Never Let You Down (гет)

Когда предлагают съездить куда-то с друзьями, куда-то далеко от дома, подальше от суеты и обыденности, надо непременно соглашаться, паковать чемоданы, как ужаленный, и с грязной головой, целуя родителей в щеки и убеждая, что все будет прекрасно, бежать в аэропорт. Именно так Элис и поступила, чем шокировала Мишель Джонс и, кажется, поразила Питера Паркера до глубины души. Нед и Бетти ей были не так хорошо знакомы, как Питер и Мишель, но, кажется, недотрога-Роджерс не отказалась бы от поездки во Францию, в Париж, даже с самыми заклятыми врагами.

В самолете девушка не могла усидеть на месте, и кажется, Мишель была поражена такому раскладу — еще пару месяцев назад в Элис нельзя было хоть немного жизни вдохнуть, а сейчас она словно маленький ребенок, отправляющийся в Диснейлэнд. Такое счастье и озорство не могло не пойти на пользу, и естественно, своим хорошим настроем Элис заряжала всю компанию.

— Ты какая-то веселая для Капитана Арктики, — усмехнулась Мишель, не отрываясь от «Одиночества в сети», — Ты, по-моему, еще вчера ходила убитая. Что-то произошло?

— ЭмДжей, я еду в сердце Франции, мне что, траурное лицо сделать? А я-то могу, ты знаешь! — воскликнула Элис, ерзая на кресле, и взглянув на Мишель самой серьезной гримасой, которую только могла сделать.

— Прекрати, — расхохоталась Мишель, — Ты меня пугаешь.

— Вот и бойся, потому что я не знаю, что будет после первого глотка «Мальбека», — выпучив глаза, с детским восторгом лепечет она.

— Ты едешь во Францию чтобы напиться?

— Она из дома выходит, чтобы напиться, — подключается Пит, наклоняясь к девушкам с задних сидений.

Элис кивает, облизывая губы, словно с какой-то гордостью признавая, что оно так и есть. Девушка думает, что это всяко лучше, чем чувствовать адскую боль от пролежней, разъезжать на коляске по любимым местам, когда по ним хочется и вовсе пройтись босыми ногами, намного лучше гулять и напиваться, нежели сидеть дома и сверлить потолок глазами. Лучше, Элис думает, сверлить точно так же путеводитель по Парижу, наслаждаясь каждым мгновением, проживая жизнь на максимум, каждый день и каждый раз именно так, как ей искренне того хочется — и все это не забывая держать себя в руках, — ей, как никак, осенью двадцать один.

По прибытию Роджерс завизжала, как маленький ребенок. Наверное, энтузиазм из неё можно было черпать ведрами, и его бы все равно было много. В первый же день, расположившись в одиночном номере, позвонив Стиву и напомнив, что все хорошо, её не убьют и не прирежут где-нибудь, она потащила Питера и Мишель к Эйфелевой башне. Девушка осматривала все с невообразимым восторгом, снимала и фотографировала все, что только видит, говорила с Парижанами на французском, и кажется, была рада позировать Мишель на фоне достопримечательностей, хотя в любой другой обстановке она бы уже через две минут жаловалась на затекшие ноги и ветер, раздражалась от просьбы повернуть голову или чуть изменить положение пальцев.

Под конец дня Элис таки затащила оставшихся с ней Бетти и Мишель на дегустацию вина — и надо признать, французское вино действительно отличается на вкус от того, что продают в Америке, даже в лучших винных магазинах. Оно слаже, крепче, чувствуется, что ему не один десяток лет и виноград и правда был лучшим. Элис даже не заметила, как опьянела, и почему-то она была в разы пьянее Бетти и Шелли, что сопровождали ее до номера, в котором она, кстати, спала одна — её не шатало из стороны в сторону, ей не становилось слишком хорошо или слишком плохо, скорее, её клонило в сон и она чувствовала некую расслабленность. Дойдя до номера, Роджерс тут же плюхнулась на кровать, написала Стиву и Баки, что ложится спать, выложила пару фото, и обняв подушку, уткнулась в нее носом и, казалось бы, мгновенно ощутила, что проваливается в сон, но чувство сонливости и успокоения перебила холодная рука, плавно обвивающая её талию со спины. В полудреме Элис прижалась к такому же холодному телу, чуть поежилась и сладко промычала.

