! — закричала я, всем сердцем веря, что уж он-то точно не бросит меня в беде.

Поттер сидел за игральным столом, и казалось, что всё его внимание сосредоточено на шахматной доске. Что он не видел и не слышал ничего вокруг, лишь вертел в руках офицера, так и не решив, что делать с пешкой.

— Кто-нибудь! Спасите, — прорыдала я, ощущая прикосновения десятков насекомых, пожирающих меня заживо.

А Луна… Луна улыбалась.

Её улыбка была всё также прекрасна.

* * *

Кошмар.

Ещё один из бесконечной вереницы преследующих меня каждую ночь и мучающих сильнее пыточного проклятия. От них ничего не спасало: ни зелье сна без сновидений, ни успокаивающее, ни чашка кофе.

Рано или поздно сон всё равно одолевал меня, а с ним приходили мертвецы. Казалось, что они звали меня за собой. Каждый раз стоило огромных усилий вырваться из лап кошмара и вернуться в реальность.

Поначалу я всех пугала криками, а потом на это перестали обращать внимание. Привыкли. Рабастан каждый вечер давал мне флакон с зельем сна без сновидений, но мы оба понимали, что это не выход. Зелье вызывало привыкание, я становилась раздражительной и вспыльчивой.

Риддл предложил более радикальное средство: стереть мне память. Я отказалась. Нужно быть совсем глупой, чтобы дважды наступить на одни и те же грабли. С Асторией это ни к чему хорошему не привело, с Луной тем более. Прошло две недели с того дня, как погибла Лавгуд, и справиться с этим оказалось куда сложнее, чем с тем, что в теле моего друга поселился другой человек.

— Снова к оборотням?

— Да, — ответил Лестрейндж. — В эти выходные состоится встреча, на которой мы всех убедим в том, что оборотни — безобидные пушистые твари и лучшие друзья человека.

— Лучший друг человека — собака.

— Не придирайся к словам, золотце. В конце концов, главное не что ты говоришь, а как, — сказал Рабастан, подмигнул мне и, подхватив саквояж, ушёл.

В последнее время он постоянно носил его с собой, но ни разу не разрешил мне заглянуть внутрь. Всё отшучивался, что носит в саквояже череп любимой бабушки, а показывать старые кости без шляпки или на худой конец чепца неприлично.

Врал, конечно, но это было куда лучше, чем жалость.

Риддл тоже не жалел. Когда я вернулась домой в ту страшную ночь, ошарашенная и напуганная, он ни о чём не стал спрашивать. Помог раздеться и силком затащил в ванную.

Стоя под тёплыми струями душа, я до боли зажмурила глаза, пытаясь сдержать слёзы, а они всё текли по лицу, смешиваясь с водой. Том был рядом, намыливал меня как маленького бестолкового ребёнка и растирал холодную кожу, помогая согреться. Я же ревела, уткнувшись ему в плечо, выплёскивая вместе со слезами всю боль и горечь, весь страх и отчаянье, и никак не могла успокоиться.

Позже вечером, лёжа в его объятиях, я всё-всё рассказала, а он слушал, не перебивая и не осуждая. Я была благодарна ему за это.

— Знаешь, это ведь моя вина. Луна погибла из-за меня.

— Она погибла из-за человеческой глупости и жажды мести. Не она, так Лонгботтом. Не стоит винить себя за это.

— Ты говоришь так, словно их жизни ничего не стоят, — сказала я, отстраняясь.

Мне вдруг стало холодно и одиноко. Риддл показался мне безнадёжно чужим и далёким, словно он был и не человеком вовсе, а бездушной машиной, ставившей выгоду превыше эмоций и привязанностей.

— Потому что так и есть. Их жизнь важна для тебя и ещё пары людей, остальным на них плевать. О человеколюбии и справедливости хорошо говорить за чашкой кофе, сидя в удобном кресле возле камина. На деле слова так и остаются словами. Мало кто хочет пачкать руки.

— Ох, замолчи!