— И с каких пор ты так спонтанно отправляешься в путешествия по Европе? — ожидаемо раздался голос возмущенного Локи.

— С тех пор, как я Элис Роджерс-Барнс, и ровно до тех пор, пока я не Элис Лафейсон, — промурлыкала та, поворачиваясь к трикстеру лицом. Она уткнулась носом ему в грудь, а он провел ледяными пальцами вдоль её ребер, отчего её тело, чуть более теплое, чем обычно, очевидно, от палящего Парижского солнца, покрылась мурашками величиною с кулак. Локи вздохнул, понимая, что количество решений его «проблем» только что снизилось до одного.

В коридоре послышались шаги — тихие, но шкрябающие по полу, словно кто-то в полусне надел шлепки и решил пройтись до туалета. Но Мишель Джонс, являющаяся причиной звука, явно выходила из совместного с Паркером номера не для того, чтобы сходить в туалет, раз забрела она к Элис. Девушка поправляет копну кудрявых волос, и без стука открывает дверь в номер настежь. Её глаза тут же округляются, Шелли прикрывает рот рукой, чтобы не запищать, и тихо сползает на пол, опираясь о дверной косяк.

На кровати мирно сопела Элис, прижимаясь вплотную к богу обмана, одетому довольно просто, но со вкусом. Локи зарывался носом ей в волосы, неаккуратно разбросавшиеся по всей подушке, его руки были сомкнуты в замок где-то на пояснице блондинки, и с каждым её вздохом прижимались к её телу всё сильнее и сильнее. Мишель почти сразу узнала создание, которому Элис позволяла так близко к себе находиться, через пару секунд она поняла также и то, что раз Роджерс-младшая не отталкивает его от себя, то, очевидно, что вместе они довольно давно — заслужить любой кредит доверия любого Роджерса очень сложно, — а это значит, что Элис очень много ей не рассказывала, а это приводит Джонс к выводу о том, что до утра, или хотя бы до рассвета, ждать ни в коем случае нельзя, и выход только один: будить Роджерс и пытать её до изнеможения.

— Твою мать! — горланит Джонс на весь коридор, разбудив Локи и Элис, заставив из практически синхронно приподняться и взглянуть в сторону двери, — И это, значит, вот этого вот ты от меня скрывала лет… — Мишель начала быстро считать на пальцах годы от их выпускного до поездки во Францию, — Пять лет?! Ты монстр, Элис!

И в Мишель летит подушка.

Всю ночь Джонс не могла отцепиться от Роджерс, не давала ей спать и отдыхать, постоянно дергая и суя свой любопытный нос во всевозможные случаи и моменты её жизни за последние несколько лет, выпытывая, принимал ли Локи Лафейсон в них участие. Сам трикстер, словно кот, расположился у Элис на коленях, вытянув руки вперед и изредка издавая довольное мычание, прижимаясь к ней сильнее и сильнее. Кажется, ему ласкало эго то, что Элис помнит каждую минуту, проведенную с ним, но абсолютно не в силах вспомнить тот год, что провела без него. Но и в то же время, он жутко расстраивался из-за того, что без него Роджерс-младшая чувствует себя неполноценной, опустошенной и ненужной, пусть её и окружает заботливая семья, дорогие ей люди и друзья — подавляющее их большинство были рядом в тот год, но в любом случае, девушка провела его словно в холодной воде под толщей льда, в ожидании, когда же он, наконец, оттает, в полном неведении, что происходит на поверхности.

Элис встретила утро, как она и ожидала, в компании одиночества, а не Лафейсона, на что лишь раздраженно вздохнула, в очередной раз напоминая себе о словах, вычитанных на одном из форумов: «Он ветреный, и скорее всего, просто играет с тобой, и рано или поздно, но он тебя оставит, как поношенную куклу», и в последнее время, Роджерс старалась готовить себя к мысли о том, что так и будет — сколько бы он ей в вечной любви не клялся и сколько бы раз не обещал сделать её своей. Девушка одевалась, с некой грустью смотря на каждый предмет одежды, а в особенности грустно ей было замечать кольцо на безымянном пальце, которое подарил ей Локи. Словно оно было пустышкой и ничего не значило.

Но все её сомнения и раздражения падают куда-то в бездну, когда со спины её обнимают холодные руки. Элис вздрагивает и оборачивается, чуть вскрикивая от неожиданности. Она смотрит на Лафейсона, широко улыбающегося и зажмурившегося, немного хихикающего, и улыбается ему в ответ, целует в щеку, и опускает глаза чуть ниже — и видит, что кроме полотенца на нем нигошеньки нет. Манит? Естественно. Но надо держать себя в руках.

— В следующий раз, когда проснусь без тебя, ты проснешься без головы, — шикнула Элис, демонстративно поворачиваясь к нему спиной.

Локи тяжело вздохнул, сделал максимально серьезное выражение лица, и взглянул на Роджрес-младшую так, как обычно в фильмах смотрят на предмет своего воздыхания. Но в его взгляде виднелся и некий кусочек печали, такой незаметный, и скорее уже привычный, что Элис даже не придала ему значения. Он знал каждую мелочь, о которой она когда-либо задумывалась. И сомнения в нем тоже не были тайной. Ещё его мать подметила, что он видит, что чувствуют все, кроме него самого. И сомнения Элис в нем тоже не являлись для него какой-то тайной или секретом, а вот его переживания и попытки понять, что же делать, чтобы не загубить жизнь ей, и чтобы, при этом, делать её счастливой, обязаны остаться за кулисами.

— Не осмелитесь, мисс Роджерс, — произнес он, целуя её в лоб. Его волосы немного влажные, от них пахнет какими-то хорошими духами, как и от всего его тела, но волосы всегда пахли по-особенному — Элис уткнулась носом ему в ключицу, а потом чуть приподняла голову, чтобы ощутить этот холодный аромат — то ли мяты, то ли просто свежей травы.

— Почему это? — тихо сказала Элис, смотря ему в глаза.

— Потому что вы слишком сильно меня любите, — с хитростью в голосе прощебетал трикстер, крепко целуя возлюбленную в уголок глаза, — Потратите на меня пару часов своей жизни?

Эдис вздыхает, и без сомнений, без дрожи в голосе, уверенно и твердо произносит то, что, наверное, звучит не на каждом свадебном алтаре:

— Хоть целую вечность, — она опускает уголки губ, наблюдая за тем, как Локи, кажется, начинает светиться изнутри, если не загораться вовсе от её слов.

Весь день они и впрямь проводят вместе, словно что-то нераздельное и неразлучное. Элис не может оторвать взгляда от него — хотя вчера ей хотелось посмотреть на фонтаны, походить по тихим улочкам, заглянуть в пекарню или кафе, чтобы попить знаменитый французский кофе и отведать круассанов с клубникой, но сейчас, в данный момент все её мысли поглощены им, им и только им.

На улице, по которой они сейчас прогуливались — вдвоем, наедине, без лишних глаз и людей, — играла громкая музыка. Скрипка, альт и контрабас с виолончелью, играют под небольшой сценой под крышей — очень гармонично, что-то грустное и романтичное. Головы Роджерс и Лафейсона тотчас же посетила одна и та же мысль — такую музыку надо играть вечером. А ещё лучше ночью, когда гирлянды, что висят над их головами, светятся, словно звезды в ночном небе, когда фонари, что стоят тут возле каждого окна, освещают сине-сизые дома и силуэты города влюбленных своим теплым светом, когда улица пахнет как-то волшебно, когда в воздухе шумит тишина, от которой кажется, что в мире остались только они вдвоем. И никто больше никому не нужен. Когда остается только ждать рассвета и наслаждаться каждый другим, впадая в забвение и запирая себя в золотой клетке, что создают внеземные чувства.