Я закрыла уши руками, по-детски прячась от горькой правды. Так было проще. Риддл не стал настаивать, потушил свет и повернулся на бок, давая понять, что разговор закончен.

Той ночью я так и не смогла уснуть, а следующей мне приснился кошмар.

* * *

Время после гибели Луны текло странно. То неслось вперёд со страшной скоростью, отчего едва можно было заметить смену дня и ночи, то тянулось медленно, словно жевательная резинка «Друбблс».

Порой мне казалось, что я стояла на обочине и наблюдала за окружающим миром со стороны. Люди были похожи на волны, которые едва задевали меня по касательной, и всё, что оставалось — ждать и надеяться, что кто-то разрушит чары, и я проснусь, осознавая, что этот затянувшийся кошмар закончился.

С памятью творилось тоже что-то странное. Я могла распланировать день по часам и ничего не успеть. На работу я стала опаздывать. Не часто, но это всё равно раздражало. Казалось, что час или два — это немного, но они как будто стирались из моей памяти, и я никак не могла вспомнить, чем занималась в это время и где была.

Я не рассказывала об этом, не желая никого тревожить. В конце концов, это были мои проблемы — мне с ними и справляться.

* * *

Я не выдержала первой.

Забрала самые необходимые вещи, герань и переселилась в соседнюю комнату. С каждым днём кошмары становились всё ужаснее, и я с криком просыпалась. Риддл не упрекал меня, не ворчал, не злился. Просто молчал, и это было тяжелее всего.

Он казался равнодушным и холодным. Бесчувственным. Я понимала, что, пока не справлюсь с кошмарами, не смогу быть его якорем. Два безумца — это слишком много для одного дома.

Был ещё один способ избавиться от сожалений и боли. Мой образец зелья Синих и антидот к нему всё ещё были спрятан в вазоне Франчески. Как-то днём я достала флаконы, развернула провощенную бумагу и долго смотрела на прозрачную жидкость. Однажды она едва не убила меня, а сейчас могла спасти. Это было очень соблазнительное решение, ведь, сохранив воспоминания, я бы избавилась от чувств, которые они вызывали.

Так просто.

Возможно, именно эта простота в своё время соблазнила Малфоя, и он не стал бороться за своё будущее, предпочитая жить в настоящем. Интересно, сколько пройдёт времени, прежде чем я решусь пойти этой дорогой?

Я надеялась, что никогда об этом не узнаю.

* * *

Дом на Гриммо я в последнее время покидала редко и почти ни с кем не встречалась. Всю бумажную работу делала дома и отправляла документы с совой. Несколько раз я порывалась аппарировать к Невиллу, — он оставил свой новый адрес ещё тогда, в пабе, — но что-то меня останавливало. За две недели я написала Лонгботтому с два десятка писем, но так и не смогла отправить ни одно из них. Мне казалось, что они полны жалоб и упрёков. Что их нельзя ни в коем случае отсылать, чтобы ещё больше не расстраивать друга.

Я догадывалась, что Луна для него значила гораздо больше.

Что, возможно, он её любил.

Как-то раз гуляя по Косому переулку, чтобы немного развеяться, я зашла чуть дальше, чем обычно, и вышла к магазину «Всевозможных Вредилок Уизли». Я не стала заходить внутрь. Витрина была большой и яркой, через неё отлично было видно всё, что происходило внутри.

Джордж с Роном о чём-то спорили. На обоих были надеты забавные пурпурные мантии и цилиндры, украшенные павлиньими перьями. Они в них выглядели смешно и нелепо, но наверняка так и задумывалось.

Всё же Вредилки нельзя было воспринимать слишком серьёзно.

Я вспомнила, что Рон, после того как расформировали Аврорат, хотел уйти работать в магазин к брату. Судя по тому, что он так и не вернулся к старой работе после уничтожения Синих, новое дело гораздо больше пришлось ему по душе.

В этом не было ничего плохого. Я его не осуждала, отнюдь. Риддл первым стал отдаляться от Рона, отчасти избавляясь от бесполезного на его взгляд человека, отчасти оберегая свою тайну.

Разрыв помолвки с Джинни и его решение перейти на сторону Синих стало последней каплей. Рон считал, что Гарри предал его, что, по сути, было недалеко от правды.

Проблема в том, что ни Риддл, ни я не рассказали ему правды. Он не посчитал нужным, я же испугалась, что Уизли мог сгоряча наломать дров и от него избавились бы.

В витрине я увидела своё отражение. По сравнению с праздником, творящимся по ту сторону стекла, я выглядела серо и скучно. Бледное лицо с кругами под глазами, элегантная мантия, волосы, собранные в низкий хвост, — это всё ещё была я, но другая, изменённая, под стать Тому.

Я криво улыбнулась своему отражению, а затем ушла не оглядываясь. Невилл был не прав. Выбрав Риддла, я выбрала и его сторону, а с ним — и своё будущее, в котором не было места людям из моего прошлого.

* * *

Риддл первым устал от моего отчуждения.

Обычно он стучал, перед тем как войти в комнату, в этот же раз зашёл без приглашения. Том был зол, и это ощущалось так же остро, как прикосновения жалящих чар к голой коже.

Я сидела возле зеркала и расчёсывала волосы. Монотонные движения успокаивали и помогали хоть на краткий миг перестать думать о плохом.

— Ты долго ещё будешь жалеть себя? — спросил Риддл.

— О чём ты?

— О Лавгуд, Малфое и твоём дурацком чувстве вины.

Он встал за моей спиной и сжал плечи. Я поморщилась, ощутив, как его пальцы больно впились в кожу, прикрытую лишь тонкой тканью ночной рубашки.

— Отпусти. Мне больно.

— Да неужели? — Том усмехнулся и обхватил мою шею. Легко, едва ощутимо, но всё же мне стало не по себе.

— Неужели ты никогда не жалел о своих поступках? — спросила я, аккуратно положив гребень на стол и стараясь не шевелиться.

Риддл ласкал большим пальцем нежную кожу, но я понимала, что в любой миг его руки могли сжаться чуть сильнее и сломать мне кости.

Интересно, что его так сильно разозлило?

— Никогда, — ответил он. — Сожаления не приносят пользы.

— Так же как и я. Так? — Сглотнув, я попыталась отстраниться, но он не позволил. Запустил одну руку мне в волосы, заставляя запрокинуть голову и посмотреть на него.

Его лицо было непроницаемо. Ни тени эмоций, ни отголоска чувств, лишь холодный расчёт и жажда обладания. Риддл всегда был эгоистом и не желал ни с кем делиться тем, что принадлежало ему.

— Нет, не так. Иди сюда.

Он потянул меня к себе, крепко сжимая в объятиях и целуя. Я задыхалась, его настойчивость пугала. Губы Тома легко прикоснулись к моим скулам, затем — к векам, а потом ниже, к шее. Ему нравилось дразнить, нравилось вести за собой и подчинять. Он потянул вверх подол ночной рубашки, оглаживая мои бёдра, сжимая их, а затем скользнул ладонью мне между ног. Всхлипнув, я вцепилась в его руку, безмолвно моля о передышке.

Это было слишком сильно, слишком сладко. Риддл лишь рассмеялся, увлекая меня на кровать. Он никогда не наваливался всем весом, предпочитая опираться на локти и наблюдать за выражением моего лица, словно ему действительно было не всё равно.

Никогда не выключал свет, не признавая стеснения и робости. Поначалу было трудно, всё время хотелось погасить свечи или спрятаться от его взгляда под одеяло, но Том не позволял.

Если он владел, то полностью, не признавая полутонов и полумер.

— Я не хочу, остановись.

Риддл ничего не сказал. Развёл мои ноги в стороны, с нажимом проводя по внутренней поверхности бёдер, а затем медленно вошёл, растягивая удовольствие. Я прикусила палец, чтобы сдержать стон, но — видит Мерлин! — сдержаться было выше моих сил.

Я больше не хотела, чтобы Том останавливался.