Локи в голову приходит странная идея. Как он сначала подумал, свойственная только мидгардцу — пригласить Элис на танец. Он смотрит на её восторженный взгляд, и кажется, даже слышит, как её сердце стучит — словно мелодия ей знакома, словно она занимает важное место в её жизни. Лафейсон тревожится, и аккуратно касаясь кончиками пальцев её плеча, привлекает её внимание, и когда видит заинтересованный взгляд голубых, словно крылья бабочки*, глаз, то наклоняется к Элис и тихо шепчет ей на ухо:

— Ты так слушаешь эту музыку, словно она тебе знакома… Что это за мелодия?

Элис помотала головой, а потом взглянула на Локи.

— Просто жутко нравится, — сказала Роджерс-младшая, — Мне всегда нравилось слушать инструменты вживую. Это… захватывающе. Словно переносишься в какой-то другой мир, где нет ничего тяжелого или болезненного. Только искренность и чувства. Это незабываемо. Я будто впадаю в забвение.

Локи хмыкнул и с легкой ухмылкой взглянул на неё, а после взял за запястье, плавно скользнул рукой по её ладони, схватил за пальцы, и чуть отстранившись, закружил, после уронил себе на руку. Шокированная блондинка уперлась рукой ему в грудь, схватилась за пиджак и оторвала одну ногу от земли. В её глазах прямо читался вопрос: «Какого черта ты, Лафейсон, творишь?».

— Вы не откажете мне в танце, мисс Роджерс?

— Только не вальс, ради всего святого, — мотает головой Элис, и полностью поддаваясь Лафейсону, выпрямляется.

Он вертит ею, как хочет, а она отдается танцу с таким желанием и страстью, что этим и заражается, кажется, самое холодное существо во всех девяти мирах, и не в силах проиграть ей в своем пламени, разгорающемуся внутри с каждым прикосновением и погасающему с каждым отстранением. Стоит Элис прекращать касаться его, хлопая в ладоши или маня к себе, как он буквально сходит с ума — подхватывает её, кружит, тут же притягивает к себе, и чем ближе их лица после каждого такого отдаления, тем сильнее соблазн остановить танец страстным французским поцелуем, а продолжить где-то в номере, на кровати или у стенки, но совсем уже не танец, а что-то другое…

Она с отдышкой прижимается к нему. Её руки у него на плечах, скрещены за спиной. Локи утыкается лбом ей в лоб, улыбается, чувствуя, что она запыхалась. Девушка касается рукой его щеки, а потом ногтями почесывает подбородок, словно он кот — и принц поддается ей, промурлыкав:

— Великолепно танцуешь, Элис.

— И не вальс… Заметь… Принц, — усмехнулась Элис, всё ещё не в силах отдышаться.

В Париже совсем не холодно, в отличие от Нью-Йорка или Асгарда, и Роджерс заметила это чуть ли не с первых мгновений. На улицах всегда много людей, и пустынно, она предполагала, только по ночам. Так на самом деле и было чем ближе к ночи, тем тише и прохладнее. Заметила она это ещё тогда, когда они с Локи сидели в одной из кофеен. Просто сидели — любовались друг другом, говорили ни о чем, словно поговорить не о чем, и пили кофе с каким-то приторным вкусом ванили. Уже тогда, когда он не касался её кожи очень долго, Элис заметила холодок, что иголками покалывает плечи, руки, и шею. Именно тогда, когда замерзать начала шея, девушка распустила волосы. Лафейсон любил, когда она распускает волосы — это прибавляло ей статности и ещё сильнее притягивало. Светлые локоны лежали на плечах, переливались бежевым и лимонным оттенками, делали Элис ещё бледнее и элегантнее. Полоска солнечного света упала на её лицо и подчеркнула веснушки, которое каждое лето разгорались и становились ярче, замазывает она их или нет.

— Ты выглядишь прямо как на том фото, — усмехался Локи, прожигая её взглядом.

— На каком? — Элис поправила волосы.

— На том, которое с собой носит твой отец.

И она тогда тяжело вздохнула, наклонилась к нему и поцеловала. Просто так — захотелось. Она тоже долго прожигала его взглядом, и тоже замечала, как блестят его волосы, как светятся его глаза и кожа, словно он вампир из «Сумерек», а не принц Асгарда. Но в голове, надо признать, тогда, как и сейчас, как и утром, витало некое сомнение — а долго ли этой сказке длиться? Она смотрит на него, буквально тонет в его глазах, не может прекратить касаться, но все равно… Элис чувствует, будто что-то не так. И это самое «что-то не так» — это осознание того, насколько они далеки друг друга. Локи постоянно прячется от нее в другой части света. Роджерс не может трогать эти волосы тогда, когда ей вздумвется, не может смотреть в эти глаза каждое утро, поосыпаюсь и сладко потягиваясь в постели. Даже спят они в разных кроватях. Девушка смотрит перед собой и полностью погружается в свои мысли, словно подводная лодка на дно. Но её отвлекает Лафейсон:

— Знаешь, а я ведь знал, что ты будешь в Париже, — Бог прижимает её к себе вплотную, и Элис громко выдыхает, чувствуя через платье, какие же ледяные у него руки.

— Знал? Откуда?

— Не важно, — усмехнулся он, — Просто… Я кое-что подготовил. Специально для тебя.

— Специально для меня?

— Да. Такого ни у кого больше не будет. Ты готова?

Девушка кивает, хлопая резницами и расплываясь в улыбке.

— Тогда закрой глаза.

И Элис закрывает их. И через несколько мгновений чувствует, как в спину ей дует холодный ветер. Элис тут же хватается руками за плечи, начинает растирать их, но глаз не раскрывает. Локи накинул своей пиджак ей на плечи — теперь намного теплее. Роджерс-младшая поправляет прядь волос, что выправилась из-за уха и поднялась в воздух, чем защекотала ухо. На лице непроизвольно появилась едва заметная улыбка. Девушка почувствовала теплое дыхание Локи у себя на шее, и не выдержав, распахнула глаза, после чего восхищенно ахнула, попятившись назад, ему навстречу. Они были на самой верхушке Эйфелевой башни, куда не ходят лифты и где редко бывают люди. Элис взвизгнула от восторга. Париж, погружающийся в сумерки, был словно на ладони. Лафейсон наблюдал за её эмоциями, обнимал со спины, и точно так же, но где-то в глубине души, восхищался прекрасным видом, но не столько Парижа, сколько неба — оно напоминало какой-то асгардский алкогольный кокйтейль, на вид приятный, пастельных оттенков, но на деле способный уложить лошадь. Точно так же и вид вечернего неба, что переходит в ночное — пьянит своей гразиозностью и неаккуратностью одновременно. Все закаты — игрушка дьявола.

— Это… Это… Боже… — терялась Элис, после каждого слова оборачиваясь на Локи.

— Волшебно?

— И неповторимо, — добавила девушка, взглянув в глаза трикстера, — Прямо как ты, — она поправила его воротник, — Волшебник… и один во всей вселенной, — после чего она встала на носочки и коснулась своими губами его губ, благодаря за сюрприз перекрестным поцелуем.

Позади Локи стоял небольшой круглый столик с двумя плетенными стульями и двумя винными бокалами. Мужчина отодвинул для возлюбленной стул, открыл бутылку того самого «Мальбека», о котором Элис грезила еще в самолете, и разлил по бокалам. Локи сел напротив неё, взяв бокал и вздохнув, будто собирался произносить тост, но его мысль перебила Роджерс:

— За что выпьем?