* * *

Когда всё закончилось, я лежала на животе, бездумно рассматривая узор на обоях. Риддл лениво водил пальцами по моей спине, рисуя одному ему понятные узоры. Наши тела всё ещё были разгорячены и блестели от пота, но это не мешало.

С Томом в постели всегда было хорошо, до дрожи. Он знал толк в наслаждении и никогда не отказывал в нём ни себе, ни мне.

— Ты меня совершенно вымотал, — пожаловалась я.

— Это хорошо, значит, сегодня тебе не будут сниться кошмары.

— Это из-за них ты был так зол?

Я повернулась к нему, приподнявшись на локтях. Волосы мешали. Отбросив их на спину, стала заплетать локоны в небрежную косу. Риддл наблюдал за мной, задумавшись о чём-то, а затем покачал головой и ответил:

— Нет. Кошмары — ерунда. Рано или поздно ты справишься с ними. Гораздо сильнее раздражает то, что ты избегаешь меня тогда, когда нужна больше всего.

— Что случилось?

— Снейп. — Том помолчал немного, а затем сказал: — Он снова вмешивается в мои дела. Хочет сорвать встречу магов и оборотней.

— Какой в этом смысл?

— А какой смысл было создавать Синих?

Риддл устало прикрыл рукой глаза и рассказал о том, что сегодня исчезли несколько оборотней из стаи Сильвера. Кто-то напал на них и забрал с собой, сильно наследив в лесу, будто ни капли не переживал о том, что его могли выследить.

— Скорее всего, Снейп действовал не сам. Подчинил кого-то с помощью Империо и послал на убой. С прошлого раза он стал осторожнее и теперь делает всё для того, чтобы сохранить в тайне своё чудесное воскрешение.

— Почему ты считаешь, что это Снейп виноват? — спросила я, растянувшись, как кошка, поверх тела Риддла.

Он осторожно обхватил моё лицо. Лаская, провёл большим пальцем по губам, наслаждаясь нашей близостью, словно изысканным вином.

— Потому что чуть больше двадцати лет назад я разрушил его жизнь, убив дорогого для него человека, а теперь он хочет отомстить.

— И кто же его цель?

Зажмурившись от удовольствия, я нежилась в руках Тома, ощущая, что не так уж сильно устала. До утра далеко, жаль будет потратить такую замечательную ночь на сон.

Риддл потянулся ко мне, целомудренно поцеловал в лоб и ответил вопросом на вопрос:

— А как ты думаешь?

* * *

Я аппарировала к дверям дома на Лакричной улице, где Невилл снимал квартиру. Ждать пришлось долго. Лонгботтом всё не открывал дверь и притворялся, что дома никого нет, но я-то знала, что ещё как есть.

У него наверняка были те же проблемы, что и у меня: кошмары не давали спать ему по ночам, и он пробовал урвать пару часов для отдыха днём. Совсем без сна тяжело, начинаешь путаться и можешь наломать дров.

Наконец лязгнул засов, и дверь приоткрылась. В проёме виднелось усталое лицо Невилла с тёмными кругами под глазами и кончик волшебной палочки. Я слабо улыбнулась и выставила перед собой, словно щит, коробку с пончиками.

— Можно войти?

— Нет, — ответил он, но всё же посторонился, пропуская меня внутрь.

Комната была обставлена скудно и казалась нежилой. Грязную чашку на столе да походный рюкзак в углу не стоило брать в расчёт.

— Зачем ты принесла Фрэнси? — спросил Невилл, глядя на вазон с геранью, который я ему отдала.

Надо же было освободить руки, чтобы приготовить чай к пончикам.

— Чтобы ты не был больше один. Одиночество — плохой товарищ, особенно сейчас.

— Я тебя не звал.

— Знаю.

Взмах палочки — и чайник наполнился водой, ещё один — и на плите вспыхнуло пламя. Заботиться о ком-то было правильно, и плевать, что об этом меня не просили. В первую очередь это нужно мне, как бы эгоистично это ни звучало.

— Уходи, — сказал Невилл, поставив герань на стол.

— Уйду, — пообещала я. — Приготовлю чай и уйду.

— Как же ты не понимаешь…

— Нет! Это ты не понимаешь, — перебила я его. — Мне тоже тяжело тебя видеть. Тяжело вспоминать, но у нас нет выбора. Пока мы помним — Луна жива, и лишь это имеет значение.

Невилл сердито посмотрел на меня, но не стал спорить. Сел на стул, молча наблюдая за тем, как я разливаю чай по чашкам и выкладываю пончики на тарелку; так же молча мы поели.

Я совершенно не ощущала вкус сладостей.

Для того, что я собиралась сделать, нужна была храбрость, а её совсем не осталось. Правда — это обоюдоострый нож, и она могла ранить меня так же сильно, как и Невилла.

Решившись, я произнесла:

— Я знаю, кто убил Луну.

— Кто?

Лонгботтом жадно посмотрел на меня, и мне это совершенно не понравилось. Он был полон гнева и жажды мести, вот только я не могла этого допустить. Нельзя позволить событиям развиваться по кругу, иначе я рисковала потерять всех, кто был мне дорог.

— Я.

— Издеваешься?

На что лишь покачала головой и повторила:

— Я виновата.

— Не понимаю. — Невилл устало закрыл лицо руками и спросил: — Зачем ты пришла? Это какая-то очередная игра Риддла?

— Больше никаких игр. Я пришла, чтобы всё исправить.

Сглотнув, я собралась с силами и рассказала ему о Драко, о своих неосторожных словах и их последствиях. Лонгботтом во время моего рассказа то бледнел, то сжимал кулаки в бессильной ярости, то отворачивался, осознавая, что первым причинил боль.

В том, что произошло, были виноваты мы оба. Осознать это было легко, смириться — в разы труднее.

После мы долго сидели в тишине. Невилл то сжимал, то разжимал кулаки, напряжённо о чём-то думая, я же скармливала Франческе остатки пончика и гладила её по листьям. Прощалась.

Всё же с хозяином ей будет гораздо лучше и безопаснее. Растения Лонгботтом любил больше чем людей, а Фрэнси наверняка удастся быстрее исцелить его израненное сердце, чем сотне колдомедиков из Мунго.

Время… оно ведь лечит.

Возможно, когда-нибудь мы снова сможем встретиться, и между нами не будет этого мучительного отчуждения.

Возможно, мы снова сможем стать друзьями.

— И как ты собираешься всё исправить?

— Вернуть Малфою способность чувствовать. Должен же быть какой-то прок от тех зелий, которые мы создали.

— Антидот к зелью подчинения? — догадался он, а затем добавил: — Это слишком жестоко.

— Рада, что ты так думаешь. — Я вымученно улыбнулась. — Возможно, именно жестокость позволит мне разорвать этот порочный круг.

* * *

Приняв решение, на следующий день я собралась и аппарировала в Малфой-мэнор. Особняк выглядел мрачно и не ухоженно. Казалось, что все чары разом развеялись, отчего сад зарос кустарником и сорняками, а дороги размыло талым снегом. Ворота открылись сразу, стоило лишь к ним приблизиться. Возможно, меня ждали и готовились к встрече.

Сжав в кармане флакон с антидотом, я шагнула вперёд. Нечего бояться. Конечно, Малфой мог ударить в спину, но он не станет этого делать. Не теперь, когда отомстил за смерть жены.

Хозяин мэнора ждал меня на пороге, скрестив руки на груди, и хмуро смотрел на то, как я приближалась к его дому. Шрамы на лице Малфоя всё так же сильно выделялись, делая его хмурым и некрасивым.

Я слабо улыбнулась и помахала, приветствуя. Он не сдвинулся с места ни на дюйм, но в то же время будто расслабился, перестав ждать, что я на него нападу. Глупо, силой всё равно ничего не добьёшься.

Остановивший в паре шагов от него, я сказала:

— Здравствуй, Драко.

Он кивнул и махнул в сторону открытой двери.

— Входи. Нам нужно поговорить.

Надо же, в кои веки наши желания совпали. Оставалось надеяться, что и возможности тоже совпадут.