На кончике языка отплясывали самые «лучшие» пожелания. Локи было, что ей сказать, после того, как она засомневалась в искренности его намерений сегодня утром. Но как истинный принц, Бог обмана и лжи, Лафейсон сдержал себя в руках. Отчасти:

— Знаешь… Мне бы хотелось выпить за уверенность. Друг в друге и каждого в самом себе.

— Это ты к чему? — она чуть изогнула бровь, болтая красным полусухим в бокале.

— К тому, что чтобы там в твоей голове не происходило и какие бы отвратительные мысли туда не закрадывались, я все равно люблю тебя. И всес сердцем желаю сделать тебя принцессой. Пусть и не сейчас.

— Тогда… — Элис вздыхает и ехидно улыбается, в который раз понимая, что Лафейсон всегда на чеку, и провести его вещь невозможная, — За тебя. Потому что ты вселяешь в меня уверенность, стоит мне только немного разочароваться.

— И за тебя тоже, — добавил он, ерзая на стуле.

— За нас, — она коснулась бокалом его бокала и выпила все содержимое залпом.

— Кстати… В прошлый раз, когда речь заходила о нашей помолвке, Тор почти дал согласие, — Элис взбодрилась и подняла взгляд с бокала вина на Локи, — Нас перебила Брунгильда.

— То есть… Это намек на…

— Это прямым текстом, как вы говорите, — усмехнулся Лафейсон, поправляя её волосы, растрепавшиеся от ветра. Элис легко улыбнулась, смущенно опустила глаза и отпила немного из бокала. Вино было восхитительным, и явно было откуда-то из Асгарда, а этикетка — для поддержания атмосферы.

Девушка отвела взгляд в сторону Парижа, что расстилался под ними, словно какой-то пестрый, аккуратный ковер в детской. Тона заката всё темнели и темнели, превращаясь в ночь, а Элис все сильнее и сильнее утопала где-то в своих мыслях и воспоминаниях, подобно тому, как Париж утопает в свете фонарей, гирлянд и фар, подобно тому, как зажигается Эйфелева башня.

— О чем думаешь, принцесса?

Элис вздыхает, и без зазрения совести говорит, как есть:

— Моя мама много рассказывала мне про Париж, — начала Элис, положив руки на стол, — Она играла на скрипке, и когда папа был в командировке здесь… Мама играла на улице, а папа шел на собеседование. Тогда они познакомились. А потом, через много лет, опять прилетели в Париж… Маме надо было выступать. И именно после выступления папа узнал, что у него буду я. Третья дочь, — Локи накрыл её руки своими, и Роджерс бросила на него свой грустный взгляд, — Они рассказывали мне столько о Париже, о Франции… О музыке и технике… К десяти годам я была просто одержима Парижем! Я так мечтала пройтись по улицам с родителями, услышать от них разные истории об их встречах, свиданиях, прожить это всё вместе с ними, ощутить себя в колыбели их любви, как асгардцы говорят. Но… Всё оборвалось. Это всё равно, что скрипка расстроится в самый разгар композиции. Мне жутко их всех не хватает… — она шмыгнула носом и спрятала мокрые глаза под руку.

— Элис, ты не должна здесь плакать. Это Париж. В нем случаются много историй, и у них у всех разный конец — у каких-то хороший, у каких-то чудовищный. Самое главное — сделай свою историю такой, какой хотелось бы тебе… И такой, чтобы не разочаровать их, — погладил её по щеке Локи, и печаль будто рукой сняло. Она кивнула, безмолвно подтверждая и соглашаясь с каждым его словом. Девушка взглянула на него, замурлыкала и прижалась к руке, чтобы успокоиться. Элис не раз задумывалась о том, что когда рядом с ней Локи, все тревоги будто рушатся, теряют всякое значение. Роджерс-младшая считала. Что именно это чувство и есть любовь — именно отсутствие тревоги и печали почувствовал её отец, когда впервые услышал, как играет на скрипке её мать.

Бутылка вина была выпита за пару минут, и сомнений не оставалось — оно точно было асгардским, терпким, крепким и пьянило с полглотка. Весь путь к отелю Элис сходила с ума, много улыбалась и смеялась, вешалась на Лафейсона, страстно его целовала, неаккуратно касалась его шеи, прижималась к его ледяной коже, хотя будь она трезва, она бы непременно отскочила. А быть может, девушка просто позволила себе вольность, и вспомнив, как сильно за ним скучала, не хотела ограничивать себя в проявлении чувств. Да и на худой конец, у неё свидание — она может позволить себе всё, что только хочет.

Локи прижимал её к стенке, страстно целуя, зарываясь руками в волосы, не желая отпускать. Пока они оба пьяны, пока Элис не оттолкнет его, если он ляпнет что-то не то, или слишком больно укусит. Он резко отстранился от неё, на какое-то время прекратил, вглядываясь в её дикие глаза, в которых горит какой-то животный огонь. Она тяжело дышит, и Лафейсон впивается губами в её шею, расстегивая платье со спины. Роджерс легонько отталкивает его, усмехаясь, говорит:

— Дотерпи до номера, ненасытный мой, — она коснулась изящными пальцами его шеи, провела ими до челюсти, и крепко поцеловала в губы, не церемонясь, делая поцелуй настолько глубоким, насколько это возможно. Свободной рукой она искала дверную ручку, чтобы попасть в номер и поддаться искушению, позабыв, что на них смотрят камеры, что мимо них могут проходить люди. Другой рукой Элис притягивает его к себе за галстук, впиваясь пальцами в хлопковую ткань.

Дверь номера распахивается, и Локи с Элис заваливаются в него с грохотом, громко целуясь и хватая друг друга за разные части тела, не в силах устоять на ногах под действием алкоголя. Трикстер вновь прижимает её к стене, скользнув рукой от ягодицы до колена, приподнимая её ногу. Злосчастная туфля слетает с этой ноги, а после и с другой, и Роджерс подпрыгивает, обвивая ногами его торс. Распахнув глаза, Элис хотела увидеть перед собой кровать, пустую кровать с белоснежными простынями, в сторону которой она толкнет Лафейсона, повалит его, и снимет уже этот раздражающий пиджак, и сделает с ним всё, что ей только в голову придет, но…

На кровати уже нежились Питер и Мишель. Парень, голый по пояс, гладил смуглые щеки подруги, нежно целуя её в губы, а Джонс зарывалась пальцами ему в волосы, растрепывая их. Роджерс возмутилась такому раскладу, пусть где-то в глубине души и была рада за подругу, что набралась смелости для такого шага — и видимо, перебрала.

Элис тут же отстранилась от Лафейсона, застегивая платье и поправляя испорченную укладку.

— Джонс, мать твою!

ЭмДжей тут же отстраняется от Питера, с какой-то неуверенностью смотря на Роджерс.

— Мы перепутали номер? — безмятежно спрашивала она, пока Питер, сразу же сообразив, что это к хорошему не приведет, собирался. Мишель точно выпила. И вряд ли мало — Шелли не умеет пить. Вот вообще.

— Теперь твоя очередь рассказывать, что ты от меня скрывала, Мишель Джонс, — сказала Элис, сложив руки на груди.

— Очень долгая и неинтересная история, Кэп, — сказал Питер, — Не рекомендую.

— И у нас нет времени её слушать, — схватив Роджерс под колени и закинув себе на плечо изрек он.

Элис хихикала, снова отдаваясь своим эмоциям и чувствам — этой ночью будет только она и он. И исключено, что кто-то ещё.Примечание к частиДолгожданная часть после долгого отпуска, надеюсь, вы оцените по достоинству!

Действия происходят примерно после событий фильма "Вдали от дома")